Через день, вернувшись с процедур, Альберт Моисеевич принес медицинский пинцет. Ветеринар помял в потной ладони никелированный инструмент, швырнул его в угол.
-Для чего вы, Царевич, медпункт обокрали? Этим прибором только геморрой, извините великодушно, лягушкам вправлять. Здесь лом нужен.
Математик задвигал из стороны в сторону плоским, как крыло истребителя носом, обиделся:
-Как я лом в палату пронесу, в заднем проходе что ли?
Но тут случилось чудо. После обеда дверные замки ОБИ-21 заскрежетали и санитары впустили в камеру слесаря Захарыча. Давно спившийся, с длинными, но крепкими как у бабуина руками слесарь появлялся в специзоляторе приблизительно раз в месяц и проверял, надежно ли прикручены к полу койки, стол, несколько стульев. Дергал татуированными ручищами оконные решетки, и каждый раз приговаривал: "Умели раньше люди в труде себя соблюдать".
Сегодня Захарыч пришел в обычном подпитии. На пороге остановился, поднял вверх сжатую в кулаке десницу, закричал:
— Социализмо о муэрте! Да здравствует рабочий класс страны Советов! Рот фронт, психические политкаторжане!
Но тут Захарыч получил тяжелый пинок под зад. Не удержав равновесия, слесарь распластался в центре камеры. В палату заглянул недовольный санитар:
-Будешь, Захарыч, митинговать, кадык гаечным ключом перекрою.
Пока пьяный слесарь подкручивал болты, разглагольствуя о планах американцев напасть на Советский Союз, полковник выкрал из его чемодана большую стамеску.
Захарыч, дочитав больным лекцию об агрессивной сущности американского империализма, ушел с чувством выполненного долга. Минут через пятнадцать дверь опять отворилась.
-Братья сумасшедшие, — взмолился вернувшийся слесарь, — отдайте железяку! Христом богом прошу! Ручной работы, сам делал.
-Твою стамеску Альберт Моисеевич съел, — серьезно сказал Живодеров.
-Как так?
-Открыл рот и в пищевод засунул.
Слесарь недоверчиво покрутил головой, вытер грязным рукавом треугольное, морщинистое лицо, захихикал:
-Разыгрываете. А ведь я могу и санитариев позвать.
Все же подошел к бледному Цагевичу, оглядел с ног до головы. Осторожно прикоснулся скрюченными пальцами к его животу. Но быстро, словно от гремучей змеи, отдернул бабуинообразные руки. Внешней стороной ладони, на которой сияло кривое чернильное солнце, потер взмокший лоб.
-Я кажись, стамеску в столовой оставил. Лавки подправлял и оставил. Ну, я пойду?
-Иди, Захарыч, — великодушно разрешил ветеринар, — выполняй дальше свой пролетарский долг. Да, резвый ты мой, скажи, а тебя с похмелья когда-нибудь терзает совесть?
-Совесть? — пожевал губами слесарь, будто пробуя, что она такое на вкус, — Возлюби себя как ближнего своего, учат попы. И это единственное о чем они правильно говорят. Нам буржуазными терзаниями изводить себя ни к чему. У нас цели великие.
Когда дверь за слесарем захлопнулась, безбожник Кучумов перекрестился. Бросился к параше, открыл крышку, двумя пальцами вынул из кучки свежих фекалий стамеску. Отер ее тряпкой.
-Сегодня ночью и начнем, — сказал он, пробуя большим пальцем острие стамески.
-Сегодня! — воскликнул Альберт Моисеевич, — Сегодня нельзя.
-Почему?
-Ну....В подземелье темно, а у нас даже спичек нет.
Ветеринар глубоко вздохнул:
-Опять, Царевич, на вас уповаем.
Математик забегал по камере.
-Спички я воровать не буду.
-Совесть за украденный пинцет замучила?
-Они мне никогда на глаза не попадаются.
-Попросите прикурить.
-Не курю с детства.
-От такой жизни даже бегемот закурит.
Взлом стены пришлось отложить. А в пятницу профессор, вернувшись с процедур, выложил на тумбочку коробок спичек и три большие парафиновые свечи. Протянул Озналену Петровичу сложенный в несколько раз лист "Тверской правды", ткнул подрагивающим пальчиком в напечатанный в газете портрет.
— Ваш полковник Пилюгин, отданный под суд. Чтобы вы не сомневались.
Благодарности от Глянцева математик не дождался. Ознален Петрович молча сунул газету в карман халата, о чем-то глубоко задумался. Живодеров не мог поверить своим глазам:
-Как же вам удалось, Царевич?
— Соврал Раисе Ивановне, старшей медсестре, что богу молиться надумал. Она женщина добрая, пока я с банками лежал, сходила в сельпо и купила свечи. А спички у нее были.
-Так, так, — раздался подозрительный голос Кости Кучумова, — что-то я чувствую себя неважно, — он завалился на койку, накрыл лицо черным, в желтых пятнах одеялом.
А полковник взял двумя руками все еще неприятно пахнущую стамеску, стал изображать, будто колит стоящего перед ним врага. При каждом выпаде Саврасов издавал громкие гортанные звуки.
-Перестаньте, Аркадий Тимофеевич, — раздраженно крикнул ветеринар, когда ему вконец осточертело наблюдать за дурачившимся рядом с ним полковником, — как ребенок, в самом деле.
-Это вы от того так говорите, Бониффатий Апраксович, что никогда не были на войне. Вам не понять боевого офицера, брошенного в темницу. Рука бойца колоть устала, но грудь фашистскую достала!
С этими словами полководец размахнулся и со всей дури ткнул хорошо заточенным железом в стену над кроватью Живодерова. Как раз в то место, где из— под штукатурки проглядывал кирпич.
Ветеринар по жизни был прагматиком и скучным реалистом. В чудеса, разумеется, не верил. Во всяком случае, никогда с ними не сталкивался. А потому испытал совершеннейшее потрясение, когда полковник вместе со стамеской, словно демон, начал исчезать в стене.
В следующую секунду раздался грохот, а на застывшего в ужасе Бониффатия Апраксовича полетели осколки кирпичей, штукатурка, пыль. В завершении всего, на животе ветеринара оказались несвежие больничные тапки полковника.
Из широкого пролома в стене торчали изъеденные грибком ступни боевого офицера.
В дверь изолятора забарабанили:
-Что у вас там, е... вашу мать?
-Э... это полковник упал, — честно признался дрожащим голосом Альберт Моисеевич.
Снаружи загоготали в несколько глоток:
— Вниз головой?
— Именно так.
— Полковнику каши нужно меньше жрать. Растолстел, ноги не держат. Суньте его башкой в парашу, — посоветовали санитары, — больше падать не будет.
Медбратья еще немного погоготали, потом, видимо, ушли. Во всяком случае, за дверью все стихло.
Первым опомнился Ознален Петрович. Подскочил к пролому, принялся за ступни втягивать полковника назад в камеру, но тот брыкнулся, подтянул ноги к себе.
-Очумели что ли, Глянцев? — раздался его недовольный голос.
-Вы живы! — обрадовался Ознален Петрович.
-Нет, это призрак старца Иорадиона вещует. У математика где-то свечи припрятаны. Несите.
Тем временем Живодеров осматривал пролом. Вместе с полковником внутрь рухнула почти вся кладка из красного кирпича, и теперь в дыру спокойно могла войти даже лошадь Пржевальского.
Архитектор поднял осколок кирпича. Спокойно разломил на две половинки, отбросил в сторону:
-Халтура!
— Чего еще можно ждать от советской власти,— поморщился ветеринар.
-Не смейте трогать своими руками советскую власть! — взвился Костя.
-Да хватит вам внеочередной съезд РСДРП открывать! — крикнул из темноты Саврасов. — Огонь давайте.
С зажженной свечой в пролом осторожно вошел математик. За ним засеменили все остальные.
-Что же вы наделали, Аркадий Тимофеевич! — стонал Цагевич. — Не вовремя стеночку разобрали. Нужно было бы завтра ночью. А теперь нас точно поймают.
-Выпущенный из пушки снаряд, в ствол обратно не засунешь! — рявкнул на профессора полковник, — Живодеров, возьмите у математика свечу, поднимите ее повыше и пройдите вперед.
Ветеринар выполнил приказание.
Слабый, потрескивающий огонек не мог осветить все пространство подземелья, выхватывал из мрака только то, что находилось рядом — неровную темно-серую, с белыми прожилками каменную стену слева и камешки различной величины на земле.
Живодеров споткнулся, упал на колени, но свеча не погасла.
-Что там такое? — спросил, отряхиваясь, полковник.
-Дверь, какая— то,— водил под своими ногами свечей Бониффатий Апраксович.
Подтянулись Глянцев и архитектор. Зажгли еще две свечи. Профессор испуганно держался в стороне.
Под широким каменным выступом, поперек прохода действительно лежала деревянная, окованная листовым железом дверь. Почти такая же, как и та, что стояла на входе в ОБИ-21, но с двумя замками и большим внутренним засовом.
-Посветите сюда, Живодеров, — попросил полковник, указывая на овальную верхнюю часть двери. — Какая-то надпись. Переводите, Глянцев, у вас есть опыт.
Ознален Петрович присел на корточки и прочитал: " "ПОКОИТИСЯ СЪ МИРОМЪ".
-По-моему все ясно, — почесал голову Саврасов, — эта дверь когда-то находилась там, где мне чуть не вышибла мозги советская кирпичная промышленность.
-Что же теперь?— чуть ли не плакал Альберт Моисеевич, привалившись спиной к огромному валуну, наполовину перегораживающему путь вглубь подземелья.
Саврасова сомнения не мучили:
— Вперед и только вперед!
-Но вы же сами говорили, что рецепт похмельного эликсира вас не интересует, — простонал математик.
К профессору переваливающейся медвежьей походкой приблизился Живодеров. Цагевич испугался возможного физического насилия, прикрыл лицо руками. Но Бониффатий Апраксович драться не стал. Извинившись, он вежливо взял профессора за плечи, переместил в сторону от прохода.
-Вы наступили, Царевич, на что-то любопытное, — вежливо объяснил свои действия ветеринар и поднял плоский кусок камня, взял из рук математика свечу. Пригляделся.
-Написано: " Костяннтинъ Луки".
-Вероятно часть надгробной плиты, — прокомментировал находку архитектор, — здесь в углу много таких обломков.
Костя Кучумов подмигнул бледному, похожему на выходца из некрополя, Цагевичу, двинулся дальше в туннель. Все последовали за ним, в том числе и причитающий что-то себе поднос математик.
Подземный ход был довольно таки просторен. Во всяком случае, шли по нему, не пригибаясь, не мешая друг другу.
Свечной огонек выхватывал из мрачной темноты ребристые, порой гладкие как стекло стены каменного туннеля, обработанные то ли природой, то ли чьими-то старательными руками.
В некоторых местах казалось, что камни оплавлены гигантскими газовыми горелками. Под больничными тапочками обитателей ОБИ-21 поскрипывали песок и щебень. Но даже самый ничтожный звук в подземелье казался невероятно громким.
Метров через пятьдесят лабиринт раздваивался. Пошли прямо, но уперлись в гранитно-известковые завалы.
-Ферфлюхт дайне муттер! — выругался по-немецки полковник. — Голову на отсечение даю, что некрополь и выход к реке за этим нагромождением булыжников.
-Не паникуйте, Саврасов, раньше времени, — успокоил Аркадия Тимофеевича ветеринар, — отступать нам некуда, позади ОБИ-21. У на еще есть шанс, пошли налево. Хотя погодите.
Живодеров снял тапок, пошуровал голой ступней в каменном крошеве. Нагнулся, заревел во все горло, раскачал потрескавшийся, размером с хороший арбуз валун, откатил его в сторону. Из-под другого камня, поменьше, вытянул что-то навроде сапога с круто загнутым мыском.
— Что б мне Пизанская башня на голову упала! — обрадовался Бутылочный вождь. — Это же исторический раритет. Поздравляю вас, Баниффатий Апраксович с почином. Так, глядишь, и сокровища какие найдем.
-Обувка, в самом деле, древняя, — внимательно изучал находку ветеринар. — Видите гвоздики на подошве с треугольными шляпками.
Живодеров потянул за один из гвоздиков и свободно вытянул его из трухлявой кожи.
-Кованный, трехгранный. Таких теперь не делают. Сколько же ему лет? Ага! Там под камнями еще что-то. А ну-ка посвятите сюда.
Ветеринар передал сапог полковнику, а сам вновь начал ворочать глыбы. Наконец, просунул руку куда-то вглубь, вынул длинную, сломанную на конце палку с набалдашником в виде всадника, поражающего змею.
-Ого!— Саврасов бросил сапог.— Что это?
Архитектор ощупал палку по всей ее длине. Потер рукавом металл, который двумя косичками оплетал почерневшее от времени дерево.
-Серебро, — заключил Костя, — а набалдашник из золота. Вероятно, поповский или боярский посох. Снизу сломан. Видно им камни эти ворочали. Так... Сапог есть, посох тоже, а где же сам хозяин?
-Золото? — оживился Альберт Моисеевич. — А настоящее? Интересно, какой пробы.
-Останков не видно, — всматривался в груду камней ветеринар, — ладно, будет время, еще сюда вернемся, пойдемте в левый туннель.
Как только полковник скрылся в левом лабиринте, тут же раздался шум падающего тела и сдавленный крик:
-Черт, опять головой!
— Ну, никак Красная армия без приключений не может,— заворчал Бониффатий Апраксович.
-Не трогайте Красную армию! — закричал Бутылочный вождь.
-Да пошли вы со своей Красной армией на....,— Живодеров не закончил вполне очевидную фразу. — Ящики. Что за ящики?
За входом в туннель, в небольшой пещерке действительно были хаотично разбросаны зеленые ящики, о которые полковник и споткнулся. Теперь он сидел возле одного из них, пытаясь открыть крышку стамеской. Вскоре ему это удалось.
В ящике, проложенные соломой, ровными рядами лежали семидесяти шести миллиметровые снаряды. В другом оказались автоматы ППШ без магазинов, а в третьем десятка два "лимонок", снаряженные запалами.
Взяв гранату, полковник, покачал ее на ладони, нежно прижал к щеке.
-Любимые вы мои, — Саврасов неожиданно оказался в своей стихии и теперь испытывал полный восторг. — С войны остались. Наверное, склад здесь был. Ничего удивительного. Место вполне подходящее. Цагевич, не трогайте бомбу, это вам не логарифмическая линейка.
-Я никогда не видел настоящих боеприпасов, — Альберт Моисеевич с любопытством рассматривал вытащенную из ящика гранату. — Заточенная в металле смерть. Завораживает и пугает как взгляд гадюки. И стоит только дернуть за колечко, злой джин сразу же вырвется наружу.
-Э, эй, осторожнее! Глянцев, отберите у Цагевича бомбу.
-Зачем вы так боитесь смерти, полковник? — профессор положил гранату на место. — Ваша профессия и заключается в том, что бы умирать. Нужно выполнять свою работу профессионально.
-Умирать по приказу командиров и в нужный час, а не по прихоти спятивших математиков. Ну а вы, Костя, какого черта полезли к снарядам?
Бутылочный вождь, словно не слышал полковника. Он ковырял пальцем головку фугаса, о чем-то думал. Первым догадался Живодеров:
-Да, Костя, если бы у вашего стеклянного вождя тогда в руке была не бутыль с карбидом, а эта штуковина, областному начальству оторвало бы не только уши.
-Снаряды нам могут пригодиться, — пропустив ехидное замечание ветеринара, сказал Кучумов, — как вы думаете полковник?
Полководец пытался вывинтить из "лимонки" запал, но у него ничего не получалось, а потому он раздраженно ответил:
— Предлагаете подорвать завал? В замкнутом пространстве? Остроумно. От нас не останется даже больничных тапочек. Цагевич, не потеряли боярскую палку?
