"Ересь" — непринужденно поднималась с места под углом пятьдесят-шестьдесят градусов, зависала на одном месте в трех-четырех метрах от земли, шевеля могучей воздушной струей какой-то неочевидный клочковатый бурьян, — держа корпус параллельно земле, под углом, опустив или задрав нос, с креном на крыло до тридцати градусов. Так же, на манер деловитой ищейки опустив нос, машинка летела параллельно земле. Запросто давала боковое скольжение с зависа и в полете по прямой. И, как об этом и говорил студент, — запросто разворачивалась на месте.

Полковник, судорожно сжав зубы, до хруста стиснул кулаки, не отрывая взгляда от погасшего экрана. Повидав за свою военную карьеру множество нелепостей, жутких нелепостей, идиотских настолько, что честный штафирка даже и представить-то себе не в силах, попривыкнув вроде бы, — он почувствовал вдруг, что потрясен до глубины души. Это было... Ну, вроде как купить на базаре заведомую стекляшку в узорчатом мельхиоровом колечке, а оно оказывается бриллиантом каратов на пять в ободке из платины. Бог его знает, сулит ли какой-нибудь очередной, порядком поднастрявший в зубах переворот эта схема, но сам факт того, что какие-то там студенты! Делают летающую концепцию!! В наше время!!! И ни одна с-сволочь из тех, кому по службе положено, даже ухом не повела! Очевидно — по очевидной же невозможности события. Никому и в голову не пришло, что здоровенная тварь, которую они и доставили-то непонятно как (а как, кстати?), вовсе даже не макет, а всего-навсего летающий прототип принципиально-нового летательного аппарата. Похоже — хорошо летающий. Очень похоже. Очень похоже, что очень хорошо.

— Так. — Сказал он тоном орудийного затвора. — А теперь, уважаемый профессор, прежде чем позвонить в соответствующие инстанции, я хотел бы получить некоторую дополнительную информацию.

— Позвонить?

— Увы. Моя прямая служебная обязанность. Очень жаль, что сейчас лето и до ночи еще далеко. Потому что изъятие экспоната среди бела дня только еще больше усугубит положение. И без того достаточно херовое. Если точно — то просто нетерпимое.

— По-моему, Иван Захарович, ты сменил место службы очень сильно. И служебные обязанности приобрел... довольно своеобразные.

— Каковы бы они ни были... а выполнять надо.

— Изъятие аппарата — одна из них?

— Безусловно. И вообще вы, похоже, задали нам массу хлопот. Ты просто представить себе не можешь — сколько.

— А... они?

— Что — они? — Удивился полковник. — Ты кого это имеешь ввиду?

— Ребят моих. — Профессор заметным образом ощетинился, но собеседник слишком сильно был занят своими мыслями, чтобы обратить на это внимание. — Вот кого!

— Ну-у... Придумаем для них что-нибудь... Грамоту там какую-нибудь сообразим. Благодарность. Да, кстати, — составь список причастных. Надо собрать подписку о неразглашении.

— Все?! Больше вам ничего не надо? Например, — снять штаны и смазать жопу вазелином?

— Профессор, — Маркелов поморщился, — что за выражения? Я просто вас не узнаю.

— Я, между прочим, почти всю жизнь на производстве проработал. Так что с выражениями у меня все в порядке. Так я не услышал ответа?

— На что? — Искренне удивился полковник. — Какие-то вопросы?

— Я спрашивал, как вы собираетесь поступать с нами.

— Ну-у, это решать не мне.

— Вот это, — восхитился профессор, — вы верно сказали! Не вам это все решать! А то привыкли все всегда решать за других.

— Не понимаю. — Маркелов, полковник Генерального Штаба Маркелов Иван Захарович слегка, предварительно нахмурился. — Вы о чем это?

— А с чего это вы взяли, что вот так просто заберете экспонат? Он что — ваш?

— Как это?

— Элементарно. Не ваш, и все!

— Это дело, затрагивающее государственные интересы.

— Ах, сколько патетики! А все эти заклинания, произносимые п-подлючим, якобы значительным голосом, можешь засунуть себе... знаешь куда? Для пролетариев прибереги, а я — пуганый! Словеса эти много раз слышал! Белый день, говорите? Скандала желаете избежать? Чтобы шито и крыто было? А вот, — он сунул собеседнику под нос замысловато сложенный кукиш, — вам! Давайте посмотрим, что у вас получится, если я воспротивлюсь? Потребую формальных оснований? Пошлю вас на хрен с вашими требованиями? Кстати говоря — всего-навсего незаконными. Что? Не слыхали такого слова?

— Очевидно, — военный деланно улыбнулся, — вы меня просто не так поняли. Разумеется, вы будете привлечены.

— Ага. Как довесок к экспонату. На какое-то время. Чтобы потом тихонько отделаться. Спасибо, не подходит.

— Тиш-ше вы...

— Зачем тише? Это совершенно не в моих интересах.

— Хорошо... Я подумаю, что можно для вас сделать...

— Думайте быстрее. А когда придумаете, не забудьте поставить в известность. Я буду во-он там. Чтобы у вас не было соблазна придумать что-нибудь вроде наручников или пули.

— О чем вы говорите?

— Я? О присущей вам манере решения проблем.

— Кому — вам?

— Да всем вам подобным. Брать все, что вам захочется, и устранять несогласных. Так вот: не выйдет!

— Пос-смотрим...

— Давайте-давайте! Кстати, — самое вкусное я приберег на десерт: проектной документации у меня нет! Так что без меня у вас ничего не выйдет. Но даже и этого мало. У вас не получится даже и со мной.

— Как это?

— А-а, — на это ты не рассчитывал, стратег хренов? Объясню: моя общая схема. Аэродинамические расчеты. Планер. Но я даже понятия не имею, как они сделали обшивку. Откуда взяли такие двигатели. Что представляет из себя источник тока. Не говоря уж об электронике, в которой я что-то вообще не смыслю. Отстал наверное.

— Ты что — серьезно?

— Вот это вопро-ос! Тогда ты либо дилетант, либо хреновый генштабист. Выбирай, что тебе нравится больше. Потому что либо ты не понимаешь, что всего этого не бывает, либо тебя не информируют о некоторых новациях. Впрочем, — мы имеем возможность проверить. Будьте добры ответить на следующие вопросы: из чего сделан "Вектор"? На каком именно заводе делаются такие двигатели и видели ли вы что-нибудь подобное вообще? Какой из известных вам источников тока имеет подходящее отношение вес/мощность? И, наконец, — как это все изготовлено?

— А ты не знаешь?

— Нет. — Профессор пожал плечами. — Это все вроде булочки, которая на дереве выросла. Сначала я ничего не замечал, поскольку, наконец, занимался своим настоящим делом. Конструировал, понимаешь ли, хотя бы и под несуществующие материалы с агрегатами. Под несуществующие возможности управления. А потому ничего вокруг не видел и не слышал. А потом как-то вдруг заметил, что машина-то — почти готова. А там — как-то одно за одним...

— И вас ни капельки не смутило проектирование под несуществующие возможности?

— Ну вы же знаете, как с молодежью. Они в два счета убедили меня, что это самая мода. Именно так, с ударением на последний слог. Что, мол, последний писк методологии. И, что характерно, показали — как. Это... увлекает. Особенно, когда рад увлечься тем, для чего создан. Так что либо придумай, как взять нас чохом... Да, да, и не делай возмущенное лицо! Бери, и становись инициатором создания нового КБ, занятого принципиально-новой техникой, получай поощрения за бдительность и широту взглядов, либо... Либо готовься к отвратительной гадости, которую я тебе в меру своих слабых...

— Слушай, — полковник криво улыбнулся, — а с чего ты решил, что ваша разработка представляет из себя такую уж ценность?

— А — никто не навязывает. Идиот, — сказал он вдруг совершенно нейтрально, без всякого выражения, — ты погляди на форму.

— А что такое... А-а, бл... Так плоское дно — не случайно?

— Хуже того, любезный, оно вытекает из концепции. А не противоречит ей, как в той самой Штатовской машинке, которой вас, наверное, пугают.

— Вот именно! В этом же, товарищ генерал-лейтенант, все и дело. Машина, полностью перекрывающая возможности вертолета, обладающая при этом основными достоинствами самолета, да еще и невидимка.

— Проверяли?

— Стандартные радары ПВО его не видят вообще. Перспективные — обнаруживают на дистанциях, в десять раз меньших, чем любые аппараты аналогичной массы. И... Еще одно.

— Что такое?

— Может быть, — я первый обратил внимание. Несущий корпус. Это же огромный внутренний объем совершенно естественным образом!

— Товарищ генерал армии, испытания...

— Эт-та што такое? Это ш-што такое, я вас спрашиваю?!!

То, чем потрясал военоначальник, при ближайшем рассмотрении оказалось журналом "Техника — Молодежи" за номером восьмым.

— Совсем перестали мышей ловить! Я со стороны узнаю о п-подобных, — журнал полетел в угол, отброшенный военоначальственной дланью, — фортелях, а подчиненные — мышей не ловят! Нет, — ты полюбуйся, что там на выставке НТТМ выставляют, а потом во всяких там журнальчиках — пропечатывают на весь Союз! ЦРУ можно смело отзывать всю свою агентуру! При такой-то прессе!

— Главного редактора — снять! В-выпускающего редактора — снять! Этого, — как его? — с-снять к чертовой м-матери!

— Может быть... К чему привлекать внимание? Имеем же печальный опыт...

— Ш-што?! Ты мне указывать будешь? Р-развинтились, понимаешь! Рассуждают, как эти! Вместо того, чтобы делать то, что г-говорят!!! К чер-ртовой матери! Сегодня же! Всех!

— Без шума?

— Л-ладно... — Министр, тяжело дыша, растирал грудь, с лица его медленно сходила набрякшая, вздутая багровость, — давайте в рабочем порядке... Но, — глаза его снова сверкнули и притихший было голос снова взлетел до рыка, — ш-штоб ф-фсех!!! К е... м-матери!!! Я им покажу, что печатать, а что где!

Внучок, родная кровинушка и отрада старости, возник прямо сразу после сессии, на зимних каникулах. Привез гостинцев и гостей, — троих молчаливых, здоровенных парней приблизительно своего возраста. С виду "унучек", учившийся аж в самой Москве, меньше всего походил на интеллектуала, был мордат, краснощек и мясист, с волосами, как солома. И папаша-то его, старухин средненький, Толька, пил всю жизнь как следует, никогда мимо не проносил, и жена-то у него, соседская Танька, была так себе, — визг один да жадность, а вот поди ж ты... Спасибо Иван Макарычу, учителю, поговорил с родителями, свозил дошлого пацаненка куда-то там на показ, — и того взяли-таки в специнтернат.

Бригада приехала прямо на грузовике, — вроде армейского какой-то, аж через снег проехал, и внучок со товарищи — много чего выгрузили из него, в том числе и много непонятного. А с утра, выпив по полстакана мутной самогонки под чудовищную сковороду жареной картошки, парни принялись за дело, в два счета включив какую-то машину, что шипела навроде закипающего чайника, и наладив времянку-свет. Они как-то враз, играя силищей, разобрали до основания катух, обе сараюшки, баньку и даже уборную, она даже и ахнуть не успела. Унучок вежливо слушал ее, гладил по головке, но получалось так, что протесты ее как-то проходили мимо, сметенные всесокрушающей целеустремленностью работы. Сам внук, поглядев, как управляются со стройкой друзья, выгреб и вывез на огород чуть ни метровый слой навоза, накопившийся за полвека не больно рачительного хозяйствования. Сам вывез. И сам перемешал со снегом, коего в этом году, слава богу, скопилось чуть не под крышу ныне разобранной баньки. Какая-то машина тихо поднимала срубы, а парни оперативно, без суеты разбирали бревна, вынося в сторонку вовсе подгнившие, а годные — поливая какой-то коричневой жижей, что впитывалась в древесину, как вода — в рыхлый снег. Настелили полы и сделали перегородки из цельных серых плит, чуть шершавых, но гладких все-таки. А потом они напугали ее уже до конца, договорившись с соседями, что она переночует у них "одну только ночку". А сами за это время перебрали чердак и перестелили крышу, накрыв ее цельным, без швов, глухим зеленым полотнищем. Сказать, что отремонтировали все ветшающее, готовое вот-вот перейти в категорию выморочного подворье, значит не сказать ничего: оно не было таким и снову. Оно и не мудрено: покрытия, материалы и пропитка относились к категории самых добротных из того, что находились в распоряжении "Черного Ромба", "унучек", по статусу своему в этой организации — мог это себе позволить, а студенты, похожие на него самого своим основательным подходом к жизни, за последние два года стали настоящими мастерами.

— Ой, унучек, — тихо, в талую воду таяла бабка, капая слабыми стариковским слезами, — да какие ребята-то хорошие. К чему мне, старухе-то? Помирать скоро.

— Погоди, бабуль, — жизнерадостно прервал ее внук, ласково приобнимая за худые, намертво закостеневшие горбом плечи, — погоди помирать. У меня на тебя бо-ольшие виды...

— Да где мне? С печи-то не каждый день подняться могу...

— А — ничего. Ноне врачи знаешь, какие хорошие? Враз на ноги поставят. Как новенькая будешь.

— Чего лечиться. Пожила.

— Да погодь ты! Свата Ивана сына — помнишь?

— Это какого? Саньку или Коську? У него еще Светка, которая за загорского Ваську, за агронома вышла...

— Ну так я про Константина. А у его зять врач. Так что собирайся, и он тебя в лучшем виде...

— Митенька, да не надо ничего!

— Собирайся! — Тут его осенило. — Слушай, ты што, — за хозяйство беспокоисся? За курей своих занюханных?

Она молчала, бессмысленно глядя в никуда, и он, человек с выдающимися способностями к людоведению, понял, что в предположениях своих не ошибся, и потому плавно закруглил:

— Вон Вована видела, с которым я приехал? Он уже все, закончил, так и поживет у тебя до весны. Ему все одно надо кое-что там посчитать, обдумать... Присмотрит. Заодно месяц медовый проведет. Согласная?

Она замахала на него руками:

— Не надь мне ниче! Зажилась!

— Бабуль, — он стал серьезен, — помереть всегда успеешь, а так ты меня кре-епко выручить можешь...

— Да чего я, старая...

— То-то и оно, что старая, а меня, молодого, можешь выручить...

— Да чем, Димочка?

— А, — он улыбнулся во все свои белые, толстые зубы, — картошкой. По весне твою картоху подчистую выведем, а ту, что привезу — посадим.

— Так ты это серьезно?

— А к чему мне шутить-то?

— По полной форме? По полной? Ты, часом, не оговорился? Ты знаешь, что тут требуется-то? Что это вообще такое? И во сколько выльется?

— Ты не о том говоришь. Ты другое скажи: можешь или не можешь? Да или нет?

— Чтоб так, как ты говоришь, я еще никогда... Но если постепенно, одно за другим, так почему бы и нет? Спецуры надо. Воз.

— Будут тебе спецуры. И такие, о каких не слыхал. И сколько хочешь. С Таблицей Значений. С полной.

— Ого! А во что это станет, — знаешь?

— А на что тебе деньги? Может, — чем другим возьмешь?

— Например?

— Ну, я ж не знаю, что тебе нужно... Машинку — хочешь? Не хуже западных. Попроще, но, мягко говоря, понадежнее. Телевизор цветной, цвета лучше, чем цветное кино? Видак? Можно тебе числак поставить, — к телевизору, — но это дело такое, к нему с опаской надо, обговорить, во что и как вставить, как замаскировать... Все — вечное, пока не надоест.