| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
К полудню мы прошли оазис Хами с короткой остановкой на смену локомотива. После этого нам предстоял четырехсоткилометровый перегон через пустыню до Цзяюйгуаня. Мы все-таки решили выбраться. Это позволило бы нам нормально сходить в туалет, а также разложить солнечную батарею и подзарядить планшет.
Снаружи было тоже неприятно, но все-таки лучше, чем под тентом. Все вагоны, в которых мы ехали раньше, хоть как-то защищали нас от ветра и пыли, а тут мы буквально были открыты всем стихиям.
Дорога шла по пустынным предгорьям южного склона Богдо-Шаня. На юг, сколько хватало глаз, простиралась голая каменистая равнина. Я, кстати, так и не понял, считаются ли эти места частью пустыни Гоби. Но что тут пустыня, это совершенно точно.
Мы ехали по северной трассе древнего Великого Шелкового пути. Как раз здесь проходила караванная тропа от коридора Ганьсу до Турфана. Дальше на запад наш и Шелковый пути расходились. Шелковый путь никогда не сворачивал в Джунгарию из-за непроходимых Джунгарских ворот. Вместо этого, он выходил в Среднюю Азию через долину Или и современный Алматы. Другая ветвь шла по северному краю Таримской впадины до Кашгара, и дальше, через перевалы Памира, в Бактрию или Фергану. Был еще южный маршрут, вдоль южного края Таримской впадины, который соединялся с северным в Кашгаре.
Даже после казахских степей, пейзаж казался мне пугающим. На земле часто виднелись какие-то полукруглые образования, но я не мог понять, что это: кусты или просто камни. Во всяком случае, зеленых оттенков я не замечал. Но уже начался сентябрь, листья моли и облететь. Из других признаков жизни была только автомобильная колея вдоль насыпи, так называемая технологическая дорога. Да изредка можно было увидеть автомобильные следы, уходящие куда-то прямо в пустыню.
Кто и зачем тут ездил, кроме дорожной обслуги, я не могу себе представить. Ничего похожего на другие признаки жизни не было вообще. Как тут в древности проходили караваны, я тоже совершенно не представляю.
Командир тоже сказал, что местность кажется ему скорее марсианской, чем земной. Впрочем, сам он на Марсе не был, и никто из Пояса туда не высаживался. Технически такие возможности у космиков есть, но смысла в этом они не видят. Они несколько раз высаживали автоматические зонды, как в XXI столетии, но ничего интересного не нашли. Все, что есть на поверхности Марса, есть и на астероидах. Кроме азота, за которым все равно придется летать в аммиачный пояс.
У Марса есть только два достоинства по сравнению с Поясом. Первое — это большая близость к Солнцу, что позволило бы использовать солнечные батареи меньшей площади. Но на Марсе батареи могут работать только половину суток, и на Марсе пропорционально сильнее радиация. А для нормального фотосинтеза земных растений интенсивности света все равно не хватает.
Второе достоинство — это сила тяжести 0.378g. Чуть больше, чем принятые за стандарт в Поясе 0.3g. Но и это достоинство сомнительное. Как показало двухсотлетнее пребывание людей в Поясе, ничего страшного с человеческим организмом в таком тяготении не происходит. Они даже к Земле после этого адаптировались за три недели. Поэтому ради лишних 0.078g лезть в гравитационный колодец нету никакого смысла.
Зато в Поясе больше свободы передвижения, и есть углеродистая фракция, которую можно сразу использовать как сырье для биосинтеза или производства полимеров. И она даже содержит немного азота. А на Марсе большая часть углерода доступна в форме двуокиси, так что его надо еще восстанавливать.
Но, конечно, главной причиной было то, что станции орбитальных лифтов Кения, Эквадор, и недостроенного китайского лифта Калимантан, послужившие основой для колоний на Церере и Весте, были спроектированы для невесомости. И недостроенные ковчеги, которые космики забрали с собой, уходя с земной орбиты, тоже не очень-то подходили для высадки на планету. И даже оборудование для посадочных партий этих ковчегов было рассчитано на работу в плотной кислородной атмосфере, а никак не на Марсе.
Если счисление тети Лены нас не обманывало, к вечеру мы должны были достичь оазиса Цзяюйгуань, северо-западных ворот коридора Ганьсу.
Когда она это сказала, командир торжественно продекламировал:
Кто знает ночного тумана путь, знает его привал.
Проскачет он в сумерки Абазай, в Бонаире он встретит рассвет
И должен проехать близ форта Букло, другого пути ему нет.
Эту цитату, как мне показалось, я опознал. Разумеется, у нас в библиотеке был совсем другой перевод.
Коридор Ганьсу — это цепочка оазисов у северного подножия гор Циляньшань, известных также как хребет Рихтгофена. Устроены они по той же схеме, что и Джунгария, по которой мы вчера проезжали: реки стекают с гор, питают оазисы и исчезают в песках
Если бы мы нигде не застряли — а с товарняком это могло бы случиться запросто — к утру таким темпом мы должны были достичь города Цзинчан, расположенного у самого юго-восточного конца коридора. Это было ближайшей железнодорожной станцией к Минкинскому Монстру, который скрывался в песках пустыни Бадан-Джаран.
Мне еще почему-то хочется добавить: "А в конце пути их ждал дракон". Впрочем, я и правда представлял себе Монстра как что-то вроде дракона.
Минкинский монстр
Оазис кончился неожиданно, как будто кто-то провел линию по карте и обрезал зелень по этой линии. А может быть, так оно и было на самом деле. Граница была отмечена лесо— или, честно говоря, кустополосой, высаженной для защиты от наступающих под давлением ветра песков. А раз ее высаживали, значит, может быть, и планировали ее по карте. За этой полосой ни полей, ни садов не было — только песок, камни и редкие кочки травянистой растительности.
Так же неожиданно кончилась и дорога. Трасса, помеченная на доисходных картах как S212, была расчищена до границы оазиса, а дальше, за кустами, занесена песком.
Выяснилось, что с выбором машины они не ошиблись. Сначала командиру показалось, что джип увязает, но оказалось достаточно переключиться на первую передачу, и они поехали — не так уверенно, как по дороге, но гораздо быстрее, чем они могли бы двигаться пешком.
Через несколько сотен метров песчаный нанос кончился, и снова стала видна дорога. Покрытие было потрескавшимся и неровным, на многих неровностях руль болезненно бил по рукам. Вполне возможно, тут ничего не чинили со времен войны. Земляне говорили, что старые дороги, по которым никто не ездит, иногда сохраняются удивительно хорошо — особенно здесь, в пустыне, где сквозь полотно не прорастают кусты и деревья. Колеса причиняют гораздо больше ущерба, чем природа.
Командир переключился на вторую передачу (интересно, оно должно так скрежетать? Это машина неисправна или я что-то неправильно делаю? Судя по тому, как передернуло бортмеханика, звук был нештатным) и прибавил газу. Потом, проследив за стрелкой тахометра, переключился на третью. На этот раз командир попробовал отпустить сцепление чуть пораньше, и переключение прошло гораздо тише. Тряска и удары руля по рукам стали сильнее, но зато увеличился шанс оторваться от возможной погони.
На глаз, они ехали со скоростью существенно больше десяти метров в секунду. Командир печально посмотрел на спидометр, вздохнул и решил не напрягать мозги пересчетом этих дурацких земных километров в час в привычные единицы. Бортмеханик, видимо, проследила его взгляд:
— Игорь, меня Мпуди научил, как эту шкалу пересчитывать. — сказала она. — В часе три тысячи шестьсот секунд. Делишь на три и шесть, получаются метры в секунду.
— На три и шесть?
Командир еще раз посмотрел на спидометр. Он показывал шестьдесят пять. Шестьдесят пять делить на 3.6... Чуть меньше двадцати получается. Командир оглядел окрестности.
— Вроде, похоже на правду. — подтвердил он. — Лен, спасибо, конечно, но я в уме плохо считаю. Особенно когда пилотирую.
Насыпь дороги была довольно высоко поднята над уровнем грунта, поэтому песчаные заносы встречались реже, чем боялся командир, но чаще, чем ему хотелось бы. Пейзаж вокруг дороги был однообразным. Он казался командиру скорее марсианским, чем кометным или специфически земным. Пологие песчаные дюны сменялись каменистыми низинами или скалами-останцами. Лишь иногда можно было заметить признаки земной биосферы: поросшие травой кочки или кусты.
* * *
Железная дорога не проходит через Миньцинь. Но космонавтам в сам этот город и не нужно было. Минкинский Монстр получил свое название по ближайшему более-менее крупному населенному пункту. Сам стартовый комплекс располагался в пустыне в сотне километров от городов.
Две станции Лансиня находились на примерно одинаковом расстоянии от Монстра — Чжанъе и Цзинчан. Космонавты выбрали вторую из них, предполагая, что в более маленьком городе полиция менее организованная, и вероятность далеко уехать на угнанной машине будет выше.
Доехали они очень удачно, перед рассветом, когда улицы были еще пустынны. Цзинчан даже до войны был небольшим городом по китайским меркам. Главным промышленным предприятием был горно-обогатительный комбинат. Но после войны добыча руд на Земле практически прекратилась: развалины мегаполисов были гораздо более легким источником железа и цветных металлов.
Конечно, сразу после войны через коридор Ганьсу прошел поток беженцев с Великой Китайской равнины. Но прокормиться этим людям тут было нечем. Как вычитал Мишка в земной Сети, город сильно пострадал от голодных бунтов и попыток их усмирения.
Но почва оазиса сохранила плодородность. Население, в конце концов, примерно вернулось к довоенному уровню, а в сельской местности даже чуть подросло. Город худо-плохо, но отстроился.
За все время пребывания в оазисе, космонавты не видели ничего похожего на довоенные постройки — ни в виде целых зданий, ни даже в виде руин. Разве что, некоторые дома выглядели непохожими на другие. По более высоким потолкам и более широким, чем у соседей, интервалам между окнами можно было предположить, что они построены с использованием каркасов или стен довоенных развалин.
Не везде можно было найти даже следы довоенной планировки. В целом, город был похож на фотографии китайских провинций до экономического чуда: глинобитные домишки с серой от копоти облезающей штукатуркой, узкие улицы, нависающие над ними вторые этажи, закрытые на ночь лавки и магазинчики, белье на веревках, натянутых поперек улицы... Бортмеханик что-то сказала про итальянский неореализм.
Вывески лавок не отличались большим разнообразием: лапша навынос, салон красоты, целебные травы, довоенные запчасти. Судя по количеству вывесок последнего типа, продажа запчастей и ремонт довоенной техники были популярным занятием, почти как похоронные бюро в Старгороде.
Даже сейчас, когда лавки были закрыты, на улицах было много сильных и, по большей части, неприятных запахов. Но явного запаха дерьма командир не заметил — видимо, довоенные канализацию и водопровод все-таки удалось сохранить в рабочем состоянии.
Космонавты двигались по городу более или менее наугад, пытаясь найти какой-нибудь автопарк или хотя бы стоянку, где можно было бы разжиться автотранспортом. Вскоре им повезло. Они заметили припаркованный джип с широкими шинами низкого давления, очевидно предназначенный для передвижения по пескам. Короткий осмотр показал, что бак машины залит почти полностью, и в грузовом отсеке есть еще большая канистра.
Мишка заохал было, что же мы с ним будем делать, но бортмеханик сказала — "В конце концов, пираты мы или кто?". Водительская дверца была защищена механическим замком, который бортмеханик вскрыла за несколько секунд, чуть ли не быстрее, чем его можно было бы открыть ключом. Канистра оказалась полной. Ничего лучше желать и не приходилось. Бортмеханик замкнула провода под приборной панелью, поршневой мотор аппарата затарахтел, путешественники быстро влезли в пассажирский отсек и поехали.
Солнце поднималось над горизонтом, но признаков жары, которой обычно пугают при описаниях земных пустынь, не чувствовалось. Гоби — одна из самых северных пустынь Земли, да к тому же она поднята на 1200 метров над уровнем моря. Настоящая жара тут бывает только летом, а сейчас стоял сентябрь.
Солнце стояло уже довольно высоко, когда проградно показалась возвышенность с крутыми склонами. Командир насмотрелся настоящих гор из поезда, и уже не был уверен, можно ли это назвать горами. Может быть, правильнее сказать, что это холмы или скальники?
Бортмеханик, исполнявшая обязанности штурмана, посмотрела на свой планшет.
— Командир! — сказала она. — Нужно решение.
— По поводу? — спросил командир, не отрывая глаз от дороги.
— Дорога дальше идет через развалины поселка, и, на самом деле, делает небольшой крюк. Судя по фоткам, можно срезать через пустыню. И Йинджи Ган то же самое говорил, там глины и солончаки.
— По пустыне как-то страшновато. По дороге я как-то еще приспособился...
— А в развалинах могут быть люди. И нам все равно придется ехать через пустыню, причем через пески. Там-то дорогу занесло по всей длине.
— Люди... — задумчиво сказал командир. — Люди — это аргумент. — командир по привычке поискал на приборной панели автопилот. — Подожди, я остановлю этот пепелац.
Командир отпустил педаль газа, потом, посмотрев под приборную доску, переставил ногу на тормоз и осторожно нажал. Эффект показался ему неубедительным, и он нажал сильнее. Раздался скрип, и машину повело нормально. Перегрузка потянула его вперед. Он невольно уперся руками в руль, и по наклону горизонта увидел, что машину ведет не только нормально, но и по тангажу.
Первая мысль была, что он сам дал штурвал на пикирование, и командир чуть не запаниковал. Потом он вспомнил, как деревенские, учившие его водить, предупреждали не тормозить слишком сильно, особенно на рыхлом грунте, потому что может "занести". Видимо, это и был "занос". Командир отпустил педаль, и управляемость, вроде бы, восстановилась. Восстановилась и ориентация по тангажу.
Бортмеханика тоже чуть не выдернуло из кресла, так что ей пришлось выставить руки и схватиться за кокпит. Судя по звукам и толчкам, Мишка на хвостовом сиденье тоже вынужден был хвататься за оборудование кабины, чтобы удержаться.
Бортмеханик тактично дождалась момента, когда командир восстановит контроль над аппаратом, и сказала:
— Игорь, аккуратнее же надо.
— Да я, в общем... кто ж знал, что тут такая нелинейность... — извиняющимся тоном сказал командир.
Машина продолжала катиться по дороге. Командир снова нажал на тормоз и покачал педаль ногой, пытаясь поймать положение, когда ускорение было уже ощутимым, но скрипа и "заноса" не было. Пока он этим занимался, машина совсем остановилась. Командир поискал взглядом ручку стояночного тормоза, нашел и вытянул ее. Потом он отпустил руль и откинулся на спинку кресла. Мышцы предплечий болели от непривычной нагрузки. Мотор продолжал тарахтеть на холостом ходу. Бортмеханик шунтировала ключ зажигания, когда они угоняли машину, поэтому штатно выключить его было невозможно.
— Устал? — заботливо спросила бортмеханик. — Может, я сяду?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
