Ты мне не пара

После каждой операции я составлял подробный отчет со всеми деталями — от описания начального состояния пациентов, их патологии до характеристики применяемой модификации поля. Постепенно набиралась база данных с демонстрационными видеоматериалами. Ее разбор и анализ помогали мне самому систематизировать накопленный опыт, лучше подготовиться и проводить аналогичные операции. По моим записям учились и другие менталисты — кроме Саши и Лены способности к оперированию ментальным полем выявились еще у троих из моей учебной группы. С разрешения Ярославцева, допустившего их в операционную, они наблюдали за ходом моей работы. После в ординаторской проводил им подробный разбор своих действий по снятому фильму, показывал в ментальном плане манипуляции с полем.

До самостоятельных операций учеников дело не дошло — ни мой наставник, ни я на такое пойти не могли, не столько из-за инструкций, а больше их неготовности, прежде всего психологической. Один из моих учеников также, как и я, проходил ординатуру, правда, по другой специальности — кардиологии, к хирургии же особой тяги не испытывал. Планировал применять свои способности именно по своему профилю. Более серьезное намерение заняться ментальными операциями выразила Лена, на следующий год — после окончания института и поступления в ординатуру на хирурга, собиралась приступить к такой практике. Заручилась согласием Ярославцева принять ее в нашу бригаду вторым ассистентом, а сейчас при каждой возможности приходила в нашу смену на операции.

Первую статью о работе ментальным полем в хирургической практике подготовил в конце года. В ней дал анализ проведенных к тому времени операций, привел самые важные на мой взгляд исходные материалы и наблюдения, дал свои выводы. Работа получилась объемная, с детальным разбором и иллюстрациями. Мельник не стал сокращать ее, в таком виде и отправили в различные издания нашего профиля, среди них и американского биофизического общества. Вскоре, после ее первой публикации в межведомственном сборнике, пошли отзывы как от научных учреждений, так и медицинских институтов и клиник. Их реакция оказалась намного живее, чем на статью о нашем открытии. Сомнений в существование ментальной энергии в них не высказывалось — по-видимому, уже свыклись с этим нововведением в современную биофизическую науку.

Больший же спор вызвал сам факт наших операции над больными — как же можно на живых людях испытывать еще не изученное достаточно явление, без долгих исследований на лабораторных объектах? Высказывались обвинения в бесчеловечности, даже преступности подобных вмешательств. Но и находились выступления в нашу защиту — ведь когда-то все равно надо начинать работать с больными. Нет ничего плохого, если с достаточными мерами предосторожности помогли людям, причем с таким обнадеживающими результатами, превосходящими традиционные операции. Для проверки выраженных в открытой печати суждений и установления правомерности наших действий Минздрав направил к нам представительную комиссию с привлечением ученых-медиков.

Она работала в больнице почти две недели — ее сотрудники наблюдали за операциями, изучали документацию — как мои отчеты, так и отделения, расспрашивали врачей и больных, проследили состояние наших прежних пациентов. Итогом инспекции стало пространное заключение на нескольких листах, с которым ознакомили руководство больницы и нас — непосредственных исполнителей нашумевших операций. Мы опасались разгромного приговора комиссии, вплоть до прямого запрета, но обошлось. Хотя и отметили в выводах несколько замечаний с порядком допуска посторонних, проведения с ними инструктажа о мерах безопасности и стерильности, другие незначительные нарушения, но в целом они подтвердили эффективность и надлежащую организацию самих операций.

Признание официальной медицины привлекло к ментальной практике новых сторонников и последователей, пожелавших изучить и перенять наш опыт. К нам приезжали учиться ученые и врачи из других городов, представители научных и лечебных учреждений. Для них руководство больницы и института психологии организовали специальный учебный центр. Вели занятия вместе со мной мои первые ученики — демонстрировали на семинарах обучающие видеофильмы с комментариями каждого действия, проводили тренировки по развитию нужных способностей, видению и манипулированию ментальной энергией. На моих операциях слушатели курсов проходили реальную практику ее применения, пока только наблюдая за моей работой. Но уже продумывались варианты с прямым их участием в оперативном вмешательстве.

В начале мая стал дважды отцом — Кира родила кроху-дочку. Перенесла вторую беременность гораздо легче и спокойнее, чем с Севой. Не переживала так сильно, занималась домашними и своими делами без излишнего страха, что они могут навредить будущему ребенку. Да и с первенцем как-то угомонилась, не тряслась над ним по любому поводу. В положенный срок у жены начались схватки. Я в этот день отдыхал дома после ночной смены, так что без промедления отвез ее в роддом. Не стал дожидаться, пока Кира разродится, вернулся домой присматривать за сыном. Только поздним вечером, когда вернулась с работы Катя, оставил ей Севу и отправился караулить жену. Не успел войти в приемный покой, как мне выдали новость — Кира только что родила. Роды прошли без осложнений, мама и дочь сейчас в порядке.

Сам я так и думал, что у жены не должно возникнуть трудностей. Но все равно, беспокойство оставалось, не находил себе места, пока дожидался Катю. Теперь же, услышав от дежурной медсестры добрую весть, обрадовался за Киру и вздохнул с облегчением. Написал записку для супруги, передал медсестре с приготовленными Катей гостинцами и уже со спокойной душой отправился домой. Последующие дни прошли в хлопотах к встрече Киры с ребенком. Мне помогала Катя, она отпросилась на эти дни, пока жена находилась в больнице. Смотрела за Севой, когда я навещал роженицу, отрабатывал смену, сама ездила за нужными принадлежностями для новорожденной. Что-то осталось от старшего сына, взяли еще пеленок, подгузников и других мелочей, еще то, что заказала нам Кира.

На выписке держал на руках дочь и млел от нежности к этому крохотному созданию. Сам не ожидал от себя такой душевной слабости, расчувствовался, глядя на спящую малышку. Уже дома, когда перепеленали ее, а жена покормила грудью, принял на руки дочь и ходил с ней по комнате, пока она не заснула. С сыном прежде подобного душевного размягчения я не испытывал. Наверное, тогда еще у меня не проснулась отцовская привязанность, она пришла позже, когда сын немного подрос и я больше стал с ним проводить времени. А сейчас, когда держал на руках пахнущую молоком и каким-то особо родным духом малышку, проявилась в самом нежном виде. Кира заметила своим материнским сердцем мои чувства к крохе, не преминула высказаться:

— Сережа, ты прямо таешь от дочи! Смотри, не избалуй ее, а то подрастет немного и будет вертеть тобой. А ты не сможешь отказать ей ни в чем!

Конечно, жена говорила не всерьез, в ее довольном тоне не чувствовалось какого-либо осуждения. Напротив, она радовалась такому чувству, сродному тому, что она сама испытывала к ребенку. Маша, такое имя дала дочери еще в роддоме, связала нас общим переживанием и заботой, как и Сева. Дети объединили нас в одну семью, даже если в остальном у нас с Кирой общих интересов и взглядов почти и не осталось. Теперь, когда меня дома ждали два маленьких родных сердца, тянулся душой к ним, в свободную минуту вспоминал о них и все заботы отступали в сторону. Больше внимания и заботы отдавал дочери, но старался не обделять ими сына. Сева сам тянулся к сестренке, по-видимому, ему нравилось ухаживать за малышкой.

Казалось, откуда мог бы знать двухлетний карапуз, что нужно крохе. Но он как-то чувствовал — стоило Маше закряхтеть или ворочаться, как тут же подходил к ней, подавал игрушки или соску, разговаривал, а она в ответ радостно угукала. Дочь росла, уже стала различать нас и как-то особенно потянулась именно к Севе. Мне казалось — больше, чем ко мне или матери. Иной раз Кира оставляла детей одних ненадолго, поручая сыну присматривать за сестренкой. Тот же не отходил от нее, играясь и забавляясь. Настолько увлекались общей игрой, что не замечали возвращения матери. А когда летом стали выезжать на отдых за город, то забав им добавилось — вместе перебирали листочки, возились с букашками и жучками или барахтались в прибрежной воде на озере.

Настал срок, когда мне пришлось решать в своей семье с данным более четырех лет назад обещанием. Катя перешла на последний курс университета и напомнила о нем и нашем намерении пожениться. Откладывать больше с ним она не захотела — ей уже пошел двадцать третий год, пожелала своего женского счастья. Видел, как она иной раз глядела с тоской на наших с Кирой детей — наверное, представляла вместо них своих, еще не родившихся. Баловала малышей новыми игрушками, игралась ими со старшим, возилась с младшей, изливая на них будущую материнскую любовь. Кира же ревновала ее, правда, не столь явно, как после рождения Севы. То, что ей не совсем приятно, как дети тянутся к Кате, отзываются на ее ласки и подарки, не составляло для меня тайны, но вида она не подавала.

Разговор с Кирой о разводе, пусть и формальном, вышел трудным. Она вначале застыла от моих слов, как будто не могла поверить им — ведь между нами нет разлада, почему же надо разводиться? На упоминание прежней договоренности расплакалась, после заявила, что развода не даст, прежде всего, из-за наших детей:

— Как же так, Сережа, ты же любишь их! Почему же ты должен уйти от нас, оставив детей без отца? Пусть она уходит, эта разлучница!

Мои увещевания, что никуда я от них не ухожу, все останется по прежнему, только формально перестанем быть мужем и женой — Киру не успокоили. Она как-будто забыла, на каких условиях мы поженились, предъявила мне ультиматум, шантажируя детьми:

— Катя с нами больше жить не будет, пусть уходит. Если ты без нее не можешь, то уходи с ней. Но учти, детей тебе не дам, не разрешу даже видеться с ними. Так что забудь, что они у тебя есть. Выбирай — или останешься с нами, или уйдешь со своей ненаглядной босячкой!

То, что после такого разговора жить с Кирой невозможно — для меня не составляло вопроса, но я терял детей и эта мысль рвала сердце острой болью. Минуту сидел молча, закрыв глаза, пока не переборол немалым усилием воли эту боль, заставил себя забыть о ней. После высказал свое решение спокойным тоном, насколько он мне дался:

— С тобой я не останусь, даже ради детей. Забыть их также не хочу — буду навещать, насколько это будет возможно. Добром или злом — но я настою на том. От тебя же зависит, чтобы наши раздоры не навредили детям.

На следующий день утром мы с Катей покинули особняк, не один год бывший нам родным домом. Теперь же он давил на нас, заставлял не задерживаться лишней минуты. На прощание поцеловал сына и дочь, прижал к своей груди и ушел, не оглядываясь. Мама ждала нас дома — накануне вечером я предупредил ее о нашем возвращении. На ее расспросы — что случилось, почему, — не стал распространяться, ответил кратко: — Объясню дома.

Встретила мама в тревоге, едва мы переступили порог, как принялась расспрашивать о происшедшем. Объяснял недолго:

— Я развожусь с Кирой. Она не захотела, чтобы Катя жила с нами дальше. Дети остаются с ней, будем решать, чтобы я смог навещать их. Пока же Кира против — придется, по-видимому, разбираться с ней через суд.

Мама от расстройства даже взмахнула руками: — Как же так, Сережа, ведь у тебя с ней все было нормально! Что же случилось? И как теперь будут жить малыши, без родного отца? Особенно Маша — она ведь совсем еще кроха!

— Мама, когда-то, еще перед свадьбой с Кирой, говорил тебе, что брак с ней временный, пока Катя учится в университете. Мы еще с Кирой условились, что будем жить вместе и после развода. Теперь же она отказалась разводиться, даже формально, и потребовала, чтобы Катя ушла от нас. А насчет детей мне трудно сейчас сказать, как с ними сложится. Но я их не оставлю, позабочусь о них.

Видно по недовольному лицу мамы, что мои слова ее нисколько не успокоили, но не стала дальше терзать меня и без того мучительными вопросами. Приготовила с Катей завтрак — наверное, наедине с ней на кухне с пристрастием выпытывала какие-то подробности, судя по смущенному виду подруги. Немногим позже ушла в школу, оставив нас с Катей наедине. Та снова завела речь о том, что мы обсуждали еще вчера: — Сережа, может быть, лучше все же остаться тебе с Кирой? Обо мне не переживай — я вытерплю, ради твоих детей.

Не стал повторять высказанные прежде слова, только ответил: — Нет, Катя. Менять свое решение не стану. Надо теперь обдумать, что нам предстоит сделать в ближайшее время. Скоро мне нужно ехать в институт, а потом на смену, завтра же займусь разводом.

Мы обсудили с Катей наши дела и планы, после собрались и поехали на работу. Отвез ее к издательству, а затем отправился в институт заниматься с учебной группой. Отставил в сторону мысли и переживания о произошедшем, с полной отдачей взялся за текущие работы. В последующем много времени и нервного напряжения потребовал от меня бракоразводный процесс. Он занял два месяца — Кира так и не дала согласия на развод и свидания с детьми. Наши разногласия разбирались судом и он вынес постановление ограничить мое общение с детьми до минимума — один раз в месяц и то на несколько часов. По-видимому, не обошлось без влияния отца Киры. Со стороны бывшей жены даже выставили иск о лишении меня родительских прав, но на такое явное нарушение законного порядка судья не пошел.

Я обжаловал постановления суда в высших инстанциях, пока не добился более приемлемого решения — разрешили свидания с детьми уже раз в неделю, причем на весь день. Подключил все возможные каналы и связи, среди них и влиятельных лиц из числа своих пациентов, они и помогли мне. Как только получил на руки новое постановление суда, в ближайший выходной поехал в прежний свой дом забрать детей. За месяцы судебных тяжб, когда Кира наотрез отказала мне видеться с ними, соскучился по сыну и дочери до боли в сердце. Во сне они приходили ко мне — видел улыбающиеся лица, тянущиеся руки, — а потом таяли, как в тумане, и я не мог их удержать. Просыпался от таких снов, долго лежал, стараясь забыться, а сердце все ныло от не дающих покоя мыслей

Началась уже зима, снег накрыл землю свежей порошей, а легкий морозец не давал ему растаять. Подъехал в условленный с бывшей женой час к воротам особняка и позвонил. От волнения дрожал палец, нажимающий на кнопку. Встряхнул себя — возьми себя в руки, нечего раскисать! Помогло от собственного внушения, как-то успокоился, хотя бы внешне. Открывшая калитку Кира нехотя ответила на мое приветствие, но все же позвала в дом, коротко бросив: — Дети уже собраны.

Сева бросился ко мне, едва я вступил в детскую комнату: — Папа пришел!

Поднял сына на руки, прижал к сердцу, слезы сами подступили к глазам. В горле встало комом, не мог сказать и слова. Сева продолжал торопливо выговаривать: — Папа, я так сильно тебя ждал, а ты не приходил. Теперь ты же будешь со мной и Машей, да, папа?