Я достал автомат и выглянул через щель между брёвнами. Четверо или пятеро вражеских солдат залегли в канаве слева от дороги. Ещё двое бежали по полю направо, пытаясь укрыться за стеной ближайшего дома. Прицелившись, я дал короткую очередь. Первый бегун упал подкошенный, второй же залёг на землю и пополз дальше. Нельзя давать ему укрыться! Яр расстрелял весь рожок, пытаясь зацепить этого противника, но тому всё же удалось добраться до стены. Со своей позиции этого врага я больше не видел.
Со стороны деревни рубанул крупнокалиберный пулемёт, сразу же заставивший группу в кювете прекратить стрельбу и залечь. Выскочивший из горящего бронетранспортёра офицер тут же упал, сложившись, словно брошенная кукла. Я перезарядил гранатомёт и прицелился в укрывшуюся в канаве группу. На этот раз попал именно туда, куда метился — граната рванула прямо в канаве. Кажется, с этой вражеской группой покончено. Оставался только один автоматчик, который уже пробрался в деревню. Опять дружно затарахтели автоматы. И вдруг всё стихло. Кажется, мы победили!
Я встал и осторожно двинулся вперёд. Началась перекличка групп. Марго прокричала, что пробравшийся в деревню бандит убит. Издалека Кристина ответила, что в канаве все тоже мертвы. Я осторожно подошёл и проверил сраженного очередью противника на поле — мёртв, мертвее не бывает! Подошёл к пылающему грузовику, просто изрешечённому Славиком и его "Утёсом". В кабине и кузове обнаружилось пять трупов. В канаве ещё четверо убитых, и три трупа находились внутри БТР. Офицер лежал поодаль, его грудь оказалась разорвана страшными ранами. Вроде всё, противники кончились. Я радостно закричал и дал автоматную очередь в синее небо. Стали осторожно выходить девушки. Больше всего я переживал за группу Кристины, но все девушки оказались целы. Группа Светы, группа Марго, группа Маши, группа Бестии — всё в порядке. Все мужики тоже вышли, не видно было пока только Кузьмича. Подошёл Ромка и с ненавистью пнул тело мёртвого офицера:
— Это тебе, тварь, за то, что меня ударил!
Никто не осуждал Ромку, хотя девушки обратили внимание на его поступок. И тут кто-то из стоящих рядом со мной спросил:
— Кстати, а где Лиза?
Все замолчали и стали переглядываться. Лидера девушек после начала стрельбы никто не видел. У меня закололо сердце в предчувствии беды. Я бросился к сараю у поворота дороги, где должна была укрываться Святова Лиза. Ещё подбегая к строению, заметил вылетевшие стёкла, сколы на оконных рамах и следы пуль по стенам — по зданию интенсивно стреляли. Пинком распахнув дверь, я ворвался внутрь. Лиза лежала на груде ящиков лицом вниз без движения в неестественной позе. Волна нестерпимой душевной боли прокатилась по моему сознанию. Лиза, бессменный лидер девушек, не двигалась. Этого же просто ужасно! Я не представлял, что могло быть хуже такого исхода боя... Вдруг Лиза зашевелилась и приподнялась на локтях. Секундное облегчение, сердце радостно вздрогнуло... И тут я всё увидел своими собственными глазами...
Могло быть хуже, ещё как могло! Лиза посмотрела в мою сторону совершенно пустыми глазами и продолжила делать искусственное дыхание лежащей на картонных коробках и обломках мебели Галине Громовой. Открытые глаза маленькой девушки безжизненно смотрели в потолок. Над левой бровью Галины виднелась маленькая дырочка от пули...
* * *
Мир померк, краски выцвели. Гали Громовой в этом мире больше не существовало. Я сидел на глиняном полу сарая и, прижав к себе безжизненное тело, ревел навзрыд. Как я мог такое допустить?! Ну почему перед боем не отослал столь дорогого мне человека куда-нибудь в безопасное место?
Подходили девчонки и молча стояли у дверей. Подошёл Константин Иванович и, сразу всё поняв, стянул с себя кепку. Радостные крики победы на улице постепенно тоже стихли. Говорила лишь Лиза, она стояла рядом со мной и непрерывно говорила — просила прощения за то, что не уберегла и что не смогла спасти. Она говорила, что когда по окнам начали стрелять, они с Галей присели рядышком в углу комнаты и там сидели, обнявшись и дёргаясь от страха при каждом попадании пуль по стене. А потом, когда обстрел вроде стих, Галя приподнялась и осторожно выглянула в окно. И тут же отлетела назад и упала на ящики. Смертельного выстрела Лиза не расслышала — на улице как раз рядом с сараем начал грохотать крупнокалиберный пулемёт...
Я слышал её слова, но глухо и нечётко, словно через слой воды. Мысли сейчас полностью заполняла одна-единственная информация — МОЯ ЛЮБИМАЯ ДЕВУШКА УМЕРЛА! Только теперь я осознал, что Галина была мне дороже любого человека на планете — дороже любой из девушек, дороже Лизы, даже дороже родной сестры, всех родственников и друзей вместе взятых. Я шептал мёртвой девушке слова любви и признательности, совершенно не заботясь и не стесняясь того, что меня слышат все собравшиеся вокруг. Все люди на планете не стоили сейчас и волосинки с головы этой мёртвой девушки! Ну почему я понял это только сейчас, когда ничего уже нельзя было исправить?! Почему за всё время знакомства не сказал Галине ни одного тёплого ласкового слова, лишь только отдавал команды и приказы...
Галя. Самая первая из девушек, которую я заметил в разбитом автобусе. Первая вызвавшаяся добровольцем в ночном торговом центре, когда все девушки меня сторонились и боялись. И потом уже по дороге к дому именно она единственная из всех не потеряла головы и вовремя увидела опускающуюся смерть. И на следующий день именно она вызвалась добровольцем идти к военкомату вместе со мной. Именно она успокаивала меня в вымершей деревне. И те прекрасные часы вместе с ней возле озера... Я помнил её слова, помнил блеск её глаз, интонацию голоса, и её грустную улыбку:
— Шестнадцать лет... будет этой зимой... Скажи, Виктор, только честно, ты меня быстро забудешь?
Я пообещал её не забывать, и это было абсолютной правдой. Девушка предлагала подарить не просто секс, нет. Она была готова подарить гораздо больше — всю себя, без остатка, всю свою жизнь. Именно тогда она сделала свой выбор, а в монастыре она лишь подтвердила этот выбор. Когда на одной чаше весов находился знакомый всего несколько дней ей Виктор и неизвестность, а на другой чаше подруги и все, кто был ей дорог за всю недолгую жизнь, девушка выбрала именно меня.
— Странный сон... Мне снилось, что я спичка... И ты зажёг меня, чтобы осветить темноту... И ты идёшь, держишь меня в руках, а я пылаю...
Ну почему я не нашёл тогда времени поговорить с ней?! Сейчас максимально отчётливо я понимал, что никогда до самой своей смерти не прощу себе той оплошности. Пытаясь хоть частично загладить свою вину перед Галей, я сейчас рассказывал мёртвому телу о своей любви. Да, у меня были разные девушки раньше, каким-то из них я даже говорил, что люблю их. Иногда даже сам себя убеждал, что действительно люблю вот эту очередную красотку. Такого убеждения хватало на пару часов, иногда даже на пару дней. Но я никогда не любил по-настоящему — настолько остро и нестерпимо, как сейчас. Эта любовь причиняла нестерпимую боль, она пламенем выжигала сердце. Так можно любить лишь раз в жизни. Я знал, что никогда больше не полюблю никого другого, кроме этой мёртвой девушки в пятнистом камуфляжном костюме, этого маленького солдата постапокалиптического мира.
— Виктор, её нужно похоронить, — дотронулась до моего плеча Лиза.
— Виктор, выпусти Галю из рук. Тело нужно обмыть и переодеть в красивое платье, — сказала стоящая рядом Любовь Крутова.
Я осторожно, словно бесценную хрупкую вазу, опустил мёртвую девушку на подложенные на грязный пол листы картона. Если совсем чуть-чуть сдвинуть зелёную кепку на лоб, то след от пули становился незаметен, и казалось, что Галя просто спит.
— Не переодевайте её. Пусть её похоронят в этой форме и с её ружьём, — сказал я, но Любовь Крутова возразила, что так не положено.
У меня не нашлось сил спорить. Расталкивая всех, я вышел на улицу и, не разбирая дороги из-за заливающих глаза слёз, бросился бежать из деревни прямо в поле. Упал в стог сена и, уткнувшись лицом в пахучую сухую траву, рыдал и не мог остановиться. Они не имеют права переодевать мою Галю! Я запомнил её такой, и она нужна мне именно такой!
Минут через двадцать ко мне подошёл Ромка. Тихо присел рядом и проговорил:
— Виктор, не сердись. Но девушки говорят, что сама Галя хотела бы быть красивой в свой самый последний день.
Это было правдой, Галя бы действительно этого хотела. Это стало для меня самым главным аргументом. Я приподнялся и сел возле мальца. Вытер рукавом слёзы и проговорил задумчиво:
— Да, она бы именно так пожелала уйти — красивой и яркой, как сгорающая в темноте спичка... Беги обратно и скажи, пусть её переоденут в самое красивое платье, которое только найдут. Ещё нужно много цветов и обязательно настоящий гроб. Я пока посижу тут немного и приду в себя. Но я приду обязательно. И вот что ещё, Ромка, все вещи Гали — спальник, рюкзак и всё что внутри — пусть разберут остальные девушки, у многих из них не хватает самых элементарных вещей. Но только не карабин и не камуфляжный костюм — эти предметы для меня настолько сильно ассоциируются с Галей, что я прокляну любого, кто к ним прикоснётся, их нужно похоронить вместе с ней.
Ромка присел на пахучее сено и задумчиво проговорил, глядя куда-то в бескрайнее синее небо:
— Виктор, я вот читал в учебнике истории, что древние люди вместе с покойниками закапывали всякие полезные вещи. Может, они правы? Мы же не знаем, что нас ждёт после смерти. Может, душе Гали пригодятся военная одежда и ружьё. Что думаешь?
Я отрицательно покачал головой:
— Галя была настолько чистой, что не должна попасть туда, где могут потребоваться такие вещи. Но её душе хуже точно не будет, а нам с тобой будет спокойнее.
Ромка кивнул и убежал в деревню. Я же ещё долго сидел — думал, анализировал свои поступки, вспоминал какие-то эпизоды из ближайшего прошлого. Понимал, что поступи чуть иначе, и всё могло сложиться по-другому. Мы могли не собирать так много оружия и настолько надолго задерживаться в деревне. Мы могли не "принимать бой", как я пафосно кричал перед сражением, а просто тихо уйти в лес. Я мог отослать Галю на вышку сотовой связи вместе с другими гражданскими. Поступи я так — и Галя осталась бы живой. Цепочка неверных решений привела к гибели самого дорогого мне человека. И потому на душе было тяжко-претяжко.
На полном серьёзе я задумался о самоубийстве. Всего один выстрел в голову, и меня похоронят вместе с любимой девушкой. Всё так просто. Вот только Галя ушла как победитель — сражаясь в составе отряда и победив врага. А застрели я себя — ушёл бы как проигравший, как трус, бросивший остальных. Такой я был недостоин лежать рядом с Галей Громовой.
* * *
От мрачных мыслей о суициде меня отвлекло появление Лизы Святовой. И ведь не поленилась она на костылях топать за мной триста метров от деревни! Это вызывало невольное уважение. Я встал и пошёл навстречу ковыляющей калеке. Подставил ей плечо и помог девушке присесть на сено.
— Виктор, там деревенские мужики гроб уже сделали, — невпопад начала она. — И ещё рация у офицера несколько раз вызывала пропавший отряд. Я велела никому не прикасаться к ней. И ещё раненый после операции приходит в себя. В деревне не нашлось нормальной анестезии, только эфир и спирт, а их действие быстро проходит. Если хочешь с военным поговорить, самое время. Только он очень слабый и долго говорить не сможет. Прощальная церемония начнётся только через пару часов. Так что успеешь с раненым поговорить и подготовиться.
Я встал, поднял на руки Лизу и понёс обратно в деревню. При моёмо появлении все замолкали и опускали глаза в пол. Но меня это волновало мало, точнее вообще не волновало. Все эти люди выжили, в отличие от Гали, а значит, их мнение о моей личной трагедии не имело никакого значения для меня.
Кристина встретила меня в дверях дома, выдала марлевую повязку, чистый халат и сказала, что у меня всего пять минут на общение. В коридоре пахло хлоркой и спиртом, за дверью в комнатке на кровати лежал раненый боец. Его голова была забинтована, лишь один глаз, нос и рот виднелись из-под повязок. Больной находился в сознании и следил уцелевшим глазом за вошедшим. Я сел на стул возле кровати.
— Ты меня слышишь? — спросил я у раненого.
Тот медленно кивнул головой, подтверждая.
— Ваша колонна ехала из Дмитрова? — задал я следующий вопрос.
Раненый отрицательно покачал головой.
— Откуда вы тогда ехали? — задал я самый интересующий меня вопрос.
Перевязанный военный никак не отреагировал. Даже непонятно было, понял он вопрос или нет. Но когда я уже собирался задавать следующий вопрос, на который можно будет получить ответ "да" или "нет" жестами головы, солдат через силу что-то нечленораздельно прохрипел. Я подошёл ближе.
— По-ли-гон, — по слогам повторил военный и добавил совсем тихо: — Вор-гаш.
— Полигон возле Воргаша? — сообразил я.
Раненый кивнул и закрыл глаза. Тут же подошла наблюдавшая за разговором Кристина и попросила меня прекратить расспросы больного. Я вышел в коридор и только тут обратил внимание, что в соседней комнате шла операция — слышались негромкие распоряжения Татьяны Хмельницкой, голоса девушек-ассистенток и звон медицинских инструментов. Я удивлённо поднял глаза на Кристину.
— Старик получил пулю в живот во время перестрелки. Очень плохое ранение — разорван кишечник, пуля застряла в позвоночнике. У нас не хватает медикаментов, не хватает обезболивающих и антибиотиков. У Кузьмича парализованы ноги, заражение крови неизбежно. И хотя Татьяна делает всё возможное, чтобы спасти своего деда, но тут шансов практически нет — он умрёт через пару дней.
Я скрипнул зубами — ну что я за командир, когда о смертельном ранении бойца узнаю самым последним и лишь случайно! Я нашёл свой рюкзак, вышел во двор и демонстративно на глазах у всех расстелил карту на капоте внедорожника с пулемётом. Населённый пункт под названием Воргаш отыскался далеко не сразу — это была уже самая граница с Тверской областью. Рядом действительно наблюдалась очень необычная местность — железная дорога в никуда, огромная вычищенная от леса территория без каких-либо населённых пунктов. То ли военный аэродром, то ли действительно полигон. Крупных населённых пунктов поблизости не имелось, только мелкие деревеньки, леса и болота. Ближайший крупный посёлок Кимры и эту странную пустоту на карте разделяло целых десять километров. Что сейчас происходило в этом посёлке Воргаш, было совершенно непонятно. Но если там не имелось враждебных вооруженных формирований, то выбранное место представлялось весьма перспективным...
Очень любопытно... Примерно так я и представлял себе необходимое нам укрытие. Дорога до нужного места предстояла неблизкой — шестьдесят два километра. Пешком такое расстояние мы вполне могли преодолеть дня за три, возможно даже за два. Хотя зачем пешком, когда у нас три грузовика на ходу?
Но отправляться в такую даль, не зная точно, что ждёт там отряд, я не собирался. Следующей целью маршрута я определил деревню Жестылево и уходящую из неё дорогу на север. Отряду, безусловно, требовалось как можно скорее покинуть Думино и вообще весь этот тупик из группы деревень, дорога к которому слишком легко перекрывалась на Большом Московском кольце. И если "красноармейские" заподозрили неладное, то вскоре они перекроют весь этот тупик. Поэтому времени терять было нельзя, и сразу после похорон Гали нужно было отправляться в путь.
