— Ты мудрый, брат. Ты мог бы править не только нашим куренём.
— Молчи, сестричка! Такие вещи не говорят вслух. А если когда-нибудь твой муж станет стыдиться, что ему пеняют на худородность жены, можешь в шутку сказать ему, что однажды утром он может проснуться в объятиях сестры хана, — и брат улыбнулся.
Если бы Карабай был натренирован в многоуровневом мышлении, как Высокородные из Империи, он бы рассудил про себя: "Да, задатки властителя во мне есть. Очень люблю сестру. Но, пытаясь сделать так, чтобы она была счастлива, ни на мгновение не забываю об интересах рода и племени и о далёких расчётах". А так он лишь подумал: "Ближе к свадьбе надо будет с ней серьёзно поговорить, как вести себя с мужем".
На следующее утро нукер прискакал к заставе. На поводу он вёл прекрасного коня.
— Однорукий, наш батыр шлёт тебе аргамака. Имя его Бунчук. А меня, потому что ты говорил ему о желании иметь под своим знаменем нашего бойца, он послал служить тебе.
— А сам ты хочешь мне служить, воин? Как твое имя?
— Кяризинь, великий герой. Я от радости места себе не находил, когда представил себя идущим в набег под твоим стягом или стоящим в строю вблизи такого знаменитого воина.
Урс задумался. О таком желании он даже не заикался. Но для гостеприимного хозяина, видимо, важно было побыстрее, подальше, с почётом и на длительный срок отправить нукера. Придётся отплатить услугой за подарок.
— Приноси мне присягу на три года. Если будешь ранен или отличишься в бою, я тебе разрешу уйти раньше. А если понравится у меня, сможешь потом принести присягу союзника за себя и своих потомков. И сразу после присяги и завтрака вместе с моим слугой Тусконом двинешься в Аякар. Мне нужно передать Кану Тордоорсу важное послание, и невместно такое отправлять со слугой.
Урс быстренько набросал Высоким письмом на дощечке несколько фраз, зная, что ни слуга, ни нукер знаки эти прочитать не смогут. Даже если нукер знает письмо Древнего языка, понять фразы на старкском без алфавита, которым пишутся служебные слова и аффиксы, невозможно. Это были в основном рутинные распоряжения и несколько позабытых при отъезде мелочей, потому что на самом деле ничего серьёзного не случилось.
По дороге в Дилосар Асретин, всё время вспоминавший степнячку, одновременно чесавший затылок в раздумии, как это он так попался, и спину в ожидании хорошей бани от царя, заговорил с Урсом.
— Властитель Лазики, как ты командуешь своими джигитами? Они ведь самой простой воинской дисциплины признавать не желают. Я уже замучился с ними. А они на меня волками смотрят.
— Лан, это народ другой. Если они тебя уважают, они будут доблестно драться за тебя. А если ещё и любят, всем глотку порвут и с песнями на смерть лютую пойдут. А вот если ты им противен, жди от них подвоха. Так что лучше отошли своих джигитов по домам.
— Так что же, не учить их военному делу?
Урс задумался. Для него было естественно обучать джигитов по-другому, чем граждан. Но здесь ему помогал старый опыт есаула разбойников. В принципе джигиты на разбойников были похожи.
— Собирай их понемногу и ненадолго. Строевой подготовкой почти не занимайся. Давай им трудные и интересные задания, выслушивай их замечания и не всегда обрывай. Хвали за то, что упражняются сами, и своди их в учебных боях с теми, кто сильнее. Так ты получишь прекрасные вспомогательные войска. А граждане останутся несокрушимым спинным хребтом армии.
— Как это так: воины, которые строя держать не могут и приказы обсуждают? Не пойму я тебя, граф.
Урс посчитал, что дальнейший разговор бесполезен, и перевёл его на достоинства разных вин. Сначала хотел на женщин, но блестящие глаза Асретина показали, что это было бы ошибкой.
* * *
И вот наконец настал день великого Народного Собрания, позднее названного Трёхдневным. Обычно народные собрания у старков заканчивались за один день. Но сейчас надо было решить сразу много важнейших вопросов: принять самые главные законы, выбрать преторов и трибунов, а заодно заслушать тех из народа, кто будет говорить за тысячу человек.
Форум был вымощен полностью. Четыре каменных черты из белого камня проходили вдоль площади. Две боковые ограничивали место, где должны были собираться граждане, и оставляли свободными две полосы, куда они должны были сдвигаться при голосовании. Две средние, наоборот, ограничивали полосу, которая должна была при голосовании оставаться свободной, когда граждане расходятся в две стороны. Левая сторона — сторона сердца — была помечена знаками "Да", правая — сторона ума — знаками "Нет". Спереди площади была жёлтая черта: место для отцов-сенаторов. Сзади — ещё одна белая черта, за которой могли находиться неграждане и куда отходили те, кто не мог составить определенного мнения при голосовании.
На главном возвышении, называемом трибуналом, находились кресла царя и преторов. По бокам могли быть поставлены ещё дополнительные для почетнейших гостей. Внизу на курии были заранее поставлены семь стульев для трибунов. Один из стульев был украшен и стоял чуть поодаль.
Народ разбирал ксилографы с проектами законов. Каждый закон должен был быть произнесён его автором, и бумаги служили в принципе лишь подспорьем для памяти граждан.
Более семи тысяч граждан собралось в этот день на площади Дилосара. В ожидании появления царя и Сената все здоровались, обменивались новостями. Площадь гудела.
Бакалавр Сур Хирристрин, просмотрев листки, начал в чём-то горячо убеждать знакомых, а затем и просто соседей. Но все от него отмахивались.
Вышли царь с царицей, принцы, сенаторы. Впереди шли шесть временных преторов в лавровых венках, олицетворяющие высшую власть народа. Царь занял своё место. По традициям Империи, царица должна была поприветствовать народ и уйти. Но она осталась стоять за креслом царя. Шесть преторов затем тоже уселись на свои кресла. Сенаторы встали на отведённой им возвышенной части форума: курии. Преторы бросили жребий, кто будет вести собрание. Эта почётная обязанность досталась самому молодому из временных преторов, сыну и наследнику графа Арсу Таррисаню. "Хоть маленькая компенсация, что от невесты оторвали!" — иронически подумал Арс. Но к обязанностям он отнёсся очень серьёзно.
— Державный народ, отцы-сенаторы и царь! Сегодня у нас важнейшее народное собрание. Мы должны по-деловому обсудить, а затем принять либо отвергнуть предложенные и обсуждённые Сенатом основные законы, избрать высших магистратов и обсудить другие назревшие вопросы, которые решит поднять как минимум тысяча граждан, назначив оратора из своего числа. На Собрании Сенат решил установить общий порядок: речь длится одни песочные часы, один человек не может дважды выступать на одном собрании, за исключением того случая, когда он вносит несколько одобренных Сенатом законов. Тогда он должен лично произнести каждый закон и пояснить его для державного народа. Уже выступавший имеет право ответить на вопрос, но кратко. Любые сто граждан могут назначить оратора и внести поправку в закон. Если автор считает, что поправка искажает смысл закона и практически означает его отклонение, он имеет право отвести её, обосновав свое решение. Отклоняйте открыто, а не коварными сутяжническими методами стряпчих и чиновников. Итак, я передаю слово автору закона, который Сенат решил поставить на обсуждение первым: Грозе Гор Урсу Ликарину.
Урс вышел из рядов Сената на трибунал и мощным голосом произнёс первый закон, кратко его пояснив:
"Дела наших людей за прошедшие месяцы показали, что они твёрдо следуют пути чести и справедливости, стараясь поступать по совести. Эти три вещи и заложены как основа нашей вайи, нашего государства".
— Есть поправка! — раздалось из рядов граждан.
Хирристрину всё-таки удалось набрать сто человек, но оратором назначили не его, так как у учёного голос был пискливый и слабый.
— Я, Кон Атаронс, от имени ста двенадцати граждан вношу поправку к закону Урса Ликарина.
— Ты, гражданин, должен вносить поправку от своего имени. Если же ты внутренне не совсем согласен с нею, на первый раз мы разрешим выдвинувшим тебя гражданам назначить другого оратора, а в дальнейшем будем просто лишать слова.
— Хорошо. Поправка Кона Атаронса, поддержанная ещё сто одиннадцатью гражданами. Внести в число основных понятий "гуманность".
Тут из рядов Сената вышел Чир Стригонсор, сенатор, глава гильдии купцов, бывший управляющий имениями принца Атара в Империи.
— Претор и Державный Народ! Я прошу в некоторое нарушение нашего порядка позволить прокомментировать эту поправку мне, который вносил её в Сенате. Я был убеждён аргументами Однорукого, что честь и справедливость порою безжалостны, а совесть умеряет эту безжалостность. Так что эта поправка разрушает сам смысл закона.
— Я тоже убеждён и снимаю поправку, — произнёс оратор.
Закон был немедленно поставлен на голосование. Все граждане отошли за линию "Да", лишь Хирристрин — в противоположную сторону. Тут попросил слова царь.
— Гражданин, который решил один проголосовать против всего народа, заслуживает того, чтобы его мотивы были выслушаны. Я задаю Хирристрину вопрос: "Почему ты, гражданин, решил голосовать против?"
Хирристрин поднялся на трибунал и срывающимся, неубедительным голосом произнёс:
— Этот закон годится лишь для шайки мафиози, а не для цивилизованного государства. Вся цивилизация стоит на главенстве законов, а не на прихоти граждан. Приняв этот закон, мы с необходимостью приходим к системе, просматривающейся в остальных законах. Нет судей. Суд практически сводится к линчеванию. Громадные права магистратов. Да что там, каждый гражданин имеет право решать и приводить свой единоличный приговор в исполнение, лишь бы потом объяснил свои действия и его объяснения были приняты. Что же произойдёт, когда такие неумеренные права граждан столкнутся со столь же неумеренными прерогативами магистратов? В какое беззаконие мы катимся?
Царь, выслушав Хирристрина, внёс уточнение к регламенту.
— Прошу народ назначить глашатая, который повторял бы мощным голосом речи гражданина, призванного отвечать либо обосновывать свою позицию перед народом. Ведь аргументы учёного заслуживают рассмотрения, а не тупого игнорирования по причине слабого голоса. Вот оратор несет полную ответственность и за свой голос тоже.
Народ одобрил это и вытолкнул на трибунал глашатая. Тот повторил речь Хирристрина.
— Можно ответить мне, как автору закона? — произнёс Урс Ликарин.
— Это твоё право, — подтвердил претор.
— Державный народ! Сюда отправились, может, и не самые лучшие, но самые пассионарные из Старквайи. А другие, кто попал в эту же компанию, зарядились их энергией. Затем нас дополнительно зарядили и сплотили четыре войны и стихийное бедствие. В Империи народ жаждет прежде всего покоя. Люди в большинстве своём с удовольствием предоставляют другим решать за них, лишь бы самому не делать выбор и не брать на себя ответственность. А у нас каждый несёт на себе полное бремя ответственности гражданина и, соответственно, должен иметь все права для его осуществления. Каждый готов в случае необходимости решать сам и вместе с другими равными ему гражданами, открыто принимая на себя все последствия выбора. Зачем же здесь стражники? Зачем здесь судьи? Вот назначенных председательствовать в суде и соблюдать порядок нужно было выбрать, и мы выберем. Граждане моментально остановят магистрата, решившего злоупотребить своими прерогативами. Другое дело, что через три-четыре поколения заряд пассионарности начнет убывать, если мы не будем поддерживать его столь же суровыми мерами, как высокородные или гетеры в Империи. Поэтому я вношу поправку к собственному закону: через сто лет обязательно вернуться к его рассмотрению.
Народ расхохотался и проголосовал за поправку. Атар и Таррисань призадумались: теория пассионарности считалась тем знанием, которое сообщалось лишь Высокородным и Великим Мастерам. А мужик откуда-то узнал и правильно использовал теорию.
Другие законы также прошли гладко. В основном против был один Хирристрин. Но по поводу закона о Сенате против были несколько других граждан. А Хирристрин, наоборот, был за. Некоторую дискуссию вызвал лишь закон о менталистах. Более тысячи граждан выдвинули оратора.
— Державный народ! Отцы-сенаторы! Царь! Мы против, чтобы эти духовные спруты по каждому поводу лезли нам в головы и читали наши мысли. Вот если народ, который контролирует действия суда, постановит, что менталист необходим, тогда всё нормально. Даже если у гражданина прочтут что-то нежелательное для него, он это заслужил. Итак, поправка: "По решению трёх четвертей присутствующих на суде граждан разрешается использование менталиста".
Здесь выступил царь Атар, автор закона.
— Я считаю, что эта поправка искажает смысл закона и отвожу её. Граждане попали под власть полузнания и искаженных представлений. Менталисту очень трудно прочитать ваши мысли, даже если вы мыслите столь примитивно, что все мысли проговариваются внутри вас словами. Тут нужно приспосабливаться к человеку как минимум неделю, днём и ночью находясь рядом с ним и напрягая все духовные силы. Такое иногда приходится делать при допросе упорных преступников, но на суде, конечно же, времени на это нет. Если вы на столь варварском уровне, что шевелите губами при думах, не умея даже произносить слова иначе, как языком, тут не только менталист, а любой, обладающий умением читать по губам, всё узнает. Но если вы мыслите как люди, вперемежку словами, образами и абстрактными структурами, то никакой опасности чтения мыслей вообще нет. Даже если вы, как художники, мыслите лишь образами, достаточно лишь закрыть глаза, чтобы самый сильный монах не смог увидеть их. Так что не поддавайтесь глупым страхам.
После такого объяснения закон также прошёл почти единогласно. Несколько самых твердолобых граждан отошли на "Нет", зато Хирристрин гордо прошествовал на "Да".
Закон о трибунах был дважды встречен хохотом, первый раз, когда заговорили о трибуне воров, а второй: когда была оглашена поправка царя о трибуне женщин. Но первая поправка возражений и недоумения не вызывала: как ни странно, все её восприняли положительно, даже Хирристрин, пробурчавший: "Всё логично. Государство воров и мафии". Кто-то из соседей, толкнув его, ответил: "Государство воров и мафии — это прогнившая империя. А здесь государство, использующее даже воров и мафию на благо народа". А вот вторая вызвала недоуменный ропот. И царь решился на ещё одно нарушение обычаев.
— На самом деле поправку сформулировала царица Арлисса. Я, если претор и народ не возражают, попрошу её выступить и аргументировать.
Претор и народ в ожидании необычного выступления дружно согласились. И впервые в истории старкских государств женщина вышла на трибунал как автор законопроекта, а не как отвечающая на вопрос или как заместительница властителя. Даже знаменитое выступление Толтиссы перед народным собранием Линьи с юридической точки зрения было речью заместительницы отсутствующего монарха.
