Собираю зеркала в одно. Душа переформировалась острыми шипами. Волосы вернули цвет, тело стройность, но в лице неуловимо что-то изменилось. И это зло мое... Моя ярость. Мое сумасшествие. Будьте осторожней, демоны сумасбродные.

Палач

Вспышка света на стали лезвия, и вот уже Палач стоит за спиной демона — пока еще Палач.

— Что ж, здравствуй, мой Судья — или я уже не могу называть тебя так больше?

Мрак, способный поглощать миры и души, космический лед навеки погасших солнц и звезды, трепещущими огоньками во тьме, далекие и манящие... давно я не видел тебя таким, Амалей, так давно, что и забыл, как это.

— Поговорим, Амалей? Мы не можем больше оставаться в стороне, равнодушными наблюдателями, Князь вовлек нас в этот странный и дикий танец, в игры тьмы и света, разрушения и сотворения. Да и был ли ты равнодушным наблюдателем, будучи Судьей? Каждому из нас придется выбирать... а возможно, ты уже выбрал?

Кто ты есть сейчас и чего хочешь, Амалей? Мне нужно это знать, чтобы сделать свой выбор.

Амалей

— Здравствуй, Глеф, — демон оборачивается, криво улыбаясь, — Больше не Судья, да, но мне ничего не стоит взять Обет снова, Силы знают, что я не сам его разбил... я даже могу включить это в следующий приговор Князя, как преступление против имущества Высших Сил, — усмехается шире. — Кому еще судить этот мир, как не демону, в чьей власти порядок вещей? Не тот, которым правит Князь — его стихия страсти... душа этого мира. Моя же — тело мироздания... и я могу сломать его, если поддамся страстям. Думаешь, я смогу остаться прежним в играх Князя? Если он научит мрак страстям... что будет с этим миром? — подходит ближе, заглядывает в глаза, — Знаешь, как сладка любовь, Глеф? — проводит пальцами по твоей щеке, задевая уголок губ... всегда таких холодных... твердых... Амалей уже забыл, можно ли их согреть и растопить...

Палач

Холодные пальцы сталью сжимаются вокруг запястья, улыбка лезвием скользит по открытой ладони демона.

— Сладка? — тихий смешок. — Это кому как, Амалей.

Отстраняется, ртутью выскальзывает, и вот уже на расстоянии шага — прямой и тонкий, как клинок.

— Как Палач я не могу больше оставаться твоим мечом — только Судья имеет право на Меч Правосудия. Но мир меняется, и меняемся мы вместе с ним... кто знает, останусь ли я Палачом в этом изменившемся мире?

Я не оспаривал твое право судить, даже когда ты отменил последний приговор Лордам. И никто не останется прежним в играх Князя. Пришла пора менять и меняться. Ты не ответил на мой вопрос, Амалей — чего ты хочешь сейчас? Судить? Поддаться страстям? Разрушать? Создавать? Чего-то еще?

Амалей

Амалей задумчиво смотрел на юношу... юношу, которому много веков... и часть из них они провели вместе... почти неразлучно.

— Я не знаю, чего я хочу. Но я знаю, чего я НЕ хочу. Я не хочу, чтобы был новый Суд. И не хочу, чтобы этот мир погиб. Здесь есть нечто ценное, что достойно сохранить. Любовь, радость, счастье. Я хорошо усвоил прошлый урок, я научился управлять страстями... посмотри, я вместо того, чтобы загнать их обратно в куклы или равнодушно дождаться, когда хаос истощит терпение высших сил... вместо этого я попробовал по-другому, и Равновесие было восстановлено... Не карающей рукой, а... более тонким воздействием. Это интересно, Глеф! Я раньше считал Князя безумцем, но я понял, как он правит лордами... это интересно... — в холодных глазах мрака зажглось пламя азарта. — Хочешь, я научу тебя тоже? — он скользнул за спину Палача, склонился над самым ухом. — Равновесие можно удерживать разными способами, необязательно быть холодным и беспристрастным, — руки Амалея обвили тонкую талию Палача, — Раньше мы учили друг друга иным вещам, но можно попробовать новые, — шепнул он ему на ухо, касаясь его губами.

Палач

Прикосновения мрака обжигают, как лед и огонь одновременно. Пламя, в котором тает лед и раскаляется докрасна металл... Что с тобой станет, если испытаешь на себе всю ярость черного пламени?

— Это интересно, — эхом с холодных губ. Пепельные пряди щекочут лицо Амалея и скрывают выражение лица его Меча, и неясно, соглашается Глеф со словами бывшего Судьи или отвечает своим собственным мыслям.

— Раньше я считал Лордов неразумными детьми, которые, будучи оставлены без присмотра, поубивают друг друга и разрушат собственный дом... теперь понимаю, что ошибался. Они яркие и легкие, тяжелые и холодные, злые, беззаботные и беспамятные, ведомые своими страстями... но, дойдя до края пропасти, они каждый раз останавливаются. И если кто-то все же срывается — они ловят, на самом краю, всегда на краю — но ловят. Они причиняют боль друг другу и себе — но разве это не то, чего они хотят на самом деле? Им больше не нужны ни Судья, ни Палач — они прекрасно справятся сами. И... я думаю, это хорошо.

Тонкие пальцы накрывают ладонь демона, слегка дотрагиваются до кончиков черных когтей. Глеф поворачивает голову — глаза в глаза, темное пламя и прозрачный горный хрусталь.

Хочешь, чтобы я остался твоим мечом, Амалей?

Амалей

Темные пальцы зарываются в пепельную копну волос, вместо ответа Амалей наклоняется, прижимается губами к холодным губам меча, он любит чувствовать этот холод... Глеф... такой бесстрастный и стальной... он может до бесконечности испытывать терпение мрака и теперь, без связывающего ледяного панциря внутри, это вызывает жадный трепет черного пламени. Руки ползут по гладкому шелку одежды Глефа, Амалей притягивает его ближе, мягко разворачивая к себе. Тонкое тело в его руках... тонкое, но только не хрупкое, в этом существе острая твердость стали... и ее нелегко расплавить... но как же влечет эта трудность задачи! Мрак настойчиво ласкает неуступчивые губы — откройся же мне... откройся...

Палач

Прохладные губы приоткрываются, впуская тьму и огонь, сталь вздрагивает под натиском мрака. Глеф отвечает на ласку, его губы тверды, и в поцелуе он так же безжалостен, как в схватке. Затем Палач — вернее, уже бывший Палач — отстраняется. Кончики холодных пальцев, едва касаясь, очерчивают контур губ демона, чертят линию от щеки к уху и вниз по шее. Задорная усмешка, блеск прозрачных — бесцветных — разноцветных глаз — то ли азарт, то ли что-то еще.

— Это следует понимать как "да"?

Амалей

Амалей смотрит на него и в глазах горят красные огоньки, он качает головой, ластится к прохладной ладони Глефа.

— Нет, — еле слышно, и уже громче, — Я хочу научиться отпускать... на свободу...

Палач

— Что такое свобода? — свист стали, ушедшей в замах перед финальным ударом, шелест ткани, стирающей кровь с лезвия, шорох ножен, принимающих в себя клинок после поединка. Задумчивые огоньки в светлых глазах.

Знаешь ли ты, мой Судья... нет, теперь уже бывший Судья, чем стану я, перестав быть мечом? Я — не знаю. Хотя ты прав, это тоже может быть интересным. Но для начала придется сломать и меч, и ножны... знаешь? И — хочу ли я, чтобы ты знал?

Пальцы Глефа оплетают запястья Амалея, губы — все такие же холодные — мучительно-нежно касаются ладоней демона.

— Ценю твой выбор, Амалей и надеюсь, что понимаю его. И... спасибо тебе. Иногда ты был безжалостен, но никогда — жесток. Ты многое взял у меня, и многое дал. Я не пожелал бы никому оказаться в твоей власти, но лучшей руки для Меча я не мог бы желать.

О да, Амалей, ты многое взял и многое дал.Смогу ли я теперь стать прежним? И — захочу ли?

Серебристый росчерк — как взмах шпаги. Глеф стоит на одном колене, опираясь на меч, словно рыцарь на старых полотнах.

— Возможно, я найду новую руку, достойную взять Меч. Возможно, я откажусь от возможности быть Мечом, изменю свою сущность и облик.

Серебристый росчерк — шпагу в ножны. Тонкий силуэт — серебряной гравюрой на темном металле ночного неба, в двух шагах от демона. Улыбка — тонкая, как новорожденный месяц, и такая же светлая.

— Наше время подошло к концу, Амалей, но это было хорошее время.

Амалей

Ты снова неуловимый... и как всегда непреклонный... твоя сталь не растаяла под моими руками. Ты целуешь мои ладони и у меня внутри что-то вздрагивает, и на секунду становится трудно дышать. Твои слова как всегда четкие и ясные, а я не знаю, чего я хочу... меня очаровывает внезапность и непредсказуемость. Льда Равновесия больше нет внутри... я мог бы его восстановить, но меня уже манит безграничная свобода... и я хотел бы подарить это ощущение тебе — тому, кто разделял мою участь несколько веков... кто был для меня самым близким существом. Я смотрю на твою идеально прямую фигуру... я не могу отпустить тебя вот так...

Я вдыхаю свободу полной грудью, наполняясь на миг восторгом — посмотри, Глеф, что это такое.

Мрак взрывается, разлетаясь на миллионы частиц черной пустоты... там, где только что возвышался черный крылатый демон, гуляет ветер. Вихрь собирается за спиной юноши, близко... опаляя горячим всполохом крыльев... сегодня мрак горяч... в его душе вертятся огненные протуберанцы вместо космического льда.

— Я не отказываюсь от тебя, Глеф, — тяжелые ладони ложатся на узкие плечи, огромные крылья накрывают, укутывают сталь в бархат. — Моя рука все еще готова держать тебя... если ты этого хочешь. Я все еще намерен служить Равновесию... но по собственной воле, без Обетов и Слов... Но... хороший... верный мой... — привлекает его к себе, прижимаясь щекой к пепельным прядкам, целует уголком губ, — Я редко... нет... я вообще не знаю, когда я еще воспользуюсь мечом. Ты же знаешь, покарать я могу и сам... а ты... ты... ты был нужен, когда я сам умел лишь разрушать до основания, гасить звезды... Теперь все изменилось. Я многому научился за эти века и у тебя... и у миров... Ты прав, мир меняется, и я хочу этих перемен. И для тебя тоже.

Палач

Мир, огромный и беспредельный, сейчас сужается до кокона крыльев мрака. Бывший Палач прикрывает глаза, позволяя себе насладиться неторопливым скольжением черного бархата по светлой стали клинка, теплым дыханием в волосах, горячей искренностью слов демона.

— Значит, я неверно понял тебя, Амалей, — лица Глефа не видно, но по голосу можно догадаться, что он улыбается.

— Кто говорит о каре? Меч не только головы сносит... меч рассекает путы зависимости, узелки сомнений, паутину страхов... А то, что тебе не так уж и часто приходилось обнажать меч во имя правосудия — разве это плохо? Я уже привык к своим ножнам, — со смешком юноша разворачивается, не разрывая объятий мрака, медленно пропускает сквозь пальцы прядь черных волос.

— Что будет нести меч — разрушение основ или разрешение оков — зависит от руки, его держащей... ну и от самого меча в некоторых случаях. Обет Равновесия не связывает нас более, и мне теперь необязательно действовать лишь по твоему слову — я не Палач, а ты не Судья. Может быть, мне понравится быть просто твоим мечом. Может быть, я со временем захочу стать чем-то другим... знаешь, теперь мне кажется, что необязательно ломать клинок, чтобы измениться... это может произойти со временем, постепенно. Может быть, чему-то я научусь у тебя — наши уроки друг другу были порой болезненны, но это в прошлом, а будущее — в наших руках.

Амалей

Бывший Судья улыбается, чуть грустно, ему больше нечего сказать. Решение принято, лед разбит... слов и так уже много сказано. Он снова целует холодные губы... благодарно... во всяком случае намерение было такое... но льда внутри больше нет, и мрак жадно ворочается, и руки уже сами собой лезут под одежду, крылья смыкаются крепче, начинают расползаться на отдельные сегменты.

Палач

Бархатом по стали — обещание блаженства. Языки темного пламени ласкают неспешно — впереди вся вечность. Нетерпеливые прикосновения когтистых рук к бледной коже — вечность на исходе. Почему у твоих губ такой соленый привкус?

Глеф увлекается и дает себя увлечь, жадно впитывает вкус, запах, ощущения — такие знакомые и в то же время совершенно новые. Прохладные узкие ладони чертят линии на груди Амалея — сталью по бархату. Лезвием по коже, обещанием и угрозой, тонкая грань между жаром и холодом, между наслаждением и болью. Между нежностью и... чем?

Амалей

Глеф касается его... касается сам... не изображает больше из себя ледяную статую. От контраста холодных прикосновений к горячей коже бегут сладкие мурашки. Кожа Глефа теплеет под губами — длинный раздвоенный язык демона мрака облизывает шею, когти торопливо расстегивают пуговицы на рубашке, огромные черные крылья превратились в змеящиеся ручейки мрака, бархатные и горячие, они забираются за ворот рубашки, скользят по пояснице над поясом брюк. Сердце Амалея стучит так гулко, что, кажется, от него слышно эхо.

Палач

Губами — осторожно и бережно — к сердцу. Бывший Палач смотрит внимательно и без улыбки, в его глазах сейчас отражается ночь, но разве испугать ночной темнотой того, кто сам — мрак? Мысли — тягучим темным вином, черной патокой, гранатовым соком. На губах сладко, горячо и остро — желания и свобода, страсть и неизбежность. Одежда поддается щупальцам мрака, белая кожа как будто сама льнет к живому черному бархату. На секунду Глеф застывает, прячет лицо в ладонях — то ли смешок, то ли всхлип, не разобрать.

Амалей

Кожа такая нежная, прохладная, как приятно ее ласкать, скользить по ней словно сотнями пальцев, растекаться всей своей сутью... но что-то не так... живой и уже такой теплый Глеф снова словно деревенеет... нет — скорее стальнеет... как-то отдаляется... и этот звук. Амалей вздрагивает, отстраняется... его крылья? ... это... мрак... все вернулось, он снова стал свободным и жадным до новых ощущений порождением мрака. Усилием воли демон собирает свои крылья... почти больно... озноб проходит по позвоночнику.

— Глеф? — тихонько спрашивает, бережно касаясь ладоней юноши, закрывающих лицо. — Я... я сделал что-то не так? Ты... ты... ты так... не хочешь? — наклоняется, пытаясь заглянуть в лицо.

Палач

— Не так? — юноша медленно отнимает ладони от лица, сейчас он как никогда более похож на человека, но в глазах и улыбке человеческого не осталось ни грамма — смесь растерянности, полудетского любопытства и нездешнего знания. — Все так. Все слишком так...

Кончиками пальцев от губ к губам — ближе и ярче самого глубокого поцелуя, а пальцы неожиданно горячие — слишком горячие для вечно холодного и отстраненного Меча — слишком горячие для человека. Серебристая ткань тлеет, расползается, обнажая тонкое гибкое тело. Кожа больше не кажется холодной — она обжигает, как раскаленный металл.

Амалей

— Слишком так? — демон усмехается, целует пальцы, облизывает сначала лишь мимолетно коснувшись языком, но потом быстрая раздвоенная черная полоска влажно пробегается по всей длине, забирается между пальцами, щекочет ладонь. Два колодца тьмы смотрят на юношу и в них разгораются алые огоньки.