Часть вторая. Искусство вязать узлы

Чистый, как у растворенного в родниковой воде изумруда, необыкновенно яркий, концентрированный, радостный зеленый свет вспыхнул в ночи, залив каким-то из слабых своих отблесков редкие, легкие, как волосы почтенного старца, облака, но главное, что он осветил — это летящий первым, догоняемый самолет. На кратчайший, неуловимый миг обшивка его вспыхнула ослепительным, нестерпимым зеленым отблеском, и следом — раскалилась до бела, вспыхнула, и тут же рвануло горючее в баках, и в единый миг модифицированный "К — 21" превратился в пылающий алмазным, звездным блеском метеор.

— Спасибо, рыцарь!

— Не стоит благодарности, Гроссмейстер.

— "Инвубу"?

— Ну-у... Даже не интересно. Все верно. Мы в тридцати двух километрах от вас.

— А вы— то там какими судьбами?

— А — согласно "Уложения о Ротации". Теперь для "Инвубу" подыскали-таки надлежащее оружие.

— Химический лазер?

— Не вполне химический, но... Прости, не могу вдаваться в подробности. Хватает всего на десять хороших, длинных, — на секунду, — импульсов, но зато попадание, можно сказать, гарантировано... Вы бы не справились с ним?

— Справился бы, рыцарь. Сначала у него были неплохие шансы, но на этот момент... Собственно, у этого ублюдка уже вообще не было никакого выхода. Не вы, — так я. Не я, — так Дисциплинарный Корпус. Похоже, что ему все равно было... Заметьте себе, рыцарь, — исключительно редкий для наших упадочных времен случай: очень, очень серьезный человек готов сдохнуть, он просто-таки рвется на тот свет для того только, чтобы угробить мою великолепную особу. Непостижимо!

— Нет уж, это ты меня послушай! Никакого такого дерьма из Конфедерации я не потерплю! Ничего лучше "Люку" человечество для этой цели не придумало! Примерь, подгони ремень по себе и подрегулируй...

Дубтах вздохнул, напялил ноктоскоп с таким расчетом, чтобы тот лег под правый глаз, и вошел в темную комнату. И не поспоришь, — видно все просто превосходно. Впрочем — он и всегда был поклонником фирмы "Ирида". Просто не знал о том, что она выпускает изделия и такого вот рода. Чуть поколдовал с настройкой — и стало вообще замечательно. Послушно, — только сопляки встречают в штыки полезные советы, — подогнал поточнее головной обруч. Он сегодня был сговорчив, молчалив и подозрительно-благонравен и послушен. Ансельм, подогнав по нему сбрую, придирчиво осмотрел его и распорядился попрыгать. Он — попрыгал, ничего нигде не хлябало и не гремело. Одежка, — один из вариантов классического одеяния ночных убийц, не мешала вообще, как не мешает человеку собственная кожа. То же относилось к очень хорошим, но подозрительным черного цвета кроссовкам на мягчайшей подошве, — невесомым и с защитным слоем стереосинтетика где— то посередине подошвы. Одеяние это странным образом меняло общее состояние, вызывая нервный подъем.

— И послушай— ка... Что это за ящики ты с собой волочешь?

— Да вот, понимаешь, — он наиширочайшим образом и невероятно любезно улыбнулся, — старые маскарадные костюмы. Куда ж я без них? Слушай, — не лезь, а? Это совершенно не твое дело.

— Ладно-ладно... Только не нервничай... А глаза почему красные?

— А это нонеча ночью, аккурат когда я палил твои любимые р— растр— реклятые сараи, какой-то забавник пытался меня убить. Надо сказать, — очень убедительный господин, но я все равно не согласился.

— Ничего себе! А он...

— Увы! Так до сих пор и не знаю, кому это я так уж помешал, — некогда разузнавать было. А до этого я около недели изображал из себя форменного слесаря, химика, системотехника и компьютерного бандита приблизительно одновременно. Потом оценишь результат. Ладно, тот факт, что я несколько не выспался, ей-богу не снизит моей эффективности... Слушай— ка, — а ты правда оформил эту вылазку, как увольнительную с целью порыбачить?

— Ну! И давай скорее, а то, боюсь, ты все-таки заснешь...

— Я, свято слушаясь своего почтенного наставника, более года не принимал никаких стимуляторов, даже кофе. Сейчас я запью стакан "Витабиола" чашечкой кофе по-батански, и хрен ты еще за мной угонишься!

Он привел "SD-2" к месту предполагаемого пикника по маленькому прибору спутниковой навигации. Признав высочайшие достоинства имперских ноктоскопов, посадку он все-таки провел по старинке: в бинокулярах, соединенных с телекамерами высокой чувствительности. Бархатно-лиловая ночь надежно скрыла спуск темного крыла к острову, и оно опустилось с бесшумностью кленовой летучки, спускающейся на городской асфальт. Злоумышленники заранее продуманным образом навьючили на себя столь же тщательно продуманный минимум снаряжения. Потом они спустились и Ансельм снова сказал:

— Ну— ка — еще попрыгай...

Дубтах — без спора попрыгал снова.

— Доволен? А теперь помоги-ка мне выгрузить этот гроб...

Вдвоем они, хоть и не без натуги, но довольно легко выгрузили ящик не землю. Это был серый пластиковый ящик, размером приблизительно со средний бабушкин сундук.

— С собой потащишь? — Ядовито осведомился Ансельм. — Или воображаешь, что я его поволоку?

— Зачем тащить, — удивился Дубтах, сноровисто набирая код на немудрященьком замке, — чай сам пойдет...

Потом крышка вдруг откинулась, и то, чему надлежало идти самому, выскочило из своего вместилища настолько стремительно, что вздрогнул (Дубтах никогда бы не поверил, ежели бы не видел сам) даже Ансельм, для которого, казалось, ничего сколько-нибудь неожиданного вообще не существовало. Впрочем, — вполне возможно, что Дубтаху все это только показалось ввиду его горячего желания увидеть друга-приятеля — вздрогнувшим.

— Это еще что такое, — со спокойным интересом спросил Ансельм, разглядывая устройство высотой около ста шестидесяти сантиметров и похожее не то на богомола, не то на скелет, с приблизительно двадцатью разнокалиберными объективами на кошмарной голове, для полноты впечатления насквозь пронизанной стволом длиной около пятидесяти сантиметров, — что за чертовщина такая, я тебя спрашиваю? На личного секретаря, вроде, похож не слишком...

— А вы познакомьтесь, — деловито посоветовал Дубтах, — впрочем, вас, кажется, не представили друг другу? Ансельм! Это — Бенджамен. Бенджамен! Это — Ансельм. Будьте знакомы, а на обмене рукопожатиями я, пожалуй, не буду настаивать. На ваш же вопрос, господин Мягкой, счастлив ответить: вы правы и это действительно не секретарь. Это — небольшая модификация универсального монтажного аппарата с несколько специфическим предназначением. Данная модель называется "вайератор".

— Понимаю, — кивнул Ансельм, — специфическим назначением является прецизионное и массовое производство дырок... Восьми с половиной? — Дубтах кивнул. — Восьми с половиной миллиметров в диаметре на расстоянии до тысячи метров. Откуда взял?

— Я ж тебе рассказывал: сделал. Три дня проторчал у Репродуктивного Терминала в мастерских на "Джаннахе", и, как видишь... Отладил Базисную, вырастил, проверил. Если кому-нибудь кажется, что это просто, то пусть он попробует.

— Не-не... Даже и пробовать не буду. Плохо понимаю о чем ты и говоришь— о. Ты лучше скажи — он по нам палить не начнет?

— Церемония представления, — назидательно сказал Ансельм, — не была вполне формальной, как ты, в своей неизреченной гордыне, возможно подумал. Она не была такой уж шуткой. Указания более конкретные, как и с обычными солдатами, даются непосредственно перед делом, но по нам с тобой он уже стрелять не будет ни в коем случае... Пошли.

— Пошли. Тут, кстати, не так уж и далеко.

Ансельм недаром так настойчиво заставлял его попрыгать: со своей немалой поклажей, в своем наряде, нацепив "Оку Люку", он двигался сквозь ночь и не столь уж густые заросли, как шарик в хорошо смазанном подшипнике, — легко, ловко и бесшумно. Рядом тенью скользила рослая фигура Ансельма, и, глядя на него, он отчего-то вдруг вспомнил утверждения очевидцев, что слон — чуть ли не самое бесшумное животное на свете. Чуть впереди и слева шустро перебирал четырьмя пружинистыми лапами Бенджамен, беззвучность движений которого просто пугала: квазигидравлика, однако. Две передних конечности, специально предназначенные для лазания, были заброшены на "спину" вайератора. Обилие объективов было капельку обманчивым: на самом деле для каждого диапазона они были попросту сдублированы таким образом, что один из них — был обычным для универсальных роботов последнего поколения "сканирующим" объективом, отверстие которого находилось в постоянном полухаотичном движении, зато другим, дублирующим устройством был так называемый "жабий глаз", не воспринимающий неподвижных объектов, зато с недоступной чуткостью воспринимал самое что ни на есть незначительное изменение обстановки. Более того, — процессор был запрограммирован таким образом, что компенсировал, отсекал изменения обстановки, связанные с собственным движением автомата. Поэтому, если и не раньше всех обнаружил Бенджамен Нечто Заслуживающее Внимания, то и не позже. Одновременно Ансельм замер на месте, указывая правой рукой куда— то в темноту и давая левой отмашку в знак внимания и осторожности, Дубтах заметил расчлененный плотными листьями, слабо светящийся разными оттенками силуэт впереди, и одновременно же слева раздалось: "Чвок! Ч-чвок!" — два отрывистых звука, представлявших из себя нечто среднее между очень смачным плевком и до крайности сочным поцелуем. Впереди, ломая ветки и обрывая листья, шумно, но без всяких криков повалились на землю двое ждавших в засаде тайных стражей. Вайератор, в соответствии с подходящей к ситуации подпрограммой "СКРАД — 6. 12" бил не в голову и уж тем более не в туловище: он целился в горло тех, кто их ждал или, может быть, просто попался на дороге, и не промахнулся с такого расстояния. Он — заметил их прежде всего, потому что они дышали, но когда заговорщики осторожно подобрались к встречным, это досадное недоразумение можно было считать уже улаженным, — на земле лежали полностью бездыханные тела, разрывные пули, попав в горло, практически оторвали бедолагам головы. И, отерев с лица вдруг выступивший пот, Ансельм сказал:

— А он у тебя не склонен больно-то разбираться...

— Уважаемый збан Мягкой! Когда мы еще только собирались на эту увлекательную ночную прогулку, я однозначно решил для себя, что любая встреча на нашем скорбном пути, — лишняя. Для всех. Хорошо еще, что на этот раз она оказалась более лишней не для нас... Я уверен, что взвешенно обдумав мои слова, вы признаете их справедливость.

— Что-то, — подозрительно проговорил его компаньон, — ты подозрительно говорлив сегодня. Не будь ты — это ты, я решил бы, что ты принял для храбрости...

— Когда я трушу, я несколько взвинчен. Когда я взвинчен, я склонен к болтовне. Ни на чем другом это, уверяю тебя, — не скажется.

— Это хорошо. Только мы, видишь ли, подходим. Поэтому — надвинь— ка, брат ты мой, забрало. Значит так: все, как договаривались. Оружие — в руках, этот свой агрегат — переведи в режим ожидания, и в толстого — не стреляй. Ни при каких обстоятельствах. Ты слышал? Ни при каких, пока я жив и не ранен уж слишком тяжело. Свалят — твоя воля, действуй по обстоятельствам. Еще не стреляй без крайней необходимости в Кана, — я тебе показывал его фотографию... Остальных вали без пощады, потому что они тебя не пощадят, а для дела нам не нужны. Это, согласно твоей терминологии, те самые лишние встречные.

Ансельм достал из кармана пульт и, прикрывая дисплей рукой, ввел код "ожидание", сунул пульт в карман, и вместо него напялил на указательный палец перстень-шаддах: теперь Бенджамен будет попросту следовать за ним в трех шагах сзади-слева и стрелять только в те объекты, на который укажет палец в перстне, — достаточно только нажать повернутую кнутри кнопку. И услышал последнее напутствие:

— И вот еще что: всячески избегай героизма и не лезь в рукопашную: это глупо.

Буквально через несколько шагов заросли, и без того не сказать, чтобы очень уж непроходимые, начали быстро редеть и сошли на-нет. Буквально вчера ночь была безлунной, а сегодня, как на грех, при по— прежнему совершенно ясном небе выполз узенький серпик сволочи-Уатах, ее только не хватало для полного, уж совсем уж ничем незамутненного счастья... А так этот самый серпик со старанием неофита заливал слабеньким светом невысокую ограду, возвышавшуюся всего шагах в десяти от последних жилистых кустиков тех зарослей, которые им довелось только что пересечь. Над изгородью, — точно, ни тебе лазерочков, ни тебе инфракрасной сигнализации, ни тебе проволоки под током, — виднелась острая крыша пулу, — традиционного жилища зажиточных островитян юго-восточных островов. Средней руки вожди как раз в таких и жили: посередине — жилище, вокруг — кое-какие постройки с непременными свиньями и курами, вокруг построек — просторный двор, окруженный такой вот, — больше символической, — изгородью сплетенной, как правило, из колючих ветвей Регонии Великолепной. Они обошли вокруг всего жилища, — все было тихо за изгородью, со двора — пованивало, и это радовало, потому что раз где-то воняет, то люди неизбежно оказываются где— то поблизости. Щиты, тоже сплетенные из колючих ветвей и заменявшие тут ворота, были сдвинуты, и бесшумно убрать их никоим образом не удалось бы. Дубтах, выработав определенный План, жестом подозвал напарника к себе и заново достал из кармана пульт. Бенджамен, предельно вытянувшись, дотянулся крючковатыми передними лапами до утоптанной почвы пованивающего двора и медленно, с плавностью льющегося густого меда, выдвинул тощий, скелетообразный корпус вверх, образуя своего рода арочный мост. Ансельм, подняв брови, вскинул кверху оттопыренный большой палец в знак полнейшего своего одобрения и восторга. И они тихо, прижимаясь к до предела напряженной импровизированной конструкции переползли во двор. Это и вправду был совсем недурной План. Даже, можно сказать, — очень хороший План, но с ним случилось то, что рано или поздно происходит даже с самыми безупречными замыслами. Неизбывно, неизбежно, неукоснительно на протяжении всей истории человечества в самые критические моменты словно из-под земли возникает эта вечная, трагическая фигура. Бессмертный герой этот умудряется оказаться там, где категорически не надо, в момент самый неподходящий из всех, которые только можно выдумать, и это, как правило кончается для него очень печально, но он возрождается вновь и вновь. Когда— нибудь, когда человечество будет богатым и счастливым, оно непременно вспомнит о нем, безымянном, и воздвигнет ему памятник. По всей видимости, — если оригинальный ум скульптора не придумает ничего столь же показательного, — он будет изображать чуть перекошенного мужчину с глазами, прищуренными спросонок, расстегивающего штаны. Или, может быть, оригинальности ради, — задирающего килт. Вот— вот. Именно такая фигура с сопением появилась из темного провала входа, сощурилась на жиденький свет чисто-символического серпика Уатах и начала расстегивать штаны, друзья, один из которых сполз на землю, а второй — ползком преодолевал как раз верхнюю точку траектории, замерли, но было уже поздно: трагический герой как раз проморгался, увидел, округлил глаза и открыл рот. Дубтах указал на него пальцем, украшенным шаддахом, и Бенджамен тут же подчинился категорическому императиву, оттолкнувшись задними конечностями и подтянувшись передними. Ансельм, отброшенный страшным толчком вдруг рванувшейся вперед машины, кубырем покатился по двору пулу, тяжело шмякая немалой поклажей о его плотно утоптанную, паршивую, серо-белую землю. "Чвак!" — сплюнуло дуло Бенджамена, и тело Поистине Бессмертного Героя с расстегнутыми штанами и аккуратной дырой между глаз влетело в облако собственных же распыленных в кровавую суспензию мозгов. Такая пуля на таком расстоянии сажает на зад атакующего слона, угодив ему в лоб, и тело бедняги, появившегося так некстати, отлетело ватной куклой, беспорядочно вращая конечностями, и с грохотом врезалось в косяк дверного проема. И тут под крышей, крытой, по видимости, пальмовыми листьями, как раз над входом вспыхнул ослепительный свет небольшого, но мощного прожектора, ударивший им прямо в глаза. "Оку Люку" — немедленно потемнел, защитив правый глаз Дубтаха, зато перед левым плавали зеленые и фиолетовые пятна, а рядом с прожектором уже замигал, забился огненной бабочкой злой огонек. Две пули, одновременно угодившие ему в правое плечо, закрутили его тело, словно волчок, — чуть голова не открутилась, как любил он говаривать впоследствии, — и швырнули его к изгороди. Ансельм вскочил, словно его подбросила могучая пружина, издал какой-то совершенно нечеловеческий, скрежещущий звук, а автоматический "Милошич 8,2/ 02" четырежды изрыгнул огонь, и, гулко взорвавшись, гаснущим углем погас прожектор, и поперхнулся, замолк проклятый "Люсинг" рядом с прожектором. Дубтах тем временем почти опомнился и встал на колени: если бы угодило не в плечо, а в грудь или живот, то, даже и не пробив его остроумные доспехи, совершенно свободно могло вышибить дух. Временно или совсем. Вот так бы оторвались бы ноги от земли, — и башкой в изгородь. А так, столкнувшись со слишком легковесным препятствием, пули просто-напросто улетели дальше, а "жилет" из нескольких слоев стереосинтетика, подбитого все той же электрической квазижидкостью, защитил от ранений. Он расчетливо шевельнул рукой, рука... Рука, хоть и побаливала, но слушалась. В доме слышались переполошные голоса, Ансельм, оскаленный и страшный, как Ангел Гнева Господня, выхватил откуда-то сразу две световых гранаты, и одну из них швырнул в проем входа, а другую, — зачем— то через крышу пулу, только чуть левее острия крыши. Дубтах к этому моменту опомнился настолько, что сообразил, — и успел, — отвернуться, закрыть глаза ладонями и прижать лицо к земле. Его ослепило сквозь ладони и тонкий слой почвы, — почти не ослепило, и он мгновенно принял исходную позицию, встал на ноги, вытянул вперед, указательный палец, оглянулся на Бенджамена. Бедный робот, похоже, тоже находился в шоке, хотя соответствующая подпрограмма и механизмы защиты тут тоже были предусмотрены: черный слой деполяризатора, затягивающий все его объективы, медленно светлел и обретал прозрачность. Параллельно активизировались отключившиеся от перегрузки программы. Ансельм, подняв поляризующее забрало, которое, на манер "глаз" Бенджамена, еще не успело просветлиться до предела, рванулся было в проем входа, но басовитый, взревывающий, режущий визг вместе с лязганьем тяжелого железа заставил его обернуться: кошмарные твари, впору хорошему горячечному сну, черные, как ночь со сверкающими клыками, приземисто-огромные, неслись к двум друзьям. Ансельм первым открыл огонь, одно из чудищ, которому пуля угодила в бок, рухнуло на миг, сбитое страшным ударом, но тут же вскочило на ноги, при этом, казалось, движения его даже не замедлились. Вторая — прошла вскользь, вдоль спины, вспоров толстую шкуру, словно ножом, но чудище казалось нечувствительным к боли. И тогда Дубтах, полностью обретший присущее ему хладнокровие, прицелился своим указательным пальцем. "Чвок-чвок-чвок-цво-ок!" — сливаясь в неровную строчку, раздались выстрелы, и боевые хряки, пораженные каждый — в оба глаза, с визгом забились в агонии. От него лопались барабанные перепонки — от этого визга, от крови, от предсмертных нечистот, от смертного ужаса над двором повисло плотное облако едкой вони, но збан Мягкой уже влетал в жилые покои пулу. Дубтах рванулся было следом за ним, но потом, припомнив кое-какие странности в поведении друга— приятеля, чуть прихрамывая, кинулся в обход дома. Они оба оказались правы: и Ансельм со второй гранатой, и Дубтах со своим рывком, потому что позади дома, привалившись спиной к немилосердно— колючей изгороди и ровно вытянув вперед бревноподобные ноги, сидел нестарый еще, громадный толстяк с лоснящейся кожей. Рядом располагались, — один — сидя, двое — лежа, а еще один — так и вообще стоя, — располагалось четверо подручных. Дубтах — немедленно указал на них шаддахом, и уже знакомое "чвок!" раздалось четырежды: те двое, что лежали — так и остались лежать, зато "стоячий" и "сидячий" подручные присоединились к ним, и тут же — над ухом раздалось хриплое дыхание и к ним подбежал совершенно запыхавшийся Ансельм. Дубтах еще удивился мимолетно, потому что запыхавшийся збан Ансельм — это что-то из области фантастики. Если кто понимает, конечно. Он — понимал, и поэтому даже представить себе боялся, — от чего тот мог запыхаться.