Сказ о космических ушельцах

Спускаюсь к облакам, ночью на высоте прохладно, особенно в открытой кабине. Будто из парной бани вышел на снег в январе. Бодрящее ощущение.

Японцы всё ближе. Охота зрячего на слепых— невеликий подвиг, хотя убить могут легко. Достаточно одной удачной очереди бортстрелка на свет вспышек моих пулемётов— и прощай... Аккуратно вывожу машину на удобный рубеж для атаки. Выбираю цель. Конечно, это головной. Там должен быть командир и флаг— штурман эскадры. Для смены Истории не обязательно убивать президентов, можно убить влиятельного полковника— этого может оказаться достаточно. На среднем газу, когда из пламегасителей не выбивает синеватые язычки огня, со снижением реализую своё превосходство в скорости над тяжелогружёным бомбовозом. Иду, маскируясь на фоне тёмной стороны неба, и в тени от облака. Расстояние сокращается, вот уже метров 50. Огонь! "Бис" чуть качнулся отдачей четырёх пулемётов, плотный счетверённый сноп смертоносного свинца прошёл от блистеров стрелков до штурманской кабины. Живых в этом гробу теперь нет, на японских самолётах не в чести бронезащита экипажа. Видимо, машина хорошо оттриммирована, она продолжает ровный полёт куда-то на северо-запад. Пусть её... Кто следующий? Вон, слева километрах в двух идёт новый кандидат в покойники. По сложной кривой выхожу в атаку. "Медленно, на цыпочках, крадётся слон в посудную лавку". Уравниваю скорость. Огонь! Стрелков убил, в носу кто-то жив. Добавляю в мотогондолу. Разгорается огонь, с земли на свет заполошно стреляет китайская зенитка, потом ещё одна. Снаряды рвутся недалеко от меня, быстро ретируюсь. Всё, патронные ящики пусты. Теперь надо сесть. Китайские прожектора во всей округе истерически ищут что-то в небе. Не хватало ещё попасть в этот луч — ослепнув легко можно сорваться в штопор.

Теперь, хорошо бы не убиться на посадке в темноте на не очень ровную полосу.

День пошёл относительно спокойно, только дважды взлетали ребята из третьего звена. Китайская 4-я группа потеряла одного. Наши СБ ходили бомбить баржи на реке, в воздушном бою потеряли машину и экипаж.

Вечером решили пойти на ночной перехват втроём — командир, я, мой ведомый. Возникла идея попытаться использовать для наведения радиосвязь, наконец-то добрался до нас наземный комплект радиооборудования со связистами. Полдня мучились отладкой оборудования. Всё это время вокруг с интересом бродили все праздные китайские начальники, задавая вопросы и рассматривая диковинку.

Взлетели при сообщениях о подходе японцев, в сумерках втроём, с увеличенными интервалами, опробовали связь и разошлись по квадратам. Опять лунный свет, над Янцзы стоят плотные кучевые облака, в стороне от реки много прогалов. Жду врага над рекой, маскируясь в нижней кромке облачности. Засаду сделали из расчёта, что японцы как всегда курс проложат по ориентирам. А значит— я первый, ведомый на подхвате, командир над предместьями.

Наземный оператор несколько раз повторяет кодовое слово "Лу" — японцы идут вдоль реки.

Вражеские бомбардировщики подошли, как ожидалось. Поняли ли японцы неслучайность гибели своего командира вчера? Что придумали?

С востока наплывает три девятки! Это они взялись за дело серьёзно! Выбираю головного, подхожу в облаках. Короткая атака, видно как светлячки ауры меркнут один за другим. Убит пилот, машина валится на крыло и, раскручивая винты, идёт к земле. Даже через рёв моего мотора слышен высокий надсадный вой насилуемых набегающим потоком вражеских винтов. Взрыв на земле, и посреди прямоугольника водного зеркала рисового поля встаёт костёр. Отблески огня отражаются в воде, что-то это мне напомнило? Экран телевизора в тёмной комнате видимый через окно ночью? М-да, ну и ассоциации. А кто у нас следующий?

Вдруг вижу немного в стороне трассы пулемётных очередей в небе. Это напуганные японцы ставят "огневую завесу". Зря. Их курс идёт почти на меня, выхожу наперерез. Атака в передней полусфере могла бы стать напрасной тратой боеприпасов. Но повезло— очередь пропорола фюзеляж, и зацепила мотор. Тот выбросил тоненький хвост огня. Развернуться не успеваю, потому командую идущему невдалеке ведомому:

-Юнь 3, NW targ

Он выходит в атаку на огонёк, и стреляет издалека. Паля со всех стволов, сближается с разгорающимся японцем, проскакивает мимо, встаёт в вираж, и снова идет в атаку, непрерывно стреляя. Вежливо советую ему экономить боеприпасы. Куда-то в нашу сторону тянутся трассы с проходящего японца из другой тройки. Отворачиваю в тень облака, срезаю угол, вываливаюсь на него неожиданно, стреляю в упор злыми, короткими очередями. Всё как всегда. Сначала— безопасность, убрать стрелков. Потом в пилотскую кабину. Вдруг самолёт шустро "вспухает" вверх выходя из очереди. Как это он? Ну и скороподъёмность. Гоняться за ним неудобно. Внизу, на земле, среди болот у изгиба старицы, изрядно напугав меня неожиданностью, взблескивают разрывы бомб. Видимо, это "облегчился" вспухший японец. Осматриваю небо, вон идёт следующее "кетте". В атаку на пересекающемся курсе — на догон у меня скорость маловата. Открываю огонь, японец добротно собирает в силуэт поток свинца, но тут мои пулемёты замолкают, патроны опять кончились. Вражеские стрелки лупят в тёмную ночь как в копеечку, в то место где, по их мнению, я был. Зову ведомого добить подранка, но он уходит на аэродром. Говорю ему всё, что о нём думаю. Идём к городу позади основного потока бомбардировщиков. Над пригородами командир увидел кого-то из японцев и стреляет по нему, видны светлячки трасс. Дистанция великовата, ничего не понять.

Подождав, когда японцы, отбомбившись, лягут на обратный курс, заходим на тёмный аэродром, дав ракетами условный сигнал "свои".

После посадки спрашиваю ведомого:

-Что ты не добил японца, когда я тебе приказал?

-Патроны кончились!

-И когда ты стрелять научишься..? Пошли в тир.

Стрельба с нагана на 50 метров по бутылке для не слишком натренированного человека — почти напрасная трата боеприпасов. Зато очень наглядно. Стрелять с "танцующего" в неспокойном воздухе истребителя ещё труднее, а особенно тяжело попасть, находясь в возмущённом "спутном следе" самолёта. Лучше всего стрелять, находясь чуть сбоку, правильно вынося упреждение прицела.

Днём поспать не дали— звучит сирена, синий флаг, красный, паника. Группа СБ уходит на запасной аэродром выходя из-под удара.

Машины заправлены, успеваем взлететь девяткой. К аэродрому подходит целая толпа разномастных японцев— одномоторные штурмовики с торчащими в "штанах" стойками, похожие на них истребители, двухмоторные бомбардировщики. В два эшелона, целая стая. Китайцы с нашего аэродрома успели поднять пару "Гладиаторов". Одинокий "Ишак" взлетает со стоянки у реммастерских. Живём! Зенитчики с земли дружно ставят огневую завесу.

Всё остальное слилось в кошмар. Не задавался целью кого-то сбить. Тут надо не дать сбить себя, потом согнать ворога с хвоста товарища, гонять бомберов, и только потом— кого-то сбивать.

Патроны кончились очень быстро, пришлось на безоружном самолёте имитировать заходы в атаку, или даже делать вид, будто угрожаю тараном. Бардак!

Через полчаса сел. Из кабины вылезал, как из парной бани — мокрый, на мягких ногах и с абсолютным умиротворением. На поле кто-то чадно догорал, за границей аэродрома стоял большой столб чёрного дыма. Линия воронок прошла чуть в стороне от мастерских размещенных под трибунами ипподрома, рядом с основным аэродромом. Эх! В техчасти что-то жизнерадостно разгоралось.

Наши техники, вроде, все тут. Живы. Сразу взялись латать машины. Стоянки заметно побиты, вдоль полосы воронки, их уже заделывают все, кто может. Пару дыр в полосе заделали почти сразу, в небе ещё шел бой. Китайцы — самоотверженный народ. А над городом стоят дымные столбы. Там всё плохо.

В наш домик набились все девять. Сидим, печально пьём чай. Чашек не хватает, мне досталась помятая жестяная кружка. На китайских стоянках стоны и плач— сегодня не их день. Аэродром мы отстояли, но цена этого высока. Все наши машины в мелкую дырочку, Лёшка на посадке опять перевернулся— у него оказалось пробито колесо, а взрывом по полосе раскидало крупную щебёнку. Теперь ремонт надолго. Нехорошо холодеет на душе, как вспомню три свинцово— синюшных пятна от пуль на бронеспинке. В третьем звене один "чиж" потерян, Васька прыгнул удачно, вон, сидит с фарфоровой чашечкой жасминового чая в дрожащей руке. Сам — белее фарфора. Нога перевязана, но жив. Все выжили чудом. Если такое ещё повторится — хана!

Только что позвонили из аппарата советников. Надо ехать в Ханькоу с командиром — ночные вылеты на сегодня отменены. Есть какое-то новое задание, а все машины нуждаются в ремонте...

К домику подъехал шикарнейший "Паккард" — огромный, как автобус, блестящий лаком и хромом. Такой должен возить кинозвёзд по Бродвею, на избитом бомбами аэродроме он совершенно неуместен. За рулём негр — водитель, вальяжный как лорд, рядом сидит давешний американский журналист, на крыле машины американский флажок, а в шикарном открытом салоне разместился знакомый "дядька" из охраны миссии. Эклектика, однако! "Дядька" машет нам рукой. Подходим. Оказывается, свободных машин у нашей миссии сейчас не осталось, тут, кстати, помогли транспортом соседи — американцы. Репортёр крутит головой — ему всё интересно. Войну он видит впервые, а запах сгоревшего тротила очень тревожит его. Видно, как янки раздувает ноздри

Едем окольными путями — японцы повредили мостик на самой удобной дороге. На всякий случай снимаю с предохранителя пистолет в самодельной подмышечной кобуре, мне её ещё по приезде построил китайский сапожник по моим рисункам.

Проезжаем бедные кварталы у местного патронного заводика, видно, что их ожесточённо бомбили. Огонь, крики, толпа женщин. Пыль, плачь и вопли. Из руин выносят трупы, неровными рядами выкладывают вдоль дороги. Старики, женщины, очень много детских тел. Раненых рикшами везут в госпиталь. Репортёр всё это увлечённо снимает на шикарный фотоаппарат, чтобы американские домохозяйки, взглянув на мутноватые газетные фото, могли сказать: "Слава Богу, это не у нас!". По пути в сеттльмент насмотрелись на подобные сюжеты— японцы густо бомбили несколько бедных районов. Некий аналог Герники, или месть за своих, сбитых ночью? Сеттльмент, естественно, не тронут, он сияет мокрым от недавнего лёгкого дождичка асфальтом, уютно шелестит зеленью садов. Сюда почти не доносятся запахи гари, тут неощутимо горе окраин. Чистенькие дети иностранцев и богатеев мило играют на ухоженных газончиках перед комфортабельными домами. Им дела нет до трупов каких-то там грязных кули, что рядами лежат сейчас вдоль окраинных улиц.

В особняке атташе все носятся бегом. Японцы опять наступают. Советник по авиации сразу вводит нас в курс дела:

-Ещё сентябре 1938 г. японское командование предприняло наступление на Ухань. Наступление планировалось осуществить с трех направлений: с юга — через Наньчан, в центре — вдоль Янцзы и с севера — вдоль железной дороги Чжэнчжоу — Ханькоу.

Наши бомбовые удары авиации по японским военно-транспортным судам сдерживали продвижение противника вдоль Янцзы. Понеся значительные потери на центральном и южном фронтах, японцы перебросили значительные силы на северный участок, где во второй половине сентября 1938 г. им удалось захватить пункт Лошань в 45 км. севернее Уханя. Китайское командование, готовя контрудар, сосредоточило свои войска на этом участке и решило привлечь авиацию для подавления артиллерии и войск противника, расположенных на северной и северо-западной окраинах Лошаня. Для отработки планов и организации взаимодействия с наземными войсками на передний край линии фронта были высланы представители авиационных частей. Здесь сосредоточены группы СБ. Им нужно прямо сейчас, после обеда, вылететь на Лошань. Передовые наблюдатели уже на месте. Необходимо собрать не менее шести истребителей вашей группы для немедленного удара. Понимаю, сегодня был бой, ночью и днём. Но надо.

Наш командир говорит веско:

-Собрать шестёрку тяжело. Машины повреждены в утреннем бою, состояние лётчиков тоже не очень. Третий вылет в сутки по действующим Наставлениям невозможен.

Советник переходит на просящий тон:

-Всё понимаю, но надо.

— Всё зависит от техников, если они из восьми севших после боя машин восстановят до боеспособного состояния шесть, то будет шестёрка. Я поведу! Один самолёт уже второй раз перевернулся, там теперь долгий ремонт.

* * *

2 октября 1938 г. после отработки всех вопросов по совместным действиям, как с наземными войсками, так и с бомберами, которые нам сопровождать, мы поднялись с аэродрома, в заранее установленной зоне произошла встреча с бомбардировщиками, и мы взяли курс к цели. Шли двумя шестёрками, наша и "соседи", бомберы радовали монолитным строем. Хорошая машина СБ, в своём классе это действительно один из лучших представителей. Конечно, быстро стареет, новые модификации с М-103 лишь ненадолго продлят его жизнь, но здесь и сейчас он совершенно уместен. Идти в строю за лидером— одно удовольствие. Можно рассмотреть пейзаж внизу. Всхолмленная равнина временами сменяется небольшими горами, реки, озёра, и много— много полей. Почти все склоны засажены фруктовыми деревьями, много мандариновых рощ. Остальные склоны террасированы, везде что-то растёт. Много дамб, насыпей дорог, искусственных прудов. Благодатная земля обильно политая крестьянским потом. Сейчас её не менее обильно поливают кровью.

На цель вышли точно, растрёпанная низкая облачность не сбила нас с курса, истребители не потеряли прикрываемых бомбардировщиков. Сохраняя построение вышли к Лошаню. Бомберы легли на боевой курс, открыли створки бомболюков, и вниз пошли серии бомб. Лагеря японцев окутались дымом взрывов. Японских истребителей нет в небе! Зениток тоже не видно. Командир, качнув крыльями, пошёл со снижением на колонны японской пехоты и обозов густо запрудившие дороги. Прочесать большую колонну плотной счетверённой очередью— это коса смерти. Истребители рассыпались, гоняясь за наземными целями. Многие, вопреки приказу, стреляли до последнего патрона. У меня на примете была особая цель— есть тут один японский генерал. Не все люди влияют на Историю лично. Многие— опосредованно через состояние или настроение своего клана. Сегодня Судьба немилостива к одному такому. Его машина стоит на высокой дамбе, он размахивает катаной, взывая к боевому духу своих солдат. Зря это он. Очередь сломала его, как тряпичную куклу. Ничего личного— просто у меня такая работа.

В результате бомбардировки и штурмовых атак колонне японских войск и их обозам на окраине Лошаня был нанесен серьезный урон.

Репортёр— янки, нагловатый до развязности, одетый по последней бостонской моде, напоминающий скорее преуспевшего гангстера, благополучно избегшего пули из "томпсон-гана", или пристального внимания "мальчиков Гувера", прорвался к нам на аэродром сразу после вылета. Командир поручил мне поговорить с ним, как политически подкованному, и знающему английский. К тому же— репортёр назвал моё имя.

Сразу объяснил репортёру, что такое "военная тайна" и почему не стоит со мной говорить о политике. Но журналюга сразу взял быка за рога: