Усаживаюсь на полу, демонстративно сложив руки и ноги. Камико молча ждет моих действий. Смотрю на нее и ожидаю худшего.
Она сдается.
Агония затаскивает меня прямо в бездну. Смеющаяся банда стоит над моим изломанным телом и пинает, пинает, пинает. Изо рта течет кровь. Сознание проваливается во тьму, но ледяная вода отбрасывает ее в сторону. Девушка, окруженная ненавистью, кошмар становится…
Пошатываюсь и понимаю, что агония прекратилась. С размывшимся зрением и кружащейся комнатой, я пытаюсь понять, как так вышло, что я все еще сижу. Поднимаю глаза на Камико. Выражение ее лица не изменилось. Вздрагиваю. Мой рот вдруг пересыхает.
Я не проигрываю.
Мой взгляд становится вызывающим.
Камико вздыхает.
— Даже после двух дней вы все еще пытаетесь снять тиару. Теперь это. — Камико качает головой. — Ваше упрямство становится проблематичным.
Камико шагает вперед и подцепляет меня за подбородок. Она резко поднимает мою голову, чтобы наши взгляды встретились. Моя ярость не уступает, когда я смотрю прямо в ее ястребиные карие глаза.
— Встаньте, — приказывает она.
Встаю.
А?
Моргаю и пытаюсь осознать, что произошло. Почему я… Размышления обрываются небесным тайфуном. Восторг первой победы. Острые ощущения от поездки на вихрящемся ветре на вершине торнадо. Вкус парфе, завоеванного девичьим обаянием. Дремота теплой ночью под занавесом звезд.
Блаженство.
Пошатываюсь. Верх становится низом, и я падаю. Сильная рука ловит мое плечо и предлагает поддержку. Поднимаю взгляд и обнаруживаю Камико. Голод. Невероятное желание пронзает туман моего разума. Блаженство. Мне нужно больше.
Камико гладит меня по голове. Каждое прикосновение подобно удару барабана. Вздрагиваю, каждый нерв покалывает удовольствием.
— Хорошая девочка, — говорит она, слова эхом проносятся через мой разум подобно словам Бога. — А теперь переставь, пожалуйста, мебель.
Бросаюсь вперед, желая сделать то, что мне сказали. Руки замирают на маленьком квадратном столике. Останавливаюсь. Мою голову пронзает боль, огнем пробегая вниз по позвоночнику. Что я делаю? Смотрю на гладкое, мореное дерево столешницы. Мой взгляд смещается обратно к Камико.
Высокая, профессионально одетая женщина не уделяет мне никакого внимания. Она стоит, ее взгляд устремлен куда-то в случайное место, а ее ручка в неизменном ритме постукивает по блокноту.
Выпрямляю свое тело и отхожу от стола. Не собираюсь ей помогать. Я, Саотоме Ранма, не хорошая девочка. Если Камико хочет, чтобы я передвинул мебель, ей, черт возьми, придется заставить меня…
Мое тело содрогается. Дыхание ускоряется. Меня как чашу наполняет невероятная тоска. Да, ей придется заставить меня. Как раньше. Давай, Камико, контролируй меня. Пожалуйста. Пожалуйста, контролируй меня. Лишь еще один раз…
Ужасное отвращение заглушает переполнившее меня чувство.
Контролируй… меня? О чем я думаю? Нарастает болезненный ужас. Нет. Я никогда этого не позволю. Но… что мне тогда делать? Быть хорошей девочкой и, как она попросила, передвинуть мебель? Это значит… сдаться.
Живот сводит. Правила игры изменились. Если Камико может использовать блаженство, то как мне с этим бороться? А если я и смогу, то сколько пройдет времени, прежде чем я попрошу, чтобы меня контролировали?
С разочарованием хватаю стол и дергаю его назад. В порядке мелочной мести ставлю стулья так, чтобы у Камико между столом и стеной пространства едва было достаточно всунуть руку. Тяжело усевшись на свое место, оставив за спиной всю комнату, вызывающе смотрю на Камико.
Продолжай, сука. Накажи меня еще и за это.
Со смесью ужаса и предвкушения наблюдаю за Камико, гадая, что же она сделает. В карих глазах женщины, как и на ее губах, видно неодобрение. Она барабанит пальцами по поверхности стола. Затем, не сказав ни слова, она скользит назад, перед этим бедром оттолкнув стол на десяток сантиметров от стены.
Расслабляюсь и чувствую щепотку разочарования. Интересно, не из-за того ли, что Камико игнорирует мой саботаж? Или потому что она не использует блаженство, чтобы принудить к лучшему поведению?
Камико кладет на стол свой блокнот и снимает колпачок с ручки. Звук выводит меня из задумчивости.
— Начнем с самых простых вопросов, чтобы заложить основу, — говорит Камико. — Назовитесь, пожалуйста.
Недоверчиво смотрю на нее.
— Что?
Агония, по крайней мере, это была бы она, продолжайся она больше кратчайшего мгновения. Это скорее булавочный укол страданий, атака, опасная не более пощечины.
— Отвечайте на вопрос, — говорит Камико, не отрываясь от своего блокнота.
— Саотоме Ранма, — ворчу я. Раздраженно и вызывающе добавляю: — Но если хочешь, можешь называть меня Ранма-сама.
Моя ухмылка дрожит, когда сквозь меня проходит бесконечно малый отблеск блаженства.
— Уже лучше, — оценивает Камико. — Пол?
Я останавливаюсь, мой стул все еще стоит накренясь. Если я сдвинусь хотя бы на миллиметр дальше, из-под него выскользнут ножки, и я упаду. Застыв на этой вершине, я тщательно изучаю выражение лица Камико. Ее лицо не выдает никакого намека о ее намерениях.
Не то чтобы угроза агонии изменила мой ответ.
— Мужской. — На этот раз никакого блаженства.
— Любимый цвет?
— Красный.
— Хобби?
— Боевые искусства.
— Любимый школьный предмет?
— Физкультура.
— Хмм, — мычит Камико. Молчит, записывая какую-то длинную заметку.
Смотрю через стол. Злюсь. Злюсь из-за агонии и из-за того, что мои страдания лишь отсрочили эти тупые вопросы.
— Превосходно, — говорит Камико, перелистывая свой блокнот на следующую страницу. — Теперь повторим еще раз. Ваше имя пока что оставим как Саотоме. Предпочитаете, чтобы я использовала тян или кохай?
Морщусь на оба суффикса.
— Просто зови меня Ранмой.
Этот ответ приносит мне укол агонии.
— В Институте важна формальность, Саотоме-тян, — говорит Камико, строча что-то на своей бумаге. — И мне очень жаль, но ваше имя не одобрено. Директор заявила, что ей не нужны сенши со столь мужественными именами. Помните это, пожалуйста, потому что через пару месяцев я спрошу у вас альтернативу. Если предложенное вами имя не будет приемлемо, я выберу его сама.
Камико делает недолгую паузу, после чего задает следующий вопрос:
— Пол?
Вот оно. Камико бросает перчатку, и я кидаюсь в бой. Немного наклоняюсь вперед, сжимаю челюсть в ожидании того, что произойдет. Агония и блаженство — страшное оружие. Но не важно, как они сильны, я столкнусь с ними, если хочу надеяться на победу.
— Мужской.
Агония бьет меня всемогущим кулаком. Тону в огне. К горлу подбирается тошнота, только чтобы быть проглоченной в последний момент. Перед глазами танцуют пятна. Смотрю на потолок, и моя голова болит. С опозданием осознаю, что мой стул, должно быть, выскользнул из-под меня.
— Вы знаете правильный ответ на этот вопрос, Саотоме-тян. Не нужно делать все сложнее, чем должно быть. Итак, каков ваш пол?
— Я парень, — рычу я.
Мой разум пронзает жестокое копье агонии, и все мое тело трясется от припадка. Когда он заканчивается, я весь дрожу.
Камико не смягчается.
— Ваш пол, Саотоме-тян.
Потребовалось двадцать секунд и три судорожных вздоха, чтобы заставить себя дать ответ. Но даже так, когда я говорю его, слово звучит глухо.
— Мужской.
Огненный ветер кружит вокруг меня, суше чем в пустыне, горячее чем на солнце. Под светом умирающих огней Сафурана я держу крошечное тело Аканэ. Глаза куклы закрылись, и последние клочки ки рассеиваются в горящем воздухе. Нет. Нет, нет, нет! Вставай! Ты не можешь умереть! Вставай, Аканэ. Отчаянная мольба, что не услышана. Ни один бог не откликнулся на мою мольбу. Она умерла. Скончалась. Ушла… навсегда. Все мои усилия пошли прахом.
Я падаю на колени, мой рот наполняется пеплом.
Агония исчезает. Меня приветствуют рыдания сломленной девушки. Проходит много времени, прежде чем я понимаю, что это плачу я. Стискиваю горло и пытаюсь задушить слезы, но они отказываются останавливаться.
— Пожалуйста, ответьте на вопрос, Саотоме-тян, — устало говорит Камико. Несмотря на ее усталость, в карих глазах нет ни малейшей искры сочувствия. — Каков ваш пол?
Не отвечаю. Не могу ответить. Агонии слишком много. Мне остается лишь молчать. И я молчу, чувствуя слабость и жалость. Нужно встать и крикнуть свой ответ. Нужно снова и снова кричать, что я мужчина, пока мне не удастся согнуть Камико. Таков путь к победе.
Вместо этого я лежу на полу и плачу как маленькая девочка.
И ненавижу себя за это.
Камико ждет, постукивая по столу пальцами. Через некоторое время она говорит:
— Отказ от ответа также неприемлем, Саотоме-тян.
Оправившись за пару минут, чувствую себя чуть смелее.
— Полагаю, тебе придется запытать меня до сдачи, — хриплю я.
— Оперантное обусловливание это не пытка, — объясняет Камико. Она встает и обходит стол. — Оперантное обусловливание это методика поведенческой модификации. Довольно грубая, но она служит основой для более сложных и тщательных методов. Использование наказания это не более чем средство, Саотоме-тян. Если вы не хотите быть наказанной, пожалуйста, проявите, по крайней мере, минимальный уровень сотрудничества.
Камико наклоняется надо мной и кладет руку мне на лоб. От ее прикосновения расходятся покалывающие волны огня и льда. Резко выдыхаю и напрягаюсь. Не надо — Пожалуйста, мысленно прошу я сразу оба результата.
— Теперь, Саотоме-тян, ответьте на вопрос правильно, или я заставлю вас выполнить мой приказ, как я поступила, когда вы отказались передвинуть мебель.
— Если можешь так сделать, то зачем спрашивать?
— Потому что прямое использование моей магии вызывает сильное привыкание и может привести к деградации когнитивных функций. Директору не нужна пускающая слюни идиотка, а у меня нет желание терпеть хвостом бегающую за мной улыбающуюся собачонку. Больше я объяснять не буду. Это ваш последний шанс, Саотоме-тян. Ответьте на вопрос сами или ответите под давлением моей магии. Каков ваш пол?
Отвращение. Выворачивает все мои внутренности. Проклятье. Гордость требует, чтобы я сражался, но логика настаивает, что это глупо. Кроме того остается очарование блаженства. Все мое тело дрожит от предвкушения. Я почти чувствую пробегающее по моей коже покалывание удовольствия. Бороться. Бороться, чтобы ей пришлось контролировать меня. Еще один толчок, и я буду ее. Блаженство. Я жажду его. Оно ограничивает мое зрение и вынуждает меня хотеть заковаться в цепи, чтобы я никогда не смог сбежать.
Блаженство уничтожит меня.
Это просто слово, Ранма. Глупое слово. Даже не обязательно вкладывать в него смысл. Однако, если я скажу его сейчас, как я смогу отказаться, когда Камико спросит в следующий раз? На этом не закончится. Это будет продолжаться и продолжаться и продолжаться, пока я не отдам ей все.
… победа в войне, а не в бою …
Легко так думать. Гораздо больнее проглотить свою гордость и сказать то, что должно быть сказано.
— Прямо сейчас я девушка, — признаю я сквозь зубы. — Но в следующий раз, когда я окажусь под горячей водой, я снова буду парнем. Этого достаточно?
— На сегодня я приму этот ответ, — заявляет Камико.
Она останавливается, а затем перемещает руку с моего лба на тиару. По головному убору пробегает импульс электрического разряда, и охвативший мою кожу холодок вызывает мурашки. Камико встает и возвращается на свой стул.
— Я добавила к вашей тиаре новое правило, Саотоме-тян. Любые будущие попытки сослаться на себя как на мужчину, прямо или косвенно, повлекут за собой наказание. Если вы хотите в будущем избежать дополнительных правил, рекомендую вам слушаться более оперативно. Вернитесь на свое место, пожалуйста.
— На это призрачный шанс, — ворчу я, медленно поднимаясь с пола и ставя стул в вертикальное положение. Меня раздражает делать то, что она просит, но я предпочту сидеть как равный, чем свернуться на земле жалким комком.
— Я так и подозревала, — отвечает Камико с заметным сухим юмором. — Следующий вопрос. Любимый цвет?
С тяжелым стуком забрасываю ноги на стол.
— Есть ли в этом смысл? — Вздрагиваю, когда агония ударяет меня, но не двигаюсь с места.
— Да, Саотоме-тян, есть. Иначе я бы не стала тратить на это свое время. Любимый цвет, пожалуйста.
— Красный.
Камико ничего не записывает.
— Боюсь, ваш выбор между белым, черным и розовым.
У меня вырывается горький смешок.
— Что? Разве «девушке» нельзя любить красный?
— Не в этом дело. Я сама предпочитаю красный, — говорит Камико. — Перечисленные мною цвета это продукт вашего тэнки, главные цвета которого: белый, черный и розовый. Пожалуйста, выберите, или я выберу за вас.
Открываю рот, чтобы возразить, но тут же резко его захлопываю.
— Тогда черный, — бормочу я.
Спустя секунду морщусь. Черный слишком сильно напоминает мне о Кодачи. Стоило выбрать белый.
— Значит черный, — говорит Камико, записывая в своем блокноте. — Хобби?
— Зачем спрашивать, если все уже решено?
— Просто ответьте на вопрос, Саотоме-тян.
— Очевидно же, боевые искусства. Или ты ожидала услышать про икебану? — Я сбрасываю ноги со стола и позволяю моему стулу с грохотом упасть вперед. — Знаешь что? Меня от этого тошнит. Просто скажи мне, чего ты хочешь, чтобы мы могли с этим покончить.
— Ваш интерес к боевым искусствам вполне приемлем, Саотоме-тян. Вполне соответствует вашему статусу сенши, — говорит Камико. — Однако Митико просила, чтобы вы занялись каким-либо творческим делом. Так как я сомневаюсь, что вы что-либо решите, я записываю «боевые искусства и вышивание». Теперь, пожалуйста, назовите свое хобби, Саотоме-тян. — Камико делает паузу и добавляет: — Правильно.
— Мне нравятся боевые искусства и вышивание, — монотонно говорю я. С моим ответом приходит щепотка блаженства.
Камико улыбается.
— Очень хорошо, Саотоме-тян. Остался последний вопрос, «любимые школьные предметы». Допустимым ответом является любой из основных образовательных классов. Нет, это не включает физкультуру. Также это не включает домоводство, если вам интересно. Теперь, пожалуйста, выберите наиболее терпимый для вас предмет.
В девичьей позе складываю перед собой руки.
— Но Камико-сэнсэй, как я смогу выбрать? — с приторным сарказмом изливаюсь я. — Передо мной раскрывается красота уравнений, обнажаются тайны космоса, элегантность написанного слова и великие чудеса древнего мира, я люблю все это! — заявляю я, широко разводя руки. Опускаю руки и, спустя секунду, принимаю невозмутимый вид. — Ты ведь не собираешься это записывать, не так ли?
Камико заканчивает строчить в своем блокноте длинную заметку.
