Звездолет "Иосиф Сталин"

С этими мыслями он и заснул, пожелав новым друзьям спокойной ночи.

Но спокойной ночи не получилось.

Их сон смел глухой взрыв, от которого махина корабля вздрогнула.

В свете оплетенного металлической сеткой ночника беглецы переглянулись, ожидая, что кто-нибудь объяснит, что случилось. Молчание длилось не более двух секунд. За это время свет мигнул, плавно погас, но вновь разгорелся, правда теперь ощутимо слабее. Федосей сбросил одеяло и начал быстро одеваться.

— Айсберг? — тихо спросил профессор, натягивая одеяло до подбородка.

Натягивая брюки, Федосей, стараясь казаться спокойным, отозвался.

— Зря вы, Ульрих Федорович, сразу думаете про хорошее. Рановато для айсбергов, да и широты не те.

Он рывком поднялся, вставляя руки в рукава рубахи.

— Морская мина с той войны, — предположил Деготь, шнуруя ботинки. — Или бомба с часовым механизмом. Черт! Стояли там, в буфете, когда я билеты покупал, две рожи...

— Вообщем ничего хорошего, — остановил его речитатив Малюков. — Я бы на вашем месте, профессор, на всякий случай тоже оделся бы. Мало ли что...

Немец начал подниматься, но тут пароход качнуло, словно в скулу ему ударила волна, и профессора отбросило к стене. Крен стал настолько заметен, что сверху посыпались вещи. Чекист и коминтерновец переглянулись. Случайна ли авария или нет, они не знали, но это никак не меняло задачи — доставить профессора в СССР целым и невредимым.

— Наверх, — скомандовал Деготь. — Выходите на палубу, на левый борт.

Он выскочил в коридор. В распахнутую дверь влетели крики немногочисленных пассажиров и без объяснений понявших, что дело плохо.

По темной накренившейся палубе, едва освещенной ущербной луной, метались люди, кто-то командовал, скрипело железо, звенело бьющееся стекло. В воздухе висели проклятья и детский плач. С тонким звуком певуче рвались тросы и вниз соскальзывали груды тюков, уложенных на палубе. Не выдерживая удара, ограждение из тонких металлических прутьев гнулось и рвалось. Огромные ящики, недавно принайтованные к палубе, двигались и съезжали в непроглядную глубину моря, вышвыривая наверх фонтаны соленой воды.

На их счастье море оставалось спокойным. Если б не это у них не осталось бы шансов...

Жестяной голос капитана на мгновение перекрыл гомон.

— В лодки, в лодки, в лодки. Пассажиры проходят....

Из темноты появился Дёготь.

— В лодку! — заорал он куда громче капитана. — В лодку! Быстро!

Палуба накренилась, пенистая волна набежала до щегольских профессорских ботинок. Ульрих Федорович остановился, беспомощно глядя на абсолютно черный горизонт. Водная гладь простиралась во все стороны, не суля ни спасения, ни надежды.

— Хватай его!

Федосей аккуратно подхватил опешившего от происходящего немца и опустил его в руки товарища.

Зная, чем кончаются кораблекрушения, они заработали веслами, стараясь отплыть от гибнущего корабля подальше. Через полкилометра Федосей поднял весло и положил руку на плечо Дегтю. Сквозь опустившийся туман, умирающий корабль казался зыбким контуром.

— Нас спасут? — осторожно спросил профессор. Он зябко кутался в пиджак, глядя на силуэты лодок, спешащих, как и они отплыть подальше от тонущего судна. Полуотклеившуюся в суматохе профессорскую бородку трепал ветер.

— Обязательно, — бодро отозвался Деготь, отрывая её и бросая в море. — Главное — кто?

— Не понимаю вас, — поежился от ночной прохлады Ульрих Федорович.— Разве это принципиально?

— Очень принципиально! — объяснил Федосей.— Могу поспорить, что в первых рядах спасателей приплывут те, кто и отправил корабль на дно. Должны же он убедиться, что вы мертвы. Или вы до сих пор считаете это все цепью забавных случайностей?

Деготь согласно оскалился. Профессор этой его радости не разделял и улыбнулся только из вежливости.

— Теперь-то вы верите, что все наши предосторожности были не напрасны?

В темноте профессора почти не видно. Он довольно долго молчал и его смех стал неожиданностью.

— Как раз сейчас я вижу, что все наши предосторожности оказались тщетными...

Балтийское море.

Спасательная шлюпка парохода "Калевала".

Июнь 1928 года.

...Иногда на горизонте мелькали силуэты кораблей, но терпящие бедствие не обращали на них внимания. Деготь, вчерашней ночью воспользовавшийся суматохой на тонущем корабле и сумевший дать радиограмму в Москву, твердо обещал, что за ними прилетят. Прилетят, а не приплывут, поэтому наравне с молчаливо переживавшим профессором, Федосей терпеливо ждал подмоги с неба.

За ночь они отплыли километров на десять от места катастрофы и теперь, в шесть глаз оглядывали ту половину неба, что накрывала собой Финляндию и СССР. В десятом часу Малюков что-то усмотрел в глубокой синеве. Несколько минут он вглядывался, а потом с уверенностью сказал.

— Вон они! Четыре самолета!

С юга, со стороны Родины, темным крестом на фоне голубого неба к ним приближался маленький самолетик. Следом за ним медленно плыли еще три крестика, но Федосей знал цену обманчивой плавности такого движения. Там, наверху, ревели моторы, выл в расчалках ветер, бешено вращающийся пропеллер ввинчивался в воздух.

Малюков запустил в небо огненный шар сигнальной ракеты.

— Должен быть один, — нерешительно сказал Дёготь, прикрывая глаза согнутой козырьком ладонью. — Откуда там еще трое?

Ответ пришел сам собой.

Обгоняя аэропланы, до поверхности моря донесся добрый треск, словно кто-то провел невидимой палкой по невидимому забору. Треск был едва слышным, но что он означает, Федосей сообразил мгновенно.

— Стреляют! Вот черт! — выругался чекист. Стоя в лодке, он чуть покачивался, глядя на воздушное сражение. Надо отдать должное — враги у них оказались что надо! Такими врагами хотелось гордиться! Они подумали не только о бомбе в трюме корабля. Они подумали и о том, что возможно кто-то после неё и уцелеет. Именно поэтому в небе сейчас трое охотились на одного.

Несколько минут самолеты вертелись в воздухе, поливая друг друга свинцом, и Федосей поймал себя на том, что помогая своим, повторяет движения невидимого летчика.

Только это не помогло.

После слетевшего с неба длинного пулеметного треска, за одним из аэропланов тонкой струйкой потянулся дым, ставший через десяток секунд толстым черным жгутом.

— Сбили! — в отчаянии ахнул Федосей, впечатывая кулак в борт лодки. — Сбили нашего!

Уж он-то лучше других представлял, что такое оказаться в горящей машине над морем. Это его так потрясло, что он не подумал о том, а что теперь делать им. Глядя на его лицо, профессор снял шляпу.

— Корабль на горизонте, — сообщил он через минуту, но на него не обратили внимания. Не до этого было.

Дымя, краснозвездный аэроплан рванулся вниз, уступая небо победителям, а те, оставшись в синеве, принялись кружить над лодкой.

Сбитая машина пронеслась над ними так низко, что Федосей увидел заклепки на свежевыкрашенном брюхе гидроплана. В полусотне метров он них он развернулся над низкой волной и плюхнулся в море. Закутанная в черный коптящий дым и окруженная белыми бурунчиками пены, летающая лодка, подрулив, встала в пяти метрах от баркаса. Винт самолета взревел и застыл неподвижно. Стало тихо. Из-под крыла вдоль волны тянулся жирный дым, самолет подбрасывало, и от этого он казался раненой птицей, встряхивающей перебитым крылом.

Но только секунды.

Прозрачный фонарь откинулся в сторону и на поплавок выскочил человек в летном шлеме и с наганом в руке. Оглядев их по очереди и сразу исключив профессора, очень спокойно спросил, глядя попеременно то на Дегтя, то на Малюкова.

— Ну и кем тут у вас телегу смазывают?

— Я Деготь, — отозвался чекист.

Наган нырнул в кобуру и словно в мгновение став другим, своим и понятным, незнакомый летчик заорал:

— Чего раззявились? Один к пулемету, другой сюда, помогать!

Больше не обращая внимания на врагов, оставшихся в небе, он выскочил на поплавок и закрутил какую-то рукоятку, подбадривая себя криками.

— Давай, давай, давай...

Федосей не спрашивая, (не профессора же неволить), влез на место пилота, задрал ствол пулемета в небо и влепил в лазурь атмосферы длинную очередь. Сбить он никого не рассчитывал, но пугануть обнаглевших наймитов мирового капитала стоило. Враги это оценили и поднялись повыше. Оставшийся без дела профессор попытался встать, но тут же сел, сообразив, что мешает.

Держась рукой за стойку, Деготь подтолкнул немца вперед.

— Проходите, профессор, садитесь, не мешайте.

Ульрих Федорович оглянулся. Дымивший самолет не внушал никакого доверия. Избегнуть гибели в морской пучине они могли бы оставшись в лодке или перейдя на корабль. Тот уже сполз с черты горизонта и ощутимо увеличился — из соринки превратился в муху.

— Он же горит.... — нерешительно сказал немец, переведя взгляд на аэроплан.

— Ну, во-первых, горит не он, а имитатор, — улыбнулся Деготь, — а во-вторых, там нам будет гораздо безопаснее. Честное слово.

До корабля оставалось не меньше десяти километров, но беглецам казалось, что его силуэт увеличивается с каждым мгновением.

— Это не спасители, — поддержал Дегтя Федосей, перехватив взгляд немца. — Вы думаете, что после корабля они постесняются потопить нашу лодку?

Он покачал головой всем видом своим, выражая сомнение в такой наивной точке зрения.

— Но нам не дадут уплыть, — сказал профессор, глядя на горизонт. Здравый смысл гражданского человека боролся в нем с личным опытом последних трех дней. Он так и не решился переступить на металлический поплавок. — Догонят.

Профессор пожал плечами.

— Нам и взлететь не дадут, — неожиданно согласился с ним Деготь, помогая лётчику советского аэроплана:

— Только мы и пробовать не будем ... Дурацкое это занятие, как выяснилось, что летать, что плавать...

В его голосе слышалась усмешка человека, знающего куда больше других. Обращаясь напрямую к побледневшему профессору, он стукнул рукой по дюралевому борту.

— Это, Ульрих Федорович, новейшая разработка советских ученых — воздушно-подводный исследовательский комплекс. Планировалось использовать его в научных целях для исследования глубин мирового океана, но, если жизнь заставляет, приходится этим полезным изобретением пользоваться и в целях спасения жизни советских и иностранных граждан.

Что он имел ввиду стало ясно уже через пару минут.

Вдвоем с летчиком они сдвинули крылья летающей лодки на фюзеляж и тот после этого, отправил пассажиров в самолетное нутро.

— Все внутрь, — скомандовал летчик. — Поместитесь... В тесноте, да не в обиде. Да! И капитанское кресло не занимайте, пожалуйста.

Внутри и впрямь оказалось тесновато, но протестовать никто не стал. Сидя в полутьме, едва рассеиваемой небольшой лампочкой, они слышали, как пилот, (или теперь уже моряк?) верткий как обезьяна прыгал по крыше, скрипел металлом о металл, покручивая какие-то штурвалы и рукояти, булькал, открывая и перекрывая клапаны, с визгом вытаскивал что-то на выдвижных кронштейнах...

Через несколько минут он спустился к ним и завернул кремальеру люка.

— Все тут? — поинтересовался он оглянувшись. На губах его появилась бодрая улыбка. — Никого снаружи не забыли?

Его голос приободрил профессора.

— А мы и, правда, опустимся под воду?

— Правда, — будничным голосом человека наплававшегося на всю оставшуюся жизнь ответил летчик. — И не только опустимся, но и поплывем... Меня, кстати, Михаилом Петровичем зовут.

— Сказка... — покачал головой профессор. — Братья Гримм...

Михаил Петрович подмигнул чекистам и не в пример бодрее отозвался.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

Под днищем заурчало, и зеленоватый обрез балтийской воды медленно начал подниматься по стеклу кабины. Профессор машинально втянул голову в плечи. Федосею и то стало несколько не по себе. Человек не чуждый авиации, он про такие лодки еще не слышал и симбиоз лодки и самолета показался чекисту несколько странным. Одно дело просто самолет или просто подлодка, но гибрид.... Часто ведь получается, что дети берут от родителей не лучшие, а худшие качества. Он спросил:

— А нас не...

— Не беспокойтесь, товарищи.

Свет лампочки стал ярче, и темнота раздвинулась в стороны, показывая людям крепкие, клепанные из кольчугалюминия борта и стальные шпангоуты. Капитан постучал по металлу кулаком.

— Аппарат проверенный. Я на нём до 50 метров погружался и двое суток на глубине пробыл. Так что сегодняшнее испытание в сравнении с тем, что было — мелочь. Опустимся метров на десять и часа через три всплывем...

Балтийская вода накрыла иллюминатор, он погасил свет, и лодка погрузились в подводную ночь.

Минут десять они бесшумно двигались вперед, но плавность движения сменилась жестоким толчком.

Они не услышали грохота, но что-то мягко, словно бесшумно подкравшийся зверь ударил их лапой. Профессор охнул, а капитан выругался.

— Что это?

— Снаряд. Трехдюймовый снаряд. Не терпится кому-то нас к Нептуну отправить...

В его голосе пассажиры не услышали испуга, скорее злость и раздражение. Он уткнулся в панель перед собой, разбираясь в показаниях приборов. Следующий удар бросил их друг к другу.

— Что-нибудь можно сделать? — Осведомился профессор. Голос его не дрожал, но Федосей отлично понимал, что чувствует кабинетный работник, сидя в этой железной бочке. Эх, небо, небо... Где ты, голубой простор, где везде опора, на каждом крыле по пулемету, а на всякий случай за спиной имеется надежный парашют системы Котельникова...

Профессора поддержал и Дёготь.

— Действительно, Михаил Петрович, неужели мирному воздушно-подводному исследовательскому комплексу нечем ответить этой зарвавшейся канонерке?

Капитан покосился на них, задумчиво поскреб подбородок.

— Есть, конечно....

Какое-то время он очевидно колебался. Явно тут имелись какие-то тайны, к которым чужих подпускать не хотелось, но он всеже решился. Трёхдюймовый снаряд — серьёзный аргумент.

С минуту он колдовал над панелью, то перебрасывая туда-сюда тумблеры, то прижимая к ушам эбонитовые наушники, то двигая стеклышко логарифмической линейки. Профессор, увидев её, повеселел. Все же не сказка — наука.

— Ну, держитесь... Сейчас тряхнет....

Где-то под днищем зашипело, лодку качнуло, вскрикнул от неожиданности профессор, и на мгновение в носовом иллюминаторе вместе с темной продолговатой тенью мелькнула вереница блестящих пузырей. Воздушная ниточка истончилась и пропала.

— Наш ответ Чемберлену, — пояснил капитан, хотя разъяснений никто и не требовал. Их пригнуло к левому борту — лодка меняла курс, уходя из-под обстрела. Позади них еще раз гулко ухнуло, а потом донесся ослабленный расстоянием грохот.

— Вы думаете, что это британцы? — с сомнением спросил немец.

— Ничего я такого не думаю. Это у нас тут присказка такая....

Хозяин подводного крейсера удовлетворенно ухмыльнулся.

— А тем, кто не понял военно-морского юмора, поясняю — это восемнадцатидюймовая торпеда. Её и одной мало не покажется, но на всякий случай есть и другая....