Булавин.

В чем Черкасский был прав, так это в том, что с вооружением у казаков было не очень. Хоть и поимели они кое-что после уничтожения дворянского ополчения под Новохоперском, но это только капля в море. И, кроме того, имея ружья и пистоли, ими еще надо было научиться владеть, а это дело не одного дня. Зато злости у каждого казака на десятерых хватало, и сдаваться в плен на милость боярскую, никто не собирался.

Задержать царевых бояр и их холопов, Мечетин и сотники решили прямо на дороге, подобрав неплохое для обороны место. Петляя по большой поляне, которую неизвестный работящий огнищанин выкорчевал, и по осени частично очистил, дорога опять упиралась в лес. Вот здесь, на опушке, спешившись и вытянув из-под снега на дорожную колею не прогоревшие бревна, пни и крупные сучья, казаки принялись заряжать свои ружья. Слева овраг, справа лес, можно было продержаться пару часов и дать санному обозу со староверами возможность отойти подальше. Какой никакой, а шанс на спасение.

— Вон они! — выкрикнул один из казаков.

Мечетин всмотрелся в дорогу. Действительно, среди заснеженных деревьев на другой стороне поляны замелькали сначала лошади, а затем и их всадники развиднелись. Сверкающие начищенными доспехами, кольчугами и шлемами, первыми на поляну выезжали дворяне поместного войска. У многих бояр, кроме доброй сабли, в руках и черезседельных чехлах были винтовальные пищали и пистолеты, и выглядели они весьма нарядно, как на праздник какой собрались или на охоту. Пусть не олень, сегодня должен был стать их добычей, а люди, так это даже интересней. За боярами появились их боевые холопы, и те уже были одеты и вооружены попроще: ватные и стеганные тегеляи, рогатины и сабли, а у многих дедовские луки.

Поместная конница сосредоточилась, скопилась в одну массу, и по команде своего командира, рванулась через поле на казаков. Содрогнулась земля от такого количества лошадей с тяжелыми седоками на небольшом пространстве, а казаки, изготовив свои огнестрелы и, заняв хлипкие укрепления, приготовились к стрельбе. Конница разогналась и, казалось, что все это грозное воинство не остановить, но примерно на середине поляны несколько лошадей споткнулись, а основная масса резко сбавила ход. Невидимый под свежим снежком ручей, пересекавший будущее крестьянское поле, резко застопорил бег резвых боярских коней.

Тем не менее, поместная конница не отвернула и Мечетин, взмахнув рукой, выкрикнул:

— Бей!

Вразнобой ударили казачьи ружья и пистоли, и покатились по белоснежному снегу первые вырвавшиеся вперед всадники. Все вокруг заволокло сизым пороховым дымом, а с деревьев упал осевший на ветках снежок. Перезарядку делать было некогда, хорошо, если есть в запасе второй огнестрел, еще раз выстрелишь, а нет, так доставай пику да готовься на нее коня принять. Лошадь имеет инстинкты к жизни более прочные, чем человек, которого можно на убой погнать и он покорно пойдет, она понимает, что на острые стальные жала прыгать нельзя. Поэтому, упершись в импровизированное препятствие, кони заартачились, но подгоняемые своими седоками, некоторые попытались перепрыгнуть через баррикаду. И у нескольких это даже получилось. Кони перемахнули через деревья, и не повисли на ветках и сучьях, но, оказавшись в строю казаков, седоки тут же полегли все до единого.

Бояре скопились перед баррикадой и по новой команде своего командира принялись спешиваться и группами обходить казаков. Шум, гам, крики, стоны, ржание подраненных лошадей и звон клинков. Все смешалось в один момент на этом глухом и богом забытом поле. Сотни людей резали и убивали друг друга за свои идеи, причем каждый считал, что именно он достоин жизни и бьется за правое дело. Богу или богам, кому как, это все было безразлично, ни к чему им мелкие дрязги людей. Здесь и сейчас, все зависело от количества и качества бойцов. И исходя из этого, как и должно было быть, казаки бой проигрывали, хотя о сдаче в плен никто из них по-прежнему не думал. Они яростно огрызались от наседавших бояр и готовились подороже продать свои жизни.

Однако вмешался случай, и в тыл поместного войска, с дикими визгами и гиканьем, врубилось полторы тысячи лихих конников на легких степных лошадях. Все окончательно смешалось, бояре дрогнули и, подпертые с тыла, воины пензенского поместного войска попытались отойти в лес. Однако снежные сугробы и овраг, не дали им этого сделать, и победа досталась казакам. А всего в той битве полегло семьсот бояр и их верных боевых холопов. Еще двести были взяты в плен, и немногие смогли сбежать, тем самым, сохранив свою жизнь.

Уже после боя, отойдя от кровавой пелены в глазах и чувства обреченности в душе, сидя возле костра, Андрей Мечетин слушал рассказ о своем счастливом спасении и думал о том, что не зря сберегли его боги. Наверное, многое он еще должен сделать в своей жизни.

Напротив него сидел испытанный и закаленный многими боями герой Калиша атаман Данила Ефремов. Со своими тремя казачьими полками, сразу же, как только получил известие об уходе Максима Кумшацкого из армии Боура домой, он покинул финскую границу и маршрутом, указанным в письме походного атамана, устремился на юг. Его даже не сразу и хватились, а когда кинулись, то Ефремов со своими казаками уже проскочил Лодейное Поле и вышел из немилостивых северных широт на простор. Ищи-свищи, ветра в поле.

Мимо Белоозера, Вологды, Костромы и Нижнего Новгорода Ефремов вышел к Переяславлю-Рязанскому, и на время обрел приют в мордовских глухих селищах. Передохнув в чащобах пару недель и откормив лошадей зерном из захваченного царского обоза, он прослышал, что на Тамбове казаки и двинулся прямым путем на соединение со своими братьями. И вчера он остановился в деревне Рябиново, из которой только что ушли поместные войска, и местный помещик, самолично, без применения к нему пыток, рассказал все что знал. Вот и поспел Ефремов на помощь Мечетину как раз вовремя. Судьба.

Войско Донское. Богатый Ключ. 17.01.1708.

Митяй Корчага, сильно истощенный русоволосый парень семнадцати лет, беглец из России, вышел на крутой берег Дона. С покрытой льдом реки дул промозглый и все пронизывающий насквозь сырой ветер. Митяй зябко поежился, плотнее закутался в драную шубейку, и как вкопанный остановился на одном месте.

'Наконец-то, я дошел, — глядя на Тихий Дон, который был мечтой о воле для многих людей, страдающих под плетью помещика, подумал парень. — Полгода длился мой путь. Я прятался в болотах, обходил деревни, города и солдатские кордоны на дорогах. Терпел нужду, жару и холод, жажду и голод, воровал и попрошайничал, унижался и, даже, было дело, однажды ограбил прохожего человека. Многое претерпел, не раз хотел повернуть назад или забиться в глухие леса, но не сломался, окреп духом, и все же достиг своей конечной цели'.

— Боже, — парень поднял голову вверх и посмотрел на хмурые свинцовые облака, которые мчались на север, в сторону России. — Благодарю тебя Боже, что не оставил меня и не дал сгинуть!

Небеса ему не ответили, и Митяй, улыбнувшись, отвернулся от берега и продолжил свой путь. Он перешел покрытую замерзшими заснеженными кочками и колеями дорогу, и присоединился к обозу из трех десятков саней, на которых сидели солидные бородатые мужики и круглолицые женщины, с ребятней под рогожами. Митяй Корчага был голоден, и ему было холодно, но эти чувства стали привычны и уже не сильно мешали ему. Он не знал, куда точно приведет его дорога, вдоль которой он шагал, но Митяй все еще улыбался и был счастлив.

— Эй, парень, — окликнул его с саней кряжистый седой дед, в теплом тулупе и сдвинутой на бок меховой беличьей шапке, — ты откуда будешь?

Подобные вопросы в дороге Митяю задавали несчетное число раз, и он привычно ответил:

— Из-под Старой Руссы, деревня Яблоновка, крепостной крестьянин помещика Федорова.

— Теперь ты уже вольный человек, а не крепостной.

— Это да, теперь-то я свободен.

— А как же ты дошел сюда, в такую-то даль?

— Ногами дедушка, своими собственными ногами. От Твери на Вязьму, а потом понеслось, Брянск, Орел, Воронеж.

— Силен, — уважительно протянул дед и спросил: — Видать, крепко тебя допекло?

Парень вспомнил свою погибшую невесту и ненавистное лицо боярина Федорова, руки его сжались в кулаки и, мотнув головой, он почти прорычал:

— Крепко.

— Как тебя зовут?

— Дмитрий Корчага, можно просто Митяй. А тебя деда?

— Федор Кобылин.

— А вы куда едете, дед Федор?

— На Богатый Ключ. Сами мы с Тамбова, за истинную веру гонениям подвергались, а теперь на берегу Тихого Дона поселимся, и жить станем.

— Значит, на постоянное поселение вместе с женами, детьми и скарбом?

— Да. А ты чем заниматься собираешься? Наверное, в войско казачье вступишь?

— Постараюсь.

— А почему в Воронеже не остался, там ведь армия Поздеева стоит?

— В этой армии казаки низовые, из зажиточных. Таких как я, они к себе на равных правах не берут, а в обозные слуги мне самому идти не хочется. Есть желание воином стать, на коне скакать и помещиков саблей рубить. Поэтому на Дон пришел. Говорят, что у полковника Павлова можно в пехоту записаться.

— Так это тебе, парень, в Черкасск надо, на левый берег Дона. И это лучше всего у Аксайской переправы сделать.

— И что, мне теперь назад поворачивать?

— Ну, раз уж ты к Богатому Ключу направляешься, то давай иди, там тоже переправа имеется.

— Понял.

Так, за разговором с Федором Кобылиным, который оказался старейшиной староверской общины, к вечеру Митяй дошел до Богатого Ключа, поселения, которое возникло на правом берегу Дона всего три месяца назад.

Здесь парень увидел нескончаемые ряды бараков, конюшен и складов, вокруг которых суетились тысячи людей. Дымили костры и печи, постоянно проносились одиночные всадники на резвых конях и тянулись по дорогам пустые и груженые обозы. Где-то был слышен заливистый девичий смех, ржание лошадей, и тихая печальная песня, которая доносилась из ближнего барака:

'Ой, як тяжко в свити стало, бо ти прокляти пани,

Из нас шкуры поздирали, та пошили жупани'.

Обоз староверов встречали хорошо и добротно одетые казаки, представившиеся как доверенные люди Ильи Григорьевича Зерщикова. Они провели обоз по городку к одному пустому бараку с парой пристроек для скота рядом, и поселенцы стали устраиваться на новом месте, в котором им предстояло находиться до тех пор, пока они не присмотрят себе место для постоянного поселения.

На ночь Корчага остался с раскольниками, которые его накормили и напоили, а за это он помог им чистить лошадей и разгружать сани. И уже в темноте, сидя подле печи в теплом бараке, Митяй познакомился с племянником старейшины, Михаилом Кобылиным, здоровенным парнем с добродушным лицом наивного простака, чем-то смахивающего на ученого медведя.

Михайло был чуть постарше Митяя, хороший лесовик и молчун. Вроде бы и говорить парням было особо не о чем, они были совершенно разными людьми, но, тем не менее, разговор у них склеился. Племянник старейшины скупо поведал Корчаге о своем житье-бытье в тамбовских лесах и историю о миграции раскольничьих общин на Дон. Ну, а Митяй не отставал, тоже кое-что уже в жизни видел, и ему было чем поделиться. И просидели они за байками и историями до самой поздней ночи.

Переночевав вместе с поселенцами, Митяй встал чуть свет, снова помог мужикам по хозяйству, и тем самым отработал свой завтрак. Пришла пора спуститься к Дону и переправиться на другой берег реки, а там уже направляться к столице Войска Донского.

Лесовик вызвался проводить Митяя до реки. Парни шли мимо бараков и, совершенно случайно, попали в неприятную ситуацию. Протискиваясь через узкое пространство меж двух строений, молодой Кобылин ненароком задел плечом двух справных казаков лет по двадцать пять, при оружии, которые стояли на одном месте и общались с симпатичными девчонками, если судить по протяжному и немного напевному говору, откуда-то из Центральной России.

Кобылин на ходу извинился, но казаки, видимо, желая показать себя во всей красе перед девушками, дружно кинулись на него со спины, сбили лесовика в грязный истоптанный снег и начали жестко и не жалеючи, бить молодого раскольника ногами. Старовер парнем был здоровым. Он закрыл голову руками и, подобно медведю, размахивая мощными руками, попытался встать. Подняться ему не дали, и снова свалили, но при этом Михайло разбил нос одному из нападавших и сильно задел бок второго.

— Ах, ты еще и сопротивляться, голь перекатная! — выкрикнул один из казаков.

— Бьем насмерть! — зло сказал второй, утирая рукавом нового кафтана обильно льющуюся из носа кровь.

Митяй бросился на помощь Кобылину. Однако казаки бойцами были умелыми и опытными. Ловкими тычками они сбили беглого крестьянина с ног. Он рухнул рядом со своим новым знакомцем, а противники, без всяких видимых усилий, зло посмеиваясь и перешучиваясь, продолжали их избивать.

'Все! Забьют! — думал в это время Митяй, как и Михайло, закрывая голову руками, и поджимая к животу ноги. — Как глупо? Столько прошел, а тут, уже на воле, смерть свою увидел. И что особенно обидно, казакам за это, скорее всего, ничего не будет, найдут видоков (свидетелей), что мы первыми напали, и ограбить их пытались, и на этом все закончится'.

Избиение не прекращалось. Казаки, которых здесь, видимо, знали и привечали, вошли в раж и останавливаться не думали. Их окликнули прохожие, мол, остановитесь, но это не подействовало. Парни еще раз попытались подняться, снова рухнули лицами в снежную корку, и застыли без движения.

И когда, Митяй уже окончательно распрощался с жизнью, он услышал окрик:

— Прекратить!

Бить Корчагу и Кобылина перестали, и Митяй услышал гневный голос казака с разбитым носом:

— А ты кто такой, молокосос!?

— Никифор Булавин.

Голос остановившего драку человека звучал по-мальчишески звонко, и Корчага, не предав значения фамилии, подумал о том, что не стоило сопляку в это дело встревать. Тем временем разговор продолжался:

— Езжай-ка ты, сын атаманский отсюда, пока сам не огреб, а то не посмотрим, кто у тебя батя, с коня снимем и задницу плетьми располосуем. Позора тебе с того будет столько, что на всю жизнь хватит.

— А попробуй! Или ты, казачина, только крестьян бить можешь!? Ну, давай!

С трудом и, почти не чувствуя своего сильно избитого тела, Митяй повернулся на бок и смог увидеть то, что происходило над его телом. Пока их били, они с Михаилом откатились на площадку перед одним из бараков. Вокруг скучился самый разный народ, человек сорок. Лесовик и Корчага лежат в грязном снегу, над ними стоят казаки, а рядом молодой черноголовый мальчишка, лет пятнадцати, а то и меньше. По внешнему виду паренек казак из зажиточных, мог бы и не вмешиваться, но он уверенно спрыгивает с отличнейшего гнедого жеребца и без всякой робости, становится напротив более старших донцов.

— Ошалел, что ли? — спрашивает паренька казак с разбитым носом.

— Это вы ошалели, людей убивать, — отвечает мальчишка. — В чем дело?