— Доска ты деревянная!— сказала ей Сластена.— Ну, и чего ради ты парня изводишь?
— Пусть помучается, жениться захочет!
— Баржа ты утопленная! — бросив шитье, всплеснула руками Сластена. — Разве ж этим к женитьбе подводят?
— А чем же?
— Обхождением, комнатная ты невеста!
— Каким еще обхождением?! Он должен меня обхаживать.
— А что ж такое у тебя есть, чего у других нет, и где у тебя спрятано, чтобы тебя обхаживать? Чего выманивать? Расскажи!
— Ну...
— Знаю я твое "Ну...". Радости тебе прибавляет? Парень твой, он тебе подарки дарит?
— Дарит... Ну и что?
— Он не рыженький, парень твой? Сероглазенький?
— Рыжий... Сероглазый...— растерялась охранница.
— Колода! — Сластена посмотрела на охранницу презрительно. — Не про тебя ли он мне рассказывал?..
— Что? Что он про меня рассказывал? — заволновалась охранница.
— Да поворотит он от тебя скоро на другой галс! Потеряла ты парня, мачта ты обломанная!
— Почему это — потеряла?! — возмутилась охранница.
— А парень-то — неплох! — Сластена сложила губки в насмешливую улыбку. — Ой, неплох!..
— Дырка! — вдруг завизжала охранница, вставая в боевую позицию. — Это к тебе он в Гавань бегает?!
— За утешением, за утешением бегает! От тебя он его не дождется!.. — засмеялась Сластена.
— Дырка!
— Бутылка ты запечатанная!.. Да в тебе все вино прокисло! Из-за вас таких парни ко мне прибегают! А твой парень ко мне точно прибегал. У него еще шрам от болячки вот здесь на животе и еще один... пониже?
— Бес-стыжая!.. — у охранницы затряслись губы.
— Вот, а ты и не знаешь... А парень твой — ученик хороший, будет мастер... боя, — захохотала Сластена, подбоченясь.
— Бесстыжая!
— Ничего, пусть еще побегает, еще его помучаешь — он все у меня превзойдет...
— Дырка! Дырка!.. — и две другие охранницы стали кричать на Сластену, пытаясь увести свою подругу.
— Дырка? Это когда из кармана монетку потеряешь, а пока я вашими же денежками пользуюсь! — Сластена потрясала шитьем. — Рыбы оглушенные...
Принцесса не понимала, почему Сластена использует именно эти оскорбления, а не какие-нибудь другие, ведь их так много... Но, наверное, у гилей в порту это были самые тяжелые и обидные оскорбления для женщин, потому что охранница выхватила из-за спины стилет, и если бы подруги и прибежавшая на шум повариха, схватившие и блокировавшие ее руку со стилетом, он бы сделал много дырочек в большом теле Сластены.
— Я с тобой рядом посижу, ладно, подружка? — остынув после шума, Сластена вместе с шитьем и стулом устроилась неподалеку от бассейна. Неспящему это понравилось, но принцесса себя ничем не выдала, ни словом, ни жестом.
Охранницы сразу перестали дружить со Сластеной и разговаривать, они даже есть с ней вместе перестали. От обиды на них Сластена им кричала: "Комнатные невесты!", "Коровы!" и еще "Уксусные!". Охранницы в ответ бессильно шипели, как степные змеи, но и только. А Сластена их не боялась, похоже, она вообще никого не боялась, подсказывал Неспящий. Наверное, у нее были сильные покровители. Принцессе она не мешала, даже наоборот, болтала себе, не требуя ответа, и выбалтывала много интересного. Например, вчера вечером она вдруг отложила шитье и загрустила, а потом сказала:
— И как она без меня сейчас? — так заботливо, что принцесса, позабыв про обет, спросила:
— Кто?
— Бабка моя! Старая, уже тридцать лет, ноги не держат, руки трясутся и почти слепая. Да еще вино пьет без меры!
— И никто о ней не заботится? — раз обет нарушен, то неважно, сколько слов произнесено, решила принцесса.
— На мать надежды нет, работает с утра до ночи.
— Она тоже... в Гавани?
— И что? — почти обиделась Сластена.— Она же работает! Домой придет, выспится, бабку покормит, поднимает паруса, флаги и вымпелы — на мачты, и с якоря снимается, и в порт! Я-то — в Гавани, а она — в порту! В "Веселом Доме" работает.
— А это не стыдно — такая работа, Сластена?.. — принцесса и не заметила, как разговорилась.
— Стыдно? Стыдно обманывать и обирать. А у меня — без обмана! — Сластена громко расхохоталась, так заливисто и заразительно, что принцесса улыбнулась. — Я радость несу. Бывает, мужчина такой... на борт положенный, паруса намокли... А пригреешь, ободришь, на киль поставишь, так он после легким клипером на всех парусах несется... Тебе сколько лет, подружка?
— Семь уже.
— А жених есть?
— Был... Его убили.
— Ты его пробовала? — заглянула Сластена в лицо принцессы.
— Мне же тогда три года было, — сухо ответила принцесса: вот, действительно, бесстыжая...
— А, так это нареченный! Это не считается. А теперь — есть?
Принцесса отрицательно покачала головой. После таинственного убийства отца с их семьей старались не поддерживать близких отношений, вот и на ней это отразилось — сверстницы почти все уже выбрали себе мужей...
— Не горюй, подружка! Обязательно будет, ты ж вон какая красивая и стройная, мужчины таких любят в жены брать. А любиться они всегда хотят с такими каравеллочками, как я! Ты это запомни, и чуть замуж — сразу набирай балласт.— Сластена вернулась к шитью.
— Я хочу тебя еще спросить, Сластена... — принцесса поколебалась: не уронит ли вопрос, давно интересующий ее, достоинство? Но все таки спросила: — А какой мужчина самый лучший?
— Самый лучший... — не переставая прошивать край новой юбки, Сластена задумалась. — Смотря для чего, подружка! Для замужества? Уж не знаю, что тебе сказать... Бабка говорит: от которого ребенка хочешь. Она умная, моя бабка... Наверное, к которому сердце лежит. — У вас, у чугов, как: родители замуж отдают или сама искать будешь?
— Откуда ты знаешь, что я — чуг? — насторожилась принцесса.
— Да кто ж ошибется, подружка? У нас, портовых, глаз наметанный. Высокая, смуглая, тонкая, как тетива натянутая. Степнячка, одним словом. Правда, что вы с кинжалами ходите?
— У нас девушки сами мужа выбирают... — неохотно ответила принцесса: ей не хотелось отталкивать от себя Сластену.
— И это правильно! — решительно заявила Сластена. — Выбирать — так к которому сердце лежит. Я почему эту рыбу сушеную стыдила: нравится ей парень, так откройся ему! Пусть он тебя узнает, какая ты есть. И не стыдись ничего, ничего стыдного в том нет. Тогда ему Сластена — без надобности. Теперь она своему парню уступит...— с усмешкой добавила Сластена. — Женщина, а чтоб другой свое уступила?.. Не-е-т!
— Сластена,— принцесса покраснела,— какой мужчина — самый лучший, чтобы...
— Чтобы сладко любиться? — Сластена весело посмотрела на нее.— Мать говорит: лучший мужчина — последний, с которым сладкая смерть была. Знаешь, что это? Нет? Правда, нет? Это ж не с каждым мужчиной бывает, да и у мужчин — не с каждой женщиной. Я всех их помню. Вот однажды...— засмеялась Сластена. — Огромный, я таких и не видела — черная гора! Очень страшный лицом из себя, волос черный, как уголь из Стерры, и лицо коричневое, словно на Светиле побывал, а голос и глаза — ну, пьянеешь... Говорит мне: кожа у тебя нежно-розовая, как лилии на Зеленых Землях... Я прямо-таки растаяла... И жду и наперед знаю — руки-то у него нежные и теплые, как поласкает меня... А в пупке у меня — уже пожар! Вот сразу чувствую — мой лучший мужчина!
Принцесса узнала в описанном человеке мастера Каддета, а Неспящий подтвердил это, и почему-то ей стало и гадливо и обидно, но она пересилила себя и спросила:
— И он тоже... легким клипером?
— Не получилось, а уж я бы для него расстаралась!.. Отвлекли его от нашего разговора...
Неспящий подтвердил — это правда. Значит, мастер еще недавно был в порту и имел время разговаривать с ... со Сластеной. Ни жестом, ни словом не попрощался. Словно не заметил знак, который, помимо своей воли, она ему однажды подала — когда с застучавшим от робости сердцем и внезапного неудержимого желания расчетливо подвела его к необходимости дотронуться до нее. Подсадить в седло. Первый мужчина, который дотронулся до ее тела. В ту минуту она не была принцессой, чугом, пленницей, была чем-то иным, другим человеком. Телом она все еще очень хорошо помнила его руку, мягко и сильно подхватившую ее под ягодицы, и свое незабываемое ощущение возникшей после этого тягучей тяжести в животе. Правду сказала Сластена, жар в пупке. Жар, побежавший к груди и вниз. Вот и сейчас, при одном только воспоминании о его руке, подхватившей ее... Принцесса опустила ноги в прохладную воду бассейна. Тогда она нанесла большой урон своему достоинству. Никто об этом никогда не узнает.
С недавних пор, но еще до плена, она поняла, что в ней живут два человека: та, которая постоянно помнит о достоинстве чуга, и та, которая ищет что-то, неуловимое для слов. Ищет то в себе, то в окружающем мире. Отец говорил и, оказывается, даже записал в своей Книге, она читала: "Прежде всего человек должен познать себя. Только потом он может судить о других". Принцесса вздохнула — себя она еще не познала. Она надеялась, что не познала, потому что, то, что она уже знала о себе, не должно быть и не могло остаться главным для принцессы Гигар.
Год назад, когда у нее впервые были крови, мать рассказала ей все, что нужно знать об этом молоденькой девушке, и принцесса долгое время ходила гордая, словно носила в себе неизвестную никому тайну. В тот же год весной мать отправила ее в степи, в их дальнее огромное, два дня хода коня, поместье, чтобы девушка окрепла на ветрах и степной еде. Один из Управляющих, простолюдин Валей, опытный охотник, учил принцессу скрадываться в холмах и траве, ловить и убивать змей, травить вкусных попрыгунчиков соколами, загонять лис и камышовых кошек на коне и бить их броском пики. Горячее Светило, горячий пьянящий ветер, горячая кровь... И однажды в степи около усадьбы, отпустив Баку резвиться, принцесса легла в высокую пахнущую приятной горечью траву на взгорке, раскинулась на ней и замерла, впервые осознав как она мала по сравнению со степью, небом и миром. От понимания этого стало обидно и горько, как от целебного чая, которым ее поили каждый день, и к которому она не могла привыкнуть. Но вдалеке послышались шорохи раздвигаемой травы и тихий взволнованный мужской голос. Рука сама нашла боевой кинжал на поясе, тело напряглось — страха не было: ведь это она, принцесса, была полной хозяйкой и этой степи и неба над ней, — была обычная предосторожность чуга. Принцесса осторожно, по-охотничьи, приподняла в траве голову и увидела — рабы. Юноша вел за руку чуть упирающуюся девушку, целуя ее в губы и трогая и сминая ей грудь, и что-то шепча прерывающимся от волнения голосом. А девушку шатало, шаги ее замедлялись, глаза плыли, и руки безвольно висели вдоль тела... Юноша, все так же, не отрываясь от губ подруги, медленными движениями развязал шнурки на вороте ее рубашки, нежно и медленно спустил ее с плеч, и рубашка девушки соскользнула на траву. Он припал губами к вздымающемуся вверх соску высокой груди, и обнаженная девушка застонала, и начала медленно оседать в траву. Перед тем, как закрыть глаза и спрятать голову в траву и замереть — принцесса так и никогда не могла объяснить себе, почему она закрыла глаза — она еще успела увидеть восставший к небу корень юноши, сбросившего рубашку. До нее доносились шорохи, лепет девичьего голоса, а потом раздался ее глухой и торжественный стон. Все сильнее шелестела и скрипела под любовниками трава, но принцесса в страхе бежала от встающих в ее воображении картин — как скользкая степная змея она быстро и бесшумно уползала от этой пары, наслаждавшейся любовью. Так что принцесса знала, что и как происходит между мужчиной и женщиной, но никто не сказал ей, как найти для себя лучшего мужчину. Лучшего, чтобы не уронить свое достоинство, всегда добавляла принцесса.
Теперь, принцесса надеялась, ей поможет Неспящий.
В порту Дикка много ювелиров и лавок, но только один ювелирный магазин — магазин семьи Ферри. Но зато какой магазин!.. Впервые зашедший в него поражается простору зала, красивой мебели, обилию зеркал и светильников. И все это — не местная работа, а самая настоящая Стерра. У входных дверей — охранники, лица у них такие...выразительные, что ведешь себя в магазине строго, уважительно. И конечно: ведь в витринах чего только нет! Слитки и фигурки из чугского золота, листы их же серебра, такого чистого, что будто от мороза заиндевели... А украшения! Ювелиры — что Стерры, что местные — они же на все Земли известны и уважаемы. И любой серьезный покупатель найдет здесь вещь по весу кошеля. Ну и уж покупателей в магазине всегда полно. Разные, конечно, приходят туда люди, но ведь на монетах не написано, откуда они попали в их кошели? А ведь и даже самые бедные стараются купить дочке или цепочку или перстенек... Наши перстни, они... А камни!.. Недаром наша Земля Каменной называется! Иные камни на ночь в подвалы прячут, такие они дорогие... А в подвалах, говорят!... Богатство и уважение порта Дикка и магазином семьи Ферри поддерживается. Самый большой в Гиккее ювелирный магазин!
Так весь порт Дикка и считал до того дня, когда по утру к его только что открывшимся дверям не подошел отвратительной наружности огромный человек в длинном желтом плаще и громадных истоптанных ботинках. И сопровождали его потрепанный жизнью седобородый прилично одетый мужчина с посохом и три громилы. Охранники в парадных дверях магазина замерли — одним из громил был Душитель. Они сразу спрятали руки в карманы, чтобы Душитель и его неизвестные приятели на их счет не беспокоились. Жизнь-то одна, а магазин — он семьи Ферри. Но громилы остались снаружи, а чудовище — охранники не доставали ему макушками до подбородка, а уж какими большими они себе раньше казались — и старик прошли в магазин.
Пять посетителей о чем-то договаривались с продавцами, тыча пальцами в витрины с украшениями. Но когда Кадет и Монах вошли в магазин, все переговоры прекратились и все головы повернулись в их сторону. Судя по всему, их узнали — один из продавцов шмыгнул за внутреннюю дверь.
— Очень славные вещи, — заметил Кадет, неторопливо переходя от одной витрины к другой. Впервые ему пришлось видеть зеркала местной работы. Чуть-чуть улучшить полировку стекла и технику нанесения амальгамы — вполне нормальные будут зеркала. А вот и пресловутое чугское золото. Та-ак, самородки... Главным образом мелкие, жильное золото... А вот — отдельно лежат — крупные... Так... Э-э, а ведь это — копии, мастерили их со старанием, а вот золотить еще хорошо не научились... И тот! А вот этот — просто халтура! Золотое литье... Цепи, цепочки, перстни... Неплохо... Кованое золото... Грубо. Серебро... Литье — отменное. И чистоту какую получили, ай, да чуги! А говорили — ленивы и бесталанны, одними рабами кормятся... И сколько же жизней рабов стоит такой лист?.. А вот и камушки мои родные... изумруд.. топаз... турмалин...яшма... набрано отовсюду, плохо обработано...простой корунд — ну, это для дурачков...Блеклые расцветки, мелковаты — видно карьеры мелковаты. Зарывайтесь глубже, коллеги, там цвет круче...
— Не одобряю я этого,— пробормотал Монах, но лицо у него, как полагается толмачу, было бесстрастное.
