Непрощенные...

Полковник перевел окуляры на лесную дорогу. Танк был недалеко от опушки. "Сейчас все выяснится! — подумал Кутепов. — Если спокойно покатит к немцам, значит, провокация. Если же нет..."

Полковник внезапно подумал, что танк может оказаться нашим. Едет себе наудачу, не подозревая, с кем встретится в скором времени. Немцы "БТ" заметят, повернут башни и расстреляют, как в тире. Возможно, танк успеет огрызнуться — раз или другой. "Если есть чем!" — мысленно добавил полковник, присовокупив к догадке правдивый посыл: снарядов у танкистов наверняка нет. Если и были, то потратили. Кутепову на миг стало жаль неведомых ему бойцов, но это чувство было нерациональным, и он его подавил. Его полк за неделю боев потерял половину личного состава, пусть не зря потерял — немцев уложили не меньше, но все же... Война, всех не пожалеешь.

Внезапно он заметил мотоцикл. Тот катил по лесной дороге навстречу танку. Мотоцикл мог быть только немецким. "Вот и разъяснилось! — понял Кутепов. — Провокация! Ждали их!" Наблюдать, однако, полковник не прекратил: следовало разобраться в намерениях врага. Мотоцикл подкатил к танку. "БТ" остановился, из люка показались головы танкистов. Они о чем-то коротко переговорили с посыльным и скрылись в башне. Из кузова тележки соскочили на землю солдаты. "БТ" свернул с дороги и, ломая подлесок, пополз к шоссе. Солдаты устремились за ним. Мотоцикл попробовал следом, но не пробрался через бурелом и двинулся по дороге.

"Та-ак! — подумал Кутепов. — Интересное кино!"

"БТ" то и дело скрывался за деревьями, следить за ним стало трудно, но полковник не отрывал глаз от окуляров. В конце концов, танк все же исчез в чаще. Для того, как понял полковник, и забирался в лес. Мотоциклист тоже пропал, видимо, нашел тропинку. "Что дальше? — подумал полковник. — Командир у танкистов не дурак — выслал разведку. Та разглядела немцев, оценила соотношение сил. Вступать в бой им не с руки: раздавят мгновенно. Пройти скрытно к передовой у них не получится: с этой стороны лес густой, танку не пробраться. Остается бросить машину, и попытаться просочиться пешим порядком. Тогда у них есть шанс, слабый, но есть. Будут ждать темноты... Надо предупредить посты".

Внезапно он разглядел на шоссе движение. Два больших топливозаправщика в сопровождении мотоциклов катили со стороны Бобруйска. Подъехав к балке, они затормозили, затем осторожно свернули с дороги. Один скрылся в глубине, второй остановился сразу за обочиной. Возле него засуетились фигурки в черном, извлекли из-под цистерны шланги и потащили к ближним танкам.

"Так вот чего немцы ждали! — догадался Кутепов. — Сейчас заправятся и двинутся на нас. Надо отдать приказ. Жаль, кончились снаряды к гаубицам, сейчас бы огневой налет..."

Он не додумал. Из леса, где скрылся "БТ" грохнул пушечный выстрел. Звук "сорокопятки" докатился до "НП" ослабленным, но вполне различимым. Топливозаправщик вспух огромным, красным шаром. Тот поднялся выше краев балки, достиг крон деревьев, и опал, накрыв ближние танки. Те запылали. Горело все: раскуроченный заправщик, ближние к нему танки, земля вокруг, немецкие танкисты... Они бежали прочь, падали и катались по траве, пытаясь сбить пламя.

— Ух, ты!.. — выдохнул наблюдатель.

Полковник не успел ответить, как пушка в лесу снова грохнула. Второй огненный шар вспух в глубине балки. В следующее мгновение кусты на опушке раздвинулись, и "БТ" выскочил на склон. Он скатился к шоссе, завернул на него и помчался к линии фронта. Следом поспешал мотоцикл. Из кузова тележки бойцы били по немцам из пулеметов.

— Что делает! — воскликнул полковник. — Среди белого дня! Нет, ну сообразил же! Сукин сын! Связь! — крикнул он удивленному наблюдателю. — Живо!

Прохоров крутанул ручку аппарата и протянул Кутепову трубку. Тот выхватил и закричал в микрофон:

— Семенов? Немедленно передать по линии: к нам прорывается советский танк, с бойцами. Не стрелять! Поддержать огнем, а если нужно — атакой! Я сам...

Полковник не договорил. Бросив трубку наблюдателю, он стал спускаться вниз. Соскочив на траву, он скорым шагом направился к передовой. Охрана, скучавшая у блиндажа, заметила и устремилась следом. Кутепов спрыгнул в траншею, прошел ходом сообщения и нырнул в блиндаж комбата-2. Тот заметил командира и бросил руку к козырьку фуражки.

— Показались? — спросил полковник, приникая к окулярам стереотрубы.

— Нет еще! — доложил тот.

— Дай команду на батарею: подавить немцев!

— Снарядов мало...

— Знаю, что мало, — отрезал Кутепов. — Потому стрелять, если за танком погоня или немцы артиллерию подключат. Зря патроны не жечь. Эти залетные немцам атаку сорвали. До завтра не сунутся. Предупреди артиллеристов: близко к танку снаряды не класть. Он тележку тянет, а в ней — люди. Посечет осколками.

Комбат взял трубку телефона и распорядился. Кутепов не отрывался от окуляров. Но, прежде чем он что-то увидел, в тылу немецких окопов послышалась стрельба. Пару раз грохнула пушка, как догадался полковник, танковая, разрывы снарядов сменил треск пулеметов. По звуку четко выделялись "МГ"; в металлический звук немецких "швейных машинок" периодически вплетались очереди из Дегтярева. Танк показался совсем не там, где ждал Кутепов: не на шоссе, а далеко в стороне. Незнакомый полковнику командир логично решил, что у дороги концентрация войск противника выше, и зашел с фланга. "БТ" с тележкой выскочил из кустарника, мелькнул на взгорке и скользнул в низину. Недоступный теперь для прямого огня из немецких окопов, танк мчался к лесу — в тыл советского полка. Мотоцикла видно не было. Немцы, однако, спохватились быстро. На лугу позади танка и по сторонам от него встали кусты разрывов. Били минометы. Не имея возможности вести фронтальный огонь, немцы открыли навесной. Повредить танку мины не могли, но людям в тележке приходилось туго. Кутепов заметил, как они прячут головы за борта, и досадливо крякнул. "Сорокапятки" словно услышали — открыли беглый огонь по немецкой батарее. Разрывы на лугу прекратились.

— Вот так! — процедил Кутепов. — Это вам не по Монмартру гулять!

Монмартр полковник вспомнил не просто так. Захваченный вчера немецкий "язык" показал: против 388-го полка фронт держит 15-я пехотная дивизия Вермахта, переброшенная из Франции. Оторвавшись от стереотрубы, Кутепов выскочил из блиндажа и устремился к лесу. Следом поспешал комбат-2 и другие командиры. Прибежали они как раз вовремя. "БТ", невредимый, подкатил к опушке, вломился в подлесок и, пронизав его, замер у толстой сосны. Мотор заглох. Со звоном откинулись квадратные люки на башне. Из правого выбрался коренастый танкист в кожаном шлеме, огляделся и спрыгнул на траву. Заметив в стороне группу командиров, направился к ней. Не дойдя пяти шагов, ударил строевым и вскинул ладонь к шлему.

— Товарищ полковник, особая группа НКГБ в составе десяти человек вышла из немецкого тыла. Убитых нет, — он оглянулся на прицеп. — Но есть раненые — посекло осколками. Лейтенант госбезопасности Волков.

— Мотоцикл — ваш? Где он? — спросил Кутепов.

— Подбили — еще на подходе к немецким окопам. Но люди живы, мы их подобрали.

— Сукин ты сын! — буркнул Кутепов и, внезапно для всех, шагнул к лейтенанту и обнял его. Тот растерянно заморгал глазами.

— Где учился воевать? — спросил полковник, отступив.

— У немцев, — усмехнулся Волков.

— Крепко учили? — сощурился Кутепов.

— Не жалели, — подтвердил лейтенант.

— Ну и ты их в балке... Не жалел.

— Не смог удержаться. Нам прикрытие для прорыва следовало создать. Чтоб у немцев заботы появились, — продолжил доклад Волков. — Да и фашисты обнаглели: охранение в тылу не выставили. Как им спустить?

Кутепов засмеялся. Командиры за его спиной поддержали.

— Твоя группа по тылам немцев шороху наводила? — вспомнил полковник. — Мне сказки рассказывали, что у нас там отряд чекистов на танке разгуливает, языков пачками берет и тыловиков немецких на траки мотает.

— Так точно!

— Совсем молодец! Все думали, что вам каюк.

— Немцы тоже так думали.

Полковник кивнул, похлопывая танкиста и радостно щурясь.

— Идем. Послушаем о подвигах ваших, — он обернулся к командирам. — Людей лейтенанта накормить, раненым оказать помощь. Живо!

* * *

Олег.

С полковником просидели долго. Въедливый, дотошный попался. Все не хотел отпускать, расспрашивал, даже еду принесли в блиндаж. Пока хлебал из котелка, он только ложкой картошку по супу гонял, и смотрел на меня украдкой, прищурившись. Оценивал. Что-то явно задумал, но еще не принял решения. Скажет, но позже. Когда убедится, что с нами дело покатит. По повадке, организации в полку и дисциплине видно: толковый мужик. Всем бы таких командиров на этой войне — горя не знали бы. Во все времена люди считали, что офицер — это звание, должность, деньги, красивая форма с орденами и пенсия в сорок пять лет. То, что к этому прилагается обязанность в любой момент умереть за Родину, как-то забывают. Ладно бы гражданские так думали, но кое-кто в погонах тоже уверен: все, что от них требуется, так это скользить по паркету. Какое время не возьми, везде эта сволочь. Нынешняя война не исключение. А тут повезло — не бздун штабной попался.

Полковник сводил меня к линии обороны, мы там присмотрелись к местности, кое-что уточнили. Вид перед нашими окопами впечатлял. Сколько хватало взгляда, на поле стояли горелые немецкие танки; даже на беглый взгляд их было более тридцати. Столько, да еще в одном месте я не встречал.

— Гаубицы, — пояснил полковник. — Главным образом. У нас тогда были снаряды. Когда немцы придвинулись ближе, заработали "сорокопятки". Несколько танков все же прорвалось, этих сожгли за окопами — бутылками с зажигательной смесью.

Все продумал и людей подготовил. Голова! Что тут добавить? Уважаю таких!

Мы вернулись на поляну, здесь меня нашел Коля.

— Товарищ лейтенант! — сказал, когда полковник удалился. — Там Люба... Я хотел сказать, товарищ сержант... — он смутился. — Вас просит.

Молча двинулся за ним. Самолет утром не прилетел, докладную не забрал. Так что пришлось волочь прицеп, который здорово трясло на колдобинах. Но тут уже было не до комфорта. Впрочем, после первого, неудачного нападения на аэродром прицеп очень даже пригодился.

Посеревшая от кровопотерь Люба всю дорогу просидела в кузове, баюкая ладонью левой руки запястье правой. Немцы лупили минами от души, но пронесло. Здесь руку ей заново перевязали, поменяли бинты на кисти; словом, о случившемся я на время забыл. Коля напомнил.

Люба полулежала, прислонившись спиной к стволу сосны. Лицо у нее было бледным, черты лица заострились. Увидев меня, попробовала встать, но я удержал. Я присел, Коля потопал к танку.

— Товарищ лейтенант! — сказала она придушенно. — Меня отправляют в тыл. Как стемнеет.

Эх, Люба, Люба! Расстроена? Зря. Отдохнешь от стрельбы и крови.

— Посадят в самолет и увезут за линию фронта, если место будет. Я... — Она глубоко вздохнула, глаза подернулись слезой.

— Тихо, тише, товарищ сержант, — я постарался голос смягчить, но вышло только хуже: она едва не заревела. — Это разумно. Здесь война, а на фронте нужны здоровые...

— У меня же легкая рана! — глаза как у кошки, сверкают и искрами ссыплют. — Осколки вытащили. Неделя-другая...

— Нет у нас этой недели, — попытался ее утихомирить. — Немцы к Смоленску дошли. Теперь прикинь: где Могилев, а где Смоленск? Красная Армия отступает. Мы в кольце, и помощь не придет. Понятно? Лети! Отдохнешь, подлечишься.

— А вы?

— Выберемся. От Бреста топаем и, как видишь, к Могилеву добрались. Мы, как колобок — от любого уйдем.

Улыбаюсь фальшиво. Только бы не сообразила. До Москвы нам наверняка не добраться, как и до Смоленска. Это наш последний рубеж. Только Любе знать это не обязательно.

— Товарищ лейтенант! — она всхлипнула. — Я... Я не хочу без вас! Пожалуйста!..

И — мокрым лицом мне в грудь. Внутри екнуло, дернулось, запершило в горле. Обнял тростиночку.

— Ну что ты, зайка? Ты ж — большая девочка...

— Зайку бросила хозяйка, — шепот шел сквозь сдавленные рыдания, — под дождем остался зайка. Со скамейки слезть не смог, весь до ниточки промок.

Эти стихи я читал дочке. Уже сочинили? Откуда она их знает? У нее ведь нет детей.

— Люба, — сказал я, чувствуя себя подлецом, бросающим малого ребенка. — Я тебе обещаю. Я тебя обязательно найду. Что бы ни случилось!

— Правда?

Оторвалась от моей груди и заглядывает в глаза — снизу вверх. И такая в них надежда хлещет, что не по себе как-то. Зачем сказал?

— Клянусь! Как только выберемся...

— Ты... Вы...

— Вася... Меня зовут Вася. И тебе я больше не командир. Понятно?

Неуверенный кивок.

— Ты замечательная девушка! Ты лучше всех! А теперь будь паинькой и слушайся докторов.

"И держись подальше полудурков безбашенных! — добавил мысленно. — Нет, она, конечно же, супер. В нашем времени о такой только мечтать. Там бы я ее не упустил. На руках бы носил... И не думай! — спохватился я. — Здесь война, и длиться ей четыре года. Нам не уцелеть, по крайней мере, мне. Пусть хоть она..."

Люба закрыла глаза и подставила губы. Осторожно коснулся их своими, затем чмокнул в щеки. Прильнула, я погладил спинку, слушая телом нежный трепет. По спине пошла теплая волна, захотелось сжать ее со всех сил и никуда не отпускать...

Она вздохнула и отстранилась.

— Вот! — вытянула из нагрудного кармана листок. — Это адрес мамы. Как появится возможность, напиши! Она сообщит мне адрес твоей полевой почты, и я отвечу. Хорошо?

Нет, ну ведь умница! Все продумала! Кивнул и взял листок.

— Побудешь со мной?

Я кивнул. Плечи наши соприкасались, ее здоровая рука лежала в моей. Молчали. Думали... Какое кому дело, чем я терзал свою голову в тот момент?! Мне было хорошо.

Все закончилось быстро. Прибежал посыльный: война не хотела отпускать своих пешек. Предстояло уточнить детали завтрашней операции — с командирами на линии. Чмокнул Любу в горячие губы — у нее начинался жар, встал и ушел. Не оглядываясь... Зашел к Кутепову и выпросил на пару часов его "Эмку", в штаб съездить. Надо было в глаза товарищу одному посмотреть. Ильяса не трогал. Он после случившегося на хуторе и так был не в себе.

* * *

Ильяс.

Когда стало понятно, что "окно" нам не приоткроют, рыжий развернул танк обратно. Тыкаться в линию фронта без разведки, как с обрыва в воду прыгать — высока вероятность свернуть шею. Потому решили отойти. Скорее всего, рыжий опасался за Любу. Рассчитывал, что следующей ночью сумеет вызвать самолет и отправить свою радистку на большую землю без риска. Ну, почти без риска.

Возвращение вышло плохим.

За пару километров от хутора оставили танк и прицеп. По дороге умер один из раненых. Его и убитого закопали на месте. Радистку несли на самодельных носилках. Второй раненый ковылял сам, его задело на излете, пробило плечо, пуля застряла около кости. Рану туго перебинтовали, притянув руку к груди. Идти он мог. Когда до опушки леса, выходившей на хутор, оставалось метров двести, шедший первым Горовцов остановился.