— Нам туда, — объявляю я. — Всё правильно. Здесь развилка дорог. Здесь выход.
— Вы уверены?
— Да. — Не даю себе усомниться, как на экзамене, когда верный ответ уже пришёл в голову, и раздумывать нельзя, а то преподаватель решит, что ты плохо знаешь предмет. — Да, уверена.
Терн Харнет смотрит на меня — долго, испытующе. Потом, не отводя взгляда, негромко командует:
— Вперёд.
Один за другим его подчинённые исчезают в развилке мёртвого дерева, а я кусаю губы и молюсь всем богам, чтобы моё решение было верным. В конце концов на дороге остаёмся только я, Харнет и Раахан.
— Теперь вы.
— Ну уж нет, — неожиданно усмехается Раахан, — если мы вас, леди, тут одну оставим, нам ваш избранник при встрече уши надерёт. И прав будет. Так что пожалуйте вперёд. А командир всё равно при эвакуации замыкающим должен идти, чтобы отставших не было.
Он подсаживает меня, чтобы было удобнее влезть на развилку. Я чуть подаюсь вперёд, держась за ветку. Страшно, конечно, но я оборачиваюсь к тем двоим, что пойдут за мной, и говорю:
— До встречи на другой стороне.
И прыжок превращается в падение.
Где-то близко шумит река, и я рефлекторно делаю пару шагов, прежде чем догадываюсь посмотреть под ноги. Вот ты какой, костяной мост. Плотно пригнанные друг у другу берцовые и рёберные кости, позвоночные столбы — ступаешь как по булыжной мостовой. Перил не видно, края моста теряются во мраке, но сами кости светятся мёртвым фосфорным светом.
Мёртвым. Каким же ещё?
За спиной нарастает какой-то шум, пока вдалеке, я перехожу на быстрый шаг, потом на бег. Не оглядывайся, не оглядывайся, не оглядывайся. Это единственное, что беспокоит меня — и ещё страх оказаться слишком близко к краю. Я неплохо плаваю, но окунуться в воду этой реки мне совершенно не хочется.
Шум переходит в грохот, будто за мной пустилась в погоню конница. Мерный плеск воды далеко внизу уже не слышен, но начинает казаться, что в грохоте за спиной я различаю крик — это на разные голоса кричит мост, кричит от боли каждой своей косточкой, принимая тяжесть моего загадочного преследователя. Мёртвый? Да какой же он мёртвый, если ему так больно.
Кости по-прежнему светятся, указывая путь, но берег всё ещё неразличим, там только темнота.
Ещё один рывок — и мост вылетает из-под ног, как ковровая дорожка, которую кто-то дёрнул за край. Треск костей, ужас падения, и где-то за спиной — утробный рёв того, что валится сейчас в тёмную бездну вместе с остатками моста.
"Не знаю, кто ты и что ты, и почему решил защитить меня, но спасибо..."
Свободный полёт в полной темноте обрывается неожиданно быстро. Какая-то твёрдая поверхность словно бросается под ноги, я теряю равновесие и едва успеваю выставить вперёд руки. Открываю рефлекторно зажмуренные глаза и осматриваюсь. Мёрзлая земля без малейших следов надоевшего вереска. Металлическое ограждение, за ним — я бы подскочила, не сожри путешествие из волшебной страны в нормальный мир все мои силы — асфальтовая лента дороги. За моей спиной толпятся бойцы, я невольно их пересчитываю, как наседка цыплят. Восемь. Все восемь. Девятый — Дэй, обессилено привалившийся к стволу.
Треском помех взрывается рация, морозный воздух обжигает руки и лицо — непривычно после мёртвого безветрия сказочной страны. Я зачем-то обхожу кругом дерево с развилкой — разумеется, ничего не происходит. Да и дерево отличается от того: это самый обычный дуб, уж точно не собирающийся засыхать в ближайшие сто лет. И, конечно, рядом нет никакого намёка на узкоколейку. Получается, выход одноразовый, как и вход. Готова поспорить, что завал на дороге тоже исчез, как не было. Жалеть об этом я не собираюсь.
— Кто-нибудь знает, куда нас занесло? — спрашивает Дэй.
— Мы километрах в четырёх от лагеря, где ждали груз. Сейчас свяжемся с ними, чтобы прислали машину.
— Хорошо, — он облегчённо оседает на землю. — Очень хорошо, ноги уже не держат.
Я заставляю себя сделать несколько шагов и почти падаю рядом. Чья-то тень ложится на моё лицо — Терн Харнет садится на корточки возле нас.
— Хотел поблагодарить, пока не набежали любители расспросов. У вас странная работа, но вы хорошо её делаете.
— Не очень, — отзывается Дэй, — пропавшего водителя так и не нашли.
— Идеальных битв не бывает, — офицер цитирует какой-то древний трактат о воинском искусстве. — И пусть кто-то попробует вас упрекнуть.
— Вы что-нибудь видели при переходе? — спрашиваю я. И добавляю с видом эксперта: — Иногда бывают галлюцинации.
— Нет. — Он морщит лоб, честно пытаясь восстановить свои ощущения. — Нет, ничего такого, просто несколько секунд в полной темноте. А что, у вас что-то было?
— Ничего. — Мы с Дэем обмениваемся долгим взглядом. — Ничего, мы привычные.
— Значит, костяной мост действительно существует.
— Существовал, — поправляю я. — За моей спиной он осыпался.
— Верю, я ведь тоже его видел. Только успел проскочить до того, как за нами что-то погналось.
— Значит, это всё же была волшебная страна? — Я с наслаждением вытягиваюсь на спальнике. — И теперь вход туда закрыт.
— Жалеешь? — Дэй застёгивает "молнию" палатки, отсекая шумный лагерь. Теперь свет сочится только через маленькое окошко, затянутое мутным пластиком.
— Жалею, что не успела увидеть её живой. Слушай, а ведь ты действительно создал для нас дорогу.
— Не будем об этом, хорошо?
— Почему?
— Не хочу думать, что мы такое, раз тамошние странности нам подчинились.
Дэй стягивает майку и отбрасывает её в угол палатки. Мои пальцы чертят по его коже невидимый узор. Мы слишком утомлены для чего-то большего, чем простая нежность, но прикосновение — наш обязательный ритуал. Словно желание удостовериться, что мы не потеряли друг друга в лабиринте иллюзий и фальшивых зеркал. Если нам приходится засыпать порознь, я закрываю глаза, и представляю Дэя рядом. Однажды я проснулась в палатке одна, Дэй уехал ещё с вечера. Но у меня было чёткое ощущение, что пока я спала, в моё плечо вдавилась жёсткая прядь волос. Не моих, разумеется, мои убраны в короткий хвост и не рассыпаются живописно по спине и спальнику. Будто кто на плечо голову пристроил, да так и заснул. Впрочем, понятно кто.
Взвизгнула молния палатки, через порог перегнулся мужчина в форме.
— Я хотел спросить... — на автомате выпалил он, но через миг, когда его глаза привыкли к темноте, быстро добавил: — Извините.
Через тонкие стенки палатки до нас донеслись сначала его удаляющиеся шаги, а потом голос, который он честно пытался приглушить:
— Ну дают... У меня младшая дочка не старше этой девчонки. Узнал бы, что с кем-то путается...
Ему ответил второй голос, абсолютно нам незнакомый:
— Помолчал бы со своей дочкой, Леран. Странно рассуждаешь: как стрелять, так взрослые, а как трахаться, так дети.
Сейчас.
Рин.
С трудом удерживаюсь, чтобы не пересказать школьникам финал этой истории — пожалуй, будет чересчур.
Я не помню точно, когда пришло понимание, что мир изменился бесповоротно. Кажется, началось всё с того, что одна из посланных на разведку групп не вернулась в лагерь в указанный срок. Выждали день и выслали поисковый отряд. Из разведчиков нашли только одного: он сидел на берегу пруда в бывшем городском парке и увлечённо заплетал в косички ветви ив. О судьбе своих товарищей он ничего не мог рассказать по причине полнейшего безумия. Нестарый ещё мужик, прошедший войну и знающий, почём фунт лиха.
Вторым пугающим фактом стала выживаемость. Где это видано, чтобы при встрече с одним и тем же человек с боевым опытом погибал или терял рассудок, а вчерашний бухгалтер ухитрялся добить тварь? Слишком много было таких случаев, чтобы списать их на простую случайность. Стало ясно, что дело отнюдь не в умении сражаться. Воинские таланты, разумеется, не исключали проявления дара чистильщика. В Стэне, например, прекрасно сочеталось и то, и другое. Да и не стоит совсем уж сбрасывать со счетов армейскую подготовку.
Помню, Дэй учился как проклятый. Хватался за любого, кто мог хоть что-нибудь добавить к списку его навыков. Мрачный, покрытый синяками и ссадинами после бесчисленных спаррингов, пропахший насквозь оружейным маслом и железом. Подозреваю, я выглядела не лучше.
Потом стали формировать смешанные группы. Не хватало людей, никто так и не разгадал принцип, по которому беда обходила одних и выбирала других, иначе оружие вряд ли доверили бы подросткам и гражданским.
Тогда я недоумевала, почему медика-недоучку взяли в отряд. Собственные мотивы не отличались сложностью. Быть рядом с Дэем. Быть полезной. Куда уж проще?
И только потом поняла: я оказалась идеальным вариантом. Достаточно знающая для того, чтобы помочь раненому в полевых условиях, и не настолько опытная, чтобы мной нельзя было пожертвовать.
Вот только слов для того, чтобы рассказать об этом, я пока не знаю. А рассказывать надо. Надо, если мы не хотим однажды превратиться в легенду.
Взгляд вновь скользит по лицам парней и девчонок. Интересно, почему некоторые кажутся похожими на моих одноклассников? Или это просто кочующие типажи, которые в любом классе есть? Отличницы, юмористы, одиночки, безусловные лидеры, первые красавицы...
Вот этот мальчишка в камуфляжной куртке с чужого плеча, светловолосый, кажется, спрашивал, как можно стать чистильщиком.
— Вы может прийти к нам, когда вам исполнится девятнадцать, — говорю я. — Нельзя сразу выяснить, есть ли у человека дар, это получится проверить только на неисследованной территории. Будет довольно тяжёлая боевая подготовка. Первые рейды только в составе группы. Когда дать вам самостоятельность, решит командир. Он же попытается подобрать вам напарника — если до этого ни с кем в группе не сложатся партнёрские отношения. Если дар не проявится, вы можете остаться в армии.
— А напарник — это всегда друг? Или девушка? — тот самый светловолосый мальчик. Значит, я не ошиблась, именно он задал вопрос.
— Напарник — это... напарник, — неуклюже заканчиваю фразу я. — Человек, с которым вы понимаете друг друга с полуслова. Иногда такая связь возникает между давно знакомыми людьми, иногда складывается во время обучения.
— А если не возникнет?
Кажется, эта перспектива всерьёз его напугала.
— Такой человек остаётся работать в группе. Это не означает, что он непригоден для серьёзных заданий, просто его дар отличается. Группы в основном занимаются зачисткой крупных объектов, где может понадобиться военная сила, но отправлять рядовых бойцов слишком опасно.
Мы работаем несколько тоньше — как скальпель, вырезающий заражённую плоть. И для нашей работы не всегда нужно оружие. А ведь было время, когда мы тоже рисковали получить пулю в ответ...
...Местный наркоз отсекает боль, но отнюдь не ощущение, что кто-то копается в твоём плече как в собственном кармане. Доктор Ферманн сквозь зубы материт нехватку медикаментов, непонятные катаклизмы и обстоятельства, заставляющие девчонок хвататься за оружие. Вниз летят какие-то лоскуты и окровавленные клочки ваты.
- Ничего, могло быть и хуже. Прошла бы навылет — две дырки пришлось бы штопать. А выходное отверстие всегда больше входного.
- Вы правы, это радует.
Я делаю попытку рассмотреть рану, но раскладной стул подо мной вдруг взбрыкивает не хуже необъезженного жеребца, а земля уходит куда-то в бок.
- Тихо, тихо, - кто-то подхватывает меня, не давая упасть, - уже зашиваем. Почти всё.
Над ухом щёлкают ножницы, обрезая нить, шуршит бумажная упаковка бинта.
Я встаю, стараясь не шататься. Не хватало ещё упасть. Тоже мне, медик. Мир вокруг опять покачнулся, но руки, подхватившие меня теперь, я узнаю из тысячи.
- Ты как?
- Холодно, - отвечаю я и соображаю, что моя водолазка залита кровью и изрезана.
- Держи. - Дэй набрасывает мне на плечи свою куртку.
Следующее, что я запоминаю — тёмная внутренность палатки. Остатками водолазки, смоченными в тёплой воде, Дэй стирает с моей кожи подсохшую кровь. Не так уж её и много. Потом на меня со всей осторожностью натягивают безразмерный тёплый свитер.
- Это чей? — мимоходом успеваю удивиться я.
- Того парня, которого ты тогда из города вытащила. Сам принёс, когда узнал, что ты в переделку попала.
Дэй.
— А долго вы учились стрелять или драться? — это вопрос кого-то из младших.
— Не очень — обучение в практику переросло очень быстро, — я позволяю себе улыбку. — Я кое-что умел к тому моменту.
Рассказать, что ли, про опыт уличных драк? Или получится, что я хвастаюсь?
— А почему у вас такие длинные волосы? Это обычай?
— Нет, просто нам так нравится. Но вообще, если видите человека в военной форме, но без знаков различия, с какими-то фенечками, амулетами, неуставной причёской, то это точно чистильщик.
В зале смех. Конечно, не все из нас отличаются нестандартным внешним видом, есть и те, кто предпочитает не светиться. Стэн, например — такого параноика ещё поискать. Впрочем, в девяноста девяти случаях из ста его предосторожности оказываются оправданными, а подчинённые отправляются кто в медпункт, кто на тренировку — работать над ошибками.
— А можно автоматы посмотреть? — не утерпел кто-то. Конечно, принесли игрушку, а в руки не даём.
Я бы на месте этого пацана так долго не продержался. Приятно, когда молодое поколение бьёт твои рекорды.
— Можно.
Без Рин я бы с ними не справился, однозначно. Хотя бы из-за сломанной руки. Впрочем, в одиночку демонстрировать сборку-разборку такой толпе народу тоже тяжело, даже когда у тебя с руками порядок. А уж уследить за тем, чтобы никто не уронил железку себе на ноги и не прищемил пальцы... А, да, нужно будет потом оба автомата ещё раз проверить. Вдруг правда что-то из мелких деталек решат прикарманить, а то и случайно затеряют. Автоматы, конечно, учебные, но Стэн и за учебные голову открутит, невзирая на давнюю дружбу.
В общем, вывалиться из школы мы смогли только через час, когда все желающие уже натискались с воронёным железом всласть. Ещё минут пятнадцать пришлось вежливо отказываться от чаепития в директорском кабинете.
Асфальтированный двор встретил нас идеальной чистотой — опавшие листья были аккуратно сметены в кучи на газонах — и тишиной. После встречи школьников вновь загнали на уроки. Правда, боюсь, им теперь учёба в головы не полезет. Мне бы точно не полезла в их возрасте.
— О чем задумался? — Рин пристроила на плечо сумку, а я пожалел, что ничем не могу ей помочь. Скорее бы кости окончательно срослись.
— О детстве. — Я поднял здоровую руку и кончиками пальцев ухватил одинокий кленовый лист, отделившийся от ветки. — И о детях. Ты спросила, как зовут парня, который про кошку рассказал?
