Пламя юных сердец

воспитателем мальчика стал командир этого взвода гвардии старший сержант Василий Кривохижа. Он

и бойцы взвода оберегали Володю, сдерживали его попытки быть среди наступавших.

Однажды, проверяя ход оборонительных работ в 136-ом полку, командир дивизии генерал-

майор Бобров увидел Володю, укладывавшего мины вместе с сапѐрами в районе оборонительного рубежа

полка.

—

Кто этот "великан"? — спросил командира полка Уставщикова генерал.

—

Наш сын полка, — ответил тот.

—

Почему такого малыша зачисляете сыном полка? — сухо сказал комдив и приказал

позвать его.

Володя моментально подбежал к генералу и, лихо козырнув, по-взрослому представился:

—

Товарищ гвардии генерал-майор, по вашему приказанию прибыл гвардии рядовой

Владимир Вишневский!

—

Ну, здравствуй, товарищ Вишневский, — с тѐплыми нотками в голосе произнѐс генерал.

—

Здравия желаю, товарищ гвардии генерал-майор,— звонко отчеканил Владимир.

Генералу понравился энергичный и смышлѐный на вид мальчишка, и он приветливо сказал:

—

Сынок, подойти ко мне поближе!

Володя смело подошѐл к генералу. Он посадил его себе на колено и стал задушевно с ним

беседовать.

—

Знай, Володя, — сказал затем генерал, — солдатская служба на фронте — тяжѐлая,

трудная и опасная. Она не по твоим детским плечам. Может вернѐшься домой?

—

Нет, нет! Не отправляйте меня, товарищ гвардии генерал-майор, — умоляюще

произнѐс Володя. — Мне некуда и не к кому идти. Мама умерла, а отец погиб в бою под Житомиром.

Слова мальчика растрогали генерала Боброва. Посмотрев ему в глаза, полные слез, он тепло

промолвил:

—

Ну, пусть будет по-твоему. Продолжай служить в своѐм гвардейском полку. Но

помни, что гвардейцу плакать не положено !— затем, сняв его с колена, по-отцовски добавил: "Сынок,

береги себя, в пекло не лезь, делай все осмотрительно и осторожно!"

Увидев на Володе старую, не по росту одежду и обувь, генерал приказал командиру полка

Уставщикову: "Одеть и обуть сына полка Владимира Вишневского в новое, по росту и размеру

обмундирование. Также по приказу генерала старое ружье Володи было заменено новым автоматом.

Фронтовая обстановка, пример старших товарищей способствовали быстрому возмужанию

Владимира. Постепенно он расставался с мальчишескими привычками, стремился вести себя, как

взрослый бывалый солдат, проявлял большой интерес ко всему, что происходило в полку. Хотя он был

приписан к сапѐрному взводу, но его знал весь полк. Любили его за храбрость, общительность и вежливое

обращение к старшим.

Молодые бойцы относились к нему, как к младшему брату, те, кто постарше, будучи

разлучены войной со своими детьми — по-отцовски заботливо и нежно. Когда же они называли его

различными уменьшительно-ласковыми словами — Володя бывал недоволен. Как-то раз, не выдержав, он

обратился к бойцам своего взвода:

—

Я прошу вас не называть меня больше "Вова-Вовочка" и "сынок-сыночек"! Я же не

маленький!

—

Как же прикажешь тебя именовать? Может быть по имени-отчеству? А, кстати,

как тебя по-батюшке? — весело переглядываясь между собой, шутили бойцы.

—

Если хотите знать — меня зовут Владимир Александрович!

Пожилой сапѐр, подойдя к Володе, обнял его за плечи и сказал:

—

Хорошо! Теперь мы будем тебя называть Владимиром, наш дорогой сыночек.

—

Опять "сыночек"! — обиженно воскликнул Володя.

Раздался весѐлый смех и слова бойцов: "Не обижайся, Володя, мы же любя, подрастѐшь —

будем величать тебя Владимиром Александровичем!"

Владимир старательно овладевал сапѐрным делом. Он в совершенстве изучил устройство

противотанковых и противопехотных мин, как наших, так и немецких, мог умело с ними обращаться при

проведении минирования и разминирования. Ему было поручено проводить по этим вопросам беседы с

вновь поступающими бойцами пополнения, с чем он успешно справлялся.

Несмотря на то, что все сдерживали попытки Володи быть среди наступавших, но ему

удавалось всѐ же принимать участие в атаках на противника. Впервые это было в районе населѐнного

пункта Жабокричи, севернее города Тульчин, Винницкой области. Проделав вместе с другими сапѐрами

проходы в минном поле перед наступлением, он остался с бойцами стрелковой роты в траншее. С

появлением сигнальных ракет для атаки, Володя в числе первых выскочил из траншеи и с возгласом "Ура!"

бросился с ротой в атаку. Рядом и сзади него бежали бойцы, но вот он вырвался вперѐд. Достигнув

траншеи гитлеровцев, он бросил туда гранаты и открыл огонь из автомата ...»

Вскоре после того, как Владимир Вишневский был зачислен в 136-ой полк, и в 127-ом появился

свой сын полка. Пришѐл он в полк вместе с представителем партизанского отряда, который должен был

установить контакт с наступавшим воинским соединением для оказания ему содействия. Вот вкратце

этот эпизод: «На другой день после окончания боя в селе Охматов, мы с Середой и Овчинниковым

направились в штаб полка. На окраине села Сорокотяга, где находился штаб полка, мы увидели двух

наших полковых разведчиков Александра Щурихина и Шалву Бухсианидзе. Возле них стояли мужчина в

гражданской одежде с автоматом на груди и мальчик лет четырнадцати. Заметив нас, они подошли к

нам. И тут произошла волнующая сцена.

Мужчина бросился к командиру полка с радостным возгласом:

—

Костя!

Одновременно воскликнул и Середа:

—

Сашко!

Они обнялись, расцеловались и долго трясли друг друга в объятиях. Обернувшись к нам,

радостно-возбуждѐнный Середа представил незнакомца: « Это мой друг и давнишний боевой товарищ —

Александр Скляренко. Мы вместе служили конармейцами в одном эскадроне Первой Конной армии

Будѐнного.»

Поздоровавшись с нами, Александр Скляренко сказал:

—

Мы с Константином долгое время были неразлучными друзьями. Из одного котелка

ели, одну козью ножку поочерѐдно раскуривали, одну шинель стелили, другой укрывались. В конной атаке

всегда были рядом и друг друга выручали.

—

Всю гражданскую войну мы вместе провоевали, — продолжил Середа. Громили

деникинцев под Воронежем и Ростовом, гнали белогвардейцев до самого Новороссийска. В 1920 году

освобождали Киев от белополяков. Затем добивали барона Врангеля в Крыму. Но, к сожалению, здесь

Александр был ранен. С тех пор мы ничего не знали друг о друге.

Затем Середа спросил у Скляренко:

—

Кто этот мальчик с тобой?

Скляренко, положив руку на голову мальчика, сказал:

—

Это наш партизанский связной. Отец его погиб на фронте, а мать немцы

расстреляли.

У мальчика покатились слѐзы по щекам. Обращаясь к командиру полка, он тихим, просящим

голосом сказал:

—

Товарищ подполковник, возьмите меня в полк! Вместе с вашими бойцами буду мстить

фашистам за маму и папу, за других загубленных ими наших людей.

—

Возьми его, Константин, — попросил Скляренко. — Пусть он будет у вас сыном полка.

—

Как тебя зовут? — спросил мальчика Середа.

—

Борис Кравченко.

—

Пионер?

—

Был в школе пионером.

— Зачисляю Бориса сыном гвардейского полка. А комсоргу Овчинникову взять шефство над

ним , — распорядился Середа.

-Есть взять шефство над Борисом! — с готовностью откликнулся Овчинников,— у нас он

станет комсомольцем! — и, подхватив его за руку, повѐл к себе в батальон.

Поскольку Борис знал окрестные места и имел боевой опыт, полученный в партизанском

отряде, то вскоре оказался он у полковых разведчиков, с которыми участвовал во многих операциях, о чѐм

и говорится в рукописи неоднократно.

А потом мы узнали о Борисе ещѐ и из писем ко мне Комлечкова Петра Ивановича — бывшего

полкового разведчика 127-го полка, кавалера двух орденов Славы и многих других боевых наград,

почѐтного железнодорожника Украины:

"...B 42-ю гсд я пришѐл в июне 1942 года. Попал в 95 артполк. В его разведвзводе управления

прослужил до июня 1943 года, когда в боях на Курской дуге, в районе Прохоровки, ранили . В медсанбате

записался, что я из 127-го полка, где служила часть моих товарищей, с которыми ехал на фронт из

Сибири. Вылечился и направили в 127-й полк. В полку пробыл с августа 1943 по июнь 1944 года. За это

время в групповых поисках привели 27 языков . Вместе со мной почти всѐ это время во взводе были А.

Щурихин, Пѐтр Дубков, Ш. Бухсианидзе, Н. Гуляев, Паша Ленкин, воспитанник взвода Боря (его очень

любил Ваш отец ). Фамилию Бори не помню, звали мы его по имени, а иногда по отчеству — Калинович.

Это случалось тогда, когда ему выделяли всѐ вкусное из добытых нами трофеев. Борю все ребята любили

и, что говорить, баловали, всѐ лучшее отдавали ему, сыну разведвзвода. Даже когда меня ранило в июне

1944 года в Карпатах, я дважды из госпиталя в Ереване писал ему письма. А после этого Николай Гуляев

написал мне, что Бори по ранению нет во взводе...»

А Владимир Вишневский в 136-ом полку отважно сражался до конца войны.

Нам с братом не раз приходилось встречаться с Владимиром Александровичем, испытывая к

нему неизменно самоѐ искреннее уважение и душевное расположение. Повторю приведѐнные выше слова

москвича танкиста Г.Н. Кривова, полностью относящиеся и к киевлянину В.А. Вишневскому, и к

множеству таких же, рано мужавших в боях за Родину их юных сверстников: «Превосходное было

поколение!»

Володя Вишневский в конце войны .

Владимир Александрович Вишневский.

Рассказывает Любовь Дмитриевна Городилова

Перевалило уже за полвека с того дня, когда я, 13-летний мальчишка, услышал: "Война!"

Не могу словами передать всего, что творилось тогда в детской душе. Помню, как со

слезами провожал на фронт старшего брата, как надавала покоя недетская мысль: «А почему я не

там?» Это не осознанное ещѐ чувство подогревалось сообщением из газет о том, что идѐт набор юнг на

флот... И мы с Володей Балабановым, тоже шестиклассником, в 42-м году сговорились: «Давай, добудем

справку о здоровье ...» Пошли в железнодорожную поликлинику. Врач приняла нас серьѐзно. А после

проверки сказала: «Нет, вы не здоровы, ребята».

"Почему?" — недоумевали мы. А причина такого «диагноза» оказалась простой: сестра,

узнав о нашем намерении, сказала об этом матери, а та предупредила врача, по телефону.

А воинские эшелоны между тем шли и шли на запад через нашу станцию Богданович, словно

зовя нас туда же. Вскоре узнал, что несколько ребят с нашей станции пытались уехать на фронт, но

всех вернули.

«Попытаюсь в одиночку пробраться!» — затаился я. На следующий год, когда окончил

семилетку, тайком oт родителей, покинул дом и «зайцем» поехал на запад, в сторону фронта. Было мне

тогда всего 15 лет. Не предвидел всех преград, что могут стать на пути. И меня, и многих других таких,

как я, ссаживали с воинских эшелонов грузовых поездов, задерживали на станциях, направляли в детдом.

И все-таки-мне повезло. Летом 1944 года я «прорвался» далеко — под Тернополь. Бродил больше двух

дней возле одной стоявшей в обороне воинской части. Как попасть к командиру? На местного хлопца не

похож — не мог говорить по-украински. Но солдаты «пригрели» меня. А замполит, заметив

постороннего, как отрезал: «В тыл».

Направили меня в детдом. По дороге туда я сбежал. Оказался поблизости от аэродрома

около деревни Ольховцы. Опять часовые задержали меня, когда хотел попасть на аэродром. Тут уж мне

ничего не оставалось, как сочинить историю, что я сирота. Родители, мол, погибли ...

И видно — судьба: зачислили меня воспитанником 124-го отдельного батальона

аэродромного обслуживания.

Какой это был для меня радостный день!

Закончились скитания в прифронтовой полосе и начались будни, полные нелѐгкого и опасного

труда на полевых аэродромах. С первого дня уже был на подхвате — подносил ленты для заправки

пулемѐтов на истребителях, выполнял другие задания. Приходилось подтаскивать и пятикилограммовые

бомбы к боевым самолѐтам. И все это часто под бомбѐжкой и обстрелом фашистских самолѐтов,

которые проносились над полевым аэродромом на бреющем полете.

Вскоре, после того, как я попал в батальон, довелось испытать боевое крещение. Случилось

это так. Звено наших истребителей сопровождения вылетело на очередное боевое задание. Израсходовав

боеприпасы, возвращалось обратно. Только наши самолѐты совершили посадку — к ним направились

машины для заправки горючим. И вдруг в небе появились вражеские самолѐты (видно, привели их наши

лѐтчики «на хвосте»).

И началось! Быстро взлетело дежурное звено истребителей. Завязался бой над аэродромом.

Запомнился надолго тот дол» и час: июльская жара, треск пулемѐтных очередей, разрывы бомб в разных