О чем я думаю? О Кельме... я всегда думаю о нем. Ведь я люблю его. Почти всегда. Я не думаю о нем, когда я с семьей. Тогда Кельм уходит на второй план.
Ей вдруг вспомнился тот монах, Аллин. Ведь он ее тогда успокоил. Все расставил по местам. Мудрый монах.
Ничего такого нет страшного. Любить можно сразу двух мужчин. Можно хоть десять! Просто как мужа — только одного! И пока есть на свете люди разных полов, их любовь взаимная почти всегда будет хотя бы отчасти окрашена эросом. Но это же просто способ любить...
Так он сказал.
Наверное, он прав.
"Это способ любить Его еще новым способом".
Неужели это правда — нормально? И так можно? О Марке думать не хотелось. Он поблек, стал неинтересным. Да, любит. Да, очень хороший. Но Господи, сколько же можно — ведь он как дитя! Ивик ощутила знакомое легкое раздражение. Если бы Марк был рядом — ей самой пришлось бы утешать его, объяснять, что ничего, мол, страшного. А ей и так тяжело. Ей самой нужна помощь сейчас... Она скорее рада, что Марка нет рядом, и это не случайно.
Но это ведь нечестно... Это неправильно.
Это то же самое, что нарушить клятву гэйна. И мысленно она это уже делает. Это Аллину хорошо рассуждать, у него вообще нет жены и никогда не было, он представления не имеет на практике, что это такое.
Я устала, подумала Ивик. Очень устала. Она села на табуретку. Внизу все еще болело. И сердце болело. Она вспомнила Васю и вангалов — и заплакала. Теперь можно плакать. Ничего не случится. Можно подумать об этом, поплакать. Вспомнить этот ужас — что с ней можно вот так. Что вот так могут живые люди...
Это слишком много для одного человека. Слишком много. Я не могу больше думать, решила Ивик. Нет сил. Хватит.
Лучше бы мужчин вообще не было, подумала она. Никаких. И Кельма тоже. Он ведь тоже мужчина, и наверное, смотрит на нее, и думает при этом... Ивик сцепила пальцы в замок, ткнулась головой в стену и застонала.
... Нет, Кельм не станет так. Он другой.
Ивик вспоминала соленые шуточки, которые и Жаров позволял себе отпускать в своих книгах, и Штопор... это больной, зараженный мир. Зараженный половым бешенством. Но Кельм — из другого мира, чистого. С ним все иначе.
Но все-таки тогда отец Аллин сказал, что это опасно. Ну да. И надо молиться. А вот с этим у нее плохо. Вообще, подумала Ивик, а кто серьезно к этому относится у нас?
Мы вроде бы и христиане. Так считается. За это нас убивают, по крайней мере. Но кто воспринимает все это всерьез? Посмотришь на здешних, например, православных или там католиков — вот настоящие христиане, утром и вечером они молятся,строго соблюдают посты, по воскресеньям — обязательно в храм (а мы только по праздникам, и то, потому что все идут — чего дома-то сидеть). У нас это все как-то формально. Наверное, нет веры. Да, ни у кого серьезно веры нет, и у меня ее тоже нет. Да и у Кельма тоже — незаметно что-то, чтобы он молился самостоятельно, чтобы интересовался, скажем, богословием... хотя четки у него есть, красивые такие, зеленые камушки.
И не говорим мы никогда об этом.
Есть, конечно, и в Дейтросе правильные христиане. Например, отец Аллин — Кейта говорила, он таким был всегда, и в гэйнах тоже. После боя вместо того, чтобы напиться, как все нормальные люди, постился за убитых. Молился за них, за доршей молился, сдуреть можно, до чего только люди не доходят, и правда — святые. Но Аллин просто давно ощутил призвание. В Дейтросе все такие люди попадают в касту хойта, в монастыри.
Может, правда, помолиться надо? Ивик посмотрела в окно. Надо четки найти, они где-то валяются. Как там положено? Отче наш, сущий на небесах...
Илье было скучно. Интернет ночью полетел, причем основательно (Ивик аккуратно перерезала в подъезде кабель). Так что с игрой на время придется завязать. Рисовать ему тоже не хотелось — вообще не хотелось ничего. Учеба в Академии никакого напряжения не требует. Илья лежал на диване, нацепив наушники, тупо глядя в потолок.
Что-то ты, дружок, совсем работать перестал... Ивик напряженно размышляла, глядя на парня. Наушники... подсунуть ему хорошую музыку? Вряд ли поможет.
Вопрос с Ильей надо решать основательно. Полумеры ни к чему не приведут.
Излишняя родительская опека (о, Ивик прекрасно знала, что это такое!) иногда даже стимулирует Огонь, воображение, фантазию — ребенок привыкает к тому, что в этом мире ему ничего не позволяют делать и решать, уходит в другой мир. Но все это до определенного предела. И только в детстве, наверное.
Потом Огонь гаснет необратимо.
Может, его в армию отправить? Ивик с минуту размышляла над этой идеей. Идея нравилась ей все больше. После разных экспериментов в стране лет пять назад снова начали регулярный призыв. Илья, конечно, в армию не стремится, а папаша сделает все, чтобы его отмазать. Уже сделал, собственно. Липовые справки, взятки. Но — папаша недоволен поведением Ильи. Внушить идею, что "армия сделает из него мужика", и что послужить в какой-нибудь приличной части, по договоренности — вовсе невредно... Да, это можно сделать. Заодно парень вылезет из-под родительского крылышка.
Надо подумать будет.
"...параллельные миры. А между ними — пространство, междумирье. И там действует магия, там можно творить усилием воли все, что хочешь. И много веков идет война..."
Ивик вздрогнула. Она поспешно подключилась к винту Жениного компьютера и теперь видела текст, выведенный на собственный экран — текст нового очередного письма от этого идиота-поклонника.
Кельм был прав! Он вчера велел ей наблюдать за этим поклонником Жени, Ивик лишь плечами пожала тогда. Понаблюдать, конечно, можно, но... парень слишком уж банален. И вот теперь...
"... между двумя мирами. Назовем один из миров, например, Красным, а второй — Серебряным. Эта война давно всем надоела хуже горькой редьки, но она не прекращается. В Красном мире господствует церковь, как в средние века — преследования еретиков, но только на современный лад, концлагеря, тюрьмы..."
— Шендак, — прошептала Ивик.
Этот парень называл себя Дамиэль — идиотский ник, эльфийско-девочковый, даже Женю от него коробило. Он восхищался стихами Жени, ее историями. Робко признавался, что и сам пописывает. Присылал ей кое-как состряпанные вирши, совершенно безграмотные, зато явно написанные с большим вдохновением и по велению свыше. А вот сегодня он вдруг начал излагать идею романа, которую давно уже вынашивает...
Шендак! Но если это провокация — то что она значит? Дарайцы тоже не станут нарушать конспирацию. И дарайцы, и дейтрины согласны в том, что земляне ничего не должны знать о Медиане.
Но этот Дамиэль пока ничего и не выдает. Сюжет романа. Правда, этот сюжет отличается от его обычных сочинений — слишком нетривиальный. Но Женя примет это за неожиданный выплеск таланта...
Ивик напряженно размышляла. Женя тем временем закрыла письмо. Взяла телефонную трубку, набрала номер.
— Да. Когда к вам можно подойти? Да, хорошо, завтра меня устраивает.
Ивик вздохнула. Женя нашла новую работу. Ее берут администратором в офис столичной компании "Синий цвет". С утра Ивик проверила эту фирму — все чисто, невозможно предположить дарайский след. И зарплату обещают очень, очень хорошую. Такую, что Женя через пару месяцев снимет себе отдельную квартиру. И в то же время это не продавать душу, как Жаров, не поганить свои вещи в угоду рынку. Женя и сейчас работает, но за гроши. А от достатка огонь сам по себе не исчезает. То есть все хорошо. Надо надеяться, все будет прекрасно. И пронаблюдать.
В прихожей щелкнула задвижка, сердце тревожно стукнуло, но через секунду Ивик заулыбалась — это вернулся Кельм.
— Ты рано сегодня.
— А знаешь что? Я вот подумал — мы с тобой живем не где-нибудь, а в Питере. А мы хоть раз по городу гуляли? Давай, а? Вместо тренировки — если бы ты была здорова, все равно ведь сделала бы перерыв. Такая погода хорошая сегодня...
— Да я-то с удовольствием! Как там Вася?
— Пока жив, к сожалению. Знаешь, что я сделал, между прочим? Устроился к нему в редакцию. У них там вакансия охранника освободилась.
— Да ты что?! Ну ты даешь!
— Да, за Васей придется понаблюдать еще. Жаль. Вот кого бы я с большим удовольствием ликвидировал.
— Да и я тоже, — сказала Ивик медленно, вспомнив омерзительную вонь из Васиного рта. Почему-то именно это сейчас лезло в голову. Кельм подсел к ней ближе, обнял за плечи.
— Я его убью, — пообещал он. Ивик замерла в потоках тепла. Как хорошо. Какое счастье...
— Пойдем погуляем... куда — на Неву? — спросила она.
Небо затянуло тучами, и все равно Питер был прекрасен. Под ногами хлюпало, и снег, покрывающий гранитные парапеты, перила мостов, фонари, был мокрый — бери на варежку и лепи. И тепло, никакого ледяного ветра, пронизывающего тело под курткой. Ивик не любила здешнюю зиму. В Дейтросе она жила на Севере, привыкла к морозам, но здесь, в Питере, хуже, чем мороз, здесь зимой просто невыносимо.
Сейчас, однако, потеплело, словно местный климат решил дать своим несчастным подданным передышку. И народ понемногу выполз из домов в этот теплый субботний вечер. Народу было много, и это радовало Ивик. В толпе они шли незамеченными. И много вокруг было таких парочек, счастливых или ссорящихся, сияющих, целующихся в сторонке. Когда вышли на набережную Фонтанки, Кельм обнял Ивик за плечи.
Где-то далеко, за рекой и за домами, проплыл круглый синий купол Троицкого собора. Они вышли к мосту, постояли немного, глядя в темную воду. Перешли на другую сторону, где изгибался уже Крюков канал, и за этим крутым темным изгибом виднелись три праздничные голубоватые, с золотыми куполами, башни Никольского собора. Медленно двинулись вдоль канала. Говорили почти не переставая, но Ивик потом не могла вспомнить — о чем.
— Вот ведь люди, строили, создавали. Уму непостижимо, какая красота! И как давно все это стоит уже.
— Да, — отвечала она, — просто удивительно. Мы-то не привыкли. А ведь на старом Дейтросе тоже были города, старше этого, тысячелетние. И на километры — такая вот архитектура, лучше даже... А знаешь, мне так удивительно, что я вот это все вижу. Я ведь простая совсем девчонка, выросла в небольшом городке, в Шим-Варте, потом попала в гэйны, потом вот в разведку. И... ведь это нашим вот так просто не рассказать.
— Есть же туризм, поездки. Мало, правда, но уже есть. Опасно это. Если бы не дорши...
— А, доршей бояться — в Медиану не ходить, что ли, совсем! Мы все равно выходим иногда с семьей, с детьми — мало ли что, каждый раз по тверди добираться — замучаешься.
Ивик подумала, как было бы хорошо привести сюда Марка. Как он восхищался бы этим городом! Порадовался бы. А что, может, как-нибудь и рискнуть...
Крюков канал тянулся вдаль, прямой, как стрелка. Ивик перчаткой сгребла мокрый снег с одного из каменных столбиков ограждения. Слепила снежок, бросила, ком тяжело плюхнулся в темную воду.
— Какие у тебя ручки маленькие... Ивик, — он назвал ее дейтрийским именем, и это было почему-то очень приятно.
— Разве маленькие? — она стащила перчатку, рассмотрела свою руку. Вроде, нормальная. Кельм взял руку Ивик в свою, слегка погладил; по сравнению с его ладонью у Ивик были совсем маленькие руки. Дейтрины шли дальше. Кельм снова обнял Ивик за плечи. Было тихо; в воздухе звенела неслышная миру музыка. Мимо прошел парень с огромной овчаркой на поводке. Овчарка деловито обнюхивала каменные столбики.
— Правда, чудесный город? Знаешь, у меня всегда было чувство, что он для меня будет связан с чем-то необыкновенным...
— Да, он очень красивый. Я мало бывал здесь раньше. По службе, конечно...
— Я читала одну книгу, там так поэтически придумано, что где-то в других слоях мира... не в Медиане, конечно, а где-то еще дальше — есть другой Петербург. На небе — небесный, сияющий, в преисподней — мрачный, темный... Мне кажется, это правда. Этот город похож на фантом. Или на точное воплощение чьего-то фантома.
— Пожалуй, да. Сплошная мистика. И хотя он такой уже выстаревший, темный, древний... вот знаешь, например, в Германии — там все эти аккуратно отреставрированные домики, фахверк, весь этот туристский глянец — он именно туристский. А здесь вроде бы и не так красиво. Вернее, это красота, которая отличается от красивости... В этом есть что-то настоящее, верно?
— Может, конечно, нам это кажется...
Ивик казалось, что люди, которые попадаются навстречу — не случайные прохожие. Что каждый из них важен и нужен именно вот на этом месте, и каждый несет им тайную весть. Внезапно перед ними остановилась старушка. Типичная русская бабушка, из бедных — в платке, в облезлой искусственной шубе.
— Какая вы красивая пара! — сказала бабушка с восхищением, — Прямо светитесь оба! Дай Бог вам любви и согласия!
— Спасибо вам, — ответил Кельм, голос его чуть дрогнул. Он крепче сжал плечи Ивик. Некоторое время они шли молча.
— Правда, они похожи на дейтринов? Здешние? — спросила Ивик, — у нас бы тоже...
— Наверное, — ответил Кельм, — никогда не думал об этом.
— Мне здесь очень хорошо. Нравится. И люди такие...понятные, что ли.
Они приближались к Мойке, и вдали уже золотился знакомый купол Исаакия. На газоне несколько ребятишек лет семи-восьми лепили снеговика. Ивик, как всегда, при виде детей чуть замедлила шаг.
— Скучаешь по своим? — спросил Кельм, перехватив ее взгляд.
— Да, конечно... очень.
— Кстати, ты знаешь — я не сказал тебе еще... тебе бы лучше сейчас отпуск взять на недельку. Мне надо Васю понаблюдать спокойно, не отвлекаясь на твою безопасность. Сейчас очень важный момент. Я рассчитываю все понять. Как только пойму — Васю можно будет убрать... Ведь с твоими ничего за неделю не случится?
— Нет, разве что у Жени проблемы... я рассказывала.
Рабочие дела они уже обсудили.
— За неделю ничего серьезного не произойдет. Я сообщу твоему командиру, хорошо?
Ивик впервые в жизни не знала, радует ее отпуск или нет.
— Только чтобы ты... берег себя. Чтобы за неделю с тобой ничего не произошло. А то... вернусь, а ты... а тебя...
— Ну если со мной до сих пор ничего не произошло, — он усмехнулся.
Они пересекли Мойку.
— С одной стороны, это хорошо, меня как раз пригласили... у Даны с Дэймом ведь родился третий ребенок, на крещение пригласили. Я думала, не получится...
— Дэйм. Значит, родился внук иль Роя и Кейты иль Дор?
— Да. Ты не думай, что я так хорошо знакома... с Кейтой да, а иль Рой... но Ашен, их дочь — моя подруга, ты же знаешь. И жена Дэйма тоже. Так получилось.
— А я и сам знаком с иль Роем. Хотя тоже скорее именно с Кейтой. Она хорошая, Кейта. На тебя чем-то похожа. Добрая. Знаешь, тогда так получилось. Я начал работать на Триме, и столкнулся в одном деле с самим иль Роем. Я был еще стажером, молодым совсем. И потом он меня вдруг пригласил к себе. Думаю, это Кейта подсказала мысль... я тогда доходягой совсем был, а она ведь знаешь какая. Она добрая. Поговорила со мной так хорошо, и вообще. Мне все время казалось, что я не смогу больше работать, что я слишком изменился... иногда накатывало такое.
