Я с недоумением посмотрел на довольно статную маркитантку с неожиданно приятным лицом, и в моей памяти мелькнули, как зарница, воспоминания о славном городе Познани, где я видел это лицо в последний раз.
— Анхен?
— А я думала, Ганс, что ты стал таким важным господином, что не помнишь теперь старых друзей.
— Ну что ты, милая, не было ни единого дня и уж тем более ночи, чтобы я не вспоминал тебя. Но что ты тут делаешь?
— Ты не забыл, Ганс? Я ведь маркитантка. Где наш эскадрон, там и я.
— Наш эскадрон стоит в Белой? Как это возможно?
— Ну, эскадрон-то теперь не твой, ты ведь сбежал из него, забыл? А мы здесь, потому что пан Остророг передал его своему новому зятю, а того назначили комендантом этой крепости.
— Новому зятю?
— Ну да, мужу пани Марыси, ты должен ее помнить.
— Так комендантом этой крепости стал мой старый добрый знакомый пан Одзиевский?
— Нет, пан Мариан помер еще прошлым летом в Смоленске. Я уж не знаю почему, но говорят, его старое сердце не выдержало преследовавших его неприятностей, и он скончался от удара. И пани Марыся, не будь дурой, тут же выскочила за молодого и красивого пана Храповицкого. А вот его и назначили здешним комендантом.
— Чудны дела твои, Господи! Он здесь с женой?
— Нет, пани Марыся сейчас в Смоленске.
— Послушай, Анхен, но если наш эскадрон здесь, то нет ли с вами...
— Старого Фрица?
— Боже правый, он с вами?
— Ну а где же ему быть. Когда вы с Мартином пропали, его нашли чуть живого в одной деревне. Командир приказал позаботиться о нем, и мы его выходили.
— Вы?
— Ну да, мы, маркитантки. Разве ты забыл, кто вас лечит, если случится такая беда?
— Анна, если то, что ты говоришь, правда, то я твой должник навеки. Чего ты хочешь за добрую весть?
— Ганс, я не знаю, кто ты теперь, но раз уж ты так говоришь, то у меня есть просьба. Мы женщины бывалые и знаем, что происходит, когда случаются такие дела, но у меня есть воспитанница. Ей всего четырнадцать лет и, если сможешь, спаси ее от своих солдат.
Сказав это, Анна вытолкнула из-за спины худенькую девочку в уродливом чепце, испуганно смотрящую на меня. В тонких руках она судорожно сжимала большую корзину с только что постиранным бельем, как будто от того, удержит ли она плетенку, зависела ее жизнь.
— Анна, даю тебе слово, что ни с тобой, ни с твоей воспитанницей, ни с прочими маркитантками ничего не случится. Если вы выходили старика Фридриха, то за одно это я прикажу защищать вас так, будто вы не полковые дамы, а воспитанницы пансиона для благородных девиц.
— Ну уж так-то стараться не надо, — вдруг вставила она из особенно потасканных "красавиц", — право, если в твоем полку, мальчик, все так же хороши, то защищать надо будет не нас...
Ее слова были встречены громким хохотом всех присутствующих, включая меня и подъехавшего фон Гершова.
— Мой кайзер, — сказал он, отсмеявшись, — на воротной башне выкинули белый флаг, вызывая на переговоры. У вас будут на этот счет какие-нибудь распоряжения?
— Только одно: если хотят переговоров — пусть приходят к нам. Это сразу поставит их в подчиненное положение. Пусть их коменданту так и передадут, а пока распорядись, чтобы мне приготовили шатер. Не принимать же парламентеров в чистом поле... И приставь к этим добрым женщинам охрану: может, они и не слишком добродетельны, но за ту услугу, что оказали мне, я у них в долгу.
Кароль кивнул и отправился выполнять распоряжения, а я обратил наконец внимание на продолжавших стоять рядом босых Федьку с Мишкой.
— Хвалю за службу, бойцы! Ступайте одеваться да потом вот этих двух женщин отведете к моему шатру, мне еще с ними потолковать надобно. И смотри, Миша, чтобы тебя Федька опять с пути истинного не сбил, я ведь только на тебя надеюсь!
— Все исполним, государь, — с поклоном ответили оба лоботряса и кинулись выполнять распоряжение.
— Ох, пусти козлов в огород... — покачал я головой.
— Добрый господин, простите, если я по незнанию говорила с вами неучтиво, — присела в книксене Анна, очевидно услышавшая, как ко мне обращался Лелик.
— Ну что ты, Анхен, мы ведь старые друзья, к тому же ведь ты догадывалась, кто я, не так ли?
— Ну, вы были не слишком похожи на прочих рейтар, господин...
— Я герцог Мекленбургский, а теперь еще и русский царь.
— Так, значит, Карл не ошибался на ваш счет?
— Нет, он не слишком сообразителен, но он не дурак и все правильно понял. Кстати, ты ведь подруга командира?
— Да, ваше величество, только командир у нас другой.
— Вот как?
— К несчастью, наш прежний командир погиб в одной из стычек.
— Жаль, а кто же заменил его в эскадроне и твоем сердце?
— Вы, верно, хотели сказать — в моем фургоне?
— Анхен, не говори так, я ведь ревную...
— Боже правый, есть люди, которые не меняются, надень на них хоть рейтарскую форму, хоть герцогскую корону. Боюсь, стань вы даже императором всего мира, язык у вас останется прежнего рейтара Ганса. Да, я, как и раньше, подруга командира эскадрона, только зовут его теперь Карл Гротте.
— Хм, неожиданно. Из сержантов — в капитаны?
— Так случилось: убили прапорщика — и он занял его место, погиб лейтенант — и освободилась еще одна вакансия, а потом несчастье случилось и с командиром. Вы же сами сказали, что он далеко не дурак.
— Верно, а скажи мне, прелесть моя: он верен пану Храповицкому?
— Странные вопросы вы задаете... Рейтары верны тем, кто им платит, а что пан Остророг, что пан Храповицкий платил до сего дня жалованье весьма исправно. Чего не скажешь о наемниках польского короля.
— Что тебе известно об этом?
— Да это совсем не секрет. Все знают, что шотландцы и ирландцы из здешнего гарнизона довольно давно не получали денег. Я даже слышала, как их полковник Дуглас ругался по этому поводу с паном Храповицким.
— Очень интересно; а у вас, значит, поводов для беспокойства нет?
— Нашим парням не на что жаловаться. К тому же, если помните, Карл сильно недолюбливал одного принца...
— Я понял тебя, Анна. Вон видишь, раскладывают мой шатер. Эти ребята отведут вас туда, и можешь всем говорить, что ты моя камеристка: помнишь, я обещал тебе это место?
— Вы очень добры, ваше величество, а ваши придворные и слуги не выгонят нас?
— Мои придворные большей частью остались в Москве, здесь только один из постельничих и несколько слуг. Я отдам необходимые распоряжения.
Не прошло и часа, как из осажденной Белой приехали парламентеры во главе с самим паном Храповицким. Мой старый знакомый пан Якуб и его свита были, как водится, разодеты в пух и прах и на прекрасных лошадях. По моему приказу подле шатра был устроен навес, стоял раскладной стол и несколько кресел. Я сидел на походном троне, делая вид, что занят чтением Тацита, а вокруг толпились мои приближенные. По бокам от кресла стояли, держа руки на эфесах сабель, Миша Романов и временно произведенный в рынды Федор Панин.
— Я приветствую ваше королевское высочество!.. — твердым и чистым голосом начал пан Якуб.
— Перед вами русский царь, — тут же прервал его Вельяминов.
— Есть только один законный московский царь — королевич Владислав, — с достоинством ответил ему поляк, — однако я с большим почтением приветствую столь знаменитого воителя, каким без сомнения является великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт Третий.
— Передайте пану Храповицкому, что я тоже чертовски рад его видеть, — усмехнулся я, откладывая в сторону книгу.
— Фон Кирхер! — воскликнул изумленный поляк. — Но как это возможно?!
— Не знаю, о ком вы, дружище, но я рад вас видеть в добром здравии.
— Проклятье, значит, несчастный пан Мариан был прав, когда говорил перед смертью...
— И вы, кажется, не в убытке от его кончины?
— Нет, это решительно невозможно!
— Что невозможно, друг мой? — невозмутимо переспросил я его. — Если вы о вашей женитьбе на пани Марысе, то, насколько я знаю, это самая что ни на есть объективная реальность, данная вам в ощущениях! Надеюсь, вам помогли мои советы? Кстати, как она поживает? Кланяйтесь ей от меня при случае.
— Но ведь вы жили у меня в доме, вы нанялись в наше войско артиллеристом...
— И устройством пороховых складов, взорвавшихся так внезапно, тоже занимался я, и что?
— Вас недаром называют мекленбургским дьяволом... — потрясенно прошептал шляхтич.
— Полно, дружище: когда я родился, дьявол заплакал горькими слезами и более не показывался на этой грешной земле. Что же, я смотрю, вы мне совсем не рады, так что давайте перейдем к делу. Вы что-то хотели у меня спросить?
— Э... я?
— Ну не я же! В конце концов, это вы настояли на переговорах. Рассказывайте, что вам угодно.
— Э... я хотел спросить то же самое у вас.
— Вот на этот вопрос ответить очень легко. Мне угодно, чтобы вы сдали мне эту крепость без излишнего кровопролития. В противном случае мне будет угодно взять ее приступом. Что вы на это скажете, друг мой?
— Я скажу вам, что скорее умру, чем сдам вам крепость!
— О, какие громкие слова! Но есть одна проблема, пан Якуб: я всегда добиваюсь того, чего хочу. А хочу я эту крепость и получу ее. Еще я хочу Смоленск, и он тоже никуда от меня не денется.
— Пока я жив, этому не бывать!
— Будет очень прискорбно, если пани Марыся снова овдовеет. Она ведь сейчас в Смоленске?
— Вы все знаете... — обреченно вздохнул Якуб.
— Я знаю далеко не все, а лишь то, что мне необходимо. Я знаю, что вашим людям давно не платили жалованье. Я знаю, что у вас мало припасов. Я знаю, что в Смоленске дела обстоят точно так же, и сейчас к нему подходит войско Черкасского с осадным арсеналом. И еще я знаю, что единственный человек, который сможет защитить вашу жену в случае удачного штурма, будет осаждать эту ничтожную крепость. И одному богу известно, успеет ли он взять ее вовремя и уйти к Смоленску, чтобы иметь возможность спасти пани Марысю, потому что вы ей помочь точно не сможете! Вот так-то, пан Якуб, подумайте об этом на досуге.
Выслушав мою речь, Храповицкий поклонился и, обреченно помотав головой, отправился восвояси.
— Эко ты его, государь... — задумчиво проговорил Вельяминов, — лях-то будто мешком ударенный ушел. Что делать прикажешь, к штурму готовиться или как?
— Лагерь устраивайте, а завтра начнем шанцы рыть. Покуда же готовьтесь к отражению вылазки: чует мое сердце, что-нибудь в таком духе пан Якуб устроит.
Когда я раздал все необходимые распоряжения, день уже клонился к закату. Я немного устал и проголодался. Верные слуги, как это обычно бывает, когда они особенно необходимы, разбежались по хозяйственным делам. Делать было нечего, и я отправился в шатер, подле входа в который продолжали стоять Федька с Мишкой в белых кафтанах.
— Помогите... — буркнул я, показывая на доспех.
Парни сорвались с места и, не без усилий справившись с завязками, стащили с меня наручи, кирасу и поножи. Дышать сразу стало легче... хотелось, правда, еще снять сапоги и улечься на нормальном ложе, а не на служившем мне обычно постелью старом нагольном тулупе.
— Спасибо, орлы, — поблагодарил я ребят, — что бы я без вас делал... Кстати, а чем это так пахнет?
— Так немки как пришли, так сразу за хозяйство взялись, — обстоятельно отвечал Панин, — постельничих погнали за водой да греть ее затем велели, а сами кашеварить принялись.
— Пахнет вкусно... — мечтательно добавил Мишка.
— А как же они холопами-то распоряжались, те ведь по-немецки — ни бельмеса, неужто немки русский знают? — насторожился я.
— Да где по-ляшски, а где и палкой объяснила, — подавил смешок Федор, — та, которая постарше — строгая!
— А дочка ее тихая и красивая, — неожиданно выдал Романов.
— И с чего ты взял, что это ее дочка? — поинтересовался я у рынды. — Анна сказывала, что сирота.
— Бедная, — только и смог сказать в ответ юный Романов.
Панин же на секунду задумался и, покачав головой, выдал:
— Может, и не дочка, но похожа на нее.
— Ладно, сейчас разберемся, — сказал я, отправляясь в шатер.
Неслышно подойдя к занавеске, делившей шатер надвое, я услышал разговор Анны с ее воспитанницей.
— Будь послушной и почтительной, — наставляла маркитантка девочку, — и все будет хорошо.
— Мне страшно, Анна.
— Чего ты боишься дурочка? Этого не миновать, а господин герцог добр и хорош собой, так что, считай, тебе повезло.
— Раньше ты говорила, что мне надо быть осторожной...
— Верно, девочка: видишь ли, я всегда боялась, что недогляжу и это с тобой силой проделает какой-нибудь негодяй. Поэтому и наставляла тебя, и просила быть осторожной.
— А мне показалось, что ему нравишься ты.
— Какая же ты глупая, Лизхен, — он же герцог, а я маркитантка.
— Я тоже маркитантка, и не такая красивая, как ты.
— Нет, моя милая, ты молоденькая, нетронутая, как свежий бутон, девушка. Нет такого мужчины, который устоял бы перед этим; жаль, что это бывает только один раз. Поверь мне, жизнь маркитантки совсем не сладкая, и если есть возможность избежать такой судьбы, то глупо ее терять...
Видит бог, я никогда не был ханжой, но, услышав, как Анна наставляет юную девочку на путь греха, невольно покраснел. Осторожно отступив от занавеси, я наткнулся на стоявший на полу кувшин и едва не упал, чертыхаясь:
— Что за черт понаставил тут всякой мерзости?!
— О, это вы, ваше величество!.. — выскочила Анна. — Не извольте гневаться, я сейчас все уберу.
— Да, это я. Послушай, Анхен: помнишь, ты говорила, что хочешь мужа и домик где-нибудь в тихом месте?
— Верно, ваше величество, а зачем вы спрашиваете?
— Не смотри на меня так, чертовка, я ведь женат. Просто мне интересно: Карл Гротте, по-твоему, мог бы стать хорошим мужем?
— Вот уж странный вопрос, из наемных рейтар редко выходят хорошие мужья. Впрочем, Карл — человек неглупый и бережливый. Если бы он позвал меня замуж, я бы, пожалуй, согласилась. Вот только вряд ли наших сбережений хватит на домик и безбедную жизнь.
— Ну, это-то как раз очень просто устроить. Я бы вполне мог подарить вам дом хоть в Москве, хоть в Мекленбурге. Мне нужны хорошие солдаты, а Карл — хороший солдат. Он бы служил и получал хорошее жалованье, а ты — вела дом и воспитывала его детей. Что скажешь?
— Вы умеете уговаривать, ваше величество, и, если бы дело зависело от меня, я бы согласилась не раздумывая, но я не знаю, что ответит вам Карл.
— А если представить так, что тебе удалось бежать назад в крепость?
— Пожалуй, мне бы поверили.
— Так, может, убежишь этой ночью?
— Это может быть довольно опасно, но если вы позаботитесь о Лизхен, то...
— Я позабочусь о ней, хотя, наверное, не так, как ты себе это представляешь.
— Что вы имеете в виду?
— Анна, ради всего святого, объясни мне — чему ты учишь эту бедную девочку, она ведь совсем еще ребенок!
— Не такой уж ребенок, чтобы надеяться на это как на защиту. Она достаточно взрослая, чтобы бояться мужчин, а в армии есть только один способ защититься от других — принадлежать одному. И лучше, если этот один будет командиром, а не простым рейтаром. Уж я это хорошо знаю!
