Максимальная скорость у всадников была пониже, чем у меня, но драконы могли держать ее существенно дольше. А скрыться на безлесных западных склонах мне было особо негде. Особенно если учесть, что они лучше меня знали рельеф.

Мне вдруг подумалось, что лучшей идеей было бы лететь к городу. Там-то точно было где спрятаться. Хотя и вероятность случайно быть найденной была гораздо выше. А главное, рушился мой план сойти за дикого дракона. Она-то точно к городу не полетит. Но если бы меня стали ловить, значит, я за дракона не сошла. В этом случае терять было бы нечего.

На самом деле, оптимальной стратегией было бы взять меня в клещи в седловине перевала и попробовать загнать выше в горы, куда я не могла подняться без флогистонного прибора. Я продумывала план на такой случай: создать большой замкнутый экран, чтобы в нем был запас воздуха на пару минут, рвануть вверх — не вдоль склона, а просто по вертикали и попробовать уйти по баллистической траектории. План был не особо надежный, вся польза от него состояла в дезориентации преследователей. Драконы по баллистической летать не любят, хотя и могли бы.

Я прошла седловину примерно, как и планировала, в трех километрах от трассы и метров на пятьсот выше нее, и сразу ушла вдоль склона к северу, как это, скорее всего, сделала бы дракон, пытающаяся избежать огней. Погони не было.

Прямо подо мной было ущелье реки Ржн, перегороженное селезащитной плотиной. В десятке километров ниже по ущелью, где оно резко расширялось, сверкали огни большого, по меркам Долины, города, который также назывался Ржн.

Мне не хотелось снова подниматься, но отрог на северной стороне ущелья был слишком пологим. Огибая его по изогипсе, я ушла бы слишком в сторону города, так что я все-таки рискнула снова набрать высоту, чтобы быстрее пересечь его.

Когда огни перевала скрылись за гребнем, и локаторы должны были меня потерять, я прижала к телу ноги, увеличила скорость до максимальной и пошла со снижением вдоль склона. Мне хотелось остановиться, может быть даже сесть и перевести дух, но это было рискованно.

Я снизилась примерно до трех тысяч метров, ориентируясь по давлению в ушах. Потом я вгляделась в горизонт, где была видна цепь Закатных гор, выбрала точку пониже к северу от моего положения, сбросила скорость до скорости ветра, расправила ноги и полетела в выбранном направлении с небольшим снижением. По мере того, как я удалялась от гор, ветер не только становился ровнее, но и ослабевал. Настоящие драконы обычно ловят горные волны, крупные вихри, удаляющиеся на десятки километров от гор, но в темноте мне это было сложно.

Я быстро прошла над предгорьями. Внизу были видны огни деревень и освещенные дороги. Ночное зрение подчеркивало какие-то еще контуры. Некоторые, несомненно, были трассами маглева, берегами каналов и водохранилищ или рисовыми чеками, другие я с ходу интерпретировать не могла.

Полет чуть медленнее ветра над Долиной Смерти казался мне одной из простых частей маршрута, но на практике он оказался неприятным. Я постоянно боялась, что меня обнаружат, а я не могла это сразу заметить, ведь у меня не было не только транспондера, но и пассивного детектора локаторов. А лететь нужно было около двух часов. Несколько раз я делала разворот на 360 градусов, чтобы осмотреть горизонт — не вираж, а просто вращение по рысканию без изменения курса.

Еще я боялась, что Ккехн заснет и свалится с меня раньше, чем я смогу ее подхватить. Я периодически спрашивала ее, как она себя чувствует. Я догадывалась, что чувствует она себя не очень — она-то ничего не видела, кроме редких огней на земле. И она висела в напряженной неподвижной позе. Мои телекинетические усилия все-таки во многом были похожи на движения, да и ногами я могла пошевелить. Но она отвечала, что все хорошо. Потом я услышала, как она негромко повторяет что-то ритмичное на богомольском языке. Я спросила, что это. Она попыталась перевести:

— Мы играем во что захотим. Мы упали, и летим. И не знаем куда. До времени. Мы слепые по правилам игры. И только ветер свистит атональный мотив. Ветер назойлив, ветер игрив, он целует меня, он кусает меня. А тем, кто сам добровольно падает в Ад, глупые добрые духи не причинят никакого вреда. Никогда.

— Что такое Ад?

— Это в человеческих религиях, место, куда плохие люди попадают после смерти.

— А зачем туда самому падать?

— Насколько я понимаю, это миф о Сатане. Он был ангелом... добрым духом... Слугой Создателя. Но он восстал против Создателя и был сброшен с небес в этот самый Ад. И он соблазняет людей, чтобы они стали плохими и тоже попали в Ад. А песня, получается, про людей, которых он соблазнил, рассказав им, что они просто играют.

— Мы с тобой не просто играем.

— Я тоже надеюсь, что это не соблазн. Ты не хочешь отдохнуть?

— Хочу, призналась я. Но не могу. Мы не можем здесь сесть.

В долине было опасно не только садиться, но и снижаться. Драконы обычно пересекают ее на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря, выше коридоров малой авиации. Опустившись ниже, я могла привлечь внимание не только УВД, но и фермеров. Драконы, что греха таить, иногда таскают овец и телят (они и со взрослой коровой могут справиться, но им хватает ума не нападать на добычу, которую не позволят съесть), поэтому многие фермеры имеют локаторы. Причем локаторы, предназначенные для обнаружения не транспондеров, а молчащих объектов вроде меня.

Конечно, матерящаяся фермерша с арбалетом, пусть даже верхом на драконе — это совсем не то, что полиция с блокирующими магию амулетами. Но ведь, разглядев меня, она первым делом полицию и вызовет! Даже если я смогу от них спрятаться, советник и ее хозяева могут получить сведения о том, где я, а значит и предположить, куда направляюсь.

Наконец я приблизилась к безлесным предгорьям Закатных гор. Их склоны и причудливые останцы у вершин были сформированы ветром, а не водой, поэтому даже контуры в ночном зрении выглядели фантастически. Мне все время хотелось увеличить скорость, но драконы так не делали, а значит это могло привлечь излишнее внимание тех, кто видел меня на локаторе.

Почему-то по мере приближения к линии хребта я нервничала все сильнее. Я пересекла седловину выбранного мной перевала, и вскоре огни поселений в Долине исчезли. Я прижала ноги к телу и рванула со всей возможной скоростью.

Местность на запад от Закатных гор не имеет общепринятого названия. Жители Долины Смерти называют ее Закатной пустыней. На картах графства К!внх она обозначена как часть одноименной дельты, хотя ни в каком смысле таковой не является. В долине Гтзн ее называют Йннр, что на их языке значит просто пустыня.

С орбиты или из аэробуса она выглядит жутковато, как обугленный шрам на теле планеты. Камни и скалы покрыты темно-коричневым налетом, так называемым пустынным загаром. С высоты видны какие-то структуры, различимые по плавным изменениям оттенков загара, не похожие ни на дюны песчаных пустынь, ни на долины и водоразделы более влажных регионов. В телескоп можно увидеть изъеденные ветром причудливые скалы, иногда похожие на разрушенные колонны или развалины крепостей и зданий. На малой высоте я здесь никогда не летала. Даже на курсы по выживанию нас сюда не вывозили.

Единственное, что нам полезного говорили про эти места — если не можете улететь с места аварии, найдите или соорудите из обломков убежище от ветра и солнца и попробуйте начертить что-нибудь на поверхности. Почва пустыни состоит из песка и камней. Ветер уносит песок, но обычно не может унести камни, поэтому они накапливаются в верхнем слое почвы и покрываются пустынным загаром.

Большие площади покрыты мелким щебнем, и, если снять верхний слой, откроется светлый песок, лишенный загара. Даже простая геометрическая фигура размером в несколько дюжин футов должна привлечь внимание спасателей. А если есть силы, то можно и что-то содержательное написать.

Садиться здесь было безопасно в том смысле, что никто не мог бы нас сдать в полицию. Но совсем не хотелось. Мне казалось, что лучше преодолеть как можно большее расстояние за ночь и достичь, если получится, более гостеприимных мест. К тому же, можно было представить, что кто-то в воздушной полиции не стал сразу поднимать тревогу, увидев над перевалом или долиной подозрительного дракона, не похожего на дракона, а доложил начальству или сразу хозяевам советницы. А значит, погоню за мной могли отправить когда угодно. Тоже причина как можно скорее убраться как можно дальше.

Но я не могла все время лететь на полной скорости. Через пять минут я замедлилась так, чтобы расход маны сравнялся с темпами ее накопления.

Я видела звезды, а потому не могла заблудиться. Я держалась примерно на той же высоте, на какой пересекала долину, чтобы сопротивление воздуха было поменьше, но и не рисковать флогистонным голоданием. Ккехн тоже, вроде бы, держалась, только время от времени бормотала свои человеческие песни. Я опасалась развлекать ее разговорами, нас учили не отвлекаться во время полета.

Впрочем, нас также учили заниматься в полете посторонними делами, даже специально. Космонавтам без такого не обойтись. У нас была игра, вроде регби, только в воздухе. Надо было командами таскать мяч и закидывать его в ворота, а другая команда должна была у нас его отобрать и закинуть в наши ворота.

Поскольку я видела звезды, я не могла не только заблудиться, но и потерять счет времени. Надо было только не забывать, с какой скоростью я лечу, и как это влияет на положение звезд. Нас учили ориентироваться в таком полете. Конечно, я не могла вести точное счисление. Но дезориентация мне не грозила.

Через пять часов характер местности стал меняться, я увидела песчаные дюны, солончаки и сухие русла. До рассвета было полно времени, но Ккехн вдруг сказала, что ей нужно в туалет.

Я начала искать место для посадки, сразу с перспективой, что оно превратится в место дневки, и нашла еще один повод сделать остановку: у кустарников на солончаке я увидела небольшое стадо животных. Это выглядело как знак небесных духов. Или шутка временной петли?

Вскоре я нашла скальник, вытянутый с востока на запад и слегка изогнутый выпуклостью на юг, так что большую часть дня он защитил бы нас от солнца.

Первую посадку я сделала в нескольких сотнях метров на восток от места нашей будущей дневки, у подножия невысокой дюны. Ккехн сделала свои дела и закопала результаты, объяснив, что рлаши на Аккио так делают.

Потом я отнесла ее к подножию скальника. Камень был изъеден ветром и песком, поэтому у основания было одно из самых узких мест, над которым скала нависала карнизом.

Ккехн слезла с меня и легла на бок, с явным наслаждением вытянув все конечности. Я сказала ей про джейранов. Она сказала, что ей, конечно, будет страшно одной, но поесть тоже хочется. Я оставила мех с водой и термос с квасом. Она предложила мне взять острогу, но против джейрана она была совершенно бесполезна. Я взяла топор, на случай если добычу придется добивать, и полетела.

Мои навигационные умения меня не подвели. Я легко нашла тот солончак. Я выбрала не самое крупное животное, в надежде, что она окажется подростком. Убивать мать с детенышами в сумке мне совсем не хотелось, а разглядеть состояние сумки сверху я никак не могла. И я не помнила, когда у них сезон размножения.

Я прошла немного в стороне от стада на высоте около ста метров. Они, несомненно, меня видели, и я была достаточно похожа на дракона, чтобы они забеспокоились. И начало моего захода было похоже на тактику драконов, поэтому они бросились врассыпную.

Добычу такого размера драконы просто хватают ногами и поднимают в воздух. В пикировании я легко могла бы нагнать джейрана, но вряд ли смогла бы превзойти ее в маневрировании. Я подлетела на расстояние около двадцати метров, на котором была уверена в надежности своего телекинеза, подбросила будущую добычу в воздух и воткнула в землю головой. Это гораздо опаснее, чем удар спиной, которому я подвергла охранниц и советницу. И сработало, как я рассчитывала. Когда я приземлилась и подбежала к добыче, пульса у нее не было. Как любит говорить командир, успех операции превзошел все ожидания.

Охотники рекомендуют первым делом слить кровь, но у нас было не так уж много воды, поэтому кровь была для нас едва ли не ценнее мяса. Я закинула тушу себе на спину, взяла ее ноги своими руками и быстрее полетела к стоянке, чтобы кровь не успела свернуться.

Идея выпить крови не вызвала у Ккехн отвращения. Как она сказала, у рлаши это угощение для детей, правда, в человеческих колониях не особо доступное.

Дальнейшая обработка добычи превратилась в проблему. В быту я потрошила только рыбу, даже перепелок и хомяков всегда покупала уже разделанными. Да и не очень-то много я сама готовила, когда поступила в Центр.

Нас учили разделке на курсах по выживанию, но не особо уделяли внимание вопросу, как в полевых условиях защитить мясо от соприкосновения с землей. Просто советовали помыть от песка — и от содержимого кишечника, если его случайно разрежете — перед едой. Наша проблема состояла в том, что расходовать на мытье пресную воду было преступной глупостью, а никакой другой воды не было.

Под скальником подходящих в качестве разделочного стола камней не нашлось. Впрочем, заниматься этим возле места предполагаемой дневки не стоило: запах крови мог привлечь падальщиков, а то и дракона. Птицы просто воняют и шумят, а что делать с драконом, я даже и не знала. Правда, они сами не пользуются телекинезом, ни для охоты, ни в драках. Хотя, по сути, это то же самое заклинание, что и полет. Но даже без этого... Обычно дикие драконы просто избегают дркнз, но если она будет видеть, что нас мало и знать, что у нас есть мясо...

Я видела в нескольких сотнях метров плоский камень, который мог нам подойти. Я взяла с собой Ккехн, чтобы она могла помочь, и мы перелетели туда. Но на камне было много песка, да и сам он довольно сильно крошился. Мое ночное зрение не особо помогало. Ккехн спасла положение человеческим телефоном, у которого был режим фонарика.

Ккехн предложила, что она подержит тушу на весу, так что я смогу снять шкуру и расстелить ее на камнях. На этом этапе меня постигла первая крупная неудача: нас учили, как проводить разрезы, чтобы снять шкуру одним куском, но у меня это не получилось.

Потом добычу надо было выпотрошить. Тут была еще одна даже не то, что проблема, но обстоятельство, которое могло превратиться в проблему при моем уровне навыков.

У джейранов есть уникальный орган, благодаря которому они могут пить соленую воду и питаться солеустойчивыми (а значит, как правило, насквозь просоленными) кустарниками. В животе, под самой брюшиной, у них есть два парных пузыря, заполненных жидкостью. Это не совсем чистая вода, она выделяется почками и поэтому немного попахивает мочой. Но все-таки в благоприятных условиях там может быть около литра пригодной для питья субстанции, что было сопоставимо с нашим запасом воды. А достичь западных границ пустыни, где были шансы найти пресную воду, мы могли только к завтрашнему утру.