In The Forest Of Dean

Она мысленно улыбнулась этому, мысленно поблагодарив Гарри за то, что он не стал все слишком усложнять и просить у нее объяснений, а вместо этого просто понял ее намерения и с уважением отнесся к ее внутренней борьбе.

Она хотела быть поближе к Гарри. Она хотела посмотреть, как пойдут дела, и она уже знала позицию Гарри по этому вопросу, которую он открыто высказал. Ее поцелуй с Гарри, когда они оба проснулись на его койке после нападения, должен был показать ему, что она заботится о нем и что она готова позволить близости между ними расти — что она заботится о нем больше, чем может себе представить. Но она все еще не могла избавиться от нервозности, которую испытывала из-за того, что поддавалась своим чувствам и позволяла их отношениям перерасти во что-то другое.

Она все еще ловила себя на том, что сомневается в этом, пока не заставила себя успокоиться и просто оставить все как есть — так что она оценила, что Гарри, казалось, интуитивно понимал и ее желание, и ее колебания. Он позволил ей просто быть самой собой и не торопиться, и вместо того, чтобы беспокоиться о том, что ей следует делать, она решила просто делать то, что считала правильным.

Пока он выздоравливал, Гермиона не разрешала Гарри дежурить по ночам и настаивала на том, чтобы он хорошенько выспался, чтобы процесс выздоровления протекал как можно быстрее. Из-за дополнительных защит и сигнализации, установленных Гермионой, а также из-за ужасной погоды ночное дежурство на самом деле не требовалось — хотя Гермиона все равно настаивала на том, чтобы брать 4-часовую смену каждую ночь, когда она сидела одна у входа в палатку до раннего утра. Это осталось невысказанным между ними, но они оба знали, что у нее были проблемы со сном после убийства похитителя на склоне холма.

После битвы она не сломалась, не заплакала и у нее не развились какие-либо серьезные симптомы ПТСР, но она часто видела пустые голубые глаза похитителя, когда лежала в постели и закрывала свои собственные. Она обнаружила, что сидение на холоде и созерцание бесконечной снежной бури помогло ей успокоить нервы и дало достаточно времени для медитации и отработки дыхательных техник, которые помогли ей осознать то, что она сделала. Она не оплакивала смерть того человека, кем бы он ни был, она не сожалела о случившемся и не зацикливалась на том факте, что оборвала чью-то жизнь. Вместо этого сильнее всего ее поразила ее собственная разбитая вдребезги наивность и осознание того, насколько жестокой и беспощадной была война. И как быстро она была вынуждена потерять последние остатки невинности, которые у нее еще оставались, чтобы выжить.

Вплоть до битвы на склоне холма ей удавалось обходиться небольшими жертвами и утрачивать лишь часть своей наивности. Она всегда понимала, что война — это тяжело, что события, происходящие во время нее, будут иметь долгосрочные последствия и оставят неизгладимые шрамы — она просто никогда до конца не понимала, что это значит. Она не понимала.

Но она этого не сделала.

Она нарушила контракт с инспектором минестерства и навредила Мариетте Эджкомб, она нарушала школьные правила, сбегала из школы после комендантского часа, играла со временем, подвергала себя и других опасности, нарушала законы, сражалась с пожирателями смерти в Отделе тайн и даже серьезно ранила других во время драки — но, несмотря на это, она всегда придерживалась довольно наивного и в чем-то детского взгляда на войну, в которой, как она думала, победит добро. Что каким-то образом все закончится хорошо, просто потому, что так должно было случиться.

Но не сейчас.

Гермиона почувствовала, как ее охватывает странное чувство, когда она смотрела на снежную бурю перед собой, думая о том, что она сделала, что она будет делать и что ей нужно сделать, чтобы пройти через это. Она больше не была ребенком. Этот корабль отплыл. Эта война изменила ее. Она всегда была серьезной, ответственной и прилежной, но сейчас все было по-другому. Это было холодное, бесстрастное принятие того, какой была ситуация на самом деле. Это было торжественное признание того, что даже если они победят, все уже не вернется на круги своя — что она не станет такой, какой была раньше. Эта война теперь была частью ее самой, она украла у нее время, ожесточила ее, она отнимала у нее силы и будет отнимать до тех пор, пока одна из сторон не падет — и она будет нести все это с собой, каждый шаг, каждое действие и каждую борьбу до конца своей жизни.

Она проводила много ночных дежурств, думая о Джинни и других сотрудниках ордена, которые все еще оставались в Хогвартсе, и задавалась вопросом, знали ли они, что их ждет, чего от них могут потребовать. Были ли они готовы к битве, к тому, чтобы пожертвовать частичками себя или отнять жизни у других. Она подумала о Роне и задалась вопросом, как бы он справился с этой битвой, и если бы она когда-нибудь увидела его снова, был бы он достаточно взрослым, чтобы действительно участвовать в войне так, как это было необходимо. Она чувствовала, как меняется ее зрелость. До сих пор она не понимала, что происходит. Гарри... он уже пережил это. Он видел, как умер Седрик, он видел, как Сириус исчез за завесой, его пытали круциатусом, и он постоянно так много терял. Она не была уверена, что все будут готовы, но решила, что так и будет, и находила некоторое утешение в том, что Гарри понимает ее чувства и что они вместе справятся со всем, что произойдет дальше.

Три раза за неделю, проведенную на склоне горы, она забиралась в постель Гарри после ночного дежурства. Когда это случилось в первый раз, она целый час пролежала на своей койке, не в силах заснуть и избавиться от беспокойства, которое охватило ее, когда она закрыла глаза и увидела только забрызганный кровью снег. На вторую ночь, уходя в палатку, она поняла, что не сможет заснуть, и ненадолго задержалась у койки Гарри, прежде чем сдаться и забраться к нему под одеяло. Когда это случилось в третий раз, она даже не пыталась сопротивляться, а сразу же забралась в его койку и прижалась к нему, чтобы согреться. Его ровное дыхание и присутствие успокоили ее беспокойные мысли и позволили уснуть.

В первый раз, когда это случилось, она выскользнула из постели до того, как Гарри проснулся, или, по крайней мере, пока он притворялся спящим, чтобы она могла сохранять самообладание и не покидать его постель без приглашения. Во второй раз, когда это случилось, она проснулась от того, что Гарри готовил для нее завтрак на кухне. Она не была уверена, как ему удалось выскользнуть незамеченным, но он никогда не упоминал о том, что она забралась к нему в постель без приглашения, и они довольно уютно позавтракали у большого голубого огня, прежде чем приступить к упражнениям.

Когда это случилось в третий раз, она проснулась в объятиях Гарри, он не спал и читал рядом с ней — одна рука лениво обвивалась вокруг нее, ее голова покоилась у него на плече, нога была закинута на его ногу, и она крепко прижималась к нему. Он легонько сжал ее, когда увидел, как легкий румянец заливает ее лицо, и то, что, как он предположил, могло быть небольшой долей унижения, судя по ее широко раскрытым и избегающим взгляда глазам. Он нежно поцеловал ее в макушку, прежде чем прошептать: "В любое время, когда захочешь, Гермиона", — мягко коснувшись ее волос. Она оставалась рядом с ним несколько долгих минут, наслаждаясь его теплом и позволяя своим мыслям блуждать, прежде чем, наконец, оторваться от него, подняться с кровати и начать готовить завтрак.

Когда она готовила завтрак, ее сердце бешено колотилось от недавней близости, и она почувствовала, как защипало в глазах от нахлынувших эмоций. Ее отношения с Гарри были одновременно самыми сложными и запутанными, но в то же время самыми простыми и успокаивающими из всех, в которых она когда-либо участвовала. Она никогда не смогла бы выразить ему словами, как много для нее значило то, что рядом с ним она могла просто быть самой собой — и не беспокоиться о том, чтобы что-то определить или решить. Все было в полном беспорядке, и все же Гарри был ее постоянным спутником, и возможность быть с ним так, как ей казалось правильным, когда им это было нужно, помогала ей сойти с ума и давала надежду. Хотя это заставило ее вспомнить слова Гарри о том, что, если они будут вместе, это сделает их сильнее, и ей становилось все труднее и труднее не думать об этом.

Когда наступило 14 декабря, Гарри был почти здоров, как обычно, их способность к заклинанию щита оставалась сильной, Гермиона научила Гарри накладывать заклинание разочарования, многочисленные синяки интересной формы у Гермионы зажили, и она решила, что пришло время двигаться дальше. В то утро она проснулась на своей койке, холод из палатки щипал ее за нос, и она мысленно застонала, мечтая о более теплой погоде. В начале декабря она знала, что будет холодно, где бы они ни аппарировали, поэтому решила перевезти их на северную скалу на востоке Шотландии, зная, что погода будет ужасной и обеспечит достаточное укрытие, как в их нынешнем местоположении.

Заставив себя подняться с постели, она быстро наложила на себя согревающие чары, похвалила свои невероятно толстые вязаные носки за их эффективность и принялась за завтрак. После того, как Гарри проснулся, они поели, согласились, что неплохо было бы аппарировать на новое место, и быстро собрали палатку. Когда они стояли на холодном горном склоне, Гермиона придвинулась к Гарри, он крепко обнял ее за талию, а она нежно положила руку без перчатки ему на шею. Она быстро окинула взглядом горный склон, прежде чем закрыть глаза и аппарировать прочь. Покидая гору, она чувствовала, что оставляет позади себя прежнюю "я" и движется вперед как более взрослый, измученный, твердый и, надеюсь, мудрый человек.

* * *

Громкий треск расколол воздух, когда они приземлились рядом с крутым утесом, обрывавшимся к Северному морю. Гермиона оставалась рядом с Гарри, положив руку ему на затылок, пока они оба быстро приседали и накладывали homenum revelio и заклинание быстрого обнаружения в радиусе 30 метров, прежде чем медленно встать и начать устанавливать палатку. Гарри и Гермиона отправились вместе устанавливать защиту, сигнализацию, заклинания обнаружения и чары. Таким образом, это заняло немного больше времени, но было безопаснее, и они договорились больше не рисковать, прежде чем уйти, став гораздо более воинственными в своем подходе.

К тому времени, как они оба нырнули в палатку, они дрожали, несмотря на многочисленные согревающие чары, а волосы Гермионы были покрыты снегом. Они оба выпили чаю, чтобы согреться, затем сделали небольшую зарядку, после чего по очереди приняли душ, пообедали и устроились каждый в своем кресле у особенно большого синего камина, чтобы почитать. Несмотря на то, что они были теперь южнее, чем раньше, стало холоднее. Вероятно, из-за влажности, предположил ее мозг. Из-за того, что они находились так близко к воде, дул пронизывающий ветер, а воздух был влажным от пронизывающего холода, от которого они, казалось, не могли избавиться.

После часа чтения она поймала себя на том, что украдкой поглядывает на Гарри поверх книги, а ее мысли возвращаются к их интимному поцелую на кухне. Когда они только сели за стол, она переплела свои ноги с ногами Гарри, а в последние несколько минут начала ерзать ими, чтобы согреться. Гарри, очевидно, заметил это и начал нежно тереться своей ногой в толстом носке о ее ступню, чтобы согреть ее ступни. Поначалу это движение казалось Гермионе добрым, приветливым и теплым, но чем дольше он это делал, тем больше это отвлекало, и теперь она обнаружила, что ее мысли блуждают по местам, которые все еще заставляли ее нервничать, и она думает о сдерживаемом разочаровании, которое испытывала всю неделю.

Прикусив большой палец, чтобы отвлечься, она снова заглянула в свою книгу и перевернула страницу, чтобы посмотреть на очень интересную — хотя сейчас не очень интересную — схему-инструкцию о том, как собрать зачарованную станцию для приготовления нескольких зелий. Она подумала о тепле ног Гарри, о том, как близко он был, когда они целовались, и какое тепло исходило от него. Она поежилась в своем кресле.

Блядь, этот холод бьет мне в голову, — подумала она и сильнее прикусила большой палец, пытаясь отвлечься. Очень холодно.... а Гарри такой теплый. Она не заметила, как начала нежно тереться о его ноги в ответ на его согревающие движения, и вместо этого теперь вспоминала ощущение его губ на своих губах.

Интересно, повторится ли это когда-нибудь снова... Я имею в виду, что с тех пор мы снова целовались, но не так. Это было... ну, это было что-то совсем другое. Легкий румянец залил ее щеки, когда она подумала об этом, о горячей настойчивости, возникшей между ними, когда он прижался к ней всем телом.

Она бы солгала, если бы сказала, что не слишком часто думала об этом поцелуе, хотя он часто приходил ей в голову. Она бы также солгала, если бы сказала, что не хочет, чтобы это повторилось. Хотя ей было интересно, как нечто подобное могло повториться. В прошлый раз это было вызвано их близостью, их волнением по поводу успешного применения защитного заклинания и нарастающим сексуальным напряжением — давайте будем честны, сексуальное напряжение все еще присутствует, подумала она. Несмотря на признанное, но игнорируемое постоянное сексуальное напряжение, сидеть в промерзшей палатке было не самой привлекательной атмосферой. Она снова поежилась. Очень холодно.

Через несколько минут ее блуждающий разум успокоился, когда она почувствовала знакомое покалывание от того, что за ней наблюдают, и ее взгляд метнулся вверх, к креслу Гарри. Его книга все еще лежала открытой перед ним на коленях, но он держал ее расслабленными руками, и он не сводил с нее глаз. Довольно сильно. Легкий румянец на ее лице потемнел, и она перевела взгляд с него на книгу, прежде чем осознала, что все еще держит большой палец в зубах. Отдернув его, она снова вздрогнула, прежде чем нервно взглянуть на него.

— Что? — спросила она, не в силах выдержать его пристальный взгляд, и вместо этого обвела взглядом его лицо, руки и книгу.

— Ничего, — медленно произнес Гарри, его голос звучал немного ниже, чем обычно. — Я подумал, не приготовить ли тебе горячего шоколада — ты, кажется, замерзла, хочешь немного?

— Да, это было бы чудесно. — Она улыбнулась ему.

Гарри медленно высвободил свои ноги из ее объятий и встал со своего места. Она вздрогнула, потеряв его теплые ноги, и прижала свои к груди, наблюдая, как он идет на кухню.

— Итак, — сказал он, доставая две старые кружки и оглядываясь на нее через плечо. — Читаешь что-нибудь интересное?

Гермиона покраснела еще сильнее. Она знала, что Гарри не был искусным легилиментом, но звук его голоса навел ее на мысль, что он каким-то образом может знать, о чем она думает.

— Вроде того, — ответила она, поворачиваясь на стуле лицом к нему. — Просто небольшая подробность о том, как собрать зачарованную станцию для приготовления нескольких зелий. Подумала, что это может пригодиться для приготовления запасных зелий.

Гарри налил свежескипяченной воды в магловскую смесь для горячего шоколада, которую Гермиона прихватила с их последней миссии по снабжению. Она была рада, что Гарри не возражал против его употребления — его было гораздо удобнее готовить, чем домашний или даже волшебный горячий шоколад, — и она была раздосадована, когда Рон пожаловался на то, что для приготовления горячего шоколада на пару у них в начале сентября использовалась сухая порошковая смесь.