Возвращение

Призывники потянулись к дверям и стали исчезать за ними. Смешался с толпой и Дима, помахав им на прощанье. Виктор поднял руку и перекрестил воздух. Краем глаза он заметил, что это же сделал Лёня. Они еще долго стояли и смотрели на дверь, поглощавшую одного за другим парней, за которой уже исчезла стриженая макушка их Гавроша.

15.

Незаметно пришла зима. Лишь в конце ноября пошел снег, который тут же таял и падал опять, а морозов не было. Под самый новый год ударила оттепель, и все вокруг покрылось лужами, как весной.

В доме опять стояла елка и пять воспоминания уносили Виктора в далекую пору детства. В их отношениях с Лёней ничего не изменилось. Все трудности, связанные с появлением Димы, исчезли. Однако то, что он вошел в их жизнь, стало очевидным. Сразу после того, как они расстались у дверей призывного пункта, он несколько раз звонил с дороги. Говорил, что их повезли куда-то за Новосибирск. Ехали больше двух суток в сопровождении майора и капитана, которые всю дорогу "бухали", хотя новобранцам прямо на перроне, на глазах толпы любопытствующих, устроили "шмон", роясь в вещах, и если у кого находили вино или водку, тут же разбивали о рельсы.

Потом он позвонил через неделю, причем только "сбросил" незнакомый номер, а когда Виктор перезвонил, то говорил мало. Сказал, что Интернета здесь нет, он будет писать письма, просил прислать конвертов с марками и побольше бумаги. В конце разговора попросил еще обязательно положить на этот телефон пятьдесят рублей. Зачем это было нужно, они узнали из долгожданного письма, где Дима сообщал, что с телефоном "полная жопа". Хотя официально его можно иметь, но у него отобрали, потому что он "дух", и ему "не положено". Звонить он может только с телефона сержанта, как в прошлый раз, но надо сразу положить на него деньги, а иначе он получит "люлей". И вообще, сержанты вроде "неплохие пацаны", но все равно "козлы", постоянно орут и все время кого-нибудь "пи..дят". Но это еще фигня, и говорят, что после присяги будет "еще круче".

Получив письмо, Виктор целый день ходил сам не свой, что же касается Лёни, то охваченный возмущением, он кричал, что такого нет ни в одной армии мира. Выражение его лица при этом напоминало то, что было когда-то после просмотра новостей о терактах.

-Малыш, успокойся, — сказал Виктор, — Вот ты кричишь, а где ты видишь, чтобы он возмущался? Он просто констатирует факты. И он переживет это все, я уверен. Единственно, мне не хотелось бы, чтобы он сам потом "пи..л духов". Я ему напишу. Постараюсь поддержать и заронить в сознание возможность существования других понятий. Не получились бы только сопли на сахарине, сам-то я там не был. Сейчас впервые в жизни об этом пожалел...

И в самом деле, следующее письмо расстроило их меньше. Дима писал, что после учебки будет сдавать экзамены, а потом, если сдаст, сможет либо остаться тут сержантом, либо пойдет дослуживать в войска. При этом писал, что, скорее всего, выберет второе, потому что ему "не по кайфу кого-то чморить".

-Твое воспитание, — усмехнулся Лёня, прочитав эти строки, — И все-таки, Вил, это ужасно.

-А ты вспомни, что он ответил, когда ты рассказал про school traffic, про штрафы и про то, что на улице курить нельзя? Так невозможно жить. Я уверен, что, вернувшись оттуда, он скажет, что и без всего этого армия не сможет существовать. И самое ужасное, что он будет прав.

Перед новым годом они отослали Диме большую посылку с продуктами и теплыми вещами. Виктор сам купил все необходимое, упросив Лёню не класть фирменных вещей.

-Там не любят, когда кто-то выделяется, как, впрочем, и везде. Армия — это часть общества, там просто все выражено сильнее. Образно говоря, где здесь ставится точка, там — восклицательный знак. А он и без того москвич...

-А что это меняет? Я из Лос-Анджелеса, кто-то из Нью-Йорка... — начал было Лёня, но заметив вздрогнувшие в сдерживаемой улыбке губы Виктора, смешался, — Я не знаю, Вил, делай как считаешь нужным, я действительно могу только все испортить. Есть вещи, которые я, очевидно, никогда не пойму.

-Не горячись, — улыбнулся Виктор, — Я, слушая тебя, уже многое понял.

-Что ты понял?

-Ну, что у вас, может быть, по камешкам Белый дом бы разнесли за то, что здесь принимают. Но я отдаю себе отчет, что не считаться с этим нельзя. Под каждой крышей свои мыши.

Накануне нового года Виктор навестил мать. Та каждый раз задавала ему вопрос насчет личной жизни. Он, не краснея, уверял, что все в порядке, и тут же переводил разговор на другое. Мать прятала глаза, и он понимал, что она ждет не такого ответа. Как всякая нормальная женщина, она мечтала о том, чтобы у сына была семья, дети, но рассказать правду он о себе он не мог, и каждый раз уезжал с ощущением вины.

Вместе с Лёней они посетили Татьяну Викентьевну, и Виктор открыл для себя, что в этом доме он чувствует себя гораздо лучше, чем у матери, хотя бы потому, что здесь не было недосказанности.

Тридцать первого днем позвонил Дима. Зная, в каких условиях тот разговаривает, Виктор ограничился поздравлением, в которое постарался вложить весь оптимизм, на который был способен, чтобы поддержать его, а тому, судя по всему, было важно только одно — услышать его голос. Дима попросил прислать ему их с Лёней фото. Виктор пообещал, и с сожалением вспомнил, что у них нет ни одного Диминого. Ему вдруг до того захотелось увидеть своего шалопая, что он не выдержал и спросил, нельзя ли к нему приехать?

-Пока я в учебке, меня отсюда к вам не выпустят, — ответил Дима, — а потом я напишу. Будет можно. А приедете?

Кажется, за тысячи километров Виктор увидел, как у того загорелись надеждой глаза.

-Сейчас Лёня придет, обсудим, — ответил он, — Не сомневайся.

Опять была просьба перевести деньги на телефон, причем сумма значительно возросла.

"Новогодний тариф, — горько усмехнулся Виктор, — Наша достойная смена не теряется..."

-Лёне привет. Поздравь его от меня, — завершил разговор Дима.

И вот, как и год назад, они сидят за праздничным столом. Виктор предложил сесть пораньше, когда еще не было восьми часов.

-Знаешь, Малыш, — объяснил он, — Мне хочется проводить старый год. Мне жаль, что он уходит. У меня такое впечатление, что это был первый год моей другой жизни.

-У меня уже второй, — улыбнулся Лёня.

-Ты имеешь в виду еще и позапрошлый?

-Ну да. Мы же тогда с тобой познакомились. В Испанию ездили...

-А ты что больше любишь, весну или осень? — поинтересовался Виктор.

-Лето, — уверенно ответил Лёня.

-Я тоже. А из предложенного?

-Весну.

-А я, представь себе, осень.

-Почему? Весна веселей.

-Вот именно,— согласился Виктор, — Веселая и бестолковая. Налетит, взбудоражит, а потом — раз, и лето. И уже забыл ее. А осень мудрее. Она дарит красоту и теплые деньки, которые ценишь потому, что их мало. Зато вспоминаешь потом всю холодную зиму.

-Ты лирик, Вил, — улыбнулся Лёня, — Стихи писать не пробовал?

-Нет, но я подумаю, — улыбнулся он в ответ, — Вот и в наших с тобой отношениях, тот год был весной. Все вновь, как заново родился. А этот — уже совсем другое. Тут всего хватало — и испытание было, и разлука, поэтому и радостные моменты запомнились больше. Наверное, это сама жизнь. Ведь совсем без трудностей тоже было бы плохо. Вот Гаврошу сейчас трудно, а когда вернется, ему, наверное, любая мелочь на гражданке будет, как он говорит, в кайф.

-Да, Гаврош внес в наш дом живую струю, — сказал Лёня.

-Кстати, он звонил сегодня. Он тебя тоже поздравляет. Просил переслать ему наше фото.

-Давай, сфотографируемся сейчас под елкой, а потом отошлем ему?

-И выпьем за него, — дополнил Виктор, — Чтобы было все по жизни, как есть. Ты знаешь, у меня возникла идея. Давай съездим к нему, когда его в часть переведут.

-А когда это будет?

-Ну уж летом-то непременно. Оба будем в отпуске. Правда, у меня он будет короткий, но ты потом успеешь в Америку.

-Мы хотели полететь вместе, помнишь?

-Помню, и не отказался от намерения. Очень хочу увидеть все своими глазами. Чем больше от тебя слышу, тем больше мне почему-то кажется, что все, о чем ты говоришь — это действительно мое. Но... Пойми меня правильно. Америка не уйдет, а здесь человек, которому это очень важно.

-Понимаю, Вил. Год назад стало бы обидно, не скрываю, а теперь — нет. Это же ты. Как ты говорил? Если мой, то какой бы он ни был — мой.

Лёня улыбнулся, и по глазам было видно, что он действительно не держит обиды.

-Потанцуем? — спросил Леня, когда стрелка часов пошла на свой последний в этом году круг.

-Вместе?

-Ты же уже запомнил свои движения?

-Почти...

Они разделись до трусов, и Виктор включил Морриконе.

И опять был их наполненный страстью танец, завершающий последний год тысячелетия.

Однако новый год начался для них не совсем хорошо.

Первая неприятная новость, обрушившаяся на них в последний день каникул, была внезапная болезнь Татьяны Викентьевны. Несмотря на то, что зима не спешила с морозами, она каким-то образом схватила воспаление легких. Лёня поехал к ней и остался на ночь, но на следующий день ее забрала скорая помощь. Зная, какие его ждут открытия от соприкосновения с российской медициной, Виктор отправился в больницу вместе с Лёней.

-Вил, зачем? — запротестовал тот, — Я же уже лежал в больнице. Ты забыл, как мы с тобой познакомились?

-Во-первых, ты лежал не в такой, а во-вторых — одно дело лежать, а другое — видеть все со стороны.

Татьяну Викентьевну они нашли лежащей возле лестницы в коридоре. Она обрадовалась им, хотя было видно, что разговаривать ей трудно.

-Пообщайся с тетей, утешь ее, — шепнул Виктор Лёне, — Больше ни о чем никого не спрашивай, я скоро приду.

Первым делом он направился в ординаторскую. Навыки, полученные в молодости, сослужили свою службу, и через несколько минут вопрос о переводе Татьяны Викентьевны в палату был решен. После этого, поговорив доверительно с сидящими в коридоре старушками, Виктор разыскал нужную санитарку.

-Я по поводу больной Морозовой из четвертой палаты. Нужно не обойти ее вниманием, — сказал он, многозначительно глядя ей в глаза.

Ответ прозвучал не в словах, в а цифрах.

-В неделю? — на всякий случай уточнил Виктор.

-В день, — как бы даже поразилась та.

-Много, — сказал он, затвердев лицом и не отреагировав на отыгранную оценку.

Санитарка, осмотрев его с ног до головы цепким взглядом и произведя в уме анализ, вылившийся в новые вычисления, назвала в полтора раза меньшую сумму.

-За меньше никто не согласится. Сиделка стоит в два раза дороже. Кормить с ложки не будем, а в остальном — можете не сомневаться. Лежать будет аккуратная, подмытая, ухоженная...

Судя по такому активному прорыву живой речи, Виктор понял, что есть альтернатива, но, следуя привычке не осложнять себе жизнь, если это не пробивало ощутимой бреши в его бюджете, полез в кошелек.

-Там возле нее сейчас красивый юноша сидит, ее племянник, — все с теми же интонациями сказал он, прибавляя еще одну купюру, — Он ничего не должен знать. Я появлюсь ровно через три дня в это же время.

-Не сомневайтесь, я по смене передам, все будет в порядке, — заверила санитарка, моментально захрустев деньгами где-то под рабочим комбинезоном.

Виктор вернулся к больной. Очень скоро появилась дежурная сестра, и они с Лёней помогли перевезти Тамару Викентьевну в палату, невзирая на недовольные взгляды ее обитательниц, поскольку пришлось потеснить несколько коек. Здесь Виктору пришел на выручку опыт работы вагоновожатым, и взгляда, которым он окинул присутствующих, было достаточно, чтобы недовольство осталось не озвученным.

-Лежите, поправляйтесь, мы вас будем проведывать, — мягко сказал он, склоняясь над больной.

-Спасибо вам, — искренне поблагодарила Татьяна Викентьевна.

-Я поговорил с врачом, — сказал Виктор Лёне, когда они шли к метро, — Случай не тяжелый, ее вылечат.

-А ее медицинская страховка покрывает лечение? — поинтересовался Лёня.

-Покрывает, не сомневайся, — улыбнулся Виктор, — А не покроет, так мы их сами покроем, как Гаврош умеет. Ты только сам в это дело не лезь. Навещай тетку, а остальное доверь мне.

Лёня внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал.

Татьяну Викентьевну выписали через две недели. Все это время Виктор каждые три дня появлялся в больнице, держа ситуацию на контроле, а в остальные дни ее навещал Лёня.

-Где таких заботливых детей делают? — спросила однажды пожилая женщина, лежащая на койке у окна, пристально смотревшая на него каждый раз, когда он приходил.

-Кого вы имеете в виду? — поинтересовался Виктор.

-Вас и вашего брата.

-Вы знаете, какой-то умный человек заметил, что молодежь никогда и нигде не бывает ни хорошей, ни плохой. Она только наиболее остро выражает собой характерные черты своего времени, — ответил Виктор, — А я бы добавил — своего общества, поскольку время, в этом контексте, это то, что делают люди.

-Почему же моих детей оно сделало другими? — с дрожью в голосе спросила та.

-Вопрос сложный, но не исключено, потому что они не обнаружили ничего другого в самом первом их обществе — своей семье и своих близких. Не подумайте, что я вас в чем-то упрекаю, но за все в жизни надо платить.

В палате возникла тишина, все отвели глаза, а женщина отвернулась к окну. Губы ее дрожали.

Татьяна Викентьевна заметно ослабла после лечения, и хотя до дома от больницы было несколько остановок, Виктор поймал "бомбилу", чтобы отвезти ее на машине. Беспрепятственно открыв шлагбаум на территорию больницы при помощи лишней купюры, он подъехал прямо к корпусу. Накануне он навел справки по Интернету о санитарной перевозке, но решил, что такая ему обойдется в два раза дешевле. Плюс — сохраненные нервы за счет отсутствия непредсказуемости ситуации.

Дома они тоже не оставляли Татьяну Викентьевну вниманием. Лёня ездил к ней почти каждый день, а один раз вызвался поехать Виктор.

-Отдохни, — сказал он ему, — Мне хочется пообщаться наедине с твоей тетушкой.

Приехав, Виктор приготовил обед, на что у Лёни не хватало умения, и сытно накормив ее, сел возле постели.

-Виктор Петрович, я не знаю, как мне благодарить вас, — смущенно сказала Татьяна Викентьевна, — Вы, чужой человек, столько делаете для меня...

-Так сложилось, что я не совсем вам чужой, — вздохнул Виктор, — Хотя, поймите меня правильно, в родственники не напрашиваюсь.

Та замолчала, потупившись.

-К тому же, бывает, что чужой оказывается человеку самым близким, а родные заклятыми врагами, и только высшая сила может определить, кто кому чужой.

-В этом вы правы, — уверенно сказала Татьяна Викентьевна.

-Можно с вами поговорить на очень важную для меня тему? — спросил Виктор, — Только откровенно.

-Я всегда стараюсь быть откровенной, — без тени пафоса ответила та.

-Я это знаю. Поэтому и решил обратиться к вам. Я знаю, что вы верующий человек.

-А вы, разве нет? — в ее голосе послышалось удивление.

-Лёня почему-то тоже удивился, — усмехнулся Виктор.