— Ты не бойся, парень. Я то же попрошу капитана. Он у нас хороший. — Дэн верил, Свен не запятнает себя кровью ребенка.
Данька забрал корзину и ушел. А Хуан сидел в темноте трюма и молился. Каялся в своих грехах, накопленных за все пятнадцать лет своей жизни. Пытался вспомнить, в чем согрешил. Яблоко украл. От работы отлынивал. Что же он еще такого совершил? Грешник пятнадцати лет от роду каялся в грехах знамых и незнамых, ведомых и не ведомых, вольных и не вольных. Он надеялся. Покайся и спасен будешь.
На утро корабли вошли в порт. Бросили якорь. Ждал их солнечный город. Спокойные чистые улицы, дома в белом камне. Приветливый дом Леона, улыбающиеся в морщинках глаза Жанетты. Парни с бака бросали озорные взгляды в сторону причала. "Скиталец" покачивался в ладонях родной бухты. Заботливые руки "смоляных курток" заменят подгнившие доски, просмолят бока. И паруса поднимутся, и искатель ветра выйдет в рассвет. Удачи и наслаждений, парни, вам на берегу.
Свен отдал распоряжения. Оставил за старшего Колина. Положенное роздано команде. Дэн приметил, капитан всегда тщательно одевался перед выходом на берег. Ни малинового пиджака, ни массивных перстней, ни увесистых золотых цепей на шее. Таких здесь не носят. Удачливые разбойники украшают себя перевязями, мушкетами. Может, боятся мелких воришек. Ловкий мошенник и с шеи снимет цепочку. Капитан одевался изысканно. Позволял лишь небольшие небрежности, подчеркивающие отменный вкус капитана.
— Ну, — сказал капитан, Дэн, пойдем на берег. А то Жанетта ждет. Если я не приведу тебя на берег, она мне такое устроит. — И не поймешь, шутит Свен или вправду опасается, что Жанетта разгневается.
— Идем, капитан, — Данька не возражал. Дом Леона стал родным. Там тепло и уютно.
— Дэн, захвати своего пленника, — капитан словно напоминал юнге, что б тот не забыл взять свои вещи. Не пленник, а зонтик какой-то, перчатки.
— Почему моего, капитан? — Лично он никого в плен не брал. Теперь ему, Дэну, за все отвечать? Может еще сбегать хворост собрать?
— Ты же за него так радеешь. Вот и бери, — в голосе: хотел — получи.
Данька пошел, что бы выпустить испанца из трюма. Когда Дэн вошел, парнишка поднял взгляд настороженных глаз. Даже в полумраке трюма они вспыхивали огоньками тревоги.
— Идем, капитан приказал. — Дэн говорил не громко, не хотел пугать подранка.
Парень встал. Сжал кулаки, вовсе не для того, что бы наброситься на стражника, а лишь одолеть себя, свой ужас. Идет, плечи подрагивают. Хуан вылез из темного трюма. Щурился на солнце. Теперь его можно было лучше рассмотреть лучше. Щуплый, худой паренек. Симпатичное лицо. Не складные руки. Плохонькая одежонка. Черноволосый, с глазами как две крупные черные смородины. Беспризорник. Такому ходить по электричкам и петь жалостливые песни. Позабыт, позаброшен с молодых юных лет, а я — мальчик на чужбине, счастья — доли мне нет. Данька похлопал его по спине.
— Не робей. Мы еще поживем, — Дэн хотел подбодрить пленника, но парень не слышал этих слов. Кого не страшит предстоящий день, день смерти. А небеса молчат, не откликаются на мольбу. И синий купол в редких облаках скоро закоптит дым костра. Не ласково нас встретит ключник рая, насупив брови вспомнит о грехах. Дорогу в ад укажет, горестно вздыхая, Архангел, что сидит на облаках.
— Идем, Хуан, на берег. Капитан приказал. — Дэн пошел вперед, а мальчишка, ступая босыми ногами по доскам палубы, плелся следом. В свой последний путь.
Они спустились в лодку. Хуан скорчился на дне. Что-то шептал и украдкой крестился. Жизнь не была к нему щедра и не много дарила тепла и радости. Но это была жизнь. Как страшно шагнуть за грань. Безжалостное небо не даровало отпущения грехов. Ты украл яблоко и съел его. За такой грех твой прародитель Адам заплатил бессмертием.
Один из матросов рассмеялся:
— Кайся, может сегодня Господь примет тебя.
Матросы не испытывали привязанности к испанцам. Для них — это враги. Холодное равнодушие — не более. Капитан произнес:
— Душа его вознесется к небу вместе с дымом костра. — Щека Свена дернулась.
Нет, Друг, — он увидел пламя и искаженное болью лицо, — ты заслуживаешь иной памяти. Жизнь — достойный памятник для тебя. Аллилуйя, аллилуйя, славе тебе боже, и жизнь вечная... Ты достоин памятника жизни.
Хуан только плотнее вжимался в дно лодки. Они добрались до берега. Высадились.
— Идем, Дэн. И этого бери с собой, — капитан пошел вперед, не оглядываясь.
Данька шел рядом с Хуаном. Поглядывал на него. Мальчишка был настолько подавлен, что и не помышлял о побеге. О последнем бесполезном рывке к жизни.
— Все позади. Тебе ничего не грозит. — Прошептал Дэн. — Мы идем к капитану домой. Там тебя не обидят.
Хуан не мог поверить в свою удачу, но надежда разгоралась в его душе с каждым шагом сильнее. Несколько слов, сказанных юнгой, как вода в пустыне, как медный грош, упавший в кружку нищего оборванца. Словно уши и глаза открылись. Он слышал звуки голосов прохожих, мостовую под ногами. Опьяняющий дурман воздуха.
Они шли в дом Леона. Хуан озирался по сторонам, не ведая, что его ждет. Но обретя надежду. Босые ноги ступали по камням, перестали дрожать и подгибаться.
Как обычно их встретил Леон. Широко распахнул двери.
— Капитан! Дэн! Жанетта ждет вас. Соскучилась. Хлопочет на кухне. Как только весть пришла, что наши корабли вернулись, занялась делом. Готовит угощение. А это что? — оборванец не пришелся ему по душе.
— Это, Леон, испанец. Мальчишка. Мы его вместе с кораблем захватили.
Дэн отметил про себя, говорит так, словно к каждому кораблю в нагрузку полагается испанский парнишка. Довесок, без которого золото не отдавали. Пришлось брать.
— Испанец, так испанец. А что мы с ним делать будем? — Леон озадачен. Куда пристроить такое непотребство. Притащат, а ему голову ломать.
— Отведи ему комнату. Дай воды. Пусть помоется. Сам видишь, в дороге пропылился. Будет здесь жить. По хозяйству помогать. -Капитан пожал плечами. Стал оправдываться. — Куда его еще? Жанетте за продуктами сбегать, тебе помочь. Думаю, с этим он справится. Не гнать же на улицу.
— Справится, — согласился Леон.— Ну, парень, идем, определю тебя.
Леон пошел на второй этаж, что бы выбрать для парнишки комнату. Хуан не осознавал, какое счастье ему привалило. Теперь он уверен, его не собираются жечь. Он шел, осматривая дом. У него появится своя комнатка. Для парня из бедной крестьянской семьи дом казался сказочным дворцом. Не полусгнившие доски стен, а деревянные панели, покрытые светлым лаком. Блестят на свету. Резные двери с литыми металлическими ручками.
Комната, куда Леон привел Хуана, была обставлена скромно. Стол, стулья, шкаф и ковать. Жанетта все содержала в идеальном порядке. Здесь было чисто и уютно.
— Так живут только очень богатые сеньоры, — решил Хуан. — Они зашли по ошибке.
— Это твоя комната, — сказал Леон. — Смотри у меня, что б чисто было. Здесь слуг нет. Я и Жанетта убирать за тобой не будем.
Его комната?! Жить как дофин? Господь творит чудеса. У бога чудес много, и это одно из них.
— Сейчас дам таз, принесешь воды. Во дворе колодец. Помойся немного. — Продолжил Леон,— Одежду дам. Велика, правда, будет. Попросишь Жанетту, она подошьет.
Таз с водой, мыло и полотенце — не бывалое счастье. Штаны и рубашка были великоваты, но чистые. Мягкая дорогая ткань. Такую одежду и сам король не побрезгует одеть. Башмаки из мягкой кожи, почти впору. Облачившись в эти роскошные наряды, Хуан взглянул в зеркало. Не узнал сам себя. В отражении стоял купеческий сын, а не жалкий крестьянский мальчишка. Ребенок. Какой ребенок не обрадуется красивой одежде? Хуан осматривал комнату, подходил к окну, присаживался на стулья, пробовал мягкую постель, но всякий раз возвращался к зеркалу. Улыбался своему отражению, грозил шутливо пальцем. От столь важных занятий позволительных знатному вельможе мальчишку оторвал Леон. Звал обедать. Хуан ощутил, как важно не только внешнее содержание, но и внутреннее. Его внутренний мир напомнил о себе. Во что бы не облекли вы свой живот, довольным он не будет.
В обед все сели за стол во главе с капитаном. Жанетта то же села со всеми. Один Хуан стоял в сторонке. В широких штанах Леона и его большой рубашке он выглядел забавно. Данька подошел к нему
— Ну, иди. Ты что не хочешь есть?
— Хочу, сеньор, — сказал парень робко. Покраснел. Не ведал, как вести себя в таком богатом доме. Смущало и то, что слугам не положено сидеть с господами.
— Иди, ешь, — посадил Хуана Дэн за стол. — Жанетта, мы потеряем его в этой рубахе. Не отыщем.
— После обеда я займусь им. Подошьем, и все будет впору, — Жанетта улыбалась. Она любила заниматься домашними делами, а просьбу Дэна выполнит удовольствием. Робким мальчик пришелся ей сразу по душе. Не дал ей Господь детей, но в избытке наградил материнскими чувствами.
— Испанский мальчишка, говорите. — Жанетта посмотрела на Хуана. — То же худой, как Дэн. Ешь, парень. И смотри у меня, я не люблю, когда мало едят. Все съешь, а то оставлю в этих длинных штанах. Запутаешься, запнешься и нос разобьешь.
Кара воистину серьезная. Такого наказания и палач не выдумает. Хуан прячет улыбку, склонив голову.
— Он тебе будет помогать, Жанетта. Покажешь ему. Воды принести, на рынок сбегать. Пристроишь к делу. — Пояснил капитан положение испанца в доме.
— Вот и пристрою. Если ты будешь плохо есть, я тебя накажу. — Верная женской логике добавила. — Без ужина оставлю.
Посудите сами, то ешь больше, то без ужина оставит.
— Да, сеньора. Хуан — ленив, не родив и прожорлив. — Парень признавался в смертных грехах и не возражал против кары. Его должны учить уму. Грешники должны умерщвлять свою плоть.
За столом все смеялись. Один Хуан не мог понять, почему смеются. Бедному человеку не понять богатых. Смех над бедняками — их радость.
— Если ты прожорлив, это хорошо. Я люблю, когда много кушают. Парни должны быть прожорливыми.
Странная сеньора, разве слуга-обжора — это хорошо? Прими удары судьбы с покорностью, Хуан. Еда-наказание богатых.
Брайан сошел на берег. Земля Тортуги под ногами. Он шел по главной улице, свернул вправо. Многие моряки останавливались в комнатах при таверне. Самая богатая "Красная черепаха". Победнее искали другое пристанище. Были и гостевые дворы для морских бродяг. Брайан остановился в маленьком домике на окраине. Тут жили муж с женой. Старики. Мужчина работал при шорной мастерской. Старики сводили с трудом концы с концами. Постоялец-моряк был находкой. Платил регулярно, уходя в плаванье, комнату оставлял за собой. Хлопот доставлял мало. Приготовить поесть и постирать. Брайану нравилось такое подобие оседлой жизни. В глубине души он мечтал о своем доме. В края родные смысла возвращаться не видел. Отец с семьей часто переезжал с места на место. Не отыщешь. От отца в наследство Брайан получил жажду перемен. По велению души кочевой бродил по морю. "Скиталец" стал его домом. От матери унаследовал бережливость. Глядишь, успокоится мятежный дух, вернется на север. Свое дело заведет.
Гм! — Хмыкнул Сеятель. — Поглядеть надо. Не все пути открыты человеку, а те, что предначертали Высшие. Мы ведем вас по тропам судьбы. В своеволии своем вы плутаете и оступаетесь. Незрячие. Ты оправдал мои надежды. Был моими руками, что удержали Даньку на мачте. Сгодишься еще. Кажется смертным, не исповедимы пути Господни. Дурь ваша глубока и не понятна. Не ведаете, что творите. От того и пути сил высших не понятны вам.
Брайан распахнул дверь в дом стариков. Переступил порог. Так входит блудный сын, отряхивая пыль звезд со ступней своих, оставляя за плечами Вселенную.
— София, — громко зовет Брайан хозяйку. — Где ты?
Престарелая женщина выглянула из своей комнатки. Морщинистое лицо, прищур подслеповатых глаз, седина волос из под чепца. Темное скромное платьице.
— Брайан, вернулся. Я в твоей комнате только вчера убралась, как знала, придешь. — Старушка засуетилась. — Муженек— то мой на работе. Я и не готовила ничего. Сейчас, мигом покормлю.
Она побежала на кухоньку. О`Тул улыбнулся. Навеяло родным домом, матушка вспомнилась. Протопал вовсе не детскими сапогами в свою комнатушку. Поставил вещи и упал на кровать. Спина почувствовала приятную мягкость матраса. Он потянулся, размял кости. Мы приходим домой, за плечами оставив дороги. Встретит нас долгожданный покой и утраченный рай на пороге. Рожденный для риска, жаждет островка покоя. Они лишь кочки в болоте жизни. Он перепрыгивает с одной на другую. Жажда риска — мутное болото, зыбучие пески, мутят голову, затягивают в бездну.
— Брайан, я на стол собрала. — Слышит он голос старушки. Поднялся и пошел.
Обед не грешит разнообразием. Хозяйка не ждала, что постоялец вернется сегодня. Не беда.
— София, я денег привез. Дам тебе, со стариком обновки купите. — Порадовать хотелось ему этих людей. Тоска морей, тоска о ближнем.
— Как скажешь, Брайан. — Она по-своему любила парня. Заботливый. Тихий. Ее детки разлетелись. Кто знает, где кого качают шальные ветры.
Нет глубже глубин, чем людская душа. Нет выше вершин, чем сознанье творца. И истина прячется в слове глупца. И боль мирозданья скрыта в глазах у слепца. Ворон, сидящий на плече Одина, окинь мир взором.
Часть 11
Данька проснулся. Открыл глаза. Пару минут боролся с цепкими объятиями сна. Сновидения давно не посещали его. То ли им было некогда, то ли он был занят. Время текло по каким-то не правильным законам. Сны прогульщики, давно не ходили в школу, в его дремлющее сознание. Окончательно вернулся в реальность. Он же совсем забыл. Данька ударил себя ладонью по лбу. Сегодня же первое сентября. В школу пора. Он вскочил, быстро оделся. Скорее умыться. Забежал на кухню, схватил бутерброд. Отпил из чашки и бросился в свою комнату складывать учебники в сумку. Потом помчался на кузню доесть бутерброд. Мать сетовала:
— Дань, какой ты не собранный. Мог бы с вечера сложить все.
— Мам, не когда было. Совершенно, некогда. — Чем был занят накануне и не припомнить.
— Тебе вечно не когда. Сядь, попей нормально чай.
— Мам. Я опаздываю, — снова побежал в свою комнату. Что еще не взял? А, подарок. Подарок для Максима. Наконец, все сложил, крикнул:
— Мама, я ушел, — и барсился к троллейбусной остановке, где они встречались с другом. Максим был уже там.
— Ты чего опаздываешь?! Я тут стою, жду тебя,— упрекал Макс друга.
— Да так, я немножко замешкался. Я такой дурной, не собранный, как говорит мать. Конечно, мог бы еще вчера все сложить. Все бы сложил... Кстати, я тебе подарок принес.
Они торопились. День начнется с торжественной линейки, но это не повод опаздывать. Ближе к зданию школы появились родители с первоклассниками и букетами цветов. Мелкие разодеты по случаю первого дня занятий. Им невдомек, торжество будет продолжаться годы.
— Подарок? — Макс обрадовался. — Я люблю подарки. Что ты мне принес? Показывай, — требовал Максим. Дите малое, не терпится.
— Потом, я сказал. Я тебе кинжал принес, — Данька весело подмигнул. Предвкушал, какое впечатление произведет на приятеля.
