Окно в Полночь

— Бабушка была живописцем?

— Да. Она прописывала мое настоящее и поэтому успела спасти. У дара — три грани, и в каждом писце он раскрывается по-разному.

— Спасибо, Сай, — я улыбнулась. — Ты со мной в подвал?

— Конечно.

Я отправилась умываться и, пока чистила зубы, думала. Парень — писец, и я — писец. И связь у нас двусторонняя. Он закомплексовал и зацепился за меня, но тогда бы... Тогда бы я писала о нем, и все. И он бы в мою жизнь не лез. Значит, и я когда-то зацепилась за него. Когда? Да когда угодно. Я даже не помню, когда он в первый раз мне приснился. Да, приснился по малолетству, понравился — а детям свойственно выдумывать себе... друзей. Внутренних собеседников, которым можно рассказать о том, что не доверишь никому, ибо засмеют, обзовут или... Вот и выдумала на свою голову. Правильно Муз сказал — дура. Но если бы я знала, кем являюсь...

— Ты там не утонула? Чай согрелся!

Я выключила воду и вытерла лицо полотенцем. А раз он летописец, то ждал, пока я подрасту — пока наберется достаточно интересных событий прошлого, чтобы их хватило для работы. Установил в детстве связь и наблюдал, искал подходящий момент. И ведь сумел просочиться в мою жизнь именно сейчас, когда я закончила последний роман и решила отдохнуть, ничего не выдумывая и ни за что не держась... Я вышла из ванной, на ходу переплетая косу. Интересно, а если удалить написанное от греха подальше?.. Видимо, не зря наши великие классики рукописи жгли...

— О чем думаешь? — Сайел сидел на подоконнике и чесал за ухом довольного и, судя по сытой морде, накормленного кота.

Муз, тихо всхрапывая, по-прежнему спал, завернувшись в тюль.

— О том, что дописывать придется, — я достала из холодильника бигус. — Уничтожай — не уничтожай... "Обмороки" и сны никуда не денутся. Ведь так?

Саламандр кивнул:

— Так. История все равно будет проситься, а зов — стучаться.

Я поставила кастрюлю на стол. Бабушка, как же ты мне нужна, как мне не хватает знаний...

— О, какой поворот!

Поставив тарелку с бигусом в микроволновку, я оглянулась. На краю стола, рядом с кастрюлей, лежала папка. Старая и потертая, советских времен, с темными засаленными завязками и суровой надписью "Дело N 45". А сколько их еще внизу таких, папок, в смысле... Они были разбросаны по всем комнатам, я стопками их перетаскивала...

Любопытство жгло, руки чесались, но есть хотелось больше. Быстро съев бигус, помыв посуду и сварив кофе, я аккуратно стерла с папки пыль, развязала тесемки и достала несколько мятых листов. Исписаны ручкой и карандашом, строчки кривые и косые, стрелочки с полей к словам. А почерк — еще хуже, чем у меня. Но разобрать можно. Саламандр, судя по фальшиво-равнодушной физиономии, изнывал от любопытства, но стоически молчал. Баюн принюхивался к папке, но покидать теплый насест не спешил.

— Ну, что там? — Сайелу наконец надоело рассматривать морозные узоры на стекле и ублажать наглого кота.

— Пока разбираюсь...

Я рассеянно перескакивала через несколько слов, ища разборчивые, но как только осилила один абзац... М-мать, не может быть...

— Вася! — требовательно напомнил о себе саламандр, и я молча сунула ему первый прочитанный лист.

И взялась за следующие. И чем больше читала, тем больше паниковала. Этого просто не может быть... Это... моя история. То, что я пишу сейчас.

— Вась... — Сайел неуверенно кашлянул. — Васют, ты только... не волнуйся.

Вот зря он это сказал. Я всегда начинаю нервничать, когда слышу волшебное "не волнуйся".

— Звезда в шоке... — я отложила мятые листы на стол и задала риторический вопрос: — Как думаешь, бабушка могла завещать мне своего "героя", а? Вместе хатой, набросками и... — я вспомнила свои сны. — Я наблюдала за ним, писала его прошлое, но, может быть, тогда, на моем месте, была бабушка, и именно с ней он разговаривал? И за ней, как за тенью, шел?.. Сай?..

Он не успел ответить. В дверь позвонили. Я вздрогнула. Саламандр напрягся, прищурился и расслабленно кивнул:

— Открывай. Это твой сосед, Борис.

В дверь снова позвонили. Коротко и деликатно. А я — в пижаме.

— Одну минутку!..

Я быстро завернулась в халат и открыла дверь. Дядя Боря стоял на пороге и посматривал на наручные часы. При виде меня тихо кашлянул, а я удивленно улыбнулась. Сосед был гладко выбрит и аккуратно причесан, одет в костюм с галстуком и расстегнутую дубленку, пах парфюмом и явно собирался... в гости. И не узнать его без потертого пуховика и спортивных штанов-то.

— Василиса, с наступающим! — и, улыбнувшись торжественно, протянул мне пакет.

— Ой, проходите, не через порог же!.. — спохватилась я.

Дядя Боря скромно остановился на коврике и вручил подарок:

— Держи. Как филолог — филологу.

— И только филолог может подарить филологу хорошую книгу, — улыбнулась я, ощупывая пакет, и вспомнила: — Ой, я же у вас книги брала...

— Сейчас не возьму — уезжаю на все праздники, — весело пояснил сосед и положил на комод ключи от хаты: — Цветы польешь?

— Конечно.

Я же никуда не еду. И отпуска у меня точно не будет.

— А дома-то чего? Вечер тридцатого декабря — пора корпоративов, — и дядя Боря мечтательно улыбнулся: — Эх, молодость... Или позже поедешь?

— Да я... — промямлила смущенно. — Да я не...

Я вообще "не". И никуда "не". Куда уж в таком состоянии... Мама увидит — все поймет, и я расколюсь при первом же ласковом "Доча, что случилось?". И даже если мама знала, кем была бабушка... Я не хочу, чтобы она узнала, кто унаследовал дар. Не сейчас. Сейчас — забиться в угол и понять, как выжить. Да и вдруг среди коллег — сущность?..

Видимо, на моей физиономии отразилось смятение, и дядя Боря, о чем-то своем догадавшись... покраснел.

— Вася, дочка, извини... — сконфузился он. — Давно один живу, а у вас, женщин... непредсказуемостей столько... с которыми никуда и ни-ни...

Я невольно улыбнулась:

— Ничего, дядь Борь. Трезвыми коллеги давно надоели, а на пьяных точно не хочу смотреть. А Новый год с семьей встречу.

Почти с семьей. Саламандр, Муз, Баюн, "герой" и — птеродактиль, куда же без него. Кстати, может, он все-таки девочка? А то развелось вокруг мужских персонажей, хоть соли, хоть маринуй...

— Дело хозяйское, — согласился сосед и осторожно попятился: — Ну, пошел я. Бывай, дочка. Отдохни, как следует!

— Обязательно, — улыбнулась я. — Спасибо, дядь Борь! С наступающим!

Закрыв дверь, я быстро залезла в пакет с подарком. И хмыкнула. "Мастер и Маргарита" — в шикарном подарочном оформлении. Мне стало неудобно. Отпустила без ответного подарка, которого нет... Но ладно. В конце концов, если от души, то не обязана... Я положила книгу под елку, в общую гору подарков, и улыбнулась криво завернутому солнечно-желтому свертку от Варюшки. И открыть бы, и настроение поднимется... Но нет. Оставлю его на самое жуткое время, не дай бог, конечно... А пока...

Я пошла в спальню, открыла шкаф и присела, выкапывая с нижней полки старые вещи. А пока — подвал. И остальные папки. Раз бабушка — живописец, значит, я узнаю всю историю "героя". Все, что не досмотрела во сне и не дописала. Если, конечно... она успела дописать. Я надела старые джинсы и теплый синий свитер. Заплела косу и затянула ее тугим узлом. И спиной ощутила присутствие Сайела: от него волнами шло тепло, и я невольно позавидовала наглости Баюна. Я бы тоже на такой насест взобралась отогреться...

— Сай, а с бабушкой ты был, когда... ее не стало? Знаешь, что случилось? Что она писала последним?

Саламандр посмотрел мимо меня и нервно дернул плечом:

— Спал я тогда, "когда". Но, думаю, моя история была предпоследней. Я не знал вашего языка и плохо понимал, где нахожусь. Смерть, Васюта, — не самое приятное событие. Это шок, от которого непросто оправиться. Я спал, все время спал. И тогда, когда все случилось. И когда проснулся... Квартира выглядела так, будто в ней давно никто не жил, — и в темных глазах загорелось угрожающее "никаких допвопросов!".

Я кивнула, мудро вняв предупреждению. Значит, эта нехорошая "геройская" история стала последней. И даже если она не закончена... Возможно, бабушка больше поняла, больше успела записать. А мне пригодится любая информация.

— Пошли?..

Сайел кивнул:

— Свечу и зажигалку с собой возьми.

— Зачем?

— А тебе охота двадцать раз взад-вперед по лестницам с пыльными папками бегать? Здесь оставь одну свечу горящей, а в подвале зажги вторую, и я между ними проход сделаю.

— А...

— Дом не спалим, я присмотрю.

Я в сомнении посмотрела на своего собеседника, но согласилась. А свеча, кстати, пригодилась. В подвале было так темно, что я со свечкой-то и мерцающим спутником едва выключатель нашла. Тускло замигала лампочка, и по низкому потолку расползлись тени. Значит, записи...

Небольшое подвальное помещение загромождали старые шкафы и комоды, горы ящиков на кривых столах и пирамиды из стульев. Сломанных, старых и покрытых ажурной пылью. И почему она это не выбросила?.. Открыв книжный шкаф, я осмотрела полки. Так, а это что?.. На дверце шкафа с внутренней стороны — надпись. Выжженная. На старославянском, спасибо, образование. Непонятная совершенно, спасибо, лень. И пара папок на полках. Одна из которых завладела моим вниманием всецело. Неужели история об огненных ящерах?..

Поставив свечу на полку, я открыла папку. Все тот же почерк и кривые строчки. И рисунок на обложке папки, с внутренней стороны: желтый цветок пламени и черная ящерица среди вьющихся огненных лепестков. Черная. Я на мгновение закрыла глаза. Черная... Совсем из головы вылетело... Впрочем, и не мудрено, после такого-то потрясения... "Черный? - спросил Валик. - Саламандр черный?". Черный...

— Сай?

— Что?

— А ты единственный саламандр, или с тобой еще кто-то пришел? Из соплеменников?

— А ты с какой целью интересуешься? — он неуловимой тенью возник за моей спиной.

Я не стала отпираться. Повернулась и показала рисунок. И добавила про слова Валика. На подвижной физиономии Сайела отразилось жгучее желание спалить папку вместе с содержимым, причем немедленно. Я быстро прижала добычу к груди и покачала головой. Не дам.

— Нет, не единственный, — признался неохотно. — Нас пришло... около восьми. Точно знаю, что обжиться здесь смогли трое, не считая меня. Остальные... пропали.

— А черный кто? — напомнила я. — Он из тех, кто обжился? И почему кто-то черный, а кто-то белый?

— Цвет пламени — основная способность, — объяснил саламандр нехотя. — Нас учат владеть всеми возможностями, но душа лежит только к одной, и она определяет цвет внутренней силы и сущности. Красный, — и на его раскрытой ладони заплясали алые огоньки, — это раскаленные угли, новые искры, жизнь огня. Желтый, — и огоньки сменили цвет, — это тепло, согревающее, спасающее и исцеляющее, дух огня. Багровый — бушующее пламя, бешенство и бесконтрольность, неукротимость огня. Зеленый — питание, способность поглощать все подряд, всепроникающая суть огня. Черный — сожженное, искалеченное, но способное возродиться, это огненная кара, наказание. А еще есть синий, пурпурный, оранжевый, коричневый...

— А белый? — я смотрела на него с любопытством. — Ты ведь белый?

На сухощавой ладони распустился вьющийся белый цветок. Чтобы, спустя секунду, сгореть дотла и осыпаться щепоткой пепла. Я поджала дрогнувшие губы, вспоминая. Горящая сущность в руках "инквизитора" и пепел, устилающий пустую темную улицу... "Пепельная ящерица"...

— Белый, — с неприятной усмешкой подтвердил Сайел. — С небольшой примесью желтого. А с черным сама познакомишься. Не знаю, как скоро, но наверняка. Так, какие папки наверх заберем?

— Что?.. — я не сразу вникла в вопрос, но рефлекторно прижала к груди историю саламандров. — Папки? Вон, на столе стопка... И еще сейчас соберу. А на эту даже не смотри!

— Зачем тебе другая история? — он небрежно подбросил указанные папки к потолку, и они... исчезли. Сгорели в зеленом пламени.

Я пожала плечами:

— Мало ли... Один голый ящер на меня уже свалился. Если появятся еще... я хочу все о них знать.

— Голый ящер... — весело фыркнул Сайел. — Однако у тебя фантазии!

— Это у тебя фантазии. А у меня — кошмары, — и добавила: — И про тебя прочитаю. И пойму, зачем прицепился. Ведь не в обещании же, данном бабушке, дело, верно? Зачем ты рядом вертишься? Чего хочешь?

— Убежища, — ответил он... слишком быстро.

— Врешь.

— Нет.

— Значит, недоговариваешь.

— Имею право, — Сайел резко открыл стенной шкаф. Противно скрипнула старая дверца, и в воздух взметнулись клубы пыли. — Фу-у-у... Уверена, что и это тебе нужно?

Я подошла и заглянула через мерцающее саламандрово плечо. Неужели все писцы — такие... странные? И как же тогда мои странности проявляются? Кроме того, что я до сих пор не замужем, обитаю в компании пестрого шизариума, и в книжках сходить с ума мне интереснее, чем на кухне, среди вечных кастрюль и троих детей? В шкафу отсутствовали полки, а пыльные стены покрывали выжженные надписи. Старослав, древнегреческий, латынь... Какое счастье, что бабушка не выучила шумерский или наречие майя... Надписи на первых трех языках я еще смогу перевести со словарями, а вот остальные...

— Сай, а можешь сгонять наверх и принести блокнот с ручкой? А лучше — фотоаппарат, он в тумбочке рабочего стола лежит.

— Думаешь, пригодится?

— Мало ли... А еще пару тряпок захвати. Протереть бы здесь...

— Без проблем, — отозвался саламандр и... дунул.

Раскаленная пыль ударила в лицо и забилась в нос. Я с визгом отскочила и зашипела, ушибив о край стола известное мягкое место. Пыль взметнулась дымовой завесой.

— Дура-а-апчхи!.. — я сердито чихнула и протерла глаза.

Сайел хохотнул, подпрыгнул к потолку и исчез в зеленой вспышке. Я отложила на край стола папку, потерла ушибленное и снова чихнула. Детский сад, штаны на лямках... Глаза слезились и чесались. И не прибьешь гада... Прочихавшись и протерев глаза, я огляделась. Саламандр уже вернулся и сидел на краешке стола, положив рядом блокнот, фотоаппарат и тряпки. А вот папка... исчезла.

— Нечестно! — я поджала губы.

— Не стоит лезть в тайны, которые тебя не касаются, — мягко ответил Сайел. — Если Евдокия Матвеевна решила похоронить мою историю в пыльном подвале, наверно, она имела на то причины. Не так ли?

Я промолчала. Вооружилась влажными тряпками и протерла исписанные мебельные стены. Настроила фотоаппарат и обошла подвал, снимая каждую надпись. Саламандр не сводил с меня глаз. И эта слежка, и молчание становились невыносимыми, но я упорно занималась делом: фотографировала и проверяла пыльные ящики.

— Васюта, я прав, — он первым пошел на примирение.

— Нет, — возразила сухо.

— Да. Эта история...

— ...принадлежит мне, — я щелкала кнопкой. — Как и все завещанное. Если бы бабушка захотела скрыть твои похождения, она бы уничтожила записи. Все. А она их сохранила. И завещала. Мне. И ты не имеешь никакого права зариться на мое имущество. Ты... да ты и сам — мое имущество! Отдай папку!