Венец Эпикоридов (1-14)

На миг Аристону показалось, что девка болтает о своей беременности. Неужели — от Джефриса? Нет, не может быть...

Альдива закричала:

— Я зачну от него и рожу сына! Я рожу ему сына!

Вот оно что, зачатье ещё предстоит.

Башмачница закричала мужу, рыдая:

— Скотина! Из-за нее и нам не сносить головы!

Башмачник только кряхтел.

— Я рожу ему сына! Скажите ему, я рожу ему сына!.. — Альдива кричала, не переставая, пока нумидийцы вязали ее по рукам и ногам.

— Да родишь, родишь, — пробурчал Аристон, садясь в седло.

Масниса с Юбой заспорили, кто повезет девчонку, схватились за кинжалы. Щекотать собирались по пути, что ли? Пришлось Аристону передать эту честь Пелеграму. Тирентиец положил девицу впереди седла, поперёк спины коня, как куль, и они отправились в Иль.

Отъезжая, Аристон услышал, как башмачник обругал супругу. Немедленно раздался звук затрещины и послышалось шипение.

Должно быть, змея, подумал Аристон, но не стал оглядываться.

* * *

Он собирался допросить девицу сразу же, как только они прибудут в замок. Но настало время обеда. У ворот, не успел он спешиться, к нему подошел жрец Яргоса, предупредил, его ждали за столом. Пришлось отослать Альдиву в подземелье, а самому отправиться в Высокую Залу.

В Высокой Зале ильского замка одновременно возможно было накрыть столы для тысячи гостей. Сейчас средний стол был убран, в боковых нефах стояло по длинному столу, ещё один стол поставили на тронном возвышении.

Обычно к обеду в Высокую Залу сходилось не менее двухсот патрициев, да полсотни дворцовых челядцев, чьё положение позволяло принимать пищу в Высокой Зале. Сейчас зал выглядел полупустым. Большинство патрициев покинуло город вместе с Джефрисом, остались одни старики, чей возраст или раны не позволяли выступить в морской поход. В числе этих стариков, в замке остался княжеский канцлер, Авл Габиний.

По обычаю, бытовавшему у эттинейской знати, во время пиршества место князя было на помосте, где он восседал с ближайшими родственниками и жрецами. Княжеский хилиарх — командующий войском — занимал место во главе стола, стоявшего по правую руку от трона. Княжеский канцлер садился на столь же почётное место за столом, стоявшим слева от трона. До того, как Джефрис облек Аристона княжеской властью, он исполнял должность замкового управителя, его место было рядом с Авлом Габинием.

Аристон не взял с собой в Высокую Залу ни нумидийцев, ни Нута Пелеграма. И нумидийцы, и Пелеграм были чужеземцы, а чужеземцы не могли сесть за общую трапезу без приглашения самого князя. Конечно, Аристон мог проявить волю и усадить своих слуг рядом с ильскими патрициями, но зачем дразнить гусей? И без того у него хватало врагов при ильском дворе.

В Высокую Залу Аристон вошел в сопровождении единственного ликтора. Если бы ликторов не было совсем, сказали бы, что он презирает княжескую милость, а если бы он взял в сопровождение всех шестерых княжеских ликторов, его назвали бы спесивым выскочкой.

Под пристальными взглядами двух десятков старых патрициев и примерно такого же количества княжеских челядцев он прошествовал на помост. Ликтор сразу отошел на свое место, встал слева от трона. Аристон собрался усесться на трон, как княжеский наместник, но в последний момент призадумался.

Согласно легенде, княжеский трон в ильском замке был древнее самого замка. Некогда древний предок царей ильских, престарелый Сервий Тарквид, бежал из горящего Гелинора на трёх кораблях. Три месяца гелинорцы плавали по Эфатрикскому морю, ища место, где возможно поселиться. Им не везло, на пути попадались только скалистые острова да рифы со скудной растительностью.

Как-то после бури гелинорцы увидели огромный ствол без веток, качавшийся на волнах. Они проплыли бы мимо, но один старик признал в дереве кромалис. Ствол вытащили на палубу и рассмотрели. И в самом деле, это оказался чёрный кромалис, драгоценный кромалис, чья древесина считалась волшебной. Но кромалисы не росли на морском побережье, откуда же взялось это дерево?

Не иначе, какое-то божество послало им кромалис, решили корабельщики. Одни предложили использовать древесину кромалиса, легкую и не гниющую в воде, для ремонта кораблей. Другие хотели пустить древесину на стрелы, ведь всем известно, стрела из кромалиса не знает промаха.

Окончательно решили все-таки иначе.

У гелинорцев был царь, но не было царства, и было решено вырезать из дерева царский трон. Корона — на царской голове, скипетр — в царской руке, но трон — на родной земле, рассудили старики.

Внешне трон не вызывал особого восхищения. Наверное, среди корабельщиков не оказалось искусных краснодеревщиков. Грубый резной орнамент, на концах подлокотников — по деревянному соколу, да деревянный сокол — на спинке трона.

На третий день после того, как был сделан трон, гелинорцы высадились на побережье Эттинеи, где и основали город Иль.

Чужеземец на троне древних ильских владык — найдутся дураки и суеверы, которые посчитают это скверным знамением. И уж кто-нибудь шепотком предложит убить чужеземца, чтобы отвести беду.

Аристон не стал садиться на кромалисовый трон с высокими подлокотниками, отполированными многими поколениями ильских владык. Он опустился в свободное кресло у княжеского стола, подал знак главному стольнику, седобородому патрицию Квинту Флаву, — можно начинать.

Рядом с ним за княжеским столом сидели дочери Джефриса, — пятилетняя Зефира, двенадцатилетняя Листия и, самая старшая, четырнадцатилетняя Кифея. Между непоседливой Зефирой и шкодливой, склонной ко всяким безобразиям Листией как копна восседала пышнотелая Агния Брутилия, жрица Бокаты, богини дома и домашнего очага. Напротив Брутилии сидели жрецы главных румейских богов, — Геркулий, жрец Яргоса, и Статилий, жрец Археса. Геркулий был сухощав, желчен и стар, Статилий — лысоват, розовощек и крепок, сказывались постоянные воинские упражнения, неотъемлемая часть служения Архесу.

Статилий был родом фракиец, по ильским меркам — такой же чужеземец, как и Аристон. Наверное, поэтому между ними со дня знакомства возникла симпатия. Статилий подмигнул Аристону, словно хотел сказать: "Высоко взлетел, парень", а Геркулий проскрипел: "Опаздываете, опаздываете, молодой человек". Жрица Брутилия ничего не сказала, но смотрела неодобрительно.

Геркулий благословлял трапезу так долго, словно хотел лишить блюда малейшего вкуса. Когда он сел, с удовольствием оглядывая кислые лица, Брутилия первая схватила ляжку каплуна, кубок с вином и пучок салата. Эта толстушка только что полыхала гневом на велеречивого Геркулия, но, утолив первый голод, она вмиг подобрела. Она не умела сердиться долго.

— А где же папа? — спросила маленькая Зефира и надула губы.

— Твой князь-отец в походе, я уже говорила тебе, — сказала Брутилия, обсасывая пальцы. — А вот этот человек, — она бесцеремонно показала костью на Аристона, — сейчас заправляет в замке вместо твоего князя-отца.

— Я не хочу, чтобы он заправлял вместо моего князя-отца! — захныкала Зефира.

Листия, хихикая, принялась катать хлебный мякиш, не иначе, чтобы запустить им в Аристона. Старшая девушка, строгая Кифея, вырвала мякиш у сестры, чуть пальцы ей не сломала. Жрица Бокаты закудахтала, утихомиривая сестер, готовых вцепиться друг в дружку.

Аристон с аппетитом принялся за утку, фаршированную грибами и орехами. Попутно он примечал всё, вслушивался в каждое слово, старался уловить малейший шепот. За нижними столами, помимо баек про охоту и пиратов, живо обсуждали, как Совиный Глаз горд и напыщен. Болтали, будто он только и делает, что поглядывает на княжеский трон...

Надо бы ему осадить болтунов. Не пригласить ли канцлера Габиния за верхний стол? Старик молчаливо хмурился, глаза — в пустое место перед собой. Наверное, Габиний считал обиды, как это он оказался за княжеским столом ниже чужеземца. Или старик бесхитростно дремал за столом?

Аристон наполнил кубок и послал его Авлу Габинию, вместе с предложением занять место за верхним столом. Жрец Яргоса зашипел:

— Место канцлера — во главе стола левой руки, молодой человек...

Вскоре он и сам увидел, что ошибся с любезностью: старик Габиний затрясся, услышав слова посланца слуги. Старый канцлер едва пригубил из кубка, остаток вина вылил под ноги.

А говорят, будто это юность неуживчива и спесива.

Жрец Яргоса, охмелев, начал поучать со своего места:

— Его высочество осыпал тебя милостями, Аристон Корвид! Ты должен быть предан его высочеству...

Жрец говорил и говорил, вил фразы, возносил указательный палец. Аристон морщился, выслушивая увещевания.

Болтовню Геркулия прервал слуга, доложивший о прибытии в ильский замок гостя.

Услышав имя, Аристон сморщился ещё больше.

Гней Дакота.

Видно, до императрицы дошло известие о гибели Луция.

Аристон приказал не задерживать гостя, да Гней Дакота и не позволил бы себя задержать. Он вошел в Высокую Залу в сопровождении трёх десятков преторианцев. В отличие от легионеров, носивших, по уставу, красные цвета, солдаты претория были одеты в тёмно-синие туники и плащи. Поверх туник на них были легкие кожаные панцири с золотым шитьём, — драконья голова, изрыгающая пламя.

Прихрамывая, старик Дакота приблизился к княжескому помосту. Старый слуга Генриетты, князь Румейского Кольца Гней Дакота выглядел неважно, — бледные морщины в ржавых пятнах, впалая грудь, острые плечи без признаков мышц. На нём была темно-бурая длинная туника без пояса, короткий плащ, скрепленный на правом плече эмалевой фибулой. На белой эмали — чёрная голова дятла с красной "шапочкой".

— Будь здоров, наместник. (Уже сказали, кто такой Аристон.) Я здесь по повелению его величества. Принц Луций убит, всемогущий ридгар поручил мне вести следствие.

Дакота протянул Аристону свиток.

Он развернул, начал читать. "Верному слуге нашему Гнею, сыну Дакоты, повелеваем..." Что касается расследования убийства, Гнею Дакоте давались неограниченные полномочия: "и да будет допрошен пристрастно любой, будь то раб, простолюдин или человек благородного звания..." Внизу стояла императорская печать, на красном воске — драконья голова. И, — подпись Уриена, дрожащие каракули.

— Расследование завершено, — сказал Аристон.

Это была новость не только для Дакоты. Кроме слуг Аристона и нескольких тюремщиков, никто понятия не имел, что убийца Луция найден.

В Высокой Зале повисла тишина, были слышны только далёкие крики чаек за окнами.

— Убийца — здесь, в замке. — В помещении словно похолодело. Кто знает, чьё имя назовёт временщик, злобный иноземец? Аристон с удовольствием впитал молчание и дрожь этой минуты.

— Убийца в темнице, — сказал Аристон.

По залу пронеслись вздохи облегчения.

— Кто он? — сухо спросил Дакота.

— Она. Некто девица Альдива, проститутка.

— Я должен допросить ее.

— Может быть, ваша светлость повременит до прибытия его высочества?

Он совсем не хотел передавать пленницу в распоряжение Дакоты. После Дакоты он получит труп, а там попробуй, докажи Джефрису, что был найден настоящий убийца.

Дакота Краб покачал головой.

— Нет! Мне поручено вести следствие, а не выжидать. Прикажи, пусть меня отведут к ней.

— Следствие закончено, — твёрдо сказал Аристон. — Она виновна, клянусь мечом Яргоса!

— Лучше поклянись потрохами Афары, ты же афарянин, — сказал Дакота.

Это можно было счесть за оскорбление. В зале затаили дыхание, некоторые схватились за мечи.

Аристон просто смотрел на Дакоту, не отводя взора, и молчал.

После долгой паузы Дакота сказал примирительно:

— Домн Аристон, я не сомневаюсь в твоих полномочиях. Я уважаю его высочество и сделаю всё, чтобы Джефрис, когда придет время, занял трон своих отцов. Но сейчас я здесь — по воле императора Румна, и у меня есть право приказывать именем императора Румна. Прикажи отвести меня к этой девице, твоя светлость!

Упорствовать далее было небезопасно.

— Я сам отведу вашу светлость, — сказал Аристон и встал из-за стола. Он обежал глазами зал. Все смотрели на него, затаив дыхание. — Ваше священство, — он обратился к жрецу Яргоса, — пусть без меня продолжают обед.

* * *

Дакота узнал пленницу с первого взгляда.

— А! Птаха домой прилетела! — Он обернулся к Аристону. — Я сам посадил ее на корабль. Работорговец, — твой соотечественник, афарянин, — обещался продать ее Паррисию, тирану Стримоны. — Что, дочка, несладко показалось у Паррисия, а? Кто помог тебе сбежать?

Вместо ответа Альдива плюнула в бледные губы, властно поджатые, с веерами почтенных морщин.

Дакота вытер плевок, приказал готовиться к пытке. Послал за Валерием Руфом, старым знакомцем, какая же пытка без городского претора.

В подвале Ильского замка Альдиву раздели донага. Аристон с изумлением увидел: груди проститутки были сплошь покрыты шрамами, — белыми, старыми, и красно-сизыми, от недавних ран, словно бугристые черви въелись в кожу.

— Паррисий — забавник еще тот, — заметил Дакота.

Девицу привязали к железным крюкам, вбитым в стену. Дакота командовал. Он привез с собой пыточные инструменты, различные щипцы, крючья и буравчики, а кое-что имелось в подвале самого ильского замка. Когда палач стал разжигать огонь, князь посетовал: жаль, совсем сдал ильский колдун, старый Хабрий Хилон. А в прежние времена, бывалочи... И Дакота, раскрасневшись, принялся рассказывать, какой выдумщик был Хабрий Хилон, как замечательно он пытал, сплетая магию и железо. "Помнишь, Валерий?" — Дакота оглядывался на претора. Тот кивал, улыбался краешками толстых, словно вывернутых губ...

— Паскуды! Ничего не узнаете, ничего! — кричала Альдива и плевалась — в палача, в Дакоту, в Аристона. Аристон после пары плевков отдалился на несколько шагов. Дакота едва приметно улыбался.

Начали с малого, палач подошел с раскаленным прутом. Порна закричала, — ещё до того, как зашипело мясо на бёдрах. Спустя мгновение ей без обмана пришлось визжать, выкатывать глаза, хрипеть и кашлять. Аристон хотел вмешаться. В его родных Афарах, да и по всей Эллане, не в ходу были такие пытки. Обычно ограничивались розгами... Дакота буркнул: "Молчи, домн Аристон..." Подумав, Аристон поднёс к носу ониксовый флакончик с духами.

Когда стальной прут коснулся тела порны в пятый раз, Дакота остановил палача и задал первый вопрос:

— Кто помог тебе сбежать от Паррисия?

Альдива подалась вперёд, выдохнула между завываниями:

-Джефрису скажу! Не тебе! Не тебе, пень трухлявый!

Палач опять поработал прутом. Дакота повторил вопрос. На этот раз Альдива ничего не ответила. Она кашляла, поводила безумными глазами. Палач подобрался, но вместо приказа продолжить пытку Дакота велел окатить порну водой: он прекрасно знал, когда и какой инструмент нужно применить.

— Кто помог? — прохрипела Альдива, мотая мокрой головой. — А не хочешь знать, князь, почему я это сделала?

— Это расскажешь крысам. Меня же интересует другое, — кто помог тебе, красавица?