— Пой, Горящий. Не ради меня. Ради них.
Я должен встать... встать и петь.
Пепел во мне еще тлел, но слова Соф что-то сдвинули в нем. Где-то глубоко, в самом сердце мира, Великие Струны уже пришли в движение... Пытаясь выразить то, что рвалось в мир через меня, я встал, и, запинаясь, сделал первый шаг... еще шаг... и еще шаг — прямо в огонь.
Строил город и ему не хватило гвоздя... (*)
Песня не шла; я запнулся, остановился и посмотрел на небо. Седое, серое, безразличное. Небо вращалось вокруг нас.
Протянул ладони и увидел в них капли дождя...
Поляна, скала с расщелиной, люди — все выцветало, понемногу утрачивая глубину и реалистичность.
Оставил город и вышел в сад...
Редкий лес вокруг, небо... это все — нарисовано. На самом деле вокруг меня — пустота. Такая же, как в моей душе. Я — только Голос, поющий в Пустоте...
Оставль старца и учаше кто млад...
Первые строки прошли набатом, гулким колоколом отозвались в сердце — и Песня пришла ко мне.
Святая София,
Узнав о нём, пришла к нему в дом;
Святая София
Искала его и нашла его под кустом;
Она крестила его
Солёным хлебом и горьким вином,
И они смеялись и молились вдвоём:
"Смотри, Господи:
Крепость, и от крепости — страх,
Мы, Господи, дети, у Тебя в руках,
Научи нас видеть Тебя за каждой бедой...
Прими, Господи, этот хлеб и вино,
Смотри, Господи, — вот мы уходим на дно;
Научи нас дышать под водой..."
Я ушел в песню полностью. Если я не могу иначе спасти тех, кто мне доверяет — зачем мне мой огонь...
* * *
Очнулся привычно лежа в костре, и бездумно смотря сквозь просветы в тучах на ночное звездное небо. Звезды — красивы. И безразличны к тем, кто ходит под ними. Холодно... Но той скалы, которая была рядом, не видно. Совсем другая полянка, развалины какой-то хижины рядом, и берег моря ближе — чайки кричат. Вокруг огня, в котором я лежал, сидели с трех сторон — Седой, Патлатый, и Чага. Язвы на их коже заметно подсохли, лица осунулись и как-то.. изменились. Даже Седой, вроде бы, старше стал. Соф не было нигде видно. Я приподнялся на локте.
— Где Соф?...
За всех ответил Чага.
— Прости, Горящий. Не уберегли.
Я продолжал смотреть на него. Он устало и безразлично пересказывал.
— Ты, тогда, допел, и рассыпался головешками — всего ничего от тебя осталось. А я понял-таки, что надо делать. Старый я дурак... Такой простой составчик. У меня ж куча всего с собой... Нужна всего лишь кровь кого-то, кто переболел, или кто к этой дряни уже стал устойчив — как те волки, что за нами шли — они бы подошли. Я к тому времени уже только ползал, да и Патлатый так же. Седому совсем плохо стало. А Соф пошла... Посох твой не взяла, поднять не смогла. Вышла к ним так, одна, без оружия. Они и кинулись... Потрепали её, конечно. А она одному пасть разодрала, и с ним к огню обратно. Волки ошалели, но к огню идти не решились — головешки-то, жгутся. Заползла обратно, разодранная вся, кровища... Перевязали её. Я из волчьей крови лекарство готовил, пока готовил — дозу Патлатому объяснял — чуял, не дотерплю. Так и вышло, часть только рассказать успел, и свалился — но варево допрело. Патлатый всем влил его сколько надо было, по моим словам. Только не успел я ему рассказать, что людям да троллям дозу другую надо. По весу Патлатый для Соф варево влил, а расу не учел... В общем, когда очнулись мы, Соф остыла уже. Крови она потеряла много, но раны так быстро её бы не доконали. Чума в ней от этой дозы лекарства не ушла, а только застыла, продолжала жечь и жечь... Чума вместе с ранами её и добили.
Я молчал. Чага продолжал.
— Одно хорошо. Там, где ты песню пел, огонь долго еще так и горел. Дрова сгорели, а пламя осталось. Если б не это — сожрали бы нас волки. А так — оклемались мы, манатки собрали, наружу выглянули — смотрим — головешки твои в центре лежат, чуть тлеют. И вокруг — пожарище, круг большой, выжженный. Собрали мы твои головешки в котелок, и стали думать, что дальше делать. Слабость, ноги трясутся, а меня еще и чуйка колотит — смотрят за нами, да не волки, а — недобро так...
Я подавил слабость, и сел.
— Давно это все было, что ты говоришь?
— Сколько в забытьи мы валялись точно не знаю. А ушли мы оттуда два дня назад. Вот... Не стали мы копать для Соф могилу, так оставили. А то в ту могилу мы бы вместе легли, а не ради того она к волкам с голыми руками вышла... Рванули мы оттуда, с утра, как чуйка говорила — к морю и на юг вдоль берега. А тот, кто недобрым глазом на меня смотрел — сейчас уже небось на след наш встал. К вечеру сегодня поняли, медленно мы идем, дохлые после болезни. Не уйдем мы. Решили попробовать зажечь тебя снова. Если не с нами, так хоть ты сам может очнешься — дело продолжишь. Рядом тут скалистый берег, можно в трещинах укрыться. Только далеко мы уже не уйдем, бежать сил нет. Да и костер наш, большой, издалека видать...
Скрипнув старой угольно-черной броней, я пошатываясь встал. Никакой кольчуги, плаща, шляпы не осталось — все сгорело. Посох мой, конечно, тоже никто брать не стал. Побоку. Ростом вроде снова поменьше обычного, зато настрой... Эх, Соф. Чтобы от обычных противников отбиться, мне сейчас и голых рук хватит — зубами выгрызу. А если противник необычный... Значит судьба.
— Веди, Чага... к трещинам. Попробуем отмахаться. Если ночь продержимся, выживем. И кто бы ни гнался за нами, про чуму им — ни слова.
Мы вышли к морю и выбрали место, где изгиб скалы образовал полку. Попасть на нее было можно только пройдя по узкому карнизу над морем, заворачиваешь за угол над обрывом — а тут мы, в закутке. Я сел ждать у поворота, бойцы упали ближе к скалам и уснули. Ветер трепал травинки, чайки носились сверху с отчаянными криками, лавируя в восходящих воздушных потоках перед обрывом. Море далеко внизу било в берег серо-сине-зелеными валами, рассыпало брызги мелкой белой пены — начинался шторм.
Море, оно не такое как звезды — ему не все равно.
* * *
(*) БГ
Глава 25
Враг прибыл к ночи — судя по гомону, это люди. Обнаружив нашу стоянку и кострище, они потратили чуть времени чтобы выйти по следам к нашей засаде. Что характерно, никто не стал с нами разговаривать — первый попытался сразу насадить меня на меч, и улетел с карниза в море. Прежде чем люди сумели организованно отступить, они потеряли еще двоих. Я не стал высовываться за угол — у них могли быть арбалеты. Подойти сверху к нам ночью люди не смогут, будут ждать утра.
С рассветом штурм нашего лагеря не начался. Нас по-прежнему блокировали — высунувшись я чуть не схлопотал болт себе в лоб — но активных действий предпринимать никто не спешил. Погода окончательно испортилась, темные рваные тучи ветер нес с моря, шторм набирал силу и валами волн тяжело и гулко колотил в скалы внизу. Темно, сумерки — и не скажешь, что день. Подождав чуть-чуть для верности и разбудив бойцов, я выглянул еще раз. Арбалетный болт тренькнул по скале рядом и ушел в молоко. Косовато стреляете. Несколько быстрых прыжков, второй болт засел в плече, но арбалеты стрелявших летят вниз — а сами стрелки катятся в стороны. Рядом с нычкой арбалетчиков пытается отмахнуться мечом третий, но только он какой-то вялый совсем — я ушел от его взмаха шутя, а ему хватило одного удара мечом плашмя. На крики людей о помощи в лагере наверху поднялся гвалт. Приказав вязать пленных и раскинув свой дым пошире, я бросился в бой.
Вокруг костра на поляне расположился небольшой отряд, десятка полтора вооруженных людей. Обмундирование типовое, чем-то напоминает одежду арнорских следопытов, только попараднее, что ли. Характерные симптомы — легкие круги вокруг глаз, кашель, озноб. Так дальше — через полдня пойдут язвы. Их кони, стреноженные, бродили немного в стороне. Короткий бой показал полную неспособность людей к сопротивлению, они не могли даже толком натянуть лук — а арбалетов у них больше не было. Их слабые удары мечом не пробивали мою броню. Арбалетный болт с шипением выпал из моего плеча прямо в бою — и броня закрылась. Я не стал никого убивать, просто выбивал их оружие прочь и пинками скидывал безоружных их в кучу, приказав вязать всех. Они заходились кашлем и отползали, некоторые пытались сопротивляться и получили переломы. Поняв, что они не могут мне ничего противопоставить, парочка людей дернулась к коням, но я ударом бича по ногам пресек попытки бегства; обожженные беглецы вопили и катались по земле. В горячке боя я не заметил, когда трое все же успели уйти — а догонять всадников неясно как, да и желания не было. Обезвредив основных противников, я нашел их командира — он был одет побогаче — выдернул у него суму, и полез в ней копаться. В первую очередь меня интересовали письма и документы — надо почитать, что они собирались тут делать, вряд ли они нам расскажут, а пытать обреченных людей бесполезно. Третьим по счету попалась отличное письмецо.
В ополчение Арнора
Гальдиону Корню,
Новый Форност
Именем Дома Исилдура
Посылаю тебе отряд бойцов и камень из тех, о коих тебе известно. Смотри в него в полдень в любой день, и внимательно слушай. Все мои приказы и донесения теперь — только так.
Э.Э.Б.
И затейливая роспись. Таак.. Я расковырял сумку командира поглубже — бумаги, письменные принадлежности, кинжал, камень переливающийся огнями... камень?
— Седой. Помнится, при тебе Вождь упоминал зрячие камни. Не знаешь, что это?
Седой осмотрел странный шар. В глубине его, как в стекле, можно было рассмотреть две скрещенные обгорелые кости, застывшие в пламени.
— Не знаю, Горящий. На зрячие камни похож, по описанию. Но так, чтобы кости внутри... не было таких камней.
— А как его... пользовать?
— Смотреть в него. Все.
Я вгляделся вглубь камня. Пламя, горевшее вокруг костяшек, особо не мешало мне — так, ластилось; сами костяшки, помаячив между языками пламени, тоже перестали замечаться. Постепенно проясняясь, мне открылся вид на наше местоположение с птичьего полета.
— Седой, какую славную штучку я нашел... Вот это подарочек, просто прелесть!...
Командир людского отряда все пытался подняться и бормотал сквозь зубы что-то вроде "будь проклят тот день...". Вряд ли он будет мне что-то объяснять, слишком принципиален... надо найти кого посговорчивей.
Подходящий типаж нашелся не сразу. Паренек в новенькой с иголочки одежке смотрел на нас затравленными глазками и "сломался" после первого же разыгранного нами с Чагой представления — даже физическое воздействие не понадобилось, он изначально был готов к сотрудничеству. Молодой и непуганый, непривычный к телесным страданиям и морально не готовый к попаданию в плен — он уж очень, очень сильно хотел жить. Чага его "пожалел", и мы оттащили его в сторонку. Чага взялся как бабка квохтать сочувствуя его злой судьбе, как бы между делом живописуя предстоящие ужасы орочьего плена. Седой время от времени подходил со злодейской рожей пощекотать его кинжальчиком, и выспросить Чагу как именно мы этого человечка будем готовить, и откуда именно начнем тянуть из него жилы. Чага парня "защищал", и тот скоро уже чуть ли не выл и ползал у Чаги в ногах с плачем "я не хочууу". Ну, хочешь жить — рассказывай, да?.. Когда первое слово было сказано, дальше пошло легче.
Все оказалось просто. Отряд отправили на север, чтобы сопроводить какую-то важную шишку — того самого командира. Ему переподчинили сборную солянку из разных бойцов, и дали карт-бланш — приказав слушаться его по месту. Отряд неспешно двигался на северо-запад, везде и всегда оказываясь на удивление вовремя. После очередного полуденного бдения над своей сумкой, несколько дней назад, командир приказал свернуть с тракта и быстренько посмотреть какое-то рукотворное пожарище в стороне, где никто давно не жил. К Лонд-Даэру от тракта вела старая конская тропа, с которой отряд свернул буквально в последний момент. Два десятка высококлассных бойцов, после победы в войне, просто не видели себе достойных противников в этих диких краях, и пёрли напролом. После того, как к ночи в расщелине обнаружили мертвую разодранную окровавленную женщину, и следы двух-трех орков, ушедших отсюда с день назад, никто не удивился приказу командира "догнать и растоптать, потом темп наверстаем". Изуродованный труп похоронили и, переночевав, по следу пустили пеших, а сами неспешно поехали за ними удобными путями верхом, объезжая непролазины. Командир днем даже над сумкой не сидел. Нас они догнали, здесь их и застала вторая ночь с момента встречи с телом Соф. Катая камень на руке, я размышлял. Скоро полдень. Отойду-ка я в сторонку с камнем, мало ли как проявляется это... общение.
Картинки, которые показывал камень, захватывали воображение. Вид с птичьего полета, сверху — сильно снизиться нельзя, ни над землей, ни над горами. Некоторые зоны были закрыты от просмотра туманами и облачностью, неясно — это просто облака, или можно как-то закрыться от наблюдения зрячего камня; если честно, следовало признать, что эффект неестественный. Однако Гондор и все степи Рохана как на ладони. Рассматривая Минас-Тирит, его высокие белоснежные стены и башни, его ажурные шпили и гордо реющие на ветру флаги, я восхищался. Умеют же люди красиво строить — величественно, возвышенно, словно устремившись с гор в небо... Пока я смотрел на башни, взгляд поплыл, зацепившись за что-то, земля опрокинулась, одна из башен наплыла закрывая все вокруг — и передо мной предстал хмурый серьезный бородатый человек, в светлой тонко расшитой хламиде, с красивым двуручным мечом за плечами. Я видел его совершенно отчетливо, а он вроде и смотрел в мою сторону — но как-то косил глазами то влево то вправо, будто старался, старался — но не мог меня рассмотреть. В молчании прошло пару минут. В конце концов он сердито сказал мне:
— Странно, сегодня огонь не разгоняется. Вчера ты пропустил доклад. Что у тебя там происходит?...
Вряд ли у меня получится выдать себя за командира людей. Голос у меня уж очень характерный, хриплый, особенно сейчас, пока я еще не восстановился после тяжелой песни... Судя по тому, как меня притянуло к башне, это кто-то из гондорской власти. Вот и поговорим...
— Вежливые люди сначала представляются, а потом чего-то требуют.
Услышав хрипящие и резкие звуки моего голоса, он замер, а потом неверяще уставился на меня. Похоже, после того как я заговорил с ним, он меня увидел четче.
— Кто ты?
— Зови меня Буури.
Празднично расшитый криво усмехнулся, и я увидел, что он держит в руке такой же камень, как у меня. Я его видел вроде со стороны камня, но ракурс был естественный — будто я стоял рядом. Усмешка у него вышла мрачноватая.
— Буури... Вот ты какой. Зачем ты сеешь смуту в моем королевстве?
— Ба! Оказывается, именно ты называешь тут себя королем?... Что ж, рад знакомству...
Мы с интересом рассматривали друг друга. Серьезный у них король. Умный и жесткий взгляд опытного бойца. Опасный противник. Осмотрев меня, и сделав какие-то выводы, он первый возобновил разговор:
