Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

— Лорд Всемогущий! — с притворным удивлением воскликнул Скиталец, — храни нас святой Георгий! — наставил он на меня своё копьё.

— Белый Дракон, Белый Дракон! — невозмутимо ответила я моим боевым кличем. После паладинов-алеманов, атаковавших меня с воплями "Зигфрид победит дракона!", я уже ничему не удивляюсь.

Резко оттолкнувшись от пола, я устремилась в атаку. Уильям спокойно стоял на месте, поджидая меня, видимо, он нисколько не сомневался в своей быстроте. Что же, мастерство доказывают в бою. Действительно, лишь сумасшедшая реакция спасла ему жизнь. В самый последний момент, отдёрнув голову, он успел отбить древком копья мой клинок. Но ведь настоящий мастер не бьёт лишь один раз. "Атака Хейди Шмид" — сейчас я исполнила её идеально. И Скитальцу, поспешно отступая, пришлось ещё дважды парировать моё оружие. Вот именно, что поспешно.

И снова мы замерли, словно по команде. Я с интересом наблюдала, как лихорадочно дрожит копьё в руках моего противника. Уильям же смотрел прямо на меня. Не отводя взора, он не спеша снял с наконечника кожаный чехол и небрежным движением отбросил его далеко в сторону. Я успела заметить, что одно из двух декоративных ушек наконечника отломано, прежде чем Скиталец, подпрыгнув и провертевшись в воздухе, на миг пропал из вида. Конечно, он почти сразу же появился — и его новый облик говорил лишь об одном — и в фехтование он признал меня равным противником. Он признал меня настоящим паладином смерти.

Такая оценка была лестна вдвойне, учитывая виртуозное мастерство Скитальца и само его положение в иерархии боевых некромантов. О последнем я могла ясно судить по его новому одеянию. Только паладинам высшего ранга дозволялось поверх обычного костюма носить куртку особого покроя — без рукавов, но с широкими стоячими плечами, а также гетры и нарукавники. Куртка, гетры и нарукавники Уильяма были ярко-алого цвета, а остальная одежда блистала ослепительной белизной. Но больше всего меня поразил не цвет одежды, а тёмно-синяя головная повязка, на которой красовался самый, что, ни на есть обычный школьный глобус, а также, разделённая им пополам, загадочная надпись на тайном языке некромантов — "СТРАТФОРД". Возможно, так называлась школа, в которой обучался или которую возглавлял зловещий пришелец.

— Теперь мой черёд атаковать, — торжественно возвестил Скиталец.

Мы одновременно устремились друг к другу. Дрожащее от нетерпения копьё и оживший меч скрестились.

— Попробую я сокрушить вас силой, что злобному тирану помогала страну во страхе и узде держать, — нараспев продекламировал Уильям, величественным слогом сопровождая молниеносные выпады трясущегося копья, — урода венценосного свирепость, которая что на войне, что в мире, в сердца вселяла чувство омерзенья.

— Атаку отражу я вашу стойкостью того, кто сокрушил кровавого тирана, — повинуясь странному порыву, подхватила я драматический почин пришельца, — славнейшего из рыцарей без страха, с душою чистою и мыслями святыми. Того, кто, одержав великую победу, войну закончил, тридцать лет терзавшую Отчизну.

Приятно сознавать, что твой меч не ударил клинком в грязь. Так же, как и ты, лицом.

Впрочем, достойный отпор нисколько не смутил Скитальца.

— Тогда на помощь призову я мощь того, кто предал короля, отринув прочь присягу, — копьё Уильяма вновь нацелилось мне в сердце, — кого пророчество ужасных ведьм толкнуло кровь пролить невинную безвинных.

— Атаки вашей вновь я не страшусь, — мой меч уверенно копьё отбросил прочь, — пусть мне поможет мужество и честь воителя без страха и упрёка, что лес повёл на штурм высоких стен, пророчество, презрев и посрамив тирана.

И после второй неудачи Пришелец не отступил.

— На вас обрушу ярость я того, кто завистью дышал к родному брату, — Скиталец хладнокровно попытался пронзить мне горло, — оклеветав перед отцом родным, в доверие вошёл, чтобы в конце предать всех тех, кому обязан жизнью. Кто в чёрной злобе приказал повесить девушку, любившую отца и мужа, кто в женских душах разжигал лишь ревность и раздор.

— Не убоюсь я ярости его, — вдохновенно парировала я атаку Уильяма, — на помощь мне придёт любовь святая, которой сын ответил на отцовский гнев. Пусть вера в справедливость и отвага, что в бой его вела, и мне прибавит силы.

— Ну что ж, тогда я применю коронный мой удар, — нацелил копьё мне в живот Пришелец, — его я перенял у рыцаря, который, в убийство подлое замыслил превратить бескровный и честнейший поединок. Для этого рапиры остриё он тайно смазал страшным и опасным ядом.

— Удар ваш отразить довольно нелегко, — на миг мне показалось, что на острие копья Скитальца подозрительно заблестели капли какой-то бесцветной жидкости, — но справиться с атакой вашей мне поможет спокойствие и безмятежность духа, с которой смерть свою встречал отважный принц. Но чтобы участи его трагической избегнуть, сама я поспешу начать мою атаку!

У настоящей леди слова никогда не расходятся с делом. В то же мгновение на Уильяма обрушился настоящий шквал:

— И где носило вас все эти многие века? — с ехидной, саркастической улыбкой выполнила я мой первый выпад.

— Какого Джесса, говорил же я, что был в командировке, — отвёл в сторону мой клинок Скиталец.

— А как племянник ваш, здоров иль всё болеет? — нанесла я широкий рубящий удар.

— Какой ещё племянник? — с искренним любопытством спросил Уильям, уклоняясь в сторону.

— Конечно же, любимый! Ловушка для волков? Увечная нога? А сигареты "Друг"? — каждый вопрос сопровождал разящий удар или опасный укол.

— Курить давно я бросил, — ловко разорвал дистанцию Скиталец, — и вообще, перестаньте нести отсебятину. А то окажетесь вне игры.

— А почему вы перешли на прозу? — надменно вскинула я бровь, впрочем, под капюшоном это было незаметно.

Ответом мне служило лишь молчание.

Противоборствующая сила выходит на сцену.

Грянула буря. Словно по неведомому сигналу оба смерча внезапно прервали зловещий танец, на миг, издавая беспокойный гул, неподвижно зависли над разнесённой верандой, а затем, одновременно превратившись в две ослепительные вспышки, исчезли бесследно и безвозвратно. А к находившимся на площадке присоединились ещё двое мужчин. С их появлением настроение посетителей ресторана — как тех, кто отважно противостоял первому принцу Тьму, так и тех, кто лежал ничком на асфальте или с тревогой прильнул к окнам двух роскошных залов, изменилось самым разительным образом. Всюду воцарилась уверенность в собственных силах и правоте, а также в том, что кое-кому не удастся выйти сухим из воды, а придётся ответить за свою дикую, безобразную выходку. В свете этой чудесной перемены, остановимся подробней на внешности духовных лидеров враждебной Лионелю ле Гранду и Даймону фон Инфернбергу партии. В конце концов, как верно заметил четвёртый принц Тьмы, прибыли не абы кто. Прибыла кавалерия....

Что сразу поражало в облике первого из прибывших — так это безукоризненный пробор, о котором в Хёлльмунде ходили самые невероятные легенды. Да и как было не родиться им, если всякого, хоть раз взглянул на него, начинал мучить невыносимой мукой, один-единственный вопрос — какой именно маркой бриолина пользуется обладатель столь безупречного пробора, дабы добиться столь потрясающего результата. Яростные споры на это тему не затухали в Хёлльмунде ни на день. А уж, сколько пари, и каких пари, было заключено между самыми непримиримыми и бескомпромиссными спорщиками — точную цифру не назовёт вам никто. Ответят, пожимая плечами — не сосчитать, и большего вы ни у кого не добьётесь. И это при том, что буквально все в Тёмном Королевстве прекрасно понимали, что секрет пробора не будет раскрыт никогда, а потому и выигрыша никто не получит ни при каких условиях и даже самых форс-мажорных обстоятельствах. Но соблазн, искушение и главное — азарт, дикий, безумный азарт оказывались слишком велики и легко преодолевали голос трезвого рассудка и слабые упрёки не самой чистой совести.

Да что пробор, что пробор, это так — приманка для слабых душ и неокрепших умов, не способных увидеть всю картину в целом и увлекающихся самым кричащим её фрагментом. А монокль, самый настоящий монокль в правом глазу, который не только придаёт лицу выражение чопорное, сухое и строгое, но и заставляет всплыть в вашей памяти слова, произносимые на странном и как-то уж совсем неуютно звучащем языке: " Da der Feind mit seinem linken FlЭgel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinem rechten FlЭgel lДngs Kobelnitz und Sokolnitz hinter die dort befindlichten Teiche zieht, wir im Gegenteil mit unserem linken FlЭgel seinen rechten sehr debordieren, so ist es vorteilhaft letzteren FlЭgel des Feindes zu attakieren, besonders wenn wir die DЖrfer Sokolnitz und Kobelnitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke falen un ihn auf der FlДche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa-Walde verfolgen kЖnnen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu diesen Endzwecke ist es nЖtig...Die erste Kolonne marschiert... die zweite Kolonne marschiert... die dritte Kolonne marschiert... major Schratt."

И линза этого по всем характеристикам необычного монокля обладает какими-то явно мистическими и, если быть откровенным до конца, даже магическими свойствами, ибо, скажите на милость, как ещё объясните вы то, что взор прибывшего мужчины, проходя и преломляясь через это прозрачное, чистое, как слеза невинного младенца стекло, приобретает эдакую прямо-таки сверхъестественную проницательность и пронзительность. Упаси Господь вам или тем, кто особо вам дорог и близок, обменяться взглядами с могущественным владельцем волшебного монокля. Глаза не обманывают, глаза не лгут. Пусть лицо ваше будет бесстрастно, осанка величава, а жесты плавны и раскованны, они не помогут и не спасут. Пронзительный, проницательный взор с лёгкостью проникнет в самую глубь души, играючи раскроет самые сокровенные тайны и секреты, без малейшего труда определит, чем вы дышите, и кто вы есть. За один короткий миг прочитает вас, как раскрытую книгу, и составит абсолютно верное мнение. И вот, пожалуйста, это самое мнение вы уже отчётливо видите на презрительно поджатых губах и надменно вскинутой брови, и становится вам почему-то чрезвычайно неловко и стыдно, а за что — хватит ли у вас мужества быть искренним перед самим собой? Нет, упаси Господь, упаси Господь.

А впрочем, пустышка этот монокль. Так, обыкновенная стекляшка, мало ли мы таких видали на своём веку? И бояться его не стоит, ведь ещё большой вопрос, для чего он предназначен на самом деле? Вдруг вовсе не для того, чтобы проникать, а совсем даже наоборот, чтобы отвлекать и скрывать? Как оно часто бывает, на первый взгляд — монокль, сила, уверенность, незыблемая мощь, а приглядишься внимательней — и лезет сквозь помутневшее стёклышко серенькая душевная нищета. И сразу становиться как-то неловко и стыдно.

Но пусть, пусть смотрит на вас пронзительно сквозь волшебный монокль его владелец, пускай раскрывает заветные тайны наших душ. Ведь и мы, в свою очередь, можем полюбопытствовать, что скрывает магическая линза. Так что же нам мешает? Стекло прозрачно, его не существует. Мы способны увидеть. Спросите что? А хотя бы удивительной синевы глаза, той самой синевы, что рождает ощущение вечности и покоя и заставляет забыть о мелочном и суетном, о ничтожном и подлом. Вам мало? А незатухающую, душевную боль и дикую, непреодолимую тоску, насмешливую иронию и ядовитый сарказм, преклонение перед духовной чистотой и презрение к предателям, наушникам и, о ужас, грубым администраторам и просто подлым, циничным бездарям. И сомнение в мучительном выборе, что лучше — спасать посылаемых на верную смерть мальчишек, нарушая присягу и долг, или самому принять её во имя... во имя чего? Второе искупит первое? Ой ли? Рискнуть? Соединить воедино? И ещё более мучительное сомнение — а если бы кто-то остался в Городе, а у кого-то хватило мужества попрать собственную трусость, что тогда? Что тогда? Есть кого защищать, и некого казнить. Что делать? Нет, нет, дерзость, дерзость, нет ничего такого во взоре, и не скрывает ничего магическая линза, сухо, чопорно и строго лицо. Отведите взгляд. Склоните почтительно головы. Перед вами...

Идеальный, безукоризненный пробор, тускло поблёскивающий в сумеречном полумраке монокль, пронзительный синеглаз — ошибиться невозможно, перед нами Второй принц Тьмы, Властелин Звёздного Неба Мишель ле Блан де Мерите.

Что же касается его спутника, то... слов нет, прекрасны его вьющиеся волосы, и сам он красив красотой изящной и тонкой, и может показаться, что легкомыслие и беспечность близки и милы его сердцу. Но, опять же, на всякий случай, чтобы не ошибиться самым роковым образом, загляните ему в глаза. Вы помните мои слова? Вы помните о зеркале души? Так что же вы рискуете увидеть в них?

Могучую, широкую реку, что величественно несёт свои воды по бескрайней, уходящей за горизонт степи? Вольный ветер, колышущий высокую, сочную траву? Мирные станицы, где течёт особая, по издревле заведённому укладу жизнь со всеми её страстями, ссорами, радостями и надеждами? Чувствуете, как щекочет ваши ноздри пьянящий запах дикого ковыля? Уже готовы произнести это вслух? Никогда, запомните это на веки вечные, никогда не произносите эту фразу перед спутником Мишеля. Вспыхнут, вспыхнут зловеще прекрасные глаза, растянутся в ядовитой усмешке губы и голосом, полным самого ехидного ехидства и самого саркастического сарказма, очаровательный спутник Второго принца Тьмы прочтёт вам научно-познавательную лекцию из которой узнаете вы, что ковыль — это такой сухой и крайне неприглядный на вид кустарник, и что запах его в настоящей жизни никаких возвышенных чувств вызвать решительно не в состоянии. И восторгаться им способен лишь тот, кто никогда в степи не бывал, а, следовательно, и болтать о ней попусту, а тем более писать — права никакого не имеет. Да, и, разумеется, упаси вас Господь и все святые угодники, сколько их есть, написать о пьянящем запахе ковыля в рассказе, посланном спутнику Мишеля. Упаси Господь. И репутация погибнет бесповоротно и окончательно, и... мало ли что с вами может произойти. Считаете, я преувеличиваю?