Всё в дыму...

Насколько слушающий вполуха Ди разобрался в хитросплетениях этой редкостной тягомотины, одна из то ли тетушек, то ли прабабушек всю жизнь ухаживала за какой-то родственницей семерых Арсениев — такой древней, что она своими глазами видела в зоопарке живого тавра и застала торжественное открытие первой станции краймского метрополитена. И даже успела поработать на подземном строительстве.

Тетя Аркаша-Шахимат — так ее звали — рассказывала всем, кто имел несчастье оказаться поблизости, о том, какой прелестницей когда-то слыла. И как один сраженный наповал ее внешностью художник — "малювальник, то есть" — презрев законы божии, написал ее портрет в полный рост. Подумаешь! Гордая девушка, разумеется, отказала дурачку во взаимности.

Малювальник был странным и вместо холста использовал наружную стену собственного дома. Дом сожгли, малювальника выперли из деревни, а Аркашу-Шахимат срочно выдали замуж за хорошего человека и подальше от родных пенат. Когда же хороший человек превратился в плохого и отправил красавицу-жену самостоятельно зарабатывать на свои прихоти, не имеющая образования или талантов Аркаша-Шахимат в конце концов оказалась в подземке.

Она выписывала и закрывала наряды рабочим, караулила их лопаты и обеды, иногда помогала убирать строительный мусор. Нежные женские ручки быстро покрылись несводимыми пятнами и мозолями, осиная талия утонула под слоями жира, а черты лица исказила маска смиренного равнодушия. Конечно же, знаменитый малювальник не узнал в хмурой оплывшей бабе, которая на открытии очередной станции метро наступила ему на ногу и была тут же отогнана негодующими начальниками в костюмах, свою бывшую возлюбленную.

Баба спряталась за ближайшей мраморной колонной и всю церемонию не сводила глаз с почетного гостя, величайшего художника всея и всех, бывшего и нынешнего мужа дух десятков известных на весь свет красоток, отца кучи гениальнейших детей, автора метрополитенных статуй, мозаик и росписей, и прочая, прочая, прочая. Он жил на Большой земле, навещая тогда еще полуостров Крайм лишь по особым приглашениям и государственным праздникам, водил дружбу с Бессменным и Бессмертным Прокуратором Наталко, а в свободное время самоотверженно стоял у кормила культуры и искусства.

Аркашу-Шахимат же дома ждал нелюбимый супруг и шестеро вечно орущих и дерущихся отпрысков, за которыми присматривали выписанные из деревни престарелые мужнины сестры. Она всю жизнь так страдала, а этот негодяй ее даже не узнал! Или — скорее всего — сделал вид, что не узнал. А ведь клялся в вечной любви, предатель! Жаль, что на ней в тот день были обычные пролетарские лодочки с дерматиновыми бантиками, а не какие-нибудь шикарные туфли на острых железных шпильках, чтобы насквозь проткнуть его подлую ногу!

Если коротко, тете Аркаше-Шахимат, ввиду отсутствия подручных средств, пришлось проклясть неверного возлюбленного, наслав на него и его потомство до семьсот семьдесят седьмого колена все, что только пришло ей в голову. Особенно удачным ходом стало "шоб у вас у всех зенки повылазили", ибо, понятное дело, художник без глаз — как без рук.

И лишь оказавшись в тот день в родном гнезде и надавав скачущим по двору детям подзатыльников, поняла Аркаша-Шахимат интересную вещь: прожитые годы не оставили на гадком малювальнике ни малейшего следа. Будучи отцом и дедом, он ничуть не изменился, все так же роскошно сверкал, подлец, бирюзовыми очами, жемчужными кудрями и сахарными зубами. И отказывался меняться и дальше, вплоть до того дня, когда начало сбываться тетушкино проклятье, малювальников объявили вне закона и прогнали слепнуть под землю, а у самой Аркаши-Шахимат выпал последний коричневый зуб.

Он просто исчез, этот Джонни Грей, растворился, будто и не было. Болтали еще, что он — совсем не тот, за кого себя выдавал, и даже рисовать и все прочее вообще не умел, а заставлял работать кого-то другого.

Так вот, к чему это все. Тетя Аркаша-Шахимат к концу жизни окончательно тронулась умом и твердила, что малювальники — на самом деле самолично ею "порченные греи", хотя любой дурак знает, что греев из Крайма давным-давно вывезли, а чертовы малювальники — всего лишь чокнутые мутанты, наподобие сказочных Зеленых Человечков.

Про Джонни Грея в Буратино написано, что он был министром просвещения — электричества, то бишь, — пока не скончался от гангрены ноги, вызванной укусом ежа. Вранье, естественно. То есть принятая правительством и обоснованная историками точка зрения. Ну, короче, вы поняли.

Еще тетя Аркаша-Шахимат говорила, что картины малювальников живые и через них ходит "желтоглазое зло на шести крысиных лапах"... Правда, это потому что у нее было шестеро детей, которые досаждали ей, словно крысы, пока не перемерли от старости.

Так вот, тетя наконец преставилась. А перед смертью строго-настрого наказала похоронить ее на старом каратарском кладбище и непременно в полдень, "пока зло ничего не видит от солнца". Ага, так и сказала. Хоть сюда мульон лет уже никто не ходит, родители всех Арсениев, посовещавшись, решили уважить последнюю просьбу несчастной бабки и выбрали место для новой могилы — "где-то туточки, промежду старыми".

Но когда они начали копать, земля провалилась "ажно до самого донышка", а из ямы послышалась стрельба и крики. Родичи Арсениевские в страхе разбежались, тетю Аркашу-Шахимат с кучей извинений оттащили в крематорий, а на кладбище с тех пор начались какие-то шевеления — в основном, по ночам. То надгробие само собой упадет, то яма появится — не от бомбежки, а как бы изнутри прорытая.

Каратары наняли сторожа, поселили его в рощице, шалашик поставили и пулеметик ручной выдали. Но сторожить ему пришлось недолго: в одну ночь вышел он из шалашика и увидел, как с каждого камня могильного смотрят на него светящиеся запрещенными красками лица. Так и скопытился на месте, и зарплату первую получить не успел, сердце отказало.

Намалеванные на плитах портреты попытались сначала стереть, а потом закрасить. Однако это была настоящая краска настоящих азомок: она проступала сквозь все, да и камень, на который ее нанесли, чуть не насквозь проела. Пока каратары решали, как беду поправить, на кладбище напали банды Порублюка, Завалюка и Прикусака, ради такого случая объединившиеся.

Как не слышали? Это ж терророформеры — ну, которые умываются кровью бабушек и детей, а еще хотели распространить запрет на изображение живых существ на всю территорию Крайма. Нам в школе на истории рассказывали. В общем, в городе болтать начали, что на нашем старом кладбище мертвые из земли вылезают и светятся, а они узнали и вот... покрошили тут все... пожгли.

Теперь Арсении по очереди караулят погост, а старшие тем временем соображают, как бы все вернуть взад. Останки, наверное, захоронят кучей, а оскверненные и разбитые плиты придется к морю тащить. Вода смывает грехи и воистину уничтожает человеческую память о прошлом.

Охотники приходили, носами землю рыли, ни фига не нашли, сказали, что ямы эти никуда не ведут, а памятники — да, малювальники разрисовали. Охотники важничали чересчур, объяснять ничего не захотели, да еще нахально потребовали, чтобы братья им рассказали, если заметят тут кого, забесплатно. Но Арсении дураками никогда не были: пообещать — пообещали, а самое важное-то как раз и скрыли.

В прошлый караул видели они живого малювальника, часа в четыре пополудни. Из-за рощи он шел, со стороны города, и корзинку с красками-кистями нес. Братья под кустом спрятались; хоронясь, смотрели, как он камни разбитые осматривал; замерев, слушали, как языком цокал. И глаза его на солнце поблескивали — не бельмами, а как у нормальных людей. Зрячий он, малювальник этот. И картины рисует — днем.

**35**

Орадио неистовствовало. Победа близка! Бомбардировки прекратились! Не потому что план ЗАД и США по артподготовке выполнен и теперь на территорию Крайма вступят наземные войска. Во-первых, никто никуда не вступит, поскольку остров дрейфует и нужно его еще найти. Во-вторых, бомбы по-прежнему падают, но тупые заграничные летчики, которые не в состоянии с воздуха отличить воду от суши, недавно фугасили пустое северное побережье, а теперь увлеченно обрабатывают оставленное позади Понтовое море, лупя по брошенным на его дне могильным плитам с краймских кладбищ.

Ведущие всяческих передач потешались, состязаясь друг с другом в остроумии, а Ди, просчитав скорость смещения острова, фантастически быструю для геологического объекта, пришел к неутешительному выводу, что время практически на исходе, и впал в уныние. Жизнь неожиданно ускорилась, ее новый головокружительный для грея темп не позволит как следует продумать детали предстоящего действа. И непонятно, сколько времени осталось у Ди для возможности открыть крысовину правильно.

Забавно, что по направлению смещения бомбардировок без труда можно было определить, куда именно плывет Крайм, однако орадиодикторы, отринув свои "недавние заблуждения", продолжали с пеной у рта доказывать, что все скоро "насмерть погибнут на Северном полюсе", и призывали население не откладывать "выполнение своих гражданских долгов".

Ди на этих словах ухмыльнулся, как школьник, и вполголоса посоветовал орадио не откладывать кирпичи так уж откровенно.

"Ягуар" шуршал шинами по сосновым иглам, густо усыпавшим дорогу от границы Резервации к дому, а Ди мрачно внимал последним новостям.

Прокуратором Наталко утверждена новая правительственная награда — "За вбивство багатьох малювальникiв"[10]. Орадиоведущие выразили опасение, что такими темпами малювальников на всех не хватит, и придется объявлять охоту на кого-нибудь другого. Например, на тех, кто все эти годы помогал им выживать под землей.

Ди бросил на встроенное в приборную панель орадио сочувствующий взгляд. Бедные пуэсторианцы опять стали неугодны правительству. В азартной погоне за премиями новоиспеченные охотники будут хватать и вешать всех без разбору, бельма или не бельма, и никакое Хаосейшество с апостилями не спасет.

Появилась новая политическая партия — "Хранители государственной гордости", сокращенно — ХГГ, тут же переделанное отзывчивыми слушателями в "Хто голоснiше гогоче".[11]

Ди одобрительно кивнул, выкручивая рулевое колесо на повороте к дому. Хто голоснiше гогоче, тот и прав. Ничего нового, так всегда и было.

Во время последней бомбежки взорвался подземный склад химических отходов, смертоносный "кровяной яд" просочился в какой-то водопад. "Нынче в Крайме зело зол мононитрохлорбензол", — отскандировал диктор.

Ди повернул ручку отключения и поежился. Эти оголтелые пляски над пропастью вызывали в нем ощущение нового холода. Словно Крайм уже достиг края мира, приплыл на какой-нибудь полюс, и настала пора заворачиваться в енотовую шубу и ползти на кладбище, расталкивая локтями ежей.

Знал ли, интересно, Джонни Грей, к чему в итоге приведут его развлечения с красками? Будучи маленьким, Ди слушал родительские сказки и искренне восторгался легендарным художником. Не видев ни одной его картины, он восхищался, дурачок, папиными россказнями о посещении каких-то частных греевских коллекций, восхищался самим папой, сумевшим завести с Джонни дружбу, и без конца верил, верил, верил... В каждое лживое слово.

А потом, когда Ди подрос и чуточку поумнел, папа признался, что разошелся с Джонни во взглядах — давно, задолго до смерти героя. Потому что узнал о нем очень нехорошие вещи. Например, такие: до того как стать надежой и опорой местной культуры и встать у соответствующего кормила, Джонни Грей занимался разработкой оружия массового поражения. Например, именно он предложил добавлять в атомные бомбы мышьяковый колчедан — для ускорения процесса распада, а мины, подобные "Куйбиде-Дещице", накачивать зарином и прочей нервно-паралитической дрянью.

А теперь, когда Ди окончательно вырос и поумнел еще чуточку, выяснилось, что Джонни Грей — не такой уж мифический и легендарный. И, по-видимому, ни капельки не умер. Знавшая его лично каратарская женщина по имени Аркаша-Шахимат скончалась всего лишь несколько дней назад. Уж у кого-кого, а у братьев Арсениев, впервые в жизни увидевших настоящего грея, да к тому же — близкого друга гетмана, не было ни единой причины врать. Дориан для них — примерно такая же легенда, какой когда-то был Джонни для глупого мальчика Ди.

Но, в отличие от Ди, за свою долгую-долгую жизнь Джонни Грей успел поучаствовать в создании и обрушении десятков государств, совершить сотни важных открытий, поставить тысячи спектаклей и спланировать миллионы игровых партий. Актерами и пешками в них служили обыкновенные люди, даже не подозревавшие о том, что ими управляет чужая воля.

Дальше же он выбрал удобный момент и грамотно исчез из поля зрения. Так же, как и папа с мамой. Наверное, у Джонни Грея не было детей. А может, греи всегда так поступают? Ди ни разу не встречал своих бабушек и дедушек, хотя родители хором утверждали, что они где-то есть. За пределами Крайма, на просторах Большой земли. И, не в пример Джонни Грею, никогда не имели человеческой привычки наезжать на бывшую, так сказать, родину.

Живя с родителями, Ди мало задумывался о людях. Те, с кем он сталкивался в школе и при редких вылазках в Тавропыль, бывали забавны, особенно поначалу, но в общем — интереса не представляли. Стерх стал первым, кто сумел вызвать в Ди что-то, помимо весьма слабого снисходительного любопытства. Однако слишком быстро отстранился, позволив их путям разойтись. А в случае Федора они и сойтись не успели. И слава Тому-в-кого-верят. Ди не хотелось бы познакомиться еще и с теми, кто ожидал сигнала с радиомаячка, вытащенного донной Лючией из мертвого тела Убейконя. Восьмеричные Ликторы с их электричеством, пожалуй, представляют некоторую опасность для молодого неопытного грея.

Кстати, клюквенного цвета вмятину в стене он отмыл и заштукатурил, а вот до подоконников в гостевом флигеле руки так и не дошли. Самое время ими заняться. Если, скажем, пойманный художник будет вести себя неадекватно или просто захочет уединения, не селить же его в комнатах, разукрашенных следами бесовских когтей.

Он отправился во флигель прямо из гаража — оценить масштабы предстоящей работы. Вопреки ожиданиям, оказалось, что чинить придется лишь один подоконник — тот, что у выходящего на веранду окна. Зиленцорн избороздил его глубоко и практически выломал посередине. Непонятно, чего добивался: лучше бы заколоченные ставни пытался выбить, что ли.

Ди взялся за края подоконника и нажал. Древесина треснула и рассыпалась, оставив в его руках два иззубренных обломка. Выкусывая из подушечки указательного пальца занозу, Ди смотрел в обнажившийся черный проем... и в нем что-то белело... и дерево не было трухлявым... и такие пустоты в стенах не возникают сами по себе...

— Ist kein Licht am Horizont, — раздался сзади гулкий тягучий голос.

Желтые радужки Зиленцорна светились в сумеречной полутьме. Ну да, на горизонте действительно нет света: день успел подойти к концу. Ди провел во флигеле гораздо больше времени, чем намеревался.

— Говори по-человечески. — Он вытащил из дыры небольшую пачку бумаги, перевязанную знакомой черно-оранжевой ленточкой. На самом деле Ди даже обрадовался появлению вторничной личности донны Лючии, хотя это и сулило возвращение к затянутым паутиной углам и привкусу горелого в каждом поданном блюде.