Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Скиталец Начало пути


Опубликован:
08.12.2015 — 08.12.2015
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Скиталец Начало пути


БАРАНОВ В.Д.

С К И Т А Л Е Ц


НАЧАЛО ПУТИ


РОМАН — ФЭНТЭЗИ

2015

Предложения и замечания можно направить sirusgrey@mail.ru


Скиталец. Начало пути.


Роман — фэнтези

(Бэзил) Баранов Василий Данилович


Я не смогу написать, как они, потому что они не пишут как я.


Часть 1

Все-Ничто всколыхнулось. Оно двигалось. Было ли это движением? И да, и нет. Оно не

знало ни движения, ни покоя. Человек не способен описать подобное. Это лежит за гранью

разума. Оно, не знающее пределов и времени, совершало очередной акт творения. Так появились Древние. Они стояли, опираясь ногами на Бездну, простирая руки к бесконечности. Нет меры бездне и бесконечности. Бесконечность есмь бездна, а бездна есмь бесконечность. Близнецы не похожие друг на друга. С раскрытых ладоней Древних слетали драконы, прекрасные птицы Вселенных. Самый старый и мудрый народ. Перворожденные от Древних. Драконы летели к звездам, перелетали из одного мира в другой, разнося весть о явлении Древних. Вселенные — коврики под ногами тех, кто опирался ногами на Бездну, лужайки, где пасутся драконы. Вселенных было множество. Древние следили за ними. Но вот старший из древних обнаружил, что две вселенные опасно расходятся, нарушая равновесие миров. Нужно забросить якорь из одной из них в другую, подтянуть их друг к другу, а затем сшить нитью перемещений края. Простая работа для

Древнего. Нужно только взять в руки иглу.

Данька спал. Его сон, словно страж, охраняла настольная лампа. В круге ее света стояла

кровать, на которой лежал парень. Он лежал под одеялом, надежно охраняемый светом. Тьма, одесную тебя, к тебе же не приблизится, обачи очима твоим возопивши. Воздаяние грешников узришь, яко Господиви упование Вышнего положил, Зло и рана не приблизятся телесе твоему, не приткнешь о камень ногу свою и попрешь Льва и Змия.... Тьма бродила по комнате. Она ходила из угла в угол. Не могла проникнуть за грань светового круга. Она липкой паутиной нависала в углах под потолком. Срывалась с потолка и вновь бродила по комнате. Временами забиралась под кровать, где корчила омерзительные рожи. Тянула оттуда руки, словно стараясь кого-то ухватить. Вновь начинала нервно ходить из угла в угол. Она была в ярости. Этот круг света не позволял ей добраться до парня. А как бы она хотела добраться до него. Вцепиться руками в

горло, увидеть капли холодного пота на лбу, ужас в глазах и услышать учащенное биение сердца в груди. Но свет, свет не подпускал ее. Она подошла к письменному столу, присела на стул. Ждать. Она умела ждать. Ее час придет. Авария на трансформаторной подстанции или

электрическая лампа перегорит. И тогда... Она умеет ждать. Она дождется. Ждала терпеливо. Но вот рассвет робко заглянул в окно. Тьме пришлось встать и пойти к двери. Рассвет уже стоял ногами на подоконнике. Тьме нехотя вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. А рассвет

спрыгнул с подоконника и простер свои руки, озаряя все вокруг. Власть тьмы закончилась.

Эта квартира помнила своего хозяина, хотя прошло много лет. Этот большой обеденный стол помнил, как за ним собирались веселые гости во главе с хозяином и его женой. Звенела

посуда, вынутая из того большого шкафа. Еще слышится веселый смех. И диван помнит, как

хозяин садился на него, пружины с легким скрипом принимали тяжесть тела. Он закидывал ногу на ногу, сидел, сцепив ладони рук на затылке, сидел и улыбался. Кресло помнит своего хозяина. Как он садится напротив телевизора, гладит подлокотники руками. А этот пузатый ящик, уютно устроившийся на тумбочке, смотрит на хозяина своим единственным глазом и что-то бормочет чужими губами, губами диктора. В той комнате кровать хозяина. Она тоже многое помнит.

Рабочий стол. Он помнит, как хозяин кладет перед собой листы чистой бумаги. Берет ручку и четким уверенным почерком начинает писать. Откладывает ручку, открывает одну из книг,

лежащих на столе, открывает ее, читает. Откладывает в сторону. Немного задумался и вновь начинает писать. В воздухе, кажется, все еще висит аромат его лосьона после бритья. Вот, словно слышны его шаги. Он проходит по комнате, останавливается на пороге кухни. Оперся рукой на косяк дверного проема, стоит, с улыбкой смотрит на свою красавицу жену. Что это? Может

просто колыхание воздуха. Или его тоска бродит по квартире. Может, его душа не находит в себе сил покинуть это место.

Мария Петровна стоит у кухонного окна. Смотрит на пустынный в этот час двор, где тишина танцует медленный танец. Она в мягких туфлях. Кружится, напевая вполголоса под шелест листвы мелодию покоя.

Мария Петровна оборачивается, на звук знакомых шагов, туда, к двери. Но ничего, пусто. Прошло столько лет, но она помнит тот летний вечер. Она закрутилась на работе и забыла купить хлеб к ужину. И Сашка, Саша, ее муж Александр пошел в магазин купить булку хлеба к ужину. Ушел и не вернулся. Она ждала его. Долго ждала. Искала. Искала полиция. Но он исчез, словно его никогда не было. Сколько раз потом она доставала альбом с фотографиями, перебирала их, рассматривала, надеялась, что это вернет его. Плакала. Но однажды не выдержала этой пытки, собрала все фотографии вместе, сложила в черный плотный пакет и убрала на антресоли.

Спрятала подальше, под коробку с одеждой мужа, что бы случайно не наткнуться на них. Мария Петровна снова повернулась к окну, оперлась руками на подоконник, на котором стояли горшки с цветами. Один цветок уже набрал бутоны, скоро цветение. Она ждала, когда на плите закипит чайник, и она разбудит сына.

Шипенье чайника на плите. Скоро забурлит вода, задребезжит крышка. Можно ставить на стол чашки, еще дремлющие в шкафу. Этот кухонный гарнитур они купили на те деньги, что им подарили на свадьбу. Как давно это было. Они сидели здесь вдвоем с Сашей. Потом появился Даня, их сын. Все было вчера, и так давно. Сашка часто засиживался за рабочим столом в их комнате. И те минуты, что они проводили на кухне, она вспоминала с тоской. Они строили планы на будущее. Так бывает в каждой семье. Но пришла неизвестность, разрушила жизнь. Мария встряхнула головой, не стоит возвращаться в прошлое. У нее есть сын, ее будущее. Вода в

чайнике забурлила. Можно заварить чай. Проснется ее Даня.

Данька проснулся. Вздрогнули пушистые, как у девчонки, ресницы, открывая большие темные глаза. Они с детским удивлением смотрят на мир. В таких глазах тонут, словно в омуте.

Темные шелковистые волосы на голове взъерошены. Тонкие прямые губы чуть улыбаются. В комнате уже светло. Ночная тьма рассеялась. Он дотянулся рукой до выключателя настольной лампы. Небольшая ладонь, тонкие пальцы музыканта. Погасил бесполезный сейчас свет. Бросил взгляд на плюшевого мишку, сидящего на тумбочке возле кровати. Игрушка застыла, глядя на молодого хозяина лукавыми глазками. Косолапый пристроился рядом с настольной лампой. Эту игрушку подарил Даньке отец. По крайней мере, так говорила ему мать. Сам Данька отца не

помнит. Порой ему кажется, что он что-то припоминает. А может, ему это только приснилось. Он совсем маленький сидит на диване, рядом отец. Большой и сильный мужчина держит на коленях книжку, раскрыл ее и читает сыну сказку. Он, Даня, сидит рядом, держит в руках плюшевого медведя. Отец обнял Даньку за плечо. Даня сидит, подняв взгляд на этого большого мужчину, и пытается разглядеть лицо. Но ничего не получается. Лица он не помнит. И на фото ни разу не

видел. Только сон, что растаял, и легкая грусть в сердце.

Жизнь у Дани отличная. Не хуже других. Пусть у кого-то и лучше. Вот у его друга, у

Максима, есть и мать и отец. Или у парнишки из соседнего подъезда. Его родители в разводе. Он живет с матерью, а отец приходит к нему в выходные. Вот бы и у него был отец, хотя бы отец выходного дня. Данька отбросил эти мысли, сел на постель. Поставил ноги на потертый ковер. Потом отодвинул их от кровати, славно опасаясь, что там под ней все еще прячется тьма. И она может ухватить его за ногу и унести в свое жуткое царство. Даня встал, оделся и пошел в ванную умыться. Умылся и сразу же на кухню, где ждет мать. Он остановился на пороге. Оперся рукой на дверной косяк и произнес:

— Ма, я проснулся, — улыбается.

Мать обернулась, посмотрела на сына. Да, никаких фотографий не нужно. Вот он, ее сын, такой же, как отец. И та же улыбка и поза.

— Ой, Дань, какой же ты у меня худой, — сказала она. — Вытянулся. И брюки такие короткие.

Ничего. Сегодня зарплату должны дать. А в выходные поедем и купим тебе новые брюки.

Темная ароматная струйка заварки текла в чашки. Мария поставила чайник на стол. Села. Какой у нее славный мальчик растет. Данька выдвинул табуретку и сел напротив матери. Положил

ложечку сахара в чай. Недовольно поморщился: не любил ходить по магазинам.

— Мама, зачем они мне? Ты лучше себе что-нибудь купи, — наряды и всякие тряпки — не самое главное для мужчины, полагал Данька.

— Мне-то зачем? У меня все есть. А тебе в школу. Разве можно в таких. Да, кстати, с первым днем каникул тебя.

— Спасибо. — Данька отпил глоток чая, посмотрел на часы с кукушкой висевшие на стене. Семь тридцать утра.

Планов на каникулы не было. Не плохо ничего не планировать, никуда не спешить. Затеряться на просторах времени. Посидеть на берегу его неторопливых вод.

Мать открыла холодильник, достала масло и банку шпротного паштета. Мазала на ломтики

батона масло, паштет. Положила их на нарядное блюдо с узорными краями. Чай разлит в розовые чашки. У них специальный чайный сервиз. Мария Петровна любила красивую посуду. Только один столовый сервиз из шкафа в комнате никогда не выставлялся на стол. Мать бережно

доставала его, мыла, тщательно протирала и возвращала на место. Данька не решался спросить ее, отчего она так поступает. Догадывался — память об отце. Она работала в музее научным сотрудником. Зарплата маленькая, но она как-то справлялась, растягивая деньги от зарплаты до зарплаты.

Мария посмотрела на часы с кукушкой, неугомонная птица скоро выскочит из своего убежища и возвестит: хозяйка, пора на работу. Грустно улыбнулась. Вспомнила, Саша принес их

откуда-то. Старые и безжизненные. Упрямо ковырялся в механизме, пока они не пошли.

Торжественно повесил на стену. Под их ровное тиканье в то вечер они пили чай и ждали, когда кукушка в их доме прокричит первый раз. Его нет, а дверцы на часах открываются, и птица

кричит в пустоту кухни. Так кричит сердце Марии, рвется из груди: Саша!

Они попили чая. Мать встала:

— Сынок, я на работу. Ты посуду помоешь? — Вопрос, который она задает каждое утро.

— Хорошо, мам. Конечно, помою. — С этим он справится быстро.

Мария Петрова подошла к трюмо в коридоре, еще раз провела расческой по волосам. И вот за ней закрылась входная дверь. Данька встал, помыл чашки, обтер их кухонным полотенцем. Поставил в шкаф. Протер тряпкой стол. О, еще большой кухонный нож. Надо и его убрать. Он взял его,

зажал рукоятку в правой руке. Расставил широко ноги. Одна нога чуть вперед, другая — сзади.

Отвел левую руку в сторону, как делают настоящие фехтовальщики. В его руке не нож, а шпага.

Пустынный переулок старого города, где блуждает мистер Зло. Враг напал на Даньку

неожиданно. Коварный и не знающий пощады. Звон стали. Перед ним Великое Зло, с которым он, скромный простой герой, борется. Удар, еще удар. Выпад. И тело злодея падает на пол. Он одолел зло, которое собиралось уничтожить этот мир. Даня протер лезвие ножа тряпкой, словно стирал с него капли черной крови своего поверженного врага. Черные капли крови. Извечного Зла. Потом убрал нож в шкаф. Бросил взгляд на табуретку. Он обещал другу, Максиму, что будет заниматься физкультурой. Вместо спортивного снаряда можно использовать табуретку.

Поднимать ее за ножку одной рукой несколько раз. Потом другой. Так он накачает мышцы. Но сейчас ему этого совершено не хотелось. Ну и что. У него тройка по физкультуре, но остальные-то оценки у него замечательные. Да, когда он прыгал через коня, то так и застрял на нем. Лез по канату, добрался до средины и рухнул на мат. Поставили ему тройку. Из жалости, конечно. Или что бы не портить показатели школы. Ну, и что. Ну, не получается у него. Каникулы еще только— только начались. Он успеет, позанимается. Данька задвинул табуретку под стол. Потом пошел в свою комнату. По дороге остановился у зеркала. Посмотрел. Оттуда, из зеркального стекла, на него смотрел худой высокий парнишка. Темные волосы, черные глаза. Симпатичный парнишка — решил Данька. Ну, в общем-то похож. Похож на скромного героя. Таким и должен быть

скромный герой, который спасает мир. Спасение мира может подождать, он должен встретится с Максимом. Дружба стоит целого мира. Париж стоит мессы.

Данька пошел в свою комнату, что бы позвонить другу, Максиму. Тот уезжал. Уезжал в

отпуск с родителями, в Турцию. Максим отличный парень, хороший друг. Он такого же роста, как Данька, только шире в плечах. Спортивный. Кареглазый брюнет с теплой задорной улыбкой. Он редко хмурится, обычно доволен жизнью. Никогда не старается показать своего превосходства, хотя мог бы. И еще, у него отец — крутой бизнесмен, но Макс никому не тычет этим в морду. Даня часто бывает у друга дома. Родители у того простые обыкновенные люди. Он не чувствует себя рядом с Максимом обойденным жизнью.

Максим убрал постельное белье в тумбочку. Сложил диван. Подошел к аквариуму полюбоваться на своих рыбок. Рыбки у него самые обычные. Отец сказал: научись ухаживать за этими. С батей Максу повезло — хороший, отличный батя. Сам создал свое дело, работает, не покладая рук. Постоянно говорит: как потопаешь, так и полопаешь. Они дружат. Понимают друг друга. Ничего особенного у них нет в квартире. И квартира обычная, в обыкновенном доме. Район средний, не элитный. Гараж под многоквартирным домом. Машина среднего класса. Ей уже четыре года. Мать, правда, пыталась намекнуть отцу, что нужна посолиднее и новая. Родители часто ссорятся по поводу и без всякого повода. Заканчивается все примирением. Им это в удовольствие. С машиной все получись иначе. Отец так посмотрел на мать, ушел, хлопнув дверью. К этой теме в доме не возвращались. Четыре комнаты на пятом этаже. Обставлены хорошо. Но мебель покупали в рядовых мебельных магазинах. Ничего исключительного. Никаких шкафчиков в стиле ампир или барокко. "Все это — выпендреж, — говорит отец, — суета сует и затеи хитростные". Благочестием и набожностью в семье никто не страдает. Скорее наоборот. Макс случайно услышал, как отец разговаривал по телефону с кем-то. Вот это был художественный "свист". Высокий стиль русского мата. В доме такие слова не произносят, поэтому Максим и запомнил. В комнате Макса две особых вещи. Вот этот шкаф-купе сделали на заказ. Но это ж надо по размерам. И вот кресло возле его стола. Кожаное, шикарное, директорское. Поворачивается. Можно менять наклон спинки. Удобное кресло. В прошлом году отец купил здесь, недалеко. В обычном магазине. Это, что бы ему, Максу, было удобно заниматься. Максим плюхнулся в кресло. Про себя он называл его малым троном. Мать мечтает о том дне, когда ее сыночек займет место в совете директоров, по правую руку от папеньки. Сидеть целыми днями на совещаниях, следить взглядом за полетом мух. Такой жизни врагу не пожелаешь. Взгляд карих глаз Максима отыскал сотовый телефон. Черный раскладной прямоугольник лежит на столе. Может, Даньке позвонить, проснулся или еще спит. Данька — это его друг. Хороший парень. Не такой спортивный, как он, но друг настоящий. Он не скажет за спиной какой-нибудь гадости. Если что и скажет, так в лицо, не будет прятаться. И потом, Даня может взглянуть на вещи как-то по особенному, по своему. Не как все. И это нравится Максиму. Вот совсем недавно они заговорили, случайно, о русских былинах. Тогда Данька выдал. Придумает же такое.

— А ты знаешь, что Соловей— разбойник — хороший. Он положительный герой. Только ему не повезло. Оклеветали его. Дурную молву пустили, а все потом и подхватили. Так и остался запятнанным. Можно сказать, судимость парню пришили. Судьбу искалечили. Он, может быть, страну бы прославил. Семьей обзавелся. Остепенился. Один донос — вся жизнь под откос. За границу бы ездил. Выступал бы с концертами по всей стране. Автографы раздавал. А тут, эх! Блюда с его рылом на ярмарках бы распродавали. Кафтаны с ликом звезды на рынках продавали.

— С чего бы это? — Возразил Макс. — Разбойник он и есть разбойник.

— Вовсе нет. Обычный парень. Я доподлинно знаю. Фамилия у него Соловьев. Парень талантливый. На саксофоне играл. А где играть? Где народа побольше. Вот он и играл на Муромской дороге. Там много людей проходило и ездило. Вот он для них и играл. На свои концерты созывал. Никого он не грабил, не разбойничал. У него и в мыслях озорничать не было. Билеты продавал на свои концерты. Не всем то нравилось. Играет однажды Соловьев на саксофоне, пританцовывает, что б публике понравилось. Подтанцовка в те времена тоже была. Скоморохами прозывали. Только парню платить им было нечем. Тут по дороге купец едет с женой. Та к мужу пристала. Давай купим билетики на концерт. Сходим, а то в наших краях скучище. Купца жаба задавила. На билеты тратиться. Да и жёнку свою приревновал. Эко, на парня молодого глазками-то зырк, зырк. До беды может дойти. До грозы, как у Островского. Купец хоть и не читал пьесу, но понятия имел. А что их, пьески-то читать или смотреть, одна трата денег и срамота это. Щелкоперов и борзописцев баловать, потворствовать бездельникам. Он и к молебну когда ходил, не всякий раз юродивым подавал. И то с умыслом. Что б не стояли на паперти и не голосили: обидели юродивого, отняли копеечку. Нет копеечки и отнимать нечего. Что народ в смущение вводить. Вот и решил, царю-батюшке челобитную направить. Донос. Общественность не равнодушная сигналит. О царстве-государстве в заботушке, во прославление государя. Вот и прописал все, как есть. Сидит на дороге злодей, в дуду свистит басурманскую. Деньги собирает. Проезжий народ грабит. Торговлишке от того разор. Не пройти, не проехать по дороге Муромской. Ослободи, государь, от супостата. Вот, думает, царь и прижмет этого артиста. И жене объяснить можно, не идти же на концерт к изменнику, к разбойнику. То— то польза будет. Получил царь челобитную. Прочитал. Задумался. И, правда, получается, сидит на дороге, свистит в дуду басурманскую. Народ обирает. Богатству и процветанию царства козни строит. Супротив устоев государевых пошел. Верно, в народе-то говорят, сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. Никакого благолепия в дуденьи том нет. Вот ведь штука, какая выходит. Позвал Илью Муромца. Ты, Илюша, разберись там. Разгони всех. Не к чему народ православный в смущение вводить. А Илья — парень простой, исполнительный. Приказали — сделал. Поехал, увидал Соловьева, дуду отнял, по шеям проходимцу надавал. Артиста каждый обидеть может, и силушки не надо. Поехал. Царю доложил. А тут послы заморские вмешались. Свободу душите. Демократии ходу не даете. Мы на вас санкции сейчас напустим. Не позволим нашим принцессам замуж идти за царевича Ивана — придурковатого. И конец роду вашему, династии. Царю бы жезлом о пол и гаркнуть на послов. Не додумался про импортозамещение. У нас у самих девок полно. Еще лучше. Все натуральные. Одна за французского короля замуж вышла. Капетингов наплодила. Династию поддержала. Нашу династию не хуже могли б поддержать. Не крашенные. Так он давай оправдываться. Мы для народа, для демократии. За нее, что б ей пусто было, боремся. А парень тот народ грабил, посольствам препятствия чинил. Разбойник. Про то указ велел издать. Глашатаем велел трубить. Средства массовой информации подключил. Вот и измазали парня чернухой. Невинно пострадал.

— Ну, Дань, ты даешь, — смеялся Максим.

— А что? В истории таких случаев пруд пруди, — продолжал Данька. — Ты Шекспира читал? Ричард третий. Ричард Глостер. Кровавый. Кстати, последний из рода Плантагенетов. Так кровавый ли он? У Шекспира здорово там. Коня мне, коня. Полцарства за коня. А Генрих Ланкастер? Кого он победил. Конечно, злодея. Кровавого изверга. Горбуна. И племянников своих Ричард в Тауэр посадил. Там и казнил. А в те времена Тауэр не был просто темницей. Государственная твердыня. Монархи там отсиживались во времена смуты. Может, он племянников там укрыл от опасности. Спасти хотел. А потом описали все иначе. Мало того, что он моральный урод, так еще и физический урод. Что б народ поверил. А сейчас выяснили, не было у него горба. Естественно, что победитель, Генрих, должен был показать, что он не просто победил, а одолел чудовище и взошел на трон на законных основаниях. Избавитель. Все во благо народа. И все будущие поколения должны так думать. Такое часто бывает в истории.

Данька мог рассказать множество любопытных историй. С ним Максу было интересно.

Через открытую дверь комнаты доносились голоса. Ну вот, родители опять ссорятся. В начале ссорятся, потом мирятся. Традиция у них, что ли такая. Сейчас они вещи по чемоданам распихивают.

Отпуск — то, что ожидают весь год. В прошлом сезоне ездили в Египет. Мать готовится к отпуску заранее. Все туристические фирмы обойдет. Все включено. Помилуйте, а бывает иначе? Что пойдет сверх? Шашлыки на берегу Нила. Освещение — жертвенники из храма. В темноте бродят шакалы. Бездомных собак набрали на окраине Каира. Среди гостей сам Тутанхамон и Нефертити. Там крем для лица продавали из навоза крокодила. По рецепту Клеопатры. Максим был уверен, таким кремом царица мазала рожи провинившихся служанок. И мазь для суставов с ядом змеи. Яд змей, потомков той, что укусила Клеопатру. Мать купила. А ныне, что их ждет? Вечеринка с Султаом Баязетом. Невольницы султана разносят прохладительные напитки. Шах-заде за барной стойкой смешивает коктейли. Отец только вздыхает и принимает все с покорностью. Один раз в год вдали от глаз нормальных людей он готов выдержать все эти глупости.

— Галя, ну сколько можно. Мы же договорились, берем в отпуск только самое необходимое, — говорил отец. В голосе не столько раздражения, сколько отчаяния.

— Игорь, это и есть самое необходимое. Так, берем еще две пары босоножек, еще один купальник, не забыть вот эту и эту блузку. То же возьмем. Тебе пару рубашек. Максиму надо еще собрать.

Она увлечена сборами — дело ответственное. Слова мужа не доходят до сознания.

— Галя, зачем тебе все это с собой? Мы в отпуск едем, отдыхать! — Раздражение в голое нарастает. Макс представляет, как отец нервно шагает по комнате, ищет на чем сорвать свое негодование.

— Вот именно. А что я там на себя надену. Мы в отпуск едем, а не бегать по прачечным. Если так, то я останусь дома. Езжайте без меня. Я здесь останусь. — Теперь уже мать выходит из себя. С шумом захлопывает крышку чемодана. В голосе пробиваются слезы. Главное оружие пущено в ход. Противник повержен.

— Ну, хорошо. Берем. Как скажешь, — уступает отец. Сдался. Капля камень точит, женская слеза сердце мужчины.

— Вот, снова мирятся, — ворчит Макс. — Хоть бы двери закрыли. Слушать надоело.

Скорее бы позвонил Данька. Тут сотовый телефон ожил.

— Данька, это ты? Да. Да. Как обычно, на остановке. Сейчас буду. Не опаздывай.

Макс сунул сотовый в карман и поспешил из дома. Сбежал.

Данька жил на Тракторной улице. В трехэтажном доме, на верхнем этаже. Дом старый. Улица маленькая. Короткая. Не больше дюжины домов. Дома здесь все старые, но добротные. Каждый дом со своим характером. Дом на противоположной стороне улицы, чуть наискосок, вылитый барин. Рядом с ним дом попроще, с влитыми в стены колоннами. А вон тот, как парнишка в кепке. Жиган — лимон. Ему бы финский нож. Улица Тракторная до недавнего времени оправдывала свое название. И проезжая часть и тротуары были такими, словно по ним ездили на тракторах. Но год назад уложили новый асфальт. Про дворы забыли. Там и сейчас все в ухабах. Тротуары от проезжей части оделяют газоны. Старые тополя, кусты сирени и акации. Все растет, как вздумается. Милое запустенье. По улочке редко проезжают машины. То ли улица никому не нужна, то ли водители еще помнят состояние дороги. Прохожие то же не жалуют Тракторную. По вечерам, перед сном, по улице гуляют пенсионеры. Тихо здесь. Ямы и бугры во дворах, если кому и докучают, то не администрации района. По весне и в ненастную погоду кругом лужи. В Данькином дворе детская площадка есть. Песочница, в которой давно нет песка, детские качели с оборванным сиденьем и скамейка. Давно покосилась, ножки сгнили. Сесть страшно — упадет. Жухлые кусты и чахлые деревья. Пара металлических гаражей, контейнер для мусора. Ничего, не во дворе живем, а в доме. Данька дошел до конца дома, перепрыгивая через ямы и колдобины, решил выйти из двора, хотел по хорошему асфальту пройти. Красно-белая лента преградила путь. Закрыт проход. В соседнем доме меняют кровлю. Перейти улицу было невозможно. На той стороне газон, густые кусты. Не продираться же чрез них. Вернулся. Пойдет дворами. И он пошел по этому бездорожью. Погожий выдался денек. Данька щурится от ярких лучей солнца. С мелкими неудобствами можно смириться. С мелкими — можно. А с катастрофой? Катастрофа надвигалась. Реальная и вполне ощутимая. Вы же не станете утверждать, что ничего не ощутили, если вам двинут кулаком в челюсть? Даня увидел, впереди стоит и ухмыляется Серега, парень из параллельного класса. Задиристый. Наглый. Любит лезть к тем, кто не может ответить, у кого родители победнее, не побегут в школу жаловаться. У них в школе много детей богатых родителей. К ним он не пристает, стороной обходит. Вот к нему, к Даньке, привязаться может. Особенно, если Максима рядом нет. Того он побаивается. Недавно, так получилось, что Макса не было рядом. В школьном дворе. Серега подкатил, выхватил у Даньки сумку из рук.

— Один ходишь, без охраны? — Высыпал все из сумки на землю, пнул ногой учебники. Заметил, что среди книг была "Одиссея капитана Блада". Данька любил этот роман. Иногда заглядывал в книгу.

— Смотрите, что он с собой таскает. Детский сад. Ты еще сказки прихвати. Дите. Даже бить расхотелось. — Серега работал на публику. Крутой. Пусть уважают.

Сумку бросил Даньке под ноги и пошел, наслаждаясь произведенным эффектом. Свой жертве Серега мог бы сказать известной фразой: ничего личного. Неприязни к жертве он не испытывал. Хотел прослыть крутым. Пусть все знают, какой он крутой. Но дела это не меняет. Сейчас Даня ничего хорошего от этой встречи не ждал. Он посмотрел по сторонам, может, удастся обойти. Но спрятаться было негде. И подъезды все заперты, не забежать. За редкими кустами не спрячешься. Оставалось идти навстречу своему недругу. Идти навстречу своей неминуемой судьбе. "Так весело, отчаянно шел к виселице он, в последний раз, в последний пляс пустился МакФерсон, — это про меня, с тоской думал Данька. Он собрал всю силу своей воли. Только не показать, что боится. В животе что-то противно заурчало, в руках и ногах предательский холод. Но он все равно шел вперед.

Наверняка, Серега какую-нибудь пакость удумал. Они поравнялись.

— Ты куда? — Спросил Серега. Противно улыбается. Темные очки напялил, чертов спецагент. Любит покрасоваться. Салатного цвета рубашка с коротким рукавом. Ворот расстегнут. На шее толстая серебряная цепочка. Брюки фирменные. Туфли, какие не каждый может себе купить. Если б Даня мог спокойно сейчас посмотреть на себя со стороны, то вид свой описал одним словом: ремок. Короткие старенькие брюки, кроссовки и рубашонка кирпичного цвета. Его не заботила одежда. Считал себя симпатичным, но только потому, что таким был его любимый книжный герой Лесли.

— Пошел гулять. А ты? — Ответил, как можно спокойнее, Даня. Словно смотрит в глаза смерти. Жуть.

— Я тоже гуляю. Смотрю, знакомый идет. — Серега изображает радость встречи. Рада кошка, что мышку встретила. — Думаю, подойду, поздороваюсь. Привет передам твоим носкам. Они смотрю, подросли. Чего не скажешь о твоих штанах. Может, по шее кому дать?

Серега картинно играет мускулами, сжимает и разжимает кулаки. Наслаждается страхом и беспомощностью Даньки.

— Что ты привязался к моим брюкам? За своими следи. — Даня огрызается со страха.

Радостно чирикают птицы. Из окна в соседнем доме доносится звон посуды и громкие голоса. Отчаянно хочется рвануть и убежать подальше. Ноги ватные.

— Хочешь, по шее двину? Мне не трудно, — Серега рассмеялся. Он забавляется.

— Отстань, иди, куда шел. — Шел бы ты Серега туда, куда поспешно сбежало мужество Дани.

— Сегодня не видно твоего защитника. Нарвался ты, Даня. — Сергей снял темные очки. Положил в карман рубашки. Такие очки больших денег стоят. Не по средствам всякой голытьбе.

Сергей совсем уже собрался ударить этого слабака, но приметил двух старух на скамейке. Сидят, озирают двор. Выглядывают предмет осуждения. Все у них на заметке.

"Вот старые уродины, — подумал Сергей. — Расселись тут. Уши навострили. Крик поднимут".

Шума ему не хотелось. Такая веселуха обломилась. Старушки, действительно приглядывались к этим двум пацанам. Они только обсудили подрастающее хулиганье и тут, вот прямо на глазах, живой пример их мудрых размышлений. Разве можно такое пропустить. Они ожидают продолжения, потом будет, что обсудить.

— Носки подтяни, дистрофик. Свалятся. — Сергей обошел Даньку и прошептал — Еще свидимся в темном переулке. Кишки выпущу.

Сергей пошел дальше, что-то насвистывая. Старушки оторвались от этого зрелища, стали обсуждать цены в магазинах.

Даня стоял, пытаясь прийти в себя. Было безумно стыдно за свой страх, за свое бессилие. Не торопясь, пошел дальше, надеясь, что до встречи с другом сумеет совладать со своими эмоциями. По дороге он ругал себя последними словами. Трус проклятый. Удохлик. Девчонка. Когда ты, наконец, станешь мужчиной. Ну, хоть что-то мужское в тебе появится. Тренировать характер надо. Сегодня же лягу спать без света. Нет, лучше завтра. Макс уедет, и я начну. Любая отговорка сейчас казалась ему настоящей причиной. При свете дня думать о том, что свет включать на ночь не обязательно, была вполне приемлемой. Тьма еще не подступала к его постели.

Данька вышел на Академическую, свернул к троллейбусной остановке, где они должны были встретиться с Максом. С каждым шагом чувствовал себя бодрее. Осадок оставался, бывает. Дело житейское. Среди ожидающих троллейбус людей стоит друг. И забыто минутное огорчение.

— Привет, Макс. — Кивнул головой.

— Привет, Данька. — Улыбается.

Они крепко пожали друг другу руки.

— Может, зайдем в киоск, мороженое купим, а? — Предложил Максим.

— Нет, Макс. Ну, его, — Даня небрежно махнул рукой.

Максим понимал, что у друга с деньгами проблема, но обижать его не хотел. Поэтому по взрослому сказал:

— Я в отпуск уезжаю. Положено проставиться. Иначе не по-людски получится.

Они зашли в киоск и купили мороженое. Шли, и ели. Ноги сами вели их по привычной дороге. Они шли в сторону школы, потом свернули в сквер, устроились на скамейке. С той и другой стороны проезжали машины, автобусы. Ряды кустов отгораживали сквер от остального мира. Там по тротуару люди спешили по своим делам. Здесь оазис покоя среди городской суеты. Здесь люди ведут свою неторопливую жизнь.

— Слушай, Макс, ты фото там побольше сделай. Потом расскажешь мне обо всем. — Даня пристально посмотрел на друга. Разглядывая фотографии можно представить дальние страны, ощутить запах моря, упругость чужого ветра.

— Не вопрос. Сделаю. Приеду и все расскажу. Ваш личный корреспондент сообщает. А ты, Даня, чем здесь собираешься заняться? — Максиму хотелось поехать к морю, но и оставлять друга было жаль.

— У меня дел невпроворот. Планы грандиозные. Здорово, что ты на море едешь. Увидишь, какое оно. Я ни разу не был. Любопытно. — Данька прищурился, улыбнулся. Представил шщум морских волн, голоса людей на пляже.

В глубине души Данька мечтал о приключениях, о море. Он хотел услышать песни морских волн, вдыхать свежесть морского ветра. Слышать крики чаек. Он был уверен, чайки кричат то, что слышали Тристан и Изольда, когда плыли к королю Марку. Загадочные крики: три кварка, три кварка для сэра Марка. Так было рассказано в "Поминках по Финегану" Джеймса Джойса. Море — родина пиратов и первопроходцев. Алые паруса и Зурбаган.

— Так чем ты займешься? — Настаивал Макс. У него было чувство вины перед другом. Оставляет в душном городе. Мог бы — взял с собой.

— Задачу одну хочу решить. Математическую. — Он на досуге думал об устройстве мира, вселенной. Теории ученых его не устраивали. Большой взрыв? Кто подложил взрывчатку, из которой родилась вселенная? Что представало пространство в котором пороховая бочка рванула? Акт творения? Бог-пиротехник? Устроил нам фейерверк и отправился дальше?

— Тебе в школе мало было. — Чудной у него друг. Максим скорчил рожу, всем видом показывая, как опротивела ему школа.

— Она не совсем математическая. Ее с точки зрения философии надо решать. — Даня любил отыскивать противоречия в многочисленных фактах. Часто хватался за разные книги, надеясь, что кто-то до него разобрался в сложном мире.

— Господи, Даня, куда это тебя понесло. Голову беречь надо. Мозги нельзя переутомлять.

— Ты послушай, — начал объяснять Даня, — Если единицу разделить на нуль, что получим?

— Бесконечность, естественно. — Простейший вопрос. Опять Даньку понесло.

— Теперь единицу подели на бесконечность. — Даня подмигнул другу.

— Нуль.

— А если эту бесконечность умножить на твой нуль? — В своем невежестве обрету прозрение.

— Неопределенность, дураку ясно. — Протянул Макс.

— А мне нет. Дураки не знают, что при этом получится. Корчат умную рожу и твердят: неопределенность. А может, все зависит от природы нуля и бесконечности. Может, получим ту же единицу. Все в ней, как в исходной по виду. Только единицу иного мира получим, иного пространства? Если в мире ничего не исчезает бесследно и не появляется из ничего, то природа нуля — это загадка. И бесконечность имеет свою меру. Меру, понимаешь? Измерь ее. Тут и надо понять философскую сущность нуля. Что понимали древние ученые, когда ввели нуль. У древних римлян его не было.

— Ты что, с древними арабами решил побеседовать? — Очередная причуда. Максим шмыгнул носом. В каникулы нести такой бред!

— С арабами бесполезно. Арабские числа придумали в Индии. Арабы их только переняли. Что есть нуль? Это отсутствие чего-то или нечто отсутствующее? Если ты вышел из комнаты, то не перестал существовать.

— А в чем разница? Словесная эквилибристика. Субъективный идеализм. — Максим удивился самому себе. Идеализм? Нахватался словесных блох от друга.

— В первом случае, мы имеем отсутствие чего-то. То, с чем мы работаем — отсутствие, как объект Материальная субстанция. Отсутствие, как данность. В другом случае нечто престало существовать только в нашем восприятии или точке пространства. Такое обращение в нуль — мгновенное перемещение. Либо существует что-то само по себе, или это что-то замещаемся своим отсутствием. Ничего не исчезло. Все превратилось в ничто, а ничто становится всем. При этом они неразделимы. Единая сущность. Как ты понимаешь нуль?

— Дырка от бублика, — как-то вяло ответил Максим. Минута, и мир поплывет в туманном мареве безумных размышлений.

— Именно. В этой дырке ничего нет и что-то есть. Иначе ее самой не было бы. А бесконечность. Посмотри на знак. Крылышки бабочки. Словно нуль умножен на нуль. В самом символе бесконечности кроется разгадка.

— Разгадка в том, Даня, что ты — шизик. Шиза косит наши ряды. — Простое спасительное объяснение.

Данька не обиделся на друга. Он подбоченился. Принял величавый вид и произнес:

— Всех гениев поначалу за шизиков принимали. Джордано Бруно — еретик. На костер его. Лобачевский с его геометрией — позор. Эйнштейн и его теория относительности — бред сивой кобылы. А если при помощи только двух вещей нуля и бесконечности можно изменять время и пространство? Оказаться в мгновение на другом краю вселенной. Получить невиданную энергию?

— Здорово тебя приужахнуло, Даня. Люди в белых халатах ждут своего часа. Печальные окна больничной палаты. Потерпи, скорая едет. — Издевался Максим.

— Кто бы поверил, что две параллельные прямые пересекаются? И Земля... А все-таки она вертится. — Данька увлекся и не мог остановиться.

— То— то я думаю, вернусь из отпуска, первого сентября, захожу в школу, а в фойе мраморный истукан стоит. Вылитый Даня. В полный рост. И на мир смотрит не через очки, а сквозь знак бесконечности.

— Мне эта идея нравиться. Можете запечатлеть меня таким для будущих поколений. Вот еще, если сегодня двадцать второе число, а нам надо дожить до двадцать пятого. Сколько дней?

— Ну, три.— Задача для первого класса.

— Это ты так думаешь. Посчитаем, — Данька начал загибать пальцы. — Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Получилось четыре, а не три.

— Жульничество -это. Если включительно, то четыре, а если исключить начальный день — то три.

— Все дело в точке отсчета. И так во всем. — Данька с превосходством посмотрел на Максима.

— Даня, ты -шизик. Ты меня уже уболтал. У меня мозги начинают кипеть.

— Хорошо, что есть чему кипеть. Значит, что-то есть в башке. А то и кипеть нечему. Главное, чтобы крышку не сорвало, — смеется Данька.

— Уже срывает. — Макс закатил глаза, закачался из стороны в сторону.

— Ты ее, голубчик, привяжи чем. Примотай покрепче. Проволокой. Сейчас кусок отыщем. Присобачим. родимую. Ты не переживай. Как тут и было.

— Ну, и гад же ты. Даня. Как такого гада земля носит.

— Носит. Я худенький.

— Даня, я думаю, в отпуск тебе надо ехать вместо меня. Отдохнуть. Голову подлечить. На море.

— Что оно море? Ну его!— Отнекивался Данька.

— Вот школу закончим, станешь каким-нибудь ученым. Океанологом. Все моря твои. Будешь рыб изучать, морских животных, — Максим порой задумывался, кем станет поле школы. Они все бежали навстречу будущему.

— Ну, его. Не мое это. У тебя рыбки в аквариуме, а у меня и рыбок нет. Дело не в море. Не мое это. И не в этом счастье. Раньше люди жили в деревне. Ни какого моря не надо. Съездят два, три раза за всю жизнь в уездный городок, и ладно. Ни какой заграницы. Так и говорили, где родился — там и пригодился. И счастливы были. Счастье не в том. Куда-то поехал, что-то увидел. Счастье в другом. Оно лежит в дугой, в эмоциональной плоскости. И не надо меня жалеть и жалеть тех, из других времен. Наши правнуки то же будут удивляться, как мы жили без таких необходимых вещей. Дикари. Вот ты сейчас , наверное, думаешь, как люди жили без телевизора, компьютера, без сотового телефона. А они жили, были счастливее нас с тобой.

— В дикости они жили, — сказал Макс. — Одна палка -копалка, и та на двоих. Счастье?

— Вовсе не дикость это.

— А как это назвать? Что у них было? Ничего. Удобства на огороде. Выйдут на улицу, ну и... Выйду на улицу. выйду на село, девки гуляют и мне весело. Выйдут, сядут на скамеечку или, как там,.. на завалинку. Семечки лузгают и рассуждают. Вон, Герасим-то вчера свою жену уму-разуму учил. Поленом обихаживал. Так она нынче рожу не кажет. Живого места, видать, на ней нет. А Никола давеча в уезд хаживал. Такое говорит. Не приведи, Господи. Бомбиста какого-то ловят. А у купца Сильверстова намедни лавку покрали. Средь бела дня. Целый кусок мануфактуры уволокли. Беда. Дни последние мира наступают. Так что, Даня, это жизнь, это счастье?

— А сейчас, Макс, по-другому? Все так же. Только не на завалинке все сидят. Включи ящик, ну, телевизор. Сегодня в прямом эфире известная журналистка расскажет, как она проводит время с тремя своими любовниками. Что они ей подарили, и как она им изменяла со своим четвертым любовником. Ей пятьдесят пять, а ее бой-френду пятнадцать. Тайны истинной страсти. Завтра, не пропустите, мы в прямом эфире покажем встречу известного депутата Государственной думы со своими тремя незаконнорожденными сыновьями и их матерями. На встрече будет присутствовать нынешняя законная жена. Четвертая или пятая. Кто их разберет. Она обещала оттаскать соперниц за волосы прямо в студии. Не пропустите, будет интересно. И все бросятся смотреть. Перед вами настоящая жизнь. Вот оно -счастье. Так надо жить. Все остальные живут не правильно. К этому должны стремиться все. И эту мерзость показывают на всю страну. На завалинке сплетничали, но не на весь мир.

— Ну и что? — Спросил Максим. — Пусть смотрят, кому интересно.

— А то, что существовало и существует несколько культур в одном народе, разные образы жизни. Настоящее счастье.... Вот вышел мужик в поле, распахал пашню, а от земли дух такой, голову кружит. Тучки набежали. Землю дождь польет, взойдут посевы. Урожай будет. Возвращается мужик к дому, а навстречу ему дети. Кричат: "Тятя, тятя". Вот оно — счастье. Оно — настоящее. Ради него стоит жить. А мы отгородились от мира. Заявили, что мы — вершина природы. Это — мы — то. Всякие гаджеты таскаем с собой. Но это не так. Мы хозяева жизни? Не надо ждать милости от природы, мы все возьмем сами. Никто нас не назначал вершиной мирозданья. Мы только часть его. А море... Оно бывает разным. Ласковым. Добрым. В шторм бросается на берег. Яростно. А мы решили его покорить. Но не оно пришло к нам, а мы пришли к нему, и жить должны по его законам. Может быть, море напугано. Увидело нас и испугалось. Бросается теперь на берег. Это мы виноваты, а не оно. У нас виновны все. Другие люди, судьба, Бог. Сами мы ни при чем. С языческих времен у нас боги виноваты. Отвернулись от нас. А мы— хорошие. Даже анекдот придумали. Не везет мужику. Сил ни каких нет. Вышел в чистое поле, упал на колени, руки к небу. Господи, за что мне все это? А с верху голос: Ну не нравишься ты мне, не нравишься. Сами мы не виноваты. И спрашиваем, за что покинул нас, Господь? А может быть, он с неба смотрит на нас. Он всемогущий, старый больной и беспомощный. И спрашивает: зачем покинули вы меня? В чем я перед вами провинился? Это, Макс, как раз точка отсчета, о которой мы говорили. Можно считать, что море враждебно. Можно говорить, человек — агрессор. Считать, что бог нас оставил, думать, что мы его покинули.

— Даня, тут можно к бабке не ходить. С головой у тебя не все в порядке. Что-то не то с ней.

— Все с ней то. Все то. Надо только попытаться посмотреть на мир по-другому. Может, был прав Эммануил Кант, когда говорил в "Критике чистого разума", что мы смотрим на мир через сетку своих понятий, своих представлений. Какова сетка — таков и мир. А он совеем другой. Хочешь, я еще тебе мозги подогрею?

— Ну, подогрей. — Вздохнул Максим. От этого придурковатого не отвяжешься.

— Загадка. Есть ли такой камень, который всемогущий бог не может сдвинуть с места?

Максим подумал.

— Всемогущий. Он все может. Значит, камня такого нет.

-Есть. Это камень на душе человека. Его сдвинуть, снять с души не может даже бог. Только сам человек может снять его с души раскаянием.

Они расстались, как обычно, на троллейбусной остановке, и Данька пошел домой. Пришел и окунулся в прохладу комнат. Хорошо здесь, вдали от уличной жары. Плюхнулся на диван. Впитывал эту прохладу. Потом подумал: "Делу — время, потехе — час". Мать придет с работы, уставшая, а у него конь не валялся. Пошел на кухню. Приготовил ужин. Потом помыл пол. На улице жарко. Пыльно. Покончив с делами, пошел в свою комнату. Взял со стола книгу, и с ней устроился на диване. Посмотрел на обложку. На ней молодой парень в очках. Симпатичный, с приветливой улыбкой. Улыбка приветливая, чуть застенчивая. Как у него. В руке шпага. Скромный герой. В верхнем углу обложки в бордово-красных тонах ужасный злодей. Морда злая, руки скрючены. Это само Зло, с которым сражается парень. Скромный, неприметный. С виду не скажешь, что герой. На обложке золотыми буквами выведено: Смерть за углом. Данька открыл книгу на закладке и начал читать. Время от времени он прикрывал глаза, что бы ярче представить себе то, о чем он прочитал. Вот скромный герой вышел в темноту улицы. Асфальт еще мокрый после дождя. От этого на улице еще темнее. Только свет редких фонарей и тусклый свет окон. Справа что-то зашуршало. Лесли посмотрел в ту сторону. Тело. Человек. Ранен или убит. Лесли бросился туда, в черную тень дома. Наклонился к телу. Это Генри, доверчивый Генри. Его друг. В груди Генри кинжал. Губы друга шепчут что-то. Лесли вслушивается в слова умирающего. "Это Дорн" Бедный Генри мертв. Коварный Дорн заманил его в ловушку и убил на этой темной пустынной улице. Это работа извечного Зла. В завывании ветра зловещий смех. Удаляющиеся шаги в пустоте улицы. Но он, Данька, отомстит за друга. Уничтожит Дорна. Он, Данька, победит. Конечно, не он, а Лесли, но это без разницы. Бросается следом, надеясь в лабиринте улиц догнать Дорна. Но тот ускользает. Злодею не откажешь в уме и тонком расчете. Дорн укрылся на следующей странице, но Даня перелистнет ее, схватка неизбежна. Он так увлекся повествованием, что не заметил, как пришла мать. С порога она крикнула:

— Даня, я пришла. — В руках сумка с продуктами. В глазах радостный блеск. Зарплату дали, еще один месяц удалось свести концы с концами.

— Да, мам, — он встал с дивана, отложил книгу. — Мама, а я ужин приготовил. Разогреть?

— Разогрей, Даня. Я сейчас переоденусь и поужинаем.

Она ушла в свою комнату, а Данька бросался на кухню, разогреть еду. Когда они сели за стол мать, такая радостная, сказала:

— Нам сегодня зарплату дали. В выходные съездим, тебе брюки купим. — Мария Петровна ласково улыбается, поднося к губам чашку с чаем.

— Да зачем, мама!— Опять она о своем. Он переживет. Не стоит разбрасываться деньгами.

— И не возражай. Купим. И еще премию дали. — Мать так сияла, словно ей вручили государственную награду, и вручили в Кремле, сам Президент.

Данька улыбался в ответ. Премию. Что там, сущие гроши, но мать так радовалась, а ему захотелось ее поддержать. Она радовалась искренне, как ребенок, своему счастью.

— А еще, — мать понизила голос, словно делилась страшной тайной, — я узнала, что в колледже по соседству, экономический, кажется, техничка требуется. По совместительству. Работать можно вечерами. После работы. Мне по пути будет. Берут на полную ставку. А платят больше, чем в музее мне. Здорово. Разбогатеем. Жить будем, как миллионеры.

"Как миллионеры, — грустно думал Даня, — вот тебе три рубля и не в чем себе не отказывай". Но расстраивать мать не стал. Когда еще он увидит ее улыбку. Светлую, без привкуса печали. Чаще поутру он видит, как стоит она у окна на кухне. Плечи печально поникли. Руки рассеянно гладят подоконник. Девочка, заблудившаяся в этой стране.

-Здорово! А можно я тебе там помогать буду?

— Нет, Даня. Я сама управлюсь. Ты здесь мне по дому помогаешь.

— Но мама...

— Не спорь. Это не обсуждается. Представляешь, как нам повезло. Будем жить, как богатые люди.

— Да, мама, — Данька снова грустно улыбнулся и пропел, — Хэв ю эни маней, ю из ричмэн ту. Если у тебя немного денег, ты тоже богач.

Мать так была рада своим новостям, что не заметила грусть в голосе сына.

Опустели тарелки. Чайник остывает на плите. И восемь раз прокричала кукушка в часах на стене. Они поужинали. Мать сказала:

— Я сама помою посуду, а ты иди, смотри свой сериал. Как ты можешь смотреть эту чушь? — В мягком голосе нежность. Возвращайся, сынок, к своим игрушкам. Маленький мальчик.

— Это не чушь, мам. Там смелые и умные полицейские борются с преступниками. Полковник Максимов давно всех бы поймал, если б в полиции не завелась крыса. На следующей неделе последняя серия. Он их поймает. И второй сезон начнется. Обещают еще круче.

— Эти твои сыщики-разбойники. Не поймешь, где кто. Иди уж, — мать улыбнулась.

— Поэтому и интересно,— сказал сын, покидая кухню.

Он посмотрел фильм. Потом Мария Петровна подсела к телевизору. Посмотрели новостной канал.

— Ну, пора спать, Даня. Ложись. Я скоро подойду.

Данька расправил постель. Разделся и залез под одеяло. Пришла мать, чтобы пожелать спокойной ночи. Она присела на краешек постели, взъерошила на голове Дани волосы:

— Спокойной ночи. Спи сынок. — Скоро он станет взрослым и другая женщина будет говорить ему эти слова.

— Спокойной ночи, мама, — он повернулся набок, натянул повыше одеяло.

Посмотрел на плюшевого мишку, сидевшего на тумбочке, рядом с настольной лампой. Мать заметила этот взгляд:

— Не зови ты мишку папой, не тяни его за лапу. Видно, это мой грех: папы есть не у всех.

Данька продолжил:

— Будет все у нас хорошо.

Мария Петровна повторила за ним:

— Будет все у нас хорошо. Спи. Уже поздно.

Она встала, вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь. Данька дотянулся до выключателя настольной лампы. Зажег ее. Надо подумать о чем-нибудь хорошем. Что бы быстрее уснуть. Он представил себе море. Волны тихо набегают на песчаный пляж. Ясное голубое небо, легкий ветерок. Макс на берегу. Вот Максим разбегается и прыгает в воду. Соленые брызги разлетаются во все стороны. Хорошо Макс отдохнет. Пусть отдыхает. Глаза Дани уже закрывались, и ему показалось (а может, это было на самом деле), как глазки — пуговки плюшевого медведя сверкнули. Сон своей ласковой, теплой рукой коснулся головы Даньки.


Часть 2


Край солнца выглянул из-за горизонта. Как робкий ребенок солнце оглядело, что прячется в темной комнате мира, и вот оно решило явить себя. Солнце медленно карабкалось по небосводу. Восход над морем — прекрасное зрелище. Настоящий ритуал в храме природы. Морские волны нежно целуют песчаный берег. Легкий ветерок гуляет над сушей. На песке лежит парень. Он свернулся калачиком, досматривая свои сны. Жнец-Сеятель смотрит на все это и улыбается. Качает головой и говорит:

— Дрыхнешь. Спишь. Спи. — Забавные существа, люди. И как только жизнь в них держится. Снежинки, тающие на ладони. Жизнь быстротечная. Мальчишка. Но и песчинка мирозданья способна изменить путь звезд. Я начал свою работу. Время и тебе просыпаться от сладких грез.

Первый стяжек нитью перемещений сделан. Он соединил края вселенных. А тот, кто был выбран в качестве иглы, лежал сейчас на песке. Спал. Сеятель— Жнец был мастером в шитье. Сколько белых подворотничков пришил он к вороту своего кителя. Сколько больших и маленьких дырочек зашил на своей одежде. Если делать осторожные стежки, не торопиться, то шов даже не будет заметен. Вселенные будут сшиты.

Данька почувствовал тепло на своей щеке. Должно быть, это от лампы, которую он включил, укладываясь спать. Начал переворачиваться на другой бок, ощупывая ладонью простынь. Но...Данька открыл глаза, резко сел. Кругом, как и под его рукой, песок. Данька согнул колени, подтянул их к подбородку, посмотрел вперед, а там — вода, большая вода, до самого горизонта. Легкие волны плещутся рядом. А на воде качаются большие жирные голуби. Нет, голуби не могут сидеть на воде. Это чайки. Значит это — море. Ему снится море. А над морем солнце. Электрическая лампочка. Вот сейчас дотянусь до выключателя, щелкну — и погаснешь. Данька улыбнулся. Запах. Сам воздух был удивительным. Так должно пахнуть море. Соленая вода, водоросли и смесь каких-то трав. Ему не доводилось так близко видеть море. В кино или по телевизору видел, а во сне — впервые. Главное подольше не просыпаться, досмотреть сон. Данька встал, огляделся. Справа он заметил какие-то домики. Поселок. А за спиной, где кончается песок, росла жухлая трава. Дальше, немного выше, по берегу кусты и деревья. Высоченные пальмы. Удивительный сон. Яркий, цветной. Такие сны часто приходили к Даньке. Что там запах. Он мог вспомнить сны, когда видел мягкую вкусную булочку. Конфеты или бутерброд с твердокопченой колбасой и ощущать их вкус во рту. А запах — это пустое. Он подошел к воде. Волны плещутся вот тут, возле ног. А потом радостно побежал вдоль воды, вначале в сторону поселка, потом обратно. Он бегал так вдоль среза воды долго. Когда волна отходила от берега, он наступал на нее, когда она возвращалась, отпрыгивал назад. Так он играл с волнами. Почувствовав легкую усталость, упал на мягкий теплый песок. Полежал немного. Поднялся, подошел к воде, набрал в ладони влажного песка и начал строить замок. Прекрасный замок. Он давно хотел построить такой. Когда основа замка была готова, он подошел вновь к воде, набрал в пригоршни песок вместе с водой и стал поливать этим раствором свой замок. Капли застывали на стенах замка, создавая причудливый узор. Раствор капал с ладоней и пальцев. Данька вновь и вновь подходил к воде, чтобы набрать очередную порцию волшебной сказки. Причудливый замок был готов. Он сел возле него, что бы полюбоваться. Долго смотрел на творение рук своих. Потом встал и зашагал в сторону поселка.

Ноги проваливались в песок. Лучше пойти там, где росла подгоревшая на солнце трава. Данька забрался повыше. Там оказалась тропинка, и он пошел по ней. Туда, в сторону поселка. Тут ему пришла в голову мысль, это же — Зурбаган, город Александра Грина. Город алых парусов. Тропинка слилась с узкой грунтовой дорогой. Пыльной дорогой. А он шел и шел. Туда, к Зурбагану. Деревья молча следили за этим вторжением. Дорога ощущала легкую поступь ног. Что ты принес, неведанный странник? Купол небес вздрогнул в тревоге. Данька шагает по вселенной своих снов.

Вот и первые домишки. Слева стоял недостроенный, из светлого камня, одноэтажный домик. Рядом разбросаны камни, оставшиеся у строителей. Кладка стен завершена. Можно разглядеть швы между камнями. Кровля еще не закончена. Даня идет дальше. Какие здесь халупы, выглядят бедно, сиротливо. Они сморят пустыми глазницами оконных проемов, распахнутых навстречу ветерку. Беззубые рты дверей. Если возле домов росли деревья, но выглядели они, как сироты, изгнанные из родного дома. Печальные и непонимающие. Даньке казалось, что сон такой он видел. Идет в липком сиропе прошлого. Не торопится, оглядывается по сторонам.

А вот ребятишки, они играют прямо здесь, в этой пыли. Грязненькие. Оборванные. Какой-то маленький парнишка бежит прямо на него. Налетел на Даньку, задрал голову к верху, что бы посмотреть на такого большого дядьку, радостно взвизгнул и побежал дальше. Чумазый парень лет десяти тащит братишку за руку, тот упирается и машет свободной ручонкой. Старуха сидит на крыльце своего жилища. Старое поношенное платье, тряпица, выгоревшая на солнце, лицо изрезанное морщинами. Руки, костлявые худые руки, лежат на коленях. Старуха что-то бормочет и качает головой Глаза, не видящие мира в своей слепоте. Густая седина в волосах. Даньке сделалось страшно от этой картины, он отвел взгляд. Женщина в выцветшем платье, пыльный подол до земли. Далеко не старая. В ней жизнь еще борется с безысходностью и отчаянием. Неубранные волосы. Кто она? Куда идет? Во дворе натянута веревка, на которой сушится белье. Нетвердой походкой идет мужичок. Широкие холщевые штаны, грязная навыпуск рубаха. Расстегнутый ворот, на голове всклокоченные волосы. Местный бомж. Идет в поисках контейнера с мусором, будет там рыться — решил Данька. Плывет по дороге заброшенной бедности. В одном из домов открылась дверь, выглянула женщина. Выплеснула полное ведро воды на дорогу. Скрылась за дверью. Что больше некуда? — Подумалось Даньке — Канализация что ли засорилась? Участкового на тебя нет. Оштрафовал бы, как следует. Знала бы. Данька переступил через этот поток нечистот. Сон вел его по причудливым лабиринтам подсознания. Что еще спрятано в потаенных уголках мозга, и что может он предложить своему хозяину? Тук, тук, тук! Кто в тереме живет? Кто хозяин: сознание или подсознание? Они владельцы на паях и сами решают, кому и когда вступить в права владения. Но вот дорога перешла в брусчатку. Здесь и дома более опрятные, появились двухэтажные. Декорации сна меняются. Дворы огорожены высокими каменными заборами. И люди здесь другие. Женщина, то же в длинном платье, но более аккуратном. Не таком старом. И волосы убраны в прическу. С корзиной идет куда-то. Мужчины в темных брюках. Рубахи с длинным рукавом, с большим широким воротником. Ворот украшен кружевом. Рубашка заправлена в брюки. На голове у некоторых шляпы. У иных повязаны платки, чтобы не мешали длинные волосы. По мере того, как он приходит дальше по улицам этого города, домами можно было любоваться. В каждом было что-то свое, особенное. Дома на его родной Тракторной улице носили свой индивидуальный характер, а эти дома пытались рассказать о характере своих владельцев. Раньше Данька ничего подобного этому не встречал. Люди, восставшие ото сна, что окутал ближайшую улочку, одеты наряднее. Женщины в пышных юбках, украшенных кружевами и лентами. Роскошные шляпы. Попадаются и те, кто одет поскромнее. Мужчины тоже хорошо одеты. У многих на боку шпаги. Обуты в красивые туфли или сапоги. На головах широкополые шляпы. Изумительные рубашки: легкая ткань с вышивкой и кружевами. Данька стоял, озирался по сторонам, как деревенщина, попавшая в город впервые. Сон занес его в 3-D модель изумительного мира. Кто нарисовал все это, а потом перевел из плоскости в объем? Широкая улица. Возможно, главная в городе. Он пытается взглядом найти табличку с названием, но ее нет нигде. Решает: это улица Ленина, такая есть в каждом городе. Обычно центральная. Если бы он был художником, то присел где-нибудь тут за мольбертом. Запечатлеть все это. Писал бы в стиле импрессионистов: Моне, Ренуара, Дега. Не упустить, поймать все оттенки света и сам воздух этого города, Зурбагана. Он пошел вверх по улице. Ему показалось, что туда идет большинство людей. Проехала повозка, запряженная резвой лошадью. На козлах сидит кучер. Сзади сидит красивая горделивая дама. Со своего возвышения оглядывает прохожих. Ремень бы безопасности на нее накинуть. На перекрестках нет светофоров. И мужики в канареечных жилетах с полосатыми палками попрятались. Рай автомобилиста. Вот еще одна повозка. В ней мужик с бабой. Муж с женой, наверно. Если бы шум этой улицы заменить музыкой, музыкой Клода Дебюсси, можно подумать, что он находится в музее под открытым небом. Это сон. Только сон. У Даньки возникло ощущение дежевю. Он где-то все это видел. Конечно, в музее на работе у мамы, куда он часто заходил. На картинах. Данька чувствовал себя туристом. Посмотрите на лево, а теперь на право. Видите, вывеску, трактир "Красная черепаха"? Лучшее заведение города. Там собираются поэты, художники. Богема. Под этой кровлей рождаются шедевры. Там обедают музы. Из заведения вышла хорошо подвыпившая дама. Муза изрядно перебрала. Такое случается. Это пристань загулявшего поэта. Смотрите на право. На палке висит сапог. Это один из лучших обувных бутиков нашего города. Рядом с Данькой прогрохотала тележка. Ее толкал парень. В тележке свежая рыба. Даньке в нос ударил запах недавно выловленной рыбы. Какая рыба, он не знал. Обычно, он легко определял какая. И как тут спутать. В магазине на упаковке и ценниках всегда написано. Палтус. Ставрида. А тут ценников не было. Свежий улов. Данька шел вслед за этой тележкой и вышел на рыночную площадь. Народу здесь было много. Латки с товаром. Люди выбирают, торгуются. Вон стоит такая кубышечка, пытается доказать чего-то торговцу, переходит на крик. Обыкновенная базарная баба. Подобное встречалось на рынке, куда они ходили с мамой. Данька проходит мимо. На лотке красные помидоры, аппетитные огурчики, пучки зелени. Дальше фрукты. Интересно, какие тут цены. Он часто ездил с мамой на базар. Дешевле и свежее можно купить. Сам он не умел покупать на рынке, стеснялся. Узнать бы, какие здесь цены. Денег, особенно здешних, у него не было. Как они называются? Зурбаганки? Их у него все равно нет. Можно узнать, сколько зубаганок стоит килограмм помидор. Потом, поинтересоваться курсом к доллару. Доллар, он и в Африке доллар. Посчитать в рублях. Где здесь банк. Банков здесь, скорее всего, нет. Должны быть эти... ну... обменные лавки. "Я спросил сегодня у менялы, что дает за полтумана по рублю, как сказать мне для прекрасной Лалы по-персидски нежное люблю". Лавку не приметил. Вон развешаны тряпки. Местная барахолка. Китайцы или турки понашили. Эти везде пролезут, даже в Зурбаган. За фирменное, как у нас, гонят. Приметил лавку оружейника. Развешаны шпаги, кинжалы, даже пистолеты. К этой лавке даже подходить не стал. Что бы купить оружие, нужно разрешение. Столько справок собрать. От психиатра, от нарколога, характеристики. И массу другого. Потом в полицию. Ну, его, это оружие. Умный мужик Ремарк: прощай оружие. Дальше ряды с пряностями. Божественный аромат, даже голова начинает кружиться. Он подошел ближе. Вот перец, гвоздика, желтенькое— шафран. Это что? Кинза? Названий многих пряностей не знал, но запах удивительный. Данька побродил по рынку. Хороший, богатый рынок. Даже богаче, чем в его городе. Решил вернуться назад, откуда пришел. Может быть, еще раз дойти до моря. Когда еще приснится такой удивительный сон, а в нем — море. Если пойти вниз по улице, то, скорее всего, выйдешь к морю. Так он и сделал. Шел по широкой центральной улице. Разглядывал прохожих. Впереди шли двое мужчин. Хорошо одеты. Местные топ-менеджеры. Мелодия шуршащих купюр в тонком аромате кофе и виски. Тот, что справа, коренастый, высокий. Идет твердой решительной походкой. Слева — будет даже чуточку повыше. Стройный, ловкий. В походке сила и что-то хищное. Они переговариваются негромко, весело. Идут мужики бодро. Остановились, попрощались. Шедший справа, отошел, зашел в дом. Второй пошел вниз по улице. Данька следом. Тут ему пришла мысль: это его сон. Он может делать тут, что захочет. В обычных обстоятельствах, он вряд ли дошел до такой дерзости. А тут... Он почти догнал незнакомца и крикнул:

— Дяденька! Дяденька. — Замирает звонкий крик.

Мужчина обернулся. Сейчас Данька сумел хорошо разглядеть его лицо. Темные глаза и волосы, упрямый подбородок, прямой нос, тонкие губы слегка улыбаются. Мужчина спросил:

— Парень, ты меня? — В голосе легкое удивление и интерес.

— Да. Дяденька. — Поздно отступать и прятаться за спины. Решимость пропала, но и убежать не хватило смелости.

— Что ты хотел? — Спросил незнакомец. По-прежнему улыбается. Голова чуть набок, ноги широко расставлены, небрежное внимание.

— Дяденька...— Данька не знал, как сказать. — А вы не могли бы мне помочь...

Даня замялся, не зная, как высказать свою просьбу. Просьба странная для обычных обстоятельств, обычная для чудных сновидений.

Мужчина криво усмехнулся и начал шарить в кошеле на поясе. Он так понял просьбу парня. Решил дать мелкую монетку этому попрошайке. Кругом много бедноты, дать мальчугану на хлеб не жалко. Настроение хорошее. Не оскудеет рука дающего.

— Нет. Нет, дяденька. — Даня понял, что ему собираются подать милостыню. Покраснел. Не ловко переминался с ноги на ногу. — Я не это хотел. А у вас нет знакомого капитана?

— Капитана? А зачем тебе, парень? — Право, что за причуды у мальчишки.

— Я хотел попроситься у него в плаванье. — Быть на море и не прокатиться на кораблике. Отойти от берега, что б за волнами скрылась земля. Почувствовать себя Магелланом. — Мне бы чуть-чуть. Я никогда не был в плаванье. Мне чуть-чуть. Я никому мешать не буду. Я в сторонке посижу. Тихо. Честное слово.

Жалко что ли? Под ногами он мешаться не будет. Сядет на краешке и будет смотреть, как корабль разрезает волну.

Мужчина улыбнулся:

— Чуть-чуть? В плаванье? — Ребенок, выпрашивающий у родителей сладости. Забавную скорчил мордочку. Отчего не выполнить просьбу.

— Да, дяденька. Я чуть-чуть. Тихонечко. — Похоже собеседник готов согласиться.

Даня наклонил голову вправо, шею втянул в плечи, пытаясь показать, что и местечка на корабле он много не займет.

— Ну, если чуть-чуть, тихонечко... Тогда, идем. — Глаза смеются, мужчина прячет усмешку. Ему хочется самому, как ребенку, подпрыгнуть и закричать от шальной радости этим утром.

Мужчина повернулся и пошел, а Данька зашагал рядом, подстраивался под его шаг и даже пытался копировать движения рук. Он вздернул вверх подбородок, что бы еще больше походить на своего спутника. Во сне возможно все, главное очень захотеть. Они шли рядом по улице. Наконец, дошли до порта. Многолюдье. Большинство мужчин. Все заняты. Они окунулись в шум толпы. Разноцветье одежд и голосов. Тележки, тюки. Все смешалось вокруг. Даньке подумалось, главное не затеряться, не отстать от провожатого. Но он увидел корабли и остановился. Их было много. Чудесные парусные суда. Величественные. Великолепные, как в сказке. Данька увидел все это. На картинах он видел подобное. Но живой блеск воды, гул голосов, легкий ветерок создавали ощущение сказочного мира. Облака плывут по небу, как корабли. Корабли плывут по морю, словно облака. До облака не дотянусь руками. Уходят в море корабли. Их ждут неведанные дали и приключения в пути. Они с собой уносят душу того, кто ждет на берегу. И облака омоют сушу, дождем, упавшим на лугу. Данька стоял и смотрел. Если кто-то верит, что атланты держат на своих плечах небо — они заблуждаются. Небо поддерживают вершинами своих мачт корабли. Это они удерживают выгоревшее на солнце небо, что бы оно не обрушилось на землю. Само солнце — это лампа, висящая на фонарном столбе — мачте. Разбежаться, взлететь в небо, пролететь на дельтаплане над этими кораблями. Прокричать им о своей любви. Он увидел все это. Такой миг стоит всей жизни. Даня зашмыгал носом, на глаза набежали слезы. Он подтер нос рукой. Незнакомец заметил, что парень отстал. Остановился, поджидая. Он пригляделся к мальчишке. "Он плачет? Почему?" -Подумал мужчина и печально улыбнулся своей догадке, — "Морская соль иным мальчишкам попадает в глаза. Таких слез не стоит стыдиться". Данька опомнился и побежал к мужчине. Тот повернулся молча и зашагал дальше, а Данька теперь старался от него не отстать. Они подошли к причалу, где ждала лодка с гребцами. Незнакомец сказал:

— Садись. — Коротко и не громко. Какие нужны еще слова.

Даня пытался осторожно забраться в лодку, но та покачивалась, и он плюхнулся на скамейку. Было больно. Следом в лодку спустился его спутник. Получилось у него это ловко, даже красиво. Сел напротив, дал сигнал рукой гребцам, и лодка поплыла. Они неслись по воде. Данька впервые плыл на лодке. Они прошли мимо одного корабля, мимо второго. И вот парусник, гордый прекрасный корабль. Они подходили к нему. Данька прочитал на борту название "Скиталец". Красивое название. Они подошли вплотную к кораблю. Сверху сбросили веревочную лестницу. И незнакомец вновь сказал Даньке:

— Залезай. — Лишь кивнул в сторону веревочной лестницы.

А как тут залезешь?... Лодка раскачивается, тут и на ногах не удержишься. Надо дотянуться до перекладинки. Между лодкой и бортом корабля полоска воды. Лестница болталась. Лодку качало. Надо поймать лестницу. Удалось. Он ухватился за нее руками, с трудом нащупал ногой опору, и пополз наверх. Главное — не сорваться, как тогда, на уроке физкультуры. Лестницу снова качнуло, и он больно ударился коленкой об борт. Однако до верха дополз. Перекинул тело через борт, попытался встать на ноги, не удержался и рухнул на палубу, опираясь на колени и руки. Вскочил на ноги, всем своим видом показывая: со всяким может случиться. Ни чего особенного. Незнакомец стоял за спиной. Словно не видел, как Данька соскребал себя с палубы.

— Пойдем, — и прошел вперед, а Данька за ним. По палубе бродили какие-то люди. Одеты во что попало. Должно быть, туристы. У каждого матроса должна быть бескозырка и тельняшка. Ясно, туристы. Эти вовсе на матросов не тянут. Экскурсия. Не он один хочет на морскую прогулку. Его провожатый остановился у двери в каюту, распахнул ее:

— Проходи. — Не многословный у Дани провожатый.

Данька переступил через порог. После яркого света снаружи, в каюте царил полумрак. На полу лежал толстый красивый ковер. Красные и желтые узоры. В глубине комнаты массивный письменный стол. За ним резное большое кресло. Дальше — два огромных шкафа. У одной стены сундук. Огромных размеров. Он больше походил на поваленный на бок шкаф. У другой стены — диван. Несколько стульев с высокими спинками. Тяжелых, темного дерева. В комнате или каюте никого не было.

— Дяденька, а дяденька капитан, — спросил Данька, — не заругается, что мы вот так, без спроса вошли?

Вдруг хозяин каюты войдет и увидит, что они вторглись сюда. Выгонит, и о морской прогулке можно забыть. Незнакомец прошел к столу, сел в кресло. Снял шляпу и бросил на диван. Его изящные сильные руки легли на стол. Локтем правой руки чуть в сторону сдвинул зеленую обтянутую кожей коробку. Довольно прищурился и сказал:

— Нет, не заругается. Капитан — это я. Капитан Свен, к вашим услугам. Проходи, парень, садись.

Капитан улыбнулся. Свен забавлялся ситуацией. Внимательно следил за реакцией мальчишки.

Данька прошел к одному из стульев, присел на краешек. И сейчас нервно перебирал пальцы на руках. Наклонил голову, косясь на хозяина каюты. Ну, как так, он не догадался, что это — капитан.

— Тебя как зовут? — Спросил капитан. Ладони легли на гладкую поверхность стола.

Он видел перед собой ребенка, немного обиженного таким поворотом событий, чуть растерянного. Какого-то трогательного ребенка. Одет бедно, одежда чистая. Вряд ли долго скитался. Попал в жернова жизни недавно. Кто знает, что станет с ним, останься он на улице. Увы, корабль не приют для всех бездомных, для тех к кому судьба не благосклонна.

— Даня, — Данька это произнес тихо. Было немного стыдно, не догадался, что перед ним капитан.

Спасительной соломинкой пришла мысль: "Шутки шутить захотелось этому дядьке. А еще говорят: матрос ребенка не обидит. И чем дети перед взрослыми провинились, что они с нами так?"

— Дэн, — понял капитан. — А скажи, Дэн, с кем ты живешь, кто тебя воспитывает?

— С мамой, — сказал Данька. Какая разница, я взрослый и вполне могу сам за себя отвечать. Еще родителей вызови в школу.

— А отец? — Снова спросил капитан. Без мужчины в доме не легко приходится. Одной женщине поднять детей не просто.

— Отца я не помню. Он однажды ушел и не вернулся. — Данька почти привык к этому обидному для него вопросу. Им всем невдомек, что от отца ему остался лишь плюшевый медведь. Не ведома им боль его сердца. Черти с квасом съели отца. Он проживет.

Вопрос этот для Даньки был самым болезненным. Он безумно стеснялся того, что не знает отца. В подсознании это сидело каким-то пятном бастарда, признаком ущербности своего рождения. И дикой безумной волной на него накатила зависть к соседскому мальчишке, у которого был отец выходного дня.

Капитан покачал головой. Он по-своему понял выражение боли и отчаяния на лице мальчугана и решил утешить:

— Такое бывает. Люди уходят в море, и море их забирает. Не возвращает никогда.

Капитан внимательно рассматривал своего гостя. Иногда одежда может рассказать о человеке больше, чем иные слова. Простенькая рубашка, поношенные штаны. Чистенькие, не рваные. Семья живет в нужде, но не на последнем краю пропасти. Край пропасти бедности самый обманчивый. Один шаг — и сорвался. Капитан откинулся на спинку кресла, правой рукой в задумчивости провел по волосам. Задержал взгляд на ногах парнишки, на его коротких штанах.

Данька посмотрел туда же, на свои короткие штаны. Попытался спрятать ноги под стул. Разве здесь спрячешь. Густо покраснел. Набычился. Ну и что? Эти не снимут, другие не наденут. Но руки сами собой пытались одернуть штанины, чтобы они казались длиннее.

Капитан это заметил:

— У тебя хорошие штаны. Как раз для моряка. Штанины волной не замочит. А скажи мне, Дэн, что ты знаешь о море. — Парнишка сам сказал, что ни разу не ходил в море. Не каждый способен стать матросом. К крутому характеру моря надо привыкнуть. Не просто человеку перерезать пуповину, связывающую его с землей.

Даня пытался сообразить, что он знает о море. Он оживился. Сидел на стуле, как на насесте, вертел головой. Вспомнить ничего не удавалось. Такое во сне бывает, на яву он вспомнил бы.

Молчать было не удобно, он не мог вспомнить, в каком учебнике рассказывается о морях. В географии, размеры, площадь, глубина. И сообщил:

— Море, оно большое и глубокое. На нем шторм, иногда, бывает. В нем воды много, соленой.

Произносил это Данька медленно и обстоятельно, словно делился с учениками величайшей мудростью, посвящал их в тайны мироздания.

Капитан удивился:

— Много воды? Соленой?

Свена это развеселило. Он с трудом сдерживал смех. От восторга легко хлопал себя ладонями по коленке.

— Соленой? — Переспросил капитан. Не смог сдержать улыбку. Ответ ребенка. Впрочем, в двух словах не рассказать об этой стихии. Расскажи ты мне о небе, расскажи об облаках. Свен слегка упрекнул себя. Каков вопрос, таков ответ. Трудно описать вещи, которые знают все. Самые простые. Что такое рука? Длинная с суставом палка с хваталкой на конце. Собственное неуклюжее определение рассмешило капитана.

Данька понял, что сказал что-то не совсем то. Хотел поправится, но вместо этого сказал:

— А океан еще больше, в нем воды больше. — Закончив говорить понял, что вышло еще хуже. Очередная глупость. Молчал бы лучше. Кто за язык тянул?

— И что, тоже, — вновь удивился капитан,— то же соленой?

Свену захотелось залезть под стол, смеяться, кататься там по полу, дрыгает ногами от восторга, как ребенку. Очаровательная непосредственность в этом мальчишке. Свен вспомнил, что сам когда-то был ребенком. Давно. Очень давно. Теплой волной накатились воспоминания и тотчас отхлынули.

— Ну, да, — мямлил Данька, — то же.

Он сцепил руки на животе. Обида на весь мир и на себя душила его. Вот опозорился!

— Хорошо. А что ты можешь сказать о морских обычаях. Что-то морское знаешь?

Свен надеялся, что этот вопрос поможет парнишке выкрутиться. Сам отвернулся в сторону, что бы спрятать улыбку.

Данька вспомнил "Остров сокровищ" и фальшиво начал напевать:

— А ну, разворачивай парус, приятель. Эх-хе-хей, веселей дружок. Пятнадцать человек на сундук мертвеца и— хо-хо, и бутылка рома.

— Бутылка рома?— Озадачился капитан. Отличная морская традиция.

— Да, и бутылка рома. — Повторил упрямо парнишка.

Тут Данька вспомнил другую песню. Она показалась ему вполне подходящей:

— На шумный праздник пули и клинка мы к вам придем незваными гостями и никогда мы не умрем, пока качается светило над снастями.

— Ну, это лучше. Значительно лучше, — одобрил капитан, просто кладезь знаний упрятан в мальчишке. Глубокий. В смысле, знания спрятаны глубоко, не сразу откопаешь. — Может ты, что-то знаешь о жизни моряков.

Капитан задал этот вопрос и сам задумался. Потер ладонью лоб. А разве есть морская жизнь, земная жизнь? Если и стоит делить жизнь на какие-то стороны, то только на две: прожить жизнь как скотина и прожить как человек.

Тут Даня вспомнил:

— Конечно, — и поведал. — Когда корабли уходят на долго в море, моряки едят ночью, в трюме.

Это Данька причитал в каком-то пиратском романе. На земле ночью в трюме есть не будешь. Это морской обычай. Настроение сразу поднялось. Иду на пятерку в четверти. Ура!

— Ночью?— Переспросил Свен. — В трюме?

Ответ его озадачил. Кому придет в голову есть ночью. Спать надо. В темноте, в стороне о всех. Спрятал, а потом съел.

-Ну, да.— С энтузиазмом заявил Данька. Капитан, а такой простой вещи не знает. Сейчас он откроет ему глаза.

— Плаванье дальнее. Кругом жара. Солонина портится. Вот команда и ест ее ночью, в трюме. Что б червей не видеть. Это всем известно, дяденька капитан. — Он, Данька, о морских обычаях знает больше капитана. Книги читать надо. Источник знания.

Многие знания, многие скорби, Даня.

— Я не дяденька капитан, а капитан Свен.

— Да, капитан Свен, я и говорю, в жару портится все. Черви заводятся. Вот ночь, в трюме, там лунного света нет. Они достают из бочки солонину, а на ней кругом — черви, — расписывал Даня, — и они их едят.

Даня и не понял, что он сказал. Мальчишка рассказывал это с таким задором, так размахивал руками, что можно было подумать, ничего вкуснее нет ничего на свете. Сам только и ест червивую солонину.

Хлеб с маслом. Солонина с червями. Не отказывайтесь, вкус незабываемый.

— Едят червей? — Какой бред.

-Ну, да. Червей. — Данька увлекся. Он не заметил доли сомнения в голосе капитана.

Капитан смеялся. Данька понял, что сморозил очередную глупость. Сник. Никто, никто не возьмет его ни в какое плаванье. Кому он нужен, такой тупорылый. Встал.

— Так я пойду, дяденька капитан. — Уйти самому прежде, чем тебе укажут на дверь. Уйти самому не так горько. Не возьмете? Не очень хотелось. У меня без вас полно дел. У вас корабль? Этих кораблей хоть лопатой грузи.

Когда пацаны не берут тебя в игру, уйди с гордо поднятой головой. Слезы обиды придут после, когда тебя никто не видит.

— Ты, что, передумал? Не хочешь в море? — Капитан видел, Дэн просто держит марку. Проигрывать надо уметь. У тебя получается.

— Хочу. Но вы же меня не возьмете. — Данька старается выглядеть равнодушным. Дело житейское.

Свен почувствовал укол раскаяния в душе. Своим смехом он обидел мальчику. А тот говорил, искренне веря в свои слова. Еще ребенок.

— Сядь, — приказал капитан.

И Данька подчинился. Не приказ капитана остановил его. Глупая надежда, что он сможет остаться. Надежда, что живет в человеке вопреки разуму, вопреки логике. Мы живем в надежде на бессмертие.

— Ты что-нибудь хорошее о себе рассказать сможешь? Чем-нибудь похвалиться? — О себе любимом всякий может рассказать. Иные и без всяких просьб расскажут. Неужели кто-то сомневается, что я самый умный и красивый.

А что сказать? — думал Даня. — Что он помогает маме? Что у него в школе хорошие оценки. Про тройку по физкультуре можно не говорить. Только это совершенно не интересно капитану. Для него нет никакого выхода. Конец будет один. Смысла нет тянуть время. Свен увидел в глазах парня отчаяние и боль. А Данька почти кричал:

— Я слабый. Неказистый. Никчемный. Когда я забирался на корабль, я ударился коленкой. Залез и упал на палубу. Я.. Я ни кому не нужен, — отчаяние Даньки переросло в ярость.

Капитан заметил, сейчас перед ним не мальчишка, а раненый зверь, которого загнали в угол. Он борется из последних сил, яростно. В отчаянии. Это последний бой, смертельный. Это ярость и смелость обреченного, готового дорого продать свою жизнь, последний раз вздохнуть полной грудью, умереть в борьбе. Данька выкрикнул:

— Я — трус! Я боюсь темноты!

Замолк. Повисла тишина. Только скрип мачт и плеск воды. Гулко, как набатный колокол звенит тишина. Свен молча смотрел на мальчишку. Совершено безжизненный взгляд. Как будто только что умер. Только губы тихо, без эмоций шепчут:

— Я никому, никому не нужен. Даже отцу. — В лице ни кровинки. Бессильно висят руки. Нервно дернулись губы. То ли силится выдавить улыбку, то ли заплакать. Не получается. Проигран бой.

Глухие слова отчаяния, произнесенные мальчишкой, больно ударили Свена. И не услышит смерть моей мольбы, уйду я не склонивши головы. Герой, ты признал свои слабости. Не каждому это по силам. Свен понял, он должен удержать этого мальчишку. Исполнить долг перед самим собой.

— Хорошо. Я возьму тебя юнгой. Согласен? — Капитан пытается поймать взгляд парня.

— Юнгой? — Оживился Данька. — Я согласен.

До чуда, порой, только шаг. В один миг жизнь изменилась. На лице засияла улыбка, Свен не удержался и улыбнулся в ответ.

— Ты должен знать, это — корабль морских разбойников, пиратов, — решил капитан предупредить мальчишку.

— Пираты? — Данька представил большого зеленого с красным гребешком на голове попугая, сидящего на плече капитана Свена. Пиастры! — кричит птица и хлопает крыльями. Даня, уймись. Не грезится ли тебе одноглазый пират, сидящий на диване, что заботливо кормит молоком из блюдца котенка. Нелепо.

Это же здорово. Ему повезло. Он на пиратском корабле. — Думал Данька. Лицо его засияло пуще прежнего.

— Ну, что не передумал? — Капитан улыбается. Будто камень свалился с души.

— Нет, капитан. Я буду юнгой. — Твердо заявил Данька.

— Ладно. Расположишься здесь, на этом сундуке. Подушку и одеяло я тебе найду. А сейчас идем, я представлю тебя боцману.

Они вышли на палубу. Данька смотрел на все вокруг по новому. Мачты, доски палубы под ногами, канаты — все это его. Он и шагал по палубе по-другому. Юнга. Жаль, что это только сон. Они подошли к мужчине. На вид лет сорока пяти, крепкого телосложения. С суровым выражением лица.

— Боцман, Брин,— сказал Свен. Встретил хмурый взгляд боцмана. Чуть заметно кивнул головой.

— Да, капитан,— откликнулся Брин.

— Знакомься, это — наш новый юнга.

— Да, капитан, — безразлично принял слова капитана боцман. Он явно не был в восторге от такого приобретения. Но спорить с капитаном не стал.

— Он будет следить за моей каютой. А после пусть драит палубу, приучается к морской жизни. Работает с парнями. Я сделаю из него настоящего матроса.

— Да, капитан,— кивнул боцман. Склонил голову.

Капитан отошел в сторону с боцманом.

— Все ребята на борту, Брин? — Свен кивнул головой, отвечая на собственный вопрос. Команда не подведет.

— Все, капитан. — Еще час назад на борт поднялся последний. Разгильдяев здесь не держали. "Скиталец" для таких не место.

— Хорошо, готовься к отплытию.

Потом повернулся к Даньке:

— Юнга, сбегай на камбуз, принеси что-нибудь поесть. И себе прихвати.

Отдав распоряжение, продолжил разговор с боцманом. Данька, было, рванулся выполнять указанье, но где этот камбуз.... Было неудобно спрашивать у боцмана или капитана. Ничего, язык до Киева доведет. Он подошел к парню, стоявшему у борта, и спросил:

— Здравствуйте. А не скажете, где здесь буфет? — Если к прохожему обратиться вежливо, он обязательно подскажет. Об этом говорил опыт всей его жизни.

— Что? — Парень не мог понять, что от него хотят.

— Э.. столовая... — как зовут эту штуку, куда отправил его капитан?

— Что?— Сердито переспросил парень.

— Ну, этот, камбуз. — Вспомнил Даня.

— Так бы и говорил. Там,— Парень показал рукой — Найдешь.

Данька действительно скоро нашел камбуз. Он приоткрыл дверь, заглянул. Двое парней возле котлов. Ни белых фартуков, ни поварских колпаков. Антисанитария. На повара ни один не тянет. Да, ладно. Переступил порог.

— Здравствуйте, я новый юнга. Капитан послал меня за обедом.

— Хорошо, — откликнулся один из парней. Стал накладывать еду в миски и ставить их в большую корзину. Данька добавил:

— Капитан сказал, что и мне положено.

Парень только кивнул и продолжал свое дело. Закончил и протянул корзину юнге.

— Бери. — Не многословный здесь народ, решил новоиспеченный юнга. Таков морской характер.

Данька взял корзину и поспешил в каюту Свена. Капитан уже сидел за своим столом. Даня придвинул один из стульев поближе, водрузил на него корзину, вынул миски, расставляя их на столе. Отодвинул в сторону рулоны, возможно карты, освобождая пространство. Свен молча наблюдал за юнгой. Данька помогал маме по хозяйству, в этом он знал толк. Главное, расставить все с должным изяществом. Если у вас нет ничего кроме черствых сухарей, то лишь искусство сервировки стола выручит вас, когда король пришел к вам в гости.

Когда юнга передвинул карты, Свен раздраженно подумал: "Черт, что он себе позволяет?!". Касаться вещей капитана — вызвать его ярость. Это знали все. Боцман Брин был спокоен, когда представляли юнгу. Следить за каютой? Еще до того, как они выйдут в море, юнга окажется на берегу. Хорошо, если капитан отправит его на лодке. Выбросит просто за борт.

Все, миски на столе. Вроде, закончил. Осмотрел еще раз стол. Ему не очень понравилось, как он все расставил и начал переставлять по-другому. Он двигал миски по столу, а капитан наблюдал за этими манипуляциями. Юнга ухватился за миску, которую поставил перед капитаном. Начал ее двигать вправо, влево. Нет, не так. Подвинуть еще. Капитан крутил головой вслед за миской. Свен чувствовал, еще пара минут и он не сможет сдержать свою ярость. Возьмет мальчишку за ворот и лично отнесет его, как котенка, швырнет в лодку и прикажет выкинуть на берег. Свен был уверен, что характер у него святой, его долготерпению удивляются святые небеса. Но всему есть предал!!! Наконец, Даня успокоился. Собрал все, как надо. На званом ужине в Букингемском дворце не справились бы лучше. Но на стол там собирает не его мама. У нее получилось бы лучше. Вот и эти навыки пригодись. Пристроился рядом на стул. Капитан принялся есть. Лучшего способа одолеть гнев нет.

Данька медлил.

— А ты чего ждешь?— Спросил Свен. — Не нравится?

— Нравится, капитан. — Данька был неприхотлив в еде. При их достатке не удивительно.

— Тогда ешь. Или ты привык к более изысканной пище? У нас все едят одинаково. И матросы и капитан. К сожалению, мы не приготовили для тебя изысканных блюд. Солонина с червями в темном трюме. Привыкай к этой, — рассмеялся Свен. Раздражение отпустило его.

Данька начал есть. После того, как они поели, юнга унес посуду на камбуз. Вернулся в каюту. Когда он возвращался, солнце уже висело над краем горизонта. В южных широтах быстро темнеет. В каюте горели свечи. Капитан ходил из угла в угол. Останавливался и вновь мерил шагами каюту.

— Дэн, устраивайся там, на сундуке.

На крыше сундука лежала подушка и какое-то подобие одеяла. Даня пошел устраиваться.

Кованое чудо приглядывалось к своему пассажиру. Хлипкий. Такой и сдвинуть с места не способен. Юнга. Смеетесь? У капитана исключительное чувство юмора, — соглашался стол. — Если б на корабле водились мыши — загрызли. Шкафы не удостоили внимания юнгу. Диван презрительно хмыкнул.

— Ты ложись, а я пройдусь по палубе. — Капитан подошел к столу, задул свечи. Хлопнула дверь. Свен ушел. Они ночью выходят в море. Не помешает приглядеть.

В каюте царила темнота. Она обступала со всех сторон. Захлестывала удушьем. Даньке стало страшно. Он забился в самый угол, к стенке. Чувствовал, как тьма бродит рядом. Он натянул на голову одеяльце, зажмурил глаза. Спрятаться, и она не найдет. А тьма не решилась коснуться юнги капитана Свена. За бортом плескалась вода. Корабль слегка покачивался. Данька расслабился и уснул.


Часть 3


— Даня, Даня, — услышал он голос матери. Данька возвращал к реальности.

Открыл глаза. Все, как обычно. Письменный стол, компьютер на нем, тумбочка возле кровати. Утренний свет льется сквозь окно. Но чего-то не хватало. У ребенка отняли игрушку. Утро прокралось в комнату, кода тьма еще только убиралась восвояси, лучиком солнца, как рукой, скользнуло под подушку и украло волшебство. Все по-прежнему, только нет того волшебного сна, в котором только что жил мальчишка по имени Данька... Он с грустью понял, что не сможет вернуться на "Скиталец", не вернется в мир моря и парусов. Не увидит капитана Свена. Сон растаял. Его похитили. Даньке было больно от пустоты в душе, что появилась на месте похищенного сна. Ему хотелось остаться на краткий миг в мире грез.

— Да, мама, сейчас встаю, — крикнул он.

Встал, нехотя оделся и пошел умываться. Серый мир его будней. Потом прошел на кухню. Яркий цвет занавесок и цветы на окне померкли. Мать разложила в тарелки овсяную кашу. Данька сел за стол. На столе стояла масленка с настоявшим сливочным маслом, а не обычная коробка со спрэдом. Мать разлила в чашки ароматный чай. Присела рядом.

— Кушай, Даня. Давай, кушай. Я еще сыр купила, — каждая мать хочет накормить своего ребенка вкусненьким. — Здорово, мам, — Данька мало обращал внимания на то, что подавалось к столу. В его подсознании жили заветы прошлых поколений. Стол — это божья длань. Что дал Господь, то и ешь. Будет день и будет пища.

— Замечательная жизнь у нас начинается, сынок, — Мария Петровна пыталась растормошить сына. — Мы живем сейчас, как богатые люди.

Сколь не воздержанны в словах своих женщины. Боги слышат вас, смертные. Бойтесь, что услышаны будете. В ночь эту жизнь ваша изменилась.

Мария Петровна улыбалась. Она твердо верила, что так живут самые богатые люди на земле. Таков удел нищих.

— Да, — Даня улыбнулся ей в ответ. — А мне сегодня такой удивительный сон приснился.

Ходики на стене громко щелкнули, пружинки закрутились, любопытная кукушка высунула клюв из часовых створок.

Даньке очень хотелось рассказать о том, что привиделось нынешней ночью.

— Какой сон, сын? Ты что, как старая бабка в сны веришь? — Мария интуитивно сама верила в сны, но не хотела признаться в этом.

— Не, мам, ты что. Такой яркий сон, такой удивительный. — Пережитое ночью не выходило из головы. Образы были яркими. От них не избавишься в одночасье.

По оживлению сына Мария Петровна видела, выслушать стоит . Он все равно не отстанет.

— Расскажи. Расскажи, — мать кивала головой.

И Данька увлечено начал рассказывать:

— Мне снилось, будто просыпаюсь на берегу моря. На песке. На воде сидят чайки. Яркое солнце, вокруг песок и синее море. Я встал, смотрю, невдалеке город. Зурбаган.

— Зурбаган, в самом деле? — Рассмеялась Мария Петровна.

— Ну, конечно, мам. Я пошел посмотреть, что это за город. Такие удивительные люди и дома. Дома одно — двухэтажные. Люди одеты не так, как мы. Женщины в таких платьях, подол до земли. Есть, кто победнее одет, а кто побогаче одет. Такие пышные юбки. Мужчины, кто, то же, как одеты. Одни в холщевых штанах, рубахи на выпуск. Есть нарядные. У них шляпы широкополые. Кто-то при шпагах, — Данька размахивал руками, показывая, как висит шпага на боку. — Я там еще на рынок зашел.

— На рынок? — В ее представлении город мечты не место для рынка.

— Ага. Такой хороший, большой рынок. Но я не об этом. Когда я шел по улице, познакомился с капитаном Свеном.

Даня пытался рассказать все быстро, в двух словах, но путался в собственных впечатлениях. Они набегали одно на другое.

— Ну, Дань, с капитаном? — Притворно удивилась мать. Детские милые фантазии.

— Да. Он так сказал, что он — капитан Свен. Я попросился к нему на корабль.

— Так. А дальше? Ты ешь, Даня, не размахивай руками. Потом тогда расскажешь. Соловья баснями не кормят. Сил не будет. — Она сокрушалась, что сын ест, как воробушек. С первых минут жизни своего ребенка мать кормит его. И этот первый акт живет в ее сознании.

— Нет, мама. — Данька ел кашу и рассказывал. — Мы пришли на корабль, вошли в каюту капитана.

Даня решил не рассказывать о своем позоре. Просто он опустит некоторые излишние подробности, так даже великие рассказчики делают. Излишние подробности принижают блеск событий. Ни о том, как карабкался на борт корабля, ни о том, как упал на палубе, не стоит говорить. И о разговоре с капитаном. Особенно, про солонину. Кому нужны такие мелочи.

— Капитан взял меня на корабль юнгой. Корабль называется "Скиталец".

— Хорошее название для корабля. — Мария поставила чашку на стол, подперла подбородок рукой. Внимательно слушала.

— Только корабль этот принадлежит пиратам, — голос Даньки звучал так, словно он рассказывает страшную сказку на ночь. — И капитан Свен — пират.

— Господи, начитался всякой ерунды. Вот тебе и грезится.

— И корабль этот ходит под парусом. Там все корабли такие.

— Даня, ну где сейчас можно увидеть парусник? Господи, сидишь целыми днями у телевизора, смотришь всякую дрянь. Книги хорошие надо читать. Книга должна учить, заставлять задуматься. Не все, что переплетено и обернуто в корочку можно назвать книгой. Я говорю о том, что читаешь ты, — увещевала Мария Петровна сына. Взрослые разучились мечтать.

— Взял бы нормальную, серьезную книгу в руки, — продолжала она.

— Книги для сирых и убогих. И не умеющих читать. У меня настоящие книги, мама. Ну, что ты хочешь, что бы я читал?

— Антона Павловича Чехова. Федора Михайловича Достоевского.

— Что б я читал "Преступление и наказание"? Я тогда вообще не усну. Увижу во сне, как Раскольников с топориком бросается на старуху. На несчастную пожилую женщину. Кругом кровища. Фредди Крюгер отдыхает.

— Даня, люди читают Достоевского, и никому подобное даже в голову не приходит. Почитай что-нибудь из школьной программы. В конце концов.

— Сейчас каникулы, — возмущался Даня. — Мама, эту тягомотину успею прочитать.

— Даня, что ты говоришь! Как ты можешь называть высокую литературу подобными словами!

— Я не то хотел сказать, — он пытался выкрутиться. — Я читаю серьезные книги.

— Какие серьезные книги ты читаешь?

— Мориса Метерлинка "Слепые" и "Синюю птицу".

— Так, — мать кивнула головой. Поднялась, что бы убрать посуду со стола.

— Томаса Манна, Генриха Манна, Леона Фейхтвангера "Иудейская война" Шарля Бодлера "Цветы зла".

Кукушка в ходиках сдохла. Пружинки не выдержали.

— Хорошо, — мать одобрительно кивнула головой, — хорошие стихи. И романы глубокие.

— Я почитал Шопенгауэра, Фридриха Ницше " Сумерки богов", Эммануила Канта " Критика чистого разума".

Откуда-то со стены раздался звук, похожий на стон. То ли стонал труп кукушки, то ли ее душа не смогла обрести покоя.

— Замечательно. Только не уверена, что в твоем возрасте ты способен понять такие сложные философские работы. Возможно, это полезно. Такие работы дисциплинируют ум. — Назидательно говорила мать. Потом спохватилась. — Мне же на работу пора.

— А можно я сегодня сайку куплю, настоящих шоколадных конфет и кофе? — Роскошно жить хочет каждый. Только роскошь бывает разной.

— Конечно, сынок. Где деньги, ты знаешь. — Мать сняла передник и повесила его на крючок в простенок за кухонной дверью.

— Я схожу в магазин с крыльцом. Там подешевле, — магазином с крыльцом они называли магазин, расположенный в полуторах кварталах от их дома. Он разместился в торце жилого здания, и к его входу вела высокая лестница.

— Да, да, сынок,— мать торопливо подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение и ушла.

Данька остался один. Жаль, что Макса нет в городе. Вместе они нашли бы, чем заняться. Данька тяжело вздохнул, но жизнь не останавливается. Помыл посуду и ушел в свою комнату.

Он не мог забыть тот сон. Тот удивительный сон, что явился к нему нынче. Он сравнивал пережитое с реальностью. Не мог понять, что для него было более реально: ночное видение или явь. Шкаф, письменный стол в его комнате или в каюте капитана. В каюте все было более реальным.

Ему запомнилось ощущение массивности мебели в каюте. Его стол и шкаф крошечные. Игрушечные. Не настоящие. Что бы избавиться от этих мыслей, он решил пройтись по улице, заодно зайти в магазин. Вышел на Тракторную. Любимая улица. Деревья шелестят листвой. Они беспризорники на этой улице, радуются каждому прохожему. Привычный ласковый мир. Мир его сна не был столь же спокойным. Сейчас он мог вспомнить, что, не смотря на первое впечатление прогулки по музею, так принял свое знакомство с городом у моря, вокруг жило какое-то напряжение. Настороженность. Кто-то или что-то следило за ним. И вдруг то же ощущение появилось в его душе здесь. Мания преследования. Глупо. Он в этом мире — муха, залетевшая в окно. Не жужжит, и ладно.

Разжужжался, — добродушно ворчит Сеятель-Жнец. — Многие вещи удобно не замечать. Мину, пока не рванула. Вулкан, пока не проснулся. За тобой приглядеть не помешает.

"Даня, читайте Чехова, — сказал он себе, — Детективы до добра не доведут. Антон Павлович доктор". Прогулка на свежем воздухе — то, что доктор прописал. Нервы лечить надо. Обтирание холодной водой, прогулки на свежем воздухе. Теплое молоко на ночь.

Невдалеке проехала большегрузная машина, добавив нотку пикантности к уже витавшей свежести городской улицы. Большегруз и легковые автомобили, проезжавшие по соседней улице, вызвали у Даньки чувство дискомфорта. А если на окружающий мир набросить вуаль воображения, попробовать перенести детали сна на все вокруг. Он заполнил мир тишиной, затем вписал в него стук колес по булыжной мостовой, говор прохожих иного мира. Добавил чуть слышную музыку. Даня переходил свою Тракторную улочку. Уложен новый ровный асфальт. Ребята устроили соревнование по скейтборду прямо на мостовой. Здесь редко ездили машины, вот они и катались. Установили трамплин. Один из пацанов разогнался, выехал на трамплин и летит по воздуху. "Мне бы так" — подумал Данька. Только у него, что греха таить, все закончилось бы иначе. Расквашенный нос и колени в кровь. Об асфальт — это совсем не то, что об борт корабля. Даня посмотрел на коленку. Немого припухла. С чего бы это? Стукнулся где-то и не заметил. Он вздохнул и пошел дальше. Прохожие казались ему забавными, одеты не так, как нужно. Он начал примерять на них, увиденное ночью. Вон подвыпивший мужичонка. Грязные мятые брюки. Рубаха, лихо расстегнутая на вороте. Покачивается. Воображение Даньки мигом переодело мужика. Холщевые штаны, рубаха на выпуск, волосы в беспорядке. Бомж из его сна. Там в Зурбагане. Двое молодых парней идут, разговаривают.

— Он так и не понял, баклан, что грант можно получить, если по теме лимит остался.

— Наивный, — согласился второй. — Но этого мало. Надо еще, что бы кто-то из распорядителей подсобил. Подмазать...

Воображение одело их в темные брюки, заправленные в сапоги, атласные рубахи, широкополые шляпы. На бок навесить шпаги. Так лучше. Баклан и лимит? Подмазать? Наивный человек не понял, что есть ограничения по средствам. О искренней благодарности опытным людям забыл. Так лучше звучит. Девчонка в брючках бежит, болтает по сотовому телефону. Сейчас и ей достанется. На голову шляпку с лентами, блузка в кружевах и вышивках, широкая пышная юбка до земли. Воображение пошло дальше. Она запнулась за длинный подол, не удержалась на ногах, падает. Сотовый телефон вылетает из ее руки и вдребезги об асфальт. Данька рассмеялся. Нет, в реальном мире жизнь совсем другая. Улыбаясь, он идет дальше, взглядом отыскивая, кого из прохожих можно принарядить. За спиной слышит крик, и голос вроде знакомый:

Кто-то из одноклассников, не успевших перекочевать в края иные.

— Эй. Эй! — Кричат где-то рядом.

Он обернулся. Но сзади никого нет. Пустынная улица. Показалось. Повернулся, что бы идти дальше. Прямо у ног открытый канализационный люк. Еще один шаг, и он оказался бы в этой яме.

— Не огородили, заразы. Так и ноги можно сломать. Это Алиса в Стране чудес оступилась и оказалась в кроличьей норке. В Зазеркалье попала. А он бы на больничную койку. В зазеркалье ему не надо. И так живет в зазеркалье. Вся страна — страна чудес. И кругом бегают эти ... ну, чудики. И он сам — чудик. Глядеть под ноги надо, ворона! — Ругал он себя.

Добрался до перекрестка. Там, на той стороне улицы, был магазин с крыльцом. Осмотрелся. Где-то в отдалении слышался вой сирены. Скорая помощь спешит, — решил он. Далеко, за углом. Данька, как делал это всегда, дождался зеленого огонька светофора и шагнул на проезжую часть. Его внимание привлекли парень с девчонкой на той стороне улицы. Они стояли и отчаянно спорили. Девчонка даже ударила парня в грудь своим маленьким кулачком. Тот только обнял ее за плечи и прижал к себе. Девчонка склонила голову на плечо своего кавалера. Мирятся, улыбнулся Данька, глядя на них. Справа дикий визг автомобильных колес, вой сирены. Данька повернул голову на звук: огромный темный внедорожник летел прямо на него. Сзади полицейская машина под завывание сирены. Он не мог понять, откуда они появились. Все произошло так стремительно. Еще мгновение, и он окажется под колесами. Стоит и беспомощно смотрит на машину. Не успел испугаться, подумать о нелепости такой смерти, лишь недоумение на лице. Удар в спину решил все. От этого удара он полетел вперед, споткнулся о поребрик тротуара. Запнулся. Пробежал несколько шагов, пытаясь удержаться на ногах, а машины пронеслись за его спиной. Он ловил ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Окружающий мир отошел на второй план. Склонился, опираясь руками на колени. Слева возле ноги громко тявкнула собака. Данька отпрыгнул в сторону, под ногу подвернулся камень. Резкая боль в лодыжке. Слезы выступили на глазах парня. Рядом с ним стояла белая болонка и с интересом наблюдала. Наклонила на бок голову, глаза, завешанные шерсткой, горят. Высунула розовый язычок. Я еще и кусаться умею, только не хочу. Мог бы и угостить вкусненьким. Не жадничай. К ним, шаркая ногами, спешила старушка:

— Дейзи! Дейзи. Не бойтесь, она не кусается. — Старушка держалась за поясницу, в руке поводок. Вывела любимую проказницу на прогулку.

Если бы Даня мог, он сам укусил сейчас эту Дейзи и заодно покусал хозяйку.

— Извините. Дейзи, пойдем, маленькая, — приговаривала старушка.

— Ничего, — произнес Данька и, осторожно ступая на правую ногу, заковылял к магазину.

Вошел в торговый зал. Хромая, прошел вдоль стеллажей с выложенным товаром. В проходах с трудом разойдутся два человека. Стеллаж с хлебом. Взял сайку. Мягкая. Положил в корзину. Преодолевая боль в ноге, двинулся дальше. Выбрал кулечек конфет. Посмотрел на ценник. Сойдет. Числом по более, ценою подешевле. Подошел к витрине с кофе. Долго выбрал. Вес побольше, цена — дешевле. Лучше знакомая марка. Пусть отдаленно напоминает этот напиток. "Нажарят соломы вперемежку с сухофруктами, — думает он, — и назовут кофе". Сложил все в корзину и — к кассе. Рассчитался за покупки, вышел. Держась за поручни, отчаянно хромая, слез вниз по лестнице. Добрался до перекрестка, внимательно посмотрел по сторонам. Выскакивать из-под колес очередного автомобиля не хотелось. Перебрался на другую сторону улицы и облегченно вздохнул. Теперь он надеялся, что судьба не поднесет очередной подарок. Он шел и ругал себя: Недотепа же он, нескладеха. Урод, каких мало. Даже дорогу перейти не может. И куда такого? Лучше бы его эта машина задавила! Никто плакать бы не стал. В этот горький момент он даже не подумал о маме. Во всем винил себя. Тебе невдомек, Даня, вселенная устроена сложнее. Каждая песчинка на своем месте.

Дома, где и стены помогают, в аптечке отыскал эластичный бинт, замотал ногу потуже. Перебрался на кухню. Решил приготовить ужин. Любое дело отвлекает от тягостных мыслей. Когда он разжигал газовую плиту, то, глядя на огонь, почувствовал себя развеселым туземцем, и если бы не больная нога, пустился бы в пляс. Веселый танец у костра. После протер пол. Все. С делами покончено. Он взял свою любимую книгу, которую еще не дочитал. Ему хотелось знать, как скромный, но очень обаятельный герой, на которого он, Данька, похож, ну, один к одному, одолеет Великое Зло. Он установил возле дивана стул. Удобно устроился на диване, а правую ногу, как величайшую драгоценность, водрузил на стул.

Открыл книгу на закладке и начал читать. По обыкновению, когда доходил до особо волнующего момента, прикрывал глаза, что бы четко представить картину. Но воображение уносило его не к событиям книги, а к образам ночного сновидения. Он видел корабль. Его паруса. Чувствовал свежесть морского ветра. Слегка качается палуба под ногами. Каюта капитана Свена. И сам капитан, отважный морской разбойник. Свен сидит за столом, смотрит на юнгу и улыбается. Даня трясет головой и возвращается к событиям романа.

Очередная захватывающая сцена. Юного Лесли изловили адепты зла. Крепко привязали его к креслу. Герой смотри в глаза смерти. Мистер Зло подносит ядовитую змею к щеке героя. Зло торжествует. Один миг и мрак смерти станет уделом Лесли. Змея разинула пасть, на ее зубах капли яда. Истинные герои не ведают страха смерти. Лесли презрительно плюнул в сторону гадюки, попал ей в пасть. Та захлебнулась. Зло отбросил мертвую гадину с гневным криком, повернулся, выхватил факел и решил огнем сжечь своего врага. Злу стоило только на мгновение отвернуться от своей жертвы. Лесли — парень не промах. Он собрал последние силы и обеими ногами ударил Зло ниже спины. Мистер зло упал. В этот момент пришло спасение. Прекрасная Линда по веревке проникла в комнату, спрыгнула вниз, кинжалом разрезала оковы, державшие Лесли. Адепты зла вломились в комнату. Бежать, остается только бежать. Мы еще встретимся, мистер Зло. Данька прикрыл глаза. Но видит палубу "Скитальца". Хлопок паруса над головой. Даня открыл глаза, но хлопок повторялся снова и снова. Господи, это же в дверь стучат. Звонок опять не работает. Пришлось ковылять к двери.

— Кто там? — Спросил он. Любители детективов знают, за дверью таится опасность. Не открывай дверь кому не попадя. По подъездам бродят грабители. Группами. Маньяки с ножом. Эти в одиночку. Электрик, показания счетчика проверить. С электрошоком. Сосед: у вас газом пахнет. С группой сопровождения. Трое с пистолетами, четвертый с калашом.

— Это я. Я, Даня. — Соседка снизу. Бдительная. Зорче видеокамеры у подъезда.

Он узнал голос Нины Иосифовны, старушки с первого этажа, и открыл дверь.

— Здравствуйте, Нина Иосифовна, — поприветствовал он соседку.

— Здравствуй, Даня. У вас, что звонок не работает? — Она с любопытством заглядывала в комнату. Общественность должна знать все.

— Батарейка, наверно, села. Он дистанционный, на батарейке. — Оправдывался Данька за чудо техники, что висело при входе.

— А Мария Петровна — то дома?— Продолжала заглядывать за плечо Даньки соседка.

— Нет, она на работе. Да вы проходите, проходите. Присаживайтесь . — Данька захромал в комнату.

Старушка прошла, села на стул, опершись на стол руками. Для нее, Данька был в этом уверен, не было секретом, что мать на работе. Старушка зорко следила за всем, что происходит во дворе через окно своей кухни.

— А что вы хотели, Нина Иосифовна? — Данька присел на диван.

— Так я смотрю, ты идешь, хромаешь. Думаю, чего с ногой? У меня мазь хорошая есть. Очень от ног помогает. Думаю, зайду, занесу. Только не сразу нашла. Память-то уже не та. Куда положила, не вспомню, а сейчас вспомнила. Помню, что убирала в хорошее место. На днях сама мазала. А куда положила, ни как не вспомню. Она хорошо помогает, немного холодит. Ты помажь — все как рукой снимет, — старушка протянула Даньке полтюбика мази. — Это гель. Мне аптекарша дала.

— Спасибо, Нина Иосифовна. А может, вам самой нужен будет? — Он не верил в чудодейственное средство аптекарши.

— Бери, бери. У меня еще есть. Я про запас брала. — Старушка замахала руками.

Нина Иосифовна хозяйка рачительная. В доме запас не переводится. По знанию цен в городских магазинах даст фору любой товарной бирже. Злобы и жадности в ней нет. Легко поделится и слухами и чем другим.

— Спасибо, Нина Иосифовна, — Данька принял целебную мазь.

— А мать — то когда, говоришь, придет? — Словно не знает. Ей в следственном комитете работать. Не знаю, мил человек, подскажи. Подозреваемый и проговорится.

— Она сегодня задержится, часов в девять подойдет. — То, мать пойдет в колледж подрабатывать от меня не узнаешь.

— Ты ей подскажи, что бы ко мне зашла. Мне с ней поговорить надо. — Нина Иосифовна поджала губы. Где задержится мать интересно, но сразу не узнать.

— Хорошо, Нина Иосифовна. А что случилось? — Не с кем обсудить сто двадцатый рецепт варки яиц вкрутую.

— Да, ничего не случилось. Мой то, Колька.... Ну, внучек. Притащил шкатулку. Это он от второй бабки, от Таисии, привез. Той вечно что-то нужно. Вечно выдумает. Придумала, что ей надо завещание написать. Другого дела нет. Что спрашивается, завещать? Ее домишко, сарай, да баню? Так нет, все хочет по-новому. А кому завещать? У нее и наследников-то, дочка одна. За моего сыночка, за дурня, вышла. Кольку-то родила. Сама Таисия живет со своим стариком. У нее будто наследников полмира. Ей и завещать больше некому. Она неугомонная. Удумала на днях, что в политику пошла.

— Это как?— Поинтересовался Данька. — В какую политику?

— Ты ее спроси, спроси, оглашенную. Придумала, у них там яму выкопали. Она в Ольховке живет. Ну, яма на дороге. Не засыпают. Людям, может некогда. Не засыплют никак. Обойти сторонкой можно. Так она в местную Думу писать наладилась. Ходит туда. С депутатами общается. Обсуждают, значит. Запрос, говорит, направила. Нам жить-то сколько осталось? На погост пора. Мне и врач в поликлинике сказал: прогулы тебе бабка, на кладбище ставят. Не ко врачу, а к священнику, иди последнее причастие принимать. Ее, Таисию, на кладбище закопай, так и там найдет. Писать станет, на дорожках ночью фонари горят, так ей в гробе лежать плохо. В глаза светит. Вон у меня фонарь у подъезда, свет прямо в спальную. Колька пришел, я ему и велела шторы плотные повесить. Не в Думу же бежать. Теперь вечером шторы задерну и спать можно.

— Нина Иосифовна, вы у нас из самых сложных ситуаций выход найдете, — хвалил Даня бабулю. Знал, что той будет приятно.

— Ладно, — старушка аж порозовела от удовольствия.— Заболталась, побегу.

Старушка заковыляла к выходу, а Данька за ней. Прихрамывая. Прыткие оба.

— Ты, Даня, мазью помажь, полегчает, — наставляла Нина Иосифовна.

Даня запер за соседкой дверь.

"А и впрямь заговорилась, — подумал он. — Начала про шкатулку, а что с этой шкатулкой, сказать забыла".

И уж вечер пришел. За окном пролил слезу летний дождь. В форточку залетал ветерок, принося Даньке вести с дальних морских берегов. Болела нога. Когда мать вернулась домой, Данька первым делом сказал:

— Мама, тебя Нина Иосифовна хотела видеть. У нее что-то там со шкатулкой.

— Даня, видела она меня. Из окна углядела. Я в подъезд захожу, а она уже на площадке стоит.

— А что там со шкатулкой, выяснили? — Данька встал и захромал на кухню.

— Осмотрела ее сокровище. Такие до войны делали. Ширпотреб. Если и имеет, какую ценность, то только семейную. С ногой что случилось? Хромаешь.

— На камень наступил неудачно. Подвернул. Пройдет. Пойдем, мама на камбуз. Я тебя покормлю. Я сегодня и палубу в квартире драил.

— Ой, Даня, все играешься. — Моряком себя возомнил. Пират. Так сейчас, разве что, бродячего ободранного кота называют.

— Ну, мам... — затянул Даня.

— Я что? — Мать усмехнулась. — В колледже я тоже палубу драила?

— Мама, так же интереснее. — Добавьте новизны в пыль повседневности. Заискрятся золотые мои россыпи. Заиграют радуги на небе.

— Хорошо, сынок, — мать принялась раскладывать в тарелки ужин. Помощник растет.

Какой же он у нее ребенок. Совсем маленький ее мальчик. Пусть поиграет, пока детство не закончилось. Мужчины остаются детьми до седых волос. Пусть еще поиграет и помечтает.

Когда Данька позже вечером сидел возле телевизора, мать подошла, села рядом на стул. Обычный вечер в уютном доме. И тянется череда этих дней. Сегодня она задержалась. Мыла полы в колледже. Единственное событие дня.

Наслаждайся, Мария Петровна, спокойствием вечеров. У судьбы свои планы.

— Я нынче немного устала. — Мария легко коснулась рукой плеча сына. — Очевидно, с непривычки. Втянусь, будет легче. Пойду, отдохну.

Она встала. Сон обнял ее за плечи, что бы проводить до постели.

— Да, мама, конечно. — Тяжело ей. Он ее единственная помощь.

— Ты тоже, дорогой, у телевизора не засиживайся, — говорила она, уходя. — Отдохни. И под ногу подложи что-нибудь. Хромаешь. К врачу надо сходить.

— Нет, обойдется, мама. — Мария не слышала ответ сына, иначе настояла на походе в больницу.

Когда закончилась очередная серия, Данька выключил телевизор и пошел спать. Разделся, лег, натянул на себя одеяло. Посмотрел на тумбочку, где сидел его плюшевый медведь.

— Мишенька, — улыбнулся он игрушке своего детства, — Я теперь юнга. На "Скитальце". И у меня капитан Свен. Отличный капитан. И мы — пираты.

Плюшевая игрушка мигнула своими глазами-пуговками. Или это только показалось. Какие мысли пронеслись в набитой опилками голове игрушки. Не угадать.

" Жаль, — думал Даня, — что сны — это не сериалы и не имеют продолжения! А вот придумали бы такой аппарат: понравился сон — нажал кнопку и на следующую ночь видишь продолжение. Но такого, косолапый, не бывает".

Данька закрыл глаза. И явился сон. Даня в эту ночь не вспомнил о настольной лампе. Страх перед тьмой ушел.

— Дэн! Юнга Дэн! — Услышал он сквозь сон грозный голос капитана.

Данька вскочил с постели. Широко распахнутыми глазами осмотрел все вокруг. Каюта, здоровенные шкафы, диван, письменный стол, резные кресла. За спиной не кровать, а кованый сундук. Посреди каюты стоял Свен. В гневе. Тело юнги немного болело от неудобного ложа. Он спал на сундуке.

— Долго собрался спать, юнга? — Сталь в голосе. Взгляд леденит сердце. Проклятие семи морей, извечное зло сейчас набросится на Лесли. То есть на него, Данечку. В образе капитана.

— Нет, дяденька капитан, — пышные ресницы двумя беспокойными крылами бились на лице Данечки. Пальцы рук вздрагивали. Крепись, Даня. Сон разума порождает кошмары. Твои не самые ужасные.

— Живо умывайся и марш на камбуз за завтраком, — гнев Свена стих. Он отошел к столу и сел. С некоторой долей любопытства наблюдал за юнгой.

Темные глаза. Ему бы розовый язычок высунуть. Как та болонка. Люди похожи на собак, или собаки на людей? — Подметил Даня.

Данька пытался сообразить, где на этом лайнере ванная комната. Где здесь умываются?

Капитан кивком головы указал в угол каюты, где стояла тумба. На ней таз и кувшин с водой. Данька подошел к этому приспособлению для умывания. Как с этим справиться? Капитан встал рядом, взял кувшин, что бы полить на руки юнге. Данька умылся. Свен протянул ему полотенце. Не махровое, как он привык, но из приятной ткани.

— Живей, юнга! — Вновь приказал капитан.

Быстро вытерев лицо и руки, Даня бросился на камбуз. Он так спешил, не заметил, что попало под ноги. Запнулся, и чуть было не упал. Матросы, видевшие это, смеялись. Данька шел дальше и ворчал:

— Ну, и пусть. Что теперь. Запнулся. Разбрасывают, черт знает что под ноги. Капитан оголодал. На камбуз, живо. — Только сейчас он сообразил: сон продолжается. Нога у него не болит. Такое только в кино увидишь. Значит, сны тоже бывают с продолжением, как сериалы. И это всего лишь сон, и не стоит кукситься по пустякам. Он забрал на камбузе корзинку с завтраком и поспешил к своему капитану. После завтрака капитан объявил:

— Займемся делом, юнга. Будешь учиться фехтовать. Владеть шпагой следует в совершенстве. Это единственный друг пирата.

Капитан протянул шпагу. Данька взял ее. Она показалась ему тяжелой. Он зажал рукоять в руке. Смотрел на шпагу и не знал, что с ней делать дальше. Капитан встал рядом, держа в руке шпагу.

— Вот так, Дэн. Смотри. Сначала надо размять кисть. — В руке Свена шпага выглядит легкой. Клинок рисует круг, затем какие-то фигуры. Играет с тонкой веточкой.

Капитан вращал кистью руки, и клинок вращался следом. Данька пытался повторить эти движения, но оружие болталось в руке, стремилась выскользнуть. Дровосек рядом с мастером шпаги.

— Вот так, Дэн. Еще. Разминай кисть. — Терпеливо показывал капитан. Поправил положение пальцев Даньки на рукояти. Изменил положение руки.

— Не напрягай плечо. Расслабь тело. Оно само должно почувствовать свою силу. — Капитан снова показывал, как должен стоять боец.

У Даньки, так ему казалось, что-то стало получаться. Сердце радостно билось в груди.

— Теперь смотри, как держать ноги. Вот так ставь корпус, — Свен показывал своему ученику каждое движение.

Данька старался изо всех сил. Давались упражнения с трудом. А капитан перешел к новому приему. Теперь Свен стоял со шпагой в руке перед юнгой.

— Пробуем удар, — шпага капитана легко звякнула по клинку Дэна. Из рук Даньки шпага выпорхнула с позорным звоном. На глаза парня набежали слезы отчаяния и стыда. Минуту назад ему казалось, что он справится с этими упражнениями. И вот!

"Бестолковый. Недотепа. Удохлик! Руки-крюки. Пахорукий" — яростным криком билось в голове мальчишки. — "Тебя надо выбросить на корм рыбам".

Руки его опустились. Он тихо произнес, отзываясь на свои мысли:

— Даже они меня есть не будут. — Стоял напротив Свена с поникшей головой.

— Кто?-Не понял капитан.

— Рыбы.

— Почему?— Улыбался Свен.

— Побрезгуют, — Данька насупился, словно обижался, что рыбы не захотят его съесть.

Кажется, капитан понял и громко засмеялся.

— Придется тренироваться, Дэн. Иначе нечем будет кормить акул. Подними шпагу и за дело. Никому не давай увидеть свою слабость. И, прежде всего самому себе. Минуты слабости бывают у всех.

— И у вас, капитан? — Дэн был удивлен. Капитан пиратов и слабость? Это чушь собачья.

Свен покачал головой и криво усмехнулся:

— Еще какие! Я самый слабый и трусливый в этих водах, — лицо капитана изображало раскаяние. Печальная истина.

— Врешь, — надулся Даня. А потом рассмеялся. — Вы самый храбрый на всех морях, потому так и говорите. Угадал?

— Не знаю, — капитан хитро подмигнул, — Ты только никому не говори. Парни смеяться будут.

В глазах Даньки заиграл веселый смех. Он поднял шпагу, принял стойку:

— Защищайтесь, капитан! — Он, Данька, не раз бился с самим Великим Злом, будучи скромным героем Лесли. Выступить против веселого капитана — дело пустяковое. И они сходились в поединке раз за разом. Шпага выскальзывала из рук Даньки, он поднимал ее и вновь бросался в бой. Счастливый момент — юнге удалось не выронить шпагу.

А ты моряк, моряк Данька,

Матросы слез не льют

Ты против волн встань-ка,

И ветры славу пропоют.

— Можешь отдохнуть, Дэн, — сказал капитан. — Я сменю старпома у штурвала.

Свен вышел из каюты. Данька почувствовал слабость во всем теле. Пот заливал глаза. Он почти дополз до сундука. Присел. В азарте тренировки он не почувствовал усталости. Сражаться с таким учителем одно удовольствие. Мозг требовал: еще. Но тело предало его.

— Родненький, вот ты где, — шептал он этому огромному чудовищу, теперь самому близкому в мире. В руках и ногах появилась предательская дрожь.

— Никому не показывай слабость, даже себе. И ты, милый сундучишко, не увидишь меня слабым.

Даня, Даня. Обещать просто, а выполнить... Минуты слабости бывают у всех. Может, и капитан Свен плачет под покровом ночной темноты.

Сколько слез под покровом полночи

Проливают людские сердца.

Их скрывает ухмылка горечи

На печальных устах храбреца.

Юнге хотелось пить. В горле пересохло. Он обвел взглядом каюту, но не нашел ничего, что хоть издали походило на источник прохладной воды. Только кувшин возле тазика для умывания. Доплелся до него. Припал губами к его краю. Пил, пил и снова пил. Обессиленными руками вернул кувшин на тумбу. Добрел до сундука, упал на его крышку, закрыл глаза. Тревожная дрема сковала тело. Данька видел перед собой фигуру. Темную, безликую.

— Ноги. Ноги, юнга. Это не ходули, — слышался голос капитана. — Не зажимай шпагу. Держи свободнее.

Данька вновь и вновь сражался с этой темной фигурой. Силы были не равными. Мастерство противника было огромным. Темная фигура остановилась. Теперь уже незнакомый голос этого воина звучал в ушах.

— Не плохо, мальчик. Из тебя будет толк, — легкий ободряющий смех.

От этого смеха Данька проснулся.

Ему не дано было увидеть озорной блеск в глазах Сеятеля-Жнеца. Сама безбрежность Миров проводила мастер-класс фехтования. Прими дар богов, мальчишка. Оруженосец вселенной.

После обеда Дэн с капитаном вышли на палубу. Кругом море. Синее с зеленоватым отливом. Яркий свет бьет в глаза. Запах соленой воды. Ветер играет твоими волосами. Паруса наполнены упругим ветром. Даньке захотелось побежать по палубе. Прыгать, кружится. Орать во все горло, но он постеснялся капитана и парней на палубе.

Свен поставил пустую бутылку в качестве мишени. Показал, как заряжать пистолет. Подал его Даньке. Юнга разглядывал резную ручку пистолета, накладные медные пластины на нем.

— Прицелься и стреляй, — капитан указал в сторону мишени.

Пистолет был тяжелый. Дэн пытался прицелиться. Капитан стоял сзади.

— Не зажимай пистолет, — говорил он.— Легко держи.

Капитан поддержал кисть руки Дэна. Помог навести его.

— Теперь плавно нажимай на спуск.

Данька нажал. Раздался грохот. В ушах звенело. Руку отбросила отдача оружия. Пуля прошла мимо. Даня посмотрел по сторонам. Сейчас все будут кричать: мазила.

— Заряди пистолет и попытайся снова, — предложил Свен.

Попытка. Еще попытка. Пороховой дым.

— Этот с двух шагов в кита не попадет. — усмехаются матросы, поглядывая в сторону юнги.

— Попадет, если кит будет порасторопнее и сам под пулю бросится, — слышалось из-за спины.

Юнга широко расставил ноги. Корабль качался на волнах, целиться трудно. Когда Данька в очередной раз плавно нажимал на курок, кто-то подогнал не большую волну к борту "Скитальца". Легкий плеск воды, грохот выстрела. Палуба слегка качнулась. Бутылка разлетелась на осколки. Пуля нашла цель.

— Не плохо, юнга, — сказал капитан, — закрепи успех.

Жнец-Сеятель обиделся.

-Я не нанимая корабль раскачивать. Не царское это дело. Вы как-нибудь сами.

Данька зарядил пистолет. Прицелился. Облизал пересохшие губы. Выстрелил. Звон бутылочного стекла.

— Молодец! — Крикнул капитан. — Получается.

— Всегда знал, что смертные — хамы. Победа — их заслуга. Неудача, беда — виной тому боги. А пошли вы...— Сеятель сплюнул в сердцах.

Не гоже, Древний, в твоем возрасте и при положении. Словно грузчик в порту.

Не зуди. Положение не только обязывает, но и позволяет. Сами говорите, с кем поведешься, от того и наберешься. Ты мою историю знаешь. Вот и понахватался, как собака блох. Стакан водки бы намахнуть. Кус сала с ржаным хлебом. Огурчик соленый. Может, матушка Вселенная плеснет.

Знаете ли.... Древний, а туда же.

К вечеру юнга мечтал только о радостной встрече с сундуком. Добраться бы, доползти! Обнять жесткую крышку, распластать по ней измученное тело.

— Крышечка, мяконькая, — стонала душа Дэна.

Вот до нее три шага. Два. Вот руки обняли поверхность сундука. Нога скоблит по боковой стенке. Тело падает на прикрытую тряпицей поверхность. О, наслажденье сна, объятья легкие Морфея.

Утром Данька проснулся сам. Он, еще лежа в постели, осмотрел комнату. Все как обычно. Шкаф, тумбочка, стол. На тумбочке сидит любимый плюшевый мишка. Даня сел на постель. Боль. Боль во веем теле. Мышцы болят. Ноги. Руки. Поясница. Особенно болит кисть правой руки. Что бы подняться на ноги, нужно собрать всю силу воли. Он прекрасно помнит все, что привиделось ему этой ночью. Данька помассировал кисть правой руки.

— Больно-то как, — ворчал он. — Откуда такая боль?

Он сходит с ума? Он такой впечатлительный? Сон прокрался не только в его память, но и в мышцы. Может он — шизик? Прав Максим.

Данька где-то читал, что бывают очень впечатлительные люди. Случается такое с людьми сильно верующими. Стигматы веры? Под впечатлением Святого писания у таких людей возникают следы похожие на раны. Раны от гвоздей, которыми распинали Христа. Но боль в мышцах. Только от увиденного. Посмотрел, как люди вагоны разгружают — получи радикулит. Он ни во что не верит с такой силой. А во что можно верть в его снах? В "Скиталец"? Ерунда. В капитана Свена? Не смешите! Святой пират?! Вот шиза!! Да с этим можно прямо ехать в психбольницу и просить у врачей смирительную рубашку.

— Дяденька доктор, мне на прокат, на недельку другую смирительную рубашку. От Версачи, пожалуйста. Я бы у вас тут отдельную палату.... С дюжими санитарами. Секюрити при вип-персоне. Вяжите меня, а то убегу! Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша. Может попробовать стукнуть молотком по коленке? Эй! Только не это! И так все болит. Живого места на себе не чувствую.

Даня встал. Превозмогая боль, оделся. Пошел, умылся и заковылял на кухню. Правая рука с трудом держала чашку. Мария Петровна заметила, что сын морщится от боли при каждом движении:

— Даня, что с тобой? Что у тебя болит? — Неужели, пронеслось в ее голове, заболел.

— Я вчера занимался физкультурой. Тройку хочу исправить. — Подходящее объяснение. Он не мог понять случившегося, не знал, как рассказать другим.

— Это хорошо, сынок. Но сразу интенсивные занятия не на пользу. Спортсмены после травм, перерывов в занятиях в форму входят постепенно. Так как ты — нельзя.

— Я стул поднимал за ножку, — врал Данька. — Вначале одной рукой, потом другой. Теперь все болит.

— Даня, — мать укоризненно качала головой, — постарайся так больше не делать. Так ты двойку получишь.

— Да, мама, — соглашался Даня.

Мать ушла на работу. Подсознательный страх заползал в душу. Такого не бывает. Выдумки. Читать эти бредни интересно, а участвовать в этом дурдоме не хотелось. Пусть другим счастливчикам останется. По физике у него пять. В учебниках такого бреда нет. Он исчезает здесь, обращается в нуль, но при умножении на бесконечность появляется в другом мире, как единица в его задачке на лето. Маразм крепчал! Макс точно поставил диагноз. Но может, есть лекарство? Принять таблетку аспирина? Капли пустырника. Может у Нины Иосифовны есть. У нее в запасе много всего. Нет! Она всему городу расскажет:

— Сынок Марии Петровны с ума сошел. Хороший мальчик был. Ученье не пошло в прок. Голову перетрудил.

Данька решил, что клин выбивают клином. Одолеем ломоту в теле, возьмемся за остальное. Если заняться физическим трудом, размять мышцы, то... Он пытался пару раз поднять табуретку. Вскоре решил:

— Брошу это грязное дело. Передохну.

Весь день мучился болью в мышцах. Когда шел в соседний магазин, все болело. Шел, словно столетний старик. Идти в магазин с крыльцом не решился. Дело не только в боли. Он с ужасом вспоминал, как переходил там улицу вчера. А вдруг еще, какой лихач вывернет. Сейчас у него не хватит сил, что б отпрыгнуть.

Вернулся домой. Едва-едва протер пол. Прилег на диван и задремал.

В комнату вошел высокий молодой человек на костыле. Распахнутый белый халат. Остановился напротив дивана, где дремал парнишка. Недовольно проговорил: — Я, по-твоему, шиза? Ни какого почтения. Совсем страх потеряли. У одного опиум для народа, у другого — шиза. Кастеляном я работаю в госпитале, в хирургии. Психи в другом корпусе. Вам бабу с косой подавай. Мужик я. мужик с костылем. Накостылять бы вам. Мал ты еще. Умом не дорос. А про нуль и бесконечность, — кастелян рассмеялся. — Правильной дорогой идете, товарищи.

Опираясь на костыль, молодой человек вышел из комнаты, проговорив:

— Отдыхай. У нас еще много работы. Силы тебе пригодятся.

Даня не слышал, как мать вернулась домой. Мария Петровна вошла в квартиру, тихо подошла к сыну, прислушиваясь к его ровному дыханию. Она легонько коснулась плеча сына. Данька проснулся, открыл глаза:

— Мама, ты вернулась, — обрадовался он, как любой ребенок радуется приходу мамы.

— Да, Даня. Уже вечер. Как ты себя чувствуешь? — Еще расхворается ее птенчик. С виду большой. Будто вчера качала его на руках.

Данька встал, попробовал двинуть рукой... Ногой... Боль почти прошла.

— Вроде, нормально.

Не каждому доводится спать в колыбели вселенной. Вселенных. Слышать музыку сфер — это одно. Совсем другое — Все-Ничто оберегает твой сон.

— Видишь, я говорила: надо отдохнуть, — порадовалась за сына Мария Петровна.

— Пойдем, мама, я ужин приготовил.

И только седая ночь... Сон, ничтожный раб Сеятеля-Жнеца, того, что идет по свету, опираясь на костыль, опускается на землю, боясь потревожить сон Даньки, берет его как грудного ребенка и переносит из одного из миров другой.

Теперь у юнги началась череда дней и ночей. А может, ночей и дней. Каждую ночь он видел продолжение сна. Только сна ли? Сон? Ой, не сон. Данька догадывался, но не решался это признать. Упорно отгонял эту мысль. Если были сбои с головой, то — параноидальное отрицание фактов.

Тренировки стали для него обычным делом. Он появлялся то в одном мире, то в другом. Сейчас его заботило больше другое. Когда он выходил на палубу, матросы смотрели неприветливо. Если он подходил к парням, которые болтали между собой, те замолкали и смотрели в его сторону почти враждебно. Каждый взгляд говорил: не пошел бы ты куда подальше. Он отходил в сторону. Чувствовал среди этих ребят себя лишним. Обида жгла его. Хотелось крикнуть: " В чем я виноват?!" Его отшвырнули, словно старую ненужную галошу. Было обидно, но приходилось с этим мириться.

Нынче утром капитан сказал:

— Мне некогда сейчас с тобой заниматься. Приведи в порядок каюту.

Свен ушел. Дэн поискал в каюте тряпки и ведро. Шкафы и сундук — место не подходящее для ведра. Где же ты, дорогая пропажа? В каюте нет. Выползая на палубу, ворчал: вот и шарь тут по сусекам. Заглядывал под лестницы, совал голову в узкие щели, надеясь найти следы этого сосуда. Ведро играло в прятки. Даня вспомнил старинную присказку. Бродил по палубе и бормотал: черт, черт, поиграй и отдай.

Брайан был свободен. Небольшая передышка. Он не торопясь шел с бака на шкафут. Парни уже откачали воду из трюма, и грязные ручейки стекали по палубе к шпигатам и дальше за борт. Брайан корабельный плотник, чип. Среди парней с бака он — белая кость. Обычно чип кроме мастерства должен иметь немалый опыт моряка. Лет пять ходить под парусом. Такого стажа у него не было, но руки были золотыми. За это капитан Свен и назначил его корабельным плотником. Мастерством матроса он овладел быстро. Именоваться морским псом Брайан не мог, но давно не путал все эти названия. Легко различал каждую из более чем двухсот пятидесяти ручных талей. Топенанты, брасы, гордени, шкотовые. Без этого матросу не обойтись. Особенно в шторм. Тут некогда думать над названием, вопрос о жизни. Сол был вахтенным правого борта. Эта вахта отвечает за бизань мачту и грот мачту. Поэтому болтался сейчас на шкафуте возле грот мачты. Особых событий на "Скитальце" не было, поэтому новый юнга был притчей во языцех. Непременно обсуждали.

— Где прячется этот желторотый, Брайан? В каюте отсиживается. — Сол отличался неуживчивым характером. Заслужить доброе слово от него мог не каждый. Сол, коренастый подвижный парень, отличный боец. На борту драк не случалось. Свою вспыльчивость он проявлял во время абордажных схваток, да в стычках на берегу.

— Морские ноги отрастают не сразу. Может и ты стал матросом не за один день. Освоится. — Брайан отбросил со лба прядь своих огненно-рыжих волос и усмехнулся.

— Шкерт, от работы отлынивает. — Сол презрительно сплюнул. Засунул руки в карманы штанов, презрительно кивнул головой. Он своего мнения не изменит, парень никуда не годится.

— Свен сделает из него матроса, капитан свое слово держит. — Брайан пытался успокоить забияку. Этот парень может сделать жизнь юнги невыносимой.

— Если парнишка выживет. Капитан гоняет заморыша во всю. Сдохнет, до берега не дотянет. — Оттенок сожаления послышался в голосе Сола. При всей своей неуживчивости, он не был жестоким человеком.

— Думаю, каболкам рано шить для парня последнюю рубашку. — Каболками называли матросов, шьющих паруса. Эти парни считались хитрыми и ненадежными. Из остатков парусины они шили для команды одежду, но они же зашивали покойников в парусину. Это создавало не самое хорошее мнение о них. Морские гробовщики.

— Как знать. — Сол прищурил темно-синие глаза, вздохнул. Лениво пошел дальше.

Где тут хранят ведра? Все попрятали. Никакого порядка на корабле. Попользовался вещью — положи на место. Данька ворчал себе под нос. Заглядывал во все места, где могли спрятаться от него ведра. Повторял: черт, черт, поиграй, да отдай!

Рыжий черт сам выскочил на него. Рыжий черт был без хвоста, высокий сажень в плечах, голубые глаза. Улыбается:

— Ты что ищешь, юнга?— Пахло от него не серой, а потом и просолившей кожей.

— Я ведро ищу, — рога у черта, полагал Дэн, спрятаны в густой рыжей охапке волос.

-Зачем? — усмехнулся матрос, чертовски красивый.

— Капитан велел в каюте сделать, — Даня замялся, пытаясь сообразить, как объяснится по морскому, по пиратски, — влажную драйку.

Объяснил понятно. Настоящий матрос поймет. Это раскарякам на суше объяснять. Но мы другое дело. Даня считал себя настоящим морским волком.

— Кого? — Не понял парень. В аду влажную драйку не проводили сотни лет.

Как после это объяснить служителю ада, что ведро — это сковорода с очень высокими краями? Палубу точно драят. А каюту?

— Сделать влажную драйку, ну ... уборку. — Данька растерялся.

Парень озорно смеялся:

— Так бы и сказал. Пойдем. — Он пошел вперед. Даня за ним.

— Тебя как зовут? — По дороге спросил матрос, не оборачиваясь.

— Дэн. А тебя?— Такого должны называть, как-то особо значимо. Беел Зебуб, в переводе, повелитель мух, у христиан Вельзевул. Важная в аду шишка. Другого парня в пекло не пошлют. Точнее, к нему, Дане, другого не пришлют.

Парень остановился, взглянул на Дэна немного свысока:

— Джереми О`Тул. Брайан Джереми О`Тул, корабельный плотник и матрос.

— Очень приятно, — промямлил Даня, но ответа не получил. Гордый дьявол.

Ведро нашлось быстро. Данька, был уверен, что сюда он заглядывал раньше. У ведер на корабле есть ноги. Или они сами перекатываются при крене палубы. И опытный матрос Брайан знает (ой, уж это, черт его знает!) куда укатилось ведро.

Дэн взял из рук плотника ведро и спросил:

— А где здесь воду набирают? — Куда они кран прикрутили, если кто и знает, то черт.

Голубые зрачки парня расширились, словно спросили его о таинствах святой церкви. Он помедлил и сказал:

— Смотри. — И посвятил Даню в обряд зачерпывания морской воды.

Брайан привязал веревку, скрепленную с ведром, к поручням, закинул ведро за борт. Вытащил. При этом показывал, что надо делать:

— Вот так привяжешь. Такой узел. Бросаешь, смотри как. Тащим. Вот так это делают. Ведро надо привязывать. Его может вырвать из рук. Тогда боцман Брин тебя выбросит следом. Будешь нырять, пока ведро не найдешь. — Матрос подмигнул.

— Спасибо, — Дэн благодарно кивнул новому знакомому.

Юнга с ведром пошел в каюту. Брайан смотрел вслед и улыбался. Негромко сказал:

— Какой же ты доходяга. Долго ты не протянешь. Капитан обещал из тебя настоящего матроса сделать. Капитан может все. Может и сделает из тебя матроса, если ты раньше не помрешь.

Дэн был еще не далеко. Не оборачиваясь, откликнулся:

— Я не помру! Не дождетесь, — и засмеялся.

— Хорошо. Иди, делай свою драйку. — Брайан повернулся и пошел по своим делам.

Данька прибрал в каюте. Протер пыль на столе, на шкафах. Обтер сундук. Закончил и пошел вылить воду за борт. Тут он вновь столкнулся с Брайаном.

— Что, юнга, закончил? — Ухмыляется. Босые ноги широко расставлены. Сильные крупные руки. Рубашка расстегнута, повязана на поясе. Данька рядом с ним хрупкое деревце возле могучего ствола.

— Закончил, — дело привычное. Мать бы его похвалила. Ни одного угла не обошел вниманием. Есть, чем гордиться.

— Может, нам теперь поможешь? Или это не по тебе? — Испытующе смотрит на юнгу корабельный плотник. Ждет, парень откажется. Крохотные ручонки побоится испачкать.

— Помогу, — согласился Дэн. Он сообразил: ребята презирают его, думая, что он отлынивает от общей работы. Скорее всего, это так.

— Зачерпни воду,— приказал Брайан. В глазах веселые искорки. До чего забавны те, кто выходят в море первый раз. Этот особенно.

Дэн вытянул полное ведро воды.

— Лей на палубу, — позабавь народ. Отступил в сторону.

Дэн опрокинул ведро под ноги. Она разлилась с брызгами. Данька стоял посреди лужи.

— Кто так делает! — Крикнул матрос. — Хорошо, что у тебя нормальные матросские штаны, а то бы вымок. В таких удобно палубу драить. Показываю.

Данька покраснел, глядя на свои брюки. Потом понял, его почти похвалили.

Джереми тоже вытащил ведро воды, и всю воду выплеснул далеко впереди себя.

— Надо окатить, как можно больше. Понятно? — Всему их учить надо. Наука не хитрая, освоит.

— Понятно. — Драить палубу — это тебе не пол мыть в квартире.

— Так действуй. — Брайан бросил взгляд на других матросов. Пусть знают, кто главный н6аставник мальчишки.

Дэн присоединился к другим ребятам. Старался повторять их действия, но получалось не ахти как. Парни посмеивались. Потом один из матросов подошел. Можно и помочь.

— Смотри и учись, юнга.

Он показывал, как правильно работать. Дэн старался.

— Получается. Получатся,— радовался он. Ему нравилось работать. Вместе с другими.

Брайан по-королевски, словно знакомил общество с новым рыцарем, представил:

— Юнгу зовут Дэн.

— Понятно.

-Хорошо, — откликались с разных сторон

Когда с палубой было покончено, матросы обступили новичка. Улыбались. Говорили без злости и насмешек:

— А из него может, что и поучится. — Благосклонный кивок головы.

— Нет. Хилый. До земли не доживет. — Сокрушается другой.

— Жаль. Придется в море хоронить. — Согласился еще один матрос. Просто отметил печальный факт.

— А может, дотянет. Помается и ближе к берегу помрет. — Нашел выход следующий. Умрет, но не сразу. И тотчас вселил бодрость в юнгу. — Мы тогда тебя, парень, в землю по-христианскому обряду закопаем. Не тужи, место отличное подберем.

Заботливые ребята. Дэн понял, говорят они это не со зла. Наоборот, всячески ободряют, как умеют. Здесь царило иное отношение к смерти и покойникам. Все помрем, разница в том, где похоронят.

— Спасибо, парни, — искренне благодарил Дэн.— Я поднатужусь, чтоб вам хлопот не доставить. Поживу немного.

Возражать никто не стал. Сомневались, но чем черт не шутит.

— Сильно занедужишь, ты Брайану скажи. Он и подлечить может и при нужде на земле гроб выстругает.

Какое сходство миров. Гроб и тот по знакомству.

" А ребята здесь отличные, — думал Дэн, — и в последний путь проводят с миром".

Парень, который показывал ему, как работать, протянул руку.

— Я Сол.

Данька пожал эту сильную руку.

-Я Сайрус.

Матросы жали ему руку, называли свои имена и расходились. Все разбрелись, а Дэн вприпрыжку поспешил в каюту капитана. Данька был счастлив. Его признали своим.

В каюте его ждал Свен. Тренировки продолжались. Теперь, появились новые дела, он занимался обычной матросской работой. Надо было учиться лазить на мачту. На самый верх. Бегать по реям, ставить паруса. А сколько новых названий! Корзина наверху— воронье гнездо. Верхняя часть мачты — стеньга. Брам стеньга, марсель стеньга. Боковой парус — лисель, промежуточный парус — стаксель. Голова идет кругом. А высота? У Даньки она вызывала страх, до дрожи в коленях, до слабости в руках. Лезешь вверх, а под ногами бездна. Корабль качается на волнах, и мачта вместе с ним. Сорвешься — и упадешь в воду или на палубу. Ты не акробат в цирке, ты — матрос. Страховочного каната не положено. На уроке физкультуры сорвешься с каната, упадешь на мат. Не страшно. Жизнь матроса не имеет цены. Ничего не стоит. Плакать о тебе некому. Одно неверное движение и жизнь прошла. Это твои проблемы. Даньке хотелось прижаться к мачте, обхватить ее руками и ногами. Приникнуть к мачте словно медвежонок-ленивец. Висеть и не двигаться. Обхватить лапками ствол — не оторвешь. А матросы бегали по реям, не чувствуя страха. Дэн переступал ногами по тонкой рее, цеплялся руками за все, что попадалось. Подбежал Брайан:

— Ты Дэн вниз не смотри. Не так страшно будет. Привыкай. Это наша работа. Смотри вдаль, на море, на снасти смотри. И пусть матчу качает, а ветер пытается скинуть вниз. Это не беда.

Легко говорить. Одолеть собственный страх трудно. Я боюсь бояться. — Признался себе Даня.

Вниз матросы спускались, скользя по канату. Брайан показал Дэну, как это делается:

— Ногами захвати канат. Штанины ноги спасут. Руками почти не держишься. Только равновесие сохраняешь. Иначе ладони обдерешь.

Парни летели по канату со свистом и гиканьем. Дэну хотелось также. Он обхватил ногами канат, вцепился в него руками. Оттолкнулся, повис в воздухе. Чуть-чуть разжал руки, ноги. Заскользил вниз. Притормаживал ногами, но порой и руками. Добрался до палубы. Следом слетел Брайан.

— Руки покажи, — потребовал рыжий черт.

Даня показал ладони. Ободрал в кровь. Они горели. От боли и досады хотелось плакать. Ни кто не должен видеть твоей слабости. Лишь детская обида на лице. Брайан сделал вид, что не заметил отсвет боли в глазах мальчишки. "Этот выдержит, — решил он. — Молодец".

— В первый раз такое не редкость. — Плотник кивнул головой. — Идем в кубрик. Мазь дам. Полегчает.

Они пошли в матросский кубрик. Брайан открыл сундучок. Со дна достал глиняный горшочек:

— Мажь, — велел он, протянул целебную мазь.

В горшочке была темная пахучая смесь. Дэн смазал мазью ладони. Боль немного стихла.

— Потом еще придешь, помажешь. — Сказал Джереми.

Дэн пошел к капитану. Не за жалостью и сочувствием. Капитану он не покажет свою слабость. Кому угодно, только не ему. Оказаться слабым и беспомощным в глазах этого человека он не мог. Свен ждал в каюте.

— Бери шпагу, — приказал сходу он. Поднялся из за стола, направился к ученику.

Дэн взял рукоять шпаги и почувствовал боль в ладони. Шпагу он держал так неловко, что это бросалось в глаза.

— Руки покажи, — велел Свен. Не сложно догадаться, мальчишка поранил руки. Кожа на ладонях любого матроса жесткая, огрубевшая. Со временем и у Дэна она станет такой, защитит руки. А душа? Кесарю кесарево, богу богово. Капитан не священник, не небесный лоцман. Не ему заботиться о душах.

Данька спрятал левую руку за спину, правой держал шпагу.

— Руки покажи, — рявкнул Свен.

Дэн нехотя вытащил левую руку из-за спины и протянул ладонь капитану.

Тот покачал головой:

— Ладно. Мастерство не сразу приходит. Со временем получится. Отложим сегодняшнюю тренировку.

— Да, капитан. — Данька чувствовал себя виноватым. Сорвал тренировку.

— Положи на место шпагу, — велел капитан. — Пара дней ничего не изменит. Наверстаем упущенное.

Капитан не сердится, не считает его лентяем. А ладони, да ну их, заживут. Данька выполнил указанье, убрал шпагу, присел на стул. Свен смотрел на юнгу, спросил:

— Очень больно, Дэн?

Данька отрицательно помотал головой.

— Это пройдет, Дэн. Матросы не плачут, даже когда очень больно. Запомни, матросы не плачут.

На мгновение капитан повернулся спиной к юнге. Встрянул головой, снова повернулся к Дэну и весело повторил:

— Матрасы не плачут, юнга.

И Данька эти слова запомнит. Он учился не плакать. Он получил урок от капитана Свена.


Часть 4


Пару дней Данька прятал свои ладони от матери, что бы она не увидела их. Как мог он ей объяснить, откуда у него ссадины на ладонях. Но от себя он больше не мог прятаться. Хотелось забраться в постель, укрыться одеялом с головой и думать, что все пройдет. Придет рассвет и вместе с ним растает сон о далеком море. Эти ободранные ладони были явным свидетельством того, что то, что он хотел считать сном, вовсе не сон, а реальность. Он живет в двух мирах, в своем и в том, другом мире. В отчаянии он цеплялся за мысль, это игра больного воображения. Результат переутомления или нехватки витаминов. Купить в аптеке коробочку здоровья, принимать утром и вечером, все пройдет. Что это? О таком он читал только в книгах. Было интересно. Такая выдумка, фантазия писателя. А теперь он был участником этого события. Было, отчего закричать. "Я не хочу! Отпустите меня! Я полицию вызову!". Ни кто не придет на помощь. Отчаяние бессилия парализовало волю. Что делать? В чем причина? Что это: проклятие или страшная болезнь? Может, он, Даня, порождение зла, и несет в мир беду? Извечное Зло отыгралось на нем за Лесли? Ощущение реальности терялось в этом жутком лабиринте мыслей. Ему не хотелось выходить на улицу. Замкнулся в себе. Вновь и вновь он возвращался к этим мыслям, пытаясь разобраться, за что ему это. В чем он провинился? Где он подцепил эту страшную болезнь? Мысли бились и жужжали в голове, как муха, запутавшаяся в паутине. Иногда думал, он престо чудовище. Если кто-нибудь узнает об этом, его упрячут в клетку. И это правильно, справедливо. Он должен понести кару. Но за что?! Только в том, другом мире, он отвлекался от этих мыслей. Постоянные тренировки, работа — все это заполняло время. И думать о чем-то еще он просто не успевал. А рядом с ним на корабле были такие парни. Замечательные. Они были рядом. В них столько уверенности. Иногда ребята подшучивали над ним. А он отвечал им шутками. Они смеялись и работали вместе, рядом. Ему было легко с этими парнями, очень легко. Так легко было разве что с Максимом. Его друзья, настоящие друзья. Идти в открытом море под парусом. Многие пацаны из его мира позавидовали бы. Романтика. Кто выдумал это слово? Эту сладкую конфету? Может, те, кто сидит дома на мягком диване возле телевизора, пьет чай или жует чипсы. Для него здесь не было романтики. Тяжелый повседневный труд, до боли во всем теле, в руках, ногах, пояснице. Рубашка, мокрая от пота. Где здесь романтика? И каждый день одно и то же: романтика обыденности. Раб в каменоломне повседневности — первый романтик. Небо над головой, как крик о свободе, и серые камни жизни. Тренировки, стрельба, борьба, фехтование. Свен не оставлял ему ни одной свободной минуты. А потом работа на палубе с другими ребятами. А может, быть романтика, когда ты стоишь на палубе, и легкий ветерок обдувает твое лицо. Ты смотришь в морскую даль. Корабль скользит по волнам. И хочется петь. Можно задрать голову туда вверх, где другие парни так ловко бегают по реям. Может быть, это и есть романтика, когда другие, а не ты, рискуют собой. А вы пробовали сами подняться на мачту. Там ветер уже не друг, это ваш злейший враг. Каждую минуту он пытается сбросить вас вниз. А вы должны удержаться. Даньке очень хотелось быть таким же ловким и сильным, настоящим матросом вольного корабля. И он старался. Он не смотрел вниз, не думал, что может сорваться. Он хотел быть одним из этих парней. Ему казалось, что он освоил эту премудрость и может так же ловко двигаться там на верху. Но однажды ветер ударил его в грудь. Под ногами грот бром рей, или как называется та жердь, на которой он висит. Нога скользнула по гладкой поверхности реи. Вот-вот он упадет, пытается ухватиться хоть за что-то. Но хватает только воздух руками. Тут чья-то сильная рука вцепилась в него, тащит за шиворот. Рубаха треснула. Рывок сильной руки, и Данька удержал равновесие. Его удержала рука Брайана О`Тула, корабельного плотника и просто матроса. Друга. Словно в тумане, он добрался до каната, ведущего вниз. Ухватил его трясущимися руками. Этого скольжения вниз он не смог бы вспомнить. Стоял, широко расставив ноги, полусогнувшись. Обхватил ладонями колени. Жадно ловил ртом воздух. Никто не должен видеть твою слабость. Не смей показывать ее даже себе, так учил капитан. Данька выпрямился, тряхнул головой. Зашагал по нагретым солнцем доскам палубы. Душа пела: а, ну-ка, песню нам пропой веселый ветер, моря и горы ты облазил все на свете и все на свете песенки слыхал. Он шагал уверенно, улыбался, праздновал победу над самим собой. Он позже думал, еще одно мгновение и жизнь закончилась. Одно движение, шаг. Даня, ты еще не знаешь, сколько раз ты будешь делать свой шаг в темноту, в бездну под ногами, что ты не раз будешь оставаться один на один с небом. Великая тьма космоса будет разговаривать с тобой как с равным. Ты будешь делать этот шаг, оставив страх за спиной, радуясь свободному полету. Но это в будущем, которое скрыто от тебя. Он в эти мгновения обретал себя. Это не сон и не бред. Он здесь на корабле, а не у себя дома в кровати, лежит укрывшись одеялом. Дэн решил поблагодарить своего спасителя. Подошел к Брайану, сказал:

— Брайан, спасибо. Ты спас меня, — улыбнулся и протянул руку. Улыбка в ответ, и рука Брайана задорно и лихо бьет по его ладони:

— Это ерунда. Не надо так быстро бегать, Дэн. Мне надо извиниться перед тобой, парень. Я порвал твою рубаху. Ну, ничего, заштопаешь.

Помолчал, а потом добавил:

— Я виноват перед тобой, порвал рубаху. Давай, заштопаю.

— Да, я сам, Брайан, я сам заштопаю, — дыра на рубашке — мелочь. Дело житейское. Данька стоит, подперев рукой бок. Лихой матрос, сам черт тебе не брат. А может брат? Этот рыжий чертяка, что стоит рядом и скалится в улыбке. Ветер перебирает пряди его рыжих волос, он протягивает большую сильную руку к тебе.

— Давай сюда. Снимай рубаху. — В голосе легкое пренебрежение. Превосходство. — Тут, как и во всяком деле, уменье требуется. Я так заштопаю, что не будет заметно.

Данька посмотрел на крупную руку друга с сомнением. Такими ручищами делать тонкие стежки.

— Мои руки не только топор могут держать, — плотник заметил взгляд Дэна, — но и иглу.

Брайан заставил Даньку снять рубашку. Взял ее, достал из-за пояса иголку с ниткой и начал зашивать. Стежки у него получались ровные, гладкие. Он делал это легко и очень аккуратно. В больших сильных рука Брайана игла стала волшебной, как в руках настоящего мастера. Он приговаривал:

— Ты что, думаешь, я топором со всего плеча рублю. Топор — инструмент тонкий. В умелых руках он чудеса творит. С ним управляться посложней, чем с иглой. Нет, я на все руки мастер. Заштопаю, будет как новая. Вот, смотри.

Плотник показал результаты своего труда. Стежки были мелкие ровные. Если не приглядываться, можно и не заметить шов.

— Надевай. Видишь, какая работа. То-то же. Я же говорил, что у меня это хорошо получается Ты, Дэн, если что, обращайся. Заштопать. Починить. Я сделаю. У меня золотые руки, парень. Мастеровые.

И Брайан ушел прочь. Швом на рубашке матрос гордился больше, чем спасением жизни юнги. Подумаешь, спас. Не он бы, так другой. На корабле дело обычное.

На следующее утро на небе появилась в начале одна тучка, потом вторая. Ничего не предвещало плохой погоды. Но вот ветер усилился. Волны стали больше. Капитан приказал убрать паруса. Матросы бросились на мачты, что бы свернуть их, эти паруса. Сколько сил и сноровки требуется, что бы сложить прекрасные белые крылья "Скитальца". Дэн, преодолевая страх, то же полез на мачту. Ни кто не сможет сказать, что он струсил. Я боюсь бояться. Он будет работать так же, как они. Вокруг темнело. Небо все затянуло тучами. А волны вздымались все выше и выше. Корабль подбрасывало на норовистых хребтах волн, то вверх его поднимет, то он падал вниз. Несутся люди на крутых горках. А Данька был там, на мачте. Убрать паруса. Только это было в его голове. Быстрее. Быстрее. Думать о себе не было времени. Когда они почти закончили, волны ревели и бесились, били в корпус корабля. Тот подпрыгивал. Падал. И нужно было спуститься вниз. Скользить по мокрому канату, свободно болтающемуся в воздухе. Но вот они на палубе. Волны бросаются на корабль со всех сторон. Смывают все на своем пути, сбивают с ног. Удержаться. Волна ударила Даньку. Он упал на палубу, заскользил по доскам. Волна тащила его к самому краю борта, в яростном желании утащить за собой в темноту. В ту тьму, которая когда-то пугала его. Тьма выглядывала из ревущего потока. Неслась на корабль, стоя на гребне волны. Шептала: я доберусь до тебя. Дэн ухватился за веревку, удержался, поднялся на ноги. Сделал несколько шагов вперед, но тут новая волна. Она вновь чуть не сбила его с ног. Нет, нет, море, ты меня не одолеешь. Нет силы, что одолеет слабых. За гранью бессилия они обретут стойкость. Безумный ветер не вырвет корни жизни. Данька бросил взгляд на капитанский мостик. Там стоял Свен. Он широко расставил ноги и держал штурвал. Он держал курс на встречу буре. И не шагу назад, покоряющий бурю, ты дорогу пройдешь до конца. Боги взор свой с улыбкою хмурят. Ты, идущий, избранник творца. Взлететь на вершину живой горы, что бы волна не могла ударить "Скитальца" подло в борт и опрокинуть. Волны захлестывали мостик, фигуру капитана, там на мостике. Стремились опрокинуть его. Одинокая фигура на мостике, побеждающая тьму.

— Вот ты какой, капитан Свен. — Данька гордился своим капитаном. Верил в него, как в бога. Знал, море и небо отступят перед ним.

Шторм продолжался долго. Корабль выстоял. Наконец, море стало стихать. Волны просели. Выглянуло солнце, и они шли по тихой спокойной воде. В Даньке проснулось чувство плеча. Он рядом с теми, кто готов выйти на бой с богами. Титаны, посторонитесь. Идут люди. Они готовы бросить свою жизнь в пасть смерти. Плечом к плечу дорогою бессмертья.

Вновь развернули паруса и "Скиталец" шел вперед. Для Даньки это был первый шторм в жизни. Ему хотелось узнать, а как он выглядел со стороны. Очень плохо? Совсем не так, как должен вести себя настоящий матрос?

Он улучил момент, подошел к Брайану и спросил:

— Брайан, а как я во время шторма, очень плохо? Очень плохо работал? — Со страхом ждал ответа. Закусив губу, стоял с видом ученика, плохо подготовившего домашнее задание. В надежде на тройку.

Брайан скучающе посмотрел на юнгу, сплюнул и сказал:

— Если б у меня было время и возможность, я запер бы тебя в трюме. Ты только путался под ногами, — рыжий чертяка засунул руки в карманы брюк. Таким руки не подают. Таких матросы презирают.

Краска бросилась в лицо Даньке, мгновенно сменившись бледностью. Он падал в волны другого шторма, шторма отчаяния. Данька опустил голову и тихо спросил:

— Так плохо? Очень плохо? — Замялся, боясь продолжать. Выдохнул безнадежно — Я— трус?

Плотник рассмеялся, легонько ударил кулаком парня в плечо:

— Нет, Дэн. Совсем нет. Совсем наоборот. Ты вел себя отлично. Я что бы ты знал свое место, юнга. Запереть тебя в трюме было бы спокойнее. Совсем страх потерял. Вместе одолеем бурю. Твои руки на корабле не лишние.

— Спасибо. Спасибо, Брайан, — крикнул Данька и вприпрыжку побежал в каюту капитана.

Что за судьба! Что за судьба у него, у Даньки. Опять со всего размаха налетел на капитана. Тот остановился.

— Юнга! — Свен чуть повернул голову в сторону парня. Взгляд строгий.

— Капитан, — Дэн виновато смотрит на своего начальника, хлопает ресницами.

— Юнга, ты — шалопай! — И капитан пошел дальше. Шел, пряча улыбку. Озорной мальчишка, этот юнга. Скакать и прыгать. Хоть к мачте привязывай.

А Дэн стоял, как будто, его окатили холодной водой. Радость померкла. Во истину глаголют, много печалей в радостях ваших. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Он убежал в каюту. Сел на свой сундук. Уголок спасенья в мире бед.

Он шалопай. Капитан так сказал о нем. Он самый отъявленный шалопай. Было стыдно. Хотелось куда-нибудь спрятаться. В какую-нибудь щель. Ему было не по себе. А может, действительно, пойти в трюм. Спрятаться там, что бы никто не мог его найти. Данька вышел из каюты и попытался прокрасться так, что бы не попасться на глаза капитану или боцману Брину. Боцмана он боялся даже больше, чем капитана. Ему казалось, что Брин смотрит на него особо осуждающе, особо сурово. Лучше не попадаться на глаза. Данька крался по палубе. Спрячусь, не отыщете. Там и буду сидеть.

Ах, Даня, Даня. Если б ты сейчас мог слышать. Капитан стоял возле боцмана. Они вели неспешный разговор:

— Да, Брин, кажется, нам нынче не очень везет,— усталый взгляд черных глаз. Криво улыбается. Стоит, чуть раскачиваясь на каблуках. Ворот вышитой рубашки расстегнут. Говорит, словно, не слышит своих слов. В голосе тоска, не доступная боцману.

— Не твоя вина, капитан, — откликнулся Брин, — Все знают, что ты кормишь удачу с руки. Удача — она женщина, а женщины — ветрены. И очень часто опаздывают. Она придет, только позже. Я верю в тебя, Свен, — боцман прячет улыбку. Капитан похож на ребенка, чьи надежды не оправдались. Как в этом взрослом мужчине может жить маленький мальчик. Боцман сжал кулак, что бы удержать руку и не погладить иссиня-черные волосы на голове капитана. Прижать бы его к груди, как сына, утешить.

— Спасибо, Брин. Боцман, я еще хочу тебя спросить о юнге, об этом мальчишке. Что ты думаешь?

Боцман помедлил. Что прячешь ты, капитан, за этим вопросом?

— Если честно, капитан, то вначале... в начале я думал, что не выйдет толка из этого парня. Ну, ошибся. Не знаю, кто из вас творит чудеса, ты Свен или этот мальчишка, но из него получится матрос. Я уверен. А потом, я заметил, Свен, ты уж прости... Мы знаем друг друга много лет. Когда этот мальчишка появился на корабле, в тебе что-то изменилось. Может, ты вспомнил свой дом. — Брин отвел взгляд, что бы не смущать Свена. Порой трудно, даже глядя в глаза старому другу, признаться в маленьких слабостях. В тоске по дому, по прежней жизни. Боцман знал это. И его душу ночной порой разъедала тоска. Словно волк, он готов был выть на эти звезды, на луну. Биться головой о переборку в каюте, выбить из себя тоску.

— Брин, я давно забыл о своем прошлом. И не надо об этом. — Отчаяние в голосе. Пламя боли, рвущееся из груди капитана, обожгло боцмана. Страдание мужчины-мальчишки алой живой струйкой крови текло из незаживающей раны души. Что причиняет тебе такую боль? Какое зелье может залечить ее? Ты искал лекарство в безмятежности смерти. В безумии ярости. Ты захлебывался волной тоски, прячась от всех за стеной улыбки. Ты сильный, сильнее бога. Только ты сам, бог здесь бессилен, сможешь снять этот камень.

— Свен, от пришлого не спрячешься. Но я не только о тебе говорю. Во мне тоже что-то изменилось. Возможно, я вспомнил свое прошлое. У меня тоже был дом. И это было так далеко и так давно. Парнишка напомнил мне об этом. Поначалу это меня злило. И я был готов, кажется, выбросить его за борт. Злость, ярость душили меня. А сейчас.... Сейчас все изменилось. Я, как будто, немного подлечился. Не так тяжело вспоминать. Лекарство было горьким, но я его выпил. Вот так, Свен. Может и тебе это поможет. Впусти прошлое в сердце. Прими его и примирись с ним. Прости себя и прежнюю жизнь.

— Да ладно, боцман, мы люди, у которых нет прошлого. И не зачем возвращаться туда, куда мы все равно не вернемся. — Улыбка сожаления, приправленная тоской в глазах.

Ты тупой упрямый мальчишка, Свен. Страж страха своего. Открой темницу, выпусти его на волю. Он уйдет, волны времени сотрут его следы.

Капитан хотел уйти, но Брин его остановил:

— Капитан, я еще хотел сказать, — боцман прямо смотрел в глаза капитана.

— Ну, говори, боцман, — Свен улыбкой воздвигал стену между ними.

— Ты бы как-нибудь помягче с этим юнгой.

— А что? — спросил капитан. Поблажек на корабле никому не будет.

— Ты совсем его загонял. Он не выдержит. Мальчишка работает наравне со всеми. Даже больше других. А еще ты. Гоняешь его изо дня в день. Он сломается. Такого не возможно выдержать, капитан. Ты, что, хочешь загнать парня? — боцман отчитывал своего капитана. Здесь не прятали свои мысли, не заискивали перед командиром. Каждый волен иметь свое мнение.

Свен помрачнел.

— Нет, не хочу. Он выдержит, боцман. Я тебе говорю, выдержит. Я сделаю из него настоящего матроса.

— Ты упрямый дурак, капитан. Я бы на твоем месте все же остановился. — Боцман махнул рукой, понимал капитан не изменит своего решения.

— Брин, ты на своем месте, а я — на своем. Я — капитан на корабле и я решаю.

Свен повернулся и пошел прочь.

Дэн, возможно, добрался бы до трюма. Юркнул туда, нашел тихий укромный уголок. Спрятался бы.

— Пусть ищут. Не найдут. Там и буду сидеть, — говорил он себе. — Вот залезу и не выйду. Ну, их всех.

Но в это время на мачте матрос, который сидел в корзине, что-то прокричал, куда-то указывал руками. Дэн решил: земля, наверное, земля. Обида на весь мир отступила. Он подбежал к борту и стал смотреть в ту сторону, куда указывал матрос, сидевший на мачте. Но ничего не разглядел. Заметил О`Тула. Подбежал к нему.

— Брайан, это что, мы к острову подходим? — В волнении спрашивал он друга. Такое приключение и сидеть в трюме. Дудки! Они подходят к неизведанной земле.

— Нет, Дэн. Это испанец. Купец. — Брайан спокоен. В глубине его голубых глаз то вспыхивает, то гаснет огонек. Лихой задор готов вырваться наружу, но подчиняется воле рыжего укротителя.

— Ну и что, что купец? — Не понимал Данька. Мы что, сейчас шопингом займемся. Как на рынке в его мире. Прямо с машины купить арбуз или картошку подешевле.

— Мы его сейчас догоним. Будет потеха. Мы его возьмем. — Брайану невдомек, кто-то может не понимать очевидных вещей. Купец выходит в море в надежде, что не встретит пиратов. Пираты — в надежде поймать купца.

В твоем мире, Даня, у детей до появления всякой ерунды типа компьютерных игр была игра. Гуси, гуси. Га, га, га! Есть хотите? Да, да, да. Так летите же домой. Серый волк под горой. Бегут девчонки и мальчишки. Смеются. Одни убегают, другие ловят.

— Как возьмем? Зачем? — Спрашивал Даня. Без спроса? Так можно?

— Увидишь. Потерпи не много. Догоним, и все увидишь. — Отмахнулся Брайан.

Данька стоял на палубе и смотрел. "Скиталец" догонял испанского купца. Расстояние уменьшалось и уменьшалось. Испанский корабль пытался уйти, но не мог. Тут заговорили пушки "Скитальца". Испанец то же стрелял, но стрелял как-то беспорядочно, словно пытался отмахнуться от назойливой мухи. "Отстань. Отстань" — и новый выстрел. Но "Скиталец" все ближе, и тут испанец еще раз грохнул из своих пушек. Дэн почувствовал рядом с собой горячую волну воздуха, свист. Ядро пролетело в полуметре от него и плюхнулось в воду там, за "Скитальцем".

Это что? Его, Даньку, сейчас могли убить? В него могло попасть ядро? Конечно, это почетная смерть. Так погиб Д`Артаньян, маршал Франции. Ядро угодило тому в грудь. Но ему, Дане, этого не хотелось. Он не маршал Франции, что бы ядра охотились за ним. Ему рано. Ему еще не хочется умереть. За Францию, тем более. И чего они стреляют? Он не готов еще. Мама сегодня обещала кекс с изюмом купить. К чаю. Кекс засохнет без него?

Корабли сближались. Они идут борт о борт. Засвистели абордажные крючья. И они сошлись. Удар борта о борт. В этот момент, на борт испанца первым прыгнул капитан Свен, за ним боцман Брин и следом Брайан О`Тул, корабельный плотник и просто матрос. Рыжий черт. Прыгали другие ребята. Дэн стоял и смотрел. Это был бой. Морской бой, не такой как за школьной партой на листочке бумаги. А6— мимо, А8-попал. Здесь все было рядом. Не на бумаге крестиком вычеркиваются корабли. Ударом шпаги отнимают жизнь. Это даже не на экране телевизора или кинотеатра. Он видел, что происходит рядом с ним. Пистолетные выстрелы, звон стали, крики, кровь. Порой, ему казалось, что видит он все на расстоянии вытянутой руки, может ближе. Возможно, это его воображение дорисовывало страшные картины. Какие кисти и краски у смерти. Дега, Моне, а вы смогли бы на полотне сам воздух смерти отразить? Мсье Дебюсси, а вам по силам сыграть на флейте боли и предсмертных криков. Полотна баталистов — жалкие потуги. Как передать, когда в глазах человека меркнет свет жизни. Вписать в грунт холста боль хоть одного бойца. Его последнюю мысль. Тело медленно падает. Взметнулись руки, пытаясь удержаться за край бытия. Данька слышал крики ярости и боли. Отключите 3-D звук и стерео изображение. Ради Бога, накиньте на мир занавес Черного квадрата. Зажгите лампады покаяния обо всех погибших. Неяркий свет пусть озарит тропу ухода в вечность. Люди падали. Он видел лица, искаженные страхом и болью. Вот какой-то парень. Молодой, черноволосый. Красный шейный платок. Синяя жилка бьется на шее. Зеленая рубашка разорвана на рукаве. Его шпага не смогла отразить удар. В грудь вонзился клинок. Растерянность и удивление на красивом лице. Что шепчут его губы? Мама? Боль, застилающая мир. И одиночество последнего мгновения. Глаза широко распахнулись последний раз и потухли. Парень упал на палубу, и на зеленом полотне рубашки выступила кровь. Даньке хотелось убежать, спрятаться, но ноги приросли к земле. Он не мог сдвинуться с места. На него навалился какой-то ступор. Закрыть глаза он и то не мог. Все это было перед ним. Ребята, парни, его друзья, с которыми он был рядом минуту назад, на его глазах убивали людей. Они убивали. Эти добрые, хорошие парни — убийцы?

Брайан бросился на палубу вражеского корабля. В двух шагах позади Сол орудует абордажным топором. Плотник увернулся от удара, короткий выпад шпаги, и испанец упал. Никто не остановит рыжего черта. Только этот миг, миг боя существует для него. Крики и смерть растворяются в безумии сражения. Собственная боль теряется в азарте борьбы. Не врагов убивают они, а собственную тоску и потерянную жизнь. Чужие родники крови текут под ноги. Очередной удар клинка, и падает тело. Бой — это не искусство одиночки, не поединок. Парни со "Скитальца" рядом, они готовы прикрыть товарища от смертоносного удара. И Брайан придет на помощь другу, если будет нужда.

Ему, Даньке, было страшно, но сдвинуться он не мог. Не мог. Его словно парализовало. Вот бой стих. Повисла гробовая тишина. Только плеск воды за бортом. Парни, его друзья, чистили палубу. Они брали трупы и выбрасывали тела за борт в воду. И страшные всплески за бортом они пытались заглушить. Кто-то насвистывал песенки. Матросы перебрасывались шутками, смеялись. Это он все видел. Бред, страшный бред и он — участник этого бреда. Вон О`Тул с другим матросом несет очередное тело, очередного убитого, подтащили к борту, раскачали — выкинули. Всплеск воды. Брайан махнул рукой и весело крикнул:

— Загребай волну, приятель.— Рассмеялся.

Для этих ребят то, что они делали, было обыденным. Обыкновенная работа, не более. И это то же было страшно. Это просто работа, то, что они делали уже много раз, и будут делать потом. Так как какой-нибудь клерк перекладывает бумажки с одного конца стола на другой. Ничего особенного. Данька стоит и сморит. Он не заметил, как к нему подошел Свен.

— Юнга! Дэн! — Данька стоит и не чувствует своего тела. Кто-то зовет его, но не может докричатся.

Капитан трясет за плечо. Данька очнулся.

— Дэн, пойдем, поможешь мне умыться, — легкая усталость в глазах. Конец рабочего дня.

Они пришли в каюту. Капитан был в крови. Капли крови на лице, на рубашке, на руках. Юнга спросил:

— Капитан, вы ранены? — Бросил на Свена встревоженный взгляд.

— Нет. Сейчас польешь мне воду. — Малые издержки профессии. Испачкался. Омыть водою руки, смыть кровь с ладоней. Я умываю руки.

Свен снял рубашку, скомкал и бросил в угол.

— Лей! — Свен подставил ладони под струю воды. Поднял голову, посмотрел на юнгу. Озорная улыбка на губах.

Капитан плещет воду себе воду лицо, разбрызгивает капли влаги по сторонам. Данька льет воду из кувшина. Вода стекает в таз вместе с кровью. Капитан умылся, обтерся полотенцем, надел чистую рубашку. Подошел к столу и сел в кресло.

— Юнга, сходи на камбуз. Есть что-то хочется. — Отчего не перекусить после хорошей разминки.

— Да, капитан,— ответил юнга. Данька сидит на сундуке, опустив руки вдоль тела. Не может прийти в себя после увиденного. Раньше кровавое месиво боя он видел в кино или на игровых полях компьютера. Ему в голову не приходило, за этими кадрами скрыта боль и смерть. Самая настоящая. Все было далеким, пустой забавой. Реальность жестока, рубит душу пополам.

Даня хотел пойти на камбуз, но капитан остановил его.

— Погоди, зря сходишь. Думаю, обед сегодня задерживается. Наш кок тоже любит учувствовать в деле. Так что обед будет позже. Не будем терять время, юнга. Бери шпагу.

Дэн послушно взял шпагу. Капитан встал напротив Даньки, вытащил из перевязи свою шпагу, которой только что убивал людей. И они начали урок фехтования.

Звон стали. Удар, еще удар. Дэн сейчас понял, это не просто спорт. Это не урок фехтования, это уроки выживания. Борьбы за жизнь. Это был для него еще один урок.

Наконец, капитан сказал:

— Хватит. Сходи на камбуз, а то есть хочется зверски. — Не спеша пошел к креслу. Сел. Закинул руки за голову. Передохнуть, расслабиться.

Данька выскочил на палубу. Прошел вперед. Остановился.

— Откуда у капитана столько сил? Он только из боя. И эта тренировка, которая его, Даньку, так изматывала. Что хотел капитан? Он хотел отвлечь его, юнгу, от того, что он только что видел. Капитан, какой же ты хитрый! — Данька негромко засмеялся. Это был истеричный смех. Он с трудом справился с ним и пошел за едой.

Вернулся в каюту. Огромный сундук дремал, как ленивый кот. Шкафы стояли плечо к плечу. Диван, старый философ, задумался о тщетности существования. Стол-царедворец с картами в руках. Уверенность и покой. Даня расставил миски, присел на стул. Капитан с аппетитом начал есть. Данька сидел тихо, молчал.

— Ты, что, юнга, не ешь? Не нагулял аппетит? Мы мало фехтовали? — Свен на минуту оторвался от еды. Морщинка задумчивости на лбу.

— Нет, капитан. Я сейчас, — Даня придвинул миску и начал есть. И почувствовал, что очень, очень проголодался.

Данька никак не мог проснуться. Солнечный луч пытался пробиться сквозь закрытые веки. Даня с трудом продирал глаза. Практически на ощупь нашел рубашку, брюки. Натянул их на себя и поплелся в ванную, умыться. Холодная вода его не освежила. Такой же заспанный, он добрел до кухни, плюхнулся на стул напротив матери.

— Дань, ты все еще спишь? Не можешь проснуться, сынок? — Мария собирала на стол. Из холодильника на стол проследовали масло, сыр, колбаса. Разлить чай.

— Ой, не могу, мам. Я на ходу сплю,— глаза закрыты, рука шарит по столу.

— Ты кофе выпей. — предложила мать. Извлекла из кухонного шкафчика на стене банку растворимого кофе. — У нас сливки есть. Будешь?

— Сейчас, черный кофе без сахара. Мне покрепче, две ложечки. — Данька на ощупь нашел чашку, поднес се к губам, выпил горячего напитка. Открыл глаза. Скатерть на столе, сахарница, тарелка с бутербродами. Реальный мир, сквозь пелену сна пробивается в сознание.

Мать только сейчас заметила на рубашке на плече сына ржавые пятна. Словно отпечаток руки. Ржавые? Мария Петровна привстала, чтобы лучше разглядеть. Отпечаток пальцев не оставлял места сомнениям. Следы крови.

— Кровь? Дань, ты поранил плечо? — Забеспокоилась она.

— Мам, какое плечо? — Он еще не мог проснуться.

— Вот. Вот, посмотри. На рубашке. — Мария Петровна непроизвольно передвигает чашку на столе.

Дверца кухонного шкафа на стене приоткрылась сама собой. Тарелкам и чашкам не чуждо любопытство. Створка на часах приоткрылась, кукушка выглядывает, склонив голову на бок.

Данька встряхнул головой, стал осматривать себя. Точно. На плече отпечаток руки Свена.

— Это кровь, Даня? — Снова спрашивала Мария Петровна.

— Ну. Да. Кровь, — шила в мешке не утаишь, и в голове не было не одной мысли. Их забыли раззудить, и они сладко спали.

— Покажи плечо. Ты поранился? Ты поцарапался? — Откуда может появиться кровь на рубашке. Мальчишки, вечно ссадины, раны.

— Мам, нет, — и дались ей эти пятна. Покажи, покажи.

Данька расстегнул рубашку, показал плечо.

— Господи, а откуда кровь? Рубашка. Я ее недавно постирала. Она была чистая. — Руки Марии Петровны безвольно легли на стол. Она растерялась.

— Это Свен меня за плечо тряс. У него рука была в крови. — Его больше не беспокоила чужая кровь. Ушла острота переживаний. Он принимал все, как данность. Юность легко приспосабливается к условиям, предлагаемым жизнью.

— Это твой приятель? Свен? Он что руку порезал? Или подрался? — Что может быть проще.

— Он подрался, мам. — Истину не станешь отрицать. Подрался, на шпагах. Может, пусть тебя лупят испанцы? Данька проснулся. Отодвинул чашку. Готов возмущаться, защищать своего капитана.

— С кем? — Мария отпила чая. Кивнула в возмущении головой. Господи, хулиганов развелось. Детям не возможно выйти на улицу. Где нормальным детям гулять? Куда смотрит полиция?

— А я откуда знаю, подрался и все. Он не ранен, мам.

— А те, с кем он подрался? — Мария нервно крутит чайную ложечку в руках. Что творится у них во дворе, куда катится мир.

— Он их убил, — что тут интересного, дело житейское.

— Как.... Как убил? — Мария Петровна тяжело опустилась на табуретку, так и не дотянувшись до чайника, что бы долить себе кипятку. — Убил?! Твой приятель, этот Свен, убил человека?

— Убил. Но не одного же. — Искренне оправдывал Данька Свена. — Человек пять, может десять или больше.

— Десять человек убил? Как?! Даня, ты с кем связался? Кого он убил? — Паника в голосе.

— Мам, он не знает, кого убил. — Даня запивал глотком кофе кусок бутерброда с колбасой. Странные вопросы мама задает ему. — Они не успели представиться. Ну, не успели. А он не спросил. Не когда было, и он их просто убил.

— Даня, что ты такое говоришь! Убил, потому что некогда разговаривать. Это что за такие порядки, убить и не спросить ни о чем? — Она была в растерянности и плохо сама понимала, что говорит. Могу согласиться, есть некий шик в том, что бы вначале представиться, выспросить имя, а после убить.

— Он их убил, а потом трупы выкинули за борт. Какой смысл спрашивать имена. В святцы писать? — Данька не видел в этом смысла.

— Даня, ты хочешь меня напугать? — Тут она поняла. Десять человек. Что весь двор усеян трупами? Вот фантазер! Выкинули за борт! Придумает же. И все только для того, что бы оправдать себя. Ну, испачкал рубашку. Что тут такого? Испортил. Новую купим.

— Бог с ней, с рубашкой. Не отстирается, выкинем. Кушай быстрее, на рынок поедем.

Даня вспомнил, что сегодня выходной, и они собирались на рынок, что-нибудь купить из продуктов.

— Сейчас, я быстро. — Даня торопливо допил кофе.

После завтрака он сменил рубашку, и они на троллейбусе отправились на базар. Долго ходили, выбирали. Что получше и подешевле. Торговцы, прилавки и покупатели — все смешалось. Люди спешат, торопятся. На Тортуге рынок не спешный. Торговля не терпит суеты. Здесь выходцы с Кавказа продают свеклу, черемшу, картофель. Позже завезут грузди, подосиновики, рыжики. К осени на скалах приэьбрусья вызреют клюква и брусника.

— Как дорого, генацвали?! Ты сам попробуй, собери бруснику, тогда говори, дорого.

Что-то в жизни перепуталось хитро.

Набрали всего: картошки, помидор, зелени, свеклы. Потом зашли в павильон, где торговали мясом. Купили кусок говядины. Мария Петровна спросила:

— Денечка, хочешь, я сварю сегодня вечером борщ? — Они шли к остановке. У каждого пара пакетов в руках. Не большой запас продуктов на неделю.

— Да, мама, конечно. — Мать варила отличный борщ. Редкостный.

— У нас еще в холодильнике сметана осталась. Отличный будет борщ, сынок.

И с покупками они поехали домой. Когда вышли с троллейбуса, пошли в начале к аптеке

— Даня, подожди здесь. Я в аптеку зайду. — Она поставила пакеты на землю рядом с сыном. Порылась в сумочек, проверяя на месте ли кошелек.

Мария Петровна зашла в аптеку. Вышла через несколько минут.

— Я, Даня, купила валерьяну в таблетках. Выпьешь на ночь две таблетки. И я приму таблетку на ночь. Надо нервы подлечить. Придумываешь всякую ерунду. Какой-то Свен. Кого-то убил. Выдумщик ты у меня, сынок.

Они пошли домой, что бы варить борщ, вечером посидеть у телевизора, а на ночь ... На ночь принять валерьяны. Подлечить немого нервы. Данька не стал убеждать мать в том, что он рассказывал — правда. Она не поверила. Может, это к лучшему? Может, и не надо ей знать этой правды? Так действительно будет спокойнее.


Часть 5


Сеятель-Жнец стоит у окна в своей коморке. Во дворе госпиталя редкие прохожие. Больные, медперсонал, посетители. За спиной стул, белый казенный стол, ровные ряды шкафов. Сеятель сошьет две вселенные нитью перемещений. Сошьет иглой, которую нашел в стоге сена. Он выбрал эту иглу, и выбор не случаен. Только Вселенным не очень нравится, когда их тычут иголкой. Пытаются избавиться от этой иглы. Данька, ты думаешь, что все это случайность? Ты чуть не угодил в канализационный колодец, тебя чуть было не сбила машина. Другая Вселенная хотела погасить свечу твоей жизни, дунув ветром, что бы сбросить тебя с мачты. Ему, Жнецу-Сеятелю пришлось постараться. Он, владыка жизни и смерти, и никто не уйдет без его воли. Не уйдешь и ты, пока, Даня. Пока. Ты чужой своему и другому миру. Теперь чужой обоим мирам. Пришлось остановить тебя перед колодцем, пихнуть там на дороге. А в другой вселенной он, Сеятель-Жнец, в слепую использовал этого рыжего плотника. Удачная мысль. Другие Древние говорили, что, как только работа будет закончена, иглу надо сломать. Но Сеятель не хотел этого. Этот парень вызвал у него симпатию. Зачем разбрасываться хорошим инструментом. У Даньки есть какая-то искра, его нужно только поддержать. Из него получится хорошее орудие в руках Древних. Мастер — класс, что я дал тебе снял все преграды на пути твоего совершенствования. Все в твоих руках. Ты спал, а мирозданье тебя качало на своих руках. Не каждый смертный получил такие дары.

"Скиталец" вернулся в родной порт. Вон там берег. Матросы почему-то не спешили покинуть корабль. Они бесцельно бродили по палубе. Корабли мирно дремали на воде, обретя покой. Синь неба надежно лежала на стволах мачт. На этой синей сковороде запекался огромный желток солнца. Данька прошел на нос корабля, посмотреть на берег, который теперь считал родным. Вот там дома в полуденном мареве. Ему думалось, что здесь все родное для него. И это море и этот город. Сердцу не прикажешь. Хотя он и живет в двух мирах. Данька, прикрыв глаза ладонью, взглянул на светило и тихо сказал:

— Ну, что, электрическая лампочка моего ночника, вот возьму и выключу. — Рассмеялся.

Потом сказал:

— Жил-был я, помнится, что жил.

Он, действительно, жил когда-то. У него была обыкновенная жизнь. Спокойная, такая, как у всех. Но что-то круто изменилось. Кто виноват в том? Его жизнь совсем не такая, как прежде. Он стоит между двух миров, прямо как в том старом анекдоте. Когда на политинформации говорили: Советский народ одной ногой стоит в социализме, а другой — уже в коммунизме. Один из слушателей спросил: И долго мы будем стоять вот так, нарасшарагу. И долго он, Даня, будет стоять вот так, нарасшарагу между двумя мирами. Над этим можно бы посмеяться. Но почему-то смеяться не хотелось.

— В порт шел флот с выигрышным билетом.

Они пришли с таким выигрышным билетом. Трофейный корабль — такой билет.

Ночь без сна, окна без тепла.

Данька не чувствовал, что ему хочется спать, только, где его ночь. Ночь без сна. Он засыпает и тут же переносится в другой мир. Вот она, его ночь без сна. И окна в этом мире не несут ему тепла. Ни одно окно не зажжется для него, не поманит своим светом. Но все равно, это родные окна, в которых он не найдет тепла. Данька думал, что как только они придут в родной порт матросы бросятся на берег, как было в школе, когда звонок зовет на перемену. Все ребята выбегают в коридор, бегают, прыгают, дерутся. Он вспомнил Маринку, рыжую девчонку, из шестого класса. Она бежит по корриду, машет своей сумкой, пытаясь догнать пацана, а тот убегает от нее, уворачивается и задорно смеется. Волосы, рыжие волосы Маринки, растрепаны, очки сбились на бок. Съехали, но она преследует своего обидчика. А если так. По улице этого города бежит Сол, а за ним рыжий Брайан, пытается догнать, что бы дать тому тумака. Они оба весело смеются. Обыкновенные мальчишки. Не больше. И все-таки эти мальчишки, он видел это, сражались и убивали, а потом выбрасывали трупы за борт. Кто они? Убийцы? Для него они не убийцы. Вместе с ними он прошел через шторм, плечом к плечу. Один из них, Брайан, спас ему жизнь. И заклеймить их словом убийцы он не может. Дэн начал складывать стихотворение.

Ты не убийца, ты — вольный пират.

В море нет равных по силе тебе.

Ты для меня единственный брат,

Нету родней на земле.

Я за тобой не числю вины,

Кровь ты в бою проливал.

Мы лишь эпохи этой сыны,

Где сатана правит бал.

Нет тебе места в аду и раю,

В волнах найдешь ты покой.

В воду морскую цветы я кладу

Ветер молебен пропой.

"Не дурно, — думал Данька. — Не Фет, не Есенин и не Байрон. Нет, я не Байрон, я — другой. Не обо мне ли это? Были на Руси прозорливые поэты. И в те далекие времена думали обо мне. Талант не спрячешь, в землю не зароешь, прорастет". Рассмеялся. Чудик, если русичка услышит такую крамолу, она тебя вышвырнет из класса. Анафеме предаст. Отлучит от своих уроков. Не может он харлея от барлея отличить. Нет, харлей— это крутой мотоцикл. Барлей? Не мог он ямба от хорея отличить. Кто ж их разберет. Не я один такой. Дэн пошел, что бы посмотреть, что делают остальные парни. Под ногами поскрипывали доски палубы. Вон сидят, играют в кости. По-маленькой. На корабле запрещены крупные ставки. Здесь запрещены драки и всякие стычки. И все чтят это правило свято. Здесь даже не ругаются матом. А есть ли мат в этом языке? А на каком языке я разговариваю? — Подумалось Даньке. На английском? На французском? На испанском? На каком языке я думаю? Вот задачка. Я же понимаю все и всех. Вон ребята стоят у борта. Интересно, о чем у них идет треп. Дэн подошел поближе. Один говорил:

— Нашему кораблю везет. Никогда не возвращаемся без добычи. И не какой ни будь. Ни мешки с кофе и табаком. Не бочки вина, а куш по круче.

— Нет, — возражал Эрл. — Тут дело не в корабле, а в капитане. Это у него свои дела с Удачей. Она прячется в его каюте.

Эрл посмотрел на юнгу:

— Дэн, ты, поди, видел эту девчонку. Она не вылезает из постели капитана. А? Расскажи.

Дэн покраснел.

-Э, ребята, покраснел. Точно, видел. Видел все их шашни. Расскажи.

— Нет, — говорил Данька — капитан свечу гасит, а в каюте темно.

Хочется выглядеть таким же взрослым, как другие ребята. Подобных вольных бесед он не вел. Не спрячешься от жизни, ее темных сторон.

Парни засмеялись. Эрл продолжал:

— Но тогда ты, может быть, слышал, что ни будь. Ну, что ты там слышал? Ну, поведай нам. Как капитан в постели называет свою девочку?

Лукавая девчонка в платье из шифона стоит в сторонке, улыбается. Золотятся на солнце ее волосы. Она любит шутки, пусть и другие подурачатся. Ничья жена, желанная любовница. Как любят ее молодые мужчины. Скольких прочили ей в мужья, скольких принимали за ее сыновей. Колыбель ее ребенка огласится плачем только для того, кто не теряет головы. Много жизней отдано за одну ночь с ней. Где он, кто скажет.... Кто сумеет найти слова, что очаруют ее. Девчонка смеется. Я не открою вам эти слова. Данька, а ты отыщешь их для меня? Я буду ждать! Ветер закружил ее и унес в небо. Данька поднял голову, увидел тающую в лучах солнца точку. Услышал? Она будет ждать, ждать его!

Парни снова смялись.

— Я сплю, как убитый, — сказал Данька. — Ничего не слышу.

Тут в разговор вступил Сол:

— Убитый? Я видел убитого. Мы, когда там на испанце дрались, Дэн здесь стоял. Как скала стоял. На страже стоял. Никого не пропустит. Явно охранял каюту капитана. Что б никто не увидел эту девчонку, Удачу. Она, парни, такая, в теле, в форме. Ее бы ухватить. А он стоит и никого не пускает. А на наш корабль пробрался испанец. Вот такой, — Сол показывал руками ширину плеч этого испанца. — Настоящий великан, а Дэн ни с места. Скала скалой. Испанец схватил шпагу двумя руками и, как копьем, собрался проткнуть нашего юнгу. Разбежался.

Кто-то из парней спросил:

— Копьем? А, своим копьем, ты не перепутал? Не шпагой? Копье у испанца какое, покажи!

Матросы опять смеялись.

— Да, ну вас. Я что, шпагу от чего другого не отличу? А если вам хочется полюбоваться на испанское копье, то и любуйтесь. Без меня.

Опять всеобщий смех.

— Разбежался? — смеется Эрл. — Проткнуть нашего Дэна?

— Ну, конечно, проткнуть, — продолжал выдумывать Сол. — Он так прицелился...

— Да легче в игольное ушко попасть, чем в эту худобу, — сказал один из матросов.

— Вот я о том и говорю, — продолжал Сол.— Как тут попадешь! Разбежался, значит, испанец, и мимо. А Дэн как ему в ухо своим могучим кулаком. Испанец на палубу бряк. Ножками дрыг. Дрыг и подох.

Матросы опять дружно смеялись. Данька посмотрел на свою руку, сжал пальцы в кулак. Да, кулачишко, конечно, не очень, не солидный. И спрятал руку за спину. Парни снова смеялись. Сол спросил:

— Ты чего кулак спрятал за спину?

— Я боюсь. Он у меня иногда сам по себе, меня не слушает. Возьмет и как трахнет тебя по лбу, и Сол на палубу бух, ножками дрыг и — все.

Сол любил посмеяться над другими, но ему не нравилось, когда смеются над ним. А ребята смеялись. Это вывело его из себя.

— Ты меня кулаком? Ты — доходяга. Меня, Сола? Да что б я ножками дрыг?

И Сол начал наступать на Дэна.

— Да из тебя моряк, как ... как из монашки — епископ. Никогда не получится.

Тут за спиной Дэна раздался голос Брайана.

— А ты, что не веришь нашему капитану? Капитан сказал, что сделает из него настоящего матроса.

Сол немного поостыл.

— Капитан, он может. В капитана я верю. Только вот что этот станет матросом? Да никогда.

— Давай поспорим, — предложил Брайан, — на две монеты. А? Слабо?

Сол не хотел отступать. Не любил он этого.

— А что? Давай. — Окинул всех гордым взглядом. Спорить он любил. Проигрывал, но спорил.

— По рукам. — Ответил спорщику Брайан. Протянул руку.

— По рукам. — Пари заключили.

— Ребята, свидетелями будете. Рассудите нас потом.

— Давай, Брайан, гони монеты. Я уверен, что из него не получится настоящий матрос. Я найду, куда потратить их. — Пусть знают все, в победе он уверен. И Сола мог бы получиться игрок на рисковом биржевом рынке. Уверенность в голосе, обаятельная улыбка, левая рука в кармане, а правая вот— вот потянется за выигрышем.

— Ты вначале выиграй, Сол, — Брайан подмигнул остальным парням. — Не честно получать монеты вперед. Выиграешь, тогда и получишь. Только, я думаю, тебе придется расстаться со своими денежками. Ладно, Дэн, пойдем, а то они так и будут здесь зубоскалить.

Брайан увел Даньку от этой веселой компании. Когда они отошли, Брайан сказал:

— Ты не обижайся на ребят. Они не со зла. — Тряхнул рыжими волосами, обернулся к юнге.

— Да я знаю, знаю. Они нормальные ребята. Настоящие друзья, и не обижаюсь на них, — сказал Дэн. — А почему, Брайан, никто не спешит на берег?

— Это очень просто. — Плотник лениво шагает рядом с юнгой. Жара, и некуда спешить. — Все ждут, когда боцман, старпом и капитан разделят добычу. Выдадут всем, вот тогда и пойдут, что бы спустить эти деньги на берегу.

— Как спустить? — Спросил Данька. Пустая трата денег ему не понятна. У них с мамой их было мало. И заработать их можно не легким трудом.

— Очень просто. Кто-то пойдет в таверну, напьется. А кто-то пойдет в квартал красных фонарей.

— А что это? — Заинтересовался Дэн. — Квартал красных фонарей?

Брайан как-то странно посмотрел на юнгу. С малых лет мальчишки и девчонки знают о таких места. Многим и ходить далеко не надо. Женщины, оставшись без поддержки мужчины, приводят подвыпивших мужиков домой. За грязной рваной занавеской продают утехи любви. За сходную плату продают дочерей. Страх голодной смерти. Дэн, ты не видел голодный взгляд женщин и детей. Жадные в своем бессилии руки, готовые схватить любую корку хлеба.

— Ну, это квартал, где доступные девки. — Брайан смотрит в сторону берега. Печальный взгляд.

— А что? Здесь есть такие? — Удивился Дэн. Ему еще хотелось верить в город мечты.

— А куда они денутся? В каждом порту есть. Для них это единственный способ заработать. Выжить. Продать свою молодость и тело, пока не поздно.

— Так это что, путаны? — Спрашивал юнга.

— Да, кажется, так испанцы называют их.

— Ты, Брайан, то же пойдешь в таверну? Или в квартал красных фонарей?

— Нет, не пойду. Я прижимистый. — Брайан рассмеялся. Смеялся над своей прижимистостью и над робкой мечтой, о которой никому раньше не говорил. — Хочу скопить денег. У моего отца была большая семья и много нас, детей. Вот и я хотел бы. Накоплю денег, куплю дом. Заведу жену. Детей нарожаю, что б в старости было для чего жить.

— А другие, почему не копят? — Слова друга были такими простыми и понятными.

— Зачем? Большинство из нас не думают о будущем. Ты сам посуди. Убьют в бою. Волной смоет. Найдешь свою могилу на дне моря. А если повезет... Только, как это сказать, повезет. Доживешь до седых волос. Ну, и что? Стоять на паперти, мокнуть под дождем, а потом сдохнуть в какой-нибудь канаве. Такая у нас судьба.

— Горькая судьба, — отозвался Дэн.

— Да, ты не жалей ни нас, не себя. Мы сами выбрали такую дорогу. — Бесшабашный матрос, веселый рыжий чертяка. Ты любишь напевать веселые песенки. Но плачет твой радостный смех.

— Может быть, не вы выбрали дорогу. Это судьба, случай?

— Дэн, не говори глупостей. Ни при чем здесь судьба или случай. Дорогу выбираем мы, люди. — Брайан облокотился на релинг, смотрел на воду за бортом.

— А почему, действительно, не завести жену, детей? — Данька стоял сбоку от плотника. Красивый профиль, сильная фигура. Девчонки таких любят.

— Юнга, а кому мы нужны? Мы, перекати-поле. Пираты. Сегодня есть, завтра — нет. Дело обычное. Для нас...Для нас существует только квартал красных фонарей. Или вон, бродят там на причале женщины.

— А что, разве они здесь не за тем, что бы купить рыбу подешевле? — Данька искренне верил, что сюда женщины приходят, что бы не на базаре купить, а здесь. Здесь подешевле.

— Ну, может кто-то и приходит купить рыбку подешевле. Но большинство идет сюда, поймать рыбу пожирнее. Пока матрос еще не потратил свои денежки. Помочь ему их промотать. Если повезет, матрос напьется, и украсть у него деньги.

— Как украсть?

— Дело обычное. Почему бы не обворовать пьяного.

Данька не мог этого понять.

— Ну, ладно, Дэн. Займись своими делами.

Брайан ушел, а Дэн направился в каюту капитана.

В каюте он устроился на сундуке и думал о новых товарищах. Он ничего о них не знает. За каждым из них стоит жизнь, судьба. Тяжелая судьба. Они выручали его, спасали его, даже не спрашивая, кто он и откуда. Может быть, потому, что сами не хотели говорить о себе. Их судьбы, наварное, более тяжелые, чем его. Совсем другие. Этим ребятам тяжелее, чем ему, который стоит нарасшарагу между двумя мирами. Или и они стоят между двумя мирами, между светом и тьмой? Потом Данька отбросил все эти мысли и решил подурачиться. Он подошел к столу, сел в кресло капитана, принял важный вид. Развернул карту, заметил на столе трубку. Сделал вид, что курит и важно произнес:

— Юнга, сбегай на камбуз, принеси обед.

В это время, ему показалось, что услышал шаги за дверью. Карту быстро свернул. Трубку положил на место и выскочил из-за стола. А если войдет капитан? Вот позор. Как ему объяснить все это. Его дурачество. Но шаги только показались. Это ребята там, на палубе, вдруг засуетись. Данька забрался на свой сундук. Сел. Повезло, это не капитан. Что там за суета на палубе, думал Дэн. А, так они зарплату получают. В кассу торопятся. Здесь же нет банковских карт. Все наличными. Причем, неучтенкой. Черный нал. Здесь нет отчислений в пенсионный фонд, соцстрах. Здесь и налоговой нет. Вот поэтому они и помирают в канаве. Пенсий нет. Зарегистрировали бы свое предприятие. Данька представил, что на борту их корабля надпись не просто " Скиталец", а общество с ограниченной ответственностью "Скиталец". Лицензия номер 23786. Лицензия на разбой. Вот, за столом сидит не капитан, а директор общества. Старпом — это главбух. Входит и говорит:

— Свен, у меня опять дебит с кредитом не сходится. На носу квартальная отчетность. И налог на разбой мы показали маленький. А ты еще не хочешь показать налог на добавленные корабли. Вот придет ОБЭП, мало нам не покажется.

— Колин, мне что, тебя учить? Отстегнуть надо, кому положено.

Эти мысли прервал приход капитана. Свен прошел к своему столу, сел в кресло.

— Завтра, Дэн, пойдем на берег. Я тоже пойду. Наверно, соскучился по земле. А юнга?

— Немного, капитан. Соскучился, конечно. — Данька обрадовался. Ему хотелось пройти по улицам города. Не только твердая земля под ногами манила его. Снова вглядываться в лица горожан, кожей чувствовать тепло городских домов, слушать музыку улицы.

— Ну, вот, побродишь. А мать у тебя далеко живет? — Свен думал о доле мальчишки, разлучившей его с единственно родным человеком.

— Далеко, капитан. — Он сам не представлял сколько миров отделяют его от мамы. Тоска и печаль звезд стоит между ними.

— Тогда так, не много по твердой земле пройдешь...

Капитан достал кошель с деньгами, положил его на стол.

— Это тебе, Дэн. Что б не скучно был в городе. — Не болтаться же парнишке жалким изгоем на улице.

Данька не сдвинулся с места. В каюте повисла тишина, Капитан спросил:

— Что не хочешь брать кровавые деньги? — спросил не осуждая. С легкой горечью.

Данька спрыгнул со своего места, подошел к столу, взял деньги.

— Капитан, я просто думал, что не заслужил так много.

— Заслужил, юнга, заслужил. Ты работал наравне со всеми. Вот и получи. Часть добычи твоя. А откуда эти деньги, какая разница. Нон алет, как говорится. Деньги не пахнут. Удача нашего корабля зависит от каждого, кто топчет палубу. Так что от тебя то же.

— Спасибо, капитан, — Данька вернулся на свое место, положил деньги на крышку сундука. Капитан подумал: парень, похоже, не жадный. Даже не пересчитал, сколько там монет. Хороший парень. Если бы у меня был такой парнишка. Нет, не надо. Не надо,— твердил себе капитан и прошептал:

— Только не об этом.

Данька промолчал потому, что не понял, что имел в виду капитан. Капитан Свен думал

— Как несправедливы боги. Какое право они имеют так поступить со мной! Лишить всего. Отнять все. Будь они прокляты, эти боги. Кем бы они не были. Если бы у него, у Свена, был такой пацан, да он бы за это отдал все свои деньги и этот корабль, ушел бы куда-нибудь, куда глаза глядят.

Утром они сели в лодку. Гребцы весело взмахнули веслами, и берег шагнул им навстречу. Лодка шла мимо других кораблей, а Дэн думал, другие корабли не в какое сравнение не идут со "Скитальцем". Ему повезло попасть на этот корабль. На других судах нет такого юнги, как он. Им со "Скитальцем" здорово повезло — встретить друг друга.

Они высадились на том же месте, откуда отошли в первый раз. Его первый морской круг завершен. Туристы и паломники, а сюда будут съезжаться многие языки, будут стоять здесь и благоговейно смотреть на это место. Нет, громоздкого монумента он не желает. Его скромность — притча во языцех. Небольшой алтарь с отпечатком его ступни. И это не для него, а для паломников. Куда им иначе возлагать цветы. Такую уступку славе Даня может позволить. Каждый год скромный праздник — "День сошествия на берег". Не большой оркестр. Парад пиратов. В бухте построение кораблей. Вечером народное гуляние и фейерверк. Все на уровне, но скромно. Вам не хочется славы, известности? Не лукавьте. От сих приятных мыслей Даньку отвлек капитан.

— Я жду тебя здесь. На этом месте, когда там, на башне будет три часа. Погуляй по городу. В таверну не заходи. Узнаю, посажу в трюм на хлеб и воду. — Свен сдвинул брови. Гроза морей. Что тебе в этом мальчишке? Зуд воспитателя.

— Нет, капитан. Я не стану заходить в таверну.

— Хорошо, юнга, — и Свен ушел.

Даня смотрел в след капитану. Как идет. Роскошная шляпа. Темно— бордовая рубашка с кружевами и шелковой вышивкой на груди. Шпага с боку. Без очков видно, кто идет. Гордость флота. У него, у Дэна, другого капитана быть не может. И что это там идет? Одет прилично. Под капитана косит. Бородищу-то распустил! С таким небритым в море? Еще один. Ноги колесом. Пузо через ремень свешивается. На боку зубочистка болтается. Этим до "Скитальца", как до Китая босиком. Так, куда ему пойти? Пора решать.

Порт жил своей обычной жизнью. Матросы, грузчики, купцы. С рассветом оживает все вокруг. Две женщины, утомленные портовой жизнью бредут неспешно. Раньше Даня не обратил бы внимания. Разговор с Брайаном открыл ему глаза. Путаны. Путана, путана, путана, тебя как рыбу к пиву подают. Эти свою рыбу уже выловили, вчера. Огни отелей так заманчиво горят. Такие ли яркие огни таверн. Он не презирал этих женщин. Жалел.

Что без толку стоять. Вам предстоит завоевать столицу мира! Не Москва, конечно, и не Париж, учитесь завоевывать малые города. Юный гасконец то же отправлялся на завоевание столицы. Ядро? То, что чуть не сразило его, Даньку? Не знак ли это судьбы? Вперед!

Он шел по центральной улице, по мостовой. Город для него немного утратил очарование новизны. Дома вокруг казались столь же приветливыми, как в первый раз. Распахнутые настежь окна. Стены, дышащие теплом. Прохожие заняты своими делами. Дамы в роскошных платьях величаво плывут над мостовой. Вот две женщины средних лет стоят и беседуют. Обсуждают наряды или общих знакомых. Служанки с корзинами. Прогромыхала тележка с рыбой. Величавая неторопливость этого города настраивает на особый ритм. Данька пытается подстроиться под него. Чем занять себя? Зайду на рынок, подумал он. А если купить маме подарок? Какой-нибудь. Конечно, купит. Только, как он захватит это с собой, в свой мир? Получится ли? Вот пятно от руки Свена, оно появилось здесь, а потом и там, в его мире. Может, у него это и с маленькими сувенирами получится. Спрятать под рубашку на ночь. Мысль показалась вполне осуществимой. Он уверенно зашагал в сторону рыночной площади. Дэн чувствовал себя уверенно. Он был, как бы местным жителем. Ведь он юнга на "Скитальце" и в его кошельке звенят монеты. Он богач в этом мире. Надо решить, куда он будет складывать покупки? Там, в его мире, ему предложили бы полиэтиленовый пакет на кассе. А здесь? Он заметил продавца корзин. Выход найден.

— Бери, бери. Выбирай любую,— предлагал торговец корзин, бочонков и глиняной посуды.

— Я сейчас выберу, подожди, — раньше бы он схватил первое, что подвернется под руку, только бы продавец отвязался. Он не умел покупать, смущался. Стеснительность покинула его.

Оглядывал не большую корзинку с крышкой. Вертел в руках. Красивая.

— Я вот эту возьму.

— Да, господин, — согласился продавец, и странное дело, не сал навязывать другие товары. Раньше, чувствуя его неловкость, Дане навязали ненужный хлам. Сейчас в нем проснулись силы отбиться от навязчивых продавцов.

Данька рассчитался и пошел по рынку. Рынок, Мекка всех экономистов. Святыня. Воистину, свято место пусто не бывает. Подарок для мамы. Как отыскать его тут. Данька не мог сразу решить, где сможет найти то, что может доставить радость Марии Петровне. Вспомнил, был ряд, который назвал барахолкой. Как люди выбирают подарки? Не легкая задача. Даня стоял и думал, в какую лавку зайти. Тебе, Даня, очень идут длинные ослиные уши и хвост. Вылитый осел. Буриданов осел. Стоять возле двух стогов сена и думать, к какому подойти, что бы поесть. Такую задачу компьютер не решит, а осел может. Ты немного умнее осла, решай.

Смешливая девчонка в шифоновом платье подошла к одной из лавок, остановилась, повернула хорошенькую головку в сторону Даньки. Улыбнулась и вошла.

— Пойду на удачу, — решил Даня, вошел в лавку следом за девчонкой, которую и не заметил.

— Сдалась тебе эта веснушчатая хохотушка! — Ворчал Сеятель-Жнец. Ни рожи, ни кожи, глазки строит. До чего предсказуемый народ — эти мужики. За любой юбкой побегут. Только улыбнись им. Герой-любовник! Молоко на губах не обсохло!

Товары в лавке разложены в уютном беспорядке. Захаживал ли сюда Эмиль Золя, прежде чем написать "Дамское счастье", сомневаюсь. Тот же принцип маркетинга. Вам придется перебрать множество вещей, которые вы не собирались покупать, прежде чем доберетесь до нужного. И купите иные приглянувшиеся вещи. Данька не знал, что выбрать.

— Вам что, молодой человек? Что-нибудь хотите купить? — с порога встретил Дэна торговец.

Единственный покупатель в этот момент. Хозяин не хочет упустить его.

— Я бы хотел подарок, — объяснить, что именно подарит, он не мог.

— Подарок? Молодой девушке? — Полюбопытствовал торговец.

— Нет. Я хочу купить подарок маме.

— Хм, маме. Я могу вам предложить хорошие шали. Берите, не пожалеете.

И торговец выкладывал разные шали. Разворачивал их перед клиентом.

— Вот эту. Особенно эту, рекомендую.— хозяин лавки сама любезность. — Отличная работа. Настоящая, испанская вещь.

— Испанская? Это хорошая?— и чего спросил, дурак, заграничное — всегда хорошее. У них даже дрэк отменный. На нем все делают гешефт.

— Конечно, из Испании привезена. — Гладит ткань рукой, расплывается в улыбке.

Данька соображал: значит импортная. И при нем этот должен быть, брэнд. Повертел шаль в руках, но этикетки не нашел.

— Я вам уступлю, молодой человек. — Убеждал торговец.

Ага! — Данька знал это. Со скидкой, значит. Берешь две вещи, третья — в подарок. Проходили, знаем. Вещь стоит сто рублей, пишем сто пятьдесят, со скидкой — сто тридцать. Клиент в восторге.

Здешних порядков не знал, а шаль понравилась. Наверно будет хорошо смотреться на плечах мамы, решил он.

— Я эту беру, — решительно заявил он.

— Хорошо, берите. — Торговля не плохо идет.

Данька рассчитался, положил покупку в корзину и пошел. А что бы еще купить маме? Он наткнулся на ювелирную лавку. Заглянул туда.

Присматривался. Браслет. Должен быть впору. — Подумал он.

— Мне бы маме, браслет, — попросил Даня.

— Маме? Это, должно быть, женщина солидная. Я вам вот предложу, — и торговец протянул массивный браслет. Рука отвалится такую гирю таскать весь день.

— Этот не возьму. Он будет ей великоват. Давайте я возьму этот.— Он забрал тот браслет, который ему понравился и поскорее вышел из лавки. Стеснительность еще не далеко отошла от него.

Долго бродил по рынку. Ему захотелось есть. В таверну идти нельзя. Его выбор остановился на очень простой вещи. Купил несколько помидор, огурцов, пучок зелени. По запаху нашел лавку со свежим хлебом. Хлеб пекли прямо тут. Он был горячий. Все это он сложил в корзину и решил вернуться в порт.

Пришел. Капитана, конечно, еще не было. Данька пристроился прямо на земле. Сел. Есть хотелось все больше. Древнеримский поэт знал о чем говорил. И плетью боли человека вновь подгоняют голод и любовь. Про голод точно не ошибся. Он достал огурчик, веточки зелени и принялся за еду. Наплевать на мнение окружающих — думал он. Не принято есть на улице, сидя на земле? Истинный дворянин не обращает внимания на мнение других. Кто это сказал? Кажется, Вальтер Скот в "Роб Рое". Правильно мыслил шотландец.

Как это было вкусно, с мягким свежим хлебом. Школьный поход, привал. Печеная картошка из костра. То же было здорово. Хлеб здесь не плохой пекут, — решил Данька.— Как у нас в кооперативах. Не фабричный. Он засовывал последний кусочек сочного помидора в рот, когда подошел капитан.

— Ты уже здесь, Дэн? — Спросил капитан. Он улыбался, глядя на испачканную соком помидора рожицу парня. Юнга вытирал ладони о штаны.

— Да, я уже здесь. — Дожевывал помидор.

— Сейчас лодка подойдет. На корабль вернемся.

— Мог бы приятного аппетита пожелать, — про себя бурчал Дэн. — Подавиться могу.

Они дождались лодки. Данька заметил, что капитан держит в руке сундучок, и сверток. Решил, что Свен то же занимался шопингом. Подошла лодка, и они вскоре оказались возле своего корабля. Сверху сбросили веревочную лестницу, и Данька мигом забрался на палубу. За ним капитан. Они пошли в каюту, и только там до Даньки дошло. Он не стукнулся коленкой, забрался на палубу. И у него в руках была корзинка. Удача!

Удача? Женщина. Что вы, сударь, нельзя так верить женщинам. Мы и без них ни на что-то не способны. Не все же ради них!

Корзинку Даня поставил рядом со своим сундуком. Капитан поставил свою поклажу на стол. Развернул сверток, который держал в руках. Это оказался жилет. Отличный вышитый жилет.

— Как тебе, юнга? — Спросил Свен, стараясь выглядеть равнодушным. Но волнение все же чувствовалось в голосе.

— Мне нравится, капитан. Очень красивый.

Про себя Данька отметил: вроде, маловат будет капитану. В голосе капитана ему почудилась нотка неуверенности. Тряпичник, наряжаться любит. Что бы всем нравилось. Замечания о размере тряпки сделать не решился. Стоит ли расстраивать хорошего человека. Надеется втиснуться в нее. Флаг в руки, капитан, барабанные палочки на шею.

— Держи, — вдруг сказал Свен и бросил Даньке жилет. — Это тебе. Тебе, Дэн

— Мне?— Вот незадача. Молчание — золото. Обидел бы Свена.

— Ну, да. Не мне же. Я в него не влезу. Давай, примерь.

Данька примерил жилет. Приятно пахло новой тканью. Вещица была клеевая. Такую поискать.

— Как, — спросил Свен, — подошел?

— Спасибо, впору. Очень хороший жилет, — он сидел на Даньке как влитой. Приятная ткань.

— Не за что. Тебе надо одеть, что-то на себя, — капитан был доволен. — И вот это тебе.

Свен похлопал ладонью по сундуку.

— Сундук? — Спросил юнга.

— Не сундук, а рундук. Смотри. Подойди сюда.

Данька подошел. Капитан открыл рундук.

— Смотри, он легкий, прочный, разные отделения. — Расхваливал свой подарок Свен,— Сюда много чего войдет.

— Капитан, а зачем мне рундук?

— Складывать будешь свои вещи. Да, ты погоди.

Чудеса не закончились. Роль доброй феи... Причем здесь фея! Фей? Нет, лучше, кот в сапогах. Капитан подошел к своему массивному шкафу. Открыл его, порылся, достал довольно внушительных размеров мешочек. Положил его в рундук.

— Здесь золотые монеты. Тебе, — Свен улыбнулся.

Хорошего волшебства не бывает много. Вернулся к шкафу. Достал еще два мешочка. Положил их в рундук.

— Здесь разные камни, — говорил он небрежно. — А тут украшения из испанских сундуков. Подрастешь, встретишь девчонку, подаришь. Закрыл рундук.

— Забирай, это твое.

— Мое, капитан?— так много даров в один день.

— Это твоя доля добычи,— кивнул головой в подтверждение своих слов.

Капитан лукавил, бессовестно врал. Взрослые часто врут и не краснеют. Привыкли. У них большая практика. С детства врут. Юнге не полагалось платы. Он служит за кров и еду. Капитан выделил это из своих средств. Ему так хотелось.

Каких причуд не встретишь в мире. Чем человек богаче, тем причуд больше. Беднота, та редко чудит. Причуды не по карману.

— Все матросы получили, теперь и ты получи, — хорошее объяснение. Пацан без отца, мать далеко. Помочь надо. Гордый, может отказаться.

— Спасибо, капитан. — Данька взялся за ручку рундука и отнес его к своему импровизированному ложу.

По закону, юнга должен быть счастлив, что ему позволяют работать. Терпеть окрики и побои. Не может — пусть убирается ко всем чертям, подыхать с голоду. Свен не мог так поступить, тем более с этим мальчишкой.

— У меня еще кое-что для тебя есть. — Открыл один из ящиков стола и достал кинжал. — Держи. Без оружия в нашем городе, особенно вечером, опасно. Его можно скрыть под жилетом. Такая вещь всегда пригодится.

Данька подошел. Взял кинжал. Отличное лезвие. Удобная рукоять. Она украшена крупными зелеными камнями. Золотая отделка. Данька принял подарок.

— Спасибо, капитан, — вот это вещь, мальчишки без ума от оружия. Играть бы им в войны, да мама не велит.

— Бери. Твое. — Свен с улыбкой наблюдает, как юнга примеряет оружие в руке. Как всякий мальчишка, никак не наиграется в войнушку.

Данька положил кинжал в свой рундук. Добрая вещь, этот рундук, и, в самом деле, сгодился.

Темнело. Пора ложится спать. Капитан на палубе отдавал указания. Ложась спать, Даня достал шаль и браслет. Заглянул в мешочки, переданные ему Свеном. Взял несколько камней. Просмотрел украшения. Различные безделушки. И что в них находят? Выбрал цепочку с золотым крестиком. На кресте искусно выполненная фигура Спасителя. Под ногами крупный прозрачный камень. Бриллиант. В мешочке целый ювелирный магазин. Куда ему столько. Цепочку мамке подарю. Достал несколько золотых монет, горстку камней. Блестючки, красные, желтые, зеленые. Бесцветные — бриллианты. О других он сказать ничего не мог. Все завернул в шаль и спрятал под рубашку. Он надеялся, что сможет взять это с собой.

Жнец-Сеятель смотрел на старанья Даньки. Усмехался.

— А ты, оказывается, барахольщик. Люди, люди. Никто не без порока. Даже на солнце есть пятна. Хочешь взять с собой? Я не против. Так ты еще чего захочешь. Станешь челноком между мирами, — эта мысль позабавила Жнеца— Сеятеля. А Данька уже спал.


Часть 6


Мария Петровна проснулась еще затемно. Она лежала с открытыми глазами. Спать не хотелось. Она чувствовала себя бодро. Если попытаться заснуть, то, она знала это по своему опыту, встанет разбитой и усталой. Она думала о предстоящей экспозиции, которую задумали в музее. Молодец, Аркадий Аркадьевич, умница. Ее начальник, старший научный сотрудник. Он придумал выставить одежду прошлых лет. У них была такая выставка, но одежда размещалась за стеклом. Отгороженная от посетителей. Аркадий Аркадьевич предложил совсем другое. Установить одежду в открытом доступе тематическими группами. Вот дама со своим кавалером. Прогуливаются по улице. Служанка идет куда-то. Вот знатная дама на балу. В другом углу — крестьянин. Поодаль селянка. Копна соломы возле нее. Можно, поместить козу. В еще одном углу — гусар в таборе гуляет. Сидит возле костра. Рядом цыган с гитарой. И цыганка с бубном. Вот-вот пустится в огневой танец. Отличная будет экспозиция. Аркадий Аркадьевич договорился с другими музеями. Они будут обмениваться экспонатами. Выставка будет обновляться. Сколько народов и народностей на территории России. Можно, выставлять одежду европейских народов. Прошлых времен. Еще они с Аркадием Аркадьевичем съездили к известному в городе модельеру. Виоле Бариновой. Поначалу, она отнеслась к идее показа своих моделей на фоне старинной одежды с прохладцей. Но когда Аркадий Аркадьевич показал эскизы зала, то загорелась. Виола Баринова ухватилась за эту мысль. Договорилась со своими коллегами. Они то же готовы к такому показу. Люди пойдут на выставку. Старая одежда и новая мода. Это оживит их работу. Ой, только бы не провалиться. Только бы получилось. Когда окончательно рассвело, она встала, накинула халат, который сшила своими руками, и пошла на кухню, варить пшенную кашу. Она стояла у плиты и думала:

— Даня не любит манную кашу с детства. Не любит, и все тут. А она любит. Варит ее иногда только для себя. Старость подходит? Беззубые старух и младенцы едят манную кашу. Оглянуться не успела, а зима катит в глаза. Пропеть она не успела. Сашка, Сашка, куда ты пропал. Голова бедовая. Беда у тебя стряслась, иначе не исчез бы. Отчего ты не поделился своей бедой со мной? Вместе одолели б, выстояли. Я не слабая. Сейчас одной приходится держаться. Где могила твоя, не знаю. Пришла бы поговорить, посоветоваться. Поплакала бы. Лить слезы — это бабье дело. Слезы текли по щекам. Она вытерла их рукавом. Даня скоро проснется. Не хочу, что б он увидел. Манная каша? Данька все равно ее есть не будет. Она вспоминала, каким был ее сынок. Вот она помогает ему завязать шнурки на ботинках. А он спрашивает:

— Мам, а там лисичка будет?

Какой же он был маленький лисенок. Когда он болел, она ночи не спала. Заболел воспалением легких. Думала, не выживет. Отчаяние этих дней. Думала, умрет, утоплюсь. И место выбрала, дура. Зима была. Мужики на льду рыбачили. Брошусь, думаю, в прорубь и под лед сразу уйду. Все закончится. Он молодец, выздоровел. Жив твой сын, Саша, жив. Растет ее кроха.

— Зайчик там есть. Мама?

— Есть, славный зайчонок.

Они собираются в зоопарк.

— И медведь?

— Конечно, и медведь.

— А лиса не съест зайчика?

— Нет, не съест.

— Пойдем, мама, быстрее. Мы не дадим лисе съесть зайчика.

Сын ее подрос, а все еще ребенок. Все еще маленький. И кашу манную не ест.

Данька проснулся от собачьего лая за окном, вороньего гвалта. И что это они там расшумелись, — недовольно думал он. Пошарил рукой под одеялом. Вот мягкая ткань шали, браслет, завернутый в нее. Кошель. Все здесь. Ему удалось! Даня быстро поднялся с постели. Сбегал умыться и вернулся в свою комнату. На письменном столе он нашел пластмассовую прозрачную коробочку с канцелярскими скрепками. Вывалил скрепки на стол. В коробочку он положил камни и несколько золотых монет. Браслет и крестик положил в карман. Взял шаль. Он уже взрослый мальчик. Первую зарплату получил, пусть на Тортуге. Маму порадует. Направился на кухню. Остановился на пороге. Оперся правой рукой на косяк, шаль спрятал за спину. Мать стояла у плиты

— Мама, а у меня для тебя подарок, — он подошел к матери, развернул шаль и накинул ей на плечи.

— Ой, Даня,— Мария Петрова поправила на плечах шаль. — Какая прелесть. Откуда? Давай, сейчас я тебе кашки положу.

Она разложила по тарелкам кашу, себе и сыну. Села напротив него. Сняла шаль, что бы получше рассмотреть. Развернула полотно.

— Даня, какая хорошая шаль, красивая. Где ты ее взял? — Мария Петровна гладила ткань рукой, разглядывала узор. — Если посмотреть, сделана в испанском стиле.

Даня начал есть кашу. Мать у него специалист, сразу определила — Испания. Сказал:

— Это настоящая испанская работа. Так продавец сказал. — Данька радостно улыбается, он подарил маме отличную вещь, а не тряпку.

Мать улыбнулась:

— Даня, и ты поверил. Это в Турции сделали. Скопировали, но сделали хорошо. Не могу сказать точно, но такие мотивы, я имею в виду узор, использовали лет двести тому назад. Потом они позабылись, появились новые. Сейчас, думаю, решили вспомнить.

— Не, мама. Я точно знаю, что не в Турции сделали. Я больше верю — Испания. — Даня дернул головой и махнул рукой, отметая саму возможность, что шаль — подделка.

Турция значительно дальше. Корабли не доберутся. И в те времена товары не фальсифицировали. Только в наш век активно подделывают товары.

— Даня, какой же ты легковерный. Но пусть будет Испания. — Старинные вещи в магазинах не продают. Но мода на наряды прошлого часто возвращается. Выставка в ее музее может оказаться своевременной. Посмотрят люди на то, что носили прежние поколения, и что-то понравится. В прошлом одевались более рационально. Красиво и для здоровья полезнее.

— Мама, а у меня для тебя еще есть подарок, — в том мире Свен работал котом в сапогах, в этом Данька решил освоить эту роль. Оказалось, очень приятное занятие. Он достал браслет и цепочку с крестиком. Положил на стол. Надеялся увидеть радость в глазах мамы.

— Даня, что это? — Забеспокоилась Мария Петровна. Не такой у них достаток, что б покупать...Чайная чашка со звоном опустилась на блюдце. Спокойное утро оборачивалось новым беспокойством.

— Браслет. Торговец сказал, что это серебро, — Даня думал о том, что подарки порадуют мать, ему и в голову не приходило, что та может расстроиться. Дети любят, когда о них заботятся, но не любят, если им мешают совершать ошибки. Им кажется, что родители могут включать и выключать любовь, как утюг, по надобности дорогого дитя.

— Серебро? Но это дорого. — Потом посмотрела на цепочку с крестиком, — Это золото?

Пусть это окажется обычной бижутерией. Купил в киоске. И в солнечных лучах переливается осколок стекла.

— Золото из испанских сундуков. Свен знает, что говорит. Капитан фуфло не подсунет.

Пираты не собирают хлам. Сильвер на Острове сокровищ искал сундук с золотом.

— Даня, но ведь это, должно быть, очень дорого. Где ты денег взял? — Она растерялась. У нее за всю жизнь была тонкая золотая цепочка и обручальное кольцо. При ее зарплате не только золото, хорошая бижутерия — не позволительная роскошь.

— А, это мне капитан Свен дал, — и что тут такого, он не без спроса взял. Ему дали.

— Даня, — срывающимся от волнения голосом говорила Мария Петровна, — сегодня же все вернешь этому капитану Свену.

— Мама, он не возьмет. — Даня начал дуться. Чуть отвернулся, смотрит искоса. Капинан назад не возьмет, тут и гадать не надо.

Свен не поймет, обидится. Юнга работал на ровне с другими ребятами. Не прятался от работы. Вы бы вернули свою зарплату? Данька упрямо опустил голову, посмотрел на тарелку с кашей, как на личного врага.

— Как там у вас говорят: это его проблемы. Пусть забирает. Верни! Я знаю такое. Вначале дадут, а потом деньги потребуют с процентами. Еще, как это в твоих фильмах ... На счетчик поставят. Где мы возьмем? Нам не рассчитаться. — Мария разволновалась, лицо порозовело. В голову лезли ужасные мысли.

— Мама, он мне это отдал и не потребует обратно. Флибустьеры так не поступают. Это моя доля добычи. — Дане казалось, что он все объяснил. Довольный собой, он взял банку с растворимым кофе, положил себе чайную ложку. Снял чайник с плиты, налил кипятка.

— Какой добычи, Даня? — Мария пыталась спокойно объяснить сыну, как тот не прав. — Верни все назад. Нам это не нужно.

— Мам, Это мое. Я тебе говорил, я — юнга на "Скитальце". Там все парни — пираты. И Брайан, и Сол, и Сайрус. Работа у них такая. Свен всем зарплату выдал. Это моя первая зарплата. У них так выдают. Мы захватили испанский купеческий корабль. Когда мы его догнали, он так пальнул из пушек.

Пружинки в ходиках на стене громко щелкнули, стрелки часов дернулись. Дверка на часах открылась, из нее выглянула кукушка.

— Ку-ку.

Может, птичке стало интересно? Что она имела в виду? Возможно, она обращалась к Дане? Даня, ты — ку-ку. Или, с этого места поподробнее, пожалуйста, хотела попросить кукушка.

Мария Петровна вздрогнула.

— Одно ядро, — продолжал сын ей рассказывать, — пролетело рядом со мной. Чуть левее, один метр и башку бы снесло.

Сейчас эпизод казался забавным. В таком возрасте не думают о смерти. Дорога жизни кажется бесконечной. Пункт назначения далеко.

А может у тебя, Дэн, все же снесло башку? Ядро попало в цель. Ты рассказал это, что бы мать знала, какой герой ее сын. Дурачок, ей мертвый герой не нужен. Ей нужен живой сын.

Даня показывал рукой, где пролетело ядро, продолжал с восторгом:

— Вот, совсем рядом пролетело. Мы догнали этот корабль. Ребята пошли на абордаж. Это такой бой,— он крутился на стуле и махал кулаками, — Там такой бой завязался. Кровь лилась. Я стою на палубе и смотрю. Мы их всех перебили. Потом парни трупы за борт выкинули. Палубу чистили.

События того дня перестали казаться ужасными. Кукушка в часах чистила перышки. Чипсы ей никто не догадался предложить. Перед ней разворачивались интересные события.

— Даня? Трупы... за борт, — растерянно говорила мать. Полный бред. В жизни такого не бывает. В их с сыном жизни не может быть. Она встряхнула головой, отгоняя дурное наваждение. Не может! Когда закончатся эти бредни!

— Ну, да. Мы захватили корабль. Корабль — наш трофей. Мы, что покойников с собой потащим. Они разлагаться будут. Эпидемия, болезни. Жарко же на Тортуге.

— Какая Тортуга, Даня? — Мария совсем растерялась. Голова шла кругом. Все эти бредни она уже слышала. Просто отбросила их. И трупы за бортом. Там были слова, сейчас появились эти вещи, реальные, к которым можно прикоснуться.

Кукушка, совсем осмелев... ну, хорошо, она принаглела и собиралась вылететь из гнезда. А кому не хочется на Тортугу. В райские края. Здесь сосульки на голову валятся, а там — бананы. От производителя. Даром.

— Какая? Остров на Карибском море. Я — юнга. Я говорил тебе. С начала я сам думал, что это сон. Но все на самом деле. Помнишь рубашку с пятном. Это капитан меня тряс за плечо. Я как увидел кровь, меня пришабаркнуло. С места не могу сойти. Это он меня от пола отрывал. Рука у него была в крови.

— Даня, это .. это..— заикалась мать, — в самом деле?

В ее голове начинала складываться картина. Но еще не понятная ей.

— Конечно, мама. А это моя доля добычи. Капитан сказал, ты работал. Палубу драил, паруса ставил — получи оплату.

— Даня, ты среди разбойников. Бандитов. Они могут тебя убить, — волновалась Мария Петровна. Мысль о том, что ее ребенок в опасности затмевала и золото и испанцев с их трупами, которые зачем-то бросались за борт.

— Мама, это славные ребята. Мои друзья. Никто не собирается меня убивать. На корабле драк нет. У капитана не забалуешь. Ребята даже не сквернословят. Мы с ними вместе... Я с ними во время шторма был. Только тут понимаешь, что рядом должны быть настоящие друзья. Я и на мачту с ними залезаю. По реям бегаем. Паруса развернуть или убрать во время шторма. Мачта качается. Корабль взлетает на волнах, падает вниз, а мы там наверху. Если мачта наклоняется, ты висишь прямо над морем. Мне по началу страшно было. А сейчас я привык. Мы без страховки бегаем. Я тут чуть не сорвался вниз. Брайан ухватил меня за шиворот. Брайан, наш корабельный плотник и просто матрос. Рыжий чертяка. Веселый. Удержал меня. Рубаху порвал, обормот, правда. Я потом его благодарить, а он извиняется за рубашку: порвал, виноват, давай заштопаю. И заштопал. Такие там ребята. А ты говоришь, убийцы. Они — флибустьеры. И убивают в бою. В настоящем бою. А не в подворотне ножом.

— Этого не может быть, — сознание Марии не могло принять сказанное. — Признайся, что ты наврал. Выдумал. И это все не настоящее, и эта шаль и браслет. Корабль? Тортуга? Я не могу понять.

— Это настоящее, — твердил Даня. — Я сам не понимаю, как это происходит. Просто ложусь спать и просыпаюсь на острове. Там засыпаю — просыпаюсь в своей постели.

— Давай, сынок, заканчивай завтракать. Поедем к Аркадию Аркадьевичу в музей. Он эксперт. Он точно скажет, настоящие вещи или нет, — Марии Петровне не хотелось верить, она отвергала саму возможность реальности происходящего. "Скиталец" и Тортуга были далеко и выглядели не реальными. Шаль и украшения — единственное, что может убедить в реальности происходящего.

Мария Петровна с сыном выскочила из подъезда. Она торопилась так, словно от этого зависела жизнь. Зависела! В один миг все рушилось, испанская шаль накрывала руины прежней жизни. Если все, что говорит Даня правда, то к прежней жизни возврата нет. Все что угодно, но она не оставит своего сына одного. Пират или сын, такой дилеммы не стояла. Своего сына она примет любым. Ради него готова на все. Пират ее сын. Тогда она — мать пирата. Она готова принять все. Они сели на троллейбус. Ехали и молчали. Мария Петровна пыталась осознать, что произошло. Она хотела понять причину. Ее душа немного успокоилась. Принимаю все, как есть. Данька смотрел в окно, разглядывал пассажиров в салоне. Они едут на работу. Так они ездят каждый день. И не догадываются, кто едет рядом с ними. Он, Данька, так же как они ходят на работу, идет в другой, иной мир. Для него это такая же работа, как для них. Вот у того парня в клетчатой рубашке, босс может такой бандит, что рядом с ним Свен, пират, агнец господень. Очкарик напротив. Какой скелет в твоем шкафу? Бабулю любимую зарезал, пенсию отнял, десять тысяч рублей. Горе не от ума, горе с умом. А судьи кто? Он не осудит капитана Свена и его ребят. Не судите, и не судимы будете. Аминь.

За окном троллейбуса царило лето. Безмятежное. Девчонки в легких платьицах. Парни в шортах. Им не в домек, пройдет мгновение, по масштабам вселенной, и на устах: мы и не ждали. Но пока ни прохожие, ни птицы на деревьях, ни облака не ждут перемен. Троллейбус урчит, подпрыгивает на неровностях дороги, замирает на остановках. Хлопают двери, входят и выходят пассажиры. По городу шагает повседневность.

Троллейбус остановился, с шумом распахнул двери. Мария и сын вышли. Музей был рядом. Подняться в горку, миновать маленькую площадь, с разбитыми на ней клумбами, с удобными скамейками. Место для отдыха жителей района. На этом пятачке гуляют старики и дети.

— Погоди, Даня, я немного ногу в троллейбусе...— Ей надо собраться с мыслями. Не просто принять то, что обрушилось на них с сыном. И ему тяжело. Она не покинет его. Путь до музея дал ей передышку. Понять, что важно для нее. Она воспринимала рассказ Дани сейчас иначе. Пушечное ядро могло стать роковым. Шторм, утлое парусное суденышко навеки скроется в волнах. Ее мальчик взбирается на мачту. Он сказал, мачта качается. Нет страховки. Неверный шаг... Она, словно в кошмарном сне, увидела, как ее Даня с криком срывается вниз. Она бы бросилась подставить руки. Тихий стон срывается с губ. Как защемило сердце. Ее сын лежит среди цветов и еловых веток. Голоса людей на улице обернулись пустыми скорбными словами сочувствия. От страшных видений Мария очнулась в фойе музея.

— Доброе утро, Мария Петровна, — поздоровался вахтер в музее. — Доброе утро, Даня.

— Доброе утро, Владимир Сергеевич, — сказала мать, пытаясь сфокусировать взгляд на собеседнике.

Данька тоже ответил:

— Доброе утро, дядя Володя. — Вахтером служит пенсионер. Живет рядом. Прибавка к пенсии не помешает. Он часто жалуется на боль в ногах. А здесь сидеть еще может.

Даньку знали в музее все, да и он знал практически всех сотрудников. Часто бывал у матери

— Что, — спросил вахтер, — Мария Петровна, помощника готовите?

— Ах, Владимир Сергеевич, сейчас у молодежи совсем другие интересы Они все менеджерами хотят стать.

— А ты, Даня, — дядя Володя подмигнул Даньке, — то же менеджером?

Пенсионер не прочь перемолвиться словечком с работниками музея.

— Нет, дядя Володя. Космонавтом. Открою на орбите лавку, буду чипсами банчить. Пивом, сигаретами. Орбиту выбираю на бойком месте, — Данька то же подмигнул вахтеру.

— Хорошее дело, Даня, прибыльное. Удачной тебе орбиты.

Мария Петровна и Даня прошли по залам музея, спустились в цокольный этаж. Там кабинет Марии Петровны и Аркадия Аркадьевича. Старший научный сотрудник был на месте. Он, по обыкновению, пришел раньше. Увидев свою помощницу, он встал, что бы поприветствовать.

— Доброе утро, Мария Петровна. — Даня.

— Доброе утро, — поздоровался Данька.

Мать подошла к своему столу, села. Данька присел рядом.

Немного затхлый воздух в комнате, не спасает форточка в маленьком зарешеченном окне. Лампы дневного света под потолком. Стеллажи вдоль стен. Письменные столы с инвентарными бирками на боку с датой учета 1954 год.

— Аркадий Аркадьевич, я хотела у вас проконсультироваться. Потом она посмотрела на сына. — Мы с Даней хотели проконсультироваться.

Аркадий Аркадьевич, мужчина лет сорока пяти, с аккуратной бородкой, черными волосами, в которые вплелись нити ранней седины, сказал:

— Если смогу помочь, буду рад.

Аркадий Аркадьевич ценил тишину и покой. Картины и прикладное искусство были его коньком. Консультировал музеи и частных коллекционеров. Большие деньги его не интересовали. Держался в стороне от коллег, которые сделали предметы культуры источником дохода. И жилось ему легко. Вдали от тревог и приключений. Тех, кто не любит перемен, не хочет и слышать о приключениях, последние любят навещать. Вот и сегодня приключения зашли на чашку кофе.

Данька не заходил в музей пару месяцев. Пытался отметить, изменения. Кажется, ни каких. Столы стоят друг против друга. За спиной каждого стеллажи с книгами, альбомами и экспонатами. Тусклое окно цокольного этажа, через которое виден асфальт, кусочек зелени и ноги прохожих. Света жалкой люстры, что висит под потолком, не хватает. На столах стоят лампы. У сотрудника музея должно быть хорошее зрение и отличная память. Рассмотреть и точно определить детали произведений не просто.

Мария Петровна выложила на стол шаль:

— Посмотрите, настоящая это работа или нет? — Мария Петровна старалась не показывать волнения. От ответа на простой вопрос зависела жизнь.

— Так, так, — Аркадий Аркадьевич подсел рядом и осмотрел шаль. Достал увеличительное стекло, разглядывал каждую ниточку. Отчего-то понял. Как много значит это заключение для Марии. Хотел знать, каких слов ждут от него. Да все рано, не мог покривить душой. И был бы Платон ему другом, от правды не отступил.

— Полной уверенности нет, — голосом мудрого наставника ответил он, — но вероятность процентов восемьдесят, настоящая. Хорошо бы лабораторно исследовать. Но у нас, сами знаете, здесь нет лаборатории. Сомнения вызывает отличное состояние вещи. По признакам, век семнадцатый — восемнадцатый, а сделана, словно вчера. В остальном, настоящая. Об этом говорит не только орнамент, но и ткань, ее структура, способ прядения нити. Испания.

Приговор произнесен. Мария не могла спорить с правдой. Была достаточно разумной для этого. Принять неизбежное, испить его горечь. Плечи поникли под грузом свершившегося. Хватило сил на улыбку. В ней печаль и бессилие. И стойкость.

— И еще, Аркадий Аркадьевич, — Мария достала подарки сына. — Посмотрите вот на этот браслет.

— Интересно, очень интересно, — Аркадий Аркадьевич крутил перед собой серебряный браслет. — Смотрите, характерные детали. Эта, еще эта. Не скажу, что дело рук известного мастера. Период примерно тот же, что у шали. Думаю, мастер средний. Не выдающийся. Крестик? Сразу скажу, эта вещь достойна внимания. Совсем другое дело. Работа художника, талантливого мастера. Не будет ошибкой сказать, в единственном экземпляре мастер делал. Посмотрите, с той стороны клеймо мастера. Хорошая вещь.

Данька вытащил коробочку с монетами и камнями. Еще один сувенир.

— Монеты и камни... Вы, что Мария Петровна, клад нашли? — Аркадий не скрывал удивления.

— Нет, — вмешался Данька, — это я. Шаль и браслет на рынке купил, на Тортуге.

— А где у нас такой рынок? — Аркадий Аркадьевич виновато улыбнулся, — отстал от жизни. Это где новый торговый центр, туда восемнадцатый автобус ходит? Его недавно открыли. Так его Тортугой прозвали?

— Нет, Аркадий Аркадьевич, — Даня сказал раздраженно. Вовсе не из-за того, что дядя Аркадий не знает торговые центы города, а хотел защитить свой остров. — Тортуга — это остров на Карибском море.

— Даня, и когда ты успел слетать на Тортугу? — Рассмеялся Аркадий.

— Я там каждую ночь бываю. Засыпаю здесь, а просыпаюсь на Тортуге. На своем корабле, на паруснике "Скиталец". Корабль пиратов. Я юнга. Там засыпаю, появляюсь здесь. Вот там, на рынке я и купил. Мы захватили испанский корабль. Капитан Свен дал мне мою долю добычи, как юнге. Ты, говорит, наравне со всеми работаешь. Я не хуже любого настоящего матроса справляюсь, — хотелось не много похвалиться. — Получи. У них зарплата такая. Я маме и купил подарки. С первой зарплаты.

Подарок с первой зарплаты не только признание заслуг родителей, но и символ начала самостоятельной жизни. Ты рано повзрослел, мальчишка.

— Это, что, правда? — И Аркадий Аркадьевич перевел взгляд на Марию Петровну.

— Да. К несчастью, да. Он там один среди бандитов, разбойников. Они людей убивают и трупы... трупы за борт выкидывают.

Это действие, по ее мнению, более другого рассказывает о тех, кто рядом с ее ребенком.

— Мама, я говорил, — и как они не понимают самых простых вещей. Сухопутные черепахи. — Мы взяли трофейный корабль. Не тащить же с кораблем и покойников. Ты хочешь, что бы эпидемия на корабле началась. Что б мы все, и я, болезнь инфекционную схватили. Лихорадку? Тиф? Чуму? Свинку?

Даня перечислял все страшные болезни, которые мог припомнить.

— Пираты — ярые борцы за чистоту. На торговых судах так не следят за чистотой, как на "Скитальце". Эпидемия страшнее пушек испанских галеонов.

О торговых судах Даня присочинил. Но палубу "Скитальца" драил не раз. Тут за чистоту был в ответе. Мог ответить под присягой.

— Вот это да. — Произнес Аркадий Аркадьевич. Он не верил в чертовщину, но в юности читал фантастику. Он то же был мальчишкой. Такой поворот событий хоть и не укладывался в представление о нормальной жизни, но не противоречил незыблемым законам мальчишеской фантазии. Принять неведомую реальность он мог.

— А может, нам с Даней, — спрашивала мать, — к врачу сходить? Пусть посмотрит, пропишет таблетки. Может уколы? Витамины?

Многие болезни, верила она, от нехватки витаминов.

— Что б он туда-сюда не перемещался. — Мария словно извинялась за шалости сына.

Аркадий Аркадьевич подумал. Он верил в силу медицины, но и сомневался. Историк по образованию знал, как пугает людей все новое. Они совершают преступления в страхе перед непонятным, новым.

— Мария Петровна, я не думаю, что вам следует идти к врачу. Голубушка, посудите сами, придете вы к врачу, расскажите все, как есть. Запрут Даньку в сумасшедший дом. Покажите коллекцию с Тортуги. Чудесно. Все поймут, вы говорите правду. Люди боятся огласки. Придут люди в черном, дело-то государственное. И его в исследовательский центр определят. Опыты над ним будут ставить, как над кроликом, и все ради науки. Все ради познания. И если вернется к вам ваш сын, то в виде овоща. Вы этого хотите?

— Нет, Аркадий Аркадьевич. Я этого не хочу, — испугалась мать. Память поколений. Она еще долго будет подъезжать ночами к подъездам домов в черном воронке. Сына она не отдаст никому.

— Тогда уберите это. Поезжайте доимой и спрячьте. Никому не показывайте. Я тоже буду молчать.

— А как же быть с Даней, с этими его иными мирами, Аркадий Аркадьевич? — Мария развела руками, как всякая женщина ждала, что мужчина найдет выход в опасной ситуации.

— Такое бывает. Появляется у ребенка, у подростка какие-то способности. А потом сами собой проходят. Это подростковое. Как свинка. Как прыщи или фурункулы. Этим надо в детстве переболеть. Обыкновенная ветрянка, корь. Переболеет и пройдет.

Мария Петровна была склонна с этим согласиться. Все равно, другого иного решения не было.

Карибское море плещет за бортом. Небо, как песня о воле. После завтрака Данька унес посуду на камбуз. И обнаружил, что Филипп, корабельный кок, собирается сегодня готовить рыбу. Хорошую рыбу Даня любил. Мать отлично запекала скумбрию. Он любил ту часть, где нет брюшных ребер, и мать всегда отдавала ее Дане. На рынке он выдел продают огромных рыбин. Только из головы такой рыбины можно такую уху сварить! Крупные тушки рыбы лежали сегодня на столе, на камбузе. Тут же пряности. Они волшебно пахли. Как тут остаться в стороне? Но этот скупердяй, Филипп, подсунет ему что ни будь похуже. Тут без хитрости не обойтись.

— А чем это у тебя, Филипп, воняет так? Это что, вот этой дерьмовой травой?

— Это пряности,— буркнул кок. Советников в поварском деле много, а чистить рыбу ему.

— Вонища-то какая, — не унимался Данька. — И грязь развел. Ты, что сегодня собираешься рыбу готовить? Эту, дрянь? И этим собираешься кормить нашего капитана? Да, никто жрать не будет. Отрава.

Заслышав подобные речи, Филипп начал бычится. Нервно играть тесаком. Не по-доброму смотрел на юнгу. А тот продолжал:

— Вот такую дрянь подать к столу капитана. — Сокрушенно качает головой. Распахнул темные глаза. В негодовании порхают густые ресницы. — Чем он заслужил такое наказание?!

Даня довел свою речь до вершин древнегреческих трагедий. Театры Эллады аплодировали бы ему. Еврипид рыдал, укрывшись за колонной.

— Я с детства рыбу ненавижу. — Даньку передергивает от отвращения. Словно ему подают жареных тараканов. — Мать всегда меня рыбой кормила, особенно если провинился. Подсунет мне хвостатую часть. Там одни кости. Ковыряешься весь день. Это, когда она мной не довольна.

Воспоминание о тяжелом детстве. Данька пытается выдавить из себя слезу. Закашлялся, отвернулся от Филиппа. Вдруг не смог сдержать улыбку. И взгляд хитрой лисички.

Данька специально злил кока. Разозлить и направить месть Филиппа в нужное русло. Дергать тигра за хвост опасно, но интересно.

Еще минута, Филипп бросится на этого урода, что б выкинуть его за дверь. Даня пошел к выходу и в дверях бросил:

— Да, еще ты готовишь хуже некуда. Ты стряпать не умеешь. Капитан сегодня, точно, несварение желудка получит, — захлопнул за собой дверь и побежал подальше от греха. А то Филипп его догонит, по шее даст. Не сможет себя сдержать, бедолага. Филипп в ярости рубит головы рыбе. Убью, мальчишка. На палубе Даня остановился, поднял голову к солнцу, прищурил глаза, ощущая тепло солнечных лучей на лице, облизнулся, словно кот, предвкушающий лакомство. Можно идти к капитану. Филип решит отомстить и подсунет ему непременно хвостатую часть рыбины. Он предвкушает, как тают во рту сочные кусочки.

Капитан брился — верный признак, собирается на берег. Ну что ж, совсем не плохо. Можно будет отдохнуть от тренировок.

— Дэн, — сказал капитан, — собирайся, на берег пойдем.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день, — про себя ворчал Даня. — Значит, опять по городу шляться. И рыба мимо проплыла. Все старанья псу под хвост. Жизнью рисковал, Филиппа дразнил, голову тесаком собирались отрубить. И мимо! Вот незадача. Он так ловко все устроил. Когда они вернутся, остальные проглоты все съедят. Ему не то, что хвостатой части не оставят, кости рыбные слопают, не подавятся. Желудки луженые. Им бы морды отъедать, ненасытным, последний Данькин кус схавают. Вот незадача!

— Ну, давай, быстрее, юнга. — Капитан надел шляпу. Посмотрел на Дэна. Остался доволен внешним видом парня.

Они высадились на берегу. Есть берег Слоновой кости. Причал в этом порту — берег Рыбной коси, берег тоски по безвременно съеденной другими рыбе. В сухомятку придется. Тяжела судьба юнги. Данька печально спросил:

— Капитан, а когда мне вас ждать?

— Не нужно меня ждать. Мы идем в гости. — Свен любил маленькие сюрпризы. Он не договаривал, к кому ведет в гости юнгу.

В гости? — подумал юнга. — В гости, это — хорошо. Слово угощать произошло от слова гости. Уж я его сейчас угощу! В таком смысле это слово не доставляет радости. Но их, скорее всего, встретят по исконному значению слова. Угощают всегда не плохо. Кто же захочет срамиться. Настроение у Дэна сразу улучшилось. Пусть они там свою сухую рыбу трескают. Ему и в гостях хорошо.

Они шли по главной улице, свернули на право, свернули еще один раз. Вокруг богатые дома. Район внушал надежды. В хорошем доме и угощение отменное. Друзья капитана, должно быть, люди не бедные. Вывод напрашивался сам собой, и угощение будет на славу. Они остановились у одного большого дома, двухэтажного дома, крытого черепицей. Большие окна прикрыты жалюзи. На стенах соседних домов лепнина. Глухие дворы, огорожены забором. Под крышей одного дома фигурка ангела. Там цветы. Скромное обаяние буржуазии. Дом, к которому они подошли был попроще. Растущий организм Дэна вернулся к теме пропитания. Что ест буржуазия, классик поведал миру. Ешь апельсины, рябчиков жуй. С апельсинами на острове все в порядке. Как насчет рябчиков? Капитан постучал в дверь. Они ждали, когда хозяева откроют. Дверь распахнулась. На пороге высокий крепкий мужчина, голубоглазый. С пышными усами. Улыбается.

— Заходи, Свен,— сказал он.

— Дэн, заходи,— капитан пропустил вперед юнгу. — Это Леон, Дэн.

— Мы ждали тебя Дэн. Капитан вчера сказал, что вы вместе придете.

Значит, капитан заранее всех предупредил, понял Данька.

— Жанетта где?

— Как всегда, на кухне. Радуется, что у нее прибавилось едаков. Меня совсем без вас извела. Наготовит и требует, что б я все съел. Как это все можно съесть? В этом доме не от голода умирают, а от переедания.

— Не ворчи. Не ворчи, Леон. Жанетта славная женщина.— Свен похлопал Леона по спине. Эти двое близкие друзья.

— А я и не говорю ничего, — пожал плечами Леон.

— Пойдем,— предложил Свен,— я тебя с Жанеттой познакомлю, Дэн.

Внутри дом казался еще больше, чем с улицы. Просторный холл, коридоры. Леон шел с ними, прихрамывая на правую ногу. Полы застланы коврами, на боковых дверях тяжелые занавесы. Хозяева дома не испытывали нужды.

Они прошли на кухню. Большая просторная комната. Шкафы с посудой. Разделочный и обеденный столы, несколько стульев. Мебель хорошей работы. Владельцы умели пользоваться деньгами, не тратить бездумно, но и не экономить на всем. Плита с топкой. У плиты стоит женщина. Она обернулась. Каштановые волосы убраны под чепец, серые глаза, ласковая улыбка. Красивая женщина. В молодости, наверное, была еще краше.

— Капитан, здравствуй. А это — юнга Дэн? — Женщина улыбнулась. В ее глазах было столько тепла.

— Да, Жанетта. Вчера я говорил о нем, — подтвердил капитан.

— Мы приготовили комнату для тебя, Дэн. — Сказала Жанетта. — Я свежее белье застелила. Нашла занавески, сама вышивала. Новые. Я их вышила, когда мой муж ушел в море. Думала, вернется, я ему покажу. Тогда и повешу на окна. Не довелось порадовать.— Жанетта отвернулась к плите, что бы спрятать слезы. И тихо произнесла — Так я его и не дождалась.

Капитан немного помолчал, разделяя боль Жанетты.

— Пойдем, Дэн, посмотришь свою комнату.

Они поднялись на второй этаж, вошли в просторную светлую комнату.

— Вот здесь будешь жить. Пока корабли стоят на ремонте. Как тебе комната? — Капитан обвел рукой полукруг, показывая юнге новое жилье.

У него будет своя комната. Окна этого дома будут ждать его. Стены, что защищают нас и дарят уют. Широкое распахнутое окно, стол, несколько стульев, секретер, комод. В углу тумбочка, таз и кувшин для умывания. Кровать, широкая большая кровать, настоящая кровать. Не то, что его сундук. Сундук, приют в тяжелые минуты усталости, обижать ему не хотелось. Но согласитесь, кровать лучше.

— Как тебе комната? — Свен ждал ответа.

— Отличная комната, капитан. Лучшая из всех! — Комната на Дэна произвела лучшее впечатление. Словно на даче. Отличное место для отдыха.

— Ну, ладно, давай располагайся. — В голосе капитана столько тепла то ли к гостю, то ли к чудесной комнате. — Обживайся. У Жанетты скоро все будет готово.

Капитан и Леон ушли. Данька внимательно осматривал новую комнату.

Подошел к окну. Выглянул. Окно выходило на внутренний двор. Под навесом он заметил лошадь. Цветы на газончиках. Несколько апельсиновых деревьев, создающих тень. Беседка. Ухоженный двор. Двор на Тракторной умер бы от тоски, узнай о таком дворе. Приятно посидеть вечером под этими деревьями. На том и этом свете вспоминать мы будем, какие на Тартуге вечера — веселился Данька. Он рассматривал шторы. Вышивка. Явно сделана с любовью. Заглянул в секретер — пусто. В комод посмотрел. Там полотенца, постельное белье. Подошел к кровати, проверить матрас, пружины. Потрогал рукой. Перина. Настоящая перина. В его мире от перин давно отказались. Больно хлопотно. Их надо трясти. Он будет нежиться на настоящей перине!

Роскошный обед в этом доме. Запеченная рыба. Пусть судовой кок подавится своей рыбой. Тут получше. Овощи. Постная хорошо прожаренная свинина. Стручки молодой фасоли с маслом. Мягкий ароматный хлеб. Жанетта то же сидела за столом. Она ревностно следила за тем, что б тарелка у юнги не пустовала.

— Кушай, Дэн. Кушай. Клади еще. Ты такой худой. — Бросала осуждающий взгляд на капитана. Вина Свена очевидна, заморил голодом юнгу. — В его возрасте надо больше кушать, стать набрать, форму. Мужчине надо много кушать.

— Жанетта, ты его закормишь. Он сядет в лодку и лодка ко дну пойдет.

— Не закормлю, — капитан притих под суровым взглядом кухарки. — В его возрасте надо хорошо питаться. Ничего, пока корабли стоят, ты, Дэн, будешь нормально питаться. А то там у вас на корабле... Разве мужчина может что-нибудь приготовить.

Данька слушал и думал: мама меня то же постоянно есть заставляет. Они, женщины, только и могут думать о том, что бы кого-то кормить.

— Ничего, Жанетта, наш кок, Филипп, отлично готовит. Команда с голоду не умирает. Я то же. И юнга выживет.

— Знаю я это. Знаю .— Жанетта не скрывала раздражения. — А ты кушай, Дэн, не слушай их. Я еще принесу.

Данька понял, что попал в руки этой доброй женщины и ему предстоит, есть за троих: за себя самого, за Свена и Леона.

На следующее утро он рассказывал матери об обретении дома на Тортуге.

— Корабли несколько дней будут в порту. Я у капитана буду жить. У меня там отличная комната. Большая, светлая. А Жанетта, кухарка, она отлично готовит и все норовит меня накормить. Поначалу я думал, что это дом Леона, он хозяин. Капитан не сказал мне, что я буду жить в его доме. Но Леон распоряжается всем. Свен чаще в море.

Они сидели перед телевизором. На экране скучнейшая передача чередуется с рекламой по тупости опережающей все ток-шоу.

— Вот хоть кто-нибудь позаботится о тебе. Покормит. А то эти бандюги не подумают. Не знаю, как ты там. В кафе зайди, перекуси.

Данька смеется. Мать не представляет его острова. Он и сам полагал, что в городе живут автомобили, автобусы и троллейбусы. Люди — придаток к ним.

— Там не кафе, а таверны. Там эль и вино пьют. Кабак. Капитан меня в трюм посадит, если узнает, что я зашел туда.

— Пират, пиратом, а понимает, что вредно для детей, — Мария Петровна и не замечала противоречия в своих речах. — Ты его слушайся, Даня. Он старше. Разумнее. В таких местах героин продают. Не ходи.

Мать, думает Даня, готова поверить, что матросы на "Скитальце" не обкуренные наркоманы, а труженики моря. Своеобразные, но труженики. Может, меньше будет о нем беспокоиться.

— Хозяин дома или управитель, Леон, отличный дядька. — Продолжал он. — У меня в комнате большая кровать стоит, а на ней перина. Настоящая перина. Я вечером лег, провалился в нее. Ночь была жаркая. А я тону в перине. Одеяло не нужно. Очень жарко.

— Хорошо, Денечка. У нас говорят, жар кости не ломит. Ты на сквозняке не стой. Я хоть не так беспокоиться буду, зная о Жанетте. А то всякое у вас там может быть.

Ах, мама, мама! Морской ветер, маленький сквозняк. В форточку слегка врывается шторм. Прикрой окно, Даня. Дует. Шарфик повяжи и куртку застегни, когда полезешь на мачту.

— Мама, что там может быть? Это здесь всякие ужасы. Идешь по улице, переходишь дорогу. Бац, и под колеса. Или кирпич на голову упадет.

— Даня, не говори глупостей. Кирпичи так и падают на голову.

— Ну не кирпич. А если люк не оградили? Идешь, задумаешься и ноги себе переломаешь. Здесь опасностей больше, только мы к ним привыкли.

— Ладно, Даня, отдыхай. Пора спать.

— Спокойной ночи, мама.

Да сбудется твое пожеланье, Данька.


Часть 7


Корабли стояли в порту. Для Даньки начались каникулы. Настоящие морские каникулы. Не то, что бы у него совсем не было работы. Просто работы на корабле стало меньше. Хотя и приходилось порой заступать на очередную вахту. Капитан не оставлял юнгу в покое. Тренировки продолжались. Они стали интенсивнее, продолжительнее. Капитан показывал новые приемы. Они тренировались не только на корабле. Выезжали на дальний безлюдный берег. Свен привязывал лошадь среди деревьев в тени. Там же оставляли повозку. Данька первый раз после того, как вышел в море, смотрел, как берег останавливает бег волны. Стоял у среза воды. Ласковые волны убаюкивают сушу, качают ее в объятьях сильных рук. Очаровывают страстным нежным поцелуем прибрежный песок. В томной неге на постели планеты отдыхают любовники. Пора придет, в безумной страсти шторма волны бросятся на берег. Акт любви и ненависти. А ветер сегодня пел песню со старой виниловой пластинки.

А над морем, над ласковым морем.

Мчатся чайки дорогой прямою.

И сладким кажется на берегу

Поцелуй соленых губ.

Со мною, ты рядом со мною, и чайки дорогой прямою.... Мелодия старой забытой пластинки. Даньке хотелось думать, что пришло время долгого отпуска. Каникулы.

— Дэн, бери шпагу, — приказывал капитан и начинали фехтовать.

Повторение пройденного — легкая разминка. Забава. Свен требовал, юнга работай обеими руками. Не давал спуска.

— Дэн, левая рука у тебя не для того, что бы утирать сопли. Она то же должна работать.

Рука не хотела работать. Она жаловалась на слабость. Она только на подхвате. Когда вы от меня отвяжитесь. Свену до этого не было дела. Неумолимый учитель, не знающий усталости. Не могу, устал — таких слов капитан не слышал. Не понимал их значения. Дэну пришлось забыть их. Тело и разум исчерпали свои возможности. Темная волна другой энергии накатила, снесла все барьеры. Энергия, вырывающая жизнь из цепких объятий смерти. Не многие люди сталкивались с этой стороной своей жизни. Каким архиватором на жестком диске мозга упаковали энергию, что зажигает звезды. В критические минуты человек на миг разрывает оковы и совершает невозможное. Свен требовал, что бы его ученик легким усилием касался запретного выключателя, сокрытого творцом до поры, до времени, врывался в запредельность.

Людишки, жалкие людишки, — шептал Сеятель-Жнец, — вы не представляете, какая мощь таится внутри вас. Мощь всей вселенной, способной зажигать и гасить звезды. Человек создан по образу и подобию божьему. Копия. Ксерокс был неисправен. Чинить не пробовали? Инструкцию потеряли? Умеете бить горшки, научитесь обжигать. Не боги горшки обжигают. Это не трудно. В огне души обжечь горшок вселенной.

Они сражались двумя руками. У каждого две шпаги или в одной руке шпага, а в другой — кинжал. Это короткое оружие оказалось опасным и очень коварным.

— Следи за ногами и за противником, — требовал капитан. — Вот так. Еще

Капитан показывал, как в ходе боя, перебросить шпагу из правой руки в левую и нанести неожиданный удар противнику. Капитан раскрывал перед учеником арсенал боевых приемов. Данька делает выпад, Свен падает на песок, подкатился под ноги и нанос удар снизу.

Данька обиделся:

— Это не по правилам. Совершенно не по правилам. — Данька стоит, опустив шпагу, размахивает левой рукой. — Не честно так. Мы так не договаривались. Так не поступают.

— Юнга, в бою нет правил. Побеждает тот, кто более ловок и коварен. — Смеется. — Побеждает тот, кто выжил.

Он научился стрелять с двух рук. Не только стоя. На бегу, в прыжке, в падении. Из любого положения. Так требовал капитан. Свен показал юнге, как нужно стрелять. Вот Свен подпрыгивает, переворот через голову и выстрел еще в полете. В цель. Стреляет одновременно с обеих рук.

— Здорово, капитан, — восхищается Дэн.

— Я тоже так хочу! — Восхищается Данька. Два мира и два человека живут в нем.

— Давай, попробуй. Я тебя подстрахую.

Свен помогает Даньке отработать прыжки через голову. Твердая рука пирата за спиной юнги, поддержка. Упал, подымайся и снова. Потом стрелять точно так же, как он. Они занимались борьбой, пытались свалить с ног один другого. Даньке доставалось от капитана, но он терпел. Капитану то же доставалось от Даньки, это была отличная игра. Порой они плавали в море, в том море, о котором так долго мечтал Данька. Первый раз, когда Дэн заходил в воду, он осторожно щупал ногой морскую прохладу. Заходил в воду шаг за шагом.

Капитан смеялся:

— Море — родина моряка. На родину бегом. Не останавливайся.

— Ой, какая холодная! — Взвизгивал ученик, но лез.

— Дэн, ты не знаешь, что такое настоявший холод!

А Данька про себя думал: нет, капитан, я знаю, что такое холодная страна. Я могу рассказать о ней. Я целовался с ледяным январским ветром. Знаю, когда мороз за тридцать, когда ветер бьет в лицо. Когда вьюга бросает в глаза снег. Я все это знаю, капитан. Вам в теплых странах неведома любовь к трескучему морозу. Они плавали на перегонки. Заплывали далеко. Всякий раз брали с собой кинжалы. Капитан предупредил:

— Можно встретить акулу. Ты, Дэн, не бойся этой рыбины. Она дурная. Нужно иметь кинжал с собой

Однажды они увидели плавник акулы. Данька испугался, но решил, что не подведет своего капитана. Свен вытащил кинжал:

— Готовься, Дэн.

Но акула так и не подплыла к ним.

Обычно после купания, выбегали на берег и падали на горячий песок, передохнуть. А потом вновь тренировки. Свен учил юнгу обращаться с метательными ножами. Это то же опасное и коварное оружие. Бросать ножи надо было из любо положения. И в прыжке и на бегу. Мозг спал в блаженном покое, тело работало самостоятельно. Каждая клеточка, воин в отряде, знала свое предназначение. Видеть каждой клеточкой кожи. Не каждому дано. И опытный воин не всегда достигает таких вершин. Еще Свен показал особый прием ученику.

— Смотри, Дэн, нож берешь так, что бы противник не видел его. — Свен зажимал лезвие пальцами. Само лезвие и ручка ножа шли вдоль руки. Ложится на запястье. Противник не сможет увидеть нож. Свен резко двигает кистью руки. Сама рука неподвижна. Она висит вдоль туловища. Нож уже в воздухе — точно в цель. Со стороны кажется, что боец не подвижен, стоит расслабленно отдыхая. Данька подумал, прямо Джеймс Бонд, может вести беседу, держать бокал в левой руке. И убить на расстоянии.

— Вот так, Дэн. Враг не заметит нож. Только так можно обмануть его.

И Данька упорно тренировался. Изо дня в день.

А над море, над ласковым морем... Закат бросает прощальные лучи. Волны тихо накатывают на берег. Вода темнеет. Из темных глубин сейчас выйдет обнаженная красавица ночь, обещая ласки любви. Берег тонет в неге. Деревья и травы шелестят песню блаженства. Тени стелют на землю покровы ложа. Рессоры повозки хриплым голосом выводят колыбельную.

Когда у юнги вахта на корабле, капитан приезжал туда. И тренировки продолжались. В такие моменты матросы собирались, посмотреть на это представление. Вот два хищника встают один напротив другого. Начинается состязание. Порой волнующий красивый танец смерти. Танец воинов. Движения точные, красивые. Парни топают ногами, свистят. Порой замирают, молчат, не в силах оторвать взор от ритуального танца верховных жрецов смерти. Величие музыки клинка. Стремительные движения полны изящества. Матросы заключают пари. Симпатии сменяются каждую минуту. Пропустить такое не возможно. Ребята остаются после вахты, только что бы увидеть этот бой. Вот Свен в прыжке перелетает через голову, приземляется рядом с юнгой, бьет кинжалом в бок. Вот юнга падает на палубу, подкатывается под ноги противника и — удар с низу. После каждого такого боя матросы долго обсуждают все моменты схватки.

— Здорово капитан Дэна...

— Нет, Дэн лучше. Как он его снизу.

— Капитан Дэна запросто уложит.

— Да ты что! Нашего Дэна так не одолеть. Тот выпад вспомни.

Капитан был их капитаном. А Дэн был таким же, как они. Их другом. Они любили и того и другого. Если и отдавали предпочтение, то на миг. Каждый болеет за своего бойца.

После тренировки на берегу моря, они возвращались в дом Леона. Так его прозвал Данька. Хотя знал, что дом принадлежит капитану. Обычно их встречал сам Леон. Приветливый, славный. Данька узнал, что Леон когда-то плавал вместе со Свеном простым матросом. После ранения он оставил корабль. Леон хромал на правую ногу. Это заставило его остаться на берегу. Теперь он следил за домом капитана, с грустью глядя в сторону причала. Тяжело вздыхал. Их встречала Жанетта. Добрая тетушка Жанетта. Неуловимое обаяние ангела. Она готовила что-то вкусное, особенно для Даньки. Если он забегал на кухню, она доставала особое лакомство, только для него. Ставила на стол тарелку.

— Дэн, покушай, — требовала она. Жанетта никому не позволяла распоряжаться в своем царстве, на кухне. Но Дэну позволялось все. Любимчик мог прийти на кухню, заглянуть в любую кастрюлю. Попробовать. Схватить, что попало и потащить в рот. Жанетта увещевала:

— Сядь и спокойно поешь. Никуда твой капитан не убежит. Подождет.

Данька не отказывался, боясь расстроить славную женщину. Обычно, Жанетта садилась рядом с ним. Молча смотрела, как он ест. Как-то сказала:

— Мне Господь так и не дал детей. Не получилось. А твоя мама, Дэн, наверно, очень беспокоится, ждет тебя.

— Да, ждет. Беспокоится. — Он надеялся, что мать в эти часы спит в своей постели, видит добрые сны. Не думает о блудном сыне, затерявшемся на дорогах времени и пространства.

— Так оно всегда. Мужчины уходят, а женщины ждут. Сыновья уходят в море, а матери идут на берег. Смотрят не появится ли на горизонте парус. Ты там, в море, поосторожней, — говорила Жанетта.

Сколько вас, мамы, в океане ожидания. В надежде услышать тихий стук у двери. Возвращение блудного сына. Картина, на которой кисть художника не нашла матери, не дождавшейся своего ребенка. Какая кисть способна изобразить боль ожидания, тоску материнского сердца.

Случайно Данька узнал от Леона, что когда муж Жанетты не вернулся из плаванья, та осталась совершенно одна. Без средств к существованию, в положении свершено безвыходном. Свен предложил ей место кухарки. Жанетта согласилась. С той поры она живет в этом доме. Данька приметил еще, что Леон как-то по-особенному смотрит на кухарку. Может, он влюблен в нее, думал юнга. Из них вышла бы хорошая пара.

Мария Петровна не переставала беспокоиться о сыне. Она постоянно думала, как он там, ее маленький мальчик среди этих бандитов, среди убийц. Порой она соглашалась с тем, что говорил ей Даня. Это хорошие нормальнее ребята. Тот, Брайан, плотник. У него профессия есть. А другие? Этот Сол. Кто он такой? Сайрус, Эрл? Обыкновенные проходимцы. Не специальности, ничего нет. Бандюганы, они и есть бандюганы. А ее мальчик, он такой маленький, такой славный. Как он там, среди них? Поесть, поди, некогда. И передохнуть. Начальник его, как там, капитан Свен. Какой он человек? Мальчику нет восемнадцати лет. Не совершеннолетний, ему не больше шести часов положено работать. Все начальники одним миром мазаны. Загрузить ребенка.

Комиссия по правам ребенка плачет по тебе, Свен. Многочисленные нарушения трудового законодательства. Технику безопасности нарушаем, гражданин. Свободу морской торговли. Лет на десять потянет. О разбое я молчу. Тут особая статья.

Даня, в твою дурную голову не приходят такие мысли. Каникулы. У тебя никогда не было таких каникул. Случай подарил их тебе.

Жизнь не стоит на месте. У каждого она своя. Через пару дней должна была открыться их экспозиция. Аркадий Аркадиевич очень волновался по этому поводу. Он полагал, что и Мария Петровна обеспокоена этим.

— Мария Петровна, вы, голубушка, не беспокойтесь. Выставка у нас пройдет нормально. Через два дня откроемся, и все у нас будет хорошо. — Аркадий поставил перед Марией чашку горячего чая и вернулся за свой стол.

Они сидели в кабинете с крохотным окном в мир. Цокольный этаж жизни. Вам завидуют обитатели сырых темных подвалов, и старательно не замечают жильцы других этажей.

— Я знаю, Аркадий Аркадьевич, все пройдет замечательно. — Мария сделала глоток из чашки. — Чай нынче вкусный.

— Вы правы по поводу выставки, я и с Виолой поговорил. Она подготовила модели. Меня только беспокоит, как это будет. Там эта публика. Бомонд, высший свет. Как они будут вести себя. Наши экспонаты, старые одежды. К ним бережно подходить следует. Эта публика будет пить шампанское, есть что ни будь. Потом вытирать руки об наши экспонаты. Вытирать руки о платье нашей цыганки.

— Аркадий Аркадьевич, они культурные люди. — Выдумывает не существующие проблемы.

— Культурные люди? Эти о ком говорят, из грязи в князи. Бог знает, что они могут себе позволить. Они думают, что деньги прощают все. Моментами я начинаю жалеть о своем решении. Ругаю себя за легкомыслие. Знаю, поздно. Но поделать с собой ничего не могу.

— Обойдется, Аркадий Аркадьевич.

— Я вот гляжу, Мария Петровна, вы последнее время какая-то бледная. Вы переживаете не только из-за выставки. Из-за Дани? Я прав? — Аркадий поправил очки. Винил себя в черствости. Мог бы и раньше заметить.

— Да, Аркадий Аркадьевич. Они сейчас стоят в порту, но я все равно беспокоюсь, как он там. Кругом пираты, убийцы. А вдруг кто-нибудь ударит ножом или еще что. А в море выйдут? А если шторм? А если он сорвется с мачты? И упадет? Он же такой маленький. Если б могла, то побежала бы, подставила руки. Он совсем ребенок. Как он там без меня? — Она пыталась пре5дставить, что делает в эту минуту сын. Кто рядом с ним. Какая погода на этом острове. Идет дождь? А у него зонта нет. Промокнет, простынет. У него слабое горло. Будет кашлять. Температура поднимется. Тысячи бед и опасностей мерещились ей.

— Мария Петровна,— Аркадий Аркадьевич качал головой.— Он уже взрослый мальчик. Ваш птенчик вылетел из гнезда и теперь его не удержать. Надо как-то с этим смириться, привыкнуть.

— Я не могу, вот так просто, с этим смириться. Я заметила, что он очень изменился.

— Как изменился? В чем? — Аркадий Аркадьевич недоуменно пожал плечами.

— Он стал увереннее. У него движения другие, походка. Пропала угловатость. Взгляд, совсем другой. Я понимаю, мой мальчик увидел много такого, что в его возрасте дети не видят. Он видел, как убивают людей, как люди умирают. Он видел кровь. И это в его возрасте! Он ребенок совсем.

— Конечно, для вас он останется ребенком на всю жизнь. Вы поддержите его, своего сына. Вам радоваться надо. Он взрослеет. Пусть слишком рано. Позвольте ему расправить крылья.

-Я готова поддержать его. Я не оставлю своего мальчика ни за что.

Они сидели друг против друга, Мария Петровна и Аркадий Аркадьевич. Каждый думал о своем. Мария Петровна думала о Даньке. А Аркадий Аркадьевич думал о том, что ему повезло встретить такую замечательную женщину.

Данька то же чувствовал в себе перемены. Кто из родителей не замечал, как за лето их ребенок вырос. В младших классах девочки выше ребят. Взмах волшебной палочки природы, парни становятся выше, ломается голос. В смущении они замечают робкую растительность на подбородке. Стесняясь бреются впервые. Не мог Даня не чувствовать перемен. Он держался увереннее. И мир вокруг него, словно, изменился. Он опасался и боялся перемен в самом себе. Ему хотелось скрыть эти перемены от других. Когда матери не было дома, он подходил к зеркалу. Оттуда, из-за стекла на него смотрел уверенный в себе юнга Дэн. Вот Данечка чуть-чуть опустил плечи, руки болтаются безвольно. Голову наклонил. Шею втянул в печи. Моргает глазками. Рот приоткрыт. Сейчас начнет пускать пузыри. Потечет слюнка. Вот он такой. Спрятался за личиной, выглядывает оттуда. Воин укрылся в засаде. Из за моргающих ресниц наблюдает готовый к схватке хищник. Тигренок станет тигром.

— Здравствуйте, — говорит больной уродец. У него не только вид, но и речь больного от природы ребенка. Клинический случай. У него все выходило так, что даже специалист бы поверил: тяжелое заболевание. Возможно, детский церебральный паралич перенес.

— Я Данечка. Меня зовут так. Я свое имя знаю. — Слабоумое жалкое создание.

Такой вид Даня называл: дурочка с переулочка или ДСП — что можно расшифровать и как для служебного пользования. Вид для служебного пользования. Он и походку подобрал соответствующую. Шаркает, ножки волочит. За этой маской не видно юнги Дэна. Он тренировался, оттачивал движения. Тренировался не мене упорно, чем с капитанам. Иногда Данька позволял себе, для прикола, принять такой вид на улице. Вот по улице идет дурачок, миг — и вновь юнга Дэн.

Как-то раз Данька решил зайти в скупку. Деньги им с мамой не помешают. Долго выбирал, куда зайти. Маленькая ювелирная мастерская. Переступил порог. Осмотрелся. Посетителей нет. Отважился предложить пару колец. Старый ювелир без особых расспросов заплатил. Потом Даня зашел еще раз. Принес очередные побрякушки. Ювелир только сказал:

— Да, должно быть, это вам бабушка оставила в наследство. Померла, видать, старушка, царствие ей небесное. Решила внучку оставить. — На лице скорбь по случаю столь прискорбному. Лиса и золото одного цвета. Цвет хитрости и лукавства.

— Нет, — сказал Даня. — Бабушка жива. Ей деньги нужны. Она у меня в деревне живет. Я-то помочь не могу, а ей дом надо поправить. Это сейчас не дешево. И баню надо заново отстроить. Не где старушке кости попарить.

Заботливый наивный внучек вздохнул в заботе о бабушке. Робкий взгляд внука скользит по занавеске за спиной ювелира. Старичок кашлянул, понимающе улыбнулся.

— А. если надо дом поправить, дело хорошее. Одну минутку. — Вышел за шторку. Через минуту вернулся с коробочкой. Проем остался открытым. Молчаливый символ открытого честного диалога. Сигнал был принят. Ювелир подал юноше деньги. Украшения сложил в коробку. Данька небрежно засунул бумажки в карман. Не считал.

— Спасибо. Если бабушка решит баньку перестраивать, я зайду. — Не торопясь направился к выходу.

— Непременно, молодой человек. — сказал вслед старичок. — Заходите. Всегда буду рад.

Через несколько дней Данька еще раз зашел к ювелиру. Тот рассматривал украшения.

— Должно быть, ваша бабушка была знатной дамой. Только кольца у нее разного размера.

Арнольд Элиозарович, ювелир старой школы, был в меру любопытен. Умел задавать вопросы, не задавая их. Он отметил, парень сообразительный. Дела с ним вести можно. Не лишне проверить не тянется ли за этими вещами неприятный след.

— Моя бабушка знатная дворянка. Это у нее семейные вещи остались. Память о нашем прошлом. Печально, что приходится расставаться с некоторыми вещами. Нужда заставляет. — Памятник скорби наследника разорившейся дворянской семьи. — Из поколения в поколение передавались. Много их было в роду, от того и разные по размеру.

Души камергеров и фрейлин плачут. Веселые чертики пляшут в глазах Арнольда. Шельмец. Хитрый мальчуган. С ним надо быть поосторожней.

— Понятно, понятно. Вещи хорошие, и я готов вам за них хорошую цену дать. Если у бабушки еще что-то есть, я посмотрю. Я не смею вникать в ваши семейные тайны, но надеюсь, к вам, молодой человек, не наведаются гости из убойного отдела.

Момент истины. С кем я имею дело?

— Нет, не наведаются. Я говорю, бабушка и ее семья собирала годы эти ценности.

— А у семьи не корсиканские корни? — Арнольд Элиозарович настойчиво пытается выяснить происхождение драгоценностей.

Даня пригладил черные волосы на голове. Загар и темные глаза. Виной тому итальянский прадед?

— Нет, ее семья на Карибах проживала. — Шалил Данька.

Ювелир решил, парень намекает на то, что связан с людьми не связанными напрямую с кровью. В наши дни закон соблюдают только дураки. Законы принимают что б обходить их.

— Ну, если так, приносите от бабушки колечки.

Даня решился. Он вывалил перед ювелиром драгоценные камни. Руки ювелира слегка задрожали.

— Отличные камешки. Очень хорошие и огранка. Да, бабушка у вас умела собирать хорошие вещи.

Он сидел за своим столом, в ярком свете настольной лампы разглядывал свою удачу.

— Мы с бабушкой из кадки остатки капусты выгребали, на зиму солили. Там завалялись. Старушка положила и запамятовала. Там и нашли. Она их в соль положила, в банку. Капусту солить начала и высыпала вместе с солью в капусту. Память и зрение подвели.

И ювелира и Даньку забавляла такая беседа. Лукавая игра.

— Я вам заплачу, что б вы капустки еще могли подсолить. Глядишь, и камешки найдутся.

— Найдутся. Конечно, найдутся. Только капустки можно зеленой. Можно и у вас взять. Бабушка не откажется засолить.

Арнольд понимающе кивает головой. Разумно "засолить" в долларах.

— Зеленой пока не урожай, но я приготовлю. — Ювелир выложил перед Даней пачки денег. — Пока такая. А пакет возьмите от заведения. Туда сложите.

Данька так и сделал, а затем спросил:

— А ты меня, дядя, наверняка, обманываешь? — лишь легкий интерес в словах. Партнеры не ссорятся. Они уточняют обстоятельства.

— Молодой человек, я торговец. Если и обманываю, то самую малость. Самую малость. Как без этого. Жизнь пошла тяжелая. Но, как постоянному клиенту,... а вы ведь постоянный клиент? — спросил ювелир.

— Ну, да. У бабушки еще что-то завалялось. — Взаимный интерес очерчен.

— Как постоянному клиенту могу накинуть. — И ювелир вытащил еще пачку денег.

Даня, таким способом, решил проблему с деньгами. Он складывал их в шкаф с посудой, куда мать выкладывала свою зарплату. В большую супницу, и закрывал все это крышкой.

Жили они по-прежнему, без шика. Но не думая о завтрашнем дне. Мать считала, что жить надо так, как жили раньше. Даня с этим соглашался. Более того, с молоком матери он впитал бережливость. А может, въелась в душу память о не богатой прошлой жизни. И по-прежнему искал, где бы купить подешевле. Так как делала Нина Иосифовна, соседка с первого этажа. Она порой останавливала Даньку, когда не с кем было поговорить во дворе.

— Даня, ты в нашем магазине лапшу не бери. На Академической в магазине на целых семь рублей дешевле. А молоко и хлеб в киосках в двух остановках отсюда. Там от производителя, дешево.

Нина Иосифовна не бедствовала. Пенсия у нее была хорошая, дети помогали и внук. Но все равно, искала товар подешевле. Жизнь научила.

Вот Даня и решил съездить туда, где дешевле. Решил пойти пешком, просто, что бы прогуляться. Остановился на перекрестке, ожидая, когда загорится зеленый свет. Шаловливый ребенок. Прикинулся юродивым. Мгновение и — ручки болтаются, голова на бок, глазки моргают, рот полуоткрыт. Голова чуть трясется. Стоит, ждет зеленый свет калека. Он не заметил, как подошла пожилая женщина. Она то же собиралась на другую сторону. Увидела этого калеку и подошла:

-Мальчик, тебе помочь? — людей готовых помочь другим не мало.

— Нет, тетенька, — полуоткрытый рот калеки плохо произносил слова, — я сам перейду.

— Давай, родимый, я помогу тебе.

Заботливая женщина помола несчастному перейти улицу.

— Ты далеко живешь, мальчик? Тебя проводить? — Женщина протянула руку, подхватить ребенка, если не удержится на ногах.

— Нет, рядом. Я дойду сам.

Даня зашаркал ножками, стараясь отойти от сердобольной женщины. Та пошла своей дорогой, качая головой.

— Что же за родители такие пошли. Такого ребенка одного отпустили. Под машину попадет. Общество защиты ребенка куда смотрит.

Даня зашел за дом, что б женщина его не увидела. Мгновение — и по улице идет юнга Дэн, настоящий воин. Данька шел, смотрел на прохожих. Какие же они все славные. Такие же хорошие, как на его острове Тортуга. Вон женщина устроилась на скамейке. Перед собой развернула импровизированный прилавок. Разложила зелень на продажу. Кричит: Зелень, свежая зелень. Дешево.

Женщина с детской коляской подошла к ней, купить зелень. А вон еще женщина с мужчиной

— Федор, подожди, ты не забудь сметаны еще купить. Я скоро вернусь. Да, постой, куда ты? Я денег тебе не дала.

Роется в сумочке, подает деньги.

Мужчина отходит, а она ему вслед:

— Ты не задерживайся. Я скоро, только добегу и вернусь.

— Хорошо, хорошо,— говорит не оборачиваясь тот.

Как здорово в этом мире — думает Данька. Он дошел до торгового центра. Выстроились в ряд белые киоски, о которых говорила соседка. На каждом надпись: от производителя. Цены здесь ниже. Данька накупил всего. В деньгах он сейчас не нуждался. По дороге домой, он заметил у магазинчика старую женщину с кружкой в руке. Она ждала, что прохожие бросят ей несколько монет. Данька подошел к ней и положил в кружку бумажку ценою в тысячу. И пошел домой.

Разложил продукты. С яблоком в руке и книжкой в мягкой обложке устроился на диване. Очередная повесть о подвигах Лесли. Неистребимое живучее Зло не оставляет попыток овладеть планетой. Жажда крови и власти не покидает Дорна. Сотовый телефон ожил, оторвал Даньку от блуждания в подвалах военного центра, где Дорн прячет сверхмощную бомбу.

-Даня, привет, — раздался в трубке знакомый голос.

— Макс, это ты? Приехал! — Обрадовался Даня.

Вот, здорово. Жизнь возвращается. Без друга он скучал. Просто поговорить, пообщаться. Крутить в башке какие-то мысли и не высказать их! Рядом человек, который тебя поймет. Или поспорить можно. С взрослыми все иначе. Они все знают, мудрые в своем незнании.

— Кто же еще? Приехал только что. Ты занят?— радостный голос Макса. То же обрадовался.

— Нет, свободен. Друг приехал, а я — занят? Шутишь?

-Тогда встретимся. Я выхожу.

Данька быстро переодел рубашку. Макс явится нарядный. Из Турции вернулся. В России то же не лыком шиты! Полосатая рубаха с коротким рукавом. Очень симпатичная. Выскочил из дома. Черт, причесаться забыл. Пятерней расчесал волосы, пригладил ладонью. Все в порядке. Сойдет. Под ногами ухабистая дорожка двора. Кочки притихли. Они не бросались под Данькины кроссовки. Раньше они вставали на пути, их воинственные ряды бросались на всех, кто осмелится выйти. С юнгой Дэном в битву вступать не решались. Данька вышел со двора на асфальт Академической улицы. Настоящий Бродвей, по сравнению с Тракторной. Люди торопятся, спешат. Троллейбусная остановка, где они встречаются. Макс, так и есть, нарядился. Отличная белая рубашка с вышивкой белым шелком. В глаза сразу бросается загар. Это то, что, прежде всего, привозят из отпуска жители забытого солнцем города. Шмотки тоже. Но не станешь же их все сразу навешивать на себя.

И они встретились на троллейбусной остановке.

— Привет, путешественник, — радостно говорил Даня

— Привет, как ты тут? — интересовался Макс, — Решил задачу с нулем и бесконечностью?

— Нет, не решил. Некогда было. Я больше стрекозлом прыгал, — заявил Данька.

Поставить бы тебе в дневник жирную единицу,— думал Сеятель-Жнец. Ежедневно решением пользуешься, и не догадался.

— А чем ты тут занимался? Этим стрекозлом? — Кивком головы Макс предложил другу пройти по улице. Шли не торопясь.

— Так. Отдыхал. Каникулы все же. Стрекозел — выдумка Маяковского, стрекоза с козлом. Вот я порхал и прыгал.

Торопятся пешеходы, машины спешат. У мальчишек каникулы. Мигнул светофор, открыв перед ними дорогу. Они ускорили шаг.

— Правильно, нечего морочить себе голову. Попрыгать не грех. — Улыбнулся Макс.

Распахнуты окна домов, асфальт под ногами. Так много еще впереди. Завтрешний день кажется далеким будущим. И нет мыслей о дне, когда скажешь, листы календаря пролетели с осенними листьями и отшумели грозами весны. Они устроились в тени на скамейке. Аллея отгородилась от мира ровными густыми рядами кустов. По ту и другую сторону мчались машины, люди тропятся по делам, а здесь тихо. Редкие прохожие, выбравшие время отгородиться от суеты. Старики и женщины с детьми. Тишь, да гладь, да божья благодать.

— Макс, ты мне фотки привез? — Данька хочет увидеть образы далекой страны, притаившейся на расстоянии нескольких часов полета. Другая страна, отгороженная парсеками космического холода и забором неведанных человечеству измерений лежит у него под подушкой. Сунь руку под голову, нащупаешь вход в мир без времени и пространства. Обитель Всего-Ничто. Но Даньке нет дела до этого.

— Конечно, привез! Первым делом. Я же обещал. — Максим к своим обещаниям относился свято. Отступить от данного слова не мог.

Макс достал планшет и стал показывать. Подробно пояснял что запечатлел. Себя любимого.

— Это мы сразу по приезду. В аэропорту. Это наша гостиница. Я у входа при чемодане. Это мы в номере. Классный номер. Его высочество Максим в президентских апартаментах. Скромнее, конечно, но ничего. А тут мы на море. Смотри, какое оно. Ласковое, теплое. Специально горизонт снял. У меня и закат над морем на одном из снимков есть. Красиво. Это я на батуте катаюсь. Тут я под парашютом. Меня на веревке за катером тащат. А я в воздухе болтаюсь.

— Молодец, ты, как вольная птица летишь. Десантник на море высадился.

— Не как птица, а как кое-что в проруби болтаюсь. Я от скуки. Так бы не полез. Глупость это.

— Но, все равно, здорово. В такое время и подурачится не грех.

— Конечно, здорово. Только скучно там. Лежишь целый день на солнце. Разве что искупаться. Родители вечером чаще без меня уходили. Я в номере. Если б ты был, мы что и сообразили.

— Мы бы с тобой точно придумали, нас потом бы под конвоем из страны выслали.

— Нет. Наши там такое устраивали раньше. Всей Европе на зависть. А вот еще мы на экскурсии. Это какая-то мечеть. Не помню, как называется. Замечательная. Построили в каком — то темном веке, а как искусно.

Данька внимательно рассматривал снимок. Изумительный орнамент стен, стройные минареты.

— Нарядная. Сколько времени над ней мастера работали. И какие!

Музыка в камне. Данька вспомнил свой замок на песчаном берегу. Робкая мелодия на флейте. Каждый творит в меру сил своих.

— А это восточный рынок. Там всем торгуют. Большой. Запах какой, особенно, где пряностями торгуют. Божественный. Ты не представляешь! У меня целая серия таких снимков.

Но Даня мог себе представить. Он был на рынке на Тартуге. Не такой большой рынок, как в Стамбуле, но там тоже сказочно пахло пряностями. Нет восточного колорита, но свое очарование. Другие краски и нет разношерстности толпы. Туристы не протоптали дорогу. Данька не в счет. Местный пацан. Макс показывал новые и новые фотографии. Когда они закончили смотреть, Макс сказал:

— Оно неплохо, когда так, не надолго приехали. Навсегда я бы не согласился. Не хватает чего-то. Внутренней уверенности.

В своих скитаниях Данька не чувствовал себя чужаком. Плечо друзей рядом. Дом, что ждет в конце пути. Улицы Тортуги стали такими же близкими, как его Тракторная.

— Ты посмотрел другой мир, увидел других людей и это интересно. Но я не чувствую в себе кочевника. К дорогам надо привыкать.

— Слушай, Даня, я смотрю, ты загорел. — Максим начал сравнивать загар на своей руке с загаром Даньки. Прикладывал свой локоть к руке Дани.

— О, а у тебя загар лучше. Стоило ли ездить? — Макс не лукавил. Вовсе не собирался подсунуть другу мысль: ты провел это время в городе, но ничего не потерял.

-Я пару раз на нашу речку съездил, — оправдывался Данька. Он не замети, как сказались на коже морской ветер и солнце. Некогда было думать об этом. И на пляже он не лежал. Он впитал воздух и солнце другого мира. Тренировки на дальнем берегу в дали от посторонних глаз, соленый ветер и морские брызги на "Скитальце" сделали свое дело.

— Как она там, наша речка? — ребенком Макс с родителями ходил на берег местной реки. И был по своему привязан к ней, реке своего детства.

— Ну, как. Вода грязная, берег топкий. Я больше на балконе загорал дома. Погода была отличная. Прелесть такого отдыха в том, что ехать никуда не надо. Никаких дорог, транспорта. Поболтаешься в автобусе и отдых станет тяжелой работой. Искупаться захотел? Два шага. Пожалуйте в ванную. Шведский стол — открой холодильник.

— Ну, Даня, у тебя все особенное. Не как у других. Завидую твоему легкому характеру.

У Даньки все было не как у других. Тут Максим был прав, не догадываясь о второй жизни друга. Его далекое флибустьерское море, его приключения, такого не было у других. Паруса и друзья пираты. Корсары. Но рассказать другу он не решился. Не поверит. Может, расскажет, но позднее, не сейчас. Так он и решил.


Часть 8


В море, они выходят в море, вновь. "Скиталец" поднимает паруса. Зов моря в крови.

— Мама, мы выходим в море, — вот так просто сказать? Как она примет эти слова? Даньке хотелось увидеть паруса, наполненные ветром. Но боялся тревоги в глазах матери. Не просто отпустить сына.

Вечером они сидели возле телевизора. За окном уже темнело. Скоро закончится любимый Данькин сериал. Мария листала журнал, лишь изредка поглядывая на экран. Какая женщина откажется помечтать о новых платьях, туфлях. У Марии все оставалось лишь в мечтах. Дальше не заходило. Но почитать рекомендации по диетическому питанию полезно. И уход за комнатными растениями следует просмотреть. Кто кого ловит и поймает ли в бесконечных детективных фильмах, не важно. Спокойный летний вечер. Качнулась на окне штора. Ворвался вольный ветер. Сердце Марии кольнуло острая игла. Она хотела спросить сына, но смелости не хватило. Предчувствие, пугающее ее предчувствие в сердце. Вместо этого спросила, отложив журнал:

— Даня, а не съездить ли нам в выходные в магазин. Купим тебе костюм, ветровку. Мне кажется, ты стал шире в плечах, старые малы уже.

— Будет день, будет и пища, — согласился Даня. — Съездим.

Данька сидел у телевизора, хотел выключить, но не решался. Боялся сказать о походе. Мария перелистывала страницы журнала, который взяла занять руки.

Даня. Я знаю, вы уйдете в море. Может завтра. Ты не оставишь "Скиталец". Как тяжело отпускать тебя.

Мама, я буду с ребятами. Они верят в меня. Я верю им.

Он посмотрел на мать. Какая она задумчивая. Задумчивая в последнее время. Вроде сидит и не видит, что происходит там, на экране. Не смотрит в журнал.

.— Мам, — сказал он, решив, что откладывать больше не имеет смысла. Как она отнесется к его новости. Она понимает, что морские каникулы не продлятся до бесконечности. Не сказать ей? Ложь во благо? Рано или поздно о том, что "Скиталец" поднял паруса, придется сказать. Бедная моя мама. Твой сын— пират. Не брани меня, я не могу иначе.

-Да, Даня, — мать словно опомнилась, сбросила завесу забот. — Что ты хотел, сынок?

— Мам, а мы завтра... завтра выйдем в море, — он внимательно смотрит на нее, боясь увидеть боль в глазах. Он уже взрослый, но любит ее не меньше, чем раньше. И хочет оградить от лишних тревог.

— Даня, так скоро, уже в море, — она знала, что день этот настанет, но не была готова. Еще день, еще неделю — молило ее сердце. Как ей опустить его? Прикрыть дверь в его комнату, вздрагивать от тревожных мыслей, надеяться, что утром услышит его голос. Стоять утром у плиты, ожидать, когда закипит чайник и в ужасе думать, что этим утром вторая чашка на столе не понадобится. Видеть в страшных ночных снах кухонный стол, на котором только одна чайная чашка. Это видение сводит ее с ума. Только не это! Но ему она не признается в своих страхах. И он вернется!

— Ну, мам. Это обыкновенный круиз. Мы едем отдохнуть. Я же рассказывал, у меня там настоящие морские каникулы. Я живу в замечательном пятизвездочном отеле. Дом Леона называется. И там такая замечательная кухня. Жанетта так готовит, просто пальчики оближешь. Каждый день мы со Свеном ездим на пляж. В повозке запряженной лошадкой. Приятная прогулка. Это тебе не в автобусе трястись. Там такие шезлонги, зонты. Народа на пляже почти нет. Мы на дальний ездим. Там вода и песок чистые. Мы сидим, загораем, купаемся. Отдых это, мам, и вот сейчас решили, не сидеть же на берегу, на одном месте. Вот в круиз направимся.

-Дань, врешь ведь? — Милый врун, пытается ее успокоить. Она смотрит на сына, грустно улыбаясь. Если б могла, вцепилась бы руками и никуда не отпустила. Долго, долго. Всю жизнь. Минуту назад она была готова отпустить. Решимость оставила ее.

Данька помолчал, а потом твердо сказал:

-Да, мама, я вру. Если и вру, то чуть-чуть. Про дом и пляж — чистая правда. Шезлонгов нет, но песок горячий и мягкий. Мы дурачимся на берегу, как дети. Бегаем. Машем сабельками. Спорт никому не помешает. На корабле я спрячусь. Я забьюсь в дальний угол. Найду безопасное место. У Свена в каюте огромный сундук. Я в него залезу.

Наплел с три короба. Славную сказку придумал.

Надо быть сильной. Ее мальчик пытается ей помочь справиться с этим. Она должна помочь ему.

— Что ж, Даня, плыви в свой круиз. Пора, наверно, спать, сынок.

Пусть думает, что она поверила. Сундук. Там темно, а ты боишься темноты. Для тебя она страшнее пушечного ядра. Мой маленький мальчик.

— Да, мама.

Как тебя утешить, мама? Прости, если можешь.

Они выключили телевизор и отправились спать. Данька лег, натянул на себя одеяло. Скоро зашла мать, пожелать спокойной ночи. Присела возле сына.

— Даня, спокойной ночи. Отдыхай, — сдержала себя, что бы не схватить сына за руку. Сидеть возле него всю ночь.

— Мам, — спросил Данька,— а ты отпускаешь меня в плаванье?

— Отпускаю, сынок. Конечно, отпускаю. — Мария Петровна отвернулась, что бы сын не заметил слез.

— Мам, ну что с тобой? Ну, мама? — Спросил Данька. Он все понимает, но не находит слов утешения.

— Сынок, ты береги себя там. Я не знаю, что будет, если с тобой что-то случится. Если ты не вернешься. Если погибнешь. Я как-то тут заглянула в твою комнату ночью. А тебя нет.

Страшное слово "нет" прозвучало и повисло в воздухе. Она знала, что не увидит его в кровати, но была потрясена. Ей хотелось думать, что все только сон. Он спокойно спит в своей кроватке. Сопит, как в детстве. Она может подойди и поправить одеяло.

— Мам, ты, что не веришь. Все еще не веришь, что я там на Карибах? Не хочешь признаться себе, что это правда? — Сам он принимал случившееся, как абсолютную реальность. Далекий мир стал близким и родным.

— Верю, к сожалению, верю, сынок. Я.... Я беспокоюсь о тебе, глупенький. Ничего не могу с собой поделать. Если там что-то случится, тогда у меня ничего не останется, Даня! Ничего! — Голос ее сорвался. Погладила волосы сына. Провела кончиками пальцев по его лицу, словно пыталась запомнить каждую черточку. — У меня даже не будет холмика, на который я могла бы принести цветы. Только пустота. Одна пустота! И ничего больше для меня не останется, Даня!

Она могола бы добавить, что ей не куда идти, что бы пролить слезы по мужу, его отцу, и так же потерять сына. За что?! Сколько вас, чьи сыновья не вернулись домой? Ей безразлично! Она не хочет знать об этом! Эгоистка? Она мать. Это ее сын. Ее!

— Мама, ты не думай так. Мы солдаты удачи. Мы флибустьеры. Удача всегда с нами.

— Даня, удача... удача с тем, кто может отсидеться в кустах. — Тяжелый вздох вырвался из ее груди. — А потом, когда все миновало, выйди оттуда, хвастаться своими подвигами и удачей. Ты ведь так не будешь, на мою беду.

— Ну, конечно, мам. Я так не смогу. Я не смогу прятаться в кустах, когда ребята рискуют своей жизнью, подставляют свою грудь под удар. Я должен быть с ними. Ты ведь... Ты ведь не можешь гордиться сыном— трусом, который будет сидеть в кустах. Ты же... Ты же — моя мама.

Данька приподнялся на локте на постели, смотрел на мать. На нее смотрел маленький растерянный Даня и уверенный в себе юнга Дэн. Оба они хотели обнять маму, сказать о своей любви.

— Я знаю, Даня. Я знаю, что ты по-другому не можешь.

Мать поднялась. Сердце разрывала тревога.

— Ну, что. Желаю удачного плаванья, сынок.

— Мам, а ты пожелай мне семь футов под килем.

— Пусть будет так, семь футов под килем.

Мать вышла из комнаты, как обычно плотно закрыв за собой дверь. Войдя в свою комнату, села за стол. Зажгла настольную лампу.

Господи, Саша, наш сын уходит в неведанную даль. Что бы сказал ты? Отпустил его? Я не права, да? Ты не согласен со мной? У меня нет сил удержать его, как не хватает сил отпустить. Что мне делать? И словно шаги за спиной. Легкое колыхание воздуха коснулось ее головы. Аромат лосьона после бритья.

Данька повернулся на бок, заметил своего плюшевого мишку. То сидел, чуть наклонив голову на бок. Глазки радостно блестели. Даня протяну руку, взял его, посадил себе на грудь.

— Миша, ты остаешься за старшего. Ты у нас здесь самый главный. — Данька погладил своего друга. — Ты не подведешь меня? Ты присмотришь за мамой, косолапый. Вот и молодец. Я вернусь и проверю. Я вернусь, косолапый. Я обязательно вернусь. Я не могу не вернуться к вам. Голова плюшевой игрушки качнулась. Он согласился, С чем? Позаботиться о маме? Даня вернется? Спи косолапая загадка на тумбочке.

Даня усадил плюшевого мишку на тумбочку, закрыл глаза и уснул.

Корабли вышли в море. Отправились в поход. Юнга стоял и смотрел, как удаляется берег. Он впервые вот так прощался с родным берегом. Он стоял долго, вглядываясь в даль, ждал того момента, когда берег окончательно скроется за горизонтом. Тосковал ли Данька о том, что скрылось за морской волной? Рвался к новым приключениям? Он не думал об этом. Шел по зову судьбы. Неизвестность не пугала. В его возрасте редко думают о грядущем. Конец жизни кажется чем-то далеким, не стоящим внимания.

Капитан сидел за столом. Курил трубку. Они вновь вышли на охоту. Свен развернул перед собой карту. Заглядывать в этот клочок бумаги ему вовсе было не обязательно. Он знал что начертано на ней. Но тау ему было легче сосредоточиться. По каюте блуждала синева табачного дыма. Шкафы за спиной — два верных стражника, диван, сытый жирный кот, притаился на ковре. Сундук погрузился в любование сокровищами в своей бездне. Он думал и о том, как несносный мальчишка будет ворочаться во сне на крышке. Он будет охранять его сон, прятать печали юнги в своей глубине. Подрастет, будет матросом. Свен прикрыл глаза, туманная дымка над волной, чужой парус. Капитан полагался на свое предчувствие и вел корабли. Но предчувствие опиралось на анализ. Казне испанской короны требуется золото. В какие моменты эта потребность становится навязчивой необходимостью? Как он повел бы корабли, груженные золотом в испанский порт? Потом включалось чутье гончей. Это срабатывало. Он ловил подсказку своего подсознания. Впрочем, все это может подождать.

Начало похода, можно позволить себе минуты безделья. На губах капитана блуждает улыбка. Дверь каюты открылась. Кроме юнги, он никого не ждал. Вошел старпом Колин. Не свойственная нерешимость. Остановился.

Колин не мог понять, отчего капитан не доверил ему другой корабль. Махнуть рукой и забыть об этом старпом мог, но понимал, что червь будет донимать его. Свен его друг, он спросит его. Но и не хотел бы услышать о сомнении капитана в своем помощнике.

— Что Колин? Проходи, садись, — Свен надеялся, что старпом зашел просто, без особой необходимости.

Старпом прошел к столу капитана, присел. Как много отразилось в глазах старпома в этот миг. Гнев, сомнение, укор. Прощение.

— Ты что-то хотел сказать мне? — Свен пристально посмотрел на своего помощника. Сколько дней они прошли вместе, рука об руку. Я иду сквозь бури, я иду сквозь годы, что может быть лучше плохой погоды. Он знает каждую морщинку на таком родном лице. Что хмуришь лоб старпом? Какие думы смущают тебя?

— Я хочу спросить, Свен, ты полагаешь, что Пьер, — это был капитан второго корабля, — справится?

Колин задал вопрос осторожно. Он мог бы не спрашивать. Если капитан отдал корабль Пьеру, то надеется на него. Колин не спал этой ночью, мучался сомнениями. Капитан Свен считает, что старпом годен только на вторые роли? Или его просто забыли? Как всякому человеку, Колину казалось, что он способный моряк и заслуживает, что бы это оценили. Он боготворил своего капитана, но и на богов иногда ропщут.

— Полагаю, да, справиться. Ты хотел сам стать капитаном? — спросил Свен. Колин, несомненно, один из лучших на судне. Лучшее Свен предпочитал оставлять себе. Он улыбнулся только глазами.

Про себя сказал: Я понимаю тебя, и не хочу отпускать. Ты нужен мне.

— Если честно, — сказал старпом, — то хотел. Думал, была такая мыслишка.

Он немного нервничал, что с ним случалось редко. Не хотел обидеть Свена, но не мог держать обиду в себе. Решить все честно.

За бортом плещутся глубокие морские воды. В черной тьме скрываются людские страсти. Ненависть. Зависть. Жестокость. Любовь. Однажды волны выплеснут все на берег. Запылает земля огнем войны. Из капели рождается океан. Чьи ладони вычерпают его до дна?

— Ну, хорошо, Колин, если ты решил стать капитаном, то ведь это не последнее судно, которое мы взяли. Будут еще. Так что, возьмешь. Будешь капитаном. Только здесь есть еще один момент, старпом.

Не в правилах капитана было лишать человека выбора. Если Колин реши уйти, он признает его решение. Будет жалеть, что старый товарищ ушел, но возражать не станет. Он не в праве решать за других.

— Какой? — Насторожился Колин. Свен считает, что отдать корабль в его руки— пустая затея. Груз этих мыслей лег на плечи Колина. Он склонил голову.

— Я просто хотел, что бы ты и Брин, вы всегда были рядом со мной. Мне так спокойнее. Поэтому я и не предложил другой корабль тебе.

Свен отложил трубку, которую до того крутил в руках. Не просто объяснить свои мысли и чувства. Объяснить, что бы тебя поняли. Но не смог сдержаться. Он был лишен честолюбия и не любил чрезмерно честолюбивых людей.

— О штурманском кресле мечтаешь? Закажем тебе лучшее. Установим на шканцах. Лучшее в этих морях. — Свен рассмеялся. — Хочешь, можешь мое занять, хоть сейчас.

— Капитан, оно твое по праву. Мы сами усадили тебя в него. — Колин помрачнел. Неужели Свеен мог подумать, что он хочет занять его место. Будь проклято это штурманское кресло. Он не изменит своему капитану. — Будь проклят тот, кто захочет сесть на твое место. Что б ему переломать все мачты!

— Не горячись, Колин. Я знаю, никто из вас не пришлет мне "черную метку". Я хотел сказать, власть на корабле для меня не главное. Ты прости. — Свен на минуту закрыл глаза, собираясь с мыслями. — Я знаю тебя много лет. Мы с тобой, как братья. Даже, может быть, больше. Ты мой брат. Вот я и хотел, что бы ты был рядом со мной, а не на другом корабле. Для меня "Скиталец" — это все. Это — мой дом. Это — мое сердце. Я не вечен. Кто знает, может, меня убьют в очередном бою. И мне бы не хотелось оставлять корабль в чужих руках. Будет лучше, если он достанется тебе, Колин. Я бы хотел... хотел, старпом, умереть на твоих руках. Что б ты, если такое произойдет, завернул меня в белую ткань, привязал к ногам груз и отправил в последний путь, в последнее плаванье.

Спокойные слова Свена потрясли Колина. Мысль о том, что капитана не будет не помещались в его голове. Он мог допустить, что не будет моря, земли. Но нет капитана? Святотатство. Тело без души. "Скиталец" без Свена — ничто, мертвая щепка. Он хотел уйти на другой корабль? Предать? Отречься от своего бога. Это было равносильно тому, что он отказался от веры своих отцов. Ради тщеславия. Хотелось вскочить и убежать, остаться наедине со своим позором.

— Свен, я бы то же хотел, если случись, умереть на твоих руках. Что бы ты закрыл мои глаза, как брат. У меня никого больше нет, Свен. Но давай, поживем подольше. — Колин просил, заклинал Свена, пожить подольше.

Это была молитва раскаявшегося грешника. Да простятся грехи наши, большие и малые, знамые и незнамые, вольные и невольные. Два брата сидели рядом.

— Колин, я, вообще-то, не против, пожить по дольше. А ты? — Свен улыбался.

— То же, не против. — молодой задор в голосе.

Свен встал, обошел стол. Подошел к своему помощнику. Колин то же поднялся на ноги. Капитан положил руки на плечи старпома.

— Мы с тобой братья,— произнес он, как клятву, как священное заклинание.

И ни стукнулись лбами в знак того, что они братья. Сизый туман трубочного дыма рассеялся. Пол каюты легко качнулся под ногами. Юность, заглянувшая сюда на несколько минут, стояла качая головой. Она припомнила вой шторма, волну, что накрыла с головой. Холодный звон стали и струйку крови, что течет из раны на груди. Синее небо и паруса над головой. Кокон белого холста, плеск воды за бортом, как колокол утраты. Через отдернутые шторы в вышине кто-то смотрит на землю. То ли роса, то ли слеза с неба.

Колин пошел к выходу. Задержался. Обернулся.

— Свен, а могу я спросить тебя, как брат брата? — Старпом смутился.

— Спрашивай. — Что еще придумал старпом.

— Я хотел спросить тебя об этом парнишке, о юнге. — Старпом замер, ожидая ответа.

— А что? Он плохо справляется со своими обязанностями? — Не досмотрел чего-то. Надо будет подсказать мальчишке.

— Нет. Он нормально работает, как все. Даже лучше. Мы тут с боцманом как-то заметили, что он очень похож на тебя. Такая же походка. Улыбается, как ты. Точь в точь, как ты, только помоложе. Вот и подумали, может это твой мальчишка. — Колин, словно извиняясь, склонил голову.

— Колин, с чего ты взял, мой мальчишка? Он, что приплыл за мной сюда из Англии. Не придумывай. Это игра природы. Мало ли кто на кого похож. Да и показалось вам это. — Капитан пожал плечами. Безумное предположение.

— Ну, если так, — сказал старпом, — может быть.

Колина ответ Свена не убедил. Не верить другу у него не было оснований. Но парень похож. Ой, как похож. Старпом ушел, унося с собой сомнения.

Капитан сел за стол. Потер лоб ладонью и тихо сказал:

— Нет. Нет, этого не может быть. Не может. Если боги были так не справедливы ко мне. Если со мной они сыграли такую шутку. Но с ним-то ... С ним-то, за что? Если я узнаю, что это так, я заберусь к вам на небо и устрою вам такой ад в вашем раю, какого вы еще не видели. Уж, поверьте, я устрою вам ад — и капитан со всей силы стукнул кулаком по столу.

Свен встал. Нервно ходил по каюте. Успокоился, боцман вместе со старпомом все выдумали. Не чем заняться больше. В полдень он, как обычно, вышел на квартердек. Открыл нактоуз, по компасу определить направление. Колин работал с секстантом. Надо определиться с дальнейшим курсом. Квартермейстер выбрал лаглинь. Считает, сколько узлов прошли через его руки. Колин работает с секстантом. Свен ждет, когда старпом рассчитает линии положения, определит счислимое место. Обычные заботы отвлекают от дурных мыслей.

Данька топает по палубе. Идет к вахтенным правого борта на шкафут. Здесь Сол и Сайрус. Вахта отвечает за грот-мачту и бизань мачту. Даня старательно твердит "иностранный язык". Каждый матрос обязан знать эти слова. Заучи тут, попробуй, — ворчит про себя, — одних ручных талей больше двухсот. Каждая под своим названием. Название рей и палуб. Квартердек, опердек, орлопдек — в названиях палуб запутаешься. Но учить надо. И ходит Данька и зубрит. В школе двойку поставят. Тут круче — боцман может линьком науку объяснить. Данька хочет стать марсовым, бегать вверху по реям. Элита среди матросов. Для этого постараться надо. Спрашивать у Сола, себе дороже. Засмеет. Лучше подойти к Сайрусу.

— Сайрус, выручи, скажи где найти лиселя?

— Чего? — Сайрус растерялся.

— Где они у нас находятся, лиселя? — Поглядеть бы, что это за штука.

— Мы их не ставили. Они с боку от основного паруса. — Сайрус качает головой и смеется. — Дополнительно на грот и фок мачтах.

— А еще мне найти фор-стаксель и кливер.

— Салага. — Сайрус готов упасть от смеха. — На бушприте.

— Я так и думал, — Даня принял самый невозмутимый вид. — Сейчас схожу. Проверю.

Матрос не выдержал. Смеялся и еле выговаривал:

— На бак пройди, не заблудись.

Сейчас вся команда будет ржать. То же морские волки. — Ворчит Данька. — Парни с бака. Вам красное место на шкафуте. На шканцы таких не пускают.

Он ищет крутую морскую брань. Ковыряется в своем мозгу.

Был бы морским псом, маяком, а то пришел с другого корабля. — Тотчас одернул себя. Напрасно придумал такие слова. Обидел друга в мыслях. Не виноват он, что на других кораблях скверно. Вот и пришел. Дэн шел на бак опустив голову. Было стыдно.

Парни заняты делами, а он слоняется будто шкерт. Прислуга для всех, бичкамер. Придумывал обидные слова для себя. Бездельников на корабле презирали. Шпыняли почем зря. И дезертиров то же. Летучие рыбки, бичкамеры. В его мире бичи не были в почете. Вскоре капитан занял его тренировками, бранить себя было некогда.

Пару дней они бесцельно болтались на воде. Ласковое море. Действительно круиз, — говорил себе Данька. — Мама может не беспокоиться. Босые ноги Даньки шлепали по горячим доскам. Он сбросил рубашку, в его городе пляжный сезон давно закончился. Но не на Карибах. Спокойные будни. Команда была уверена, капитан приведет их к хорошей добыче. Они не рвались в бой, не требовали крови. Каждый знал, как бы не упали игральные кости судьбы, они не будут бедствовать. Они выполняли обычную работу. Так в море выходит рыбацкая шхуна. Все хотят хорошего улова, но если рыба не идет — это не смертельно. Будут еще хорошие деньки. Путина еще не началась. Даня бродил по палубе, пользуясь свободной минуткой. Капитан, как про себя это называл Дэн, разрисовывал контурные карты. Свен сидел над картами, пытаясь представить, где пойдут купцы. В мире Даньки были иные возможности. Локаторы и спутниковая система слежения подсказала бы, где искать купеческие караваны. Для кого-то подошел другой способ. Экстрасенс водил бы маятником над картой в надежде найти купеческие суда по колебаниям древнего приспособления. Капитан вглядывался в рисунок карты в ожидании озарения. Историки расскажут о гениальных планах битв, выигранных на суше и на море, о тонком расчете мудрых командиров. Все верят, что так и было. Но правда в том, что озарение приходит иногда только в ходе сражения. Тонкий расчет — вымысел для безусых офицеров. Мгновенная искра вдохновения. Так к поэту приходит его муза. Пламя вспыхивает и ведет, но лишь единицы кресалом терпения и опыта разжигают пламя. Даня, тебе бы поучится у капитана, а не слоняться без дела. Вдруг пригодится. Оседлать вдохновение — наука побеждать. Сол топает босиком, скинув рубаху. Жарко. От безделья прицепился к Дэну:

— Юнге не терпится броситься на испанцев? — Скорчил страшную рожу. Сейчас бросится испанец на беззащитного юнгу. Данька чуть не рассмеялся.

— Перетерплю, Сол.

— Причина в тебе, Дэн. Эти хитрые бестии чуют, что на "Скитальце" появился молодой лев, лютый до схватки. Прячутся. — Сол ухмыляется, забавляясь тем, как подцепил юнгу. Сол не испытывал к парню вражды. Скорее наоборот. У него такой характер. Попадись кто другой, он и ему придумал, что сказать. Дэн самый молодой, как тут пройти мимо.

— Лев может пока точить когти, острить шпагу. Реки испанской крови прольются. Скоро шпага Дэна утолит свою жажду.

— А ты свою шпагу держишь наготове? — Смейся коль хочешь.

— Нет. Она отдыхает и ждет часа. — Ответ опытного, закаленного в боях воина.

— Если испанцы не появятся, что делать? — Любой разумный человек постарается обойти опасность. Не ходить по темным закоулкам. Он, помнится, то же пытался во дворе обойти Серегу. Сбежать было не куда. В море другое дело. Все дороги открыты.

— Появятся. Капитан чувствует их. Не появятся, то же не беда.

— Не будет добычи, что делать на берегу?

— Свен не оставит нас в беде. Такое может случиться, и у него есть для нас деньги. Голодными не останемся. На черный день у него отложено.

Здорово, Свен — местный пахан. Общаг держит. Как он раньше не догадался. Воровские законы родились не вчера. Они веками создавались. Законы государства пишут на бумаге, или на глиняных табличках. Как у царя Хамураппи. Понятия— законы, вписанные в сердца ворья. Держатся веками.

— Я не знаю лучшего корабля, чем "Скиталец" и не только потому, что на других кораблях такого нет. И удача капитана здесь не причем, — продолжал Сол. — Я ходил на других судах и с другими капитанами. Наш никого не ударит. Иногда думаю, лучше бы кулаком в челюсть. Поболит — пройдет. Свен одним взглядом душу вывернет. Это страшнее кулака и реи. Нет большего позора в наших морях, если Свен матроса на берег отправит. Такого даже самый отъявленный из капитанов не захочет взять. Мы за Свеном, как за каменной стеной. Начудим на берегу — заступится. Нам то же достается, не без того. Поэтому каждый из нас за капитана любому глотку порвет. Черту рога поотшибаем. Ты в хорошие руки попал, юнга. Здесь моя душа.

— На других кораблях, какие порядки?— спросил Данька.

Сол криво усмехнулся, сплюнул.

— Юнга, подрасти немного. Детям об этом рано знать. — Сол пошел дальше, потеряв интерес к разговору. Засунул руки в карманы, всем видом показывая, что обсуждать с юнцами эту тему не будет.

Дэн понимал, в жизни есть моменты, которые не хочется вспоминать, тем более вытаскивать на яркий солнечный свет такого дня, как сегодня.

Попутный пассат оставляет много времени для отдыха. Матросы пользуются этим. Данька втянулся в ритм жизни на корабле. Вахта у парней четыре часа. Восемь склянок. Откачать помпой воду из трюма, следить за парусом, уборка. Слова эти не передают и малой доли тягот морской жизни. Работа требует напряжения всех мышц. Отупляющие вахты, теснота кубрика, однообразная еда. Многие в моменты отдыха заняты ручной работой. Ловкие руки у матроса. Умеют вязать такие узлы, хоть среди ночи разбуди. Кто-то строгает деревяшки. Брайан занят своими досками. Конопатят корпус. В восемь вечера все заняты обтяжкой парусов в тугую, проверкой узлов. Марсовые на самом верху. Это их вотчина. Сайрус обещал сплести коврик из каната. Такой можно на выставку. Что так привязывает Даньку к морю, к "Скитальцу"? Может за все это сразу, за усталость. За боль в мышцах.

У природы нет плохой погоды, всякая погода — благодать. Не скажите. Дома возле кружки горячего чая и плохая погода за окном не в счет, задерни шторы и забудь. Не то в открытом море. Данька помнил, что в его стране неожиданно приходила зима. Нежданное природное явление. Впрочем, в его мире все было нежданным — негаданным. День, ночь, законы в Думе — не ждали, стихийное бедствие. Форс— мажор. Ни кто не в ответе. Вот так неожиданно налетел ветер и в этом мире. Поднялись волны. Тучи. И матросы бросились сворачивать паруса. Внизу вода уже кипела. Кидалась на корабль в ярости. "Скиталец" то поднимался на волну, то падал вниз. Вновь поднимался и падал. Сверкали молнии. Данька понял, тот первый шторм, в котором он побывал, ни о чем. Вот настоящий шторм. Весь ужас. Они боролись со стихией, боролись с волнами. Мокрые с головы до ног. Тьма и холод. В южных морях можно промерзнуть и подхватить ангину. Парни бросились убирать паруса. Он не мог остаться в стороне. Полез по вантам на мачту, выше. Расстояние между выблёнками сантиметров сорок. Руки цепляются за одну, за другую. Лезет мимо марса по путенс-вантам. Настоящий матрос не полезет через марс. Волны ревут. Мачту качает, но он не смотрит вниз. Губы, как заклинание, шепчут: фалы, гардени, гитовы. Не перепутать. Они лезут во имя своей жизни. Вот грот-стеньга. Наконец под ногами грот-брам-рея. Где эти грот-брам-гитовы? Подобрать шкаторины. Снасти перепутались. Надо рубить. Воет в ушах ветер. Бьет в грудь. Думать о страшной пропастью под ногами некогда.

Стоявший над бездной Сеятель-Жнец улыбается. Держись, мальчик. Планеты падают во вселенной и вы с ними. Нет страха. Нет головокружения.

Корабль накренился, мачта летит над волной. Свен удержал "Скитальца". Он не подведет парней, как они не подведут его. А Дане вспомнить бы добрые слова мамы:

— Даня, шарфик плотнее завяжи, не забудь перчатки.

— Мама, мне некогда.

Можно вниз. На палубу. Волны накатывают, в воздухе брызги и водяная пыль. До отдыха вечность. Трясутся ноги, но нельзя сдаваться. И не было минутки, что бы передохнуть. Данька работал вместе с другими парнями. Они выстоят. Рядом друзья, они не подведут. И они победили. Волны ослабли. Потом вовсе стихли. И вновь на небе солнце. Рядом спокойная гладь воды. В шторм они потеряли второй корабль. Шторм разметал их. Но они встретятся. Встретятся в порту, когда вернутся из похода.

Еще день приводили в порядок корабль. Чинили паруса. Искатель ветра вышел победителем из бури. Дэн с трудом держал "морские ноги" от усталости. Не только стоять, а бегать по палубе. Он торопился на бак, где спуск в камбуз.

— Тебя поцеловала в детстве святая Кэрн, мальчик, — проговорил вслед ему боцман. — Ты станешь янмаатом. Настоящим океанским матросом.

— Филипп, — кричит Дэн коку, — обед капитану!

Жизнь возвращалась в свое русло. Бьют склянки, ребята заступают на вахту. Дерек лезет в "воронье гнездо" следить за морем. Хочется подремать, но не положено. Вахтенный уснувший во время дежурства пропащий человек. Спишут на берег. На иных судах наказание другое. Плетью посекут или под килем протащат. Лучше под килем, чем списание со "Скитальца", так думают все матросы. Дерек не исключение.

Ищущий ветра скользит по волнам. Дерек морщится от солнца, протирает глаза. Может почудилось от усталости? Нет, корабль. Дерек кричит и машет рукой. Купеческий корабль. Данька вышел на палубу, выплеснуть грязную воду из ведра, задержался на палубе, смотрел, как они догоняют испанского купца. Того, видимо, хорошо потрепал шторм и, он не мог быстро уйти от "Скитальца". Даньке этот бой не был так интересен. Он ушел в каюту поджидать капитана. Готовить все к его возвращению. Маме он расскажет, как отсиживался в сундуке. Можно и про шторм рассказать. Примерно так, погода испортилась. Дождь стал накрапывать. Позже и вовсе полил. Без зонта не выйти, вмиг промокнешь. Мы с капитаном дням возле камина сидели, скучище. Это так же близко к правде, как он возле милого сердцу сундука. Где-то отгремел бой. Все стихло. Дверь каюты раскрылась. Вошел капитан. Улыбается. Удачный бой. Свен снял рубашку. Скомкал ее. По обыкновению, бросил ее в угол. Данька передоложил:

— Капитан, умываться?— Стоял возле таза и держал кувшин с водой. Образцовый юнга.

— Полей воду, юнга, — Свен протянул руки. Он словно вернулся с прогулки. Ни тени усталости. Не было убитых испанцев, не было смертельной опасности. Дэн думал, а смог бы я так держаться, смог бы сохранять спокойствие. Тысяча морских чертей! Хотел бы я быть таким.

Капитан умылся, надел чистую рубашку и развалился в кресле. Дэн недавно убрался в каюте. Протер стол, свернул карты, обтер чернильницу. Коробку с табаком и трубкой передвинул на угол стола. Освежил влажной тряпкой обивку дивана. Воссел на стул и любовался деянием рук своих.

— Что, Дэн, пообедаем или фехтование? — Небрежный вопрос светского джентльмена. Не много небрежный. Шутит или издевается? Ноги у Дэна гудят.

Данька только рассмеялся:

— Я смотрю, капитан, фехтовать после боя у нас становится хорошей традицией. Моя шпага умирает от суки. Сыграем музыку клинка.

— Я не против традиций,— ответил капитан. — И не имею ничего против хорошей музыки.

В этот момент дверь каюты открылась, и что-то влетело в нее. На полу лежал испанский парнишка, лет пятнадцати. Перепуганный. Взъерошенный мальчишка. Он полулежал, полусидел. Рваная грязная одежонка. Следом вошел Колин. Старпом высился над мальчишкой неумолимой судьбой. Великан готовый раздавить мелкую букашку. Не удивительно, что испанец в ужасе. Данька внутренним чутьем понимал, что Колин не злобный рок. Он не жесток. Но напугает любого до смерти любого. Дэн знал, Колин — гроза, которая пройдет мимо, молнии уйдут в землю. Откуда это знать пленнику.

— Что это, Колин?— Спросил капитан, поморщившись. Потревожил по пустякам.

— Когда мы осматривали корабль, в трюме нашли маленькую мышку. Там спрятался. Думал, что мы его не найдем. Забился в угол. Сидел за тюками.

Молодец, пацан, — подумал Дэн, — любой бы ветошью прикинулся. Желторотый, тебе не в грузовой трюм бежать надо за грот-мачтой. Водяной трюм на баке. Между бочками и верхом почти метр, забиться подальше и не сыщут. Ты бы пролез. За водой не сразу полезут. Дэн рассуждал так, решая куда мог спрятаться мальчишка. Сам бы принял бой. Пусть последний.

— Ясно, — в голосе капитана звучал презрительный вопрос, зачем приволок сюда мышь. Перед обедом. Аппетит только портить.

— Я решил спросить у тебя, капитан. Что с ним делать? Перерезать глотку? Или просто выбросить за борт? Пусть акулы разбираются.

— Думаю, Колин, проще выбросить его за борт к акулам, — во взгляде Свена холод — мог бы и сам решить. Море решит за нас.

Парнишка, там с пола, что-то бормотал. Данька различил:

— Пощадите. Пощадите, — испанец смотрел то на старпома, то на капитана. Он так трясся, что слышно, как стучат зубы. Ужас и мольба в голосе. Пополз подальше от старпома. Пацан вцепился в ножку стула, как в последнее спасение, надеясь, что никто не оторвет его от спасительного пристанища. Капитан передумал:

— Вот что, Колин, забирай его. Запри в трюме. Придем на Тортугу, выведем на площадь. Привяжем к столбу, обложим хворостом и подожжем. То-то для всех будет праздник. Именно так поступает святая инквизиция. Милосердная, бескровная казнь. Как думаешь, старпом, устроим праздник?

Свену не хотелось сейчас заниматься этим мальчишкой. Испания и инквизиция были для него понятиями одного порядка. Мысль о костре была абсурдной. На Тортуге такое не возможно. Сказал так, что бы от него отстали.

— Как скажешь, капитан. Праздник, так праздник, — Колин и не думал возражать капитану. Он знал его лучше других: это не решение, а всплеск мелкого недовольства.

Колин подошел к пленнику.

— Вставай, — сказал резко, протянул к парню руку.

Но парень не хотел. Он еще крепче вцепился в ножку стула. Свен приказал:

— Отскреби его от пола, и в трюм.

Старпом сильной рукой поднял пленника. Тот слабо сопротивлялся, но силы были не равные. Парнишка только слабо бормотал: нет, нет. Но старпом вывел его на палубу. Данька стоял и смотрел на своего капитана.

— Капитан, вы же не посмеете. Вы не сожжете этого парня.

— Почему? Сожгу. Они же так поступают, — Свен был упрям. Иногда вопреки здравому смыслу. Он ни разу не поднимал на "Скитальце" красного флага. Красный флаг на судне пиратов предвещал смерть всем. По установившейся традиции череп с костями говорил: отдайте груз и ступайте. Артиллерийские перестрелки велись с одной целью, пираты били по парусам противника, что бы остановить. Купцы, вооруженные слабее, дюжина или две пушек, лишь отгоняли преследователей. И крови испанского мальчишки он не жаждал. Упрямство говорило за него. Тюдорам не дарят, Свену не перечат.

— Но вы не такой, капитан, вы этого не сделаете. — Дэн то же был упрям. Он не позволит капитану.

— Замолчи, юнга. — Подсознание Свена требовало тяжелого признания: смотри, юнга, твой капитан обычный злодей. Я не идеал с картинки. — Я — пират. И не умею дарить жизнь.

— Я не буду молчать, капитан. Вы не тронете его. — Попадись под руку Черная Борода, Данька и его бы оттаскал за бороду, а там будь, что будет.

— Ты что, Дэн, не понимаешь! Если ты попадешь им в руки, они повесят тебя на рее. Будут радоваться. И этот парнишка будет радоваться вместе со всеми. Аплодировать, смотреть, как ты там дергаешься под реей. Никакой пощады. Другой? Я другой? Я — пират. Я — обыкновенный пират. Я убийца и негодяй, Дэн. Я просто убийца. У пирата каменное сердце. Запомни, Дэн, у пирата каменное сердце. И я сожгу этого парня на площади, — раздражение переросло гнев.

— Нет, капитан. Вы этого не сделаете, — твердил упрямо Данька. Он сам не замечал, что упрямство глубоко сидит в нем. Отступать он не собирался.

— Замолчи, юнга. Убирайся вон, что б я тебя не слышал. Вон, я сказал. И оставь меня с моими демонами наедине. — Во взгляде капитана было что-то, что заставило юнгу подчиниться.

Данька вышел, а капитан остался наедине со своими демонами. Он думал о своем друге, которого не сумел спасти. Тот то же был испанцем. Но его сожгли на костре такие же испанцы. И мысленным взором капитан видел пламя, лицо своего друга. Слышал его крики. Последний крик. Его друга сожгли! Разве он может это простить! Нет, никому он этого не простит. Не простит прежде всего самому себе, что не спас друга. Не успел. Вновь и вновь туман наплывал на его разум. Он шел сквозь коричневый, цвета запекшейся крови, кошмар. Свен встал, подошел к окну. Он искал успокоения в ровной глади моря. И скоро капитан сумел одолеть своих демонов. Он передумал. Друг достоин иной памяти. Он все еще злился на юнгу. Как тот посмел возражать ему, своему капитану. Как посмел! На самом деле, капитан сердился вовсе не на юнгу, на себя. Злился на себя, непогрешимого капитана Свена.

На шканцах Дэн остановился возле скамейки. Тут частенько присаживались боцман или старпом выкурить трубочку крепкого табака. Матросы днем курили на баке. Там специально стоял обрез с водой для окурков. С огнем на кораблях обращались осторожно. Не ровен час, загорятся доски. На юте и баке крюйт-камеры с порохом. Сейчас кругом было пусто. Дэн сел. Припомнил: а иногда плоское спокойное холодное зеркало моего отчаяния. Чаять? Надеяться. Он не сдастся, уж точно. И как учил Фридрих Ницше, найдет энергию, необходимую для того, чтобы посмотреть реальности в глаза, чтобы "вывести из самого глубокого отчаяния самую непобедимую надежду". Данька поднялся. Душа обретала новую силу.


Часть 9


Но путь обретения веры долог. И надежда робко прячется в закоулках сознания. После разговора с капитаном, Данька вновь вернулся к мысли: а кто же они его нынешние друзья? Обыкновенные убийцы? Бандиты, негодяи? Или это не так?

Нега теплого моря и жар золотистого шара, висящего в поднебесье не слишком располагающая е само копанию обстановка. К тому больше склонны люди северных широт. Да что б раздолье океанское было кругом. Степь широкая. Данька принес эту никчемную привычку из мира иного. Как горькое лекарство от трудностей морской жизни. Ему б о чем другом думать.

Желторотый пират ковыряет в душе палкой-копалкой с наслаждением. Может все иначе? Все по-другому? Кто они и кто он? Он, кто рядом с этими людьми.

Не жди меня мама, хорошего сына.

Я больше не тот, что был вчера.

Меня засосала опасная трясина,

Кондуктор, нажми на тормоза.

Я к маменьке родной

С прощальным приветом

Кондуктор, нажми на тормоза.

И чего вы никак не уйметесь, — думает кондуктор. Сеятель-Жнец не понимает. Подарили вам мораль, совесть. Воистину, научи дурака богу молиться, он и лоб разобьет.

На все это моно смотреть по-разному. Например, так. Эти матросы — обыкновенные бандиты. А их капитан — пахан. Вор в законе. Сформировал преступную группу, ОПГ "Скиталец". Ходит и грабит. Он, Данька, пособник бандитов, соучастник преступлений. Можно посмотреть с другой стороны. Эти ребята борются с алчной Испанией, что бы она не захватила здешние земли. Тогда они — освободители, революционеры. Свен что-то наподобие вождя обездоленных. Зорро. Тогда и он, Данька, борется за свободу. Участник освободительного движения. Так можно смотреть на это. Дело в точке отсчета, о которой он говорил Максу. Стакан на половину пуст. Стакан на половину полон. Все зависит от вкуса. Только ничего он не знает об этих ребятах, об их прошлой жизни. Может, там истоки всего. Эти парни другие? Он чувствовал, что в них нет жестокости, озлобления. Нет особой алчности. Они обычные и на них вполне можно положиться. Можно, конечно, когда придут в порт, сойти на берег. Сбежать, уйти. Спрятаться в кустах. Он не при чем, он чистенький, беленький. Местами, пушистый. Да, белый и пушистый. И не имеет отношения к пиратам. Можно, отсидеться. Только так он не сделает. Он до конца будет с ними. Он до конца будет на "Скитальце" со своим капитаном. И ничто не отнимет у него этого. Он будет их другом, их братом. Он подумал еще о Максиме. Может плохо, что он не рассказал Максу о своей второй жизни. Тем самым он предает их дружбу. С другом надо быть честным до конца. И пусть Максим его осудит. Как бы тяжело потом ему, Даньке, не было. Может, друг скажет ему: убирайся. Я не хочу иметь с тобой дела. Зато он, Данька, останется честным по отношению к другу. Скажет ему всю правду. Будь, что будет. О пленнике Дэн не забыл. Он дал себе клятву, спасет парня. Но решать будет, когда подойдет время. Дэн верил своему капитану. Если бывают волки в овечьей шкуре, отчего не быть овцам в шкуре волка?

Дэн требовал действий. Даня не мог решиться. Придет время, чуть позже.... И такой день пришел. Они сидели в комнате Максима. Рыбки, плавающие в аквариуме, грелись в лучах электрической лампы. Мечтали о теплых морях. Не громкая музыка из динамиков. Виртуозная игра на испанской гитаре. Даня сдался, уступил юнге Дэну. Максим вертел в руке ручку. Разглядывал ее. Данька выдохнул воздух.

— Слушай, Макс, ты меня прости. Мне очень стыдно, конечно. Я.... Я не поделился с тобой одной тайной. — Теперь дороги назад не было. Даня, вперед!

— Какой тайной? — Оживился Макс. — Ты что, влюбился? Влюбился!! В кого? В Надьку?

— Да не влюбился я ни в кого, — у кого что болит, тот о том и говорит. Светлые очи, девичьи косы. — Телячьи нежности. Это не для меня.

У пирата каменное сердце, так говорил капитан. Ни одна смазливая девчонка не доберется до сердца Дэна. Мало их в младших классах за косы драли. Все равно пристают к парням. Житья от них нет. И за борт ее бросает в набежавшую волну. Настоящий мужской поступок. А куда их еще, баб-то?

— Как не влюбился, если тайна? Я в пятом классе то же влюбился. Она была такая, — Макс пытался вспомнить красавицу. Вспомнить не мог. И ладно. Любовь она прилетает и улетает. У любви, как у пташки крылья, в этом истина. — Никому, даже родителям, ничего не рассказывал. Такое чувство требует выхода. Давай, в кого ты влюбился, говори!

Не знаю, что до любви, требует ли это чувство выхода, широкого обсуждения в кругах близких к страдальцу, но любопытство Макса маялось в своей неудовлетворенности.

Макс был готов страдать от неразделенной любви вместе с другом. Страданья очищают душу. Друг уйдет, а с ним и страдание. Страдания хорошо заедать большой порцией мороженого. Верный рецепт.

Макс, до чего ж ты наивный, о твоей любви не знал только слепой. Ты вздыхал и грустил. Сопел носом при виде объекта своих воздыханий. Тебе не было дела ни до кого. Не удивительно, что ты до сих пор веришь, что это тайна.

— Ну, — начал Даня, — может, влюбился. Только я влюбился в море.

Кажется, Даня топчется на месте. Дэн, влепи ему леща. Или как у вас, истинных мореходов, влепи касатку.

— Даешь. Влюбился в море, — Максим рассмеялся. — Ты этого моря и не видел ни разу. И влюбился?

— Это ты так думаешь, Максим, что я не видел моря. Я видел море. Я каждый день его вижу.

В живом воображении Дани плыли волны. И паруса качались, прикрывая солнце. Песчаный пляж, на который они с капитаном выбегали после купания. Плавник акулы вдалеке.

— В мечтах? — Поинтересовался Максим. Тут не до смеха, любовь на расстоянии, не разделенная любовь. Катастрофа. Надо спасать друга.

— Нет. Я не знаю, как это получилось. — Данька замялся.

Кто может сказать, как приходит любовь. Хорошо Дане, рядом с тобой опытный друг. Разберемся.

— Ты тогда уезжал в отпуск. Мне то же очень хотелось на море. Я вечером лег спать, а проснулся на берегу Карибского моря. Вода дол горизонта, чайки. Рядом город. Я и пошел туда. Любопытно же. Люди там одеты не так, как у нас. Старинная одежда. У некоторых мужчин на боку шпага. Я решил посмотреть порт. Иду. Впереди дядька. Я к нему, что б он показал, где порт. — Данька выдавливал из себя слова. — Пришли мы на корабль, а он, мужик, оказался капитаном этого корабля. Парусный корабль. Не поверишь, там кругом парусники. Свен, это капитан, так его зовут. Он капитан "Скитальца". Корабль принадлежит пиратам.

Макс одобрительно качает головой. Это тебе не на атомной подводной лодке по океану шарить. Плывешь, в иллюминатор поглядываешь. Капитан Немо. На паруснике с пиратами прикольно. Флинт и одноногий Сильвер. Попугай орет: пиастры! Данька на обычном корабле? Прочистите мозги. Барон Мюнхгаузен прибывает самолетом авиакомпании "Аэрофлот". Служащий гидрометцентра. За разгон облаков в прогнозах отвечает. А ядро, на котором летал, в металлолом стащили. Бомжи, на пиво не хватило. Не сидеть мне на этом месте, с Черной бородой по электронной почте переписывается, с капитаном Дрейком в таверне по вечерам кружку другую грога не прочь пропустить.

— Во, даешь. Но хорошо врешь. Давай, ври дальше, — просил Максим. Ему всегда нравились фантазии друга. Интересное, новое. Сам такое не выдумаешь.

— Не вру я. Я правду говорю. — Как доказать, заставить других поверить во что ты сам не верил. Видел, а не хотел верить.

— Все равно, давай свою правду, начало у правды интересное. Стоит послушать. Сейчас узнаем, Черная борода — вожатый в приморском детском лагере. Директор на него жалобу написал. Грабит столовую. У детей яблоки ворует. А он, как следствие покажет, хотел детям праздник Нептуна устроить. Пираты — из драмкружка.

Данька только махнул рукой. Покаянная исповедь продолжалась.

— Когда мы пришли на корабль.... Нужно сказать по совести, вначале я здорово опозорился. До сих пор стыдно. Не буду вспоминать. Не проси. Капитан все же взял меня юнгой. Я теперь там с ребятами, с другими парнями юнгой работаю. Я еще капитану обед приношу с камбуза. В каюте порядок поддерживаю. И по кораблю, конечно, работать приходится. На мачту иногда залезть, что бы свернуть или развернуть паруса. Это не просто. Первый раз я чуть было оттуда, сверху, не упал. Корабль и мачта качается, а ты там, на верху. На высоте пятиэтажного дома. Страшновато. И страховки ни какой. Это тебе не в цирке. Но ничего, сейчас у меня получается. Капитан обещал сделать из меня настоящего матроса. У нас постоянные тренировки. На шпагах учимся сражаться, стрелять из пистолетов. Да много чему учусь.

— Здорово. Ты, Даня, не волнуйся. Ты не волнуйся, Даня, — говорил излишне спокойно Макс, — Сейчас приедут добрые дяденьки, тетеньки в белых халатах. Они помогут тебе. У нас не такое могут вылечить. Медицина, слава богу, у нас хорошая.

— Ты не веришь мне? Не хочешь, не слушай. — Как объяснить тому, кто не хочет слышать.

— Я тебе верю. Верю. Это я так. Давай, рассказывай. — Макс здраво решил, что со скорой помощью можно повременить. Таскай ему в палату потом яблоки с апельсинами, что б послушать, что было дальше. Расскажет, с почестями, с сиреной и мигалкой, отвезут.

— Что тебе рассказать? Мы — пираты. — Тут Даньку осенило. Шарахну Фому неверующего иностранным языком. — Могу о рангоуте рассказать. Впереди на носу корабля бушприт. Там стаксель и кливер. Паруса такие. Дальше, если идти с бака к юту, фок-мачта, потом грот— мачта и бизань. Мачта внизу, выше — стеньги. Я по реям бегал. Хочу стать марсовым. За верхние паруса отвечать.

— Тарабарщину несешь. Что-то знакомое. Кливер — это штанины брюк клеш?

— Не веришь, дело твое. Мы вышли в море. Догнали испанский корабль, захватили его. Парни на абордаж пошли. Я стою на нашей палубе, смотрю. Юнгу в бой не берут. Звон шпаг, крики. Кровь кругом. Тела падают. Страх один из испанских солдат прямо в двух шагах от меня. Я перепугался. Стою, с места сдвинуться не могу. Ребята закончили, перебили всех. Потом трупы за борт выкинули. Хлорку они с собой не возят. Палубу горячим уксусом поливают. Микробов уничтожают, запах крови устраняют. Освежители воздуха не используют. Может так дешевле. Меня будто парализовало. Стою, сдвинуться не могу. Капитан подходит, на нем кровь. Рука в крови. Давай меня тормошить. Умываться ему надо. Польешь воду на руки.

— Кровавая рука дотянулась до тебя, вцепилась. Жуть!— Вполне в духе Дани. Сейчас отрубленные головы в сундуках с золотом. Флинт стоит за штурвалом, на плече попугай. Кричит: тысяча чертей вам в глотку.

— Сам ты кровавая рука. Это капитан Свен, — Данька обижается. — Ты мне совсем не веришь?

— Ну, верю. Дальше, что было, — заслушаешься Данькиными байками. Всякий раз что-то новое. Выдумщик.

— Пошли в каюту. Капитан умылся. Через два дня вернулись в наш порт на Тортугу. Капитан разделил добычу, выдал всем долю. Зарплата по-ихнему. Часть добычи и мне выдал. — Данька достал несколько золотых монет и драгоценных камней, положил их на стол перед другом.

— О! Это что? — Макс не верил своим глазам. Брал, рассматривал. Верил и не верил в рассказ Даньки. Должно быть другое объяснение. Мать из музея принесла, на время. Ремонт какой там, соседи сверху затопили.

— Я тебе объясняю, добыча. Моя часть. Положено нам пиратам. Дурья башка, там по банковским карточкам не распихивают. Сам слышал, как пацаны по палубе топали. В кассу бежали. Мне капитан принес. Первая зарплата.

Рыбки в аквариуме засуетились. Некоторые видели себя уже золотыми. Напевали: оставайся, Даня, с нами, будешь нашим королем.

— Ну, Дань, оказывается, не плохо зарабатывают пираты. Доходный бизнес. А у вас там как, платят регулярно? Премии? От выработки дают? Сколько кораблей окучили, столько и получи? Аванс? Расчет?

— Откуда я знаю. Я первый раз был в походе.

— Узнай в отделе кадров. В бухгалтерию зайди. Трудовой договор проверь. Обманут, и управы потом на них не найдешь.

Темные времена были, скажу я вам. Директор, ну капитан, обжулить норовит. Вместо заявления в суд — черная метка. Поймают, без суда и следствия вешают. Без адвоката я тебе, гражданин следователь, ничего говорить не буду. За сотрудничество со следствием сколько скинешь?

— Дело совсем не в том, Максим. Я покаяться тебе хотел. Сказать, что я там каждую ночь бываю. Среди пиратов и убийц. Может, ты не захочешь меня знать.

— Брось, Даня. Нашу дружбу с тобой не разбить, — говорил Максим. — Все остальное — ерунда.

— Я же, Макс, с убийцами? — Даня пытался вразумить друга.

— С убийцами, так с убийцами. Что ж придется тебе ответь по закону. Соберутся судьи в белых халатах. Присяжные. Их в соседней палате найдут. Адвокатом сам Наполеон. Приговорят тебя к пожизненному. Может, заменят на шокотерапию.

— Издеваешься?

— Не издеваюсь, Даня. Все это там, в том мире. В нашем мире ты не преступник. Нет состава преступлений. Нет доказательств. И в том мире, ты не преступник. То, что вы захватили, вы захватили в честном бою. Не исподтишка по предательски. Это военный трофей.

— Так мы с тобой, Макс, остаемся друзьями?

— Конечно. Мы с тобой друзья. Ты расскажи, как там жизнь. На корабле.

— Устройство корабля тебя интересует?

— Наверное. Сколько там кают? Как кормят?

— Я тебе пытался описать. Про верхнюю палубу, квартердек, я немного рассказал. Парни с бака, это матросы. У нас трехмачтовый корабль. Два паруса прямые, один — косой. От носа, бака, идешь на шкафут. Между фок-мачтой и грос-мачтой. Проход по бортам. В центре обрешетка, для вентиляции. Идем к бизань-мачте. Корма или ют. Тут шканцы. Ахтердек. С нее на палубу внизу, опрердек, ведет трап. На шканцах обитает капитан. Тут управление корабля. Штурвал. Святое место — штурманское кресло. Нижние палубы: опер-дек, мидель-дек, орлоп-дек. Ниже трюм. В носовой части — водяной трюм. Теснота там необыкновенная. В средине хранят канаты и всякую всячину. Дальше грузовой трюм. Кубрик и камбуз на баке в опер-деке. Рантгоут — — это прежде всего мачты и реи. Различают рангоут неподвижный и подвижной. Неподвижный рангоут жестко соединен с корпусом судна, палубами и надстройками, подвижной установлен так, что его можно устанавливать в нужное рабочее положение. Тут рассказать сложно. В названиях запутаешься. Названия рей, парусов, другой оснастки. Хотя разобраться можно. На них забираются по вантам. Ступеньки — выблёнки, на расстоянии саниметров сорок друг от друга. Настоящие марсовые могут такое показать! Вантовые акробаты. Сайрус при мне перелазил с грот— марса— реи на фор-брам-рей по фор-брам-брасам. А там высота!

— Данька, у меня башка к такому не привыкла. Я не о высоте, а о той тарабарщине, что ты несешь.

— А матрос должен знать каждую деталь, все названия. Стоячий и бегучий такелаж.

— Обалдеть. А ты с этой гросы на ту фиговину перелезть можешь?

— Пока нет. Но научусь.

Учись, Даня, тебе это пригодиться. Позже. И жизнь будет поставлена на кон.

— А где вы обедаете?

— тебе бы пожрать. Матросы в кубрике. Реже на палубе. Особой утвари нет. Капитан у себя в каюте. Тут с посудой проще.

— Спите вы где, ну кровати там?

— Матросы в гамаках. Его сшить надо. Парусина, по бокам шкерты, вешают на крючках. Тут сноровка нужна. Не правильно повесишь, вывалишься при качке. Или почти стоя спать будешь. Их чаще шьют парусники, мастера. Их каболками зовут. Они и последнюю рубашку шьют. Зашивают в твой гамак — и в воду.

— Романтика. Меня жуть берет. А ванна, туалет?

— Моемся морской водой. Пресная используется редко. Комната раздумий, гальюн, на баке. Висишь возле бушприта, думаешь о бренности жизни. В шторм можешь и не вернуться.

— Даня. Я после этого на твой круизный лайнер ни ногой. В таких условиях Бармалей кажется мальчишкой. С развлечениями, полагаю, там туго. В карты мужики режутся.

— Не угадал. Чертов песенник выбрасывают за борт. В кости по маленькой можно. Парням бы поспать, рукодельем заняты. Ковры из каната вяжут, из дерева поделки.

— Врач там есть?

— У нас костореза нет. Врачи ампутируют что попадется. Мой друг Брайан за врача. Он чип, плотник. Кусок деревяшки — чип. Такая жизнь. Давай выпьем шотландского кофе.

— У меня шотландского нет. Нескафе пойдет?

— Шотландским угостимся. Сухари гони.

Макс с Даней пережигали сухари в духовке. На кухне стоял дым.

— Соседи прибегут. Орать будут. — сокрушался Макс.

— Мы им кофе нальем.

Пережжённый сухарь заварили в кипятке, процедили. Разлили в чашки.

— Даня, а может сюда меда положить, так мне не выпить. — Взмолился Макс.

— Из сухопутной крысы янмаат не получится. Слабак.

— Кто? Я им быть не хочу. Разонравилось.

— Янмаат по-голландски океанский моряк. Сухопутный червь, таких море не терпит. — Данька корчил из себя бывалого моряка.

— Хвастун. В лобешник хочешь. — Максим шутливо замахнулся.

— Эй, ты! История тебе не простит. Колумба ударить в лоб. Человечество тебя проклянет.

— Не думаю. На Земле давно все острова открыли. Если только айсбергам будут давать имена. Так они растают.

— В тех местах. Где я плаваю. Еще не все земли открыты. Островам свое имя дам.

Хвастун. Вот ух хвастун. — Решил Сеятель-Жнец. — Но есть что-то в твоей наглости. Звезда в созвездии Лебедя. Свен — swan, твой капитан. А ты — swank, хвастовство ходячее. Бойтесь своих желаний. Боги могут услышать и исполнить.

Данька сидел в каюте капитана. Удобно устроился на стуле. Развалился. Чистил пистолеты. Капитан сидел за своим столом, курил трубку. И смотрел, как табачный дым поднимается к верху. Настроение у капитана было хорошее, и он обратился к юнге:

— Дэн, мы скоро придем на Тортугу. Я подумал, может тебе сойти на берег навсегда.

— Как, капитан, навсегда?! — это было так неожиданно, словно табуреткой по голове. Данька помнил, как Сол говорил, что изгнанник со "Скитальца" опозорен на всю жизнь. С ним последний негодяй не поздоровается. Его списать? Он что, хуже любого урода?! Пистолет чуть не выпал из рук юнги.

— Очень просто. Я тебе денег дам. Начнешь новую жизнь. Пока ты окончательно не связался с нами. Будет у тебя все нормально. Обычный человек. Как юнга? — Свену казалось, что он отлично решил задачу. Мальчишка молод. У него вся жизнь впереди. Он, Свен, может помочь с новой жизнью. И пламя в аду будет ласковей к грешному капитану.

Данька вскочил на ноги. Ему и денег дадут, лишь бы ушел. Он такая мразь, что готовы заплатить, только не видеть. Что б тебе мачты переломать! Внутри все похолодело. Да его... Да ему...

— Капитан, вы что, вышвырнуть меня решили? — Дэн зпдыхался от возмущения. — Да? Вышвырнуть с корабля? Если вы решили меня вышвырнуть, можете вышвырнуть прямо здесь, в открытом море. Зачем откладывать! Выкиньте!!!

Обида рвалась из Даньки. После такого он даже в своем мире не сможет в глаза маме смотреть. И Максу не объяснить. Как последнего труса! Как последнюю скотину спишут!

— Дэн, ты чего? Я просто предложил тебе. — Свен не понял, чего мальчишка так взвился. Отложил трубку, наблюдая за юнгой. Реветь начнет или с кулаками бросится. — Если хочешь, можешь сойти с корабля. Ни кто не будет в обиде. Я хотел, что бы ты понял, у тебя еще есть выбор.

Парень стоял, хлопал ресницами. Обиженный ребенок. Глаза капитана смеялись. Того и гляди, запустит пистолетом и в рев.

— Капитан, я сделал свой выбор. Я останусь здесь, на корабле. Можете попробовать меня выкинуть, но я все равно буду здесь. Все равно вернусь. — Не хватает еще ногой топнуть.

Норов то какой. Упрямый черт. Не ошибся я в нем.

— Ладно, не кипятись. Остынь, юнга. Хочешь, оставайся. — Капитан прятал от себя, что рад решению юнги. Он хотел оградить парня от нелегкой жизни пирата, но еще больше хотел оставить на корабле.

Данька немного успокоился, сел и продолжил чистить пистолет.

— Капитан,— обратился он к Свену. Дэн переводил разговор в спокойное русло.

— Да, юнга.

— А у вас нет второго кинжала? — Не умел и не любил Данька попрошайничать, но хотел для Максима привезти хороший подарок. Выбрать на рынке не решался. Подсунут хлам.

— Тебе зачем? Хочешь попробовать с двумя кинжалами драться?

— Нет, капитан. Я прошу для друга. Для лучшего друга в подарок.

— Если для лучшего друга — найду. — Капитан отложил трубку, залез в свой шкаф. Достал кинжал. Посмотрел, достойный ли подарок предлагает. Для друга.

— Вот, держи. Мне кажется, не плохая работа.

Данька взял. Оценил вещь. Знатоком он не был, но кинжал был красивый.

— Можно, я скажу, что это от вас подарок? — вот Макс обрадуется.

— От меня, так от меня, — согласился капитан. И снова пустил кольцо дыма вверх.

В Даньку, словно черт, какой вселился, и он попросил капитана:

— Можно, я этому пленнику, испанцу, еды и воды отнесу? — Сам продолжал усердно чистить оружие. Вроде задал вопрос между прочим. Хитрый мальчишка.

— Что ж, если хочешь, можешь отнести. — Капитан принял игру. Вопрос вскользь и ответ без единой эмоции. Посмотрим, что предложит юнга дальше.

— Так вы, капитан, его помилуете? Не тронете? — Дэн дипломат из тебя не получился.

Привязался мальчишка! Зудит и зудит. Так я тебе и скажу!

— Дэн, я уже говорил: у пирата каменное сердце. Вернемся на наш остров, и я его сожгу. Этого испанца, — сейчас капитан больше походил на упрямого ребенка. Он сожжет, потому что сожжет. Решил он так. — Надо сжечь, что б землю очистить.

Возможно, тут примешивалась мелочная месть. Пусть мальчишка понервничает. Хорошее наказание.

Рыба-прилипала, истинный моряк, не отстанет, не сдастся.

— Капитан, вы врете, что у пирата каменок сердце. Вы не тронете этого парня.

Капля точит камень. Дети постоянно пользуются таким приемом, у них получается. Можно поторговаться: уроки выучу, мусор вынесу. Похныкать. Или весь вечер ходить, главное почаще попадаться на глаза, демонстрируя скорбь вселенскую.

— Что? Юнга, как ты разговариваешь со своим капитаном?! Это что за порядки. Я сказал, сожгу, и все, но голос говорил об обратном. — Я здесь решаю.

— Нет, капитан, вы не станете его жечь, — канючил юнга. Не стоит сразу менять тактику.

— Ты чего? Ты своему капитану перечишь? — Свен боролся с ослушником.

— Капитан, пораскиньте мозгами. Зачем вам его жечь? Мозгами пораскиньте. У вас что, мало мозгов? Займите что ли. Ну, хоть у меня, у юнги. — Не в лоб, но суть проста. Слабо помиловать? Не додумался сам? На слабо клюют самые умные и сильные. Хочется им подтвердить свой статус. Пояс чемпиона сохранить.

— Что?! Занять мозги у тебя, мальчишка! Как ты смеешь. — Капитан встал, грозно посмотрел на юнгу

Данька вскочил и ловко спрятался за стул.

— Я не о вас капитан. Я о других. — Тут главное маневры. Пусть противник верит, что выиграл, так проигрывать слаще. — Вы у нас вон какой. Умный, бодрый. По палубе даже без тросточки ходите. У нас сильный молодой капитан. Это другие подагрой мучаются. И слабоумием страдают.

До чего наглая подрастает молодежь. Не ценят опыт поколений. Смеются над взрослыми.

— Дэн, а ремнем тебя не погладить, как следует, — капитан смеялся. Надо же, какой паршивец, — Хорошо, можешь снести воду и еду. Только при одном условии, не позволяй ему наедятся на что-то. Это очень тяжело, очень больно, когда надеешься, а потом теряешь надежду. Я знаю это по себе. Или когда у тебя надежду отнимут. Это все равно, как умереть дважды. Каким бы он не был, испанец, я не хочу ему этого. Не хочу, что б он дважды умер. Обещаешь?

— Да, капитан. Конечно, обещаю. Я снесу ему воды. — Даня достиг желаемого. Он знал, Свен не вредный мужик.

Данька отложил пистолет, вышел на палубу. Что бы просто подышать морским воздухом. Капитан хороший мужик. Вовсе он не такой жестокий. Да. Да. Он прячется от себя и от других. Хочет показать, что он страшный, жестокий, кровожадный. Ведь он, Данька, то же порой прикидывается дурачком с Тракторной улицы, что бы никто не заметил, что он другой. Капитан — большая загадка. Он по себе знает, как терять надежду. Значит, у него была надежда. Значит, в его жизни было что-то такое, о чем он, Данька, не знает. Бедный капитан. Дане стало жаль его. Может, пойти ободрить его. Хоть песенку спеть.

Капитан, капитан, улыбнитесь. Ведь улыбка— это флаг корабля

Капитан, капитан, подтянитесь, только смелым покоряются моря.

Даня знал, капитану вовсе не нужны ни эти песенки, ни жалость, ни ободрение. Капитан сильный и гордый человек. Он умеет держать удар. И не согнется, не сломается под ударами судьбы. Такой у него капитан.

Данька вышел из ванной. Весь распаренный. Вытирает голову полотенцем. Мать сидела на диване и пришивала пуговицу к его рубашке.

Даня, продолжая вытирать голову, уселся в кресло. Телевизор вещал о самых срочных и важных событиях в мире. Мария Поглядывала на сына. Он был здесь, рядом. Можно протянуть руку и коснуться. В этом ее счастье.

— Мам, вода сегодня отличная. Напор замечательный.

— С легким паром, Даня. — Очередной стежок. Взгляд.

— Спасибо, мама. Мы возвращаемся в порт на Тортугу. -Хоть этим порадует мать.

— Наконец-то,— мать оживилась. — Я меньше буду беспокоиться. Не много дома побудете. — Как не говори, суша казалась ей местом более безопасным. Она верила в надежность современных кораблей, самолетов. Катастрофы бывают, но редко. Парусные суда, в мыслях ее, были хрупкими и уязвимыми.

— Да, мама. Мы захватили очередной испанский корабль. Ребята там хорошо поработали. Всех прикончили, трупы, как всегда, за борт. Я в каюте сидел, как обещал. В сундуке, правда, не прятался.

— Даня, как ты можешь такое говорить! Это же люди. В каюте сидел, правильно. Не чего по палубе шляться.

— Какие люди. Это враги. Мы с ними боремся. Мы в честном бою.

— Дань, все равно, они люди.

— Ладно, мама,— Данька отнес полотенце в ванную, вернулся, подошел к креслу, плюхнулся в него, — Устали безумно. Накануне попали в шторм. Он внезапно пришел. Паруса убирали в спешном порядке.

— Даня, ты в шторм лазил на эту колокольню?

— На мачту. На грот-бом-брамсель-рей.

— Эта твоя бом, брам, грит высоко? — Мария не могла даже проговорить весь набор звуков. Для нее бессмысленных.

— Метров сорок от палубы. Я хочу стать марсовым. На верху здорово. Свени в оверштаге заложил крутой галс, такой крен был. Мачта над водой. Я думал, рукой достану гребень волны.

Даня, хвастун, маме и без этого страшно. А твои оверштаги приводят в ужас.

— Капитан удержал "Скитальца". Минута и опрокинуться могли. Свен мастер. Классный шкипер. После корабль в порядок приводили. Думал свалюсь с ног. Тут испанец. Парни с капитаном в бой. Свен вернулся и мне предложил фехтовать. Откуда в нем столько энергии.

— Изверг, твой капитан. Ты не совершеннолетний. Тебе не положено столько работать.

— Мама, мы боролись со стихией. Тут нет возраста. Там говорят, люди делятся на живых, мертвых и тех, кто в море. Мы нынче хорошую добычу взяли.

— Нужна тебе эта добыча! Какие все же вы. Всех перебили, выбросили. Ну, что ты такое у меня? В шторм куда-то лезешь.

— Мама, а мы не всех перебили. — Даня решил отвлечь мать от шторма. Что его дернуло обо всем рассказывать. Язык твой враг.

— Не всех? — Мария облегченно вздохнула.

— Да, не всех, они могли сдаться. Им груз жалко потерять.

— И то хорошо. А кто выжил?

— Сейчас. — Даньке хотелось рассказать все. — Мы с капитаном после боя... У нас традиция, после боя заняться фехтованием. Мы только собрались фехтовать немножко, тут старпом притащил испанского парнишку. Лет пятнадцати. Весь перепуганный. Пищит чего-то. Типа, помогите, пощадите. Колин, старпом, говорит, нашли мышку, в трюме прятался за тюками. А мы его оттуда вытащили. Что, говорит, капитан, мы с ним делать будем. Глотку перережем или так в море выбросим? К акулам, так просто. — Данька не был жесток, он был молод. Хотелось выглядеть крутым. В таком возрасте сложно определить грань между бравадой и жестокостью. Как просто потерять курс. Или в твоих мерках, Даня, галс.

— Господи, Даня. Вы там, что изверги? — Мать всплеснула руками.

— Нет, мама. Капитан говорит, к акулам выбросим. — Глупому мальчишке сейчас смешно. Он знает, Свен изменил свое решение.

— Мальчишку к акулам?

— А что? Капитан после передумал: запри его в трюм. Вернемся на Тортугу, на площади живьем сожжем. Вот так!

— Даня, твой капитан— изувер.

— Мам, там времена такие. Инквизиция же всех сжигает. Вот капитан и решил. Сожжем, народ порадуем...

— Как вы так можете, живых людей жечь. — Мария вернулась к штопке рубашки. Подобное для нее было похоже на сериал. Убивают, жгут. ЕЕ сына не касается, и ладно. Обычно так наш разум справляется с информацией, которая выходит за рамки его возможностей. Отложить, вовсе отбросить. Более семидесяти процентов из нас — безумцы, остальные — отупевшие от быта люди. Разумных единицы.

— Времена такие, мама. Суровые, жестокие. — Испытанное оправдание.

-Дань, вот ты говоришь, этот мальчишка, испуганный. А ты, на его месте, не испугался бы? Пережить такое.

— Испугался бы, наверно. — У Дани начиналось просветление. — Если честно, я поговорил с капитаном пару раз. Первый раз он меня в шею выгнал. Я просил за мальчишку, что б его в живых оставили. Сейчас поговорил. Капитан разрешил отнести парню воду и еду. Говорит, не дари ему надежду, что я его в живых оставлю. Но я уверен, капитан не тронет испанца. Он не такой. Он только говорит: у пирата каменное сердце Так я ему и поверил. Вовсе оно у него не каменное. Он не тронет его. Вот увидишь, мама, не тронет.

— Ладно, Даня, — мать закончила пришивать пуговицу, отдала рубашку сыну, — Оденешь потом. Что, сынок, может спать? Отдохни после ванны.

— Давай, мама, спать. — Согласился Дэн. Юнга Дэн то же устал.

Данька отправился в свою комнату. Мать, как обычно заглянула к нему на минуту

— Спокойной ночи, сынок. И как там у вас говорят, счастливого плаванья.

— Нет, семь футов под килем. — надо спросить у Брайана, какие части корабля находятся ниже ватерлинии. Как много нужно выучить.

— Что ж, пусть будет семь футов под килем.

За окном зажигались фонари. Вспыхивали окна домов на противоположной стороне улицы. Темнело небо. Данька погладил плюшевого медведя. Кивнул своему "маленькому матросу", восседавшему на тумбочке. Натянул на себя одеяло, закрыл глаза.

Свен обходил корабль. Брин следовал за ним. Такие обходы капитан проводил регулярно. Оюычно, командир не предупреждал, что пойдет с проверкой. Но парни с бака каким-то шестым чувством заранее определяли, сегодня Свен придет по их души. Голубые небеса что ли становились темнее или вода вблизи корабля меняла окрас. Боцман следил за приметами. По цвету воды и неба можно предсказать шторм. Часто мог сделать предсказать шторм. Но проверки чувствовали только матросы. Брин вглядывался в синие воды, в небо. Пара легких облачка на небосводе. Легкая волна за бортом. Как эти черти почуяли, что капитан вышел осмотреть корабль? Пр настороженным взглядам и особой тишине ясно, они знают. Свен медленно прошел по палубе. Особо внимательно проверял порядок, как прибита каждая досочка. Каждую соринку заметит. Брайан шел чуть позади. Капитан не спустит ни одного огреха. Свен заглянул на камбуз, спустился в кубрик. Заглядывал за рундуки. Проверял каждую мелочь. Не прошел мимо галереи, что вела вдоль кубрика по борту. Это вотчина Брайана, он и ребята отвечают за целостность корпуса, здесь смолили борта. На опердеке и орлопдеке осмотрел пушки. Заглянул под каждую. Под двумя орудиями обнаружил грязь. Кому-то из матросов придется ползать на коленях с "песенником" в руках, чистить пол куском пемзы.

Свен не кричал и не бранился, если замечал ошибки своих матросов. Все замечания только взглядом. Но как он смотрел, от этого взгляда даже боцман съеживался. Матросы смолкали, как только Свен проходил мимо. Ясно, боцман потом объяснит нерадивым парням их обязанности. Капитан подошел к фок-мачте. Мгновение, и он по вантам быстро взбирается на верх, лишь рукой дав знак, что бы все оставались на месте. Брайан смотрит, как ловко капитан оказался на фок-брам-рее. Осмотрел шкаторину паруса. Пробежал к концу реи, проверил крепление штоковых и ноковых углов паруса. Спустился вниз. Марсовые хорошо работали, замечаний нет. Кивок головы, все свободны.

— Мальчишка, — почти шепотом говорил Брин. — Лазить по мачтам.

Не ясно, осуждает ли он капитана, или восхищается. Брайан восхищался. Не каждый командир сам заглянет в любой уголок. Парни то же довольны. Они не зря стараются. И капитан у них не чурается забраться на мачту. Есть и те, кто ворчит, но их немного. Те, кто проштрафился. В другой раз лучше будут работать.

Уже в своей каюте Свен сказал боцману:

— Брин, лучше тебя никто не смог бы смотреть за нашим "Скитальце". И парни хорошо работают. Полагаю, дальше все будет так же.

— Свен, мы все любим наш корабль. Иначе и быть не может.


Часть 10


Когда капитан разрешил накормить пленника, Данька был рад. Он бегал по палубе в припрыжку.

— Капитан, а ты все-таки хороший. — Данька ликовал. По дороге он встретил Сола. Пробегая мимо, он стукнул ладонью друга по плечу и пробежал мимо. Сол ни кому не обращаясь:

— Это он чего?

— Это капитан,— высказал догадку Брайан, — ему фитиль вставил. Летит, как ядро из пушки.

-А, — протянул Сол, будто что-то понял, но ничего при этом не понимал.

Данька обежал почти весь корабль. Увидел на баке, двое парней драят палубу, и присоединился к ним. Он лихо подпрыгивал, ловко двигался. Наверно, из таких движений и родился задорный матросский танец. Энергия била через край. Подошел боцман Брин.

— Ты чего, юнга, прыгаешь? — Брин сурово насупил брови.

Задать бы мальчишке хорошую трепку, и вовсе не за то, что прыгает. Уж больно задорно он это делает. Но никто не отменял дисциплину. Боцману хотелось самому прыгать так же, но возраст и положение не позволяли. Вот и пытался скрыть свое желание за суровостью.

— Я, господин боцман, палубу драю, — Данька, словно не замечал суровости командира.

-Ну-ну. Остынь немного. Остуди дурную башку, — боцман только махнул рукой.

— Есть, господин боцман, — ответил Дэн, но остановиться не мог.

Брин отошел, а Данька решил остудить голову, но так же бесшабашно. Он зачерпнул ведро воды и вылил сверху на себя. Свен обходил корабль и увидел эти водные процедуры.

— Брин, это что там?— Спросил он своего боцмана. Чего юнга озорничает? Работа на корабле — дело серьезное.

Боцман то же смотрел на юнгу. Нашел оправдание мальчишке. Пусть капитан выскажет недовольство ему. Молодым надо выплеснуть энергию.

— Я ему сказал, что бы он остудил свою дурную башку. Он решил последовать моему совету.

Капитан покачал головой:

— Мальчишка. Ребенок, — отвернулся, пряча улыбку.

— Капитан, — сказал Брин, — вспомни, когда-то и ты был таким мальчишкой. Пусть я не застал тебя в его возрасте, но и сейчас ты по вантам бегаешь не хуже простого матроса. Капитану надо быть серьезнее.

— Было дело. Было. А ты то не вспоминаешь свое детство? — Свен решил не обращать внимания на последнее замечание.

— Иногда, особенно глядя на этих ребят. — Боцман грустно вздохнул. Годы идут. Нет, они бегут. Не успеешь оглянуться, а старость встречает на пирсе. Как он будет без моря, без своего корабля? День этот пугал старого пирата. Нищета не грозила, боялся заглянуть в глаза собственной тоске.

— Да, — вздохнул капитан, — вернуться в детство нам не дано. Только вот так со стороны посмотреть. Пойдем, Брин. — Свен был моложе боцмана, но остро чувствовал душевное одиночество. Море и корабль, парни, "смоляные куртки", были его единственной опорой. Потерять их, страшнее смерти.

Данька смотрел вверх, на солнце — махнул ему рукой и крикнул: привет, рыжий ! И вновь принялся за дело. В обед юнга собрал на стол капитану. Расставил чашки. Присел рядом с капитаном. Капитан приступил к еде, посмотрел на юнгу:

— Дэн, ты, что так прыгаешь? Чего развеселился? — Свен не мог понять радости парня.

— Так, капитан. Я вовсе не веселился, — было не ловко признаться, что виной такого поведения был Свен, вера в то, что капитан такой замечательный.

— Все же, что так тебя развеселило? — Настаивал капитан.

Данька решил ничего не говорить капитану. Он не мог объяснить то, что чувствовал. Как бы его отвлечь? Решился. Защитная личина. Он втянул не много шею в плечи, плечи опустил. Ручки неловкие, глазки моргают и рот полуоткрыт. Пытается попасть ложкой в рот.

— Кок сегодня вкусно приготовил, — говорит голосом больного ребенка, — ложку оближешь.

Капитан посмотрел на Дэна. Только что за столом сидел нормальный парень, а сейчас напротив сидит полу-идиот. Калека.

— Вкусно очень, капитан, — продолжает идиот. Глазки моргают, голова дергается, — Можно, капитан, я после обеда книжечку возьму?

— Можно. Ты умеешь читать? — Редкое уменье среди портовых мальчишек. Мало кто посещал монастырские школы. Обучение в школах по карману не всякому.

— Нет, мне книжку с картинками надо. Я картинки посмотрю.

— Хочешь, смотри, — отмахнулся Свен. Поведение юнги объяснил усталостью.

Он не мог понять, что произошло с юнгой и другого не предполагал. Когда они закончили обед, Дэн поднялся и, волоча ноги, добрался до шкафа. Открыл, не ловко вытащил книгу.

— Вот она, — раскрыл книгу — Геометрия. Картиночки, какие. Что написано? Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. Слова-то, какие.

— Ты умеешь читать?— Вновь спросил капитан. Пацан, очевидно, общался ср святыми отцами.

Юнга закрыл книгу, поставил ее на место и проговорил:

— Отношение длины противолежащего углу катета к длине гипотенузы — синус этого угла. Отношение длины противолежащего к углу катета к длине прилежащего — тангенс угла.

— Дэн, ты это знаешь? — Свен был озадачен.

— Нет, капитан. Если к двум третям прибавить одну шестую, то получим пять шестых.

— Юнга, где ты научился этому? — Удивительный случай. Мать парня — вот откуда он знает такие вещи.

— Не знаю. Капитан, я сейчас все уберу. — Он, опять шаркая ногами, подошел, собрал посуду и пошел с ней на камбуз. Капитан потерял всякий интерес к шальной радости Дэна. Цель достигнута.

Когда выходил из каюты, запнулся о порог и чуть не упал. Свен вскочил, надеясь подхватить мальчишку, но Дэн повернулся, подмигнул капитану и пошел прочь обычной походкой.

— Вот артист, вот клоун. Кто бы мог подумать. А парень грамоту знает, считать умеет. Для простого матроса это много. Из него выйдет толк.

Данька, весело размахивая корзиной, шел на камбуз. Встретил Брайана.

— Дэн, ты чего сегодня такой? — Корабельный плотник первым хотел допытаться Бегаешь, прыгаешь. На солнце бросился.

— Настроение у меня хорошее. И солнце замечательное, — Дэн рассмеялся.

— Тебе сейчас скажи, ты мигом на мачту взлетишь, — точно определил состояние друга Брайан.

— Я и на мачту могу. А солнце отличная звезда. А над городом встает звезда под названием Солнце, — пропел Данька.

— Какая это звезда? Солнце — это солнце. А звезды они ночью бывают. — Резонно поправил плотник юнгу. Такое малые дети знают.

— Брайан, звезды — это то же солнце. Только очень далеко от нас. Если какой-то предмет далеко от тебя, ты видишь его маленьким, — пытался объяснить Даня. Такую очевидную вещь может понять любой.

— Ну, да. Дэн, солнце оно большое и яркое. И оно вращается вокруг земли, всходит и заходит. — так говорят ученые монахи. Только Брайану на это плевать, главное светит исправно.

Даня улыбнулся, как просто говорить то, что знают все. Он же поведал капитану, что море большое и соленое.

— Брайан, не солнце вращается вокруг земли, а земля — вокруг солнца. — Крамолу несешь, Даня. За такое и отлучить от церкви могут. Умрешь без покаяния. В освященную землю не зароют твои останки. Моряки не страшатся такой участи. Завернут в парусину, волны примут грешника.

— Как не солнце? — Брайан удивился, такого быть не может: Земля— центр мироздания, а солнце вращается вокруг земли. По другому и не представишь. Он чувствует, земная твердь стоит на месте.

Об этом сказано в писании. Он его не читал, не грамотен, но умные люди так сказали. Иначе и быть не может: так задумал Господь.

— Брайан, все не так. Земля вращается вокруг солнца. Нам только кажется, что наоборот. Посмотри наверх. Вроде, смотри, солнце, светило качается над снастями. Но ты знаешь, если ты стоишь на земле, солнце не качается. Здесь качается корабль и мачта, и нам кажется — качается солнце.

— Странный ты какой-то, Дэн. Вроде наш парень и не наш. Солнце и на земле качается, когда выпьешь.— Рассмеялся плотник.

— Да ваш я, ваш. Как говорят в письмах знатные господа: искренне ваш Дэн, юнга.

Даня пошел дальше на камбуз. Здесь он собрал немного еды и прихватил кувшин воды для пленника. Возле входа в трюм Даньку остановил матрос:

— Ты чего, Дэн? К испанцу?

— Капитан приказал накормить узника, — Даня нашел простое и понятное объяснение своему поступку.

— Что его кормить, все равно один конец. — Матросы бережно относились к продовольствию и пресной воде. В море запасы ограничены. — Капитан прикажет его казнить.

Парней понять можно. Пресная вода в особой цене. Хочешь помыться, вода за бортом. В его мире на Тракторной улице о таких вещах не задумываются. Иди в душ когда вздумается.

— Ну, ты не скажи. Ты не скажи. — Данька оправдывался за свое сострадание к пленнику. — Вдруг, парень помрет. Потом дохлятину жарить? — такой аргумент должен быть принят.

— И то верно. Капитану видней. Покорми его. Хотя конец-то один. Одним словом, каждый несет свой крест.

— Вот, вот. Каждый несет свой крест. А почему Иисусу ни кто не помог нести крест в его последний земной путь? Я помогу этому мальчишке нести его крест.

Матрос только изумленно моргал глазами. Данька спустился в трюм. Пленник забился в дальний угол. Темно здесь. На корабле и ночью не принято яркое освещение. Причина простая, деревянные переборки могут загореться, а в крюйт-камерах полно пороха. Прижался парнишка к переборке, крестился и что-то бормотал. Напуганный, беспомощный, одинокий. Обреченный узник, ему осталось надеяться только на чудо. Без чуда нет места надежде. Несколько тюков и голые доски, на которых лежал пленник. Запах отчаяния. Во истину, даруй мне силу в час отчаяния, даруй смиренье в горький час. Душа Дэна не смогла бы вот так смиренно ждать конца. Данька присел на тюк, ободряюще улыбнулся:

— Ты не бойся. Вот, — протянул парню кувшин. — Пей. Здесь вода.

Испанец схватил воду и жадно припал к краю кувшина. Жадно пил. Оторвался от кувшина, посмотрел на юнгу, потом вновь начал пить. Вода текла по подбородку парня, стекала на рубаху. В темных глазах боль. В груди у Даньки все переворачивалось от жалости. Ему остро захотелось обнять мальчишку, прижать к себе его голову и прошептать слова утешения. Взять на себя часть его боли. Но он сдержался. Должно быть, пленника очень мучила жажда, — подумал Данька. — Попьет, станет легче.

— Ты не торопись. Я тебе еще еду принес, — Дэн достал миски. Он говорил с несчастным так, как разговаривают с измученным и напуганным зверьком, который не способен понять речь, только интонацию голоса. Протянул еду пленнику. Тот жадно совал пищу в рот, запихивал руками, словно боялся, что она убежит. Даня впервые видел, как ест голодный человек. Он не испытывал презрения, скорее сочувствие к мальчишке.

— Давай, ешь. Не торопись. — Так, помнилось, говорила мать. В его голосе звучала мелодия материнской заботы. Так матери всей вселенной говорят своим детям. Да найдешь ты утешение в скорби, да будет легким твой путь. Да зло и рана не приблизится телесе твоему. Запах отчаяния и страха отступал перед этими могучими словами.

Парень обгладывал мясные косточки. Снова пил. Потом вновь принимался за еду. Наконец, тарелки были опустошены, и испанец с тоской смотрел на них, удивлялся, куда все подевалось.

— Тебя как зовут? — спросил Данька. Он разговаривал с напуганным ребенком, не с пленником.

— Хуан, сеньор, — тонкий детский голосок, чуть охрипший.

— Я — Дэн, юнга. Ты откуда? Как попал на корабль? — Как дети попадают в гущу смертельных событий. Почему взрослые не смогли их уберечь? Не захотели? Зачем открыли дверь для детей в свой жестокий мир взрослых?

Прости, Даня, — думал Сеятель-Жнец, — я вырвал тебя из детства. Таков мой выбор, надеюсь, верный. Ты сделаешь свой. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его призвали всеблагие, как собеседника на пир. Да не будет похмелья у тебя в чужом пиру. Я призвал тебя. Не оправдываюсь. Люди находят нужные слова: спасти мир, во имя будущего. Ангел Смерти знает, уходящий из круга жизни, не о спасении мира думает. Они уходят в долину мрака, где на черном песке следы ног Жнеца, где черное солнце обжигает кожу плеч, и солеными слезами текут ручьи. Аллилуйя, аллилуйя, и вечная жизнь.

— Я из Испании, недалеко от Толедо живет моя семья. Мы с отцом жили. У нас большая семья, много детей. Я старший. — парнишка даже улыбнулся. Вспомнил дом. Ласку материю. — Мы сеньору были должны много денег. И отец отвел меня в порт. Отдал капитану в услужение. Тот отцу заплатил.

Хуану вспомнился родной дом. Жалкие стены и земляной пол. Мать. Братья и сестры. Они хотят кушать, но мать укладывает их спать. В доме ничего нет. Но там осталось его счастье. И туда он не сможет вернуться, что бы подобрать его с земляного пола. Не взглянуть в глаза мамы, не выпить горького отвара покоя и счастья.

— Как? — изумился Данька. — Он.... Он продал тебя? Своего сына? — Отказаться от ребенка, такое было и в его мире, но продать... Продать, как товар. Да будут изгнаны торгующие из храма жизни.

— Нет, сеньор. Он не продал меня. Он отдал меня капитану, а капитан дал денег. Если бы мы не рассчитались с сеньором, нас прогнали бы с земли. Куда бы пошли мои отец, мать, братья и сестры? А так меня пристроили работать, на корабль. Там меня поили, кормили, работать позволяли. — Еще одна добровольная жертва. Не ропщет, а благодарит.

Так дарят свою жизнь ближним. Безмолвные жертвы любви. Кресты и крестики проносим мы, не годы, а тяжесть этой ноши сгибает спины наши.

— А капитан, как? — В какой мир попал этот мальчишка на корабле. Скорчившись в уголке темного кубрика, ждешь сна, в котором та, что выносила тебя подойдет к твоей постели. И беспросветна тьма сна. И не придет в сиянии родившая Спасителя. Урони слезу Мария, матерь божия, на мальчишку, создание сына твоего. Где милость твоя, небо?

— Капитан очень хороший, он добрый. — Парень шмыгает носом. Бросает осторожный взгляд на юнгу. И дрогнули губы, дернулось плечо. Сквозь жизнь нести тебе память о добром дяденьке капитане.

Ты прав, Даня, все зависит от точки отсчета. Доброта, в том числе. Не покалечил побоями в своей доброте и хорошо.

— Добрый? Он тебя бил? — Дэн в полумраке трюма отметил настороженность Хуана. Огонь в фонаре качнулся, закружил тени на грубых переборках. Но нет пламени, что очистит грязные души вершащих свою власть над безответными.

— Капитан меня учил уму-разуму. Хозяин должен учить слугу уму-разуму. Он его кормит, поит, одевает. Кто, как не хозяин должен учить слугу? Вот отец, кормит своего ребенка. Он вправе им распоряжаться. Кто кроме отца научит ребенка? — Парень верил в то, что говорил. Ни доли сомнения.

— Это значит — бить? — Отличный метод воспитания. Данька был возмущен.

— А как вразумлять глупых и не разумных детей? Только так. Капитан мне постоянно говорил, что я — не родив, ленив и прожорлив. Так оно и есть. — Мальчишка оперся подбородком на поджатые колени. Обнял их руками. Спотыкаясь бредут по тропам в голове унылые мысли, не находя дороги. — Вот капитан меня и учил уму-разуму.

Мальчишка делился с Данькой своими глубокими познаниями в педагогике и истине жизни. Таково было всеобщее мнение. Непререкаемое мнение. Толкование простых и понятных заповедей божьих может увести в дебри. Чти отца и мать свою. И дадут розги свое толкование.

— И часто он тебя учил? — Вот изверг, порол почем зря, не иначе.

— Не знаю. Как положено. — В голосе смирение.

Проклятая точка отсчета. Раз в неделю. Часто? Ежедневно?

— Сильно бил? — Допытывался Дэн. Словно разница в силе удара. Измерь боль души. Тяжесть ожидания порки. Гром во время грозы — эхо стонов под куполом неба.

— Нет, не очень. Правда, однажды... Я опрокинул бутылку, — мальчишка всхлипнул, вспомнив тот день, — разлил вино. И он меня плетью по спине.

— Покажи,— попросил Данька. Подозревал, следы побоев остались.

Испанец задрал рубаху, и юнга увидел рубцы на спине парня. Следы от плети на спине. Убить мало этого скота. Он заслужил смерть.

— Это он так учил тебя уму-разуму!

— Да, конечно. Как же иначе? Я ленив, не родив и прожорлив. — Парень каялся в своих кем-то выдуманных грехах. Искал оправдание своему мучителю.

Господи, — думал Данька, — его не просто уродовали физически. Его уродовали морально, заставляя верть, что его избивают в его же благо. Как это возможно?

— Ладно, Хуан, отдыхай. Завтра будем на Тортуге.

Парень прижался к стене, в глазах ужас. Для него это остров смерти, последнее пристанище.

— Меня завтра сожгут? — Надежда и безысходность в голосе.

А как бы Дэн повел себя в такие минуты? Рвал на себе волосы? Плакал? Просил о пощаде? Или выскреб из уголков памяти какую-нибудь гордую чушь: аве цезарь, моритуре те салютант. Славься цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя. Дай, Господи, сил в горький час, не сплоховать на лобном месте. Дорогой предначертанной для нас, пройти позволь, не запятнавши чести.

— Не знаю, Хуан. Как-то я сомневаюсь в этом. Сам подумай, кто будет кормить, если все равно убьют, кто будет тратить еду, деньги, если все это все будет выброшено. Ты... Ты лучше помолись, если веришь. Глядишь, твой бог тебя спасет, или капитан передумает. — Как еще утешить парня. Снять камень с души, камень, что бог не осилит.

— Да, я буду молиться, — обещал мальчишка прерывающимся от волнения голосом, — Дева Мария, она заступница. Она заступится за меня. Я в грехах буду каяться. Я покаюсь, и она заступится. И Господь меня простит. Простит. — Сколько веры в его отчаянии.

— Ты не бойся, парень. Я то же попрошу капитана. Он у нас хороший. — Дэн верил, Свен не запятнает себя кровью ребенка.

Данька забрал корзину и ушел. А Хуан сидел в темноте трюма и молился. Каялся в своих грехах, накопленных за все пятнадцать лет своей жизни. Пытался вспомнить, в чем согрешил. Яблоко украл. От работы отлынивал. Что же он еще такого совершил? Грешник пятнадцати лет от роду каялся в грехах знамых и незнамых, ведомых и не ведомых, вольных и не вольных. Он надеялся. Покайся и спасен будешь.

На утро корабли вошли в порт. Бросили якорь. Ждал их солнечный город. Спокойные чистые улицы, дома в белом камне. Приветливый дом Леона, улыбающиеся в морщинках глаза Жанетты. Парни с бака бросали озорные взгляды в сторону причала. "Скиталец" покачивался в ладонях родной бухты. Заботливые руки "смоляных курток" заменят подгнившие доски, просмолят бока. И паруса поднимутся, и искатель ветра выйдет в рассвет. Удачи и наслаждений, парни, вам на берегу.

Свен отдал распоряжения. Оставил за старшего Колина. Положенное роздано команде. Дэн приметил, капитан всегда тщательно одевался перед выходом на берег. Ни малинового пиджака, ни массивных перстней, ни увесистых золотых цепей на шее. Таких здесь не носят. Удачливые разбойники украшают себя перевязями, мушкетами. Может, боятся мелких воришек. Ловкий мошенник и с шеи снимет цепочку. Капитан одевался изысканно. Позволял лишь небольшие небрежности, подчеркивающие отменный вкус капитана.

— Ну, — сказал капитан, Дэн, пойдем на берег. А то Жанетта ждет. Если я не приведу тебя на берег, она мне такое устроит. — И не поймешь, шутит Свен или вправду опасается, что Жанетта разгневается.

— Идем, капитан, — Данька не возражал. Дом Леона стал родным. Там тепло и уютно.

— Дэн, захвати своего пленника, — капитан словно напоминал юнге, что б тот не забыл взять свои вещи. Не пленник, а зонтик какой-то, перчатки.

— Почему моего, капитан? — Лично он никого в плен не брал. Теперь ему, Дэну, за все отвечать? Может еще сбегать хворост собрать?

— Ты же за него так радеешь. Вот и бери, — в голосе: хотел — получи.

Данька пошел, что бы выпустить испанца из трюма. Когда Дэн вошел, парнишка поднял взгляд настороженных глаз. Даже в полумраке трюма они вспыхивали огоньками тревоги.

— Идем, капитан приказал. — Дэн говорил не громко, не хотел пугать подранка.

Парень встал. Сжал кулаки, вовсе не для того, что бы наброситься на стражника, а лишь одолеть себя, свой ужас. Идет, плечи подрагивают. Хуан вылез из темного трюма. Щурился на солнце. Теперь его можно было лучше рассмотреть лучше. Щуплый, худой паренек. Симпатичное лицо. Не складные руки. Плохонькая одежонка. Черноволосый, с глазами как две крупные черные смородины. Беспризорник. Такому ходить по электричкам и петь жалостливые песни. Позабыт, позаброшен с молодых юных лет, а я — мальчик на чужбине, счастья — доли мне нет. Данька похлопал его по спине.

— Не робей. Мы еще поживем, — Дэн хотел подбодрить пленника, но парень не слышал этих слов. Кого не страшит предстоящий день, день смерти. А небеса молчат, не откликаются на мольбу. И синий купол в редких облаках скоро закоптит дым костра. Не ласково нас встретит ключник рая, насупив брови вспомнит о грехах. Дорогу в ад укажет, горестно вздыхая, Архангел, что сидит на облаках.

— Идем, Хуан, на берег. Капитан приказал. — Дэн пошел вперед, а мальчишка, ступая босыми ногами по доскам палубы, плелся следом. В свой последний путь.

Они спустились в лодку. Хуан скорчился на дне. Что-то шептал и украдкой крестился. Жизнь не была к нему щедра и не много дарила тепла и радости. Но это была жизнь. Как страшно шагнуть за грань. Безжалостное небо не даровало отпущения грехов. Ты украл яблоко и съел его. За такой грех твой прародитель Адам заплатил бессмертием.

Один из матросов рассмеялся:

— Кайся, может сегодня Господь примет тебя.

Матросы не испытывали привязанности к испанцам. Для них — это враги. Холодное равнодушие — не более. Капитан произнес:

— Душа его вознесется к небу вместе с дымом костра. — Щека Свена дернулась.

Нет, Друг, — он увидел пламя и искаженное болью лицо, — ты заслуживаешь иной памяти. Жизнь — достойный памятник для тебя. Аллилуйя, аллилуйя, славе тебе боже, и жизнь вечная... Ты достоин памятника жизни.

Хуан только плотнее вжимался в дно лодки. Они добрались до берега. Высадились.

— Идем, Дэн. И этого бери с собой, — капитан пошел вперед, не оглядываясь.

Данька шел рядом с Хуаном. Поглядывал на него. Мальчишка был настолько подавлен, что и не помышлял о побеге. О последнем бесполезном рывке к жизни.

— Все позади. Тебе ничего не грозит. — Прошептал Дэн. — Мы идем к капитану домой. Там тебя не обидят.

Хуан не мог поверить в свою удачу, но надежда разгоралась в его душе с каждым шагом сильнее. Несколько слов, сказанных юнгой, как вода в пустыне, как медный грош, упавший в кружку нищего оборванца. Словно уши и глаза открылись. Он слышал звуки голосов прохожих, мостовую под ногами. Опьяняющий дурман воздуха.

Они шли в дом Леона. Хуан озирался по сторонам, не ведая, что его ждет. Но обретя надежду. Босые ноги ступали по камням, перестали дрожать и подгибаться.

Как обычно их встретил Леон. Широко распахнул двери.

— Капитан! Дэн! Жанетта ждет вас. Соскучилась. Хлопочет на кухне. Как только весть пришла, что наши корабли вернулись, занялась делом. Готовит угощение. А это что? — оборванец не пришелся ему по душе.

— Это, Леон, испанец. Мальчишка. Мы его вместе с кораблем захватили.

Дэн отметил про себя, говорит так, словно к каждому кораблю в нагрузку полагается испанский парнишка. Довесок, без которого золото не отдавали. Пришлось брать.

— Испанец, так испанец. А что мы с ним делать будем? — Леон озадачен. Куда пристроить такое непотребство. Притащат, а ему голову ломать.

— Отведи ему комнату. Дай воды. Пусть помоется. Сам видишь, в дороге пропылился. Будет здесь жить. По хозяйству помогать. -Капитан пожал плечами. Стал оправдываться. — Куда его еще? Жанетте за продуктами сбегать, тебе помочь. Думаю, с этим он справится. Не гнать же на улицу.

— Справится, — согласился Леон.— Ну, парень, идем, определю тебя.

Леон пошел на второй этаж, что бы выбрать для парнишки комнату. Хуан не осознавал, какое счастье ему привалило. Теперь он уверен, его не собираются жечь. Он шел, осматривая дом. У него появится своя комнатка. Для парня из бедной крестьянской семьи дом казался сказочным дворцом. Не полусгнившие доски стен, а деревянные панели, покрытые светлым лаком. Блестят на свету. Резные двери с литыми металлическими ручками.

Комната, куда Леон привел Хуана, была обставлена скромно. Стол, стулья, шкаф и ковать. Жанетта все содержала в идеальном порядке. Здесь было чисто и уютно.

— Так живут только очень богатые сеньоры, — решил Хуан. — Они зашли по ошибке.

— Это твоя комната, — сказал Леон. — Смотри у меня, что б чисто было. Здесь слуг нет. Я и Жанетта убирать за тобой не будем.

Его комната?! Жить как дофин? Господь творит чудеса. У бога чудес много, и это одно из них.

— Сейчас дам таз, принесешь воды. Во дворе колодец. Помойся немного. — Продолжил Леон,— Одежду дам. Велика, правда, будет. Попросишь Жанетту, она подошьет.

Таз с водой, мыло и полотенце — не бывалое счастье. Штаны и рубашка были великоваты, но чистые. Мягкая дорогая ткань. Такую одежду и сам король не побрезгует одеть. Башмаки из мягкой кожи, почти впору. Облачившись в эти роскошные наряды, Хуан взглянул в зеркало. Не узнал сам себя. В отражении стоял купеческий сын, а не жалкий крестьянский мальчишка. Ребенок. Какой ребенок не обрадуется красивой одежде? Хуан осматривал комнату, подходил к окну, присаживался на стулья, пробовал мягкую постель, но всякий раз возвращался к зеркалу. Улыбался своему отражению, грозил шутливо пальцем. От столь важных занятий позволительных знатному вельможе мальчишку оторвал Леон. Звал обедать. Хуан ощутил, как важно не только внешнее содержание, но и внутреннее. Его внутренний мир напомнил о себе. Во что бы не облекли вы свой живот, довольным он не будет.

В обед все сели за стол во главе с капитаном. Жанетта то же села со всеми. Один Хуан стоял в сторонке. В широких штанах Леона и его большой рубашке он выглядел забавно. Данька подошел к нему

— Ну, иди. Ты что не хочешь есть?

— Хочу, сеньор, — сказал парень робко. Покраснел. Не ведал, как вести себя в таком богатом доме. Смущало и то, что слугам не положено сидеть с господами.

— Иди, ешь, — посадил Хуана Дэн за стол. — Жанетта, мы потеряем его в этой рубахе. Не отыщем.

— После обеда я займусь им. Подошьем, и все будет впору, — Жанетта улыбалась. Она любила заниматься домашними делами, а просьбу Дэна выполнит удовольствием. Робким мальчик пришелся ей сразу по душе. Не дал ей Господь детей, но в избытке наградил материнскими чувствами.

— Испанский мальчишка, говорите. — Жанетта посмотрела на Хуана. — То же худой, как Дэн. Ешь, парень. И смотри у меня, я не люблю, когда мало едят. Все съешь, а то оставлю в этих длинных штанах. Запутаешься, запнешься и нос разобьешь.

Кара воистину серьезная. Такого наказания и палач не выдумает. Хуан прячет улыбку, склонив голову.

— Он тебе будет помогать, Жанетта. Покажешь ему. Воды принести, на рынок сбегать. Пристроишь к делу. — Пояснил капитан положение испанца в доме.

— Вот и пристрою. Если ты будешь плохо есть, я тебя накажу. — Верная женской логике добавила. — Без ужина оставлю.

Посудите сами, то ешь больше, то без ужина оставит.

— Да, сеньора. Хуан — ленив, не родив и прожорлив. — Парень признавался в смертных грехах и не возражал против кары. Его должны учить уму. Грешники должны умерщвлять свою плоть.

За столом все смеялись. Один Хуан не мог понять, почему смеются. Бедному человеку не понять богатых. Смех над бедняками — их радость.

— Если ты прожорлив, это хорошо. Я люблю, когда много кушают. Парни должны быть прожорливыми.

Странная сеньора, разве слуга-обжора — это хорошо? Прими удары судьбы с покорностью, Хуан. Еда-наказание богатых.

Брайан сошел на берег. Земля Тортуги под ногами. Он шел по главной улице, свернул вправо. Многие моряки останавливались в комнатах при таверне. Самая богатая "Красная черепаха". Победнее искали другое пристанище. Были и гостевые дворы для морских бродяг. Брайан остановился в маленьком домике на окраине. Тут жили муж с женой. Старики. Мужчина работал при шорной мастерской. Старики сводили с трудом концы с концами. Постоялец-моряк был находкой. Платил регулярно, уходя в плаванье, комнату оставлял за собой. Хлопот доставлял мало. Приготовить поесть и постирать. Брайану нравилось такое подобие оседлой жизни. В глубине души он мечтал о своем доме. В края родные смысла возвращаться не видел. Отец с семьей часто переезжал с места на место. Не отыщешь. От отца в наследство Брайан получил жажду перемен. По велению души кочевой бродил по морю. "Скиталец" стал его домом. От матери унаследовал бережливость. Глядишь, успокоится мятежный дух, вернется на север. Свое дело заведет.

Гм! — Хмыкнул Сеятель. — Поглядеть надо. Не все пути открыты человеку, а те, что предначертали Высшие. Мы ведем вас по тропам судьбы. В своеволии своем вы плутаете и оступаетесь. Незрячие. Ты оправдал мои надежды. Был моими руками, что удержали Даньку на мачте. Сгодишься еще. Кажется смертным, не исповедимы пути Господни. Дурь ваша глубока и не понятна. Не ведаете, что творите. От того и пути сил высших не понятны вам.

Брайан распахнул дверь в дом стариков. Переступил порог. Так входит блудный сын, отряхивая пыль звезд со ступней своих, оставляя за плечами Вселенную.

— София, — громко зовет Брайан хозяйку. — Где ты?

Престарелая женщина выглянула из своей комнатки. Морщинистое лицо, прищур подслеповатых глаз, седина волос из под чепца. Темное скромное платьице.

— Брайан, вернулся. Я в твоей комнате только вчера убралась, как знала, придешь. — Старушка засуетилась. — Муженек— то мой на работе. Я и не готовила ничего. Сейчас, мигом покормлю.

Она побежала на кухоньку. О`Тул улыбнулся. Навеяло родным домом, матушка вспомнилась. Протопал вовсе не детскими сапогами в свою комнатушку. Поставил вещи и упал на кровать. Спина почувствовала приятную мягкость матраса. Он потянулся, размял кости. Мы приходим домой, за плечами оставив дороги. Встретит нас долгожданный покой и утраченный рай на пороге. Рожденный для риска, жаждет островка покоя. Они лишь кочки в болоте жизни. Он перепрыгивает с одной на другую. Жажда риска — мутное болото, зыбучие пески, мутят голову, затягивают в бездну.

— Брайан, я на стол собрала. — Слышит он голос старушки. Поднялся и пошел.

Обед не грешит разнообразием. Хозяйка не ждала, что постоялец вернется сегодня. Не беда.

— София, я денег привез. Дам тебе, со стариком обновки купите. — Порадовать хотелось ему этих людей. Тоска морей, тоска о ближнем.

— Как скажешь, Брайан. — Она по-своему любила парня. Заботливый. Тихий. Ее детки разлетелись. Кто знает, где кого качают шальные ветры.

Нет глубже глубин, чем людская душа. Нет выше вершин, чем сознанье творца. И истина прячется в слове глупца. И боль мирозданья скрыта в глазах у слепца. Ворон, сидящий на плече Одина, окинь мир взором.


Часть 11


Данька проснулся. Открыл глаза. Пару минут боролся с цепкими объятиями сна. Сновидения давно не посещали его. То ли им было некогда, то ли он был занят. Время текло по каким-то не правильным законам. Сны прогульщики, давно не ходили в школу, в его дремлющее сознание. Окончательно вернулся в реальность. Он же совсем забыл. Данька ударил себя ладонью по лбу. Сегодня же первое сентября. В школу пора. Он вскочил, быстро оделся. Скорее умыться. Забежал на кухню, схватил бутерброд. Отпил из чашки и бросился в свою комнату складывать учебники в сумку. Потом помчался на кузню доесть бутерброд. Мать сетовала:

— Дань, какой ты не собранный. Мог бы с вечера сложить все.

— Мам, не когда было. Совершенно, некогда. — Чем был занят накануне и не припомнить.

— Тебе вечно не когда. Сядь, попей нормально чай.

— Мам. Я опаздываю, — снова побежал в свою комнату. Что еще не взял? А, подарок. Подарок для Максима. Наконец, все сложил, крикнул:

— Мама, я ушел, — и барсился к троллейбусной остановке, где они встречались с другом. Максим был уже там.

— Ты чего опаздываешь?! Я тут стою, жду тебя,— упрекал Макс друга.

— Да так, я немножко замешкался. Я такой дурной, не собранный, как говорит мать. Конечно, мог бы еще вчера все сложить. Все бы сложил... Кстати, я тебе подарок принес.

Они торопились. День начнется с торжественной линейки, но это не повод опаздывать. Ближе к зданию школы появились родители с первоклассниками и букетами цветов. Мелкие разодеты по случаю первого дня занятий. Им невдомек, торжество будет продолжаться годы.

— Подарок? — Макс обрадовался. — Я люблю подарки. Что ты мне принес? Показывай, — требовал Максим. Дите малое, не терпится.

— Потом, я сказал. Я тебе кинжал принес, — Данька весело подмигнул. Предвкушал, какое впечатление произведет на приятеля.

— Кинжал. Давай сюда, — Максим окончательно потерял покой. Оружие — любимая игрушка мальчишек.

— Ты чего, если кто увидит, — Даня посмотрел по сторонам. Прохожие заняты своими делами, им дела нет до мальчишек.

— А что такого? Ну, увидит — Макс не понимал. Это же просто подарок.

— Это холодное оружие. Вместо уроков мы с тобой попадем в обезьянник. В полицию. Там будут спрашивать, что это? Откуда? Зачем? Не собираемся ли мы чего с помощью этого ножичка сотворить. Директора школы ненароком зарезать. Понял теперь?

— Ага, понял, — кивнул головой Максим. Директора он резать не собирался. Но совсем не прочь подложить ему на стул кнопку. На радость всей школы. Он подозревал, что тем самым осуществил бы мечту не только учеников, но и учителей.

— Тогда потом получишь. — Даня похлопал рукой по сумке, обозначив, где хранит подарок.

— После уроков? — Максим не мог скрыть нетерпение.

— Конечно, я для тебя это принес, — успокаивал Данька.

Максим решил поинтересоваться, переключаясь на дела земные, насущные.

— Ты помнишь, что у нас сегодня литература? — Трагедия дня. Мария Ивановна, их учитель, недоразумение всей школы.

— Ну и что, что литература? — Даня только повел плечами.

— Как? Эта мымра опять заставит нас писать сочинение — мымрой они называли свою учительницу по литературе, Марию Ивановну. Который год к ряду на первом уроке она задавала детям сочинение. Тема была одна, стандартная: как я провел лето. Класс полагал, что это от безмерного любопытства.

— Ну и имечко, — смеялся Макс, — как в анекдоте.

— Имя как имя, — не соглашался Данька. — Чем хуже Раисы Федоровны — Рейсфедера.

— Но она нормальная, а эта со странностями. Где ее откопали?

Упорядоченное нагромождение камней — здание. Окна, двери, лестницы. Но это здание именовалось по особому — школа. Ребята уже собирались. И имя тех, кто подходил сюда, было иным. Они назывались учениками. Ждали, когда начнется линейка, и их поздравят с началом учебного года. Праздник для первоклассников. Для старших праздник был в том, что они встретились после каникул. Встреча после короткой разлуки. Можно пообщаться. Сколько рассказать предстоит, узнать нового. Первоклассники с цветами. Они входят в новую жизнь, один из этапов взросления. Родители привели их, что бы выпустить в мир знаний. Так принято считать. Линейка закончилась. Первыми в здание заходят малыши.

— Смотри, Макс, — Данька указывал на маленького мальчика с родителями. Выглядело это забавно. Пухленький малыш упирался, не хотел идти в школу. Отец с матерью тащили его за руки, а дитя упиралось ножками, брыкалось. Ребенок отчаянно не хотел идти в класс.

— Правильно пацан делает, — рассмеялся Максим. — Чувствует, на какие мученья его обрекают.

— А тебя замучили здесь? — В ответ улыбнулся Даня.

— Ой, как измучили, — притворно стонал Макс. — Извели науками.

Начались уроки. На переменах собирались группами, рассказывали, как прошло лето. На уроках то же продолжали болтать. Первый школьный день всегда суматошный. Третий урок — урок литературы. Мария Ивановна вошла в класс точно со звонком, как обычно. Ребята гадали: то ли звонок под нее подстроен, то ли она чувствует, когда он прозвенит. Или до секунды рассчитывала время, что бы дойти от учительской до класса. Мария Ивановна, женщина лет сорока, вошла. Прошла к столу. Поздоровалась с классом. Разрешила сесть. Одевалась она всегда очень строго. Черные туфли, прямая черная юбка ниже колен. На этот раз синяя блузка. Строгий черный жакет. На голове высокая прическа. Такие были в моде в старые времена. Очки, которые уродовали ее и так не очень привлекательное лицо. Она посмотрела строго на класс из под очков.

— Что ж, ребята. Сегодня мы напишем, — Мария Ивановна произносила это так, словно сообщала зрителям о выходе на сцену известного артиста, — сочинение. Тема: как я провел лето. Надеюсь, вы вспомните, чему я вас учила, не растеряли за лето навыков писать грамотно, без ошибок. Что ж, начинайте. Время пошло.

То, что будет сочинение, знали все. Мария Ивановна проводила его ежегодно. И тема была одна и та же. Не ропот, а тяжкий вздох класса был ответом. Мария Ивановна села за стол. Внимательно следила за классом. Ребята раскрыли тетради. Минута и — начали писать. Максим то

же писал. Данька сидел, думал. Покусывал кончик ручки. Потом решался. Он писал ровным красивым почерком. Уверенно. Решил писать правду. Он писал правду о своем лете. Когда уроки закончились ребята пошли к Максиму домой. Макс торопил:

— Ты что, не можешь быстрее идти! — То и дело ускорял шаг.

— А мы куда-то торопимся? — Данька нарочито не спешил. Его забавляло нетерпенье друга.

— Торопимся. Сам говорил, что подарок мне принес. — Ворчал Максим. — Я хочу побыстрее увидеть.

— Успеешь, Максим. Успеешь. — Успокаивал Даня.

— Ага, ты видел его, а я — нет, — резонно говорил Макс.

Многоэтажка, где жил Максим, скрипучий лифт. Кабина лифта дергается и болтается, грозит сорваться в низ. Дома родителей не было. Но все равно, войдя в комнату Максима, они плотно закрыли дверь. Устроились у стола, и Данька осторожно извлек из сумки сверток. Развернул и протянул другу кинжал. Тот взял его осторожно. Бережно. Разглядывал лезвие, рукоятку кинжала. Клинок сверкал, играл на солнце. Драгоценные камни в рукояти дарили таинственный свет.

— Вот это да. Какая работа. Лезвие длинное, острое. И ручка, отличная. С камнями. Ты посмотри. Ты посмотри, Даня. На лезвии две переплетающиеся голубые полоски. Великолепная работа. Я спрячу его подальше. Хотя лучше бы повесить его на стене, что б любоваться. Красота какая. — Максим был в восторге от такого подарка. Инстинкт воина живет в каждом мальчишке, оружие делает из него мужчину.

— Макс лучше спрятать, ты прав. Вовсе это не красота. Сам подумай, эту штуку сделали не для того, что б ей любоваться, а для того, что б убивать. Это не предмет искусства, это — орудие убийства.

— Нет, это предмет искусства, — использовать такую вещь для убийства Максиму казалось не возможным, настоящим святотатством. — Посмотри на работу мастера. Как он это делал, сколько потратил сил. А сталь какая! Отличная сталь. Может, даже секрет этой стали утерян.

— Может и хорошо, что утерян. Существуют легенды. О дамасской стали.

— А чего с этой сталью не так? — Фирменная вещь, известная марка. Какие тут проблемы.

— Когда мастер заканчивал работу, приводили раба. Мастер брал меч прямо с наковальни и еще горячий вонзал в сердце раба. Меч должен был напиться крови. Крови человека.

— Это сказки. Не думаю, что этот кинжал отведал кровь человека.

— Может и не сразу. Но мог испить людскую кровь. Кто его знает, может, он отнял не одну жизнь. Ему коварные удары и стон смерти.

— Мрачный ты, Даня. — Максу не хотелось верить, такая вещь не приносит зла в мир. — Ты можешь показать хоть один прием с кинжалом?

— Могу. Свен показал мне. — Даня думал, что этим все закончится. Максим уберет подальше оружие. Но друг не унимался, требовал показать.

Данька взял кинжал, встал. Максим увидел. Перед ним стоял не робкий мальчишка, а воин. Грациозный хищный леопард. Клинок мелькал в руках друга, жил своей жизнью. Юнга Дэн готов к схватке. Блеск черных глаз увлекает, затягивает в омут смерти. Грозной птицей кинжал перелетает из одной руки в другую. Острое лезвие скользит в паре миллиметров от шеи Максима. Перелетает из правой руки в левую и замирает возле груди Макса. Данька отложил оружие, сел.

— Данька, вот это да! Ты чуть не убил меня. — Не слова страха, а восторга. — Как ты им машешь! Блеск!

— Не машу, а владею. Кинжал — оружие коварное. К нему надо относиться с почтением. Таким огурчики и колбаску не режут. Понял?

— А то! Я ему такую коробочку выделю, царскую.

Мария Ивановна обещала проверить работу учеников через пару дней, к следующему уроку. Данька ждал этого момента с нетерпением. Волновался. Бранил себя. Кому нужна, правда! Он — идиот. Но изменить что-то уже поздно. Гадал, что скажут о его работе. Поставит Мария Ивановна жирную единицу или тройку наскребет? Оставалось винить только себя. Все мы крепки задним умом. И день пришел. Мария Ивановна, как всегда, вошла в класс точно со звонком. Прошла к столу, села. Разрешила сесть ученикам. Положила перед собой стопку тетрадей. Обвела строгим взглядом класс.

— Как я обещала, я проверила, дети, ваши тетради. Я довольна вашей рабой. Не плохо справились с заданием, — Мария Ивановна одобрительно кивала головой в такт своим словам, — Написали, в основном, грамотно. Это радует. Мила. Мила, от тебя я не ожидала, — Мария Ивановна смотрела на одну из своих учениц, сидевшую у окна за третьей партой. — Мила, как ты могла. Три ошибки. Причем, в таких простых предложениях. Ладно. А ты, Вадик, сколько раз я тебе говорила. Ты не знаешь знаков препинания. Пиши короткими фразами. Не увлекайся длинными предложениями, не дано это тебе. Ты не можешь расставить запятые. Я сказала, что довольна результатами. Но сегодня я хочу обратить ваше внимание на одно сочинение.

Она посмотрела в сторону Дани:

— Да, Даня, на твое сочинение, — при этом Мария Ивановна делала упор на каждое слово,— Ты не понял нашей темы. Она звучит, как я провел лето. Следовало писать, как ты реально провел лето. Что нового ты узнал за это время, с чем познакомился. Описать реальные события. А тут выдумки, фантазии. Судите сами.

Она взяла с верху стопки тетрадь. Открыла ее

— Как я провел лето, — начала читать. — Эпиграф. След мой волною смоет, а я на берег приду с утра опять. Море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать. Эпиграф мне понравился. Я подумала, что дальше речь пойдет о морском путешествии или о знакомстве с побережьем. Честно говоря, я представила пляж, песчаный берег. Отпечатки ног на песке, которые смывает волна. Слушаем дальше.

Море, Карбское море. Прекрасное ласковое море. Мир голубых лагун нежится в лучах солнца. Песчаный берег с одной стороны и скалы — с другой. Там корабли не могут подойти. Вход в гавань охраняет форт. Высокие стены и бойницы. Остров Тортуга. И яркое жаркое солнце над головой. Чудесный портовый город, белеющий над голубыми водами. Здесь не большие одно — двухэтажные дома. Мостовая, каменная мостовая, пышет жаром. И люди, замечательные люди. Одеты они не много странно для меня. Женщины в платьях с подолом до земли, нарядные ленты и кружева, забавные шляпки. Проезжают экипажи, запряженные лошадьми. Мужчина катит тележку с рыбой. Свежий улов. По улице идут двое мужчин. Рубашки с кружевными воротниками. Широкополые шляпы. Шпаги на боку. Для меня здесь главное море. Когда впервые я увидел порт, увидел парусные суда, что стоят здесь, я был в восторге. Я понял, что не Атланты держат небо на своих могучих плечах, а эти корабли удерживают небосвод, подпирая его мачтами. И на голубой сковороде жарится глазунья — солнце. Вселенная и звезды легкой тканью висят на острие мачт. Мне хотелось выйти в море на одном из этих кораблей. Очень хотелось. Мне повезло, меня взяли юнгой на корабль под удивительным названием "Скиталец". Кораблем командует капитан Свен. На мачте развевается флаг. Черный флаг с черепом и костями. Веселый Роджер. Это пират. Капитан Свен — пират, как и парни, что ходят по палубе. Они зовутся парнями с бака или смоляными куртками. Крепкие бесшабашные парни. Мы вышли в море. Я — юнга, всего лишь юнга. Что я должен делать на корабле? Работать наравне с другими. Драить палубу, работать со снастями. Убирать и ставить паруса. Мачты, паруса, оснастка называется рангоут. Еще я должен приносить капитану обед, приводить в порядок его каюту. Взбираться на мачту. А вы пробовали? Вы взбирались хоть раз на мачту? Взобраться по вантам на грот— бром-рей. Когда первый раз я лез туда, у меня дрожали колени. Мне казалось, сейчас разожму руки и упаду в низ. В низу, на палубе, легкий ветерок ласкает лицо. Вверху он твой враг. Так и норовит сбросить не осторожного юнгу. Ты упадешь и разобьешься или свалишься в воду и утонешь. Единственная страховка — твоя отчаянная смелость. А эти ребята бегают по реям, не знают страха. Обычная работа. За храбрость или подвиг такое не считается. Я хотел бегать, как они. И побежал. Но ветер. Ох, этот ветер. Он ударил в грудь и чуть не сорвал меня, словно осенний лист с дерева. Я оступился. Сейчас упаду. Надо было крепче держаться за леер. Чья-то крепкая рука ухватила меня за шиворот. Рубаха трещит, но я удержал равновесие. Потом, когда мы скатились вниз на палубу по канату со свистом, я хотел поблагодарить своего спасителя. Это оказался Джереми Брайан О`Тул, корабельный плотник и просто матрос. Весельчак, поющий удивительные песни. Если б вы слышали, как этот парень поет, какой у него голос. Многие театры мира гордились бы, выйди он на их сцену. Иногда этот голос тоскует о далекой земле. Он поет о девчонке, котирую оставил там, в дали. К которой он хотел бы вернуться. Но чаще он поет задорные, веселые песни, под которые хочется танцевать. Я сказал ему спасибо. Ты спас мою жизнь. А тот в ответ заявил: я порвал твою рубаху. Виноват. Давай заштопаю. Я отдал ему рубашку. Он заштопал и вернул мне. Вроде и не спасал глупого юнгу. Я не обязан ему жизнью. Он просто порвал мою рубаху. Вернемся к этому морю. Обычно, оно ласковое. Доброе. Но я увидел его и другим. Совсем другим. Яростным, злым, ненавидящим. Мы попали в шторм. Вы пробовали убрать парус, когда мачта качается, когда корабль взлетает на волну и резко падает. Вместе с ним в пропасть падаете вы. А он уже взлетает на следующую волну. Резкий поворот штурвала. Капитан Свен держит "Скитальца" навстречу волне. Поворот оказался крутым. Волна готова нас перевернуть. Корабль накренился. Мачта летит над самой водой. Сейчас коснусь рукой пенной челки волны. Вы пробовали стоять на палубе, которую захлестывают волны. Когда тебя волной сбивает с ног, и вода пытается тебя унести во тьму. Когда смерть бродит рядом, дышит в лицо холодом. Море поет свою песню ярости, и ветер вторит ему. Они поют о смерти, о несостоявшейся мечте, о том, что вам не суждено вернуться на сушу. Это был мой первый шторм. Меня чуть не унесло в море. Кто-то из ребят помог мне удержаться. И в этот первый шторм я понял, что со стихией можно бороться только вместе с кем-то, стоя плечом к плечу. Когда рядом есть друг. А море поет свою песню. Когда над морем грянет буря и загремит гроза, поет колдунья, которой лучше не попадаться на глаза. Команда у нас отличная Хорошие ребята. Флибустьеры, пираты. Но парни, что надо. Капитан Свен. Все говорят, что он удачу кормит с руки. Так, наверно, и есть. Его все побаиваются. Но и любят. Он справедливый, гордый и сильный человек. Старпом Колин, немного холодный, порой выглядит немного отстраненным, равнодушным. Обыкновенная личина, за которой прячется человек редкой души. Боцман Брин. Честно говоря, я его боюсь больше, чем капитана. У него суровое выражение лица. Я пытаюсь проскользнуть мимо него, как бы он меня не заметил. Наверно, это выглядит забавно и глупо. Кто-то скажет: пираты, убийцы, разбойники. Но никто так и не спросил, что привело их сюда, какая жизнь за плечами. Эти парни не любят рассказывать о прошлом. У них нет прошлого. Я их не расспрашивал, откуда они. А они не спрашивают меня. Люди без прошлого и будущего. О будущем они не думают, потому что у них его нет. Они не оставят памяти по себе. Дурную молву оставит след корабля на воде. Ими станут пугать детей. Брайан, рыжий черт, любит детей. У его отца детей было много. И он мечтает об этом. Как можно им напугать? Рыжий веселый клоун, истекающий кровью на арене жизни. Что ждет их: шальная пуля в бою, удар клика в грудь? Или утонут, не добравшись до берега. Ничего впереди нет. Если кому-то посчастливится дожить до старости, то это скорее беда. Одинокая нищая старость на паперти под дождем. И умереть в придорожной грязной канаве. В полном одиночестве, без слова утешения. Без надежды на жизнь вечную и прощение. Мы догнали испанский купеческий корабль. Сейчас начнется бой. Стреляют пушки, корабли сближаются. Ребята пошли на абордаж. Первым на палубу вражеского корабля прыгает Свен. За ним боцман и Брайан, мой друг, плотник, матрос и просто весельчак. Я стою на палубе нашего корабля. Это первый бой, который я видел. Я не могу сдвинуться с места. От страха, скорее всего. Все происходит рядом. Там стоит такой шум. Крики, выстрелы, звон стали. Я вижу лица, их боль, последний крик. Как гаснет искра жизни в глазах и на доски падает медленно тело. На губах застыл шепот: мама. Струйка крови на зеленом полотне рубаки. Рядом со мной убивают. Это не фильм, это — в двух шагах. Мне страшно. Я не могу сдвинуться с места, парализованный ужасом. Бой закончен. Тишина еще страшнее. Ребята бродят по палубе вражеского корабля. Пытаясь сбросить тишину, они насвистывают, напевают песни. Перекидываются шутками. Зачищают палубу, выбрасывая тела за борт. Брайан с напарником кидают в воду очередное тело. Он машет рукой и кричит: загребай волну, приятель. После пройдет кок и окропит палубу горячим уксусом. Устранить запах крови, не допустить распространение болезней. Такое не забыть. В праве ли я осудить этих ребят? Нет, я не стану их осуждать. Он мои друзья. Братья. Поверьте мне, они славные ребята. Мы вернулись в родной порт. Многие матросы сошли на берег. На корабле осталась только вахтенная команда. И я. Я смотрю на берег, где стоят крошечные дома. У причала торговые корабли, несколько рыбацких лодок. Там, на берегу, бродят портовые рабочие, купцы, матросы. Бродит разный люд. Бродят благородные господа. Как во многих портах богатство и благородство соседствуют с бедностью и пороком. Полунищие рыбаки и одетые в бархат господа. Опустившийся сброд и путаны, портовые девки. Жалкие монеты собирает честь, затоптанная в грязь. Если у этих женщин появятся дети, что их ждет? Девчонки вслед за матерями выйдут сюда на свой промысел. Парни устроятся на корабль в поисках лучшего мира и не вернутся, найдя свою могилу на дне. Или станут пиратами, как мои друзья. В жизни моих друзей, я чувствую, было много горя. Они не знают родительской ласки. Ободряющей улыбки отца, теплых рук матери. Они не помнят своей мамы. Они вправе сказать: О. мама, если б ты могла понять, что я ни в чем, ни в чем не виноват. Они могут сказать этим богачам: в краю фонтанов и роскошных вилл из окон бьет слепящий свет, О, если б мне набраться сил, вы б дали мне за все ответ. Но вместо этого, мне кажется, они бы сказали: но я ваш брат, я — человек. И мне легко среди них. Я не стану их ни в чем винить. Я их брат. Доброй охоты, братья. Вот такие у меня морские каникулы. Замечательные каникулы. Отличная выпала мне путевка. И я готов заплатить любую цену за такой отдых. Я готов заплатить своей жизнью, потому что увидел ребят, которые готовы отдать свою жизнь за друга и не просят за это ничего, не спрашивают, нужна ли жертва такая их другу. Я готов платить, платить любую цену.

Мария Ивановна отложила в сторону тетрадь и сказала:

— Вы видите, что это выдумка. Сплошная выдумка. Вздор. Ни чего о реальной жизни. Ты, Даня, не раскрыл тему, поэтому я поставила тебе три. Если придумывать, то выдумал бы что-то нормальное, приличное. Как ты готовился к новому учебному году, занимался в библиотеке. Рассказал бы о книгах, которые прочел. Всем ясно, что подготовка к занятиям во время каникул не более чем полет фантазии. Но о таком и помечтать полезно. А так, увы, Даня.

За партами оживление. Обсуждают. Кто-то из ребят крикнул:

— А что? Что он мог придумать? Он же и моря никогда не вдел. Дальше нашей забуханной речки не был. Туда только одна нищета ходят.

На миг в классе повисла тишина. Анька, самая задиристая из девчонок, добавила:

— Грязь месить и пивные бутылки собирать.

— Возьми и приберись на речке, лягушка — путешественница, — зло оборвал ее Максим.

Данька вскочил, обвел взглядом класс и бросил:

— Нищий! Но я ваш брат, я — человек! — Стоял и смотрел на это скопище недорослей, схватил сумку и выскочил из класса.

Максим бросился за ним следом. Догнал уже на улице.

— Даня, подожди. Даня! — Ухватил друга за рукав, но тот резко вырвался, бросил взгляд полный слез. Быстро пошел вперед.

— Отстань, иди к ним! К своим! К богатеньким. — сказал не громко, но с такой болью, что она сбивала с ног. Даньку душила обида, но не за себя, а за тех, кто оставался на "Скитальце", кто не мог постоять за себя в этом мире, за братьев.

— Даня. Ну, ты чего, Даня, — успокаивал друга Макс. Он хотел взять на себя часть боли. Если для того, что бы быть верным дружбе, надо стать пиратом, он готов.

— Да ладно, я понимаю. Я все понимаю, — Данька почти плакал, но шел, не опуская головы.

Максим шел рядом с другом и говорил:

— Ты успокойся, Даня. Они дураки. Настоящие дураки. А ты хорошо написал. Когда я слушал твое сочинение, мне показалось, что я вижу море и этих парней. Мне понравилось. Я завидую тебе, ты встретил таких людей. Нищие остались в классе, нищие, только не понимают этого. У тебя, в отличие от них, есть твое Карибское море. И есть твой корабль — "Скиталец". Им никогда этого не увидеть мир таким, как его видишь ты. Они слепцы. Так, Даня. Съездить на папенькины денежки на дорогой курорт не сложно. Мир в кармане. Тебе посчастливилось мир засунуть в карман.

Данька немного успокоился:

— Наверно, так. — Данька сейчас жалел, что несправедливо накричал на друга. — Карман моих дырявых штанов может лопнуть. Может тебе отсыпать немного?

— Раздели ношу свою с ближним. Я приму ее как дар. Пойдем ко мне, — предложил Максим, — достанем твой подарок, посмотрим на него, и ты мне еще что-нибудь расскажешь о своем море.

Нет худа, без добра, — приговаривал Сеятель-Жнец. — Если б я не забросил тебя в иной мир, ты стал бы беднее духом. Мог бы спасибо сказать.

В старости люди начинают брюзжать и ворчать. Понимаю Древних. По образу и подобию сотворены мы. Кого винить, мы ворчливы, жадны, завистливы.

Они пришли к Максиму, достали кинжал, долго смотрели на него. Сталь переливалась волшебным светом. Коварно слепила глаза. Лежит в моей руке клинок покорно. Смиренье так обманчиво его. Сокрыто под завесой черной, им принесенное в мир зло.

— Даня, расскажи что-нибудь, — попросил Макс.

— Рассказать? Жизнь у нас идет по одному порядку. По правилам. Ежедневно ребята выкатывают здоровенную бочку рома на палубу. Черпают оттуда огромными кружками и пьют. Потом рыгают прямо на палубу. Капитан по утрам мучается похмельем. Кричит: юнга, тащи ром. Это у нас вместо компота. Парни дерутся на ножах.

— Не клевещи, Даня. Все не так.

— Конечно не так. Не знаю, что тебе рассказать. Это работа и только — потом начал рассказ о последнем испанском корабле, о Хуане.

Максим слушал с любопытством. Раньше ему не приходило в голову, что жизнь на паруснике однообразна и тяжела.

— Романтики в нашем быте не много. Но есть и россказни моряков. Я сам еще не уверен. Говорят, есть такая вахта на судне. Это не для боязливых, — Даня замолк, посмотрел на друга. Настало время страшных сказок.

— Давай, рассказывай. Мне уже страшно. — Макс посмеивается.

— Зря смеешься. — Голос у Даньки хрипловатый, приглушенный. — Ночная вахта. С полуночи до четырех утра. Творятся страшные вещи. Матросы такую вахту называют собачьей. В эти темные часы наваливается на человека тоска. Клонит в сон. Сама тьма колышется за бортом. Часа в три ночи вода светлеет, мерцает. Зовет человека к погибели. Звуки таинственные слышны. То ли плачь, то ли песня. Кому что чудится. Над волнами тени бродят. Руки тянут, просят помочь, прийти. Матрос в дурмане влажных испарений может с собой не справиться, добровольно шагнуть за борт. Тут и смерть. А если вахта выстоит, из воды поднимается серая погибель. Идет по палубе, одеяния колышутся. Воет тоскливо, тянется к несчастным. Дотронется, ты не жилец. Смерть тебя пометила. После такого парня как подменили. Ходит сам не свой. Это его Серая погибель за собой манит. Хуже героина. За борт выбрасываются, а то и с собой кого прихватят. Или другое удумают. К такому подходить опасно.

— А лекарство какое есть?

— Одно лекарство, — Данька придумывал на ходу, — броситься на зачарованного скопом. Нож в бок. Тело зашить в черную парусину, и ровно в полночь выбросить за борт. При этом говорят: Прими слугу своего, Серая погибель. Не приходи к нам.

— Бабкины сказки, — заявил Макс, но поежился. Рассказ Дани пронял его.

После Макс признался:

— Я то же хочу быть моряком. В твой мир мне не попасть, так организую свой. Хочу проверить себя. Благо у нас про Серую погибель не говорят.

— Ты моряком? А как же бизнес? Отец тебе не разрешит.

— Я и спрашивать не буду. — Максим умел быть решительным. — Когда ты рассказал о Тортуге, мне захотелось так же. Выйти в море, а рядом — команда. Может на торговом судне или военном. Главное рядом настоящие друзья. Ты кем, Данька, хочешь стать в этом мире после школы?

— Я? — Данька задумался. — Я стану следаком. Следователем буду, прикидываться стану таким простым, преступники меня не обнаружат, а я всех на чистую воду выведу.

— У тебя получится. В тебе артист живет. — одобрил Максим.

Дэн! Вставай, Дэн, — услышал он голос капитана. Открыл глаза, Свен уже поднялся.

Дэн вскочил на ноги

— Капитан, вам помочь умыться? — Проспал, решил Данька, вот капитан и сердится.

— Можешь. Дрыхнешь тут, — потом капитан улыбнулся. — Ты уснул юнгой, а проснулся матросом.

— Я матрос? — Так просыпаются в объятьях славы. Вчера мир не знал о великом художнике, музыканте или артисте. Выглянул в окно, а там не миллион алых роз. Миллион поклонников, и у каждого по розе. Нет, по букету роз. Сладко кружится голова.

Проходит слава мирская, Даня. Любовь не длится вечно. У роз много шипов.

— Да. Я объявил об этом команде. Ты с сегодняшнего дня матрос, такой же, как они. — Радостный блеск в глазах вчерашнего юнги теплом отозвался в сердце капитана.

Сон у Дэна сразу пропал. Ему хотелось пройтись по каюте колесом, он матрос. Настоящий матрос.

— Дэн, хватит веселиться. Иди, иди на палубу. Там ребята тебя встретят. Наградят тумаками.

— За что, капитан? За что тумаками? — удивлялся Данька.

— Как за что?! Ты теперь матрос. Вот от радости они и всыплют тебе.

Даня вышел на палубу. Яркий утренний свет встретил его. Соленый ветер обнял руками. Вселенная радовалась приходу нового матроса "Скитальца". Матросы походили, хлопали по плечу. По спине. Кто-то ткнул кулаком в бок. Они поздравляли его, радовались вместе с ним. Ему хотелось обнять их всех. Он получил лучшие подарки в жизни. Подошел Сол. Руки в карманах штанов. Осмотрел бывшего юнгу с ног до головы. Отрицательно покивал гловой.

— Поздравляю, Дэн. Ты теперь матрос. Когда успел вырасти... Жалко, что я тебя раньше не утопил.

— За что топить, Сол? — Пустой вопрос. Ради шутки.

— Как? Я из-за тебя две монеты потерял. Должен Брайану отдать. За такого, как ты не жалко, но убывает. — Вынул ручищи из карманов и обнял.

Тут подкатил Брайан. Встряхнул копой рыжих волос, протянул руку к Солу, скаля зубы в усмешке.

— Гони монеты!! — Торжествующе посмотрел по сторонам. Монеты — ерунда, главное — победа, выигрыш. Сол не в накладе. На спор его толкает не желание выиграть, а азарт. Лихорадка спора.

Сол порылся в карманах и протянул Брайану деньги.

— Бери, выпей за здоровье нашего матроса.

Сол хитро смотрел на Дэна и продолжал:

— Теперь ты вместе с нами в бой пойдешь. Хватит сидеть в каюте. Или струсишь? Испугаешься. Забьешься в угол, чтоб тебя не увидели.

— Нет, я то же пойду в бой. Только вначале я приложил бы кулак к твоей роже, что б ты не нес чепухи.

— Ладно тебе. Доживем до боя и там посмотрим. Можно пари заключить, — Сол радостно улыбался. Говорил он без зла. Ему, по обыкновению, хотелось кого-то завести. Характер у него такой вредный. Это знали все, не обращали внимания. И спорил сейчас Сол, понимая, что шансов на выигрыш нет. Из простого упрямства.

— Что, Брайан, пари на две монеты? Глядишь, я отыграюсь. — Сол шмыгнул носом и гордо задрал голову.

— Давай, мне твои деньги пригодятся.

Вызов принят. На борту еще долго будут обсуждать пари, Солу повод покрасоваться.

Проснувшись в своей комнате, Данька оделся и быстро побежал на кухню с криками: Мама! Мама!

Чайник на плите закипел. Шляпа — крышка приподнялась и забренчала, приветствуя матроса.

— Даня, что случилось? Ты все сейчас перевернешь, — говорила мать.

Даня прыгал возле стола, махал руками. Схватил со стола бутерброд.

— Я теперь матрос, мама. Капитан назначил меня матросом!

— Матрос? Даня, поздравляю. Молодец, сынок, — Мария Петровна обняла сына.

Данька пил кофе, а мать смотрела на него и грустно улыбалась. Как рано взрослеют сыновья.

Идя в школу рядом с Максимом, он решил пока не рассказывать о случившемся на корабле другу. После уроков рассказать, так интереснее. Максим и не приметил особого возбуждения Даньки. Он был озабочен предстоящей контрольной по математике.

— Боюсь я чего-то. Ведь Афанасий восемь на семь, так они называли своего старого учителя математики, опять какую особо сложную задачу откопал.

Они люби этого старичка. Иногда передразнивали его манеру говорить, подсмеивались. Он был строг и давал сложные задания. Они рассказывали детский стишок о своем учителе: Дано, Афанасий лезет в окно, допустим, что мы его не пустим, требуется доказать, как он будет вылезать.

— Не трусь, Макс, как-нибудь, решим. — Математику Данька считал самым простым предметом. Решить задачу — труд не велик.

— А ты мне поможешь? — Максим не плохо решал задачки, но иногда паниковал. Не хватало внутренней уверенности.

— Помогу, куда я денусь. Паниковать не будешь, решишь без моей помощи.

Контрольную они написали. Чувствовали, что написали хорошо. Правда, Макс пару раз толкнул локтем друга, загляни в мою тетрадь, прав ли я. Шли домой в приподнятом настроении. Желтые осенние листья падали под ноги. Откуда-то несло дымом сжигаемой травы и подгнивших листьев. Дни безмятежной осени.

Над головой по осеннему прозрачное небо. В грязных разводах асфальт. Даня предложил:

— Пройдем ко мне. Купим торт и отметим, — говорить дальше не стал, подольше хотел сохранить интригу. Гордость распирала, но он крепился.

— Что отметим? Контрольную? — Максим крутанулся вокруг своей оси, полное удовольствие от жизни.

— Не только это. У меня есть еще одна новость, — Данька говорил полушепотом. Пусть Макс попробует разгадать его тайну.

— Говори, колись, темнила. — Требовал друг.

— Нет. Вот придем, тогда. Зайдем, купим торт. Я люблю, когда масла побольше. Побольше крема.

Они оба любили такие торты. Устроились на кухне, разрезали торт. Налили в чашки кофе. Крепкий, Даня пил без сахара.

— Говори теперь, Даня. А то не стану есть торт, — угроза, которую не исполнит. Пусть луна упадет, но после. Пусть замолчат пушки, лишатся дара речи музы, Максим занят тортиком.

— Там, на Тортуге меня произвели в матросы, — Данька поднялся на ноги. Встал по стойке смирно. Готов к навешиванию орденов на грудь.

— В матрасы? Тебе присвоили очередное воинское звание? — Очередной кусок торта отправлен в рот.

— Да. Я теперь полный матрос, — полные Георгиевские кавалеры были, отчего не быть полным матросам. Пусть он один такой, но полный.

— Здорово. А как это было? — тут Максим вляпался рукавом рубашки в крем.

Они оттирали жирный крем с рубашки. Потом Макс снова стал допытываться.

— Как тебя посвящали в матросы? Какой обряд? Общее построение, и тебе вручили погоны, — пытался угадать, как происходит такое важное событие. Может из пушек палят.

-Какие погоны? Там нет ничего подобного. Капитан мне утром сообщил, что команде объявлено, я — матрос. Вышел на палубу, а они меня тумаками. — Даня смеялся, вспоминая радостные лица друзей.

— Вот скоты. Чего они?— возмутился Максим.

— Нет. Они от радости за меня. Легонько, в шутку. Они так радовались.

— Хорошо, ты теперь у нас матрос. Ты не подведешь наш мир, я знаю.

На корабле обязанности у Даньки оставались те же. Только теперь он имел право носить шпагу. Первое время он цеплял ее, когда надо и не надо. Все посмеивались. Потом Дэн отказался от этого. Неудобно работать, когда шпага болтается на боку. Он ждал, что появится испанский корабль. Ему хотелось проявить себя. Волновался, как школьник перед выпускным экзаменом. Выдержать бы этот экзамен. Он боялся не самого боя. Он боялся, что испугается. Или ребята заподозрят его в трусости. Будут смеяться. Он не трус. Он докажет. И вот они увидели испанский корабль. Погоня. Они догоняют. Даньке не терпится. Он мечется по палубе. Заскочил в каюту. Капитан сидит и читает книгу.

Как это возможно, в такой момент читать!

— Капитан, там испанский корабль. Мы его вот-вот догоним! — Дэн стоял посреди каюты и ждал, сейчас Свен возьмет шлагу, и они выйдут на палубу.

Капитан спросил, на мгновение, подняв взгляд на матроса:

— Старпом Колин на капитанском мостике? — Перелистнул страницу. Полное равнодушие. Так можно проспать битву.

— Да. Он там. — А ты, капитан, расселся и не можешь оторваться от книжонки.

— Тогда нет повода для беспокойства. Мы догоним испанца. Все в порядке.

Данька не выдержал. Снова выскочил на палубу. Как в такой момент сидеть и читать. Он не капитан, а бог знает что. Испанец близко. Грохочут пушки. Наконец, на палубу вышел капитан Свен. Одет, как настоящий франт. Шпага, белая рубашка. Черные волосы развеваются на ветру. Данька про себя передразнил Свена.

Свен отложил книгу. Время пришло. Бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Не плохо выглядишь, старик. Апостол Петр не погнушается таким гостем. Но ты ему не пара. Компания Люцифера подходит больше. По стаканчику рома, Люцик? И выкурим по трубке табака. В какой-то миг вера в свою звезду затмевает разум. Минутное умопомрачение. Свен видит, как летит в бой. Перед ним игрушечные солдатики. "Махни, махни шпажонкой, — говорит капитан одному из троих солдат, бросившихся на него. — Расстарайся, родной".

— Как денди лондонский одет, он, наконец, увидел свет. Точно, джентльмен вышел прогуляться по Стрэнду. Вроде не на бой идет, а на праздник. Вместо шпаги мог бы и трость взять. — Продолжает про себя ворчать Данька.

Корабли сошлись. Капитан, боцман Брин и Брайан бросились на палубу вражеского корабля. И он, Данька, вместе с ними, одним из первых. В голове бьется одна мысль: не отстать, не быть в хвосте. Смерть подождет. За ними другие ребята. Данька выстрелил из обоих пистолетов. Выхватил шпагу и бросился в атаку. Он рвался вперед. Не чувствовал страха и сомнений. Вот его клинок ударил в грудь испанца. Тот упал. Дэн чувствовал себя древним викингом, который не знает ни боли, ни усталости, ни страха. Только Валькирии летают над полем боя. Данька бьется рядом с боцманом. Удар, еще удар. Взмахнув руками, падает испанский солдат. Данька стремится вперед. Боится он только, что кто-то может на миг усомниться в его смелости. Он безрассуден. Этот страх подгоняет его. Крики, лица искаженные яростью и болью — все минует его сознание. Его тело и руки живут своей жизнью, уроки капитана Свена не прошли даром.

О`Тул приземлился на палубу торговца одновременно с Дэном. Юнга, нетерпеливый мальчишка. Сильные руки плотника привыкли держать не только инструмент, но и шпагу. Подсечка ногой, враг падает. Другого Брайан на отмашь бьет ребром ладони в кадык. Плотник холоден и расчетлив в бою. Веселые огоньки в глазах. Мало что ускользнет от его внимания. Шальной Дэн сражается рядом с Брином. Озорной мальчишка. Черт возьми, что сегодня с капитаном. Забыл о осторожности, играет с удачей. Здоровенный испанец бросился на Брайана. С этим силачом придется повозиться.

Краешком глаза Даня видит капитана. Тот бьется сразу с тремя испанцами. Один из противников капитана упал на палубу. Молодец Свен, Данька отбил удар своего противника, отбросил его. Снова обернулся к капитану. Увидел, как испанский солдат собирается ударить того в спину. Дэн прыгает, он должен прикрыть спину своего командира. Дэн стоит между капитаном и испанцем. Но он потерял несколько секунд, пытаясь удержать равновесие, после прыжка. Поскользнулся в кровавом месиве. Испанцу хватило этой оплошности, ударил шпагой Дэна в грудь. Резкая боль. Он... Он, Даня, ранен? Его ранили? Время замедлило свой бег. Мир плывет в тягучем мареве. Данька ударил шпагой по шпаге врага. Вырвал лезвие из своей груди, отбил шпагу противника. Выпад, и теперь шпага Дэна находит горло противника. Тот падает. Данька должен продолжать бой. Долг воина зовет. Он чувствует, как теплая кровь течет по груди. Шум боя стихает в ушах. Палуба качнулась под ногами. И вот он сейчас упадет на колени. Позорно встанет на колени?! В свом первом бою? Данька широко расставил ноги, пытается удержаться. Оперся на шпагу. Как тяжело держаться на ногах. То ли холодное крыло, то ли ветер коснулись лица. Чьи-то руки подхватили его, удержали от падения. Он слышит голос Брайана.

— Держись. Держись, дружище. Я помогу тебе.

Покончив со здоровяком, О`Тул обернулся в сторону капитана. В этот миг тело юнги легким перышком влетело между Свеном и испанским моряком, что приготовился ударить со спины. Испанец оказался проворнее, шпага вонзилась в грудь парня. Плотник бросился в сторону сражавшихся. Он видел, как мальчишка отбил шпагу противника и сделал точный выпад. Дэн силится удержаться на ногах. Шатается, борясь со слабостью. Брайан подоспел во время, подхватил парня, не дал упасть. Он помог Дэну вернуться на "Скиталец". Они в каюте. Данька чувствует под собой родной сундук. Дэна охватила слабость, апатия.

— Держись, Дэн, — повторяет плотник. Он разорвал рубаху на груди Дэна. — Сейчас мы тебя перевяжем.

Брайан мечется по каюте. Нашел непочатую бутылку рома, открыл ее. Смочил обрывки рубахи и протер рану.

— Погоди, сейчас перевяжу. — Брайан осмотрел рану, достал иглу с ниткой, они всегда были при нем. Джереми видел и не такие раны.

— Потерпи. Пара стежков. Рана большая. — Досталось парню. Не отбей удар, пришлось бы зашивать не тебя, парень, а парусину.

Данька закрыл глаза. Он чувствовал, как игла втыкается в тело.

— Все, сейчас забинтую, — доносится голос друга. Дэн пытается улыбнуться.

Брайан нашел еще одну чистую рубашку, разорвал ее на ленты и повязал на груди Дани.

— Как ты себя чувствуешь, Дэн? — Джереми Брайан О`Тул, думает он, к счастью не в этот раз тебе придется отдать друга морским волнам. Твоя иголка не сошьет саван.

— Нормально, — он воин, не тряпка, не станет скулить. Матросы не плачут, так учил капитан. Его капитан. Шум в ушах и слабость.

Брайан выкинул рваную рубашку.

— Брайан, ты бы мне какую-нибудь рубаху помог надеть. — Дэн пытается поудобнее усесться на крышке сундука.

Плотник огляделся, нашел рубаху и помог другу.

— Давай, сюда руку. Эту сюда, — поправил воротник, помог удобно устроиться на сундуке.

— Помоги застегнуть, — холодные кисти рук сейчас не справятся с такой простой работой.

Брайан застегнул пуговицы. Кивнул головой, прикрыв глаза. Крепкий парень, выдержит.

— Как ты? — Перед ним бледное лицо раненного товарища. Шальной пацан, в смелости тебе не откажешь. И верный друг.

— Жить буду. Спасибо. — Дэн не раз слышал такие слова с экрана телевизора. Крутой полицейский иначе не скажет.

— Обращайся, если надо зашить что. Я не только по дереву мастер. Отлично. Что не собираешься умирать. Мешки из парусины у меня плохо выходят. Ты посиди, а я побегу. Ребятам надо помочь.

Брайан убежал. Дэн сидел на сундуке. Надо же его ранили. Если капитан узнает, спишет на берег. Не выдержал, подвел. Свен скажет, зря тратил время на тренировки. Он, Данька, неловкий, трусливый мальчишка. Да куда его еще, на берег. Вон с корабля. Только бы капитан не заметил, только бы не увидел, — твердил Даня. Бой стих, и капитан вернулся в каюту. Данька слез со своего сундука.

— Капитан, умыться? — Бодрость в голосе. Талантливый артист живет в этом мальчике.

— Давай, — Свен скинул рубашку, потянул руки под струю воды.

За улыбкой Дэн прячет боль от раны. Пал или пропал, сказал Гамлет. Быть или не быть. И Данька сыграет свою сцену, свою роль. Большая игра. Высокие ставки. Пусть на кону его жизнь. Он не лукавил, когда в школьном сочинении писал: за такие каникулы готов заплатить любуж цену. Без "Скитальца" у него нет жизни, она ему не нужна.

Свен умылся, устроился в кресле. Данька стоял посреди каюты, немного боком к капитану.

— Капитан, — с улыбкой спросил он, — будем фехтовать?

Только бы капитан не заметил. Он готов до последнего драться за право остаться на корабле. Не отнимайте это право! Будет бороться с самим собой, со слабостью и всем миром.

Капитан отрицательно кивнул головой.

— Нет. Это твой первый бой. Ты, наверно, устал. Отдыхай. Я пойду, посмотрю, что в трюме испанца. Отдыхай, матрос. После первого боя можно и вздремнуть немного.

Капитан ушел. Данька с трудом добрался до сундука. Родной. Прилег, укрылся одеялом. Ему был необходим отдых.

Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.

Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.

— Даня! — Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.

— Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?! — Кричит она. — Тебя могли убить!

— Мама, не убили же. Я живой, — чуть сердится. Какая ерунда — убили!

— Даня, Денечка, как это вышло? — Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.

— Мама, я жив, все нормально. — Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.

— Господи, Даня, кто тебя так забинтовал? — Жив, он жив. Ее мальчик жив. — Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.

Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.

— Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.

— Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.

Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.

— Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.

— Мам, не надо Я так уберу. — Одна суета от женщин.

Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.

Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.

— Даня, тебе больно?

Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.

— Матросы не плачут, мама. — Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.

А та тихо проговорила:

— Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы. Сейчас смажем твою рану йодом.

Она потянулась за пузырьком. Данька закричал:

— Мам, он же щиплет. Это больно, мам. Ты чего! — При виде волшебного пузырька храбрец пришел в ужас.

— Даня, надо обработать рану. — Как мужчины боятся таких пустяков. Слабый они народ, беспомощный. Совсем не способны жить без женщин.

— Только не йодом, мам, — стонал герой.

Данька был в панике. У каждого героя свои слабости. У Ахиллеса — его пята. У юного пирата — раствор йода.


Часть 12.


Мария Петровна смочила ватку йодом, что бы обработать рану на теле сына.

— Мам, — верещал Даня,— не надо йод. Это больно, мам. Он щиплет.

— Даня, надо обработать рану. Кровь опять выступила. — Успокаивающе говорила Мария. Но руки слегка дрожали.

— Мам! — Данька замахал руками. Кто придумал эту пытку. Изверги.

— Что, мам? Матросы не плачут, ты сам сказал. — Но ей самой страшно коснуться раны. Боль йодом жжет сердце.

— А я и не плачу. Совсем не плачу, — хныкал Данька. — Йод — это больно.

Мария Петровна хотела смазать рану, но увидела швы. Аккуратные стежки по краям раны. Узлы сделаны умелой рукой.

— Даня, это что? — В ее глазах темнеет свет. Чуть не выронила ватку, смоченную йодом.

— Где? — Данька посмотрел на свою рану. — Это веревочки. Брайан зашил. Помнишь, я говорил, он мне рубашку заштопал. Узелки морские. Он и меня учит вязать.

Откуда знать Марии Петровне, что один из узлов, придуманных моряками, называется хирургический. Позднее матросы отказались от него, слабоват. А хирургам понравился. Первые наручники — заслуга моряков. Пьяный узел, им связывали разбушевавшихся гуляк. Гордиев узел, что разрубил Александр Македонский, Искандер Двурогий, быть может был морским узлом. Констриктер, моряки не развязывали его, а разрубали. Миру они подарили печальный узел, затягивающаяся удавка, последний галстук.

— Какие веревочки? Понавязал тут узлов! — Она не слышит сына. Кровь пульсирует в висках, разрывает голову болью. Любовь матери безрассудна.

— Это Брайан, когда привел меня в каюту, он рану зашил. — Вновь объясняет он.

— Даня, какой Брайан? Как зашил рану? Достал иголку с ниткой и зашил? — Кошмарная сцена пред глазами. Улыбка безумца, что втыкает иглу в тело сына.

Плюшевый мишка на тумбочке возле кровати моргнул. Если его бок протрется, он то же не станет плакать, пусть зашьют.

— Очень просто, мама. — Он ни минуты не сомневался в этих ребятах. Не оставят в беде. Последний парус моряку сделают на славу.

— Брайан, он что, врач? — Строго спросила Мария Петровна. Кто проверит диплом у этих знахарей в далеком мире, куда смотрят люди из Минздрава.

— Я тебе о нем рассказывал. Он наш плотник, на корабле. И матрос. Ты знаешь, он еще поет. Так замечательно поет.

— Даня, он.. он... он втыкал в тебя иглу и пел? Садист!

Хирург, играющий на рояле, прокурор, чей голос ласкает слух, законотворец, поющий под гитару в наши дни не кажется необычным. Плотник-поэт? Создавший новое направление. Уолт Уитмен.

Грубые руки и грязная одежда скрывают горячие сердца.

— Нет, мама. Он поет в другое время. Не когда зашивает. — Даня улыбнулся. Если б Брайан запел о девушке, что лукаво избегает парня, а он рвет струны гитары. Плачет и молит голос, берет за душу. Такую песню надо слышать.

В тоске души кружатся шторы на окне, письменный стол прячет тоску разорванных струн в ящиках. Плачет за окном природа.

— Он всех, — не понимала мать, — зашивает?

— Не знаю, но меня заштопал.

— Даня, Господи, что у вас там за варварство такое. — Она готова сдаться. Ее сын рядом. Пусть поет, что вздумается. Я разрежу тебя и заштопаю вновь, я хирург по веленью богов.

— Нормальное. Он еще полбутылки рома вылил на рану. — Напиток мужчин не сравнить с позорным йодом.

— У вас там что, йода нет? — Нет укорота на этих баб.

— Не, мам, мы без этого обходимся, — Данька с опаской посмотрел на пузырек с лекарством. Какое счастье, что на Тортуге нет йода.

— Ладно, Даня. — Мария Петровна обработала рану, приложила марлевую салфетку. Забинтовала

— Мама, мне рубашка нужна. — Мужчину не остановят царапины.

— Зачем? Даня, ложись так. Тебе надо отдохнуть.

Первый плачь ребенка, его губы, коснувшиеся груди, мать помнит всю жизнь. Богородица, ты помнишь губы сына твоего, Иешуа Иосифа, ставшего Христом? Не только сына, мать распяли.

— Я пойду в школу, мама. — Упрямо глядит на мать.

— Даня, — мать хотела остановить сына, — какая школа? Ты ранен. Тебе надо отдохнуть, сил набраться. Тебе нужен покой.

Данька упрямо не соглашался:

— Я что, прогульщик? Я иду в школу. Давай рубашку. — Матрос, полный матрос не сдается. Вспомни Кронштадт, вспомни Варяг. Я духом из этой страны.

Мать поняла, что спорить с сыном бесполезно. Дала ему рубашку. Он натягивал ее и говорил:

— Мам, ты бы чайник подогрела. Чай попью и побегу.

Мария Петровна отправилась на кухню. Даня специально отправил мать. Он не был уверен, что сможет подняться, и не хотел, что бы мать это видела. Когда она ушла, он встал, сделал один не уверенный шаг, второй. Пробормотал:

— Сегодня, кажется, немного штормит. Что-то палубу качает, — но все же добрался до двери. Постоял, собираясь с силами, затем, стараясь двигаться уверенно, пошел на кухню.

Телевизор, стол, кресла, все обитатели дома, смотрели, как юный хозяин пытается пересечь зал. Качнулся, но удержался на ногах. Чертыхнулся. Печально вздохнул диван. Добрел до кухни, остановился на пороге, оперся на косяк рукой. Так стоял его отец. Сел к столу. Выпил чашку кофе. Мария Петровна посматривала украдкой на сына. Сдерживала наворачивающиеся слезы.

— Мама, я все. Побегу в школу. Максим меня, наверно, ждет.

— Давай. А ты, Даня, дойдешь? Ты уверен? — Спрашивала Мария Петровна. У нее такой уверенности не было.

— Дойду, мама. Конечно, дойду. — Данька старался выглядеть уверенным в своих силах.

Не откатится плод от яблони, повторит первородный отца. Не уронит в бою он знамени, не попросит пощады творца.

Он вышел на улицу. Но идти, как раньше не мог. Кочки и камни во двор бросались под ноги. Ямки злорадно ликовали. Желтые осенние листья печально падали на землю. Когда он подошел к троллейбусной остановке, Максима уже не было. Не дождался, ушел один. И Данька присел на скамейке на остановочном комплексе, что бы перевести дыхание. Моросил дождь. Навес над остановкой укрывает от штормов. Подходили и уезжали троллейбусы, хлопали дверьми, а он сидел. До школы добрался ко второму уроку. Зашел в класс и плюхнулся за парту. Скрипели парты, как уключины на лодке. Максим был не доволен.

— Где тебя носит? Я тебя ждал, ждал. Ты чего опаздываешь? Опять твои морские дела, что ли?

— Что-то воде этого. Потом, — отмахнулся Данька.

Не на одну из перемен он не выходил из класса. Был не уверен в своих силах. Уроки закончились, и друзья пошли домой. Даня шел медленно, старательно переставлял ноги. Дождь прекратился. На небе выглядывало солнце. Прохожие заняты своими делами. Максим спросил:

— У тебя что, мышцы болят? Капитан загонял? Тренировками изводит?

— Нет. Так! — Пытался избежать расспросов, но не так просто отделаться от Максима.

— Что так? Говори, — настаивал Макс. — Капитан тебя ругал или еще чего?

— Нет. Пойдем, Макс, — нерешительно добавил. — Ты помоги мне до дома добраться. Я как-то плохо себя чувствую.

— Не вопрос, помогу.

Максим видел, что друг двигается с трудом. Взял его под руку. Они вошли в квартиру Даньки. Друг помог ему устроиться на диване. Когда Дэн садился, пружины дивана жалобно скрипнули. Максим сел на стул напротив друга.

— Темнить опять будешь или расскажешь? — Только попробуй отмолчаться. Он не позволит спрятать самые интересные моменты жизни матроса, своего друга.

Данька вместо того, что бы что-то рассказывать, расстегнул пиджак, затем рубашку. Максим увидел бинт и капли крови.

— Тебя ранили, Даня? — Вот здорово. Настоящий бой, услышать о таком от участника событий. Сидеть рядом с героем.

— Есть немного. Видишь. — Дэн не хочет вдаваться в подробности. Придется еще ответить перед капитаном. Нет ему прощения. Какие оправдания можно придумать. Только попытаться скрыть от Свена. Достанется ему.

— Даня, а как получилось? — Максим ждет подробностей. Самый волнующий рассказ.

С волнением ждут рассказа и немые свидетели жизни людей. Шкаф с посудой замер. Пузатый телевизор на тумбочке притих в ожидании новостей.

— Это бой. Это я виноват. Не рассчитал. — Дэн готов повиниться в содеянном.

— Я с тобой посижу, Даня. Вдруг плохо будет или что понадобится. Что-нибудь подать? — Сам все расскажешь. Сам не выдержишь.

— Принеси водички, пожалуйста.

Максим побежал на кухню, налил стакан воды, вернулся. Отдал воду другу.

После тог, как сын ушел, Мария Петровна помыла посуду, посидела возле стола. Мысли путались в голове. Ее маленького мальчика могли убить. Если вчера мысли об опасности можно было гнать от себя, сегодня они стали реальностью. В любую из ночей она может потерять его. Тяжело поднялась, что бы отправиться на работу. Дорогу она не видела, шла, как слепая.

Аркадий Аркадиевич был на работе. Привык приходить рано. Когда Мария Петровна зашла в кабинет, он тотчас отметил бледность и подавленность Марии.

— Мария Петровна, вам не здоровится? — Аркадий Аркадьевич помог ей сесть.

Она сидела, тяжело опираясь на стол. Молчала.

— Мария Петровна, голубушка, на вас лица нет. Вы заболели?

Мария Петровна тихо произнесла:

— Даньку... Даньку ранили, — всхлипнула она.

— Что?! Как ранили Даньку?! Где? Как это произошло? — Засуетился Аркадий Аркадьевич.

— Ранили его, — Мария всхлипнула. — Я не знаю, как. Он нечего не рассказывал.

— А где он сейчас? — В какой больнице, в каком он состоянии.

— Он ушел в школу. На уроки. — Мария развела руками. Сама не понимала, почему отпустила сына. Уступила Даньке.

— И вы его отпустили, Мария Петровна?

— Он упрямый. Сказал, что пойдет в школу. Не будет прогуливать. — Ей надо было настоять, заставить Даню остаться дома. Не смогла.

— Рана тяжелая? — Спрашивал Аркадий Аркадьевич.

— Его этой, шпагой прокололи. — Мария с содроганием вспоминает, что увидела утром. Окровавленная тряпка, швы на теле мальчика.

— Как проколи? Насквозь? — Трудно представить, что человек с такой раной может куда-то пойти. Не укладывается в голове такое несчастье.

— Нет. В грудь воткнули. — Невольно прижала руки к своей груди.

— А потом? — обычному человеку сложно представить раны, полученные в бою.

— Его какой-то плотник иголкой зашил. Ну, швы наложил. — Мария вздохнула. Примитивный уровень медицины пугал.

— Плотник? — Какая-то путаница. Обычного плотника не допустят врачевать.

Музейные экспонаты на полках могли припомнить дела и более странные. В отдаленные времена раны перевязывали женщины и старики. Никто не спрашивал наличия соответствующего удостоверения. Любая помощь ценилась.

— Да. А потом грязной тряпицей обмотал. — Продолжала жаловаться Мария.

— Господи! Они там все с ума посходили, — возмущался Аркадий Аркадьевич. Микроскоп позволил увидеть соседствующих с нами микробов. С тех пор люди по-настоящему задумались об инфекции и прочем. Сами создали идеальные условия для жизни своих малых врагов и спохватились.

— Я ему то же говорила. Я, конечно, сменила повязку, обработала рану йодом, и он ушел в школу. Сама не понимаю, как отпустила его.

— Может вам, Мария Петровна, домой поехать. Вдруг Дане будете необходимы.

— Я немного посижу и поеду. Ой. Аркадий Аркадьевич...— и Мария Петровна заплакала. — Его могли убить. Моего Данечку могли убить. Заколоть.

— Успокойтесь. Успокойтесь, Мария Петровна. — Аркадий Аркадьевич обнял голову Марии. — Он же жив.

— Жив. — Магическое заклинание.

— Не плачьте. Он жив, и это главное.

Когда Мария Петровна вернулась домой, увидела, что Даня дома, и с ним Максим. Вошла в комнату и поздоровалась:

— Здравствуй, Максим. — Подошла к сыну убедиться, что ее мальчик не мечется в бреду. Температура, кажется, в норме.

— Здравствуйте, Мария Петровна. — Максим спокоен, и это хороший знак. Даня вне опасности.

— Как он?

— Мама, все нормально. Макс со мной. Ничего не случилось. Я бодр и здоров.

Данька не собирался выказывать слабость. Герои его любимых книг сотни раз попадали в беду. Скромного героя, Лесли, враги расстреливали из крупнокалиберного пулемета, жгли огнеметом. Он выстоял. Не жаловался на пустяковые уколы.

— Хорошо. Спасибо, Максим, что ты посидел с ним. Я сейчас суп разогрею, куриный. Накормлю вас, ребята.

Мария Петровна сходила на кухню, вернулась, взяла стул и присела рядом.

— Даня, как это все получилось? Как тебя ранили? — Она посмотрела на Максима, надеялась, что сын рассказал хотя бы другу. Максим понял немой вопрос, отрицательно покачал головой.

— Там бой был. Мы догнали корабль, пошли на абордаж. Свен впереди всех. Я за ним. Мы победили. Капитан дрался с солдатами как герой. Против него трое. Еще один ирод решил в спину капитану шпагу воткнуть. Я увидел, бросился и загородил капитана. Только я не удачно прыгнул, немного не удержался. И этот ирод успел в меня воткнуть свою шпажонку. Я отбил его клинок и убил его. Он хотел в спину, по-предательски. Позорник. Бить в спину не честно.

— Даня, я ж тебе говорила, будь осторожнее. — Что еще она может сказать своему сыну. Мария печально улыбнулась. Какой же он ребенок!

— Мам, так получилось. Я не специально, — оправдывался Данька.

— Я сейчас посмотрю, суп, наверно, подогрелся. Идемте, налью вам.

— Спасибо, Мария Петровна. Я не буду. — Сказал Макс. — Я и так задержался. Пойду. Вы Даньку лечите.

— Может, останешься, Макс. — Предложила Мария.

— Нет, спасибо. Пойду.

— Хорошо, — согласилась Мария Петровна. — Ты за ним в школе приглядывай.

Максим ушел. Вечером позвонил Аркадий Аркадьевич. Мария Петровна все ему рассказала. Она не выдержала, возмущалась:

— Видите ли, он решил прикрыть собой капитана от какого-то испанца. Да я этого капитана, этот корабль, — говорила она, — своими руками сожгу, а капитана своими руками задушила бы. Он что, сам маленький. Подставил спину врагу. И кто-то обязан его защищать. Детский сад. Даня — ребенок, а они его в бой. Ребенка под нож.

Надо полагать, мертвые испанцы краснели от стыда в аду. Капитана должна была замучить икота, сколько раз поминалось его имя с самыми не лестными эпитетами.

— Мария Петровна, — говорил Аркадий, — Вы успокойтесь. Все бывает. Данька у вас — герой. Он поступил, как настоящий мужчина. Вы можете им гордиться. Прикрыл в бою командира. Не каждый солдат может так поступить.

— Мне эта гордость!... Мне он живой нужен, Аркадий Аркадьевич!

— Конечно. Конечно, успокойтесь ,— вновь и вновь повторял Аркадий Аркадьевич. — Все обошлось. Даня поправится. Все будет хорошо.

Ночь, южная ночь. В темноте упруго вздулись паруса. "Скиталец" идет домой. Капитан Свен вышел на палубу. Пора менять у штурвала Колина. Но вначале решил обойти корабль, все проверить. Шел не спеша, услышал за спиной легкое покашливание. Обернулся. Брайан. Брайан О`Тул.

— Капитан, — обратился матрос.

— О`Тул, это ты? — спросил Свен, — Не спится? Или твоя вахта?

— Да, капитан, я. Вахту уже отстоял. Капитан, я хотел спросить, как там Дэн? — Брайан стоял в ночном полумраке. Он гнал сон от себя. Беспокоился о друге. Юнга стал для него ближе других. Словно родной брат.

— А что Дэн? Спит после боя. Что ты хотел? — Неясное подозрение появилось у капитана.

— Я хотел узнать, как он себя чувствует. — Брайан и представить себе не мог, что Свен не знает о ране парня.

— После боя устал, полагаю. Думаю, уже пришел в себя. Первый бой — это не просто.

— Нет, капитан. Я хотел узнать, как он себя чувствует? Как его рана?

— Рана? — удивился капитан, — какая рана?

Теперь Свен вспомнил, что Дэн выглядел странно. Капитан списал это на впечатление первого боя. Малец впервые учувствовал в сражении. Любой человек не сразу приходит в себя, впервые убив другого.

— А он не сказал вам капитан, что ранен? — Брайан не понимал, отчего Дэн не сказал капитану. Рана в бою не редкость на корабле. Нет смысла скрывать ее.

— Нет. — Свен почувствовал резкую боль в голове, накатило возмущение. Ярость, — Негодяй. Вот, негодяй!

Последнее он почти выкрикнул. Брайан опешил. Даже испугался. Это он, Брайан, негодяй? Спросил:

— Кто негодяй, капитан? — Брайан отшатнулся от капитана, испуганный всплеком безумной ярости.

— Кто?! Дэн, негодяй! Он у меня дождется! Он ничего мне не сказал! Ничего не сказал. Вот паршивец! Он тяжело ранен? Что за рана? — Гнев и тревога мешались в голове в адскую смесь. Затмение разума, сметающее все на своем пути.

— Он много крови потерял. Рану я зашил. Забинтовал. Думаю, все обойдется, капитан. — Таким своего командира он еще не видел. Лучше уйти от греха подальше.

— Обойдется?! Ну, нет, ему не обойдется. — Злость и бешенство бросились в голову. — Свободен, матрос.

Капитан в приступе ярости повторял про себя: " Молокосос! Мальчишка! В тайну решил играть! Лезет, черт знает куда. Полез на рожон и молчит. Набедокурил и молчит, — злился Свен, — Ты у меня попляшешь! Ох, попляшешь, Дэн. Ты у меня под реей плясать будешь! Я тебя повешу.

Капитан еще побродил по палубе, что бы как-то унять ярость. Потом поднялся на мостик, пора сменить Колина. На мостике он пытался выглядеть спокойным.

— Как тут, Колин? — Деланно равнодушно говорил Свен.

— Все нормально, капитан. — Колин кивнул головой.

— Иди, отдыхай, старпом.

Колин пошел к себе. По дороге думал, капитан нынче не в себе. Он знал Свена давно и не мог ошибиться. Что-то стряслось. Глаза горят, а лицо бледное. Может, все же показалось в лунном свете. Хотелось в это верить. Колин знал, какой может быть ярость друга. Не дай бог встретить на пути капитана. Уничтожит. В одном из боев он видел капитана в таком состоянии. Свен не обращал внимание на кровь, свои раны, рубился как обезумевший зверь. Но тогда был бой.

Свен вцепился в штурвал руками с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он твердил:

— Негодяй! Ну, негодяй! Утром ты за все ответишь. Капитан ругался, бранился, всю ночь накручивал себя. Думал, как накажет юнгу. Искал, за что покарать этого негодяя.

Рассвет. Капитан дождался первых лучей солнца. Гнев застилал глаза. Капитан пошел в свою каюту. По дороге бросил Брину: "Собери команду!" В каюте подошел к сундуку, навис над матросом. Сейчас выплеснет все. Что накипело за ночь.

— Встать! Встать! — кричала ярость. — Вставай, негодяй!

Данька вскочил. Он не мог ничего понять. Такой сон прервали. Он сидел под огромным деревом. Рядом источник, обложенный камнями. Молодой парень на костыле поднес ему чашу с водой. Данька пил воду, слаще которой не знал. Парень не проронил ни слова. Отошел на пару шагов и исчез сизым маревом.

— Капитан? Вам умыться, капитан? — Проспал. Конечно. Вот капитан и сердится.

— Умыться?! Я тебя сейчас умою, паршивец! — Схватил Дэна за шиворот и поволок на палубу.

Даня не пытался вырваться из рук командира. Команда построилась. Замерла в ожидании.

— Вот, получите своего героя, — ревел голос капитана, — Герой! Лезет черт знает куда. Подставляется! Он лучше вас, смелее. Самый храбрый. А вы — трусы, ничтожество. Он храбрее самого боцмана! И капитан у него — жалкий трус. Пример доблести! Он капитана за пояс заткнет. Смотрите, вот герой! Вот на кого надо равняться. Он вас в грош не ставит. Вздернуть этого героя на рее. Несите веревку!

Парни стояли и молчали. Данька задрал голову вверх, туда, где на ветру болтался Веселый Роджер. Улыбнулся белому на черном фоне черепу и сказал:

— У меня, господин капитан, одна просьба. Последняя. — Страха он не испытывал. Жаль, капитан узнал о его неловкости. Пусть повесят, но он останется на корабле. Его не спишут на берег.

— Ты хочешь, что бы я тебя помиловал? — В глубине души Свен обрадовался такой возможности. Он готов был отступить.

— Нет. Я помню, у пирата каменное сердце. Я не рассчитываю на вашу жалость. Я бы хотел, что б вы меня повыше повесили, туда, где болтается этот бездельник Роджер. Нам с ним будет не плохо. Повеселимся, перекинемся словечком. Не хочу болтаться, как приспущенный флаг. Это не по мне.

Наверху смеялся Веселый Роджер, сочтя шутку удачной. Вдвоем веселее болтаться. Он расскажет мальчишке о вольном ветре. Роджер не возражал против такой компании.

— Что?! — закричал Свен. — Щенок!

Капитан размахнулся и влепил матросу пощечину. Команда моча смотрела. Они были удивлены. Капитан впервые поднял руку на матроса. Такого еще не было на "Скитальце". Капитан развернулся и сказал:

— Пусть команда решает, что с ним делать. Я отдаю это вам. — И ушел.

Все молчали. Никто не мог объяснить случившееся, тем более принять решение. Вперед вышел Брайан. Рыжий черт тряхнул шевелюрой, развел руками:

— Капитан сказал, что мы должны принять решение. — Обернулся к остальным. — Вот мы и примем. Дэн, конечно, виноват. Капитан прав. И Дэна надо наказать. Как парни?

Все молчали. Не могли понять, что задумал Брайан. Плотник что-то придумал, но ни команда, ни боцман и старпом, не представляли, что задумал рыжий черт.

— Но наказать надо по справедливости. Капитан сказал, что мы должны решать. Поэтому, предлагаю оштрафовать Дэна на целых пять монет. Как, парни?!!

Верный ход. Матрос наказан. За проступок не может быть два наказания. Во истину, мудрое решение. Команда загалдела:

— Оштрафовать! Наказать на пять монет! Давайте, оштрафуем!

— Вот. Принято! Команда решила, господин боцман, оштрафовать Дэна на пять монет. Не меньше. — Брайан хитро улыбался. Он, как и другие, не мог понять настроения капитана. На этот раз даже неукротимому Свену придется подчиниться. В пиратском братстве так принято.

— Хорошо, О`Тул. Я согласен с мнением команды. А ты как, старпом? — Боцман был доволен, что так обернулось дело.

Колин чувствовал, что это лучшее решение. Молодец, Брайан. Веселый Роджер на флагштоке ухмылялся: тебе, парень, место внизу. Не по званью рядом со мной болтаться.

— Я поддерживаю. Команда может разойтись. — Потом ближе подошел к матросу. — А ты чего? Ступай. Команда решила.

— Я готов продолжать службу, господин старший помощник капитана. — С коллективом не поспоришь. Болтаться на ветру, как белье на веревке, не пристало моряку.

— Тогда иди, продолжай работу. — Колин прятал улыбку за обычным высокомерным равнодушием. Ему не к лицу обычные чувства.

Данька пошел, проходя мимо боцмана, не громко сказал:

А утро, утро раннее,

И солнце землю греет

Матросик весь израненный

Болтается на рее.

Там Роджер и парнишечка,

Висят они вдвоем.

И череп и повешенный

Играют с ветерком.

Пошел дальше. В каюту ему идти было боязно. Решил, что найдет себе дело здесь, на палубе. Хотя бы, как обычно, драить доски. Брин обратился к старпому:

— Что скажешь, Колин? Как тебе? Я не видел нашего капитана в такой ярости.

— Что говорить, Брин. Дело ясное. Тут все понятно. Мальчишка -то ведь его. — Вопреки логике старпом был уверен в этом.

— Как? Он же сказал... — Боцман не мог понять, что подтолкнуло Колина к таким выводам. Накинуть петлю на шею собственного сына. Невероятно.

— Это он так думает. Я уверен, это его сын. Он просто не хочет признаться, признать это. А парень — его. Могу поручиться.

— С чего ты взял, Колин? — Брин верил и не верил. Очень странная история выходила.

— Ты сам подумай. Отчего наш капитан в такой ярости? Если б у тебя был сын, и полез в пекло, что бы ты сказал?

— Даже не знаю. Я бы его хорошенько выпорол. Что б пару недель не мог сесть.

— Вот. Вот. И капитан то же, потому что это его парень. Вот он и взбеленился. Упрямый он у нас. Парнишка весь в капитана. Смотри, гордый. Повесьте меня повыше. А? Каково? — Колин отбросил свою маску холодного равнодушия. Засмеялся.

Боцман не выдержал, тоже рассмеялся. Стукнул старого друга кулаком.

— Ты сходи к капитан, — предложил боцман Колину. — Сидит, мается сейчас. Доложи ему.

— По делом ему. Пусть немного помучается, — старпом улыбнулся, но пошел дожить.

Свен сидел в каюте. Он оперся рукой на стол. Ладонью прикрыл лоб. Темным саваном накрыта каюта. Ежится под локтем капитана письменный стол. Сморщилась обивка дивана. Сундук, осиротевший в этот миг, замер в горе. Что? Что он наделал? Он капитан. Как он мог? Как он мог?! Какой черт его дернул? Что он наделал? Как теперь он сможет выйти на палубу? Посмотреть на мачту, где висит это мальчишка? Как он это сможет? Он, капитан, спишет себя со "Скитальца". Сам спишет себя. Спишет себя здесь, в открытом море, не дожидаясь того, как "Скиталец" войдет в порт. Ночью спишет, что бы пройти и не увидеть страшной картины. Только так. Это единственно правильное решение. Все встало на место. А иногда спокойное холодное зеркало моего отчаяния. Покой отчаяния убаюкивает полумрак каюты. Холод окутывает ноги, поднимается выше к сердцу, туманит голову. Он не слышит, дверь каюты тихо открылась. Вошел старпом.

— Капитан. — Всем своим существом помощник капитана принял холодную волну отчаяния затопившую каюту, волну, в которой тонет друг.

Свен поднял голову:

— Что, Колин, закончили с этим делом? — Ни один мускул не дрогнул на лице Свена. Живой мертвец, его не касаются дела живых.

— Так точно, капитан, закончили. — Очнись, тупое бревно. Сам заварил эту кашу. В безумии гнева наполнил чашу ядом, теперь пьешь. Сладкий напиток.

— Хорошо. Можешь быть свободен. — Остаться одному. В голове пустота. Ушли все мысли, закрыты двери. Сейчас старпом покинет каюту, и он останется наедине с этой пустотой.

— Я не все доложил, капитан. — Какой же ты дурак, Свен. Если и стоит кого наказать, то тебя. Несколько ударов линем по спине не помешают.

— Что там еще, Колин? — Свен поднял голову.

— Вы сами сказали, что бы команда решала.

— Ну?

— Команда решила, что справедливо ограничиться штрафом для Дэна в пять монет. Мы с боцманом поддержали это решение.

Свен смотрел на своего помощника. Глаза капитана ожили.

— Оштрафовать? На пять монет? — Капитан упрямился. — Этого как-то маловато. Надо было на десять.

Совсем сдурел, приятель. Если боги решили наказать человека, они отнимают у него разум. Тут они явно перестарались. Ты сам — божье наказание, наказание богам.

— Капитан, это решение команды. Вы сами так приказали. Команда определила пять монет.

— Хорошо, Колин. Где этот, паршивец, ходит? — Черт возьми, ему отлежаться надо. Куда понесло мальчишку. Надо привязать его к сундуку. Еще рана откроется.

Капитан, древние греки выдумали логику. Жаль, не поделились этим открытием с вами. То вешать, то укладывать сил набираться. Следите за ходом своих мыслей.

— Он продолжает службу. У парня ума больше. Прячется от твоего гнева.

Колин прошел, сел на стул у стола. Пусть Свен поостынет.

— Где? — Что происходит на его корабле. О какой службе идет речь?

— Палубу драит. — Помощник капитана развалился на стуле. Парень занят обычной работой, пустяк не достойный внимания.

— Колин, ты в своем уме? С каких пор у тебя раненные матросы драят палубу, несут служб? — Стоит лишь на минуту оставить дела, все идет не так.

Ну, вот. Так то лучше. Разум возвращается в дурную голову. Колин не сдержался, стоит другу объяснить.

— Капитан, а когда на нашем корабле вешают раненных матросов? Новшество заслуживающее похвалы.

У Свена ответа не было. Упрек справедливый. Капитан потупился, провинившийся мальчишка. Погладил рукой столешницу. Не ловко как-то вышло.

— Иди, прикажи ему, что б шел в каюту. Ему поправляться надо. Отдыхать. Ступай, старпом.

Колин вышел, закрыл за собой дверь.

— Капита-а-ан, ты обрадовался, что мальчишка жив. Значит, я не ошибся. — Колин постарался придать лицу обычное холодное выражение. Пусть этот разговор останется между ними, никто не должен догадаться о маленькой тайне.

Он отыскал Дэна, подошел:

— Дэн, капитан приказал тебе явиться в каюту. Он ждет. — Ждет, как отреагирует матрос.

— Есть, старший помощник капитана. Может, я в начале закончу? — Данька боялся идти к капитану, боялся, что тот опять будет ругаться. Колин это понимал.

— Вот что, Дэн, иди. Не серди капитана. Лучше сейчас иди. Он поутих.

— Да, господин старпом, — Данька поплелся в каюту. Постоял возле двери. Помялся. Переступал с ноги на ногу. Вошел.

— Матрос Дэн по вашему приказанию прибыл, капитан. — Отрапортовал он. Шмыгнул носом. Сейчас выпишет за неудачу в бою.

— Ну, проходи, паршивец. Иди. — Свен вовсе не собирался ругать парня. Он не мог догадаться, что Дэн винит себя за этот бой. Никто не застрахован от ран.

— Господин капитан, я понимаю, что виноват. Я честно больше так не буду. Я исправлюсь, капитан. Капитан, ну я виноват.

Потом решил все объяснить Свену.

— Я полез, капитан, со страху. Ну, страшно мне было. Вдруг вы или ребята скажут, что я — трус. Что я прячусь за чужие спины. Я и бросился вперед.

— Значит. Со страху, — протянул Свен, — хорош страх.

Капитан качал головой. Первый раз он слышал такое объяснение. Очертя голову лезть в бой и потом признаваться в трусости. Дурачок.

— Со страху. С перепугу, значит?

— Да, капитан. Со страха. — Он и сейчас боялся. Спишет его капитан на берег. К бабке ходить не надо, спишет.

— Ладно, Дэн. Иди, отдыхай. Тебе поправляться нужно. Ложись.

Данька поплелся к своему сундуку. Капитан хотел уйти, но остановился. Повернулся к Дэну и сказал:

— Ты меня извини. Я погорячился. Я был не прав, Дэн. Я плохо поступил. А ты, значит, со страха? Испугался?

— Да, капитан. Виноват. — Дэн робко надеялся, повинную голову меч не сечет.

— Дурачок, — продолжал капитан, — если б все так боялись.

Даня ответил:

— Капитан, вы поступали правильно. Вам не за что себя винить. Все было правильно.

Капитан молчал. Развернулся и вышел. Он пошел на корму. Постоять, побыть одному. Его жег стыд. Он ударил этого парня. Поступил с ним не справедливо. А мальчишка оправдывает его. Капитану было больно от этого. Какой же он, капитан? Почему поступил так? То же со страху, с большого перепуга. Капитан, стыдно, — говорил себе Свен.

Утром Данька чувствовал себя лучше. Пора собираться в школу. Он поднялся, пошел на кухню.

— Даня, — спросила мать, — ты как себя чувствуешь?

— Отлично, мама. Почти как новый. — Он сам не мог понять, откуда такой прилив сил.

Кукушка, выглядывающая из створки часов, качала головой. Испивший воды из источника под деревом мирозданья может у нее не спрашивать, сколько осталось жить.

— Даня, опять врешь. — Мария с укором посмотрела на сына.

— Мам, не вру. Преувеличиваю. — Данька отпил кофе. Ухватил бутерброд и с аппетитом стал есть. Проголодался за ночь.

— Ладно. Опять в школу собрался? — Пустой вопрос.

— Да, собираюсь в школу. — Кусок корейки с хлебом пришелся к стати. — Максим ждет.

Данька пошел к троллейбусной остановке. Его ждал Максим. Вместе пошли в школу. Даня молчал, а Макс не лез с вопросами. После уроков Максим все же решил расспросить друга.

— Ты как? Что там на корабле? — Отлеживается друг в тамошнем лазарете. Пусть поправляется.

— А, — махнул рукой Даня, — капитан...

— Что капитан? Узнал? — Глазастый командир. Не иначе, Даню к доктору отправил. Максим и сам нем любил больниц, да всяких врачей. Микстуры, таблетки.

— Да. Ругался. Да что там ругался. Он приказал меня повесить. — Даня вспоминал эту историю, как забавный случай. Хотел рассмешить друга.

— Как повесить?! — возмутился Макс — Ты его спас, прикрыл, а он тебя повесить? У него, что совести нет? Вот гад! Надо же, какой гад!

— Не гад он. Вовсе не гад. — Данька защищал своего капитана. — Он не знает, что я его прикрывал. Собирался повесить, но не повесил. Он меня за то, что я лезу очертя голову, куда не следует.

— Все равно, гад твой капитан. — В справедливости своего суждения Максим не сомневался. Этого капитанишку развесить самого по всем реям.

— Не говори так о нем. Он нормальный, хороший мужик. Рассердился. Я попросил у него прощения. За то, что полез. Он то же просил у меня прощения, у простого матроса, хотя он капитан.

— Ну и что, что капитан, — упрямился Максим, — все равно — гад.

— Не ругай ты его. Мы скоро на Тортугу вернемся. Несколько дней в порту будем стоять. Жанетта мне рыбу запечённую. Рецепт у нее вызнаю, приготовлю и тебя угощу.

Максим проводи друга до дома. Там они попрощались. Денька, войдя в квартиру, подошел к креслу, присел. Вскоре задремал. Из пелены полудремы, Даньку вывел голос матери. Она вернулась с работы. С ней пришел Аркадий Аркадьевич.

— Вот, Даня, — сказал Аркадий,— пришел тебя навестить. Узнать, как ты себя чувствуешь. Апельсины тебе купил. Тебе витамины нужны.

— Спасибо, Аркадий Аркадьевич. Я себя лучше чувствую. Значительно лучше.

Мария Петровна пообещала собрать на стол и ушла на кухню.

— А ты поступил, — сказал Аркадий, — как настоящий мужчина. Прикрыл своего командира.

— Это так, пустяк. — За подвиг Дэн свой поступок не считал. Кто не прикроет друга в бою. Пустые разговоры.

— Не говори, это не пустяк. Это — поступок. Ты молодец, мужественный парень.

— Я бросился в бой очертя голову, потому что струсил. — Признался Данька. Надо иметь смелость признать свою трусость. Не прятаться за мнимый подвиг.

— Ты струсил? — Аркадий не мог поверить.

— Ну. Да. Испугался, что ребята сочтут, будто я трус.

— Господи, Даня, какие глупости. Какой же ты трус! От страха бегут прочь, а не бросаются в бой. Не подставляются под удар.

— Может быть, — потом Даньку что-то подтолкнуло, и он спросил, — Дядя Аркадий, а как вы относитесь к моей маме?

Тот опешил:

— Что ты имеешь в виду, Даня?

— Как что? Она вам нравится? — Данька подвергал испытанию храбрость Аркадия Аркадьевича. Он замечал, что дядя Аркадий по особому смотрит на мать. Не маленький. О таких вещах даже дети догадываются.

— Да, нравится, — признался Аркадий Аркадьевич. Признание далось не легко. В таком вопросе нужна смелость.

— Как нравится? Очень? Вы ее любите? — Даня хотел все точно выяснить.

Аркадий Аркадьевич потупился:

— Да, Даня, люблю.

— А вы ей об этом сказали? — не унимался парнишка. Пока тебя не коснулось, можно считать, что вопрос очень простой.

— Нет, — чуть слышно ответил Аркадий.

— А что ждете. Идите и скажите. — Лихой командир. Доживи до такого мгновения, клинок врага покажется шалостью.

— Даня, я так сразу... Я ... Я, может быть, завтра...скажу.

— Ага. Очень похоже. — Данька полон мудрости.

— На что похоже?

— На что? На меня. Я темноты боялся и говорил себе — завтра не стану включать свет. Так и откладывал. Хватит, Аркадий Аркадьевич, бояться. Иди и скажи ей. Ну!

— Даня, так сразу? — Аркадий робел.

— Вот так, сразу! Иди, Аркадий Аркадьевич. — Вам бы, молодой человек, армии в бой бросать. Приказать не сложно.

Аркадий все же поднялся. Подошел к кухне. Сделал решительный шаг. Минут через пятнадцать он вернулся с матерью. Мария Петровна нервно теребила руками край фартука. Данька посмотрел на эту парочку:

— Ну что? Аркадий Аркадьевич, ты все сказал? — Генерал ждал рапорта.

— Да, сказал. — Аркадий еще приходил в себя. Не каждый день приходится пройти через такое испытание. Слава богу, все позади.

— Мам, а ты как? Тебе нравится Аркадий Аркадьевич? — Юный садист. Как им удается лезть не свое дело.

— Да, Даня. Я думаю...

— Что тут думать! Когда поженитесь? — Этот ребенок не уймется.

Двое взрослых мялись, словно юнцы. На самотек оставлять нельзя. Без должного руководства дело погибнет. В умелых руках все спорится.

— Нечего откладывать, — заявил Даня. — Есть мы будем сегодня?

— Конечно, Даня. Пойдем, я собрала на стол.

Что откладывать не стоит не ясно. Промедление смерти подобно. Сытый желудок — путь к верным решениям. За ужином мать спросила:

— Как у тебя, Данечка, на Тортуге? Они хоть заботятся о тебе?

— Ой, мам. Заботятся, еще как. Особенно, капитан. — Дэн окинул всех взглядом. Пусть посмеются. О такой потехе следует рассказать. — Приказал меня повесить. Рей пустует. Дядя Аркадий, болтаться елочной игрушкой. Лихо?

— Что?! Повесить? Да я его... Это что за порядки?! Варвар! — Ну, он дождется. Она не посмотрит, что капитан. Хоть генерал! Управа найдется.

— Как повесить тебя? Ты его спас! — возмущался Аркадий Аркадьевич. Шутка у Дани не удалась.

— Он не знает, что я его прикрыл. Я не сказал и говорить не буду.

— Будешь ждать, когда он тебя повесит? — Какое легкомыслие. Его собираются повесить, а он в благородство играет.

— Нет. Никто меня не повесил. Я же живой. Оштрафовали на пять монет. Еще капитан оплеуху отвесил, что б не лез куда не следует.

— Вот, правильно и сделал. — Решила Мария Петровна. — Повесить — это он негодяй. Я бы его своими руками повесила. Ударил? Вот, чужой человек и то понимает. Правильно, что ударил. Я бы тебя сама, Даня. — Мать погрозила кулаком, — Подзатыльник бы отвесила.

Данька насупился.

— Вам бы только всем меня бить. А я — раненный. — Мужчины любят прятаться от гнева женщин за настоящие и мнимые болячки. Иногда обожают, что б их жалели.

— Ну, ладно, Данечка, — мать прижала к себе сына. Данька решил сменить тему разговора:

— Слушайте, молодожены, свадьбу, где будете играть?

— Мы не думали, — начал Аркадий.

— Ресторан-то вы выбрали? — Теперь главное не сбавлять темпа. Противник в растерянности. Напор — ключ к успеху.

— Нет еще. Выберем. Денег у нас хватит. У меня есть. Кольца купим. — Аркадий, как ученый все любил распланировать.

— Кольца-то зачем? — заявил Даня, — не нужны вам кольца из магазина. У меня этого барахла полно. Выберу, что получше и притащу вам.

— Может тебе самому, — начала мать.

— Кольца мне не нужны. Еще рано. Мне не с кем обручаться. А блистючек этих я вам принесу. Как приданое, что ли. Не только кольца, а и всякие камешки и безделушки.

— А зачем нам? — спросил Аркадий.

— Может, новую машину купите. Или гараж. Найдете куда истратить деньги. Вам нужнее.


Часть 13


Как говорится, была ночь, и было утро. Прошло несколько дней. Данька чувствовал себя в форме. Великолепно чувствовал себя. Можно было снова броситься в бой. Все возвращалось на круги своя. Жизнь была замечательной. Так оно бывает. Когда у кого-то все идет хорошо, у кого-то все рушится. Если у Даньки все было отлично, у Славки все наоборот. Жизнь стремительно шла под откос. Славка — одноклассник Даньки. Сидел на парте позади него. Сейчас он думал о том, что все в его жизни идет не правильно. Все не так как надо идет у него, у Славки. Ему никогда особенно не везло. Обычно, наоборот. Нет, конечно, учился он очень хорошо. У него чудесная семья. Мать и отец были врачами, работали в больнице. Отец прекрасный хирург. Только у его сына жизнь отчего-то не ладилась. Родители узнают о проблемах детей позже всех. Славка был замкнутый, скромный парнишка. Может быть, в этом была причина. Часто ребята звонили ему домой, просили, что бы продиктовал решение какой-нибудь задачи. Подчас на перемене они переписывали с его тетради домашнее задание. И только. Друзей у него не было. Он был один, он был одинок, ни кому не нужен. Родители заняты делами, пациентами. Они и дома оставались врачами. Как прошла операция, какие лекарства назначить. Он не оставался без их внимания, но как пациент. Больной жив, накормлен, температура нормальная. Славка и не жаловался. Он почти привык к тому. Чудилось, так и надо жить. И вот тут удача, вроде, улыбнулась ему. В прошлом учебном году уже после нового года. Он вышел в коридор, как обычно, постоять у окна на перемене. Их школа разместилась в старом здании. Высокие потолки, огромные окна. Стены до самого потолка окрашены мрачной синей краской. Жизнь Славки то же была покрашена этой синей краской. Он стоял у окна, стараясь не на кого не смотреть, как услышал:

— Эй, ну ты! Ты! — Славка осматривался, пытаясь понять, кого зовут.

— Славка, иди сюда, — его звали двое парней из соседнего класса. Сильные, крутые ребята. Обычно к таким парням Савка не походил. Он их побаивался, а тут они окликнули именно его. Он подошел к ним, не ожидая ничего хорошего от этой встречи. Но тот парень, что покруче, Гришка, сказал:

— Славка, хочешь с нами дружить?

— Дружить? Дружить, конечно, хочу. — Откликнулся Славка.

— Так вот, после уроков пойдем ко мне. Поможешь нам сделать домашнее задание.

— Конечно, помогу, — Славка обрадовался. У него появились друзья. Помочь им сделать домашнее задание не в тягость.

После уроков они отправились к Грише. Пришли к нему домой, и Петя с Гришей указали задачи, которые надо решить. Сами парни занялись своими делами, а он, Славик, усердно делал за них домашнюю работу. Когда он закончил с этим, парни переписали все, что он решил, Гришка сказал:

— Ладно, Слава, свободен. Можешь идти домой.

Славка шел домой радостный и счастливый. У него есть друзья. Так продолжалась какое-то время. Славик делал за этих парней домашнее задание. Он полагал, что так и положено. Это же дружба. Гришка с Петькой стали посылать его в какой-нибудь киоск: иди, принеси чипсы, жвачку принеси. Они давали ему мелкие монеты, и Славка бегал, что бы принести то, что ему велят. Он делал это по — дружбе, он делал это ради друзей. Он искренне полагал, что именно в этом состоит дружба. Как-то постепенно все стало меняться. Если он отказывался что-либо сделать или мешкал, парни обещали наградить его тумаками. Потом и в самом деле начали прикладывать к нему кулаки. Славка не жаловался. Он не ябеда. А потом, это же его друзья. Это все по дружески. Вот так ему виделась дружба. В конце концов, он надоел Гришке и Петьке.

— Никчемный раб. Пора его вышвырнуть. — Мысль была высказана. Надоедливый парнишка сам сбежит, стоит только прессануть его.

Не нужен он им, совсем не нужен. Таких много. В минувшие выходные они предложили Славке пойти к парашютной вышке. Эту вышку недавно построили в новом районе города. В пешеходной зоне. Они пришли туда, часок погуляли возле вышки, потом решили забраться наверх. Поднялись туда, на вершину, и Гришка сказал:

— Что, будем прыгать? — Сам Гриша и не думал прыгать. Пусть жалкий раб прыгнет. Хозяин позабавится.

— Нет, — Славка посмотрел вниз. Больно высоко. — Я боюсь. Вы прыгайте, а я не буду.

— Как не будешь? Ты чего? Мы из тебя сделаем настоящего мужика. Сейчас ты у нас прыгать будешь. — Сказал Гриша.

А Петька:

— Сейчас прыгнешь! Твоего желания и не спрашивают.

Они схватили Славку, обвязали стропами парашюта. Слава сопротивлялся. Инструктор пытался вмешаться, но позже присоединился к забаве. В последний момент молоденький инструктор все же сказал:

— Не хочет прыгать, то и не надо.

— Мы из него настоящего мужика сделаем, брат. Пусть храбрости набирается, — заявил Петька.

Парень на вышке больше не возражал. Ему было наплевать. Технике безопасности не противоречит обучение смелости. И деньги уплачены. Пацан надежно прикреплен к парашюту. В добрый путь. Славка брыкался, не хотел прыгать. Его мучителей это забавляло, еще больше распаляло. Гришка подопнул живую игрушку в спину. Славка полетел вниз. От страха он визжал. Летел, закрыв глаза. Сердце готово выпрыгнуть из груди. На вершине вышки стояли Гришка и Петька. Смеялись.

— Еж — птица гордая, — заявил Гриша, — не пнешь, не полетит.

Ноги Славки коснулись земли. Его била дрожь, по лицу текли слезы. Не послушными руками он пытался освободиться от парашюта. Ему это удалось. Ноги не держали, и он сел рядом на землю. Его друзья спустились вниз по лестнице. Они были довольны своей шуткой. Смеясь и кривляясь, подошли к Славке.

— Ну. Что? Отличный прыжок! Ты у нас будешь прыгать! — кричали они.

— По второму кругу пойдешь. Десантника из тебя сделаем. Ты нас благодарить будешь.

— Нет, парни, вы что! — Пищал Слава. Сама мысль о прыжке вызывала панический ужас.

— Мы тебя научим. Сделаем из тебя настоящего мужчину.

Вот такое приключение было у Славки в минувшие выходные. После такого жизнь не кажется подарком. Так хочется надеяться, все было недоразумением. Он не станет обижаться на друзей. Его мир вернется к равновесию.

Обычно на большой перемене школьники старались выскочить из класса первыми, что бы добежать до буфета, перекусить. Останется время для других дел. На этот раз Максим с Даней договорились, что очередь займет Данька. Макс принесет сумки. Как только прозвучал звонок, Даня выскочил в коридор. Их парта стояла очень удобно: ряд у двери, вторая от учителя. Шанс оказаться в буфете в первых рядах у Даньки был. Он несся по коридору, двери других классов только открывались. Но посреди коридора стояли Мария Ивановна и завуч, Петр Сергеевич. Что-то обсуждали. Оставшуюся часть прохода заполнила собой дородная дама. Мать не родиевого ученика. Они загородили весь коридор. Мимо не проскочишь. Высокий потолок — вот выход. Данька разогнался, оттолкнулся ногами от пола, взлетел в воздух. В полете сгруппировался, поджал колени к подбородку, перевернулся, пролетая над головами завуча и Марии Ивановны, приземлился на ноги, рванул вперед. Лестничный марш, прыжок, и он на другой площадке. Еще прыжок — на первом этаже. Данька первым влетел в буфет. Здесь, как и подобает примерному ученику, проследовал к прилавку. Такие примерные ученики по коридорам ходят не спеша. Они решают сложнейшие задачи. Суета нарушает плавное течение мыслей.

— Что тебе, мальчик?— Спросила буфетчица.

— Мне пирожки. Эти и эти, — Даня показал на румяные пироги на прилавке. — Сок мультифруктовый и стаканы. Два.

С пирожками он устроился за одним из столиков. Серая пластмассовая столешница, металлические ножки. Грубые стулья и выцветшие шторы — все убранство заведения. Но кормили вкусно. Школьникам нравилось. Вскоре в буфете появились другие ребята. Следом, не спеша, Макс тащит сумки. Максим подошел к другу, сел.

— Даня, ты выкинул номер. — Трюк друга вызвал у него восторг. Лучшее цирковое представление в стенах школы.

— Что случилось? — Невинный вид, недоумевающий взгляд. Легкое любопытство примерного мальчика.

— Ты бы видел физиономии завуча и Марии Ивановны. Они не могут понять, что произошло. Тебя не узнали. Ты лихо пролетел над ними. Шикарный прыжок. Если б я не знал, что это ты выскочил, то не понял бы кто. Спортсмен!

— Они точно не поняли, что это я? — Он обеспокоен. Только сейчас представил последствия своей выходки. Мать могут вызвать в школу. Хорошо, что по физкультуре за ним числится твердая тройка. О нем подумают в последнюю очередь.

— Не успели. Как ты им на головы не рухнул? Думаю, русичку отпаивают валерианой. А она бьется в истерике. — Подобный исход радует детей. Не осознанная жестокость присуща молодости.

— Макс, я не подумал. Загородили проход. Выбора не было. Мне жаль.

— Очухается Мария Ивановна. Она женщина крепкая.

С пирожками было покончено. Время еще оставалось. Они решили выглянуть на улицу. Стояли последние теплые дни. В коридоре не уютно: шум, бегают малыши. Сумасшедший дом. Они вышли на улицу, вышли в колдовство поздней осени. Небо голубое, но по-осеннему пронзительное, желтые листья на деревьях и земле. Они стояли и смотрели на это величие природы.

— Звенит высокая тоска, — начал Даня, — не объяснимая словами. Я не один, пока я с вами, деревья, птицы, облака.

Максим понял это по свому.

— Тоска зеленая, то есть желтая. Ничего, скоро закончим школу. Скорее бы.

— Ты не прав, Макс, — сказал Данька. — На Тортуге, когда я на берегу, мне в море хочется, в море тоскую по суше. Так и здесь будет. Уйдем из школы, станем вспоминать. Захочется вернуться. Как это делают другие выпускники.

Максим согласился, печально кивнул головой. Когда-то Данька казался Максу чем-то вроде младшего брата. Теперь они поменялись местами. Максим объяснял себе это тем, что друг видел в жизни больше, чем он. Больше пережил. И не возражал против таких перемен.

Когда класс почти опустел, Славик достал из своей сумки пакет с бутербродами, бутылку минеральной воды. Выставил все на парту. Вздохнул и приступил к еде. Съел бутерброды, запил водой. Пластиковую бутылку и пустые мешочки положи в ведро, что стояло возле входной двери. Вышел. Осмотрелся. Ни где не видно ни Гриши, ни Пети. Может они на улице? И он вышел. Огляделся вокруг. Вон они, стоят возле сарайчика. В этом сарае дворник хранил лопаты и метлы. Славка робко направился к ним. Подошел.

— А я вас везде ищу. — Почти извиняется, что не сразу нашел друзей. Но они вновь вместе. Славка щурится на ярком солнце, улыбается.

— Ну, нашел, — грубо ответил Гришка. — А дальше что?

— Нашел, — Славка ответил наивной улыбкой на грубость. Он и сам не знает, что дальше. Он цепляется за надежду на человеческое тепло. Готов отдавать больше, чем получил.

— Вот и ладно, — Гришка отвернулся, а потом вдруг спросил. — У тебя деньги есть?

— Нет, — сказал в начале, а потом поправился.— Мать дала, но сказала не тратить понапрасну.

— Это она тебе сказала, — объявил Гриша. — Давай сюда.

— Нет, парни. Вы чего? — Славка отшатнулся. Мечтал потратить деньги на жутко интересный справочник. Не хватало сто двадцать рублей, но можно подкопить.

— Давай! В рыло захотел?! — Голос Гришки не сулит ничего хорошего. Парень сжал кулак и поглядел по сторонам. В этом тихом уголке не заметят.

— Нет, не надо. — Славик струхнул.

Гришка ухватил Славку за рубашку и кулаком ударил в челюсть. Славка дернул головой.

— Еще хочешь? — Гришка уже шарил по карманам, Славка растерялся. Он позволил Гришке вытащить из кармана пятьсот рублей, что дала мать. Моргал ресницами, готов был заплакать от обиды.

— Теперь катись отсюда, а то добавлю, — зло сказал Гришка и отвернулся.

— Ну, отдай, Гриша. Пожалуйста. Отдай, — умолял Славка. — Мать ругаться будет.

— Тебя будет. Скажешь, потерял. Настучишь, кровью умоешься. Брысь. — Гришка ладонью оттолкнул голову Славы. Тот отлетел, опустил голову, шмыгнул носом и поплелся прочь. Он укрылся в классе. Жизнь оборвалась. Так бывает. У кого-то жизнь шелком стелется, а кому божий свет не мил.

Макс случайно увидел, что произошло в тихом уголке.

— Смотри, эти двое опять Славку трясут, как грушу.

Данька то же посмотрел в ту сторону.

— Бедный парень. — Даня почти не замечал в школе Славку. Тихий мальчишка. Припомнил, како-то потерянный, несчастный.

— Чего бедный. Что его жалеть, — возразил Максим. — Не таскался бы за крутыми, и все было бы в порядке. Нашел с кем связываться.

— Максим, а что делать этому парню? Он никому не нужен. Тебе Макс спасибо, что ты у меня есть. Я мог таким же стать.

— За что спасибо -то? — Дружба не подарок, не разменная монета. Не бремя, что несут годы, а крылья несущие в высь.

— Если б у меня не было друзей, был бы один, может, и я так же вязался к любому, кто поманит. Как бездомная собачонка.

— Нет, — говорил Максим, — ты бы не стал так бегать, унижаться. Ты другой.

— Спасибо и на этом.

— Не за что. Пойдем в класс, скоро звонок.

После уроков они, не торопясь, шли домой. Погода была отличная. Последние солнечные дни этой осени. Несколько дней, польет дождь. Ляжет снег. На далеком острове Тортуга снега нет. Нынче звенит высокая тоска, не объяснимая словами. И отзывается в душе. Сквер, где гуляла осенняя тоска. Грусть листопада. Тортуге такое может лишь присниться. Сказочный сон.

Сели на скамейке. Они не спешили. Не убежать из осени.

— Пойдем ко мне, — предложил Макс, — я новый боевик купил. Посмотрим.

— Лицензионный?

— Да. Захотелось мне, — Макс знал, что Даня предпочитает "пиратские". Глубинные движения загадочной русской души. Ворованное слаще. И звание пирата обязывает. — Не на распродаже же брать уцененные. Этот — новье. Не давно выпустили.

— Пойдем, что с тобой делать. С осенью посидим и пойдем. Не по мужски девчонку оставлять одну.

Максим указал другу:

— Смотри, Серега. Возле Аньки кренделя выписывает.

— Анька красивая девчонка. Если ей нравится Серега, ее дело. Пусть Серега попрыгает возле нее.

— Скажи, а там, на Тортуге, красивые девчонки есть? Или с осенью дружбу водишь?

— Есть. Куда они денутся. — Макс не может обойти эту тему. Приходится отвечать.

— А у тебя есть девчонка? — И чего в душу лезет. Есть все же моменты, что и лучшему другу не доверишь. Искренность стремящаяся к бесконечности — идиотизм.

— Нет. Мы перекати— поле. — Данька признается в этом с грустью. Иван не помнящий родства. За кибиткой своей кочевой, по веленью цыганской души. Это красиво у Редьярда Киплинга. Романтика. Тепла и дружеской поддержки хотят все. Девчонка, вторая половинка мужчины. Его роковая ошибка.

— Мы, дело известное, пираты. По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там. Не известно, когда вернемся, и вернемся ли вообще. Приличные девчонки нас избегают. Слышал, по — матросил, да и бросил. Народ без оснований таких вещей не выдумывает. Остальные не для меня. Ребята ходят к таким. От безысходности. Хотя иные хотели бы другого. Кому нужны такие парни.

Данька вспомнил Брайана, Сола, Сайруса, Дерека. Эти иные. Особенно плотник. Рыжий черт если полюбит, то навечно. Не земная любовь. Любовь моряка.

— Не говори. Ты слышал такое выражение: простое женское счастье? О нем все говорят. Простого мужского счастья не бывает. Сложность придумают женщины.

— Слышал и не раз. Простое счастье для мужчины — далекие походы, неведанные страны. И вечный бой, покой нам только снится.

— Так вот, простое женское счастье — это мужики, то есть мы с тобой. — Учил друга Максим. Эксперт по счастью. Хоть завтра сайт открывать: счастье для каждого. Выберите раздел. Стать знатоком способен только тот, кто ничего не знает.

— Мы — счастье? — рассмеялся Данька. — Ты — счастье? Или я — счастье? Сидим на скамейке — два подарка судьбы. Ждем, кого осчастливить.

Каждый человек — счастье. Разное, как мир. Ты родился и принес счастье своим родителям. Сказал слово добра — счастье принес. Купил хлам — торговцу счастье. Умер — наследнику оболтусу счастье. У слова этого много граней.

— А что? Мы с тобой подарки, ценные подарки. — Максим в это верил. — Они поймут это, увидишь.

Мужской шовинизм. Женщина шовинистка прощена мужчинами. Равные права. Любая женщина согласится, права должны быть равны. Женщина уступит место в трамвае мужчине. Закроет от пули. Больного и немощного. Подставит ему стул, когда он садиться. Лыжню у северных народов прокладывает женщина. Поставит яранг. Мужчина хранит силы для добычи пропитания, защиты от дикого зверя. Опыт поколений, правило выживания. Мужчины — дети, не ведом страх смерти. Им открывать не известное, рисковать. Во имя женщины, хранительницы рода. Не бродяги, не пропойцы за столом семи морей, вы пропойте, вы пропойте, славу женщине моей.

Славка мелено брел по улице, по аллее. Волочил сумку, переставлял отяжелевшие ноги. Идти было некуда. В миг завершилась жизнь. Она оборвалась, так и не начавшись. С каждым шагом он глубже погружался в черноту своего бездонного горя. Он не слышал уличного шума, не видел ярких красок мира. В голову приходили образы. Он выбегает на дорогу. И автомобиль подминает его тело. Он смотрит на это равнодушно, со стороны. Или в метро. Он стоит на перроне. Из темного тоннеля луч света от электропоезда. Он делает шаг и кружит в воздухе последним осенним листом, ложится под колеса. Зыбкая темнота спасения. Отрада небытия. Он не знал, что сказать матери. Потерял деньги? Еще и тумаков. Его вышвырнули. Какая грусть в последний час. Признанья, с губ что не слетели. Миры, что не дождались нас. Капели, листопады и метели. Жить не хотелось. Он поднял голову. Все плыло в тумане. Где метро? Равнодушие безысходности плыло над землей. Тупая мысль, у него нет денег. Без них в метро не пустят, ему нечем оплатить свою смерть. Гроши за жизнь. У нег их было пять сотен. Он поравнялся с Даней и Максимом, своими одноклассниками. Отчаяние толкнуло его. Миг неосознанной надежды. Ему хотелось с кем-нибудь пообщаться. Остановился, посмотрел на ребят. Держи меня, соломинка, держи.

— Парни, у меня новая стрелялка есть. Хотите, я принесу? — он умолял, как молят о жизни. Как грешник в отчаянии молит Господа о прощении, о последнем прощении. Цеплялся за жизнь. Там, в чёрной бездне игры закончатся.

Макс махнул рукой:

— Не надо. Иди, иди, Славик отсюда. — Тут речь о главном, о бабах. Только дураки поют, главным делом самолеты, ну. А девушки — потом. Ламборджини и Феррари вне конкуренции.

Славка, опустив голову, побрел по аллее. Данька смотрел в спину этого ходячего отчаяния, и ему вновь стало жаль этого мальчишку.

Аввун дбишмайя — звучал голос — Отче наш, иже еси на небесех!

— ниткаддах шиммух — Да святится имя Твое! Тете мальчутух, Да приидет Царствие Твое; неве совьянух , да будет воля Твоя, эйчана дбишмайя аб пара, яко на небеси и на земли. Ха ла лахма дсунканан . Хлеб наш насущный даждь юмана нам днесь. Вушюх лан хобэйн . И остави нам долги наша, эйчана дап ахнан, якоже и мы, Шуклан хайявин, оставляем должником нашим. вула таалан лнисьюна . И не введи нас во искушение, элла пасан мин бишя. но избави нас от лукавого: мудтуль дилух хай Яко твое есть царствие и сила и слава л'алам алльмин. во веки веков, Аминь

Арамейский язык Христа позвучал в ушах Даньки. Язык Аллаха, и языческого Заратуштры требовали милосердия. Ищите и обрящите любовь.

— Славик!— Крикнул он. Ловил криком, уплывающее в небытие, одинокий остров жизни, что скроет волной цунами.

Тот обернулся. В глазах сверкнула иска надежды. Жалкое, потерянное существо. Дарованная надежда. Распахнутые настежь глаза.

— Слава, подойди. — Не спугнуть подранка.

Славка подошел, остановился. Стоял возле них, как приговоренный на эшафоте. Плечи опущены, голова до земли. Восславьте казнь мою!

— Присядь. Присядь, Слава, — Данька постучал ладонью по скамейке.

Славка подчинился, робко присел рядом. Обреченному разницы нет.

— А что эти двое, Гришка с Петькой, тебе по шее надавали? — С сочувствием спросил Даня.

— Надавали, — подтвердил Слава. Горькая реальность его жизни. Он сам и его проблемы никого не касаются. Славка нахохлился, как воробей в холодный день.

— Что-то еще? — Даня справедливо полагал, что тумаками не обошлось. Пара тумаков для мальчишки не повод для кручины. Боль не имеет женского лица. Чужая боль не плачет.

Славе не хотелось выглядеть ябедой. Он верил в святость дружбы, но все же признался:

— Они деньги отняли. — Поникла голова. Как объяснить дома, где деньги. И он лишился маленькой мечты, не сможет купить справочник. Многие знают, утраченные возможности бьют порой сильнее всего.

— Много? — Цену денег Даня не забыл. Жизнь пирата не сделала его золотым мальчиком.

— Пятьсот рублей. Мать утром дала. Просила не тратить попусту. Я хотел подкопить и купить справочник по анатомии. — Ожил взгляд. — Мне не хватало двести двадцать. Куплю.

Не велосипед, ни байк, не крутой авто, простая мечта ребенка. Ярость в груди Даньки. Пепел стучит в моей груди. Пепел, как в груди Тиля Уленшпигеля.

— Вот гады!— бросил Максим.— Настоящие гады.

Отнять у кого -то деньги и в бизнесе считал позорным, отец за подобное уши порвет.

Отец сказал ему, когда он потерял деньги:

— Не мне, ни матери можешь не звонить. Сам разбирайся.

Но Максиму было просто разобраться с таким вопросом. Мать давала ему денег. Отец не знал, подозревал, конечно.

Славка сидел понурившись. В голове звенит пустота. Перед пацанами не удобно. Он не просит о помощи. Только толика сочувствия.

Ты Слава не бери в голову, — пытался успокоить Даня, — Придумаем что-нибудь.

Пятьсот рублей для него сейчас не проблема. Даст парню. Данька посмотрел на Макса, спрашивая позволения. Макс понял без слов. Данька пожалел Славку. Кивнул головой. Тогда Даня повернулся к парню.

— Слава, хочешь, мы с тобой дружить будем? — Щедрое предложение. — Ты только с этими ребятами больше не связывайся. Как, идет?

— Вы, правда, будете со мной дружить? — Славик не верил в такую удачу.

— Конечно. Если ты к этим идиотам не будешь подходить. — Верность в дружбе самое главное условие. Стая придумана природой.

— Я не буду, обещаю. Вы, правда, будете со мной дружить? — Небо прольет свет на осененных дружбой.

— Правда. Я и Макс. — Данька давал клятву. Дэн не оставит ребенка.

Славка расцвел от счастья. В один миг мир изменился. Ему очень хотелось по-настоящему завоевать дружбу этих ребят. И он решил похвалиться:

— А я в минувшие выходные с парашютной вышки прыгал. — Совсем забыл о своем позоре. Хотел похвалиться подвигом.

Об этом прыжке знала вся школа. Все смеялись. Петька в красках рисовал, как они сбросили ободранного котенка, Славку, с вышки. Пинком. " Он летит и визжит. Визгливый поросенок в небе парит", — расписывал Гришка. Но Славка этого не знал. Смеялись за его спиной. Кис-кис, сделай мяу! Максим решил не обижать нового приятеля и сказал:

— Нет. Я бы не стал прыгать. У меня альтофобия. Боюсь высоты. У меня силенок на это не хватит.

— Я то же не стал бы. У меня эта, твоя... как ее, альтофобия. От тебя похвалил. Заразная болезнь.

— А как ты по реям, — брякнул Максим, — бегаешь. Голова не кружится? Высоко ведь. Куда альтофобию прячешь? С тобой она лазит на мачту?

У тебя еще закружится голова, когда планета поплывет под ногами.

— На какую мачту?— Тут же заинтересовался Славка.— На парашютную мачту, и оттуда с парашютом?

Максим понял, что сболтнул лишнее и решил поправиться:

— Не, Славик. Ты помнишь, Данька сочинение писал. Про пиратов, про Карибское море. Чушь, за которую Мария Ивановна ему тройку вкатила. Там корабли, мачты. Я решил подшутить и спросил.

— Вспомнил. Здорово придумал, Даня. Мне так не выдумать.

Поскольку вышка не вызвала интереса у новых друзей, он решил рассказать что-нибудь еще. Старался доказать, что от него есть польза.

— Знаете ребята, тут недалеко есть тир. Я туда ходил стрелять. Там пистолеты. Как настоящие. Я стрелял.

— И как? Попал? — спросил Макс.

— Мимо, — печальное признание. Славка был честным и искренним.

— Слава, покажи, где тир. Может, сходим. — Данька был настроен решительно. Не стоит упускать такое развлечение.

Они поднялись с лавки и зашагали. Вдруг Слава остановился:

— Вы ребята, стреляйте, а я не буду. Тир покажу.

— Ты боишься промахнуться, — поинтересовался Даня, — Так чаще тренироваться надо. Главное повторять упражнения.

В чем, в чем, а в тренировках Дэн знал толк. Капитан заставит работать. До седьмого пота. Дэн мог припомнить свои первые тренировки. Как все тело сопротивлялось этой гонке на выносливость. Стрельба была лишь малой долей работы над собой.

— Нет. — Признался Славка, — у меня денег нет.

Деньги, ничтожный посредник в обмене товарами, стали важнейшим фактором в жизни человека. Источник радости, гнева, слез. Причина войн.

— Не беда. Какие счеты среди друзей. Сегодня я банкую. — У Даньки не было проблем с деньгами. Щедротами капитана Свена и удачных рейдов.

Они прошли дворами. Вышли к пятиэтажному дому. В торце пристрой с яркой вывеской "Тир". Они вошли. Посетителей не было. Время для заведения не самое удачное. День. По вечерам народа достаточно. В эти часы только подростки забегают. Парень за стойкой заметил школьников. Клиенты так себе, но и эти сгодятся.

— Что ребята, стрелять будете? — Парень доволен, что безделье прервано. Кроме нескольких выстрелов мальчишкам можно предложить нехитрые сладости и чипсы.

Данька ответил за всех:

— Постреляем. — Посмотрел на друзей. Сегодня он хозяин маленького праздника жизни. От ребят требуется лишь согласие.

— Вам сколько выстрелов? — Менеджер достал пистолет.

— Давай по три. — Ответил Даня.

Пистолеты подготовлены, мишени выставлены.

— Что Слава, ты показал нам тир, тебе начинать. — Решил Данька. Хотел порадовать друга, показать, что он в их компании на равных.

Славка взял пистолет. Долго прицеливался. Выстрелил. Вновь старательно готовился, выстрелил. И еще один выстрел. Славка переживал. Не осрамиться перед друзьями.

— Что там? — спросили они у смотрителя. Даня и Макс тревожились не меньше Славки. Парень достоин отличного результата.

— В сумме — пять. — Вынес приговор служитель тира.

— Это что? Хорошо, да?— беспокоился стрелок. Слава очень хотел выглядеть отличным стрелком. Ребята его оценят, они не передумают дружить.

— Для тебя — рекорд, — смеялся Максим. От себя рекордов не ждал. Оружие он не держал в руках с детского возраста. И то было игрушечным.

Он взял пистолет и предупредил:

— Вы не смейтесь, я последний раз стрелял в детском саду из водяного пистолета.

— Не рисуйся, стреляй. — Предложил Дэн.

Макс прицеливался не так долго. Отстрелялся минут за пять.

— Одиннадцать очков, — объявил парень за стойкой.

— Ты настоящий снайпер, — восхищался Славик.

Теперь в руку пистолет взял Даня. Он опустил руку вниз. Вскинул ее и выстрелил. Вновь поднял руку. На этот раз он подкинул пистолет в воздух, тот перевернулся под потолком и лег в руку Даньки. Выстрел. Даня еще раз подбросил пистолет, но поймал левой рукой. Выстрел.

— Как у меня? — спросил у здешнего начальника.

Тот пожал плечами. Рисуется мальчишка, от такого стрелка нечего ждать отличных результатов. Такой заслуживает снисходительной улыбки.

— Думаю, ковбой, у тебя ноль. — Посмотрел на мишень и присвистнул — Все в яблочко. Даешь!

— Пойдем, на сегодня аттракцион закончен, — заявил Даня. Он не сомневался в своем успехе. Свен умеет готовить бойцов.

Они вышли из тира. Славка не мог скрыть восторга:

— Ты просто снайпер. Где так научился? — Он даже забыл, что минутой назад снайпером называл Максима. Даня произвел впечатление.

Макс же не был удивлен. Чего-то подобного он ждал.

— Я говорил, главное — тренировка. — Неопределенно ответил "снайпер". — У вас тоже получится со временем.


Часть 14


Выйдя из тира, ребята прошли по дворам, которые напоминали сейчас тихую сонную заводь. Тихий пруд. Вышли на улицу. Улица— речка, по проезжей части которой едут машины— кораблики. Вот огромный фургон, словно океанский лайнер, движется среди утлых суденышек. А сзади за ним облако темой гари, как дым из трубы. Прохожие на тротуарах — публика на набережной. Кто-то просто прогуливается, кто-то спешит в ритме большого города. Две молодых мамы стоят и обсуждают дела насущные. Не далеко мальчонка лет трех— четырех что-то ковыряет в газоне лопатой. Тут же девчушка совсем юного возраста. Она бегает кругами возле разговорчивых мам. Приметила большую грязную лужу и заторопилась к ней. Ведь это так интересно. Она перебирает маленькими ножками. Вот славные розовые сандалии меряют лужу. Заливаясь радостным смехом, девчушка топает по луже. Поднимает брызги. Данька указал на нее:

— Смотрите, Катти Сарк, бегущая по волнам. Ей море нипочем.

Ноги не удержали бегущую по волнам, она плюхнулась посреди грязного моря и громко заплакала. Слезы и отчаянный крик. Обе мамы бросились спасать юную Катти Сарк. Славный теплый день. Деревья еще не попрощались окончательно с листвой, висящей на ветвях желтыми и красными звездами. Листва, голубое небо. Яркое светило над головой. Данька посмотрел вверх. Одинокая тучка не предвещающая бури или дождя. Тут с тучки сорвалась водяная капля, упала на губы Даньки. Матрос слизнул эту влагу языком. Соленая, как напоминание о далеком Карибском море и его острове Тортуга.

— Максим, — спросил Славик, — а ты далеко живешь?

Они собирались продлить отдых. Направлялись смотреть боевик.

— Нет, совсем рядом. Сейчас повернем по Дерябиной и второй десятиэтажный дом мой.

Славка шел к Максиму, он идет с друзьями смотреть фильм. После они вместе будут решать школьные задачки.

— А ты, Славка, где живешь?

— То же недалеко, на Лодыгина. — Он показывал руками, куда идти к его дому, — Там, рядом большой дом строится. Будет элитная гостиница.

Они шли по серому тротуару, раскрашенному орнаментом листьев. Славка был счастлив. Все страшные мысли, наплывавшие безумием растворились, как утренний туман. Жизнь — хорошая штука. Она дарит столько всего. Упорядоченная непредсказуемость. В серых буднях покой чередуется с волнением. Неожиданно Слава заметил впереди Гришку и Петьку. Они стояли на их стороне улицы, немного с края, возле газона. О чем-то болтали. Смеялись громко, вызывающе. Над кем они могут смяться. Над ним, над Славкой. Он сразу затормозил. Беда еще не скрылась из его жизни. Максим сразу заметил, парень отстал.

— Ты чего, Слава? — Парень так затормозил, словно с разбега налетел на каменную стену. Он испугался.

Данька увидел то же, что видел Славик. Все понял.

— Может мы, — бормотал Слава, — другой дрогой пройдем. Может покороче?

— Славка, мы вместе. Не бойся. — Данька ободряюще подмигнул парню.

И дрогнут, дрогнут басурманы,

Когда казачьи атаманы

Свои полки ведут вперед

За Родину и за народ.

Максим засмеялся.

— Ты у нас поэтик и зовешься Самоцветик.

— Ты Макс досмеешься. Твои дети в школе будут изучать мою лирику. Мария Ивановна будет давать им сочинение на тему: лирика Даньки. Ты вместе со своими отпрысками по вечерам разучивать будешь мои вирши. Отплевываться будешь, а я зловредно стану спрашивать, что в этой строке выразил поэт.

— Если с годами у Марии Ивановны маразм окрепнет, то в школе будут изучать твой бред.

— Она отличная тетка. Будет бродить между парт и бормотать:

Схожу ль с ума иль восхожу

К высокой степени безумства?

Наш Даня — гений, вам скажу,

И отрицать сие - кощунство.

Данька закатил глаза, сделал ручкой, что должно было изображать восторг от его несравненной поэзии.

— Безумство — это как раз про нее, а в купе с твоими стишками — полный маразм.

Они двигались вперед. Славка не много отставал, робел. Они подошли к той парочке. Данька сделал знак своим спутникам остановиться. Сам пошл вперед. Он решил спровоцировать Гришку и Петьку. Данечка шаркает ножками, ручки болтаются, голова подрагивает. Включил дурочку. Парни его заметили.

— Гриша, отдай денежки, — полуидиот стоял с открытым ртом и хлопал ресницами.

— Какие деньги? Я у тебя брал? — Гришка сплюнул. Вон как от страха перекорёжило несчастного. И еще лезет. Дуну и убежит.

— Ты у Славика брал. Отдай, а то полицию позову. — Дэн наслаждается своей шалостью. Ах Моська, знать она сильна, коль лает на слона.

Гришка грозно посмотрел на стоявшего перед ним идиота:

— Плюху захотел? Меж глаз рог поставлю. Канай отсюда!

— Деньги отдай. А то я тебе врежу, — Данька внимательно разглядывал свой маленький кулак. Совсем не представительный.

— Что?! — Такой наглости Гришка вынести не мог. Он размахнулся, что бы врезать уродцу, но согнулся пополам от резкой боли в животе, от удара Даньки. Удар сверху по загривку сжатыми руками от Дани повалил его на асфальт. Петька бросился на врага, пылая жаждой мести. Получив жесткий удар в челюсть, отлетел в траву. Сидел на газоне, тряс головой.

— Зело гневлив отрок. — Приговаривал Даня. — Не разумен. Тебе ль холоп во кулачном во бою со мною тягаться.

Максим и Славка стояли чуть поодаль. Если Макс ожидал подобное, то для Славы увиденное стало неожиданностью. Минуту назад новые друзья были обычными учениками его класса. Максим, конечно, был из тех, кто может ха себя постоять, но Даня....

— Вставай, Гриша, — Данька перестал дурачиться, — я лежачих не бью.

Гришка вставал, соображая, как врезать противнику. Но сейчас перед ним стоял не придурковатый Данечка с Тракторной улицы, а матрос Дэн. И Гришка увидел в глазах, в этих черных глазах, холодную ярость хищного зверя. В темной глубине взгляда мерцала смерть. Презрительная улыбка пугала. Гришка струсил. Он никогда раньше не испытывал такого страха, граничащего с животным ужасом. Молча залез в карман, достал деньги и, не считая, протяну их Даньке.

— Держи. — Тихо сквозь зубы выдавил их себя.

Даня взял одну купюру пятьсот рублей.

— Я чужих не беру.

Он повернулся, что бы подойти к Славе и отдать деньги, а Гришка, освободившись от магии взгляда, решил обрушить всю мощь своих кулаков на спину и голову легкомысленного противника. Тренировки не прошли даром. Данька чувствовал каждое движение за спиной. Резко обернулся и ребром ладони ударил по руке врага. Гришка закричал от боли, схватился за пострадавшую руку.

— В следующий раз руки переломаю, недоносок, — бросил Данька, — и больше к Славе не подходите. Живьем закопаю.

Пошел к Славе.

— Они у тебя пятисотник взяли? — Протянул бумажку другу. Он возвращал ему не деньги, а мечту. Пусть купит свой справочник.

— Да. Пятисотник, — подтвердил Славка. Но замешкался, не сразу протянул руку за купюрой. Дэн припомнил, что сам принял деньги, предложенные Свеном после некоторого колебания. Деньги, добытые в бою. Те были разбойные, а эти — честные.

— Держи. Пойдем, ребята. — Повернулся и не спеша пошел.

Поверженные враги стались позади. Гришка и Петька уже не пытались отплатить врагу. Ек хватило бойцовского задора и подлости напасть со спины.

— Ты здорово их припечатал, — похвалил Максим.

— Если б мой тренер это увидел, был не доволен. Он считает, что надо иди до конца. — Данька не уточнил, до какого конца, но даже Славка понял, что скрыто за этими словами. И он думал: а не попал ли он из огня, да в полымя. Оказывается вон какие крутые ребята Максим и Даня. Данька

может "пойти до конца", убить голыми пуками. Робко спросил:

— Вы меня бить не будете?

— Чего?! — возмутился Данька, — Ты с какого дуба пал? Что бы мы друзей били?

— Но эти же меня...— оправдывался Славка, — били.

— Это другое дело. Да и не был ты им другом. А они не были твоими друзьями. — Пояснил Максим. Как только такое может прийти в голову, бить друга.

Что бы поменять тему спросил:

— Ты, Славка, кем хочешь быть после школы?

— Я? Я — врачом собираюсь, как мои родители. — Славик смутился. В профессии врача нет ничего героического.

Впервые кто-то интересовался им самим, о чем он думает, кем хочет стать. То, что произошло только что, было не нужным и далеким.

— А ты, Даня, кем будешь?

— Собираюсь следаком стать. Следователем. Преступников буду ловить. — Ответ достойный исинного героя.

— А ты, Максим? — Славка подозревал, что ответ будет нестандартным. Очень привлекательно стать менеджером, юристом. Нет, ответ будет другим.

— Моряком. Буду ходить в дальние походы, открывать новые земли. — Макс даже представил себя на палубе океанского корабля. Возможно ледокола. Кругом льды, короткое полярное лето. Торосы и айсберги под невероятным северным небом.

— Здорово,— согласился Славка. Его друзья умеют мечтать. Пусть это не практично с точки зрения обывателя, но здорово.

Не заметно за разговорами они пришли домой к Максиму. Макс включил компьютер, вставил диск. Коробку отдал ребятам. На экране поползли титры, а потом развернулось само действие. Смелый принципиальный герой оказался между молотом и наковальней. Преступники и спецагенты пытаются завладеть документами, разоблачающими продажных политиков. Герой хочет предать огласке темные делишки правителей. Коварная красавица предает героя. Бьются машины, взрывы, полыхает огонь. В воздухе взрывается вертолет. Герой обходит одну ловушку за дугой. Ребята в напряжении. Славка впервые в компании своих друзей, а не в одиночестве, смотрит такой фильм. Так увлекся, что ничего не замечет. Кулаком бьет по коленке Даньки.

— Сейчас они его убьют. Беги!— подпрыгивает на стуле.

Трупы, море крови. Великолепный фильм.

— Как ребята?— Спросил Макс. — Сам все еще находится под очарованием невероятных экранных приключений.

— Здорово! Настоящий Голливуд! — Восторгается Славка.

— А тебе как, Даня?— Спросил Макс.

— Нормально. Отлично поставлено. — Хотя знает, что на экране не то, что он видел в жизни.

— У меня кекс есть,— вспомни Максим, — чайник поставлю, попьем чая.

Он встал и пошел на кухню. Данька подумал: " Если мы приняли в свою компанию Славика, то секреты от него — это не по-людски. Не правильно".

— Ты посиди здесь, а я пойду, помогу нашему хозяину, — встал и вышел. Не хотел принимать решение в одиночку, не посоветовавшись.

Максим доставал из холодильника кекс, когда вошел Данька.

— Макс, — начал с ходу, — ты веришь Славке? Доверяешь?

— Вроде, да. Ты хочешь? — Максим догадался к чему этот вопрос.

— Если он наш друг, то не хорошо не поделиться с ним тайной. Как думаешь? — Ждал, что решит друг.

— Тайна больше твоя, тебе и решать.

— Макс, я не могу решить без тебя. Не посоветовавшись с тобой. Ты мой друг, и я хочу знать твое мнение. Как решим?

— Была, не была. Только, он может не поверить. Я то же не поверил в начале.

— А мы сделаем так, что бы поверил. Я знаю, как это сделать. Идем.

Они вернулись в комнату. Савик от нечего делать осмотрел комнату, нашел на столе альбом. Открыл его. Там были рисунки. Хорошие рисунки. Так может рисовать только очень одаренный человек — решил он. Когда друзья зашли, Славик смущенно отложил альбом.

— Я тут без спроса альбом взял.

— Ну и ладно,— махнул рукой Максим.

— Ты хорошо рисуешь. В тебе художник живет.

— Не живет, — поправил Максим,— он в коме. Я давно собираюсь отключить его от приборов жизнеобеспечения. Пусть спокойно умрет.

— Максим, он хороший художник. Который в тебе. — Славке было жаль этого художника. Он имеет право на жизнь.

— Разберемся. Славка, если мы доверим тебе тайну? Ты сохранишь ее? — Максим в упор смотрел на друга. Такую тайну не доверишь первому встречному.

— Тайну? Хранить тайны умею, — заверил Славик.

— Это очень серьезная тайна. От ее сохранности зависит жизнь Даньки. Он рискует жизнью. Не на словах, а на деле. Разболтаешь — Данька погибнет. Никому?

— Никому! — Ему сейчас доверят важную тайну. Такого у него не было. Он будет молчать.

— Давайте тайну.

— Начнем с этого, — Данька снял пиджак, расстегнул рубашку. Славка увидел бинт.

— Ты у нас хочешь быть врачом? Хочешь мышей резать? — Дэн решил, будущий доктор вполне подойдет для того, что он задумал.

— Да-а. Надо мышь зарезать? — Слава не понимал, при чем здесь мышь.

— Не надо мышь резать. Меня надо. — Эти врачи не от мира сего. Не способны понять самого простого. Человек — пациент. Бинт — рана. Чего проще.

Славка окончательно растерялся.

— Аппендицит?

— Какой аппендицит. Задача проще. Макс, принеси марлевые салфетки, пластырь. Что у тебя есть. А ты, фельдшер, разматывай с меня бинт. — Ничего не могут сами. Все им расскажи, подскажи что и как. Салаги.

Славка начал снимать бинты. Убрал марлевую салфетку. Шрам, большой шрам и нити швов.

— У тебя швы? — Спросил он.

— Это веревочки-то? Да. Эти веревочки, фельдшер, и снимешь. — Опять без подсказки не сообразит.

— Я? — Славке стало не по себе. Одно дело мечтать стать врачом, другое, когда перед тобой живой человек, и ты должен оперировать его. Как, наверно, не просто его отцу, хирургу. Если б сейчас рядом был отец, он бы помог, хотя бы советом. Но помощи просили у него, у Славки.

— Что стоишь? — По другому, без крика, фельдшера двигаться не заставишь. Того и гляди, медицинскую страховку потребует, начнет причитать, в перечень бесплатных услуг по страховке ваш случай не входит.

Максим раскладывал на столе бинт, салфетки, ножницы.

— Снимай швы, — велел Даня.

— А как? — Славик начал суетиться, разглядывая швы то с одной стороны, то с другой.

— Фельдшер, Брайан, плотник, по сравнению с тобой доктор медицины. Разрежь веревки, а потом вытаскивай их.

Славик разрезал веревочки.

— Тебе пинцет нужен или рукой вытащишь? Захвати ногтями и дерни.

— Сейчас, — дрожал Славкин голос, — Дерну.

Славка робел.

— Фельдшер, ты за узелок дергай. Не тащи его через меня. — Этот с дуру может и сквозь тело канат протащить.

Славик кивнул. Ухватился за узелок и почти стонал:

— Больно будет. — Закрыл глаза.

— Дергай!

Славка дернул, вытащил веревочку. Открыл глаза. Данька даже не вскрикнул.

— Тебе больно?

— Нет. Я — матрос, тем более пират. Нам по уставу не положено.

— Пират? — До Славика это не доходило. Он переживал то, что творит с живым человеком.

— Давай вторую веревку. — Простого дела нельзя доверить. — Тащи веревочку.

Славка ухватил конец второй нитки. Глаза не закрывал, только прищурился. Дернул. Даня сидел спокойно. Он улыбался.

— Можно перевязать. Пастырем заклеить. Хожу, путаюсь в бинтах.

Славик взял бутылочку йода, отвернул головку. С йодом он управится. Данька увидел йод.

— Вы чего? Нет! Это йод? — Паника в глазах.

— А что еще? Рану следует обработать. — Это азы медицины. Смешно объяснять. Послеоперационные осложнения, тяжелейшие инфекции возникают из пренебрежения к таким пустякам.

— Вы палачи? Вы гестаповцы. Пытать меня собрались. — Дэн не мог одолеть страха перед этим лекарством.

— Ты йода боишься? — Славка удивился.

— Боюсь.

— Ты — матрос. Пират. — Теперь Максим пытался успокоить друга.

— Это йод! Вы что? — Лицо пирата побледнело.

— Даня, держи мою руку крепче. Ты пират. Ты выдержишь. — Приходится успокаивать такого взрослого парня.

Данька вцепился в руку Максима. Закрыл глаза. Так встречают смерть. Славка мазал рану. Потом заклеил ее. Потом доктор позволил больному одеться.

— Даня, а где тебя так? Кто? — Поинтересовался фельдшер.

— Кто, кто? Испанцы.

— Ты на футболе был? Испанские фанаты? — Славик думал, что так могут сделать распоясавшиеся футбольные фанаты. Кто же еще?

— Нет, настоящие испанцы. Я же сказал, что я — пират. Помнишь сочинение, за которое мне Мария Ивановна тройку влепила? Она в классе читала. Там я рассказал правду.

— Правду? — Пацаны шутят. Разыгрывают его. Они сегодня вспоминали это сочинение. Сами говорили, что пустая выдумка.

— Чистая правда, — подтвердил Максим.

— Вы меня не обманываете? Вы смеетесь надо мной? — Славка уверен, они шутят. Пираты далеко, в Индийском океане. Малазийские, кажется.

— Никто над тобой не смеется. — Максим повернулся к пирату. — Данька. Раз начал, расскажи ему все. Я в первый момент не верил. В это не каждый поверит.

Данька повел свой рассказ, а Максим вставлял комментарии и постоянно убеждал Славку в том, что все сказанное — правда. Рассказ закончен. Славка спросил:

— Вы точно не обманываете меня? — Славка глубоко задумался. Уменье Дани стрелять и драться хорошо вписывалось в рассказ. Он тренировался с капитаном пиратского корабля.

— Все правда. Думаешь, я распорол себя, что бы посмеяться. Шуточки у меня такие. Ты в уме? — Во истину Фома неверующий. Вложи персты свои в раны мои.

— Конечно, в уме. — Однако голос выдавал сомнение.

— Макс, покажи ему кинжал. — Такая вещь тоже послужит аргументом. Лезвие великолепной работы, рукоять с драгоценными камнями.

Максим достал подарок. Коробку с сокровищем извлек из глубин стола. Раскрыл ее. Клинок лежал на куске бархатной ткани.

— Это с Тортуги, капитан Свен подарил. — Макс осторожно передал коробку Славе. — Не поранься, он очень острый.

— Еще смотри, — Данька вынул несколько золотых монет и камни. — Убедился, что это правда?

— Убедился. — Славик разглядывал кинжал.

— Ты ни кому не рассказывай. — Вновь предупредил Максим.

— Буду молчать.

— Эти камни и монеты можешь взять себе на память. — Даня передал монеты. — Мы верим тебе. Уберешь их подальше.

Потом пили чай с кексом, болтали. Савка спрашивал о самом интересном:

— Когда в бой идешь, страшно? — Смотрит с любопытством на Даню. Для него ответ был однозначен — страшно. Он сидел на краешке стула, словно готов сорваться и убежать.

— Врать не буду. В подсознании страх все рано живет. Его надо одолеть. Если ты позволишь ему одержать верх, это последнее дело. Значит, ты почти мертв. Поэтому не нужно бояться.

После они делали уроки. Каждый решал свои задачи, а не так, как было раньше, когда Слава решал для Гришки и Петьки. Они сверяли решения, объясняли друг другу свои мысли. Они работали вместе, плечом к плечу. Каждый за себя и каждый за другого. Закончили с уроками и разошлись по домам. Максим запер за гостями дверь и подумал:

— Надо же, хорошие у меня друзья. С ними можно ничего не бояться.

Данька шел и думал о Славке. Этот парень не подведет. Он верил ему. Этот не выдаст их.

Славка шел и удивлялся событиям этого дня. Какой день! Казалось, все пропало, и вдруг.... Да, за то, что с ним произошло во второй половине дня можно вытерпеть не одну затрещину. И пятисотник было бы не жалко. У него были теперь настоящие друзья. Вот что такое дружба. Он никогда и никому не разболтает тайну, которую ему доверили. Дома он матери сказал:

— У меня новые друзья появились. — Славка с аппетитом ест котлету с жареной картошкой. Такую готовит только мама.

— Хорошо. А старые? — Лидия Павловна, мать Славы, подумала: старые, вот в чем выход. Не нужны новшества, она прекрасно обойдется подливом с гранатовыми косточками. У нее были две страсти: кулинария и клиника, точнее медицина. С мужем ей повезло. Их пристрастия совпадали. Кирилл жил своим хирургическим отделением. Не в меньшей мере обожал кулинарию, то что она готовит.

— А со старыми друзьями что?

— Они мне не друзья. — Теперь он знал разницу. Парни пользовались его знаниями, сам он был не нужен. День, когда перевернулся мир.

— Слава, не стоит так разбрасываться друзьями. — Ее мысли были заняты выпечкой коврижек.

— Я не разбрасываюсь. Я понял, кто мои друзья. — Славик допил молоко и отправился в свою комнату.


Часть 15


Корабли опять были в родном порту. Родные воды качают "Скитальца". По-настоящему родной для Даньки остров. На берегу его ждал дом, настоящий дом. И там для него горело окно. Там ждали его. Его ждал славный хромой матрос Леон, замечательная Жанетта, которая непременно приготовила для своего любимца что-то вкусное, забавный испанский мальчишка, который верит, что он просто слуга и он нерадив, ленив и прожорлив. Родной порт, родной остров. Хорошо, что есть на свете это счастье — путь домой. Он познал это счастье. Большинство ребят сошло на берег. Осталась только вахта. Он был вахтенным. На небе собрались тучи. Море не штормило. Полил теплый дождь. Капли падали на доски палубы, дарили свежесть воздуху. За завесой дождя скрылся берег, сделался таинственным. В морской воде возле такого же острова прячется Наутилус, сам капитан Немо отдыхает после плаванья по океанским глубинам. Дэн, это твой остров, родина твоей мечты. Он оставался на корабле. Скоро вечерний сумрак опустится, ведя за руку ночь. А он стоит на краю миров под проливным дождем. Стоит сделать шаг, и дали космоса понесут тебя. И можно пятерней пригладить вихры Хаоса. Бежать по тропинкам Млечного пути вместе с прародителем вселенной, смешливым мальчишкой Хаосом.

На придумывают, верят во всякую чушь. В предрассветной мгле встретили одного из моих братцев, Древних. Нечёсаный и мятый. Спросонья некоторых из нас красавцами не назовешь. Я, дело другое. Красивый стройный мужчина, мечта наяву.

Данька чувствовал какую-то особую любовь к кораблю, к стройным мачтам, широкому размаху парусов. К каждой досочке, к каждому винтику. Здесь все было его, родное. Он матрос Дэн шел по палубе, касаясь босыми ногами стекающей по палубе влаги. За бортом плещется вода, голубой туман у волны. Здорово. Вон идет Сол. Идет гордый и независимый. Засунул руки в карманы штанов. Небрежный, опытный моряк. Такой значимый. Дэн подошел к другу:

— Скучаешь, Сол? Что делаешь? — Перед ним не опытный морской разбойник, а пацан, так трогательно и забавно корчащий из себя пирата.

— Не видишь. Несу вахту. — Гордо вздернул подбородок. Хитрый взгляд.

— И далеко ты собрался унести свою вахту? — Боцман Брин унесет и тебя и твою вахту. Мою, к стати, тоже. Дед сумеет объяснить службу.

— Сколько силы хватит, туда и унесу. А ты? — Хитрый матрос просек поляну, боцмана нет поблизости. На это у Сола невероятное чутье.

— Я, видимо, как и ты, таскаю вахту. Больше нечего делать.

— Да. Капитан и старпом поехали к губернатору. Повезли золото. — На корабле все знают обо всем. Только Дэн в неведенье.

— Золото? Зачем? — Хотя можно догадаться.

— Ты думаешь, нас тут просто так держат. Губернатор любит подношения. Иначе мы не чувствовали себя здесь так вольготно. В безопасности. — Сол ухмыляется.

Вот оказывается в чем секрет, — подумал Данька. Сколько веков прошло, а мир остался прежним. Большие чиновники крышуют бандитов. Берут подношения. Губернатор, скорее всего, из богатой знатной дворянской семьи. Но не брезгует деньгами пиратов. И отправляет долю во дворцы по ту сторону Атлантического океана, ко двору его величества. А что тогда говорить о чиновниках всего мире. Мафия бессмертна. Так было и будет.

— Сол, я хотел спросить тебя, как ты попал на этот корабль, на "Скиталец"? Ты давно ходишь с капитаном Свеном?

— Это долгая история. — Помрачнел и сник умелец пули и клинка. Уже не озорные чертики пляшут в глазах, а синее марево тоски.

Темное небо равнодушных звезд. Память человека живет, дрожит печальной струной в воздухе. И больно и тяжело коснуться пальцами этой натянутой грустью связи между прощлым и нынешним.

— Мы ведь никуда не торопимся?— Поинтересовался Данька. Отступать он не собирался. Если сейчас Сол не выговорится, просить бесполезно.

— Нет, не торопимся. Я люблю этот корабль, люблю. А ты, Дэн? — Не может парень в одночасье открыть душу. Страшиться не собеседника, а самого себя.

— Я то же люблю нашего "Скитальца". — Любой, кто ступит на борт этого корабля прикипает к нему сердцем.

— А ты знаешь, что здесь два скитальца? — Сол ускользал от разговора.

— Здесь в порту еще один корабль с таким же названием? — Удивился Данька. Как много он не знает об этом городе, о кораблях.

— Нет. Вовсе нет. Ты не догадался. Настоящий скиталец — это капитан Свен. Он и назвал корабль так, потому что сам скиталец. Пришел неизвестно откуда и куда идет то же никто не знает. Такие вот дела. Поэтому нам так везет, что у нас два скитальца. У нас и корабль особенный. И капитан особенный. Только не поймем мы что-то. Помнишь, как капитан тебе пощечину залепил, повесить собирался. Он ни на кого из матросов руки не поднимал. А тут. Дэн, ты действительно хотел бы висеть рядом с Веселым Роджером? — Парни с бака после долго об этом судачили. Устоять перед гневом капитана!

— Честно?— Спросил Дэн.

— Давай честно. — Другой ответ не устроит. У них откровенный разговор.

— Тогда скажу. Не знаю, хотел бы висеть. Сейчас вряд ли. А в тот момент нашло на меня что-то такое. Сам не знаю. С головой может, было не в порядке. Полез на рожон. Капитан прав. Прав, что влепил мне. Я не в обиде. Даже наоборот. Так и надо было со мной. Когда я попал в этот город, я ходил по улицам и не знал, куда себя деть. И зачем я здесь. Словно бездомная собачонка. А капитан меня взял, позволил зайти на корабль. Взял юнгой. Я был неловким, глупым. Капитан все равно согласился принять меня.

— Вот, вот. В этом весь наш капитан. — Сол ожил. О Свене он мог говорить бесконечно. — Он для нас, как родной отец. Даже больше. Поэтому на корабле у нас всегда порядок. Ни каких драк и ругани. Бывает на берегу. Иной из нас выпьет лишнего, в драку полезет. Капитан, если узнает, накажет. С другой стороны, если мы правы, он нас в обиду не даст. В городе боятся ребят со "Скитальца", боятся капитана. Своих ребят Свен в беде не оставит. Он нам вместо отца.

— Да, наверно, так и есть, — согласился Данька. — А тебя он то же, как меня, где-нибудь в порту нашел?

Хитрец Дэн возвращал разговор к исходной точке.

— Можно и так сказать, — Сол улыбался. — Может, я его нашел, как смотреть на это.

— А все же, — настаивал Данька, — ты так и не расскажешь?

Сол вздохнул. Видно, вспоминать ему тяжело. Он пытается справиться с собой. Глаза неподвижны. Парень всматривается в свое прошлое, заглядывает внутрь своего сердца.

— Если хочешь, слушай. — Сол шагнул в темные глубины своей жизни. — Семья у нас была хорошая, настоящая дружная семья. И дом у нас был отличный. Жили мы в достатке.

Матрос задумался. Подобие улыбки скользнуло по устам. Запах пустоши, вечерних туманов. Холмы и студеное озеро. То, чего нет в этом краю. Часовня. Домики арендаторов вдали. Тепло камина. Скрип дверей и балок старого дома. Сол оказался в плену воспоминаний и детских ощущений. "Скиталец", волшебный корабль, плывет сквозь время, пересекает годы. На левом борту голоса ребят. Громкими разговорами гонят вечернюю дрёму. Берег гасит огни.

— Мы не нуждались. — Продолжал Сол. Говорит задумчиво, тихо. Плывет по волнам своей памяти. — Я был младшеньким. Меня любили, баловали. Я помню, как мать приходила ко мне, что бы уложить спать. — Даня представил свою комнату в доме на тихой Тракторной улице. Мать входит пожелать спокойной ночи. Привычное течение жизни. Как много схожего в детских воспоминаниях. — Помню отца, который подзывал меня к себе, а я несся к нему со всех ног. Он брал меня на руки, а я обнимал его за шею. Иногда он, конечно, был строг, но не со мной. Мне тогда было лет шесть, семь.

У Даньки нет таких воспоминаний об отце. Но есть плюшевый мишка. Сон о сказке, что читает отец, сидя с ним на диване.

Лицо парня с бака дернулось, широко распахнулись глаза. Тьма пустоши и дальних холмов пришла с визитом в его душу. Она пришла из глубин, где пряталась в сознанье.

— Они пришли ночью. — Сол не уточнял, кто они, но боль в голосе рассказала все. Враги. — Была ночь. Почти все спали. Мать уложила меня, я успел задремать. Они напали на нас. Шум и кпики разбудили. Перебили слуг. Убили отца. Я спрятался. Я же маленький совсем был. Перепугался. Забился в какую-то щель, темно, ни чего не видно.

Сол силился воскресить подробности страшной ночи. Ослепнув на миг, шарит в пространстве руками.

— За панелью возле большого шкафа дырка. Ее не успели заделать. Совсем не помню, как туда пролез.

Воображение Даньки нарисовало темную комнату. Ребенок в страхе мечется, ручонками нащупывает узкую дырку. Худенькое тельце проваливается во влажный мрак.

— Я слышу только крики. Только крики. Я слышал. Я слышал, — повторял Сол и тут схватился заворот рубахи Дэна, — Я слышал, как кричала мать. Они...

Лицо Сола окаменело. Глаза, таких глаз Дэн еще не видел. Рот хватает воздух. Парень не видит ничего вокруг. Грань помутнения рассудка, наивысший порог страдания. Дэн обнял руками плечи друга. Единственная надежда, тепло прикосновения вернет несчастного на землю.

— Они изнасиловали ее, а потом убили. Они убили ее, и я слышал, как она кричала! — Не крик, а хрип срывается с губ. Лучше бы он кричал, выдавил криком свою безысходную боль.

Тишина.

— Они искали и меня, но не нашли. — Кружатся, падают слова. Приговор самому себе. Будто винит себя, что изверги не нашли его. Будто бы смерть была лаской, прощением и искуплением. Детский страх, непосильный крест: он был обязан броситься навстречу гибели, не прятаться. Нынешний Сол не желал простить того ребенка.

" Как объяснить тебе, тот мальчишка-несмышлёныш не повинен. Не осуждай, даруй ему прощение" — Думал Даня. По-настоящему виновные, когда вас призовут к ответу? Вы вечно молитесь своим богам, и ваши боги все прощают вам.

— Утром я вылез из своего убежища на белый свет. Дом тлел. Ночной ливень не дал разгореться пожару. — Кошмар отпустил Сола. — Трупы кругом. И никого больше. Я долго скитался. Побирался, просил милостыню. В мои годы я еще не мог быть работником. Я только лишний рот, кому я нужен. Люди давали мне кто что, кто кусок хлеба, кто покормит. Давали старую не нужную одежду. Иногда, когда было холодно или лил дождь, мне позволяли ночевать в хлеву вместе со скотом. Бросали мне корку хлеба или объедки прямо под ноги, на землю. Я хватал эту корку руками, прятал ее под рубаху и бежал, что бы спрятаться куда-нибудь, и там грыз этот черствый хлеб. Ты не знаешь, какое это унижение, ты не знаешь, как это просить, и когда вместо куска хлеба подарят хорошую затрещину. Не всем же нравятся попрошайки. Я стучал в чужие двери, двери открывались. Были добрые люди, они давали мне поесть. Иногда дверь открывалась, и на меня выливали ведро помоев. Грязная вода стекает по мне, а в ушах я слышу брань. Меня гонят от очередного порога. В конце концов, я прибился в монастырь. Монахи оказались добрыми. Они пожалели меня, приютили. Я прожил там несколько лет, пока не подрос. Думаю, это было счастливое для меня время. Но я решил, что жизнь монаха, это не для меня. Ушел из монастыря, нанялся на корабль и вышел в море первый раз. Капитан оказался настоящей сволочью. И боцман под стать ему. Не раз и не два они прикладывались ко мне кулаком. И не только ко мне, но и к другим ребятам. За любую провинность. Это было, можно сказать, лаской. Иногда человека привязывали за руки и били кнутом, как скотину. Били до крови, срывая кожу со спины. Потом обливали морской водой. Поначалу, когда вода льется по твоей разбитой спине, охлаждает ее. Тебе думается, что благо. Но вода соленая. И когда тебя оставляют на солнце.... Ты не знаешь, что это такое.

— Фашисты, изверги. — Шепчет Даня.

— Тогда я возненавидел и море, и солнце. — Сол уже спокойно вспоминает события дальнейшей жизни. — Мы заходили в разные порты. Нам выдавали немного денег, и я, как и другие ребята, шел в таверну, что бы напиться и забыть обо всем. Что бы не вспоминать. А еще.... А еще очень часто ночью ко мне возвращался один и тот же сон. Да. Темнота. Крики. Крики. Я слышал крик моей матери. Снова и снова, крик моей матери, когда ее насиловали и убивали. Это невыносимо, Дэн. Я решил, что мне не для чего жить. Пора кончать со всем этим. В один из таких вечеров, я зашел в таверну, как следует напился. Решил, сейчас затею драку и убью кого-нибудь, и меня убьют. Сижу, смотрю, хорошо одетый господин сидит. Я взял кружку и пошел к нему, что бы завязать драку. Тогда мне очень досталось. Не плохо меня взгрели. Очнулся я на чужом корабле. Чужие матросы. И приходит тот, хорошо одетый господин. Это был капитан Свен. Я подумал, что за своего капитана матросы меня разорвут и выбросят в море. А капитан... Он подошел, подсел рядом и сказал: " Что будешь так мотаться, или сделаешь свой выбор?" Говорил капитан тихо. Он не ругался. Вовсе не ругался. Какой выбор? — спрашиваю. Если хочешь, оставайся на нашем корабле. Только у нас дисциплина. Если будешь плохо себя вести, можешь убираться на все четыре стороны. Здесь такие не нужны. И я сделал, сделал свой выбор. Остался здесь. Дэн, ты понимаешь, капитан спас меня от самого себя. Да он, наверно, и других ребят спас. Вот по этому мы считаем его отцом. Ты не думай, что мы все здесь чистенькие, безгрешные. Каждому из нас найдется, в чем покаяться в последний горький час.

Данька сказал:

А что такое смерть? Такое ль это зло,

Как всем нам кажется? Быть может, умирая,

В последний горький час, дошедшему до края,

Как в первый час пути — совсем не тяжело?

— Это ты придумал? — Спросил Сол. Парень закончил исповедь. Ему нужна передышка, время обретения равновесия.

— Нет. Это Ронсар, был такой поэт.

— А...

— Слушай Сол, ты думаешь, капитану то же есть в чем покаяться? — Дэн чувствовал, в жизни Свена были тайны. Мы все охочи до чужих секретов.

— Не знаю. Я об этом не думал. Я не лезу в чужие дела.

— Наверно, правильно, — согласился Дэн. — У капитана может и есть свой скелет в шкафу. Без грешных в этом мире не найдешь.

— Да. Без грешных нет. Безгрешен разве что один Господь.

— А ты уверен, — лукаво спросил Данька, — что он безгрешен?

— Ты что хочешь сказать? — Удивился Сол.

— А то. Помнишь, когда блудницу хотели побить камнями, он сказал: пусть первым бросит камень тот, кто сам безгрешен. Но ведь он не бросил камень. А? Об этом подумал?

— Нет.

— Вот так. Он, который смертью смерть попрал. Он пошел и искупил людские грехи. Он заплатил за наше право выбора своего пути, хотя знал, что мы не всегда будем правильно пользоваться своим правом. Может, это и есть его грех перед Богом-отцом. Порой мы сетуем, говорим, что Он покинул нас, а может это мы покинули его. И Он сейчас взирает на нас с неба, одинокий старик, и говорит: отчего вы покинули меня, за какие грехи. А то, что он не бросил камень, он хотел сказать, что он, как и другие люди. Он — Сын Человеческий. И ничто человеческое ему не чуждо.

— Ой, Дэн, если священник услышит такие слова, тебя сожгут на костре. Отлучат. И наверно, правильно сделают, даже не задумаются.

— А ты, Сол, задумаешься?

— Я задумаюсь. Уж больно ты все мудрено говоришь. Мне бы подобное и в голову не пришло.

— Ладно, Сол, ты не рассказывай никому о моем богохульстве.

— Нет, никому. А ты никому не рассказывай мою историю. Не хочу, что бы знали. Сейчас здесь у меня все значительно лучше. Даже сны совсем другие. И тот мой сон редко возвращается.

— Что ж, договорились. Не будем вспоминать.

К ним подошел Брайан.

— Скучаете, парни? — Плотнику тоже хотелось скоротать вахту.

— Как видишь. А ты? — Дэн подмигнул Солу. Не стоит доверять секреты исповеди даже другу. Данька умел хранить чужие тайны.

— Я хожу и думаю, ждет нас горяченькое дельце. — Многозначительно посмотрел на друзей. Ждет, что те полезут с расспросами.

— С чего ты так решил, Брайан?— спросил Дэн. Рисуется, зараза. По глазам видно, хочет внимания, изумления толпы.

— Капитан и старпом сами поехали к губернатору. — Вылитый Шерлок Холмс. Ты проговори еще: элементарно, Дэн. — Обычно старпом и боцман отвозят деньги. Раз капитан поехал, будет разговор. Значит, какое-то серьезное дело намечается. Будет потеха.

— Может и не будет, — засомневался Дэн. Пусть рыжий черт побалует себя видом знатока. Маленькие слабости простительны.

— Примета верная, увидите. Через несколько дней что-то будет, уверен.

Данька проснулся рано. Родная комната. На тумбочке сидит плюшевый медвежонок. Данька встал, взял игрушку, поцеловал медведя в нос, снова усадил на место и побежал быстро умываться и завтракать. Сегодня он выскочил пораньше. Побежал на остановку, где договорились встретиться. Даньку ждали сразу двое друзей, Славка и Макс. Обыкновенные ребята, просто мальчишки. Они еще маленькие. Они не видели того, что видел он, матрос Дэн. Они не знают, какую ношу в душе несут матросы на его корабле. Что за каждым из ребят, что выходят с ним в море стоит своя тяжелая история.

Славка пришел на остановку рано. Очень рано. Медленно тянется время. В воздухе висит водяная пыль. С утра похолодало. Еще несколько дней, снег ляжет. Скоро Покров Пресвятой Богородицы. По местным приметам первый снежный покров ждет землю. Люди подходят, уезжают, а друзей нет. Они забыли или он перепутал? Славик ждал, когда появиться парни. Данька смотрит, Славка бежит в одну строну остановки, выглядывает, надеясь, что появится Максим, потом в другую, откуда должен подойти он, Даня. Они встретились.

— Привет, Славик. — Крепкое рукопожатие.

— Привет, Даня. — Притопывает на утреннем холодке, светится радостью.

— Ты, Слава, давно здесь стоишь?

— Нет, я только что подошел. — Врал. Он боялся, что новые друзья не дождутся его. Уйдут, забудут. Это было бы ужасно. Катастрофа. Но вот подошел Даня, скоро подойдет и Максим. Все тревоги Славки исчезли. Макс подошел как-то неожиданно.

— Вы уже здесь. Я опоздал? — Спросил он.

— Нет, похоже, мы пораньше пришли. Время не рассчитали. — Данька не стал делиться своими подозрениями: Слава здесь давно.

— Идем в школу?

— Есть другие предложения, сэр? Вместо уроков в школе в зоопарк. В третьем классе проходили.

— Если ты, банкомат, нас пригласишь во взрослое шикарное заведение, мы со Славкой прогуляем школу.

Даня замахал руками, и бешено вертел головой. Они пошли в школу. Слава готов был прыгать от радости. Он шел в школу со своими новыми друзьями. Радостное чувство переполняло его. Ребята дождались его, он не пропустил этой встречи. Моросящий дождь не бы помехой. Утро туманное, утро седое обратилось в утро радуги счастья. Темно-синие панели стен школьных коридоров за ночь отмыли, они сделались небесно-голубыми. Как обычно, здесь царили шум и суета, поэтому они пошли сразу в класс. Уселись с грохотом за свои парты. На вторую парту Максим с Данькой, а за ними Славка. Их шумное появление заметила Анька, местная знаменитость. Славилась она тем, что характер у нее был склочный. Она знала все новости и все сплетни. Вот и сейчас она повернулась на шумное появление этих троих.

— Что, — сказала она так, что бы все слышали, хотя в классе стоял гул голосов. Ей требовалось внимание и она его получила, — побили Гришку и Петьку вчера? Явились. Хвостик за собой привели. Бездомная дворняга нашла себе новых хозяев.

Анька была дочерью известного в городе адвоката. Она полагала, что может говорить любые гадости кому угодно. Ей и оценки ставили просто так, лишь бы не связываться с ее знаменитым папочкой. Даня решил вступиться за своего друга.

— Женщина, ты бы занялась своими делами, поддерживала бы огонь в очаге и горшки мыла. Не подобает скво вмешиваться в совет вождей.

— Вождь! Ах, вождь, — Анька была возмущена, — горшки — это удел зачуханных провинциалок или прислуги. Мой удел — спа-салоны, выставки и другие светские мероприятия. Удел нищих мыть горшки. Для тебя и для Славки в самый раз.

Ну, ты сейчас получишь! — решил Даня.

— Спа-салон, говоришь? Не думаю, что какой ни будь салон может исправить твое уродство. Не забывай, женщина, что любая из вас может быть красивой или не красивой только в глазах мужчины. Только мужчина может сказать, насколько красива женщина. Женщина должна заниматься своим делом, а не бегать по салонам красоты. Вы стали красивыми только в Песне песней царя Соломона. Без нас вам не дано быть даже уродливыми. Мы решаем, каков удел женщины. Мы выбираем, а не нас выбирают.

— А я, такого, как ты и не выбрала бы никогда. Я выберу кого получше.

— Женщина, красавица Клея полюбила урода Эзопа. Но тот предпочел свободу. Он знал, что огонь, женщина и море — три бедствия. Юный красавец пастух Клеон влюбился в прекрасную Адею. Но та любила лишь себя. И ушла в дом купца Тересия, который любил лишь свое золото. Афродита сжалилась над страданиями Клеона и наказала Адею. Она внушила Тересию, что смертная женщина помеха страсти к золоту. И муж отправил женщину на пустынный остров. С той поры Адея бродит по пустынным холмам в обществе спутницы по имени Монакия, одиночество. В дом же Клеона богиня ввела красавицу Агапо, любовь. Клеон (Клеос, Слава) и Агапо (Любовь) и родилась у них дочь Хара (Счастье). Любить лишь себя, говорит мудрость, обрекать себя на одиночество. Не завидую я твоему избраннику.

— Ты уродец, Эзоп. А Славка, Клеос, все равно хвостик. — Анька показала язык мальчишкам.

— Это ты басню Эзопа вспомнил? Эзоп сочинил? — Спросил тихо Максим.

— Нет. Это двоечник Эзоп списал у мудрого Даньки. — Дэн рассмеялся.

— Так я по-гречески, Клеос? — Славка перегнулся через свою парту и спрашивал у друга, шепча ему в ухо.

— Клеос, Слава, Клеос. Если слава настигнет человека, то надолго. С Эзопом она на века. А Даня знаком со Славой.

Их болтовню прервал звонок на урок.


Часть 16


Вторую половину дня Данька то и дело посматривал на берег, откуда должен был вернуться капитан. Дэну не терпелось узнать, что планирует Свен. Если верть Брайану, то капитан задумал что-то необычное. Что-то особо важное, и он, Дэн, будет учувствовать в этом деле. Ну, где же он, капитан?! Даньке не терпелось. Он пытался угадать, что там мог придумать, Свен. А если капитан хочет выйти в море и напасть на испанский флот. Что может быть грандиозней этого? Это будет похоже на Трафальгарскую битву. Свен будет командовать флотом. Сейчас Данька даже не думал, что у Свена всего три корабля. Ну и что? Капитан вступит в бой, в неравный бой с испанской армадой. И уничтожит ее. В ушах Дэна уже гремели залпы пушечных выстрелов. Капитан вступил в бой, и рядом с ним простой матрос Дэн, который покрыл себя неувядаемой славой. Не совсем, конечно, рядом, поправил он себя. Потом решил спуститься с заоблачных высот на землю. Ну, не покрыл себя славой, а накрылся медным тазом. Спустись на землю! Историки об этом напишут так, в этом бою отвагу и величайшее мужество проявили многие матросы "Скиталица", особенно Брайан, Сол, боцман Брин и, тогда еще совсем молодой матрос Дэн. Звучит лучше. Об этом храбреце Карибы узнают позже. После других боев. Но именно этот бой был первым в веренице подвигов Дэна. Флот капитана Свена атаковал испанцев. "Скиталец" отыскал флагманский корабль испанского флота, и матросы во главе с капитаном пошли на абордаж. Испанский адмирал, увидев храбрость и мужество пиратов, сдался. Следом спустили флаги другие испанские корабли. Так будут писать историки. Данька сидел на пустой бочке, маленькой, удобной, и пытался представить себе вереницу побед, которую они одержат. Разумеется, при его участии. Он так увлекся, что не заметил, как к нему подошел Эрл и стал трясти за плечо.

— Дэн, ты уснул? — Каштановые пышные усы, красный шейный платок, мощный торс. На загорелом лице блаженное довольство.

— Нет. — Жестокосердные люди. Вырвать из сладкой страны мечтаний, когда звучат фанфары, ангелочки с лавровыми венками парят над головой.

— Капитан уже вернулся. В каюту прошел по левому борту. Вот была бы потеха, если б он застал тебя спящим на вахте. Как ты на палубе дремлешь.

— Так он вернулся? — Пропустил! Так бывает. Ожидание затягивается, и ты пропускаешь важное событие. В детстве Даня бывало ждет полуночи тридцать первого декабря, прихода Нового года, и невзначай уснет. Обидно.

— Я сказал, он прошел в каюту. — Как всполошился молоденький матрос. Эрл забавляется растерянностью парня.

Данька бросился к капитану. Капитан ходил о каюте. Шляпу он небрежно бросил на диван. Свен подходил к столу. Присаживался в свое кресло, снова вставал, мерил каюту шагами. Подошел к шкафу, тяжело оперся на него рукой. Отошел к столу. Сел, развернул карту. Данька подошел к своему сундуку и взгромоздился на его крышку. Капитан то качает головой утвердительно, видимо соглашаясь со своими мыслями, либо наоборот что-то отвергает. Даньке очень хотелось, что бы капитан его заметил, но тот не замечал своего матроса. Ходит по каюте, словно лунатик, что-то бормочет, о чем-то думает. Данька сполз с сундука, прошел и сел на стул, надеясь, что хоть это капитан заметит. Но, увы, ожидания не оправдались. Даньку распирало любопытство. Видите, Чапай думу думает. Ну, хоть бы слово сказал, поделился бы мыслями. Он что, не знает, что одна голова хорошо, а две — лучше. Капитан заметил своего матроса и тихо равнодушно сказал:

— Завтра, Дэн, по утру сойдешь на берег.

Данька витал в облаках своих мечтаний о подвигах и понял, что ему приказывают убираться на берег. Завтра он сойдет на берег, а "Скиталец" и другие корабли пойдут без него. Так его просто-напросто оставят здесь? И он не будет учувствовать в этих грандиозных делах? Ну конечно, Свен все еще думает, что он не сможет оправдать доверие своего капитана, что на него нельзя положиться. Такие слова любого вышибут из седла. От возмущения в голове Дэна все перемешалось. Он вскочил, как дитя хотел топнуть ножкой.

— Нет, капитан, я не пойду на берег. Совсем не пойду! Я привяжу себя к мачте, ухвачусь за нее, и на берег вы меня вынесете вместе с ней. Спилите мачту и меня вместе с ней несите на берег.

— Ты о чем, Дэн? — Свен был озадачен всплеском негодования Дэна.

— Я знаю, капитан, вам не нужен такой подранок, как я. Вы не верите, что я могу оправдать ваше доверие. Вот и решили от меня избавиться. Если не повесить, так на берег выбросить, словно стоптанный башмак. Так, капитан?

— Дэн, ты о чем? — До капитана, наконец, дошло, что имеет в виду этот парнишка.

Так, так — решил капитан.

— Если ты так решил, ты моешь остаться на берегу. Это твое право. Мой дом всегда в твоем распоряжении. Правда, у меня были на тебя другие виды. Теперь, конечно, придется поменять некоторые планы. Но если ты решил остаться на берегу, нам придется обойтись без тебя. — Капитан откровенно смеялся над матросом.

— Нет, капитан, я не собираюсь оставаться на берегу. Я хочу с вами. Вы что-то задумали, капитан? Мы пойдем громить испанский флот? Так, капитан? — Мечта о грандиозном сражении, о великих подвигах была рядом. Не упустить, вцепиться в края ее одежд.

— Дэн, ты очень любопытен. Терпение — вот добродетель. Ты узнаешь все в свое время. Я, кажется, начинаю жалеть, что отменили старую морскую традицию вешать молодых любопытных матросиков на рею за руки. Может, следует ее вернуть. Как думаешь, Дэн?

— Н-не-следует, я все понял, капитан. — Болтаться привязанным за руки в воздухе ему не хотелось. Не выглядело это героическим.

— Вот и хорошо. Ты все узнаешь, но в свое время. — Свен только обдумывал план похода. Многие детали были не ясны, слишком зыбкие и не точные. Он часто принимал решения на ходу, но если другого выхода не было. То, что не обрело ясных очертаний он не выкладывал на всеобщее обозрение.

Даньке пришлось с этим смириться. Не хочет капитан говорить, ну и пусть. И ладно. Потом узнаю. Любопытство не покидало. Утром, когда солнце только взошло, они были на берегу. Жизнь в порту начиналась рано, очень рано. Бродили моряки и грузчики. Торговые суда разгружались или загружались. В этот ранний час здесь было оживленно. Пока капитан отдавал последние распоряжения матросам, что возвращались на "Скиталец", Данька осматривался. Он приметил небольшую группу. Возможно боцман с торгового судна, рядом несколько мужиков. Стоят, покорно ожидая. Хотят наняться то ли грузчиками, то ли матросами. Боцман осматривает желающих получить работу. Осматривает, как скот. Проверял крепость мышц, осматривал фигуру, смогу ли таскать тяжелые грузы. Одного одобрил, второго. Паренька чуть помоложе взмахом руки отослал. Не походишь. Парень поплелся. Не повезло ему, не нашел он нынче работу. Парень понуро шел, оглядывался, а может, что еще подвернется. К Даньке подошел капитан.

— Пойдем, — и они пошли.

Данька указал капитану кивком головы на того парня.

— Бедняга, не получилось ему сейчас найти работу.

— Дэн, здесь много таких. Много тех, кто ищет работу, но так и не находит ее. Обычная история. Они приходят сюда каждое утро с надеждой. Кому-то повезет, а кому-то приходится расстаться с надеждой. Возвращаться в свою лачугу на окраине города. Авось, к утру, надежда вновь затеплится в их сердцах. Надежда на удачу. — Свен помнил, как много лет назад был таким же просителем. Приходил в порт и искал работу. Часто уходил в безрадостную ночь.

— Капитан, — спросил Дэн, — вы ведь знаете, что такое терять надежду? Они ее теряют каждый день.

— Дэн, всех спасти нельзя, — но потом Свен передумал.

— Эй, парень,— крикнул он неудачнику. Тот посмотрел на капитана и бегом бросился к нему. В неудачнике вновь затеплилась надежда.

— Господин капитан, — полня готовность выполнить указания Свена. Если богатый капитан даст работу, она обернется хлебом на столе. Прогонит голодную бессонницу от грубого ложа. Манна небесная для страждущего.

— Что работу ищешь? — Свен решил, работу даст. Но многие не готовы работать. Они вскоре исчезают, ищут другое занятие.

Красивое лицо, резко очертанные скулы, ямочка на подбородке. Широкие плечи. Стройная фигура, возможно излишне тонкая. Скорее всего, это и стало причиной отказа в работе. Сомнение в том, что при таком теле не сможет он долго ворочать тяжелые мешки и бочки.

— Да, капитан. Мне очень нужна работа. Любая. — Переминается с ноги на ногу. Безвольно висят руки. Возможная удача в любой миг растает.

Свен посмотрел на Дэна и спросил:

— Как думаешь, Дэн, этот справится хоть с какой ни будь работой? — Капитан ждет ответа. Ты попросил, матрос, с тебя спросится.

— Справится, капитан, справится. — Дэн горячо обещает за парня. Доброе сердце не может оставить человека в беде. У пирата каменное сердце, но оно бьётся в груди Даньки.

— Я справлюсь, капитан, — поспешил подтвердить парень.

— Ладно, посмотрим. Проверю тебя в деле. Знаешь, там есть лачуга. В ней старик Юрге живет. Он за лодками смотрит. — Капитан махнул в сторону, где он держал лодки.

— Знаю, капитан. — Он готов тотчас броситься туда.

— Вот, там я держу две своих лодочки. Одна маленькая новая, а вторая протекает. Скажешь Юргену, что я поручил тебе отремонтировать эту лодку. Если получится, я дам тебе другую работу. Знаешь, где я живу? — В городе дом капитана "Скитальца" знали многие. Удачливый и богатый разбойник. О нем начинали слагать легенды.

— Да, господин Свен.

— Придешь, либо я, либо Леон, мы дадим тебе работу, если с этой справишься. Я заплачу тебе вперед, — капитан достал несколько монет и протянул парню. — Ступай. Работай.

Парень радостно побежал к тому месту, где жил лодочник. Капитан и его матрос пошли в дом Леона.

Утро Леона начиналось рано. Он не привык нежиться в постели. Этот дом стал для него кораблем. Его корабль, и он заботился о нем. Его комната была более, чем скромной. Именно к такому быту он привык на корабле и не хотел ничего менять. Первым делом, Леон распахнул окно, впустив свежий утренний воздух в комнату. Здесь у него была очень скромная кровать, две подушки и одеяло. Леон подошел к тумбочке, где стояли таз и кувшин. Умылся. В комнате был стол и пара стульев, да большой сундук, в котором он хранил свои пожитки. Комната была попросторнее, чем кубрик на корабле, но никаких излишеств он себе не позволял. Разве что распятье на стене. В кубрике распятья не было. Само распятье он повесил не столько из потребностей своей души, а что бы быть ближе к той женщине, что жила в этом доме, Жанетте. Глядя на распятье, он мог представить, как Жанетта молится каждый вечер и утро, прося у Господа за своих близких. За него, за Леона, конечно, она не просит. Леон понимал, что для него нет места в Раю. Леон постоял у распятья, перекрестился. Должно быть, Жанетта сейчас то же доверяет свои помыслы Всевышнему. Потом бывший матрос вышел из своей комнаты. У него было заведено, каждое утро и вечер обходить дом, проверять все ли в порядке, заперты ли двери и окна. Сейчас он решил обойти дом. Первым делом, он пошел в комнату капитана. Комната была святая святых в доме. Никому не позволялось входить сюда. Не любил этого капитан. Разрешалось входить только Леону. Леон следил за порядком в этой комнате. Вытирал пыль, смотрел, что бы все был на своих местах. В комнате стояла большая роскошная кровать, накрытая овечьими шкурами, большой тяжелый резной стол, кресло, точная копия того, что стояла в каюте капитана, принадлежности для умывания, пара шкафов. В одном капитан держал свою одежду, а во втором были книги. Разные. Стояли они вперемежку, в беспорядке. Большие и рядом маленькие. Леон не переставлял их. Он только обтирал с корешков пыль, убирал пыль с полок. Он наводил порядок на столе, протирал его, всякий раз возвращая назад, то, что передвинул. Капитан не любит, что бы что-то двигали в его комнате.

Жанетта тоже вставала рано. Она садилась за туалетный столик, расчесывала волосы, приводила себя в порядок. Приводила в порядок свою постель. Мебель в ее комнате отличалась изяществом. Легкая и светлая. Резные стулья, шкафчики, в которых она держала белье, вышивку. На стене распятье. Жанетта подошла, что бы помолиться. Она уже не упрекала Бога, когда молилась, не упрекала в том, что Бог не уберег ее мужа. Она сейчас молилась за других домочадцев. Она молила, что бы вернулся Свен, что бы Леон чувствовал себя бодро. Вредный, конечно, этот бывший матрос. Не хочет привыкать к жизни на твердой земле. На море его тянет. Она молилась за своего мальчика, за Дэна, что бы он вернулся в этот дом. Как же ты, Господи, не уберег его. Его ранили. Об этом вчера сказал капитан, когда ненадолго зашел домой. Слава Богу, все обошлось. А если бы он не вернулся. Господи, сколько испытаний ты еще мне уготовил. Ты не позволил мне иметь своих детей, ты отнял у меня мужа, но, хотя бы этого мальчика, не забирай у меня. Оставь его мне. Она молилась и за испанца, за Хуана. Хороший мальчишка. Не легко ему. Но привыкнет, привыкнет к дому и все у него образуется. Закончив молитву, Жанетта поспешила на кухню. Капитан вернется сегодня домой вместе с Дэном, надо приготовить что-нибудь повкуснее. Леон услышал шаги Жанетты в коридоре. Встала уже и отправилась хлопотать на кухню — понял бывший моряк. Капитан скоро придет. Неторопливые шаги испанского мальчишки. Леон не любил испанцев, ненавидел их. Он твердо был убежден, что этот народ лукав, жесток и жаден. Алчные испанцы. Шельмец этот Хуан. То же испанец. Думал он о парне без особой злости, скорее наоборот. Глядишь, и из испанца человек получится, всякое бывает. Если Господь поможет, то и парень станет хорошим человеком. За ним приглядывать надо. Леон сам не заметил, как улыбнулся.

Хуан услышал, что в доме стали вставать, вскочил, осмотрел свою комнату. Не успел он вчера прибрать у себя. Он и во дворе не закончил. Попадет же ему от Леона. Господи, вот грязная рубаха. Куда бы ее деть, а то зайдет Леон, увидит, скажет, что он даже в комнате не может порядок навести. Хуан сунул грязную рубашку под подушку. Бросился во двор. Расставить стулья, подмести, дать корм лошадям. Вчера не успел.

Леон вышел из комнаты капитана и пошел дальше осматривать дом. Данька и Свен подошли к своему дому. Капитан постучал. Подождали, когда подойдет Леон. Тот открыл дверь, поприветствовал:

— Доброе утро, Капитан. Доброе утро, Дэн. — Леон посторонился, пропуская моряков в дом.

— Доброе утро, Леон. Как прошла ночь?

Данька вновь был дома. Ступени лестницы, коридор, дорожки на полу. Каждая деталь была узнаваемой и родной. Как на его Тракторной улице. Грубоватое лицо и задумчивые глаза Леона. Дэну хотелось провести рукой по стенкам, ощутить их тепло.

— Хорош, капитан. Проходите.— Леон повернулся и, прихрамывая, пошел вперед.

По дороге Леон спросил:

— Как там наш "Скиталец"? — в голосе бывшего матроса тоска. Дэн прекрасно понимал старого моряка. Всякий, кто побывал на этом удивительном корабле на век оставлял там частицу своего сердца.

— Нормально, Леон. Ты все еще скучаешь по морю? — Сколько тепла и сочувствия в голосе Свена. Так говорят человеку родному, так обращается сын к стареющему отцу.

— Да, капитан. И по морю и по нашему кораблю. — Плечи Леона расправились, гордый поворот головы. Искатель ветров, возлюбивший шторм.

— Леон, ты всегда можешь вернуться на корабль. Мы тебя ждем. — Не дежурная вежливость, не желание утешить. Два сильных и гордых мужчины ведут разговор.

Леон оглянулся.

— Я не хочу быть пассажиром или балластом, капитан. Я свое уже отплавал. Теперь я сухопутный.— Что слышит в этом голосе Дэн? Горечь? Тоску? Снисхождение к себе? Гордость!

— Леон, я помню. Помню, как мы с тобой ходили в бой вместе. Ты всегда можешь подняться на борт своего корабля. Он ждет тебя и тоскует по тебе.

— Свен, когда-нибудь я поднимусь на борт "Скитальца" в свой последний путь. Надеюсь, "Скиталец" и ты, капитан, унесете меня далеко в море к горизонту. Туда, где я обрету покой на закате солнца. В кругу своих товарищей встречу закат.

— Тебе рано об этом думать, Леон. Мне нужна твоя помощь, очень нужна. Если бы не ты и Жанетта, у меня не было здесь на земле дома, настоящего дома. Я никому не могу его доверить кроме вас двоих. Твоя помощь для меня — настоящая удача. Потом, Леон, я кое-что задумал. Помнишь наши старые задумки. Хочу с тобой обсудить. Надеюсь на твой совет.

— Капитан, я всегда готов помочь.

Так, понял Дэн, Леон в курсе того, что их ждет. А ему, Даньке, не хотят говорить. Обида кольнула сердце парня.

— Хуан! Хуан!— кричал Леон.— Где носит этого паршивца.

Хуан услышал и быстро прибежал:

— Господин Леон. Господин капитан. Господин Дэн. — Само желание угодить господам и хитрый прищур глаз. Так и хочется сказать: знает кошка, чье мясо съела. Хуан знает, что вчера из-за детской лености не закончил работу, но сумеет выкрутиться.

— Хуан, проследи, что бы у Дэна было все, что нужно в комнате. Давай иди.

Хуан пошел вперед, что бы проверить комнату Дэна.

— Господин Дэн, я следил за вашей комнатой. Там все хорошо. Чисто. Я свежую воду поставил. Сами посмотрите. — Это он сделал в первую очередь. Дэна почитал посланцем небес, его к нему направила сама Пречистая. Его деяниями протянула дар спасения.

Дэн вошел в свою комнату. Хуан говорил правду. Идеальный порядок. Хуан очень старался. Тут Данька заметил новую вещь в комнате. Сундук приличных размеров. Можно только удивляться, как этого монстра занесли в комнату. Крепкие доски и металлические планки. Настоящий сейф.

— Хуан, это что?

— Господин Леон приказал поставить для ваших вещей. Я начистил ваш сундук. Леон приказал, господин Дэн.

— Я не господин. Просто Дэн. Зови меня просо Дэн. — Даньку смущало такое обращение. Он простой матрос, а иногда ученик средней школы номер девятнадцать.

— Да, господин Дэн.

— Я сказал, Дэн. Просто Дэн. Ты не понял? — Даня начинал сердиться.

— Понял, Дэн. — Хитрый испанец чуть склонил голову. Как прикажет ваша светлость. Причуды господ не обсуждаются.

— Спасибо. Ты все привел в порядок. Молодец. — Он бы и сам не сумел сделать лучше.

Хуану пришлась по душе похвала.

— Хуан, а сам ты как обустроился на новом месте?

Даня прошел к столу. Сел. Хуан топтался посреди комнаты, озирался, проверяя все ли сделал, как надо.

— Спасибо, Дэн. У меня своя комната. Отличная комната. Мне хорошо.

Оглянулся, словно боялся, что его услышат.

— Господин Леон меня даже не бьет.

— За что тебя бить? — Вот незадача.

— Как за что? Хуан нерадив, ленив и прожорлив. — Словно школьник читает заученное стихотворение. Пытается читать с выражением. — Слугу надо учить уму-разуму.

— Ты ленив и прожорлив?

— Да. — Абсолютная уверенность и покаяние.

Господи, думал Данька, втемяшил в свою башку. Одно и то же.

Хуан продолжал:

— Хозяин дает слуге работу.

Вот уж точно, думал Дэн, тот парень в порту. Когда капитан позволил ему конопатить лодку, побежал, словно его осчастливили.

— И хозяин, — твердил Хуан, — кормит слугу. Учит его. А как иначе?

— Учит? Тумаками?— Спросил Данька.

— Слуга, дитя не разумное. Иначе нельзя. — Парнишка стоит и ждет, что похвалят за столь разумные речи.

— Мне тебя тоже вразумить хорошим тумаком? — Поинтересовался Данька.

Хуан смутился. Побои ему не нравились.

— Да, господин. — Испанец вздохнул. Наказание, посланное Господом, принимать следует не ропща. Господин послан слуге по заслугам его или грехам.

— Подставляй лоб.

Данька подошел к парню и легонько отвесил щелчок по лбу.

— Получил? Вразумил я тебя? — И они оба рассмеялись. — Будешь знать, как называть меня господином. Еще не так вразумлю.

— Хорошо, Дэн. Тебе еще что-нибудь нужно?

— Нет.

— Я на рынок побежал. Жанетта меня послала.

— На рынок? А меня возьмешь с собой? — Спросил Данька.

— Возьму, если ты хочешь. — Маленький миг, простой легкий щелчок в лоб, и все переменилось. Не слуга и господин, а два мальчишки. Друзья.

— Подожди минутку.

Данька подошел к зеркалу. Посмотрел. Поправил шляпу. Вылитый кот в сапогах. И шпага на боку. Только усы кошачьи приклеить.

— Пойдем. — Они вместе отправились на рынок.

Данька не знал, как убить время, сем себя занять. Не сидеть же в комнате. Рынок — это всегда много людей, шум и сказочный аромат. Они шли по улице рядом. Данька разглядывал прохожих, таких разных и таких знакомых. УВ море человек все же тоскует по берегу. Хуан гордо шел рядом с Дэном. Простой слуга идет рядом с главным матросом капитана Свена. Знаменитого капитана. Пусть все видят, что он рядом с таким господином. По дороге Дэн спросил:

— Жанетта не обижает тебя?

— Нет. Жанетта очень добрая. Она вкусно готовит. Леон всегда садит меня есть за господский стол.

Для парня это значило, очевидно, очень много. Он полагал это большой честью. Они зашли на рынок. Дэн бы купил все, не проходя вглубь. Но Хуан его остановил.

— Дэн, пойдем дальше. Вон туда, — парень освоился на рынке. — Там лучше.

Получше, так получше. Матрос не стал спорить. Они дошли до овощных рядов. Дэн держался в сторонке, представив выбирать Хуану. Обычная неторопливость здешнего рынка. После нескольких дней на корабле приятное разнообразие. Испанец осмотрел выложенные на продажу овощи и сразу же набросился на торговку:

— Это что, огурцы? — Презрительно тыкал в сторону разложенного товара. Под стать самой скандальной бабе на базаре в мире Дани.

— Да, огурцы. — Торговка подбоченилась, готовилась к сражению.

— Вот это?! Они сейчас поползут. Сколько они пролежали у тебя на жаре? Тут и выбрать нечего. — Обернулся к Дэну, ища поддержки. Отличный ораторский прием, пусть народ выскажет свое мнение. Кандидат в депутаты, будущий избранник народа, не сыграл бы такую сцену лучше.

— Отличные огурцы! Лучшие на рынке. — Тетка не собиралась сдаваться.

— Этой гадостью ты кормишь жителей славного горда?! А эти перезрелые помидоры? Их до дома не донесешь! Они раскиснут. А зелень? Ты что?! Двор свой подметала ей?! Я не коза жевать эти прутья! — Ничего, голубушка, сейчас сдашься. Такого скандала рынок еще не видел. Хуан уже обращался к жителям всего города. Урби ет Орби! Граду и Миру! Пусть выслушают волю императора древнего Рима. Дэн мог только удивляться, откуда такое в обычном мальчишке.

— Это свежайшая зелень на рынке, — кричала хозяйка.

— Послушайте, — кричал Хуан, — она утверждает, что у вас всех не овощи, а корм для скота. Вы бездельники и не можете вырастить овощи! Вы торгуете отбросами! — Сейчас возьмем в союзники остальных торговцев. Враг останется в одиночестве, сбежит под натиском превосходящих сил.

Торговка заметила, что товарищи по цеху недобро поглядываю в ее сторону.

— Она оплевала ваш товар, а вы терпите ее наглость?!

Данька безмолвно смеялся. Наглость этого мальчишки удивляла.

Торговка не знала, куда деваться. Ссориться с соседями она не хотела.

— Сколько ты хочешь за эти отбросы? Этот корм для свиней? Ты все равно это выбросишь. Могу взять, из сострадания, для наших лошадей. Им сойдет. — Хуан сменил гнев на милость. Он готов пощадить поверженного противника, если цена будет малой.

— Ты посмотри! — Хозяйка тихонько визжала. — Это лучшее.

Бессмысленное последнее сопротивление пред подписанием капитуляции.

— Ты хочешь, что бы я принес это домой, и самому капитану Свену на стол поставили корм для свиней. Что бы вот, главный матрос капитана ел вот это? Дэн, посмотри, разве это можно есть?

Дэн решил не вмешиваться в тонкий процесс торговли.

— Я моряк и не смыслю в овощах.

— Слышишь, моряк такое не ест, — по своему истолковал Хуан.

Хозяйка выбрала для придирчивого покупателя все самое лучшее и отдала за не большую плату. Только бы они ушли.

— Сейчас мы рыбу купим, — заявил Хуан.

Они подошли к торговцу рыбой. Картина повторялась.

— Это свежая рыба? — Хуан брал тушки рыбы в руки, осматривал и клал на место.

— Самая свежая. Недавно выловили.

— Где ты ее ловил? Дэн, скажи как моряк, где могли поймать такую рыбу. Рыба должна быть тучной, жирной. Чешуя должна блестеть. В каких водах ты ее ловил? Она отощала и сдохла. Всплыла брюхом вверх, а ты ее подобрал. Сеть не надо забрасывать. Она уже воняет. Чешуя сама отваливается. За гниль он хочет наши денежки?!

— Что ты говоришь?! Ночью ловили. Прекрасная рыба, — торговец, очевидно, знал испанца, — Хуан, рыба отличная. Когда ты приходишь, мне хочется все это спрятать от тебя.

— Так, ты самую хорошую рыбу спрятал от меня? Показывай, куда спрятал! — Хуан полез к корзинам, прикрытым рогожей. Отдернул рогожу. Закатил глаза, застонал. — Это лучшая, что у тебя есть? Вот эти мальки?

Хуан держал в руках здоровенную рыбину.

— Безвременно убиенная. Ей еще плавать и расти. Рыбешка!

— Ладно, Хуан, бери. В убыток себе отдам, только уходи. Не позорь меня перед рынком.

— Так и быть. Только по старой дружбе, что б тебя выручить, возьму у тебя пару рыбешек, — испанец изобразил из себя благодетеля, мученика, что жертвует собой ради "старой" дружбы. — Хотя она протухла.

— Как ты можешь, — тихо стонал торговец, но рыбу отдал. — Уходи быстрее.

Хуан забрал рыбу, и они пошли дальше.

— Ты настоящий пират рынка. Торговцы боятся тебя, Хуан.

— А что, они всякую дрянь мне будут совать за мои денежки. — Парень так вошел в роль, что продолжал верить в свою игру. Актер после спектакля еще какое-то время живет чувствами персонажа.

Они направились прикупить мясо.

— Так, почем эта говядина? Ты утверждаешь, что это мясо? Свежее? Думаю, это был буйвол. Сдох от старости на прошлой неделе. Сдох на пашне прямо в ярме.

Данька посмеивался. Сыщик! Личность убитой коровы опознал. Причину смерти и время выяснил. Убойный отдел может отдыхать.

— От старости умер. Ты освежевал его и от жадности решил продать на рынке. Посмотри, одни ребра. — Хуан перебирал свежую вырезку, картинно закатывал глаза, сокрушенно мотал головой.— Ты мне кожу подсунь. Дохлый буйвол у тебя теленок?

— Хуан, возьми, только уйди. Это лучший товар. — Похоже весь рынок сдался на милость завоевателя.

— Уговорил, возьму немного, на пробу. Не будет жеваться, обратно принесу. На весь рынок опозорю!

Так Хуан торговался.

— У тебя здорово получается, — говорил по пути домой Данька. — У меня так не получится.

— Это хозяйские деньги. Они счет любят. Я не стану переплачивать.

— Хуан, а у тебя собственные деньги есть?

— Есть. Леон мне немножко дает.

— Я тебе то же, ну немножко, дам.

— Спасибо. Не надо, Дэн.

— Что ты с ними делаешь? — Спрашивал Дэн.

— Я их коплю, — жизнь в нищете оставила глубокий след в сознании парня. Кругленькие металлические бляшки радовали его сердце. В испанце говорила крестьянская прижимистость. Он считал, что деньги надо копить.

— Я тебе дам, и ты быстрее накопишь, — Данька отвязал небольшой кошель от пояса и протянул Хуану. — Тебе пригодится, а у меня еще есть.

— Ты мне, действительно, отдаешь так много денег? — Удивлялся Хуан.

— Конечно. Бери. Мне не жалко.

— Спасибо. — Он упрятал деньги. Хуан и без того благодарил в душе этого матроса. Он замолвил слово за него перед капитаном. Поэтому капитан оставил ему жизнь. И живет он, как живут господа. И деньги у него водятся. Такой райской жизни он раньше не знал. Он был привязчивым мальчишкой, до самоотречения.

Они вернулись домой, и сразу прошли на кухню. Их встретила Жанетта.

— Хуан, наконец-то. Я заждалась тебя. Мне еще готовить надо. — Тут она обратила внимание на Дэна. — Дэн, вернулся, мой мальчик. Вот радость послал мне Господь. Что я вижу? — она указывала на корзинку в руке матраса. — Хуан, бесстыдник, как ты можешь заставлять Дэна таскать тяжести. Он не оправился от ран. Капитан об это сказал. Где твои уши. Я тебя сейчас! — Жанетта схватила ложку, в качестве орудия наказания.

— Жанетта, я сам у него забрал. Он не хотел отдавать, я настоял. У меня все зажило. Мне тренировки полезны, так дело еще быстрее пойдет. Ты иди, Хуан, мы тут с Жанеттой без тебя, — Данька выпроводил парня с кухни.

— Давай, Жанетта, я тебе помогу. Можно? — Дэн хотел выразить свою благодарность и любовь заботливому гению дома.

— Это не мужское дело.

— А на корабле кок?

— Что он может приготовить?! Для этого бог женщин особым даром наградил. У мужчин руки не так устроены.

Данька посмотрел на свои руки. Руки как руки. И у мужчин и у женщин по пять пальцев. Жанетта не могла ни в чем отказать этому мальчишке.

— Хочешь, помоги, — ей было приятно, что он будет крутиться рядом. Соскучилась. Так мать скучает о сыне.

Данька начал ловко резать овощи, чистить рыбу. При этом он рассказывал Жанетте, как и что можно приготовить, Та слушала, удивлялась его знанию не простого дела приготовления еды. Но больше всего ей нравилось слушать его голос и знать, что мальчик вернулся живым.

Но их прервал Хуан:

— Капитан ищет Дэна. Хочет драться.

— Драться! — Жанетта возмутилась. — Он с ума спятил.

— Жанетта, думаю, он говорил о тренировке. Хуан напутал.

Данька ушел. Капитан действительно собирался драться, но на шпагах. Очередная тренировка. Они вышли во внутренний двор, и началась не столько тренировка, сколько легкая разминка. Они сражались изящно, как два дуэлянта. Раскланивались, обменивались любезностями. Бой больше походил на танец, красивый, завораживающий. Когда Хуан пришел во двор, что бы пригасить капитана и его матроса к столу, он увидел этот бой. Стоял и смотрел, не мог оторваться. Забыл обо всем. Жанетте пришлось самой идти за мужчинами. Она была в гневе. Обед почитала главным событием.

— Если вы не явитесь к столу немедленно, я все вылью. Капитан, мальчик не оправился от ран, а ты развлекаешься.

Она набросилась на Хуана.

— Я за чем тебя посылала?! Стоять и глазеть? — И вдруг не с того, ни с сего заявила, — Я уйду вообще из этого дома. Уйду от вас капитан. Я не стану смотреть, как вы издеваетесь над ребенком!

Убежала в слезах. Тревога ожидания, известие о ранении мальчика сделали свое дело.

— Что, Дэн,— капитан улыбался,— придется тебе всех нас спасать. Жанетта обиделась. Меня она и слушать не будет. Уйдет, что мы делать станем? Иди к ней, тебя она послушает.

Дэн поспешил в комнату Жанетты. Та уже сняла фартук, достала саквояж и складывала вещи.

— Жанетта, ты обиделась?

— Я не могу жить под одной крышей с этим извергом. Мучить ребенка! Я сейчас же ухожу! — Жанетта в гневе не думала, куда пойдет. Она не могла позволить, что бы издевались над ее мальчиком.

— Жанетта, разминка мне на пользу. — Дэн не знал, как успокоить ее.

— Какая польза! Ни какой пользы. — Она упрямилась.

— Жанетта, ты представь, ты уйдешь, на кого ты оставишь меня? Я буду здесь голодать. Ты оставишь меня с этим извергом? — Обезоруживающий удар. Даня проявлял искусство воина и дипломата.

— В самом деле. Как я могу тебя оставить! Я буду рядом, я не позволю Свену издеваться над тобой. Идем, сейчас соберу на стол. Как я не подумала, что ты еще не ел. — Жанетта раскаивалась в своей горячности.

За столом Жанетта бросала сердитые взгляды на Свена. Подкладывала Дэну и Хуану кусочки получше.

— Мальчишкам надо хорошо кушать.

К концу обеда смягчилась. Мир в доме был восстановлен.


Часть 17


Оглянуться не успела, как зима катит в глаза. Данька то же не успевал оглянуться, время неслось стремительно. Для него зима пришла нежданно, негаданно. Снег. Зима. Может, время в двух его мирах идет по иным законам. Все внезапно изменилось. Объяснить себе он этого не мог.

Конечно, время течет по-разному, — говорил Сеятель-Жнец, — На придумывали себе. Живете в воображаемом мире. Две вселенных, разное время. Кто говорил вам, что время должно течь с постоянной скоростью. Вам этого не понять. Ваш мудрец говорил: успокойся смертный и не требуй правды той, что не нужна тебе. Даня, тебе говорили, потерпи. Свен то же говорил. Все в свое время. Потерпи, может, когда и узнаешь.

Ему Сеятелю пришлось заняться временем. Он двигал ткань миров в пяльцах Всего-Ничто, что бы удобнее вышивать. Что бы не сломать иглу, которой являешься ты, Даня. Вселенным не нравится игла. Им не нравится уколы в бок. Потерпят. Сеятель любил использовать один и то же, проверенный, инструмент. Он не мог позволить сломать иглу.

Данька вышел на улицу, было еще раннее утро. Под ногами скрипел снег. Улицы освещены фонарями. Люди спешат на работу, а он идет к троллейбусной остановке, где ждут его Славик и Максим. Данька радовался зимнему утру, напевал себе под нос: и дворник, маленький таджик, с лопатой по двору кружит. В этот момент дворник не лопатой, а метлой подбросил комья снега прямо ему под ноги. Дворик извинился, Дэн махнул рукой и пошел дальше. Пустяк, а хорошее настроение исчезло. Смотреть надо. Люди на работу идут, — ворчал на ходу. Остановился, снял с руки перчатку, подставил ладонь падающим снежинкам. Поймал несколько хрупких мотыльков зимы, зажал в руке на счастье, а счастье там растаяло, превратившись в капельки воды. Данька засунул руку в перчатку, так и е стряхнул эти капельки счастья с ладони. Счастьем не разбрасываются. Не торопясь, пошел к друзьям. Славик и Максим его уже ждали.

— Идет в вразвалочку, а мы его ждем, — ворчит Славка.

— Я, в самом деле, опоздал? — Данька посмотрел на часы. — Я на пять минут раньше пришел.

— Ты давно поверял, дергаются ли стрелки на твоих часах. Лучше выбрось их. — Раньше Славка бы и не подумал ворчать на своих друзей. Мог получить втык. Сейчас для него все было иначе. Они были на равных. Для него новые отношения стали естественными.

— Ты успокойся, — сказал Максим, — У Славика сегодня настроение такое. Часы у тебя в порядке. Мы раньше подошли.

— Идем тогда. — Тут Данька увидел, что у Славки кроме сумки большой пакет в руке. — Что у тебя в мешочке?

Данька собрался рукой проверить содержимое.

— Не тронь. Там кондитерские трубочки. У матери сегодня выходной. Она вчера весь вечер их пекла. Раздавишь. Как двину! — Славка кулаком ткнул в бок Даньке.

— Научили на свою голову. Воспитали бандюгана. — воскликнул Дэн. Они вместе с Максом учили Савика приемам рукопашного боя. В прежние времена Славка не посмел бы даже в шутку замахнуться на кого-то. Это был другой парень.

— Вот, ребро мне сломал, — заявил Данька.

— Меня он то же почем зря мордует. Я весь в синяках. Он из меня баклажан сделал.

— Терпи. Как лягушку скальпелем порежу! — Славка скорчил забавную рожу уличного бандита.

— Мы могли в гости к тебе прийти. Там бы и отведали, таскать не надо. — Сказал Макс. Последнее время они часто после уроков собирались в квартире Славы. У того была большая музыкальная коллекция. Уроки они делали под музыку. Мать Славки любила печь кексы и печенюжки. Как не засунуть в рот десяток, решая задачки? Дело совсем иное. Дома в одиночестве сверлить глазами учебник, борясь с желанием забросить его в дальний угол. В компании дело другое.

— Потом можно ко мне. Мать все равно дома. Она обязательно еще напечет. Отец обещал ей запирать кухню. Она иначе не может. Для нее это отдых. Придет из больницы — и к плите.

— Она у тебя хорошо готовит. — Согласились ребята.

В фойе школы ребята стряхнули снег, сдали одежду — и в класс. Устроились за партами.

— Славик, ты мешок береги, а то сам все подавишь. Поставь его в сторонке, а то будем есть дну крошку, — подсказывал Данька.

— Я осторожно. Поставлю вниз. Мы их на большой перемене съедим.

— А что ждать. Может сейчас, — предлагал Макс. Такой соблазн рядом. Сила воли не выдерживает. Не в ладу с холодной волей кипяток сердечных струй. А путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

— С утра вредно. Дождешься перемены, — заявил Славка.

— Жмот. По одной выдай. — Не унимался Максим.

Славка нахохлился. Ясно, придется ждать.

— Макс, выполняй, что доктор прописал. — Сказал Даня.

— Ну, по одной. — Еще одна попытка.

— Нет, — твердо отрезал Слава. — Только на большой перемене.

Доктор был не преклонен.

В этот день предпоследним уроком была физика. Раиса Федоровна, Рейсфедер, в простонародье, вошла, чуть опоздав, на урок. Раскрасневшаяся с мороза.

— Какой снег сегодня, ребята. Садитесь.

Сама то же села за стол, раскрыла классный журнал.

— На пришлом уроке мы рассматривали термоядерную реакцию. Может кто-то сам хочет рассказать о делении ядер?

Раньше Слава мог только робко понять руку, надеясь, что на него обратят внимание. Что его заметят. Сейчас он вытянул руку и громко сказал:

— Раиса Федоровна, можно мне?

— Давай, Славик, иди отвечать.

Славка пошел к доске. Особой любовью Раиса Федоровна пользовалась за свою мимику. Если ученик говорил не то, что следовало, она морщилась. Можно было исправить ответ. Если ответ правильный, она улыбалась. Надо только внимательно следить за ее лицом. На ее лице отражалось буквально все. Когда отвечал Славик, она улыбалась. Лишь один раз сморщилась. Славка понял, исправился. Рейсфедер сияла вновь. Ответ закончен.

— Отлично, Слава. Садись. Перейдем к следующей теме.

После урока физики была большая перемена. Славка торжественно извлек свой мешок с трубочками. Оттуда он доставал мешочки поменьше.

— Мама разложила их, что бы меньше кололись, — пояснил он.

Максим первым ухватил трубочку и стал жевать это хрустящее лакомство. Печаль их была безмерна — закончились трубочки. Славка достал салфетки.

— Трубочки жирные. Вытирайте руки.

— Ты у нас запасливый, доктор.

— Требование гигиены. — будущий врач строго посмотрел на будущих пациентов.

Ребята разобрали салфетки, вытерли руки.

— Ой,— закричал Максим, — все, мне конец.

Макс смотрел на свои ладони. Трагедия скрывалась там. Руки были чистыми.

— Что случилось? — Даня и Славик не могли понять.

— Что?! Что? Сейчас английский. Я на руке шпору написал. Стихотворение не доучил. Стер все. Если Белла Иосифовна меня вызовет — катастрофа.

— А друзья зачем? — Спросил Данька. — Мы тебя выручим. Я прикрою.

Белла Иосифовна, учитель английского языка, женщина, претендующая на звание школьной Афродиты, лет сорока. Очень забавная порой. Как-то трое друзей шли по коридору, опаздывали на урок. Белла Иосифовна пробежала мимо. На высоких каблуках. Ребята, возможно. Не обратили бы внимания, но она окликнула одного из преподавателей:

— Смотрите, как Белла Иосифовна спешит на урок.

Картина была интересной. Белла Иосифовна изогнулась, грудь далеко впереди, то что ниже пояса далеко отстало. Буква зю прыгает по коридору на высоких каблуках.

— Вот это да!— Воскликнул Данька.

Парни посмотрели на свою "англичанку" и еле сдержали смех.

— Как прыгает!

Сейчас Белла Иосифовна должна была прийти в класс. Вот Афродита явила себя. Разрешила ученикам сесть. Гордо сама воссела на стул. Положила перед собой классный журнал. Две книги. Отложила в сторону верхнюю. Грамматика.

— Ребята, повторим фонетическое упражнение. У вас этот звук не очень чисто получается. Кончик языка между зубами и произносим: веза. Зе веза. Ту геза. Все вместе.

Ученики старались. Белла Иосифовна дирижировала рукой.

— Наше фонетическое упражнение закончено, — сжалилась она над учениками. — Сейчас я попрошу вас рассказать стихотворение английского поэта, которое вы подготовили.

Она разрешила выбрать стихотворение самостоятельно, каждый мог выбрать сам.

Максим сжался за партой, авось не увидит его. Руку поднял Даня.

— Белла Иосифовна, я!

— Хорошо, Даня.

Данька встал и по дороге к доске начал по-английски.

— Я хочу прочитать вам стихотворение Эдгара Алена По "Ворон". В этом произведении лирический герой в смятении пытается одолеть отчаяние. Ворон олицетворяет темную сторону души, потерю надежды. На все вопросы ворон отвечает: никогда более, невер мор.

Данька начал читать. Читал выразительно, особо подчеркивая крик ворона. Его невер мор звучало зловещим криком птицы.

— Чудесно, Даня.

Данька понимал, что надо тянуть время. Что делать?

— Мне еще нравятся сонеты Шекспира. — Он начал читать, не дожидаясь разрешения.

Даня закончил. Белла Иосифовна спросила:

— Даня, ты дополнительно занимаешься английским языком? У тебя отличное произношение. Чувствуется акцент уроженца Уэллса.

Даня перешел на французский.

— Да, мадам. Я занимаюсь на языковых курсах. Если вы позволите, я прочту еще одно стихотворение Франсуа Вийона "Молитва". Для аудитории позволю несколько строк на русском.

Пока земля еще вертится

Пока еще ярок свет,

Господи, дай же ты каждому,

Чего у него еще нет.

Каину дай раскаянье,

Трусливому дай коня,

Дай передышку щедрому,

Хоть до исхода дня.

Дай же ты всем понемногу

И не забудь про меня.

Читал он, приложив правую руку к сердцу, словно подчеркивал, что молитва идет из глубины души.

— Великолепно, Даня!

Пока он декламировал стихи, заметил на столе книгу. Джозеф Конрад. Схватился за это, как за спасение. Тянуть время — спасать друга. Он без спросу взял со стола книгу. Перешел на английскую речь.

— Вам нравится Джозеф Конрад? Юзеф Корженевский, поляк по происхождению. Родной язык — польский. Классик английской литературы. Непревзойденный стиль. Он, как и я, любил море. Он говорил: я попытался почти что с сыновним чувством передать пульс жизни, бьющийся в безбрежном океане, в сердцах простых людей, которые от века бороздят морские просторы, а также живую природу кораблей — создание их рук и предмет их неустанной заботы. — Даня раскрыл книгу на произвольной странице. Книга на русском, перевод. Данька сходу делал обратный перевод. Задерживался на мгновение, что бы подобрать лучшее выражение. Оба языка для него органично сливались в один. Тот и другой были родными. Он прочитал пару страниц и отложил книгу.

— Даня, у тебя способности. Ты обязан посвятить себя изучению языков.

— Я постараюсь, Белла Иосифовна. Я могу сесть?

— Да, садись. Перейдем к следующей теме.

Главное — Максим спасен.

После уроков отправились к Славке. Не расстраивать же Лидию Павловну, мать Славы. Она печет, а они воздадут должное и ее способностям, и своему молодому аппетиту. Ребята по дороге смеялись:

— Как ты ее припечатал, нашу Беллу Иосифовну. Английским, французским.

— Я не стал ее добивать. Мог бы Гарсиа Лорку на испанском, или Генриха Гейне на немецком.

— Ты и на испанском? — Друзья удивлялись способностям своего пирата.

— А вы как думаете? Я в том мире разговариваю на разных языках. Сам не понимаю, как это происходит. Словно тумблер переключается.

— Тебе в международные отношения надо поступать. Будешь дипломатом. — Предложил Максим. Такие способности.

— Я буду следаком, это решено. — Данька не изменит решение.

— Даня, а в том стихотворении, что ты читал, Каину зачем раскаяние? Или это для рифмы? — спросил Славка.

— Каин, по библейской легенде, убил своего брата Авеля за то, что богу жертвы Авеля были более угодны. Бог спросил у Каина: где брат твой, Авель? Грубиян ответил: Я не сторож брату моему. С той поры и бродит Каин не найдя прощения. — Тут Данька подмигнул друзьям, — Один эпизод евангелисты упустили. А я знаю.

— Даня, ты опять по-своему все видишь, так? — Максим обожал байки, что Даня придумывал сходу. Как ту басню Эзопа.

— Вот, слушайте. И были угодны жертвы Авеля Богу. Авель радовался и всем твердил: угодил, угодил. Услыхав это, Каин зло сплюнул и сказал: Братец, не угодил ты, не угодил. Ты, мужик, попал. По полной. И Каин убил брата своего, Авеля. Бог проклял братоубийцу, и тот обречен ходить по свету до страшного суда. Бродит Каин из города в город, из села в село и твердит: мужик, ты попал, по полной попал.

— Выдумщик, ты Данька, — одобрил рассказ Максим. — Здорово врешь! Только не пойму, кто из братьев попал по полной.

— Э! Полагаю, оба. Весь мир — попаданцы. Как родились, так и попали. Мы не исключение.

Увы, Даня, ты почти прав. И ты попал в эту историю. И я не исключение.

— Мы с отцом в гараже решали полки сделать, — вдруг вспомнил Славка.

— Ты ему с машиной помогаешь? — Максим сам любил покопаться в двигателе отцовской машины. Помочь бате.

— Не много. Я особо не разбираюсь. Так, иногда. — Славка пожал плечами.

— А полки зачем? — Это уже Данька спросил.

— Мать по осени варенье, соленья консервирует. В доме прохода нет от банок. В гараже поставить — мешать будут. Если там полки сделать, можно разместить. Надо несколько кусков арматуры, не нужной. Обрезков. В стену вобьем, доски настелем — готовы полки. Надо арматуру найти. Парни, а вы меня подождете, я а стройку загляну, где отель строят, по дороге.

— В чем вопрос. Мы не торопимся. — Зимний день клонится к закату. Неторопливость свою стелет под ноги снежинками.

Ребята прокрались на стройплощадку. Нашли лаз в заборе.

— На, держи, — Слава отдал свою сумку Максиму, — я осмотрюсь.

Он залез на невысокую насыпь, где уложены подкрановые пути. Оттуда лучше видно. Стал выглядывать, где могут лежать выброшенные обрезки. Сварочный пост. Где-то здесь могли бросить. Кран еле-еле двигался, скрипел, тужился под тяжестью груза. Данька заглядывал наверх, на кабину крановщика. Она напомнила ему корзину впередсмотрящего на мачте корабля, воронье гнездо. Плывет грот— мачта над морем. Не хватает упругих парусов. Крановщик, наверно, такой же впередсмотрящий. Кран еще раз скрипнул, стрела дернулась. Данька всем телом почувствовал опасность. Так учил его Свен, чувствовать все вокруг, как рыба в воде чувствует всей кожей любое колебание. Веревка, удерживающая груз, не выдержала, оборвалась. Груз вначале медленно, нехотя пошел вниз, а потом все быстрее шел вниз, падал. Данька понял, груз упадет на то место, где стоит Славка. Поддон летел на Славку, миг — и раздавит. Дэн бросил сумку, рванул вперед, пихнул Славку, и они кувырком летят в кучу мусора за насыпью. Груз рухнул. Недовольно крякнул. Словно обиделся, жертва ушла от него.

Ребята поднялись. Оба в грязи. Грязные куртки и лица. Они глядели друг на друга и смеялись. Подбежал мужик с криками. Во отсюда! Убирайтесь! — вперемежку с ругательствами. Даня со Славиком бросились бежать. Подхватили сумки и втроем, Макс с ними, покинули строй площадку. Они шли к дому Славы и смеялись.

— Славка, какой ты чумазый! — Даня тыкал пальцем в грязную рожицу друга.

— А ты? Сам вылез из мусорного бака.

Максу было не до смеха.

— Чего ржете, как кони. Ты, Слава, не понял? Одна минута и мы доставали твои останки из-под завала. Из-под кирпичей.

— Что? — До Славки медленно доходило случившееся. Он не мог представить, могло случиться не поправимое. Этот мир не существует без нас. Миг, и угаснет Вселенная.

— Твой труп лежал бы там сейчас! — Крикну Максим.

— Я — труп?

— А кто? Не я же.

Смех сразу оборвался. Только теперь до сознания доходил смысл происшествия.

— Попали, парни. По полной попали, пападанцы. — Вздохнул Дэн.

Они позвонили в дверь Славкиной квартиры. Открыла Лидия Павловна.

— Господи, — с порога воскликнула она. — Где вы так выпачкались? Такие грязные! Живо в ванную! Иначе в дом не пущу.

Она отправила грязнуль чиститься и пригласила Максима в комнату.

— Максим, где они так испачкались? Ты нормальный, чистый. Куда их понесло?

Макс понимал. Надо сознаваться.

— Славке нужна была арматура. Обрезки. Он с отцом полки в гараже хотел сделать. Мы зашли на стройку, рядом. Там кран. Груз сорвался со стрелы. Славка под ним стоял. Данька увидел раньше всех. Бросился и оттолкнул Славу. Они в кучу мусора упали. Груз рухнул на то место, где Славка стоял. Лучше в грязи вываляться, чем под поддон кирпичей попасть. Лидия Павловна, они не нарочно. Так получилось.

Лидия Павловна поняла, несколько минут тому назад могла произойти трагедия. Ее сын мог погибнуть. В лучшем случае попасть на операционный стол. Она врач и видела такие случаи. Ужасные. Видела бессилие врачей, слезы родных. Она сама могла сейчас оказаться на месте несчастных матерей. Она прижала ладонь к виску, где пульсировала боль.

— Что вас туда понесло? — Спрашивала она, не понимая, о чем говорит.

Славик с Даней оттирались в ванной с помощью щетки и губки. Немного стряхнув грязь, вошли в комнату. У Лидии Павловны не было сил, чтобы их ругать. Слезы наворачивались на глаза. Она тихо сказала:

— Слава, Даня, вы больше не ходите на эту стройку. Бог с ней. С арматурой и этой полкой. Без нее проживем. Не пойдете?

— Нет, — заявили парни в два голоса. — Мы больше не пойдем. Нам мужик там сказал, что если поймает, то убьет.

— Давайте, я вас чаем с пирогами напою, партизаны.

Дрожь во всем теле. Потерять единственного ребенка. Молодец Даня, не испугался, бросился на выручку, а не в сторону.

После чая, ребята пошли готовить уроки. Как обычно, под музыку. Провозились долго.

— Время-то уже сколько, — заметил Савка, — Отец скоро придет. Может еще пирога? Я приексу, у мамы еще есть.

Максим быстро сообразил: пора уходить.

— Нет, спасибо. Времени много. Мы с Данькой по домам.

Они спешно собрались и ушли.

— Ты чего так заторопился, Макс? — Не спроста Максим отказался от пирога. Служение Мамоне, своему желудку, почитал первейшей обязанностью гражданина. Калории пусть рассчитывают девчонки. Смотрите и завидуйте, я — гражданин, а не гражданка.

— Ты прикинь, Даня. Отец Славкин придет, нам вломит. Лидия Петровна — женщина, а мужик — вломит. Славку жалко, но тут никуда не денешься. Придется принести его в жертву. Родного сына хирург может в живых оставит. Мой бы узнал, порвал бы меня, как Тузик грелку. Ноги бы выдернул, что б не ходил, куда не надо.

— Дэн. Дэн,— услышал он совсем рядом со своим ухом. Кто-то тряс его за плечо. Открыл глаза. Рядом стоит Хуан.

— Пора вставать? — Дэн продирал глаза.

-Жанетта ждет тебя на кухне завтракать. Я окно у тебя открою?

— Открой. А на кухне почему? — Данька еще зевал. Умывался.

— У капитана совещание. Там все капитаны, Колин, Брин и Леон.

— Что они там обсуждают? — Глупый вопрос. Новый поход. Вдруг Хуан услышал, что решили вожди.

— Не знаю. — Испанцу разговоры капитанов не интересны.

— Ты позавтракал, Хуан? — Вздохнул. Чего с него взять.

— Да. Иди, Жанетта ждет.

— Бегу. — Данька бросился на кухню.

— Доброе утро, Дэн — встретила его кухарка.

— Доброе утро. А у капитана собрались обсудить новый поход?

— Садись. Вначале поешь. Я для тебя приготовила. Свежего молока налью.

Данька ел, но любопытство терзало душу.

— Жанетта, что они там делают?

— Они с раннего утра собрались. Капитаны и старпом там. Что-то обсуждают.

Обсуждают. Без него. Втайне. Свинство, настоящее свинство. Сидишь, а рядом происходит самое интересное. А ты не при чем.

— Раз им некогда. Я то же в город пойду.

— Иди, прогуляйся. Передохнешь не много. Капитан тебя совсем загонял.

Даня ушел к себе, что бы нарядится для выхода на прогулку. Надел шляпу, пристегнул шпагу. Посмотрел на себя в зеркало. Он был недоволен. Не своим внешним видом, а капитаном Свеном. Собрались. Обсуждают. Местные авторитеты. Воры в законе. А его не пригласили. Не очень и хотелось!

Поначалу он не знал, куда деться. Потом решил: Славке подарок присмотреть. Максу он подарил кинжал. Что подойдет Славке? Будущий доктор. Купить что-то для врача. Что? Где? В своем мире он пошел бы в медтехнику. А здесь? Такого не сыскать. Что можно прикупить медицинского здесь? Он увидел надпись: практикующий доктор. Вот, где можно поинтересоваться. Врач знает, где берут такие вещи. Он постучал в дверь. Открыла служанка.

— Вы на прием к доктору?

— Да, к доктору.

Служанка проводила его. Доктор готовился вести прием.

— Прошу в кабинет.

Даня вошел. Доктор, пожилой мужчина сидел за столом, разглядывал книгу.

— Здравствуйте, доктор.

— Здравствуйте, молодой человек. Проходите. Присаживайтесь. На что жалуетесь? Что вас беспокоит?

— Доктор, меня не совсем беспокоит....

— Тогда, чем я могу помочь?

— Доктор. Дело вот в чем. У меня лучший друг собирается стать врачом. Я хотел подарить ему что-нибудь из медицинских принадлежностей. А где здесь это можно купить медицинские инструменты? Я не знаю. Может, вы посоветуете?

— Сложный вопрос. Сложный вопрос, молодой человек. Здесь купить не возможно. Надо заказывать. Это и дорого и долго. Боюсь, вы ничего не купите.

— Жаль, доктор. — Данька был расстроен. Встал. Хотел уйти.

— Погодите. Возможно, я помогу вам. Мне недавно привезли новые инструменты. Старые у меня остались. Я могу вам уступить их. Не дорого. Таким образом. Я помогу вам и верну часть своих денег, что потратил на новые инструменты. Согласны?

— Согласен. Благодарю, доктор. — Удача. Хорошо, что додумался заглянуть на прием.

— Погодите. Погодите, молодой человек, — доктор подошел к шкафу и достал саквояж. Заглянул внутрь. — Это то, что может пригодиться. Держите. Еще могу предложить вам анатомический атлас. Не новый, разумеется, но в отличном состоянии. Могу вас заверить.

— Спасибо, доктор, — Данька обрадовался. Он сможет Славке подарить.

Данька потом со своим сокровищем отправился домой. Спрятал в своей комнате в сундуке. Он захватит это для друга.

Встреча капитанов у Свена закончилась далеко после обеда. Сразу после того, как гости разошлись, он предложил Дэну размяться. Они вышли во двор. Данька не смог удержаться.

— Господин капитан, что вы решили? Что решили капитаны? Мы скоро отправимся в поход?

— Дэн, терпение, терпение. Главою терпение. — Шпага Свена коснулась матроса. — Вот, главное— терпение и выдержка. Ты пропустил удар.

— Я буду внимательнее.

— Ты матрос, только бредущие по суше не обладают даром терпения. Они не могут научиться этому. Море огромное и спокойное — вот символ терпения. Когда же ты станешь по-настоящему матросом?

— Капитан, я стараюсь. Я очень стараюсь.

— Вот и старайся. Учись у моря. Все узнаешь, когда придет время. Мы еще ничего не решили. Мы думаем.

Данька понял, Свен не расскажет о своих замыслах. Когда пришло время ложиться спать, Данька расправил постель. В комнате горели свечи, постучал Хуан. Он принес вечерний, второй, ужин от Жанетты. Она полагала, что мальчику нужно подкрепить силы. Он растет, и съесть на ночь кусочек мяса не лишнее.

— Дэн, Жанетта прислала. Куда поставить?

— Поставь на стол. Хуан, ты, случайно, не слышал о чем говорили у Свена?

— Подслушивать, Дэн, не хорошо.

— Я не говорю, подслушивать. Может, случайно услышал. Это другое дело. Краем уха услышал?— допытывался Дэн.

Хуан смутился. Слышал, точно, слышал. Говорить не хочет, хитрый испанец.

— Ты скажи мне. Я никому не разболтаю. По секрету мне, как другу. — Святое слово "друг", по дружбе многое можно.

— Дэн, ты только никому. Я не много слышал. Они хотят какой-то город взять.

— Город? — Воображение рисовало картины боя. Штурм Измаила. Он, Даня, по штурмовой лестнице взбирается на крепостную стену. О колено ломает древко вражеского знамени. Ликующие крики армии победителей.

— Да, на побережье. — Продолжает докладывать лазутчик. — Не знаю, какой. Я им еду приносил. Я вошел, они тут же замолкли.

— Спасибо, Хуан. Я никому не скажу. Спокойной ночи.

Хуан ушел. Данька задул свечи и лег спать.

Хитрый капитан Свен. Город решил взять. Целый город. Наполеон. Стратег. Сходу. Взять штурмом город. Большое дело. В такой компании приходит известность, слава. Все поставлено на карту. Либо пан, либо пропал. И он будет участником эпохального сражения.


Часть 18


Фатализм — вот слово, над которым размышлял Даня. Что это такое? Что б никто ему не мешал, Данька закрылся в своей комнате. Сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и, как ему казалось, обдумать это, лучше проговаривая. Он видел себя в будущем следователем, причем опытным. Такой должен обучать зеленую молодежь. Вот он и представил себе такую сцену. Так виделся ему мир великих сыщиков. Он представил, что перед ним сидит молодой коллега, и опытному наставнику суждено помогать зеленой молодежи. За окном тихая Тракторная улица. Щебет птиц. Данька закончил обычные домашние дела. В комнате тепло и уютно. На столе перед Даней пара учебников, листы чистой бумаги. Легкий запах чистящего средства, которым он протирал мебель. Серой и не пахло. Данька не видел, что у него есть реальный собеседник, и он сидит напротив. Напротив сидит Сеятель-Жнец, слегка улыбается, благосклонно кивая головой. Костыль, на который он опирается при ходьбе, прислонил к стулу. Он хромой. Отчего люди считают, что смерть — баба с косой. Смерть — мужик с костылем. Ему не нужна коса, что бы кому-то накостылять.

— И так, — словно учитель в школе, говорил Данька, — существуют две версии. Одна говорит о том, что в жизни все предопределено и мы движемся по заранее спланированному пути. Что-то наподобие поезда. Он идет от станции А до станции Б по рельсам. Он бы мог свернуть, железнодорожных веток много, но стрелки переключаются так, что поезд идет по заданному маршруту. Где-то существует возможность прейти на другую ветку, но этому помешает стрелочник.

— Стрелочник? — не слышно переспросил Жнец. — Я просто стрелочник. Можно сказать так.

Сеятель усмехнулся.

— Стрелочник у вас за все отвечает. Если я самый ответственный, отвечающий, то я — стрелочник. Ты прав, Даня.

Сеятель-Жнец с виду молод. Лет двадцать пять. Широкие плечи, темные волосы и горящие черным огнем глаза. Легкая улыбка делает мягче черты красивого лица. Синяя рубашка в клеточку. Ворот расстегнут. Переплетенные пальцы рук, лежащих на коленях. На улице на этого парня не обратили бы особого внимания.

— Но кто-то считает, что машинист может сманить маршрут. Мы можем идти той или иной дорогой. — Даня продолжает рассуждать. — Люди пытались определить судьбу. Думали, как переключить стрелку. Избежать предначертанной судьбы. Они гадали на картах, по кофейной гуще, по полету птиц, по книге перемен. Способов множество. На бобах, по звездам. Или по руке — хиромантия. Вот у меня две руки. Линия жизни, линия судьбы и далее. Но мы исходим из того, что живем в двадцать первом веке. Подобные суеверия неуместны. Подобное не подходит для века знаний и их передовых технологий.

Он погрозил собеседнику пальцем. Ни каких суеверий не позволю.

— Даня, Даня, в другие века люди то же говорили: в наш просвещенный двадцатый век, в наш девятнадцатый век. Смешно. Чем ты лучше их?

Данька продолжал:

— Мы, как следователи, опираемся на факты. Во главе угла — жертва. И забудем глупейшие песенки: ну, что сказать, у что сказать, устроены так люди, желают знать, что будет. Нет гаданиям на гуще. Подойдем к вопросу рационально. Оставим пока в стороне вопрос, кому это выгодно. Судьба не материальна. На этом листе бумаги мы изобразим логическую схему. В качестве жертвы будем рассматривать меня. Рисуем прямоугольник и пишем в нем: Даня. Что мы знаем о жертве. Мотивы могут быть связаны с личностью жатвы. Чуть ниже еще прямоугольник. Он соприкасается с верхним. Школьник? Нет, это не подходит. Школьников слишком много. Это мало даст для нашего анализа. Личные качества: трус и слабак. Может и таких достаточно. Отметим, что он не подходит под не менее многочисленную категорию: дурак. Ниже нарисуем еще прямоугольник. Обстоятельства жизни. Живет с матерью. Отца не знает. На первый взгляд — все. Далее, он хотел увидеть море. Еще прямоугольник — мечта о море. Его нарисуем справа и соединим стрелкой. Таких много. Надо сузить поиск. Трус, слабак, без отца, мечтает о море. Вниз от мечты стрелка, прямоугольник. Сюда впишем — перемещение. Появился уникальный след. Как оно произошло? Почему? К связующей линии рисуем стрелку и знак вопроса. К этой проблеме мы сможем после вернуться.

Сеятель одобрительно кивал головой и шептал:

— Могло быть и хуже. Значительно хуже. Элементы логики имеются. Но я вне вашей логики. Вы ограничены пределами вашей Вселенной. Вам не ведомы другие и не известно о промежутках между ними. А могли бы. Вы знаете об атомах и частицах. Что по вашим меркам между этими элементами. Тебе не вычислить меня. Темная комната и черная кошка. О кошке ты не подозреваешь, поэтому и не найдешь. Но мне любопытно.

— Что мы имеем дальше. Выстроим логическую цепочку.

Даня нарисовал вниз линию и квадрат.

— Свен, капитан Свен. Так и напишем. Встреча с капитаном — закономерность или случайность. Встретись капитана в порту, в приморском городе — вероятность очень велика. Нельзя утверждать, что это закономерность. Элемент случайности сохраняется. Возле линии пропишем цифру пятьдесят — вероятность события. Дальше, прямоугольник, соединим линией с капитаном. Впишем, юнга. Капитан взял нашу жертву юнгой. Здесь сохраняется неопределенность, как в предыдущем случае. Закономерность или случайность? Мы не можем утверждать, что капитан берет в юнги любого парня. Даня— это другое дело. Закономерность здесь процентов семьдесят. Нет, больше, значительно больше.

Исключительность собственного Я не вызывает сомнения. Мир без меня — бред. Без меня он никому не нужен.

— Мы обязаны учитывать качества этой личности. — Даня, естественно, имеет в виду свою личность.

— Даня, а как же скромность? Не преувеличивай роль личности в истерии, в этой истории. Велик соблазн, считать себя настоящим явлением. — Сеятель смеется — Исключительный ты наш. Мне не жалко, приклеим тебе такой ярлычок.

— Еще стрелка вниз, квадрат: матрос. Что-то прорисовывается. Матрос— это закономерность. Заслуга нашей жертвы. Ее способностей.

— Не сомневаюсь. Только идиот не называет себя гением. Остальные гении в кубе.

— Перемещение, капитан, юга, матрос. Цепочка построена. Но! Если бы юнга упал с мачты, то квадрата "матрос" не было бы. Еще линия в сторону и квадрат: Брайан. Случайно или закономерно он оказался возле нашего юнги. Кто он? Пока оставим этот вопрос. Еще линия — ранение, рана. Это еще одно, на мой взгляд, ключевое событие. Может быть, перемещение, юнга, матрос — это связано с тем, что следовало прикрыть капитана. Что бы он дальше участвовал в этой игре. Не выбыл из нее. Не кажется ли вам, коллега, это похоже на некую компьютерную игру.

Сеятель усмехнулся:

— Даже очень кажется. Хорошая игра. Неплохая партия. Как ты думаешь, юнга и матрос? Не плохую игру затеял я.

Сеятель, тебе не чуждо человеческое. Похвали себя, возьми с полки пряник.

Данька продолжал:

— По ходу компьютерной игры аватар получает бонусы. Наш игрок то же получает бонусы. В игре — деньги, оружие, способности. Здесь бонусы: знание языков, деньги, как их использовать, посмотрим. Воинские навыки. Бонусы он получил. Пока он не выбыл из игры. Значит, может перейти на следующий уровень. Или имеет возможность продолжать на этом уровне. Пока это все. Нет, не все. Хуан. Обозначим его ромбиком. Не ясно, побочный элемент или обязательный. Мы упустили из вида второй мир.

Данька продолжил рисовать линии, но слева. Что у нас здесь? Друг— Макс. Так и пишем. Еще стрелка, еще друг— Славка. Случайно или закономерно, что Славка присоединился к нашей компании? Стрелка и прямоугольник — груз. Славка чуть не погиб. Что мы имеем? Какой предварительный вывод можно сделать? Послушайте, коллега, "Даня", играет сразу на двух шахматных досках. Причем перемещается с одной доски на другую. Игра мастера на двух шахматных досках. Мы должны следить за игрой на той и другой доске, что бы определить, когда закончится партия. Как только партия закончится, пешку могут убрать в ящик. Игра закончена, она никому не нужна.

— Даня,— проговорил Сеятель, — пешка может стать фигурой. Да и самостоятельным игроком. Есть кое-кто из моих братьев, кто считает, что пешку давно пора убрать в ящик. Но мне игра нравится, и я не хочу отказываться от этой партии. Может, сыграть еще несколько партий. Не знаю, парень, за это время ты пришелся мне по душе. Я не вижу в тебе обыкновенную пешку. Ты для меня второй игрок в этой партии. Играть в шахматы в одиночестве довольно скучно. Хорошо иметь партнера в игре. И если это не компьютер, а живой человек с его непредсказуемостью, появляется другой вкус у игры. Данька, может, и дорастешь до звания игрока. Гроссмейстер. Мастер? Пока будь игроком.

Жнец встал, взял костыль и вышел из комнаты.

Данька посмотрел на схему на листе.

— Придется ждать, ждать новых событий. Тогда схема прояснится, коллега, — сказал он воображаемому собеседнику. — Отложим, до следующего раза.

Он убрал листок в стол.

Сеятель-Жнец не сбросил фигуры с доски. Твой путь далеко не закончен. Ты можешь сказать:

Я еще не прошел

Все дороги мирские,

И с богами за стол

Пусть садятся другие.

Пусть они подождут,

Торопиться не буду:

У меня долгий путь,

Я блуждаю по кругу.

Ворочусь я домой,

Разорвав цепи боли,

И обредши покой,

Стану пленником воли.

Леон встал рано, как обычно рано. Ничто не могло изменить распорядок дня бывшего матроса. Он должен осмотреть свой корабль. Все как обычно, и все как в первый раз. Открыл окно. Умылся. На минуту задержался возле распятья. Даже не осенив себя крестным знаменьем, вышел в коридор. Прислушался. Там, за той дверью, он слышал легкие шаги. Жанетта то же встала. Он постоял, вслушиваясь в эти шаги. Сейчас она, возможно, подошла к распятью, что бы помолится о капитане, может о Дэне.

Жанетта встала ото сна. Оделась, привела себя в порядок, сидя возле зеркала. Подошла к распятью, что бы помолиться.

— Не оставь меня, Спаситель. Помоги Свену. Он принял меня в тяжкую минуту. Он добрый, хороший. Не оставляй моего маленького матроса, Дэна. Ты не позволил мне иметь детей, так не забирай его у меня. Я знаю, Хуан католик. Он то же верует в тебя. Ты и о нем позаботься. Он славный мальчик. Немного шалопай, но он ребенок. Дети все такие, но мы их любим. И ты любишь нас своих детей за наши шалости.

Она вышла. В коридоре встретила Леона.

— Доброе утро, Леон.

— Доброе утро, Жанетта.

— Капитан еще не встал?

— Нет, но скоро поднимется.

— Я.... Я побегу, надо завтрак готовить. И вам с капитанами приготовить. Вы опять сегодня встречаетесь?

— Да. Да, Жанетта. — Леон смотрел на эту женщину с безумным восхищением. Если б он мог ей сказать. Но он слишком стар. Да и хромой. Кто он такой. Бывший пират. Бывший матрос. Разве такая женщина может обратить на него внимание. Жанетта своим женским сердцем почти поняла этот взгляд и смутилась. Покраснела. "Как ей идет смущение" — подумал Леон.

— Я побежала, Леон.

— Да, конечно.

Жанетта поспешила на кухню. На ней забота домочадцах. Хуан, как обычно, проспал. Он выбежал не умываясь. Леон. Что это такое, как не везет ему, Хуану. Опять попался. Как только проспит, так попадается на глаза Леону.

Мальчишка, а когда ты вставал вовремя в этом доме? Изнежился на мягких перинах.

— Господин Леон. Я бегу во двор. Я там готовлю все для приема капитанов. С утра все расставил, сейчас еще проверю. Капитан днем просил кофе накрыть.

— Иди, шалопай. — Леон усмехнулся. Врет хитрый испанец. Все они плуты от природы. Проспал, хитрый мальчишка. — Опять проспал?

— Нет, господин Леон. Я давно занят делом. Я глаз не мог сомкнуть всю ночь, думал, как угодить капитану.

— Иди. — Старый матрос и не думал ругать парня.

Хуан поспешил скрыться. Ему следовало расставить столы и стулья, расположить так, что бы было удобно.

Леон неожиданно для себя подумал, если бы Жанетта стала его настоящей женой, а Хуан, хитрый мальчишка, стал их приемным сыном. Такая бы получилась замечательная семья. Матрос, — сказал себе Леон. — Размечтался.

— Дэ-э-н. Дэ-э-н, — жужжало в ушах. Что за муха летает. Встану и прихлопну, что спать б не мешала. Данька откол глаза. Рядом стоял Хуан.

— Дэн, Жанетта завтракать зовет. — Обычное начало утра.

— Сейчас встаю. — Эту испанскую муху так просто не прибьешь. Ходят, спать мешают.

Данька умылся и побежал на кухню.

— Доброе утро, Жанетта.

— Садись, садись к столу, Дэн. Утро уже давно. Кушай. Проголодался, поди.

— Есть немного, Жанетта. — Данька знал, что для Жанетты лучшая награда — хороший аппетит ее домочадцев.

— А что сегодня капитан делает?

— У него опять собрались капитаны. Что-то обговаривают.

— Ну, и пусть обговаривают, — Данька хмурился. И отчего они его не пригласят. Не хотят. Ну и что? Он матрос — до капитана не дорос. Он не самый глупый матрос. Могли бы и ему чего сказать. В уголочек разрешили б присесть, послушать, что эти дядьки думают про себя.

-Дэн, — начала Жанетта, — капитан велел, что бы ты не тратил зря время, велел тебе заняться греблей. Что б ты на лодке вышел. Пусть мышцы подкачает, так сказал.

— Что делать. Я матрос и должен выполнить волю капитана. — Он дулся на Свена.

— Возьми лодку. Только далеко не отплывай. — Жанетта любила и боялась моря, особенно с тех пор, как не вернулся ее муж.

— Я чуть-чуть, Жанетта. Не стану отходить от берега далеко. Может капитан и прав. Выйду в море, покачаюсь на воде. Спасибо. Я побежал.

Он заглянул в свою комнату. Подумал, что захватить с собой. Шпагу брать не стал. Повесил на пояс кинжал. Посмотрел на свое отражение в зеркале. Остался доволен. Побежал на берег, где капитан держал свои лодки.

Парень, которого капитан нанял для ремонта одной из своих лодок, уже был на берегу. Конопатил лодку. Данька подошел:

— Как продвигается работа? — Спросил после приветствия.

— Хорошо, господин. Скоро, я очень скоро закончу. — Парню очень хотелось получить еще работу. Капитан обещал. Главное, эту выполнить, что б хозяину понравилось.

— Тебя как зовут?

— Сержио, господин.

— Я Дэн. Матрос Дэн. Продолжай, работай. Да, тебе деньги, верно, нужны. Купить для починки чего. И на пропитание. Где живет капитан, ты знаешь. Но сейчас он занят, никого не принимает. И Леон тоже. Я дам тебе денег, что б не бегал понапрасну. На, держи. — Данька дал несколько монет Сержио.

— Спасибо, господин, — начал кланяться парень.

Данька взял маленькую лодку, на ней можно выйти в море.

Сержио благодарил судьбу за то, что капитан дал ему работу и пообещал дать другую. Он парень с окраины. Там о богатстве никто и не мечтал. Для них несколько случайных монет — счастье. Работа у Свена для него самое важное. В порту купец отказал ему. Сколько можно мыкаться в поисках заработка. Лодку надо так подготовить, что б хозяин был доволен. Монеты, что дал капитан и матрос, были для него спасением. Ему улыбнулось счастье. Сегодня он вновь сможет принести в свою лачугу немного хлеба и овощей. И рыбу. Настоящий праздник жизни. Боги милостивы к нему.

Данька решил плыть вдоль берега. Уходить в даль ему не хотелось. Синюю его бескрайность он знал. Посмотреть побережье интереснее. Оставаясь с морем. Любоваться землей. Он в стране вечного лета. В его мире лежит снег, а он наслаждается райским теплом.

— Ой, — заметил Дэн, — это еще один бонус в игре. Жить в двух сезонах. Может, это декорации игры.

Дэн греб, и лодка стремительно летела вдоль берега. Он решил остановиться на несколько минут. Разулся, снял рубаху. Настоящий отдыхающий. Приятно ощутить грудью свежий морской ветерок. Плыл и любовался округой. Вон какие-то домики на берегу. Наверно, рыбацкий поселок. Домики неказистые, но радуют глаз туриста, такого как он. Жизнь продолжает дарить ему морские каникулы. Вон впереди скала, выдвинувшаяся в море. Одинокая. Торчит как зуб. Кругом вода и этот камень. Крутой берег смотрит в море, пологий обращен к берегу. Дэн решил остановиться на скале. Забраться на самый верх, и оттуда осмотреть мир. По форме скала напоминает плавник акулы или парус над лодкой. Красивое место. В его мире для скалы выдумали бы красивую легенду, рассказывали бы приезжим туристам. Они с восторгом станут слушать байки и платить деньги, что бы посмотреть на безжизненный камень. Он назовет скалу — одинокий парус. Так звучит красиво. Сейчас подойдет поближе и осмотрит скалу. Прикоснется руками к этому островку. Он придумал легенду. Давно это было. Молодой моряк ушел в море. Его возлюбленная ждала на берегу. Прошло много дней, а корабль не возвращался. Девушка каждый день приплывала на эту скалу, взбиралась вверх и смотрела вдаль, надеясь увидеть паруса его корабля. Чайки кричали ей, что он не вернется. Дельфины подходили к скале и рассказывали о корабле, что сгубило море. Она и верила, и ждала. Во время бури она приходила сюда с фонарем и темными штормовыми ночами освещала путь всем кораблям. Жители деревни смеялись над ней, но она не замечала их насмешек. Ходила к скале. Однажды разыгралась страшная буря. Ночная мгла закрыла землю и море. Но девушка с фонарем в руке стояла на вершине скалы. Боги сжалились над ней. Луч ее фонаря выхватил из тьмы маленькую морскую дорожку. Волны на этой дорожке успокоились. И возник парус. Корабль подошел к скале. Ее возлюбленный на борту корабля. Он протянул к ней руки, и она пошла за ним на корабль. Они уплыли вместе. Больше их не видели. Только раз в год в ненастную штормовую ночь этот корабль подходит к скале. Девушка поднимается на ее вершину с зажженным фонарем. И среди воя ветра и рева волн освещает путь кораблям всех влюбленных. Хранящая Свет охраняет их, светом своего фонаря озаряет путь любви.

Дэн подошел к скале. Лодку привязал к камню и стал взбираться на вершину. Там, по его легенде, была ровная площадка. Здесь стояла Хранящая Свет. Дэн взбирался по пологому склону. На склоне приютились мхи и клочки травы. Росли под защитой крутого склона. Под ногой Даньки камешек покатился. Дэн чуть скатился вниз. Ухватился рукой за валун. Тот сдвинулся. Дэн увидел под камнем углубление. Ему показалось, внутри есть что-то. Отодвинул валун. В углублении старый фонарь. Он почернел от времени. Стекла покрыты пылю. Ты приходила сюда, Хранящая Свет? Данька осмотрел свою находку. Положил фонарь обратно. Задвинул валун. Пусть она найдет его, когда в штормовую ночь вернется на скалу. И укажет путь любящим сердцам. Он поднялся на самый верх, на площадку, где стояла когда-то девушка, ожидая своего моряка. Сидел. Вглядывался в даль, как героиня его легенды. Просто легенды? Сколько километров отделяет его от горизонта? Кому-то достаточно протянуть руку и он коснется этой манящей линии, а кому-то не хватит жизни, что б дойти до горизонта. Учебник физики учит: четыре — пять километров на равнине. Но не учит, как шагнуть за горизонт. Шагнуть в страну, где спит солнце. Данька протянул руки к горизонту, к этой манящей дали.

— Я коснусь края неба и земли своими ладонями.

— Не воображай себя Древним, мальчишка, — проворчал Сеятель-Жнец. — Мы простирали руки в бесконечность, а вы тяните туда свои жадные ручонки. Прежде чем тянуть руки, вымой их с мылом. Не проси у богов много, вдруг они откликнуться на твою просьбу. А может я и.... Древний умолк, задумался.

Поселок на краю моря, на краю суши, на самом краешке острова черепахи, Тортуги. Бедные домики, дворцы самой Бедности. Когда-то тут селились те, кого не приняла окраина города. Большинство домов с трудом можно назвать жилищем. Люди живут скудным уловом и урожаем на клочке земли у дома. Им не видать иной доли. Давно живут тут две сестры: бедность и нищета. Раздолье сестрам в поселке. Они вечные постояльцы в этих краях. В гости к сестрам наведывалась их верная подруга — беда. На Руси говорили: пришла беда — отворяй ворота. В этом мире ворота не стоят на запоре, когда приходит беда. Бедность — не порок. Они жили прикованные цепью бедности и беды к этому берегу. Дом Мартина стоял на краю, возле самого моря. Волны в шторм плескались возле его порога. Придет большая волна и унесет с собой обитателей дома. Утлый улов и овощи с участка — богатство семьи. Нужна одежда, дрова для очага сварить не хитрую еду. Не везло Мартину. Год для него выдался трудный. Если удача улыбнется, в городе в порту найти работу, то считалось солнце озарило хижину. Иногда парни отправлялись на ловлю счастья, надеясь на ловкость рук. Говорят, Автолик, сын Гермеса, покровитель воров. Голод их учитель. Несколько монет, и жизнь покажется счастливой. Не каждый отправлялся на этот промысел. Мартин отправился на заработки. Удача подвернулась. Он устроился грузчиком. Хозяин обещал, будешь хорошо работать, получишь еще работу. Мартин старался. Работал изо всех сил. Он купит младшим детям одежонку. Старшему, Ронни, то же хватит. Мартин строил планы на будущее. Дров купит, дом подремонтирует. Он готов работать сутками. Только бы позволили. Но то ли усталость, то ли такова судьба у Мартина. Бочка сорвалась и упала на ноги ему. Сломала ногу. Хозяин велел убираться, сам виноват. Денег не заплатил. Домой Мартина довезли из жалости крестьяне, едущие в сторону поселка. Если б не они, лежать бы ему на причале со сломанной ногой. Умирать от жажды и голода среди людского равнодушия. У каждого свои заботы. Какое мне дело до всех до вас, а вам до меня. Твое горе— счастье для другого. Освободилось место. Работы для всех не хватает, а тут пришлые отнимают у тебя кусок хлеба. Так ему и надо. Это твоя судьба, мужик. Мартин лежал в постели в своем доме. Удача не оставила его. Доведется умереть на руках близких. В доме нет еды. Накормить бы детей. Ему больше ничего не нужно. Лежал бы сейчас в порту, а вокруг роились мухи. Сын выроет ему могилу, кода он закроет навсегда глаза. Только бы у жены и детей было немного хлеба. Он лежал, стараясь не стонать от боли, не беспокоить жену и детей. Такое его счастье. Потянет ли Ронни тяжелую лямку. Сможет ли накормить братьев и мать. Мартин тихо плакал. Тея всю ночь просидела возле постели мужа. Он стонал от боли, когда пытался повернуться. Она поправляла одеяло. Сидела, старалась не думать, как жить. Под утро ей показалось, что он задремал. Она вышла из спальной, отыскала несколько горстей муки. Замесит, испечет лепешки. Если Ронни наловит рыбы, будет, чем накормить детей. Младшие ребятишки спали. Ронни встал. Он взял старую рыбацкую сеть.

— Мама, я попытаюсь наловить рыбы. Здесь. На мелководье.

Тея кивнула головой. Ронни взял на берегу старую лодку. На ней выходил в море еще его дед. На мелководье можно наловить рыбы, мелочь в основном. Такую не возьмут на продажу, но вполне хватит накормить семью. Печальное утро. Он решил, пойти к скале. Там быстрее наловит. Большинство рыбаков их поселка ухолили подальше в море. Там улов был побогаче, рыба крупнее. Если повезет, можно отвезти и на рынок. Возле скалы был пусто. Ни одной лодки. Ронни поставил сети. Сам прилег на дно лодки. Посмотрит, придет ли рыба.

Данька сидел на вершине скалы. Подставил лицо горячим лучам солнца. Приятное безделье. Вот появилась лодочка под скалой. Данька посмотрел, как рыбак управляется с сетями. Молодой совсем. Раскинул сети и прилег. То же отдыхает. Даня не ходил на рыбалку. Не умел ловить. Возможно, с друзьями или с отцом он не отказался сходить, посидеть с удочкой на берегу. Но случая не представилось. Рыбу он ловил в ближайшем магазине. Другое рыбное место так же знал. Возле большого магазина в трех остановках от дома по выходным рыбаки продавали часть своего улова. Мать покупала там кучку— другую. Она варила уху. Порой пекла пирог. Она любила речную рыбу. Даня то же не прочь был отведать ухи. В пирог мать чистила рыбу, клала целыми тушками. Лук, перец, рис. Если была визига, что случалось редко, то ее. Пироги выстаивались. Отправлялись в духовку, и чудный аромат плыл по квартире. Даньке захотелось есть. Если парнишка наловит рыбки, купит у него и попросит Жанетту испечь пирог. Данька с интересом смотрел, когда парнишка вытащит сети. Дэн усмехался про себя. Купит у производителя, подешевле. Будто деньги имели для него значение. Он не знал, что делать с теми, что валяются в его сундуке. Даня думал, где эта рыба. Она что, не понимает, ее пора выловить. Он знал, что рыбаки с удочкой сидят часами в надежде поймать несколько штук. В этом весь процесс. Но терпением не отличался.

Ронни поднялся. Пора смотреть сети. Подергал сеть. Не слишком ли много? Сеть зацепилась за что-то. Придется ее распутывать. Он дернул сеть сильнее, может, удастся ее вытащить, но не удержался и упал в воду. Для него это было неожиданностью. Заглотал много воды. Начал барахтаться. Ноги запутались в сети. Он пытался ухватиться за край лодки, вылезти, но запутался еще больше. Он схватил борт лодки, но рука соскользнула. Лодка отошла. Он не мог дотянуться. Сеть тянула вниз.

Данька увидел, как рыбак упал в воду. Неловкий пацан. Голова рыбака то появлялась над водой, то погружалась. Парень тонет? Ну, да! Данька со скалы бросился в воду. Оттолкнулся от каменного утеса, что бы пролететь дальше. Вошел вводу, вынырнул и поплыл к рыбаку. Он оказался рядом с парнем, когда голова мальчишки скрылась под водой в очередной раз. Дэн поднырнул, ухватил парня, помог удержать голову над водой. Подтянул лодку, попытался парня забросить в лодку. Не получилось. Еще раз. Снова неудача. Что-то мешает. Помог рыбаку ухватиться за лодку, нырнул. Ноги парня запутались. Распутать не поучится. Он вытащил кинжал и стал резать сеть. Ему пришлось нырнуть несколько раз, что бы освободить рыбака. После ему удалось парня втащить в лодку. Дэн сел рядом с парнем.

— Эй ты, горе-рыбак. Жив?

Тот отплевывался, пытался дышать.

— Тебя как зовут?

Парень, кашляя и отплевываясь, все же сумел сказать:

— Ронни.

— Я Дэн. Матрос Дэн. Ты откуда?

— Из поселка, — парень махнул рукой. Данька сообразил, из поселка, мимо которого он проплывал.

— Я сейчас свою лодку заберу и помогу тебе добраться до дома.

Данька догреб до Одинокого Паруса, взял свою лодку на буксир, и они поплыли в сторону поселка, где жил рыбак. Они подошли к берегу.

— Я помогу тебе, Ронни, дойти до дома. Похоже, ты хорошо глотнул водички. Не каждый день представляется возможность утонуть.

Они добрались до дома, ближайшего к морю. Вошли. В комнате Дэн увидел женщину лет сока пяти. Она сидела, опершись локтем на стол. Земляной пол комнаты. Несколько грубо сколоченных стульев, лавка у стены. Двое мальчишек взяться на полу. Тупое отчаяние на лице женщины. Беспросветность нищеты. У Даньки защемило в груди.

— Ронни, — оживилась женщина, когда ни вошли.

— Мама. Мама, прости, я... я сеть утопил.

Парень склонил голову. Бессильно висят руки. Глядя на эту сцену, Даня подумал: картина, опять двойка. Ему было не понятно отчаяние многодневного голода. Беспросветной нищеты он не знал.

-Что? — в отчаянии произнесла женщина и прикрыла рот рукой. Что бы сдержать крики отчаяния.

Данька видел, сеть была единственным достоянием семьи и их надеждой. Как-то надо поднять настроение людям.

— Дело житейское, — лихо заявил он. — Со всяким случиться может. Выше голову.

Даня, Даня, чужую беду руками разведу. Тянул ручонки к горизонту со скалы, а развести беду сможешь?


Часть 19


Данька впервые вот так не посредственно столкнулся с нищетой. Ему приходилось раньше видеть бедность. Он проходил по окраине этого города. Но там все было иначе, вдали от него. Здесь он столкнулся с ней лицом к лицу. Эти двое малышей на полу, в рваной одежде, жалкие. Женщина, сидящая возле стола, на котором из еды всего несколько лепешек. Он стоял и не знал, как помочь этим людям. Бодрый тон, звучавший в его голосе минуту назад, показался Дэну глупым. Данька достал несколько монет и положил на стол.

— Это вам. — Сказал он. Чувствовал, что просто откупается от жестокой бедности. Сует деньги своей совести, пытается ее заглушить. Бросил несколько монет, повернулся и ушел. Все? Можно забыть? Ты выполнил свой долг. Твоя совесть чиста? Нет.

— Мы сейчас с Ронни поедем в город. — Купим вам поесть. — Ронни пойдем.

Дэн, как с ним порой бывало, действовал не раздумывая. Надеялся, что выход найдется позже. Главное — скорость. Поторопился и больно ударился головой о балку двери. Стоял и чесал голову. Шишка будет. Во дворец бедности входят с опущенной головой.

Ронни ничего не оставалось, как идти следом. Что ж, придется несколько дней носить Даньке на лбу украшение. А во лбу звезда горит, это о нем. Дэн чувствовал в себе решимость. Рыбак следовал за ним, как за командиром. Они сели в лодку Дэна. Данька взялся за весла, и они поплыли. Ронни предложил:

— Господин Дэн, может мне сесть на весла. — Парень чувствовал себя не удобно. Богатый господин, в его глазах хорошо одетый человек — богач, сидит на веслах, а он прохлаждается. В жизни все наоборот.

— Нет. Ты что? Если капитан узнает, беда будет. Он мне приказал тренироваться на веслах.

— Капитан? — спросил рыбак.

— Я матрос на "Скитальце". Капитан у нас Свен. Ослушаться капитана для матроса — дело последнее. Я в его доме живу. Он строго с меня спросит.

— Сам капитан Свен? — удивился Ронни. Его спаситель живет в доме известного пирата. По слухам, еду у капитана подают на золотых блюдах. В вазах из драгоценного венецианского стекла среди фруктов лежат бриллианты и изумруды.

— Ты знаешь капитана Свена? — Дэн почувствовал гордость за своего капитана. Простой рыбак наслышан о Свене. И почувствовал, лучи славы коснулись и его. Не даром Хуан считает его главным матросом капитана.

— Да. Кто же не знает в здешних водах самого отважного, удачливо и страшного капитана. Здесь его знают все.

Даньке приятно слышать такие речи. Его капитана знают все. Вот дела. Ронни же понимал, капитана Свена нельзя ослушаться. Нет смельчака, который ослушается его.

— Вот так. Если капитан узнает, что я не выполнил его приказанье, что позволил тебе грести, он вздернет меня на рее, а тебя рядом.

Данька изобразил самую свирепую рожу, какую мог. После таких речей, Ронни не мог и подумать сесть на весла.

Дальше они плыли молча. Прозрачные прибрежные воды, легкий бриз. Отличная прогулка. Только шишка на лбу чешется.

Они добрались до того места, где Дэн брал лодку. Привязали ее. Сержио еще работал.

— Как движется работа, Сержио? — На ходу бросил Дэн.

— Спасибо, хорошо, господин. — Парень широко улыбался. С лодкой дела шли отлично. Он скоро закончит, хозяин даст новую работу. Да озарится радостью и счастьем жизнь твоя.

Дэн и Ронни шли по улице. В этой части города царит безмятежное довольство. Ронни озирается по сторонам. Не часто он бывает здесь. По сравнению с его тихим уголком, тут настоящий Вавилон. Столпотворение. Хорошо одетые люди, коляски с дамами и господами. Улицы убегают и вправо и влево. В его поселке только одна улица. Под ногами каменная мостовая. В дождь господам не приходится ходить по лужам, не испачкают туфли. Сам Ронни идет босиком. Такие туфли не промочишь. Выгоревшая на солнце рубаха и линялые штаны. На родине Даньки таких звали голь перекатная.

— Прежде мы зайдем в дом Леона, где живет Свен. — Пояснял Дэн. — Перекусим. Жанетта беспокоится. У нее всегда найдется, что поесть. Потом на рынок.

Даня вновь почувствовал голод. Упражнение на веслах способствовали этому. Идти в дом капитана Свена Ронни было боязно. Однако упоминание о еде звучало сладкой музыкой. Господин Дэн собирался там перекусить. Большой человек — господин матрос. Ронни шел за своим спасителем. Колдовство большого, по меркам рыбака, города завораживало. Парень был чужаком в этой обители благополучия. Что ему здесь делать, нищему оборванцу. Город не признал бы его. Они шли по улицам, где живут богатые. Люди бросали в сторону Ронни презрительные взгляды, брезгливо сторонились. Не дай бог испачкаться. Ронни озирался все больше по сторонам. Ему было любопытно, как живут богатые. Засмотревшись, Ронни налетел на какого-то хорошо одетого господина. Тот кричал:

— Куда прешь, попрошайка. Нищее отрепье. — Замахнулся, что бы ударить парня.

Дэн перехватил занесенную для удара руку.

— Дядя, ты чего? — Тонкие пальцы Дэна обладали большой силой. Тренировки не прошли даром.

-Кто ты такой? — орал господин. Пытался вырваться.

— Я матрос со "Скитальца", Дэн. Ты дядя рамсы попутал. Ответишь за базар. — Даня прилежный ученик криминальных сериалов. — Ты чего кипишуешь! Спрошу как с гада!

— Пират! — Крикнул мужчина. Прохожие стали обращать на них внимание.

— Ты мне предьявы будешь кидать! Я тебя здесь урою. Живьем закопаю. — Даня вспомнил свои сериалы.

Окружающие мало что поняли из изящных выражений Даньки. Рамсы, базар, урою. Но лицо макроса говорило больше слов. Да и вспомнилось, кто командует "Скитальцем". Лучше уйти с миром.

— Я? Я ничего. Я не хотел. — Мужчина постарался быстрее покинуть место стычки.

Дэн и рыбак шли дальше. Ронни был поражен тем, что господин заступился за него. За оборванца. Они дошли до богатого дома, и Дэн постучал в дверь. Дверь распахнулась. На пороге Хуан.

— Дэн, наконец-то, а то Жанетта беспокоится. — Парень стукнул себя по голове рукой, давая понять, как ему досталось от Жанетты.

— Мы зашли перекусить, есть хочется. Раз Жанетта спрашивала, значит у нее все готово, Можно поесть. Идем, Ронни. — Скорее всего, Хуана заставили есть за двоих.

Они вошли в дом.

— Хуан, а капитан закончил дела? — Данька надеялся, что капитан соизволит рассказать и ему о будущих походах.

— Нет. Они еще обсуждают.

— Ладно. Хуан, ты мне повозку подготовь. Мы с Ронни поедим, потом на рынок. После я его до дома отвезу. Сделаешь?

— Сделаю, Дэн. — Но в голосе не было энтузиазма.

— Идем, Ронни.

-Жанетта, у тебя найдется, что поесть. Или Хуан все съел? Он у нас ленив и прожорлив.— Данька смеялся.

Хуан стоял рядом и улыбался. Он ленив где угодно, но не за столом.

— Дэн, не шуми. Сейчас накормлю. А это кто? — Жанетта начала собирать на стол.

— Ронни. Он рыбак. День у него плохой. Не повезло, словом. Сеть утопили. Я то же ему с этим помог. Он сам чуть не утонул. Покорми нас, Жанетта. И мы быстро на рынок побежим. — Дэн хотел поспеть всюду. Поесть, сбегать на рынок и узнать новости у Свена. Желательно одновременно.

— Не торопись. Минуту. — Жанетта поставила на стол тарелки с ребрышками баранины. — Садитесь, парни.

Собрала зелень, вощи, хлеб.

-Кушайте. Кушайте, ребята. — Про себя думала: каким же неугомонным может быть этот мальчишка. Загорится, подавай все сразу. Поесть и то спокойно не может.

— Давай, Ронни. Ешь. Хуан, готовь повозку. — Энергия через край. Быстро пихает в рот все, что подвернется под руку. Ерзает на стуле, вот-вот вскочит.

Они быстро поели и отправились на рынок. Там Данька, не торгуясь, брал все, что могло сгодиться. Овощи, фрукты, рыбу...Сбрасывал это в корзинки. Не пошел и мимо барахолки. Прикупить одежду для семьи Ронни. Бросил взгляд на своего спутника. Одежда не лучшая.

— Купим тебе что-нибудь. — Прикинул ширину плеч, рост рыбака. Хватал то рубашки, то штаны и прикладывал к парню.

— За чем, господин? — Пытался сопротивляться Ронни. С ураганом по имени Дэн не справиться. Многие ураганы и тайфуны носят женские имена. Правильно. Материки еще не видели на что способен Даня. Десятибалльный шторм игрушка по сравнению с волнением в один дэн.

— Не спорь!

— Мне для этого парня штаны, рубаху. По лучше давай. — Требовал Даня. — Обувь. Прикинь на себя, Ронни. Нам еще для двух малышей.

Торговец был рад такому покупателю. Брали много. Лавку перевернули и перетрясли. Хозяину снесло крышу.

Все загрузили в повозку и поехали. Дэн немного поостыл. Юный рыбак сидел тихо. Бешеная энергия матроса окончательно сломила его.

Кое-где попадаются домики, участки возделанной земли. Крестьяне. Лошадки бодро бегут по дороге. Вот и поселок. Дом Ронни. Дэн соскочил с повозки и велел Ронни:

— Выгружай все.

Парень с тоской смотрел на свою лачугу. Не ровен час, стихийное бедствие, что доставило его домой, обрушится и на ветхий домишко. Они заносили свою поклажу в дом. Женщина стояла и смотрела на все это с изумлением и страхом. Корзины с едой. Белый хлеб. Ворох одежды.

Бедная женщина стояла, прижав к себе малышей, у стены. Крага Даня мог снести и ее.

— Вот, хозяйка, принимай. Думаю, хватит на какое-то время. — Дэн имел в виду корзинки с продуктами. Такого изобилия дом никогда не знал.

Пугает не только нищета. Изобилие, особенно нежданное, пугает не меньше.

— Ребятишек оденешь. — Даня заносил в дом свертки с одеждой.

Дэн разложил одежду. Тея смотрела на это богатство. Такую одежду страшно одеть. Испачкают. В такой ходят только богатые.

— Это вам. Примерьте, — Дэн вытащил из вороха одежды то, что припас для Теи.

Женщина сделала шаг вперед, пряча за спиной малышей. Мать укрывала от опасности своих детей. Происходящее в доме было не ведомым, значит опасным.

— Господин, мы не сможем вам заплатить , — говорила Тея.

— Зачем мне платить? С торговцами я рассчитался. Ни кто об оплате не говорит. — До чего странные люди. Их жилище навестил добрый эльф, а они не пускают в свою жизнь сказку. Мерещится им, явился в лачугу злой варлок, колдун. У своего народа Даня отыскал слово кощун.

— Как это возможно, господин? — Тея не понимала. За все в жизни приходится платить. Даже Золушка, да будет вам известно, выхлопотала для доброй тетушки должность придворной феи. Старушка ушла на покой. Гадает придворным на картах и по руке. Дело доходное.

— Просто берите. И все. — Трудно объяснить простой порыв души.

— Дети, — позвала Тея ребятишек, — кланяйтесь господину.

— Ронни, ты то же поклонись господину. В ноги. Встань на колени. — потребовала она от своего старшего сына.

Ронни упал перед Данькой на колени. Мгновение, и все семейство стояло в пыли на коленях перед Дэном.

— Ты чего? — Данька не знал, что ему делать. Чувствовал себя не в своей тарелке. — Ронни вставай. Совсем обалдел.

Но парень его не слышал. Тея плакала. Малыши покорно стояли на коленях, задирая вверх голову. Детские глазенки взирали на ангела, ниспосланного небом. Дэн от стыда готов юыл провалиться сквозь землю. Бежать, бежать, как можно скорей, другого выхода нет.

— Я поехал. Мне домой пора. — Даня бочком двигался к выходу.

— Вы оставайтесь. — Не хватает еще они на улице при людях бросятся благодарить. — Вы бы больному врача вызвали.

— Врач — это дорого. — Сказала хозяйка.

— Не дороже денег. Я вам еще дам.

Данька высыпал монеты на стол. Щеки горели от смущения.

— Если понадобится, где меня найти знаешь. Меня не будет, мы в море можем уйти, к Леону обратишься. Жанетта и Хуан тебя знают. Обязательно зайди. Так что давайте, не скучайте. Мне пора. Данька выскочил из дома. Шишка на голове еще раз поприветствовала дверной проем. Потирая лоб, вскочил в повозку и уехал.

Ронни и его мать стояли и смотрели в след доброму господину.

-Ронни, — говорила мать — надо будет отблагодарить господина. Может отработать. Больше мы никак не сможем. Ты постарайся, сынок.

Дэн хотел вернуться засветло. А то капитан будет бранить. Не до темна же будет проходить совет.

Дэн приехал домой, когда смеркалось. Распряг лошадей. Сразу в дом. Встреча с капитанами у Свена давно закончилась. Свен сидел в столовой. Когда Данька пришел туда, капитан спросил:

— Где ты ходишь, Дэн?

— Я, как вы приказали, капитан, на лодке. А там такое ...

И Данька рассказал о рыбаке.

— Господин, капитан, — заканчивал он свой рассказ, — если этот парень придет, а мы буем в море, Хуан или Леон пусть дадут ему денег из моих, из сундука. Хуан знает, где они у меня лежат.

Капитан кивнул головой. Это его деньги, пусть распоряжается, как хочет.


Часть 20


Славку разбудил крик птиц за окном. Вставать ему не хотелось. Может быть, еще немного поспать. Он растянулся в кровати. Хорошо, весна. И птицы за окном. Ему захотелось помечтать. Вот он, Славик идет по улице. Все оглядываются и спрашивают, кто это? Как, кто? Разве не знаете? Или идет по школе. Это же Слава. Славка. Это ж герой. Славке хотелось быть таким, как его друзья, Максим и Данька. И что б все на него обращали внимание. Славе хотелось славы. Девчонки будут смотреть и охать. Он будет проходить чуть небрежный, порой благосклонный к своим почитателям. Потом сказал себе, все это чушь, чуть собачья. Встал, оделся. Побежал на кухню. Мать, Лидия Павловна, услышала, что сын встал, крикнула из своей комнаты:

— Слава, там, на плите чайник, еще, наверно, горячий. Выпей.

Позавтракав, он пошел в зал. Отец сидел возле телевизора, допивая свой утренний кофе. Телевизор шумел, рассказывал о последних новостях. Из своей комнаты вышла Лидия Павловна.

— Кирилл, я посмотрела. Как ты думаешь, больному из двести шестнадцатой палаты немного изменим курс лечения. Посмотри, я набросала ход лечения.

— Давай посмотрю. — Кирилл отставил чашку и просмотрел лист бумаги. — Ты права, но три раза в день, а не два. Эффект будет.

— Господи, — подумал Славка, — они и в собственный выходной о своей больнице. Ни о чем другом не говорят. Фанаты какие-то.

— Кирилл, я сейчас переоденусь, и мы съездим за продуктами. Я все продумала. Мы не долго. У меня столько новых рецептов. — Сейчас мать имела ввиду не рецепты на лекарства. Кулинарные рецепты, очередные эксперименты на кухне.

Отец покорно вздохнул. Каждый мужчина желает, что бы жена содержала дом в чистоте, вкусно готовила. Но Лидочка была фанатом кухни. У всех есть недостатки. Но с ней есть о чем поговорить, она прекрасный врач. Сам Кирилл постоянно пропадал в клинике. Подчас был не собранным, даже рассеянным. Лидочка выручит. Зачем человеку иначе жена. У мужчин нет недостатков, кроме одного, они терпят причуды своих жен.

— Мам, пап, я побежал, — сказал Слава, — мы с ребятами поедем в парк культуры и отдыха.

— Да. Да, — отец вряд ли расслышал о чем речь. — Подышите свежим воздухом.

— Хорошо, — сказала мать ,— ветровку накинь, вдруг будет прохладно.

Провести время на свежем рекомендуют все врачи. Ребенок чаще должен бывать на улице, главное, пусть оденется по погоде.

— На улице тепло. Не стоит. — Славка отмахнулся.

Славка побежал на троллейбусную остановку, где он встречался с ребятами.

Максим встал, как обычно. Хорошо отдохнул. На кухне была готова каша для него. Поел, подошел к комнате родителей. Минуту назад они бранились, а сейчас ворковали.

— Хорошо. — Говорил отец, — если хочешь, пойдем по магазинам. Как ты хочешь. Потом сходим поужинать в ресторан. Если ты не против. Вспомним, как мы с тобой повстречались.

— Да, дорогой, — говорила мать.

Выходной день. Создатель и тот брал выходной. И человеку подобает следовать этому примеру. Что делал Бог в свой выходной? Не лезьте в частную жизнь!

Максим постучал. Сквозь дверь сообщил:

— Я ушел. Мы с ребятами поехали в парк. — Прислушался, ожидая ответ.

— В какой парк? — Откликнулся Игорь Алексеевич, отец Максима. Контролировать сына почитал своим основным долгом. Ограничения должны быть, но разумные. Воспитание ребенка было для Игоря частью работы. Он все рассматривал с точки зрения своего бизнеса. В том числе и воспитание ребенка.

— Культуры и отдыха. — Они вчера договорились сходить "на природу". Машину Максу родители не доверяли. Славику отец тем более не даст машину: большинство лихих подростков оказываются на операционном столе. Собирать по кусочкам сына Кирилл Федорович не желал.

-Что других развлечений у вас нет? — Игорь Алексеевич не слышал, что бы дети его коллег развлекались столь странным образом.

— Пап, ты хочешь, что ты я, как другие, отправился в бар с девками и наркотиками? Пить крутые коктейли и курить марихуану? — Макс рассмеялся. Наркошь презирал.

— Разумеется, нет, — сказал отец, — в парк, так в парк. Езжайте.

Отец Максима был доволен своим сыном, никаких проблем и вопросов. Хорошего сына подарила ему жена. Развлечение странное, но обращаться к психоаналитику рано.

Данька соскочил с постели, метался по квартире. Проспал. У Дани были предположения, что он не виноват в этом. Он не проспал, перемещение из одного мира в другой притормаживает. Движок барахлит.

Парень, не вали с больной головы на здоровую. Спишь до обеда, пеняешь на соседа, то есть на меня, — ворчал Сеятель. — Сшить края двух вселенных для меня плевое дело. А ты — тупая игла.

— Мам, я проспал. Сейчас убегаю. — Данька на бегу пытается сообразить, не забыл ли он чего.

— Даня, когда же ты станешь хоть немного собраннее? Сколько можно...

— Мам, у меня не получается. Когда-нибудь. — Естественно, когда-нибудь. Мы станем лучше, исправим свои ошибки. Благие намеренья, забытые людьми, мостят дорогу в ад.

— Даня, я кашу сварила. Поешь. — Мария Петровна раскладывает кашу в тарелки. Ее пират так и остался маленьким мальчиком. Футболку одел задом на перед.

— Хорошо. Мы в парк едем с парнями. Погуляем там. — Даня спешит.

— Футболку одень правильно. — Вздыхает мать.

— Сейчас. — Дэн исправляет небрежность прямо за столом.

— Ты помнишь? — Мария Петровна надеется, что ее торопыга хоть что-то помнит. Не удивительно, если забыл. Она не могла представить, как не запутаться, живя одновременно в двух мирах.

— Помню, вы идете на день рождения к этой грымзе. — Данька отмахнулся.

— Надежду Серафимовну называть грымзой. Это не прилично. — Мария разливала чай. Как молодежь пренебрежительно говорит о старших.

— А если она грымза? Всем мозги проест. — Даня считал свое мнение верным. Его взгляд на окружающий мир и людей самый точный.

— Даня! Так нельзя. — Мария сказала это только потому, что так положено. Сын не изменит своего мнения. — Мне еще надо в парикмахерскую зайти.

Последнее время мать начала тщательно следить за своей внешностью. Делать прическу и макияж.

— Надо купить нашей имениннице подарок. — Мария убирала посуду.

— Господи, ей все равно не угодишь. Метать бисер перед свиньями.

— Даня! Она замечательная женщина.

— Была, двести лет тому назад. Старая вешалка.

— О взрослых так не говорят, — возмущалась Мария Петровна.

— Ладно. Хорошая. Я ушел.

Данька побежал к троллейбусной остановке. Они встретились.

— Сейчас дождемся нашего рогатого и поедем. — За всех решил Макс.

— На шестнадцатом? — уточнял Славка.

— Да. Он останавливается сразу у парка.

Троллейбус запаздывал. Автобусы подходили, сердито хлопали дверцами и уезжали. На остановке сидел старый дед. Одет не по погоде, в плаще. В руках трость. В очках с сильными линзами. Седая бородка. Не терпеливо перекладывает трость из одной руки в другую. Он посматривал в сторону, откуда должен был прийти троллейбус.

— Ребятки, — просил он, — когда мой троллейбус пойдет, мне скажите. Я плохо вижу.

— Дедушка, а твой троллейбус какой? — Спросил Максим

— Шестнадцатый номер. До Луговой мне. — Дед полагал, что все знают, на каком тролейбусе он поедет.

— Увидим, скажем.

— Вы бы мне еще, ребятки, в него засесть помогли. Присел, так спину пересекло. Не встать быстро. Он дверцами-то хлоп, и уйдет. — Дед ерзал на скамейке и кряхтел. Тихонько ругал себя за то, что решил присесть.

— Поможем дед. Дедушка, вот и идет ваш троллейбус. — Славка первым заметил вывернувший из-за поворота сине-белый вагон.

— Давай. Давай, ребятки. Помогай, — дед засуетился. Протянул к парням руки.

Максим и Славка помогли деду встать. Почти затащили его в троллейбус. Данька держал дверь, что б водитель не уехал. Старика усадили. Троллейбус был почти пустой.

— Спасибо, сыночки. Старость — не радость. — Дед поправил на носу очки. Приосанился. На мягком дерматиновом сиденье обосновалась мудрость жизни.

Дед оказался разговорчивый.

— Я тут что приехал. Здесь очки мне делали. Здесь подешевле. Мои-то почти не кажут. — Дед достал из кармана новые очки. — Во. И докторша за то, что обследование денег с меня не взяла. Рецепт написала. Эти я поберегу. В старых сколь могу, пробегаю. Вот они на мне.

— Дедушка, может вам зрение поберечь. Новые одеть. — Откликнулся Славка. Будущий доктор готов консультировать больных на ходу.

— Как новые? Эти еще хорошие. Оправа, глянь, какая. Я в них еще что-то вижу.

— Дедушка, не зря же новые очки выписали. -Втолковывал деду Слава.

— Я подумаю, — ворчал дед. — Они почти новые. Их че, выкинуть? Так и до разбрасываешься. И меня на свалку выкинешь, сынок.

— Вас выкидывать рано. Бодро бегаете. В такую даль не побоялись поехать. — Доктор должен в пациента вселять уверенность, волю к жизни. Так считал отец Славки.

Убедить деда в чем-то было практически невозможно. Пусть носит старые очки.

— Мне до Луговой доехать. Вы куда едете-то? — Старику хочется перемолвиться словечком с ребятами.

— Мы в парк. — Сообщил Максим.

— Так вы дальше. Вы меня высадите, сыночки. Мне со ступенек только.

— Дед. Ты дальше дойдешь? — Максим беспокоился, сможет ли бодрый старик доковылять до дома.

— Дойду. Дойду. Костыль-то у меня зачем. Он и доведет. Мне только сойти. Слезть с троллейбуса. Маленько и хватит. Я за очками теперь сюды буду ездить. Докторша хорошая. И дешевле, чем у нас.

Троллейбус добежал до Луговой. Распахнул двери. Ребята помогли деду выйти. Старик заковылял, а они заскочили обратно в троллейбус.

— Ой, — сказал Максим, — не хотел бы я дожить до таких лет. Еле — еле ковыляет. Так и упадет.

— Ты что, герой. Хочешь умереть молодым? — О своей старости Дэн не думает. У матросов "Скитальца" не принято думать о будущем.

— Не в таком же возрасте. Не могу представить себя старым.

— Нашелся мне, Ахиллес. Отправился он в Трою, что бы умереть молодым героем. Что бы его помнили в веках. Может, дожил до старости, и его бы помнили.

— Ахиллес, это сказка. -возразил Макс.

— О, богиня, восславь Ахиллеса, Пелеева сына, Гнев проклятый без счета сгубивший ахейцев. — Продекламировал Данька.

— Это что?— спросил Слава. — Гомер?

-Гомер. А рядом с нами сидит Ахиллес. Макс покажи ему свою пятку. Где ахиллесова пята?

— А ты по-гречески, как тогда в классе можешь? С русского на греческий?

— Вряд ли. Особенно на древнегреческий язык Гомера. Хотя я что-то помню. Вот строчка. Кюнипонтай фанон халинои.

— Ты чего сказал? — Славику интересно.

— Узда коней звенит бедой. Красиво?

— Да. А дальше? — требовал друг.

— Дальше я не знаю. Но можно придумать.

Узда коней звенит бедой.

Уже натянута тетива.

И вот за тихою рекой

Горит в огне чужая нива

А в колыбели плачет сын,

Отец на бой уходит,

И Бог с сияющих вершин

Его в тревожный путь проводит.

Иль со щитом, иль на щите

Вернется воин в край родимый.

Слеза на старческой щеке

И на щеке его любимой.

— Это древние греки написали? Ты перевел? — Спрашивал Славка.

-Нет. Это меня так приужахнуло. — Признался Данька.

— Славка. Смотри, как пыжится. — Смеялся Макс, указывая на Даню. — В Нобелевские лауреаты прет. Осип Мандельштам ходячий. Если не сведут с ума римляне и греки, напасавшие тома для библиотеки, то он нас добьет. На книжной полке пылиться будет. Томиком стишков Даньки, не путать с Данте, по башке ударить — бить удобно.

— Правду говорят, нет пророка в своем отечестве, — усмехался Даня.

— Талант, я в глаз дам. Стихоплет. — Пообещал Максим.

— Я больше не буду, парни, каюсь, — пустил притворную слезу раскаянья.

Объявили конечную остановку. Парк. Двери троллейбуса с шумом распахнулись, и ребята вышли. Огромные ворота, словно триумфальная арка перед входом в парк. Они вошли. Широкая центральная аллея. Газоны справа и слева. В центре клумбы с цветами. Ряды скамеек. Бродят люди. Сейчас больше пожилые. Или мамы с детьми. Детские коляски, малышня на непослушных ножках. Приходят чаще из ближайших жилых домов. Куда пойти с малыми детьми на прогулку? Старики не все могут отправиться в свой сад на грядки, не каждый поедет в лес. Туда надо добраться. Идут туда, где по старому поверью чистый воздух. Город рядом, за оградой. Там прописались дым и пыль. Выхлопные газы, городская вонь и сюда давно нашли дорогу. Но люди верят, что здесь свежий воздух. Ребята остановились возле большого щита, где были указаны все аттракционы. Куда пойти и как добраться.

— Пойдем, — предложил Макс, — прокатимся на электрокарах. Погоняем. Потом постреляем из арбалетов. Вот туда.

Мимо прокатил мальчонка на детской машинке. Би— би, дядьки с дороги. "Дядьки" сделали свой выбор. По машинам. Они зашагали в строну выбранных развлечений. Кругом киоски с яркими надписями. Зазывают клиентов. Чипсы, Пепси. Сникерс. Соблазн для детей. Друзья дошли до развилки аллей. Кругом указатели. Выбрали дорогу. Идти по аллее, никуда не сворачивать. Дошли до аттракциона.

Сразу купили билеты на два заезда. Гоняли на карах, радостно кричали:

— Подрезай его! Не уйдешь, догоню! — Орет Славка.

— Слабо! — Макс уходит от преследователя.

Два сеанса безумных гонок. Пошли к арбалетам.

— Уличные гонки! — Восхищался Славка по дороге.

— Самое прикольное, что нет ДПС. Никто не оштрафует.

— Билетер квитанцию выпишет на следующий заезд по цене штрафа, — ухмылялся Даня.

Для стрельбы из арбалетов был подготовлен специальный салон на открытом воздухе. Все огорожено сеткой. Даже сверху. Мелкие ячейки ограждения должны были защитить прохожих от случайных болтов. Стрелки не опытные, чаще дети. Расшалятся и выстрелят случайно в стону от мишени.

— Прикольные здесь мишени. Я в рыцаря стреляю, — объявил Славка.

— Мой олень, — сделал выбор Макс.

— Беру дракона, — решил Дэн.

Стреляли они по очереди. Начал Славик. Из арбалета у него получилось лучше, чем в тире. Он радовался, хвастливо спрашивал:

-Как, парни? Хороший выстрел? Как я рыцаря уложил! — Парень приплясывал на месте. Размахивал арбалетом.

— Слава, мастерство приходит не сразу. У тебя твердая рука и верный глаз. Качества необходимые не только стрелку, но и хирургу, — похвалил Даня.

Он был в компании признанным авторитетом в стрельбе, и Славке похвала доставила удовольствие. Максим стрелял отлично. Болты ложились хорошо.

Последним стрелял Дэн. Он взял арбалет, прикинул вес оружия.

— Подбрасывать будешь? — Глаза Славки горели, он ждал от друга необычных выстрелов.

Данька отрицательно мотнул головой. Выстрелил. Попал. Еще выстрел.

Славка был разочарован.

— Отличное оружие. Из такого стрелять — противник не поймет сразу откуда стреляют. Без звука. Отличная убойная сила. Ночью, в темноте стрелять — лучше не придумаешь. — Он оценивал оружие. В лихие годы этот мальчик имел бы большой успех. Вам я это гарантирую. Отвечаю за базар. Любое оружие нежится в его нежных руках. Точные выстрелы из любого положения, ловкость акробата и талант перевоплощения.

Дэн посмотрел на Славика. Заметил, что не оправдал ожиданий друга.

— Слава, не куксись. Ну, сейчас, придумаю. — Успокоил он друга.

Данька встал спиной к мишени. Опустил вниз арбалет. Резко повернулся и, не целясь, выстрелил. В точку.

— Так надо стрелять, — похвалил себя.

Снова отвернулся. Занял позицию с заряженным арбалетом. Стрелки на аттракционе смотрели на этого парня, что еще покажет.

Данька присел, оттолкнулся от земли, взлетел в воздух, перевернулся через голову. На спуск нажал в полете. Болт попал в цель. Зрители аплодировали и кричали. Расходясь, зеваки говорили: парень из цирка, не давно новую программу привезли. Точно из цирка.

Ребята отправились в поисках других развлечений. Шли без цели. Вышли на площадь с колесом обозрения. Старый аттракцион пользовался еще популярностью. Разместился он в кругу киосков с мороженым, шаурмой и хот-догами. Столики и скамейки для отдыхающих. Место людное.

— Прокатимся? — Спросил Славка. Он и думать забыл о своем прыжке с парашютной вышки. Мы быстро забываем плохое.

— Поехали! — Поддержал Данька.

— Без меня, ребята, — отказался Макс, — я не шутил, когда говорил, что плохо переношу высоту. Идите, я внизу подожду.

Билеты в кассе были. Детишки с родителями, несколько парней с бутылками пива: выпить под облаками — вся публика.

Слава и Данька сели в кабину. Колесо взбиралось вверх. Парк и окрестности с высоты выглядели чудесной страной. Деревья, дорожки парка, крохотные фигурки людей. Просматривались ближайшие жилые районы. Под тобой весь мир. Кабина плавно движется, и ты летишь. Колесо взбирается на второй круг. Данька и Славка махали руками, оставшемуся визу Максу.

— Даня, а с мачты такой же вид? — Савка на миг представляет себя матросом. Он, как Даня, марсовый. Взбирается на грот-мачту по вантам. Славе удалось вспомнить, они должны добраться до этой, ка же ее, до грот-брам-рей. Ветер полощет паруса. Дух захватывает.

— Нет. Там вокруг море, вода. И сидеть негде, — рассмеялся Дэн, — но тоже красиво. Море переливается внизу. В нем нет постоянства. Мачта качается, от воды отражен свет. Можно потерять чувство реальности, как под гипнозом. Волна отливает то синим, то черным. И эта тьма манит, в ней можешь потерять себя.

Они подбирались к вершине. Двигатель колеса внизу звякнул. Колесо встало. То ли двигатель вышел из строя, то ли перебои с питанием. Даня и Славка застряли.

— Не повезло, — сказал Дэн, — застряли, как в лифте. Или двигатель исправят или придут за нами пожарники и снимут.

Они болтались в кабине минут сорок. Спасатели не торопились.

— Славка, может, сами сойдем на берег? Хвати сидеть. — Предложил Данька. Он был уверен в успехе. Рисковать своей жизнью, дело привычное. Жизнью друга Дэн не станет. Только полная уверенность.

— У нас крылья отрастут? Или ты парашюты прихватил? — Славке не нравилось сидеть в кабинке. Романтика моря растаяла.

— Нет. Видишь перекладины, мы по ним пролезем. — Дэн указал на крепления колеса. Его мозг и тело рассчитало весь трюк. Ошибки он не допустит.

— По жердочкам, как голуби?

— Как акробаты. Как мистер икс в оперетте. Прыжок, и ты на коне. Цветы роняют лепестки на песок, никто не знает, как мой путь одинок....

— Лепесток плавно падает, а мы брякнемся и в лепешку. — Славка сомневался, чуть-чуть. Рядом с Данькой нет места страху.

— У страха глаза велики. Ты в меня веришь? Веришь, что я удержу нас обоих?

Славка задумался. Даньке он верил. Было страшно, но другу он мог доверить свою жизнь. С таим парнем можно прыгнуть в ковш с кипящей сталью. Выплывем.

— Верю. Спускаемся. А как?

— Соединим наши ремни, для страховки. Ты идешь сзади. Проверь, что б пряжка не расстегнулась. Соединил. Отлично. Прыгаем по моей команде на ближайшую перекладину. Там раскачаемся и прыгнем на следующую. Идет?

— Идет. — Славка, что было сил, сцепил руки на шее друга. Крепко зажмурил глаза. Честное слово, ему не страшно. Боязно.

— Раз, — начал отсчет Даня, — Два. Три!

Они выпрыгнули из кабины. Свободный полет. Внизу — крики.

— Смотри! Смотри! Убьются!

— Где? Где? Что? Ах! — Кто-то более эмоционально выражает свои чувства. Прекрасный русский слог слетает с губ.

Максим присел, с ужасом наблюдая, что творят его друзья. Ноги подогнулись сами. Он стиснул зубы. Что бы не кричать со всеми вместе.

— Даня, Даня. — Шептал он,— держись. Не падай!

Дэн вцепился руками в перекладину. Ноги искали нижнюю. Вначале болтались в воздухе. Внизу стоял общий крик ужаса. Они видели, как парень не мажет найти опору. Дэн нашел перекладину, поставил ноги. Внизу вздох облегчения. Славка висит на спине друга с закрытыми глазами. Спиной Данька ощущает страх друга. Надо успокоить. И он громко, безумно фальшивя, запел первое, что пришло в голову: Синий, синий иней лег на провода,

В небе темно-синем синяя звезда.

Только в небе, в небе темно-синем.

Облака качнутся, поплывут назад.

Данька сбросил ноги с перекладины, раскачался. Разжал руки. Чувство свободного полета.

Там внизу, все замерли. Безмолвие.

Только б окунуться в синие глаза,

Лишь в глаза твои мне окунуться. — Кричит Дэн.

Он разжал руки. Они в полете. В головокружительном полете. Без страховки, как на мачте его корабля. Внизу сдавленные крики. Данька висит на перекладине ниже. Еще прыжок. Новая перекладина. Смертельный трюк на глазах у посетителей парка. Внизу стоит Максим. Бьет кулаком по своей ладони. До боли стиснул зубы. Шепчет: Держись! Держись! Не падай, Даня!

Последний прыжок. Они на земле.

— Отцепись, Славка. Мы на земле. — Но тот лишь сильнее цепляется за шею друга.

Славик открыл глаза. Попытался разжать руки. Пальцы так переплелись, что он не мог их разжать.

— Даня, я не могу. Они не хотят, — бормотал он.

— Сейчас, помогу, — Данька разжал руки друга, — а ты силач, здорово вцепился. Ремни расстегни. Смотри, что б не предстать без штанов перед публикой.

Славка расковырял пряжку плохо слушающимися руками. Сиамские близнецы разъединились.

Толпа кричит, аплодирует. Свистит. Маринка стоит в первых рядах. Она сама купила билет на Колесо обозрения. Поэтому оказалась так близко. Даня играл на публику.

Улыбнулся. Сделал шаг к девчонке. Симпатичная. Тряхнул головой и, глядя в глаза, пропел: —

— Лишь в глаза твои мне окунуться.

Маринка смотрела в черные глаза парня. Она тонула в них. За ним она побежала бы на край света. Долго ночами она будет видеть его в своих снах.

Подбежал Максим:

-Бежим!— Схватил Славку за руку. За другую "фельдшера" схватил Дэн. Бросились бежать. Появился смотритель аукциона. Он пришел в себя и барсился в сторону ребят:

— Чертовы экстремалы!!!

Маринка стояла, не двигаясь. Все еще околдованная взглядом этого мальчишки.

Парни подальше отбежали от колеса.

— Ребята, — начал верещать Слава, — у меня ноги...

— Что с ногами? Не сломал? — Этого не хватало, думает Макс.

— Нет. Они плохо двигаются. Дрожат.

— Посидим, Макс. Пусть очухается. — Он прекрасно помнил. Как сам впервые лез на мачту, как потом тряслись ноги и выворачивало желудок от пережитого страха.

Они нашли скамейку, сели.

— Макс, сходи, купи воды. Славика в чувство приведем. Первый раз в космосе.

Максим понимающе кивнул. У него самого внутри что-то дрожало.л Славку за руку. в .пел:окзалась так близко.орово вцепилсяи.й. у. л былиблее Макс чувствовал, что ему то же не помешает пара глотков воды. Он быстро принес три бутылки пепси. Они сидели медленно пили воду.

Макс начал ругать друзей:

— Вы, чертовы спортсмены, вы что устроили?

— Не сидеть же нам, словно горные орлы, на колесе. — Оправдывался матрос.

— Орлы на колесе не сидят, — ворчал Макс.— Могли и посидеть.

— Мы, как белки по колесу прыгали, — начал оправдываться теперь Слава.

— Белки? Свинки в колесе. Толстые отъевшиеся свиньи. Я за вас перепугался. Врезать бы вам.

— Поехали домой, — предложил Даня. — На сегодня мы нагулялись. Ты Слава идти можешь?

-Могу. Все нормально.

— Тебе страшно было, Слава?— Спросил Максим сочувственно и зло посмотрел на Даню. Скалолаз, мог угробить и себя и друга.

— Нет. Я же с Данькой был. Это другое дело. — Он решил признаться, — Когда меня с парашютной вышки скинули, там я испугался. Даня не подведет, я знаю.

Они поехали к Даньке. Там решили закончить этот выходной день.

— У меня никого нет. Мать на день рождения ушла. В холодильнике мне борщ и котлеты оставила. С голоду не умрем.

Они сидели на кухне, Подкрепляли силы.

— Отличный борщ, — похвалил Слава. — У меня мама так готовит. Твоя то же хорошо приготовила.

Максим улыбнулся.

— Думаю, ты ошибся. Даня не всем говорит, но чаще он готовит. Ты варил, сознайся?

— Я. Маме некогда было. Вчера приготовил.

— Отличный борщ, — Славка подносил очередную ложку ко рту. — Ты мастер.

Перешли в комнату Даньки.

— Здорово мы сегодня прыгали, — после сытного обеда Славик был в благодушном настроении. Спуск с колеса обозрения ему виделся, как забавное приключение. — Мы тарзанку сделали.

— Тарзанка на резинке, а вы два тупых бурундука по колесу бегали. Видели б себя со стороны. Щеки надули и перебирают лапками, а колесо не двигается. Врезать бы вам!

— Не бранись. Так вышло, — пробовал Дэн остудить друга.

— Так вышло, — передразнил Макс, скорчил рожу, — Молите бога, что б никто не узнал про вашу тарзанку. За такое могут и в полицию пригласить. За хулиганство.

Дэн спасал ситуацию. Надо отвлечь Макса, что б не ворчал.

— Макс, помнишь, я тебе кинжал подарил?

-Да.

-А Славику у меня подарка не было. Я все исправил, привез ему подарочек. — Магическое слово "подарок". Верить рекламе, так все магазины думают, чем одарить обывателя. Все знают, обман, но с детства любимое слово "подарок" манит и зовет.

— Какой? — Славка завертел головой, глаза заблестели. — Где?

— Погоди, — Данька пошел к шкафу. Извлек оттуда саквояж и большую книгу.— Смотри, доктор. Саквояж, правда, потертый. Я его у старого доктора купил. Но вещь подлинная. Таких инструментов не делают у нас. Доктор, тот на Тортуге, себе новые заказал, эти уступил. Там с медициной проблемы. Надо привозить издалека.

Славка открыл саквояж. Инструменты. Он перебирал, рассматривал их. Издавал звуки больше похожие на писк. Полный восторг. Максим и Данька смотрели на "доктора" и посмеивались. Радовались за него. А тот не мог оторваться от сокровищ.

— Еще он мне анатомический атлас уступил. То же не новый, но доктор человек аккуратный. Отличное состояние.

Славка пытался не выпустить из рук инструменты, уцепиться за атлас. Не получилось. Пришлось отложить саквояж, заняться атласом. Дар речи вернулся к Славке не сразу.

— Медицинские инструменты прошлых времен. Это мне? Такие только в музее можно найти. Это вещь. Такое руками не трогать. Беречь под стеклом, пыль сдувать. Приставляете, какая это ценность. Все врачи завидовать будут. Атлас! Редчайшая вещь! Клево! Все мне?!

Славик говорил словно в бреду. Тяжелый день у парня. Спуск с колеса обозрения. А теперь тяжкие испытания: чудесные дары. Так день "доктор" может закончить в палате с другими психами.

— Кому еще. Ты у нас врач, значит тебе. Мы с Максом в этом не смыслим.

— Данька, это чудо! Родители увидят — с ума сойдут.

— Сходить не надо. Покажи родителям. Только как объяснить откуда? Макс, а может, мы скажем, что твой отец по случаю на аукционе купил, а потом понял, что ему это не к чему. Думал, хорошее вложение денег. Но разочаровался. Вот и отдал. Родители Славки не пойдут к нему. Как легенда?

— Не самая удачная, но как версия сойдет. Родители у Славки не сыщики и в аукционах, думаю, не разбираются. Потянет.

Так и решили. Данька припомнил: Геббельс был дрянью, но не дураком. Он сказал, ложь должна быть чудовищной, тогда в нее поверят. Нормальным людям не понять, как можно врать без меры. Они для того слишком честные. Родители Славика поверят.

Вечером ребята проводили Славку до дома. Охраняли доктора и ценности при нем. Славик прокрался в свою комнату и до поры до времени убрал подарки Даньки. Вышел в комнату, где родители сидели возле телевизора.

— Слава, присядь. Сейчас в новостях нашу клинику должны показывать. У нас журналисты были на днях. Обещали дать репортаж в эфир в выходные. Наш новый диагностический центр увидишь, — предложил отец.

Клинику показали. Родители сетовали:

— Мало они рассказали. Вырезали часть материала. Там столько любопытного, — они не могли понять, что многое из того, что рассказали журналистам интересно профессионалам, а не обывателю.

Лидия Павловна и Кирилл Федорович еще обсуждали репортаж, когда началась рубрика: наш мобильный репортер.

— Наш мобильный репортер прислал кадры с места события. — Вещал диктор. — Наш парк культуры и отдыха. Любители экстремального отдыха сегодня устроил там свое шоу. Не пытайтесь повторить их трюк. Они работали без страховки.

На экране появилось колесо обозрения. Славка сжался на стуле. Вот они на колесе, на самом верху. Вот, сцепившись ремнями, летят из кабинки. Виснут на перекладине. Славка видит все со стоны. Данька ищет ногой опору. Удержался. Прыгают дальше. Даня орет песню. Славке со стороны смотреть еще страшнее, чем там в воздухе. Они на земле. Разъединяют ремни. Камера показывает лица крупным планом. Подбегает Максим. Они убегают.

— Слава!

-Славка! — дружно кричат родители. — Что вы там натворили?!

— Ничего, мама. — Славка сам не верит, что в репортаже показали его.

Тут вмешался отец:

— Ты что, паршивец, хотел оказаться на моем операционном столе? Вы могли разбиться!

— Это была обычная тарзанка. На резиночке, — оправдывался Слава.

— Какая тарзанка! Где резиночка! Я тебя не резинкой, а ремнем опояшу. Где страховка?

— Мы с Даней всегда без страховки, — ляпнул с перепугу Славка.

— Всегда? Так вы постоянно так?! — Отец грозовой тучей навис над сыном.

— Нет. Мы первый раз. Даня не подведет. Я уверен. Никакого риска. — Голос парня дрожал. Гнев отца перепугал его больше недавнего свободного полета.

Гроза еще долго бушевала над головой юного "экстремала". Гнев родителей стал стихать. Славик решил, момент походящий. Гневным божествам пора принести дары.

— У меня там есть...— начал он.

— Еще сюрпризы? Ты нас в гроб загонишь! — Кирилл Федорович выдохся.

— Это хороший сюрприз, — парень выбежал в свою комнату и вернулся с саквояжем и атласом.

Данькины подарки оценили все. Вечер закончился спокойно. Позже отец спросил:

— Слава, а тебе не было страшно?

— Нет, папа. Я был с другом. Данька не ошибается, не рискует бездумно. Я верю в него.

— Хорошо. Но больше не надо такого спорта. Как?

— Мы больше не будем.

Не давайте пустых обещаний. Слава, пройдет время, ты станешь взрослее. Об этом разговоре ты забудешь. И снова не испугаешься риска. Рядом с тобой друзья.


Часть 21


Еще затемно все матросы были на корабле. С первыми лучами солнца флот капитана Свена поднял паруса. Корабли покидали порт. Данька любовался этим зрелищем. Всякий раз он находил новое очарование в таинстве выхода в открытое море. Ему казалось, такие минуты всегда будут его волновать. Впереди "Скиталец", а следом другие корабли. Внушительный ударный кулак выдвинулся, что бы взять чужой город. Данька верил в победу, в успех их предприятия, но какая-то грусть жила в душе. Что принесут они в тот порт, в чужой город? Смерть и разрушение? Что ждет их там? Что в будущем? Скрипят корабельные снасти. Многие лета, тем, кто лежит на дне, все части света могут гореть в огне, все континенты могут гореть в огне, только все это не по мне. Если дверные кому-то скрипят, кому-то поют. Кто вы такие? Вас здесь не ждут. Но парус, порвали парус. Каюсь. Каюсь. Дэн, возможно, тоже каялся. Там чья-то земля. Чья-то родина. А есть ли у него, у Дэна родина в этом мире? Есть, конечно, есть. Эта родина качается сейчас на волнах под его ногами и над ней развевается парус. "Скиталец" — его родина. Другие матросы — его братья, его народ. И он пойдет с ними, пойдет до конца. За что люди умирают? За что убивают друг друга? Ради кусочков золота, сверкающих камней или за идею, за любовь? Есть ли разница? Разве нужно убивать и умирать? Может умирать стоит только во имя жизни. Аллилуйя, аллилуйя. Славе тебе боже. И жизнь вечная. Смертью смерть поправ. Смертью отвергнуть смерть.

Данька подошел к борту. Он смотрел на воду, там внизу. Не только на пламя можно смотреть бесконечно, но и на эту стихию в вечном движении. Море. Нет повода грустить. Дэн почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним. Брайан. Плечо друга рядом. Братство вольных пиратов. Брайан стоял, смотрел на воду и молчал. Вдруг из воды выпрыгнул дельфин, обдал их брызгами и скрылся. Казалось, можно протянуть руку, и Даня коснулся бы влажного черного бока. Но лишь морские брызги. Живое чудо скрылось.

— Плыви! — крикнул Данька. — Смори, какой он замечательный!

— Дельфины часто резвятся возле кораблей. — Сказал Брайан.

— Ты давно плаваешь, скажи, а есть какая-то примета о дельфинах и кораблях?

— Нет. Я не знаю. Возможно, ни провожают те корабли, которые будут встречать по возвращении.

— Отличная примета. Дельфины провожают корабль, который вернется в родной порт.

— Я просто сказал. Про такую примету не слышал.

— Пусть это станет приметой нашего корабля.

— Я не против, Дэн.

— Дельфины провожают нас. Они будут ждать. Встретят. Здорово.

Настроение у Дэна улучшилось. Радость проникала в сердце. Счастье. Что это? Когда ты маленький бежишь по улице, лужи после дождя, и тебе хочется бегать по ним. И брызги летят. Жизнь впереди. На небе ни одной тучки. Они шли к далеким берегам. Данька тихонько напел:

— Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам, суда уходят в плаванье к далеким берегам. Только Дон и Магдалина ходят по морю туда. Уеду я в Бразилию, Бразилию мою. Может и они увидят Бразилию, страну, где много, много обезьян.

Свен не говорил, куда они идут и когда достигнут этих берегов. Матрос Дэн не спрашивал. Знал, капитан будет молчать. Может прав капитан, придет время, и он все узнает. Корабли бороздили море два дня и две ночи. Ждали или искали? Когда они увидят чужой берег?

Дэн отнес посуду после обеда на камбуз. Обратно не торопился. До тренировки с капитаном было время. Можно бездельничать. Он столкнулся с Солом.

— Сол, а ты знаешь, в какой город мы идем? — Дэн думал, такой парень, как его друг, вечно с кем-то спорит, болтает, знает все.

— Нет. Мне без разницы. Мы его возьмем, этот город. Я верю капитану. Он все продумал. Город будет нашим.

— Сол, но там будут женщины и дети. Мы будем убивать. Из-за золота. — Что в этой жизни ценит Сол. Что он думает о походе.

— Дэн, жизнь должна дарить наслаждение нам. — Говорил матрос. — А наслаждение— это золото. Оно дает право получить все. Именно поэтому люди убивают ради золота, умирают ради него. Так устроен мир. Нам его не изменить.

— И ты, Сол, готов убивать ради золота? Ты готов убивать детей и женщин? Сол?! — Неужели только золото интересует его друзей.

Глаза Сола потемнели. Его сильная рука ухватила Даньку за плечо. Матрос тихо сказал:

— Ты думаешь, я смогу слышать крики детей? Вспоминать, как убивали моих сестер и братьев? Ты думаешь, я могу слышать крики женщин? Вспоминать, как убили мо мать? Ты думаешь, я на это способен? — Сол оттолкнул от себя Дэна. Повернулся и пошел прочь. Данька смотрел вслед своему другу.

Нет, Сол не будет убивать ради золота. Он не такой. Он не может быть безжалостным убийцей. Как не может быть убийцей их капитан. Поэтому ребята с такой легкостью идут за Свеном. Он верит в капитана и в парней.

Свен не забывал ежедневно проводить тренировку с Дэном. Не был исключением и нынешний день. Потом капитан ушел к старпому на капитанский мостик. О чем они там говорили, Дэну было не ведано. Капитан вернулся и приказал нести ужин. За ужином они почти не разговаривали. Когда Дэн уносил посуду, Свен сказал:

— Пригласи сюда старпома, боцмана и Брайана. У меня есть, что вам сказать.

Даня ликовал. Он обратил внимание на последнюю фразу. "Вам сказать". Следовательно, и ему. Свен отдаст приказания о начале операции. Колина Данька нашел на мостике. Боцман строжил матросов на опер-деке, второй палубе. Парни, которых Брин учил морской жизни, были рады, что Дэн увел грозного боцмана. Брайан спал в кубрике. Пришлось его растолкать.

— Дэн, да что б тебя... Такой сон привиделся. Я только с ней хотел о самом главном...

— Знаю я твое главное. О постели. Спас я девчонку. — Издевается Даня над плотником.

— Постель у меня отличная. Еще ни одна не жаловалась.

— Хватит о нежностях. Капитан зовет.

В каюте собрались все, кого ждал Свен. Данька сел на сундук в сторонке. Терпеливо ждал, что скажет капитан. Тот сидел за столом. Колин и Брин присели рядом. Брайан встал возле боцмана.

— Сегодняшняя ночь будет решающей. — Капитан сделал паузу и обвел взглядом собравшихся. — Сегодня мы подойдем к берегу. Больше нет смысла ждать. Основная часть золота уже собрана в городе. Мы возьмем не плохую добычу.

Капитан знал о делах на берегу. У него были свои люди среди испанцев. Дэн был в этом уверен. Свен развернул карту.

— Ты, Колин, с ребятами высадишься здесь. В темную ночь тут можно идти не заметно. Пройдешь через рощицу под стены форта.

Колин, Брин и Брайан следили за пальцем капитана. Тот обозначил маршрут. Что бы рассмотреть карту, Данька соскочил с сундука, подбежал и теперь заглядывал через плечо старпома. Изгиб берега, бухта, укрепления. Все помечено. Капитан тщательно подготовился.

Свен развернул схему города. Засланные казачки в городе. Они дали схему. Не простой мужик их капитан.

— Ворота форта. Слева пройдете. Там стена пониже. Метра три-четыре. Ребята закинут крюки с веревкой, заберутся на стену. Потом вниз. Пойдут Брайан и Дэн. Снимут часовых у ворот и откроют их вам. Вы парни лучшие из тех, кто владеет ножами. Первыми войдете.

Вот то задание, о котором Свен намекал ему. Дэн ликовал, стараясь не выдать своих чувств.

— Гарнизон уничтожите. — Продолжал капитан. — Запальные отверстия пушек забьете. Ни дна пушка, даже случайно, не должна выстрелить. Корабли войдут в гавань на восходе. Неплохо, если под утро опустится туман. В это время года туман часто опускается на землю в утренние часы в этих местах. Туман — дополнительное прикрытие для вас. Мы обстреляем казармы вблизи порта. Затем перенесем огонь на дальние казармы.

Капитан показывал на схеме. Улицы прорисованы крайне небрежно, но общее впечатление о расположении казарм можно получить.

— Ты боцман, останешься на "Скитальце". Будешь командовать здесь.

— Капитан, — пытался возразить Брин,— я пойду с вами.

— Мы не раз обсуждали это с тобой. Это приказ. — Голос капитана жесткий. Не терпит возражения. — Колин от вас зависит все. Ваша группа решит ход сражения. Если вы не овладеете фортом, нам не войти в гавань. К городу не подойти. Береговые пушки сходу не подавить. Вас мы забрать то же не сможем, если не овладеем портом. В этом случае.... В этом случае, вы обречены. Держись, брат. Ни кому другому я не могу доверить это. Мы после обстрела высадимся. Я пойду к дальним казармам. Капитан Пьер захватит губернатора. Остальные ребята наведут порядок на улицах. Что б никто не выходил из домов. Понятно?

— Да. Капитан, — ответил за всех Колин.

— Прекрасно. У меня личная просьба к вам, парни. Не попадайтесь им в руки живыми. Мне будет больно знать, что они глумились над вами и повесили. — Капитан пристально посмотрел на своих парней. Останавливал взгляд на каждом. То ли пытался запомнить их лица, то ли отыскивал слабинку в них.

— Капитан, — развеселился Брайан, — мы их не порадуем. Живыми нас не получат.

— Не тревожься, Свен, — подтвердил Колин, — нас живыми не возьмут. Береги себя Свен. Мы выпутаемся в любом случае.

— Хорошо. Я на вас надеюсь. Сейчас можете идти. Скоро будем на месте.

Старпом, Брин и Брайан ушли, а Данька остался один на один с капитаном. Свен свернул карты, устало прикрыл глаза.

— Господин капитан, — сказал Дэн, — я обещаю вам и нашему знамени, Веселому Роджеру, мы не сдадимся. Мы останемся верны нашему кораблю. Если болтаться на виселице, то только ррядом с моим приятелем, Роджером.

Капитан посмотрел на своего матроса, кивнул головой.

— Отдыхай. — Встал и вышел из каюты.

Свен прошелся по палубе, вдыхая свежий морской воздух. У него еще оставались сомнения. Он готов принести в жертву своих ребят, принести в жертву этого молоденького матроса Дэна, с появлением которого на корабле для него словно вернулась жизнь. Может просто развернуть корабли и уйди. Ради чего все это? Ради денег? Ради славы? Еще не поздно вернуться. Нет, поздно. Для него, поздно. Он встретит любой конец.

Поздней ночью "Скиталец" бросил якорь. Все, пора. Впереди темнеет береговая полоса. Спустили на воду лодки. Матросы грузились на них. Данька стоял и ждал своей очереди. Рядом Свен провожает своих ребят. Капитан тихо спросил:

— Дэн, ты, кажется, боялся темноты? — Свен грустно улыбается.

— Капитан, это было давно, в детстве. Какая здесь темнота? Вон звезды на небе. Полумесяц светит. Темноты я не боюсь.

— Ты не боишься темноты. А вечной темноты боишься? — Они стоят напротив друг друга, почти вплотную. Высокая грусть в глазах капитана.

— Нет. Я не боюсь вечной темноты. Пусть она биться меня. Боится, что я к ней приду и разберусь.

— Иди, матрос. Будь осторожен.

— Да, капитан. Я выполню ваш приказ, — Данька спустился в лодку.

Лодки причалили к берегу. Матросы быстро отошли от кромки воды. Скрылись в роще. Темнота была густой. Колин выбрал направление и повел отряд. Они шли друг за другом, на расстоянии вытянутой руки, что бы не потеряться. Шли тихо, в полном безмолвии. Скоро утро. Туман опускался на землю. Сгущался над землей. Они идут вперед. Колышется безмолвие тумана. Ветки деревьев тянутся к парням. Они десант. Мы десант, мы уходим в туман. Мы идем впереди авангарда. За собой нас ведет капитан. Этот яростный сын леопарда. В тумане Даньке почудилось: впереди идет высокая фигура в черном балахоне с капюшоном. В руках коса. Неужели их ведет сама смерть. Он несут смерть. Лица идущего впереди Данька не разглядел. Женщина или мужчина. Даньке хотелось, что бы видение рассыпалось. Он одни губами прошептал: уходи. Смерть услышала его. Видение растаяло в тумане. Они подошли к крепостной стене. Вот ворота. Все молчат. Колин подает команды рукой. Дэну и Брайану махнул рукой, указывая куда идти. Они вдвоем двинулись вдоль стены. Данька ощупывал шершавую поверхность сены рукой. Остановилась. Прислушались. Тихо. За стеной то же тишина. Крючья летят вверх. Цепляются за стену. Парни взбираются наверх. Замерли. Никого. Прыгают вниз. Они в крепости. Надо идти к воротам. Разобраться с часовыми. Брайан крадется у стены. Дэн показал — не надо прятаться. Тихо произнес:

— Идем в открытую. Нас в темноте признают за своих. Прячутся только враги.

Они идут не скрываясь. Не торопясь. Ворота. Часовые. Все подобно сну, за гранью реальности. Часовые смотрят на парней. Еще не поняли, кто это. Они не ждут врага. Ножи летят. Солдаты падают. Дэн и Брайан подбегают к воротам. Вход открыт. Колин и матросы ворвались в крепость. Безмолвной тенью пираты растекаются в стороны. Две группы вдоль стен. Одна к казармам. Дэн с Брайаном идут вместе. Убить часовых здесь. Они тропятся. Бегут, на ходу, если замечают движение, кидают ножи. Падают тела. Матросы, идущие следом заканчивают работу. В районе казарм шум. Пираты заканчивают с сонными солдатами. Брайан идет чуть впереди. Осматривает все вокруг. Данька прикрывает со спины. Вдруг кто-то притаился и в отчаянии бросится на них. Брайан дошел до очередной пушки. Остановился. Осторожно заглянул за лафет. Сделал знак рукой Дэну. Данька подбежал. Заглянул туда, куда указал друг. Там на земле сидел, скорчившись, испанский солдат. Он спрятался, как неразумное дитя в первое подвернувшееся укрытие. Не понимая от страха, что оно не спасет его.

— Дэн, — подмигнул Брайан, — прикончим испанца?

Испанец не сопротивлялся, только прикрывался руками. Страх парализовал его.

— Брайан, он сдается. Просит заступничества высших сил. Ручонками машет. Будем ангелами-хранителями, отведем к старпому.

Дэн считал неприемлемым для себя убивать безоружных. Встреть парень других пиратов, жизнь была бы закончена. Они подняли пленника на ноги, отняли оружие и повели к Колину. Их работа была закончена. Другие ребята забивали пушки. Брайан подталкивал пленника в спину, что б тот шел быстрее. Колина они нашли возле казарм. Он отдавал приказы. Расставлял своих людей по местам. Форт в их руках.

— Господин старпом, — обратился Данька к командиру. — Мы пенника взяли. Он смелый парень. Он дрался как лев. Настоящий идальго. Увидев, что силы не равны, он, как человек благородный, сдался.

— Ты говоришь, он герой? — Трясущийся, с искажённым от страха лицом, испанский солдат не выглядел героем. Новобранец, не отслуживший и года, не обстрелянный в боях.

— Тогда герою — сметь героя. — Вынес свое решение Колин.

— Но он сам сдался, — Даня не хотел парню смерти.

— Господин Колин, он смелый солдат и заслуживает жизни, — подержал Брайан друга.

— Хорошо, если мы сохраним ему жизнь, что будет? Он единственный живой в этой крепости. Когда мы уйдем, испанцы убьют его, как предателя. Если мы его убьем, он умрет героем. Разницы нет, умрет позже или раньше. Парень, как тебя зовут?

— Риккардо. — Губы испанца дрожали. Окружающий мир для него превратился в широкие врата смерти. Он понимал только что хочет жить.

— Риккардо, или ты сейчас убежишь подальше, где тебя не найдут твои соплеменники. Только в городе не оставайся. Второй выход — ты присоединишься к нам. Хотя я не уверен, что капитан Свен будет рад этому.

— Господин Колин, — снова начал Данька, — если вы его попросите, он не откажет. Парню некуда идти. Если поймают, то казнят. Вы правы, господин старпом.

— А ты что решил, Риккардо? Попытаешься бежать или останешься с нами? — Колин колебался. Безвинная кровь не привлекала. И заботы об испанце тоже.

Парень растерялся. Он не знал, что делать. Данька ткнул его в бок.

— С нами оставайся. Бежать тебе некуда. — Дэн еще раз просмотрел мысленно все возможности. Безопаснее остаться с победителями. У него не было сомнений, победители они.

— Я.... Я останусь с вами.

— Вот и хорошо. Так то. — Заявил Дэн, — Пойдем, посмотрим со стены, что происходит в городе.

Они пошли к крепостной стене. Несколько предрассветных минут, ночь еще не покинула землю, утро не наступило. Самые загадочные, странные мгновения. Солнце всходило. Корабли Свена входили в гавань. Они шли в первых лучах солнца. Черные воды, серые на фоне синего неба паруса и всходящее на из-за горизонта светило. Пушки "Скитальца" открыли огонь, приветствуя новый день и жителей. Пушки пиратов били прицельно по казармам. Корабли вошли в гавань беспрепятственно, благодаря действий отряда Колина.

— Смотри, Риккардо, наши корабли обстреливают казармы. Хорошо стреляют. Тебе нравится?— Спросил Дэн.

— Ему, думаю, вовсе не нравится, — высказал свое мнение Брайан. — Он испанец. Его город скйчас падет. Не самое приятное зрелище. Если б не мы, он дремал возле пушки. Скверное для него утро.

— Риккардо, а ты местный, ты родился здесь? — Дэну просто хотелось поговорить. Так проще скоротать время. От них больше ничего не зависело.

— Я жил в небольшой деревне, далеко отсюда. — Риккардо махнул рукой в сторону. Там его дом, там прошла жизнь.

— А как попал сюда? Как называется твоя деревня? — Если Данька начинал болтать, то не мог сразу остановиться.

— Фуэнте Овехуна.

Что это? — подумал Данька, — Фуэнта Овехуна, Лопес Де Вега. Этот бывший крестьянин не похож на жителя героической деревни, выстоявшей против короля и церкви. Совпадение? Случайность? Овечий или козий ручей, так кажется, переводится название. Овечий источник. Или просто распространенное наименование для деревеньки? В России много одинаковых названий ничем не примечательных селений. И совсем, на первый взгляд, не понятных. Париж в России. Население пара сотен человек. И Эйфелевой башни нет.

— У тебя там родители? — Кого оставит парень в этих краях, о ком будет вспоминать.

— Нет, у меня некого нет. Поэтому меня и забрали в солдаты.

— Как это получилось, что никого у тебя нет? — Так не должно быть. У него, у Дани, есть мать, есть друзья. А тут — никого.

— У меня была мать. Она была очень доброй. Однажды в жизни она оступилась. Совершила грех. Родила меня. Это я виноват во всем.

— Да, не виноват ты. Не виноват ни в чем, — крикнул Данька. Нас не спросили, хотим ли мы в этот мир. Нет на нас вины. — А потом что?

— В деревне ее осуждали. Очень осуждали. Она не выдержала и совершила еще один смертный грех. Грех самоубийства. Из-за меня.

— Риккардо, брось говорить глупости. Твоя мать была прекрасной женщиной. На ней нет греха. Забудь. Теперь ты с нами. — Дэн понял, что у этого парня нет близких, нет родины. Он изгой. Ничто не связывает его с этими берегами. Предрассудки обрекли его на одиночество.

Пираты уже высаживались на берег. Отряды двигались по заранее определенному плану. Они не отвлекались на грабежи и разбой. Не вламывались в дома. Жители прятались в своих норках. Со страхом наблюдали, притаившись за окнами домов за грабителями. Пугало, что пираты ведут себя странно. Нет грабежей, убийств, поджогов. Людям было невдомек, что бойцами руководит железная воля капитана. Свен создал удивительную боевую машину. Регулярную армию. Свобода и беспрекословное подчинение. Авторитет военного вождя. В эти минуты Дэн гордился своим капитаном. Исключительная личность. Несколько стычек, и город в полной власти капитана. Пустынные улицы, по которым ходят пираты. Город безмолвствовал.

Когда сопротивление было сломлено, капитан отправился во дворец губернатора. Дворец выделялся своим богатством. Великолепное здание, построенное по замыслу талантливого архитектора специально приезжавшего в провинцию возвести свой шедевр. Мраморная отделка, балконы, висящие в воздухе. Внутреннее убранство отличалось изысканной роскошью. Ценные ковры и мебель лучших мастеров. Хозяин этих покоев не отказывал себе в радостях жизни. Он умел использовать награбленное у коренных жителей страны богатство. Пираты вели себя достойно. Они не бегали по покоям, не хватали драгоценности, не шарили по шкафам. Губернатора привели к капитану. Губернатор, мужчина лет пятидесяти, полноватый, рыхлого телосложения. Он одевался в спешке. Рубашка и камзол в беспорядке. Он был напуган. Глаза бегают, руки суетливо перебирают платок. Свен прошел в зал, сел в кресло и предложил:

— Господин губернатор, прошу сесть.

Тот сел, опасливо поглядывая на командира разбойников.

— Вы отдадите распоряжение своим подданным собрать выкуп достойный ваших владений. В этом случае, я обещаю, ни вы и ваша семья, а так же жители города, не пострадают. — Свен сидел, закинув ногу на ногу. Спокойный равнодушный голос разбойника пугает губернатора. — Если вы откажетесь, то я не смогу удержать своих людей, и они сами возьмут все, что сочтут ценным. Город будет отдан на разграбление. Погибнут ваши подданные. Начнутся пожары. И в этом повинны будете вы.

— Я не стану отдавать таких распоряжений. Вы наглый пират, разбойник. — Последняя попытка сопротивления.

— Город сгорит, погибнут люди. Испанская корона понесет огромные убытки. Лучший город процветающей провинции будет уничтожен. Король не одобрит ваше тупое упрямство. Лучше потерять часть, чем все. Я возьму выкуп, заберу то, что вы собрали с индейских племен. Я заберу то, что вы награбили. Вы такие же грабители, как и я. Вы такой же вор и разбойник как я, пишите распоряжение, если хотите сохранить город и свою жизнь. Я могу оставить вас в обществе этих славных ребят, — Свен кивком головы указал на пиратов собравшихся в зале. — Милосердие не их добродетель. Вы слышали, что делают другие пираты? Парни служили под предводительством самых отчаянных из них. Они помнят уроки своих капитанов. Выбирайте.

Капитан лгал. Немного. Его матросы не привыкли мучить и пытать людей. Но все возможно. Зверь притаился в человеке. Губернатор еще больше побледнел. По лицам матросов он прочитал, какая участь ждет его, если Свен уйдет, оставив его в руках этих людей.

— Я отдам распоряжение, — глухо сказал он.

Принесли бумагу, чернильницу и перо. Губернатор начал писать. Среди роскошной мебели и портьер фигуры пиратов выглядят неуместными. Кажущийся покой и тишина. В зал вошла молодая девушка. Гордая осанка. Черные волосы слегка растрепаны, разбросаны по плечам. Она остановилась по средине зала, окинула всех взглядом. Безошибочно определила, кто командир разбойников. Сделала пару шагов в направлении капитана. Остановилась. Надменный взгляд. Она презирает этот сброд.

— Вы гнусные разбойники! Как смеете вы удерживать нас! Захватили наш дом. Вас всех повесят. Король Испании защитит поданных.

— Что с того, что мы захватили ваш дом, сеньорита? — Вот напасть, сражаться с взбалмошной девчонкой. Сидела б в своей комнате, искала место куда спрятать свои драгоценности. Для благородной сеньориты самое подходящее дело в нынешней ситуации. Ну, на худой конец, заливалась бы слезами, заламывала руки. Или прятала эту, как там ее, женскую честь. Тьфу, будь она не ладна!

— Вы осмелились ворвался в дом. Теперь заставляете моего отца что-то писать. Убирайтесь из моего дома!

— Сеньорита, вы не вежливы. Как вас зовут? — Эта девчонка не в своем уме. Устрашить пирата шелестом юбки, выгнать из дома. До чего дошла жизнь!

— Диана. — Красавица решила открыть свое имя.

-Красивое имя. А я Свен, капитан Свен. — Капитан приподнялся из кресла, снял шляпу, насмешливо махнул ей, изображая знатного кавалера. — Обыкновенный разбойник, как вы изволили сказать. Пират. А вы, прекрасная хозяйка этого дома, не предложите ли, проявляя истинное испанское гостеприимство, по чашечке кофе нам? Угощение из ваших прекрасных рук слаще амброзии, напитка олимпийских богов.

— Что? Угощать захватчиков? — Диана фыркнула от возмущения. Хам, истинный хам. Ворваться в дом и требовать угощения!

— Прекрасная фея этого дома не может быть жестока к умирающим от жажды. — Свен видел гнев в лице дочери губернатора и забавлялся сложившейся ситуацией. Ему было любопытно, как поведет себя испанская дворянка. — Чашка кофе, всего лишь. Прикажите подать. Пожалуйста, о повелительница моего сердца.

Капитан Пьер и матросы посмеивались. Чудит Свен. Задрать бы этой девке юбку и выпороть. Пусть пыхтит и злится.

— Хорошо, — Диана поняла нелепость дальнейших пререканий. Она позвала слуг и отдала распоряжение.

Кофе принесли. Изящные фарфоровые чашки. Кофейник. Сахарница и печенье. Диана думала, эти неотесанные мужланы могут в своих ручищах держать только кружки с элем. С хорошей посудой не в ладах.

— Госпожа, чашка кофе из ваших рук настоящее блаженство для странника. Будьте так добры, налейте. — Капитан взял кофейную чашечку и протянул Диане.

— Я не ваша служанка. — Резко бросила та, гордо вскинула голову.

— Жаль. Очень жаль. Диана, вы ведете себя, как глупая маленькая девочка. Если я такой злобный пират, как вы думаете, может мне следует выставить вас на аукцион своим матросам. Может кто-то заплатит за вашу красоту пару монет. Или я заплачу больше, что б доверить вам плиту на моей кухне и корыта для стирки белья. Другого интереса для меня вы не представляете. Я мерзкий пират, мечтающий о том, что бы испанская дворянка жарила для меня рыбу.

Диана развернулась и выбежала прочь. Она бросилась в свою комнату.

— Гадкий пират. Урод. Грубиян, — твердила в гневе. — Жарить рыбу этому разбойнику. Стирать грязные тряпки. Пусть море поглотит его!

Она упала на постель и зарыдала от обиды.

— И все же он красив. Хорош собой, этот грубиян. Капитан Свен. Я мечтаю увидеть, как его вздернут на виселице.

Но тут же в голове пронеслось: как можно вздернуть на виселице этого красивого мужчину? Боже, что с ней? Она хотела причинить ему боль и отвергала саму возможность этого в душе. Диана не могла понять, что произошло в минуты кроткой встречи. Ни один мужчина не вызывал в ней ранее такой бури чувств, таких противоречивых. Вновь спасительные слезы потекли по щекам.

К вечеру дань была собрана. Золото, приготовленное для испанской короны, быстро перегрузили на корабли. Колин и его люди тоже вернулись на "Скиталец". Готовились к отплытию. Данька, вспоминая как они начали нынешний день, думал, они высадились на берег, как настоящая десантура. Морские пехотинцы. Отборный отряд. И гордился собой. Он сравнивал себя с ВДВ. Или бойцом отряда альфа. Искал сравнение с самыми элитными военными частями. Не много ребячества, может быть, всегда надо оставаться самим собой. Сравни отряд Колина с двадцать первым легионом Римской империи. Рапакс — стремительный. Яростный, хищный. Вы неповторимы. Легион с эмблемой сказочного Единорога.

На корабле штурмовой отряд встречал капитан Свен. На рубашке и камзоле ни единого пятнышка. Город взят малой кровью. Даня отметил, лорд решил прогуляться под парусом.

-Благодарю вас, парни, за успешную работу. Вы справились.

— Мы старались, капитан, — улыбался старпом. — Особенно постарались эти двое.

Колин показал на Брайана и Дэна.

— Поздравляю, парни. Молодцы, — похвалил еще раз капитан. — Отдыхайте. А это что?

Капитан заметил испанца. Риккардо стоял и с опаской поглядывал на пиратов.

— Капитан, — объяснял Колин, — парни взяли пленного. Он решил, что не прочь присоединится к нам, испытать свою судьбу. Мы просим тебя, разрешить ему следовать с нами. Он храбрый малый.

Колин подмигнул Свену, намекая на то, что храбрость — это миф.

— Он единственный, кто остался в живых из гарнизона. Свои сочтут его предателем. Ему некуда деваться.

Свен бросил взгляд на Дэна. Без этого шалопая не обошлось. Матрос ответил взглядом полным молчаливой просьбы.

— Если он смелый парнишка, пусть остается на корабле. — Капитан рассмеялся и пошел в свою каюту. Потом обернулся. — До прибытия в порт. Потом, Дэн, отправишь храбреца к Ронни. На "Скитальце" ему не место.

— Риккардо, идем, познакомишься с ребятами. — Предложил Брайан.

— На Тортуге я провожу тебя в поселок к Ронни. Он славный парень. Думаю, он найдет тебе местечко. Не обижайся, но воин из тебя не получится. Капитан прав. А у Ронни найдется спокойная работа, тебе понравится. — Пояснил Дэн.

Брайан и Дэн привели испанца в матросский кубрик.

— Ребята, знакомьтесь, испанец. Он будет с нами до прибытия домой. Капитан разрешил.

— Зачем он нам? — Удивился Сайрус.

— Я ручаюсь за него. Он не доставит вам хлопот, — сказал Дэн.

— Я то же, — присоединился Брайан. — Не обижайте его.

Поднялся и Сол. Он решил поддержать друзей. Сол, который готов был выставить любого в дурном свете из привычки всех бранить. Он в первый раз выступил за кого-то.

— Он останется с нами. Из него получится матрос. Возможно, лучший из нас. Не советую обижать его. Я пригляжу за новичком.— Заявил Сол. Капитан из Дэна сделал матроса, а он из Риккардо. Плох тот матрос, что не хочет стать капитаном.

Рекомендация этих троих для матросов была достаточной. Риккардо приняли.

Данька направится в каюту. Корабли взяли курс в родной порт.

Данька устроился на сундуке, закрыл глаза. Пора спать. Капитан, лежа на диване, спал. Во сне ему показалось, что молодая красивая брюнетка подошла к нему. Диана. Она ласково коснулась его головы.

— Отдыхай, Свен. Я схожу на кухню, прослежу, что бы не подгорела рыба.

Сеятель-Жнец смеялся. Смертные, какие вы забавные. Влюбляетесь в кого ни попадя. Страдаете и вновь ошибаетесь. Как вы говорите, чем черт не шутит. В отсутствие черта, не взять ли мне на себя роль шутника. Подумаю.

Данька проснулся в своей комнате. Быстро встал и побежал в ванную. По дороге кричал:

— Мама, мама.

— Что, Даня, — откликнулась с кухни мать. Подошла к открытой двери ванной. Сын чистил зубы. Со щеткой в зубах говорил:

— Мама, мы захватили город. Возвращаемся домой.


Часть 22


Вновь ночная вахта. Данька любил это время. Тихо, спокойно. Только за бортом плещет вода, над головой парус. Паруса, наполненные ветром. На небе звезды и месяц. Сам он тоже вольный парус, наполненный иным ветром. Космическим, звездным ветром. Выйти бы к этим звездам. Пройтись меж миров. В колдовстве звезд. Чарующая ночь. Данька бредет по палубе. Не спеша, идет навстречу Брайан. Какой-то он грустный. Обычно плотник весел. В нем нет печали. Может, его околдовала эта ночь. Задумался о чем-то своем. Данька подошел к другу.

— О чем задумался, Брайан? Что не весел? О родном доме вспомнил? — Сегодня выдалась спокойная вахта. Бывает и среди ночи корабль меняет курс. Приходится ставить или убирать паруса. Или вдруг погода сменится.

— Не знаю. Так что-то. — Брайан не многословен сегодня. Но разговорить матроса во время такой вахты не сложно.

— Может, расскажешь, откуда ты? Вместе погрустим. Как попал на корабль?

— Что тут рассказывать. Простая история. Откуда? Жил в Шотландии. Места там изумительные. Немного дикие, как море. Мы переезжали часто с одного места на другое. Отец у меня плотник. Настоящий мастер. Я у него научился. Я с детства ему помогал. Он не плохой человек был. И мастер замечательный. Только выпить любил. А как выпьет, кулаки распускал. Матери и всем нам доставалось. Однажды я не выдержал. Сбежал из дома. Добрался до моря. Новой, вольной жизни хотелось. Услышал про Новый Свет. Вот где, думаю, найду свою судьбу. Устроился на корабль, который шел в Америку. Капитан был ничего. Не самый плохой, как я потом понял. Лучше иных. Только очень скупой. Пришли мы в Америку. Я сошел на берег. Монет в кармане не много. Мне повезло: работу нашел быстро. На верфи плотником. Тогда я и полюбил корабли. Корабли как дети, растут на твоих глазах. День за днем. А ты досочки прилаживаешь. Корабль вырастет, сойдет со стапеля и уйдет, покинет родной дом. А ты, возможно, и не увидишь его никогда больше. Вот так проработал я где-то год. Думаю, накоплю деньжат. Я прижимистый. Свое дело открою. Как-нибудь проживу. У меня руки-то мастеровые. Работы не боюсь. Однажды получил денег. Иду. Вечер промозглый такой. Дождь моросит. Темнеет. Гляжу, старушка стоит. Одежонка на ней жалкая. С кружкой стоит. Милостыню собирает. Екнуло у меня что-то в груди. А если моя мать нуждается и тоже просит подаяние. Может, кто даст ей монету другую. Я сейчас подойду и дам этой старой женщине несколько монет. И кто-то там, в Шотландии, даст моей маме. Вроде я ей привет передам. Подошел, бросил в кружку несколько монет. А старушка мне говорит: спасибо, сынок.. Это мне, сынок. Давно я слов таких не слышал. Меня всего как перевернуло. Я ей говорю: ты домой, матушка, ступай. Сыро, холодно. Простынешь. Я, говорит она, сейчас пойду. А ты, сынок, в таверну ступай. Нет, говорю, не место мне в таверне.

— Откуда ты знаешь, где тебе место? — Я в те дни и сам не знал, чего хочу. На сердце тревога. Словно зов какой в груди. Нет, не домой. Не знакомый.

— Уж точно, здесь тебе не место. — Говорит мне старушка. И смотрит сквозь меня. Ты не поверишь, Дэн, меня оторопь взяла. — Не того твоя душа хочет, другого.

— А ты, что судьбу знаешь? — У нас среди наших пустошей ведьмы бродят. Будущее в туманах видят, заклятье могут положить.

— Иногда могу прочитать, что в душе у человека творится. — Она на себя крестное знаменье наложила. Мне полегчало, не водится с врагом рода человеческого. — Ой, не место тебе здесь. Не готов ты еще к оседлой жизни.

Стоим друг против друга и молчим. Ветерок холодный, до костей пробирает.

— Зайди в таверну, может судьба там твоя сидит.

А как она, судьба, может сидеть. Она ж в небесах прописана. От рождения и до смерти.

— Там, ты увидишь, сидит хорошо одетый джентльмен. — Продолжает старуха. — Черноволосый. Скажи ему, что в море хочешь.

Кивнул я ей и пошел. Не могу объяснить тебе, Дэн, отчего я пошел туда, в эту таверну. По дороге обернулся. А старухи и нет. Как привиделось. Зашел. Действительно, в уголке за столом сидит богато одетый джентльмен. Один такой, другого под стать описанию нет. Я подошел. Подсел. Заказал поесть. И говорю этому джентльмену.

— Вы не моряк, случайно? — На моряка то он похож особо не был. Может обманула меня старуха, или, говорю, привиделось мне все.

Он мне в ответ:

— Да, моряк. А что? — Смотрит пристально. О чем думает, не поймешь.

Ну, я ему решил о себе немного рассказать. По разговору, глядишь, пойму что к чему.

— Я сюда из Шотландии добрался. Сейчас плотником работаю на верфи. Но душа моя в море просится. — Собеседник мой молчит, головой кивает.

— А у вас на корабле не найдется места для матроса и плотника. — Сам то я знаю, что б плотником на корабль записаться надо в море лет пять ходить, да потом науке плотницкой обучаться. Не всякого возьмут.

— От чего ж, — говорит джентльмен — найдется. Если у тебя смелости хватит.

Я себя, Дэн, никогда трусом не считал. Сам знаешь, от опасности не прячусь.

Даня только кивает головой. И в самом деле, Брайан не из тех парней, что прятаться за спины других в бою будет.

— Смелости у меня хватит. Не струшу.

Мой собеседник молчит. Думаю, не поверил или еще чего.

— У меня на корабле железная дисциплина строгая. Если что, тотчас на берег спишу.

— А смелость тут причем? — спрашиваю.

— Парень, я хожу под флагом Веселого Роджера. Мне трусы и бездельники не нужны.

— Пират? — Спрашиваю шепотом. Кто знает, сколько ушей может услышать такие слова.

Джентльмен только головой кивнул. Сам он, вроде, не боится, что услышать могут. Даже по сторонам не посмотрел.

— Что решил? Насильно не зову.

— Что решать-то. Плотником возьмете, пойду.

Не знаю, почему согласился. Так я встретился с капитаном. Они тогда за провизией заходили, тайно. И не жалею сейчас. Видать, старушка правду сказала. Не готов я к оседлой жизни. Мне здесь хорошо. На этом корабле. Здесь все иначе. У нас капитан особенный. Такого нигде не сыщешь. Ты и сам чувствуешь, только, Дэн, я объяснить не могу, что в нем особенное. Если хочешь, я тебе еще дну историю расскажу. Пойдем. Сядем на бочку. Что стоять-то.

Даньке хотелось услышать еще одну историю. Так и время быстрее пройдет. Они пошли, уселись на большую пустую бочку.

— Так о чем я? А, — продолжал Брайан,— о капитане. Ты заметил, он иногда так посмотрит или махнет рукой. Я не об этом. Я о Сайрусе. Он не всегда был таким отличным парнем. Когда вначале появился на корабле, он то скандал, то еще что затеет. Какой-то беспокойный. Однажды затеял он такой скандал. Тут Свен идет. Мимо проходит, остановился воле Сайруса, посмотрел на него и говорит, ты грязь на палубе. И дальше пошел. Сайрус не угомонился. Сделал вид, что ему все не почем. Плюнул вслед капитану. Свен даже не обернулся, словно нет для него этого матроса. В тот день Сайрус еще немного задирался. К вечеру успокоился. Ночь была не такая темная, как сейчас. На небе луна. В кубрике светло. Лежу я, ребята спят. Мне что-то не спится. Слышу, вроде кто-то всхлипывает. Пригляделся. Сайрус лежит, к стене отвернулся, плечи вздрагивают. Плачет вроде. Я поднялся. Подошел. Его за плечо трясу. Думаю, может помочь парню надо. Он вскочил, глаза безумные. Мне говорит, не трогай меня, не трогай, запачкаешься. Я грязь. И как двинет мне. Сам бегом на палубу. Я за ним. А как? Он меня шибанул, а я терпеть? Так это оставить? Выбежал, смотрю, он за борт прыгнуть собрался. В открытом море. Я подоспел, схватил его. Он сопротивлялся. Пришлось успокоить, как следует. Пару раз двинул, он призатих. Сели мы с ним прямо на палубу плечом к плечу. Он молчит, головой трясет. Что-то мычит. Не разберешь. Так и просидели до утра. На рассвете Свен вышел, сменить у штурвала старпома. Я Сайрусу говорю, иди, повинись перед капитанам. Поговори с ним. А он мычит, головой вертит. Помог я ему встать. В спину подтолкнул: иди. Поднялся Сайрус на капитанский мостик. Смотрю, разговаривает с капитаном. Я не слышал о чем. Разговаривали долго. Потом Сайрус идет. На глазах переменился. Свет изнутри. Грешнику отпустили его грехи. Я спросил, ну, как? Он простил меня, он понял. С той поры изменился матрос. Такой у нас капитан.

Свен вышел на палубу. Подышать ночным воздухом. Ему хотелось собраться с мыслями, побыть одному. Шел тихо, медленно. Он вел парней взять город. Знал, одна ошибка и погубит ребят. Прятал от всех свою тревогу. Сейчас можно расслабиться. Заметил двух матросов, сидящих на бочке. Остановился. Не хотелось подходить. Стоял в раздумье.

Брайан спросил у Дэна:

— Ты тоже так и не понимаешь, чего он так на тебя тогда взъелся. Ни на кого так не бросался. Он отличный капитан. Вот и не пойму, отчего. Я ведь все видел. За нашего капитана любой кровь свою и даже кошелек отдаст. Я видел, как ты прикрыл его своей грудью. Видел, как испанец хотел капитана в спину шпагой ударить. Ты молодец, Дэн. Не по справедливости он с тобой хотел поступить.

Свен замер. Парень его прикрывал. Какого черта, не сказал! Гордый осел!

— Ладно. — Данька смутился. — Дело прошлое. Чего тут. Прикрыл и прикрыл.

Капитан стоял, слушал.

— Капитану никто не сказал, да и не скажет. И я не пойду говорить, — продолжал Брайан. — Сейчас поздно рассказывать.

Свен повернулся и тихо пошел прочь, шепча на ходу:

— Мальчишка. Мальчишка. Тебя бы выпороть, да в угол поставить. — Стыд за свой поступок жег его. — Я твой должник, матрос.

Корабли вернулись на Тортугу. Вернулись домой. Свен и Данька сошли на берег, пошли в дом Леона. Вот знакомая дверь. Капитан стучит. На пороге Леон.

— Ну, вернулись. Заходите, — улыбается бывший моряк. — Вижу, у вас все получилось. Да, Свен?

— Конечно. Все получилось. И твои советы пригодились, дружище. А вы здесь как? — Свен всегда беспокоился за своих домочадцев. Это была его семья.

— Нормально. У нас спокойная жизнь, не то, что у вас. — Леон обернулся и озорно, по-мальчишески, подмигнул.

— Леон, вечером со "Скитальца" груз привезут. Пойдем, поговорить надо. — На "Скитальце" оставались старпом и боцман. Они решали, как поделить трофеи.

Капитан и бывший моряк ушли в комнату Свена. Заперлись там. Данька побежал на кухню в царство Жанетты. Переступил порог:

— Жанетта, это я. — Женщина сидела возле стола. Глядела на свои кастрюли и сковороды. Отдыхала от суеты.

Кухарка повернулась, вскочила и бросилась к нему, обнимать.

— Дэн. Дэн, вы вернулись. Наконец-то. Как хорошо, что вы вернулись домой. Я знала, что вы нынче придете. Я вчера рыбу жарила, так она на сковороде скворчала. Так и готова выпрыгнуть со сковороды. У меня примета такая, что "Скиталец" возвращается домой. А потом я молиться ходила. Колокол звонко так пел, радостно. Совсем не так, как в тот день, когда мой муж уходил в море. Тогда он глухо так пел. Словно из под воды. Я молодая была. Сразу и не поняла, что он о нем плачет. Да о чем я, главное, что вы вернулись. Вон явился, шалопай глазастый. — Жанетта говорила о Хуане. Тот вошел на кухню.

Хуан свесил голову. Грустный. Данька смотрел то на Жанетту, то на Хуана.

— Хуан, что случилось? — Неужели в доме какие — то неприятности.

— Ничего. Я ленив, нерадив и прожорлив. — Угрюмо произносил испанец заученную истину. Сам он в это уже не верил, но постоянно повторял. Это позволяло ему проникнуться жалостью к себе и своей "горькой" судьбе. Отчего не пожалеть разок другой себя любимого.

— Жанетта, это он о чем? — Дэн вопросительно смотрел кухарку.

— Как о чем? Глазастый! — Жанетта погрозила пальцем мальчишке. — Девчонку углядел. Соседку. Как та выйдет на улицу, этот из дома шмыг. Возле нее вертится. Выплясывает. Влюбился. Подумал бы, кто он и кто она. У ее отца дом свой. Лавка. А он? Беда с ним!

— Жанетта, дело житейское. Все образуется. Кто в его возрасте не влюбляется? Все будет нормально. Да, Хуан?

— Конечно. — В глазах печаль.

Даня бурчит, что б его не услышали: " Изобрази мне страдания юного Вертера. Пару раз застрелись, а потом — женись. Застрелиться от несчастной любви? Хуан не такой осел. Прожорливые долго не страдают."

Потом он сели за стол. Снова все были за одним столом. Жанетта расстаралась. Свен рассказывал о походе.

— Город мы быстро взяли. Они и не сопротивлялись. Форт мы захватили. Казармы поутру, как с тобой оговаривали, разбили из пушек. В форт первыми вошли Дэн и Брайан. Сняли часовых, ворота открыли. Без этого город бы не пал.

Даньке было приятно слышать похвалу. Он только говорил:

— Мы зашли перед самым рассветом. Отсиделись в крепости. Ничего больше. Все сделал капитан и другие ребята.

— Ладно, Дэн. Вы молодцы. Вечером получишь свою долю. Там много. Захочешь, можешь у Леона хранить. Он у меня банкир. Хорошо управляется с моими деньгами. И с твоими справится.

— Какой я банкир, — сказал Леон. — Я больше люблю тратить деньги, чем считать.

— Леон, у тебя хорошо получается. Очень.

Вечером капитан выдал Даньке его долю. Теперь у Дани в сундуке было много чего. Украшения, статуэтки, камни и монеты. Сокровища. Может, действительно, отдать Леону. Пусть хранит. Взять немножко с собой. Мамке подарить. Аркадию Аркадьевичу. Потом ребятам. Славке, Максиму. Ему, Даньке, столько не надо. У него все есть. Ему это ни к чему.

Проснулся Данька в своей комнате, на любимой Тракторной улице. В душе радость от возвращения домой. После завтрака мать ушла на работу. Данька послонялся по квартире. Плюхнулся на диван. Сидеть в четырех стенах не хотелось. После не долгого раздумья он собрался и вышел из дома. Ему хотелось дурачиться, прыгать, показывать язык прохожим. Он совершенно без умысла стал менять свой внешний образ. Идет уверенный в себе Дэн, мгновение и на его месте дурачок с Тракторной улицы. Болтаются ручки, голова на бок, глазки моргают. Данечка. Пока он так забавлялся, набежали тучки, пошел слепой дождь. Солнце и капли дождя. Веселый грибной дождь. Ему хотелось пройтись колесом, прыгать. Словно детство вернулось к нему. Бегать по лужам, брызги из под ног. И радостный смех. Данька подставлял лицо под капли, падающие с неба, ловил их ладонями, открытым ртом. Наслаждался небесной влагой. Он не выбирал направления, как говорят, шел, куда глаза глядят. Шел дорогою детства.

Константин Ананьев был бойцом подразделения альфа. Не все складывалась в его жизни. Он был доволен своей работой. Но в личной жизни не складывалось. Он оправдывал все своей работой, службой. Своей семьи у него не было. Если предоставлялся отпуск, он старался провести его у своей сестры. Он была замужем. Счастливая семья. Возможно по этой причине, просто потому, что хотелось отогреться у чужого семейного очага, он и приезжал в этот город. Отдых в пансионатах и на курортах не признавал. Здесь он любил гулять с племянником. Пашка, отличный мальчуган. Константин не признавался себе, что ему хочется, что б у него был сын. Племянник, то же не плохо.

— Дядя Костя, — с самого утра начал требовать Павел, — гулять пойдем?

— Одевайся и пойдем. Решай, боец, куда направимся. — Константин наслаждался своим отпуском, общением с племянником. В стране детства его командиром был Пашка.

Они вышли из дома. Павлик ухватил дядю за руку и гордо вышагивал по улице. Костя уже водил племянника в зоопарк, на речку, в кино смотреть мультики. Решил дать возможность малышу выбрать сегодня развлечение по своему желанию. Куда захочет, туда они и пойдут.

— Куда отправимся, Паша?

— Дядя Костя, пойдем в соседний двор. — С любимым дядей можно было отправиться туда, куда отец и мать его не поведут. Парнишка быстро понял, что может просить у дяди все, что душа желает. Конфеты, торт, мороженое. Смартфон, игрушки.

— Зачем? Что там, в соседнем дворе? — Константин не мог понять, что могло интересовать ребенка в чужом дворе.

— Там большие ребята брейк танцуют. У них здорово получается. Только они маленьких прогоняют. А я хочу посмотреть. Я так же хочу научиться.

Пашка вертелся на месте, прыгал, пытаясь показать, как он будет танцевать, когда научится. Константин улыбнулся. Брейк, так брейк.

— Думаешь, со мной не прогонят?

— Нет, Ты большой, с тобой не прогонят, дядя Костя, пойдем.

Отличный весенний день. По такой погоде в самый раз прогуляться с ребенком на воздухе. Они пошли в чужой двор. Там на спортивной площадке, действительно, ребята постарше собрались, что бы показать свои способности, обменятся опытом. Они включили музыку и начали разминку. Константин сам не занимался брейкдансом, но некоторые элементы знал. Тот или другой парень выходили и крутились и прыгали. Начинали с несиловых элементов. Футворк. Топрок. У пацанов получалось здорово. Отличное владение своим телом. Константин понимал, почему Пашке хотелось посмотреть. Мальчишке хотелось походить на этих ребят. Константин стоял, рядом Паша, держась за его руку, подпрыгивал. К ним присоединился еще один зритель. Константин бросил взгляд на подошедшего. Молодой паренек. Высокий, темноволосый. Вид странноватый. Стоит не уверенно. Руки произвольно болтаются, голова втянута в плечи, подергивается. Больной пацан. С любопытством смотрит на танцоров. Этому уродцу тоже хочется походить на крепких ребят. Косте стало жаль больного мальчишку. Чертовы болезни, уродуют, не щадят молодых, кому еще жить и жить. Мальчишка посмотрел на Константна и сказал:

— Я тоже так хочу. Я так умею.

Бедняга. Только в своих снах ты сможешь двигаться, как другие. О таких иногда говорят, контуженный пыльным мешком из-за угла. Дурачок. Может, в своем состоянии такие дети, по своему, счастливы. Счастливы, что не понимают истинного положения.

— Я то же пойду плясать, — заявил калека и зашаркал ножками в сторону танцующих.

Подошел, встал рядом с другими ребятами.

— Я так буду! — Заявил калека.

Парни не решили, как им поступить, но свершилось невероятное. Миг и калека преобразился. Парень двигался, как хищная кошка. Совершенная пластика движений. Оттолкнулся ногами от земли, перевернулся в воздухе, встал на ноги. Замер. По телу побежали волны, как от электрического разряда. Рухнул на землю. Ноги вращаются по кругу. Константин только успевает определить элемент. Флай. Широко расставленные ноги, маховые движения ног, переход через спину. Гелик. Потом выполняет свайп. Наконец, ноги не входят больше в контакт с полом, они постоянно совершают маховые движения по окружности в воздухе, тем самым давая поддерживать тело в положении, близком к горизонтальному. Неожиданно парень вскочил на ноги. Резкие, боевые движения рук. Тонкое тело превратилось в совершеннее орудие боя. Парни на площадке замерли. Незнакомец взвился в воздух, приземлился на ноги, затем упал, покатился по земле, приподнялся, закрутился, опираясь на руку. Бешеный танец мастера брейка и мастера единоборств. Константин подумал, с таким парнем не каждый боец его отряда справится. Костя был специалистом высокого класса. Отточенные и опасные для противника движения. Этот хрупкий мальчишка способен уложить опытного бойца. Невероятно. Вдруг парень остановился. Тело обмякло, снова ручки неестественно болтаются, голова втянулась в плечи, склонилась на бок.

— Я не нарочно, — выдавил из себя калека. — Я ухожу. Простите.

Константин и ребята на площадке не могут прийти в себя. Парнишка быстро— быстро зашаркал ногами и убежал. Был и нет.

На площадке изумленные крики. Незнакомец исчез. Костя думал, встретить бы еще раз этого парня. Готовый боец, талант.

Ни он, ни Даня не подозревали, что встретятся, но много позже. Много позже. Пути и дороги жизни не ведомы. У судьбы много крапленых карт, она играет по своим правилам. И способна вытащить из колоды самую нежданную карту, как это грибной дождь и случайную встречу. Случайность? А может так должно быть. Неизбежность. Угадай! Может виной всему стрелочник, а поезд идет по заданному маршруту.


Часть 23


На улице уже стемнело. Данька, не раздеваясь, лежал на кровати. Комнату освещало не яркое пламя свечи. В дверь постучали. Скорее всего, Хуан — решил Данька. Сел.

-Да, войдите. — Тени бегут по стенам, колышется пламя. За окном поздний вечер. В воздухе сонный аромат трав.

Дверь открылась. На пороге Хуан, улыбается. Принес Дэну второй ужин. Жанетта считала, что мальчика следует хорошо кормить.

— Поставь туда, на стол. — Попросил Данька. Самому двигаться не хотелось. Днем палящее солнце на песчаном берегу, прохлада моря и безжалостные тренировки. Свен его здорово погонял сегодня. Так и мышечная боль, которую он подзабыл, вернется.

Испанец улыбался, но скорее грустно, не замечалось в нем веселья.

— Опять от Жанетты досталось, — попытался угадать Дэн.

— Было дело. -Признался страдалец.

— Из-за девчонки? — Можно было не спрашивать. Во взоре юного Ромео любовная тоска и томление. Сейчас у меня сердце разорвется от сострадания, решил Дэн.

— Да, — подтвердил Хуан.

— Не думай об этом. Жанетта тебя любит, как сына. Вот и переживает. Оттого и бранится.

— Я понимаю, — согласился парень. Но печали не убавилось.

— Ничего. Все образуется, — Данька встал. — Хочешь, я дам тебе что-нибудь, своей девчонке подаришь.

Данька открыл сундук. Достал горсть украшений. Они валялись у него скопом. Не хотелось ворошить "этот хлам".

-Выбирай, что понравится.

— Не надо. Мне неудобно брать чужие вещи.

— Бери. Девчонки любят такие блестящие штучки. Подаришь, она обрадуется. Хочешь, вместе выберем. — Данька понял, сам Хуан не решиться взять. Воруют или люди бесчестные, или богатые. Хуан слишком беден, что бы воровать или позариться на чужое.

Они перебирали украшения. Остановились на медальоне.

— Забирай. Если надо еще, дам.

Хуан колебался. Как говорится, и хочется и колется и мама не велит. Испанец не был жаден, болезненная честность в его крови — чужое не брать.

— Бери, говорю. — Дэн протянул украшение.

Хуан решился. Взял медальон, зажал в руке, прижал руку к груди.

— Подаришь, она будет довольна. — Подмигнул мальчишке.

— Спасибо, Дэн.

— Все, иди спать. Уже поздно.

Хуан радостно выскочил из комнаты.

Совсем не много надо для счастья. Даня решил, что не плохо бы взять с собой какие-то безделушки. Лежат без дела. Матери подарить, друзьям. Взял холщевый мешок, нагреб щедрой рукой из своей доли добычи.

Утром проснулся от того, что что-то мешало под боком. Вспомнил, мешок. Его драгоценности. Встал, быстро оделся. Большую часть драгоценностей вывалил в спортивную сумку. Остатки высыпал в обычный прозрачный кулек, в какие в магазинах фасуют продукты, и пошел на кухню. С порога сказал:

— Мама, я тут тебе привез кое-что. — Данька решил порадовать мать. Она не увлекается блеском золота, но не против полюбоваться на вещи, в которые художник вложил душу и талант.

— Что, Даня? — Спросила Мария Петровна.

— Вот, из того, что капитан дал. — Он поставил мешок на стол. Драгоценности тихо звякнули. Они звенят тише обычных столовых ложек.

— Ой, Даня. Что это? — Мария Петровна отложила тряпку, которой стирала со стола. Господи, на чистый стол этот мальчишка поставил грязный мешок.

— Мам, я рассказывал, мы город на побережье взяли. Это моя доля добычи.

— Даня, тут так много. — Она никогда ранее не видела такой груды драгоценностей. В музеях по были экспонаты. Они разложены по эпохам, по исторической и художественной значимости. Тут экспонаты из пещеры Али Бабы и сорока разбойников. В мешке типа седельная суика.

— У меня еще есть. Сундук ломится. — Хвалится Дэн.

— Даня, а мне зачем? — Она не видит практической ценности металла, за который отдают жизнь, предают близких.

— Мама, там я живу, я говорил, в пятизвездочном отеле, крыша над головой есть, одежа есть, Жанетта кормит, как на убой. Зачем мне, а тебе может пригодиться. Не сейчас, так потом. Подарить, продать. Запас карман не тянет. — Даня, как многие россияне, на генетическом уровне был бережлив. Порой до безобразия. Мать часто просила выбросить "хлам", столь дорогой его сердцу. Колпачки от ручек, крышечки и папочки.

— Даня, ты не по годам мудр, — рассмеялась мать, — маленький старичок.

Мария Петровна взяла мешок и засунула в кухонный шкаф, словно это была какая-то безделица. Мать ушла на работу. Данька походил, посмотрел на часы. Максим и Славка ждут его. Подхватил спортивную сумку и пошел к друзьям. Он долго звонил в дверь Максима, наконец, тот открыл и прямо с порога протянул руку.

— Привет.

— Через порог не здороваются, — заявил Даня, шагнул в прихожую, — Привет.

— Здороваться через порог, — продолжал Данька, — плохая примета. Я сегодня дед Мороз, я подарочки принес.

— Дед, а ты случаем не попутал. На дворе лето, не заметил? — Рассмеялся Макс.

— А тебе какая разница, если подарки. Я в детстве новый год был бы готов встречать каждый месяц.

— От подарков не откажемся. Славка здесь, он любит подарки не меньше меня.

Прошли в комнату. Славка сидел, закинув ногу на ногу, развалившись на стуле. Доктор взиракт на пациентов.

— Подарки? — Спросил он, — выкладывай. Не томи.

Даня поставил спортивную сумку на стол, расстегнул ее. Ребята заглянули внутрь.

— Вау! — кричали в один голос. — Вот это да! Надо же!

— Это я вам привез, забирайте. Из моей доли, за взятый город.

— Куда мы это денем? — спросил Максим. — Настоящий ювелирный магазин. Похоже, вы там золото не граммами измеряете, а ведрами.

— В ломбард сдадите, в скупку.

— Даня, ты мозги включи. — Максим постукал пальцами по своему лбу. — Такое количество ювелирных изделий. Через час гости явятся. Из полиции — раз. Крутые — два. Какие хуже, не знаю. Может, взрослым сказать, посоветоваться?

— Как взрослым? — Славка не очень этого хотел. Ему нравилась тайна сама по себе. И драгоценности были частью их игры. Другой ценности в них он не видел.

— Без них сложно решить. Вляпаемся, парни, потом все равно придется им говорить.

— С кем посоветоваться? Кому сказать? — Даня был не против обратиться к опытным людям. Его мать и Аркадий Аркадьевич в таких вопросах сами дети. — Шила в мешке не утаишь. Какие предложения будут?

— Можно с моим дядькой поговорить. — Предложил Макс — Он в ФСБ работает.

— Двум смертям не бывать, одной — не миновать. Поговорим с ним. — Решил Данька.

— Я позвоню ему. Если сможет, приедет.

Он набрал номер телефона.

— Дядя Андрей, это я, Макс. Мне поговорить с тобой надо. И ребятам. У нас тут такое дело.

— Что стряслось? — С другого конца линии спрашивал дядя.

— Приехать можешь? Очень надо. — Максим, когда хотел, умел просить. Мольба в голосе. Любое сердце дрогнет.

— Так. Хорошо, немного времени у меня есть. Жди, скоро буду. Но смотри у меня.

Дядя Андрей приехал минут через двадцать. Звонок в дверь. Максим пошел открывать. Голос дяди Андрея из прихожей.

— Что стряслось? Надеюсь, не пожар. Выкладывай.

— Все выложено, там на столе. Идем.

Дядя зашел следом за Максом. Увидел ребят.

— Здравствуйте, парни. Что приключилось? — Столь представительное собрание насторожило Андрея Алексеевича. Не иначе, парни попали в историю.

— Здравствуйте, дядя Андрей. Вот сумка. — Показал Даня.

— Бомбу нашли? — Рассмеялся Андрей.

— Нет. Покруче. Смотри, — сказал Максим.

Андрей открыл сумку.

— Да, ребята. Вот это подарок. — Улыбка сама собой погасла на лице Андрея. Сумка с золотом. Есть от чего растеряться. — Ювелирный магазин ограбили?

— Нет, — угрюмо признался Даня, — я город взял.

— Город? Один? Взял?— Не понял Андрей. — Ты хочешь сказать, по ряду ювелирных магазинов прошелся.

— Не один брал. С ребятами капитана Свена. — Его за обычного грабителя, воришку приняли. Обидно до слез. — Магазины мы не трогали. Казну губернатора треханули.

— По подробнее можно? — Андрей сел рядом с друзьями. — А у губернатора это откуда?

— Он народ грабил. Местных жителей обобрал. — Даня имел в виду племена коренных жителей Америки, индейцев.

— Так. — Пахло крупным политическим скандалом. Губернатор их области казнокрад, взяточник. Так считают эти ребята. Они проникли в его дом и забрали ценности. Робин Гуды чертовы! — Кто вам сказал, что губернатор — казнокрад и взяточник?

— Нашему губернатору капитан сам отвозит деньги. За покровительство. Другие не лучше. — Даня уверен, он и ребята со "Скитальца" это знают.

— А если это клевета. Нужны доказательства. Этим должны заниматься правоохранительные органы. — Андрей пытается наставить парней на путь истинный.

— До бога высоко, до царя — далеко. Из столицы долго добираться. Потом, губернатор и наверх отстегивает. — Даня имеет в виду Мадрид и Париж.

— Господи, Даня, ты сам понимаешь, что говоришь? Теперь у тебя и в Москве сплошные взяточники.

— В Москве? Не знаю. — Данька не может понять о чем говорит дядя Андрей, — Я говорю о Париже.

— Каком Париже?! — Теперь у Андрея голова идет кругом.

— Тортугой управляет король Франции. Столица — Париж. — Как не понять столь простую вещь. Географический атлас надо чаще открывать.

Максим и Славка сидят в растерянности. Они не могут разобраться в этой мешанине.

— Даня, я ничего не понял. Попробуем с самого начала. — Предложил Андрей.

— Это длинная история.

— Я уже приехал. Послушаю и длинную историю, особенно об этом. — Андрей кивнул на сумку.

Данька все рассказал. Как попал на корабль, как стал матросом. О штурме города.

— Говоришь, снял часовых ножом? — Все потихоньку прояснялось.

— Мы вдвоем с Брайаном. Наш плотник ножом не хуже топора владеет. А меня Свен всему научил. Если надо, я могу написать, как это называется, чистосердечное признание, чистуху. Напишу, что я пират, бандит, убийца. Пусть будет, что будет. И золото отняли мы у губернатора.

— Да, Даня. Молодец. И куда идти с твоей чистухой? Кроме вот этих украшений ничего нет. Нет пострадавших, нет трупов. Погоди, я посмотрю эту бижутерию.

Андрей брал из сумки драгоценности, рассматривал их. Качал головой.

— Все подтверждается. На изделиях нет клейма пробирного надзора. И не похоже на наше производство. Твой рассказ явно не выдумка. Преступлений по нашему закону тебе предъявить нельзя. Любишь жаргон? Чистуха? Пред людьми я виновен, перед богом я чист. А бижутерию объявят кладом, нашел. Но государству не сдал. Не более.

— Дядя Андрей, у меня этих кладов полный сундук. Девать не куда.

— Пусть там и лежат. С обыском мы на твою Тортугу не пойдем. С этими вещами я решу вопрос. Не думайте об этом. Возьмите по безделушке, остальное я поменяю на деньги. Вам пригодится. Так, Даня, ты говоришь, что пират. Хотелось бы посмотреть на тебя, на твои способности. Не возражаешь?

— Нет. Я готов. — Данька готов на все. Пусть не считают его лжецом.

— Тогда я звоню своему другу. Если он свободен, сразу и отправимся. Съездим в одно место.

Андрей позвонил. Объяснил, что надо посмотреть одного молодого человека, его подготовку. И поехали. Вначале выехали к медгородку. Свернули в сторону лесопарка. Приехали не более километра. Каменная ограда и ворота. Неприметное, невзрачное строение. По виду, склад или свалка. Андрей вышел из машины. Переговорил с охраной. Ворота окрылись, и машина заехала на территорию.

Остановились у трехэтажного здания. Их встретил мужчина средних лет, коренастый. Темно-синий костюм. Встреть такого на улице, не признаешь в нем военного. Не приметая внешность.

— Привет, Андрей.

— Привет, Глеб. — Они поздоровались.

— Кто твой подопечный, Андрей? — Глеб оглядел ребят. Обычные школьники. Старшеклассники. Двое совсем щупленькие. Третий — покрепче.

— Вот, Даня, — дядя Андрей указал на Даньку.

Длинный, худой пацан. На бойца не тянет. Подготовленный воин такого в несколько минут скрутит. Но решил не высказывать сомнений.

— Идемте, ребята. Посмотрим. — Пусть будет на совести Андрея.

Они вошли в здание, миновали вертушку. Прошли по коридору.

— С чего начнем? — Спросил Глеб, — Ты говорил, он не плохо стреляет. Может, с тира и начнем?— посмотрел на Даню. Авось на этом этапе парень сдастся.

Данька кивнул, и они пошли дальше по коридору, спустились в подвал. Стальная дверь, за которой скрывался тир.

Ряд мишеней. Стеллаж с оружием. Бетонные стены.

— Что предпочитаешь, Даня, пистолет или автомат? — Спросил Глеб. Ему бы пластмассовый пистолетик выдать.

— Пистолет. — Для Дэна такое орудие привычнее.

Глеб протянул пистолет, магазин с патронами.

— Бери.

Данька взял пистолет. Прикинул его вес. Снял с предохранителя.

— Еще один можно? — Не тянуть, показать, что владеет обеими руками.

— Не жадничай, — рассмеялся Глеб.

— Мне с двумя сподручнее.

Глеб посмотрел на друга. Может даст отбой. Тот только пожал плечами.

— С двумя, так с двумя. — Передал еще один пистолет.

Данька встал напротив мишеней. Сосредоточился. Славка немного нервничал, переживал за друга. Прокомментировал.

— Сейчас он их подкидывать будет. — Он вспомнил их поход в тир.

Данька чуть согнул ноги, оттолкнулся от пола, взлетел в воздух. Перевернулся через голову. Выстрелил в полете. Встал на ноги, упал на пол, покатился. Тело катилось по полу, а руки продолжали стрелять. Минута, и Дэн встал на ноги.

— Стрельбу окончил, — доложил он и верну пистолеты. Глеб подошел к мишеням, посмотрел.

— Отличная стрельба. А по движущимся мишеням можешь? — Мнение подполковника о мальчишке менялось стремительно.

— Могу, — Данька улыбнулся. Для него не проблема.

Глеб запустил движение. Мишени поехали. Данька подошел, взял пистолет, встал к мишеням спиной. Правую руку с пистолетом завел себе подмышку. Выстрелил не оборачиваясь. Еще несколько выстрелов.

— Стрельбу закончил, — Дэн был уверен в результатах. Мишень — это враг, а он умеет чувствовать врага.

Глеб проверил мишени.

— Вслепую стреляешь? Отличные выстрелы. — Он был восхищен, но старался не показать своих чувств.

— Ты по звуку ориентируешься? — Многие стреляют на шум от объекта.

— Я чувствую мишень. Жить захочешь, научишься. Могу и по мишени сидящей в засаде.

— Пойдем дальше. Что сейчас покажешь? — Пусть сам решает.

Максим и Славка молчали. Они знали о способностях друга, но то, что увидели произвело особое впечатление.

— Говоришь, занимался борьбой? — Они вышли из стрелкового тира.

— Немного занимался. Самую малость.

— Пойдем, инструктор ждет нас. — Глеб вновь взял на себя инициативу.

Они перешли в спортзал. Инструктор ждал.

— Николай, знакомься, Даня. Посмотри, что парень может. Осторожней с ним, мальчишка еще.

Николай согласно кивнул. Посмотрел на своего противника.

— Я аккуратно, Глеб. — Инструктор понимающе посмотрел на мальчишку. Сынок какого— нибудь начальника. Пусть ручонками помашет. Может в секцию борьбы запишется.

Ввести противника в заблуждение — одно из правил боевых искусств. Даня направился к ковру запинаясь ногой за ногу, болтая ручками, глазки подслеповатые, голова подрагивает. Вышел на ковер.

— Дядька меня мутузить собрался? — Попискивает ходячее недоразумение.

Николай смотрел на этот мешок с костями, хлипкий уродец. Такого задеть — развалится.

— Я бегаю быстро, дядька, — чуть растягивая слова, говорит ошибка природы.

Николай бросил взгляд на отцов— командиров. Те одобрительно кивают. Николай обозначил удар. Парнишка ловко отскочил. Еще удар. Калека усмехается, ловко уходит в сторону. Вновь и вновь Николай пытается достать противника, тот словно играет с ним. В движении парень превратился в гибкого и изворотливого противника. Движения точные, рассчитанные на ошибку противника. Николай понял, перед ним не просто хорошо подготовленный боец. Он обдумывает наперед свои движения. Боевая машина. Николай бросается веред, так он должен прорвать оборону мальчишки. Удар мимо. Парень падает за долю секунды до атаки, подкатился под ноги, Николай падает. Парнишка уже стоит над ним.

— Стоп, — кричит Глеб. Бой остановлен. Данька отходит.

Глеб и Андрей подошли к инструктору.

— Что скажешь?

— Сами видели. Подставили вы меня. С виду дохляк, а на деле из него машина для убийства получится. Для него бой — шахматная партия. За три хода все рассчитал. — Посмотрел на Даньку, улыбнулся.

— Паршивец ты, Даня. Тебя в спецназ записать, да опасно, зашибешь кого ненароком.

— Не зашибу, — Данька готов расхохотался, — кулак у меня не бойцовский, таким не зашибешь.

Показал кулак.

— Не в размере кулака дело, парень. В точке удара. В концентрации. Тебе в драке осторожным надо быть.

— Постараюсь учесть, спасибо.

— Вам скажу, мужики, клоун он, арлекин. Я даже испугался в первый момент. С кем драться буду. Калека и только. Натурально у него получается подстава. Парень перспективный.

— Спасибо, Николай. Мы еще посмотрим.

Они выли из зала. Глеб молчит, думает.

— Холодным оружием не хуже владеешь? — Пустой вопрос.

— Учился, — просто ответил Данька.

— Идем, посмотрим.

Они вошли в очередной тренировочный зал. Толстая деревянная панель. На ней изображен силуэт человека. Мишень. Столик для ножей. Глеб разложил с десяток ножей.

— Бросай.

Данька взял один. Зажал пальцами, как учил Свен. Опустил руку вниз. Он не метал нож, только резко двинул кистью руки. Нож летит. Вонзился в нарисованное на силуэте сердце. Данька тотчас же хватает поочередно другие ножи и взмахом запускает их в полет. Первый вонзился в щит, а последний уже в воздухе. Ножи все попали в щит. Но не в сам силуэт, а в линию ее очертившую. Художник рисует ножами. Даня повернулся к Глебу и Андрею.

— Закончил.

Глеб только кивнул голевой.

— Тебе в цирке выступать. Прав Николай. Арлекин.

— В цирке я могу, — согласился Даня. — В Вильгьма Теля играть. На арене цирка.

— В яблоко можешь? — Глебу интересно.

-Могу.

— Постойте, я сейчас.

Глеб вышел, скоро вернулся с крупным яблоком.

— Жена с собой сунула. Пригодилось.

Он отошел к доске. Начал прикладывать яблоко себе на голову.

Данька взял нож, отвернулся. Что, собрался, не глядя бросать? — Пронеслось в голове Андрея.

— Стоп! Вы с ума сошли! В человека. А если промахнется? Отставить.

— Я верю в него, — заявил Глеб.

— Всякое случается. Это вам не шуточки.

Похоже, Глеб расстроился как ребенок. Отобрали игрушку.

— Мы на улице можем, — предложил Даня, — яблоко подкинуть, а я попаду.

Офицеры переглянулись.

— На улице, можно, — согласился Андрей.

Они вышли. Прошли по дорожке. Глеб посмотрел, что бы не было свидетелей.

— Готов, Даня? Я подкину, а ты бросай нож.

Данька повернулся к Глебу спиной. Тот, оставаясь в стороне от дорожки, крикнул: пошел, и подбросил яблоко.

Данька резко повернулся, взмах рукой. Яблоко падает на дорожку. В боку нож.

— Хорошее было яблоко, — сокрушался Даня.

— Можешь взять, с ребятами съедите. А мы пойдем с Андреем побеседуем.

Данька не заставил себя упрашивать. Подобрал яблоко.

— Парни, будете? Не пропадать же добру. — Обтер яблоко об штаны.

Когда старшие ушли, Макс и Славка бросились к другу.

— Даня, ты супер. Такого в цирке не увидишь. — Наперебой хвалили Даньку.

Глеб и Андрей зашли в кабинет. Безликий. Нарочито без черт индивидуальности.

— Андрей, не знаю, где ты нашел этого паренька. Скажу, талант. Обратил внимание, как он бросил нож первый раз. Так вот, о таком я слышал, но видеть не приходилось. Прием редкий. Так мало кто бросит. В спецназе таких бойцов нет.

— Он и не подходит для спецназа. С виду хлипкий. А когда придуривается, вовсе не скажешь, на что он способен. Артист. Он сам как нож, спрятанный в рукаве.

— Да. Самородок.

— Не совсем. Есть у него учитель. История эта странная. Скажу, он в деле был. Людей убивал. Смелый.

— С криминалом связан?

— Не совсем. Говорю, история очень странная. Я после тебе расскажу. Для нашей конторы подходит. Светить его не надо.

-Ясно. — Помолчал. — Ты знаешь, меня переводят в Москву. Я смогу поговорить о нем там. Ему технической подготовкой бы заняться. Можно у вас тут в школу зачислить. Если руководство поддержит, он далеко пойдет.

— Договорились. Только он друг моего племянника. Можешь считать, что и мой. Не хочу Даньку подставлять. А историю его я расскажу на днях. Сам поймешь, таких днем с огнем поискать.

По дороге домой Андрей предупредил ребят.

— О сегодняшнем ни слова. Тайна. Сами понимаете. А тебе, Даня, надо поучиться в школе, в спецшколе. Понял?

-Учиться никогда не поздно. Я готов.

— На днях согласуем с руководством. Дадут добро, приступишь к обучению.


Часть 24


Данька проснулся в своей комнате на Тортуге. Что-то тихо нынче в доме. Пора вставать, скоро Хуан прибежит. К завтраку позовет. Ждать не стал. Оделся, вышел в коридор. Уже в коридоре его встретил Хуан.

— Доброе утро, Дэн. Жанетта ждет. — Кажется, утро начинается по обычному сценарию. Перемены тревожат, а мы жаждем покоя.

— Бегу. А где капитан? — Расписание жизни Дэна во многом зависит от того чем занят Свен. "Мучитель" решает когда проводить тренировки. Сенсей. Но Дэн не жалуется. Ему такая жизнь нравится.

— Не знаю. Уехал куда-то. — Хуан пожал плечами.

— А Леон? То же уехал? И ты не знаешь куда? — Не видно "капитана" их дома.

— Нет, Дэн. Не знаю.

Они пришли в царство Жанетты. Та сразу усадила их за стол.

— Давайте. Я накормлю вас. Садитесь. — Добрые руки Жанетты собрали на стол. Она подошла к Дэну, ласково, по-матерински погладила его голову.

— Опять забыл расчесать волосы. — На что Дэн только мычит, мотает головой.

— А этого нечесаного мальчишку я постригу на голо. — Теперь Жанетта ерошила волосы Хуана. — Голова будет как тыква. Девчонки будут смеяться и убегать от тебя.

Почти конец света. Хуан готов вскочить и броситься за расческой. О, влюбленный мальчишка.

Нежным взглядом сердце беспокоя, Снишься ты мальчишке вновь и вновь. Знала бы ты, что это такое — Первая мальчишечья любовь.

Даня посмеивается. И, если быть честным с самим собой, завидует мальчишке. У пирата каменное сердце, оно не умеет любить. Но и камень можно разбудить, когда пробьет час.

За столом Дэн начал расспрашивать.

-Жанетта, а куда капитан уехал. — Кто кроме нее знает все о капитане.

— Он в Ренье поехал. Там обитель. Они многим помогают, старикам, сиротам. Он пожертвование повез. Он часто туда ездит.

— А Леон куда уехал?

— Он взял с собой нового работника, Сержио. Поехали купить продукты. Мы закупаем их на плантациях. Леон договорился брать в сезон побольше.

— Разъехались, — заявил Дэн, — Тогда и я уеду. К Ронни съезжу, узнаю, как он живет.

— Съезди, — одобрила решение Дэна Жанетта. — Прогуляйся.

— Хуан, ты подготовь мне коляску. А мы с Жанеттой соберем что для Ронни. У него младшие братья, совсем дети. Хочу их побаловать.

— Приготовлю, — Хуан зевнул, — надо только лошадь разбудить.

— И тебя не мешает разбудить. Ленив, как Хуан — так в наших краях будут говорить. — Дэн потешается над испанцем. Этот мальчишка неисправим. Любовь, еда и сон. Для этого Хуан рожден. Что больше парень любит? И кто бездельника разбудит?

— Хуан прожорлив, — парень еще раз зевнул, — ленив только после обеда.

Парень встал, что бы пойти во двор, не торопясь, вышел.

— Привыкает к новой жизни, — одобрительно сказал Данька, — Совсем его в прежней жизни за человека не считали. Хоть сейчас узнает, как жить.

— Хороший мальчишка, — согласилась Жанетта. — Бедовый будет, помяни мое слово.

Вот Дэн уже едет в своей коляске по пыльной дороге. Справа и слева кусты и деревья. На скалистой почве острова благоухает растительная жизнь. Многих растений Даня не мог назвать. Но все же многое он попробовал. Местные арбузы и, так называемая, испанская дыня пришлись ему по вкусу. Некоторые из местных "деликатесов" ему не пришлись по вкусу. Больше двух ложек жареного батата он и съесть не смог. Обозвал жареной морковкой. Очень полюбились орешки акажу. В его родных краях более известны как кешью. И ананасы. Младшим братьям Ронни он вез и арбуз и ананасы, орешки. Хотел порадовать мальчишек. Он и сам оставался во многом ребенком, обожающим сладкое. И, если б он был уверен, что его никто не увидит, отправился на берег строить песчаные замки, как в первый день прибытия в этот удивительный мир. Он ехал не торопясь. Тишина. Воздух еще не прогрелся. Не такой знойный, как в полдень. То там, то тут попадаются крестьянские домики с небольшими наделами земли. Люди трудятся с раннего утра. Спрячутся, когда солнце поднимется выше и опалит землю. Данька задумался.

— Отчего у кого-то такие крошечные участки земли, а у кого-то обширные владения. У кого-то крохотные домики, у кого-то дворцы. На острове мало плодородной земли. Тучных черноземов вовсе нет. Но климат удивительный. В его мире богатство распределено тоже не равномерно. У кого-то щи пустые, у кого-то жемчуг мелок. Кто-то живет в однокомнатной квартире, другие в домах на Рублевке. У одних банки, месторождения нефти, другие владеют ворованными цепями, пролетариат. Капиталист получает прибыль, как плату за риск. Так учит экономическая теория. Наворовал, теперь рискует потерять это. Он, пират, в его сундуке немало драгоценностей. Он и другие парни, добывая их, рисковали своей жизнью, а не деньгами. Тогда их доход не менее престижен, чем плата за риск у бизнесмена. Даже почетнее, они рисковали жизнью. Пират — почитаемый обществом предприниматель. На острове это так. Многие связаны с этим занятием. Кто определил законность платы за риск? Государство. Тимур Гурген, Тамерлан грабил караваны, потом защищал их от себе подобных. Основал империю Великих Моголов. Династия Тимуридов. Честь и хвала тому, кто получил власть. Она оправдает все преступления. Так бросьте же борьбу, ловите миг удачи, пусть неудачник плачет. Кто разберется в этом? Уж точно не он, Данька. Успокойся совесть и усни. А если все заесть орешками? Рекомендую. Поселок Ронни. Небольшие домики, маленькие наделы земли. Бедность, как единственный способ существования. Люди заняты работой. Получить скудное пропитание. Лишь на минуту они поднимаю взгляд, что бы посмотреть на коляску Дэна. Маленькое событие в их жизни. Богатая коляска, хорошо одетый господин. К кому он едет? Коляска проезжает и гаснет всплеск интереса. Жизнь опять течет по обычному руслу. Дэн подъехал к домику Ронни. Выпрыгнул из коляски, крикнул:

— Есть кто дома? Эй!

На порог выбежал Ронни.

— Дэн?! Приехал? — Молодой рыбак рад приезду гостя.

— Не ждали? Решил посмотреть, как вы живете. — Данька стоит, широко расставив ноги. Развел руками, обозначив круг своих интересов.

— Проходи. Мы рады тебе всегда.

— Мне только лошадь устроить. Напоить, в тень увести.

— Сейчас сделаю, — Ронни бросился помогать Дэну.

Из дома выглянули братья Ронни. Они стояли и смотрели на гостя с любопытством и робостью. Данька увидел малышей.

— Идите сюда, ребята. Я для вас гостинцы привез.

Дети переглянулись, а потом бросились к Дэну. Остановились возле него, любопытные глазенки ждут чуда.

— Берите вон ту корзинку. Там все для вас.

Мальчишки не заставили себя просить дважды. Схватили корзинку и поволокли в дом. Сейчас они проверят, что им привезли. Данька рассмеялся. Дети в любых мирах остаются детьми. Любопытные, шаловливые, любят подарки. Этих жизнь не баловала, корзинка с лакомствами для них необычайный праздник. Дэн и Ронни выгрузили остальные корзины, занесли в дом. Комната в доме выглядела иначе, чем в первый раз. Словно в ней стало больше света. Бедность еще не покинула это жилище, но потеснилась. Мать Ронни, Тея, помолодела. В лице нет изможденной усталости и отчаяния.

— Господин Дэн, мы рады вам. — Как всякая хозяйка при виде гостей, засуетилась. Гостя следует усадить на лучшее место, угостить самым лучшим в доме.

— Тея, тут Жанетта собрала для вас немного еды. Надо разобрать.

— Да, спасибо. Поблагодарите от нас госпожу Жанетту. — Тея решилась заглянуть в корзины с дарами. Она чувствовала себя чуточку неудобно в присутствии богатого господина.

— Передам ваши слова ей. — Пообещал Дэн.

— Я угощение на стол соберу, — смущенно сказала хозяйка. Она не знала, придется ли по душе ее скромный обед богатому господину.

Детишки сосредоточились на своей корзинке. Вытаскивают свои сокровища, что-то сразу тянут в рот, что-то откладывают на будущее.

Данька подвинул к себе стул, сел.

— Как вы тут? Доктор был?

— Был. — Ответил Ронни. — Обещал, что отец скоро встанет на ноги.

— Отлично. Можно подумать и о других вещах. Я смотрю, у вас много работы будет. Дом поправить. Пойду, загляну к хозяину.

Данька прошел в соседнюю комнатку.

— Добрый день, Марин. Как чувствуешь себя?

Мартин полусидел на чистой постели, опираясь спиной на подушки. Тея прекрасная хозяйка. Ей удавалось вести хозяйство в доме в плохие времена. Сейчас стало полегче. Пол застлан циновками. На столе подсвечник с настоящей свечой. Не давно в доме обходились вовсе без освещения или использовали лучины из буа де шандель. Свечное дерево горит ярко.

— Спасибо, господин Дэн. Не знаю, как благодарить за вашу милость.

— Не надо благодарностей. Поправишься, дом поправишь и ладно. Я что хочу, посмотрел тут и думаю, домик у вас ремонта требует.

— Правда ваша, Дэн. Но все требует больших денег. Если б не проклятая нога, мог бы отправиться поискать работу.

— Тебе, Мартин, надо подлечиться, а там видно будет. Я думаю, своими силами вам дом не поправить. Людей надо нанимать.

— Это ж деньги не малые. У нас нет. Мы с Ронни, как поднимусь сами займемся домом.

— Денег дам. Ронни присмотрит за работниками, отремонтируем, пристроим хоть комнатку. Не против?

— Так ведь нам потом не рассчитаться. — Хозяин дом не мог представить что б кто-то раздавал деньги. Бескорыстие — неизвестная в этих краях причуда.

— Я не прошу мне возвращать деньги. Как тебе объяснить, мне не надо столько денег, сколько у меня есть.

В комнатку зашел Ронни. Он стоял возле Дэна, слушал странные речи и не понимал. Деньги нужны всем. Чем больше их у тебя, тем больше их нужно. Богачи так просто деньгами не разбрасываются.

— Потом поймешь, — Данька видел, что Ронни трудно понять, есть люди, для которых цель жизни не накопление богатств, а простая жизнь без роскоши, но полная радости. — Пойдем, Ронни, посмотрим, что сделать надо.

Они вышли, осмотрели дом снаружи.

— Кровлю надо поправить, — рассуждал Даня. — Пристроить комнатку. Можно будет жить.

Ронни соглашался, но не представлял, как это сможет сделать.

— Ты можешь послать кого-нибудь, что б пришли те, кому работа нужна. Договоримся, пусть люди приступают к работе.

Данька был торопыгой. Он знал за собой этот недостаток. Если загорелось — сделать немедленно. Одолеть в себе нетерпение он пытался, но чаще безуспешно.

— Соседского мальчишку попрошу. Сбегает. — Согласился Ронни.

Вскоре их повали за стол. Угощение было скромное, но Данька не привык к изысканной пище и не был в претензии. Больше всего поразил салат из дыни с огурцами. Он и не представлял, что на свете существует такое блюдо. Они заканчивали обед, когда Ронни через окно заметил, работники собираются.

Данька видел в городе, как люди рады любой работе. В этом поселке работа ценилась еще выше. Не каждый день выпадает счастье получить работу по найму. Много молодых парней о таком мечтало. Они стояли возле дома Ронни, терпеливо ждали. Переговаривались.

— Так Ронни сказал, что господин ищет работников?

— Так мальчишка сказал.

-Что делать надо?

-Тебе, какая разница, если хозяин заплатит.

Ронни увидев, что люди собрались, сказал:

— Дэн, работники подошли. — Ронни указал в сторону окна.

— Идем.— Данька стал подниматься из-за стола.

— Господин Дэн, вы покушайте,— сказала Тея,— они подождут. Куда вам торопиться.

Данька усмехнулся про себя. Все, как и должно быть. Работники должны ждать пока хозяин не соизволит явить себя. Начальство не опаздывает, оно задерживается. Мир не переделать. Однако поспешил закончить обед.

Он вышел из дома. Ронни следом. Человек шесть стояли и ждали. Завидев хозяина, умолкли. Стояли, покорно ожидая своей участи. Каждый из них думал о себе. Только бы его взяли. Стоящий рядом не односельчанин, а соперник, почти враг. Данька не умел нанимать на работу. Прогнать кого-то было трудно. Особенно когда видишь, что этим людям работа очень нужна. Он подошел, осмотрел подошедших. Те старались выглядеть лучше, чем стоявший рядом. В глазах надежда.

— Всех возьму. — Вздох облегчения у парней, — Дом поправить надо, пристроить. Ронни ваш начальник, что скажет, то будете делать. Заплачу вперед не много. Остальное позже.

Данька достал деньги и раздал работникам. В это время к дому побежал еще один парень. Остановился, обреченно махнул рукой. Опоздал. Дэн заметил бедолагу.

— Эй, ты! Чего опаздываешь. Иди сюда. Получи. — Дал денег, — Смотри. Не опаздывай. Завтра с утра начнете работать. Ронни проследит. Кто плохо будет трудиться — в шею прогоню. И деньги обратно потребую. Идите. До завтра свободны.

Парни пошли по домам. Хозяин платит вперед, не обманет. Счастье заглянуло в их местечко.

Люди разошлись. В душе у Даньки зароилась мысль, а что если найти применение этим людям. Не раздавать деньги, как подачку, а дать им работу.

-Ронни, — спросил он, — а землю купить здесь поблизости можно? Побольше. Хозяйство там завести. Ранчо хочу купить. Скот развести, выращивать овощи и фрукты на продажу?

— Купить, думаю, можно. Сколько нужно земли?

— Ты посмотри сам. Мне заниматься этим не когда. В море часто ухожу. Прикинь все. Ты будешь всем управлять. Земля будет принадлежать мне, тебе и моему другу.— Данька подумал о Брайане. Тот мечтал когда-нибудь завести свой дом. Хорошо, если у них дом будет рядом.

— Дэн, как мне? У меня нет ничего. — Ронни не понимал, отчего ему будет принадлежать земля. У него никогда не было собственности.

— Я дам денег. И благодарить меня не надо. Считай, я самый хитрый и корыстный из землевладельцев. Чужой землей управлять можно кое-как, за своей ты приглядывать будешь старательнее. — Дэн рассмеялся.

— Спасибо, Дэн, — Ронни не верил в счастье, что обрушилось на него. Дом поправить — огромное счастье. А стать управляющим на ранчо для таких, как он невероятная удача.

Они еще обсудили планы на будущее. В конце Дэн сказал:

— Если у ребят, что дом будут строить, все получится, предложи работать на ранчо. Деньги оставлю. Потом возьмешь еще. У Леона или Хуана. Я им накажу. Приезжай. А мне обратно пора.

Данька возвращался домой. В доме Ронни царило оживление. Не только радость. Нет. Озабоченность. Мартин наказывал сыну. Деньги большие, чужие. Их бездумно не тратят. Мы перед хозяином в ответе. Такая удача не каждый раз приходит. Тут работать надо. Не когда спать. Ронни и его отец и раньше не ленились, а теперь старик спуску сыну не даст. Сам на ноги встанет и то же за работу. Ронни и сам понимал, что пришла горячая пора. С утра решать все и по дому и по земле.

Данька возвращался по той же пыльной дороге. Он радовался самой жизни. Радовался, что придумал, как помочь рыбаку, как помочь другим людям. И для Брайана задумал построить дом. У него появилось будущее в этом мире. Не просто колесить по морю, а и о долгой перспективе подумать.

Даня, забавный ты. Сеятель качал головой. Будущее? Может мне пенсию тебе насчитать. Больничные оплачивать. Будущее твое не ясно. Будет день и будет пища. Жнец? У тебя есть планы на этого парня. Но ты не все определил на будущее, вот и ворчишь, дед старый. Молодой? Юный ровесник вселенной.

Данька ехал в родной дом. Он негромко напевал по дороге. Вспоминал, как после они с Ронни отправились к морю. Вышли на лодке к скале. Там остановились. На мелководье заплыли дельфины. Они с Ронни смотрели, как эти великолепные животные играют в воде. Дельфины были совсем рядом. Дэн не удержался. Сбросил одежду и бросился в воду. Дельфины, словно ждали этого. Они подошли к нему. Ронни то же бесился в воду. Они все вместе резвились в воде. Волшебное купание.

Данька и не заметил, как въехал в город. Едет по знакомым улочкам. Кто это? Хуан, да не один. Что-то говорит симпатичной девчонке, а та смеется. Действительно, шалопай. Но проехал так, словно и не заметил эту парочку. Не стоит мешать. У мальчишки первая любовь. Маленькая крупица счастья. Хуан не заметил Дэна. Еще бы. Данька сам завел лошадь в стойло. Распряг ее. Пошел к себе в комнату. Жанетта услышала шаги, выглянула.

— Дэн, зайди ко мне.

Данька зашел. Здесь он был впервые. Легкая ажурная мебель, салфетки, вышивки. Сразу видно, здесь живет женщина.

— Посмотри, — Жанетта развернула ткань. Это оказалась рубашка. Алая ткань, расшитая, вышитая. Чудесная. Такую рубашку в магазине не купишь.

— Дэн, я сама ее сшила для тебя. Кружева вязала для тебя. Нравится?

— Замечательная. Спасибо. Жанетта. — Данька благодарно обнял Жанетту. Она в этом мире самая близкая ему женщина. Как мать.

— Ты примерь. В пору ли?

Данька одел рубашку. Кружева на воротнике, на манжетах. На груди с левой стороны вышит белыми шелковыми нитями корабль под парусами.

-Это наш корабль, Жанетта?

— Да, когда вышивала, я думала о нем.

— Она впору пришлась.

-Дэн, подойди к зеркалу, посмотри.

Даня посмотрел на свое отражение. В этой рубашке он казался более мужественным, сильным.

— Я буду беречь твой подарок.

— Я еще сошью потом, если понравилась.

— Сшей,— лукаво улыбнулся, — А Хуану сошьешь?

Жанетта притворно нахмурилась.

— Этот мальчишка не заслужил. Опять убежал. Затмил соседскую девчонку, смотрю, исчез.

— Жанетта, он еще ребенок. В нем влюбленность. Может со временем пройдет, а может это серьезно. Не ругай его.

— Пусть, я не стану его ругать. И рубашку сошью, так и быть. Иди.

Данька ушел в свою комнату. Переодел рубашку. Подарок Жанетты аккуратно свернул и убрал в сундук.

Хуан вернулся вскоре. Крадется по коридору к своей комнате. Дэн услышал. Открыл дверь.

— Хуан, зайди. Видел я, куда ты бегал. Еду домой, а ты с девчонкой. Меня не заметил.

— Дэн, а ты капитану скажешь?

— Конечно, скажу. Пусть Свен знает, чем ты занимаешься.

Хуан поник. Расстроен. Ждет, что капитан устроит ему взбучку.

— Хуан, смотришь на тебя, и слезу прошибает. Сирота. Так и вспоминаю:

Позабыт, позаброшен с молодых юных лет,

А я мальчик на чужбине, счастья доли мне нет.

Ах, умру я, умру, похоронят меня. И родные не узнают, где могилка моя.

На мою то на могилку, знать никто не придет,

Только раннею весною соловей пропоет.

Тут Дэн понял, что и о нем эта песня. Если он погибнет в этом мире, мать не узнает ни то, как он погиб, ни где похоронен. Но мальчишке сказал:

— Не тужи, не скажу капитану. Я так сказал. Жанетта то же не скажет. Она любит тебя переживает. Ты ее не расстраивай. И Свен узнает, не беда.

— Он ругаться будет.

— Не будет. Мы с Жанеттой за тебя постоим. Свен не такой человек, он поймет. Девчонка красивая, тут грех не влюбиться.

Хуан покраснел.

— Иди, скоро Леон и капитан могут вернуться.

И вскоре приехали Леон и Сержио. Они выгрузили купленные продукты. Разгрузили мешки. Леон заплатил парню, и тот убежал довольный. Потом приехал Свен. Жанетта собрала на стол. Все в сборе. Обычный вечер на Тортуге.

— Капитан, — Данька решил рассказать о своей поездке.— У меня просьба есть.

-Давай.

-Я был у Ронни, у того рыбака. Задумал помочь ему с ремонтом дома деньгами. После подумал, а не купить ли земли. Ронни приглядит за ней пока мы в море. Может, когда и пригодится земля. Как смотришь, капитан?

— Хочешь на земле осесть. Я не возражаю, оставайся на берегу.

— Не то, капитан. Я сказал, что со "Скитальца" ты меня не спишешь. Я думаю, пусть деньги пользу приносят, а не лежат в сундуке. Землю я хочу для себя, для Ронни, Брайану часть, Хуану. Для всех нас. Я хотел попросить, если Ронни появится, что б Леон или Хуан денег ему выдали из моих. Они знают, где они лежат.

— Деньги твои, тебе решать. А что, Леон, может, и мы в долю просимся? Возьмешь нас, Дэн.

— Капитан, буду рад.

— Тогда Леон, приедет Ронни, выдашь из моих. И проследи, помоги пареньку. Он молод, его и обмануть могут. Посоветуй, проверь все. Не возражаешь, Дэн?

— От помощи не откажусь. Ронни опыта не хватает. Могут и обмануть.

— Что ж, я помогу рыбаку. Не сложно.— Сказал Леон.

— Ты, Леон, — капитан строго посмотрел в сторону испанца,— этого бездельника к делу приучай. Грамоте учи, счету. Пригодится. Не весь век на посылках служить. Подрастет, хоть будет свое что-то. Отличное дело задумал Дэн. Представь, когда-то и мне будет трудно в море выйти. Спина будет ныть, зрение не то. Вот мы с тобой поедем на ранчо. Будем сидеть на веранде, пить кофе. Жанетта рядом. Хуан. Старость доживать будем. Дэн и Хуан молодые, пусть за хозяйством смотрят.

— Рано о старости, Свен. Но позаботиться будущем не помешает. Согласен. Доживать последние годы в большом светлом доме с близкими людьми. Чего еще желать.

Очередное утро на Тракторной улице. Он привык к череде миров. Такая жизнь стала для него рутиной. Без такой чехарды ему, пожалуй, было бы скучно.

Он с вечера прихватил с собой подарок Жанетты, что б показать маме. Сейчас встал, оделся и на кухню. Знал, мать там. Встал в дверях, оперся рукой на косяк.

— Мама, посмотри, какая рубашка.

— Ой — Мария Петровна всплеснула руками,— какая прелесть. Там купил?

— Нет. Это Жанетта сшила и мне подарила. Хуану то же сшить обещала. А здесь парусник вышит. Это "Скиталец".

— Замечательная рубаха. Ты ее береги. Если у нас увидят, мода пойдет на такие. Модельеры накинутся

— Мама, такие шьет только Жанетта. Нашим Кутюрье до нее далеко.

— Я бы ее на выставку, если ты разрешишь, взяла.

— На несколько дней можешь взять. Это подарок, я обещал его беречь.


Часть 25


Они собрались втроем на квартире у Макса. Встретились, что бы расстаться на пару недель. Ребята уезжали отдыхать. Макс с родителями уезжал в круиз по Средиземному морю, а Славка со своими на Алтай. Данька рассказывал друзьям о том, что делал на своем далеком Карибском море.

— Парни, я решил прикупить фазенду.

— Сколько соток? Шесть или побольше?— Посмеивался Славка.

— Побольше. Ронни будет где работать. Местным мужикам дело. Работы хватит.

— Ты у нас помещиком будешь. Холопам чубы драть.— Славка перевернул стул задом наперед и оседал его, облокотившись на спинку.

— А что? Помещики тоже люди. Я цилиндр на голову надену, сюртук. В петлицу цветок. Трость в руках. Извозчик. Тростью его по плечу бряк: поехали, милейший. Вам и не снилось. Не личный шофер, а кучер. Не внедорожник, а коляска. Мотор — две лошадиных силы. Круто. Красавицы из местных дарят мне томные взгляды. Украдкой посылают воздушные поцелуи. А если серьезно, буду ходить на "Скитальце" в море. В садовых делах я не мастер. Полоть грядки, малину по осени подвязывать не обучен.

— Редиску выращивай. — Ляпнул Макс.

-А ты знаешь, как она растет?

— На кустах, как вишня. Слышал. Мужик говорил, по весне редиску продаю, по пятьсот рублей в день имею, как с куста. На кустах она растет, ясно. — Макс прикалывается.

— Мне Леон поможет, Хуан. Даже капитан решил войти в долю. Грустно, думать о старости, но Свен и Леон может, потом там будут жить. Не знаю, как это будет, но планы на далекое будущее не помешают.

— Флинт и Черная борода в парке на скамейке о походах вспоминают. Рядом внуки бегают. Картина маслом.

— Зря вы так. Свен другой. Он не правильный пират.

— Не обижайся. Мы не со зла. Верим, что Свен настоящий мужик, честный.

— Данька, — вдруг Славке пришла в голову шальная мысль.— Тебе бы там пару тракторов завести.

— Как я их туда попру? На себе? А бензин? Запчасти?

— Может тебе для корабля что надо. Пара торпед. Им бензин не нужен.

-Фантазер. Ты Славик. Я, по твоему, лечь должен спать в обнимку с торпедой, что б ее прихватить с собой? Иначе не получается. И на "Скитальце", с какого боку торпедные аппараты прикажешь шнурками привязать.

Славка не сдавался. Идеи так и били из него фонтаном.

— А если вражеские корабли жечь при помощи зеркал, как в Сиракузах.

— Это только легенда. Сфокусировать зеркала, которые держат люди не реально. Точность наводки не та.

Бредовые идеи — вещь заразная, но увлекательная. Не удержался и Макс, такой рассудительный обычно.

— Греческий огонь. Это не легенда. Коктейли Молотова тому подтверждение. Греки такие снаряды огненные делали, историки пишут, смесь горела на воде. Думаю, что-то типа нефти или масла.

Мальчишки играют в войну. Мужчины до седых волос остаются детьми. Природа создала этот механизм. Забыть о риске, об опасности, о смерти. Открыть Америку. Идти нехожеными тропами. Спуститься на дно океана. Рваться в космос. Война — сбой в работе механизма. Придет наладчик, подкрутит гайки, и механизм будет работать без ошибок. Программа войны будет исключена.

— Будете поджигать вражеские корабли,— предлагал Макс.

— Захватить корабль и тут же его пожечь? Не знаю.

— Зачем сжигать? Можно при атаке использовать. За спиной врага пламя. У них паника. Бери их голыми руками, а пожар потушить потом.

— Фантазеры вы. — Данька взял из вазочки на столе печенье и задумчиво стал его жевать. — Ладно, там я разберусь. Давайте здесь создадим братство, единство. Дадим клятву, что не изменим нашей дружбе. На корабле мы братья, я и тут хочу, что б мы как братья были.

— Один за всех?— Спросил Славка.

— Можно и так. Заединщиной назовем. Слово такое было встарь.

— Будем! — Одобрил Макс.

Слова клятвы произнесены.

Пока корабли стояли в гавани, у Даньки было много свободного времени. Капитан по — прежнему проводил с ним тренировки. Иногда выпадала вахта на "Скитальце", но время оставалось. Данька не отбросил полностью мысль о греческих огнях. Он покупал на рынке маленькие глиняные горшочки. Такие лучше бьются. При ударе о палубу расколются. Горючая смесь быстро разольется. В горшки наливал масло, подбирал горючие смеси. Приделывал фитиль к своим снарядам. Подсыпал порох. Выезжал на пустыри и там пробовал. Получалось не все. Но труд увенчался успехом. Он сделал неплохой снаряд. Поджог фитиль, бросил, он разобьется или порох разорвет его. Горючая смесь разлетается в стороны, поджигает все вокруг. Кусты вспыхивают. Так и на вражеских солдатах может одежда загореть. Тут шпагой не помашешь.

На корабле он обдумывал мысль о единстве. Если с другими парнями объявить это на словах. Не только в сердцах, но в слове закрепить его. Не только в душе, но и мыслях.

Данька любил ходить на рынок. Он ходил туда за горшочками и просто понаблюдать за жизнью. Вон две женщины обсуждают то ли кулинарные рецепты, то ли своих подруг. Увлечены. Какая мимика, жесты. Смотришь, как в телевизоре, звук выключил. Вон покупатель торгуется. Готов броситься на торговца. Тот в долгу не остается. И на прохожих по дороге можно поглядеть. Пытался угадать, кто есть кто. Данька решил, что будет следователем, наблюдательность надо тренировать. Ему нравилось создавать воображаемые характеристики прохожих. Замечать характерные жесты, взгляд, внешний вид. Одежда то же о многом может рассказать. Однажды он приметил девчонку. Хрупкая. Невысокого роста. Тащит огромную корзинку. Пыхтит. С рынка идет. Не рассчитала, лишнее взяла. Не дотащит, решил он. Может, помочь. Красивая, главное. Не грех помочь. Будь страдалица с корзиной постарше, потолще, не было бы у нее таких озорных глаз и каштановых кудряшек, спал бы в тебе спасатель сном праведным. Храпел бы так, что стены соседних домов дрожали. Эка! Побежал. Башмаки на бегу не потеряй. Спасатель.

— Мадмуазель, позвольте вам помочь. У вас такая тяжелая корзина.

— Я сама справлюсь, сударь.— Голосок мелодичный. Как тут отказать в помощи?!

— Мне больно смотреть, как такая хрупкая девушка надрывается, такую тяжесть несет.

Он взял корзину, пошел рядом. Они болтали о пустяках.

— У вас чудесное платье. Оно вам очень идет.

— Это мой батюшка сшил. Он портной. У него многие женщины заказывают платья.

— Как я не догадался сразу. Только любящий отец мог сшить для своей прекрасной дочки такое платье. А как вас зовут?

— Анжелина. А вас?

— Дэн, матрос Дэн.

Он проводил девчонку до двери ее дома. Попрощался и побежал домой. Теперь у него появилась еще одна причина ходить на рынок. Снова увидеть Анжелину. И удача была на его стороне. Он часто встречал Анжелину. Забирал у нее корзину и провожал до дома. Так было несколько раз. Но однажды, когда они подошли к дому, она скала:

— Дэн, вам не следует провожать меня и приходить к нашему дому. Это не хорошо.

— Почему? Что случилось? Я вас обидел?

— Нет. Но больше мы не будем с вами встречаться. Я прошу вас. — Она забрала корзинку, зашла в дом и закрыла дверь.

Он стоял и не мог понять, от чего все так неожиданно закончилось. Матрос? Перекати-поле. Брайан говорил. Дэн, ты получил горький урок. Ступай домой.

Он шел, от обиды на жизнь хотелось кричать. Вспомнил грустного Хуана, когда тот боялся, что Свен запретит ему встречаться с соседской девчонкой. Он не хотел, что бы кто-то увидел его печаль. Никто не увидит, решил он. Подпрыгнул, насвистывая веселую мелодию, пошел домой. Прятать свою печаль.

Кому он нужен. Пират. Матрос. Ушел в море и не вернулся. Она поступила правильно. Не стоит обижаться. Будь счастлива, Анжелина. Весь вечер дома он был очень весел. Смеялся и шутил. Капитан смотрел на своего матроса с грустью. Не все у тебя в порядке, парень. Не твое это веселье. Но спрашивать не стал.

Во время вахты Дэн рассказал Брайану и Солу о греческих огнях.

— Мы можем вражеские корабли забрасывать огнями перед атакой, представляете.

— Не очень. Зачем нам это? — новинка им была не понятна. По старинке все проще. Но Данька уговорил ребят прихватить в одно из плаваний его горшочки. Они привезли их и упрятали в трюме. Может и пригодятся.

До Тортуги дошли слухи, испанцы объявили награду за голову капитана Свена. Они не могли простить ему захват города. Наглость пиратов встревожила и Мадрид. Охота объявлена. Три военных корабля ищут встречи с пиратом. Захватить живьем. Казнить в назидание другим. Пусть боятся.

Капитан зашел в комнату к Даньке.

— Дэн, я не стану отсиживается в порту. Не буду здесь отсиживаться. Ребятам я уже сказал, те, кто хочет, могут остаться на берегу. К тебе зашел, сказать о том же. Хочешь, оставайся.

— Капитан, вы что думаете, я смогу остаться. Что я спрячусь здесь? Никогда, капитан. Вы обидеть меня хотите?

— Нет, Дэн. Я зашел сказать тебе, что у тебя, как и у других ребят есть выбор.

— Капитан, я давно его сделал. Зачем возвращаться к этому снова.

— Как хочешь, Дэн. Как хочешь. — Капитан вышел.

Значит, они скоро выйдут в море. Надо сказать маме, решил Данька. И вечером на Тракторной улице, Даня отозвал Аркадия Аркадьевича в свою комнату.

— Аркадий Аркадьевич, на минутку можно.

— Да, Даня, конечно.

Они зашли в комнату Даньки. Парень прикрыл плотно дверь, прошел в глубь.

— Аркадий Аркадьевич, мы выходим в море. Очередной поход.

— Мы почти привыкли к этому, к твоим походам.

— Это не совсем обычный поход. Испанцы объявили на нас охоту. Свен не станет отсаживаться в порту. Мы выходим в море. Капитан предложил всем желающим остаться на берегу.

Аркадий только кивнул головой.

— Что ж, Даня, полагаю, нет смысла спрашивать останешься ли ты на берегу.

— Аркадий Аркадьевич, конечно, нет. Я не какая-нибудь крыса, что бы прятаться. Когда другие ребята рискуют, а я — отсиживаться в теплом доме Леона. За кого ты меня принимаешь. Ты только маме ничего не говори, обещаешь.

— Обещаю.

— Еще, дядя Аркадий, всякое может случиться. Если.... Если я не вернусь, ты о маме позаботься. Хорошо?

— Да, Даня.— Аркадий Аркадьевич подошел к пасынку, обнял его, — ты постарайся, постарайся там, будь осторожней.

— Попробую. У меня тут в шкафу рюкзак, там всякие безделушки. Это на всякий случай. Мало ли что. Вы, главное, не грустите обо мне. Не печальтесь. Не надо тосковать. Если совсем взгрустнется, вот мой стол, поставьте сюда вазу с четным числом цветов. Лучше желтых, таких как солнце, там на Тортуге. Я желтые цветы люблю. Такое солнце на моем острове.

Они вышли из комнаты. Мария Петровна спросила:

— О чем секретничали, мужчины?

— Мам, у нас свои маленькие мужские тайны. Хоть один секрет у нас может быть?

— Может. Секретничайте, коли вам приспичило.

— Мама, а мы завтра опять в море идем.

— Опять? Господи, ну что вам не сидится на месте.

— Мам, надоело нам сидеть на одном месте. На недельку. Поплаваем, а потом вернемся. Ты меня отпускаешь, мама?

— Отпускаю. Отпускаю, Дня. Даже пожелаю семь футов под килем. Благословляю, сынок. Что мне остается.

Вечером накануне перед выходом в море, Жанетта сама принесла Даньке фрукты. Вошла, поставила блюдо с фруктами на стол.

— Дэн, ты там осторожнее, береги себя. Мы будем тебя ждать. И капитана. Постарайтесь.

— Хорошо, Жанетта. Я обязательно вернусь. И капитан вернется. Все будет замечательно, Жанетта. Ты увидишь. Ты опять будешь жарить рыбу, он будет скворчать на сковороде, пытаться выпрыгнуть. "Скиталец" идет домой, это верная примета. Мы войдем в наш порт. Все так и будет. Жанетта, ты чувствуешь?

— Да, Дэн. Я так чувствую.

Жанетта повернулась и поспешила выйти из комнаты, пряча слезы. Позже вечером забежал Хуан.

— Дэн, я пришел пожелать удачи. Вы держитесь. Мы будем ждать.

— Спасибо, Хуан. Спасибо, парень.

И вот утром, чуть свет они отправились на свой корабль. Их провожал Леон. Обнял капитана. Обнял Дэна. Ни чего не скал, только покачал головой. "Скиталец" поднял паруса и вышел в море один. Пару дней они искали встречи с испанскими кораблями, но им не везло. Свен решил бить испанцев в море. На третий день впередсмотрящий увидел корабль. Это был испанский купец. Они бросились в погоню. Догнали. Заговорили пушки. "Скиталец" был удачливее. Огромная пробоина в борту купеческого корабля. Того и гляди, сейчас потонет. Свен предложил испанцам сложить оружие. Те сдались. Безоружные они стояли на борту "Скитальца". Свен подошел к испанскому капитану и сказал:

— Господин капитан, я капитан Свен. Я обещал вам жизнь. Я свои обещания выполняю.

— Благодарю. Капитан Свен.

— Вы и ваши люди пройдут в трюм. Я высажу вас на ближайшем берегу. Идите.

Испанцев закрыли в трюме, а "Скиталец" пошел в поисках ближайшего побережья. Вечером капитан сидел за столом. Развернул карты, задумчиво разглядывал их.

— Да, похоже удача не спешит к нам. Решила нас обойти. Вместо приличной добычи взяли на борт этот балласт. Теперь надо их высадить. Где могут быть эти испанские вояки. Вот уж не везет.

Данька сидел на крышке сундука и оттуда сказал:

— Может это не нам не везет. Испанцам везет, они нас не встретили. Нам повезет, и мы их найдем.

— Мне нравится твоя мысль, что встреча с нами не сулит ничего хорошего испанцам.

На следующий день они подошли к берегу. Спустили на воду лодки. Высадили пленников на берег. Оставили им воду и провизию. Лодки вернулись к кораблю. Их подняли на борт. Можно поднимать паруса. Они только успели поставить паруса. Даня и большинство ребят на палубе. В этот момент из-за мыса появились корабли. Испанцы. Два военных корабля. Мощные, хорошо оснащенные. Испанцы их то же увидели. Шли навстречу "Скитальцу" перекрывая выход. Обойти их не возможно. Проскочить мимо, прорваться. Испанцы пытались зажать корабль Свена в клещи. Заставить пройти в створе между кораблями. Опутать абордажными крючьями, захватить в плен. Им нужен капитан. Они подвергнут его позорной казни. Корабли сближаются. Совсем рядом. "Скиталец" не успел проскользнуть. Свистят абордажные крючья, втыкаются в борт "Скитальца". Сейчас солдаты бросятся на палубу. Дэн вспомнил о своих горшочках.

— Сол. Брайан. Горшки. Быстрее. Вы по тому боту, а я по этому.

Они поджигали фитили и бросали свои огненные снаряды на палубу испанских кораблей. Пламя вспыхивало за спинами испанских солдат. Горючая смесь разлеталась, брызги горели прямо на людях, на досках палубы. Загорелся парус. Кто-то из испанцев все же успел перебраться на борт "Скитальца". Короткая схватка. Большинство солдат занято пожаром на своих кораблях. Крики обожженных. Свен приказал рубить канаты. Они вырвутся. Разрублены канаты. Скиталец" освободился. Добыча уходила. Испанцы начали беспорядочную стрельбу из ружей. Данька стоял и смотрел. Радовался.

— Горите. Так вам и надо. Нас не взять.

Острая боль пронзила бок. Он не слышал выстрела, но шальная пуля нашла его. Она нашла его случайно. Дэн упал на палубу. Приподнялся на локте, что бы увидеть, они уходят. Испанцы горят. Кровь на рубашке расползается темным пятном. Он смотрел на вольное небо и плещущее на ветру полотнище паруса. Но свет померк. Темнота сковала тело. Он не чувствовал, как матросы подхватили его тело, принесли в каюту капитана. Положили на диван. Не видел, как Брайан разорвал рубашку у него на груди.

— Пуля, капитан. Ее надо вытащить.

— Вытаскивай, Брайан. Не медли.— приказал Свен.

— Сейчас. Дэн! Дэн, ты слышишь меня? — Тормошил Брайан друга.

Данька открыл глаза. Вот, Брайан рядышком. Над ним возвышается капитан Свен. Данька попытался улыбнуться.

— Мы ушли, капитан. Мы ушли от них. У вас все будет отлично, капитан. Выше голову! Все пустяки, капитан. Пусть темнота боится. Меня не испугать. Главное, вы ушли. Не надо, капитан, грустить. Дайте мне руку, Свен.

Капитан сжал руку своего матроса. Данька тихо говорил:

И четное число цветов

Ты урони на эти плиты,

Где я в оковах вечных снов

Обрел последнюю обитель.

Ты слез не лей на этот камень,

Моя душа еще жива.

В ней не угаснет яркий пламень,

Она свободной рождена.

— Дэн, ты будешь жить. Ты не умрешь. Брайан, вытаскивай пулю.

— Да, капитан. Мне нужен нож. Нагрейте его на пламени. Дайте ему в зубы какую-нибудь деревяшку, что б зубы не сломал. Держите его, парни. Крепись, Дэн. Я быстро.

Брайан разрезал кожу, пытался найти пулю. Сразу не получалось. Дэн стонал, с силой сжимал зубами деревяшку. Предательские слезы потекли из глаз, текли по щекам.

— Вот пуля. Я достал. Сейчас зашью рану.

Капитан отошел к переборке, обеими кулаками ударил в стену. Потом со всего маху врезался в стенку лбом.

Данька еще чувствовал, как игла втыкается в тело. Как Брайан сшивает края раны. После спасительная тьма. В этой тьме он видел парус. Белый парус. Не тьма, а алая рубашка, которую подарила ему Жанетта. На груди вышит корабль, его корабль, на котором он уплывет в даль без возврата. Он идет в плаванье на своем корабле. Корабль качается на волнах. И все, для него все.


Часть 26


"Скиталец" разрезал темноту ночи. Стремился в ночь. Свен сидел на стуле возле дивана, на котором лежал Дэн. Каюта плыла в неверном свете свеч. Капитан надеялся, что молодой сильный организм его матроса одолеет смерть и парень вернется к жизни. Данька чувствовал темноту. Ему не хотелось выбираться из этого темного кокона. Было тихо, спокойно. Так уютно в объятьях мрака. Он видит, что идет по палубе своего корабля. Но слышит голос:

— Открой глаза, Даня. Открой.

Перед ним молодой человек. Он грозит ему костылем.

— Не время, еще не время отдыхать, — говорит этот, с костылем.

Данька подчинился, открыл глаза:

— Капитан, — проговорил он, увидев Свена.

— Дэн. Дэн, ты вернулся. Ты вернулся, Дэн. Слава богу, ты вернулся.

— А куда я денусь? Капитан, поди уже списали с корабля. Не выйдет. Я не уйду со "Скитальца" — говорил матрос, — Я здесь навсегда. Капитан, вы устали. Я сейчас встану, вы ляжете. Вам надо отдохнуть. Я на сундук.

Данька пытается подняться.

— Лежи. Лежи, Дэн, — сильная рука капитана не позволяет Даньке приподняться. Он чувствует слабость. В голове еще путаются мысли. — Тебе надо отдыхать. Ты вернулся, и это самое главное.

— Капитан, если б я не вернулся, ничего страшного не случилось. Вы снова выходили бы в море. У вас появился бы другой юнга. Вы сделаете из него матроса. У вас это хорошо получатся.

— Нет, Дэн. Мне не нужен другой юнга. Мне нужен ты.

— Спасибо, капитан. Мы что, нарушим традицию, не станем после боя фехтовать?

— Лежи, Дэн. Сегодня фехтовать не будем. Не твоя вина, твой капитан устал. Боится, проиграть. Спи, я буду рядом.

В матросских кубриках не спали. Говорили о Дэне. Сайрус спрашивал Брайана:

— Ты думаешь, Дэн выживет?

— Не сомневаюсь. Куда он без нас, а мы без него. Мы — единство. Так парни?

Все соглашались.

— Здорово, — говорил Сайрус, — вы придумали с этими огнями. Если б не они, болтаться нам на рее.

— Это не мы,— признался Сол,— это Дэн придумал. Поначалу мы с Брайаном думали, пустая затея. Баловство. Вышло совсем по-другому. Мы победили благодаря этих огней. Дэн все придумал. Капитан то же молодец. В бой бросился. Но туго бы нам пришлось. Может, и выкрутились, но скольких из нас не вернусь домой.

Мария Петровна не находила себе места. Две ночи и два дня Дани не было. Он не возвращался. Она заглядывала в комнату, смотрела на пустую постель. Где он, где ее сыночек? Аркадий Аркадьевич не отходил от нее. Она не могла обрести покой.

— Аркадий, де же он? Где он? — повторяла она — Когда он появится? Ведь он вернется, правда? Он не может не вернуться. Аркадий, он вернется. — То ли спрашивала, то ли утверждала вопреки всему.

— Вернется. Вот увидишь, Маша, вернется. Он задержался. Молодой парень, они порой задерживаются.— Говорил Аркадий, словно Данька ушел на дискотеку, пошел провожать девчонку и задержался.— Подождем. Задержался. Он обязательно вернется.

— Вернется!— нервно говорила Мария, качала головой. Голос прерывался, но она упрямо повторяла,— Вернется. Ты же знаешь, что вернется.

На третий день ближе к полудню Аркадий Аркадьевич сказал, что съездит в музей.

— Маша, ты как, если я съезжу в музей. Я быстро обернусь. Ты ничего?

— Да, да. Аркадий, езжай. — Мария Петровна вряд ли понимала, что говорят ей и что она отвечает. Аркадий уехал, он просто не мог больше смотреть на страдание этой женщины. Он вернулся через пару часов. Взглядом спросил: вернулся? Мария отрицательно покачала головой. Так они сидели до конца дня. Мария соскакивал, брела к комнате сына. Останавливалась на пороге. Замарала, не смея заглянуть в комнату. Открывала дверь, возвращалась к дивану, не видя ничего вокруг. Падала на диван, снова вставала и бесцельно ходила о комнате. Диван, обеденный стол, кресла. Телевизор вспоминали своего Даню. Стояли в молчаливом унынии. На тумбочке в комнате Даньки плюшевый мишка моргал глазами, пряча слезы. Глаза смотрели на пустую постель, где дожжен лежать его хозяин, его маленький мальчик, его друг. Пришла долгая ночь, и с ней пришла тьма. Она вспоминала о свете ночника, который больше не мешал ей. Она впивалась острой тоской в душу Марии Петровны. С наслаждением терзала ее, упивалась болью.

— Маша, ты бы прилегла здесь на диване. Немножко. Тебе надо отдохнуть. Я подежурю. Как он появится, я разбужу тебя.

— Нет. Я не могу. Он вернется? Он обязательно вернется. Правда?

— Правда. Ты выпей валерианы.

— Не нужна мне твоя валерьяна! — Вскрикнула она и потухла. — Неси свою валерьянку.

Аркадий принес капли, дал ей. Она выпила, поставила стакан на стол.

— Сколько, сколько можно? Когда он придет? Когда, Аркадий?

— Скоро, Маша, скоро. Ты приляг.

Ему удалось уговорить Марию Петровну лечь. Она лежала с закрытыми глазами, вслушивалась в тишину ночи. Аркадий сидел рядом на стуле. Первые лучи солнца на небе. Аркадий решился заглянуть в комнату Даньки. Он боялся увидеть пустую постель или тело, Мертвое тело. То и другое страшило. Он боялся. Заглянул, увидел. Данька здесь лежит. Живой? Мертвый? Мертвое тело. Аркадий подошел, посмотрел. Бледное лицо, мертвенно бледное.

— Аркадий, — шепчут губы.

— Даня! — Вырвалось у Аркадия. Этот возглас услышала Мария Петровна. Вскочила и бросилась в комнату сына.

— Даня! Даня! — Кричала с порога, подбежала к сыну. Присела.

— Мама, я вернулся. Не плачь.

— Данечка, — мать прижала голову сына к своей груди. Тот немного дернулся. Она отстранилась. Дрожащей рукой сдвинула одеяло. Окровавленные тряпки обнимают тело ее сына.

— Даня, ты опять ранен, — говорила она срывающимся гласом.

— Мама, пустяки. Пуля. Случайно. Маленькое недоразумение. Шальная пуля.

— Господи, Даня. Куда ты опять подставился? Что случилась?

— Я не специально, мама. Так получилось. Я говорю, случайная пуля. Испанцы не хотели. Так вышло.

— Даня, так вышло? Аркадий, может скорую вызвать, врача?

— Маша, какая скорая? Пулевое ранение. Я сейчас Павлу позвоню. Он хирург, ты знаешь. Он поможет.

Он набрал номер друга.

— Павел, это я, Аркадий.

— Здравствуй, давно не звонил. У тебя все в порядке?

-Павел, у нас беда.

— Что стряслось?

— Даню, Даню ранили.

— Как? Когда? Характер ранения?

— Пулевое ранение.

— Я сейчас возьму скорую и приеду.

— Погоди. Ты не понимаешь, пулевое ранение. Никто не должен знать. Ты где сейчас, Паша?

— В больнице, на дежурстве.

— Мы преем к тебе сейчас. Можно?

— Какие вопросы? Приезжай. А доедите?

— Постараемся.— Повернулся к Даньке — Даня, ты сможешь? Поедем?

— Если надо, поедем, — Данька с трудом сел на кровать.

— Даня, сейчас что-нибудь накинем. Рубашку, брюки. Давай, осторожно.

Даня попытался встать, но плюхнулся обратно на постель.

— У вас палуба качается. Штормит. — Пытался смеяться. — Или ваш матросик нынче рома перебрал?

— Даня, хватит шутить.

— Аркадий Аркадьевич, я же пират. Я такой, как есть. Я живой. Поэтому могу шутить.

Мария Петровна и Аркадий помогли ему подняться на ноги, спуститься по лестнице. Усадили его в машину, которая стояла у подъезда. Старенькая машина Аркадия. Аркадий рванул с места. Что бы быстрее добраться больницы.

— Дядя Аркадий, не спеши. Остановят. Не спеши паровоз, не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза.

— Тебе вредно разговаривать, Даня.

Они доехали до больницы. Приемный покой. Их ждал Павел два санитара. Каталка. Они помогли Дане выбраться из машины, положили на каталку и повезли в смотровую. Там Павел отправил санитаров.

— Ну, что?— Говорил врач — Что случилось, молодой человек?

— Ничего, дядя Паша. Пуля.

— Где тебя ранили?

— Там, на Тортуге.

— Какая Тортуга? Ты бредишь? — Павел потрогал лоб, — Жара нет.

— Испанские военные корабли чуть не захватили нас. Нас, пиратов. Но мы ушли от них. Мы подожгли их корабли.

Павел посмотрел на Аркадия Аркадьевича

— Он что, бредит?

— Нет, Паша. Он говорит правду. Это странная история. Даня, как в фантастическом фильме, путешественник во времени. Он каждую ночь отправляется в другое время. Я после тебе все объясню. Он засыпает здесь и просыпается на корабле пиратов, на "Скитальце" под командованием капитана Свена. Засыпает там, возвращается в наш мир.

— Ясно, что ничего не ясно,— сказал Павел, — Ладно, посмотрим, что у тебя там. Пуля, говоришь. Надо будет ее извлечь.

— Зачем? Брайан вытащил ее.

— Какой Брайан?

— Наш корабельный плотник. Веселый парень.

— Вытащил? Плотник? Варварство какое-то. Кто обмотал тебя портянкой? Грязная тряпица вместо бинта.

— Брайан чистые рубахи изводит на повязки. Их стирали парни в ведре.

— И пулю вытащил? Он садист?

— Нет. Он плотник. Хороший плотник.

— С каких пор плотники проводят операции?

— У нас проводят. К Брайану все обращаются. На "Скитальце" костореза нет. — Потом пояснил. — Косторезом доктора называют.

Павел снял повязку.

— А это что за веревки? Ими валенки подшивать.

— У Брайана всегда иголка с ниткой с собой. Рубашку подшить, рану заштопать. Это ниточки. У него других нет.

— Варвары! Садисты! Твоего Брайана или в тюрьму или в сумасшедший дом. Как он извлекал пулю?

— Просто. Он нож нагрел над свечой. Разрезал. Мне в зубы дали деревяшку, что б не кричал или зубы что б не сломал. Ребята меня за руки и за ноги держали. Потом он поковырял и пулю достал.

Марию Петровну ударила резкая боль, пронзило все тело. Она проедставила, как какой-то мужик вонзает в тело ее ребенка грязный нож. Ковыряет в нем, что б достать пулю. Ее Даня лежит весь в крови на грязной кровати. Пьяная матросня, именно пьяная, в другом состоянии люди не могут так поступить, держат ее маленького мальчика за руки. Он кусает палку, что б не кричать. Она видит его глаза полные боли. Если бы Аркадий не подхватил ее, она упала бы, потеряв сознание.

— Так оперировать? Без наркоза?

— У нас нет наркоза.

— Он изверг. Не человек. Рана чистая. Давно тебя ранили?

— Дня три назад. Свен так сказал. Я после без сознания лежал.

— Хорошо. Вытащим эти веревки и наложим нормальный шов. Сейчас местный наркоз сделаю. Укол поставим.

— Дядя Паша, укол — это больно. Не надо уколов. И йод не надо.

— А как прикажете?

— Дернуть за веревочку и вытащить. Потом иголочкой зашить. Я матрос, пират. У нас и не такое случатся. Матросы не плачут.

— Даня, я врач, а не палач, не садист. По другому не могу. Я не пират, я — врач. Я не коновал, не плотник, я хирург. Тебе повезло, могло быть внутреннее кровотечение. Вы понимаете. Какое, вы безмозглые пираты!

— Дядя Паша, деваться был некуда. Жестокая необходимость. Вы их не ругайте. Они хорошие.

— Так, поставлю укол, — Павел набирал лекарство в шприц

— Может не надо. Это так больно.

— Больно? А вот это? — Доктор показал на другой, старый шрам. — Это у тебя откуда?

— Это меня шпагой. Там Брайан то же зашил.

— Шпага — не больно, а шприц — больно?

— Шпага — это почетно, а шприц для девчонок.

— Сейчас медсестру позову. Девчонку. Пусть полюбуется на храброго воина.

— Не надо, я потерплю.

— Я тебе антибиотики поставлю. Каждый день буду приходить, уколы ставить.

— Из меня дуршлаг хотите сделать?

— Швы наложу. В палату отправлю. Там, как миленький, будешь уколы получать.

Игла воткнулась в тело. Данька верещал.

— Дома спрячусь от вас. Под кровать залезу.

— Вытащу и прививку сделаю дополнительно, от столбняка, — смеялся Павел.

Швы он снял. Наложил новые, забинтовал.

— Одевайся, пират. На сегодня отпущу домой. Режим постельный. Шпагу спрячь, никаких сражений.

Даньку вновь уложили на каталку. Вывезли на улицу. Помогли сесть в машину.

Путешествие в больницу отняло много сил. Он добрался с помощью Аркадия и мамы. Его уложил.

— Даня, — говорила Мария Петровна, — ты отдохни. Тебе поспать надо. Я бульончик приготовлю. Котлетки сделаю.

— Мама, я спать не хочу.

— Ты попытайся.

Даня закрыл глаза, и сон сморил его.

Мария Петровна на кухне варила бульон, Жарила котлеты. Аркадий Аркадьевич сидел рядом.

— Видишь, Маша, — все обошлось. Все обошлось.

Чувство облегчения царило вокруг. Наполняло тревожной радостью.

— Жив наш Даня.

— Аркадий, я со своим сыном, кажется, раньше времени поседею. Как его опять угораздило. Что там случилось?

— Маша, — говорил Аркадий, — ты меня прости. Я сразу тебе не сказал. Дал слово Дане.

— Какое слово?

— Помнишь, мы накануне с ним секретничали?

— Припоминаю.

— Так вот, он словно чувствовал, что моет не вернуться. Просил позаботиться о тебе. Оставил в рюкзаке какие-то безделушки. Просил позаботиться и если не вернется, не тосковать, не плакать.

— Господи,— Мария заплакала.— Как же он мог.

— Он еще сказал, что за ними охотятся военные корабли. Капитан предложил ему остаться на берегу.

— И он не остался, да?

— Маша, тебе лучше знать. Это твой сын. Конечно, не остался. Я не крыса бежать с корабля. Вот такой Данька.

— Господи, как же так. Как же так.

По мнению Даньки, начались тяжелые дни. Мать и Аркадий не отходили от него. Кормили с ложечки, водили за ручку. Следили, что бы вовремя поел. Мучения продолжались и на Тартуге. Кода корабль вошел в порт, его сгрузили на лодку. Доставили на берег. Хуан и Сержио положили на повозку. Отвезли домой. Что там началось! Жанетта заламывала руки, кричала.

— Дэн, господи, Дэн.

Данька пытался шутить.

— Жанетта, я вернулся. Рыба на сковородке скворчала, он предупредила, что мы идем домой? Нет? Я ей плавники поотрываю.

Хуан бросал на капитана взгляды исподлобья. Тихо шипел:

— Не уберегли Дэна.

Леон то же косо смотрел на своего капитана. Жанетта теперь просто ставила перед капитанам тарелку с едой и уходила к себе на кухню. Она не садилась со всеми за стол. Хуан избегал капитана, старался не смотреть в его сторону. Свен чувствовал себя прескверно, но понимал, что домочадцы на него обижены. Обижены по праву. Отчего он не смог прикрыть собой Дэна. Ведь этот парень прикрыл его спину своим телом. А о не смог. Свен чувствовал себя в своем доме изгоем. Чужим. Виноватым. Он часто заходил к матросу в комнату, присаживался. Спрашивал:

— Как ты себя чувствуешь, Дэн?

— Отлично, капитан. Я скоро встану. Только не надо меня кормить с ложечки. И не надо себя ни в чем винить. Зря они ополчились на тебя. Не правильно. Я вижу, они смотрят на тебя, будто ты виноват. Это случайность. Ты не виноват.

— Дэн, я виноват. Они правильно меня наказывают. Я не прикрыл тебя. Я потом случайно узнал, что первое твое ранение... Ты прикрыл меня. А я не смог.

— Капитан, я говорю, ты не виноват.

-Виноват. Виноват. Потому что взял тебя юнгой. Может быть, не надо было этого делать. Ты был бы цел, здоров. Никаких ранений.

— Это судьба, капитан. Ее не изменить.

В его мире на Тракторной улице приходил доктор, ставил уколы. Мать говорила:

— Ребята в его возрасте еще даже в армию не уходят. А его два раза ранили.

— Мама, сколько можно, — говорил ей сын, — я же живой. Все обошлось.

На Тортуге к Даньке часто приходили другие матросы. Приходил Колин, Брин. Это были счастливые минуты. Они приходили и рассказывали как там их "Скиталец" Однажды Свен разоткровенничался. Он сидел рядом на стуле.

— Я не должен был тебя брать юнгой. У меня то же была семья. Была жена и маленький сын. Но все круто изменилось. Я не смог к ним вернуться. Не смог. Я пытался, надеялся, но так и не смог. Тогда я и стал матросом. От отчаянья наверно. Хотел потерять самого себя. Матросы взбунтовались на корабле. С капитаном покончили. Тогда меня и выбрали капитаном. С той поры Колин и Брин со мной. И Леон то же, Идти в какой-то порт, что бы нас казнили за бунт, мы не могли. Для нас оставалась одна дорога. Мы стали вольными пиратами. Нашли пристанище на Тортуге. Отчаяние двигало мной. По началу я был разбойником, убийцей. Ты не представляешь, что делает с человеком отчаяние. Зверь милосерднее. Позже понял, что так продолжаться не может. Я должен измениться, должен одолеть в себе это. У меня, кажется, получилось.

— Ты, Свен, очень скучаешь по своей семье?

— Очень, Дэн. Очень. По своему сынишке, по жене. Мой сын, наверно, уже почти взрослый. Вырос без меня. А я вернуться не могу. Я давно потерял всякую надежду на это. Когда мы встретились с тобой в городе, я подумал, мой сын примерно твоих лет. Где он, что с ним? Может, поэтому я взял тебя на корабль. Может, это тоска по нему сыграла злую шутку.

— Нет, капитан, это не злая шутка. Я то же хотел найти своего отца. Не нашел, но зато я встретил тебя, капитан. Ты как отец мне и всем остальным ребятам. Это судьба, а не случайность. Так должно было произойти. Не надо себя винить.

Когда Хуан вечером занес фрукты, Данька сказал:

— Хуан, вы капитана не обижайте. Не нужно его обижать. Он ни в чем не виноват. Ты Жантте и Леону скажи.

— Он не уберег тебя.

— Он не мог этого сделать. Простите его. Ради меня.

— Ладно. — Хуан еще дулся на капитана.— Попробуем.

Хуан на следующий день, закрывшись на кухне с Жанеттой, рассказал об этом разговоре.

— Хорошо. Пусть будет так, как хочет Дэн.

В это утро она впервые за несколько дней села за стол с капитаном. Свен спросил:

— Жанетта, я могу считать, что прощен?

— Свен, это Дэн попросил за тебя. Ты не уберег его. Ради него я готова тебя простить.

Свен думал: этот пацан беспокоится о нем. На корабле только очнулся и первым делом не о себе. А что бы он, капитан, отдохнул. И здесь просит за него. Славный парень.

Сол и Брайан в очередной раз пришли навестить раненого.

— Дэн, как ты? Поправляешься?

— Я хоть сейчас в море.

— Ты лежи. Какое тебе море. Рано еще.

Так, почувствовал Данька, они собираются в море. Без него?

— Брайан. Скажи, вы идете в море? Без меня собрались?

— Мы не собрались.

— Не ври. Сол, вы уходите? Решили меня обмануть? А как же наше единство? Ну, говорите.

— Тебе рано еще. Капитан хочет выйти в море. Ты в следующий раз вместе с нами пойдешь.

— Вы хотите, что бы "Скиталец" ушел без меня? Вы с ума сошли? Без меня?

— Капитан тебя не пустит.

— Как не пустит? Я должен валяться как бревно? Вы уйдете только со мной.

— Дэн, не горячись.

Так, думал Даня, не хотите брать. Ничего.

— Ладно, — притворно согласился он, — полежу, потом с вами пойду. Усеется.

Парни ушли, а Данька обдумывал, как попасть на корабль. Когда в комнату зашел Хуан, план был готов.

— Хуан, ты должен узнать, когда капитан собирается выйти в море.

— Я узнаю.

— И мне скажешь. Ты мне друг?

— Друг.

-Узнаешь? Не подведешь?

Парню ничего не оставалось, согласился выполнить просьбу Дэна.


Часть 27


Безделье выматывало Даньку. Он не мог сидеть на одном месте. Ему хотелось все перевернуть в своей комнате. Он могу же ходить. Хоть и с трудом. Добрался до окна. Посмотрел во внутренний двор. Хуан лошадей кормит. Занят делом, а он сидит, бездельничает. Как они уйдут без него. Что им там делать? Совершено нечего. Данька барабанил пальцами по столу. Надо действовать. Надо действовать. Что делать? Поспели вишни в саду у дяди Вани, у дяди Вани. А дядя Ваня с тетей Груней в колхозной бане.... Он проберется на корабль. Он и не опустит.

Данька жаловался матери:

— Они решили уйти без меня. Это как?

— Это хорошо, Даня. Тебе поправляться надо. Здоровья набираться.

— Как ты не поймешь! Что им там делать без меня? Они без меня не уйдут.

— Даня, успокойся. Один раз можно. Они вернутся, ты в следующий раз с ними отправишься.

— Нет. Я решил.

Потом Мария Петровна говорила Аркадию

— Он жалуется. Весь извелся. Ему в поход надо. Свен и ребята без него уйдут в море. Что делать?

— Маша, его не удержать. У него что-то наподобие синдрома Карибского моря. Он не может без адреналина в крови. Если б мы были там, может и удержали. Ты его к кровати привяжешь?

— Нет, не привяжу. Он еще не поправился.

— Маша, ничего. Такой у нас Данька.

Дэн услышал стук в дверь. Перестал барабанить пальцами по столу.

— Кто там?

Дверь открылась, на пороге Ронни.

— Ронни, заходи. Приехал, молодец.

— Дэн, ты как? Поправляешься?

— Видишь сам. Проходи, садись. Рассказывай, что у тебя там.

— У нас все в порядке.

— Дом поправили?

— Да, закончили. Пристрой делаем.

— Отлично. На счет земли выяснил?

— Выяснил. Не далеко продают землю. Там и хозяйский дом. Кой-какие постройки. Скот. Хозяин уезжает, вот и решил продать.

— Надо покупать. Пусть Леон посмотрит. А т тебя обманут по молодости. Переплатишь. Я сейчас Леона позову.

Данька доковылял до двери и крикнул:

— Леон! Леон!

Тот вышел из своей комнаты.

— Что Дэн?

— Можешь зайти ко мне?

— Сейчас, — Леон прихрамывая, пошел к Дэну.

— Леон, это Ронни. Он землю присмотрел. Может, ты поможешь, посмотришь. Его по молодости обмануть могут.

— Посмотрю. Капитан просил помочь. Ронни, пойдем, поговорим. Пусть Дэн отдыхает. Успеет о земле подумать. Ему покой нужен, а то весь на иголках.

— Я спокоен, отдыхаю,— Данька боялся, что старый матрос может понять, в чем причина возбуждения больного.

Ронни и Леон ушли. Данька говорил себе: надо договориться с Хуаном, что бы он мне помог добраться до корабля. Так будет значительно проще.

Ребята на корабле часто вспоминали Дэна. Говорили о том, что задумка Дэна пришлась кстати. Солу пришла мысль, что если предложить капитану боцману, что б Брин взял под свое крыло Дэна. Пусть будет помощником боцмана. Матрос смелый, умный. Грамоту знает. Товарищ надежный. Матросам такое предложение понравилось. Команда решила просить Колина и Брина обратиться к Свену. Примерно о том же говорили старпом и боцман.

— Брин, а если ты возьмешь мальчишку, Дэна, к себе в помощники, парни не станут возражать?

— Возражать не станут. И мне с ним проще будет. Мы стареем. Смену готовить надо. "Скитальца" не хочу оставлять не весть кому. Я с этим кораблем, как с родным. Дэн толковый. Если ему растолковать боцманское дело, то лучше не пожелаешь. С ребятами поговорим, а после с капитаном.

Старпом с боцманом не долго мешкали. Поговорили с матросами и, не откладывая, явились к капитану.

— Свен, мы вот по какому делу к тебе с Брином пришли. — Колин решил сразу все выложить капитану.

— Садитесь. Выкладывайте, что привело вас. Какое дело? — Свен пристально посмотрел на своих друзей.

— Мы с командой поговорили. Просим назначить Дэна помощником боцмана. — Быстро проговорил Колин.

— Помощником боцмана? Молод еще. — Свен нахмурился.

— Парень он толковый, и я за ним пригляжу. Помогу. — Уговаривал капитана Брин.

— Брин, где это видано, что б у боцмана был помощник? — И что им в голову пришло.

— Свен, у тебя же есть помощник, Колин. И у меня будет.

— Ты что, капитан? Помощник тебе нужен?

— Не капитан, но команда сама просит. И мы с Колином о том думали.

— Команда. Ох, рано ему. Ладно, вернемся из похода. Будь по вашему. — Согласился Свен.

-Спасибо, капитан.

Данька не знал, что ждет его очередное повышение по службе. Как сказал Макс, очередное воинское звание. Днем к нему зашел Хуан.

— Прикрой дверь плотнее, Хуан. Иди сюда.

— Что Дэн? — испанец прошел в комнату и присел на стул.

— Помощь мне твоя нужна. Никто не должен знать. — Данька говорил полушепотом.

— Ни кому. — Заверил Хуан.

— Они выходят в море. Так я с ними. Ночью проберусь на корабль, спрячусь. А когда корабль уйдет далеко о земли, выйду. — Даня замолчал, ожидая одобрения.

— Дэн, капитан ругаться будет. — Пробормотал Хуан.

— Пусть. Без меня им не уйти. Боишься капитана?

— Боюсь.

— Ты мне друг? — Не отвертеться тебе, Хуан.

— Друг.

— Ради друга можно вынести все. Жизнью жертвуют во имя дружбы. А ты боишься, что Свен тебя отругает. Друг называется. А я все равно сбегу. Сам подумай, я ночью в окно полезу, упаду. Рана откроется. Я лежу под окном, кровью истекаю. Умираю. А ты, мой друг, спокойно спишь. Утром соберетесь возле моего трупа. Или вплавь до корабля буду добираться. Сил не хватит, я захлебнусь, утону. Мой труп на берег вынесет волна. Ты стоишь на берегу, волны набегают, и труп у тебя возле ног. Тебе по ночам не будет сниться, как я в волнах захлебываюсь, протягиваю руку, прошу: Хуан, а ты спокойно спишь?

Страшные картины, нарисованные Данькой, произвели на Хуана сильное впечатление. Он представил те картины, что Дэн нарисовал ему. Жуть.

— А во сне придет к тебе Дева Мария. И тихо так спросит: Хуан, я заступалась за тебя. Как ты допустил гибель друга? Нет прощения твоему греху. Я покидаю тебя. Ты Каин, предавший брата своего.

Угроза небесной кары, для Хуана была последней каплей. Он загубит свою бессмертную душу. Он побледнел. Стоял и крестился. Господь убережет его от смертного греха.

— Я помогу тебе, Дэн. — Хуан принял решение.

— Хуан, раздобудь крюк и веревку подлиней. По веревке я забрусь на борт корабля. Капитан уедет на корабль вечером попозже, что бы с первыми лучами выйти в море. Когда Леон обойдет дом, все проверит, все улягутся, ты придешь за мной. Смотри, не проспи.

— Я буду стараться.

— И никому не слова, а то душа твоя будет загублена.

Данька делал все, что бы его намерения остались тайной. Он говорил Жанетте и Леону:

— Как они уйдут без меня. Если б не рана. Она заживет, и в следующий раз я пойду с ними.

Он притворно демонтировал, что готов ждать своего выздоровления. Он смирился со своей горькой участью. Главное не переиграть. Перед капитаном он то же разыгрывал подобные сцены. Отчаяние и покорность судьбе. Авторы древнегреческих трагедий могли с тоской и завистью смотреть на постановки Дани.

Капитан успокаивал матроса.

— Дэн, это не последний наш поход. Встанешь крепко на ноги, милости просим. Снова будем вместе.

— Я знаю, капитан. Но как вы там? Я буду переживать.

Наивный капитан, ты веришь Арлекину. Он играет хорошо. Сколько искренности в голосе, честный взгляд. В темноте глаз скрыты его мысли.

Вечер. Капитан зашел попрощаться.

— Дэн, мы поутру уходим в море. Поправляйся. Гляди у меня, вернемся, ты должен бегать, готовься к новым рейдам.

— Капитан, я постараюсь. Жанетта меня поставит на ноги.

Свен ушел. Данька лежит одетый в постели. Прислушивается к шагам. Леон обходит дом. Скоро все уснут. Не много подождать все затихнет. Главное, Хуан. Не проспал бы. Идут томительные минуты. Скрипнула дверь. Дэн замер. Появилась настороженная рожица испанца.

— Заходи, Хуан.

Тот проскользнул в комнату.

— Все уснули. Можно идти.

— Ты крюк подготовил? — Прошептал Дэн.

— Все готово, Дэн.

Осторожно вышли из дома. Взяли повозку, которую заранее приготовил Хуан.

Едут по темным улицам. Город спит. В окнах таверны "Красная черепаха" свет. Не угомонятся веселые парни. Но они не помеха планам Даньки. Добрались до лодки. Хуан сел на весла. Отошли от берега. Лодка крадется к "Скитальцу".

— Тише греби. Нас не должны услышать на корабле. Не подходи к самому борту. Лодку может ударить о борт. На лишний шум не нужен. Ребята у нас на вахте зоркие.

— Хорошо, — шепотом отвечает Хуан.

Дэн прислушался. Тихо. Он изучил повадки свои друзей. Сам не раз стоял на вахте. Закинул крюк. Подергал веревку. Не сорвется.

— Хуан, я веревку тебе сброшу. Сразу на берег плыви. Ложись, ты не о чем не знаешь. Ясно.

— Да, Дэн. Удачи.

Данька залез по веревке на корабль. Веревку осторожно спустил Хуану. Прокрался к трюму. Скользнул в его темноту. На ощупь нашел укромный уголок. Спрятался. Можно поспать до утра.

А ночь такая темная

И звезды в небесах,

А вахта, вахта сонная

Вздремнула на часах.

Даню забавляла ситуация. Он провел своих ребят. Посмеется утром над ними. Как он их обвел. Проснулся он от звона якорной цепи, от топота ног над головой. Оставалось ждать. Уйдут подальше от берега и он выйдет. Но жать было не просто. Ему казалось, что время тянется медленно. Терпение. Добродетель моряка, учил Свен. Этой добродетели ему не хватало. Решился. Выглянул. Никого. Один Брайан стоит у борта. Что-то бормочет.

Моря плеск и вольный ветер, ветер, что в лицо бьет

Расставания и встречи вот что нас с тобой ждет

Боль утрат и гром победы вечный путь у непоседы

Горизонт и путь морской вот что нас с тобой ждет

Моряки сойдут на берег, под ногой качнется земля

Я хочу, хочу поверить, кто-то ждет там меня.

И несут, несут надежду нам огни маяка

И опять, опять, как прежде, берег ждет моряка

Шум волны и ветер с моря нас с тобой позовет.

Зов побед и зов удачи, в даль "Скиталец" летит.

Мы не можем жить иначе, Смерть чуть-чуть погоди.

Ждет земля когда "Скиталец" путь по звездам найдет

Брайан так увлекся сочинением песенки, что не услышал, как Данька подошел со спины.

— Что бормочешь, Брайан?

Плотник резко обернулся:

-Дэн? Ты? Как оказался здесь? Тебе еще лежать надо.

— Без меня думали уйти. Я среди ночи забрался и в трюме сидел. Вахтенные не заметили. Совсем глухие. Вы без меня и вахту нести не можете. В трюме мне сидеть надоело. Душно там. Может, ты меня в кубрике спрячешь? — Даня и бранился и жаловался одновременно.

— Капитан ругаться будет.

— Вам без меня ни как. Пусть хоть повесит, я не брошу корабль.

Колин, стоявший на мостике, увидел эту парочку.

-Дэн? Как отсюда забрался? Вот негодник. Капитан узнает — шум будет. Надо сказать Свену, пусть остынет. В гневе наломает дров.

Колин пошел к капитану. Вошел, когда Свен разрешил.

— Что там, Колин? — Капитан отложил в сторону трубку.

— Пришел сообщить, помощник боцмана поднялся на борт корабля. — Колин загораживает телом выход из каюты. Если понадобится, попридержит Свена.

— Что?! Кто поднялся?! — Почти крик.

— Свен, Дэн на борту "Скитальца" — Спокойно объясняет помощник капитана.

— Кто разрешил! Он нарушил приказ. — Свен стукнул кулаком по столу.

— Это ж Дэн. Думаю, он ночью пробрался.

— Тащи его сюда. — Глаза капитана сверкнули.

— Свен, остынь. Что делать с парнем, он такой, как есть.

— Я ему покажу. Веди сюда. — Гнев в голосе пропал.

Старпом пошел на палубу. Подошел к Брайану и Дэну.

— Что, Дэн, попался. — Колин усмехается.

— Господин Колин.

— Капитан ждет тебя. Гром и молния. — Помощник капитана прячет усмешку.

— Он знает? — Дэн заробел.

— Знает.

— Ругается?

— Сам как думаешь? Идем, а то он сам выскочит. Все в щепки разнесет.

Они вошли к капитану.

— Дэн, — сразу начал Свен, — я приказал тебе лежать дома, здоровье поправлять. Ты нарушил мой приказ.

— Я не могу без "Скитальца". Тут я быстрее поправлюсь. На берегу я бы умер.

— Умер? Я тебя, паршивец.... Колин, собирай команду.

Старпом вышел. Данька стоял, опустив голову.

— Опять вешать меня будете?

— Поздно вешать. А наказать не мешает. Идем.

Они вышли к команде. Ребята ждали решения Свена.

— Парни, получайте. Он нарушил мой приказ. Я велел оставаться дома. А вы просили за него. Поучайте, вот вам новый помощник боцмана.

Капитан развернулся и ушел

— Поздравляю, Дэн,— улыбался Колин.

С поздравлением подошел Брин. Данька не мог понять, что происходит. Парни подходили. Обычное поздравление — тумаки радости. Брайан предупреждал: тише, черти, он еще не поправился. Осторожней.

Когда "торжества" поутихли, Брин еще раз подошел к Дэну.

— Ну, парень, ты мой помощник. Я не капитан, ты у меня не забалуешь. Учить буду боцманскому делу. Выходки свои оставь в прошлом. — Боцман был суров. Но прятал улыбку. Подмигнул помощнику.

— Взгрею, как на других кораблях. Рука у меня тяжелая. Других не трогаю, на тебя силу поберегу.

— Я готов, господин боцман.

— Я ваш помощник теперь? — До Даньки только теперь стало доходить.

— Капитан сказал. Команда просила. И мы с Колином. Не подведи, мальчишка.

Что будет для него значить новое назначение. Он твердо знал, что, как и раньше, будет драить палубу, нести вахту. У него право броситься в бой первым. Он не уступит этого права. И у него право оберегать этих ребят. Его законное право прикрыть собой свих матросов, отдать за них жизнь.

Данька проснулся. Скорее одеться и на кухню. Сказать Аркадию и маме, что он — помощник боцмана. На кухню влетал вихрем.

— Мама, Аркадий, я помощник боцмана.

— Поздравляем, помощник.

— Мама, налей мне кофе. — Даня сел к столу. — Я от бабушки ушел. Я от дедушки ушел.

— Это как. Даня? — спросила мать.

— Я сбежал ночью из дома, пробрался на корабль. Прятался в трюме. Эти вороны меня не нашли. Я сам вылез. Они и не заметили.

— А капитан, колобок, тебя не съел? — Аркадий подмигнул пасынку.

— Ругался. Было дело. Потом назначил помощником боцмана. Ребята так просили. И Брин и Колин. Я теперь, Аркадий, за всех должен отвечать. Защищать их.

— Не просто будет. Ты сам за себя не отвечаешь, а тут за других. — Вмешалась Мария.

— Я справлюсь. Я буду серьезнее.

— Дай— то бог. — Мария Петровна покачала головой.

— Я говорил тебе, Маша, не усидит он. Куда капитан смотрел. Не знает он этого орла.

— Сынок, ты после ранения не пришел в себя, не восстановился.

— Маша, тут ничего не поделаешь. У него болезнь другая, синдром Карбского моря. Так и будет лезть на рожон. Привыкай, ты мать матроса, пирата, героя. Это твоя ноша, Маша.

Мария только вздыхала и спрашивала себя: за что мне это? У других сыновья, как сыновья. Не лезут, куда не надо. И куда надо то же. От армии косят. Там не каждый день стреляют. И вовсе нынче не стреляют, а они все равно не хотят служить. Этому можно еще не думать о таком, так он сам лезет.

На корабле матросы добродушно подшучивали над Дэном. Подходили и обращались: господин полубоцман. Данька принимал без обид.

— Что прикажет, господин полубоцман?

— Господин полубоцман намерен врезать матросу своим здоровенным кулаком в морду.— При этом сжимал пальцы в кулак, показывал его матросам и сам крутил перед собой и с удивлением рассматривал свой "непредставительный" кулак. Парни всякий раз смеялись. Им очень нравилось наблюдать за Дэном, когда он крутил кулак. Данька при этом грозно вращал глазами, корчил зверскую морду. Сценка ему удавалась.

— Допрыгаетесь у меня. Что б вас дельфины покусали. Морской службы не знаете. Поплавали бы с мое! — Что вызывало еще больший смех. Они любили своего поубоцмана.

Дэн работал наравне с другими. Он не позволял себе поблажек. Драить палубу, ставить парус. Парни первое время не позволяли ему этого. Ты силенки восстанови, после лезь. Хочешь, что капитан вернулся на Тортугу? Приходилось соглашаться. Он помнил, что писал в школьном сочинении: море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать. Его путь матроса только начинался, и его море будет самым огромным. В нем не только много воды, и не только соленой....


Часть 28


Данька сидит на крышке сундука. Он злится на весь мир. Шило на мыло поменял. Мог бы с таким же успехом сидеть в доме Леона. Маяться бездельем. Сговорились, ничего делать не дают. Капитан вредитель. Он их настроил. Он не окреп. Дудки. Свен вошел в каюту. Сел на диван. Закинул ногу на ногу. Руки за голову. Чем доволен, улыбается? Над ним издевается и рад.

— Капитан, — спросил Дэн, — мне вообще ничего нельзя делать?

— Почему? Наберешься сил, тогда. Ты нужен нам живым и здоровым, а не доходягой.

— А приносить обед я могу? — Сердито смотрит на капитана.

— Думаю. Можно. — Свен будто и не замечает сердитых взглядов.

— А если вдруг бой? Сидеть в каюте? — Бубнит Данька.

— Посидишь. Надо будет, я запру тебя здесь. — Капитан сам не верит, что это удержит мальчишку.

— Все в бой пойдут, а я, как калека, сиди?

— Будешь возражать, я на берег спишу. Твердо обещаю!

Для Даньки это было хуже смерти. Страшная угроза.

— Тебе ясно, помощник боцмана? — Вопрос для самоуспокоения. Упрямец все сделает по своему.

— Ясно. — Угрюмо ответил Дэн.

— Хватит дуться. Иди, тебя боцман ждет. Будет учить тебя.

— Да, капитан.

Данька вышел. Чему его будет учить боцман? Поддерживать порядок на корабле? Следить, что бы ребята не ссорились. Они и так мирные. Что за должность у него. Словно он смотритель здания, но здание не на земле, а бродит по волнам. Комендант, а не помощник боцмана. Подошел к Брину.

— Господин боцман, я прибыл в ваше распоряжение.

— Я буду учить тебя тому, что ты должен делать и знать. На корабле главное — порядок. Ребята знают, что делать. Надо, что б каждый выполнял свою работу. Работу надо распределить так, что б они менялись. Каждый должен уметь заменить товарища. Сегодня он делает одно, завтра — другое. Всем о справедливости. Главное другое. Паруса нашего "Скитальца" должны быть всегда наполнены ветром. Старпом и капитан на мостике заняты тем, что б поймать ветер. Не потерять ход. Иногда и я поднимаюсь на мостик, чтоб подменить их. Тебе то же надо учиться ловить ветер. Поэтому надо смотреть откуда и куда дует ветер.

— Да, боцман.

— У каждого моряка есть свои приметы на погоду. Ребята вовремя должны убирать парус. Не лезть на мачту при высокой волне. Мы можем ошибиться, но лучше вовремя все делать. Парни рискуют жизнью. Наша ошибка дорого стоит. Ты должен чувствовать наш корабль. Наблюдать за закатом и рассветом. Солнце в эти минуты может многое рассказать. Будет ли штиль или поднимется ветер, принесет шторм. Смотри на зарево. За всем надо наблюдать. Ты думаешь, я от безделья смотрю на воду? По цвету воды и форме волны можно угадать, что ждет нас. Определить погоду. Бог морей подскажет. Важно отметить, если стайки рыб выскакивают из воды. Они не уходят в глубь, волна будет малая. Шторм не придет. Рыба лучше человека чувствует шторм. Она родилась в воде, а мы только учимся жить с морем. Оно у них в крови. Все приходит с опытом. Будешь вместе со мной следить за морем. Учится наблюдать. Еще, когда мы берем груз на борт, надо проследить, что б он был закреплен. Не катался во время шторма. И распределить груз надо так, что б "Скиталец" не опрокинулся во время качки. Ясно, Дэн?

— Ясно.

Данька подумал, боцман на их корабле за погрузкой следит. На флоте за этим наблюдает суперкарго. Этим занимался герой "Саргассов в космосе", вспомнил он. Такова наука боцмана.

Аркадий и Мария ушли на работу. Данька слонялся по комнатам и придумывал себе занятие. Одно хорошо, сегодня некому кормить его с ложечки. Как все это ему надоело. Может выйти на улицу, на свежий воздух. Давно не выходил в своем мире. Не помешает не большая прогулка. То, что доктор прописал. Собираюсь, иду! Белая рубашка. Ее надену. Настроению соответствует. И загар смотрится на ее фоне. Сегодня жарко. Рукав дленный. Не беда, засучить рукава. Так уже лучше. Повертелся у зеркала. Понравился себе. Вышел на улицу. По дороге, для пользы дела, будет тренировать наблюдательность. Может и здесь можно погоду угадать. Какие приметы в городе к смене погоды. Здесь он не увидит цвет воды, форму волн. Но ветер и тут важен. Посмотрим на облака. Одно плывет. Не будет дождя. Направление ветра? Юго-запад. У самой земли пыль поднимается. Отметим. Но может и не страшно. Закручивает ее. Но вряд ли это к дождю. Хорошо бы не много прибило пыль дождем, но вряд ли. Куда идти? Он не умел гулять без цели. Просто бродить по улице казалось занятием скучным. Придумать цель. А если дойти до магазина распродажи обуви. Цель есть. И там подешевле. Для Даньки это слово по-прежнему оставалось магическим. Отправился на Щетининскую улицу. Там магазин. Босоножки посмотрю, а то в кроссовках жарковато. Шел не спеша. Ему не повезло, магазин бы закрыт на учет. Он не рвался купить что-то, цель была формальная. И не было досады и разочарования. Тут набежали тучи. Дождь что ли идет. Вот не задача. Край их отличался изменчивостью погоды. В начале лета можно было утром выйти в летнюю жару. А к вечеру идти по мокрому снегу. Надо запомнить разные моменты. Какие-то потом отбросит как не существенные. Поднялся ветер. Деревья пол порывами ветра машут ветвями. Дождь надвигался. Куда укрыться? До дома не успеть. Тут одна за другой редкие, но крупные капли дождя. Ветер усилился. Сверкнула молния. Вот-вот польет. Рядом ни одного магазина, ни остановочного комплекса, что б укрыться под козырьком. Дом, наружная лестница ведет в подвал. Над ней навес. Он опирается на стальные опоры из труб. Скорее туда. Он успел забежать. Дождь хлынул. Мощный ветер. Дождь заливает под навес, заливает ступени. Данька спустился ниже, что б косые потоки не лились на него. Стоит. По крыше барабанит град. Разбушевалась стихия. Вовремя спрятался.

Андрей, лейтенант полиции шел на дежурство. Он вышел пораньше. Не грех прогуляться в ясный летний день. Шел не спеша. Успеет на работу. Вдруг капли дождя, крупные, упали на него. Спрятаться. Переждать. Но куда? Вон пацан бежит под навес над подвалом. Быстрее в его укрытие. Он не успел добежать, как хлынул сильный поток. Град бьет по голове. Андрей заскочил на первые ступени. Ветер сорвал с крыши киоска толстый фанерный лист и бросил вдогонку. Фанера, как камень из пращи летит в спину Андрею. Он на верхних ступенях подвальной лестницы. Кто-то или что-то бьет по голове. Он летит по мокрым ступеням. Данька увидел, как парень падает на него. Одной рукой он вцепился в трубу, держащую крышу, другой успел задержать падающее тело. Удар. Данька удержал полицейского. Тот осел на пол. Дэну просто не удержать тело парня на весу. Похоже парень вырубился. Следом по лестнице катился кусок фанеры. Фуражка полицейского улетела далеко вниз по ступеням. Дэн пытался привести в чувство лейтенанта.

— Эй, парень. — Тормошил Даня, — ты живой?

Лейтенант открыл глаза. Боль в затылке.

— Кто это меня так?

— Фанера. Видишь, кусок ветром принесло. Она тебя и припечатала. Сиди, я за фуражкой спущусь. Она вниз улетела.

Данька спустился, подобрал фуражку и отдал лейтенанту.

— У тебя кровь, затылок весь в крови. Может скорую вызвать? — Данька лезет в карман за сотовым телефоном.

— Не надо. Так пройдет. — Лейтенант поморщился.

— Так кровь там.

Гремит гром, молнии. Непогода не унимается.

— Давай я голову тебе перевяжу. — Нашел в кармане чистый носовой плаок. Можно приложить. Чем бы привязать. Опыт пирата подсказал. Он оторвал от рубахи подол, разорвал и начал обматывать голову.

— Тебя лейтенант, как зовут? — Данька заканчивал накладывать повязку.

— Андрей.

— А меня Даня, Данька. Тебе повезло, Андрей, чуть ниже и основание черепа могло переломить. У тебя голова чугунная, выдержала. — Он пытался подбодрить страдальца.

— Точно, чугунная. Как колокол гудит. — Андрей ощупывал голову.

— Пройдет. Куда шел? — Даня прикидывал, может проводить нового знакомого.

— На дежурство надо было. — Андрей вздохнул.

— Может тебе лучше домой?

— Нет, на дежурство пойду.

— Служба значит. Я то же школу закончу в юридический подамся. Хочу стать следователем. В полиции служить. — Поделился своей мечтой Данька.

— Будущий коллега, значит. Спасибо за помощь. Тебе рубахи не жалко? — они сидели на ступенях в подвал и ждали окончания грозы.

— Нет. Это просто тряпка. Для хорошего дела что жалеть.

Андрей не мог прийти в себя. Удар был славный.

— Хорошо меня приласкало. — Тут Андрей заметил повязку под разорванной рубашкой — Ты после операции? Весь в бинтах?

— Да. Недавно выписали. Мне постельный режим надоел. Сегодня первый раз вышел на улицу. А так все лежал. Хотел погулять, а тут дождь. Я сюда бросился. — Данька не подумал, что бинты кто-то заметит.

— А я тебя увидел. От дождя спрятаться не где, а ты показал. Я за тобой бросился.

— Нам обоим повезло. Если б меня здесь не было, я не поймал бы тебя. Летел бы дальше, до самого низа. Расшибся ты прилично. Если б я за трубу не ухватился, то вместе с тобой внизу оказался. Подвал глубокий, могли шею сломать.

— Настоящее везенье. — Согласился лейтенант.

Дождь почти закончился. Редкие капли падают с неба.

— Похоже, можно выходить. — сказал Андрей, — Мне на дежурство.

— Ты дойдешь? Говорят, штука это коварная. Вдруг сотрясение мозга.

— Дойду. — Отмахнулся Андрей.

— Нет, я тебя провожу. Свалишься. Сердобольные прохожие подумают, что пьяный. А полицейскому туда и дорога. Не очень любят вас, или нас.

Они сели на маршрутку. Пассажиры поглядывали на них. Полицейский с разбитой головой рядом с парнем в разорванной рубахе. Задержанный или....

Они проехали две остановки, вышли.

— Вон моя служба. Зайдешь, я кофе угощу своего спасителя. — Предложил Андрей.

— Если кофе, да на халяву. Кто откажется.

Вошли. Остановились возле дежурного.

— Привет, Кирилыч. — Поздоровался Андрей.

— Привет, Андрей. С головой чего? — Дежурный привстал. Что бы лучше разглядеть.

— Ты видел, что на улице творилось. Фанера с крыши прилетела. Даня забинтовал и помог добраться. Боялись, что сотрясение мозга. Говорит, по дороге можно упасть.

— Это верно. С таким не шутят. — Согласился дежурный.

— Рубаху не пожалел. — Андрей облокотился на стойку. — Я немного опоздал, ты меня не отмечай, опоздание это.

— Понятное дело. Форс-мажор.

По коридору шел полицейский, вел задержанного. Здоровенный мужик осматривался. Полицейский задержался возле дежурного.

— Куда, Кирилыч, мне этого определить? — Спросил полицейский.

— За что ты его, Кирсанов? Пристроим.

Но у задержанного были свои планы на этот день. Они не согласовывались с отсидкой. В коридоре больше никого не было. Один полицейский с перевязанной головой, второй отвлекся. Мальчишка е в счет. Он схватил своего сопровождающего, ударил так, что тот налетел на Андрея. Они оба отлетели в сторону. Мужик бросился бежать. Данька ухватил беглеца за руку, дернул. Того развернуло. Мужик размахнулся. Дэн уклонился. Развернулся на одной ноге, а второй врезал по морде. Классическая вертушка. Только Даня не знал, что это прием каратэ. Задержанный упал, потеряв сознание. Данька сдержал силу удара в последний момент. Его готовили бить наверняка. Противник должен погибнуть. Андрей и Кирсанов были на ногах.

— Хорошо ты его. — Похвалил Кирсанов.

— Посмотри, жив? — Даня показал на мужика.

— Живой похоже. Сейчас его в камеру и пойдем кофе пить. — Пообещал Андрей.

Задержанного отправили в камеру. Данька с новыми знакомыми пошел пить кофе. Андрей поставил чайник.

— Ты тренируешься? — Андрей достал из шкафа печенье, выложил на стол.

— Я говорил. Что собираюсь служить в полиции. Вот готовлюсь. — Данька решил, что это объяснит все.

— Глядя на тебя, не скажешь, что ты можешь уложить такого детину. — Подметил Кирсанов.

— Ты думаешь дело в бицепсах. Нет. Можно иначе. Сухожильями. Был такой артист цирка. Железный Самсон. О нем в серии ЖЗЛ писали, Почитай.

— Непременно. — Кирсанов разливал в чашки кипяток.

Они пили кофе, разговаривали о работе в полиции. Потом Андрей попросил Николая Кирсанова подбросить Даньку до дома. Вскоре он был дома. Первым делом поменял рубашку. Остаток дня провел у телевизора. Скоро подошла мать.

— Мама, видела, что на улице творилось. Я погулять пошел. Пришлось от дождя прятаться. — Даня сел на стул возле стола в зале.

— Кошмар был. Я в музее была. Через окно и то страшно смотреть. В городе столько деревьев повалено.

Мария Петровна пошла переодеваться в свою комнату. Данька листал каналы.

На одном из каналов рассказывали о выставке фоторабот.

— Выставка этих работ вызывает огромный интерес. Работы выставлены по рубрикам. Портреты. Жанровые сценки. Семейный альбом. Сколько тепла и выдумки в этих работах.

Фото. Да, мать обещала найти ему фото. Он совсем забыл. Сейчас ему нечем заняться. Можно посмотреть старые фотографии.

— Мама, — крикнул он.

— Сейчас, сынок, иду.

Она подошла к Дане.

— Что ты хотел?

-Мама, мы с тобой разговаривали как-то. Ты обещала найти фото. Поищи. Я пока бездельничаю, посмотрю. Любопытно. — Даня скорчил умоляющую рожицу.

Мария Петровна задумалась.

— Погоди минутку. — Вышла в коридор, взяла стремянку и поднялась к антресолям. Достала пакет с фотографиями.

— Даня. Все в этом пакете. Осторожно с ними. Они давно лежат. Я не доставала их много лет.

— Мама, — Данька рассмеялся, — а ты хитрая. Ты всегда знала, где они лежат, а не доставала.

— Даня, знала. И не доставала. Мне было больно смотреть на них. Я плакала над ними. Страшно было воскрешать память. Ты уже взрослый. Они твои. Мне все еще тяжело на них смотреть. Вспоминать свою жизнь. Ты вырос, мой мальчик. Они принадлежат тебе.

Она отдала фотографии, пряча навернувшиеся слезы, ушла на кухню. Данька развернул пакет. Начал доставать одну за другой. Вот свадебные. Это в парке.

Мать с отцом. Он впервые видел его. Мать, рядом красивый мужчина и у них на руках ребенок. Он маленький. Данька замер. Вглядывался. С удивлением. Боясь ошибиться.

— Мама! — Заорал он. — Мама, иди сюда!

— Что случилось, Даня? Тебе плохо? — Мария бросилась к сыну.

— Нет, мама. Смотри сюда. На эту фотографию. — Данька протянул ей фотографию.

— Ну. Это я, ты и Александр, твой отец. — Мария вернула сыну фото.

— Нет, мама. Это не отец. — Данька не мог понять, как могло случиться такое. Он видел этого человека. Был рядом с ним.

— Как не отец. Это он. — Надо было раньше показать фотографии сыну.

— Мама, это — капитан Свен.

— Что?!

— Это капитан Свен, только моложе. Это наш капитан.

Ноги у Марии покосились, и она села на стул.

— Ты не ошибся, Даня? Я не знаю, что сказать. Я не думала, что услышу о нем еще когда-нибудь. Пропал человек, и все. Боже.

— Мама, я уверен. Это он. Я понял. Все понял. Это моя судьба. Я дожжен был его найти, встретить. Капитан рассказывал, что что-то потерял. Что у него была семья. Жена и сын. Что он не может вернуться к ним. Он то же был в отчаянии. Столько лет вы не слышали друг о друге. Я чувствовал, мама. Я нашел его. Все же нашел. Он переместился в другое время, как я. Только вернутся не смог.

— Даня, а как он там? Он счастлив? — Голос Марии дрожал.

— Не знаю. Наверно, не очень. Скучает. У него много друзей. Его уважают. Особенно матросы. Хороший дом. Я рассказывал о доме Леона. Он говорил, что жил надеждой. Потом потерял надежду. Вот о чем он говорил. Я тогда не понял. А он не мог объяснить мне. Он думал, что я паренек мира Тортуги.

— Господи, Саша. Бедный мой Саша. Даня, я пойду на кухню.

Ей надо было побыть одной. Понять, что произошло в ее жизни. Принять случившееся. Смириться с потерей еще раз.

Когда пришел Аркадий Аркадьевич, то первым делом спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Даня?

— Хорошо. Аркадий. Я нашел своего отца. — Ему не терпелось поделиться этой новостью.

— Как, Даня? Где он живет? Ты получил письмо?

— Нет, дядя Аркадий. Он живет очень далеко. Я опзнал его по фотографии. Он живет на Тартуге. Капитан Свен и мой отец — это один человек.

— Ты не ошибся?

— Нет. Все сходится.

Позже вечером Даня спросил у матери:

— Я могу взять эту фотографию?

— Что ты спрашиваешь? Они теперь твои. — Ее сын взрослый. Он должен оставить себе частицу ее памяти.

Данька лег спать. Фотографию положил рядом.

Он проснулся на крышке сундука в каюте капитана. Свен уже ушел. Фотография была рядом с Данькой. Может сразу побежать и показать ее капитану? Отцу. Но вдруг засомневался. А если он не захочет признать сына.

— Вдруг он не захочет знать меня. Скажет, нет. Отречется от меня. Может, ему не нужны воспоминания. Скажет. С прошлым покончено. Спишет меня на берег. С глаз долой, из сердца вон.

На берег он не пойдет. Пусть все остается как есть. Полдня Дэн ходил сам не свой. Даже Брин это заметил.

— Дэн, тебе плохо? Рана? — Брин раскурил трубку.

-Нет, господин боцман.

— Если что, пойди. Отдохни. — Боцман выпустил колечко дыма.

— Спасибо. Пожалуй, я так и сделаю.

Данька заметил, что капитан пошел в каюту. Ждать больше Дэн не мог. Он извелся неизвестностью. Он пошел следом. Капитан сидел за столом, курил трубку. Данька сел на стул, на самый краешек стула, так как сидел впервые в этой каюте. Капитан посмотрел на него, выпустил кольцо дыма.

— Дэн, у тебя все в порядке? — Что-то насторожило капитана в поведении мальчишки.

— Все хорошо капитан, — потом бросился к столу и положил фотографию перед капитаном.

Свен смотрел на этот снимок.

— Это Маша, Мария. Моя жена. Рядом я.

— А тут я, твой сын, Данька.

Свен вскочил, обежал стол, прижал к себе парня.

— Даня! Даня. Данечка. Сынок.

-Папа, это я.

— Даня, порой мне чудилось, что это ты. Но я не мо в это поверить. Отыскать тебя, встретить на другом конце мира и времени. Казалось не возможным. Что бы я сказал парню с Тартуги. Я твой отец из далекого мира? Он бы не понял меня. Я не хотел верить, что мое проклятие пало на тебя. Что ты прошел вслед за мной. Я боялся признать, что твое несчастье с этим миром предалось от меня.

— Папа, это не твое проклятие. Просто, я искал тебя и нашел. Но в отличие от тебя я воэвращаюсь в тот мир. Не знаю, как это происходит, но я живу в двух мирах.

— Даня, как здорово, что ты появился. Что ты соединяешь два мира. Ты давно знаешь, что я твой отец?

— Нет. Мать убрала фотографии. Она плакала над ними. Не могла смотреть страдать. Спрятала их. Я сам их е видел. Сегодня или вчера, не знаю, как соотносится время в наших мирах, я уговорил ее достать эти фото. И увидел тебя. Я и сейчас боялся показывать их тебе. Вдруг ты не захочешь знать меня. Может воспоминания тебе ни к чему.

— Что ты говоришь, сын. Как может быть, что ты не нужен мне. Это бред. Я не сумасшедший. Найти тебя и потерять, отказаться от такого невероятного подарка судьбы.

— Нет, батя, ты в полном разуме. Мы встретились. Как получилось, что ты попал сюда?

— Сам не знаю. Был летний вечер. Я пошел купить хлеб в магазин. Вышел, вдруг закружилась голова. Я сел на скамейку, думал, пройдет. Очнулся в другом мире. В английском порту, в другое время. Иска способ вернутся. Безрезультатно. Остальное, ты в общих чертах знаешь. Даня, а когда мы вернемся в порт, может, ты останешься на берегу.

— Не выйдет, капитан. В море без меня не получится. Я тебе показал, что могу забраться ночью. Отец, с корабля я не уйду.

— Даня, на земле безопаснее. Я не хочу рисковать тобой.

— А я не ищу уютной норки. Сын капитана Свена отсиживается в кустах! Я сделал свой выбор. Яблоко от яблони не далеко катится. Я сын пирата, следовательно, пират.

— Придется тебя повоспитывать ремнем. Наверстать, что упустил в твоем воспитании.

— Насколько я знаю, на "Скитальце" такие методы не в чести.

— Это на "Скитальце", а тут дело семейное. По отцовски. Меня поймут.

— Это юридические штучки, капитан. Бросьте, со мной не пройдет. Методы воспитания у тебя, то повесить на рее, то ремнем.

— Не обижайся на своего дурного отца. Пойдем.

— Я и не обижаюсь.

— Мы всем скажем, что я тебя нашел.

Они вышли на палубу. Свен закричал во все горло, во всю силу своих легких:

— Я его нашел. Я нашел своего сына, парни! Родного сына.

Парни вначале не могли понять. Потом бросились поздравлять. Тумаки достались и Свену. Все смеялись. Подошли Брин и Колин:

— Мы всегда думали, что Дэн твой сын.

Данька повторял, что нашел все в жизни, что хотел. У него все есть. Даня не торопись. Ты еще не все нашел. Жизнь только в начале.

Ночью капитан и Дэн стояли на палубе. Смотрели на звездное небо. Свен сказал:

— Здесь совсем не плохо. Не плохо, особенно, когда ты рядом со мной. Здесь звезды не много больше и ярче. Но жизнь продолжается.

— Не в этом дело, папа. Помнишь у Уолта Уитмена?

Сегодня перед рассветом, я взошел на вершину холма

И увидел усыпанное звездами небо.

Я спросил, когда мы дойдем до всех этих миров

Овладеем ими, всеми их знаниями и усладами,

Хватит ли с тебя, моя душа?

И ответила она: нет, мы пойдем мимо и дальше.

Даня, мы пойдем мимо и дальше. Так суждено.


1


 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх