_______________________________________________________
Ойрен — слабоалкогольный шипучий напиток, похожий на квас
Ривалы (даг.), риволийцы (амид.), рейвлины (ривол.) — население страны-союзника
Сахш — крепкий алкогольный напиток
Рикитим — специалист, мастер, разбирающийся в специях и приправах
Кисте́нь — холодное оружие ударно-раздробляющего действия
Бейрихен — Новый год
Ка-куонг* — очень редкая специя, получаемая из секреции особых жуков, специально выращиваемых для этой цели
9
Присутствия Веча стало много, и внезапно. Он находился рядом — и утром, и в течение дня, и вечером, и перед сном. И ночью, в одной постели. Он улаживал, договаривался, решал, обеспечивал — кровом, пищей, безопасностью. Был почтителен с Эммалиэ, терпим к дочке, и, пожалуй, баловал её.
В Амидарее минувшая война раздала им соответствующие роли: Веч стал победителем, диктующим условия, Айями — побежденной, согласившейся с новыми порядками, чтобы выжить. Веч находился в долгих отлучках по своим военным делам, и когда приезжал в гарнизон, встречи в гостиничном номере укладывались в пару-тройку часов в силу занятости. В перерывах между короткими свиданиями жизнь Айями со своими повседневными заботами текла по отдельному руслу. А в Даганнии судьба сделала невообразимый зигзаг, и их роли изменились непостижимым образом. Теперь Веч — муж. И у них... семья, наверное. Забытое ощущение из предвоенной поры, и непривычное — оттого что случилось давно и коротко, тогда, с Микасом, а сейчас приходится заново привыкать к каждодневному присутствию мужчины рядом. Мужчины, который неожиданным своим появлением принес сумятицу и перевернул жизнь Айями с ног на голову.
Она спрашивала себя: жалеет ли о случившемся — с браслетами, со свадьбой, с затеянной поездкой по стране в поисках правды? И признавала — уж лучше так. Обрезать, обрубить махом, как сделал Веч, потому что Айями так и не смогла бы решиться и до сих пор бы, наверное, взвешивала все "за" и "против", выискивая более щадящие варианты для себя, для дочки и для Эммалиэ.
Зато не придется пожизненно прятаться под чужим именем, боясь разоблачения и наказания, и появился шанс доказать себе и всему миру, что амидарейская честь и гордость — не пустой звук, и рассказать правду о войне, точнее, о тайных кукловодах, дергавших за нужные ниточки и получивших желаемое ценой кровопролитных интриг.
Ранним утром Веч собрался в дорогу, осмотрел вместе с ататом* В'Инаем машину, отдал последние указания — охранникам и Айями. Расписал от и до — как действовать в любой ситуации, в том числе, и в непредвиденной.
Айями мяла нервно пальцы. Принято ли у даганнов обниматься перед дальней дорогой и осенять знамением на удачу?
— Возвращайся, как уладишь дела. Мы будем ждать, — сказала, стараясь, чтобы вышло не слишком жалко. Никакой трусости и дрожащего голоса, муж уезжает, но скоро вернется, как и обещал. Ну и подумаешь, остались три чужеземки в самом сердце враждебной страны.
Чужая страна удивляла и пугала. Просторами. Самобытностью. Диковинностью увиденного, услышанного, съеденного и надетого. Шорохами и звуками — завыванием и уханьем по ночам. Мелким, как пыль, красноватым песком в оазисе. Острыми листьями пальм, о которые легко порезать руки. Колючками с тонкими длинными иглами, впивавшимися в кожу болезненными занозами. Дикая непредсказуемая природа оказалась ошеломляюще близко, за тканью шатра. В Амидарее толстые стены капитальных жилищ дарили чувство защищенности, и потому здесь, в комнатах караван-сарая, Айями вздохнула с облегчением, глядя на крепкие двери и надежные запоры.
— Вернусь как только, так сразу, — заверил муж и, закинув сумку на плечо, поцеловал Айями сухо, по-походному. И вышел, чтобы спустя несколько секунд появиться во дворе и направиться к воротам.
Айями вышла на террасу, выбежала и дочка, и с нею Эммалиэ.
— Пока-пока! — замахала рукой Люнечка. С воодушевлением махала, потому как ей нравился процесс прощания, и ни капли не волновало, кто, куда и зачем уезжает. Ребенок же.
Веч обернулся с веселой усмешкой, и Айями присоединилась к дочке, помахав на прощание. Секунда — и он скрылся за воротами, возле которых были припаркованы внедорожники постояльцев. Атат Н'Омир, охраняя амидареек, с каменной невозмутимостью проследил за его отбытием.
Ну вот и всё, Веч уехал. Отсчет пошел.
Всего-то три дня. В былые времена дни, полные забот, отлетали один за другим, что в Амидарее, что в Рамалине. А сейчас чем убить время?
Например, общаться с ататом В'Инаем. Он первым предложил заняться разговорным амидарейским, волновался, конечно, как любой мальчишка, испытывающий неловкость, но быстро справился с волнением.
Усевшись в трапезной за низким столиком, они пили чай со сладостями, и Айями показывала на разные предметы, называя слова, и повторяла простые повседневные фразы.
— Озвучивайте на амидарейском ваши простые действия. Я пью чай. Я ем. Это мед. Я люблю мед.
— Эт мыот. Йа лубл мыот, — повторил атат В'Инай, зачерпнув его ложкой, и вязкая янтарная субстанция потянулась нитью обратно в чашку. — Нет, не люблю, слишком сладкий, — сказал с ухмылкой на даганском.
— Говорите на амидарейском, — поправила строго Айями, как когда-то её учил Имар. — Я не люблю мед, он сладкий.
И ученик послушно повторял, послушно здоровался и прощался, послушно говорил: "Меня зовут В'Инай из клана Саблезубых тигров" с дичайшим акцентом.
Надолго ли хватит его энтузиазма?
Покуда хватало.
Говорили сперва на амидарейском, потом переключились на даганский, уча Эммалиэ и дочку. В шутку Айями взялась рифмовать на даганском известные детские стишки, и процесс неожиданно оказался веселым и увлекательным, как и подбор рифм. Атат В'Инай помогал с рифмованием, ища подходящие слова на потолке и на стенах. А как известно, стихотворное запоминается легче.
Люнечку бесконечно восхищала необычная прическа молодого сагриба* — блестящие густые и черные, как вороново крыло, волосы, собранные в хвост. Она и так, и эдак ходила кругами, мечтая потрогать роскошную шевелюру, но не решалась.
Айями научилась различать внешность даганнов. Если раньше они казались неотличимыми друг от друга, то сейчас Айями замечала разницу в разлете бровей, в ширине переносицы, в посадке глаз, в кривизне линии носа, в полноте губ, в пропорциях лица — то есть, во всем, что в совокупности и составляет внешность человека, делая его привлекательным или, наоборот, отталкивающим, опять же, на амидарейский взгляд. Откуда бы ей знать, каковы каноны красоты в стране Веча? Возможно, симпатичность, по мнению Айями, считается уродством среди даганнов. Кто бы объяснил, не спрашивать же у атата В'Иная, вдруг он оскорбится вопросом.
Или ей казалось, или так оно и было, но молодой сагриб неуловимо напоминал Имара чертами лица. Ну да, они же из одного клана, оба Тигры! Вдруг атат В'Инай с умыслом напросился охранником, чтобы докладывать родственнику о каждом шаге амидареек? Нет, вряд ли, Веч не нанял бы его тогда.
— Наверное, господин Л'Имар ваш хороший родственник, — сказала Айями невзначай.
— Л'Имар? — удивился юноша. — Нет, мы из разных семей, и общая кровь давно разбавилась, став водой.
Очень-очень далекие родственники, — поняла Айями.
— Разве кровь как вода мешает ходить друг к другу в гости?
— Не мешает, — признал атат В'Инай. — Но с Л'Имаром у меня общих интересов нету.
Он выглядел озадаченным, с чего бы амидарейка начала расспрашивать о том, кто остался в Беншамире? Неужели скучает?
— Я забеспокоилась, что вы хорошо знакомы с господином Л'Имаром, — призналась она честно.
— А почему он господин? — в свою очередь удивился атат В'Инай.
Айями воззрилась на него непонимающе. Господин — потому что господин. Тот, у кого превосходство, сила, власть. Так повелось в Амидарее, когда в город пришли даганны и установили правила, прижав к ногтю побежденную страну и её население. Разве ж допустимо панибратство между победителями и проигравшими?
Внешность атата Н'Омира казалась самой заурядной, но вдруг у даганнов она считается эталоном красоты? Атат Н'Омир не выказывал желания вникать в амидарейский. Неразговорчив был и спокоен как ледяная глыба, но Айями ловила взгляд, направленный на неё или на дочку. Возможно, у него остались дети, о которых напоминала Люнечка. Молчаливость атата Н'Омира не пугала, но настораживала. Айями чувствовала себя скованно в его присутствии. Если атат В'Инай мог быть младшим братом и оттого простым и понятным в словах и поступках, то лишь святые знали, какие мысли витают в голове Н'Омира, прошедшего войну и ставшего свидетелем её ужасов. Оттого она, посоветовавшись с Эммалиэ, вынула из чемоданного тайника стилет, и та держала оружие под подушкой, ночуя в шатре с дочкой, а поутру камуфлировала в баулах с вещами. Какая-никакая защита.
Пару раз постоялиц навестил хозяин заведения — статный даганн в годах с усами, спускающимися по подбородку, и атат В'Инай вскакивал, следя, чтобы между амидарейками и вошедшим сохранялась безопасная дистанция. И держал руки на рукоятках тонф — не в качестве угрозы, а с целью предупреждения. Хозяин поинтересовался, довольны ли гостьи организованным комфортом, и подивился, впервые услышав от Айями вежливый ответ на даганском: "Мы благодарны и признательны за предоставленный кров".
Помимо необычной мебели в комнатах имелось множество ковров, расстеленных на полу, развешанных на стенах. Айями подивилась мастерству ткачества и красоте узоров, а атат В'Инай рассказал, что ковры в Даганнии — неотъемлемый элемент быта. Ими утепляют полы и стены, а холодными зимами завешивают дверные и оконные проемы в домах и в шатрах.
Пара узких окон трапезной выходила на улицу, и Айями, усевшись на подоконник, подсматривала за жизнью города. На противоположной стороне улицы теснились ремесленные постройки, с утра до вечера там стучали, сверлили, пилили, строгали. В трапезную просачивался запах курительного табака, приносимого со сквозняком. Айями с интересом наблюдала за даганнами и слушала зычный говор. Мужчины обсуждали цены, новый урожай, прирост стада, планы на следующий год. Обсуждали стройки, начатые в Амрастане и в других кланах. Обсуждали машины, добрых лошадей, выносливых собак, будущую зиму. И не произнесли ни слова об амидарейках, поселившихся в караван-сарае. А может, и обсуждали их, но не здесь.
Юноши, возмужавшие в Даганнии и не видевшие войну, щеголяли, как и атат В'Инай, с длинными волосами. Даганнов преклонного возраста отличали солидные бороды с усами, и Айями не уставала удивляться контрасту седых волос и смуглой кожи, испещренной старческими морщинами.
Среди прошедших войну встречались безрукие и безногие калеки. Однажды Айями увидела мужчину без обеих ног, сидя на низенькой тележке, он катил по дороге, отталкиваясь обеими руками. В другой раз на глаза попался даганн с лицом, обезображенным шрамами. Одним из постояльцев караван-сарая оказался даганн с повязкой на лице, очевидно, прятавшей пустую глазницу. Его обожженная голова была почти полностью лишена волос. Постоялец не стыдился своей внешности и не прятал увечность под тюрбаном. Айями случайно увидела с террасы изуродованного мужчину и поспешила уйти в комнату. Она чувствовала себя причастной к физической ущербности даганнов, побывавших на фронте. Пусть вина и была косвенной и состояла лишь в том, что Айями — представительница враждебного народа, виновного в приобретенных увечьях.
Люнечка бегала по комнатам и по террасе, прыгала на скакалке, играла с куклой. В караван-сарае жила кошка, в первый же день после отъезда Веча она нарисовалась в дверях трапезной в поисках вкусностей. Восторгу дочки не было предела, однако чрезмерная детская забота напрягала кошку, и та удирала прочь. Как ни пыталась Эммалиэ объяснить и втолковать, что излишнее рвение пугает животное, дочка внимала наставлениям первые пять минут, а потом напрочь забывала об увещеваниях.
Хозяин караван-сарая был женат то ли дважды, то ли трижды, Айями так и не поняла, сколько у него жен и наемных служек. Женщины ходили в длинных цветастых халатах, в косынках, повязанных банданами*, и в расшитых тюбетейках. Жёны помогали супругу с ведением хозяйства, приносящего прибыль. С террасы Айями видела, как снуют женщины, занимаясь стиркой, готовкой и уборкой, причем женам отводилась роль командиров над служками.
На следующий день одна из женщин принесла стопку постиранных и отглаженных вещей. Айями вспомнила указания мужа и через атата В'Иная отдала нужное количество монет даганке. Та не отшатнулась, не выказала брезгливости или отвращения и смотрела на амидареек с любопытством, как смотрят, например, на дрессированных зверушек. Айями поблагодарила на даганском, и женщина с достоинством удалилась.
— Почему супруга хозяина принесла наши вещи, а не служка? — спросила Айями у атата В'Иная.
— Потому что хотела посмотреть на вас, — ответил он раздраженно, мотнув головой в сторону Люнечки.
Атату В'Инаю было отчего раздражаться. Любопытство местных заставляло его кривить презрительно губы. Как дети, право слово, — говорил пренебрежительный взгляд В'Иная.
Как-то вечером в открытые двери долетели со двора бренчащие звуки. Люнечка выбежала на террасу и забралась на перекладину перил, глядя с любопытством вниз. И Эммалиэ вышла, и Айями, и атат В'Инай следом. На ступенях сидел даганн и перебирал струны инструмента, похожего на гитару, но с длинным грифом. Наверное, постоялец решил убить свободное время незамысловатым способом.
— Вот дураки, — пробормотал с досадой атат В'Инай.
— Кто? — спросила непонимающе Айями.
— Местные бестолочи.
Кивком он показал на крышу напротив. За трубой блеснуло стекло на солнце, и Айями судорожно сглотнула. За ними наблюдали в бинокли, впрочем, не особо скрываясь и разлегшись на черепице, несколько даганнов. Юношей, судя по длинным волосам, собранным в высокие хвосты.
— Мелкотня, — заключил атат В'Инай, сощурившись. — Вживую не видели амидарейцев, вот и торчат на крыше с утра до вечера.
— Они могут напасть? — испугалась Айями.
— Они? — переспросил атат В'Инай и посмотрел на нее снисходительно. — Пялиться будут, без сомнений. Вечером попробуют перебраться на террасу, чтобы поглядеть поближе. Пусть рискнут, — сказал с обещанием в голосе, сжав рукоятки тонф.
— Вас накажут, если примените оружие против своих, — встревожилась Айями.
— Нет. Я охранник и я в своем праве, — ответил он. — Накажут этих недорослей за нарушение чужой неприкосновенности.
Айями бросила взгляд на крышу напротив. Неприятно, когда тебя изучают, словно букашку под микроскопом, и обсуждают, не скупясь в выражениях.
— Люня, пойдем в комнату. Дверь оставим открытой, внутри будет слышно, как дядя играет. — Потянула дочку за собой.
Люнечка заупрямилась и согласилась с большой неохотой.
Разминки, подобные тем, что устраивали Веч и атат В'Инай, проводились во дворе караван-сарая чуть ли не каждый вечер. Айями старательно игнорировала выкрики постояльцев, собравшихся у тренировочного круга, драки даганнов ей претили. Если к взаимному избиению кулаками она худо-бедно притерпелась, то тренировки с оружием пугали до дрожи в коленках. Ошибись один из противников и вложи в удар чуть больше силы, и соперник останется калекой или погибнет. И разъяснения атата В'Иная совсем не успокоили.
