Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Чистое золото, а не ребята, — заявил Лукач по возвращении. — Достаточно им в глаза посмотреть: так и светятся. Дайте срок, обстреляются и лучше гарибальдийцев будут сражаться.
Он отпустил Прадоса до вечера в Мадрид для устройства личных дел и в ожидании Фрица с Петровым прилег, но не проспал и двадцати минут, как пришлось его будить из-за приезда Ратнера. Помощник советского военного атташе полковника Горева небольшой, всегда идеально выбритый и аккуратно причесанный, одетый в щеголеватый штатский костюм, майор Ратнер своей учтивостью скорее походил на дипломата, чем на военного. Начиная с Посуэло, он нередко заглядывал к нам с поручениями от своего начальника, причем вел переговоры исключительно с Фрицем или Лукачем и обязательно с глазу на глаз. Проведя и сейчас наедине с командиром бригады около получаса, Ратнер, перед тем как удалиться, одинаково любезно поочередно склонял пробор и пожимал руку Белову, хмурому Кригеру, Морицу, в ответ почтительно щелкнувшему каблуками, Алеше и мне и лишь после такого церемониала направился к выходу.
Я, как полагается, проводила гостя до машины, а когда вернулась, Лукач излагал Белову, с чем приезжал Ратнер.
Удивительное совпадение, но Горев прислал своего помощника сообщить, что по имеющимся в распоряжении Штаба обороны сведениям фашистское командование, потерпев неудачу под Романильясом, приступило к перегруппировке своих сил, а также к сведению особо обескровленных частей в новые полноценные единицы. Надо полагать, что это отнимет не день и не два, а значит, защитники Мадрида получают некоторую передышку, которую необходимо наилучшим образом использовать в первую очередь для укрепления занимаемых позиций, устройства наблюдательных пунктов и так далее. В связи с этим командование предполагает нанести силами 2-й бригады ЭТА и 12-й Интернациональной бригады удары под основание фашистского выступа и срезать его под корень.
Во время ужина Фриц высказался против ночной атаки.
— Не во гнев товарищу Петрову возражу, что мы с вами, дорогие друзья, до действий в условиях ночи пока ещё не созрели. Приурочим лучше дело к самому началу дня, часам эдак к семи.
Поужинав, Лукач, Петров и Белов пересели за круглый столик к карте, которую расстелил и обставил свечами Кригер, всем своим видом выражая при этом протест против такого унижения его достоинства. Предложение Фрица назначить операцию на семь утра было принято. Порешили до конца этой ночи скрытно рассредоточить на весь притихший бригадный фронт франко-бельгийский и "львят", как после прогулки с Прадосом стал называть Лукач сменивших бритву на трехлинейку начинающих парикмахеров, а батальоны Гарибальди и Домбровского вывести, таким образом, в резерв и на следующие сутки секретно сосредоточить в лесу неподалеку от Боадилья-дель-Монте.
В декабрьском мраке и обладавший зрением рыси уже в двух метрах не смог бы и медведя разглядеть, а ветер, раскачивавший невидимые деревья и с треском ломавший сухие ветки, помешал бы расслышать приближение целого отряда, так что никакого практического смысла в держании снаружи сразу трех часовых явно не имелось. Я оставила только два поста, переместив их к самому дому — так они могли видеть друг друга и в случае необходимости оказать помощь. Несмотря на это часовые пребывали все два часа в таком напряжении, что, войдя после смены в помещение, буквально валились с ног и смыкали отяжелевшие веки, едва успев составить винтовки.
Внимая чужому храпу, я страдала ни капельки не меньше, чем на мосту Сан-Фернандо, тем более что здесь моих мучений никто со мной не разделял: Белов, по настоянию Лукача, впервые залег спать одновременно с Петровым, чуть ли не раньше всех остальных. Питаемая надеждой хотя ненадолго прикорнуть утром, я кое-как дотянула до света, когда смогла, наконец, переложить бремя ответственности за безопасность штаба на широкие плечи Щербакова.
15 декабря 1936 года, понедельник.
Испания, окрестности Боадилья-дель-Монте.
Удивительное дело, но после этого мне почти расхотелось спать, а там проснулся Лукач, за ним другие, захлопали двери, поднялся шум. Тощий, как Дон Кихот, доцент Прадос, прежде чем умыться, произвел серию комических телодвижений, долженствовавших изображать утреннюю гимнастику. Петров принялся разыгрывать умевшего спать непробудно в любых условиях Кригера, будто он проспал ночное нападение марокканцев, и тот сначала поверил, а потом кровно обиделся. Вскоре хорошенькие наши маркитантки, цыганистая Пакета и глазастая Леонора, доставили из Фуэнкараля в обернутых салфетками нагретых блюдах обильный завтрак, которому я, после всенощного бдения, уделила несравнимо большее внимание, чем выспавшиеся товарищи, за исключением разве что болгар. Запив плотный завтрак услаждающим горячим кофе, я удалилась в последнюю но темному коридорчику комнату, где ночевали заместитель командира бригады и начальник её штаба. Их трехспальное ложе из двух поставленных рядом кроватей освобождалось надолго, так как Петров и Белов отправлялись в штабы снятых с переднего края батальонов для детального рассмотрения плана завтрашнего наступления.
Едва я повесила "Эспаньолу" на золоченую шишку изголовья и взялась за ботиночный шнурок, как поблизости устрашающе заурчал и залязгал танк. Размышлять было некогда, иначе мне бы вспомнилось, что сейчас обо всем происходящем вокруг должен беспокоиться Щербаков, и, вихрем пролетев мимо удивленно вскинувшего голову Лукача, я выскочила на крыльцо и лишь тогда успокоенно передохнула. Безжалостно кроша гусеницами тонкое покрытие узенького лесного шоссе, к нам, пушкой назад и с откинутой крышкой люка, рывками придвигалась неповоротливая стальная махина. Из башни, держась за толстенные борта, выглядывал незнакомый танкист. Кожаный шлем с выкрутасами придавал его мало выразительному, но правильному лицу сходство с марсианином из протазановской "Аэлиты". Судорожно дернувшись, танк застопорил в пяти шагах от невозмутимо стоявшего у него на дороге Ненашева. Танкист спиной ко мне, как матрос по вантам, спустился на шоссе и обратился ко мне по-русски:
— Привет. Штаб Двенадцатой? Насилу нашел, — он подал застывшую руку с обломанными ногтями. — Я к комбригу. Проводи.
Не слишком уверенно он доложил Лукачу, что кроме его исправной машины ещё три должны быть полностью отремонтированы к следующему утру и все затемно прибудут в расположение бригады для оказания поддержки пехоте в намеченной операции. Лукач радушно усадил его в кресло перед круглым столиком с переселившимся на него неоскудевающим дубовым бочоночком. Пока гость, разыскивая свою карту, копался в висевшей на боку сумке, командир бригады налил ему коньячную рюмочку, которую, с той поры когда узнал от наших девушек, что по-испански рюмка — una copita, иначе как "копытом" не именовал.
— А вам? — вопросительно взглянул Лукач на меня. — Чтоб лучше спалось!
Я не отказалась, глотнула и пошла спать.
Проснулась я уже перед сумерками — Алеша как раз вернулся из Фуэнкараля, где он, вместе с Клоди, оформлял приказ на завтрашнее наступление. Он передал конверт с приказом Белову, и тут на крыльце зашаркали подошвы. Вошли Лукач, Кригер и тот стройный майор, которого я видела у генерала Кропата. Майор Ксанти, советник "анархистского генерала" Дуррути. По слухам, доносящимся из Паласете и Сиудад Университариа, его колонна на сей раз проявила себя с наилучшей стороны. Петров и Белов обменялись с майором рукопожатиями, причем кто-то, по-моему, это был Белов, назвал его "Хаджи" — и Ксанти-Хаджи отбыл на камуфлированном "Теньенте".
С темнотой к дому лесничего стали сходиться командиры, комиссары и штабные обоих выведенных из первой линии батальонов, а также командиры и комиссары рот, командир бронеотряда и приданный бригаде Погодин. Явился и кубический артиллерист со своим заместителем, единственным остававшимся в бригаде немцем.
Лукач, Галло, Петров, Белов, Реглер, Мориц, Кригер и Прадос устроились за отодвинутым к стене обеденным столом. Сюда же подсел и командир дивизиона, начавший перешептываться по-русски с Беловым. Остальные разместились на стащенных из всех апартаментов креслах, стульях и пуфах, лицами к входной двери, рядом с которой на трех черных ногах стояла привезенная из Эль-Пардо знакомая аспидная доска. На ней переливался нежными акварельными красками план Боадилья-дель-Монте, исполненный Прадосом. Фриц, со школьной указкой в руке, держался по одну сторону доски, Алеша, как штатный переводчик — по другую.
Все, кроме генерала, докладчика и переводчика, немедленно закурили, и кругом горевших на столе и по углам доски свечей густо — гуще, чем в церкви во время кадения — заклубился сизый дым. Фриц воодушевленно заговорил о перспективах имевшей быть на рассвете операции. Алеша, за последние дни поднаторев в этом, переводил без запинки.
Оказалось, что батальоны Гарибальди и Домбровского сводились на время наступления в оперативную группу, подчиненную командиру первого из них. Танки и броневики выдвигались к передовой ночью, шум моторов предполагалось замаскировать беспокоящим огнем республиканской артиллерии и бомбардировочным авианалетом. Атака предварялась налетом штурмовиков и артналетом, потом, при поддержке танков и бронеавтомобилей и под прикрытием минометного огня, двинуться батальоны.
Основное внимание при разработке операции было уделено выдвижению войск на позиции — пехоту и бронетехнику, а также батальонную артиллерию было необходимо провести через лес быстро и чисто, а времени на это отводилось всего ничего.
Наконец Фриц кончил и положил палочку. За ним выступили Паччарди, детально разъяснивший, как он видит выдвижение к передовой подчиненных ему десяти рот и десяти единиц бронетехники. После Паччарди целую речь произнес Петров — он так искренне выкрикивал общеизвестные лозунги, так картинно встряхивал казачьим чубом, как крыльями, взмахивая руками... Потом были вопросы с мест — но мне как раз пришло время менять часовых.
Ночь прошла в общем спокойно — для меня. Фашистам в Боадилье пришлось понервничать — их всю ночь осыпали мелкими, но очень противными осколочными бомбочками и стреляли на любой появившийся огонек три эскадрильи "Бреге Br-XIX", недавно сведенных в авиакрыло "Ночные Ведьмы". Свою задачу — тревожащие ночные бомбардировки по ближнему тылу противника — летавшие на них выпускницы "Темискиры" и подобных ей заведений выполняли с блеском. Судя по долетавшему со стороны городка остервенелому лаю зениток. Уже под утро хлопки дестикилограммовых бомб дополнили редкие разрывы снарядов полковушек бригадного дивизиона — боеприпасов у нас было не слишком много, но путем жесткой экономии и дружеских связей с коронелем Вольтером Лукачу удалось добиться, чтобы в распоряжение бригады было выделено по одному боекомплекту на орудие.
16 декабря 1936 года, вторник.
Испания, окрестности Боадилья-дель-Монте.
Ровно в шесть утра над нашими головами прошли две эскадрильи "Катюш", сопровождаемые целой стаей "Ишаков" и "Курносых", и вскоре со стороны Боадильи донесся грохот бомбежки. В шесть тридцать, навстречу возвращающимся СБ прошла девятка "Бритв". Без пятнадцати семь открыли огонь батареи дивизиона Тельмана и минометы. Ровно в семь утра поднялись в атаку подобравшиеся на дальность штыкового броска пехотные цепи, за ними двигалась бронетехника.
Около восьми стало известно, что наступление развивается успешно — батальонам удалось прорвать фронт (при этом были захвачены два 37-мм противотанковых орудия и станковый пулемет). К завтраку выяснилось, что оптимизм был необоснован.
Фашистам удалось замедлить продвижение интербригадовцев пулеметным и артиллерийско-минометным огнем и организовать налет кондоровских "юнкерсов". В результате "клещам" не удалось сомкнуть свои клинья в тылу занимавших Боадилью франкистских частей, и сейчас они стремительным потоком вытекали из мешка.
Никто не сомневался, что город будет взят к вечеру. Но главную задачу — окружить и уничтожить — выполнить уже не удастся. Понесенные фашистами потери были тяжелы, но катастрофы на этом участке фронта им удалось избежать.
Около двух "юнкерсы" прилетели ещё раз, но на сей раз огонь средств ПВО был скоординирован, и бомбежка была неточной. Затем послышались артиллерийские залпы, вскоре, однако, прекратившиеся. Белов, как всегда, если нервничал, поочередно почесал ладони и приказал Морицу связаться с Паччарди. Обнаружилось, однако, что линия повреждена. Лукач поднялся и снял с вешалки фуражку, но тут пришли Петров и Кригер.
Раскрасневшийся от ходьбы Петров взволнованно объявил, что итальянцы уже почти сомкнулись с баскской бригадой, но тут фашисты бросили в атаку непонятно откуда взявшиеся тут танкетки, поддержав их артиллерией и авиацией, и отбросили гарибальдийцев. Наступление сорвано, один из танков подбит, но он легко отделался — башню заклинило. Насчет же пехоты, так ее перекрестным огнем станкачей сразу же от танков отсекли, а потом еще артиллерийский барраж поставили.
— В общем, с моего одобрения, Паччарди принял единственно возможное решение: отставить. Я, прежде чем он подал команду, хотел согласовать и звонил сюда, но на линии был обрыв.
— Танки там все перепахали, ну и полетел провод к дьяволу, — со своим финским акцентом проворчал Кригер.
— Не успели мы вывести людей из-под огня, Кропат явился, — продолжал Петров. — Слушать ничего не пожелал и приказал немедленно закрыть кольцо. Я спорю, что смысла уже нет — основные части из Боадильи они уже вывели, а ради того, что осталось, не стоит ребят в лоб на пулеметы кидать. Чай, не шестнадцатый год на дворе, а тридцать шестой. Но ему, видать, лавры Хейга спать не дают. Говорит, что тут осталось меньше двух кеме, и стоит нажать, как все лопнет. А у них пулеметы в таких домах укрыты, что гаубицы прямой наводкой выкатывать надо. Да разве его переговоришь!.. Сказал, что обеспечит поддержку авиации, с тем и отбыл.
Петров еще отвечал на расспросы Лукача, нетерпеливо при этом посматривая в сторону своего, по выражению Белова, "подшефного" бочоночка, когда перед входом заскрипели автомобильные тормоза, дверь распахнулась шире, чем если б ее открыл Милош, и через порог шагнул высокий загорелый до красноты мужчина с наголо бритой головой, в кожаном пальто почти до пят и абсолютно неподходящей к нему светло-серой кепке. Его сопровождала потрясающе красивая высокая женщина лет двадцати пяти, с собранными на затылке в конский хвост черными волосами и глазами цвета слегка разбавленных чернил. На ремне, перетягивающем умопомрачительную талию и затянутый "в рюмочку" мундир без знаков различия, брюнетка носила открытую "специальную" кобуру с "НААКо Бригадир" и три подсумка с запасными магазинами. Все встали. Похоже, прибыла Очень Важная Персона.
— Добрый день генерал, здравствуйте, товарищи, — явный остзейский акцент в его русской речи невозможно было не заметить. — У вас найдется место для беседы?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |