— Сделай это снова! — провыл демон.
— Но этот человек арестован.
— Что за беда! Найди другого! И помни: ты заключила сделку! — расхохотался монстр и, превратившись в серое облако дыма, исчез в шаре, который снова сделался прозрачным.
Глафира Семеновна аккуратно поставила шар в потайной шкаф, стерла с пола пентакль, и, легко ступая, вышла из часовни. Она подошла к каменному забору, отгораживавшему двор от внешнего мира, и исчезла, будто пройдя сквозь него. Макс подбежал туда, где только что стояла женщина, и принялся внимательно осматривать забор, пытаясь обнаружить потайной ход, или калитку. Роки обнюхивал каждый камень, пытаясь помочь хозяину. Но все их усилия были тщетны — путь, которым вышла Глафира Семеновна, они так и не обнаружили, зато разбудили пожилого привратника, дремавшего в будке около ворот, и с перепугу чуть не поднявшего крик. Делать было нечего — Макс повернул к дому.
В своей комнате он лег на кровать и задумался, поглаживая Роки, устроившегося под боком. Сон не шел, перед глазами стояла одна и та же картина: демон, появляющийся из шара. То, что Глафира Семеновна пытается предпринять что-то против своего мужа, было очевидно. Упоминание же о человеке, которого арестовали, наводило на мысль, что женщина каким-то образом причастна к похищениям. Единственное, чего Макс не мог понять: зачем ей это нужно? В самом деле, Глафира Семеновна замужем за богатым знатным человеком, у нее есть все, что женщина может хотеть от жизни: огромный дом, дорогие наряды, драгоценности, уважение общества, и, главное, любовь ее мужа. То, что Антон Матвеевич влюблен в свою молодую жену, было видно невооруженным взглядом. Когда он обращался к ней, его глаза теплели, а голос становился тихим и нежным. И где сейчас Глафира? Выполняет приказ демона? Каким образом? Если же она причастна к похищению девушек, то где их прячут? И живы ли они? Макс совсем запутался и решил разбудить Гольдштейна.
Лев Исаакович мирно спал в своей комнате, и чтобы разбудить его, пришлось долго и громко стучать. Наконец, тот проснулся и открыл дверь. Выслушав историю, рассказанную Максом, он задумался, затем сказал:
— Я не вижу, чем могу помочь. Чтобы попытаться получить какую-то информацию, я должен войти в контакт с объектом. Как думаешь, голова будет рад, если я облаплю его жену?
— Но можно ведь пойти в часовню, где Глафира прячет свои магические принадлежности, — возразил Макс.
— Проникнуть в мысли демона я не в силах, к тому же мы не сумеем его вызвать. Нет, тут надо придумать что-то другое.
— Если мы ничего не предпримем, горожане завтра разгромят дом Антона Матвеевича! Я уже не говорю о том, что пострадает целый город, так ведь и нам отсюда не выбраться.
— В любом случае, остается ждать до утра, — зевнул Гольдштейн, — Вернется Глафира, а там видно будет.
Как только Макс вернулся в свою комнату и зажег свечи, в дверь робко постучали. Он открыл и увидел смущенную и напуганную Аню.
— Извини, что разбудила, — сказала она, — Можно, я войду?
Посторонившись, Макс пропустил девушку. Она осторожно опустилась на краешек мягкого кресла, стоявшего неподалеку от кровати.
— Ты спи, ладно? А я здесь посижу.
— Что случилось? — Макс едва пришел в себя от изумления.
— Мне очень плохо. В этом городе все так странно: сначала я почувствовала ненависть, исходящую от людей, а в доме... я чувствую чей-то страх, — прошептала Аня.
— Чей?
— Не знаю, весь дом им просто пропитан. Когда я вошла сюда, то чуть не упала от ощущения ужаса, отчаяния и боли. Все это продолжалось и во время ужина. Когда поднялась в свою спальню, стало немного легче. Но все равно эти ощущения не уходят, кому-то здесь очень плохо. Я боюсь оставаться одна, в этом доме происходит что-то очень страшное.
Макс, не зная, чем утешить девушку, слегка приобнял ее и сказал:
— Давай ты поспишь, а я тебя покараулю. Не бойся ничего, мы с Роки рядом.
Он подвел Аню кровати, уложил ее, прикрыв одеялом, под которое тут же нырнул пес и улегся в ногах. Аня тихо засмеялась:
— Он горячий, как грелка! И сопит так смешно!
— Отдохни, — сказал Макс и уселся в кресло, накинув на себя пушистый плед.
Аня послушно закрыла глаза и вскоре легко задышала во сне. Ее серебристые волосы разметались по подушке, рот немного приоткрылся, девически округлые щеки слегка порозовели. Максу не спалось. Он смотрел на спящую девушку, такую нежную и беззащитную, и думал, как много ей требуется сил, чтобы жить со своим даром. Что касается его самого, он давно бы уже сошел с ума, доведись ему все время ощущать чужие чувства. Его мысли плавно повернули в другом направлении: вспомнились странные сны о маленьком мальчике, чья душа была изуродована людской жестокостью. Не потому ли Макс так тяжело переживал эти сны, что его как будто заставляли в них проживать чужую жизнь? Хотя там, во сне, он не чувствовал себя этим ребенком, он просто наблюдал за ним со стороны. Макс интуитивно понимал, что это как-то связано с духом, живущим в мече и пытающимся завладеть его телом. Имя Рамир что-то напоминало ему, что-то очень знакомое, но неуловимое. Макс попытался вспомнить, где слышал его, но мысли текли все медленнее и медленнее, наконец, он задремал.
Глава 28.
Утром в дверь постучали. Макс потянулся и почувствовал, что все его тело затекло. Он посмотрел вокруг и вспомнил, что остаток ночи провел в кресле. Аня открыла свои невозможно синие глаза и улыбнулась:
— Доброе утро.
Макс почему-то почувствовал себя очень счастливым. Он вдруг подумал, что готов еще несколько месяцев шагать, бежать, ехать на край света, убивать упырей, бороться с демонами, драться с наемниками, и совершать еще черт знает какие подвиги — лишь бы видеть эти милые глаза, слегка смущенную улыбку и слышать "Доброе утро", произнесенное сонным девичьим голосом.
Вчерашняя разбитная девица пригласила спуститься к завтраку. Макс и Аня наспех умылись и в сопровождении Роки пошли вниз. В столовой уже сидел хозяин в компании жены и своего помощника. Глафира Семеновна выглядела свежей и отдохнувшей. Она вежливо приветствовала гостей и предложила им чаю. Аня, не дойдя до стола, вдруг схватила Макса за плечо и простонала:
— Вот, опять! Здесь еще хуже!
— Что случилось? — входя в столовую, спросила Виктория.
Аня, обхватив голову руками, как будто желая защититься от чужих страданий, тихо осела на пол. Все бросились к ней, поднялся переполох, в который вдруг врезался встревоженный хриплый голос:
— Беда! Сегодня ночью пропала еще одна девушка! Горожане требуют немедленно найти девушек, а иначе угрожают свергнуть городского голову!
Макс обернулся и увидел в дверях встревоженного начальника городской стражи, который, тяжело дыша, обессиленно привалился к двери.
— Они идут сюда! Закройте ворота!
За окнами дома слышался дальний угрожающий рокот, напоминающий шум прибоя. Скоро в нем стали слышны отдельные голоса, что-то громко выкрикивающие. Толпа приближалась. Наконец, она забушевала прямо у самых ворот дома, выкрикивая проклятия и угрозы.
Глафира Семеновна, смертельно побледнев, опустилась на кресло. Макс заметил, как она тайком отыскала руку Волкова и крепко сжала ее. Антон Матвеевич решительно шагнул к двери.
— Нет, господин городской голова! — отчаянно воскликнул начальник стражи.
— Я должен поговорить со своими горожанами, — твердо проговорил тот.
— Тогда говорите с ними с балкона, только, умоляю, не ходите на улицу! Толпа настроена самым решительным образом!
Антон Матвеевич, подумав несколько секунд, поднялся на второй этаж. Скоро с балкона раздался его уверенный, хорошо поставленный голос:
— Горожане Мирного города! Я прошу вас разойтись! Убийца пойман, и будет казнен прямо сейчас на Главной площади!
— Убийца пойман, говоришь? — ответил ему ехидный фальцет, — А кто ж ночью девушку украл?
— Сколько можно терпеть? Поразвели иноверцев, а мы за детей бойся! — подхватил густой бас, — И сам-то на чужеземке женился, наши плохи ему!
— Где моя доченька? — истошно зарыдала какая-то женщина.
— Успокойтесь! Прошу вас, успокойтесь! — не сдавался Антон Матвеевич, — Вся городская стража сейчас ищет девушек. Они обязательно найдутся!
— Да уж, найдутся, как Наташа, кузнецова дочка — в пруду! — выкрикнул кто-то.
— Да что с ним говорить, бей его, ребята!
В Антона Матвеевича полетели камни. К счастью, он вовремя успел уклониться и покинуть балкон. Один булыжник влетел в окно столовой, разбив стекло, и упал у ног Миланы. Она взвизгнула. Затрещали под напором навалившихся горожан ворота.
— Жги его! — завизжал истеричный женский голос.
— Голову на виселицу! — подхватила толпа.
Начальник стражи деловито огляделся:
— Долго не продержимся, Антон Матвеевич, — сказал он, — Уходить надо.
Макс все еще сидел на полу рядом с Аней, которая тихо плакала:
— Больно... им больно... Очень страшно умирать...
Сначала Макс подумал, что девушка реагирует на действия толпы, потом понял: это не так. В этом случае она чувствовала бы чужой гнев и злобу. Он замер: что-то вертелось в голове, какая-то мысль.
— Страшно умирать? — переспросил он, подхватил Аню под руку и вывел в гостиную, — А здесь как? Ты чувствуешь то же самое?
— Да. Но здесь немного меньше.
Поручив девушку заботам Миланы, Макс вернулся в столовую и топнул ногой.
— В доме есть подвал? — спросил он.
— Да, у нас большой винный погреб, — растерянно ответил Антон Матвеевич, — Но зачем вам? Там спрятаться от бунтующих не удастся...
— Скорее, где именно он находится? — нетерпеливо выкрикнул Макс.
— Да вы где-то примерно над ним и стоите.
— Покажите мне, как туда пройти.
Глафира Семеновна, изо всех сил вцепившись побелевшими пальцами в рукав Волкова, расширенными от ужаса глазами впилась в Макса. Она в отчаянии кусала губы, затем, видимо, на что-то решившись, оттолкнулась от него и медленно, шатаясь, побрела в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
— Не выпускай ее никуда! — на бегу крикнул Макс Виктории, подталкивая Антона Матвеевича, который, в силу многолетней привычки к солидности, неторопливо и степенно двигаясь, открывал дверь, ведущую в узкий коридор.
— Скорее, скорее! — поторапливал его Макс.
Коридор оказался коротким, в его конце обнаружилась темная винтовая лестница, ведущая вниз.
— Здесь у нас кухня и комнаты для прислуги, — пояснил голова, спустившись в полуподвальное темное помещение, — Ниже — кладовые и винный погреб.
На предельно возможной скорости пронесшись через кухню, где дородный повар и несколько поварят в испуге застыли, прижавшись к стене, Макс рывком распахнул дверь в конце помещения:
— Сюда?
— Да-да, — подтвердил ничего не понимающий Антон Матвеевич, — Но вам надо взять свечу.
Выхватив из рук хозяина залитый воском, давно не чищеный подсвечник, Макс начал спускаться в подвал, держась за сырые прохладные стены. Следом спешил Роки. Огонек свечи мерно колыхался, отбрасывая вокруг кривые неровные тени. Воздух в подвале был влажен, пахло плесенью. Когда лестница закончилась, взгляду открылось большое пространство, уставленное бочонками с маслом и уксусом, корзинами, наполненными яблоками, мешками, в которых тоже хранились какие-то продукты. Вдоль стен висели на гвоздях копченые окорока, колбасы, битая птица. Пройдя мимо продуктового изобилия, Макс увидел бесконечные деревянные стеллажи, на которых, покрытые пылью, лежали темные винные бутылки. В углах помещения были вкопаны бочки, видимо, тоже с вином.
Он быстро пробежал мимо стеллажей, ища взглядом дверь, или, может, необычно выглядящий участок стены. Дальше подвал заканчивался. Макс, не веря своим глазам, тщательно ощупал влажные стены, не найдя ничего, кроме наростов зеленой неприятно пахнущей плесени, тут же оставивших на ладонях сероватый след.
— Эй, вы где? — раздался голос Гольдштейна.
Мимо длинных стеллажей шествовал Лев Исаакович, в одной руке держа вычурный канделябр с несколькими свечами, другой — придерживая Аню, которая шагала, закусив губы и пошатываясь, будто преодолевая сильное сопротивление. С другой стороны девушку под руку держала Милана.
— Отпустите меня, — вдруг властно приказала Аня.
Некоторое время она стояла, сосредоточившись на чем-то, известном лишь ей, затем медленно двинулась к стене, около которой почти вплотную стоял длинный стеллаж.
— Здесь, — сказала она, и вдруг, обессилев, упала на руки Гольдштейна.
— Уведи ее, Милана! — крикнул Макс и, толкнув стеллаж, снова кинулся ощупывать стену.
Зазвенели, разбиваясь, бутылки, в сыром воздухе повис дурманящий аромат выдержанного вина. Не обращая на него внимания, Макс продолжал обследование. Сначала он не смог обнаружить ничего необычного, и почти пришел в отчаяние. Вдруг Роки подбежал вплотную к стене, и, поскуливая и трясясь от нетерпения, начал скрести лапой по каменной кладке. Макс наклонился и внимательно осмотрел камни: ничем не скрепленные, они лежали один на другом, образуя подобие стены.
— Антон Матвеевич, помогите! — крикнул Макс и принялся выбивать один из камней.
Наконец, камень обрушился. С помощью очнувшегося наконец Антона Матвеевича и кинувшегося на выручку Гольдштейна очень быстро удалось расчистить в стене отверстие, достаточное для того, чтобы в него прошел взрослый человек. За стеной было какое-то помещение: в лицо оттуда ударил спертый, тяжелый воздух. Роки первый кинулся внутрь. Вскоре из темноты раздалось его скорбное подвывание, и слабый прерывающийся голос, что-то медленно говоривший в ответ. Подняв над головой подсвечник, Макс прошел через пролом и оказался в маленькой душной комнатке. Единственным источником воздуха служило здесь маленькое, величиной с носовой платок, зарешеченное окошко, находящееся прямо под потолком. Неровный свет свечи выхватил из мрака несколько женских тел, неподвижно лежащих на каменном полу. Над одним из них и подвывал сейчас пес, тыча носом в руку девушки. Она, не открывая глаз, что-то отвечала ему. Макс прислушался: речь ее была абсолютно бессвязна. Скорее всего, девушка бредила. Девушек было четверо, с первого взгляда становилось ясно, что все они находятся в крайней степени истощения. Максу показалось, что по крайней мере одна из них мертва — так неподвижно и бледно было ее лицо.
Следом в пролом пролез Гольдштейн. Он опустился на колени перед одной из пленниц, поводил рукой над ее лицом, затем таким же образом осмотрел остальных и сказал:
— Живы. Пока... Их надо срочно вынести отсюда. Похоже, они несколько дней ничего не ели и не пили.
— Антон Матвеевич, позовите сюда людей, — сказал Макс, поднимая на руки девушку, которая показалась ему самой измученной, — Я надеюсь, вы уже поняли, что это и есть те самые похищенные девушки.
Лев Исаакович взял на руки вторую пленницу и, кряхтя, поволок ее к выходу.
— Боже мой, боже мой, как же так? — повторял потрясенный Антон Матвеевич, — В моем доме, кто, почему?
Макс почувствовал раздражение. Вместо того чтобы что-нибудь предпринять, городской голова причитал, как старая баба. Поудобнее перехватив в руках неподвижную, висящую как мертвая, девушку, он рявкнул:
