Когда цветёт багульник

Измученная бессонницей Люба спала. Он осторожно ступая босыми ногами по полу подошёл к окну. Напротив в хороводе звёзд висела луна. Славка заворожёно смотрел на луну и думал: "Как хорошо, что всё так сложилось. Хорошо, что та стерва поленилась отвезти девочку куда-то подальше и кинула у первого же монастыря. Хорошо, что монашки не успели отвезти её в приют или больницу. Господи, спасибо!"

Таня проснулась с мирно сопевшим рядышком Ваней, но это не был монастырь. Раскалывающаяся на кусочки голова мало проясняла ситуацию с чудесным перемещением. Она никак не могла взять в толк, где она и как сюда попала. Почувствовав движение под мышкой, Ванька очнулся.

— Спи, чего вскочила. На молитву не надо идти,— позёвывая, заверил он её. Сёстры, прекрасно обойдутся без тебя. В принципе, как и раньше.

— Где я?

— У меня в комнате.

— Что ты натворил ненормальный, я постриг должна была принять...

— Это ты, не подумавши, пошла на такой ответственный шаг. К тому же чистоты не соблюла и Бога решила обвести вокруг пальцев. А он всё видит. Вот и подсказав помог мне.

— Дурак.

— Бога обманывать не хорошо. Ай-я-яй!

— Я не обманывала.

— Как так. Сама же сказала, что я тебя осквернил, а надо на постриге быть чистой... Вот будешь отмываться.

— Что ты несёшь?

— Богу должны молиться избранники божьи, а от тебя он отступился, раз отдал мне.

— Комедиант.

— Не скажи, я вообще считаю, что это он всё моё мероприятие по спасению тебя благословил.

— С чего бы это?

— Та девочка, найдёныш, в монастыре, это моя сестра.

— Не может быть?

— Ещё как может. У нас её украли неделю назад.

— Не верю...

— И знаешь, кто постарался? Моя так называемая мать, любовница твоего святого папашки. А я нашёл ребёнка и считай, ягодка, через тебя.

— Чушь какая-то неправдоподобная.

— Раз Боженька вернул ребёнка и непросто отдал, а направил мои стопы к нему через тебя, значит, он не только не сердится за тебя, но и благословляет нас.

— Ты сейчас это придумал и про ребёнка наплёл.

— Злючка, не твоя это стезя. Тело вон как воск плавится под моими руками. А девочка на верху с матушкой, попозже сходим, посмотришь. Ишь, чего удумала, такую грудь прятать в такое мочало,— разорвав монастырскую рубашку, он погладил её изгиб спины переходя на дрожащую грудь.— Большого урона я не нанесу монастырю, выкинув это барахло.

— Господи, что ты делаешь?

— Доказываю тебе, что я прав. Смотри, как горит твоё тело, как плачет...

— Ваня...

— Что солнышко...

В дверь забухал, наткнувшись на запор, со всей силушки Артём. "С чего бы это такие предосторожности. Не было ещё такого случая, чтоб брат запирал на ночь дверь",— натруживал голову он, ломясь со всей силушки к нему.

— Чего ты так грохаешь, весь дом перебаламутишь?— выглянул Ваня, по-прежнему не пуская брата в комнату.

— Ты Таньку привёз, да?— осенила вдруг догадка того.

— Тебе чего, вообще-то?

— Так не честно, я придумал, а вы всё без меня провернули.

— Всё?

— Нет.

— Что ещё?

— Сестрёнку нашли.

— Я и нашёл. Теперь всё?

Как может быть всё, если у Артёма полно вопросов.

— Вань, а ты с Танькой на одной кровати, как уместился?

— Валетом.

— Точно валетом влезете,— согласился он, почесав макушку.

Иван усмехнулся.

— Я свободен?

— Посмотреть на неё можно?

— Я с тебя угораю. Иди-ка ты лучше сгоняй к маме и попроси одежду у неё поскорее для Тани. Она сообразит, что ей дать. Всю одежду. Всю, понял!

— Ха, уже припахали. Ну, нигде нельзя инициативу проявить. Мало того, что всё проспал. Самое интересное взяли и без меня сделали, а ведь это я придумал и про подземный ход и про маскарад...

— Сколько можно об одном и том же.

— Нет, но обидно же. Даже малую без меня нашли.

— Поторопись с одеждой.

— Иду. Куда от вас денешься.

Но вместо Артёма с кое-какими вещами Люба заявилась сама. Примчав, к матери, Артёмка толком не мог ничего объяснить. Из ерунды, что наплёл ей сын, она кое-как поняла, что шальная Танька, детская подружка Молчуна, как звала Ваню в детстве ребятня, спала у него в кровати и почему-то нагишом?

— Ваня открой,— постучалась она в его комнату.

— Сильнее стучи,— посоветовал ей выглядывающий из-за угла Артём.

— А ты иди отсюда.— Шуганула она младшего.

Сын не впустил в комнату и это впервые, а только прокричал из-за двери:

— Ма, я быстро, только оденусь.

Что-то прошло очень важное мимо неё и Люба это чувствуя, волновалась.

Ванька выскользнул, держа спиной дверь, ещё прыгая на одной ноге, пытаясь влезть в домашний костюм.

— Сынок, я что-то пропустила? Как эта девочка оказалась у тебя? И что между вами общего?

— Мамуля, так много вопросов, пожалей.

— Ваня?

— Ну, хорошо. Я вытащил Таню из монастыря, куда она собралась постричься в монашки. На ней была соответственная одежда. Вот я и прошу тебя дать ей немного твоего накинуть на себя.

— Сынок, зачем ей монастырь?

— Это долгая история. Она останется в моей комнате сколько понадобится. Через несколько дней, я позвоню её маме, и она привезёт сюда всё, что нужно, а пока помоги.

— Кто так решил?— Удивилась разговорчивости молчуна Люба.

— Я так решил. Ма, она моя женщина,— посмотрел твёрдо в её глаза Иван.

Люба вытаращила глаза.

— Ваня, ой, господи, когда же ты вырос сынок, может, помощь какая нужна,— растерявшись, ляпнула она.

— Вот и прошу,— улыбнулся он, поняв, что загнал мать в тупик.

— Хорошо, сейчас пришлю. Артём идём, не прячься, я вижу тебя.— Поманила она сына.

— То гонят, то иди. Моду взяли, Артём принеси, Артём унеси. Пыс — пыс сюда, пыс — пыс туда. Гоняют себе кому, куда захочется, а ничего не расскажут.— Ворчал он всю дорогу.

— Ах, оставь своё красноречие,— прицыкнула на него Люба, собирая в пакет вещи.— У тебя ещё нос не дорос.

— Что тут расти-то у нас уж давно в классе презервативы в ходу...

— Что, что?— выпал у Любы пакет из рук.— Я отцу вот скажу. Подними и неси.

— Что я такого сказал? Сейчас этого секса, как конфет.

— Иди, куда послала,— выпроводила она его из спальни. "Что это творится. Всё просмотрела. Вот и Ваня уже мужик. "Ма, она моя женщина". Заявил, не поморщился и глаз не отвёл, этот малой тоже... Ай, да молчун! Интересно Слава знает?" Как быстро выросли дети, а ведь когда-то она просила Пресвятую деву, чтоб это быстрее случилось. Было невероятно тяжело тянуть их, она устала и измучилась при такой нищей жизни, ей так хотелось, чтоб они быстрее поднялись и стали помощниками. А сейчас вот во всём покой и достаток. Можно было, и притормозить время, а оно раскрутилось так, что не смочь, не под силушку такой тормоз под него подвести. "Надо же, не успею и проморгаться, как внуки зачмокают".

Просовывая пакет с одеждой в приоткрытую братом дверь, Артём пытался хоть одним глазом заглянуть вовнутрь.

— Разглядел?

— Нет.

— А чего коси ещё, глядишь, косоглазие себе зарабатываешь?

— Вредина.

— Иди, сгоняй на кухню и принеси поднос с едой на двоих.

— Опять.

— Не опять, а снова. Поторопись, я есть хочу и Танюха тоже.

Что за дела, всё без него успели... Артём попробовал торговаться.

— А расскажешь, как в монастыре было?

Ваня решив уступить, мотнул головой.

— Непременно.

— Точно?— уточнил он. "Меня на мякине не проведёшь!"

— Сказал же...

— Тогда жди. Ой, принести-то что?

— На твой вкус.

— Счас будет...

Время шло, но Ванин воз не желал сдвигаться. Все старания парня разбивались об упорство настырной девчонки. Она никак не желала отказываться от бредовой идеи. Не зная, что ещё предпринять и у кого просить помощи он, помаявшись, позвонил отцу. Тот откликнулся сразу же.

— Ваня что?— гудела трубка.

— Прости, я отнимаю тебя от дела, но у меня проблема.

— Есть проблема будем решать, говори сынок.

Терёхин был счастлив сделать любую хоть самую маленькую пользу для своих мальчиков. Он тут же бросал все свои дела и занимался детьми. Ваня молил:

— Отец, помоги, правда, я не знаю как. Может, хоть посоветуешь, что ещё можно сделать с этой упрямицей. Чем ещё и каким способом можно остановить её от этого безумства. Но не приковывать же за руки наручниками к себе.

— Ваня я тебя понял. Обещаю подумать. Не волнуйся ты так, что-то стоящее да сообразим. Отодвинув все дела на потом, он приехал домой через два часа после звонка сына. Постучав в комнату сына, вошёл. Показав ему знаком, чтоб вышел, присел на краешек кровати, где забилась в угол Таня.

— Живая, ноги, руки действуют, одна голова не работает. А, ну-ка собирайся, поедешь со мной. Не смотри барышня так, поедешь!— Выдернул он к себе упрямую девчонку.

— Оставьте, я никуда не поеду. С места не сдвинусь,— упиралась она,— Ваня, Ваня?

Отец опять жестом остановил влетевшего Ивана.— Мы разберёмся сами. Жди здесь.

— Пап, куда ты её? Я тоже поеду.

— Нет, Ванюша. Только она. Не дёргайся, я верну тебе твоё упёртое сокровище через пару часов.

Ухватив девчонку крепко, повыше локтя, он пхнул её в поджидающую машину.

— Поехали Юра.

— Куда обговаривали?

— Да.

Он вёз её к колодцу, в котором держали Ивана. Девчонка, забившись опять в угол машины, безучастно смотрела в окно. Но у Терёхина закралось подозрение, что она, узнавая дорогу, волновалась и от этого старательно делала вид, что это её не касается и не волнует. Укрепило Терёхина в своей догадке, то, как дрожало под его рукой её плечо и блестели глазки. "Ах, ты, птичка! Всё не так просто с тобой, как ты хочешь показать мне".

— А теперь загляни в него. Давай, не стесняйся, заглядывай. Я не собираюсь туда тебя толкать.

Наблюдавший со стороны за всем этим молча, Сергеевич, крякнул в кулак.

— Что это с ним?— удивилась Таня развороченному бетону.

— Не догадываешься, нет?

Она покачала головой и отвернулась.

— Я скажу тебе то, что ты гонишь от себя, чего боишься услышать. Это Ваньку приговорили. Видишь, с какой добротой подошли. Что не спрашиваешь кто? Или сама знаешь? Папенька твой мученик. Давай ещё ты свою жизнь ему кинь под ноги, чтоб он лапы свои грязные, после делишек кровавых вытер. Душу его чёрную отмаливай.

— Но он мой отец!— эхо её крика разнёс лес, отдаваясь тревожным шёпотом за каждым кустом.

— Вот и люби его, как отца. А жизнь не ломай. Ни свою, ни Ванькину. Он другом мне был. Узнать об его безумии мне было ещё страшнее и больнее, чем тебе. Я устоял, выстоишь и ты. Тем более, матери твоей, он тоже много радости не доставил. Насколько я знаю, от слёз не высыхала.

В машину она шла сама. В салоне плакала прижатая, к широкой груди Терёхина, вытирая нос подсунутым носовым платком Сергеевича. Он сдал притихшую девчонку, ждавшему их в усадьбе, обеспокоенному Ваньке. Тот стоял у ворот и смотрел на дорогу.

— Забирай свою половинку и топай люби...,— выпустил, бросившуюся на шею парня, девчонку.

— Ванечка, Ванечка!— прижалась, она к нему.

Ванька вопросительно посмотрел на отца, не понимая, что происходит и, боясь поверить в своё счастье.

Сергеевич с Терёхиным, выйдя из машины, с довольной улыбкой посматривали на них. Терёхин поманил их к себе.

— Женитесь — ка давайте ребятки. Не так страшен чёрт, как его малюют. Ну и что, что молодые. Подумаешь, велика беда. Главное, у вас любовь. Свадьбу сыграем загляденье.

Ваня, подхватив девчонку на руки, поспешил в дом, а Терёхин, провожая улыбкой счастливых ребят, повернул к ожидавшим его Сергеевичу и Толе. Мол, как я их!

— До сих пор не верится Николаевич, что тебе это удалось,— посмеивался Леонид Сергеевич.

— А Ванюшка счастлив, как Виннипух при виде горшочка мёда,— улыбнулся и Толя, пытаясь поймать носком ботинка камушек.

— Сам уже не ожидал, что получится. Толя?

— Да, Вячеслав Николаевич?

— Толя, смотрите здесь в оба глаза. Это баба сама по себе не исчезнет. Хитрая бестия. За Сидякина мстить будет. Дикость. Лечить её требуется, но сначала поймать надо постараться.

— Я понял вас. Вы сами-то осторожнее Вячеслав Николаевич, пожалуйста.

— Толя прав Николаевич, смотри, раз на раз не приходится и может не повезти так, как в этот раз с малой. Помчал, один, без охраны. Кое-как догнал,— разворчался Сергеевич.

— А как ты, кстати, узнал, где я?

— Это мои проблемы,— увильнул от ответа тот.— А вот тебе думать надо. Пока лихо чудом проходит мимо ворот, но удача не вечна. Бережёного, Бог бережёт, слышали такое. Людская мудрость, как правило, пузом выстрадана.

— Знаю, Сергеевич, знаю.

Давно уехал Леонид Сергеевич, ушёл к себе и Толя, а Терёхин не спешил домой. Он всё ходил и ходил по усадьбе, обходя который уже раз территорию по мощёным и протоптанным дорожкам, догоняя и теребя прошлое. Беспокойство, поселившееся в нём с исчезновением дочери, не проходило. Опасность со смертью Сидякина не исчезла. Выяснилось, что лихо ему желает ещё один человек. И, если б только ему... и за беду, в любой момент подстерегающую его семью несёт ответственность он: "За что страдает Люба, маленькая девочка, всегда настороже сыновья. Ведь это я по юношеской глупости и неосторожности ввёл ту женщину, исчадье ада, в свою жизнь, дал ей свою фамилию". Не в силах идти, он прислонился к дереву. В памяти, рвя душу на части, всплыло былое, давно сгоревшее чувство. Детдомовский парнишка без рода и племени. А так хотелось домашнего тепла и уюта. Хорошей крепкой семьи и большой любви. Такой, что не угаснет с годами. Что он видел за свою сиротскую жизнь? Да, практически ничего ещё не успел. Всегда пинаемый, полуголодный и плохо одетый, а тут девчонка бедовая, безумно красивая, огонь одним словом, и глаз на него положила... Есть от чего потерять голову. Разбивался в лепёшку. Работал, как проклятый, хотя силёнок-то мужских ещё не было, но тянулся рвя жилы из последних сил. Чтоб всё у неё было... Естественно, в институте нахватал "хвостов". Отчисление. Армия. С чего у неё это началось? Нет, не с его армии, после войск, это как раз начал прозревать он. А она сразу такая разудалая и разбитная была. Поначалу именно это и нравилось в ней. Потом настораживать начало и позже страшить. А он, тогда побегав с автоматом и попрыгав с парашютом, вдруг расплющил глаза и увидел, как её крутит и несёт жизнь развесёлая. Так несёт, что не догонишь. Плюнуть бы и бежать от неё. Чего держало-то. Детей не было. Нет, где там, опять сунул, кретин, голову в то болото? Ну, пришла она тогда к замполиту с соплями: мол, семью муж разрушает, бросает, прикинулась овечкой. Глазки там капитану построила, наплела с три короба, тот расчувствовался, решив помочь красавице и на ковёр Славку, мозги полоскать длинными речами. Нужно было настоять на своём. А что он? Слушал капитана слушал и полезла в голову, собственно та правильная фигня: "Если хочешь любить, приготовься прощать. Может, мало я ей любви дал. Ведь, чем больше мы любви даём, тем больше получаем". Ему бы, идиоту, подумать, что все эти правильные речи не для его случая, ан нет, покатил в новую, старую жизнь. На эшафот. Но ничего не изменилось, жена жила своей жизнью и только для себя, используя его как, станок для печатания денег и ширму. Пораздумав и всё прикинув, порядком подустав от её гульбищ и закидонов, совсем уже собрался уйти, ан не тут-то было выяснилось, что она беременна. Родился Ванька. Обрадовался, надеялся, одумается. Размечтался. Всё потекло по-прежнему. Кинет ребёнка, и нет её. Почти с самого рождения искусственник. Не до кормления, когда развлечения зовут. Крутился, как мог. Ванька на руках. Защита диплома и распределение. Первая работа, Ваньку в садик, отводил и забирал. Когда не мог прийти за ребёнком просил оставить в круглосуточном. Неожиданная авария и срок. Ушла сразу, не держал. Ваньку кинула, забрал. Ни попрёка, ни преследования. Просто забыл о ней напрочь. Откуда злоба нечеловеческая к нему и сыну его, а теперь ещё и к семье? За что? Должно быть, не может простить себе, что так ошиблась, скинув его со счетов. Предположить, не могла, что деньги такие заработает... Деньги — её любовь и страсть. Надо брать себя в руки, согнать тревогу с лица и идти к Любе с улыбкой. Нечего тревожить из-за этой стервы семью. Не может он дать ей испоганить ещё раз свою жизнь. Сейчас маханёт на шею Артём, прижимаясь к нему со всей юношеской силы. Смущённо уткнётся в плечо Ваня, прильнёт к груди, краснея, Люба, улыбнётся малышка. У него есть семья, любящая, дарящая ему радость и тепло женщина, нуждающиеся в нём дети и любовь, о которой он мечтал, именно та, что не угасает с годами. И может быть скоро будут внуки...,— вспомнив о Ване с Танюхой, улыбнулся он.— Для детдомовца — это не так уж и мало. А, если плюсовать к этому ещё и его империю, совсем получается не плохая картина.