Ландскнехт. Часть вторая.

Потому и учимся. На чучелах — тыкаем штыками в мешки с мокрой соломой, висящие на веревках и закрепленные на шестах — это если учимся тыкать в кавалериста на коне. И на друг-на-друге, с обмотанными тряпками палками. Потом я сел на бочку водовозную, и лупил их всех короткой палкой в тряпках — а они отбивались 'от конного противника' и учились тыкать меня в бедро и бок. Коля оказался довольно умелым рукопашником, но все же я зря боялся. Кулаками и ногами махать умеет ловко, но вот захваты и броски так себе, на троечку. Однако, тут же нагрузил его поручением обучить хоть самой малости всех. Когда он начал отпираться, что не умеет, нарычал, приказав научить трем ударам руками и двум ногами, а остальное — с ножом и винтовкой. Пехотных лопаток малых тут нет. Война все же больше маневренная — а копают и строят тут все саперы, с нормальными бэ-сэ-элами, киркомотыгами, топорами, пилами, и что им там еще положено, боброкротам нашим. У них, у инженерных взводов, собранных от всех в сводную саперную роту — тоже учения. Роют и строят совместно нам учебный типовой укрепрайон, да всякие мостики ладить учатся. Скоро загоню своих в эти траншеи, если разрешат, и там попробуем уже драться. Разговоры ходят, что учить нас еще неделю будут, видать готовят к чему-то серьезному. Басс принес слухи, что 'нам не повезло, раньше других прибыли — тем только неделю отмучиться!'. Тупые же все же эти крестьяне. Черви земляные, одно слово. Ну, их и не жалко — таких бабы еще нарожают. От тех, кто поумнее, и потому с войны вернется. Или вообще не попал на войну. И поделом.

Вспомнил, что завтра первое обучение с гранатами, и расстроился. Хотя, мне-то чего. У меня всего двое полных уродов в отделении, и еще трое просто придурки. Каждому можно присмотр поставить. Как-нибудь справимся. А вот в роте, интересно — сколько угробится?

* * *

Ну чего сказать — закончилось наше обучение. Мне даже в целом понравилось, как выучилось отделение. Другие, конечно, хуже, все же материал не тот. Но тоже так, ничего. Гранатами всего двое подорвались в роте. Тут не советская армия и даже не российская — сержант гранату хватать и выбрасывать, или тем более своим телом закрывать не станет. Скорее наоборот — если кому от гранаты угроза будет — то телом незадачливого рекрута ее и накроет. Бассу, как ни странно, гранатами кидаться понравилось. Крестьянскому дураку очень по душе пришлось, что такая маленькая фитюлька 'а бахает, как гром прямо!'. Гранаты тут дерьмовые, цилиндры простые, без рукояток даже, но и то ладно. Я выпросил у Виске дюжину на отделение, пусть будет. На всякий случай. Списали, как израсходованные другими отделениями — он только рад, от греха их мне отдать, чем тех учить. Пострелять еще получилось, попробовали, как Барген учил, цепочкой бить, потом поучил их идти волнами, эдаким видоизмененным караколем, друг-друга при перебежке с перезарядкой прикрывая. Коряво, но получилось. Главное — все, даже селюки, с оружием свыклись, и наполучав подзатыльников, усвоили азы. Теперь я хоть немного спокоен — крайне велика вероятность, что они ни себе, ни товарищу ничего не отстрелят и в сторону противника выстрелить смогут тоже. Штыковой бой освоили на начальном уровне, но, пожалуй — лучше, чем остальные. А рукопашку и подавно на редкость хорошо, хотя, казалось бы, и времени мало было. В предпоследнюю ночь поймали мои орлы поганца из второго взвода, который вознамерился чего-то у нас спереть — ну и вылилось все в драку 'полвзвода на отделение'. И ничего, отмахали неплохо, синяками светили конечно все, но без серьезных травм. А вот из соседей кто-то и отлеживался, а уж какие они красивые-расписные ходили — любо-дорого. Все это случилось в мое отсутствие — мы все, сержанты нашей роты, собрались распить по маленькой за успешное окончание обучения. Заодно и познакомиться. На меня обратили внимание из-за наград, но узнав, что нас перевели от барона — сразу образовали вокруг меня некий вакуум. Ну и ладно. Ввиду отсутствия сержантов драку не успели ни пресечь, ни зафиксировать — потому замяли. Благо, офицеры в это время тоже не скучали, отправившись в полевой чипок в главном лагере.

В последний день приперся майор, должно быть — комбат. Провел смотр. Я получил замечание за отвратительную строевую — и не мудрено — мы ею вообще не занимались. Селюки безбожно сбивали шаг, и вообще плохо понимали, что от них хотят. Хорошо хоть, лево-право им вбили мои шалопаи. Майор разорался, его, походу, бесили еще и наши портупеи и награды. И пока все отдыхали, мы два часа поднимали пыль на импровизированном плацу. Хорошо хоть погода пока балует, пыль лучше, чем грязь. Но ничего, кое-как привели и строевую в норму — селюки за последние дни отлично развили в себе понимание, что чем быстрее сделаешь как надо — тем быстрее от тебя эта сволочь отстанет, а других вариантов все равно нет. Так что, после того как мы в одиночестве промаршировали перед майором туда-сюда, с поворотами-разворотам и перестроениями — были помилованы и отправлены отдыхать.

Велел Арно закатить пир, и заодно прибрать имущество. Завтра с утра выходим в поход. В процессе сборов Арно прибежал с предложением — из кассы арендовать в обозе не полтелеги, как полагалось на отделение, а телегу целиком. Не сказать, что дешево. Но деньги-то пока есть. Собрались, обсудили, и я решил, что дело того стоит. И с собой повезти можно больше, и трофеи. Конечно, пришлось согласовать с Виске, но тот был не против, предупредив только, что если что — то нам взводного имущества подкинут. На том и порешили. На отвальную разрешил распить на всех баклагу вина.

* * *

Отношение к завоеванным землям, конечно, отличается разительно, по сравнению с тем, как барон себя вел в Валаше. Сразу видно — князь Вайм сюда пришел надолго, а скорее всего — навсегда. Нет, и виселицы не пустуют и следы грабежей, а местами и пожаров — наличествовали. Но не то что в меру, а даже, на мой взгляд — в самом минимуме. И то не везде. Местами городки не тронутые совсем, даже цветы под окнами. И жители ничуть не выглядят испуганными или обиженными. Поспрошал, мне объяснили — эта область, Приречье, некогда была отторгнута Валашем от Рисса — ну и, в общем, образовались тут свои не то Судеты, не то Эльзас с Лотарингией. Потому жители в большинстве даже рады приходу Вайма — а кто не рад, тот или успел сбежать или уже висит.

Местность, сразу видно, богатая и обжитая. Ну, оно и понятно — река кормит. Дороги мощеные, не то, что улицы. А улицы с тротуарами, дома каменные, а иные и в штукатурке, под черепицей. Девки румяные, крепкие. Мужики в кожаных жилетках или добротных коротких сюртуках. Даже в деревнях крестьяне довольно-таки прилично выглядят. И все смотрят, как на освободителей, хотя не кажется мне, что они тут и при Орбеле страдали особо — видал я в Валаше места и поунылей. Ну да — река да граница, дело прибыльное.

А мы знай себе шагаем, грохоча подкованными сапогами по брусчатке, орем во все горло старинную-престаринную солдатскую песню, которая, наверное, во всех мирах примерно одинакова:

Когда мы идем по городу,

По незнакомой улице,

Все девчонки открывают окна и двери,

И от улыбок девичьих вся улица светла.

А почему?

А потому,

Что девчонки, от топота сапог и грохота барабанов

Окончательно теряют волю.

Когда мы идем по городу

По незнакомой улице,

Матери и отцы закрывают окна и двери,

Прячут от нас девчонок.

А почему?

А потому,

Что девчонки, от топота сапог и грохота барабанов

Окончательно теряют волю.

Когда в полях рвутся бомбы и гранаты

Убивая солдат

Наши девчонки плачут о нас

О своих солдатах

А почему?

А потому,

Что у девчонок добрые сердца

И они любят своих солдат.

Когда же мы ковыляем на костылях

По уже знакомой улице,

То вдруг обнаруживаем, что наши девчонки уже замужем

И живут счастливо.

А почему?

А потому,

Что у девчонок есть не только доброе сердце,

Но и умная голова.

Ничего, нормальная песенка. Хорошо хоть про цветочки и платочки не поют и то ладно. А так, солдаты — они везде солдаты, и жизнь у них везде одинаковая. И песни одинаковые, потому что думают они об одном и том же, где бы и когда бы дело не происходило. И пускай поют — пока поют — ничего не набедокурят. Главное же для командира что? — Чтобы солдат был хоть чем-то занят, полезным, это конечно лучше, или бесполезным — хуже, но тоже сойдет, делом. Иначе — незанятый солдат — потенциальный преступник. А мне оно надо? таки мне оно совсем не надо. И командованию моему — не надо. И тем, кто над моим командованием, похоже, тоже не надо. Нас даже на привалы ставят вне населенных пунктов — чтоб не хулиганили. Бережет свое имущество Вайм, это хорошо. Похоже, и впрямь он собрать все земли хочет. Это хорошо. Всегда хотел повоевать за какую-нибудь Империю. Чтоб без всяких глупостей и условностей. Надо будет, наверное, попробовать все же тут карьеру сделать. Нравятся мне империи, есть такая слабость. За империю все ж и помереть не так страшно и обидно — вроде как — ты помрешь, а ОНА, империя — останется. Но, это еще будем посмотреть. Пока — нравится. Даже больше, чем за барона воевать.

К третьему дню повернули нас к югу — стали ходить слухи, что получившие прежестокий отлуп на перевалах валашские войска отходят на основную линию обороны, заползая щупальцами разъездов и летучих отрядов в наши тылы, всячески пакостя на южном фланге наступающей группировки. И нашу роту и отправили прямо с марша навести порядок и установить контакт с нашими свиррскими товарищами, которые наступать не собирались, но вели наблюдение, сохраняя по возможности контакт с врагом егерскими отрядами. Приречье уже как таковое закончилось, начались исконно валашские земли, и капитан Гэрт, выстроив нас, категорически не рекомендовал хлопать ушами и расслабляться. Тем более рядом уже предгорья — а горцы везде одинаковы — коварны и злобны. Тут нас уже никто цветами и свежим молоком встречать не станет. Ну да, нам не привыкать. Да и странно было бы, чтоб в горах что-то хорошее было. Горы — это всегда мерзко и плохо, а уж на войне и подавно.

Глава 10

Однако, рано я радовался. Еще полдня пути, причем по относительно безлюдной местности — и тут уже песни орали исключительно в прикладном плане, чтобы легче было идти. И уж наслушался я всяких песен — и про памятник старому монарху на главной улице, монарху, которому надо вернуться, вместе со своими генералами, и разогнать всякую сволочь, терзающую Отечество. И про вересковый цветочек, называемый почему-то женским именем... или наоборот, девушку называли вересковым цветочком? На последнем привале Коля выпросил у Виске его свисток, и, на удивление, вполне даже исполнил на нем мелодию на следующем переходе. Кажется, он ее играл и там, на дороге. Тогда все молчали, да и не до пения было — а сейчас начали подпевать, и вскоре орали, поймав кураж. Идиотская песня про то, как надо пьянствовать неделю напролет, выкатывая бочку за бочкой, потом неделю напролет поработать, тоже всем колхозом. Ну а потом, таким же манером, групповухой — пойти драться, и как один умереть в борьбе за это. Но, похоже, на всех кроме меня эта дичь произвела впечатление. Оказывается, это фирменная песня баронского полка 'Могильных Воронов'. Песня древняя, как говно мамонта, еще, говорят, с Прежних Времен каким-то демоном сумела сохраниться. Ну и все памятное время репутация у ее поющих была совсем не ангельская — проще говоря, пели ее всякие сволочи и дебоширы, которым деревеньку спалить или пленных перевешать — как в колодец плюнуть, чтоб не рыть другому яму.

И наложилось все это на репутацию нашего отделения, как отъявленной баронской поморози. Которых даже Верген сначала в штрафники списал, а потом, почему-то не расстреляв — вообще выгнал. То-то лейтенант с первого взвода меня на привале пытал — что мы все такого натворили, что даже Верген от нас решил избавиться. Надоел, и пришлось соврать, что сожгли целый городок в шутку, думали — смешно выйдет, а барону отчего-то не понравилось, как именно мы его спалили.

... — Не смешно получилось, наверное, что-то не так сделали. Или просто глубокоуважаемый барон, да продлятся его дни и слава, был не в настроении...

... — Он, знаете ли, господин лейтенант, такой, в общем-то, милый человек, наш барон... Добряк, можно сказать. Но, и на солнце бывают тучи — если он не в духе, то, знаете ли, шуток не понимает. Или не хочет понимать. Ну, а поскольку наш дорогой барон, отец наш, можно сказать, да продлятся... ну Вы в курсе... Так вот, он не только справедлив, но и добр без меры — потому не стал нас расстреливать, или хотя бы четвертовать, не смотря, что мы уже были в штрафниках... За что?

... — Ах, господин лейтенант, право слово, не хотелось бы вспоминать, сущая мелочь — ну, чуть-чуть переусердствовали с пленными, с кем не бывает... Так вот, наш барон, да продля... да-да, так вот — он просто, знаете ли, велел нас перевести служить куда-то подалее. Так и сказал 'С глаз моих долой убрать этих живодеров, не могу смотреть, что они творят!'. Шутил, конечно, батюшка наш, да продлятся...

Короче говоря, отстал лейт от меня, и больше никто не прикапывался, благо разговор краем глаза много кто слышал. Но репутация такая и закрепилась — оно может и неплохо. Меньше будут лезть воровать и с прочими глупостями.

* * *

Так или иначе, но до вечера марш шел неплохо. Да вот только едва мы переваливаем за невысокий пологий холмик, уже завидев у горизонта крыши городка, конечной цели нашего похода, как у меня начинает как-то резко шевелиться шкура на загривке. Дорога к речке, что в полуверсте впереди, идет с понижением, вокруг поля, красота — травка, птички, сено в скирдах, деревьев мало совсем — на много верст вокруг все видно, и ничего такого опасного. Даром, что земля уже вроде как 'своя', и идем мы походным порядком без дозоров, застав и охранений. Вокруг благорастворение и пастораль. А мне как морозом по коже, и с каждым шагом все сильнее. Словно секундомер тикает какой-то, с обратным отсчетом. И звуки все для меня пропадают, как через вату все слышно, и движения словно замедленные. Уже не думая, тяну из-за спины карабин, выкатываясь в сторону. По привычке вскидываю руку до плеча и растопыриваю пальцы — 'к бою, рассыпаться!' — хотя тут никто этого жеста и не поймет. И даю выстрел, неприцельно, в сторону ближайшей скирды. Для шума, как сигнал. Да все одно уже бестолку. Вижу, что не успевают среагировать впереди идущие, только начинают озираться непонятливо. Успеваю грохнуться на землю, как по нашей роте проходится нестройный вражеский залп. Пошло веселье — рядом грохается солдат из первого отделения, с пробитым горлом, дергается и булькает кровью, запах этот опять резанул, хорошо хоть в пыль впитывается быстро. Еще вражий залп, и еще — три залпа они дают, пока наши расчехляются. Я сам успеваю один раз уже ответить, и что меня радует — и мои тоже, все, или почти все, некогда смотреть. А потом понеслось. Стрельба с обеих сторон, да только — кроме моих — у остальных солдат по двадцать патронов всего, остальные все патроны в обозе, обоз перед нашим третьим взводом шел. Потому вскоре стрельба с нашей стороны затихать начинает — кто все выстрелил, кто экономить начал. Только мои все стреляют — у них патронов чуть побольше. Чуть успокоившись, оглядываю свое отделение — грамотно расползлись по неглубоким канавам вдоль тракта, стреляют так, что только гильзы летят. Ну, конечно, и фонтанчики от пуль тоже так вокруг нас скачут — а пока все живы и целы. Особенно порадовали селюки — не стреляют, ибо далековато для них, а Хумос еще и свои патроны россыпные в обоймы набивает и подает Саше с Арно. Молодцы, что сказать.