Любимый город

Индрик начал Охоту со своих. Точнее, его первыми Целями были БЫВШИЕ "свои" — жители Ярославля. Нелюди и люди, которые ныне за страх, за совесть — неважно, служили проклятым лядским Нелюдям. Возвращающиеся в город ляхи, полицейские "тайные сотрудники", обслуживающий персонал различных оккупационных "ужендов"162. Самих местных глин163 и жолнёров он не трогал — покушений на них хватало и без него, а специально привлекать внимание к своей особе Индрик не собирался.

Охота приносила удовлетворение, кое всегда приносит хорошо выполненная любимая работа. Индрик стал понимать, что чувствует собака, когда травит дичь. Он мог поклясться, что чувствует запах своей очередной Цели. Вначале неосознающая опасность Цель спокойна, потом, когда она начинает чувствовать что что-то не в порядке, в запахе ощутим налёт беспокойства, когда Цель видит Охотника и уже не может скрыться, появляется Страх, переходящий в Смертельный Ужас, когда Охотник убивает на глазах Цели его семью и медленно лишает жизни его самого. Индрик упивался запахом Ужаса. Ему вспоминался "Фауст" Гёте: "Остановись, мгновенье — ты прекрасно!". Но в каждой Охоте есть момент, когда нужно нанести Завершающий Удар — и начать всё сначала.

От использования бомб и выстрелов из за угла он отказался почти сразу — лёгкая смерть Цели не давала эффекта концентрации Ужаса. Индрик экспериментировал — ему было интересно, зависит ли запах Ужаса от оружия Завершающего Удара. Он пробовал стрелять Цели в голову, перерезать ей горло, колоть ножом в сердце, вскрывать вены, разрубать голову топором. Он пробовал комбинировать оружие, убивая членов семьи по-разному. Оказалось, от формы смерти Ужас не зависит — оружие можно было выбирать любое, исходя из удобства в конкретной ситуации. Ужас можно было растягивать по времени — однажды Охотник продержал свою скованную и ещё живую цель в подвале два дня, но он понимал, что это излишество сродни чревоугодию, а чревоугодие — Смертный Грех.

Поэтому он никогда не тянул времени. Главное — Дело, а Дело должно быть сделано. Цель должна быть уничтожена, Завершающий Удар должен быть нанесён, а потом — новая Охота и новая живительная порция Ужаса в конце.

На его след никто не вышел — отпечатков пальцев Индрик не оставлял, никаких видимых мотивов убийства у него не было, связи между мелким наркокупцом и его Целями не было никакой, по форме убийства не имели между собой ничего общего. Бывший сотник оставался в тени, его даже никогда не допрашивали в связи с делами его Целей, исключительно в связи с торговлей наркотиками и местным подпольем. В конечном счёте всех жертв списывали именно на местное "сопротивление".

162 "urząd" — контора, управление (польск.)

163 "glina" — жаргонное прозвище полицейского (польск.)

Впрочем, как оказалось, не всех. Как-то раз на квартиру к Индрику пришёл некий инспектор местной полиции и начал интересоваться, где именно был хозяин квартиры в ночь одного из убийств и был ли он знаком с жертвой. Сотник вначале забеспокоился, но после нескольких намёков пришедшего к нему официального лица смысл происходящего стал ему ясен. Инспектор не имел никаких доказательств и даже не подозревал, что его собеседник ДЕЙСТВИТЕЛЬНО всё это совершил. Когда Индрик понял, что его ни более ни менее, как хотят "вманевровать"164 в своё собственное дело, он чуть не упал со стула от распиравшего его изнутри смеха. Инспектор очень понятно намекнул ему, что за некоторый процент от его доходов он готов не обратить внимания на некоторые улики.

Удержавшись от проявления чувств, Индрик ответил ему, что в рамках ответной любезности он может за некоторые услуги для себя не передавать некоторых сведений о нелегальной деятельности Инспектора его непосредственному и более высокому начальству. После чего перечислил факты, о коих он слышал во время своей купеческой деятельности, а слышал он достаточно много и не только о нём. Реакция Инспектора была предсказуема. Ствол пистолета Инспектора холодил лоб, запах его Страха добавлял сил и уверенности. Индрик добавил, что эти сведения могут передать по адресу и иные люди, не обязательно он. Индрик блефовал, он никому об Инспекторе не рассказывал, просто имел хорошую память. Последующую метаморфозу Индрик неоднократно наблюдал в Торонто — пропали напыщенность и наглость, но появились угодливость и униженность. Видеть это в соотечестственнике-великорусе было неприятно. К сожалению, его пришлось отпустить — эвакуация тела из собственной квартиры могла бы создать большие проблемы.

Как-то постепенно оказалось, что он оказался не один. Кроме Инспектора оказалась масса других подобных людей, которым нужно было найти подходящее место "при себе". Старая простая Охота отошла в прошлое, теперь вокруг Индрика снова была целая организация. Главное в любой организации — найти занятие для всех её членов, дабы они работали на тебя, а не на себя. Организация, названная им "Фамилией", должна была себя кормить, посему его люди обеспечивали безопасность ярославских строителей и торговцев. Те, кои не желали платить за безопасность, её не получали — и очень скоро на их место приходили иные, более покладистые.

Сам Индрик оставался в тени, выставляя перед собой других. Чем меньше известности, тем меньше врагов. Индрику не нужны были лишние люди, знающие о его Истинной деятельности. Ему нужны были Цели. Присутствовать на всех "ликвидациях" было невозможно, но это было даже к лучшему — у "Головы", как стали его называть, появился выбор. Он присутствовал на тех операциях, кои, как ему казалось, давали большую концентрацию Ужаса. Не только у Целей, но и у его ближних людей. Это укрепляло его "Фамилию".

Постепенно в Великоруссию возвращалась обычная жизнь, насколько, конечно, можно было считать "обычной" жизнь в крае, попавшем под власть иностранцев и иноверцев. Дома отстраивались, начинали работать предприятия, появился какой-никакой городской транспорт. Индрик стал хозяином строительной фирмы. В самом начале она занималась восстановлением дорог, поэтому он назвал её "Transbud" — "transport+budownictwo"165. В Ярославле и Вологде подряды обеспечивала "Фамилия", за границами Великоруссии она была уже не всесильна, поэтому он и выбрал ей название на проклятом языке ляхов. Быть промышленником в рамках закона было удобнее, чем купцом запрещённым товаром. Хотя бы потому, что его разъезды по Речи Посполитой и имевшиеся у него средства не вызывали подозрения Министерства Финансов. Конечно, "Фамилия" была сильна, но привлекать к себе лишнее внимание не стоило.

Жизнь заполнилась каждодневной рутиной — "Трансбудом" он занимался по-настоящему. Его сотрудники не подозревали, кем именно является их хозяин. Подручники из "Фамилии" встречались с ним на его банкетах, на чужих приёмах, иногда в лесу или на тайных квартирах. Охота отошла на второй план — ныне у него просто не было времени ей заниматься. Предсмертный Ужас Целей сменился обычным Страхом подчинённых. Индрик чувствовал, что жизнь потеряла вкус.

Так день за днём прошло несколько лет, "Трансбуд" строил бюровец где-то в киевской Дарнице, а он контролировал работы. Внезапно на улице его внимание привлекло знакомое лицо. Индрик не знал точно, откуда взялось это ощущение, но своей интуиции он привык доверять. Он проследил за встреченным странным человеком. Нашёл гостиницу "Лыбидь", где тот остановился. Навёл справки, выслал своих людей проследить за гостем и, ожидая их очередного донесения, вспомнил, где он видел это лицо. И понял, почему, несмотря на свою отличную память, ему было потребно столько времени на то, чтобы это вспомнить. Он попросту не вспоминал покойников. К каковым до сего дня относил своего бывшего Воеводу.

164 "wmanewrować" — втянуть в аферу, "подставить" (польск.)

165 транспорт+строительство (польск.)

Старый хрыч умело разыграл свою смерть, убедил в ней всех вокруг, включая его ближних людей, а затем подставил всю Дружину Николая-Угодника, расправившись со свидетелями руками лядского войска. Если же кто-то и уцелел в Судиславльской бойне, то тем лучше — взятые в плен, они подтвердили версию о его смерти. Можно было не сомневаться, что предусмотрительный старикашка оставил на месте своей подложной смерти и изрядное количество "своих" отпечатков пальцев, принадлежащих удостоившегося столь высокой посмертной чести бедолаге. Кем был накрытый простынёй покойник на столе в подвале чухломского кинотеатра, уже не имело значения. Бывший Воевода был жив и должен был заплатить за всё — за товарищей, погибавших с криком "С нами Воевода!", за страх в лесной яме, когда в двух шагах от него топтали жухлую траву ботинки "молниеносных", за убитую на пороге собственного дома сестру — за всё, что накопилось в душе после проигранной войны, должна была заплатить его новая Цель.

Новая Охота была гораздо более серьёзной, чем все предыдущие, как предатель-Воевода превосходил на две головы обычных лядских прихвостней. Посему Индрик решил не рисковать — его бывший начальник был не из тех, кто позволяет играть с собой в кошки-мышки. Бегать за ним по городу и заманивать его в ловушку было чересчур опасно — то, что воскресший съел собаку на таких играх, сотник знал не понаслышке. И он решил играть теми картами, кои сданы — ждать его в гостиничном номере, куда он непременно должен был вернуться вечером. Оставалось урегулировать некоторые мелочи: убирающие номер горничные, телекамеры в коридорах, и лифтах, охранники.

Главные силы "Фамилии" были в Ярославле, но ещё несколько человек, чтобы заняться в дополнение к слежке, подобным обеспечением, в Киеве были. Самая главная сложность была в доступе к гостиничному центру безопасности, откуда охрана наблюдала за зданием. Времени на сколь-нибудь грамотное внедрение не было, поелику Воевода мог в любой момент вернуться. Индрик выбрал силовой вариант — прямой захват центра безопасности, уничтожение видеоархива и замена охранников людьми "Фамилии". Одного охранника пришлось до окончания операции оставить в живых — на случай, если у местной администрации есть какие-нибудь специальные пароли на случай чрезвычайных происшествий. Не было похоже, чтобы разжиревшие гостиничные начальники действительно имели что-либо подобное про запас, но бережёного Бог бережёт — это Индрик знал точно. И посему оставил двоих бывших полицейских, в своё время перешедших на более высокооплачиваемую сторону, в номере напротив — на случай, если у их Головы что-то пойдёт не так.

Он сидел в удобном кресле чуть сбоку от двери и поглаживал ствол пистолета — его человек уверял, что оружие надёжно. Индрик обдумывал, кем заменить его киевскую бригаду, когда всё закончится. Операция по замене угрожала быть исключительно трудоёмкой, но оставлять в живых видевших Голову исполнителей позволить было нельзя. Этоим придётся заняться по возвращении из лядской столицы — он сам никак не должен быть с этим связан.

Условного сигнала от его людей напротив ещё не поступило — Индрик прошёлся по комнате и подошёл к окну. Внизу лежала оживлённая площадь Собесских — вокруг памятника 200-летия Династии166, как всегда, было гуляние. Какие-то дети плескались в фонтанах. "Уже вечер, замёрзнут", — подумал Индрик. Раздался лёгкий хлопок, что-то зашипело и в голове закружилось. "Что за...", — но перед ним всё уже плыло, а он сам куда-то падал...

166 Памятник 200-летия Династии — памятник в Киеве на площади Собесских. Был призван увековечить деяния династии Собесских, правившей Цесарством на протяжении более чем двух веков — вплоть до падения монархии в 1920 г. Представляет собой четырёхугольный гранитный постамент с установленной на ним бронзовой фигурой основателя династии цесаря Яна II Собесского (1629-1696) и стоящими вокруг фигурами прочих монархов этой династии. Сооружён в 1880 году в связи с 200-летним юбилем правления династии.

— Ты уже очнулся, сотник? — первое, что услышал Индрик, после того, как вернулся в сознание.

Его ещё раз ударили по щеке. Индрик затряс головой, выгоняя засевшую в ней муть. От резкого движения стало больно. Потом сделал усилие и открыл глаза. Разумеется, это был именно тот, о ком он подумал.

— Здравия желаю... Воевода, — руки были крепко связаны за спиной, похоже, что привязаны к спинке массивного стула.

— Ты меня узнал. Значит, я ТОГДА в тебе не ошибся, — бывший начальник протянул к его губам стакан с водой, — Выпей, у тебя во рту пересохло.

Индрик замотал головой, стараясь расплескать воду.

— Да, ты по-прежнему в форме. Есть ещё некоторые вещи, сотник, о которых ты не имеешь понятия, — Воевода выпил воду сам, — Придётся тебе кое-что рассказать.

Индрик знал, что помощи ждать неоткуда — наверняка предусмотрительный старикан вывел из строя его людей не менее результативно чем его самого. Использовал он при этом усыпляющий газ или что-то другое — неважно, сейчас он находился в полной власти бывшего главы угодников. Оставалось токмо слушать, что он скажет.

Великоруссия была обречена с самого начала войны. То есть с того самого момента, когда Дружина Николая-Угодника позволила втянуть себя в Угличскую авантюру, кою печать сразу же назвала "резнёй". После того, как от великорусов отвернулась Москва, шансов у них не было. Вопрос был токмо в том, сколько именно она продержится. Воевода делал всё, чтобы она продежалась дольше.

В самом начале он рассчитывал, что большие потери при штурме Костромы и упрямая стойкость великорусов склонят Москву к нейтралитету, а ляхов — к переговорам. Он также сильно надеялся на немцев, на то, что они доведут свои планы с независимостью до конца и отвлекут хотя бы часть вражеских сил на себя. Увы, новые власти Москворуссии Киев держал в кулаке, а новый Канцлер не был склонен к излишней мягкости. Независимости Поморья он не признал, восстания в Кольберге и Кёзлине захлебнулись кровью в течение недели, правительство Республики Померания в полном составе оказалось в тюрьме.

Авиация Республики была уничтожена. Частью на аэродромах, частью в бою — неважно. Всё равно ей изначально не хватало истребителей, чтобы противостоять польским налётам. А имевшиеся бомбардировщики при любом раскладе не смогли бы нанести сколько-нибудь значимого ущерба Новопольше. В лучшем случае — сбросили бы несколько бомб на Москву. Москали восприняли бы это, продолжение "угличской резни" — и ещё более привязались бы к проклятым пшекам.

Дружина была самой боеспособной частью русской армии. Воевода делал всё, чтобы удержать боевой дух РОА, но сила солому ломит. Освободительная Армия билась за родную землю, но пшеки имели превосходство во всём. Все попытки организовать оборону в Череповце или Вологде провалились. В Главном Штабе РОА царило уныние.

При существовавшем соотношении сил разгром был неизбежен. Самое лучшее, что могло бы ожидать Дружину, проскочи она роковой Судиславль — такая же катастрофа чуть далее на запад. Её точно так же уничтожили бы на окраинах столицы — это было очевидно. Точно так же, как уничтожили потом остатки РОА, прорвавшиеся в Ярославль.

Поэтому Воевода решил Уйти. И об этом не жалел никогда.