Кридоксен выглядел очень обеспокоено. В такие минуты, когда он морщил лоб, он казался совсем старым, сломленным... А сейчас он выглядел и того хуже — сейчас он еще и боялся. Боялся за Артелайл.

— Артелайл. Я понимаю, что выбора не было, но Женекерс...

— Кридоксен. Выбора и впрямь не было.

— Артелайл. Я не вижу грядущего. И я боюсь, как и все мы. Ты не ведаешь, какого зверя ты выпустила на волю.

— Зверя?

— И впрямь. Он не зверь. Он... он не подобен ничему, что было до нас под этим солнцем. Я его даже не могу назвать зверем, ибо зверь это что-то простое и понятное. Артелайл, Женекерс, это что-то... Другое.

— Почему ты так считаешь?

— Немногие знают, о том, что было после того, как Женекерс сразил великого атамана степняков. Истощенная войной страна не знала этого, и с радостью стала зализывать раны, даже не интересуясь, куда делись степняки. Артелайл, Женекерс не остановился на Поле Крови. Сам он отправился в cантарин, а вот его войска продолжили путь. И в тех степях не стало ни одного кочевника. Женщин, детей, стариков... Эти существа не знали пощады, и просто истребили всех. Выследили, окружили, истребили. По сути безоружных людей. Их не интересовало ни золото, ни женщины. Единственная цель, которую они преследовали — уничтожить. И довели дело до конца, не оставив ни одного живого степняка — только пустые поселения да разбредающийся в страхе скот, который они не трогали.

Хранительница вздрогнула. Это казалось жутким.

— Артелайл, я читал воспоминания Ривекли, тогда при Илейнии ставшим верховным магом, после Лиерки. Он писал о том, что в степях остались лежать лишь кости, потому что воинство пустынного мага переваривало плоть падших врагов. Одни пытались бежать. Другие пытались сражаться. Третьи молили о пощаде. Армия Женекерса уничтожила всех. Конечно, Женекерс подчиняется тебе, такова его... суть. Но Артелайл, будь внимательна, о чем его просишь. Я не знаю, почему он поступил так. И я не уверен, что будет... удобно спрашивать у него.

— Напротив. — Артелайл вздохнула, вспоминая то, что знала о маге — Он не знает злости, не знает стыда и не знает жалости. Все это у него отнял Колодец. И если ему не сказать... Он это может повторить. Я вижу, что это будет наилучшим. Тем более что он сейчас войдет сюда. Женекерс и впрямь зашел в зал. То ли не хотел оставлять хранительницу одну, то ли хотел что-то спросить. Так или иначе, его вопросу так и не было суждено сегодня быть заданным. На его месте кто-то бы искал оправдания, другой бы назвал это ложью и разозлился. Женекерс лишь кивнул, выслушав хранительницу.

— Да. Все было именно так. Они были угрозой, а я действовал тогда самым простым образом. Устранял угрозу полностью, руководствуясь тем, что дети оставшихся в живых будут считать священным долгом отомстить за павших в бою. Таковы их традиции.

— И... Ты так просто... смог это сделать?

— Да. Отчасти поэтому Илейн стала опасаться меня. Я так считаю. Сейчас, я бы не счел это разумным, учел бы исторический опыт, и воздействовал бы на выживших извне, постепенно приведя их к миру с центральным королевством. Это было бы сложнее, но лучше из моральных соображений. Но тогда это казалось самым простым решением насущной проблемы.

Голос Женекерса был спокоен.

— Я отправил все воинство преследовать и добивать противника, когда остатки попытались уйти с Поля Крови, не установив никаких ограничений. Ими управлял Евклид. Тогда он был намного примитивнее, нежели стал сейчас, и я узнал о том, что все выполнено, только как закончил разбираться с фигурой, известной Вам как Лиерки Предатель.

— Иными словами, ты был занят Лиерки, и не учел, что Евклид исполнит приказ уничтожить врага буквально.

— Это было бы оправданием. Я не мог этого не осознавать.

Артелайл было жутко. Хотелось злиться на него. Было тяжело представить, сколько людей были убиты его созданиями. И лишь ее дар удержал ее от резких слов. Она прокрутила в голове с десяток вариантов этого диалога, словно клещами вытаскивая подробности и, вздохнув, произнесла ответ за Женекерса.

— Тебе банально было не до того, чтобы думать о последствиях приказа.

— Да. Безопасность Илейн была для меня важнее на тот момент и вытеснила все остальное. Можно и так сказать, но это было бы оправданием.

Артелайл кивнула, едва заметным взглядом остановив Кридоксена. Ответ она произнесла лишь когда Женекерс ушел.

— Похоже, что и впрямь выбора у него не было.

— Выбора?

— Илейния не могла не знать, чем это закончится. Она могла остановить Женекерса. Но она того не сделала. Она не могла наперед не знать, что занятый предателем Лиерки Женекерс не остановит свои войска. И я боюсь, это было еще одной причиной, почему наш друг провел столь много времени в склепе. На месте Илейнии я бы не смогла смотреть спокойно в глаза тому, кого бы так предала и использовала бы как мясника.

— Друг ли?

— Кридоксен. Я не знаю. Благодаря ему я вообще хожу и жива. Я знаю точно, что могу просто сказать ему, и он ляжет в свой саркофаг без лишних вопросов и сам даже закроет его крышкой. Но тогда меня положат на погребальный костер уже через несколько дней. Выбора у меня все равно нет. И... Мне жалко его.

— Жалко?

— Да. Он потерял и так слишком многое. Связал себя узами, что для него прочнее, чем для людей клятва. Стал... чем-то... страшным... И все ради той, что его предала, использовала как мясника и обрекла на одиночество. И тот факт, что он не чувствует боли предательства не меняет ничего.

Артелайл вздохнула, перевела дух и продолжила, уже не сдерживая слезы.

— Кридоксен. И знаешь что самое страшное? Я бы поступила так же. Поступила бы, потому что наперед бы видела, к чему приведет мой выбор. Потому, что я хранительница. И... — Артелайл всхлипнула — Знаешь, чем мы с ним похожи? Он не чувствует. А я слушать чувства не имею права. Хотя бы потому, что обречена видеть к чему это приведет.

Старик сел чуть ближе и обнял девушку.

— Тихо, не плачь. Все хорошо, Артелайл. Слышишь?

* * *

— Великие леса, как же я хотел всадить в эту наглую морду стрелу, по одной в каждый глаз...

— Я рада, что ни ты, ни кто-либо из твоего отряда этого не сделал. Иначе было бы... Боюсь, мы бы все были мертвы.

— Да, теперь мы в несколько лучшем состоянии. Но надолго ли? Ведь нам придется четко следовать его приказам, и мы не знаем, сколько и без того немногих наших сородичей мы обрекли на смерть.

— Нет, Лазурный — Янтарная продолжала ходить по зале совещаний, не останавливаясь ни на секунду. — Следовать его приказам, это гибель. Выживут... Если выживут, единицы. И то, если его план завершится успехом. А если нет?

— Мы и так обречены, сестра. Если бы мы отказались... от нас не осталось бы и следа. Я сам был там и чувствовал, что он сотрет нас в порошок даже не напрягаясь. Всех.

— Я понимаю это... Именно поэтому, я... пошла на... все это. Выбора не было.

— И что нам остается?

— Я думаю... Что теперь у нас выбор есть, не очень большой выбор, но все же. И непростой, потому как если об этом узнает Он... Нам конец.

— Когда ты и твой народ слабы настолько, что с ним никто не считается — любой выбор непрост, — согласился Лазурный.

— Я думаю, что стоит обратиться за помощью. В конце концов, он не заключил нерушимого договора, и мы имеем на то полное право.

— К кому, сестра? В центральном королевстве нам лучше не появляться, мы враг. Древний. Там это каждый ребенок знает.

— Нет. Я думаю, к тому, кто за нами следит с... не таких уж и давних пор. И из-за кого не спят ночами порой те, в чьих жилах течет древний дар видеть больше других.

— Что мы сможем ему предложить? Он собственноручно истребил сотни степняков в сантарине, а позже срезал голову с их предводителя, даже не вспотев. А потом вырезал без сожалений всех до единого, кого нашел в степи. Мы для него, назойливая муха, что мы есть, что нас нет. А если будем малейшей угрозой для сантарина — нас постигнет судьба кочевников.

— Я не знаю. Но утопающий хватается даже за малейшую соломинку.

— И что ты ему предложишь? Себя? — Лазурный осекся, посчитав, что он сказал это слишком резко. Сейчас после всего случившегося, сестре было и без того тяжело.

Янтарная молчала несколько минут, потом продолжила, почти шепотом.

— Если придется. Ты подумал, что будет, если все пройдет успешно. Если хотя бы треть из нас выживет, а он захватит столицу?

— Он будет править, и получит силу хранительницы. И я не знаю, что нам достанется при его правлении.

— Вот только, записи Древнейшего говорят об обратном. О том, что если он обагрит кровью хранительницы сердце колодца, всего этого мира не станет. А сам он... уйдет куда-то, далеко. Откуда когда-то пришел к нам.

— Ты... — лазурные глаза лисоухого широко распахнулись от удивления. — Нарушила запрет и прочитала их?

— Да. К сожалению, пришло время нарушать некоторые запреты. И я знаю теперь истинные причины, по которым высший пошел войной на Сантарин. Но и это не важно. Не важно, как сложится грядущая война… Мы проиграем в любом случае.

— Я этого не слышал, Янтарная. Надеюсь, то, что ты нарушила запрет... не дойдет до остальных. Но раз ставки столь высоки... Не откладывай сестра, и езжай. Но знай, что времени у нас слишком мало. И пускай тебе улыбнется удача.

* * *

Виллам бросил последний взгляд вниз, на Сантарин, и развернулся к стоящей рядом Ивели.

— Ивели, подготовь все к приему гостя, мы будем через пару часов.

Девушка кивнула, и ушла отдавать распоряжения, в то время как Виллам вздохнул и поглядел на часы. Подарок коротышек тикал все так же на его руке вот уже тридцать пять лет. И хотя Кикарос предлагал ему неоднократно стеклянные часы на слезах пустыни, что светятся в темноте и могут намного больше, Виллам предпочитал механику.

Пора.

Земное притяжение дернулось под напором воли Султана Висящих Островов и, окончательно сдавшись, отпустило его. "Верх" и "низ" поменялись местами, и Виллам стал "падать" куда-то в небо. В ушах свистел ветер, пару раз он пробивал насквозь пушистые облака, щедро оставлявшие на память воду на его мундире. Через сорок минут стремительного полета (или падения), когда он почти замерз, стало заметно теплеть. Уже скоро.

Потолок появился внезапно. Идеально ровная поверхность небесного хрусталя была практически незаметна, и не порождала бликов, как если бы ее не было. И лишь место, где в небе виднелась огромная рукотворная ниша, давало понять, что потолок близок. Виллам замедлил полет и спустя несколько минут мягко приземлился на него. Хотя он так делал уже не один и не два раза, это было чудно как в первый раз. Казалось, что он идет по идеально плоской равнине, к огромному котловану.

Этот огромный "котлован", на строительство которого ушло чуть ли не десятилетие, сейчас был портом, который мог принять весь столичный остров. Именно здесь, раз в пять лет между кроу и островами шла торговля. Сейчас же, до следующей "Великой Небесной Ярмарки" было еще три года, и здесь было пусто.

Виллам прошел по потолку до входа в пещеру, и вернул себе прежний вес. Теперь он стоял на площадке перед огромной дырой, через которую внизу виднелись облака. Сквозь прозрачный, как вода хрусталь внизу виднелись проплывающие внизу облака

— Приветствую, друг мой — послышался хриплый голос.

— Здравствуй, Кевендиш. Я рад тебя видеть.

Пожилой кроу пожал руку султану. Темно-серую его кожу давно избороздили морщины, красноватые глаза смотрели с любопытством сквозь черные очки. Морщинистое лицо обрамляли длинные снежно белые волосы, контрастируя с кожей. Трудно и сказать, были ли они седыми, или такими с рождения — слишком у многих кроу волосы белее белого с самого рождения.

— Чего-нибудь горяченького, замерз по пути сюда?

— Не стоит, давай отложим напитки до того момента, как спустимся ко мне.

— Твоя правда. Я готов.

— Тогда не будем терять времени.

Виллам взял старого друга за руку и вместе они шагнули в пропасть.

Путь вниз занял больше времени. Виллам здорово затормозил их падение, зная, что перегрузки очень опасны для кроу, тем более в таком преклонном возрасте. Они и в молодости не могли никогда похвастаться хорошими сосудами. Наверное, сказывалась жизнь под землей. За час они все же уложились и аккуратно приземлились прямо на центральную аллею Столичного Острова. Люди, привычные к такому появлению Виллама не удивлялись, лишь приветственно кивали.

— Добро пожаловать, вот мы и дома.

— Признаюсь, это третий раз, когда я совершил этот полет, и в третий раз даю себе торжественную клятву не делать этого более. Но, на этот раз дело важное.

Виллам кивнул.

— Пойдем, найдем место, где не будет лишних ушей, и будет что-нибудь согревающее.

Они миновали все так же стоящий в центре острова колодец, и пошли в сторону дворца. Их уже ждали. Для гостя была уже заготовлена чистая сухая одежда, так как из-за облачности и Виллам и Кевендиш вымокли до нитки.

Так как дворец Виллама стоял на самом краю острова, задняя стена его плавно переходила в камень скалы, а дальше была только пропасть. Именно над этой пропастью и располагался просторный балкон. Свисавшие из окон выше лозы винограда закрывали большую часть балкона приятной тенью. И здесь Виллама и его гостя уже ждал накрытый стол.

— Итак, Виллам, я попросил этой встречи не просто так. Хотя меня и называют "Сторожем Глубин", я слежу за тем, что твориться выше, и последние события вызывают у меня тревогу.

— Междоусобицы?

Кевендиш поморщился и осушил бокал с вином.

— Если бы. Кланы могут сколько угодно лить кровь друг друга, мне без разницы. Прошлое дало всем хороший урок не соваться наверх с клинками наголо, а то, что они режут глотки друг другу меня практически не касается. Нет, кое-кто хочет повторить ошибки прошлого. Трем... По крайней мере, о трех я знаю, весьма радикально настроенным кланам заплатили. Кто-то сверху. И заплатили очень хорошо.

— За что?

— Фактически наняли, чтобы те резали глотки в некой войне, которая должна скоро начаться. К хранительнице не ходи — цель Центральное Королевство. У каждого из кланов есть свои выходы на поверхность, я смог разузнать примерно, куда могут выйти эти три клана. Это где-то на западе Королевства, близ озера Армиль.

Виллам задумался. Эта часть королевства от моря и пиратов защищена горами, и царством мертвых. Издревле самое безопасное место всей страны, до которого не дошли в свое время даже степняки. Там если кто и умеет держать клинок и стрелять из мушкета, то пожилой ветеран, решивший на старости лет найти местечко как можно спокойнее.

— Что про них известно?

— А ничего толком. Это кланы "глубоких земель", которые жили особняком. Наиболее ретиво хранят древние заветы Великого и Мудрейшего. Ходят слухи, что у них даже есть какие-то его регалии. Живущих на поверхности они ненавидят, как и сородичей, кто живет с ними в мире. Пожалуй, они единственные, у которых остался тот фанатизм, выколоченный вместе с дурью из остальных громыхалками в памятной войне. Они вечно конфликтуют со всеми соседями, потому, когда они притихли — это вызвало, по меньшей мере, удивление. Что еще тревожит меня — их жрецы внезапно получили в руки в разы больше сил, чем у них было до этого. И я подозреваю, что это как-то связано с условиями, на которых их наняли. Сколько бы им не заплатили, и чего бы им не даровали — это должно быть очень ценно. Любой из них скорее сам насадит себя на острый сталагмит, чем заключит мирный договор с тем, кто живет на поверхности.