В углу большого кабинета, подальше от традиционного "стола заседаний", у нас была предусмотрена зона "неформального общения" — невысокий полированный столик и четыре очень комфортных кожаных югославских кресла. Сейчас, развалившись в одном из них и положив ноги на другое, там и ВОЗЛЕЖАЛ Григорий Давыдович, умиротворенно потягивая любимый армянский "Арарат".

Поскольку мама была в Ленинграде, то я тоже не отказал себе в возможности втихаря "злоупотребить", но понимал, что больше уже не нужно. Так что сейчас на столике меня ждала лишь чашка крепкого кофе, заполняющая все вокруг себя бодрящим ароматом.

После наблюдаемой уличной "депрессухи", напиток далекой солнечной Бразилии казалось, согрел само сердце, а память услужливо нарисовала перед глазами образ постоянно что-то напевающей и смеющейся Таис.

...С этой белозубо-шоколадной и заразительно-веселой двадцатидвухлетней мулаткой я познакомился за стойкой отделения "Banco Itau" в Рио, куда как-то наведался снять небольшую сумму наличных. Через пару недель она бросила свою скучную работу, и почти пять месяцев таскала меня по пляжам, городам, стадионам и дискотекам своей одновременно очень богатой и очень бедной, но никогда не унывающей и не перестающей танцевать страны!..

Я встряхнул головой и невольно улыбнулся.

Тем временем, совершенно "расслабившийся" после всеобщего отъезда и впервые на моей памяти заметно опьяневший, Клаймич и не думал останавливать поступательный ход своих уже заплетающихся рассуждений:

— ...и вот теперь, после отборочного тура... наши песни проходят куда?! Правильно! В финал... А это значит... что?!

Григорий Давыдович растянул губы в совершенно пьяной улыбке, сделал предвкушающую паузу, хорошенько приложился к бокалу, и победно провозгласил:

— Это значит, что в Заключительном концерте будут звучать?!... Правильно! Сразу ПЯТЬ наших песен! Не было еще такого!!! Ик...

Эту новость мы сегодня обсудили и отметили несчетное количество раз, но Клаймич в собеседнике не нуждался — он уже просто разговаривал и праздновал это событие сам с собой!

И уж если быть откровенным, все мы сегодня это событие праздновали гораздо больше, чем само открытие Студии...

По "воспоминаниям в интернете", без ведома и разрешения "великого и ужасного Гудвина" — председателя Гостелерадио СССР Сергея Георгиевича Лапина — на советском телевидении не происходило ничего.

Этот низенький коротышка с седым зачесом на лысой макушке непропорционально большой головы, держал в страхе всех своих подчиненных. Хам и моральный садист, видимо, получавший удовольствие от расправы с выбранной жертвой, Лапин был одинаково безжалостен как к людям, так и к их творчеству.

Высокоинтеллектуальный человек с широчайшим кругозором — на память страницами цитирующий Цветаеву и Мандельштама, имевший самую богатую в Союзе библиотеку поэтов Серебряного века, прекрасно игравший в шахматы, преданный и любящий семьянин — был настоящим цепным псом советской идеологии. Человек, получивший в свои руки инструмент неограниченного влияния на сознание людей, он создал косную и неповоротливую, но всеподавляющую машину телевизионной пропаганды.

Подчинялся Лапин исключительно Генеральному секретарю ЦК КПСС. Годами Председатель Гостелерадио конфликтовал с Сусловым, но даже "серый кардинал" Политбюро ничего не смог с ним поделать — Брежнев Лапина не сдавал.

Более того, даже советской печатной прессе негласно запретили критиковать работу телевидения. А любых недовольных его работой Лапин откровенно посылал куда подальше, не считаясь с чинами и рангами.

Все это я знал из прочитанного массива информации и нескольких фильмов в инете, и конечно, не мог не учитывать, когда снимал свой "клип".

Самодур Лапин даже запрещал допускать в "Останкино" женщин в брюках и не выпускал на экран мужчин с бородами, а также запретил КВН и "Кинопанораму", так что шансы пройти ЕГО цензуру у меня отсутствовали изначально.

На лоббистские возможности Галины Леонидовны в этом случае я тоже не полагался. В Рунете были очень красочные воспоминания болгарского посла о том, что однажды Лапин отказал в пустяковой просьбе возглавлявшему болгарское телевидение зятю самого Тодора Живкова только потому, что эту просьбу озвучила дочь Генсека.

Но как говорится, я "не парился". Если Лапин истово служил Брежневу — то главное, чтобы клип понравился самому Брежневу!

В такой ситуации намекать — только тратить время. Поэтому суть проблемы Клаймич озвучил Галине Леонидовне прямо на моем дне рождения. Та хоть и задумалась, но проблему пообещала решить быстро.

В итоге, уже в воскресенье Галина и Чурбанов привезли видеокассету с клипом прямо на дачу в Завидово:

— Папа, посмотри, какую красивую картинку Витя снял для своей песни! Ты же помнишь того талантливого мальчика? Это песня, которая понравилась тебе на концерте у Николая Анисимовича!

— Действительно, Леонид Ильич! Смотрите, как оригинально и красиво получилось... Людям должно понравиться!

— Гм! А хороши, чертовки... Да, Юра?! Гм... И песня хорошая... Гм... Жизне-утверж-дающая!

— Папа, ты бы позвонил Лапину... что тебе нравится?!

— Парнишку надо бы поддержать, Леонид Ильич! Чтоб не зажимали. Вон, уже итальянцы приглашают к себе на фестиваль — а наше телевидение его совсем не показывает...

— А что ж так?! Гм... Хороший парень... Правильные песни пишет... гм... И девахи красивые! Таких и итальянцам гм... не стыдно показать! А?! Юра, напомни после обеда... гм... позвонить Сереже...

По крайней мере, так это выглядело в пересказе Галины Леонидовны.

...А уже через день, в совершенно авральном режиме, мы заново писали песню "Мы желаем счастья". Леонид Ильич сказал "показывать мальчика" — а сам мальчик в этой песне участия не принимает... Непорядок! И телевизионное руководство проблему решило просто — эту песню перезаписать, и добавить к ней еще одну!

По поводу этой "ещё одной", и выбора особого не было — и ансамбль МВД, и Сенчина принимали участие в концерте. Так чего мудрить?! И уже 30 ноября мы приехали в Концертный зал "Останкино" на запись последнего отборочного тура "Песни года".

...Как оказалось, итоговый концерт и отборочные туры — суть совершенно разные мероприятия. "Отбор" это чисто формальное действо, где певцы пели исключительно для телевизионной съемки, режиссёр совершенно свободно встревал(!) посреди исполнения композиций со своими советами и указаниями, а в зале сидела осчастливленная массовка из "работников трудовых коллективов Москвы". К тому же эта "массовка" ещё и периодически менялась прямо между выступлениями певцов!

...Новую запись "Счастья" — теперь уже в ДОПОЛНЕННОМ составе — мы писали в студии два дня. Простая "добавка" моего голоса к имеющейся фонограмме никого не впечатлила, и песню в итоге пришлось записывать заново.

В новой версии — в соответствии с замыслом Вериной мамы — я становился солистом, а девчоночье трио было сокращено до банального бэк-вокала. И признаюсь честно — чем дальше, тем с меньшим энтузиазмом я принимал участие в этой творческой "вивисекции".

Да, сначала факт моего неожиданного участия в "Песне года" не только в качестве автора, но и исполнителя, вызвал у меня приступ неуёмного энтузиазма. Тем более, что еще жива была в памяти досада от моего "неприглашения" в "Утреннюю почту". Но постепенно настрой менялся, а энтузиазм утих — ведь и песня подбиралась мною специально под девушек, и клип делался под них же. Помимо того, что я вложил во все это слишком много сил и эмоций, чтобы теперь все так взять и похерить, так еще и сама песня в девчоночьем исполнении звучала ЛУЧШЕ! Да и СМОТРЕЛАСЬ привлекательнее...

Приняв наконец-то решение, я заткнулся посреди припева, с облегчением стащил с головы тяжелые наушники и вышел из студии в аппаратную, где колдовали над пультами Завадский и Клаймич.

— Предлагаю перерыв... Пойдёмте кофе в кабинете выпьем...

Примерно через час активных споров и взаимных убеждений, новая концепция песни выглядела так: основная партия остается за девушками, а я просто участвую в припеве, вместе с остальными музыкантами. Для того, чтобы обыграть мое присутствие на сцене, Завадский возьмет гитару, а я встану за его "клавиши", которые выдвинут на передний план.

— Григорий Давыдович — так и овцы будут целы, и волки сыты... В конце концов, Леонид Ильич одобрил трио красивых девушек, а не меня и подвывающую где-то на "заднике" подпевку... И гораздо логичнее, когда "МЫ желаем..." поют три человека, а не один!

Клаймич озабоченно покачал головой, но всё же нехотя согласился:

— Хорошо... Тем более, что клип мы и правда все равно уже не переделаем, а если в Концерте на День милиции и в "Утренней почте" поют девушки, то странно, если на "Песне" солировать будет кто-то другой.... Однако если такое "самоуправство" вызовет недовольство главного телевизионного начальника, то у нас могут случиться серьезные неприятности. Уж поверьте моему опыту...

...Вечером мы с Лехой, развезя музыкантов, возвращались домой. В ответ на мое недовольное бурчание, "большой брат" — обычно далекий от разного рода "заумствований" — выдал неожиданную тираду:

— Ну что ты от людей хотел? Чтобы они тебе сказали, что у девчонок получается лучше, чем у тебя?! Коля тебе за дочь... по гроб жизни. У Татьяны Геннадьевны тоже... дочь в группе. Музыканты у нас "без году неделя", а тут ТАКИЕ концерты... и ТАКИЕ люди...

Леха переключился на пониженную передачу, и аккуратно свернул с проспекта Гречко на улицу Барклая — днем столица "оттаяла" до плюс двух, поэтому с вернувшимся ночным морозом дороги стали очень скользкими.

— Давыдыча тоже понять можно... Ты лишний раз солируешь — он и рад. Что ему группа? Нет тебя — нет группы. И с телевизионщиками ему ссориться не резон...

Я некоторое время помолчал, переваривая столь нехарактерную для "Большого брата" аналитику, а затем задумчиво повторил его же вопрос:

— "Что я хотел"... "что я хотел"... Действительно, что же я хотел?..

В салоне повисла тишина, нарушаемая только звуком мотора и громкими щелчками поворотника. Леха молча вел машину, бросая на меня косые взгляды, и уже припарковавшись возле подъезда и заглушив двигатель, попытался дать совет:

— Ты, вон, донеси до народа, что ему за споры с тобой ничего не будет... или Давыдычу поручи... пусть объяснит...

В ответ пожимаю плечами:

— Я понял, что я хотел... Я хотел, чтобы правду мне сказал ХОТЯ БЫ ТЫ... А ты тогда тоже промолчал...

Под недовольное сопение "мамонта", не прощаясь, я с трудом выбираюсь из машины, и скособочившись под грузом тяжелого портфеля с опостылевшими учебниками, устало плетусь к подъезду.

...Несмотря на терзавшие Клаймича опасения, телезапись обеих песен в Останкино прошла без малейших проблем.

В первой песне моих музыкальных навыков — какие бы беспонтовые они не были — с лихвой хватило, чтобы изобразить игру на неподключенных "клавишах". Мы сыграли, девушки спели, довольный зал дружно похлопал... "Ноль-два", Сенчина, хор — хлопали еще лучше.

А мне, если честно — ни уму, ни сердцу. Не было и грамма того волнения и воодушевления, которые так будоражили кровь во Дворце Съездов и в ЦКЗ "Россия". Спокойно вышли и спокойно отыграли, как на репетиции. Хотя, наверное, по сути так оно и было — "отбор", как репетиция перед финальным КОНЦЕРТОМ.

Ну да поживем — увидим...

Хуже другое — с каждым днем на меня все сильнее наваливается какая-то беспросветная апатия. Я буквально физически ощущаю, как все мое существо все больше заполняется равнодушием и холодной усталостью. Я конечно могу предположить, что это последствия эмоционального и физического истощения моего подросткового организма, но... События, мелькая как в калейдоскопе, следуют одно за другим, перечень неотложных дел увеличивается как снежный ком, и просвета этому "бегу в колесе" не видно никакого.

Последние четыре недели каждый мой день был расписан с утра до вечера: репетиции, встречи, перелеты, чемпионат, записи, три концерта, съемка клипа, переезд из Ленинграда, и конечно же, школа (фаk её куда только можно...) и все тому подобное.

Вот и сегодня Леха увёз меня из школы с двух последних уроков, чтобы успеть на занятия по итальянскому языку.

Альдонин папахен воспользовался то ли знакомством, то ли служебным положением, но теперь "экспресс-курс" итальянского нам преподает профессиональная переводчица-синхронистка МИДа. Впрочем, это были скорее даже не занятия языком, а "натаскивание" на правильное произношение слов нашей, пока что единственной, "импортной" песни.

Из всей группы, итальянский знаю только я. "Учебные программы по телевизору, самоучители и врожденные способности" — эта версия, в своё время вызвавшая недоуменно-радостное изумление мамы и доверчиво "проглоченная" всеми остальными, с профессиональной переводчицей успеха не имеет. Вслух Надежда Александровна меня во лжи, конечно, не обвиняет, но как бы при общении с ней я не "ошибался" в произношении и построении фраз, ее взгляд сомнений не оставляет — не верит!

Эта приятная женщина средних лет, с аккуратно убранными волосами и безукоризненными манерами, когда-то закончила институт военных переводчиков, и вот уже больше десяти лет работала в МИДе. Со всеми нами она предельно корректна, доброжелательна, очень ответственно подходит к поставленной задаче, и терпеливо поправляет ошибки, добиваясь идеального произношения — но в её глазах я вижу ТАКОЕ подозрение к своей персоне, что последствия не могли заставить ждать себя долго.

Занятия языком проходят у нас в Студии — сюда и добираться всем удобно, да и вообще это двухэтажное здание на Селезневской улице стремительно становится для всей группы вторым домом.

Сегодня, после окончания очередного этапа изучения премудростей тосканского произношения, я поймал пристальный взгляд Альдоны, и едва заметный кивок дал понять, что со мной желают пообщаться.

Вообще-то, всё последнее время я "по-человечески" — не сугубо по делу — общался только с... Лехой. Да и то только потому, что он взял за правило утром отвозить меня в школу, днем везти в Студию, а поздним вечером сдавать сонную тушку на руки маме.

Главную роль в таком раскладе конечно сыграло то, что жил Леха теперь рядом с нами, в соседнем доме. Клаймич "напряг" Эделя, квартирный маклер "напряг" своих агентов — и через неделю поисков Леха въезжал в уютную однокомнатную квартиру на третьем этаже расположенной рядом девятиэтажки.

А в "трешке" на улице Куусинена сейчас квартировали только Коля Завадский и барабанщик Роберт. Колина семья осталась "доучиваться" этот год в Ленинграде — у его дочери там все было "завязано" аж на две школы: общеобразовательную и музыкальную.

Хотя, с моей точки зрения, лучше бы они побыстрее место жительство поменяли — меньше гнетущих воспоминаний ребенка мучили бы. Ведь даже меня на нервы "пробило", когда первый раз в гости к Завадским пришел. Недавно я озвучил эту мысль Николаю — так он сначала захлопал глазами, а потом надолго "завис" в серьезных раздумьях.