Зверь лютый. Книга 35. Измена

Мне тоже пришлось развернуться. К нему — лицом, к недобиткам — спиной.

Один с перебитым позвоночником выгибается. Другому я мозги вынес, пол-головы нет, аж потолок забрызган. Третий кровью горлом фонтанирует. А вот четвёртый... с-с-сволота.

Не вставая с пола, держась левой за бок, правой махнул мечом. Мне по ногам. Ему пришлось тянуться, удар в падении. Лицом в пол. Но — достал. И — не понял. Удар хорош, но лёг на стержень вставки в сапоге. "Аппарат Елизарова". Я про это уже... Так этот гадёныш ещё и потянул! Разрезал мне пол-голенища!

Ну, я и врубил другой! С носка. И тут же присел: здоровяк мечом по горизонту на уровне плеча... как вертолёт пропеллером. Мало что не жужжит. И сразу назад, к стенке спиной. А я за ним, с полуприседа. У него правая с мечом налево ушла. И я ему правым — укол в рукав вдоль. И — повернуть. Он дёргает, клинок рукав шубы рвёт, но не отпускает. Он меня локтем в грудь. А я его — в шею. Левым клинком.

Идиот! "Плевательница" убрана в рукав. Так бы пукнул издалека, а так... коротким клинком...

Укол шёл через его правое плечо, и когда он меня чуть оттолкнул получился разрез на весь просвет внутренней яремной вены.

Ох-хренеть! Итить-поить-умывать!

Хорошо успел глаза закрыть. И — рот.

Из этой вены фонтан бывает метра в четыре. Выше, чем из сонной артерии. Гидроудар по физиономии. Гейзером по фейсу. А я не могу его отпустить! Отойти нельзя — правым клинком его правую удерживаю. В которой у него меч. Я отшагну — он мечом по кругу ударит и меня достанет.

Держать! Дерьмо жидкое.

Кровища хлещет. Пинками в ритме пульса. Прямо мне в лицо. За широт, на грудь, на рукава. Толчками. Помпаж. Мужичина дёргается, пытается правую освободить, потом — перекинуть меч в левую. Вроде, перехватил. Но всё мокрое, скользит. Повернуться не может. Повернуть ко мне меч остриём — не получается. "Фактор времени". Слабеет. Потом выронил. Глаза помутнели. Дрожь по телу пошла. Голова запрокинулась. Коленки задрожали. И подогнулись. Сполз. По стенке вниз.

Однажды, на людоловском хуторе над Десной, похоже сползала маленькая девочка, наскочившая на мою косу. Тогда мне это было... в диковинку. Но я быстро учился. И зарезал всё её семейство. Той же косой. Горбушей.

Теперь, с высоты многолетнего опыта человекозарезания, кровевыпускания и телорасчленения, могу компетентно утверждать: у той девочки давление было в норме. А вот у этого... гипертония. От адреналина и алкоголя. Поэтому — плещет и выплёскивает.

Сзади шорох. Факеншит! Да чего ж они такие живучие! "Отфутболенный" очухался, пытается до своего меча дотянуться. Лица не видно — всё кровью залито. Но тянется. "Головку держит". Ух ты какой... настойчивый.

Подскочил к бедняге, оседлал. "Огрызком" снизу по горлу — шарк. У нас так баранов режут. На скотобойне. Про сотне в день. Я ж — любопытный? — Напробовался до автоматизма.

Завалился, придурок, перхает. Тоже кровью... поливает.

Что ж ты, собака, делаешь?! Ты ж уже покойник! А всё гадить продолжаешь!

Зарезанный извернулся и насунулся перерезанным горлом на мой прорезанный сапог. Именно что на место разреза! И своим жидким дерьмом, в смысле: кровью, налил его по щиколотку.

Факеншит! Бараны гигиеничнее дохнут!

У меня на даче в первой жизни в садовом шланге такой мощной струи не было! Правда, недолго. Во, вентиль уже... закрутился.

А я кровищей залит... от мисюрки на голове до каблуков сапог. Сплошняком. В сапогах хлюпает. Всё мокрое, липкое, пахнет... Скользкое. Всё. На полу уже лужи стоят. И ещё течёт. Точно про царевну-лягушку: "озеро станет". Стало. Теперь, очевидно, поплывут по нему гуси-лебеди. В чужих кишках и мозгах.

Чуть не упал, поскользнувшись. Хотел "огрызки" вытереть — сухой тряпки не найти. Так и пошёл. Следы кровавые, руки-ноги в растопырку...

Глава 710

Да уж. Уелбантурил. Мокренько. И заелдырил. Кровопролитненько. Посаднику Ярославскому легче было — у него мокро да липко в одном месте. А у меня по всему фасаду. Головой тряхну — с носа капли летят. Не, не сопли, если кто так подумал. Ярославский до такого... не оконфузился.

Ваня, а есть что-нибудь хорошее? В твоём мокро-противном состоянии? — Есть! Ресницы пока не слиплись.

А, ещё! Можно пописать не снимая штанов и не рискуя опозориться — всё равно никто не заметит. Да и самому... однообразно: всё мокрое, липкое и холодное.

Судя по формам проявления моего чувства юмора... близость смерти произвела впечатление. На мои мозги. Или что там, у такого идиота как я, в черепушке болтается.

Сквозь дверной проём видно: на гульбище свет принесли. Надо глянуть.

Справа... да, прав, два трупа, один на другом. И отрубленная кисть руки с мечом в стороне. Рядом половинка мозга из прорубленной шапки вытекает. Неторопливо. Слизью.

Холодец заказывали?

Идиоты. Покущальщики. Идти на такое дело, на "Зверя Лютого", в простой шапке, без шелома... Так тебе и надо, одним придурком на земле меньше стало. Двумя. И там пятеро. Повышаем качество грядущей русской нации — семеро олухов уже не размножатся.

Слева... На верхней площадке теремного крыльца — моложский посадник. В исподнем и в испуге. Вокруг трое-пятеро из дворни. В аналогичном и со свечками. А мои где? — А, вижу. Внизу у крыльца Сухан какого-то мужичка за шиворот держит. Куртом пугает. Сунет мордой волку к морде и назад. И спрашивает чего-то. Потом снова.

Это он зря. Курт, конечно, очень многих людей умнее. И сила в нём какая-то потусторонняя. Но дразнить его не надо. А уж когда вокруг человечьей кровью так пахнет... Хотя правильнее — разит.

Подошёл к посаднику, клинок ему под бороду:

— Ну, Жирослав, сказывай. Как ты убийц ко мне подослал.

— Я... не... душою клянусь... не...

— Не лги. На твоём дворе. Твои гости. Колись, падла! Пор-рву! Загр-рызу! По косточкам р-разбер-ру! В сор-ртир-ре зар-рою-ю!

Я наступал на него, рыча, держа клинок возле его горла. Кто-то из дворни дёрнулся — пришлось клинки перекинуть. Левый к его горлу, правый — в сторону. Все отшатнулись. Замерли. Клинок весь в крови. И с рукава кафтана капает.

Шажок, другой... Пришли. Жирослав спиной в стенку упёрся.

— Не... господом богом... не знал... не пускал... не велел... П-правда.

Врёт? "Знает кошка чьё мясо съела". Знает, но не признает?

Я наклонился прямо к его лицу, оскалился, показывая кончики клыков. И поймал краем глаза движение во дворе.

Успел. Успел отдёрнуть остриё клинка от его шеи и, удерживая рукоять большим и указательным, ухватив остальными пальцами за рубаху, сдёрнуть в сторону. Сваливая на гульбище, падая сам сверху. Клинок скользнул по его скуле, оставляя кровавую полосу. А над нами, там, где только что была моя спина, задрожала, завибрировала в стене, брошенная со всей силы сулица.

— Лежать!

Метнулся к перилам гульбища.

Во дворе шёл бой.

В смысле: уже прошёл. Шагах в двадцати лежал воин в доспехе. С мечом на поясе, со щитом, в шеломе. Похоже — из посадниковой стражи. Во рту — топор Сухана. Ниже стрелки-наносья влево торчит топорище.

Все нормальные люди кидают топоры в вертикальной плоскости. Зомби — нормальный? Вот мы и расширили набор приёмов. Зомбизм прошёл — профессионализм остался.

Прямо у меня на глазах Курт догнал убегающего к воротам светловолосого парня, без шапки, в длиннополой одежде, с сулицей наперевес, вспрыгнул ему на спину, сбил в снег, резко рванул пастью за загривок...

Факеншит! Я же говорил, что князь-волка дразнить не надо!

Голова юноши, окружённая разлетающимися по сторонам длинными светлорусыми волосами, вращаясь на лету, перелетела ограждение гульбища, с коротким деревянным стуком ударилась о стену терема, упала на помост и закрутилась волчком.

— Ми... ми... Ми-и-итенька-а-а...

Жирослав, сидевший, прижавшись, у стены, негромко завыл и пополз на четвереньках к перевернувшейся, завалившейся набок, голове.

— Сын, что ли?

Я обернулся к стоявшему невдалеке столбом, очень похожему на оторванную голову, парню в шубейке на исподнее. Тот не отвечал. Пришлось сделать шаг и ткнуть ему в лицо так и не убранный в ножны клинок. Парень непонимающе смотрел на залитую кровью, блестящую, почти чёрную, сталь у него перед носом. Попытался отодвинуться. Перильца гульбища помешали. И он, неотрывно глядя на полотно "огрызка", с пенными капельками слюны в уголках рта, скосив глаза к носу, начал осторожно сползать на колени.

— А-е-е-о-йй. Е-е-е-ё. П... пле... племяш.... У-ю-ю-й... с-с-сестры евоной... о-й-ё-й-ох... с-сы... сынок.

— А сестра где?

— К-кто? Е-е-евоная? На... на жальнике. А... а батяня евоный... в прошлую зиму... в Новгороде... ваши... насмерть... А Митенька... уй-юй-юй... как матушка преставилась... сюда, к вую своему, к Жирославу, стал быть, Георгиевичу... а тот его... ой-ё-ё-ёй, как своего... сыночка родненького прежде помершего... а тута...

А "тута" — мы. "Зверь Лютый" собственной персоной. Из слуг государевых — самый наизлокозненный.

— Бери коня, скачи к суздальским. Скажи им: князь Иван, властью данной Государем, велит спешно идти на посадников двор. Быстро! Ну!

Пришлось дать ему пинка. Слетев, панически визжа, по ступенькам, воткнувшись в сугроб у подножия крыльца, парень "включился" и, неразборчиво вопя: "Коня! Коня! Твою мать!", кинулся к конюшне.

В городе, кроме местной стражи, с прошлой весны стоит отряд суздальских гридней.

На той стороне Волги, возле селения с выразительным названием Наэбаница (топоним очень устойчив, есть и на картах НКВД 1933 г.) под телеграфной вышкой сидит человек Точильщика. А в самой Мологе есть наши "доброжелатели". Отчего я знаю, что в суздальском отряде три десятка молодых бояричей из приехавших к Боголюбскому для присяги. Лет по 16-20. Серьёзно учить таких уже поздно, а отпускать ещё рано. Знаю и командира: Дяка. Знакомец мой по делам Киевским. Там был десятником. Нынче — сотник. Отслужит пару лет без провалов — шапку боярскую примерять можно.

Я про него знаю — агентура доложила. Посадник про мой визит знал — тоже агентура с пограничья. А вот Дяка — только приблизительно. Видимо, поэтому и увёл отряд в марш-бросок. Напоследок, перед прибытием высокой инстанции, проверить боеготовность подразделения. "Почистить пёрышки", "отрихтовать морды", "навести блеск". На завтра я планировал встречу с ним и его "орлами".

Стоят они на другом конце городка, затемно, вроде бы, вернулись со своих манёвров. Хорошо бы. Потому что я не понимаю кто тут против меня. Тысяцкий здешний — ставленник Боголюбского. За столом он был. А вот в спальню ко мне не ходил.

Нет, это не про то, о чём вы сразу, а про то... из-за чего я тут... в этом во всём... как эскадрон девственниц после дефлорации.

Тысяцкий, вроде бы, "наш", но, например, Даньслав в Новгороде не был тысяцким. А войском командовал. Ежели и здесь найдётся такой... шустрый, да поднимет на меня город... Или кто из придурков в набат ударит... Один-то вояка местный только что мне сулицу в спину метал. Жаль, только "плевательницу" взял, надо было "поливалку" прихватить.

Про пулемёт — позже. В "Циклоп" погрузили, а вот сюда, на "почестный пир", не принёс, поленился. Истины спецназа забыл: "Пот экономит кровь". Не пропотел прежде — не экономлю нынче. Снаружи — уже весь. В кровище. Пока чужой. Теперь бы и собственной не... расщедриться.

Запоминай, Ваня, в состав сервировки для застолья с аристократами следует обязательно следует включать ручной пулемёт. Без вилки для рыбы и ложечки для десерта обойтись можно, без пулемёта — нет.

По двору бегали полуодетые и полуобутые люди. Пара мужичков, бородатых и в шапках, но в подштанниках и босиком по снегу, сняли запорное бревно с ворот. Посланный мною парень, тоже в распахнутом тулупчике на белье, без сапог, шапки и седла, "охлюпкой", только недоуздок успел на коня накинуть, вылетел со двора, обнимая лошадиную шею, как девицу желанную.

А как же эти, убийцы мои несостоявшиеся, во двор попали? Ворота были заложены. Через калитку? А кони их где? Бояре пешком по городу не ходят. Значит, были коноводы. Значит, в семействах свежеубиенных уже знают. Что-то. О резне придурков "по-зверолютски". С подробностями. Страшными и ужасными.

Интересно: в вот прямо сейчас сочиняемых слухах я невинных убийц сырыми съел или сперва посолил и пожарил? Но что съел — точно. И очевидцы во множестве сыщутся.

Очень жаль, что не взял "поливалку" — подымут, подымут на меня город. В набат ударят. Как пить дать. А у меня четыре пульки в "плевательнице" осталось. Два "огрызка" за спиной да кольчужка под насквозь мокрой покрышкой. На аналогично промокшей подкладке. Ещё и сапог... чавкает. Зар-раза.

Ну-ну, Ваня. Ты чего, испугался? Носиком похлюпаешь? Сапогу в пару.

Фигня. У меня есть Сухан и Курт. И это меняет дело. Без пары десятков профессионалов нас не взять. А трем сотням местных мужичков... Умоюсь ещё раз кровью. Ихней. Приму душ на душу. И их умою. А потом, хоть на пепелище, хоть на погосте, построю. Заново. Как — мне решать.

* * *

"Человек, не уважающий другого, бессилен сделать ему добро" — Тагор? Вы, таки, правы.

Я не уважаю средневековых жителей. Изначально. Потому что они средневековые. Нет, есть некоторые, кто своими действиями доказывает право на моё уважение. Это люди в моём окружении. Следует не только думать о них, проявляя заботу, но прислушиваться к тому, что они сами думают. Есть ещё несколько. Достойных. Обладающие ярко выраженными талантами, которые отсутствуют у меня. Андрей Боголюбский, Кирилл Туровский, Илья Муромский... ещё пара-тройка. Да, пожалуй, и всё. Типовой абориген... вызывает отвращение, тоску, жалость... Не уважение.

Так я, по Тагору, и не собираюсь делать ему — его "добро". Потому что его "добро", ограниченное сытым брюхом до конца жизни и царством божьим во всё остальное время — не есть моё "добро".

* * *

— Сухан, брось ты их. Посмотри лучше за воротами.

Сухан, негромко беседовавший, стоя на коленях, лицом к лицу с двумя другими местными стражниками, тоже коленопреклоненными, со связанными уже руками, без мечей и шлемов, мягко катанулся, вставая на ноги.

И, резко махнув топором, одному за другим быстро разбил им головы, завершая каждый удар решительным рывком инструмента в сторону. Куски мозгов из развалившихся черепов полетели на снег. Следом густо плесканули волны крови.

— Ты чего?!

— Врут.

Человек ловит, в своём кругу, обман на невербальном уровне. Зомби делает это же, но на порядок качественнее — думать-то нечем, чувствовать ничего не мешает. Пост-зомби сохраняет предыдущий уровень восприятия. И восстанавливает уровень решительности пред-пред уровня. Вот, убирает источники лжи, очищает мир.

Похоже на мою Гапу. В части: видеть лжу. Правда, она дурней топорами не рубит.

Мда... С каждым ударом его топора качество грядущей русской нации возрастает... драматически.

Нет-нет-нет! Я не льщу себе несбыточными иллюзиями. Врали, врём, и будем врать. "Я иду — по ковру. Ты идёшь — пока врёшь. Они идут — пока врут".