Максимовна и гуманоиды

— Сколько ты хочешь? — спросила она, видя, что нашла тропинку к алчной душе фотографа Зямы.

— Полтора миллиона долларов! — сказал Зяма.

— Полтора так полтора, — довольно легко сказала примадонна, будто для нее это было полтора рубля.

— Полтора миллиона долларов и пятьдесят тысяч долларов комиссионных, — объявил Зяма новую цену, чувствуя, что каждое его слово стало приносить ему баснословный доход.

— Хорошо, и комиссионные, — ответила Пугачева, мило улыбаясь.

Вот только сейчас Зяма понял, что прогадал по полной программе. Та легкость, с которой она манипулировала шестизначными цифрами говорила о ее беспредельной состоятельности. Назови он число в два раза превышающее названное, она и эту сумму приняла бы как должное, но было уже слишком поздно.

— А теперь, когда мы совершили эту сделку, поведай нам о твоем интересе, — сказала прима, вылупив глаза прямо в глаза Зямы.

— А можно мне выпить виски? — спросил Зяма, протягивая руку к бокалу, стоящему на столике с колесами.

Пугачева налила в бокал виски и, продолжая пилить ногти пилочкой, приготовилась слушать историю.

— Случилось это три месяца назад, — сказал Зяма и отпил из бокала напиток. — Ко мне в фотосалон в городе Бормотухине пришла эта девушка и попросила сфотографироваться на паспорт. Я, видя ее неземную красоту, решил слегка заработать и предложил ей эротическую фотосессию. Девушка согласилась, и вот когда она разделась я увидел это. Это было что-то неземное!!! Это был кристалл чистейшей воды!!! Это была слеза самого господа!!! Весил бриллиант не меньше чем сто, а может и сто пятьдесят карат. Он своей красотой поразил мое воображение!!! Это был венец ювелирного искусства!!!

— Вот-вот, Максик, видишь, Зяма не врет! Я же держала его в своих руках, я носила этот камень у себя на груди, — сказала прима со слезой в голосе, перебивая рассказчика.

— Вот тогда меня и попутал бес, — продолжал Зяма. — Алчность и жадность завладели моим сердцем! А я захотел завладеть этим камнем! Я пошел к местным бандитам и предложил за этот камень миллион долларов! А сам по интернету отправил фото этого камушка своему родственнику в Нью-Йорк. У него ювелирный магазин на сорок первой улице. Ответ я получил сразу в тот же день, там стояла цена. И эта цена была три миллиона долларов. Разум мой помутился, и я тут же начал сам охоту за камнем! Потом я увидел Балалайкину по телевизору в "Академии звезд", она пела, а на ее груди болтался этот медальон! Через месяц мне бандиты принесли фальшивку, и я сразу распознал ее и понял, что камень еще в Москве. А потом, потом я видел очень-очень страшных людей, которые тоже искали этот камень! У них был "золотой Ягуар". Два огромных мордоворота в костюмах от "Гуччи" и с ними баба-оборотень! У той бабы лицо могло меняться, как по заказу. То она смотрит на тебя простой бабой, то оборачивается в другого человека, а то и в меня самого! И смотришь ты сам на себя, и разговариваешь, словно с зеркалом — во, как! Баба-оборотень и глава в этой шайке!

— Вот-вот, зайка, и доказательства, что это был не я, — сказал Макс Алкин. — Я же, черт подери, не мог в двух местах быть одновременно!? Давай, Зяма, рассказывай, рассказывай, что было дальше. Мне не терпится узнать!!!

— Я приехал в Москву, и сам решил найти эту Балалайкину, чтобы подменить камень, — сказал Зяма и допил оставшийся в бокале виски. — Но тут меня встретили наши бормотухинские бандиты и хотели отобрать у меня те жалкие десять тысяч долларов, которые я выручил от продажи вот этого фальшивого медальона этим оборотням. Я кинулся бежать и залез на дерево. После чего я спустился во дворе вашего дома, Алла Борисовна!

— Надо охрану менять и поставить видеокамеры по всему периметру, — сказала прима. — Ты понял, Михеич, завтра же все заменить, а то тут каждую ночь по саду евреи лазят. Если Зяма мог проникнуть на мою территорию, то и еще какой маньяк ниндзя спокойно влезет и украдет все то, что было нажито нелегким трудом на сцене! — сказала Пугачева Гоблину. — Давай, Зямочка, продолжай, касатик!!! Не томи мою душу!!!

— Так вот, спрятался я в вашем дворе и сижу. Боюсь высунуть голову. Бандиты бегают за забором и ищут меня! Потом они уехали, а я решил дождаться темноты. Потом вижу, через ворота к особняку едет белоснежный лимузин. Из лимузина выходите вы, Алла Борисовна, и вы, Макс, и заходите в дом. Вот тут я и увидел, как вы, Макс, положили в сейф этот гребаный контрафакт, за которым я бегаю уже все эти три месяца. У меня тогда созрел план. Навести на сейф бандюков и тут же сдать их милиции, чтобы не мешали под ногами. А потом, потом, когда они сядут в тюрьму, а вам вернут все ваши украшения, вот тогда я сам мог украсть этот бриллиант и взять весь банк, — сказал Зяма, поставив точку своему рассказу.

— Ты, Зяма, не глуп, хоть ты и фотограф! — сказала Пугачева. — Значит, если фальшивка вновь вернулась ко мне, то настоящий камень или у оборотней, или у самой Машки Балалайкиной!?

— Камень точно у Балалайкиной! — твердо сказал Зяма.

— А ты уже откуда знаешь? — спросил Максим Алкин.

— Я проследил! Я же думал, что тогда с примой были вы, господин Алкин ! Я видел, как вы с Балалайкиной рано утром отъезжали на "золотом Ягуаре" от гостиницы "Космос". А значит, этот камень вы могли вернуть только этой провинциалке Балалайкиной.

— Черт подери! Это был не я ! — раздраженно проорал Макс. — Сколько можно повторять!

— Я знаю, что это был оборотень, но он так был похож на вас, что даже ваша родная мама не смогла бы вас различить! — прищурившись, сказал Зяма, подливая масло в огонь.

В эту минуту прима сказала:

— Хватит, Зяма ! Макс тут не замешан! Это все они — оборотни! А теперь, Зяма Наппельбаум, внук личного фотографа товарища Ленина, шуруй в свой Бормотухин и ищи там камень...

Село Убогое, дом участкового Бу-Бу.

— Вон глянь, Санечка, и Кнусс зажился и Гутенморген денег из Москвы приволок целую кучу, а тебе только "Ягуара" за твоего космического "козла" дали! А ведь это ты, майор Бухарцев, стал знаменитостью, и это твоя машина покоряла космические просторы вселенной! — сказала Агриппина, лежа в кровати с кружками огурцов на глазах.

— Ты, бу, молчала бы, курица! Гутенморген и Кнусс гуманоида, бу, спасали, от того и получили от инопланетян приварок к своему, бу, столу! А мне только, бу, компенсировали потерю служебного транспорта, бу, — сказал Бу-Бу, перелистывая журнал "На страже закона".

— Во, глянь, дура! Участковый майор Бу-Бу Бухарцев признан лучшим участковым года! О! И, гля, и портрет мой, бу, есть! — сказал Бу-Бу и, взяв с глаза жены кружок огурца, съел его от приятного волнения.

— Что ты, Санечка, делаешь!? Это же моя маска! — заорала жена, видя одним глазом, как муж с хрустом поедает ее косметические примочки.

— Ты, бу, и так хороша, кобыла! Тебе один, бу, хрен за Балалайкиной не угнаться, бу! Она у нас в деревне, бу, что газель африканская — молода и свежа!

— Да, повезло Максимовне, — со вздохом сказала жена. — Ни харю себе смятаной не мазала, ни огурцы на бельмы свои не клала, а шестьдесят годов, как корова языком слизала! Замуж на днях выходить! — сказала Агриппина и, еще раз вздохнув, сняла с глаза второй огурчик и запустила его себе в рот, чтобы муж не успел перехватить.

— За кого? — спросил Бу-Бу, поднимая очки на лоб.

— За кого, за кого, за этого твоего Кнусса!

— Ти дурен тот Кнусс? У них разница, бу, в пятьдесят лет! Да она ж ему в бабки годится!?

— Ты, Санечка, сам дурак! Женщины они же возрасту не имеють! Сколько им на вид — столько и по пашпорту! А Максимовна, та на двадцать лет смотрится, и пашпорт ты ей получить помог! Чай, Санечка, не задарма? Бабка-то тогда уже на Новый год в самом соку была! — сказала жена, намекая на возможную интимную связь мужа с Балалайкиной.

— Дура ты, Агриппина! Я верность тебе, бу, блюдю уже двадцать годов и ни с какими шалавами не вязалси! Во я знал, что Максимовна, бу, в девку молодую обернеться, как Елена Прекрасная из жабы болотной в красавицу!

— Ты, Санечка, сам дурень! Ты мент, али дырка от бублика? Да у тебя нюх должон быть, как у овчарки! Ты должон был чуять, что в Убогом твориться! — сказала Агриппина и, дернув за шнурок, погасила настенную лампу...

Через неделю, как гуманоиду Хо вернули его амулет бессмертия, он впервые выполз на улицу. За это время он заметно поправился, благодаря матери Коли Кнусса Петровне, которая не отходила от больного гуманоида ни на шаг. Приняв инопланетянина всей своей душей, словно родного сына, она и вложила в него столько же души и сердца, сколько вкладывает мать в своего ребенка.

Хо сидел на лавочке около дома, греясь в лучах теплого майского солнца. С каждым днем его утраченная за полгода молодость стала возвращаться к нему, придавая его лицу цвет свежей весенней зелени.

— Хорошо выглядишь, Хо, — сказал Коля, сев рядом на лавочку.

— Карасиво! — сказал гуманоид, щурясь в лучах солнца. — Васа планета самая луцсая во всей вселенной!

— Да, Хао нам говорил, что планета у нас хорошая, да только дуракам досталась! Ты давай, брат по разуму, выздоравливай, я тебя на свою свадьбу приглашаю, — сказал Коля Кнусс, положив руку на плечо гуманоида.

— Это со такой свасьба!? — спросил инопланетянин.

— Это, Хо, когда мужчина и женщина любят друг друга и хотят жить вместе! Хотят иметь детей и воспитывать их, а потом умереть в один день.

— Мне эта тозе свасьба даффай! Я люблю тебя и Петроффна, и хосю на васа зыть вместе!

Коля Кнусс похлопал гуманоида по плечу и сказал:

— Это, Хо, невозможно! Вам надо улетать. Там Сеня, Хао и Ху ваш звездолет к полету готовят, после свадьбы лететь хотят на ваш Аватарг!

Хо промолчал и Коля в этот момент увидел, как из его глаза по зелененькой щеке прокатилась бирюзовая слеза. В этот самый момент к лавочке подошла Максимовна.

— Привет, Хо! Ты, Коля, уже всем рассказал о нашей свадьбе? — спросила Балалайкина с упреком.

— Пока еще нет! — ответил Кнусс.

— А этот, что плачет? — спросила Максимовна, присаживаясь на корточки напротив Хо. Она нежно взяла его руку и, поглаживая, спросила:

— Ты что, Хо, плачешь? Все же хорошо! Ты уже поправился и скоро можешь лететь на твою планету.

— Хо хосет Земля быть! Хо любит васа людь! Хо хосет свасьба даффай! — сказал он и положил свою руку на руку Максимовны.

В эту минуту что-то сильное кольнуло в сердце Максимовны. Нет, это была не физическая боль, это было что-то совсем другое. За это время, что гуманоиды прожили в Убогом все местные жители настолько привязались к этим зелененьким человечкам, что ощущали их частью своего социума. Инопланетяне ни на что не жаловались, они всегда с каким-то странным социалистическим энтузиазмом и коммунистическим воодушевлением работали на ферме. Осваивали земную технику, и многие земляне поняли — путь к счастливой и здоровой жизни лежит через труд. Труд благодарный. Труд ради своего удовольствия! Труд ради созидания! Все, что ни делали инопланетяне, было сделано с такой любовью, что многие жители Убогого поняли, что не зеленые гуманоиды пришли на Землю навсегда, навсегда пришли они — люди! В тот миг какой-то механизм в мозгах убоговских щелкнул, и перед глазами предстал убитый их же руками мир, который еще совсем недавно излучал тепло и благодать.

Что произошло тогда с деревенскими так никто и не понял. Взглянув на себя как бы со стороны, они воочию увидели ту мрачную картину своего морального и духовного падения. Всем жителям Убогого в одночасье стало настолько стыдно за себя перед гуманоидами, за свое село, как бывает стыдно перед гостями неряшливой хозяйке за плохо прибранный дом.

Мало кто мог поверить в то, что Убогое когда-нибудь поднимется с колен, и все, кто когда-то покинул свои родные места вполне смогут вернуться к своим кровным и духовным истокам.

Пока "друзья" Наппельбаума, внука первого фотографа Ленина, словно истинные революционеры времен Ильича, парили нары в бутырской тюрьме, Зяма появился в Убогом, гонимый страстью своего обогащения. Первое, что он увидел поразило его взор до самой глубины души. Убогое словно расцвело. Восстановленные из руин крашеные заборы и некогда бывшие покосившимися хаты, этой весной выглядели на удивление прилично и прямо таки сияли свежестью масляных красок. Вся деревня готовилась к знаменательной дате, и каждому жителю Убогого хотелось внести в земляно-зургскую дружбу свою лепту.

— Мария Максимовна, здрасте! — сказал Зяма, традиционно приподнимая свою шляпу. — Я как услышал, что вы выходите замуж, посчитал своим долгом присутствовать на вашей свадьбе в качестве фотографа! Такой день в судьбе молодых должен быть увековечен на знаменитую фотопленку американской компании "Кодак"! Вы не будете против!? — спросил Зяма, прогибаясь в поясе.

В ту минуту Максимовна словно очнулась от сна. А ведь действительно свадьба с Колей Кнуссом была на носу, а фотографировать ее было некому. Ведь никто в деревне и даже в районе, так виртуозно не владел фотокамерой, как Зяма Наппельбаум. Не зря же он был правнуком знаменитого фотографа эпохи Ленина и еще с самого детства подхватил сей почин и продолжил семейные традиции, овладев в совершенстве искусством светописи.

— Пожалуй, фотограф будет нужен!? — ответила Максимовна. — В ближайшую субботу у нас будет роспись в ЗАГСе Бормотухина, а уж потом венчание в церкви. Будьте добры присутствовать на нашей свадьбе, — сказала Максимовна, не подозревая, каким страстям предстоит разыграться в день ее четвертого похода замуж.

Вышел Зяма из дома Максимовны в приподнятом настроении. Половина дела была почти сделано. Теперь нужно было только дождаться свадебного застолья и в пылу кутежа подменить кристалл. Сердце Зямы прыгало от необычайного удовольствия и он...

* * *

Предсвадебный мальчишник был в самом разгаре. Коля Кнусс, как виновник торжества сидел за столом, сплошь заставленным спиртными напитками и, скрестив на груди руки, замер в ожидании. Его деревенские друзья сидели рядом и, заткнув носы ватными тампонами, так же, как и он угрюмо глядели в налитые стаканы с водкой. Гуманоиды, видя на их унылые физиономии, хихикали на другом конце стола и, навалившись на клюквенный морс, закусывали свежеиспеченными булочками и печеньем, которые они просто обожали.

Коля через каждые пять минут поглядывал на часы, словно что-то ждал. От нетерпения он закуривал и, выкурив сигарету, тут же закуривал новую. В перерывах между перекурами, он вытаскивал из своего носа тампон и принюхивался к налитому стакану. Убедившись, что еще час веселья не подошел, он вновь затыкал нос и погружался в дежурное состояние ожидания.

В этот вечер все жители деревни Убогое замерли за своими накрытыми столами. Все ждали того часа, той минуты, когда Хао ради друзей, собравшихся на холостяцкий мальчишник, отключит противоалкогольный детектор, и все, кто знал об этом радостном событии, начнут тут же поглощать водку и Канонихин бальзам в немеренных количествах.