Четыре грани 3.1

Кроме родного дяди и надсмотрщиков на рабском аукционе, остальные 'враги' были пока что слишком абстрактным понятием (потому что даже Мартин Караскет, постоянно цепляющийся к нему по поводу и без, не казался воплощением настоящего зла), но Рени точно знал, что им несдобровать...

Юноша облизал пересохшие губы и сглотнул, пытаясь понять, что с ним. Однако разумного объяснения не находилось. Ему не было страшно, наоборот, все происходящее казалось правильным. И то, что на какое-то мгновение он оказался ослеплен вспышкой дикой боли в голове, после которой кровь вдруг быстрее помчалась по жилам, и особенно то, что сдавивший грудь стальной обруч наконец-то лопнул, высвободив нечто, затопившее мятущуюся душу ледяным спокойствием...

И снова что-то неуловимо изменилось вокруг...

Чем больше вглядывался Рени в развешенные по стенам холсты, тем больше у него создавалось впечатление, что они оживают перед его мыслимым взором в его одурманенном мозгу.

Он уже слышал, правда, будто откуда-то издалека приглушенный лязг оружия, звон скрещивающихся клинков, треск ломающихся копий, предсмертные вопли боли, страха, отчаяния, яростные призывы к атаке, надсадное ржание и хрип коней, смешавшиеся в дикую какофонию, буквально взорвавшую мозг...

Закрыв уши руками, он крепко зажмурился, упал на колени и тоже закричал, пытаясь отгородиться от всего этого кошмара...

Сражения, турниры, раздирающие душу тризны и победные пиры, битвы, атаки, отступления, похороны павших и снова самая гуща битвы, где невозможно разобрать, кто на чьей стороне... Всюду кровь, смерть, сломанное в пылу битвы оружие, трупы людей и лошадей, копоть и гарь горящей под ногами почвы, топкая жижа коварных болот и буреломы непроходимой чащи... дикий голод и холод, пробирающий до самых костей, мучительная жажда, иссушающая внутренности, и бредовый жар, выжигающий воздух в легких... Горечь поражений и пьянящая радость побед выигранных сражений, счастье остаться в живых и снова клокочущая внутри ледяная ярость и желание убивать врагов. И ни капли сомнения в необъяснимой ненависти — просто сводящая с ума жажда чужой крови, чтобы насытиться ею, захлебываясь и безжалостно топя своих врагов. Сильным рукам подвластно практически любое оружие, да и сжатые кулаки могут крушить чужие челюсти, снося бесполезные шлемы, и прогибать грудные клетки, вбивая в них доспехи и кольчуги, и повсюду слышится хруст чужих конечностей, ребер и свернутых шей...

Собственная кровь шумит в ушах и застилает глаза багровым туманом, но не дезориентируя, а наоборот, даря замораживающее душу, лишающее сомнений спокойствие и обостряя зрение, чтобы четко видеть, как умирают его противники. И успеть удивиться, отчего так медлительны враги, пытающиеся уклониться от сокрушительного удара... Замершее время делает воздух густым и плотным и мешает остальным, но только не ему. Его движения, отточенные ежедневными тренировками, скупы, стремительны и убийственно молниеносны. Пульс стучит дробным перестуком копыт вырвавшегося из загона табуна по весне, когда пьянящие ароматы отходящей от зимнего сна земли и дурманящих первоцветов заставляют сходить гордых свободолюбивых животных с ума и мчаться к самому горизонту, словно проверяя себя на выносливость и доказывая, что готовы жить дальше...

А потом снова был ставший уже почти родным шатер и умиротворяющая пляска языков пламени на углях....

Рени стер ладонями ледяную испарину, невольно радуясь, что все это ему лишь привиделось... В изнеможении закрыв глаза он глубоко вздохнул и... снова очутился в портретной галерее...

Головная боль нарастала и становилась почти невыносимой, мышцы сводило судорогой, но он настырно продолжал всматриваться в старые портреты, стараясь (раз уж его упрямо заставляют пройти этот путь), запомнить и унести в своей памяти как можно больше. Ренальд теперь чувствовал эмоции каждого, почти теряя себя, на какое-то время становясь теми, кто был его родней, чьи портреты видели его глаза. Их знания и умения, словно вспышками на какой-то краткий миг отпечатывались в его сознании, будто выжженные там каленым железом... И тут же перед мысленным взором вставали лица совершенно незнакомых людей, корчащихся от боли, бессильной ярости, жгучей ненависти, липкого страха, и явного желания убить... Наверное, это те, противники, которых его родичи планомерно уничтожали...

Перед Рени сейчас не стояла дилемма — кто прав, а кто виноват. Защищают ли они то, что считают своим, или пытаются отобрать чужое, чтобы вернуться домой с законной добычей по праву сильнейшего... Чужие судьбы, ошибки, деяния, подвиги... но это его кровь и в нем живет частичка каждого из этих людей, давно ушедших за грань. Благословляли ли их Всевидящие на все это... или, наоборот, прокляли...

Для него это уже не имело значения. Он уже провинился перед своими богами, нарушив заповеди и вкусив запретной любви с замужней женщиной и мужчиной... Наверное, ему все-таки действительно, по примеру Аслана, лучше уповать на Великих Духов, более снисходительно относившихся к плотским утехам, не видящих ничего ужасного и постыдного в таких порывах, и даже благоволящих к тем, кто испытывает истинные чувства...

Но сможет ли он контролировать эту ярость и силу, что пробуждались в нем — наследие его далеких предков, по какому-то недоразумению доставшиеся ему? Он не был уверен...

А потом все снова слилось в какой-то сплошной калейдоскоп походов, сражений, привалов, побед, поражений и снова побед. Но до безумия хотелось вырваться из обступившей мглы, где повсюду чудилась смерть, и вернуться к солнцу, в уют гостиной небольшого замка с башенками, выстроенного из белого камня, к голосу матери...

Нет, лучше не к матери, а той, кто стал всего дороже, ради кого он сумеет сдержать и контролировать проснувшегося монстра, готового убивать... Или умирать, лишь бы ОНА продолжала считать его своим Солнышком...

Время замедлилось, воздух загустел, не давая двинуться с места, очертания стен в галерее родового замка будто поплыли перед глазами, и заложило уши, почти так же, как тогда под толщей воды в реке, в которой он чуть не утонул этим летом...

А потом — бездонная оглушающая чернота, темнее самой непроглядной ночи, и абсолютная апатия, когда кажется, что все органы чувств просто атрофировались... Но это уже не страшно, потому что ледяная ярость угомонилась, собрав кровавую жатву...

Постепенно мгла отступила и последняя картинка, которую хоть и довольно смутно помнил Рени, прежде чем отключился окончательно перед тем как в шатер пришел мастер, была умиротворяющей.

Холодный ветер, трепавший одежду и рассыпавшиеся по плечам волосы, приятно остужал кожу. Серое небо казалось, опустилось совсем низко, и можно было достать рукой проплывающие мимо влажные облака.... Но на самом деле, это он оказался слишком далеко от земли, на небольшом плоском уступе высокой горы. В трещине серовато-бурой стены скалистой породы, защищавшей сейчас его спину от ветра, удивительными звездочками распускались эдельвейсы...

Красиво...

Рени ни разу не был в горах и поэтому сейчас с таким восторгом и удовлетворением глядел на раскинувшуюся до самого горизонта Степь, на краю которой притулились два замка, казавшиеся совсем игрушечными. Тот, в котором он родился, и тот, в котором нашел свою любовь... Каким образом все эти объекты оказались смещены с географической точки зрения со своего законного места пребывания, он не понимал, потому что такого просто не могло существовать в природе. Аслан всегда удовлетворял его жажду к знаниям, поощряя пытливый ум и подсовывая каверзные задачки по стратегии и тактике ведения боевых действий, считая, что парню это должно быть интересно. И давал рассмотреть атлас с картами всего Энейлиса и подробнейшие — его собственных, пограничных с родичами-варварами земель. Но почему-то сейчас Ренальд принял как должное это несоответствие физическим законам. Но это все то, ради чего он сможет снова разбудить в себе страшную силу, которую почти невозможно контролировать, на страх любому врагу, кто осмелиться посягнуть на то, что он считает обязанным защитить...

Рискуя сорваться с неимоверной высоты, Рени опустился на крошечную площадку и лег на камни, раскинув руки и ноги звездой, словно пытаясь обнять необъятное. И, подставив лицо небу, приготовился ждать, когда же ветер прогонит сизые облака, которые заволокли небосклон от края до края, оставляя лишь рваные просветы, в которых изредка мелькало стоявшее в зените солнце...

Но вместо солнечного диска перед его затуманенным взором вдруг оказалось сосредоточенное лицо склонившегося над ним Дерека.

— Рен, ты живой? — обеспокоенно дотронулся боец до ледяного лба сидящего у почти потухшего очага парня с, совершенно отрешенным выражением лица. — Мелкий, подняться можешь?

— Конечно, — хрипло отозвался юноша, моргнув и удивившись его сомнениям.

— Ну тогда поднимайся и топай до ветра, мастер Майсур уже ждет снаружи.

Рени попытался, как обычно, бодро вскочить, но почему-то не смог. Руки-ноги, все тело казалось совершенно чужими.

— Наверное, смогу... — рассеянно предпринял наложник Аслана еще одну попытку, оказавшуюся более удачной, и с облегчением перевел дух, ощущая мириады покалываний в онемевших конечностях, которыми снова мог управлять.

Отодвинув протянутую ему руку Меченого, Рени поднялся сам и поторопился на выход, совершить необходимую процедуру. Что-то неприятно кольнуло в груди, но сразу он не придал значение глухому раздражению, и только на улице сообразил, почему отверг искреннюю помощь Дерека, одного из своих самых ехидных и язвительных наставников. Отчего-то очень задевало то, что на бойце был теплый походный плащ их господина. Глупое чувство иррациональной обиды, что этот плащ достался Меченому, а не ему, не отступало. Ведь у него столько даров от Даута и новых родичей, включая теплую одежду, что и Аслану впору завидовать своему наложнику. Но все равно, этот жест особого расположения господина к рядовому бойцу воспринимался почему-то личным оскорблением его чувств.

Юноша стиснул зубы, приказав себе выкинуть недостойные мысли из головы. Этот момент их отношений, которые Аслан решил закончить, едва они стали настоящими, его должен занимать сейчас менее всего прочего, что предстояло выдержать. Недосуг лелеять жадность или, скорее, ревность. Нельзя воспринимать Дерека соперником, ведь Меченый не виноват, что лаэра просто переклинило на старшем из своих рабов... А у него зато есть Тесса... И без пылких чувств господина вполне можно обойтись. Слишком уж они жестоки в своем непостоянстве. Рени готов был поверить, что между двумя парнями может возникнуть сильное чувство, но, похоже, это все-таки похотливая страсть, а вовсе не любовь, раз лаэр, ублажив свой интерес, так легко отказался от завоеванного сердца...

Ренальд невольно порадовался тому, что по-прежнему не чувствовал ни голода, ни жажды, потому как в ближайшие часы не смог бы удовлетворить и эти потребности своего организма...

Что за видения посетили его за прошедшие сутки, он пока понимал не совсем ясно. То ли это было следствием его вынужденной голодовки, то ли волнения, то ли вдыхания странного дыма костра. Чьи голоса он слышал и слышал ли вообще — тоже непонятно. Как выглядят эти самые Великие Духи Степи, Рени не знал, но, похоже, это не они снизошли до общения... Жаль... Но, может быть, когда-нибудь и он удостоится подобной чести...

7.

Прогулка верхом на лошадях в обществе Руслана помогла Тессе немного развеется, но мысленно девушка то и дело возвращалась к своему ненаглядному Солнышку, вынужденному медитировать в одиночестве без пищи и воды в поставленном неподалеку от старой казармы шатре. За стенами крепости ветер оказался более прохладным и колючим, разгулявшись над открытой местностью. Но одеты оба были соответственно погоде, поэтому такие мелкие неудобства не смогли омрачить двухчасовой прогулки молодых людей на лоне зимней природы. К тому же яркий солнечный день невольно настраивал хотя бы на время позабыть о злободневных проблемах. Уплотнившийся снег, искрясь в солнечных лучах, поскрипывал под копытами гарцующих лошадей. Девушка благодушно восхищалась удалью юного варвара. Она хоть и прекрасно держалась в седле, но все же не могла сравниться в искусстве выездки с сыном Тагира.

Тесса прекрасно понимала, что Аслан специально подсунул ей своего племянника для компании. Юноша был, мягко говоря, неравнодушен к новому родичу, и здорово переживал из-за 'несправедливого' решения Айдара. Надо было как-то отвлечь парня. Да и самой, положа руку на сердце, в ничего не значащей беседе с подначками друг друга было легче бороться с желанием плюнуть на свое положение в доме, и отправиться проведать наложника мужа. Можно было даже не искать серьезного предлога. Мало ли какие причуды у хозяйки Замка? Может же ей быть просто любопытно, как происходит таинство посвящения варваров? Но, с другой стороны, не хотелось давать солдатам гарнизона и степнякам ненужного повода почесать языки. Если уж и инспектировать свои владения, то следовало посетить и лазарет. Впрочем, если бы сейчас в нем находился кто-то из сотни мужа, вместо прогулки по окрестностям, именно так Тесса и поступила бы. Девушка никогда не гнушалась предложить свою помощь сестры милосердия. Отец в свое время позаботился правильно преподнести ей смысл женского участия к тем, кто защищал земли, на которых они живут. В храмах Всевидящих также упоминалось значение проявления милосердной заботы к ближнему, и особая роль женщин в этом плане. Однако по-настоящему серьезных военных событий не происходило довольно давно, и многие семьи, воспитывающие дочерей, считали не слишком правильным для хрупкой женской психики самолично возиться с ранеными, инвалидами, больными нищими или малолетними сиротами. Дескать, вполне достаточно пожертвований (внесенных женской ручкой из тех денег, что выделяет им отец или супруг) на такие вот социальные нужды общества.

Тесса никогда не страдала излишней сентиментальностью, и здоровый эгоизм был ей не чужд. Аслану доложили, что вчерашний найденыш пока что находится в плачевном состоянии, но кризис миновал под утро. Так что произошедшее несчастье с купеческим сыном, хоть и вызывало сочувствие госпожи, но с визитом к болезному можно было пока обождать. У лекаря еще со вчерашнего вечера были две 'сиделки' из числа солдат гарнизона, так что ночную передышку Халару в исполнении его обязанностей они обеспечили.

Хозяйка Замка понимала, что увидеть Рени ей сегодня не удастся (впрочем, и завтрашний день, когда ему должны были нанести татуировку, вызывал сомнение насчет приватной встречи). А вот то, что возле шатра может находиться Дерек, девушка вполне осознавала. И встречаться с ним, чтобы хотя бы краем глаза взглянуть, как боец смотрится в плаще с лаэрского плеча, желания не возникало. Ни к чему бередить души друг друга. Она и так знала, что одежда мужа подойдет старшему из его рабов идеально.

Да и Руслану лишний раз не обязательно мозолить глаза почетными стражами, раз самого мальчишку лишили такой привилегии.