Институт моих кошмаров-3. Никаких демонов

— Это было больно?

Взгляд ее задержался на моем запястье, и я вздрогнула, подумав, что каким-то образом она увидела сквозь державшиеся на браслете иллюзии шрамы. Но нет, госпожа Шидмайер подразумевала ласточку.

— Было.

Пожилая дама вздохнула:

— Внучка мечтает о такой же. Родители наверняка ей позволят, они все ей разрешают. А я все думаю, что она с ней станет делать через пять лет? Хотите чаю?

Я собиралась отказаться, но Диз меня опередил:

— С удовольствием.

Внимание хозяйки сразу переключилось на него:

— Вы британец, верно? Я сразу заметила акцент. Еще до войны у меня был один поклонник, говорил точь-в-точь как вы.

— Виновен, — приподнял в шутку руки Диз, сдаваясь и ничего не отрицая.

— Вы не будете против, если я иногда буду переходить на немецкий? Мой английский уже не тот, что был. Агата, где же чай?

— Не хочу оставлять вас с ними наедине, — буркнула встретившая нас женщина.

Хозяйка решительно тряхнула прической; седина в отражавшемся среди хрустальных подвесок люстры свете блеснула серебром.

— Глупости!

— А если они хотят вас обокрасть?

— Тогда тем более надо предложить им чай! Пусть посидят и подумают о своем поведении. И разве этот молодой человек похож на мошенника?

Только на демона смерти. Я послала Дизу говорящий взгляд — на что он мне ответил совершенно невинным.

— Агата слишком старается, когда меня опекает, — пробормотала дама, дождавшись ухода сиделки. — Думает, если я стара, то наивна.

Справедливости ради, угощать чаем всех подряд, кто пожелал зайти в гости, — определенно наивно.

— Не думайте, что я пускаю всех, — будто прочитала мои мысли хозяйка. — Не так редко туристы звонят, хотят узнать, что внутри дома. И не только туристы. Один местный историк допекал меня полгода...

— Тогда почему сделали для нас исключение?

— Обычно никто не говорит, что он родственник тех Валленштайнеров. Я хотела на вас посмотреть, — бесхитростно выдала она. — Как вас зовут?

— Наташа.

— Пойдемте, Наташа, — пожилая дама тяжело встала. Сделала неуверенный шаг прочь от дивана; Диз поспешил предложить ей руку в качестве опоры. — Я хочу вам кое-что показать.

Женщина на портрете была одета по моде времен Наполеона. Или, скорее, в период Директории, до того, как вернулись тяжелый бархат и золотая нить. Светлое платье из муслина, настолько тонкого, что он казался полупрозрачным, было подпоясано под грудью ремешком и прихвачено брошью с камеей. Если бы не интерьер, в котором художник запечатлел ее — тот же, в котором мы сейчас находились, тот же, что был построен спустя почти столетие после французской революции, — можно было бы решить, что портрет остался из тех времен. Если бы не интерьер и не волосы, имевшие оттенок растворенного марганца.

Интересно, в девятнадцатом веке существовала розовая краска для волос?

Последнюю мысль я, похоже, произнесла вслух, потому что фрау Шидмайер прерывисто рассмеялась.

— Веком раньше в розовый красили парики. Но не в такой насыщенный. Сперва я думала, что одна из красок отреагировала так на пожар, но эксперты все сказали, что цвет изначально задумывался таким.

— Пожар?

— Мой отец купил этот дом в двадцать третьем году, — фрау Шидмайер добралась до стула у окна и тяжело на него опустилась. — То, что вы видите — копия. Все восстанавливалось по фотографиям и сохранившимся эскизам. В тысяча восемьсот девяносто восьмом году дом сгорел, жившая в нем семья погибла. Несколько лет город ждал, пока объявятся наследники, но кроме жены и дочери у Рудольфа Валленштайнера не было родственников. Завещания он тоже не оставлял. Потом началась война, и всем стало не до того. А затем город выставил дом на торги. Когда отец приобрел его, здесь были руины.

— А портрет...

— Одна из немногих сохранившихся вещей, — женщина снова посмотрела на картину и перевела взгляд на меня, прищурившись. Будто сравнивала. — Он был в плачевном состоянии, отец хотел выбросить, но я упросила оставить. Позже отдала его на реставрацию. Знаете, в этом была загадка. Никому неизвестный фабрикант с севера, построивший дворец для своей невесты. Красивая история, так трагично закончившаяся. В молодости мне казалось, что за ней должно стоять нечто большее. И тут появляетесь вы...

Освободившись от роли галантного джентльмена, Диз встал у меня за спиной.

— Она на тебя похожа, — заметил он, имея в виду портрет.

— Я на нее похожа, — поправила я. — Логически так правильнее, потому что она меня старше. И нет, не похожа. Ты видишь между нами сходство только потому, что думаешь, будто оно должно быть. И целенаправленно ищешь его. Мы с ней похожи не больше, чем два любых человека на Земле.

— Он прав, — согласилась с Дизом хозяйка. — Что-то в разрезе глаз. Овал лица и... — она постучала себя пальцем по щеке. — Jochbeine...

— Скулы, — перевела я Дизу.

Будто тому требовался перевод.

— Не пытайтесь переубедить ее, — вздохнул он. — Я пробовал. Бесполезно.

Словно дело было в моем упрямстве — наверняка не настолько страшном, Диз преувеличивал. Я вновь повернулась к картине. Глупости. Общего у нас с ней был разве что цвет глаз. Но знаете, у какого процента людей на земле голубые глаза? А в остальном... Женщина на портрете была красивой — нездешней, эфемерной красотой. Необычной, хотя я так и не могла сказать, в чем ее странность заключается. Она скорее походила на Диза: черты вроде человеческие, но уже за гранью человечности. Слишком... Просто слишком. Слишком прозрачная кожа, слишком большие глаза, слишком острые скулы, чересчур тонкие пальцы в ожогах. Я посмотрела на ее руки — на левую, державшую в пальцах тонкую стеклянную ветку с нераспустившимися бутонами — и потянулась назад, найти дизову ладонь.

— В чем дело?

— Просто.

Он мне не поверил. Но допытываться не стал. Пока.

— Я могу сфотографировать картину? — вместо этого спросил он у владелицы особняка.

— Пожалуйста. Так расскажете, откуда спустя сто лет у Валленштайнера появились потомки? Ваш молодой человек сказал, Рудольф был вашим прапрадедом.

Возможно. Я уже ни в чем не была уверена.

— Я ничего не знала про пожар, — растерянно произнесла я, пытаясь собрать кусочки головоломки. — Никто дома не знает. Всем известно, что раньше он жил в Мюнхене, и на старых письмах сохранился этот адрес, но после смерти жены он переехал с ребенком в Россию. Мы думали, ему было тяжело находиться в городе, где умерла его жена...

Впервые до меня дошло, что я даже не знала ее имени.

— Ильзебилль, — подсказала мне пожилая дама. — Согласно документам, Ильзебилль Валленштайнер, урожденная Швайг. Я не смогла обнаружить ничего о ее семье.

Я попыталась рассмеяться, но получившийся смешок скорее напоминал всхлип. Подходящее имя для сказочного, судя по всему, персонажа.

— Но он не погиб при пожаре. И его дочь, моя прабабушка. Она умерла, когда я была маленькой, я ее отлично помню. Они жили в Саратове, он открыл лавку, снова женился...

Взял фамилию жены. Якобы из уважения к ее семье, и никто не обратил внимания, мало ли, какие у человека могут быть прихоти. Сменить фамилию. Поспешно перебраться в Россию. Мелочи.

Но на самом деле... На самом деле во всем этом не было никакого смысла. Ни в смене имени, ни в переезде, ни в пожаре...

Если только он действительно не бежал.

ГЛАВА 5

БОЛЬШАЯ ИГРА

Утром в постели Диза не оказалось. Потоптавшись немного на пороге комнаты, я догадалась отправить СМС-ку.

"Ты где?"

"На крыше".

Куда кто-то притащил ажурный кованый столик и даже накрыл его скатертью. Идиллическую картину нарушал только один из Охотников, мрачно наблюдавший, как Диз пьет свой кофе.

— Если хочешь, заменю тебя на полчаса, — предложила я, подходя к ним. — Даю слово, он никуда не сбежит.

Судя по выражению лица, мое обещание понравилось ему примерно так же, как компания Диза, но на мой счет он получил четкие инструкции. И потому удалился. Любопытно. Если Ди с Мартином считали, что через меня можно хоть в какой-то степени управлять Дизом и что мое присутствие может его от чего-либо удержать, они — снова — ошибались.

— Такое ощущение, они не знают, что с тобой делать, — прокомментировала я сервировку.

Потому что это был завтрак не для пленника и даже не для вынужденного гостя. Стол был накрыт на одну персону — но как старательно! Даже утреннюю газету положить не забыли — будто кто-то, тем более Диз, читал их еще в печатной версии. Пышный омлет с яркими пятнами овощей, графин апельсинового сока, теплая выпечка еще в плетеной корзинке... Я стащила круассан.

— Они знают, — не согласился он, продолжая читать что-то в планшете. — Просто понимают, что Абигор не оценит, если они запытают его сына до смерти. Или не выкажут уважение ему. Приходится терпеть.

Наконец оторвался и посмотрел на меня поверх очков. Задержался взглядом на собранных в хвостик волосах. Нахмурился.

— Не начинай, — предупредила я. — Нет никакой корреляции между моим душевным состоянием и тем, когда я бегаю.

— Тебе привести статистику?

— Она ошибочна. К твоему сведению, я здесь каждый день бегаю.

— Пугающее откровение...

Я показала ему кулак и отняла стакан с фрешем:

— Я же не комментирую, почему ты завтракаешь на крыше.

— Мне нравится вид, — пожал плечами Диз.

Конечно. Я наклонилась к нему и понизила голос:

— А еще это единственное место в комплексе, где ловит чужой вай-фай, — судя по его улыбке, угадала. — Мне стоит рассказать об этом Мартину?

— Тебе решать.

Вот как? Я откинулась на спинку стула. Диз вернулся к планшету.

— Ты вчера быстро ушла, — заметил он.

— Мне нужно было работать.

И побыть одной после того, что узнала от фрау Шидмайер. Если не попробовать понять, то хотя бы успокоиться. Мы оба понимали, что "поработать" тут — лишь вежливая отмазка. Но только я не желала это признавать:

— Отправила вчера сообщения всем, кто был у Харви в друзьях на Фейсбуке. Можешь себе представить, двести сорок два друга? Готова поспорить, с половиной из них он годами не общался и даже не помнил, кто они. Зачем люди добавляют к себе в друзья всех подряд?

— Потому что это связи. Никогда не знаешь, кто тебе может пригодиться.

Ну да, нашла, кого спросить. Диза, считавшего, что пятиминутный разговор — вполне повод взять у человека контакты и добавить его везде, где можно. Я закатила глаза.

— Что ты хотела у них узнать?

— Я... — я запнулась. — Не знаю, сколько могу тебе рассказывать.

— Если ты имеешь в виду, не скрыт ли в татуировках узор, связывающий твою речь и от которого умрешь, сказав больше, чем должна была, то "Хантерс" не отслеживает, кому и что ты говоришь.

Удивительно.

— Они поступают проще: убивают своих сотрудников при появлении малейших подозрений.

Я фыркнула:

— Похвальная предосторожность. У них текучка еще не зашкаливает?

— Дураков против них пойти мало.

Только маленькая глупая Наташа.

— Подожди! Но я же встречаюсь с тобой...

— Это не подозрения. Это факт.

И потому все в порядке? Странная логика.

— Поделишься кофе? — попросила я. Диз передвинул свою чашку ко мне. — Я хотела выяснить, почему Мюнхен. У них с друзьями был общий маршрут: Лондон, Амстердам, Бремен, Гамбург, Копенгаген... И тут он один срывается в Мюнхен. Почему? Причем я смотрела его перемещения: совершенно непонятно, зачем он приехал. И зачем прерывать поездку посередине, почему не поехать с остальными в Стокгольм, а завернуть в Мюнхен потом? Я думала, может, он говорил кому-то из своих друзей... Я жду еще ответы, но пока получила только, что никто ничего не знает.

И одноклассники, с кем он отмечал в поездке выпуск и которых допрашивали после его исчезновения, тоже ничего не смогли ответить. Сказали лишь, что Харви было важно попасть в Мюнхен именно в эти даты.

Почему?

Не отрываясь от экрана, Диз достал из кармана айфон и набрал номер.

— Ради чего стоит приехать в Мюнхен в августе? — вместо приветствия спросил он.

— В августе? — переспросил женский голос на громкой связи. — Поживее сезон не мог выбрать? На месяц позже, к примеру? Нет, конечно, Театрон идет, но давай лучше я свожу тебя в Лидс тогда. Почему ты не сказал мне, что будешь на Земле?

Голос странно задвоился. Я только успела повернуть голову на звук, как из ниоткуда на крыше появилась высокая брюнетка. Ну конечно. Кому еще мог Диз позвонить? Я пожалела, что вообще завела разговор о Харви. Делая вид, будто материализоваться из воздуха — это совершенно нормально, брюнетка продефилировала к нам. Сбросила мне на колени многочисленные пакеты и устроилась на перилах. Прямо перед глазами оказались слишком длинные и совершенно не прикрытые кружевной юбкой ноги.

— Почему охранное плетение на тебя не отреагировало? — поинтересовалась я у Таны, сгружая ее покупки на пол.

Вместо ответа кера окинула меня полным пренебрежения взглядом.

— Видовое превосходство, — объяснил за нее Диз.

Понятно. Опять эта концепция про смерть как силу природы.

— Она все еще жива? — задала встречный вопрос Тана, обращаясь к брату.

— Сам удивляюсь.

— Это становится дурным тоном. Хочешь, помогу? — любезно предложила ему сестра.

Лично я не хотела.

— Следующее предложение будет классифицироваться как угроза в адрес сотрудника "Хантерс Инкорпорейтед", — предупредила я, не дожидаясь, что скажет Диз.

— Она пытается отращивать коготки? Умилительно.

Тана протянула руку, чтобы потрепать меня по щеке. Я дернулась, когда острые ноготки царапнули кожу.

— Не обращай внимания, — посоветовал мне Диз, продолжая читать что-то на планшете. — Она просто завидует.

Тому, что у других любовники не умирают вскоре после знакомства? В чем-то я могла ее понять. Но явно недостаточно, чтобы забыть о втором уже предложении меня прикончить. Да и о первом, сделанном в Аду, тоже...

— Так что насчет Лидса? — фыркнув, Тана закинула ногу на ногу. — Могу освободить для тебя пару дней.

— Сомневаюсь, что Мартин одобрит.

— А тебе так нужно его одобрение?

Диз кивнул.

— Сплошная работа и никаких развлечений... Ты скучен, — Тана посмотрела на один из четырёх циферблатов, висевших у неё на запястье, — а у меня ужин с агентом через час. Зачем позвонил?

Диз наконец оторвался от переписки.

— Мюнхен. Август. Тебе известны все мало-мальски интересные ивенты в этом мире.

— Не тот город, не тот месяц, — она качнула ногой.

А год? Харви исчез пять лет назад.

— Что насчёт две тысячи двенадцатого? — вмешалась я.

Недолго продержалось мое намерение Тану игнорировать.

— Все ясно, — она вздохнула, оборачиваясь ко мне и признавая мое существование. — Что тебе нужно?

Я вспомнила даты исчезновений. Не все укладывались сюда, но приличная часть приходилась на лето. И большинство пропавших были туристами.

— Что-то, что повторяется из года в год. Что привлекает сюда наших. О чем известно далеко не всем... Ты знаешь, о чем речь, — поняла я по выражению ее лица.