Хайгэки

Хайгэки

Annotation

Его друзья похищены махо-сёдзё, Ранму подталкивают выйти за свои рамки ради их возвращения.

Хайгэки

Глава 1: Опасный курс

Глава 2: Сумрак

Глава 3: Рыцарь

Глава 4: Поворотная точка

Глава 5: Осада

Глава 6: Чрево чудовища

Глава 7: Распад

Глава 8: Лазейка

Глава 9: Боги и монстры

Глава 10: Выбор

Глава 11: Тактика

Глава 12: Превращение пешки

Глава 13: Те, кто охотятся на монстров

Notes

Хайгэки

Глава 1: Опасный курс

Стрелки часов двигаются в изнурительно медленном темпе. Хинако-сэнсэй что-то бормочет перед классом, вызывая учеников одного за другим. Этим несчастным приходится вставать и сдавать свои дрянные переводы. Остальные с апатией наблюдают за процессом, молча посмеиваясь над одноклассниками.

Я? Я вдыхаю аромат покрытого пластиком дерева, прижавшись к столу правой щекой. Мои глаза закрыты, и я на самой грани сна. Я слушаю, уши ждут, когда прозвучит мое имя, но не более.

Я не волнуюсь. С чего бы? Как и большинство учителей, Хинако вызывает учеников место за местом, ряд за рядом. Шаблон крайне предсказуем. Я научился этому еще в начальной школе и уже успел подсчитать, сколько жертв осталось между мной и расстрелом. Одиннадцать. Я даже нацарапал половину перевода на страницах своего учебника. Ага, есть довольно неплохой шанс, что мой перевод неверен, но я не буду потеть над мелкими деталями. Есть дела и поважнее.

Поспать, например.

Справа, через одно место от меня, сидит Аканэ. Она молча смотрит на меня, как будто желая меня разбудить. Это нормально. Однако из-за ее присутствия я нервничаю. Аканэ, как правило, ничего не пытается сделать в классе, но иногда эта сумасшедшая горилла теряет крохи своего самоконтроля и все равно замахивается на меня. У меня ни разу не получилось понять, что выводит ее из себя. Из-за этого сложнее приготовиться.

И, когда Аканэ бьет, больно.

Ну, поймите меня правильно, я могу уклониться от ее ударов. Аканэ медленная, и она предпочитает широкие и мощные удары быстрым и точным. Ускользнуть в сторону от ее обезьяньих замахов несложно, но я не рискую пробовать.

Проблема в том, что если я позволю своим инстинктам на мгновение одержать верх, я не только защищусь, но и контратакую. Ударить пацанку — ну, это будет большой ошибкой. Отец Аканэ, Соун, вместе с моим батей будут кричать на меня всю оставшуюся неделю. Маленькая мисс «я тоже мастер боевых искусств» не слишком хорошо это примет. При всех требованиях Аканэ, чтобы я «дрался с ней всерьез», она будет адски обозлена, если я действительно последую ее просьбе. Девчонки. Почему они просят того, чего на самом деле не хотят? Непостижимо.

И… ну… Я далеко не самый слабый человек, а Аканэ, она и вполовину не так хороша, как про себя думает. Мне будет слишком легко причинить ей довольно серьезный вред. Если я так сделаю… то… Я буду плохо себя чувствовать.

… Не то чтобы я о ней заботился. Я буду плохо себя чувствовать, потому что я хороший парень, только и всего.

Так или иначе, рядом с Аканэ мне приходиться душить свои инстинкты. Всеми силами помечать ее как «обычную девушку», а не как «мастера боевых искусств». Иначе придет день, и я совершу ошибку.

В общем, из-за этого я и нервничаю. Я ерзаю и едва сплю, потому что, взглянем правде в глаза, я не позволю угрозе внезапных телесных повреждений застать меня врасплох. У людей должны быть приоритеты.

Так что вот я, в полусне, под взглядом разъяренной Аканэ, ожидаю, когда Хинако назовет мое имя. Семь. Пять. Четыре. Еще три ученика, прежде чем придет моя очередь подвергнуться издевательствам моих замечательных, поддерживающих одноклассников. Когда остаются лишь двое, я поднимаю голову со стола и дважды просматриваю свои неразборчивые заметки. Э? Похоже, придется импровизировать.

Остается один ученик.

В этот самый момент разверзается настоящий ад.

Просто обычный школьный день Фуринкан Хай.

Доска раскалывается посередине, кирпичи за ней крошатся, когда стена опасно наклоняется вперед. Хинако едва успевает бросить взгляд через плечо, прежде чем падающие камни заваливают ее маленькое тело. Ба-бах! Окно третьего этажа слева от меня взрывается внутрь, осколки стекла, высоко звеня, отражаются друг от друга и от поверхностей. На другой стороне класса звучит второй взрыв, и стена коридора валится внутрь. Все скрывает поднявшаяся пыль, снаружи врывается потрясающий аромат свежего воздуха.

Весь класс оказывается посреди хаоса.

Я вскакиваю на ноги и швыряю свой стол наперерез летящим обломкам. Дешевая деревянная конструкция прикрывает Аканэ от десятков порезов и не дает Дайске размозжить свою голову железобетонным блоком размером с мою грудь.

Позади меня движется Укё. Всего на долю секунды отстав от меня, она обнажает свою боевую лопатку и превращает ее в вихрь стальной стены. Снаряды, летящие со всех сторон, отскакивают прочь, натыкаясь на ее куполообразную оборону. Ее неприступная крепость оставляет всех учеников на расстоянии вытянутой руки от нее нетронутыми.

Но Укё не везде. Как и я.

Когда проходит волна разрушения, я подвожу взглядом итог. Юка на полу, тонкий неровный осколок стекла пронзил ей левую руку. Парень, чье имя я так и не запомнил, прижат под своим столом вывалившимся бетонным валуном. В передней части класса Хинако, потерявшая сознание из-за нападения, которого она не видела и не ожидала.

Дело плохо, это не нормально. Но мы с батей часть времени провели на темной стороне общества, и я видел, что называют трагедией. Только из-за этого я смог сдержаться и не кинуться на помощь своим одноклассникам. Я знаю, где мое место: Здесь. В бою. Стоя между неготовыми и каким-то безрассудным идиотом, решившим, что это верный способ бросить вызов.

Затем, когда пыль улегается, я удивляюсь во второй раз. Напавших трое, и все они женщины. Учитывая тактику, я ждал размахивающих автоматами здоровых амбалов в черных бронежилетах, хотя я и глазом бы не моргнул, будь это десятиметровый монстр или полубезумный мастер боевых искусств, выкрикивающий смертельные угрозы. Ну, безрассудное нападение кучки девушек вообще-то не было исключено из моего списка обычных событий. Я слишком много раз видел, как так называемый «прекрасный» пол оказывается жестоким, чтобы подсчитывать все случаи. Но, как правило, нападающие девушки не работали в команде, и они, конечно, не появлялись одетыми как эти.

Как бы мне их описать? Длинные блестящие волосы, гладкие стройные ноги, пышные груди и безупречные лица. Каждая девушка была по-своему красива, полностью готовая украсть титул Мисс Фуринкан, пожелай они участвовать в конкурсе. И одеты девушки были как раз для него. Пышные юбки, оборки, кружева и высокие каблуки, не меньше восьми сантиметров, задавали тон их моде. Последнее было крайней редкостью. Позвольте мне кое-что сказать, сражаться на каблуках так же сложно, как вы и думаете.

Да, я знаю, о чем говорю, и нет, я не буду объяснять.

Чтобы уменьшить путаницу, назначаю каждой девушке имя. Ближайшая, ворвавшаяся через окно, будет называться Сиренью. Мягкий фиолетовый цвет ее одежды и юбка и перчатки в форме лепестков достаточная на то причина. Следующую я называю Морковкой, все из-за ее оранжево-коричневой одежды и, ну, из-за витающего в воздухе запаха морковного пирога, что, казалось, исходил от нее. Знаю, странно, но это так. Последнюю, ворвавшуюся из коридора, называю Фехтовальщицей в связи с тонким лезвием ее клинка и латным доспехом.

Я смотрю на Укё. Она мгновенно принимает намек.

— Ты со мной, милая, — говорит Укё, кивая Аканэ.

Хорошо. Это позволяет мне свободно разобраться с Сиренью и Морковкой.

Я кратко изучаю двух своих противниц. Ни у одной стойка не указывает на стиль, но это ничего не значит. Сирень держит жезл в форме цветка, который, полагаю, что-то вроде оружия — магического, учитывая мою удачу. А еще у них довольно приличный для них запас сил. Девушки взорвали стены. Но кроме этого единственным моим намеком были их ауры.

Ощущаемая духовная сила беспокоит меня. Ее было не так много, девушки не были супер-сильны: насколько я могу судить, в пределах уровня Куно. Напротив, напряженность их аур, лежащая в основе их резкость, напоминает Рёгу в момент перед запуском идеального shi shi hokodan.

Я осторожничаю, так что решаю начать с простого.

Шагаю вперед и наношу ногой быстрый удар с разворота, целя при этом в голову Сирени. Она отшатывается назад ровно настолько, чтобы тонкая резиновая подошва моих шлепанцев коснулась ее милого носика. Позволяю импульсу удара нести меня, мах телом, руки опускаются и подхватывают с пола стол. Снаряд в руки, перевожу вращение в поступательное движение, бросая стол в Морковку.

Вжух, вжух! Стол переворачивается с конца на конец, смещая в полете воздух, но прежде чем он успевает врезаться в Морковку, ее ноги подводят ее, из-за чего она приземляется прямо на задницу. Эта ошибка в последнюю секунду спасает Морковку, и стол рикошетит от сломанной стены позади нее, прежде чем отлететь в соседний класс.

Проклинаю свою неудачу и надеюсь, что, по крайней мере, привлек внимание Морковки. На большее нет времени, потому что я оказываюсь лицом к лицу с Сиренью.

— Знаешь, — как при обычной беседе говорю я. Пока я говорю, мои руки мелькают в молниеносных ударах, хитрых захватах и случайных проверках. — Обычно с девушками я обращаюсь легко, но сомневаюсь, что после всего вываленного вами дерьма я буду играть в мистера Хорошего Парня.

Цветочный жезл Сирени скользит сквозь воздух, удар за ударом перехватывая мои размытые кулаки. Ее непоколебимый страж заворачивает каждый наносимый мною удар, что хитрый, что разрушительный. Из-за чего у меня в голове звучит сигнал тревоги. Число людей, способных последовательно блокировать мои удары, даже до обучения у амазонок, было очень мало. Факт, что Сирень может, в то же время делая вид, что это несложно, выводит минимальный уровень ее угрозы на «панду».

— Сдавайтесь, Саотоме-сан, — командует Сирень, ее милый голосок подрывает все претензии на авторитет. — Когда вы и другие знающие боевые искусства девушки сдадутся, я в интересах раненых свяжусь с аварийными службами.

Отвечаю насмешливым фырканьем. Вместо разговора я позволяю своему телу упасть. В противовес моя правая нога взлетает в пинке. Действие более оборонительное, чем атакующее, и изменило мой силуэт вполне достаточно, чтобы десяток оранжевых вспышек промчались над головой. Морковки, каждая длинною с локоть. Снаряды с легкостью пробивают разрушенные стены.

С громким треском мой тяжелый пинок ударяет в пол. Бетон трескается, и пол проседает кратером, но я промахиваюсь по Сирени на целый километр. Как я и боялся, она ныряет в раскрытие, но последовавшая атака мучительно неумела.

А? Ни за что. Так не могло произойти. Даже по неуклюжим стандартам Аканэ, удар Сирени слишком любительский. С таким раскрытием, как у меня, она должна была продемонстрировать прекрасный удар, но вместо этого я вполне успел увернуться, когда она совершила ошибку.

Тотчас все беспокоящие меня мелочи сливаются воедино. В этом бое есть что-то неестественное.

Я внезапно меняю свой боевой стиль, вполовину срезая свою скорость. Раскрываюсь, нанося пробные удары, намеренно оставляя дыры. В то же время я снижаю интенсивность своих атак, давая Сирени и Морковке массу шансов перейти в контратаку. Последовавшее за этим подтверждает мои подозрения, подводя меня к шокирующему выводу. Ни одна из двух девушек не знает, как драться. На самом деле, они даже не защищаются.

Не поймите меня неправильно. Сирень, несмотря на это, все равно непобедима. Независимо от того, как я нападаю и с какой скоростью, ее короткая палка в форме цветка оказывается там и защищает. В редких случаях, когда Сирень не блокирует, она уворачивается как лепесток на ветру. И так не только с Сиренью. Защита Морковки, хоть и смешная, не менее непоколебима. Морковка плюхается, падает, пошатывается, спотыкается, поскальзывается, а иногда и балансирует на грани падения, ее руки вращаются как мельница. Тем не менее, будь то стол или щебень, что я ни бросаю в Морковку, я промахиваюсь.

Остальные данные лишь подтверждают мою теорию. Стоит мне замедлиться, и защищающий Сирень жезл замедляется в равной степени. Когда я наношу неумелые удары, она отвечает столь же грубыми блоками. Невозможный, казалось бы, вывод сделан: Сирень и Морковка не надеются на мастерство. Они даже не вполне контролируют свои действия.

Магия.

Нет. Не магия. Во всяком случае, не только магия. Теперь, зная об этом, я ощущаю лежащие в основе защиты духовные потоки. Аура Сирени реагирует тогда, когда моя атака сталкивается с ее духовным присутствием. В тот момент, когда я пересекаю незримую черту, ограничивающую пространство Сирени, ее рука поднимается блокировать, или тело отклоняется увернуться.

Я продолжаю играть с обороной Сирени и Морковки, выискивая дальнейшие подтверждения. Размашисто пинаю, небрежно бью и швыряюсь мусором. Сирень уворачивается и блокирует с иллюзией умения элегантной танцовщицы. Морковка спотыкается, падает и тому подобное, страдая при этом в полтора раза сильнее, чем если бы по ней попали мои удары. Чем больше я испытываю из защиту, тем увереннее становлюсь. Сирень и Морковка используют ауру приема или, возможно, ауру магии. Во всяком случае, это определенно аура.

И это все, что мне нужно. Определив, как именно защищаются девушки, тут же придумываю новые возможности. Решаю начать с простого. Фундаментальный принцип ки, что боевые ауры сопротивляются друг другу, и слабейшая уступает сильнейшей. Поэтому, если я наложу свою ауру на их, я смогу исказить или даже прервать прием. Я в этом не сомневаюсь. Нет. Я абсолютно в этом уверен.

— Moko takabisha! — кричу я.

Уверенность стекается меж моих ладоней и становится физической величиной. Я взмахиваю рукой в сторону Морковки, и мой ки заряд вылетает как пуля. Сияющая энергия мелькает через комнату, предупреждая лишь за миг и… промахивается. В тот момент, когда заряд покинул мою руку, Морковка споткнулась о шальной обломок и упала лицом на сломанную классную доску. Не в силах удержаться, сочувственно морщусь. Защитный прием Морковки — полный отстой.

Но несчастья Морковки недостаточно, чтобы остановить мою руку. Я напал не для того, чтобы Морковка упала. Нет, moko takabisha выполнил свою задачу, открыв посреди ауры Морковки здоровенную дыру. Если мои рассуждения не пусты, то она ненадолго оказалась уязвима к последующей атаке. Например, ко второму заряду ки, рикошетящему от потолка.

Бум! Второй moko takabisha попадает прямо в Морковку и, пробив ею пол, выбрасывает ее в класс под нами.

Я усмехаюсь. Уже не так непобедима, а?

Росчерк тонкой кристальной шпаги обрывает мое злорадство. Быстрый шаг в сторону спасает мою ногу от участи оказаться порванной шустрым лезвием. Вместо этого кончик скользит по моим черным штанам, разрезая ткань и оставляя тонкую красную линию. Новая нападающая, Фехтовальщица, не смягчается. Элегантным жестом она поднимает меч на уровень моей груди. На этот раз слишком медленно, я немного отступаю назад, легко уклоняясь от острия клинка.

Последовавшие за этим быстрые и свирепые атаки доказывают, что у Фехтовальщицы есть то, чего не хватает Сирени и Морковке, настоящее мастерство, сочетающееся с агрессией и легко применяющееся. Также Фехтовальщица была единственной девушкой, хоть отчасти одетой для боя. Зеленые пластины стали защищают ее тело от ударов, а ее легкое оружие не стесняется своей смертоносности.

Но на этом плюсы и заканчиваются. Ее броня усеяна отверстиями, демонстрирующими светлую кожу, а изогнутые пластины больше подчеркивают, чем защищают ее изгибы. Ее стальные сапоги, хоть и по-солдатски прочны, скомпрометированы высоким каблуком. В целом, можно сказать, что Фехтовальщица скорее косплеит рыцаря, чем им является.

Но как и с Сиренью и Морковкой, эти факты Фехтовальщице нисколько не мешают. Мне приходится танцевать вокруг ее быстрых уколов и проворно уклоняться. Это нетрудно. Хоть Фехтовальщица и умела, она сильно уступает Куно. Эта разница в умении дает мне вполне достаточно времени, чтобы сосредоточиться на Аканэ и Укё. Обе девушки на полу, истекающие кровью, избитые, но живые. И это не изменится, их раны не смертельны.

Осознав это, испускаю напряженный выдох.

— Lovely pollen assault, — произносит Сирень.

Мое внимание резко обращается на Сирень, только что закончившую экстравагантный танец. Ее жезл освещается, прежде чем выпустить облако фиолетовых огней. Лепестки жезла рассыпают неясные пылинки, прежде чем распространить их по всей комнате. Едва первые из них достигают меня, как активируется заклинание. В считанные секунды нос закладывает, кожа покрывается сыпью, а глаза превращаются в фонтаны. Я быстро моргаю, сражаясь в проигранном бою с размытием от слез.

Новая проблема значительно усложняет битву. Тонкий клинок Фехтовальщицы, и так почти невидимый, исчезает полностью. Уклоняюсь теперь на звук и позу, вслушиваясь в свист клинка и наблюдая за изгибом руки. Молча благодарю сумасшедшие и жестокие уроки моего отца по бою во сне. Без них меня бы проткнули уже с десяток раз.

Меняя приоритет, возвращаю большую часть своего внимания Сирени. Одетая в фиолетовая девушка вышла из ближнего боя, когда к нашей борьбе присоединилась Фехтовальщица. Теперь, вместо того, чтобы использовать свой жезл как оружие, она держит его в руках, выписывая пируэты. Предполагаю, что либо Сирень сошла с ума, либо она готовит вторую дозу цветочных неприятностей. Ставлю на второе и прибавляю агрессии, стремясь отодвинуть Фехтовальщицу в сторону и приблизиться к моей дальнобойной противнице.

Фехтовальщица немного отступает, но я чувствую, как смещается ее аура. Она нападает с новым рвением, выпады ее шпаги приобретают скорость молнии. Гибкого лезвия слишком много для моего продвижения, и острие оставляет на моей руке красные полосы. К своей досаде, я отступаю, и вместо этого выбираю оборонительную тактику. Это дает мне достаточно времени, чтобы пнуть в Сирень длинную арматуру и на время прервать ее магию.

После этого становится все хуже и хуже. Возвращается Морковка, взрывая все еще держащуюся дверь класса. Отрицать нельзя: самое время отступить.

От этой мысли мне не по себе.

Я смотрю на Аканэ, Укё, Юку и остальных. Напоминаю себе, что очаровательная команда хочет, чтобы мы сдались. Напоминаю себе, что ученики не получат помощи, пока бой затягивается. Говорю себе, что если я сбегу, нападающие могут последовать за мной.

Мне нелегко заставить себя сбежать. Я не в силах помочь, но меня беспокоит и много чего еще. Что скажет батя, когда я сообщу ему, что сбежал от тройки махо-сёдзё? Как я смогу взглянуть в глаза Соуну, когда снова позволю похитить его дочь? Как я смогу смотреть на себя в зеркало, зная, что при наличии достаточного времени и экспериментов я бы победил?

Достаточного времени. В этом-то и вся суть проблемы. Все это время я забираю у Юки, из которой с каждой секундой вместе с кровью на пол вытекает жизнь. Укё и Аканэ крепкие девушки, они проживут достаточно долго, чтобы я успел их спасти. Драться здесь не героизм, а эгоизм.

Так что я проглатываю свою гордость и выпрыгиваю через разбитое окно класса. Вслед за мной летит горсть снарядов-морковок, как из пулемета выпущенных из раскрытой ладони Морковки. Изворачиваюсь в падении, ускользая от снарядов. Вынужденное уклонение портит приземление. Вместо того, чтобы приземлиться на траву ногами, я врезаюсь в нее плечом, переводя скорость и импульс в резкий перекат.

День невезения продолжается. Кувырок приводит меня к ногам махо-сёдзё номер четыре. Эта носит юбку с корсажем. Корсаж черный, отделанный золотом, а юбка наоборот, золотая с черной отделкой. Заколка в форме звезды удерживает темно-фиолетовые волосы девушки и добавляет дозу женственного обаяния. О, а ее трусики из фиолетового кружева с миленькими бантиками по бокам. Просто очаровательно.

Фиолетовые глаза искрятся от веселья, когда встречаются с моими. Ухмыляюсь и перекатываюсь на ноги.

— Эй. Ты же не из местных супергероев и не собираешься положить этому конец? — говорю я, указывая через плечо в сторону школы.

Задумавшись о школе, позволяю взгляду сместиться так, чтобы можно было видеть окно класса. Сирень и Фехтовальщица стоят перед пропастью, наблюдая за мной как пара ястребов. Звездочка легонько качает головой, и пара отступает. Хм. Я надеялся, что они забудут про остальных и погонятся за мной.

— Боюсь что нет, Саотоме-сан, — говорит Звездочка, отвечая на предыдущий вопрос. — Меня зовут Поющий Звездный Ангел Акина, и я набираю людей для очень ограниченной группы.

— Не интересует, — вставляю я. — Никого здесь не интересует. Но я не могу не подумать о людях, которые были бы очень заинтересованы в, скажем, машинах скорой помощи. И еще так произошло, что я знаю, какая группа ослов нуждается в трепке за свои грязные делишки.

Рубиновые губы Акины изгибаются в улыбке.

— Это не то предложение, от которого вы можете отказаться, Саотоме-сан. Что касается раненых, мои девушки подлатают их, прежде чем уйти. Жертвы среди гражданских не в наших интересах.

— Не пытайся меня обмануть.

Мои глаза темнеют, когда я изучаю новую «махо-сёдзё». Ее аура, как и у Сирени, Фехтовальщицы и Морковки, резка. Однако стоящая за ней сила совсем другого масштаба. Непросто измерять силу ауры противника, и я в этой сфере не слишком умел. Однако после всех моих боев у меня появился довольно грубый ориентир. Я называю его шкалой Дайске-Сафурана. Проще говоря, я помещаю людей между духовными силами тех, кого хорошо знаю. Акина чуть меньше Рёги. Прежние девушки на уровне Куно.

Само по себе это ничего не значит. Если разница в духовной силе не на порядок, умение значит больше, чем сила. Но, если у Акины такая же защитная аура, как и у остальных девушек, ее сила окажется серьезной проблемой. До сих пор единственная успешно нанесенная атака была из-за прорыва ауры Морковки моей. Большая духовная сила Акины усложнит эту задачу, если не сделает ее невозможной.

Что значит, что мне нужно что-то более эффективное. Украдкой кидаю взгляд на школу. Если Акина честна, меня сейчас ничто не торопит, так что как раз прекрасный шанс немного поэкспериментировать. Начинаю осторожно изучать ауру Акины своей.

— Так для кого ты набираешь людей? — спрашиваю я, в основном для того, чтобы занять Акину разговором.

Акина сдерживается.

— Институт Прекрасных Принцесс. Прекрасная школа для многообещающих юных девушек, таких как вы.

— А-ха, — отвечаю я. — На случай, если ты не заметила, я мужчина.

Акину это не смущает.

— Мы хорошо осведомлены о вашем состоянии, Саотоме-сан.

Закатываю глаза:

— Ага, я уже понял. Прости, но этот «Институт Прекрасных Принцесс», как по мне, звучит слишком девчачье.

По правде говоря, я едва слушаю то, что говорит Акина. Вместо этого я думаю над тем, как лучше преодолеть ее защиту. Грубое давление неэффективно, у Акины аура как сталь. Ямасэн-кэн, пожалуй, лучший выбор. Эта школа приемов практически специализируется на целенаправленном уничтожении, и была разработана для взлома укреплений.

Проблема в том, что я запечатал ямасэн-кэн по веской причине. Слишком смертоносен. Я мастер боевых искусств. Для меня искусство это искусство. Если бы меня попросили ответить, в чем практическая польза моих умений, я бы сказал, что они защищают, а не убивают. Одно не исключает другого, но мне хочется относиться к этому так.

Не то чтобы это имело какое-то значение. В то время как я видел ямасэн-кэн и понял лежащие в его основе принципы, у меня никогда не было времени по-настоящему изучить приемы этой школы. Так что их использование будет скорее актом отчаяния, чем приданием борьбе новой грани.

Так что я оставляю это в стороне. Обещал я отцу или нет, я не очень-то хорошо с этим управляюсь.

— Хоть и потребуется некоторая корректировка, уверена, вам понравится Институт, если вы решите попробовать, Саотоме-сан. — Улыбка Акины по-особенному жестока.

Фыркаю:

— Ну, этого никогда не произойдет. Знаешь, у меня тоже есть предложение. Поскольку ты и твой институт пока не сделали ничего необратимого, я обойдусь с вами помягче. Собирайте вещички и проваливайте, пока я не завязал вас узлом. — Похрустываю костяшками, подчеркивая это предложение.

— Как грубо, — говорит Акина, хоть при этом забавляется еще сильнее. Затем Акина открывает рот и поет чистую, мягкую ноту.

Nennen korori yo, Okorori yo.

Мое лицо дергается, когда ее голос находит дорожку до моего разума. Усиливается головная боль, расходясь от висков, дотягиваясь и до затылка. Какой-то прием? Не важно, я с этим справлюсь. Придется, если я хочу попытаться проверить свою теорию о том, как прорвать защиту этих девушек, и у меня не будет больше шансов, чем в бою один на один. Кроме того, лучше выяснить, как победить, сейчас, а не потом, посреди выполнения неизбежной спасательной миссии.

Кратко обдумываю сближение, а затем кидаюсь к Акине.

Первоначальная тактика донельзя груба. Мастер боевых искусств, как правило, стремится к эффективности во всем. Я полностью отбрасываю эту концепцию. Вместо того, чтобы плавно перевести ки в физическое движение, вбиваю в конечности столько духовной энергии, сколько возможно. Боевая аура полыхает вокруг меня видимым огнем чистой силы. Она сочится из рук, ног и тела, отовсюду вытекает энергия. Для меня это боевой стиль неуклюжего любителя.

Окутавшись испепеляющей силой, кидаюсь к Акине и изливаю на нее сокрушительные пинки и сверхзвуковые удары.

Результат неудовлетворителен. Аура Акины сотрясается под градом моих ударов, но остается целой. Мне остается бороться с ветром. Акина обтекает мои атаки, все время расходясь с ними на сантиметр или чуть более. Она ткет собой узор меж моих кулаков и оттанцовывает от пинков. Ее руки все это время остаются сложенными за спиной.

Как и для Сирени, ее защита не требует усилий. Но у Акины, под магией ее ауры, прятались намеки на умение. Когда я нападаю, Акина встречает мой дух своим, гася мои грубые попытки пробить ее защиту. Более того, аура Акины вдруг растягивается во всех направлениях, меняясь потоком ее уклонений. Очевидно, что хоть Акина и была марионеткой своего приема, она в то же время была и кукловодом. В отличие от Сирени и Морковки, Акина искусно владеет своей магией.

Это не мастерство воина, но то, как Акина управляет своим приемом, отличает ее от Сирени и Морковки гораздо сильнее, чем боевая удаль Фехтовальщицы.

Bōya wa yoi ko da, Nenne shina

Отголоски песни Акины расходятся от черепа к позвоночнику, а оттуда к каждой кости моего тела. То, что поет Акина, несет в себе гораздо больше, чем просто звук. Осколки ауры Акины проникают в мою. Ее сила просачивается в мою плоть, принося с собой усталость. Мои плечи опускаются. Мои веки тяжелеют. Мои мышцы становятся вялыми от изнеможения.

Я смутно осознаю, что за песню поет Акина, и что значит, что она ее поет. Колыбельная. Колыбельная, затягивающая меня в пучину сна. С ужасом понимаю, что я лишь в секунде от поражения в этом бою, и уже слишком поздно бежать.

Отчаяние растет.

— Kijin Raishu Dan! — взмахиваю я рукой одновременно с криком. Ки вытягивается вслед за движением, наполняя остающийся позади след.

Серп ки оказывается лишь бледной имитацией смертоносного приема Кумона Рю. Вакуум расходится не более чем на метр, прежде чем начать рассеиваться. Акине даже не нужно уклоняться. Разочарование ненадолго превосходит отчаяние. Я недооценил сложность запечатанного искусства моего отца. Неудача значит, что эффективность ямасэн-кэн остается непроверенной.

Bōya no omori wa, Doko e itta?

Акина не прекращает петь, а ее голос заключает меня в материнские объятия. Ее песня тепла и непреодолима. К краям зрения подбирается тьма. Я смутно пытаюсь припомнить, что же я делал.

Ах да. Я проиграл в бою.

Проклятье. Я не могу проиграть. Я ведь… Я…

Нежные руки касаются моего лба. Когда Акина успела так приблизиться? Когда я опустился на землю? Мои глаза встречаются с нежным взглядом Акины и чуть не тонут в отражающейся в них доброте. Ее колыбельная уже лишь шепот, предназначенный лишь для моих ушей. Мои глаза невольно закрываются, а сон крадет мое сознание.

Во всяком случае, на несколько секунд.

Welcome to the Jungle, we've got fun 'n' games.

We got everything you want, Honey we know the names.

На школьный двор врывается рок-н-ролл. Раскатистые барабаны бьют в мою грудь, перемежаясь резкими звуками металла. Пение электрических струн сопровождается рвущим уши вокалом. Нежная колыбельная Акины задавлена всем этим ревом.

Раскатистый звук исходит из потрепанного белого фургона, распахнутые задние двери которого демонстрируют пару огромных колонок. Передние врата Фуринкан висят на петлях, покореженные и сбитые набок мощным ударом.

Не могу не усмехнуться, лежа у Акины не коленях. Я не знаю песню. Я не знаю слова. Но прямо сейчас я резко проснулся. Музыка, взлетев ракетой, отбросила магию Поющего Звездного Ангела Акины прямо в преисподнюю. Так гораздо лучше. Звуковой шквал искажает ауру Акины, растягивая ее как пламя свечи под ураганом.

Акина, понимаю я, беззащитна.

В считанных сантиметрах от меня, смотрящая на фургон, Акина так и не поняла, что ее поразило. Обеими руками хватаю ее за корсаж и, поднявшись на ноги, швыряю махо-сёдзё всеми мышцами своего тела. Акина летит полсекунды, после чего врезается во внешнюю стену Фуринкан Хай с достаточной для образования в железобетоне кратера силой.

Не даю ей возможности даже задуматься, не то что оправиться. Мчусь по газону и врезаюсь в нее, с прыжка ударяя ее ногой. Удар попадает Акине по животу, отправляя ее кувыркаться сквозь стену и по комнате. Акине удается оказаться на ногах, но через мгновение она спотыкается, когда ее каблуки запутываются в ковровом покрытии.

Когда Акина падает, я взлетаю в прыжке. Правая нога задевает потолок, когда я вытягиваю ее для сокрушительного пинка. Затем я падаю, сосредотачивая в одном ударе весь свой вес и всю силу. Эта атака, когда попадет, вобьет голову Акины глубоко в пол.

Но приземлиться мне не удается.

Пока я еще в воздухе, Акина выпевает идеальную «А». Ее тональный визг давит на воздух, образуя заметные волны. В прыжке у меня нет возможности уклониться от звукового удара, и единственной моей защитой оказываются спешно скрещенные перед грудью руки. Эта атака просто акустическое цунами. Мое падение мгновенно прекращается и так же быстро обращается вспять. Я отлетаю назад, сквозь потолок первого этажа, а затем и через внешнюю стену класса на втором.

Те остатки воздуха, что пережили сокрушительную силу давящей волны Акины, выдавливаются из легких последовательными ошеломляющими ударами. Зрение чернеет, а уши от давления внезапно глохнут. Единственным облегчением было то, что здание уже рушилось, когда мое тело его пробивало. Маленькое облегчение, немного помогшее остаться в сознании.

Взлетаю высоко в синее небо, паря и ожидая, пока перед моим взором прекратят танцевать пятна. Молча проклинаю свою ошибку. Глупо было тащить Акину в здание, где музыка была слабее. Нужно было сразиться с ней у фургона, где ей некуда было бежать.

Welcome to the jungle. It gets worse here everyday.

Разум резко сосредотачивается, когда я мельком замечаю летящую ко мне с земли темную фигуру. Выкручиваю тело и отбиваю в сторону руку нового нападающего. Вижу дыру в защите и вбиваю в эту щель пинок. От удара темная фигура врезается в землю, вокруг него ложится черный плащ. Спустя мгновение опускаюсь, легко приземлившись на ноги.

Неподалеку от меня мой противник отрывает себя от земли. Не даю ему и шанса. Кидаюсь к темной фигуре и уже замахиваюсь кулаком, только чтобы полсекунды спустя замереть. Напавший номер пять, замечаю я, отчаянно скрещивает руки и отрицательно мотает головой.

Новичок не хочет драться.

— Кто ты? — кричу я. Или, по крайней мере, думаю, что кричу. На фоне орущих динамиков фургона я не слышу даже собственного голоса.

Новичок указывает на уши, показывая, что слышит он не лучше меня. Хотя он довольно интересный малый. Формальный смокинг, черный плащ, трость и цилиндр, будь у него монокль вместо маски, я бы решил, что он дворецкий.

Несмотря на его кричащую одежду, решаю временно пометить его как «союзника». Они мне явно не помешают.

Смокинг что-то кричит мне в ответ. Его крики лишь едва заметный шум посреди какофонии музыки. Качаю головой, и Смокинг прибегает к жестам, делая тростью выпад в сторону белого фургона. Смотрю на автомобиль и снова качаю головой.

Смокинг, по-видимому, решает, что ждал он уже достаточно, так что он хватает меня за руку и тянет к фургону. Я сразу же вырываю руку на свободу и качаю головой в третий раз. Вместо этого я тыкаю в него пальцем, затем в себя, затем в окно моей классной комнаты на третьем этаже. Черта с два я сбегу. Не с резервом, и не когда я начал понимать, как разобраться с этими девушками.

Смокинг смотрит на окно, а затем снова на фургон. Я вижу, как он размышляет над этим вопросом. Какой бы план мы ни придумали, он не сложился, когда со второго этажа Фуринкан метнулись оранжевые полосы, продырявив динамики.

Раздается долгий дребезжащий взвизг, когда музыка умирает. Тишину нарушает лишь звон в ушах.

Спустя пару секунд донельзя разъяренная Акина выбегает во двор. Вдруг план Смокинга сбежать куда подальше становится куда интереснее.

— Беги! — кричит Смокинг. Невзирая на отсутствие музыки, его голос приглушен наведенной глухотой.

— Ага, хорошая идея! — кричу я в ответ.

Вдвоем мы кидаемся в фургон. Водитель даже не ждет, пока мы до него доберемся. Он разгоняет автомобиль по меньшей мере до пятнадцати, прежде чем мне удается запрыгнуть сзади. Смокинг забирается сразу за мной. Я немного напрягаюсь, когда третья, гораздо меньшая фигура влетает в пассажирское окно, но расслабляюсь, когда никто на это не реагирует.

Я смотрю на команду. Кроме Смокинга в формальном костюме есть еще двое мужчин. Во-первых, водитель. Худощавый мужчина с растрепанными русыми волосами, одетый в белую рубашку на кнопках с галстуком офисного клерка. На которого, прижавшись к рулю, он не очень похож, но по шкале Дайске-Сафурана он по меньшей мере Куно. Так что, не считая его внешнего вида, он не обычный житель Токио.

Рядом с водителем сидит невысокий темноволосый паренек, ненамного старше четырнадцати. Глаза у мальчика пусты, бездушны, их можно принять за черные дыры, если бы не тлеющий в глубине огонек. Я уже видел подобные глаза. Я видел их в темных уголках Китая, глухих переулках Гонконга, и даже в Киото, на задних улочках, где безнаказанно правили якудза. Это были глаза тех, кто видел самые мерзкие стороны человечества и был ими пожран.

Люди с такими глазами были способны на все.

Мир на мгновение встает на дыбы, когда фургон на бешеной скорости резко входит в крутой поворот. Стоящие позади рядом со мной и Смокингом динамики разбиваются о стенки. Один подкатывается к незапертой двери фургона и вываливается позади нас на улицу. Я поднимаю глаза и дважды проверяю что то, во что я вцепился, держится крепко.

— Спасибо, — говорю я после периода молчания.

Смокинг кивает и закрывает двери фургона своей удлинившейся тростью. Затем, демонстрируя непринужденный контроль, он надежно из запирает.

— Итак… — тяну я, — что происходит? Махо-сёнэн против махо-сёдзё?

Сидящий впереди Клерк смеется и выкручивает руль фургона влево. Шины протестующе визжат.

— Пожалуй, что-то вроде того, — отвечает он. — Думаю, нам стоит представиться. Я Нигата Хикару, маль…

— Без имен! — шипит мальчик.

В мгновение ока у мальчика в руках оказывается ледяной меч, угрожающий в нескольких местах проколоть шею Хикару. Эфесом клинка мальчика оказывается почти пустая пластиковая бутылка. Догадываюсь, что именно из нее и взялась вода, но прием мальчика был настолько быстр, что я в этом не уверен.

— Поосторожнее с этим, малыш, — отрезает Хикару. — Не забывай, что я за рулем.

Мальчик и не моргает.

— Авария меня не убьет.

Смокинг протягивает трость и опускает ее на руку мальчика, осторожно отводя меч вниз и в сторону от шеи Хикару. Затем Смокинг поворачивается прямо ко мне, снимает шляпу и исполняет легкий поклон.

— Чиба Мамору. Раз уж мальчик настаивает, мы утаим его имя.

Чиба пристально смотрит на разозленного мальчишку. В конце концов мальчишка уступает, и его ледяной клинок прячется обратно в бутылку. У мальчика перед ним преимущество, хоть я и могу сказать, что его «партнеры» стараются, чтобы он все время был в поле зрения. Не могу их винить. Такие психи, как этот малыш, это пороховые бочки, только и ждущие момента взорваться. Насколько я могу судить, мальчишке нужны лишь секунды, чтобы воткнуть новый ледяной меч в спину «Чибы», Смокинга.

Хикару потирает шею.

— Прости за это. Это не то, что хочется видеть среди союзников.

Фыркаю:

— По сравнению с тем, к чему я привык, это вполне нормальное состояние. — Коротко им усмехаюсь. — Полагаю, мне тоже стоит представиться. Саотоме Ранма.

— Мы знаем, — говорит мальчишка с ледяным мечом.

Скалюсь на ту долю презрения, что он вкладывает в эти два слова. Требуется весь самоконтроль, чтобы удержаться от ответного выпада. Вместо этого я сосредотачиваюсь на более важных вопросах. А именно, с кем, черт возьми, я дрался, и как мне перейти к тому моменту, где я надираю им задницы и возвращаю Аканэ и Укё.

— Махо-сёнэн, махо-сёдзё? — говорю я, возвращая разговор к тому, с чего он и начался.

— Ага, все верно, — отвечает Клерк Хикару. — Ну. На самом деле, все гораздо сложнее этого. Но да, за некоторыми исключениями, это довольно неплохо подводит итог боя.

Если Хикару и собирался сказать что-то еще, то он упускает шанс, тратя свою энергию на пару резких поворотов с интервалом в несколько секунд между ними. Вздрагиваю, когда слишком близко от лобового стекла мелькает автомобиль.

Смотрю на Чибу и мальчишку. Ни один из них, похоже, не собирается заговорить. Отлично, тут есть тихоня, стоик и мрачный тип.

— Я так понимаю, ты торопишься.

— Ну… — Шины фургона громко визжат. — … Акина может разогнаться до пятидесяти, когда смотрит себе под ноги, и она чертовски…

Бух. Вжух! Хлоп. Фургон взлетает над холмиком, парит в воздухе несколько секунд, а затем тяжело приземляется дальше на дороге. Подвеска автомобиля громко и ясно стонет, выражая свое страдание.

— … мобильнее нас. Так что спеши или дерись.

Оглядываюсь на уничтоженные динамики.

— А ваше секретное анти-махо-сёдзё оружие полностью накрылось.

Хикару демонстрирует мне усмешку. Ежусь, потому что это значит, что он отвел глаза от дороги.

— Неа, не анти-махо-сёдзё, анти-Акина. Нам просто повезло, что это она показалась. Ее мэгами но оои фокусируется на ее пении. Так что врубаешь рок-н-ролл, чем тяжелее, тем лучше, и ее магия превращается в дерьмо.

Еще несколько секунд понаблюдав шоу ужасов, пересаживаюсь так, чтобы больше не видеть лобового стекла. Как и темноволосого мальчишку, авария меня не убьет. Постоянное ожидание резкой остановки, разрезающие меня на части маленькие стеклянные ножи, когда я буду пролетать через лобовое стекло, после чего моя кожа сотрется от трения удара — все это, с другой стороны, вполне может с этим справиться.

— Ага, — говорю я, продолжая разговор. — Видел это. Какой бы ни была дурацкая защита этих махо-сёдзё, эти динамики ее уничтожили. Есть еще трюки вроде этого?

— Ха. Несколько. Но, когда доходит до драки с махо-сёдзё, единственное, на что можно рассчитывать, это магическое оружие и большая духовная сила.

Фыркаю. Мне не нужен такой не-ответ, сообщающий лишь то, что я и так уже знаю.

— Все это я уже понял. Так что не тяни, какие трюки у вас есть?

На некоторое время повисает тишина, и Хикару уделяет мне задумчивый взгляд. Как мне кажется, он колеблется. Не сомневаюсь, он точно знает, для чего мне эта информация. Очевидно, ему не нравится ход моих мыслей, потому что он размышляет, не целесообразнее ли будет промолчать. Это выводит меня из себя, и я не прикладываю ни малейших усилий, чтобы не дать неудовольствию показаться на лице.

В итоге, Хикару, должно быть, решает, что я соберусь бороться с этим упомянутым Акиной «Институтом», расскажет он или нет.

— Трудно объяснить. Первое, что нужно знать, что у всех махо-сёдзё есть тема их защиты. Есть много разных тем, и мы говорим о них как о типах защиты.

Хмурюсь и возвращаюсь мыслями к борьбе. Рассматривая Сирень, Акину и Фехтовальщицу, я не могу найти особых отличий в их защите. Однако Морковка явно выделяется из из шайки. Ее смешные уклонения спотыканием и защита падением на лицо нисколько не похожи на ровные, умело выглядящие стили остальных девушек. В голову приходит, что, возможно, размер выборки слишком мал. Лишь по четырем девушкам всех типов не понять.

— Что именно ты имеешь в виду под типами?

Хикару перед ответом требуется мгновение, за которое фургон немного замедляется. Мы больше не пролетаем через трафик Токио, как будто бы мы были в сумасшедшей голливудской сцене погони. Вместо этого Хикару начинает водить как нормальный человек. Что значит, среди прочего, что он соблюдает ограничение скорости, останавливается на светофорах, не делает резких и несколько случайных поворотов. Полагаю, мы стряхнули с хвоста Акину, предполагая в первую очередь, что она вообще потрудилась за нами погнаться.

— Ну. Возьмем Акину. Она «элегантного» типа. Элегантных обычно легко определить, потому что они умело уклоняются и парируют почти все, что ты в них бросишь. Думаю, понять будет легче, если ты будешь знать и другие основные типы. Элегантность, удача и барьер самые распространенные типы, но не останавливайся на мысли, что все должно быть так. У некоторых девушек бывают довольно-таки странные типы защиты. Другие девушки могут умышленно менять тип защиты, чтобы лучше справляться с некоторыми атаками. Особенно неприятны те девушки, которые научились агрессивно использовать свои защитные ауры. Хуже всего их них «Сглаз» Мори Тиё.

Откидываю голову на стенку фургона и собираюсь с мыслями.

— Полагаю, что Морковка «удачлива», хотя для меня это больше похоже на «растяпу». Все время спотыкается, уходя с пути атак.

Я победил Морковку, использовав два ки заряда, первый для прорыва ее ауры, второй для причинения ей ущерба. Этот прием сработал и доказал, что защитную ауру махо-сёдзё можно подавить большей духовной силой.

Однако, теперь я знаю, что неловкость Морковки была воплощенным в ее защиту правилом, и легко можно было понять, как победить ее, не прикладывая стольких усилий. Серия легких атак, чтобы принудить защиту Морковки поместить ее в положение, из которого она не сможет увернуться, и… Бам! Шах и мат.

— Дай угадаю, трюк для победы над элегантным типом защиты в использовании атак, которые не блокировать и от которых не уклониться, — говорю я. Мой разум крутит возможные тактики. — Хе. Жаль, что я сражался с Сиренью в полном учеников классе, иначе можно было бы обрушить на нее потолок.

Мое лицо мрачнеет. Надеюсь, тот парень и Юка в порядке. Я не слишком хорошо знаю подругу Аканэ, но Юка не заслуживает того, что с ней произошло.

— Для элегантных лично мне нравятся дробовики, — говорит Хикару, — обрезы, наполненные гранулами с краской. Этого достаточно, чтобы испачкать более слабых махо-сёдзё.

— Гранулы с краской? — недоверчиво говорю я. Еще я не уверен, где в этой стране любой желающий может достать дробовик. Огнестрельное оружие в Японии незаконно, и правительство проделывает хорошую работу, не выпуская его на улицы. Сложно найти любое оружие, даже такое, которое стреляет гранулами с краской.

— Ага, гранулы с краской. Портит… — Хикару вдруг умолкает и качает головой. — Хм. Объясню все с самого начала. Махо-сёдзё, видишь ли, получают свою магию от своего аспекта красоты. ИПП официально называет этот прием мэгами но оои.

Мой мозг вдруг перестает функционировать.

— Чего?

Хикару улыбается мне, прежде чем вновь вернуть глаза на дорогу. Несколько раз сигналит машине впереди.

— С дороги, засранец! Э-э, на чем я остановился? Ах да. Безумное дерьмо, да? Девушки напитывают свои приемы красотой.

— Вообще-то, нет, — отвечаю я. Теперь, когда у меня есть секунда над этим подумать, идея звучит не так уж притянуто за уши. — Я заряжаю свои ки-заряды уверенностью и знаю парня, который делает то же самое депрессией. Так что напитываемые красотой ки-подобные приемы не так уж и удивительны. — Делаю паузу и задумываюсь. — Хотя это, кажется, не очень практично. Помимо необходимости сражаться на высоких каблуках и в шуршащих юбках, к этому прилагается пот, кровь и синяки. Бой это не самая красивая штука.

Но, даже когда я говорю это, в сознании вспыхивают значимые факты. У Морковки не было проблем из-за постоянной неуклюжести. Если уж на то пошло, даже после того, как я пробил Акиной стену, на ней не оказалось ни пылинки. В моих раздумьях ошибка. У этих девушек было что-то, что предотвращало грязь…

… что-то, что предотвращало…

Предотвращало.

Отталкивало.

Запрещало.

С внезапной тошнотой я понимаю истинную природу сил махо-сёдзё.

— Это извращение приемов священников, — бормочу я. — Вместо того, чтобы использовать совершенство духа, махо-сёдзё используют совершенство тела. Это дает им возможность использовать киндзу для очищения или запечатывания зла. Хотя, в этом случае, оно не будет очищать зло. Наверное, вместо этого оно очищает уродство.

Хикару присвистывает.

— Вау, прямо в яблочко. Понятно, почему тебя называют гением в боевых искусствах. Хотя ту разновидность киндзу, что используют махо-сёдзё, ИПП официально называет хайгэки. Кроме того, махо-сёдзё широко используют противоположность хайгэки, сукэн. Сукэн, если тебе интересно, это сила навязывать, а не отвергать.

Ухмыляюсь и немного надуваю грудь. Ага, может, я немного самовлюблен, но что в этом такого?

Хикару продолжает говорить:

— Хотя главная проблема не в этом. Как только махо-сёдзё формирует красивую и надежную мэгами но оои, девушка обращает свои силы на самоочищение. В принципе, девушка использует хайгэки, чтобы запечатать и уничтожить все, что в ней несовершенно. Одновременно с этим используется сукэн, чтобы заполнить пробелы и трансформировать то, что останется.

Смотрю на Хикару, как будто бы он сошел с ума. Я достаточно знаю о приемах священников, чтобы знать, что сила самоочищения это неплохой способ умереть. У всех свои недостатки, и избавление от несовершенной печени нисколько не осчастливит биологию.

— Безумие, знаю, но оно работает. Если девушка сделает все правильно, и ей хватит духовной силы, она переходит порог и выходит на самоподдерживающееся состояние, в котором ее мэгами но оои всегда идеальна. Официально прием называется «тэнки», но его лучше знают по более популярному термину «хэнсин».

Хикару, осознаю я, серьезен. Последствия тэнки вполне соответствуют моим впечатлениям. Как я и подозревал, резкость аур девушек была обусловлена своего рода духовным совершенством. С точки зрения боевой мощи, это делало махо-сёдзё крайне опасными.

Уж это-то я хорошо знаю. У меня ранее был опыт по усилению идеальной ауры. Идеальный shi shi hokodan Рёги. Разрыв между этим приемом и моим собственным moko takabisha огромен. «Множитель силы» это слишком слабое описание.

И это делает все происходящее еще страшнее. В отличие от свинопарня, тэнки означает, что махо-сёдзё не требуется особых условий для использования идеальных приемов. Если уж на то пошло, лучше предположить, что махо-сёдзё не беспокоятся изучать приемы, не основанные на их мэгами но оои. Зачем бы?

Но это лишь верхушка айсберга. Чем больше я об этом думаю, тем абсурднее несправедливыми становятся силы махо-сёдзё. Например, я знал, что махо-сёдзё остаются чистыми, и теперь я понимаю, почему. Махо-сёдзё остаются чистыми, потому что их ауры в самоподдерживающемся состоянии самоочищения.

Это подразумевает необходимость легкого сумасшествия. Силы махо-сёдзё основываются на приемах священников, а приемы священников основываются на концепции усиления или манипулирования законом. Зло запечатывается усилением природы вселенной, лишая таким образом сверхъестественных существ их магии. Это невероятно простой трюк, и он позволяет людям побеждать демонов. По сути, приемы священников позволяют им сказать «о, огненный шар, ну, в реальности такого не создать, так что поди прочь, ты невозможен», или, в более общем случае, «прости, призраков существовать не может, прощай».

Однако приемы махо-сёдзё это не приемы священников, а их извращение. Учитывая то, что я видел, они отвергают реальность и накладывают фантазию, полная противоположность истинным приемам священников. Функционально это значит, что махо-сёдзё изгибает законы вселенной по своему желанию.

И что все это значит? Ну, например, в мире махо-сёдзё все, что не соответствует их мэгами но оои, не существует. Это значит, что запачкаться или вспотеть не просто не получается, это невозможно. Что еще серьезнее, махо-сёдзё не ушибается, не истекает кровью, не ломает кости, и, предполагая, что сукэн девушки вводит такой закон, даже не допускает возможности вообще ее ударить.

Это неуязвимость? Это сила, основанная на идеальной ауре. И это даже не прием. Нет, непобедимость махо-сёдзё всего лишь побочный эффект.

В сущности, я сражался с девушками, которые играли в «реальную жизнь» с эквивалентом режима обмана. Рёга с этим не смирится, потому что его наведенная при помощи bakusai tenketsu прочность теперь, официально, шутка.

Конечно, нельзя на самом деле сказать, что махо-сёдзё непобедимы. Я доказал это, пробив Морковкой пол. В конце концов, их закон накладывался их аурой, и это значит, что был ряд очевидных путей обхода.

Если перечислить, уничтожая ауру махо-сёдзё, можно было сокрушить и ее защиту. Точно так же, если можно принудительно оборвать тэнки девушки, защита исчезнет вместе с ним. Магическое оружие будет эффективно. Ну, не все магическое оружие. Только то оружие, у которого есть сила противостоять сукэну махо-сёдзё, а еще лучше сработает оружие, которое может накладывать свой закон.

Но и это еще не конец. Магия махо-сёдзё изгибает законы Вселенной, и Вселенная будет сопротивляться этой силе. В конце концов, Вселенная куда больше и паршивее, чем любая махо-сёдзё может надеяться стать. Вероятно поэтому у этих девушек и есть типы защиты. Типы служат как логические причины непобедимости махо-сёдзё, тем самым останавливая малую часть бесконечной силы Вселенной. Независимо от причин, существование типов защиты значит, что защита махо-сёдзё может включиться сама по себе. Не менее важно, что чем больше махо-сёдзё придется изгибать реальность для того, чтобы остаться невредимой, тем больше энергии потребуется девушке.

В качестве заключительной тактики, можно бороться огнем с огнем, и либо создать свой собственный закон, либо помочь вселенной навязать свои законы, самому использовав приемы священников.

Так что, нет, не скажу, что махо-сёдзё непобедимы. Совсем нет. Тем не менее, ни один способ, который приходит мне на ум, не может поспорить с тем фактом, что эти девушки бесплатно получают серьезное усиление защиты.

— Вот отстой, — говорю я, подводя итог всей лавине моих мыслей.

— Тогда ты понимаешь, — говорит мальчишка с ледяным мечом. — Ты бесполезен. У тебя есть лишь твои боевые искусства, и они ничего не могут сделать против махо-сёдзё.

— Кто это бесполезен, — огрызаюсь я в ответ. Мальчишка и впрямь меня раздражает. — Теперь, когда у меня есть представление о том, как работают их силы, у меня есть неплохой выбор способов, как это обойти.

Или, по крайней мере, у меня будет представление об этом, как только у меня появится время хорошенько все обдумать. Знание работы сил махо-сёдзё дало мне основу, с которой можно начать, но только и всего. Сейчас у меня остается лишь грубейший из приемов, уничтожение ауры девушки. Для довольно слабых девушек, вроде Морковки, это не так уж и неправдоподобно. Все, что мне нужно сделать, это встать рядышком и протаранить своей аурой ее. Мой боевой дух отпихнет мэгами но оои Морковки в сторону, оставив ее беззащитной. Легкая добыча.

С большинством других вариантов хуже. Уничтожение тэнки или обращение защиты на себя слишком ненадежно. У меня нет таланта к приема священников, и у меня нет магического оружия…

… или есть? На мои губы наползает улыбка. Если я правильно использую свой ки, я, возможно, смогу окружить себя аурой, чтобы противостоять наложенному махо-сёдзё закону. Ямасэн-кэн даже даст довольно неплохой старт.

— Дурак, — говорит мальчишка.

Я игнорирую его, но вместо этого высказывается Хикару:

— Эй! Разве твоя ма…

Слова Хикару обрываются, когда ледяное острие оказывается у его головы. Поправка, там, где была голова Хикару. За кратчайшую долю секунды Клерк сместился в сторону, уклонившись от импровизированного покушения.

— Не говори о моей матери!

Да, мальчишка этот совсем свихнулся. Один взгляд на пляшущее в глазах мальчишки безумие это подтверждает, как если бы ледяного копья, пронзившего окно со стороны водителя, пустив по нему паутину трещин, было не достаточно.

— Проклятье, Фумио! Держи себя в руках.

— Сказал же, никаких имен!

Когда Фумио, мальчишка, кричит изо всех сил, его ледяное копье из бутылки превращается в еще один неприятно выглядящий меч. Прыгаю вперед, чтобы пресечь истерику мальчишки, но Чиба сбивает меня на пол. Спокойный джентльмен в смокинге пронзает бутылку Фумио алой розой и упирает кончик своей трости в шею мальчика, останавливая дальнейшую агрессию.

Хотя в глазах Фумио ярость.

— Сдерживайся, — слова Чибы тверды, но не угрожающи. — Хикару не пытался оскорбить твою мать.

— Я сказал ему, никаких имен. Мы не можем доверять этому существу.

Слова мальчишки выводят меня из себя, но мне удается ничего не сказать. Ситуация достаточно деликатна и без того, чтобы мне в нее вклиниваться. Да, это думаю я, несдержанный на язык Саотоме Ранма. Что? Думаете, я не могу научиться хотя бы малому контролю, два года прожив с Аканэ?

Ага.

Кроме того, нужно сказать нечто куда более важное.

— Хикару. Дорога.

Взгляд Хикару резко обращается от Фумио обратно к улице. Мы неподалеку от доков на окраине города. Вокруг только старые здания, постройки из бетона и захудалые склады. Так что трафик крайне мал. Хотя невозможно было пропустить красный Корвет, припаркованный посреди перекрестка. Так же как и блондинку на высоких каблуках, носящую лишь серебряное бикини, стоящую перед упомянутым Корветом, держащую на плече гигантскую хромовую штуковину.

— Черт! — кричит Хикару. — Все наружу!

Хикару бросает фургон в правую сторону. Шины протестующе визжат, прежде чем автомобиль начинает кувыркаться. Когда все внутри рассыпается, я вылетаю наружу через задние двери фургона, вцепившись в фалды Смокинга. Мой побег не опоздал ни на секунду, потому что едва я прыгаю в воздух, подо мной появляется копье света, разрывая опустевший опрокинутый фургон.

Ба-БАХ!

Ага. Еще один обычный день.

* * *

Примечания:

Терминология

Песня Акины: Акина поет «Edo Komoriuta» (Колыбельная Эдо). Я думал использовать перевод, но колыбельные, почти без исключений, довольно глупые песни. Я решил, что лучше, если читатели перескочат эти слова, зная, что они там есть, но не думая о стихах, и не пытаясь понять, как они относятся к упомянутой ситуации.

Welcome To The Jungle: Песня Guns N’ Roses из альбома Appetite for Destruction.

Приемы:

Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

Lovely pollen assault — [атака прекрасной пыльцы] — прием махо-сёдзё, используемый Сиренью. После наложения заклинания заполняет большую площадь аллергенной пыльцой, действующей только на избранные цели. Симптомы заклинания включают в себя опухшие, водянистые глаза, заложенный нос, кашель и раздражение на всех открытых участках кожи. Этот прием никогда не вызывает смертельной аллергической реакции.

Киндзу — [запретить или подавить] — прием священников, использующий ки ауры чистоты, как правило используется для запечатывания или уничтожения потусторонних существ.

Хайгэки — [отвергнуть, осудить] — вариация киндзу. Хайгэки отвергает или запечатывает уродливость реальности, насколько это определяется пользователем мэгами но оои.

Сукэн — [владычество, превосходство] — мистическая инверсия хайгэки. Сукэн навязывает реальности фантазию в стиле, соответствующем пользователю мэгами но оои.

Мэгами но оои — [мантия богини] — мистическая аура, представляющая аспект красоты. Эта аура — основа всех сил махо-сёдзё. Есть множество вариаций мэгами но оои, так же как и множество представлений о красоте. Для сил махо-сёдзё аура выполняет ту же роль, как уверенность и депрессия для ки атак Ранмы и Рёги. Природа мэгами но оои также влияет на то, какие силы может развить махо-сёдзё.

В то время как силы махо-сёдзё, по сути, происходят от мэгами но оои, умелый контроль может позволить получить силы, выходящие за пределы того, что определено аурой. Однако, в связи с основой ауры, силы, диаметрально противоположные мэгами но оои, получить невозможно.

Тэнки — [поворотная точка] — обращая хайгэки и сукэн на себя, возможно совершить духовную и даже физическую трансформацию. Совершив это, мэгами но оои принуждает к искусственному «идеальному» состоянию, и любые силы или действия, нарушающие мэгами но оои, будут активно отклоняться. По сути, вход в тэнки делает силу махо-сёдзё гораздо более мощной, стабильной и последовательной. Так что тэнки это главная цель любой желающей овладеть силами махо-сёдзё.

В то время как в приемах священников тоже есть самоочищение, тэнки-подобного эффекта намного проще достичь приемами махо-сёдзё. Это потому, что хайгэки и сукэн сосредотачиваются на фантазии о совершенной красоте, в то время как истинные приемы священников фокусируются на любви и понимании Вселенной, как она есть.

Тэнки иногда называют «хэнсин», потому что достижение тэнки обычно приводит к соответствующей физической трансформации. Однако физическая трансформация не является гарантированным результатом тэнки, в отличие от трансформации духовной.

Формирование и внешний вид трансформации тэнки девушки может со временем измениться, созреть, когда девушка получит новые или большие силы. Однако тэнки становится менее изменчивым, чем чаще им пользуются. ИПП называет это духовной кристаллизацией.

При возвращении из тэнки бывают побочные эффекты, некоторые из которых могут быть физически вредны. Смерть или серьезная травма вполне обычный результат, если махо-сёдзё не пригодна к попытке тэнки и/или пробует тэнки без достаточной мистической защиты. Однако все пережитые тэнки физически и духовно приближают пользователя к состоянию тэнки. После очень долгого периода использования пользователь тэнки достигает постоянного тэнки, после чего естественное состояние и состояние тэнки становятся синонимами.

Глава 2: Сумрак

Хикару бросает фургон в правую сторону. Шины протестующе визжат, прежде чем автомобиль начинает кувыркаться. Когда все внутри рассыпается, я вылетаю наружу через задние двери фургона, вцепившись в фалды Смокинга. Мой побег не опоздал ни на секунду, потому что едва я прыгаю в воздух, подо мной появляется копье света, разрывая опустевший опрокинутый фургон.

Ба-БАХ!

* * *

Фургон переворачивается со стороны на сторону, и сорванные куски металла разлетаются по всей улице. Загорается бензобак, взорвавшись довольно аккуратным огненным шаром. Отлетает одна из шин фургона. Пылающая резина взлетает высоко вверх, после чего скрывается за дымом горящего автомобиля.

Я рад видеть, что Хикару и Фумио удалось выбраться. Эти двое, не теряя времени, кидаются в разные переулки, не забывая при этом пригибаться. Чиба, или Смокинг, как я о нем думаю, приземляется на дорогу рядом со мной. Ему не нужно говорить мне искать укрытие. Новая махо-сёдзё ясно дала это понять, вслепую выстрелив многочисленными лазерными импульсами сквозь дым и мусор.

— Забирайся на крышу, — советует Смокинг.

Смокинг без колебания запрыгивает на крышу склада рядом с нами, одним прыжком преодолев два этажа. Неохотно следую за ним. Крыша это обоюдоострый меч. В этом районе Токио все здания примерно одинаковой высоты. Это значит, что нет ничего, что помогло бы мне уйти из прямой видимости. На самом деле, я даже вижу темные тени Хикару и Фумио, бегущих в своих направлениях.

Не теряя времени озвучиваю свое беспокойство:

— Знаешь, наверху мы довольно открыты.

Смокинг смотрит на меня.

— Митико не может запрыгнуть на такую высоту.

Это заставляет меня задуматься.

— Правда?

Смокинг бросает на меня взгляд, после чего хлещет рукой, посылая в полет тройку роз. Пара серебряных дисков, метрах в двадцати от нас, уворачивается от нападения. Даже пока они уклоняются, на их краях появляется пугающее свечение. Не нужно предполагать, что это значит, и, полагаю, сейчас самое время начать двигаться. Мои подозрения подтверждаются, когда луч света пронзает мой остаточный образ и оставляет на крыше неглубокую траншею.

— Я с ними разберусь. Уходи, — говорит Смокинг.

Качаю головой и оттанцовываю с пути еще нескольких ударов.

— Я могу за себя постоять.

Хорошо, что эти мини-НЛО медленно наводятся на цель, потому что если бы они могли успевать за моими движениями, меня уложили бы первым же выстрелом. Я быстр, но не быстрее света. Таким образом, я неоднократно оказываюсь на волоске.

Что еще хуже, диски отступают в воздух в то мгновение, когда я пытаюсь за ними погнаться. Я могу до них допрыгнуть, но даже простая мысль на эту тему оставляет у меня плохое предчувствие. При всем том, что ветвь Саотоме стиля Мусабецу Какуто Рю объявила себя воздушным искусством, летать я не могу. Это значит, что стоит мне оторваться от земли, моя маневренность будет ограничена. Это не то неудобство, которого мудро будет придерживаться, когда единственная моя защита в уклонении от вражеских прицелов.

— Отступай, — повторяет Смокинг. — Тебе не хватает дальнобойных атак.

Я морщусь и сердито стреляю в ближайший диск зарядом ки. Расстояние ужасает, и я ни на секунду не верю, что атака и в самом деле попадет в цель. Возможно, это объясняет, почему же заряд оказывается довольно жалок, размером с небольшую птицу. Ищу по сторонам, что можно бросить, но крыша, к моему раздражению, лишена возможного оружия.

— Ладно, — уступаю я. — Встретимся тогда позднее.

Оглянувшись в последний раз назад, я убегаю от воина в смокинге. У Смокинга, похоже, нет особых проблем с тем, чтобы уклоняться от атак НЛО, а его трость более чем способна отклонять лучи света. Я не совсем уверен, как именно это работает, но по тому, как течет аура мужчины, у него есть что-то похожее на силы махо-сёдзё.

Я приглядываю за дисками еще несколько минут, пока они не исчезают вдали. Один раз мне приходится нырнуть, когда я вижу красный Корвет. К счастью, у махо-сёдзё, похоже, нет никаких особых чувств, потому что эта одетая в серебристый купальник «Митико» не демонстрирует отсутствия удивления, когда стреляет в меня.

Я странствую примерно полчаса без каких-то инцидентов, прежде чем до меня доходит, что у меня нет никакой возможности нагнать моих недавних спасителей. Не зная, что делать, я развлекаюсь, прыгая по крышам все более и более высоких зданий деловой части Токио. По-настоящему острые ощущения, когда прыгаешь через шестиполосную дорогу десятью этажами ниже. Хотя должен признать, если мне придется регулярно странствовать по крышам этой части города, мне быстро надоест лазить по стенам. Инженерам-идиотам, похоже, не хватило порядочности сделать все небоскребы одной высоты. Ух. Усложняют жизнь мастерам боевых искусств. О чем они только думают?

Я не трачу все это время впустую. Я думаю, и я планирую. Как мне напасть на махо-сёдзё? С теми, что послабее, я полагал, что могу разобраться, но диски Митико подняли новую проблему. Что мне делать в дальнем бою? Кроме того, конечно, были девушки вроде Акины, имеющие не последнюю духовную силу.

Большинство моих обычных приемов не сработает. Hiryu shoten ha практически бесполезен: мэгами но оои не из тех приемов, что вызывают горячие ауры, и четыре из пяти махо-сёдзё, с которыми я успел столкнуться, предпочитали дальний бой.

Ну, moko takabisha против махо-сёдзё оказался достаточно полезен. Атака дистанционная и с довольно мощным присутствием ки, искажающим защитную ауру моих оппонентов. К несчастью, как ки атака, moko takabisha ужасен. Уверенности мне хватает лишь во время борьбы с противниками равного или более низкого уровня, и даже тогда она пропадает, когда бой оборачивается против меня.

Другой конец спектра еще хуже. У меня никогда не было эмоционального характера или образа мыслей, чтобы использовать shi shi hokodan, хотя этот прием гораздо лучше. Мне потребовалось несколько дней попыток освоить shi shi hokodan, прежде чем я понял, что на самом деле я довольно счастливый парень, и это несмотря на тот факт, что для моей жизни практически невозможно стать еще хуже.

Что оставляет мне теории и догадки. Любимый батин резерв — натиск дикого тигра, вой демона-пса и финальное нападение Саотоме — не стоит и упоминать. Сразу вслед за моим старым, экспериментальным «блуждающим духом» ки-заряда. Мне нравится этот прием. Хотя я никогда не мог приготовить его в бою. Жаль, потому что он мне подходит даже больше, чем moko takabisha.

Реальный потенциал кроется в ямасэн-кэн, умисэн-кэн и моих поблекших воспоминаниях о ки манипуляциях Хабу. Ямасэн-кэн я никогда не тренировал, но я достаточно хорошо его понимаю, чтобы при достаточном времени повторить его приемы. С умисэн-кэн у меня было больше опыта, но хоть эта школа и сильнее, ей не хватает наступательных ки приемов. Магия Хабу, а его уровень мастерства ки заслуживает такого титула, вне моего понимания.

Решаю, с чего начну: dokuja tanketsu sho. Dokuja tanketsu sho это одна из смертоносных атак ямасэн-кэна, требующая покрытия руки ки для увеличения пробивающей способности. Я могу поиграть с этим, уменьшая разрушительный потенциал и увеличивая духовный аспект. Обдумываю некоторые теории и полчаса трачу, пытаясь обернуть свои руки плотными аурами. Как только мне это удается, перехожу к следующей части тренировки.

Лезу.

В частности, я выбираю самое высокое здание, что только могу найти, и забираюсь на него. И не обычным способом. Вместо этого я неоднократно собираю вокруг ладоней ки и вгоняю их в бетон наружной части башни. Это не лучшее, что я делаю, и сомневаюсь, что гражданские власти Токио пошлют мне благодарственные письма, но мне для практики нужно что-то хорошее и крепкое. Просто, по правде говоря, здесь есть большие здания, но никаких больших гор, так что я тренируюсь на зданиях.

Конечно, мой выбор не имеет ничего общего с тем, что мне хочется залезть на небоскреб. Неа. Это никак не влияет на мое решение.

Я отбрасываю подальше остаток вины, напоминая себе о Фуринкан. Юка, истекающая на полу кровью. Тот парень, придавленный под бетоном. Если мои тренировки позволят мне предотвратить что-то подобное, хотя бы раз, я с лихвой перекрою весь свой гражданский долг.

Шаг за шагом, удар за ударом, я взбираюсь. Примерно через двадцать этажей я начинаю таким же образом тренировать и ноги. С короткими пинками мои пальцы пронзают созданный людьми камень, улучшая мое сцепление и ускоряя мое продвижение. Но даже так я двигаюсь медленно. Лишь через полчаса я добираюсь до вершины небоскреба, и к этому времени мне уже вполне удобно с этим приемом.

Так что, вместо того, чтобы кинуться навстречу дальнейшей тренировке, я расслабляюсь и наслаждаюсь видом с огромной высоты. Я разглядываю весь город и забавляюсь, смотря на маленькие автомобили далеко внизу. Падение отсюда вполне может мне навредить, редкость, даже когда я прыгаю по крышам. Если я свалюсь отсюда, скорости моего падения хватит, чтобы сломать кости, примерно как падение с двух этажей для обычного смертного, и оно может стать фатальным лишь при ужасно неправильном приземлении.

Скучаю, лежа на спине и глядя в огромное море синего. Когда мои тревоги ускользают прочь, до меня добираются самые серьезные из проблем. И это не моя неспособность победить махо-сёдзё. Нет. Это то, что у меня нет ни малейшего понятия, куда они забрали Аканэ и Укё. Если уж на то пошло, в первую очередь, зачем мы им? Сирень сказала, что они набирают людей, и Акина это подтвердила.

Они и меня собирались тоже «набрать».

Набрать для чего?

В напавшей на Фуринкан Хай группе не было ни одной не-махо-сёдзё. Так зачем им нужны Укё, Аканэ и я? Если моя теория об извращениях приемов священников подтвердится, нас троих возможно превратить в махо-сёдзё. Не то чтобы я с готовностью занялся таким делом, но, полагаю, для группы махо-сёдзё это вполне достаточная причина интереса. Все же, зачем беспокоиться? Наверняка они были настоящими вербовщиками махо-сёдзё.

Напрягаю свой мозг и пытаюсь припомнить, что я знаю о махо-сёдзё, и понимаю, что ничего я не знаю. Я слышал, как мои одноклассники упоминают махо-сёдзё, также как иногда и вечерние новости, но это не то, на что я обращал внимание.

И даже если команда Акины заинтересовалась Аканэ и Укё из-за их потенциала, зачем же набирать людей на нежеланную работу?

За этим следует другой вопрос, сколько девушек работают на Институт Прекрасных Принцесс, как назвала его Акина? До сих пор я столкнулся с пятью махо-сёдзё, и мне кажется, что это далеко не полный набор. Если ИПП и правда институт, несколько десятков не будет таким уж неверным ответом. Сколько из них забрали насильно? Кто еще у них в списке? Если на то пошло, сколько именно девушек охотится конкретно за мной?

Вопросы без ответов. Единственное, что я знаю, это как же много я не знаю.

Если Институт Прекрасных Принцесс хватает людей с улицы, мне нужно побеспокоиться и об остальных. Шампу самый очевидный кандидат. Но, если я позволю им получить свободу действий, под угрозой могут оказаться даже Рёга, Мус и батя. Не понимаю, почему же группа махо-сёдзё может быть заинтересована в парнях, но я видел много странного. Рассматриваю их по очереди. О бате мне не нужно волноваться — мой старик может пережить ядерный взрыв. Рёга слишком глуп, чтобы победить Морковку, но также он слишком потерян, чтобы кто-то надеялся его найти. Шампу?

Ха! Если бы мне так повезло. Если Институт Прекрасных Принцесс схватит Шампу, на моей стороне окажется старый упырь. Такая мощь изменит все правила игры. То же касается и Муса, хотя я не уверен, насколько на самом деле защита Колон распространяется на парня.

Не то чтобы это имело какое-то значение. Даже если остальные будут в опасности, что мне с этим делать?

Что приводит к важнейшему вопросу, что я могу? Я могу вернуться в Фуринкан, чтобы мои охотники схватили меня и притащили в свое логово. Мне не нравится эта идея. Начать со своей поимки слишком похоже на поражение. Плюс, тактика попасть в плен, а затем сбежать, может очень быстро испортиться. Всегда остается вероятность, что путь на свободу так и не появится. И у меня нет никакого желания остаться в итоге «набранным», что бы это ни подразумевало.

Также я могу выследить махо-сёдзё, быстро вырубить девушку и выкачать из нее информацию. Может сработать, если я не столкнусь с еще одним эквивалентом Акины и не получу ее колыбельную забвения. Конечно, даже если я захвачу девушку, нет никакой гарантии, что она заговорит. Я не эксперт по допросам, я не смогу отличить ложь от истины, и идея выбивания нужного из милой и хрупкой девушки не уменьшит ее привлекательности.

В целом, лучше всего мне будет найти одного из тех троих парней, с которыми я ехал. Они многое знают, и как минимум двое их них выглядели доброжелательными. Легкая и точная информация. Проблема в том, что у меня нет ни малейшего представления, с чего начать.

Кроме как высматривать их с крыш.

Хе. Если мне повезет, Хикару с командой будут меня искать. Если нет, рано или поздно появится одна из тех махо-сёдзё. В любом случае, я получу нужную мне информацию. Беспроигрышное положение.

* * *

Через два часа солнце висит над горизонтом Токио. Оранжевый свет умирающего дня отражается от стекол возвышающихся вокруг меня зданий. Охота оставила меня усталым и раздраженным, но я, наконец, вижу Хикару на крыше десятиэтажного здания. Русоволосый парень сидит в плетеном белом кресле под причудливым зонтом. Рядом с ним попивает чай пара девушек.

Секунду я полагаю, что Хикару продал свою группу, но когда я приземляюсь на бетонный парапет, я понимаю правду. У Хикару остекленелый взгляд, он явно не в своем уме. Хотя, учитывая, что он на чаепитии, зомбирование Хикару вполне может быть естественным явлением. Русый клерк не делает ни единого движения, чтобы признать мое присутствие, вместо этого молча посасывая свисающий с уголка рта леденец.

За столом прямо напротив Хикару сидит юная девушка-подросток с очаровательными каштановыми волосами, удерживаемыми милой заколкой в форме конфеты-трости. Брюнетка одета в самое девичье платье, что я когда-либо видел. В увядающих лучах солнца сверкают блестяще-белым складки, оборки и оторочки. Само платье сплошь малиновое, кроме аккуратной вышивки на поверхности. Она сама суть сладости, отравленной украшающей ее нежные губы жестокой ухмылкой. Ее поза кричит о высокомерии, а манера, в которой она вращает в пальцах правой руки красный леденец, заявляет о чванстве.

Вторая девушка сразу напротив меня, сидит между Хикару и маленькой мисс леденец. Цвета ее одежды противоположны ее спутнице, ее платье темно как полночь и украшено редкими алыми лентами. Но кружев на ее одежде не меньше. Длинные блестящие локоны эбеновых волос переплетены красной лакрицей. Если шатенку можно назвать милой лолитой, вторая девушка чистый гот. Но, больше темного наряда, мое внимание привлекают черты лица готической лолиты. Ее аристократическая кость сильно напоминает мне Куно Кодачи.

Каштановолосая девушка изящно отпивает чай из цветочной чашки.

— Самое время, — говорит она. — Как бы мне ни нравилось вспоминать с Хикару-куном былое, я начала думать, что ты так и не придешь.

Пока шатенка говорит, встает одетая в черное готическая лолита. Руки в перчатках изящно приподнимают элегантный чайник и наполняют чашку шатенки парящей янтарной жидкостью.

— Кто ты, черт возьми? — спрашиваю я.

— Принцесса Кристальной Карамели Тиё. Во всяком случае, такое у меня имя махо-сёдзё. Ужасно, не правда ли? Так что сейчас я предпочитаю просто Тиё, — дьявольски улыбается шатенка. — Ну, присаживайся.

Мои чувства пульсируют, и мир окрашивается в оттенки розового. Мои ноздри дразнит соблазнительный аромат конфеты с корицей, притягивая меня своим обольщением. Я заваливаюсь вперед, сперва делая один шаг, затем еще. Вихрящиеся эмоции притупляют мысли, но проскальзывает вопрос. Почему? Я размышляю, попавшись в коричный туман, пока мои ноги несут меня по крыше.

А. Я знаю. Тиё, должно быть, использовала какую-то магию, чтобы контролировать меня.

Ну разве не мило.

Эхо, слабое в огромной пещере тьмы, говорит мне сражаться. Но зачем? Я могу присесть и выпить чашечку чая. Не нужно сражаться, когда я могу расслабиться и насладиться обществом двух прекрасных дам. Тем не менее, как бы ни были рациональны эти мысли, раздражающая настойчивость, с которой я борюсь, сохраняется. Ошибка, что я не могу отбросить.

Секунду предаюсь этой идее. Коротко поразмыслив, вижу свою ошибку. Зачем бороться? Конечно, я ведь ничего не могу сделать против магии. … Ну, если так подумать, так как силы махо-сёдзё основываются на ауре, если я надавлю своей, магия может сломаться.

Конечно, у меня нет никаких причин это пробовать. Я просто радостно попью чаю.

Я кладу руку на плетеное белое кресло и отодвигаю его. Затем останавливаюсь. Смутившись, я стараюсь пошевелиться, но не могу. Глубоко внутри часть меня сопротивляется. Хмурюсь. Прекрасно. Тогда попробую. Но только один раз, а потом сяду попить чаю.

Без энтузиазма я направляю свой ки и давлю. Магия Тиё сопротивляется, давя на меня в ответ, но даже слабая моя попытка нарушает заклинание. Мир становится оранжевее, запах сладостей слабее, а моя воля крепнет. Я снова давлю, на этот раз изо всех сил.

Сопротивление держится секунду, а затем полностью исчезает. Я пошатываюсь, пока вокруг меня кружится крыша. Опускаю взгляд на кресло, а затем отдергиваю руку, как будто обжегшись. Поднимаю взгляд и встречаюсь с шоколадными глазами Тиё.

— Предпочту отказаться, — рычу я.

Довольная Тиё потягивает чай.

— По крайней мере, у тебя есть потенциал. Понимаю, почему директор так в тебе заинтересована. Но, пожалуйста, присядь, или моя прекрасная служанка усадит тебя силой.

— Берешь что хочешь, когда захочешь. Все вы, девчонки, такие. — Выдавливаю полную ложной уверенности ухмылку. — С чего ты думаешь, что результат не окажется другим?

Тиё смеется. Садистское хихиканье, что должно было быть милым, но вместо этого с насмешкой заявляет о превосходстве.

— Дорогая, ты понятия не имеешь о том, какие силы тебе противостоят, не так ли? Хикару-кун, ты ей не рассказал? Или вам помешала Митико?

Зомби Хикару не отвечает. Я не удивляюсь.

Я хмурюсь. Пренебрежение Тиё добавляется к моей избитой сегодня гордости. Я устал отступать, мне надоело убегать и терпеть поражения. С внезапной решимостью говорю себе, что на этот раз я буду бороться до победного конца.

— Меня это не волнует. Не важно, сколько девушек работает на этот ваш институт. Шесть. Шестьдесят. Я раздавлю вас всех.

Развлечение оборачивается презрением, и ангельское личико Тиё портит насмешка. Каким-то образом это нисколько не умаляет ее красоты, одаряя вместо этого греховной аурой.

— Сильная и талантливая, но высокомерная и глупая. Прибыв сюда, я впустую потратила время. — Красный леденец в руке Тиё прекращает вращаться, и девушка резко взмахивает в мою сторону. — Разберись с ней. Я не хочу слушать этот бред.

Готическая лолита снова поднимается со своего места и исполняет перед своей хозяйкой реверанс.

— Как пожелаете, Тиё-сама.

Затем одетая в черное девушка обходит стол, и я отскакиваю на несколько шагов, давая себе больше пространства для маневра. Я встречаюсь с ней взглядом, и вижу в ее глазах жалость.

— Ранма-сама, какое несчастье, что наши судьбы переплелись в бою. Хоть мы и стремимся в объятия друг друга, нам столь жестоко отказано в этом обстоятельствами. Но не бойтесь, любовь моя. Как только я одолею вас для моей госпожи, я позволю вам изнасиловать меня своей животной похотью. О-хо-хо-хо-хо-хо.

Я ошибся. Готическая лолита не похожа на Куно Кодачи. Она и есть Куно Кодачи. Ни с чем нельзя спутать ни этот ее безумный смех, ни ее искаженные заблуждения, что мы влюблены. Сжимаюсь. Кодачи далеко не самый любимый мной человек.

Спустя мгновение этот страх исчезает в смятении. Стоп, это не может быть Кодачи, ведь так? Кодачи никогда не стала бы прислуживать другой девушке.

Значит, промывание мозгов. Тиё, или стоящий за ней Институт, промыли Кодачи мозги. Нет. Институт сделал больше, чем просто промыл Кодачи мозги, потому что я чувствую в ауре Кодачи ту же самую резкость, что чувствовал во всех уже встреченных махо-сёдзё. Не то чтобы мне нужно было вчувствоваться в ки, чтобы это сказать. Учитывая платье готической лолиты и лакрично-красный кнут Кодачи, превращение Кодачи в махо-сёдзё вполне очевидно.

Вербовка Института Прекрасных Принцесс обретает новый, зловещий поворот. Аканэ и Укё уже не просто в беде, но в серьезной опасности. Придется приготовиться к возможности, что они откажутся от моей помощи…

… Ладно, в случае Аканэ отказ от моей помощи вполне ожидаем. Кроме того, я не слишком уверен, что эти двое даже без промывки мозгов не вцепятся в возможность стать махо-сёдзё.

Молниеносный удар конфетного кнута Кодачи переключает мое внимание не того, кто его держит.

Прыжком избегаю низкого замаха, а затем отпрыгиваю на грань досягаемости Кодачи. Следующие два удара трещат по обе стороны от моей головы, когда я уклоняюсь от них. Пропускаю широкий замах, что легко разрезает металлические воздуховоды. Отрезанный металл с грохотом и лязгом падает на бетонную поверхность.

Оцениваю взглядом расстояние между нами. Это будет не простой бой. Кодачи опытный мастер боевых искусств с раздражающим мешком трюков. Я не уверен, сколько коварных приемов может ввести в игру Кодачи помимо художественной гимнастики, но лучше мне следить в оба глаза.

Шагнув в сторону от кнута Кодачи, решаю атаковать. Когда она хлещет в следующий раз, хватаю ее оружие за вытянувшуюся часть и тяну изо всех сил. Внезапный рывок сбивает Кодачи с ног и подбрасывает в воздух. Когда она летит ко мне, Кодачи взмахивает рукой, посылая проходящую по лакричной струне волну. С ки Кодачи, усиленным ее природой махо-сёдзё, у меня нет никаких иллюзий о скрывающейся за ее новой атакой силой. Так что я бросаю захват и шагаю вперед, размашисто пиная Кодачи сбоку.

Ставшая готической лолитой гимнастка закручивается, с ударом ладони отскакивая от моей протянутой ноги. Ее уклонение не разорвало дистанцию, и поместило ее надо мной. Использую это в свою пользу, ударяя пропитанным ки кулаком.

Правая рука врезается в наспех сформированную защиту Кодачи, не нанеся ей травм, но испортив ее приземление. Давлю на споткнувшуюся девушку, еще трижды ткнув ее правой, прежде чем переключиться на левую.

Вот только в последний момент я понимаю, что левая рука не сжимается. Прерываю атаку, отскочив подальше. Кодачи реагирует на раскрытие взмахом своего кнута. Перепрыгиваю через лакричную ленту и снова отхожу за пределы досягаемости. Там я снова пытаюсь пошевелить пальцами левой руки и не справляюсь. Моя левая рука онемела до локтя. Лакричный кнут Кодачи был отравлен.

Дерьмо. Одной конечности нет, а бой только начался. Стоп. Это яд биологический или магический? Конечность уже обернута перчаткой ки, сформированной моим анти-махо-сёдзё приемом, но плоть под ней не так насыщена. Во всплеске жизненной силы я это изменяю, отправляя ки течь по кровеносным сосудам. Мощный поток очищает вторгшуюся магию, и от онемения остается ощущение иголок.

Сохраняю усиленный поток ки, переоцениваю свой план и ныряю за кондиционер. Тяжелый металл падает на бетон, скользит несколько метров, а затем оказывается на означающим край бетонном балкончике. За этим следует три удара кнутом Кодачи, каждый замах широк, но резок. Последний оставляет на поверхности крыши неглубокую канавку, прежде чем лакричная лента отступает и сворачивается в руке Кодачи.

В бою наступает естественная пауза.

— О-хо-хо-хо. Как я и ожидала. Вашей стремительности может позавидовать ветер, и вашу доблесть не превзойти никому, кто считается смертным, — поэтично заявляет Кодачи. — Но похоже, что подаренная мне Тиё-самой сила превышает даже вашу. Падите на колени и просите моей милости, Ранма-сама, и вам, любовь моя, я подарю ее.

В ответ ухмыляюсь и поднимаю левый кулак, давая Кодачи знать, что я справился с ее ядом.

— Просить милости? — усмехаюсь я. — Бой едва начался.

Мелькает кнут Кодачи, и я откидываюсь назад, едва уклонившись от его кончика. Затем я откидываюсь еще дальше, когда лакрица растягивается, стремясь преодолеть расстояние. Хорошая попытка.

Выпад оставляет в граде ударов Кодачи промежуток, и я использую его, чтобы сократить дистанцию. Осознав мою тактику, Кодачи смещает свои атаки, заставляя меня вернуться. Вращая рукой, она превращает длинные нити красной лакрицы в горизонтальный торнадо. Усилия потрачены зря; я лениво перепрыгиваю спиральные петли, бросая свое тело достаточно далеко вперед, чтобы вокруг меня обернулись широкие кольца. В последнее мгновение Кодачи дергает кнут, отправляя к моему телу волнообразный удар. Парирую рубящим ударом ладони. Пропитанная ки атака отрывает ее кнут в тридцати сантиметрах от рукоятки.

Кидаюсь вперед, перехватывая инициативу. Кодачи отступает на несколько шагов, прежде чем усилить свою оборону парой сочетающихся лакричных жезлов. Новое оружие заставляет меня прерваться, но затем я грубо давлю на них, продолжая прикрывать руки плотной аурой и наполнять вены ки, чтобы отражать магический яд Кодачи.

Теперь моя очередь одерживать верх. С каждым пинком и каждым ударом Кодачи отступает. Хотя ее защита еще не уступает. Настоящее умение, объединенное с ее усилением махо-сёдзё, позволяет защите Кодачи выдерживать мою превосходящую скорость и силу.

Но это меняется. С каждым ударом я подправляю свой прием, и он становится все эффективнее. Теперь, когда она защищается от мощного пинка, руки Кодачи вздрагивают. Она парирует все реже и медленнее, тогда как мои ответы все быстрее. Я давлю, и давлю, и давлю. Непрерывное использование ки быстро меня выматывает. Я чувствую, как по конечностям распространяется свинцовая тяжесть усталости, но я уже ощущаю вкус победы. Аура Кодачи рвется с каждым ударом, эта битва пожирает ее ки быстрее, чем мой. Если бы пришлось, я мог бы победить в этом бою за счет чистой выносливости. Рано или поздно Кодачи обнаружит, что ее духовной энергии недостаточно, и когда это произойдет, ее тэнки рухнет, оставив лишь мастера боевых искусств гимнастики значительно ниже моего уровня.

Мой план, однако, не в этом. Каждый удар, каждый пинок и каждая контратака, что испробует Кодачи, неизбежно подводит нас к нашей цели — выходу на крышу.

В выходе на крышу нет ничего особенного. Небольшая бетонная коробка с металлической дверью. Внутри должна быть лестница, по которой можно спуститься в здание, на крыше которого мы сражаемся. Мне это не нужно. Дверь мне тоже не нужна. Дело в том, что выход на крышу это прочная бетонная конструкция, идеально подходящая для того, чтобы прижать к ней противника. Именно это я и делаю.

Кодачи осознает мою цель с опозданием на секунду. С прижатой к бетону спиной, она пытается вывернуться, но я двигаюсь первым. Прежде чем Кодачи успевает прыгнуть, я на метр в воздухе. Быстрый, но тяжелый пинок обрывает полет Кодачи и посылает ее обратно на землю.

В ответ Кодачи делает выпад своим лакричным жезлом, который я отбиваю в сторону плечом. Онемение от яда мгновенно распадается на уколы игл. Слишком велик удерживаемый сейчас мной поток ки.

Она там, куда я и хотел ее поместить, вблизи, на земле и прижата к бетону. Ухмыляюсь и объявляю свой прием:

— Kachu Tenshin Amaguriken.

Моя рука и предплечье ускоряются до размытия. Выпускаю полную силу amaguriken, и скорость моей руки невероятно возрастает. За секунду обрушивается больше сотни ударов, каждый под своим углом, метя во все уязвимые точки ее тела.

Защита махо-сёдзё реагирует мгновенно. Руки Кодачи и лакричные жезлы в них становятся молниями, встречая каждый удар с абсолютной точностью, но эта защита не длится долго. Каждый наносимый мной удар пропитан пробивающим ки, прорезающим ауру Кодачи. К моменту нанесения первых двадцати ударов магическая защита Кодачи рассыпается под тяжестью повторяющегося ущерба. Лишенные магии, движения Кодачи замедляются. Девушка все еще пытается, напрягает свои умения и скорость, чтобы не отставать, но заменить магию мастерством боевых искусств недостаточно.

Мой кулак прорывается. Каждый раз выходит легкий, мягкий удар в живот, по лицу, по блокирующим рукам и предплечьям. Ущерб быстро растет, но чудовищного импульса повторных атак слишком много. Бетон, к которому я прижал Кодачи, ломается, и без него она отлетает на лестничную клетку и сквозь стену с противоположной стороны. Там она отскакивает от поверхности и скользит еще несколько метров, прежде чем еще пару раз перекувыркнуться.

Иду за ней.

Платье все разорвано, Кодачи встает, тяжело припадая на левую ногу.

— Как и ожидалось от моего Ранмы-сама, — с рваным дыханием говорит Кодачи. — Мои умения не сопоставимы с вашими.

Перешагиваю через обломки выхода и останавливаюсь вне досягаемости Кодачи. Ее платье готической лолиты самовосстанавливается, разорванная ткань сшивается воедино. Тэнки все еще в игре. Черт. Я надеялся, что уже победил в этом бою.

— Я здесь не для того, чтобы драться с тобой, Кодачи, — говорю я. — И я не вижу никаких причин тебе драться со мной. Так почему бы тебе не присесть и не дать мне и Тиё со всем разобраться.

— Ранма-сама, как же сильно этот бой меж нами ранит меня. Мое сердце жаждет вашей любви. Я предлагаю вам свои губы. Возьмите их, я больше не буду бороться. — Кодачи запрокидывает голову и закрывает глаза.

— Я не забыл твоей отравленной помады, Кодачи.

— Вы обвиняете меня в вероломстве? — Лицо Кодачи искажается, как будто слова разбивают ей сердце.

— Ага, — невозмутимо замечаю я. — Я обвиняю тебя в вероломстве.

— О-хо-хо-хо-хо-хо! Мой дорогой Ранма-сама понял мой хитрый план. Меньшего я и не ожидала от мужчины, что станет моим мужем. Но, мой дорогой, я должна предупредить вас, что я сдерживалась. Поэтому далее я покажу истинные масштабы моей силы. Raspberry liquorice twist!

Что-то движется вокруг моих лодыжек. Опускаю глаза и вижу, как отсеченная часть кнута Кодачи извивается вокруг моих ног. Оружие проворно шевелится, обматывая меня слишком быстро для побега. От места контакта со сладостью расходится онемение, и я трачу следующее мгновение на использование ки для сражения с парализующей магией.

— Теперь, Ранма-сама, столкнитесь с моими лакричными пулями! — объявляет Кодачи.

Материализуется огромный ореол переплетной красной лакрицы с центром на кончике поднятой руки Кодачи. Сласти начинают вращаться, при этом лакричная линия начинает разрушаться. Вращающееся кольцо становится диском из сотен кусочков лакрицы. Кодачи опускает руку и указывает вращающимся диском на меня.

Диск растягивается в полупрозрачный конус, а затем, с громоподобным треском, вырываются пули. Кусочки лакрицы пронзают веревки, дырявя их как швейцарский сыр.

Ауч! Хорошо, что меня там не было.

За секунду, что потребовалась Кодачи на подготовку атаки, я как Гудини прокладываю себе путь на свободу от кондитерских пут. Едва высвободившись, я прыгаю высоко в воздух, моя аура пылает синим пламенем. Кодачи не забывает про мое движение и без колебаний наводит руку на меня, ведя за ней неразличимый поток конфет смерти.

Размеренные уклонения меня здесь не спасут, так что я стягиваю свою необъятную ауру в точку и выталкиваю сзади ки заряд. Высвобождение сверхъестественного импульса швыряет меня вперед и вниз, тогда как прицел Кодачи выше и в стороне. Остатком ауры краду фирменный прием Хабу, отражая второй ки заряд от поврежденной крыши прямо в живот Кодачи.

Заряд сбивает Кодачи с ног и подбрасывает в воздух. Она взмахивает рукой-пулеметом, и оставшиеся лакричные боеприпасы дырявят крышу. Кодачи жестко падает на землю, едва удержавшись на ногах. Тем не менее, ее защита остается достаточно прочной, чтобы встретить мой удар с разворота спешно поднятым предплечьем. Этого достаточно, чтобы защитить Кодачи от удара, но не спасти ее полностью. Ее рука сгибается, и я с силой отправляю Кодачи кувыркаться по земле как бумажную куклу.

На земле аура Кодачи рассыпает черные искры, ее духовное присутствие странным образом колеблется. Мгновенно осознаю, что мэгами но оои Кодачи почти сломлена. Она на пределе, и я извлекаю выгоду из этого знания.

С падением Кодачи, я встаю над ней и обрушиваю ногу ей на лицо. Кодачи защищается скрещенными руками, но я не смягчаюсь. Я снова и снова повторяю атаку, следуя за ней, когда она откатывается прочь, и снова подсекая ее, когда она пытается подняться на ноги. Ее защита медленно сдается, пока подошва моей обуви не прижимается к ее носу, когда это происходит.

В этот момент подо мной проваливается крыша.

Моргаю, кашляю и трачу несколько мгновений, чтобы подправить свои ощущения к новому окружению. Из сломанной трубы надо мной мне на голову дождем льет холодная вода. Вокруг валяются крупные куски щебня, бетонные обломки рухнувшей крыши. Что важнее, вслед за мной не упала Кодачи. Неровный край проема остановился там, где она лежит, но протянулся далеко за то место, где стоял я.

Падение не ранит, но тем-не-менее, я не кидаюсь обратно в бой. Вместо этого я расслабляюсь, оглядывая лица мужчин и женщин, глядящих поверх своих перегородок. Обычные люди, одетые в костюмы с галстуками, которые никогда бы и не подумали, что их маленький офисный мир может быть разрушен безумным боем мастеров боевых искусств у них на крыше.

Не могу представить, какого быть на их месте. Я слишком оторван от нормы, чтобы понять точку зрения офисного клерка.

Поднимаю глаза. Кодачи не возвращается к бою, что значит, что она еще оправляется. После расходования такого количества ки мне пригодится передышка. По крайней мере, я доказал, что мое изменение dokuja tanketsu sho вполне функционально. Я в силах ранить махо-сёдзё. Не с такой легкостью, как я надеялся, но могу. Решаю назвать прием: ikisasu.

Делаю еще один глубокий вдох, а затем встаю. Прыжком возвращаюсь обратно на крышу.

Найти Кодачи легко. Она едва держится на ногах, опираясь на все еще не сломанный кондиционер. Ее платье готической лолиты снова демонстрирует тяжелый ущерб. На этот раз платье не восстанавливается. Вместо этого оно медленно распускается. Я победил.

Кодачи отходит от своей опоры, ее лицо искажается от гнева. Она совсем обезумела.

— Ведьма с косичкой! Что ты сделала с моим Ранмой-сама?!

Кодачи, как всегда сумасшедшая.

— Я стою прямо здесь, — объясняю я.

Спасибо холодной воде, я в проклятой форме. Кодачи ненавидит мою женскую форму так же сильно, как любит мужскую. Ее брат ровно наоборот. Я не жду, что Кодачи поймет, что девушка-Ранма и парень-Ранма один и тот же человек. Не сегодня. Никогда.

— Ясно, — сужаются со злыми намерениями темные глаза Кодачи. — Ты думаешь, что можешь спрятать от меня моего любимого. Несомненно для того, чтобы можно было соблазнить его на досуге. Мне не остается иного выбора, кроме как выпытать у тебя информацию. О-хо-хо-хо-хо-хо!

Я уже собираюсь возразить, но Тиё говорит первой:

— Кодачи-тян. Я думала, мы это обсудили.

Тиё не кажется довольной. На самом деле, она неспешно подходит к нам. Это первый раз, когда она побеспокоилась покинуть свое маленькое чаепитие.

— Госпожа. Я разберусь с этой помехой, а затем приведу к вам моего дорогого Ранму-сама.

— Кодачи-тян, что я говорила, что сделаю, если ты не сможешь справиться со своими заблуждениями? — спрашивает Тиё, ее голос истекает сладким ядом.

Глаза Кодачи наполняются испугом, и готическая лолита на шаг отступает от своей госпожи.

— Н-но я сделала все, как вы просили. Я не понимаю. Пожалуйста, госпожа. Пожалуйста.

Мои взгляд мечется между Кодачи и Тиё. Я не знаю, что именно здесь происходит, но чем бы оно ни было, мне это нисколько не нравится.

— Эй, — рявкаю я. — Отойди.

— Разберусь с тобой через минуту, дорогая, — говорит Тиё, одаривая меня своей дьявольской улыбкой. Затем она оборачивается обратно к Кодачи. Следующие слова Тиё сопровождаются легчайшим взмахом руки: — Cotton candy cocoon.

Вокруг ног Кодачи алым торнадо возникают паутинные нити. Нити кристаллизованного сахара целиком проглатывают Кодачи, заворачивая ее в кокон из сахарной ваты, что и дал имя заклинанию Тиё.

Ныряю, пытаясь вытащить Кодачи на свободу. Моя попытка проваливается, когда после грубой ошибки моя нога зацепляется за прорезанную кнутом Кодачи в бетоне неглубокую канавку. Потребовавшейся мне на восстановление равновесия секунды оказывается достаточно, чтобы тело Кодачи полностью пропало. На ее месте лишь гигантский красный комок сладких волокон.

Тиё насмешливо хихикает, прикрываясь ладонью.

Мое лицо краснеет от смущения, быстро превращающегося в гнев. Мельком гляжу на тюрьму Кодачи и решаю вместо нее сосредоточиться на тюремщице.

— Что ты с ней делаешь? — резко спрашиваю я.

— Можно сказать, я ее очищаю, — отвечает Тиё. Ее глаза блестят от злобы, и она легко смеется. — Большинство махо-сёдзё верят, что именно так работают их силы. Но, по правде говоря, я переписываю ее существование.

— Контроль разума, — с отвращением говорю я.

— О, я изменяю больше, чем ее разум, дорогая. Мой кокон трансформирует саму ее природу. — Тиё любовно поглаживает конфетную поверхность кокона. — В прошлый раз, когда я захватила этим заклинанием Кодачи, родилась Лакричная Красавица Кодачи. Милая, верная и все такая же сумасшедшая, как и была, я больше не могла вынести этого отвратительного смеха. Интересно, какой она окажется на этот раз? Конечно, в любом случае останется еще меньше «Кодачи».

Мои глаза сужаются.

— Мне плевать на твои оправдания. И хоть мне не очень нравится Кодачи, я не позволю тебе превратить ее с свою игрушку.

— Превратить ее в мою игрушку? Ты не ошиблась? Я уже превратила Кодачи в свою игрушку. Теперь я заменяю ее на лучшую. — Глаза Тиё широко раскрыты, а улыбка маниакальна. — Что касается того, чтобы меня остановить, думаю, самое время стереть твое незнание.

Дайске-Сафуран получает новую веху, когда Тиё высвобождает свою боевую ауру. Невероятно, изливающаяся вперед грубая духовная сила столь же ослепляюща, как и у самого короля-феникса. Аура Тиё это океан, затапливающий всю крышу, а затем проливающийся по краям тонким светящимся туманом. Воздух и ветер вокруг меня кричат от чудовищной силы.

Мой рот пересыхает, я пытаюсь сглотнуть, но не могу. Невозможно. Такая сила невозможна, вне человека, безгранична, божественна. Как мне сражаться со столь колоссальной силой? Как мне победить?

Я победил, сражаясь с Сафураном.

Довольно слабое утешение. Эхо иллюзий самоуверенности. Мне не нужно напоминать себе, что у Сафурана не было настоящей мантии неуязвимости. У меня нет при себе Геккайи.

Животный инстинкт кричит мне бежать, а обучение требует воспользоваться финальным нападением Саотоме. Бежать говорят все чувства, рациональные и не объявленные. Бежать и не останавливаться. Бежать и бежать, пока я полностью не освою ikisasu, не изучу ямасэн-кэн и не получу целый арсенал приемов, разработанных с единственной целью уничтожения махо-сёдзё.

Но как долго мне придется бежать? Дни? Недели? Месяцы? Если я буду бежать слишком долго, Тиё закончит разрушение Кодачи. Аканэ и Укё станут всего лишь игрушечными солдатиками Института Прекрасных Принцесс, еще несколькими безмысленными приспешниками, пополнившими ряды растущей армии махо-сёдзё.

Часть меня заявляет, что волноваться не стоит. По моему опыту, промывка мозгов процесс обратимый. Могу ли я так рискнуть? Могу ли я рискнуть шансом, что Аканэ и Укё можно будет вернуть? Не могу.

Я не собираюсь играть жизнями Аканэ и Укё.

Так что я не могу сбежать.

Нет. Я не сбегу.

Решимость растет, а вместе с ней и уверенность. Не то чтобы мне нужно побуждение сражаться, броситься в пасть разрушения и вырвать победу. Сказать по правде, единственная нужная мне причина это ухмылка на лице Тиё.

— Был противник и посильнее, — небрежно говорю я. — Для него все вышло не очень хорошо.

Тиё кидает презрительный взгляд и исчезает. В одно мгновение она стоит на другой стороне крыши, в следующее она стоит слева от меня, едва видимая боковым зрением. В мгновение ока ее правая рука вырывает из волос заколку конфету-трость, хотя в тот момент, когда заколка покидает волосы Тиё, она перестает быть заколкой. Вместо этого заколка становится мощным боевым топором в форме конфеты-трости, оснащенным блестящим двойным лезвием и острым зацепом. Тиё широко замахивается, и меня спасают только годы тренировок, вынуждая меня уклониться и нырнуть под косой удар.

Было близко, и оставшаяся у меня на щеке и шее кровавая полоса это доказывает. Крыше так не повезло. В бетоне прорезано огромное ущелье, шириной с мой локоть, через которое видны внутренности здания. Даже более высокое здание, отделенное оживленной трассой, приняло крупный ущерб. Замах Тиё выбил окна, раздробил камни и сталь, как будто ее топор был длиной в сотни метров.

Она еще раз взмахивает левой рукой, держащей вторую заколку конфету-трость как еще один боевой топор. На этот раз выходит широкий замах по горизонтали, и никому не нужно говорить мне, что просто оказаться вне досягаемости недостаточно. Отпрыгиваю с пути поверх простирающегося от ее клинка искажения воздуха. Когда я приземляюсь, отхожу еще на несколько шагов назад, чтобы можно было лучше видеть следующие удары Тиё.

Не то чтобы мне хватало простого уклонения. Когда я отступаю, я открываю ответный огонь. Ногами я подбрасываю щебень, а затем пинаю обломки в сторону милой девушки. Тиё не удосуживается увернуться. Оказывается, ей это и не нужно. Вместо этого Тиё насмешливо наблюдает, как каждый снаряд встречает свою судьбу.

Первый, огромный кусок бетона, отскакивает в сторону, когда внезапно проваливается крыша, ставя у него на пути двутавровую балку. Второй, небольшой металлический остаток воздуховода, разбивается о поверхность как пикирующий бомбардировщик. Третий снаряд жестким порывом ветра отводит вправо, так что камень размером с кулак проносится мимо уха Тиё, вместо того чтобы воткнуться ей между глаз.

Смотрю в шоке.

Тиё лениво опускает левый боевой топор на плечо, а правый упирает в землю.

— Глупая девчонка, я удачлива, так что такое не должно тебя удивлять. Особенно с такой силой, как у меня.

Тиё останавливается и засовывает в рот жвачку. Прожевав ее раз пять, она выдувает розовый пузырь. В отличие от обычного пузыря из жвачки, этот уплывает от нее, поднимаясь в воздух, как будто это наполненный гелием воздушный шар.

Мои мышцы остаются напряженными, пока я смотрю. Мне нужен план. Моего ikisasu недостаточно, чтобы противостоять грубой силе Тиё, и мне не нравятся шансы превращения этого в соревнование на выносливость. Это значит, что мне нужно преодолеть ее защиту, использовав против нее логику.

Удача. Как мне победить удачу? Для меня случайность это враг, противник, что превосходит умения и подготовку. Однако удачу никогда нельзя полностью победить. Легенды полны великих героев, убитых слабыми, когда от них отворачивалась удача.

Но удача по определению не уверенность. Что значит, что ее сила не может блокировать все мои атаки, а только часть из них. Я морщусь. Это идея, но не слишком полезная. Я с трудом представляю, как нанести Тиё достаточно ударов, чтобы ее свалить, если девять из десяти будут автоматически случайно отклонены. Что еще хуже, Тиё, похоже, более чем способна парировать редкие прорывающиеся атаки.

— Хикару мне кратко все пересказал, просто я раньше ничего подобного не видел, — говорю я, отвечая после долгой задержки. — Что у махо-сёдзё есть особенная защита и так далее. Хотя Кодачи это не слишком помогло.

Мой взгляд кратко скользит к красному кокону, в ловушку которого попала Кодачи. Разберусь с ней позже. Сумасшедшая девушка и не подумает поблагодарить меня за ее спасение, не с держащей ее за поводок Тиё.

Хлоп! Высоко над крышей взрывается розовый пузырь жвачки. Вместо того, чтобы упасть небольшой тонкой пленкой, взрыв растягивает лопнувший пузырь еще больше, формируя лист, растягивающийся на полнеба. Я мимолетно беспокоюсь, что он вот-вот обрушится на меня. Затем становится ясно, что лист падает лишь краями, за секунду образуя гигантский пузырь, целиком поглощающий верхнюю часть здания.

— Теперь тебе некуда бежать, дорогая, — говорит Тиё. — Если ты немедленно сдашься, я накажу тебя по минимуму.

— Я не сдамся без боя.

Тиё усмехается:

— Ты столкнулась с моей игрушкой, Кодачи, и едва победила. Ты чувствуешь мою силу и знаешь, что это значит, и все равно пытаешь бороться. Я ошиблась. Ты не глупа. Ты безумна.

Спешно анализирую. Осторожной игрой не победить ни в каком бою, особенно ни в этом.

Вместо этого я кидаюсь к Тиё, моя боевая аура ревет от всей сегодняшней боли и разочарования. В вихре атак обрушиваю на Тиё дождь кулаков. Каждый удар быстр и легок, стремящийся перегрузить ее защиту, а не продавить ее грубой мощью.

Тиё с радостью отбрасывает свои топоры и встречает меня кулак к кулаку. Она стремительна и молниеносна, ее руки лишь незначительно медленнее моих, несмотря на все обучение у амазонок. Поначалу легко было забыть о магической защите Тиё, потому что она сражается как воин, а не марионетка.

Эта иллюзия распадается, когда мы обмениваемся новыми ударами. Сила и скорость Тиё не может восполнить ее недостаток мастерства и изящества. С точки зрения боевых искусств, Тиё гораздо слабее Кодачи. Это не имеет значения. Каждый раз, как я получаю преимущество, или передвигаюсь воспользоваться раскрытием, вмешиваются обстоятельства. Неверный шаг Тиё спасает ее неудачное уклонение. Если она теряет равновесие, сильный порыв ветра поправляет ее тело. Порой, когда я чересчур давлю, между нами проваливается крыша, из-за чего я теряю драгоценные доли секунды.

Тем не менее, мы сражаемся. Удар за ударом, наши атаки встречаются с защитой друг друга, но так и не проходят. Хотя обмен далек от справедливого. Мои руки покрыты синяками там, где я отклоняю крепкие кулаки Тиё. Ее сила просто невероятна. Мне кажется, словно на меня свалился Чулочек Таро во всей его проклятой славе, а не милая девушка на сантиметр ниже меня самого.

Затем, внезапно, битва изменяется.

Первым моим предупреждением оказывается аура Тиё, вытянувшаяся и яростно атаковавшая мою. Вторым предупреждением оказывается запах коричной конфеты. После этого все катится к черту.

На следующий мой шаг моя нога поскальзывается, когда щебень, в стабильности которого я был уверен, перекатывается. Спасаюсь воздушным сальто, только чтобы левая нога ударила прямо в ослабевшую крышу. Хотя угол и плох, нога не ломается, спасибо сумасшедшему обучению боевым искусствам моего отца, но мое положение тяжело. Я в ловушке.

Тиё не использует этот факт. Она неспешно идет в мою сторону, проходя по длинной арматуре, что по всем правилам должна была свалиться даже под ее крошечным весом. Использую неторопливый шаг в свою пользу и высвобождаюсь.

В этот момент крыша подо мной рушится, снова сбрасывая меня на этаж под нами. Поднимаю глаза, чтобы найти Тиё, но прерываю поиск, когда дает о себе знать более насущная проблема. Позади меня на одном конце балансирует кусок бетонной крыши. Не успеваю я заметить этот факт, как он падает. Я отскакиваю с его пути, но обломки неплохо ловят меня, и я не в силах остановить падающую на меня сверху большую плиту.

Удар оставляет меня ошеломленным и раздраженным, но не слишком пострадавшим. С минимальными усилиями я перемещаю руки и спихиваю тяжелый бетонный блок с себя в сторону.

Высвобождаюсь и стряхиваю со своей рубашки пыль. Тиё меня не останавливает. Зачем бы? Теперь я осознаю, что это было ее нападение. Тиё использовала свою ауру, чтобы заставить все происходить в ее пользу. По сути, Тиё становится живым проявлением закона Мёрфи.

Вот только сегодня Мёрфи на стороне Тиё.

В этот момент я решаю, что я и правда, правда ненавижу способность Тиё. Почти уместно, что в этот же момент я чую характерный аромат газа. Не нужно смотреть, чтобы знать, что будет дальше. Из промокших схем сыпятся искры, и комната вокруг меня воспламеняется. Выпрыгиваю из пламени, только чтобы через секунду меня отбросило в сторону взрывом газа.

Падаю на крышу, спотыкаюсь, перекатываюсь и скольжу, пока не останавливаюсь. Здоровый кашель выгоняет из моих легких дым и пыль. Только после этого я осознаю, что я у ног Тиё. Она улыбается мне, как кошка, наконец, загнавшая в угол мышь. Она перекатывает во рту леденец, после чего вытаскивает его и сладко говорит:

— Cotton candy cocoon.

Я вскакиваю на ноги, но бледные нити быстрее. Они взлетают раскрытой, вихрящейся пастью, что поглощает мои ноги. Волокна сахара спускают меня на землю и, одним глотком, целиком поглощают меня. Я изо всех сил бьюсь в покрывало сверкающего розового, но быстро нарастает сонливость, и я проваливаюсь во тьму.

* * *

Я просыпаюсь на теплой, мягкой поверхности. Полубессознательно моргаю затуманенным взглядом. Разум плывет. Все чувствуется далеким и неважным. Если весь мир уплывет прочь, я не буду волноваться. Или, может, у меня все наоборот. Может, это я уплываю прочь. Далеко-далеко, пока весь мир не исчезнет.

Не блаженство, но удовлетворение. Я расслабленнее, чем за всю свою жизнь. Что вызывает у меня улыбку.

Улыбающаяся и безмятежная, я смотрю на пушистые облака. Тут и там клубы зефира, парящие в огромном бледно-розовом небе. Странно. Хотя мило. Я долго смотрю на них, но меня так и не оставляет в покое мучительное ощущение. Мне что-то нужно было сделать. Я не знаю, что именно, но в итоге этого ощущения хватает, чтобы поднять меня на ноги.

Баланс изменяется, когда я встаю, и я опускаю глаза, чтобы увидеть, что стою я на тонком покрывале из сахарной ваты. Нет, не покрывале, на земле. Все холмы вокруг, насколько хватает взгляда, из сахарной ваты. У каждого склона свой пастельный тон. Каждый бугор земли пятнает мягкая синь, лаванда, размытая зелень. Холм, на котором я стою, симпатичнейшего розового цвета.

Всю землю покрывают и другие детали. Гигантские конфеты и огромные леденцы торчат из ватной земли как могучие деревья. На горизонте возвышаются горы из жвачки. Между холмами текут потоки молочного шоколада. Заметнее всего радужный, полный мерцающих полупрозрачных фигур, изогнутый ввысь пряничный замок.

Вид местности оставляет у меня забавный диссонанс. Как будто бы часть моего разума говорит мне, что розовое небо, пушистые холмы и конфетные деревья совершенно естественны. Тем не менее, другая часть меня возражает, настаивая на том, что если все это естественно, то почему же я ничего подобного раньше не видела?

— Где я? — спрашиваю я нежным, мечтательным голосом. Ничего не могу с этим поделать. Я говорю так же, как чувствую себя — совершенно спокойно и радостно.

— Ты здесь, — отвечает голос.

Я оборачиваюсь и вижу отвечающего, красного желейного липкого червя. Я наклоняю голову набок, пытаясь разгадать загадку, почему же вид говорящего липкого червя меня беспокоит.

— А здесь это где? — спрашиваю я.

— Здесь это здесь.

Я медленно киваю. Конечно, здесь это здесь. Почему я об этом не подумала? И что же за эмоция появилась и умерла, когда червь так ответил? Досада? Как странно. Почему же такой разумный ответ вызывает у меня досаду?

Я еще раз осматриваю горизонт. Какое-то ноющее чувство внутри меня отказывается сдаваться. Я что-то делала. Что-то важное. И хоть убейте, я не могу припомнить, что же было такого важного, но я хочу, чтобы это прошло, чтобы я могла навсегда стать довольной и расслабленной.

Хмм. Может быть, червь знает.

— Зачем я здесь? — спрашиваю я.

— А, — говорит червь. — Для того же, для чего приходят сюда все девушки: стать сладкой принцессой.

Конечно. Должно быть это то, что меня и беспокоит. Я пришла сюда стать сладкой принцессой. Это прекрасное чувство… кроме того, что… Я не помню, чтобы хотела быть принцессой, тем более сладкой. Фактически, эта идея звучит довольно ужасно.

Я смущаюсь. Зачем я пришла сюда стать сладкой принцессой, если я не хочу быть ею? Из-за этих мыслей у меня начинает болеть голова. Возможно, мне стоит просто забыть про возражения и отдаться течению…

Нет!

По телу пробегает дрожь, и я обнаруживаю, что выражаю беспокойство:

— Не думаю, что я хочу стать сладкой принцессой.

Червь пожимает плечами.

— Не важно. Ты идешь в замок, ты становишься сладкой принцессой. Так оно и работает.

То, что сказал червь, должно было меня расстроить, но вместо этого я обращаю внимание на другой момент. Как червь может пожимать плечами? Я не помню, чтобы видела пожимающего плечами червя. Во всяком случае, на что похож пожимающий плечами червь? Может быть, он сжимает тело так, чтобы стать меньше. Но это не то, что произошло. Я просто знала, что червь пожал плечами. Как будто бы знание этого втекло сразу в мой мозг.

Что, вне этого постоянного фонового ощущения неправильности, кажется вполне разумным. Черви пожимают плечами, и они делают так, ничем не шевельнув.

Это ноющее ощущение становится настойчивее. Чему-то внутри меня действительно не нравится идея стать сладкой принцессой.

— Почему? — тихо спрашиваю я, в основном для себя. Это стоит всех вопросов, ответы на которые я хочу узнать.

Хотя червь все равно отвечает:

— Ну, ты бы не смогла стать принцессой, если бы не было замка. В этом бы не было вообще никакого смысла.

Я игнорирую червя. Вместо этого, со вспышкой решимости, я поворачиваюсь к замку спиной и начинаю идти. Внутри меня возобновляется война. Я уверена, что не хочу быть сладкой принцессой, но если я проделала весь этот путь, чтобы стать ею, то уходить отсюда будет ошибкой.

Стоп. Если я проделала весь этот путь, то откуда я пришла?

— Что ты делаешь? — спрашивает червь. Он не злится, ему просто любопытно.

— Я ухожу, — объясняю я. Хотя мне все еще нужно выяснить, куда я пойду. А пока можно просто уйти подальше от замка, так будет лучше.

— Уходишь?

— Да, я не думаю, что хочу стать сладкой принцессой, так что я ухожу.

Червь несколько раз кивает, как будто понимая.

— В этом есть смысл. Но…

Я останавливаюсь, и сквозь меня, прогоняя спокойствие, пробегает внезапный всплеск напряжения.

— Что? Думаешь, сможешь меня остановить?

— О, нет, — отвечает червь. — Нет, я просто хотел заметить, что ты все еще идешь к замку.

Я останавливаюсь, гляжу на червя, затем смотрю на замок. Замок, действительно, гораздо ближе, чем раньше. Огромные пряничные арки, полностью покрытые мороженым и столбами кристального сахара, уже хорошо видны. Аромат дворца опьяняет. Рот наполняется слюной, а тело подается к строению, как будто бы меня тянет магнитом.

— В этом нет никакого смысла, — бормочу я. — Я должна была быть дальше, а не ближе.

Червь еще раз пожимает плечами.

— Все пути ведут к замку.

Я хмуро смотрю на червя, а затем намеренно сажусь. Мне нужно время подумать. Было что-то важное. Я делала что-то важное, а потом оказалась здесь. Оказалась здесь, придя с…

… Крыши?

Я качаю головой, затем вытираю лоб. Становится жарко. Я оглядываюсь и осознаю, что я прошла под пряничными вратами и оказалась уже в недрах замка. Здешний липкий воздух весь пропитан ароматами имбиря, сахара, корицы и сотен других добавок. Издалека доносится громовой рев машин. Звук фабрики.

Я ненадолго задаюсь вопросом, как же я оказалась в замке, если я сидела. Затем я ругаю себя за глупые действия. Конечно, даже оставаясь на месте, меня по-прежнему ведет к замку. Я хихикаю от того, что по глупости забыла столь простую истину.

— Теперь идем к месильному котлу.

Эти слова привлекают мое внимание.

— К чему?

— Месильный котел. Где тебя расплавят и смешают.

Расплавят и смешают… Идея о том, что меня расплавят, вызывает первобытное чувство вырваться из спокойствия на свободу. Паника и страх одерживают верх. Расплавят! Я явно не хочу, чтобы меня расплавили.

Я вдруг снова оказываюсь на ногах и бегу так быстро, как только могу, от места, куда меня тянет с непреодолимой силой. Это не приводит к чему-то другому. С каждой прошедшей секундой я спускаюсь все глубже в замок. Когда я кидаю взгляд назад, я вижу месильный котел. Огромный медный котел, стенки которого облизывает пламя. Я бегу еще быстрее.

Ускорение не помогает. Вскоре я оказываюсь на краю конвейерной ленты, с которой меня сбросит в котел. Я прыгаю. На мгновение прыжок возносит меня над котлом, но затем мое тело движется назад, как будто бы вся сила тяжести исходит со дна чаши. Я беспомощно падаю внутрь.

Горячо. Горячо! Внутри котла безумно горячо. Котел похож на поверхность солнца, даже пламя Сафурана с ним не сравнится. Кожа у меня на руках кипит, а затем начинает сползать.

Я кричу целых три секунды. Затем мой мозг отмечает, что, несмотря на жару, и что мое тело буквально плавится, нет никакой боли. Снова появляется это внезапное ощущение, что во всем происходящем нет никакого смысла, но его сметает еще больший ужас, когда моя плоть превращается в жидкость. Я с ужасом смотрю, как моя грудь стекает на дно котла. Вскоре после этого моя голова исчезает. Я ничего не могу сделать, только смотреть прямо вверх, на маячащего надо мной клейкого червя.

В этом нет никакого смысла. Ни в чем здесь нет никакого смысла. Усилием воли я отталкиваю в сторону это ложное ощущение правильности и хватаюсь за мысленный диссонанс. Это не реально. Это не может быть реально.

И, если это не реально, тогда что это?

Сон. Нет. Он слишком ясен, и было что-то… Я делала что-то важное на крыше. Бой. Я была в бою.

— Теперь смешаем ингредиенты, — говорит надо мной червь. Желатиновая тварь тянется хвостом за край котла, а затем поднимает большой бумажный пакет. Вывернув свое тело, червь начинает сыпать прекрасное белое гранулированное вещество.

— Много-много сахара тебе, и красителя немного тоже, — нараспев говорит червь. Затем он тянется во второй раз и высыпает в котел ведро, полное ярко-розового.

Прикосновение ингредиентов вызывает отвращение. Мое горло затыкает, или его заткнуло бы, будь у меня еще горло, когда эти вещества пятнают мою кожу. Лужи ингредиентов медленно растворяются, как пропитка распространяясь по моей жидкой плоти. Они становятся мною, а я становлюсь ими.

Нет!

Я пытаюсь бороться, но с чем мне бороться? Я пытаюсь вывернуться, но у меня не осталось никаких мышц. Я ничего не могу сделать, чтобы помешать этим ингредиентам слиться со мной.

Не реально. Не реально. Это не реально. Это не может быть реально. Не думать об этом. Я успокаиваюсь и концентрирую мысли на том, что действительно важно. Я была на крыше. Сражалась. Сражалась с кем? Сражалась с махо-сёдзё. Я сбежала? Нет. Я не сбежала. Я не стала сбегать. Я столкнулась с ней. Я столкнулась с…

… Тиё.

Вдруг возвращается ясность. Мы с Тиё сражались, и она захватила меня своим коконом.

Это не просто сон. Нет, все это происходит внутри сахарного кокона Тиё. Мир, или его иллюзия, создан ради постепенного превращения меня в прекрасную новую игрушку Тиё, так же, как это было с Кодачи.

— Настало теперь время взболтать, взболтать все вместе, — напевает червь. — И смешать, смешать, смешать все воедино.

На дне котла начинают вращаться лопасти. Мои внутренности крутит, когда жидкую плоть вытягивает в спираль. Навалившуюся кучу сахара этим движением разносит, и он быстро растворяется во мне. Взрыв сладости затапливает все мои чувства, и на секунду это становится единственным, что я могу воспринимать. Этот вкус кружит мне голову и превращает мой мозг в кашу. На границе моего самосознания растет пузырь эмоции. Сверкающее, смешливое счастье. Полный восторг и удовлетворение, о котором я никогда раньше и не задумывалась.

Присоединяются толстые нити розового. Глубокий, чудесный, великолепный цвет бледнеет, сливаясь с моей подслащенной плотью. С каждым оборотом лопастей мое расплавленное тело становится цельным — слиянием ингредиентов. Я растворяюсь в липкую, приторную, розовую Ранму.

Враждебность искажается, убеждения разрушаются, и на их месте вырастают новые. Я становлюсь сладкой принцессой, и мне вдруг хочется этого. Я отчаянно хочу этого, ничего в жизни я не хотела так сильно, как это.

Я сражаюсь с этими искусственными эмоциями. Я сосредотачиваюсь на розовом. Я ненавижу розовый и то, что он означает. Розовый это женственность. Это девчачья одержимость красотой. Это маленькие сердечки, милые платья и слащавые улыбки. Розовый. Розовый это мило. Мило. Прекрасно. Розовый. Я… Я люблю розовый.

Я выдергиваю свой разум из оцепенения, в которое я проваливаюсь. Возвращается воля к борьбе. Не столько из-за ненависти, сколько из-за отказа сдаваться. Я этому не проиграю. Я этого не допущу.

Я в коконе Тиё, напоминаю я себе. Мне нужно сбежать. Сбежать куда? Я не могу покинуть котел. У меня нет рук, нет ног. Даже если я выберусь, бежать прочь и бежать дальше здесь одно и тоже. Как мне добраться до края кокона?

Стоп. Кокон. Глупо, глупо, глупо. Я в коконе, а не каком-то альтернативном измерении. В реальной жизни людей не плавят, а если так происходит, то они, конечно, умирают. Это место не реально, но в то же время это не сон. Замок, котел, все это ничто иное как проявления магии Тиё.

Что значит, что кокон сейчас прямо передо мной, где он всегда и был. Руки и ноги здесь не нужны. Мой враг это магия Тиё, и я уже знаю, что силы махо-сёдзё можно вытеснить достаточно мощным ки.

— Теперь ты смешана, — комментирует червь. — Пора вылить тебя и сформировать тебя.

Открывшийся на дне котла клапан вытянул все мое сосредоточение. В последовавшем опыте не было ничего, что бы уже было со мной раньше, мое тело протекало и капало через трубу. Было не больно. Вместо боли присутствовало лишь ощущение тесноты, как будто меня пропихивали через гору подушек.

Хотя больше всего на свете отвлекало чувство разделения. Отдельные капли меня падали с конца трубы и шлепались в форму. В такие моменты промежуток был вполне ощутим. После этого было странное ощущение, когда вновь формировались пальцы, ступни, икры и бедра. Меня разрывало между ощущением жара месильного котла и холода бронзовой формы. Пока вниз не капнули последние остатки моих мозгов, я не могла ясно думать.

Тьма. Во тьме, где меня оставили, это новое слияние сахара, розового и меня превращается в человека. Человека с женственными изгибами и пышной грудью. Смешливую нежную девушку, любящую розовый цвет и все, что он означает. Хотя здесь я временно оторвана от всех других ощущений. Здесь я могу сосредоточиться и освободиться, пока я не потеряла всю волю к борьбе.

Вдохнув, я взываю к своему ки, и моя жизненная сила отвечает. Реальность вторгается в иллюзию, и испускаемая миром Тиё ложь обнажается под этим контрастом. Разбитые осколки моего разума собираются вместе, сражаясь с ложным спокойствием, отрицая игривое, хихикающее стремление стать сладкой принцессой.

Дух сталкивается с коконом, и форма вокруг меня исчезает. Я снова оказываюсь на крыше, подпертая в вертикальном положении сахарным покровом. Я сгибаю руки, и липкий, волокнистый сахар сопротивляется мне. Одной моей силы недостаточно, и кокон с каждой прошедшей секундой пожирает мою жизненную силу. Остатки бронзовой формы намекают на себя в моей вернувшейся реальности. Мои уши дразнит отдаленный звук металлического звона. Я чувствую, как оскальзываюсь.

Нет! В последнем всплеске силы я вливаю свой ки в мой недавно придуманный ikisasu. Режущий ки собирается вокруг моей правой руки, и я дергаю конечность вверх. Сахарные нити рвутся, и я вываливаюсь на свободу.

* * *

Примечания:

Приемы:

Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

Dokuja Tanketsu Sho [канон] — Часть ямасэн-кэн, этот прием представляет собой жестокий удар рукой, предназначенный для того, чтобы выдрать сердце противника.

Ikisasu — [духовный прокол] — Прием, основанный на ямасэн-кэн. Включает в себя формирование вокруг атакующей конечности плотной пробивающей ауры. После этого усиленная конечность действует как своего рода духовное оружие, наносящее урон метафизическим аурам. В отличие от исходного приема, ikisasu, при правильном использовании, нисколько не увеличивает физическую силу атаки. Ikisasu был создан специально для того, чтобы пробивать защитный аспект ауры махо-сёдзё. В этом плане он ограниченно успешен.

Liquorice Bit Bullets — [лакричные пули] — Кодачи стреляет целым роем пуль из кусочков лакрицы. Пули формируются в виде облака вокруг ее руки и выпускаются по одной на скорости пулемета. Кодачи может это контролировать и стрелять очередями, но выстреливать может только по одной пуле за раз (невозможно стрелять как из дробовика).

Raspberry Liquorice Twist — [малиново-лакричный шнур] — Кодачи анимирует лакричную веревку, которая пытается обернуться вокруг противника. Предположительно, во время использования этой силы лакрица становится с запахом малины…

Cotton Candy Cocoon — [кокон сахарной ваты] — Трансформирующая сила, принудительно использующая хайгэки и сукэн для трансформации любой обернутой в него девушки. Эффектом становится принудительный тэнки, разве что тэнки следует за природой мэгами но оои Тиё. В частности, захваченные девушки становятся «сладкими принцессами».

Эффекты кокона со временем исчезают, так же как и сам тэнки. Тем не менее, у этого приема есть постоянный побочный эффект приближения естественной ауры субъекта к состоянию «сладкой принцессы». При использовании достаточной силы и продолжительности, это изменение становится постоянным.

С помощью этого приема только девушки с высокой духовной силой способны стать махо-сёдзё.

Сглаз — Как правило, удача Тиё проявляется в виде событий, не позволяющих ей навредить. Расширяя эту естественную броню и усиливая аспект хайгэки, Тиё способна вызывать случайные события, вредящие ее противнику. По сути, это магически наведенная и супер усиленная версия закона Мёрфи (все, что может пойти не так, пойдет не так).

Из-за того, что сглаз основывается на удаче, невозможно контролировать его проявления. Однако Тиё способна до некоторой степени его направить. К примеру, смертельно или не смертельно. Отбросить противника прочь или к себе.

Барьер из жвачки (безымянный) — Тиё жует немного магически созданной жвачки и выдувает пузырь. Пузырь взлетает высоко над полем боя и взрывается. Точка взрыва становится вершиной барьера, и жвачка блокирует все остальные пути доступа, кроме подземного. Поверхность барьера это магия, так что она достаточно устойчива к простым физическим атакам.

Персонажи

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Юка [канон] — одна из подруг Аканэ.

Нигата Хикару [сопротивление] — «Клерк». Хикару около двадцати пяти лет. Он несколько несдержан на язык, но довольно спокоен. Он уже много лет сражается с махо-сёдзё и демонами, и его навыки улучшились с практикой и занятиями боевыми искусствами.

Хикару принципиально безамбициозный человек. За последние десять лет он по большей части охотился на демонов и помогал девушкам избежать когтей Института Прекрасных Принцесс. В бою Хикару может привлечь большой источник природной энергии и выпустить его как сверхмощную атаку. Кроме того, он сверхчеловечески быстр и силен.

Чиба Мамору [сопротивление] — Такседо Камен. Махо-сёнэн, перерожденный «Принц Земли» и предназначенный возлюбленный Сейлор Мун. Скрытный и не слишком разговорчивый. В возглавляемой Хикару группе Чиба единственный, кто может постоянно удерживать Мияги Фумио под контролем. Он помогает группе по просьбе Мейо Сецуны. Мамору использует розы в качестве метательного оружия и умело дерется тростью как мечом.

Глава 3: Рыцарь

Поникнув как дохлая рыба, я вываливаюсь из розового сахарного кокона. Мое тело валится вперед, в первую очередь лицом на бетон, мои желатиновые руки не в силах прервать мое падение. Резкого шока от удара недостаточно, чтобы облегчить напавшее на меня головокружение. Боль эфемерна, ложное ощущение среди океана апатичного спокойствия.

Под поверхностью моих мыслей кипит тлетворная горячность, а мое горло дразнит хихиканье. Посреди этих эмоций у меня остается достаточно рациональности, чтобы осознать, что хоть я и сбежала из кокона Тиё, я не совсем избежала его последствий.

— Не думай, что тебе сойдет это с рук, Тиё. Директор не простит такого проступка.

Мое внимание крадет сильный женский голос. Поворачиваю голову, мою щеку царапает бетон крыши. Стараюсь сфокусировать взгляд на говорящей. Она в доспехах, верхом на гигантском летающем волке. Через зеркальные здания позади нее просачиваются последние отблески сумерек. Полированный стальной шлем украшен крыльями, латы поверх кольчужной рубашки, копье с железным древком в руке, она выглядит древним воином, едва сошедшим с эпической картины.

Милый смешок Тиё доносится с вершины согнутой балки, на которой она стоит.

— Гёндуль, ты все так же наивна. — Сахарный демон лениво наклоняет боевой топор в форме конфеты-трости, ее пальцы играют с рукоятью, создавая атмосферу надвигающейся угрозы. — Разве ты не поняла, как все работает? Пока я сражаюсь на стороне директора, она простит мне что угодно. В отличие от тебя, мне не нужно танцевать как марионетке ее прихотей.

Под воительницей в броне, Гёндуль, шевелится большой серебристый волк. Волк шагает к Тиё, его мягкие лапы находят опору в обширных пустотах разрушенного каркаса верхнего этажа здания. Для магического зверя воздух ничем не отличается от твердой поверхности. Ни одна из женщин не обращает на существо никакого внимания.

— Верность может быть концепцией вне твоего понимания, Тиё, но я думала, что ты способна воспринять план, — заявляет Гёндуль. — Саотоме не должна была быть запятнана.

Отворачиваюсь. Ни одна из женщин не заметила, что я освободилась, и есть шанс, что какое-то время они не заметят моих движений. Вместо этого я оглядываюсь. За время пребывания в коконе меня переместили. Теперь пустая оболочка розовой сахарной ваты занимает за чайным столом место, что приготовила для меня Тиё. Красный кокон Кодачи сразу напротив и все еще без изменений. Даже сейчас бедная искаженная девушка становится еще более искаженной. Хикару тоже здесь. За последние пару часов он не сдвинулся с места. Хикару просидел так всю мою борьбу, с потускневшими глазами и висящим на губе леденцом.

Хикару. Это проблема, что я могу решить. Еще раз смотрю на женщин, чтобы убедиться, что они по-прежнему заняты.

— … такая жалость, что она попала в мои руки, — возражает Тиё. — Ты не справилась, Гёндуль, радуйся, что ты вообще ее получишь.

Хорошо. Убедившись, что Тиё и Гёндуль сосредоточены друг на друге, я встаю. Слабые мышцы протестуют против движений, а головокружение играет с моим балансом. Я немного покачиваюсь из стороны в сторону и понимаю, что мой вес неправильно распределен. Смотрю вниз и обнаруживаю причину.

Каблуки, или, если точнее, каблук. Моя левая нога заключена в кристаллическую туфлю на шпильке. С правой ногой гораздо хуже. Носок тапочка преобразовался в такой же кристалл, поднимая мои пальцы под неудобным углом, тогда как задняя часть не изменилась.

Есть и другие перемены. Моя одежда покрыта пятнами белых оборок и розового цвета. Мои штаны наполовину трансформировались, зад вытянулся в пышную юбку, породившую вдобавок чулки, тогда как перед не изменился. Ветерок сдувает мои волосы с глаз. За время пребывания в коконе моя косичка частично расплелась. Длина локонов неравномерна, и в мою рыжую гриву подмешали блестяще-розовые пряди.

— Немедленно отдай ее, Тиё. Больше я просить не буду, — рявкает Гёндуль, поднимая в воздух свое копье. Железное древко трещит молниями, и боевая аура Гёндуль нарастает. Яростный свет отбрасывает на крышу мерцающие синие тени. Мощь Гёндуль далеко не так чудовищна, как у Тиё, но ее все равно достаточно, чтобы потрясти меня до глубины души.

Теперь это не вопрос. Тиё и Гёндуль вступают в бой, и когда они начинают, все здание рушится.

Я больше не могу терять время. Резким движением руки вырываю изо рта Хикару леденец. Ошибка. Мои глаза останавливаются на полупрозрачной красной конфете, нос дергается от сильного вишневого аромата. Весь мой мир сводится к обслюнявленному леденцу, все мои чувства исчезают в глухой пустоте, когда все мое существо стремится к осязаемой сладости.

Невольно подношу леденец к своим губам. Мой язык вытягивается.

Вкус бьет молотом. Мой взор взрывается танцующими радужными пятнами. Под поверхностью моего мозга пенятся игривые эмоции, взрываясь в водовороте моего разума. Меня поглощает изумление. Сияющими глазами я смотрю на огни города, как впервые увидевший их ребенок. От восторга теряя сознание, я уже не могу сдержать вырывающийся из моего горла музыкальный смешок.

Сверкает молния. Взрывается крыша.

Раскат грома оглушает, и контузия заставляет меня споткнуться. Земля подо мной наклоняется, в здании раскрываются ущелья. Дотягивается гравитация, и начинают падать тысячи тонн камней. Я проваливаюсь, окруженная вырванными кусками строительного бетона, стальных балок и арматуры.

Почти ничего из этого не замечаю. Я тону в блаженстве, мой язык покрывается вишневой сладостью леденца. Мои чувства поют о вкусе, и мне кажется, как будто я парю в беззвучной пустоте. Поглощенная вкусом, я с радостью наблюдаю, как на моей одежде прорастают новые участки симпатичного розового и милых оборок.

Бац! Уф.

В мой живот врезается мускулистое плечо, заставляя мои легкие выкашлять половину содержимого. Руки толщиной с мою талию оборачиваются вокруг меня и крепко держат. Сила удара меняет мою траекторию. Вместо того чтобы разбиться на двухполосной односторонней дороге внизу, мы врезаемся в стеклянное окно офисного здания на другой стороне улицы.

Моя спина под небольшим углом ударяется о промышленный ковер. Моя голова дважды врезается в твердый пол, отчего она пустеет еще сильнее. Под конец вращение прекращается, вес моего спасителя давит на меня сверху.

Мои глаза сосредотачиваются на искаженном лице Хикару.

Мы оказались лицом к лицу, глаза в глаза, носы в сантиметрах друг от друга. Тело Хикару давит на мое, и его тепло переходит в мои мягкие женственные формы. Я чувствую на своем лице его горячее дыхание. Пахнет мускусом, приправленным вишневой сладостью леденца Тиё.

Тук-тук. Тук-тук. Мое сердце тяжело стучит. Барабаны вызваны не адреналином, а влечением. Я узнаю это чувство, из глубин моего разума поднимаются погребенные воспоминания о прошлом опыте.

Время останавливается, воздух между нами становится все плотнее. Хикару поднимает руку, толстые мозолистые руки касаются моего лица. Дыхание перехватывает. Во мне не остается ничего, кроме желания и предвкушения.

Щелк. Резкий щелчок вырываемого из моих зубов леденца портит момент.

Мой запутавшийся разум поначалу не понимает, что произошло. Хикару вырвал у меня изо рта леденец. Эта мысль завершается, когда клерк взмахивает рукой в сторону, вышвыривая конфету в разбитое окно офиса. Широко распахнув глаза и исполнившись отчаянного желания, я рвусь за ней, только чтобы врезаться в Хикару. Мой импульс уменьшается, моя голова летит вперед, и мой лоб врезается в его.

Я падаю обратно на землю, моргая от боли. Хикару использует эту возможность, чтобы оттолкнуться от земли и отойти на несколько шагов. С увеличением расстояния сквозь меня проносится две эмоции: благодарность и раздражение, но последняя преобладает.

БУМ! Румм. Румм.

Гром ударяет с физической силой. Комната дребезжит, на столах дрожат осколки разбитого стекла. Мимо разбитого окна взвывает ветер, и в комнату врывается холод ночного воздуха. Бумаги вспархивают со столов, формируя спираль посреди офиса. Я вздрагиваю и вижу, как еще больше кусков бетона валится с покинутого нами здания. Затем я перевожу глаза обратно на Хикару. Мне было бы гораздо теплее, если бы он лег со мной.

Хикару не возвращает мне взгляд. Вместо этого он выглядывает в окно, подняв голову в сторону бушующей битвы. Его волнение вполне заметно в напряженных, крепких мышцах. Через некоторое время он отводит взгляд от окна.

— Ты там в порядке? — спрашивает он.

Я краснею, сперва обрадовавшись его вниманию, затем от смущения. Я непрезентабельна. Делаю все возможное, чтобы улучшить свой внешний вид, поднимаясь на ноги и приглаживая юбку. Это предел. Моя одежда уродлива. Леденец избавил от полуштанов-полуюбки, но результат остается уродливым розово-черным пятнистым месивом. По крайней мере, баланс улучшился. Теперь мои туфли образуют подходящую пару. Я восхищаюсь тем, насколько они симпатичны, и как мило они подчеркивают мои ноги в чулках.

Хотя очень жаль. Если бы я пробыла в коконе Тиё еще несколько минут, я была бы гораздо красивее. Но сейчас я ничего не могу с этим поделать. Выглядя как можно лучше, я натягиваю очаровательную улыбку и отвечаю на вопрос Хикару:

— Да. Я в порядке, — говорю я. Мне на ум приходит девичья мысль. Скрестив лодыжки и пальцами слегка приподняв юбку, я приседаю в милом реверансе. — Сэр Рыцарь, спасибо, что спасли меня.

— Да пожалуйста, но, думаю, стоит понимать, что с тобой явно не все в порядке, — медленно произносит Хикару.

Он снова отворачивается, немного смещая точку обзора, чтобы можно было лучше видеть бушующий над разрушенным зданием шторм. За окном вспыхивают молнии, освещая Хикару и заполняющие офис разрозненные столы. Его белая рубашка и белые бумаги под электрическим светом особенно ярки.

Радость от внимания Хикару растворяется. Возвращается досада, на этот раз темнее.

В чем его проблема? Конечно, прямо сейчас я не очень красива, но я все еще достаточно мила, чтобы Хикару уделил мне внимание. Он должен смотреть на меня. Ему не нужно думать ни о чем другом. Я его мечта, я его страсть, я его судьба. Хикару…

Из глубин на эти мысли набрасывается другая часть меня, обрывая их на середине. Но мое возмущение остается. Темное, сладкое и искаженное, я дрожу от нового желания. Моя аура вибрирует, невидимой рябью, неся аромат нектара. Мои губы приоткрываются, между ними собирается ки. Мой дух тянется, хватаясь за неизвестную магию. Находит только тень. Заклинание не понять, его формирование прервалось моим ранним выходом из кокона.

— Нам нужно уходить.

Слова Хикару прерывают невообразимую мысль. Исчезает искаженное желание. Я снова оказываюсь в тумане.

— Уходить? — смущенно спрашиваю я. — Зачем нам уходить?

— Пусть Тиё и Гёндуль сейчас заняты убийством друг друга, но они оставят свой бой, как только заметят, что мы ушли, — объясняет Хикару, отходя подальше от окна.

Хикару приближается, и я тянусь к нему. Он останавливается на рубеже, достаточно близко, чтобы я чувствовала тепло его тела, пересекающее узкий промежуток между нами. Он смотрит на меня сверху вниз, выглядя неуверенно. Я наслаждаюсь видом его растрепанных светлых волос и торчащей из подбородка грубой щетины. Мужественность делает его еще привлекательнее.

— Эм, скажу сразу, это для твоего же блага. Так что не пинай потом мой зад, ладно?

Улыбаюсь и подхожу ближе, кончиками грудей касаясь его груди. Поднимаю подбородок, чтобы можно было смотреть ему прямо в глаза.

— Я бы никогда так не поступила, — нежно говорю я. — Не с тобой, Хикару.

Хикару кивает.

— Ну да, посмотрим, что ты потом будешь обо всем этом думать. А пока что прости.

После этого Хикару наклоняется, отрывает меня от земли и перебрасывает через плечо. Стальными руками держит меня на месте, быстро подходя к окну. Во мне снова вскипает гнев, и я поднимаю руку и ударяю Хикару по спине.

— Ау! — вскрикивает Хикару. — Черт возьми, не бей.

— Если собираешься нести меня, сделай это правильно, — фыркаю я. — Как принцессу.

Хикару фыркает смешок.

— Ты не принцесса, — возражает Хикару. С этими словами он выпрыгивает в разбитое окно.

Мы падаем, здание освещается мрачным светом электрических разрядов. Небеса грохочут, и рядом с нами падает все больше бетонных блоков. Хикару приземляется на дорогу, мой живот врезается в его плечо. Я едва успеваю оправиться, прежде чем мы снова оказываемся в воздухе.

С головокружительными прыжками Хикару танцует среди небоскребов. Опыт, что меня, девушку, несет на руках красивый рыцарь, нов. Нарастает смешливая радость, затмевая дискомфорт ощущений мешка картошки. Это не совсем правильная девичья мечта, но я стараюсь как можно лучше, добавляя милые взвизги.

— Виииииииииии! — Вааааааааааааа! — Кьяяяяяяяяяяяя!

Хикару игнорирует мои вопли. У него есть цель, и когда секунды превращаются в минуты, я замечаю, что шевелюсь у него на руках, вытягивая голову, чтобы взглянуть, куда мы идем. Я не узнаю этой части Токио. Я редко забиралась далеко от Нэримы, и я изучила лишь малую часть уголков и закоулков этого района. Когда мы замедляемся, моя улыбка становится хитрой.

Общественная баня.

— Оооо, баня. Ты хочешь подсмотреть за мной, да? — Мои вкрадчивые слова просьба, а не вопрос.

В ответ Хикару фыркает. Усилив хватку, он проходит через занавес, разделяющий улицу и помещение. Мужчина лет сорока поднимает глаза, и с его губ чуть не падает сигарета, когда он видит меня. Ничего не говоря, Хикару просто залезает в карман и высыпает на стол кучку монет, не трудясь их считать. Затем он направляется на мужскую сторону.

Когда мы уходим, я улыбаюсь дежурному, а затем стараюсь вырваться из рук Хикару, когда он проходит мимо раздела для мытья к бассейну.

— Нам нужно сперва вымыться, Хикару, — шепчу я ему на ухо. — Будет весело. Я могу потереть тебе спинку и… иииииаааааа!

Плюх!

Я погружаюсь в горячую ванну, мой низ ударяется о неглубокое дно. Проходит едва полсекунды недоумения, прежде чем боль хватается за мою голову и начинает сжимать. Испаряются игривое блаженство и темное желание. На мгновение мой разум совершенно пустеет, после чего моя точка зрения разворачивается на 180 градусов.

Всплываю с неоправившейся психикой. Боль уже ушла, но я еще не в состоянии разобраться с последними моими воспоминаниями. Так что, для прояснения мыслей, сосредотачиваюсь на самых базовых процессах. Вдох. Выдох. Вдох…

Ладно. Я Саотоме Ранма, экстраординарный мастер боевых искусств и самый мужественный мужчина, которого только видел этот мир. Не важно, как будут присматриваться, они не найдут во мне ни капли женственности. А все, что было раньше — просто еще один день контроля разума.

… Выдох.

Я открываю глаза и, поначалу, понимаю, что остаюсь девушкой. Черт. Мой разум успешно перезагрузился, но тело не последовало за программой. У меня все еще грудь, изукрашенная одежда и длинные розовые волосы. Вернее, их остатки, моя промокшая одежда медленно растворяется в горячей воде. По рубашке расходится красный, а на недавно вернувшихся штанах появляются черные пятна. Когда исчезают последние кусочки розового и кружев, мое тело начинает выворачивать. Это медленное, дискомфортное, десятисекундное изменение, но в итоге возвращается моя естественная мужская форма.

Из моего тела вытекает напряжение, и горячая вода принимается за работу, ослабляя боль в моих мышцах. Хорошо. Мне правда не хочется разбираться с новым периодом блокировки в женском облике.

Испуг от смущающих воспоминаний задерживается, но я отбрасываю их в сторону. Бывало и хуже. Вместо этого я бреду к краю бассейна и замечаю других присутствующих. Здесь не занято, только два старика и маленький ребенок. Мальчик смотрит на меня широко распахнутыми изумленными глазами. Для него я таинственное существо с магическими силами — девушка, превратившаяся в парня. Мастерски избегаю представлять, что же могут думать старики.

Годы назад, когда я только оказался проклят, их испытующие взгляды заставили бы меня защищаться. Я бы кричал и вопил и действовал как идиот, лишь бы заставить всех не смотреть. У меня больше нет на это энергии и гнева. В эти дни остается только усталый смешок. Верно. Я странный. Смирись.

Рядом входит в воду Хикару.

— Значит, мы остаемся? — спрашиваю я.

Может быть, я и не в курсе последних способов побега, но я вполне уверен, что остановка в расслабляющей ванне это не самая лучшая стратегия бегства от смертельной опасности. Ну, за исключением случаев побега от летающего монстра-минотавра со щупальцами и других различных причуд Дзюсенкё, конечно же. Для таких встреч баня подходит просто отлично.

— Силы Тиё основываются на сладостях, а сахар растворяется в воде, — объясняет Хикару. — Так что лучше, если ты подольше здесь побудешь. Таким образом, ты избавишься от худшего. Кроме того, большинство махо-сёдзё помедлят, прежде чем сюда ворваться.

Наполовину улыбаюсь.

— Известные мне девушки бы не остановились. Хотя, они проломили бы черепа всех мужчин здесь за смелость быть голыми извращенцами. — Лицо принимает хмурый вид. — По тому, что ты сказал, полагаю, можно не ожидать, что магия Тиё полностью исчезнет.

— Я рекомендую тебе в течение следующей пары недель избегать конфет и другого сладкого. Если у тебя когда-нибудь снова начнется трансформация, прими ванну. Вот и все, что ты можешь сделать.

Хикару откидывается назад, закрывает глаза и широко раскидывает руки по краю бассейна. Мои мысли смещаются вглубь. «Следующая пара недель» подразумевает, что будет лучше, но также это означает долгосрочные последствия. Остается загадкой, сколько их останется и насколько долго. Слишком легко представить себе худшее. С самого Дзюсенкё мне снились кошмары, что я проснусь девушкой разумом, так же как и телом. Два года проклятия помогли неплохо справиться с этой фобией, но время от времени я сталкивался с чем-нибудь вроде удочки любви, и этот ужас становился слишком реальным.

Прекращаю думать в этом направлении. Я не могу позволить себе снова быть втянутым в эту бездну. Есть проблемы и понасущнее.

Моего ikisasu недостаточно. Даже против Кодачи, прием лишь ослабил ее защиту. В конце концов, настоящая победа от меня ускользнула. Это горькая правда. Против Тиё? Против Гёндуль? Не могу представить, как мне победить любую из них, даже с месяцем на совершенствование моего ikisasu. Лучше я вскрою броню танка консервным ножом. Настолько велика разница в масштабах.

Ikisasu? Кого я обманываю, беспокоясь об этом. Акина уничтожила меня колыбельной, и хоть я дважды разрушил контроль разума Тиё, на третий раз я уступил. Задача по преодолению защиты махо-сёдзё сопоставима со сложностью выдерживания их атак. Со всем обычным я могу справиться. Энергетические лучи, смертельные морковки или острые мечи — со всем этим я сталкивался прежде, и от всего этого можно уклониться или отразить обычными моими навыками. Однако в моих тренировках зияют дыры, когда доходит до оглушающей разум музыки, аллергенной пыльцы и неудачи.

Мне не хватает атаки, не хватает защиты, и оружие лишь наполовину продумано. Это непреодолимое препятствие. Нельзя сказать, что махо-сёдзё непобедимы. С парой недель обсуждения с батей и щепоткой его безумия, чтобы развить получившиеся навыки, я буду готов к бою. Но даже этого будет недостаточно, чтобы разобраться с монстрами вроде Тиё и Гёндуль. Выдержать их, да. Пережить их, если повезет. Победить их? Этого не будет.

У меня нет недель. У меня нет месяцев. Часы тикают. Теперь я точно знаю, что эти махо-сёдзё промоют Аканэ и Укё мозги. И им это удастся. Если этому Институту Прекрасных Принцесс удалось прижать Кодачи, ни у одной из этих девушек не будет ни шанса.

Сжимаю кулак. Я должен их спасти. Нет никаких «если» или «но». Спасти Аканэ и Укё это единственный выбор. Когда до того дойдет, то еще и Кодачи. Хотя, в случае Кодачи, придется столкнуться с возможностью того, что уже поздно.

Но пока я не могу ринуться вперед. Я слаб.

Как я ненавижу эту мысль. Я слаб? Ха! Саотоме Ранма не слаб. Я, черт возьми, лучший из живущих мастер боевых искусств. Во всяком случае, это то, что мне нравится себе говорить. Правда в том, что я не настолько глуп. Колон и Хаппосай будут лучшими мастерами боевых искусств, чем я даже через десять лет. Хабу, хоть и не так умел, бесспорно, более сильный боец. Таро неоднократно раздавливал меня со своей чудовищной формой. А затем была Руж со своим проклятием асуры и, конечно же, Сафуран.

Я никогда не был крупнейшей в море рыбой, но пока я не столкнулся с этими махо-сёдзё, я не понимал, насколько на самом деле я мал. Я это ненавижу, но не могу отрицать. Правда ранит. Я, Саотоме Ранма, слаб.

И что же мне это оставляет? Нет. Я точно знаю, что мне это оставляет, просто мне это не нравится. Я знаю, что могу сделать, чтобы двинуться вперед. У меня, гипотетически, есть туз в рукаве, который позволит мне вернуться в игру.

Но, ох, цена, что мне придется заплатить, чтобы сыграть.

Даже в горячей воде я вздрагиваю.

Вперед, говорю я себе. Не погрязай в сомнениях. Спаси Аканэ и Укё. Это единственное, о чем я должен думать. Я смогу выиграть. Я выиграю. Я сделаю все возможное, чтобы выиграть. Плевать на цену. Победа или ничего. Именно так я сражаюсь. И это, больше всего прочего, определяет, почему я лучший.

— Разве ты не был раньше девочкой?

Маленький ребенок, что видел мою трансформацию, плавает в бассейне в метре от меня. У него странное выражение лица, которому мне совсем не хочется потакать. Да, мне не нравилось объяснять опыт смены пола никому, с кем я встречался. Это надоело после первых десяти раз, и я давно уже сбился со счета.

— Я парень, малыш, — отвечаю я. — Иди теперь, побеспокой еще кого-нибудь.

— Оставь ёкая-сама в покое, Таро, — говорит один из стариков.

Глаза Таро расширяются, а рот приоткрывается. Полагаю, ему в первый раз приходит в голову, что странные люди, вроде меня, могут быть немного опасными. Обычно я добр с детьми, но я просто не могу сдержаться.

— Да, беги, мальчишка, или я тебя съем, — злобно ухмыляюсь я.

Спокойно усмехаюсь, когда мальчик сбегает на другой конец бассейна.

В затишье после столкновения с ребенком я могу по достоинству оценить всю абсурдность моих нынешних обстоятельств. Вот он я, размышляю о войне с махо-сёдзё, расслабляясь в бассейне в уличной одежде. Такое безумие происходит только со мной.

Весело улыбаясь, я использую эту возможность, чтобы раздеться. Это один из аспектов моей глупости, который я могу исправить. Кроме того, я не хочу гулять ночью в промокшей одежде. Дзюсенкё, может, и предпочитает активироваться обливанием, но погружение в холодную воду на втором месте. Не хочется искушать судьбу, особенно когда я не уверен, какие затяжные последствия оставила мне магия Тиё.

Так что я встаю и стаскиваю рубашку, штаны и тапочки. Выкручивая их, я выжимаю воду, и после взмаха запястьем они пролетают через всю комнату и повисают на невысокой перегородке. Когда я опускаюсь обратно в горячую воду, мой разум возвращается к мысленным подсчетам того, как я освобожу Укё, Аканэ и, надеюсь, Кодачи.

Мне известно о трех основных препятствиях: Гёндуль, Тиё и некая директор. Их мне необходимо избегать. Есть четверо, которых я могу победить: Кодачи, Сирень, Морковка и Фехтовальщица. Шансы на победу против Акины и Митико остаются неясны.

Что дает мне девять известных противников. Учитывая мою удачу, лучше предположить, что Аканэ и Укё тоже будут врагами, доводя размер группы до одиннадцати. Такой перевес сил ужасен, но не подавляющ, если я использую скрытность и немного удачи. Конечно, я все еще полагаю, что в этом месте под названием Институт Прекрасных Принцесс девушек не намного больше этого.

Что возвращает меня к причине, по которой я вообще взялся искать Хикару.

— Так где этот Институт Прекрасных Принцесс? — спрашиваю я.

Хикару открывает глаза и переводит их на меня.

— Ты же не собираешься штурмовать Институт, а? Потому что это самоубийство.

— И что если так? — вызывающе спрашиваю я. — То, что творится у меня в голове, это мое дело.

— Эй, — отвечает Хикару, сам с долей злости в голосе. — Я не собираюсь помогать кому-то убить себя.

Мои глаза темнеют.

— Либо скажешь ты, либо я начну выбивать информацию из махо-сёдзё. Мне все равно.

Хикару смотрит мне в глаза, как будто пытаясь заставить меня дрогнуть одной силой воли. Я не отступаю. В конце концов, Хикару отводит глаза в сторону, упершись лбом в ладонь.

— Черт, — бормочет он. — Ладно. Но тебе лучше выслушать все, что я скажу, прежде чем убежать неподготовленным.

Раздражение нарастает.

— Я здесь не ради лекции.

На мгновение кажется, что Хикару собирается продолжить спор, но затем он смягчается.

— К черту. Это твоя голова, малыш. Ладно, что ты знаешь о ИПП?

— Ничего, — пожав плечами, отвечаю я. — Кроме того, что у них Аканэ и Укё, и они не постеснялись ради их похищения развалить школу. И что на них работают махо-сёдзё.

Хикару хмурится.

— И все?

— До этого утра я никогда не слышал об Институте Прекрасных Принцесс.

— Стоп. Что? — неверяще спрашивает Хикару. — Разве ты не читаешь газеты? Не смотришь телевизор?

Стискиваю зубы и проглатываю свое раздражение.

— Нет. Просто дай общее представление.

Хикару качает головой.

— Институт Прекрасных Принцесс, или для краткости ИПП, это институт махо-сёдзё. Их собрали вместе около десяти лет назад, когда правительство решило, что с них хватит. В принципе, работа ИПП заключается в захвате всех махо-сёдзё, которые достаточно психованы, чтобы научить их, как сражаться без того, чтобы спалить полгорода.

— Так это своего рода школа для махо-сёдзё, — невозмутимо замечаю я. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем то же самое начнут делать для сумасшедших сверхмощных мастеров боевых искусств. Хех, может быть, как раз в этом все и дело.

— Да, это довольно неплохое описание. Вот только у директора, Артемиды Серенити Сильвервин, есть свои идеи. Вместо того, чтобы превращать девушек в образцовых граждан, она создает из них свою частную армию.

Ух. Конечно, создает. Чего еще можно ожидать от директора школы махо-сёдзё? Тем не менее, как-то маловероятно, что ИПП существует уже много лет до этого безумия. Захват Фуринкан не был тем, что я бы назвал низкопрофильной операцией.

— И Парламент просто сидит, сложа руки, пока все это происходит?

Хикару пожимает плечами.

— Все гораздо сложнее. Существование ИПП позволяет правительству заявлять, что они что-то делают с постоянными проблемами с демонами. По этой причине многие политики поддерживают организацию, включая и премьер-министра. Роспуск ИПП будет для них немалой потерей лица. Кроме того, в текущей договоренности есть немалая доля взаимной выгоды. Пока министерство закрывает глаза, Артемида выпускает из рук процент собранных ею девушек с промытыми мозгами. Основные получатели это Национальная комиссия по общественной безопасности и Управление национальной обороны, но девушки разбросаны повсюду. Все в выигрыше. Ну, кроме самих девушек, но кого это волнует?

— То есть… — Мои слова обрываются, и я чувствую, что мой желудок переворачивается. — Забудь. Значит, если ИПП это школа махо-сёдзё, то о каком количестве девушек мы говорим?

— О сотнях, — просто отвечает Хикару.

Моя рука вдруг сжимается. Сотни? Это должна быть шутка. Сотни девушек это армия. У ИПП буквально армия махо-сёдзё.

— Конечно, не все они одновременно. Лучшее наше предположение, что обычно чуть больше ста. Но, как я уже сказал тебе, нападение на сам Институт это самоубийство.

— Никоим чертовым образом я не отступлю, — рычу я.

Хикару качает головой.

— Малыш, нет никакого смысла из-за этого злиться.

Рациональность Хикару лишь раздувает мою ярость. С силой бью кулаком по краю бассейна. Бетон покрывается паутиной трещин, выстреливают маленькие серые осколки, а в воздух взлетает пыль.

— Я не проиграю!

Даже для меня слова звучат фальшиво. Сотни. Сотни! Сколько там будет таких, как Тиё? Сколько Акин? Как мне победить? Как мне спасти Укё и Аканэ от армии махо-сёдзё? Даже если мне удастся, как мне не дать ИПП выкрасть их вновь?

Все кажется так, как будто мир обманывает. Даже когда я стоял против Сафурана, были только я и он. Его сторонники, за исключением Киимы, не стоили внимания.

То же самое, в какой-то степени, верно и для ИПП. Но армия девушек вроде Морковки и Сирени, каждая с аурой неуязвимости и каждая с опасными уникальными силами, это совсем другой монстр. Даже со своим ikisasu я не уверен, что смогу мгновенно победить этих девушек, и да, их атакующие навыки могут быть смешными, но нанесите несколько ударов по площади, вроде аллергенной пыльцы Сирени, и все быстро перестанет быть смешным.

Если группу из Фехтовальщицы, Морковки и Сирени правильно организовать, их будет достаточно, чтобы меня замедлить. И это все, что необходимо, потому что даже если у обычной махо-сёдзё нет шансов один на один, у ИПП нет недостатка в девушках.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, поверь, — испускает Хикару тяжелый вздох, и его глаза смотрят вдаль. — Пять лет. Уже пять лет я сражаюсь с ИПП. Не могу подсчитать, сколько раз мне хотелось послать к черту осторожность и ворваться к ним во врата.

Я не хочу сочувствия Хикару. Я хочу победить. Моя ярость отказывается умирать.

— Думаешь, я просто отступлю? Черт возьми, они похитили мою невесту и лучшую подругу. Я не собираюсь сидеть в стороне и надеяться на лучшее.

— Я не говорю тебе ничего не делать, малыш, — отвечает Хикару. — Я не твой опекун. Честно говоря, если бы я захотел, я не смог бы тебя остановить. Но я не был бы порядочным человеком, если бы не постарался указать тебе правильный путь.

Мои мышцы снова напрягаются, но я заставляю их расслабиться. Хикару не цель моего гнева. Он не сделал ничего, кроме помощи мне с того момента, как мы встретились. Хотя это не поможет ему нравиться мне. Хладнокровно стоять в стороне, принимая мерзости мира, не в моем духе.

— У тебя, по крайней мере, есть друзья, которые тебя поддержат?

У меня в голове появляются имена. Мус и Рёга, оба «помогали» мне множество раз. Отбрасываю их мгновенно. Махо-сёдзё не обычные бойцы, и без должным образом разработанных ки приемов эти двое будут бесполезны. Кроме того, нет такого способа, чтобы я когда-нибудь заставил Рёгу поднять руку на противника-девушку. Хуже того, ни один из них не примет бой всерьез, пока не станет слишком поздно.

Есть и другие, менее очевидные имена, но у большинства из них нет продвинутых ки приемов. Когда я отбрасываю таких, список остается коротким: батя, Колон и Хаппосай. Батя, как Рёга и Мус, не примет этого всерьез. Колон и пальцем не пошевелит, чтобы помочь Укё и Аканэ, если я не заплачу, и даже в этом случае вряд ли. Старый упырь слишком умна и слишком стара, чтобы вовлечь ее в бой такого масштаба. Если дойдет до такого, она соберется и уедет.

Когда мысли переходят на него, Хаппосай становится лучшим моим выбором. Но Хаппосай самый ненадежный из всех ненадежных. Хаппосай ни по каким причинам не помогает людям. Он откажется из принципа. Хотя я могу обмануть его, отправив его в Институт Прекрасных Принцесс, нанести немного ущерба.

Нет. Плохая идея. Если Хаппосай увидит там меня, он нападет на меня хотя бы из-за наших мелких разногласий в прошлом. Но это только начало. Если старый урод обнаружит, что победа ИПП в конечном счете приведет ко мне в женском белье, он может в итоге помочь организации, которую я стремлюсь уничтожить.

Хаппосаю нельзя доверять.

— Нет, — в конце концов, отвечаю я. — Большинство обычно прикрывающих меня парней будут бесполезны против махо-сёдзё. Те, которые могут сражаться, либо не будут, либо на них нельзя полагаться.

— Это все усложняет, — бормочет Хикару. — Знаешь что, я попрошу Чибу поговорить с Гекатой. Если мы сможем убедить Сенши оказать поддержку, то мы, возможно, сможем сделать что-нибудь стоящее.

Я смотрю на Хикару.

— Я думал, ты не собираешься в это ввязываться?

Хикару усмехается мне.

— Все не так просто. Я не знаю, смогу ли я собрать вместе достаточно мощи, чтобы можно было рисковать, дав тебе больше чем подмогу. Но если ты собираешься наброситься на ИПП, я точно сделаю все, что могу, чтобы повысить твои шансы на успех. Только сделай мне одолжение и ударь их там, где им будет больнее всего, ладно?

Чувствую, как мой гнев убывает, и его заменяет надежда. Дерзко ухмыляюсь.

— Хех, они захотят, чтобы они никогда не переходили дорогу Саотоме Ранме.

Хикару хмыкает.

— Ага, ну, тогда нам нужно начать с…

Внезапное жужжание вынуждает Хикару прерваться. В мгновение ока русоволосый парень выбирается из воды и осматривает карманы сброшенной одежды. Следом за вторым жужжанием Хикару вытаскивает из кармана брюк большой шоколадный батончик. Хикару подносит его к уху и начинает говорить:

— Что случилось? … Ага. … Черт! Скоро буду. — Хикару встает и смотрит на меня. — Прости, но мне нужно идти.

Я хмуро смотрю на Хикару, замерев на мгновение, прежде чем встать и начать одеваться. Моя одежда все еще мокрая из-за долгого пребывания в ванной. Носить ее влажной неприятно, но бывало и хуже. Вместо этого я сосредотачиваюсь на шоколадном коммуникаторе-телефоне-штуке, что только что использовал Хикару.

— Что это? — требую я ответ.

Хикару смотрит на свою руку и устройство, что он в ней держит.

— Это? Просто коммуникатор. Видел бы ты, какой достался от девочек Чибе. Он розовый.

— Это шоколадный батончик, — говорю я, отмечая очевидное. Я не упоминаю, что мы только что сражались с очень могущественной махо-сёдзё с конфетным стилем. Это не требуется.

Хикару вздыхает.

— Объясню позже. Мне правда нужно идти. Чибе и Фумио нужна моя помощь. Вот что, мы можем завтра где-нибудь встретиться. Просто дай мне…

— Нет, — перебиваю я. — Я иду с тобой.

— Это не твой…

— Теперь это мой бой. Они сделали его моим.

Хикару открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же резко его закрывает.

— Ладно. Но постарайся не отстать.

Я фыркаю.

— Не нужно беспокоиться, что я отстану.

После этого мы вдвоем выбегаем из бани обратно в холод токийской ночи.

* * *

Ночью город становится морем звезд, а улицы реками света. Возвышающиеся стеклянные здания, уличные фонари, неоновые вывески, все по-своему красивы. Каждая яркая точка пронзает пелену тьмы, могучая попытка человечества отбросить изначальный страх, что таится в нашем животном мозге. Это мощное, но навязчивое зрелище. Человек сражается с природой в победоносной войне, но при этом он заменяет красоту вселенной бледным искусственным подобием.

Для меня сияющие из небесной пустоты звезды всегда будут величественнее и удобнее электрического света. Жаль, что они не могут сосуществовать.

Впереди пролетает над улицами Хикару. Его простая белая рубашка на кнопках ярко выделяется в тени окружающих нас гигантских зданий. Он торопится впереди меня, и я изо всех сил стараюсь не отставать. Дыхание болезненно перехватывает от усталости после сегодняшних боев, и я не привык к навигации в глубине города. Здесь прыжки с крыши на крышу часто невозможны, но я наблюдаю и учусь, повторяя движения Хикару, когда мы рикошетим от стен, приземляемся в грязных переулках, а иногда и пролетаем над крышами зданий.

Токио не маленький город, и такое движение не совсем по прямой. Хотя мы справляемся за весьма неплохое время, учитывая расстояние, которое необходимо преодолеть. Не думаю, что проходит больше пятнадцати минут, прежде чем мы с Хикару останавливаемся. Не требуется, чтобы кто-то говорил, что мы достигли своей цели. Из люков торчат башни льда, у каждой отрастают длинные и тонкие острые ветви, чертовски хорошо раскрывающие суть. Даю девяносто девять из ста, что это было полем боя Фумио. Оставляю незначительную возможность ошибки лишь потому, что я не знаю, какие еще странные силы могут быть у махо-сёдзё.

Сотни. Я снова напоминаю себе этот факт. У ИПП сотни махо-сёдзё, так что лучше предполагать, что нет такой формы магии, которую не мог бы пустить в ход Институт Прекрасных Принцесс.

— Не вижу никого из них, — говорю я.

Ни звука боя. Это ничего не значит. Город это большое, шумное место, и воины вроде меня и Хикару могут за время боя пройти большое расстояние. Фумио и его противник по-настоящему разорили это место. По всей земле глубокие раны проплавленного асфальта, а в пострадавших зданиях пробиты гладкие дыры. Работа Митико, если моя догадка верна. У одетой в серебристый пляжный костюм красотки была лучевая пушка, оставляющая похожие следы. Не вижу никаких признаков Чибы, но его боевой стиль гораздо более тонок.

Хикару спрыгивает на землю, и я следую за ним, беспечно держа руки в карманах. Ткань внутри еще влажная, но даже это неудобство лучше накатывающегося от залива прохладного бриза.

— Полагаю, нам стоит осмотреться? — спрашиваю я, когда слишком надолго затягивается молчание.

Хикару дергается в мою сторону, как будто бы забыв, что я здесь.

— Ага. Не похоже, чтобы у нас был выбор. Ненавижу так говорить, но нам лучше разделиться, — говорит Хикару. Он сдержанно смотрит на меня. — Будь осторожен. Где-то там Митико, и ни у одного из нас нет ничего, чем можно было бы ее одолеть.

Сжимаю кулак. Еще одна непобедимая девушка. Даже если это правда, я все равно сделаю все возможное. Мне нужно оценить эффективность моего приема против кого-то, чья сила меньше безумной мощи Тиё, и у кого больше духовных сил, чем у Кодачи. Сложно сказать, подходит ли для этого Митико, но даже если и нет, мне понадобятся все возможные тренировки, если я хочу выжить в бою с кем-то вроде Тиё и Гёндуль.

— Не надо, — предупреждает Хикару. — Если ты сразишься с ней, ты проиграешь.

Пусть даже мои инстинкты согласны, моя гордость тлеет.

— Можем мы это пропустить? Сражусь ли я с ней, и проиграю ли я ей, это моя проблема, а не твоя.

— Прости, малыш, не хотел тебя нервировать, — быстро говорит Хикару, поднимая руку, чтобы не дать прокомментировать. — Ты можешь столкнуться с ней, если так хочешь, но позволь мне дать тебе предупреждение. У Митико чертов барьер, и он достаточно силен, чтобы выдержать все, что мы с Чибой вместе можем в него бросить.

Пренебрежительно киваю. Я и сам могу прекрасно справиться, и хоть я и благодарен за полученную помощь, я совсем ее не искал. Кроме того, я не планирую повторить ошибку, совершенную, когда боролся с Тиё. Я отступлю, если Митико окажется слишком сильна.

— Так мы ищем Смокинга и мальчишку или нет?

— Ага. Я разведаю гавань. Осмотрись, вдруг сможешь найти что-нибудь чуть ближе. Встретимся здесь в десять. Ладно?

Заявив это, Хикару подпрыгивает и голыми руками хватает провод под напряжением. Каскад искр стреляет по его рубашке и стекает по штанам. Непострадавший клерк падает обратно на землю, сплошной заряд молнии тянется от провода до его поднятой руки. Затем он дергает. Ток отрывается от провода и обвивается вокруг руки Хикару мерцающим хаотическим покровом.

Поднимаю брови.

— Неплохой трюк.

У Хикару мелькает ухмылка.

— С огнем я лучше, но здесь ничего не горит, и город, вероятно, оценит, если я сведу материальный ущерб к минимуму. — Лицо Хикару вдруг становится серьезнее. — В десять.

Затем Хикару уходит. Исчезает, скрывшись между зданий.

Я остаюсь на месте, потратив секунду, чтобы полюбоваться фонтаном ледяной смерти. Изучаю поле боя. Если бы я был психованным мальчишкой с силой превращать воду в смертельный лед, куда бы я побежал? Да, это вполне очевидно. Канализация, там нет недостатка в воде.

С руками все еще в карманах, я лениво подхожу к одному из люков. Резкий низкий пинок раскалывает лед у основания, и еще пять ударов разбивают блокирующее путь вниз твердое вещество. Короткий прыжок вниз, и я оказываюсь в огромной канализационной системе Токио. Место достаточно большое, чтобы здесь ходить. Черт, оно достаточно большое, чтобы здесь сражаться, а это о чем-то да говорит.

Канализация тянется вдаль как влево, так и вправо. Слева следы льда и царапины на стенах, так что выбор направления достаточно очевиден. Иду по пути разрушения, прислушиваясь к любым звукам. Ничего. Либо бой некоторое время назад покинул канализацию, либо мальчишка решил сыграть со своим противником в прятки.

Решаюсь. Канализация это лабиринт, вперемешку усеянный айсбергами и расплавленным камнем. Решаю это дилемму, поднимая скорость, проносясь по тоннелям и быстро заблудившись. Меня это не слишком беспокоит, если понадобится, я способен проложить себе путь наверх.

Трачу шесть минут, обдумывая вопрос, что именно делать, когда удача решает мне помочь. Краем глаза, дальше по канализационному тоннелю справа от меня, я замечаю один из мини-НЛО Митико. Серебристый диск ко мне боком. Исходящая с передней части НЛО плоскость красного света проходит сверху донизу по еще одному ответвлению извилистых тоннелей. После этого диск поворачивается ко мне задом и летит дальше.

Крадусь за ним.

Устройство не слишком умно, потому что оно так и не поворачивается ко мне. Время от времени оно поворачивается и сканирует новый путь, прежде чем полететь вперед. Затем я срываю джек-пот.

Первой моей подсказкой оказывается незначительное падение температуры. Этого достаточно, чтобы начать следить за водой. И так уже гладкая поверхность превращается в стекло, когда поверх воды распространяется темный кристалл. Нарастающий слой льда извивается змеей, стремясь к серебристому диску. Едва он оказывается под НЛО, ледяной кристалл становится непрозрачно-белым, а затем выстреливает вверх гигантским копьем.

Удар приходится по низу диска, прорезая в металле глубокую рану. Если бы атака пришлась по центру, НЛО был бы мгновенно уничтожен. Вместо этого серебристый диск отлетает в сторону, вращаясь, как монета, отскакивая от одной из стен. Затем, в мгновение ока, он выправляется и поворачивает свою сияющую сторону дальше по проходу.

Не даю серебристому диску шанса выстрелить. Бросаюсь вдоль слепого сектора устройства, когда оно переориентируется. Едва пушка НЛО начинает светиться, я оказываюсь позади диска. Без колебаний хватаю его обеими руками, пробираясь пальцами в прорезанный металл. Затем грубой силой разрываю диск надвое.

БАХ! Внутри диска что-то взрывается, когда я его разрываю. Тепло охватывает руки и прокатывается по лицу. От груди и лба отскакивают маленькие кусочки шрапнели. Руки дергает разряд электрического тока. Игнорирую все это, сбрасывая обломки в воду.

— Дурак, — шипит негромкий голос Фумио. — Ты выдал нашу позицию.

Смотрю на укрытие Фумио. Мальчик прижался спиной к небольшому участку дерна на стенах тоннеля. Фыркаю и закатываю глаза.

— Ты выдал себя, когда промахнулся, мальчишка. Я просто разобрался с твоей ошибкой.

— Моя ошибка? Моя ошибка! Мне не нужна твоя помощь. У меня все было под контролем, пока ты не привязался со своей некомпетент…

— Заткнись, — рявкаю я. Наклоняю голову в сторону.

Глаза Фумио загораются как костер, и его рука дергается, заставляя воду сформировать на поверхности морозный белый лед. Я напрягаюсь, готовясь увернуться от нападения безумного малыша, но Фумио останавливается, когда слышит тот же звук, что и я.

Цок. Цок. Цок. Прерывистый звук туфель на высоком каблуке, шагающих по каменной поверхности канализационных проходов. Митико нашла нас.

— Она знает, где мы, — шепчет Фумио, его взгляд буравит, перекладывая всю вину на меня.

Широко и нахально улыбаюсь.

— Хорошо. Сэкономит мне необходимость искать ее.

— Ты с ума сошел.

Кидаю на Фумио мрачный взгляд.

— Сказал мальчишка, который пытался убить своих соратников, потому что потерял самообладание.

Я не слышу ответа Фумио, потому что в этот момент из-за угла выворачивает Митико. Высокая блондинка одета все в тот же скудный наряд, что и прежде, крошечное серебристое бикини и сандалии на высоком каблуке. Ее кривые заполняют купальник до точки разрыва. Из всех махо-сёдзё, что я видел до сих пор, Митико та, кого больше всех можно назвать женщиной.

Митико шагает вперед, на плече лежит все та же гигантская хромовая штуковина, что я заметил через лобовое стекло фургона Хикару. Своего рода металлическая пушка размером с небольшой мотоцикл. Предполагаю, что ее размер значит, что она гораздо мощнее тех лучеметов, которыми оснащены серебристые диски. Хотя, учитывая, что все это магия, такая логика не обязательно применима.

Митико останавливается на достаточно большом расстоянии. Сбрасывает с плеча пушку и держит ее обеими руками так, чтобы ствол был направлен дальше по коридору.

— Саотоме Ранма, индекс ХТ-11. Ваше присутствие не предполагалось. — Сине-стальные глаза Митико холодны и расчетливы.

— Сюрприз, — с усмешкой говорю я.

Принимаю свободную стойку, не слишком отличающуюся от обычного положения стоя. Мои глаза осматривают местность, создавая мысленную карту тоннелей, основываясь на предположениях, памяти и ограниченном опыте. Я не слышу гудящего звука серебристых дисков Митико. Хорошо. Но я буду дураком, если забуду, что они где-то там и, скорее всего, заходят сейчас ко мне в тыл.

Тактически, Фумио действовал правильно. Не так уж много более подходящих для засады мест, чем токийская канализация. Но я сражаюсь с Митико не для того, чтобы можно было устранять махо-сёдзё одну за другой. Это испытание моей силы, моих теорий и моих пределов. Хорошая и чистая победа докажет, что нападение на Институт Прекрасных Принцесс не полное безумие.

Полагаю, мое упрямство, моя всепоглощающая необходимость снова и снова сражаться с каждой встречающейся мне махо-сёдзё, не является показателем психического здоровья. Пока что факты ужасны. Однако победа будет лишь половиной дела. Убегая, я не узнаю ничего. Если я не смогу узнать? Если я не справлюсь? Я смогу пережить, если я проиграю на этих условиях… ну, я недолго смогу пережить.

— Сдавайтесь. У вас нет необходимых для победы возможностей. Мое оружие не подходит для захвата. Бой между нами может оказаться фатальным, — ровно говорит Митико.

Мой взгляд проносится по канализационной воде. По поверхности скользят следы черного льда, близко подходя к краю водных путей. Мальчишка что-то планирует. Фумио не тот, кто будет беспокоиться о дружественном огне. Решаю позволить ему нанести первый удар.

— Ага, ну, дерьмо случается, — пожав плечами, отвечаю я. — Если сражаешься, можешь умереть. Так оно работает. Если бы смерть пугала меня, я бы уже давно прекратил сражаться. Так что прости, но я не сдамся. Кроме того, в списке моих будущих занятий не значится жеманная конфетная принцесса.

Рот Митико искривляется с внезапной нахмуренностью. Левая рука оставляет пушку, из-за чего ствол опускается немного ниже. Пальцы с длинными ногтями подцепляют очки, висящие между грудей. Оправа тонка, как нитка, а линзы прозрачны. Из-за этого очки практически невидимы. Фактически, пока Митико не взяла их, я их там не замечал.

С полным отсутствием связи с надвигающимся боем Митико раскрывает очки и помещает их на нос.

Крак! Б-б-бух! С поверхности канализации взрываются огромные ледники, врезаясь в окружающий Митико цемент. Из сотен хлещущих по ней морозных шипов не достает ни один. О сферу призрачного света раскалывается копье. Изломанные осколки льда, многие размером с мой кулак, рикошетят от барьера и отскакивают вдоль тоннеля.

Барьерный тип, напоминаю я себе. Слишком сильна, чтобы сломал даже малыш. Не теряя времени, проверяю самостоятельно. Рывком нырнув, я проскальзываю под душем льда Фумио, отмахиваясь от проносящихся слишком близко морозных лезвий. Шагнув, тянусь всем телом, поворачиваясь на левой ноге и ударяя правой в мощном круговом пинке. Моя нога и весь мой вес врезаются в барьер Митико и останавливаются. Боль пронзает голень, и пятка немеет. Я бы нанес больше ущерба, пнув стальную стену.

Окруженная льдом и с моей ногой в метре от своей головы, Митико невозмутимо поправляет очки, пальцы дважды касаются верхней части оправы. Затем, с ленивым движением, она позволяет кончику своей пушки склониться к водотоку. Скрииииии! Сияющий свет с такой яростью изливается из ствола, что кричит сам воздух. Даже когда луч направлен в сторону от меня, я чувствую, что мою кожу припекает. Инстинкт заставляет закрыть глаза, но даже так свет продолжает проникать, выжигая в моем зрении длинную линию.

Пух! С-с-с! Буль, буль, буль. Вскипевшее русло выплевывает гейзер воды и облако пара. Воздух становится плотным, горячим и влажным. Теперь слабый свет канализации освещает желтую борозду, прорезанную под пенящейся водой.

Туман расходится вокруг невидимого барьера Митико, оставляя ее нетронутой. Она тщательно изучает меня с головы до ног, линзы ее очков покрывают мерцающие узоры оранжевого света.

— Ваша духовная матрица была загрязнена, — холодно комментирует Митико. — Мне придется переконфигурировать модель для учета этого. Утомительно.

Б-б-б-б-б-б-бух! Моя усиленная amaguriken попытка ikisasu оказалась неспособна пробить барьер Митико. Ладно. Тяжелый и сильный не справился. Быстрый и сосредоточенный не лучше. Это оставляет мне медленный и мощный.

— Требуемый для проникновения через мой барьер уровень сил превосходит ваши способности к производству. Сдайтесь и спасите нас обоих от ненужных неприятностей, связанных с реконструированием нижней половины вашего тела.

— Можешь забыть о моей сдаче, — рычу я.

Кладу ладонь на барьер Митико и давлю. Сфера гладкая и твердая как сталь, но не обладает температурой. Сосредотачиваю ки и чувствую, как ее аура реагирует на мою. Немного изменив форму ikisasu, я разлагаю ее защиту, и медленно, но верно, моя рука погружается внутрь.

Взгляд Митико дергается к моей руке, и она одной рукой поднимает пушку так, чтобы она была нацелена прямо в мой живот. Не собираюсь стоять на месте и позволять ей выстрелить, так что размываюсь в движении. Со скоростью молнии пробегаю по стене и потолку. Реакция Митико медленна, я уже падаю на верхнюю часть ее барьера, когда она нажимает на спуск. На этот раз я закрываю глаза и отворачиваюсь, чтобы избежать ослепления обжигающим лучом света.

Плюхнувшись на вершину невидимой сферы Митико, я немедленно перефокусирую свой ки в модифицированный ikisasu. Моя аура разрывает ее, из-за чего барьер размягчается и течет. Приему требуется пара напряженных секунд, чтобы сработать. К счастью, у лучевой пушки Митико еще большая временная задержка. В тот момент, когда я проваливаюсь сквозь барьер, я отбиваю ствол оружия от лица прямо в потолок.

Скрииииии! Скрежещущий свет разрушения прорезает в канализации третью борозду, когда пушка Митико описывает широкий замах. Ничего этого не вижу, потому что я резко закрываю глаза, едва заметив свечение ствола. Вслепую бью Митико по лицу, нисколько не сдерживаясь. Девушка или нет, я не могу позволить себе проиграть.

Мой кулак откидывает голову Митико назад и заставляет ее споткнуться. Моргая с восстановившимся зрением, я продолжаю, ударив еще дважды, прежде чем погрузить нижний кулак ей в живот. Она ничто не блокирует. Несмотря на это, я продолжаю связку, заканчивая апперкотом, попадающим ей в подбородок и отбрасывающим Митико на спину, сбросив при этом ее очки.

Митико полсекунды лежит оглушенной на земле, затем переворачивается и тянется за своей пушкой. Я быстрее. Шагнув ближе, я легким пинком отправляю хромированное оружие в воду. Затем, с запоздалой мыслью, спинываю в загрязненные сточные воды и Митико. Усмехаюсь, когда ее барьер рассыпается вокруг меня.

— Знаешь, — насмехаюсь я, склоняясь к своему павшему врагу. — Ты можешь захотеть сдаться, потому что ты никоим образом никогда не побьешь ничего столь удивительного.

Сине-стальные глаза Митико отслеживают ручейки темной воды, пробегающие по ее коже цвета слоновой кости. Затем она поднимает взгляд и встречается с моим. Ее лицо холодно, не выдавая никаких ее эмоций, помимо бесконечно малого раздражения. Лишившись только что своей награды, я не могу не стащить очки Митико, когда она тянется за ними.

— Боевой… — Я застываю. Что-то не так. Вода больше не кипит. Фактически, она становится холоднее.

Развернувшись, я призываю свой ки и выпускаю в приближающийся слой льда заряд концентрированной гордости. Мой ки заряд покидает левую руку как раз в тот момент, когда вода превращается в тысячи ледяных копий. Этот лед разрушается моей атакой, рассылая по канализационным тоннелям кристальную шрапнель.

Разъярившись, я вскакиваю на ноги и мчусь в тоннель, где прячется Фумио.

— Какого черта с тобой творится, мальчишка? Я побил ее.

— Только полный дурак позволит врагу уйти, — уничижительным тоном отзывается Фумио.

Мои глаза вспыхивают, и я решаю, что самое время немного наорать на мальчишку.

— Не будет никаких убийств, пока я…

Мою тираду обрывает внезапный всплеск в ауре Митико. Поворачиваюсь и вижу сходящиеся на ней искры света. Они формируют вокруг махо-сёдзё тонкую овальную стену, взрывающуюся после этого наружу. Грубая духовная сила ударяет меня подобно взрывной волне. Не больно, но стоящей за ней силы достаточно, чтобы сбить меня с ног и отправить в трехметровый полет, заканчивающийся в похолодевшей канализационной воде.

Всплываю и выплевываю вторгшуюся в мой рот грязную жидкость. Пробегаю глазами по канализации и останавливаюсь на Митико. Рычу от отчаяния. Моя почти высохшая одежда вновь промокла, и мое тело трансформировалось в женскую форму. Спасибо, Фумио. По сравнению с моей «практичной» одеждой, серебристое бикини Митико теперь кажется пророческим. Возмутительнее всего то, что барьер Митико уже восстановился. Призрачная сфера защищает Митико не только от атак, она оставляет ей посреди потока милое сухое местечко.

С другой стороны, могло быть и хуже. Нет счастливой сияющей Ранмы. Возвращение в женскую форму не смогло возобновить вызванное сахарным натиском Тиё изменение разума. Я не замечаю никаких очевидных изменений ни в моей одежде, ни в теле. Я это я. Зная мою удачу, изменений нет не потому, что я исцелился от магии Тиё, а потому, что меня макнули в канализационную воду.

— Посмотри, что ты наделал, мальчишка, — ворчу я. — У меня все было под контролем, но ты пришел и все испортил.

— Если бы ты не вмешался и дал мне ее убить, это бы не было проблемой, — возражает Фумио, впервые четко показавшись.

Мальчик глумливо смотрит на меня сверху вниз, его лицо искривляется от отвращения.

— ХТ-04, — говорит Митико. — Предложу лишь еще один раз. Предоставьте возможность своего задержания или вы будете устранены.

Мой взгляд возвращается к моему врагу. Митико до того сосредотачивается на Фумио, что не обращает на меня внимания. Как бы хорошо это ни было, все возможности обрываются окружающими женщину четырьмя серебристыми дисками. Кроме того, Митико выловила из воды свою серебристую пушку. Беспокоит то, что поврежденное устройство на глазах регенерирует.

Дерьмо.

Моя женская форма слишком коротка, чтобы дотянуться до дна водотока. Митико на расстоянии и с четырьмя пушками наготове, скоро с пятью. Даже если бы у меня было время выбраться на сушу, где я мог бы эффективно двигаться, у меня нет ни малейшего представления, как мне во второй раз пробить ее барьер, когда у Митико теперь большая скорострельность.

К-к-к-к-к-крак! П-плюх! Как бы плохо все ни было, я не могу не поднять взгляд, когда на потолке образуются трещины, и к нам в воде присоединяются куски камня и земли. Ну, не самый лучший момент для проваливающейся крыши. Успеваю подумать только об этом, прежде чем на меня падает небо.

Валуны погружаются в воду, пока я карабкаюсь к земле. Не прохожу и полуметра. Вместе с дорогой спускается Хикару, его белая рубашка светится отраженным светом трещащего электричества. Его рука направлена вниз, готовясь выпустить молнию. Молния. Вода. Вода, что касается меня, но не Митико.

Из каждого камня и каждой волны на поверхности сыплются искры. Тоннель освещается так же ярко, как и после выстрела из лучемета Митико. Помещение пересекают неровные разряды, горизонтальные, вертикальные, под всевозможными углами. Электрический шторм разрывает в клочья два диска Митико, остальные выживают лишь потому, что они защищены непроницаемым барьером.

Это все, что я замечаю. Мое зрение дергается, а конечности дико дрожат. Все мое тело содрогается, напрягаясь изо всех сил, как будто пытаясь завершить шаги сразу двенадцати разных танцев.

Сознание угасает вместе с гибелью искр. Чернота. Несказанное время. Затем мне в ребра тыкается закругленный крючок. Я прихожу в себя, моргая и лепеча, когда меня вытаскивают из воды. Я оглядываюсь. Митико исчезла, и Смокинг спасает меня своей удлиняющейся тростью. Утомившись, я с радостью хватаюсь за деревянный шест и позволяю вытащить себя из канализации.

Едва я возвращаюсь на улицы, я плюхаюсь на землю. Дрожу еще несколько десятков секунд, а затем мрачным взглядом пригвождаю Хикару.

Ему хватает совести выглядеть смущенным.

— Прости, я не заметил там тебя, когда прыгнул.

— Тебе стоит поработать над своими действиями рыцаря на белом коне, клерк, — ехидно говорю я. — Иначе эти девы из беды отправятся на смерть.

Хикару вспыхивает усмешкой.

— Тогда мне повезло, что ты не дева.

— Чертовски верно, — ворчу я. Перекатываюсь, чтобы сесть, вместо того, чтобы лежать на тротуаре. — Ну что ж, парни, есть у вас хорошая тайная нора, где я могу отрубиться? Потому что я не уверен, сколько еще я смогу сохранять мобильность.

— Я не позволю вам тащить это существо в нашу штаб-квартиру. Она одна из них, — усмехается Фумио. Его глаза горят ненавистью.

Поворачиваюсь к мальчишке. Не скрываю своей неприязни к четырнадцатилетнему убийце.

— Не думай, что лишь потому, что я засветился как рождественская елка, я не смогу надрать тебе зад, мальчишка.

— Он идет с нами, Фумио, — говорит Смокинг. — Никакого иного решения я не приму.

Фумио кипит, рука дергается к пустой бутылке на поясе. Внезапно темноволосый мальчик смотрит на Хикару.

— Не оглядывайся на меня. В этом я с Чибой. Саотоме идет с нами. Ты многим ему обязан. Все мы.

— Ладно, — с отвращением говорит Фумио.

Считаю это намеком вновь потерять сознание.

* * *

Примечания:

Терминология:

Парламент — японский законодательный орган. Парламент может распустить правительство через вотум недоверия, официально является высшим органом государственной власти в Японии.

Национальная комиссия по общественной безопасности — отдел администрации кабинета министров, управляющий Национальным полицейским агентством. Хикару ссылается на него, по сути, заявляя, что переданные из ИПП в этот отдел махо-сёдзё позже распределяются среди полицейских сил высшего уровня по всей Японии.

Токийская канализация — канализация Токио известна своими размерами. Поищите. Есть довольно удивительные фотографии.

Персонажи:

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Мори Тиё (Принцесса Кристальной Карамели Тиё) [ИПП, удача] — махо-сёдзё со стилизованными под сладости силами. Она сразилась и победила Ранму на городских крышах, после того, как захватила Хикару. Среди многих навыков и умений Тиё присутствует возможность агрессивно использовать свою защитную ауру, создавая эффект, лучше всего описываемый как Сглаз. В Институте Прекрасных Принцесс она считается второй по силе, незначительно опережая Гёндуль. Тиё на уровне Сафурана по шкале Дайске-Сафурана, и ее чудовищная духовная сила уступает лишь директору.

Доктор Нисимура Митико (Техноведьма Митико) [ИПП, барьер] — махо-сёдзё, способная использовать «высокотехнологичное оружие», на самом деле являющееся проявлением ее магии. Она та махо-сёдзё, что взорвала фургон Хикару. С точки зрения духовной силы, она заметно сильнее Ранмы, чуть ниже Хабу по шкале Дайске-Сафурана, но неумелый боец.

Митико демонстрирует ограниченные сверхчеловеческие физические возможности, что удивительно, учитывая масштабы ее сверхъестественных сил.

Мияги Фумио [сопротивление] — частично безумный четырнадцатилетний мальчик. Фумио обладает силой магически замораживать воду контролировать процесс формирования льда. Он активно охотится на махо-сёдзё из-за личной мести. Фумио не нравятся его союзники, но он вынужден был признать, что нуждается во всей помощи, что сможет получить.

Глава 4: Поворотная точка

— Итак, на что похожа Геката? — спрашиваю я, мой вопрос вызван в большей степени скукой, чем интересом.

Прекрасное утро четверга. Солнце светит вниз с блестящего синего моря, покрытого лишь тонкими лентами белых, пушистых облаков. Я быстро оправился от вчерашнего поражения электрическим током, но поначалу все равно отлеживался. Последнее, что мне было нужно, это долгая ночь беспокойства о Аканэ и Укё.

После тренировки ранним утром и короткого разговора с Хикару, я встретился с Чибой, чтобы он познакомил меня с этой таинственной Гекатой. Геката, ведьма времени, чьи силы достаточно грозны, чтобы вызвать дрожь у Хикару. Он подытожил все простым заявлением: Малыш, что бы ты ни делал, не зли женщину, которая может прогуляться в прошлое и обсудить с твоей матерью достоинства аборта.

Принято и понято.

Как бы ни была она опасна, у меня нет другого выбора, кроме как поговорить с Гекатой. Женщина была лидером «Сейлор Сенши», единственной оставшейся в Японии группе независимых махо-сёдзё. Если верить Хикару, у этих Сенши достаточно огневой мощи, чтобы в лоб напасть на ИПП. С такой силой я буду более чем готов столкнуться с Институтом.

И это привело меня сюда, в небольшой веселый уголок Токио, неподалеку от кафе на открытом воздухе.

— Узнаешь, когда встретишь ее, — неинформативно отвечает Чиба Мамору.

Чиба, или Смокинг, как я чаще о нем думаю, больше не одет в свой официальный боевой наряд. Вместо этого он одет в зеленое вязаное пальто, распахнутое и демонстрирующее черную рубашку. Всякий раз, как я перевожу внимание на мужчину, мой разум потряхивает. На полсекунды не получается отождествить Смокинга и Чибу. Затем вновь заявляет о себе логика, и я вижу очевидные черты: форму тела, строение челюсти, сильную, но уверенную позу. Смокинг и Чиба, несомненно, одно и то же.

Тем не менее, не важно, сколько раз я смотрю, кажется, как будто я смотрю на незнакомца.

Я знаю причину. Вокруг него висит тонкая аура, но даже после десяти минут попыток разгадать загадку, у меня нет ни малейшего представления о том, как она работает. Хотя эта возня оказывается неплохим способом скоротать время. Мне явно это нужно, потому что сколько я не подталкиваю, Чиба оказывается поддерживать разговор.

Игнорируя пока что Чибу, сосредотачиваюсь на кафе. Провожу взглядом по столикам, пристально разглядывая тех, кто за ними сидит. Слишком поздно для завтрака и слишком рано для обеда, так что на белых плетеных стульях кафе мало человек. На левой стороне пьет кофе старик, читая газету. Через три столика от него болтает пара дам, окруженных пакетами. В дальнем углу прячется паренек. Он на год-два моложе меня, и, учитывая, что сегодня школьный день, явно прогуливает. Не то чтобы я могу его критиковать. Я вполне уверен, что Хинако собрала наш класс, разрушена комната или нет.

— Итак, где она? — спрашиваю я, еще раз оглядывая кафе.

— Прямо здесь, — выдыхает мне на ухо голос.

Я вздрагиваю. Инстинкт вынуждает меня развернуться, а обучение ударить тыльной стороной кулака. Зеленоволосая женщина отклоняется за пределы досягаемости, когда я придерживаю удар. У нее довольная улыбка, а рубиновые глаза танцуют. Геката. Оглядываю женщину. Фиолетовый деловой костюм, черные туфли и тяжелые кристальные серьги, сочетание моды, силы и респектабельности. Я словно мельком вижу Набики через десять лет.

— Тебе повезло, что я не снес тебе голову, — угрожающе говорю я. Меня не слишком радуют такие сюрпризы. — Полагаю, ты Геката?

— Это имя, что я использую, но я была бы признательна, если бы вы называли меня Сецуной, — отвечает она. Взгляд Сецуны перемещается на человека рядом со мной. — Мамору, подожди, если хочешь.

Чиба слабо кивает и молча уходит.

Долгое мгновение я просто стою. В позе Сецуны ощущается что-то плохое. Уверенность, похожая на мою, но отличная по своей сути. Женщина держится так, словно мир полон марионеток, и именно она держит струны. Такое присутствие раздражает. Ничего более я не хочу, чем доказать, что меня нельзя контролировать. Делаю все возможное, чтобы придушить это чувство. Мы здесь ради дела, а не боя.

— Итак, каков ответ? — спрашиваю я, переходя сразу к середине разговора. — Ты поможешь напасть на Институт Прекрасных Принцесс или нет?

Легким взмахом руки Сецуна отклоняет мой вопрос.

— Для начала перекусим, Саотоме-сан. Я взяла на себя смелость сделать для нас заказ. — Кратчайшая пауза, и улыбка Сецуны незначительно изгибается. — Надеюсь, я не слишком навязываюсь?

По тому, как она говорит, у меня складывается впечатление, что Сецуна, по сути, пытается слишком навязаться. Смотрю на нее. Я здесь не для того, чтобы драться, напоминаю я себе.

— Веди, — рычу я.

Я угрюмо следую за Сецуной в кафе и вверх по лестнице к столикам на балконе. Здесь, на втором этаже, мы изолированы от других посетителей. Прекрасное место для приватного разговора. Сецуна садится напротив меня, грациозно скользнув на стул, ее длинные темно-зеленые волосы покачиваются от каждого движения. Падаю на свое место и складываю на груди руки.

Спустя мгновение прибывает официант, быстро размещая две исходящих паром чашки. За ними следует широкая белая тарелка… и еще одна… и еще одна. На всех трех тарелках хлеб и выпечка. Напряженная атмосфера между мной и Сецуной слабеет, когда я осматриваю все это.

— Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы удовлетворить ваш аппетит, Саотоме-сан? — говорит Сецуна. Ее рубиновые глаза блестят, кошка смотрит на мышь.

Разрываю контакт глаз и снова смотрю на тарелки. Тарелки украшают круассаны, пирожные, слойки и пончики. Все они восхитительны, и ни один не противоречит моим вкусам. Это жутко. До сих пор продемонстрированное Сецуной знание меня могло прийти от Чибы. Был ли выбор Сецуны совпадением? Нет. Ее самодовольная уверенность говорит за себя. Я знаю все, и вот мое доказательство. Я практически слышу эти слова.

Это жутко. Но бесплатная еда всегда остается тем, с чем я более чем готов мириться.

Широким жестом очерчиваю еду, убеждаясь в своем представлении.

— Это мне?

— Конечно. Леди, вроде меня, никогда не сможет съесть так много. Хотя я бы порекомендовала вам сохранить сладкие рулеты на потом. Не стоит вызывать у вас непреднамеренный рецидив.

Я смотрю на Сецуну, но ее вежливая улыбка ничего не выдает. Манера, в которой она излагает свой ответ, оставляет сомнение, что она знает характер моих планов. Я становлюсь все более раздраженным, но избавляюсь от этого чувства, забрасывая еду в рот.

— Саотоме-сан, — начинает Сецуна. Она останавливается. — Могу я называть вас Ранмой?

Просьба о знакомом обращении заставляет меня задуматься. Я поднимаю глаза, затем утвердительно хмыкаю.

— Ранма-кун, — продолжает Сецуна. — Есть так много всего, что необходимо вам рассказать, но, увы, сейчас не время и не место. Но, прежде чем я слишком затяну этот разговор, позвольте мне дать ответ.

Я останавливаюсь, мои пальцы замирают над второй тарелкой, первая уже опустошена. Беру паузу, чтобы проглотить, и встречаюсь с рубиновыми глазами женщины.

— Ну что ж, так какой он? — спрашиваю я.

Сецуна не отворачивается, ее взгляд остается все таким же ровным, а на ее лице написано сожаление, что даже для меня выглядит фальшивым.

— Боюсь, Ранма-кун, что Сенши не нападут на Институт.

Я молча отвожу руку от тарелки и отодвигаю стул. Чувствую всплеск негодования и ругаю себя за это. Когда это я начал думать, что справлюсь еще вместе с чем-то, кроме как со своими силами? С чего это я сержусь из-за чьего-то отказа? Надежда. Вот этот ответ. В мои мысли пробралась надежда.

Давлю свои эмоции и встаю.

— Не могу сказать, что я удивлен, — говорю я, делая все возможное, чтобы остаться вежливым. — Спасибо за еду, но если ты не поможешь, мне еще есть, чем заняться.

Я намереваюсь уйти, но Сецуна продолжает:

— Задержитесь, пожалуйста, Ранма-кун.

Я останавливаюсь, одна рука на спинке моего стула, а я оглядываюсь на женщину. Мои ощущения оказываются верны. Сецуна играет со мной. Теперь пришло время ей протянуть руку. Но я больше не в настроении слушать.

— Что бы ты не предложила, мне не интересно. Сейчас у меня и так уже ворох проблем. Мне не нужны новые игры.

— Даже если я предложу вам свою помощь в вашем начинании? — спрашивает Сецуна, покачивая чашку.

Прищуриваю глаза, но улыбка Сецуны оказывается безмятежной. Сука мной манипулирует. Не успеваю я это подумать, как изгиб губ Сецуны становится чуть шире, как будто она в курсе моих мыслей и польщена моим пониманием.

— Дай угадаю. Это тот момент, когда ты называешь свою цену.

Сецуна не отвечает. Вместо этого она молча потягивает чай. Ждет. Ждет, пока я не сяду. Я настойчиво стою еще некоторое время, пытаясь победить в негласном соревновании. В конце концов, я сдаюсь, моя гордость уступает желанию помощи.

— Цены не будет, Ранма-кун. Я с самого начала намеревалась помочь вам в вашей задаче, — начинает Сецуна. — Как мне отказаться? Институт это рак — тот, что быстро становится злокачественным. Оставить Институт без противников будет все равно что пригласить к уничтожению человечества, как мы его знаем.

— Ага, — тяну я. — Это мило и все такое. Институт Прекрасных Принцесс это ультра-злобная организация, стремящаяся уничтожить весь мир. Бла-бла-бла. А теперь, может, прояснишь мне мое замешательство, потому что я точно слышал, что ты сказала, что не поможешь. Так в чем дело?

— О, но Ранма-кун, я ведь не говорила, что не помогу, — отвечает Сецуна. — Я лишь сказала, что Сенши не нападут на Институт. Однако более ограниченная роль приемлема. Если вы согласны, мои товарищи Уран и Нептун, так же как и я сама, обеспечим защиту любой сбежавшей юной леди.

Я подаюсь вперед и смотрю через стол.

— Посмотрим, понял ли я все правильно. Ты думаешь, что ИПП собирается уничтожить мир и единственное, что ты готова сделать, это проводить пленников в безопасное место? Что, черт возьми, с тобой такое?

Сецуна не спешит с ответом. Я некоторое время нервничаю, наблюдая, как женщина медленными глотками потягивает свой чай. Единственной реакцией, что мне удается обнаружить, является веселье.

— Ну? — Мой вопрос скорее требование.

Сецуна изящно подхватывает печенье с единственной оставшейся тарелки. Играет с ним секунду тишины.

— Если бы у вас был шанс отправиться назад во времени и убить Гитлера, вы бы так сделали?

— Какое это имеет к чему-то отношение?

— Полное, — без колебаний отвечает Сецуна. — Это классический гипотетический вопрос. Правильно ли убить одного человека, если это гарантирует жизнь миллионов? Правильно ли, даже если он еще не совершил преступления? Конечно, убийством Гитлера ничего не достичь. Судьбу приводят в движение воля десятков миллионов, а не нечто столь маленькое, как одна жизнь. Хотя жаль. В противном случае моя работа была бы гораздо проще.

Сецуна делает паузу, и официант наполняет ее чашку. Затем она окунает печенье в янтарную жидкость, позволяя ему пропитаться, прежде чем укусить.

— Но давайте на минуту оставим это в стороне и предположим, что убийство Гитлера, само по себе, предотвратило бы Вторую мировую войну. Смерть одного человека и спасение миллионов. Вы бы это сделали?

— Нет, — отвечаю я. Откидываюсь на спинку стула. — Я бы, наверное, просто похитил ублюдка, использовал какие-нибудь приемы, чтобы стереть ему память, а затем вышвырнул его в городе на другой стороне мира.

Сецуна смеется.

— Прекрасный ответ, Ранма-кун. Прекрасный. Но в этом-то и наше различие. Видите ли, я бы не сделала ничего. Совсем ничего.

Я фыркаю полусмех, любопытствуя, как же я позволил втянуть себя в этот разговор.

— Так значит, ты позволишь всем умереть? — качаю я головой. — Не то чтобы я здесь для философствований. На самом деле, меня ничего этого не заботит, но предполагаю, что где-то там ты права. В остальном ты хладнокровная бессердечная сука.

Сецуна не вздрагивает от моего оскорбления. Вместо этого она снисходительно улыбается, как взрослая, свысока глядящая на наивного ребенка.

— Вы не понимаете, Ранма-кун. Мой выбор рожден не бездушием. Просто я рассматриваю не то, что вы. Вы взвесили очевидные последствия, но при этом пренебрегли скрытыми. Рассмотрим, на мгновение, что бы произошло, если бы Второй мировой войны не было. Конечно, миллионы были бы спасены, но так же как и статус-кво. Представьте на мгновение мир, где вся приведшая к этой войне враждебность сохранилась, ожидая для своего выпуска малейшей искры. Представьте мир, где расовая ненависть, фанатизм и евгеника еще не были окрашены кистью неописуемого зла.

На губах Сецуны появляется промораживающая улыбка.

— Представьте себе мир, полный ядерного оружия, силу которого человек еще не понял. Как думаете, Ранма-кун, будет ли такой мир лучше? Будет ли этот мир балансировать на краю пропасти и отступит? Или он падет?

Сецуна ждет, позволяя своим словам повиснуть.

— Именно поэтому я позволила Гитлеру жить. Именно поэтому я не могу и не попрошу моих подруг Сенши отправиться на войну с Институтом, несмотря на то, что он должен быть разрушен.

Последние три слова Сецуны эхом прокатываются в моей голове. Ищу ответ, но не нахожу его. Вместо этого начинаю задаваться вопросом, какие же, по мнению Сецуны, будут катастрофические последствия в случае вовлечения Сенши. Неужели она боится, что они проиграют? Неужели она боится, что их захватят?

Я качаю головой. Это не важно. Я влезу в ловушку. У меня нет никакой необходимости думать о бесполезном. Да, это лицемерно, но я здесь не для того, чтобы играть в героя. Я здесь ради спасения друзей.

Если поставить вопрос так, все становится просто. Что бы не предложила Сецуна, я приму. Если она меня использует? Ну и что. Не то чтобы я не использовал ее. Если ее цель хороша, то я в итоге спасу мир, отлично. Если все это одна крупная схема по замене одной злой организации на другую, я разберусь с ней позднее. А сейчас мне нужно думать только о спасении Аканэ и Укё.

— Знаешь что, меня это не волнует. Твои причины это твои причины. Что бы ты не предложила, я это приму, — говорю я, облекая свои мысли в слова. — Ну, если мы здесь закончили, у меня еще масса дел.

— Еще кое-что, Ранма-кун, — отвечает Сецуна.

На моем лице мелькает раздражение. На сегодня мне хватило глубоких размышлений.

— Что еще? И давай побыстрее.

— Подарки, — отвечает Сецуна.

Из своей сумочки она вытаскивает два коричневых бумажных конверта. На них фиолетовыми чернилами изящным почерком написаны слова «Отступление» и «Нападение». Она подталкивает ко мне конверт, подписанный «Отступление».

— Первый…

— Нет, — говорю я, толкая конверт обратно. — Я не собираюсь уходить. Я бы не сбежал, даже если бы был единственной целью. Тем более пока нужно спасти Аканэ и Укё. Я не сбегу.

— Как скажете, — говорит Сецуна, возвращая конверт в свою сумочку. Затем она выталкивает вперед конверт с надписью «Нападение». — Пожалуйста, примите тогда этот, Ранма-кун. Не стесняйтесь использовать его так, как пожелаете.

— Не думай, что это значит, что я тебе что-то должен, — смотрю я через стол, вызывающе предлагая ей сказать что-нибудь еще.

Сецуна не отвечает. Вместо этого она взмахом подзывает к нашему столику официанта и оплачивает счет. Мое любопытство берет надо мной верх, и я с некоторым усилием открываю конверт и заглядываю внутрь. Сбоку шуршит одинокий журнал, удерживаемый на месте толстой пачкой бумаги. Мгновенно узнаю пачку, но раскрываю конверт чуть шире, чтобы убедиться.

— Это шутка?

Мои глаза выстреливают в Сецуну, которая уже в двух шагах от нашего столика. Женщина приостанавливается и смотрит назад.

— Конечно нет, — отвечает она. Затем она начинает идти в темноту кафе. Она уже на пороге, когда останавливается и оглядывается во второй раз. — О, и последнее, Ранма-кун. Когда вы затеряетесь во тьме, и враг протянет руку. Примите ее, или будете уничтожены.

Я вскакиваю со своего места.

— Что?

В третий раз Сецуна не оглядывается, продолжая идти, как будто не слыша меня. Спешу за ней, быстро выбираясь из-за стола, прежде чем стремительно ринуться вслед.

— Стой! — зову я. — Я не могу это принять.

Ответа нет. Я влетаю внутрь кафе на секунду позднее и оглядываюсь по сторонам, мои глаза привыкают к тусклому освещению. Сецуны нигде нет.

Встав в тупик, я смотрю на конверт. Ну и что мне делать с достойной Куно пачкой денег? С кружащейся от мыслей, сколько мне в руки сунули денег, головой, я пячусь к столу и беру бумажный пакет, в котором лежит то, что осталось от позднего завтрака.

Я останавливаюсь и во второй раз смотрю на конверт. Снова открываю его и вытаскиваю тонкий журнал. Одного быстрого взгляда достаточно, чтобы опустошить мой разум. Спустя секунду мои щеки пылают от смущения. Быстро засовываю каталог обратно, чтобы спрятать его, и оглядываюсь во все стороны, чтобы убедиться, что никто больше его не видел.

Я один.

Выдыхаю и смотрю на конверт. Ну. Нищие не могут выбирать.

* * *

Сидя на холодной каменной скамье, я смотрю на последнюю остановку в моей авантюре. Непритязательные стеклянные двери, обрамленные кирпичом, мой последний пункт назначения. Мне осталось только войти внутрь и сделать покупку. Столь простым действием я приобрету то, что нужно для победы над Институтом Прекрасных Принцесс. Свобода Укё и Аканэ так близко, что я могу ее коснуться.

Тем не менее, я сижу здесь, мышцы тяжелы, а конечности не шевелятся. Не могу заставить себя подняться. Я связан оковами своего разума.

Глупо, ругаю я себя. Мне нужно это сделать. Еще в бане я сделал свой выбор. Но этих простых банальностей недостаточно, и я не могу скрыть от себя их слабую ложь. Я победил Митико и Кодачи. Я снова могу победить. Но думать так наивно. Высокомерие и гордость стремятся ввести меня в заблуждение. Я прекрасно это знаю, потому что не могу забыть горечи моих предыдущих поражений.

Однако возможность скрытности оказывается куда более заманчивой фантазией.

На поверхности все просто. Быстро войти в Институт и выйти. Хитрый засранец вроде меня может проделать это почти без проблем. Даже если я не прав, у меня есть умисэн-кэн. С этим приемом призрачной ауры сомневаюсь, что хоть одна махо-сёдзё может надеяться меня остановить.

Но на этом идея и умирает. Дело не в моей пронырливости, но в девушках. У Укё, по крайней мере, есть потенциал. Однако Аканэ это готовая взорваться пороховая бочка. Если она не подавит свои эмоции, она, не задумываясь, нас выдаст. И это только начало моих проблем. Я достаточно видел, как сражаются обе девушки, чтобы знать, получится научить их скрытности или нет. Эту проблему мне не преодолеть. Скрытности не научить во время дела, и умисэн-кэн влияет только на пользователя.

Странно, насколько признание этого позволяет мне лучше себя чувствовать. Мне не нравится идея распечатывания умисэн-кэн. Мои причины запечатывания приема остались все те же: слишком заманчив, чтобы использовать, слишком прост, чтобы повторить. О многом говорит то, что мой батя решит похоронить прием, и я не готов недооценивать своего отца, когда доходит до личной ответственности.

Что и оставляет меня здесь, глядеть на неизбежный рок. Забавно, что рок может принять вид небольшого магазина, вклинившегося в торговом центре между остальными. Он выглядит так невинно, как будто бы его существование вполне обычно. Лично я бы предпочел зоомагазин. По сравнению с этим, гладить кошку приятно.

… ладно. Это ложь. Это лучше, чем гладить кошку. Незначительно.

Все еще не отлипая от бетонной скамейки, я в очередной раз прогоняю свою внутреннюю мантру. Это должно быть сделано. Я уже решил. Вставай, Ранма, войди в магазин, купи то, что тебе нужно, и получи силу столкнуться с Институтом Прекрасных Принцесс.

Мои ноги не сдвигаются с места, и я обнаруживаю, что тешу в себе еще большее заблуждение. Что я смогу победить и без дополнительной силы.

Монстры вроде Тиё? Не вспотев. Справлюсь с этим. Акина и ее магическая колыбельная? Ха! Это легко. Я просто раздавлю ее, прежде чем она успеет запеть. Гёндуль со своим молниеносным копьем и летающим волком? Просто подпрыгну и надаю им пинков, прежде чем мы упадем на землю.

Ага. Точно. Я чуть не сдох, столкнувшись с Сафураном, и тогда у меня был волшебный посох. Некоторые из этих девушек играют на его уровне. Даже те, кто нет — Акина, Митико и Кодачи — все еще очень опасны.

Мне придется с этим столкнуться. В этом бою перевес на стороне моих врагов. Это меня не пугает, но я не был бы и вполовину таким хорошим бойцом, если бы немного себя не обманывал.

Что значит, что мне придется пройти через двустворчатые двери в ад.

Но, прежде чем я это сделаю, я должен убедиться, что не осталось ничего.

— Эй, — кричу я в сторону крыши. — Я знаю, что ты следишь за мной, так что спускайся, поговорим.

С вершины здания на другой стороне двора и справа от меня падает Хикару. Он лениво мне ухмыляется, не выглядя хоть сколько-нибудь извиняющимся.

— Черт, ты хорош, — говорит Хикару с ноткой похвалы. — Когда ты меня заметил?

Хмурюсь. Этим утром за моими шагами следил Чиба. Видимо, я пропустил момент, когда эти двое поменялись. Не то чтобы я собираюсь сказать это Хикару.

— Все же, зачем ты следишь за мной? — спрашиваю я.

— Если ты не заметил, ИПП вытащил большие пушки. Вполне очевидно, что цель это ты, — объясняет Хикару.

— Я не слеп и не глуп, — отмечаю я. — Кроме того, как минимум половина девушек прямо сказали мне, что они пришли за мной. Так что это совсем не секрет. И это все равно не объясняет, почему ты здесь.

Хикару натянуто улыбается.

— Я просто за всем присматриваю.

— Мне не нужна твоя защита, — ворчу я. — На случай, если ты не заметил, я, черт возьми, могу о себе позаботиться. Даже разобрался с Митико, пока чертов мальчишка не вмешался в бой.

Хикару склоняет голову набок.

— Не врешь?

— Не вру, — отвечаю я.

Чтобы доказать свои слова, вытаскиваю из кармана очки Митико и кручу их между пальцев. Усмехаюсь, когда лицо Хикару озаряется узнаванием.

— Ты украл у нее очки! — говорит Хикару, давясь от смеха словами.

— Ага. — Моя усмешка превращается в ухмылку, и я надеваю очки на нос. Сделав пустое лицо, касаюсь линз и говорю: — Вероятность победы равна нолю про… вот дерьмо!

По линзам проносятся оранжевые огоньки, и на стекле появляются рамки. Очки оживают, активировавшись нажатием пальца. Теперь мир подчеркнут индикаторами. Над предметами появляются численные данные, а Хикару выделяется призрачным оранжевым светом. Смотрю на себя, я тоже выделен, но зеленым с оранжевыми вкраплениями. Осматриваюсь по сторонам, но толпа людей не получает такого обозначения.

— Что такое? — спрашивает Хикару.

— У Митико довольно неплохие очки, — объясняю я.

В верхней части линз, неподалеку от оправы, группа переключателей: зум, автофокус, уровень затенения и многие другие, мне непонятные. Несколько секунд изучаю рамки и обнаруживаю, что касание оправы активирует «кнопки». Несколько раз касаюсь зума, и мир становится вчетверо ближе, прежде чем сбросить все в начало. Перехожу к автофокусу, но мое изучение прерывается, когда Хикару сдергивает очки у меня с головы.

Поворачиваюсь взглянуть на русого парня, на носу у которого уже оказываются очки Митико. Хикару по-детски радостно улыбается, играясь с устройством. Неохотно даю ему двадцать секунд, прежде чем забрать их обратно.

— Они мои, дружище. Боевой трофей.

Сложив очки, я опускаю их в карман, чтобы у Хикару не было соблазна снова их схватить. Еще раз смотрю на него и замолкаю. Мне требуется секунда, чтобы понять, что я все еще не коснулся темы, ради которой позвал его спуститься.

— Как ты получил свои силы? Я имею в виду, стал махо-сёнэном? — спрашиваю я.

Хикару морщится. Смотрит на магазин и снова на меня, его лицо при этом искажается. Наконец, он вздыхает.

— Полагаю, я задолжал тебе рассказ об этом, — говорит он, выуживая свой шоколадный телефон и взмахивая им.

Мои глаза останавливаются на телефоне. Я и забыл о нем.

— Думаю, да, — говорю я мрачным тоном.

— С чего начать? — испускает долгий вздох Хикару. Чешет подбородок. — Знаешь, если остановиться и об этом подумать, история на самом деле очень долгая и сложная. Постараюсь сделать все покороче и упоминать только основное.

Хикару останавливается и собирается с мыслями.

— Ладно. Когда я был молодым, глупым и двенадцатилетним, я подумал, что влюбился. Та девочка, ну… она подумала то же самое. Неплохо звучит, да? К несчастью, девочка оказалась махо-сёдзё. Ни один из нас нисколько тогда не понимал, что это значит, так что мы общались, не слишком отличаясь от обычных детей этого возраста. Дерьмо случилось. Приключения, шутки, знаешь, как оно бывает. Следующее, что мы узнали, что мы двое оказались в волшебном эквиваленте брака.

— Ой, — вставляю я.

Сочувственно морщусь. При всех моих жалобах, батя молчал о моей помолвке, пока мне не исполнилось шестнадцать, и часть меня все еще надеялась, что все это каким-то чудесным образом исчезнет.

— Ага, ну, жизнь порой отстойна, — говорит Хикару, пожимая плечами и бледно улыбаясь. — После этого брака все было как «бах», супер-Хикару. Вообще-то, это хорошо все описывает. И лишь гораздо позже мы разобрались в «суждено вечно сражаться на ее стороне».

Хикару улыбается, его глаза сосредотачиваются на далеких воспоминаниях.

— По правде говоря, поначалу все было довольно неплохо. Мне вроде как нравилось «сражаться с силами тьмы». Затем, как и со многими браками, вторглась реальность. Однажды я проснулся и осознал, что Тиё это злобная, хитрая сучка. Это произошло примерно через месяц после того, как Тиё поняла, что играет за другую команду. С того момента все и пошло под откос.

Я не могу не вмешаться.

— Тиё? — неверяще спрашиваю я. — Да ладно, Тиё? Разве ей не около пятнадцати?

— Тиё на пять месяцев старше меня. Хотя по виду и не скажешь. Одно из преимуществ махо-сёдзё. — Хикару откидывается назад и смотрит в небо. — Жизнь странная штука. Несмотря на то, что я ее ненавижу, я люблю ее. Полагаю, она чувствует то же самое. Выбора, по сути, нет, так как мы связаны красными оковами судьбы.

Не могу не покачать головой.

— Ты, наверное, первый встреченный мной человек, чья личная жизнь еще хреновее моей.

Когда Хикару откидывается назад, я подаюсь вперед. Не могу не поморщиться. Я искал другой способ, так сказать, «усиления». Постоянно и волшебно жениться на случайной девушке Д не было в списке приемлемых методов. Не то чтобы имеющийся у меня ответ был намного лучше.

— Что насчет Чибы, как он получил свои силы?

Хикару выныривает их своих воспоминаний.

— Он предназначенный возлюбленный Сейлор Мун, либо из-за этого, либо из-за того, что он Принц Земли. Мне так и не удалось понять, что именно из этого дало ему силы. А что? — нахмурившись, спрашивает Хикару. — Ты же не собираешься идти туда, не так ли?

Хикару тыкает в сторону магазина, на который я ранее смотрел. Мой живот выворачивает от одних мыслей о нем.

— Не хотелось бы, но я не вижу никаких альтернатив, — отвечаю я. — Что насчет смертоносного мальчишки?

— Его мать была махо-сёдзё. Ее захватил Институт Прекрасных Принцесс, и она пожертвовала собой, чтобы дать Фумио сбежать. Никогда не говори ему, что я тебе это рассказал, — говорит Хикару. Затем он с серьезным выражением лица наклоняется вперед. — Ты ведь понимаешь, что сделает с тобой тэнки, не так ли?

Зло смотрю на Хикару.

— Я обучался в паре монастырей, когда был младше. У меня было больше таланта к приемам священников, чем у бати, но это все равно что сказать, что змеи летают лучше камней. Поверь мне, я знаю, о чем идет речь. Не будет никакого непрерывно повторяющегося самоочищения, если эффект не станет кумулятивным и постоянным. Так что да, я довольно неплохо представляю себе последствия тэнки.

Хикару взмахивает руками перед лицом.

— Я не собираюсь начинать здесь бороться, я просто хотел убедиться, что ты продумал все до конца. Ты знаешь, что тебе не нужно идти туда. Большинство девушек не рискнули бы такое надеть. По крайней мере, не на публике.

— Я встречал тех, которые бы надели, — хмуро смотрю я в сторону магазина.

Angelic Pretty. Так называется бутик. Вместе с двумя сотнями тысяч иен в конверте Сецуны лежал каталог этого магазина. В любом ином случае я бы разозлился, что она послала меня сюда. Но я и сам уже планировал нечто подобное, так что я был немного благодарен, что Сецуна спасла меня от необходимости расспросов.

Если название магазина ужасно, то его содержимое еще хуже. Взгляд сквозь стеклянные двери показывает сцену, родившуюся в моих кошмарах. Розовый, оборки, кружева, платья, юбки и банты, вся находящаяся внутри одежда соткана из тошнотворной приторности. Этот магазин сверхъестественная мерзость. Такие места не создают человеческими руками, а невыразимыми ритуалами призывают из небытия.

Angelic Pretty. Место ужасов. Мужчина может сойти с ума, просто посмотрев на него.

Мне здесь не место. Если я пересеку эту черту, если я надену такую одежду, из меня будет вырвана драгоценная невинность. Осмелюсь ли я на это? Конечно, тот факт, что я вообще задумался об этом, показывает, насколько глубоко я погрузился в пучину безумия.

И все же, то, что я планирую, еще хуже. Тэнки. Умышленное действие принятия этой ядовитой красоты и вырезания ее в моей душе. Тэнки, как бы груб он ни был, даст мне чудовищную силу, но, в свою очередь, безвозвратно изменит меня. Я бы лучше заключил сделку с дьяволом.

Но Аканэ и Укё нуждаются в спасении, а дьявол пока еще не предстал передо мной.

— Тебе не нужно делать такое с собой. Даже если ты собираешься стать махо-сёдзё, тебе не нужно идти так, — объясняет Хикару.

Я вздыхаю. Хикару просто повторяет то, о чем я уже думал, и это нисколько не помогает укрепить мою решимость.

— Будь у меня неделя или две, да, — отвечаю я. — С таким запасом времени я бы смог научиться действовать женственнее и выбрать вполне терпимый костюм. Может, я смог бы стать Додзё Куклой Ранко или Боевым Ангелом Ранко или еще чем-нибудь столь же глупым, но с бесконечно лучшим вкусом. Черт. Дай мне несколько месяцев, и я на основе ikisasu разработал бы целый ряд приемов и избежал бы всей этой суеты с махо-сёдзё. Если бы мне очень повезло, я бы, может, наткнулся на что-нибудь простое и столь же хорошее, как и тэнки, но с меньшими недостатками. Но, Хикару, у меня нет этого времени. Я видел Кодачи. Тиё довольно сильно ее извратила, а Кодачи не могла долго пробыть в руках ИПП. Иначе я бы знал. Куно бы громко и четко заявил об исчезновении своей сестры.

Что значит необходимость одеться в милые оборки, розовое, и настолько в моде милой лолиты, чтобы Аканэ затошнило. Для тэнки требуется мэгами но оои, аура красоты, и это не то, что я смогу в короткий срок создать с нуля. Хорошо это или плохо, но Тиё заключила меня в свой кокон сахарной ваты. Я убедился, после встречи с Сецуной, что часть этого осталась. Волосы моей женской формы отросли на несколько сантиметров и обзавелись розовыми прядями. Более того, моя женская аура вихрится сиянием ангельской сладости.

Этого не много, и это совсем не то, что бы мне нравилось, но это дает мне что-то, с чем можно работать.

— Это мой, черт возьми, выбор, Хикару, — говорю я. — Я знаю, ты хочешь лучшего, но ты не достаточно хорошо знаешь меня, чтобы так глубоко засовывать нос в мои дела.

Хикару закрывает глаза и поворачивается спиной ко мне, качая головой. В три прыжка он забирается обратно на вершину возвышающегося над нами здания. Я даже не оглядываюсь взглянуть, куда он идет. Вместо этого я смотрю на двойные двери, мой желудок все время делает кульбиты.

Затем, скрепя сердце, я встаю и прохожу каждый мучительный шаг до ближайшего фонтана.

* * *

— Эй, Сяолан, — кричит Хикару, взмахивая рукой.

От кирпичной стены магазина электроники в Акихабаре отступает худощавый шатен в зеленых китайских боевых одеждах. Сяолан явно старше меня, но не на много — ему около двадцати пяти максимум. Невзирая на пребывание в самом сердце Токио, у монаха-воина на поясе в ножнах цзянь. Кроме того, я ловлю проблеск спрятанных в рукавах офуда, так что у него есть мистические силы, поддерживающие его боевые силы.

Оживленная толпа игнорирует Сяолана, проходя мимо него не более чем с долгим взглядом. Здесь, где косплей вполне обычное явление, его не замечают как еще одного играющего в притворство человека.

Сяолан приближается, его глаза оглядывают нас. Они не замедляются, минуя Фумио и Чибу, но заметно останавливаются на мне и переброшенной через плечо спортивной сумке. Дружелюбно улыбаюсь в ответ, и меня немедленно игнорируют. Похоже, не все слышали о Саотоме Ранме. Придется над этим поработать.

— Нигата, — произносит Сяолан, кивая русоволосому парню. Он вливается в нашу группу и уравнивает шаг. — В следующий раз предупреди меня заранее. Моя жена не смогла выбраться. Я сам едва смог.

— Тоже рад тебя видеть, Сяолан. Вы обо всем договорились?

— Сакура и Томоё арендуют в Гонконге квартиры, — отвечает Сяолан. — Пока никаких новостей о том, как мы доставим туда девушек.

— Не беспокойся, мы работаем с Гекатой, — говорит Хикару, похлопав другого мужчину по плечу.

Сяолан задумчиво кивает.

— Транспорт и отступление учтены. Каков план?

— Он план, — говорит Хикару, указывая на меня.

Ухмыляюсь.

— Лучший план, что у вас когда-либо будет. Саотоме Ранма, — представляюсь я.

— Ли Сяолан, — отвечает Сяолан. Он оценивающе осматривает меня. — Как мы собираемся все устроить?

— Я проберусь внутрь и полажу там, пока не найду, где они держат пленниц. Взорву насколько получится стены. После этого вы влетите внутрь и всех заберете. Затем мы сможем прорваться наружу, где будет скрываться Сец… э-э… Геката.

Сяолан кивает и принимает задумчивый вид.

— Просто. Но может сработать. Наша задача здесь довольно мала. — Взгляд Сяолана смещается на высокого русого мужчину рядом с ним.

— Это скорее личное дело Ранмы, — с очевидным неодобрением заявляет Хикару.

Бросаю на Хикару свой самый лучший сердитый взгляд. Он хочет лучшего, но мне надоело его чрезмерно выраженное желание защитить меня от меня самого.

— Сказал же, прихвачу всех девушек, каких смогу, не так ли?

От моего ответа Хикару не выглядит счастливее.

Хикару вздыхает.

— Я не пытаюсь сказать тебе, что делать, но ты правда не совсем понимаешь, чем ты здесь рискуешь. Черт, чем я рискую, Чиба рискует и даже Сяолан…

Хикару вдруг умолкает. Сяолан кладет ему на плечо крепкую руку и теперь мягко качает головой.

— Нигата, у него есть те, кого он должен защищать, — говорит Сяолан, как будто это все объясняет.

В каком-то смысле так и есть. Не то чтобы я так выразился, но это передает суть моих чувств. Я должен спасти Укё и Аканэ. Хотя все не так просто, как всего лишь забота о них или желание их защитить. Для меня это как будто умрет душа, если я не вложу в попытку каждый вдох и каждую каплю силы. Отказ или отступление противно моей природе. Неважно, каков риск, я не могу так поступить. Саотоме Ранма, который мог бы оставить Аканэ и Укё на произвол судьбы, вообще не был бы Саотоме Ранмой.

Не знаю, что из этого понимает Сяолан. Однако Хикару не понимает ничего. Могу сказать это по его воинственному выражению лица.

— Что будешь делать, если не сможешь их спасти? — сомневается Хикару.

Встречаюсь с глазами русого парня и смотрю прямо в них.

— Выбор мой, Хикару. Я спасу всех других девушек, кого смогу. Я много вам задолжал, и я слишком добр, чтобы поступить иначе. Но я не уйду без Аканэ и Укё.

Даже если это значит, что я не уйду никогда, мысленно заканчиваю я. Затем я отвожу взгляд от Хикару. Не собираюсь больше тратить на этого мужчину слова. Не важно, что я скажу, он никогда не поймет, что это то, что ведет меня. Вместо этого я шагаю вперед по нашему пути, моментально становясь лидером.

Через десяток шагов я останавливаюсь, и мое лицо оборачивается яростной гримасой. Мы уже трижды пересекли этот перекресток. Поворачиваюсь, чтобы выразить свой гнев, но застываю, когда заговаривает спокойный, таинственный голос:

— Еще двадцать шагов.

Не знаю, как я ее пропустил. Женщину с длинными зелеными волосами, темной мини-юбкой и белым верхом в стиле сейфуку, стоящую посреди оживленной двухполосной улицы. Она понимающе улыбается мне. При виде ее мой разум колеблется. Часть меня говорит, что я узнаю эту женщину, тогда как оставшаяся часть меня ясно дает понять, что мы никогда не встречались.

Зеленоволосая женщина ударяет по земле своим посохом в форме ключа. Даже через трафик можно услышать мягкий стук, как будто удар происходит прямо в моей голове. С резким толчком мои мысли перестраиваются. Я вдруг понимаю, на кого я смотрю. Сецуна. Геката. Имена, что использует эта женщина.

У меня мелькает мысль, что как возможно забыть ее характерные признаки, хоть я и знаю ответ. Затем мои мысли разлетаются, когда я замечаю кое-что странное. Сецуна стоит посреди оживленной городской улицы. Она стоит на улице, и машины проходят сквозь нее.

Улыбка Сецуны лишь становится еще загадочнее.

— Еще двадцать шагов, — напоминает она.

Немного поколебавшись, я двигаюсь вперед, только чтобы последовать за остальными. Они как один входят в трафик Токио, как будто его не существует. Когда я иду, я осознаю, что что-то не так. С каждым шагом окружение исчезает. Бетонные блоки тротуара превращаются в булыжную дорогу. Перекресток перед нами полностью исчезает. Возвышающиеся вокруг нас здания превращаются в туман, а затем этот туман растворяется, открывая нежно-зеленые склоны, укрытые тенью умело рассаженных деревьев. Из ниоткуда появляется окружающий холмы кованый железный забор.

Я ошеломленно останавливаюсь и смотрю назад. Позади меня Акихабара, людная и шумная. Мои глаза возвращаются вперед, к светлому лесу, окруженному элегантными вратами. Мой взгляд поднимается ввысь. На вершине самого высокого холма располагается усадьба в западном стиле. Центром здания является замок, со шпилями и башнями. От него отходят два крыла: восточное блочное, в три этажа, вызывающее образ японской школы. Западное приземистая и удлиненная рука, что простирается в противовес изяществу строения.

Это Институт Прекрасных Принцесс.

— Ограда эта граница владения Артемиды, — объясняет Сецуна. — Все внутри, холмы, деревья и саму школу, она проявила своей волей. Все, что вы здесь видите, это продукт ее сукэна.

Сецуна поворачивается ко мне, когда я останавливаюсь рядом с ней. Ее рубиновые глаза встречаются с моими, но ничего не выдают. Секундой позже я отвожу взгляд в сторону и вместо этого сосредотачиваюсь на школе.

— Неплохо, — говорю я. — Но откуда, черт возьми, все это взялось?

— Институт Прекрасных Принцесс существует в закрытом пространстве. Путь, которым вы прошли, является ключом, позволяющим войти в это место. Просто, но достаточно, чтобы отвадить случайных посетителей. Единственный проход в область Артемиды лежит через эти ворота.

Киваю и вглядываюсь через железные прутья. С другой стороны никакой охраны. Также я не вижу никого, бродящего вокруг школы. Я немного удивлен. С Сецуной и двумя ее компаньонами в той же форме, Уран и Нептун, как я предполагаю, наша группа насчитывает восемь человек. Я полагал, что собрание такого размера привлечет по крайней мере хоть немного внимания.

— Дерьмовая у них охрана, — замечаю я.

— Ваше предположение разумно, но не совсем верно, — возражает Сецуна. — В то время как пространство снаружи является областью Артемиды, пространство, где мы стоим сейчас, мое. Пузырь поверх пузыря. Неприступная крепость, попасть куда могут лишь союзники. Но эта область требует своей цены. Пока мы стоим здесь, внутри моего пространства, мы можем видеть лишь фрагмент истины Института.

Киваю и стараюсь как можно лучше разобрать смысл этой информации.

— Так что, как я понимаю, это значит, что кто-то может стоять с другой стороны ограды, и мы не сможем об этом узнать? — Я снова смотрю мимо ворот, по-новому оценивая опасности, лежащие за их пределами. — Хе, а я-то думал, что это может быть слишком легко.

— Верно, — отвечает Сецуна. Ее губы пересекает загадочная улыбка. — Однако, у нас есть и второе преимущество. Область Артемиды также и тюрьма. А как у стража, у меня есть особые привилегии.

Сецуна подчеркивает свои слова, ударив своим посохом по траве рядом с булыжной дорогой. Весь мир вокруг начинает вращаться. Врата исчезают слева от меня, ограда размывается в призрачную тьму, когда железные прутья теряют различие. Усадьба кружится медленнее, изворачиваясь, пока не оказывается снова перед нами. Все это время земля под ногами остается на месте, даже когда трава, до которой можно дотянуться рукой, мелькает среди холмов.

Затем, так же быстро, как и началось, вращение останавливается. Сецуна во второй раз ударяет своим посохом, и сплошную железную ограду начинает выкручивать. Низкую кирпичную стену разрывает, формируя проем, а металлические стержни вытягивает в приветственную арку.

— Это будет наш вход, — говорит Сецуна. — Более того, пока я стою в этой области, я смогу открыть для вас портал в любом месте вдоль ограды Института. Пока вы выполняете свою задачу, Уран и Нептун останутся со мной, выйдя при необходимости обеспечить прикрытие тем, кто сбежит из Института.

Лишившись ответа, я чешу затылок. Меня грызет вина. Вчера во время завтрака я сердился на принятую Сецуной второстепенную роль. Но мое впечатление было неверным. В предлагаемой Сецуной поддержке нет ничего незначительного. Она в одиночку обратила крупный тактический недостаток.

Да, она ничем по-настоящему не рискует, но я буду засранцем, не ценя ее поддержки.

— Спасибо, — бормочу я. Смотрю в сторону. Честно говоря, мне немного неудобно со всей получаемой помощью.

Уже нечего говорить, я делаю несколько шагов вперед и смотрю сквозь ограду на здание на холме. Институт Прекрасных Принцесс. Аканэ. Укё. Я уже здесь, готов освободить похищенных в Фуринкан девушек. Надеюсь, я не слишком поздно. Закрываю глаза и представляю, что я буду делать, если, как и Кодачи, они окажутся врагами, которых мне придется победить.

Ага. Если все будет так, то ответ ясен. Я их скручу и уволоку оттуда нахрен, даже упрись они руками и ногами.

С новым сосредоточением я открываю глаза и погружаюсь в вихрь тактики. В то время как парадный вход относительно открыт, задние ворота скрыты слабо сгруппированными деревьями. Прикрытие далеко от хорошего, но его, вероятно, будет достаточно, при условии что в ИПП нет постоянных патрулей.

Должна быть какая-то охрана. Конечно, Институт это школа, но его ученицы здесь не добровольно. У них должны быть несколько неплохих мужчин… э-э… женщин, чтобы следить за порядком. Кроме того, у Института есть враги. Враги вроде меня. Существует даже вероятность, что Артемида осведомлена о Сецуне и ее возможности атаковать с любого направления.

Патрули. Охрана. Защитные строения. Как мне подобраться? Деревья очевидны. Если я заберусь на ветви, укрытие будет очень хорошим. С этим я смогу подобраться близко. Достаточно близко, чтобы пересечь последний участок открытой местности. Оттуда на крышу, предполагая, что там чисто. Оказавшись наверху Института, я смогу пробраться через окна, если они не заперты. А если так, ну, я могу рискнуть ущербом своей скрытности, проделав в крыше дыру.

После этого мой план становится по-настоящему прост. Этаж за этажом, комната за комнатой, я обыщу Институт, стараясь оставаться незамеченным. Начну с восточного крыла, в основном потому, что оно похоже на школу. После этого центр, а затем западное крыло. Предположим, что я найду Аканэ и Укё, затем взрывом разрушу ближайшую стену и потащу девушек, пока не прибудет кавалерия.

Достаточно просто.

Сместив свой вес, позволяю спортивной сумке свалиться с плеча. Ставлю сумку на землю и берусь за молнию. На меня продолжают наседать возможные неудачи. Насколько толсты эти стены? Что если я не смогу их пробить? Хм. Если до такого дойдет, я вместо этого выбью окна. Если я выстрелю в воздух несколькими зарядами ки, я точно привлеку внимание Хикару.

Открываю сумку и сжимаюсь. На свет являются складки ярко сверкающей розовой и белой ткани. Мои щеки загораются, я быстро перемещаюсь, чтобы скрыть сумку из поля зрения других. Глупая реакция, они все достаточно скоро увидят море оборок, лент и кружев, что лежат в сумке.

Долгое мгновение смотрю на упиханное внутрь платье. Да, стоило отнестись к нему аккуратнее. Плохо уложенное платье лишь усложнит тэнки. Хотя я не жалею об этом решении. Это незначительная, мелочная месть неодушевленному предмету, но от этого я чувствую себя лучше.

На мгновение я снова впадаю в заблуждение. Мне не нужен тэнки. Я и сам по себе достаточно силен. Мне все равно не придется сражаться, если все пойдет правильно. Кроме того, за всем присматривают. Сецуна склонила шансы в мою пользу даже сильнее, чем я рассчитывал, и на нашей стороне на одну пушку больше, чем я ожидал.

Но ключевые слова здесь если все пойдет правильно. Ничто никогда не происходит правильно. Черт. Для меня это практически закон природы. За всю свою жизнь я не могу припомнить ни одного исключения. Нэко-кэн, Дзюсенкё, Хабу, Сафуран, даже то время, что я провел с матерью. Все шло не так. Это гарантированно. То, что я пережил все дерьмо, что бросила в меня жизнь, это лишь результат моей силы, изобретательности и некоторого количества удачи.

Слишком большого количества удачи. Сейчас я это понимаю. Вид Аканэ так близко к смерти от рук Сафурана пробудил во мне понимание, что произошедшее неправильно может быть навсегда. Я могу умереть. Аканэ может умереть. Укё может умереть.

Более всего прочего, это корень моего решения. Этот план спасения авантюра, и это авантюра, в которой я не могу позволить себе проиграть. Тэнки очень сильно сдвинет шансы в мою сторону, ценой привнесения новых рисков. Но эти риски затрагивают только меня, и я скорее готов подвергнуть опасности себя, чем Укё и Аканэ.

Так что сумка остается раскрытой.

Лезу внутрь мимо плотной ткани платья. Шарю там несколько секунд, пока не нахожу свою цель, пластиковую бутылку с водой. Снимаю крышку и с мрачным лицом смотрю на кристальную жидкость. Затем я поднимаю сосуд и выливаю его на затылок.

Вздрагиваю от прикосновения холодной воды, когда меня охватывает изменение. Нет никакого заметного ощущения. Это всегда казалось мне странным. До Дзюсенкё я бы подумал, что метаморфоза из мужчины в женщину должна быть очевидным событием. Вместо этого я обнаружил, что легко вообще пропустить изменение, несмотря на теряемые восемь сантиметров роста и достаточно большую пару буферов, что Дзюсенкё добавляет к моей груди.

Изменения завершены, я начинаю стягивать свою одежду. Красная китайская рубашка уже на полпути через мою голову, когда меня за локти хватают две пары рук в белых перчатках и утаскивают меня на два десятка шагов в палатку. Весь путь вырываюсь из рук, но без огонька. Лишь только когда я оказываюсь в палатке, у меня получается до конца стянуть с головы рубашку и посмотреть на своих похитителей. Уран и Нептун.

— У леди должно быть больше скромности, — упрекает девушка в матроске с бледно-зелеными волосами.

— Не то чтобы отсутствие скромности это плохо, — добавляет вторая в матроске.

У второй девушки в матроске коротко стриженые светлые волосы, и она склоняется к моему плечу, косясь на мои голые груди. Я отшатываюсь от девушки и, чувствуя себя немного неловко, заслоняю их предплечьем.

— На случай, если вы пропустили трансформацию, я парень, — отрезаю я.

Сердито смотрю на пару. Мне не нравится, когда ко мне относятся как к девушке, или еще хуже, когда мне приходится так действовать. Два года проклятия мало чем смогли это изменить.

Девушка с бледно-зелеными волосами весело улыбается.

— Ну-ну. Прелести девушки представляют собой особую магию, которую не стоит так легко разделять, чтобы не потерять их силу. Это верно, даже если упомянутая девушка на самом деле парень.

— Я не возражаю, если ты поделишься своими прелестями со мной, — вставляет блондинка, сверкая хищной улыбкой.

Девушка с бледно-зелеными волосами с угрожающим видом сосредотачивается на своей спутнице.

— Уран, твои глаза должны быть не там.

Блондинка, Уран, отходит от меня и неспешно бредет к своей партнерше. Затем Уран обнимает зеленоволосую девушку за талию и притягивает ее к себе.

— Если ты хочешь, чтобы я смотрела на тебя, Нептун, тебе придется предложить что-то заманчивее, — дразнит Уран.

Хлоп! Резким движением Нептун стукает блондинку.

— Я точно так не поступлю, — отрезает Нептун. Затем ее голос становится тише. — Не на публике, и не этим вечером, если ты не сможешь себя контролировать.

На лицо блондинки наползает лукавая улыбка.

— Тогда завтра?

— Неисправима, — фыркает Нептун, прежде чем утащить своего компаньона из виду.

Смотрю им вслед, пытаясь понять, как нужно было реагировать на такую сцену. В итоге я пожимаю плечами и оглядываю брезентовую палатку. Она большая, в ней более чем достаточно места для пары прохаживающихся человек, но в остальном она пуста. В последний раз, когда я осматривался, перед воротами Института не было никакой палатки, и то что теперь она была означало, что Сецуна, должно быть, наколдовала ее. На мгновение над этим задумываюсь, затем снова пожимаю плечами и начинаю раздеваться. Не то чтобы меня это заботило.

Вся моя одежда, даже боксеры, собирается кучей на покрытой нейлоном земле. После этого я возвращаюсь к открытой сумке. Она лежит неподалеку от центра палатки. Я не видел, какая из девушек в матросках ее принесла, но я не собираюсь жаловаться на то, что мне не пришлось нести ее самому.

Нагнувшись, я начинаю распаковывать вещи. Одежда откладывается в сторону, разворачивается и укладывается. Лишь когда она вся оказывается вытащенной, я добираюсь до своей настоящей цели. Маленького дешевого ручного зеркальца и прямоугольной коробки со сладостями.

Останавливаюсь и разглядываю себя в зеркале. Ночь хорошо смогла притупить эффекты магии Тиё. Вчера, когда я заглянул в гротескный бутик, Angelic Pretty, в моих волосах были прожилки розового, и они удлиненными прядями дразнили мои лопатки. Сейчас мои волосы потеряли несколько сантиметров длины, так что они лишь незначительно длиннее, чем в моей мужской форме. Розовый поблек еще сильнее, исчезнув до слабого оттенка.

Это изменится.

Мои пальцы хватают верхнюю прямоугольную коробку со сладким, ногти скользят под картон, а затем вскрывают ее. Подняв коробку, я отклоняю назад голову и высыпаю разноцветные конфеты в рот. Хрум. Хрум. Хрум. Моя челюсть напряженно трудится, перемалывая куски застывшего сахара. Каждое движение выпускает взрыв сладости и впитывает слюну. Во рту суше, чем в пустыне, сглатываю несколько раз, чтобы проглотить содержимое, оставшийся порошок вцепляется в мое горло. Отчаянно нащупываю бутылку воды, срываю крышку и осушаю ее одним длинным глотком.

— Ах, — испускаю я выдох облегчения, напившись холодной жидкости. Затем я опускаю хмурый взгляд на пустую пластиковую бутылку и сжимаюсь при виде полупустого контейнера со сладким. Храбро раскрываю рот и наполняю его еще раз. На этот раз жую медленно, дожидаясь прилива слюны для смачивания сахара.

Пока я жую, я смотрю на себя в зеркало. Поначалу медленно, а затем со все ускоряющимися темпами, возобновляются эффекты магии Тиё.

Меньше чем за минуту тонкие полосы розового усиливаются, пока блестящий поток не смывает с моих волос яркий рыжий цвет. Пряди тянутся и удлиняются, пока мой подбородок смягчается, делая структуру лица более изящной. По телу прокатываются и другие изменения. Мозолистые руки, грубые и твердые после многих лет напряженных занятий боевыми искусствами, обращаются в нежную плоть. Шрамы, большинство чуть более чем слабые полосы белого, разглаживаются в безупречную кожу. Моя бесценная мускулатура теряет свою выраженность, хотя я надеюсь, что лишь немногую, если хоть какую-то, силу.

Из милой до милейшей, сильнее чем когда-либо, вот характер сделанных Тиё изменений. Я могу неохотно признать, что есть некоторое улучшение, но мне оно не нравится. Сильная, сексуальная и спортивная уступает очаровательной, хрупкой и женственной. Не то направление, что я предпочитаю. Но опять же, основы концепции мэгами но оои уже не чужды моей природе. Мне не на что жаловаться, потому что как бы я это не презирал, вызванные коконом сахарной ваты Тиё изменения дают мне огромные преимущества.

В последний раз смотрю на себя в зеркало, а затем бросаю его в сумку. К нему присоединяется опустевшая коробка от сладкого. Мгновение смотрю на вторую коробку, а затем решаю, что она мне не нужна. Съеденные конфеты уже породили необходимый сдвиг в ауре, и с бурлящими на краю сознания следами наркотического счастья я не хочу рисковать дальнейшими изменениями. Если я позволю себе зайти слишком далеко, я могу оказаться полностью подавленным. Еще хуже будут потенциальные побочные эффекты от попытки тэнки, находясь при этом в тисках вызванных Тиё изменений психики.

Качаю головой и отбрасываю свои мысли. Вместо этого я обращаю свой взгляд на разложенную на земле одежду. Немного морщусь, но давлю эмоции, когда принимаюсь одеваться.

Шаг за шагом, я собираю костюм. Нижнее белье, сотканное из непрочной ткани, скользит на свое место. Раскатываю длинные жемчужно-белые чулки по ступням и ногам, прежде чем прикрепить их на место подвязками. Следом я натягиваю через голову платье из белой ткани, с розовыми лентами и множеством кружев, твердо устраиваю его на месте, прежде чем приняться за сложную задачу связывания удерживающих его двух десятков лент. В последнюю очередь я добавляю необходимый макияж.

Затем я останавливаюсь, заглядывая в сумку. После чего вдруг ухмыляюсь. Одним движением запястья очки Митико телепортируются из рукава. Изящно пристраиваю их на носу. С таким же успехом можно попользоваться новой игрушкой.

Снова подняв ручное зеркало, я во второй раз проверяю себя. Я выгляжу точно так, как я себе и представлял, отвратительно сладко. Платье, что я выбрал, своего рода возмутительно девчачье. И оно не совсем подходит моему цвету лица. Впереди еще долгий путь, прежде чем я буду готов бросить вызов Цубасе на еще одно соревнование в привлекательности. Хм… стоило выбрать синий. Надо будет вспомнить об этом в следующий раз.

По моей спине пробегает дрожь. Никакого следующего раза. Никогда, никогда, никогда.

Удовлетворившись, я во второй раз выбрасываю зеркало. Затем я закрываю глаза и делаю несколько долгих вдохов, перестраивая свое мышление. До этого момента все было просто. Дальнейшее будет гораздо ужаснее.

Тэнки.

От этого приема я нервничаю, и не без причин. Тэнки изменит меня физически и духовно. Это уже достаточно страшно, но что по-настоящему пугает меня, что я не знаю, смогу ли я его убрать.

Ну, я не совсем глуп. Вчера я потратил немало времени, сидя взаперти на складе, что Хикару назвал штаб-квартирой, и тренируясь. Изучал нужные действия. Часы пролетели за формированием и переформированием моей мэгами но оои, чему способствовал кондитерски-высокий уровень сахара. После этого я попробовал свои силы в хайгэки и сукэне, парными искусствами оборачивая предмет своей аурой, а затем навязывая ему свою волю либо отвергая несоответствующее, либо усиливая допустимое.

Было не так много времени, но вполне достаточно, чтобы мне стало удобно с этими приемами.

Однако тэнки попробовать я не рискнул. Я уверен, что после прошлой ночи знаю, как с ним справиться. Лежащие в его основе принципы достаточно просты. Все, что мне нужно, это применить на себя хайгэки и сукэн с достаточным духовным давлением и в правильной пропорции, и тогда я «трансформируюсь» в новую, махо-сёдзё Ранму.

Конечно, будет обманом говорить, что это просто. Хирургия тоже проста. Отрезать только то, что нужно отрезать, соединить только то, что нужно соединить, и сшить только то, что нужно сшить. Так и делай и закончи, прежде чем пациент истечет кровью до смерти, и все будет в порядке. Просто.

Просто. Только безумец может так думать.

Тэнки похож. На складе я использовал на предметах как хайгэки, так и сукэн, чтобы проверить приемы. Самый запоминающийся из моих экспериментов включал не что иное, как испорченную записку с сомнительным переводом. Результат… тревожил.

Я смотрел, как мои куриные царапины распрямились, вновь разборчивые слова перестроились в элегантные письмена, перемежаемые жеманными сердечками. Обрывы и помятости исчезли, лишь чтобы замениться парой четких складок. Очерчивающие страницу линии расползлись в стороны и переплелись красивой розовой границей из виноградной лозы и цветов.

Затем я отпустил прием.

Произошедшее далее рассказало мне все, что мне нужно было знать. Бумага покрылась крошечными разрывами, почернела, затем свернулась. Чернила потекли, мои каракули размылись в нечитаемые пятна, когда линии лишь частично восстановили свою изначальную форму. Границы растворились в бесцветные водяные знаки. Изначальная страница изменилась до неузнаваемости.

Слишком легко представить, как то же самое происходит со мной. Моя печень разрывается на части. В артериях появляются дыры, заливая внутренности кровью. Смещаются клапаны сердца. Тэнки может убить. Даже если он не убьет, он трансформирует. Розовая бумага исчезла не полностью. Если я использую тэнки, моя душа окажется запятнана эффектом. Навсегда.

По крайней мере о своем здоровье я смогу позаботиться. Я просмотрел адреса ближайших больниц и решил, что когда я отпущу прием, я буду стоять в отделении скорой помощи в окружении врачей. Со своим духом я ничего не смогу поделать, но единственный тэнки не должен вызвать изменений, которые будут более чем раздражающими. Однако за свое проклятие я опасаюсь по-настоящему. Кто знает, как будут взаимодействовать эти магии? Превращаясь в махо-сёдзё, я практически молю богов навсегда оставить меня женщиной.

Риски тэнки огромны. Но также как и его силы. Тэнки значительно повысит потенциал моих духовных приемов. Ikisasu усилит свою эффективность и станет достаточно сильным, чтобы прорываться сквозь ауры, как горячий нож сквозь масло. Я получу такую же непобедимость, как и у моих врагов, и усиленную ауру, что будет сопротивляться навязанной магии моих врагов, предоставив мне сопротивление ядам Кодачи и колыбельной Акины.

С тэнки я улучшу свои наступательные и оборонительные возможности. Это именно то, что мне нужно для победы в этом бою.

Так что тэнки. Решение принято. Время сомневаться и передумывать прошло. Через тэнки я перенесу опасность и риски этой операции на себя и тем самым улучшу шансы на спасение Аканэ и Укё. Это все, что и требуется.

Пора начинать.

Я вдыхаю. Теплый воздух наполняет мои легкие ароматом зелени, прежде чем пойти глубже в бронхиальную систему. Миллионы микроскопических мешочков расширяются. Кислород заменяется углекислым газом. Вместе с ним ки, сырая жизненная сила, плотная и живая, рождается прямо в глубине моей души. Она сосредотачивается внутри меня, наполняя мое дыхание, так что когда оно изливается, оно становится бурлящим туманом, полным светящихся частиц.

Ки накапливается в моих ногах. К нему присоединяются новые усики. Черви духовной силы, что вползают и выползают из пор моей кожи. Потрескивает собирающаяся аура, когда присоединяются источники, образуя скользящую вокруг меня атмосферу. Снова выдыхаю. Аура усиливается. Появляются блестящие искры, стреляя по складкам моей одежды и рябью проносясь по волосам. Вокруг меня образуется облако, мутная буря розового, перемежаемая проблесками моего обычного синего оттенка. Гниющий нимб, сотканной мною магией становящееся реальностью искажение.

Мое лицо морщится от отвращения, и затем, вместо того, чтобы выдохнуть, я вдыхаю. Я впитываю свою собственную ауру. От нее несет потом, и она отравлена тошнотворной терпкостью. Загрязненный силой Тиё ки сжигает мое горло и легкие. Мой внутренний дух мгновенно реагирует, обращаясь со вторженцем как с ядерными отходами. Начинается всеобщая атака, сжигающая вторгшийся ки превосходящей силой.

Останавливаю ее. Заставляю свое тело принять искаженную энергию. Посвящаю себя помощи захватчику. Чувствую, как от этой силы искажается моя душа. Искажаю ее еще сильнее.

Покров шторма сражу же нарушается. Густые облака рассеиваются в переливах белого света. Буря открывается в небо, и мой дух очищается в спокойном озере кристально-розового. С меня стекает напряжение, и я использую этот редкий шанс и позволяю себе расслабиться. Я жду недолго, вложенный мной в душу излом вцепляется в меня.

Описывать следующий шаг утомительно. Помимо внешнего вида, мэгами но оои формируется требуемыми для тэнки качествами. Преодоление этого препятствия требует высокой концентрации. Я загоняю свой дух в рамки, исправляя крошечные недостатки, подводя мэгами но оои ближе к совершенству. В этом приеме нет никакого умения, не для меня. Это всего лишь правка и еще небольшая правка, пока моя аура не начнет резонировать от принятого мной понятия физической красоты.

Проходят минуты. Я вношу изменения, только чтобы видеть, как снова и снова скользят сквозь пальцы старые. Неприятно, но я не позволяю этой эмоции захватить меня. Давлю, пока, наконец, не достигаю золотой середины. Нельзя ошибиться и спутать этот момент с каким-то другим. Чем еще может быть внезапный всплеск сверкающих белых сердец и милых розовых лепестков, сформированных моим ки?

Во второй раз позволяю себе расслабиться и расплачиваюсь за это. Красоту моего лица омрачает отвращение, и настолько чуждая моей душе мэгами но оои раскалывается. Морщусь и сосредотачиваюсь заново. Хороню свои эмоции в ледяной душе, прежде чем попытаться еще раз. На этот раз прием удерживается.

После этого шага нет времени останавливаться. Сохраняя достаточно концентрации, чтобы удерживать мэгами но оои, я посвящаю себя заключительному этапу. Тянусь внутрь. Глубоко внутрь, выискивая самые темные уголки своей души. Там я откапываю ненависть, отвращение и воспоминания обо всем, что я презираю. Беру эти эмоции, дистиллирую их до чистого омерзения, а затем усиливаю их своим ки. Ирония ощутима. Хайгэки, сила отвергать все, что не соответствует красоте моей мэгами но оои, подпитывается моим отвращением к тому же самому.

Против своей воли и сути своего решения, я колеблюсь. Это просто невозможно. Это по-настоящему последний мой шанс на отступление. Мои руки трясутся от важности момента, расходятся нервозность и страх. Сила хайгэки замирает над моим сердцем, и одной мыслью я могу убить себя.

Поглощаю это преобладание и отрицаю свое собственное существование.

Хайгэки с пуританским рвением обрушивается на меня. Он судит все, что определяет меня, и находит это желанным. Духовная сила сталкивается с плотью и разрывает ее на части. Я погружаюсь в напалм и сжигаю себя. На кратчайший момент муки хайгэки затмевают сознание, и мэгами но оои содрогается. Закаляясь, стискиваю зубы и восстанавливаю сосредоточение. Я не подчинюсь боли. Страдания это старый враг, практически друг, и батя часто заставлял меня работать через пытки, лишь незначительно слабее мучительных.

Тем не менее, то, что я делаю дальше, вполне возможно сложнейшее, что я когда-либо делал. Пребывая в муках хайгэки, я перестраиваю свою волю и готовлю противоположность хайгэки, сукэн. Разжигаю сукэн, воплощенное владычество, и обращаю его на самую знакомую свою эмоцию: абсолютную уверенность. Позволяю сукэну встраиваться внутрь, даже когда плоть чернеет. Поддерживаю его. Кормлю его. Лелею его. Позволяю ему вырасти до крещендо. Затем я освобождаю его.

Первое прикосновение сукэна похоже на обливание холодной водой после долгого жаркого дня. Если хайгэки огонь и боль, то сукэн смягчающий мои раны целительный бальзам. Боль притупляется и исчезает, когда сукэн наполняет разрушенные клетки и восстанавливает то, что уничтожил хайгэки. Две силы, противоположные по своей природе, работают рука об руку. Одна, хайгэки, разрушает крепость, называющуюся Саотоме Ранмой, другая, сукэн, использует разбросанный камень, чтобы выстроить на ее месте дворец принцессы.

Во время этой передышки я задумываюсь, как же выглядит тэнки. Прохожу ли я прямо сейчас стереотипное превращение махо-сёдзё? В этот момент мое тело буквально реконструируется, так что это не так невозможно. Однако я так и не получаю шанса узнать, потому что прямо в этот момент облегчение сукэна заканчивается.

В одно мгновение исцеляющая прохлада сукэна меняется. То, что раньше было благословенной силой, становится коварной и отвратительной. Сукэн больше не исцеляет, вместо этого он становится просачивающимся в мои раскрытые раны гнилым илом. Сквозь изломанную плоть вползает слизь, протягивая свои ядовитые щупальца через мышцы, а затем проникая в мои вены. Вторженец наполняет меня, покрывает мои внутренности, вытесняет мои органы искаженным издевательством. Это правда сукэна. Яд, что меняет. Сила, что преобладает. Воля, что выдает ложь за истину.

Хайгэки в сравнении с этим блаженство.

Я это ненавижу. Хайгэки огонь, боль и разрушение, но сукэн осквернение. Сукэн вызывает во мне первобытное отторжение. Эта ненависть лишь усиливает хайгэки. Нарастает новая боль, когда мое разрушение продолжается в ускоряющемся темпе. После этой пытки сукэн вновь становится целителем, и мне отчаянно хочется оказаться в его руках, и это желание становится истиной, когда эмоции усиливают сукэн, позволяя ему и дальше мчаться навстречу разрушительной силе, называющейся хайгэки.

И так продолжается цикл. Моя воля больше не направляет процесс. У меня нет никаких мыслей за пределами сиюминутной пытки хайгэки и ужаса сукэна. Это не важно. Я прошел поворотную точку. Даже без моего желания хайгэки и сукэн продолжают непримиримую работу, не останавливаясь и не сдаваясь, пока не достигают совершенства. Теперь моя магия сама по себе сила, черная дыра, что неизбежно поглощает, и поглощает, и поглощает…

… а затем не остается ничего.

Саотоме Ранма мертв. Я, Саотоме Ранма, убил его.

* * *

Примечания:

Терминология:

Двести тысяч иен — Приблизительно 2000 долларов США. Крупная сумма, особенно для небогатого мастера боевых искусств, вроде Ранмы. Этого более чем достаточно, чтобы приобрести довольно дорогой наряд, и чтобы осталось еще много денег. Однако для достаточно обеспеченного взрослого, вроде Сецуны, это не особо значительная сумма.

Красная нить судьбы — Азиатский миф. Этот миф гласит, что два человека, которым суждено жениться, связаны вместе красной нитью судьбы. Понятие схоже с западной идеей о «родственных душах». Хикару косвенно ссылается на него, говоря о своей связи с Тиё как о «красных оковах судьбы».

Акихабара — Район Токио, известный высокой концентрацией электроники и тематических аниме товаров. Часто появляется в аниме и манге.

Цзянь — Китайский обоюдоострый прямой меч.

Офуда — Бумажный талисман. В аниме и манге их обычно используют в качестве основы антидемонической магии и для других сил в стиле оммёдзи / священников синто.

Персонажи:

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Ли Сяолан [сопротивление] — Муж Ли Сакуры, и из канона Cardcaptor Sakura, хотя с дней ловли карт прошло много лет. Сяолан достаточно умелый (в обычном смысле) мастер боевых искусств, но лишь с умеренно сверхчеловеческими физическими возможностями. Он могущественный волшебник и один из немногих людей, естественно способных к истинным приемам священников.

Сяолан и Хикару знают друг друга много лет, и они вдвоем организовали «подпольную железную дорогу махо-сёдзё». Обычно Сяолан отвечает только за транспорт и расселение, но в отдельных случаях он предлагает непосредственную помощь против ИПП. У Сяолана личная обида на ИПП за принуждение его жены покинуть Японию, но он больше заинтересован в воспитании двух своих маленьких детей, чем в войне.

Глава 5: Осада

Внезапное отсутствие ощущений кружит голову. Я больше не горю в аду хайгэки и не тону в иле сукэна. Это напряжение исчезает вместе с последними обрывками моей души. Тем не менее, я ничего не могу поделать, по-прежнему зная об их существовании. Хайгэки и сукэн остаются во мне. Как оставшиеся после пожара тлеющие угли, они ждут, готовые пожрать малейшее несовершенство, рискнувшее осквернить их святыню.

Это осознание должно казаться неестественным, но искаженному мне, что воссоздан из остатков Саотоме Ранмы, принадлежат как хайгэки, так и сукэн. Мой ки течет с их присутствием, а аура изгибается с легкостью, которой никогда раньше я не испытывал. Я чувствую себя… идеально. Как будто вся моя жизнь была долгой дорогой, что вела к этому мгновению. Этот новый выкованный тэнки Саотоме Ранма, был тем человеком, которым я должен был быть. Это так хорошо, так правильно, что я хочу остаться таким… навсегда.

Мой живот крутит, как будто я проглотил что-то сгнившее. Навсегда девушкой. Как? Как я мог такое подумать? Нет. Я не могу этого допустить. Я совершил ошибку. Я должен измениться обратно, прямо сейчас, пока очарование тэнки не перегрузит мое самоощущение. Мои мысли поглощает истерика. Тянусь и хватаю нити хайгэки и сукэна. Все мое тело вздрагивает, когда я готовлюсь распутать то, чем я стал.

Самоубийство.

Эта холодная, рациональная мысль пронзает мою панику. Эмоции затмевает холод, и я вновь могу думать. Самоубийством будет отпустить тэнки. Всего минуту назад я разорвал свое тело на куски хайгэки, а затем сварил вместе фрагменты сукэном. Без тэнки я буду истекать на полу кровью.

Пути назад нет. Я спасу Аканэ и Укё как махо-сёдзё или не спасу их вообще.

Я повторяю в сознании эти мысли, используя их, чтобы прогнать свои страхи. Ужас отступает, и на его месте появляется хрупкое спокойствие. Что сделано, то сделано. Тэнки завершен. Последствия моего выбора это то, с чем я могу разобраться позднее.

Благополучно подавив беспокойство, я подсчитываю нанесенный себе ущерб.

Шевелю пальцами на руках и ногах. Наношу пинки и вращаю бедрами. Формирую ауру. Напрягаю свои возможности, как физические, так и метафизические. Все работает. Мои движения плавны, а ки течет свободно. Конечно, вместо синего он светится розовым, но он все еще работает.

Что значит, что настало время настоящего испытания.

Носком туфли я подбрасываю зеркальце в воздух. Ловлю его, окутываю предмет своей аурой и отрицаю его существование грубым хайгэки.

Импульс бледно-розового света, и зеркало взрывается. Осколки стекла и пластика разлетаются по палатке, а серебристая пленка рассыпается облаком конфетти. Меня удивляет эта легкость. Ки легко отреагировал на мою волю.

В восторге от своего первого эксперимента, я использую противоположность хайгэки, сукэн.

Результат волшебен.

Пластиковые осколки, окрасившиеся угасающим розовым, прыгают в воздух и собираются в моей руке. Бледные нити паутиной растягиваются между оставшимися фрагментами. Горсть за горстью, они захватывают разлетевшиеся кусочки и сводят их вместе. Паззл в секунду собирается, а затем, как будто детали текучи, сливается воедино. Ручное зеркало восстанавливается.

Вот только зеркало, что я держу, не то же зеркало, что я разбил. Совсем как меня реконструировало по образу моей мэгами но оои, то же произошло и с зеркалом. Обычный бежевый пластик стал теперь металлически-розовым, изукрашенным цветочным орнаментом. Поверхность зеркала вытерта дочиста, так что усеявшие его прежде пятна грязи больше не портят поверхность.

Лично мне больше нравилось прежнее зеркало.

Тем не менее, не могу не усмехнуться. Магия. Не стоит называть это как-то еще, но эта магия была ки. Сама эта идея кружит мне голову. Возможность столь свободно владеть ки открывает целые новые миры. За время путешествия мы с батей столкнулись с десятками ускользнувших от нас таинственных искусств. Колдовство, мистика, специализации, требовавшие столь же сильного посвящения, как мое боевым искусствам, теперь в моей досягаемости.

Такая сила делает возможным что угодно.

Затем все рушится. У этой силы есть цена. Чтобы ее использовать, мне придется быть махо-сёдзё. Не на мгновение, но на всю оставшуюся жизнь.

Это цена, что я не был готов заплатить.

… или готов?

Я снова вздрагиваю и смотрю в зеркало, чтобы сменить ход своих мыслей.

У магии, похоже, чувство моды лучше, чем у меня. Слащавое оскорбление чувствительности, что я себе нанес, перекрашено мазками мастера. С точки зрения стиля и описания, я не изменился. Однако эффект переходит из области детского косплея в мир аристократической элегантности.

Моих бедер касаются две реки блестящего розового, шелковый занавес, увязанный сзади стильными атласными лентами — черными с белым кружевом, украшенными кристаллами аметиста. Мои новые, более светлые черты лица, дополняют цвет моего платья, что сейчас розовых оттенков, как глубоких, так и бледных. Складки, ленты, банты и оборки из тонкой ткани, опять черно-белые, привносят контраст, разнообразие и различие.

Консервативный стиль моего платья уступил соблазнительному. Моя юбка резко уменьшилась, заканчиваясь значительно выше колен. Некогда скрытая ложбинка меж грудей теперь видна. Это щепотка специй посреди сладости моего костюма, искушение, что держится на грани между распутством и идеалом.

Но останавливаюсь я на своем лице.

Мои губы чувственные дуги, помазанные цветом и блеском. Мои щеки и подбородок высеченная мастером скульптура ангела. Мои глаза драгоценные камни, устроившиеся меж темных ресниц и обрамленные металлически-розовыми очками.

Долго смотрю, не в силах признать, что девушка в отражении это я.

Это больше, чем просто внешность. Излучаемые мною признаки изменились. Грубые движения утончились до девичьих жестов. Моя поза и осанка отдает женственным шармом. Это крошечное изменение, но как бы мало оно ни было, оно уничтожило границу между истиной и иллюзией.

Я больше не играющая в принцессу пацанка, но скорее переставшая притворяться пацанкой принцесса.

И это порождает новое беспокойство. Тэнки меняет то, как я двигаюсь. Смогу ли я, как махо-сёдзё, все еще сражаться? В ретроспективе, глупо было упускать такую возможность. Тэнки строится на основе мэгами но оои, аспекта красоты. Он укрепляет этот аспект увеличенной духовной силой. Что же произойдет, если этот аспект включит такие понятия как «милая», «неуклюжая» или «хрупкая»? Ответ очевиден. В таком случае моя духовная сила обернется против меня, если я займусь чем-то столь неженственным, как бой.

Золоченая клетка. Интересно, сколько девушек оказались в такой ловушке.

Я нервно начинаю ката и быстро нахожу очаги сопротивления. Когда я использую самые жестокие и энергичные стили, мои скорость и сила уменьшаются на одну десятую.

Вот так. Досадно, но я могу с этим справиться. Мои первоочередные предпочтения в скорости и тонкости.

Тренируюсь еще немного, распутывая этот узел. За это время я замечаю и другое. Моя развевающаяся юбка как обычно смещает воздух, но не вызывает никакого сопротивления. Свисающие серьги танцуют с моими движениями, но не цепляются и не запутываются. Невозможнее всего мои туфли. Тэнки превратил плоские подошвы в пару десятисантиметровых каблуков. Такие каблуки должны были убить гибкость лодыжек и укоротить шаг, обесценив скорость и проворство. Такие каблуки, вопреки физике, не вызывают никакого ущерба.

В какой-то степени испытывая отвращение от небрежности магии, я завершаю тренировку. Набиваю спортивную сумку сброшенной одеждой и застегиваю ее на молнию. В последний раз поймав свое отражение, выдавливаю ухмылку. В результате нет и половины обычной снисходительности, но в нем проглядывает неподдельное высокомерие Саотоме Ранмы.

Хорошо. Что-то меньшее было бы неправильно.

Выхожу из палатки на свет.

* * *

Когда я прохожу через врата, местность меняется. Холмы вздымаются и опадают на метр в высоту. Земля смещается в стороны, когда ширина растягивается и сокращается. Деревья корчатся, их ветви извиваются сами по себе, пока они не принимают новые формы. В ушах появляется жужжание насекомых, сливаясь с щебетом птиц. Спотыкаюсь, но вцепляется сукэн. Реальность переделывается, и мое приземление становится изящным падением.

Всплеск адреналина. Быстрее, чем мой разум успевает приспособиться, вспыхивает сигнал опасность. Замираю. Прямо впереди стайка девушек. Юные леди расположились щебечущим кругом на голубом одеяле. Рядом с ними пара корзин со снятыми крышками, показывающие лежащие внутри угощения.

В одно мгновение я осмысливаю открывшийся вид, после чего спешно делаю ноги. Скольжу в сторону и скрываюсь за толстым стволом. Опаздываю на секунду. Быстрый взгляд показывает, что одна из девушек встает, ее глаза вглядываются в мою прежнюю позицию.

Вух. Ветви касаются моего пышного платья, когда я поднимаюсь в воздух. За мной тащатся волосы и ленты. Моя фигура скрыта, я взлетаю на верхние ветви дерева, приземляясь так легко, что листья даже не колышутся. Укрываюсь в густой листве и подавляю свое присутствие, все время проклиная цвета своего платья. Розовый слишком яркий цвет для хорошей скрытности.

Я смотрю, напрягая мышцы, готовясь разделаться со всей группой на пикнике, если они попытаются поднять тревогу.

Брюнетка в желтом сарафане подходит к моему дереву. Кладет руку на ствол и подается вперед, оглядывая лес.

Она совсем не смотрит вверх.

— На что ты смотришь, Ая? — спрашивает еще одна девушка.

Ая, брюнетка, отказывается от поиска и разворачивается на своих лакированных туфлях. Ее платье качается от движения.

— Ничего, — отвечает Ая. — Мне показалось, что я кого-то увидела, вот и все.

После этого пикник продолжается, пять девушек потягивают чай, грызут печенье, обмениваются сплетнями и смеются. Позволяю себе выдохнуть, на долгое мгновение закрываю глаза и задумываюсь. Если я выдвинусь, меня почти наверняка заметят, чистая удача, что меня еще не заметили. И я не могу ждать этих девушек, они настроились на долгий обед.

Стоит ли рисковать? Морщусь и взвешиваю Аканэ и Укё против полуискреннего обещания. Нет. Не стоит. Прости, бать. Тихо извиняюсь перед своим отцом и маскируюсь при помощи умисэн-кэн.

Вот только это работает не так, как планировалось. Призрачная аура умисэн-кэн сталкивается с флюидами моей мэгами но оои. Слишком различна природа этих приемов. Умисэн-кэн взывает к не-присутствию, аура тонко излучает игнорируйте меня. В каком-то смысле это принятие духа Госункуги и возведение его в энную степень.

Но моя мэгами но оои полная этому противоположность. Это красота, порожденная моей наглостью и самоуверенностью. Моя аура просит быть разглядываемой.

Глаза трещат от сосредоточения, когда я борюсь с приемом. В конце концов я принуждаю свой дух к компромиссу. Результатом оказывается малая форма основанной на ки скрытности, что совсем не приближается к обеспечиваемой умисэн-кэн почти-невидимости. Но, если я прав в своих предположениях, этого все равно будет достаточно, чтобы заставить взгляды всех скользить мимо меня, как будто меня не существует. Честно говоря, результат, вероятно, вполне удовлетворителен, но для моего натренированного перфекционизма это довольно неудачное решение.

Прикрытый ки и спрятанный скрытностью, я мелькаю мимо деревьев подальше от девушек. Останавливаюсь, отойдя на хорошее расстояние, и оглядываюсь на ворота, откуда пришел.

Портал исчез. На его месте кирпичная стена высотой мне до талии, увенчанная втрое более высокими железными прутьями. За ней Токио. Город, что я вижу, тих и пуст. Из Института я не вижу таящихся шума и суеты, как я не мог из пузыря Сецуны видеть девушек на пикнике.

Подумываю вернуться и предупредить Хикару. Если верить Сецуне, это будет достаточно легко. Все, что мне нужно, это подойти к ограде, и для меня откроются другие врата. Оглядываюсь на девушек и спустя мгновение презрительно фыркаю. Нет смысла. Если Хикару с командой не смогут раздавить таких слабаков, тогда ничто, что я скажу или сделаю, не сможет им помочь.

Поворачиваюсь к пикнику спиной и пролетаю через окружающее Институт Прекрасных Принцесс редколесье. Лес заканчивается через четверть километра, выходя на открытое пространство, простирающееся почти на пятьдесят метров. Никаких укрытий. Несколько возвышающихся над зеленой травой идеально подстриженных кустов настолько низки, что мне придется сидеть на корточках, чтобы за ними скрыться. Но даже тогда я по-прежнему буду открыт любой девушке, что выглянет в окно второго-третьего этажа.

Нахмурившись, я касаюсь оправы очков Митико. Каждое нажатие циклически переключает зум, заставляя крышу прыгнуть ближе. Провожу взглядом по верху здания и не обнаруживаю никакой охраны. Кивнув себе, я отключаю зум и вожусь с расширенным списком переключателей. Последнее прикосновение, и очки оживают. Появляются оранжевые призраки, выцветшие фигуры девушек, скрытых школьными стенами.

Жду. Девушки малым потоком двигаются по коридорам парами и тройками. Жду еще немного. Вот! Промежуток.

Улучив момент, я спрыгиваю со своего насеста. Икры и бедра сжимаются. Мышцы взрываются силой. Рвусь вперед. Молнией пересекаю изумрудный газон, мое тело почти горизонтально. Гравитация старается всадить мое лицо в дерн, с каждым шагом удерживаю себя в воздухе. Со столь далеко вперед вынесенным весом, у меня нет никакого сцепления. Обхожусь, прокалывая землю носком туфли и с огромной силой толкаясь вперед. Земля на моем пути разлетается. Каждый шаг срывает с земли кусок дерна и отбрасывает его назад.

В мгновение ока я достигаю стены Института. Мой дикий рывок не замедляется. Вместо этого я бросаю свой вес вверх, прыгая с земли и затем со стены. Мои ноги напрягаются от необходимого для перенаправления импульса усилия, а под моими ногами трескается бетон. Затем я взлетаю высоко в воздух.

Мое восхождение не останавливается на высоте третьего этажа здания. Вместо этого я поднимаюсь вдвое выше, мгновение парю на пике дуги, после чего тихо приземляюсь на крыше.

Моя голова дергается в обе стороны. Никаких ненужных компаний. Проверяю лес. Никто не показывает на странную девушку, запрыгнувшую на крышу Института. Хорошо.

Приседаю на корточки, чтобы оказаться вне поля зрения, и даю себе время расслабиться.

Следующее будет сложнее. Институт Прекрасных Принцесс велик. В восточном, похожем на школу крыле, на котором я стою, три этажа. Рядом с ним центральное здание, поднимающееся на этаж выше. Дальше к западу длинное приземистое расширение всего в один этаж. В целом, Институт достаточно велик, чтобы вместить тысячу.

И это принимая во внимание тот факт, что это школа-интернат.

Восточное крыло почти так же широко, как Фуринкан, вновь оставляя у меня впечатление, что именно здесь держат девушек. Здесь, представляю я, должны быть кухни, тренажерные залы, классные комнаты и, может быть, даже общежития. Хотя для последнего вполне может быть зарезервировано приземистое здание. Центральное здание, с широким куполом наверху, витражами, шпилями и арками слишком причудливо для повседневной жизни пленников. Такие места оставляют для специальных мероприятий, вроде тех моментов, когда преподаватели считают, что ученикам необходима дополнительная доза скуки.

Начать явно стоит с восточного крыла. Но даже знание этого ненамного сокращает мои проблемы. Восточное крыло огромно, и мне нужно найти в нем Аканэ и Укё. Затем, самое большое препятствие, мне нужно вытащить их.

Хотя есть один фактор, что играет мне на руку: мой козырь, очки Митико. По правде говоря, я не совсем понимаю их ограничений, но я знаю, что они могут показать по меньшей мере два вида аур. Первая оранжевая. Это был цвет Хикару в торговом центре. Это цвет, которым я окутан сейчас. Также это цвет сияющих через стены силуэтов. Я уверен, что оранжевый указывает на махо-сёдзё и обладателей схожих сил.

Второй цвет, что я видел, зеленый, и только раз. Зеленый был тем цветом, в который я был окрашен в торговом центре. Я не знаю, что значит зеленый. Это может быть высокий уровень ки, или это может быть магия. Из-за проклятия Дзюсенкё ко мне применимы оба этих фактора.

Что бы ни значил зеленый, это не важно. Важно то, что Аканэ и Укё, скорее всего, будут выделены цветом, отличным от оранжевого. Что значит, что я могу использовать очки, чтобы найти их через стены…

Конечно, это при условии, что их не трансформировали как Кодачи. В таком случае…

Обрываю эту мысль. Буду решать проблемы по мере их появления, но не раньше. Очистив разум, перевожу свое внимание на крышу. Очки Митико показывают лишь несколько движущихся подо мной оранжевых фигур. Черт. Проникновение меньше, чем я надеялся.

Ну, не то чтобы я ожидал, что будет легко.

Щелчком пальца отключаю режим аур. Да, способность видеть ауры полезна, но режим аур перекрывает мое зрение видениями призрачных девушек и отвлекает на сотни других бесполезных деталей. Лучше использовать эту функцию только тогда, когда необходимо.

В последний раз бросаю взгляд на лес и киваю сам себе. Чисто. Тогда пора.

Зацепившись лодыжками за шпиль, падаю с края крыши. Перевернувшись, качаюсь вперед и хватаюсь за окно третьего этажа. Затем плавным движением открываю окно, хватаюсь за верхнюю часть рамы и с переворотом приземляюсь внутри.

Цок-цок, цок-цок, цок-цок. Останавливаюсь. Приближаются две девушки, обе носят туфли на жесткой подошве. Быстро протягиваю руку назад и закрываю окно. Как только мой вход оказывается скрыт, ныряю в первый же пустой кабинет и исчезаю из вида. Всего через секунду из-за угла выворачивает пара девушек и начинает пересекать занятый мной коридор.

Беззвучно задвигаю дверь кабинета. Жду.

Выбранный мной кабинет удивительно обычен. На дубовом столе лежат аккуратные стопки бумаги, в стороне расположен компьютер. Перед столом вращающееся черное кожаное кресло. Рабочее место вызывает резкий контраст с неудобными деревянными стульями, выстроенными в ряд на другой стороне комнаты. Легко представить себе, как недисциплинированных учеников заставляют сидеть на стульях, нервно ожидая, пока власти вынесут решение. На дубовом столе бронзовая пластинка с написанным именем владельца. Доктор Огура Камико.

Приглушенные шаги проходят мимо офиса, не заглядывая внутрь. Выскальзываю в коридор вслед за ними и призраком мелькаю над линолеумом. На бегу стучу по оправе очков и провожу взглядом по оранжевым фантомам. Демонстрируемые женские фигуры размываются, но ни одна не демонстрирует отличный от оранжевого цвет.

Пока я двигаюсь, становится ясно, что комнаты на третьем этаже предназначены для персонала и в резерв. Прохожу по кладовкам, клубным комнатам, лабораториям с научным оборудованием и множеству кабинетов. Узнаю большинство именных табличек: Мори Тиё, Исии Акина, доктор Нисимура Митико, и Гёндуль Скададоттир, но также есть кабинеты женщин, которых я пока не встречал.

В маленькой больничной палате я замечаю свою цель: десяток девушек с красочными аурами светло-голубого, фиолетового и красного. Оттенки каждой забрызганы пятнами оранжевого и увенчаны кольцом зеленого цвета.

На моих губах появляется улыбка. Попались.

Притормаживаю, возвращаюсь на двадцать шагов и перепрыгиваю через перила. Позволяю себе упасть на два метра, прежде чем схватиться за край третьего этажа. Одним движением раскачиваюсь, отпускаю и приземляюсь на втором этаже. Украдкой двигаюсь к своей цели, используя свои очки, чтобы сосредоточиться на красочных аурах. Вскоре после этого я добираюсь до деревянной двери, что отделяет меня от девушек внутри.

После движения пальцем призрачные ауры исчезают с поверхности моих очков. Осторожно заглядываю в вертикальное окно в комнату.

Комната полна девушек, все сидят за партами. Классная комната, но одежда, что носят девушки, далека от обычной школьной формы Токио. Исчезли сейфуку и юбки. На их месте полные бальные платья и изысканные одеяния. Дам украшают атлас, шелк и смелые цвета. Каждая голова увенчана сверкающей тиарой, с каждого уха свисают блестящие драгоценности, каждую шею украшают бриллиантовые подвески.

Обнаруживаю посреди класса Укё, едва узнаваемую в темно-синем платье. Как и остальные, она с прилежным видом сидит лицом вперед. Ее скромное поведение не то, чего я ожидал. Мои мысли на секунду останавливаются, и появляется замешательство. Спустя мгновение все проясняется, когда я вспоминаю, на чем специализируется эта школа: на промывке мозгов.

Тянусь к дверной ручке и снова останавливаюсь. Стоп. Я вижу только Укё. Во второй раз осматриваю комнату. Аканэ нет. Нет там, где мне видно.

Задумываюсь. Стоит ли мне двинуться дальше? Стоит ли мне продолжить искать, пока я не буду наверняка знать, где находятся обе девушки? Нет. Окно показывает лишь половину класса, так что неплох шанс, что Аканэ просто не видна. Кроме того, даже если Аканэ не здесь, У-тян вполне может знать, где именно спрятана Аканэ.

И, честно говоря, мне не нравится идея хоть на секунду дольше оставлять Укё одну.

Так что я выбиваю дверь.

Бах! Ламинированную доску срывает со стальных петель, рассыпая облаком разлетающиеся куски дерева и крошечные осколки. Тяжелая дверь трескается по центру и летит через всю комнату. Она качается в воздухе, два куска переворачиваются со стороны на сторону. Трах! Выбитая дверь тяжело врезается в кирпич и разлетается на неровные обломки и щепки. Девушки поднимают руки, чтобы оградить себя от мусора.

Не обращаю на них никакого внимания. Это не повторение нападения на Фуринкан. Я решил, куда полетит дверь, и я знал, что легкая взбучка не приведет к серьезным травмам. Упиваясь своей превосходящей моралью, я шагаю в комнату с дерзким видом и гигантской ухмылкой.

— Простите, но класс отменен в связи с надиранием задниц и побегом пленных, — громко и властно объявляю я.

На мне останавливаются потрясенные взгляды. В передней части класса Сирень и Акина. Инструкторы. Это вполне очевидно. Меж ними двумя лежит девушка, окруженная быстро рассеивающимися сверкающими огнями. Лежащая девушка испускает хрипящий, влажный кашель и роняет на пол красные капли. Морщусь. Прерванный тэнки. Надеюсь, она будет в порядке. Мысленно извиняюсь за свою глупость. Затем сосредотачиваюсь на более важном.

Бросаю взгляд через комнату. Аканэ нет. Черт.

— Прошу прощения, — говорит Акина, ее надменный голос разрушает неподвижность. Женщина принимает расслабленную позу, положив руку на возвышение. — Но я решаю, когда оканчивается занятие. Так что я не совсем уверена, что, по-вашему, вы делаете.

Отрываю взгляд от Акины и сосредотачиваюсь на Укё. Не собираюсь позволять идолу задавать темп. У меня задача посерьезнее, как можно быстрее дать этим девушкам возможность спастись.

— У-тян. Хватай девочек и направляйся к воротам, — приказываю я, встретившись взглядом с моей подругой детства. Мотаю головой в сторону передней части класса. — Я позабочусь о всякой ерунде.

Лицо Укё накрывает замешательство, что превращается в шок.

— Ран-тян?

Фиолетовые глаза Акины смотрят на меня, затем на Укё и снова на меня. Рубиновые губы с весельем искривляются.

— Саотоме-сан, — медленно говорит Акина, как будто ей вдруг нравится мое имя. Она изучает меня с головы до ног. — Несомненно, это разительное улучшение по сравнению с вашим прежним хулиганским видом. Одобряю. С другой стороны, поведение все так же как никогда грубо.

Акина останавливается и обращается к своей спутнице:

— Наоми, пожалуйста, сопроводи Саотоме-сан в кабинет Огуры-сэнсэя, чтобы ее можно было должным образом зарегистрировать.

Сирень, или Наоми, как назвала ее Акина, извлекает из воздуха фиолетовый жезл. На инструменте раскрываются маленькие лепестки, образуя распустившийся цветок. Девушка шагает вперед с мрачным лицом и угрожающим видом. Моя грудь дрожит. Это все, что я могу сделать, чтобы не дать хихиканью выскользнуть из моих губ. Ей не идет играть роль мрачного гангстера. Ее яростный взгляд только заставляет ее щечки мило надуться.

Сирень подходит ближе и прикладывает к моей шее свой цветочный жезл.

— Шевелись, — тявкает она, по звуку больше похожая на щенка.

Наклоняю голову в сторону и презрительно рассматриваю Сирень. Это хитрое выражение. Моя мэгами но оои выстроена на улыбках и сладостях, и она хочет заменить мою насмешку чем-то симпатичнее. Чтобы все сработало, я выворачиваю свою духовную ауру, немного искажая мэгами но оои. Результат… идеален, королева, свысока глядящая на насекомое.

Затем мое презрение оборачивается высокомерной ухмылкой. Время игр заканчивается.

С безжалостной эффективностью я расширяю свою ауру, оборачиваю ее вокруг Сирени и отвергаю. Хайгэки сжимает ее рукой великана. Сукэн слабой, необученной Сирени раскалывается, столкнувшись с моей превосходящей силой. В одно мгновение я лишаю ее непобедимости.

Сирень застывает, и в ее глаза начинает просачиваться рассвет осознания. Пока царит это замешательство, я хватаю ее за запястье, вывожу ее из равновесия и выворачиваю суставы, пока не блокирую их. Добавляю немного давления, чтобы кости оказались на пределе излома.

Тук, тук-тук. Цветочный жезл Сирени стучит об пол. Ее онемевшие пальцы раскрыты, больше не в состоянии сохранять хватку. Виновато улыбаюсь Сирени, а затем швыряю ее лицом через стену в коридор снаружи.

Хлоп. Хлоп. В мертвой тишине комнаты делаю вид, что отряхиваю руки.

— Ран-тян! — шипит Укё сквозь стиснутые зубы.

Мои глаза рывком возвращаются к моей подруге, которая все еще сидит на своем месте. Она смотрит на меня с выражением тонко замаскированного гнева и отчаяния. Смущает то, как дергаются ее плечи.

— Куондзи-тян, не думаю, что я давала вам разрешение говорить, — отрезает Акина из передней части комнаты.

Слова Акины молотом ударяют Укё. В мгновение ока Укё становится жесткой, как доска, лицо бледнеет, а кожа становится похожа на воск. Секунду она сидит прямо, а затем валится на землю, руки и ноги дрожат на полу, когда ее тело охватывает серия спазмов. Губы Укё кривятся в гримасе агонии, беззвучном крике и чем-то еще более ужасном, чем это.

Ревет гнев, и я поворачиваюсь лицом к Акине. Из моего горла вырывается крик, временно перекрывая приданный мне тэнки нежный голос.

— Какого черта ты с ней делаешь!

— Дисциплинирую. Опыт, что вы вскоре узнаете из первых рук, — объясняет Акина. Она шагает вперед, скользя перед своим возвышением. — Раз уж так получилось, что Наоми пала, я закончу этот фарс.

Nennen korori yo, Okorori yo, поет она. Вперед текут мягкие, серебристые ноты. По комнате расходится ощутимая волна, дымка в воздухе рокочет от звука. Вокруг меня оборачивается музыка, и мои кости дрожат. Сквозь мою кожу просачивается онемение.

Колыбельная Акины, я узнаю ее. Дважды я на тот же трюк не попадусь.

Высвобождаю свою ауру, и сила встречается с силой. Оружие Акины не звук, но порожденная ее духовным присутствием магия. Для борьбы с ней я использую то же самое. Я отталкиваю ее дух своим собственным. Ее сукэн давит на мой, но я отбрасываю ее силу, отвергая мир, что она стремится навязать. Это борьба. Магия Акины стремится проскользнуть сквозь мою. Она превращается в шипы и впивается в места, что я оставил мягкими. С точки зрения как умения, так и силы, Акина и Сирень несравнимы.

На меня опускается усталость. В то время как я рассеиваю большую часть нападения Акины, осколки ее песни продолжают проскальзывать и подрывать мою выносливость.

Но это все, на что способна колыбельная.

— Ти… тиару.

Выдох Укё перенаправляет мое внимание. Карие глаза Укё встречаются с моими, несокрушимые осколки тонут в море боли. Я запинаюсь от этого вида, а затем бросаю все силы, чтобы оттеснить заклинание Акины. Однако Укё не позволяет моему разуму отвлечься. Сильной рукой, обернутой в шелковою перчатку, Укё хватает меня за лодыжку. На моей коже сжимаются пальцы, и суровая сила передает мне дрожь припадков Укё.

Столкнувшись с таким напряжением воли, я не могу отвести взгляд.

— … тиару… сними! — искаженным голосом выталкивает через агонию Укё.

Bōya wa yoi ko da, Nenne shina. Ноты песни Акины врезаются глубже. Я пошатываюсь, мои веки на секунду опускаются, прежде чем я приливом сил сбрасываю навязчивую магию. Черт. Бросаю взгляд на Акину, остающуюся в передний части класса, затем на Укё, по-прежнему прожигающую меня взглядом. Черт. Черт. Черт. Ладно. Сперва Укё. Мне просто придется немного потерпеть колыбельную.

Двигаясь как можно быстрее, я наклоняюсь и вонзаю пальцы в отверстия на серебряном головном уборе. Тело Укё напрягается от моего прикосновения. Вижу, как напрягаются мышцы ее челюсти, когда она стискивает зубы с силой, достаточной, чтобы сокрушить скалу. Выпрямляюсь и тяну изо всех сил.

Тиара не снимается. Вместо этого от земли отрывает Укё. Девушка взлетает в воздух. Выше. Выше. Пока ее голова, затем талия, а затем и ноги не оказываются надо мной. Внезапно она останавливается, моя хватка на тиаре не дает подниматься дальше. Остается последний рывок. Головной убор отрывается, а вместе с ним клочья темных волос и обрывки окровавленной кожи.

Бух! Трах! Укё тяжело приземляется на плоский стол. Стол ломается под ее весом, все четыре ножки трещат от силы столкновения.

Кружится голова. Отталкиваю ауру Акины и обнаруживаю, что она отступает. Краем глаза поглядываю на женщину, но вместо нее рискую сосредоточиться на Укё.

— Ты там в порядке, У-тян? — спрашиваю я.

— Не мертва, — хрипит в ответ Укё. Взмахивает рукой в перчатке в сторону передней части комнаты. — Просто… Позаботься за меня об Акине, а я освобожу остальных девушек.

Кивнув, я перевожу внимание обратно на своего противника. Акина больше не поет. Вместо этого она осторожно смотрит на меня, ее рубиновые губы хмуро сжаты.

— Отражение моей магии со столь малой подготовкой, вы и правда достойны интереса директора, — замечает Акина. На ее лице появляется веселая улыбка. — Похоже, для подчинения грубого человека мне остается только столь же грубая тактика. Подходящие обстоятельства, достаточно нецивилизованные.

Разминаю плечи и отпинываю с пути несколько столов. Столы с грохотом летят через комнату, сбивая своих родичей и расчищая путь между мной и Акиной. В стороне работает Укё, прижав коленями распростертую девушку и срывая с нее тиару. Ее прогресс сопровождают слезы, рыдания и тихие вскрики.

— Ну, тебе повезло, — отвечаю я. — Потому что нецивилизованный это тот язык, на котором я свободно говорю.

В ответ Акина помещает руки около пупка и делает невероятный вдох. Ее грудь раздувается. Широко раскрывается рот. Я чувствую, как замирает весь воздух в комнате, словно каждая молекула ожидает ее песни.

Но я двигаюсь первым. В одно мгновение я сосредотачиваю свою ауру и с криком проецирую ее через всю комнату. Не в Акину, но в стену позади нее:

— Moko takabisha!

Из моих рук вырывается, не вызывая отдачу, разваливающаяся пуля. Синий шар пролетает длину двух рук, прежде чем рассыпаться в пути розовыми искрами. Мой ки заряд взрывается, разбрасывая во всех направлениях сжатую энергию. Бледные шарики летят через всю комнату, стуча по поверхностям с энергией не большей чем у теннисного мяча.

Что?

Застываю, пытаясь понять, но затем меня бьет ответ. Глупо. Конечно, мой moko takabisha не сработает. Сейчас мне не хватает ауры уверенности, пока она столь жеманная.

Акина выпускает серию ударных нот, сокрушая мою жалобу. То, что она произносит, не песня. В ней нет слов. Вместо этого небесный голос Акины становится инструментом, и с ним она играет музыку, что быстра, жестока и смертоносна.

Вокруг меня взрывается земля. Столы разлетаются обломками, а цемент покрывается кратерами, как будто от ударов гигантских молотов. В воздухе формируются звуковые кулаки, после чего набрасываются. Со всех сторон меня атакуют невидимые снаряды, заставая меня врасплох.

В другом мире меня бы расплющило в одно мгновение.

В этом все пули пролетают мимо.

Сукэн. Та же самая непроницаемая оборона, что столько раз блокировала меня, теперь работает в мою пользу. В тот момент, когда Акина начинает атаку, реальность изгибается. Тэнки вцепляется в мое тело и заставляет меня танцевать. Без особых усилий я порхаю между незаметными звуковыми дубинами. В моих уклонениях нет никаких намерений. Не требуется ни воля, ни осознание. Вместо этого сопротивляется сукэн. Моя аура навязывает вселенной новый закон, что объявляется с превосходящей силой: в Саотоме Ранму никогда не попасть.

Неуязвимость.

Помимо всего прочего, это величайшая предоставляемая тэнки сила. И теперь она моя.

Во всяком случае, на какое-то время.

Атаки Акины пропитаны хайгэки. Даже когда они промахиваются, они пушечными выстрелами ударяют цитадель моей души. От каждого удара моя аура дрожит, а по моему сукэну расходятся четкие трещины. За считанные секунды моя непроницаемая оборона рушится под нападением Акины.

Но секунды это все, что мне требуется.

Я не Сирень и не Морковка. Я так и не научился полагаться на тэнки как на единственный способ защиты. Мне не нужен сукэн. У меня уже есть умение и ловкость течь между атаками моего противника. Так что, когда предоставленная сукэном непроницаемая оборона уступает, я уже в движении.

Я вскакиваю, переворачиваясь над проносящимся в воздухе смутным искажением. Акустические бомбы мелькают и взрываются в стене позади меня. Вытягиваюсь в воздухе, кончиком каблука коснувшись хрупких потолочных плит. Крепко сжимаю свое тело и проскальзываю между еще четырех мерцающих пуль.

Мои увертки дают мне не более чем горсть вздохов, но это все время, что мне требуется. Моя аура стабилизируется, и возвращается непобедимость сукэна. Отдаю свое тело магии, позволяя ей двигать меня через поток незримых импульсов. Моя защита не сможет долго продержаться. Мой сукэн деформируется, всеми силами навязывая фантазию, и розовый свет вспыхивает там, где заряды Акины прорывают в моей ауре дыры.

В течение двух напряженных секунд мой палец стучит по оправе очков и, наконец, находит режим аур.

Невидимая энергия вдруг оттеняется призрачной зеленью.

Звуковая пуля рассекает мне руку, посылая по костям рокочущий шок. Отшатываюсь в сторону и оттанцовываю, уклоняясь от следующей. Быстро замечаю три туманных зеленых шара, формирующихся со всех сторон вокруг меня. Ловушка. Та, что всего несколько минут назад была бы гораздо смертельнее. Ныряю в сторону. Мгновенно выпущенные импульсы слишком медленны. Они проносятся через мой послеобраз и врезаются в пол и стены классной комнаты, размельчая все, что осталось от ее внутренней структуры. Коридор и прилегающие туалеты теперь выставлены на обозрение.

Отступаю, но двигаюсь достаточно медленно, чтобы Акина следовала за мной. Мои следы осыпает звуковой поток, превращая коридор в руины. Даже не предпринимаю попыток ответить. Моя стратегическая задача в спасении Укё, и чем дальше от нее будет проходить борьба, тем выше шансы Укё на побег.

Пока я бегу, я учусь. Я подставляюсь под нападение Акины и изучаю пределы защиты сукэна. Моя магия держит шквал не более трех секунд. После этого мне нужно по меньшей мере столько же времени, чтобы вернуть свою ауру в рабочее состояние. Если я подожду чуть дольше, сукэн восстановится, но в пылу сражения я не считаю это жизнеспособной тактикой.

Изучаю атаки Акины. Ее звуковые пули движутся группами по шесть. Помимо этого никаких ограничений. Она стреляет самыми разными способами, последовательно или параллельно. Они приходят со всех направлений: спереди, сзади, слева, справа, сверху и снизу. Пули формируются там, где пожелает Акина, она не может нарушить лишь границу области моей ауры.

Заворачиваю за угол и бегу по другому коридору. Меня преследует симфония разрушения. Пора заканчивать эту погоню. Я уже вижу признаки поднявшейся в школе тревоги. Скоро на помощь Акине бросятся союзники.

Укё хватит этого пространства.

Во внезапной перемене мое отступление становится рывком. Семь шагов стремительно мчат меня вперед. Навстречу летят акустические пули. Ныряю и скольжу под ними. Сукэн откликается на мою волю, и трение исчезает. Скольжу по плитке, как будто это лед. Над головой пролетают два импульса. Вытесненный воздух втягивает в оставшийся позади вихрь мои косички.

Трение меняется. Ноги останавливаются, а тело летит вперед. Отталкиваюсь, переворачиваясь в воздухе над летящим понизу третьим зарядом. Акробатически изворачиваюсь в воздухе, отскакиваю от стены и бегу по противоположной. Промахивается последнее трио звуковой последовательности Акины.

Раскрылась.

С последним прыжком я оказываюсь над ней. Над головой Акины проносится высокий пинок с разворота, когда она в последнюю секунду ныряет. Нападение, заостренное усиленным хайгэки ikisasu, надвое рассекает ауру Акины. Лечу вперед, изворачиваясь и ударяя локтем. Акина восстанавливает свою защиту и плотно стягивает ауру, но моя атака врезается в ее защиту прежде, чем та готова, отбрасывая ее на несколько шагов.

Не позволяю себе никакой передышки.

Ныряю вслед за Акиной и осыпаю ее молниеносными боковыми пинками. Удары попадают по рукам Акины, полностью разъедая ее мистическую защиту. Тяжелые удары оставляют на руках и ногах синяки, два пинка проскальзывают, попадая по ребрам и животу.

Затем, так же быстро, я отхожу. Я бы решился и на большее, но очки Митико показывают густо образующийся вокруг Акины пугающий зеленый туман, перекрывающий ее обычный оранжевый оттенок. Готовлюсь к контратаке и не разочаровываюсь.

В момент, когда я отстраняюсь, Акина выпускает оглушительный крик. В нем не столько звука, сколько силы. Камень сыпется. Стены дрожат. Окна взрываются. Воздух дрожит, пульсирующие линии давления формируются с такой плотностью, что искажают свет. Стена разрушения вопля в мгновение ока расходится во всех направлениях, не оставляя никакой возможности уклониться.

Магия бьет меня сильнее толкающего плечом бати-панды. Меня срывает с земли и швыряет на десяток метров дальше по коридору. Вокруг меня загорается розовый свет. Моя аура резонирует от звука и извергает энергию. Мой сукэн с трудом удерживается, и я, приземляясь, оказываюсь на ногах. Шпильки впиваются в плитку, выгрызая борозду, замедляя мой темп. Затем порыв стихает. Не считая звона в ушах, я не пострадал.

Шагаю вперед и отвечаю на заряд Акины собственным. Ки вновь собирается между моих ладоней закручивающимся внутрь циклоном света. На этот раз я использую не уверенность. Вместо этого я оставляю магию чистой, напитывая атаку одним лишь хайгэки. Разочарование, злоба и гнев объединяются в шар разрушения. Он светится бледно-розовым, ложной невинностью, скрывающей содержащие внутри злые силы.

Протягиваю руки вперед и кричу. Вместе с выдохом выходит ки. Выдох становится словами. Проявлением воли. Называя свой прием, я усиливаю его и придаю ему цельность:

— Tenshi osakebi!

Вспыхивает небесный свет, и камень раскалывается. Во внешней стене школы остается колоссальный разрыв. Сквозь него льется дневной свет. Оставшееся разрушение шокирует. Выглядит так, как будто в коридоре наклонило фуру, а затем вдобавок развернуло ее пару раз на триста шестьдесят.

В центре разрухи Акина. Девушка в черном корсаже висит в нескольких сантиметрах над разбитым полом. Ее голос поет, и вокруг нее мерцает сфера искаженного воздуха, подкрашенная моими очками в слабый зеленый цвет. Несмотря на силу моей атаки, мой противник совсем не тронута.

Нота Акины обрывается, и она опускается на землю.

— Позаботьтесь о бежавших ученицах, — говорит Акина. Ее четкий голос прорезает гул двигающегося камня. — Здесь вы ничем не поможете.

Мне требуется секунда, чтобы понять, что Акина говорит с окружающей нас глазеющей толпой. Мой взгляд проходит по группе. Здесь около десятка девушек. По шкале Дайске-Сафурана ни одна из них не превосходит Куно. Из отсутствия готовности догадываюсь, что большинству из них недостает боевого опыта. Я могу одним ударом разобраться со всей группой. Но мне нужно беспокоиться не только о себе. Если только Укё не изучила тэнки, она никак не сможет победить даже слабейшую из них.

Придется сократить их число. Пока не покажется Хикару со своей бандой, я единственный, стоящий между Укё и пленом.

— Ти-хе-хе-хе-хе! — раздается пронзительный смех, голос мало отличается от скрипа ногтем по стеклу. По опустевшему коридору проносится спираль темных лепестков. — Я, Лакричная Красавица Кодачи, избавлюсь от этой нарушительницы и докажу, что вы недостойны чести директора, сенши.

Взгромоздясь на разбитые обломки, на третьем этаже балансирует Куно Кодачи. Она все в том же черном наряде готической лолиты, в котором она была, когда я сражался с ней на крыше, но теперь лакричные ленты длиннее, и их больше. Немного заметнее то, как ее аристократическое лицо округлилось до более мягкого, милого облика.

Это результат кокона сахарной ваты Тиё. По прихоти своей госпожи Кодачи прошла через вторую метаморфозу. Однако Тиё не удалось избавить Кодачи от этого отвратительного смеха.

Фиолетовые глаза Акины вспыхивают, а рубиновые губы сжимаются.

— Помоги другим девушкам, Кодачи. Я сама справлюсь с Саотоме.

— Я принимаю приказы лишь от своей госпожи, а не от тебя, бесполезная ведьма, — глумится в ответ Кодачи. — Эта нарушительница падет от моей руки. Уже ясно, что ты не сможешь победить. Несомненно, результат твоего низкого происхождения. Ти-хе-хе-хе!

Толпа зрителей не двигается, пока разговаривают Кодачи и Акина. Необученные дуры. Обращаю эту небрежность себе на пользу и собираю второй шар злобной розовой энергии.

— Tenshi osakebi!

Извернув запястья, я деформирую сферу. Шар становится лучом, секущим справа налево. Вытянувшаяся лопасть розового света пронзает пространство, где мгновение ранее была Акина.

Промахиваюсь, но это не важно. Моя атака делает свою работу. Мой ки гигантским мечом прорезает себе путь через второй этаж. В опорах и стенах остаются зазоры шириной с мою руку. Разрушение охватывает шестидесятиградусную дугу передо мной. Здание стонет, внезапно лишившись опоры. Огромные массы начинают смещаться. Напряженные после прежней борьбы колонны рушатся. Третий этаж падает на второй.

Девушки рассеиваются и ныряют в стороны, выискивая укрытие от медленно двигающейся катастрофы. С полов и потолков поднимается пыль, облаком окутывая все. Под ногами шатается земля, ее угол меняется, когда одна сторона поднимается, а другая падает.

Оранжевые оттенки призраков девушек спешат найти убежище. Атакую.

Протанцовывая мимо мусора и уклоняясь от падающих обломков, прокладываю путь до ближайшей девушки. Юной ведьме не старше четырнадцати. Ее остроконечная шляпа упала под ноги, сама она для баланса вцепилась в доску объявлений. Она изо всех сил старается подняться, ноги под ней скользят.

Не выражаю никакой жалости.

Сближаюсь и бью ее по голове. Мой кулак врезается в висок ведьмы, ее сукэн лишь незначительно сопротивляется моему ikisasu. Девушка падает и катится по наклонившемуся коридору.

Разворачиваюсь.

Десять прыжков подводят меня к принцессе. Она уклоняется от моего открытого удара, стремительного оборота, что угрожает сбить ее с ног. Отвечает неумелым взмахом жезла. Результатом ее атаки становится полоса радужного света, промахивающаяся на метр. Не позволяю второго шанса. Завершив вращение, бью принцессу на втором обороте, на этот раз ткнув ее в левую почку. Девушка отлетает назад и врезается в стену. Там она падает, задыхаясь и держась за бок.

Следующей оказывается пара из школьницы и волшебного рыцаря. Они замедляют меня на целых пять секунд, прежде чем присоединиться к своим соседкам на полу. Это все, что требуется. Ход сражения меняется.

Мое продвижение останавливает ревущее пламя. Отскакиваю назад, и длинные языки огня тянутся вслед за мной. Надо мной свистит воздух, и я скольжу в сторону. В землю врезается огромная дубина, разбивая пол в еще более мелкий щебень.

Наклоняюсь, чтобы избежать обратного удара, и сталкиваюсь со своими противниками. Вокруг меня полукругом собрались три они. Каждый из рогатых демонов, стоя, в полтора раза выше меня. Все вооружены оторванными от деревьев толстыми ветвями, местами на них торчат ветки и листья. Игнорирую их и использую очки Митико, чтобы взглянуть дальше. Издалека оказывает поддержку окутанный зеленым пламенем оранжевый призрак.

Сперва разбираюсь со стрелком, запуская уносящееся вдаль розовое копье. Не дожидаясь взглянуть, попаду ли я в свою цель, бросаюсь вперед. Они двигаются на перехват. Замахиваются на меня широкими ударами. Их оружие тяжелое, а атаки медленны. Даже если бы меня связали цепями, я смог бы уклониться от них всех. Отвечаю кулаками и ногами. Демоны рассыпаются и исчезают в клубах дыма. Все, что от них остается, это маленькие тлеющие бумажные печати.

Сикигами.

Скольжу взглядом и нахожу призывательницу. Она устроилась на вершине накренившегося этажа, молодая женщина в красивом наряде оммёдзи. У нее в руках еще две офуда, что она тут же бросает. В печати втекает зеленый туман, и пара они принимает формы.

Только чтобы все закончилось моими размывшимися руками. Сминаю скользнувшую меж пальцев бумагу, а затем разрываю ее напополам.

Спустя мгновение я оказываюсь над ней.

Оммёдзи отступает так быстро, как только может, выдерживая первые мои атаки каплей мастерства с огромной помощью сукэна. Вижу на ее лице отчаянную злость, когда она ставит последний резерв, стараясь защититься от меня. Вокруг ее руки материализуется созданный из демонической плоти живой пистолет. Она открывает огонь. По обе стороны от меня вспыхивают два ярких импульса, когда я отшатываюсь от нападения. В следующую секунду сукэн оммёдзи сдается. Очередной мой пинок попадает ей в грудь и вбивает ее в стену. Заканчиваю, ударяя ее по лицу и пробивая ее головой бетон.

Музыка возвещает о возвращении в бой Акины.

Не успевает первая нота достичь моего уха, как я оказываюсь в воздухе. Мою прежнюю позицию разносит шквал звуковых бомб. Закручиваюсь в воздухе и приземляюсь вниз головой на сетку арматуры, отделяющую школу от неба. Раскачиваюсь из стороны в сторону, продолжая держаться наверху. Звуковые молоты мелькают так близко, что проявляют кусочки розового ки моей ауры, прежде чем выпустить свою энергию в голубые небеса над нами.

Смотрю вниз. Вот ты где.

Акина на первом этаже, стоит в чистой от рассыпавшихся обломков зоне. Увидев свою цель, я прекращаю цепляться ногами и стартую. Переворачиваюсь во время спуска, уклоняясь еще от двух звуковых пуль и рубящего удара красного лакричного кнута. Сперва врезаюсь ногами в наклонившийся пол второго этажа. Кнут Кодачи щелкает позади меня, но я отскакиваю прочь.

— Ти-хе-хе-хе! — хихикает Кодачи, сумасшедшими движениями размахивая своим кнутом.

Красная конфетная лента дважды ударяет, отрезая подо мной большие куски земли. Навес срывается. Позволяю себе упасть вместе с ним. Опускаюсь на два с половиной яруса со второго этажа, что сейчас стремится быть третьим.

Навязчивым голосом Акина выпевает заготовку шести пуль. Они встречают меня в воздухе. Скольжу между акустическим нападением, искривляя свое падение. Юбка, ленты и длинные косички вихрем следуют за моей акробатикой. Приземляюсь на носок, тэнки вынуждает мое касание выглядеть невозможно мягким. С едва дрожащей аурой открываю ответный огонь.

Акина течет между ударами, голова качается из стороны в сторону. Со стороны кажется, как будто сражаются два бойца мирового класса. Видимая ровность ложна. Мой ikisasu отрывает от сукэна Акины огромные куски. Она компенсирует это, своей волей возвращая ауру на место. Но у ее неуязвимости есть срок, и он быстро выходит.

Конечно, мы оба это знаем.

Пока она защищается сукэном, Акина готовит контрудар хайгэки. Вокруг нее собирается огромная сила, образуя сгущающийся зеленый туман. Индикаторы на моих линзах трижды мигают, а затем отключаются. Мельком смотрю на своего противника нефильтрованным взглядом. В волосах золоченая звезда, Акина танцует в ритме моего нападения, очаровательный идол скользит по сцене. Вместе с ней движется искрящийся свет, подсвечивая ее золотистую юбку и полночный корсаж.

Затем она кричит.

Воздух дрожит. Вырывается резонирующая сила. Физические объекты отбрасывает прочь. Валуны слишком тяжелые, чтобы кинуть, стирает в пыль.

Заряд ударяет меня в лоб. Не отступаю, но вместо этого терплю. Перед лицом грубого отторжения, я накладываю фантазию. Хайгэки воюет с сукэном, и моя аура искажается под мистическим давлением. Сокрушительная сила тисками сжимает меня. В легкие вдавливает воздух, раздувая их до разрыва, несмотря на то, что мою грудь сжимает руками гиганта.

Волна проходит. Осколки розовой энергии рассеяны из-за нападения, бьющимися приливными силами от моей мэгами но оои оторваны фрагменты ки. Последовавший спад усталости заметен больше своей неожиданностью, чем тем, как он отмечает пределы моих сил.

Тишина. В моих измученных ушах звенит. Из каналов вытекает теплая жидкость. Мое тело кричит от агонии, но всю боль смывает адреналин. Преимущество за мной.

Крик Акины скорее стратегического характера, чем наступательного. Короткая дистанция лучше для меня также как длинная дистанция для нее. Если бы меня отбросило, мне пришлось бы пробираться через звуковой поток, пока ее сукэн восстанавливается. Вместо этого мы остаемся лицом к лицу. Даже лучше, Акина привлекла все свои резервы, чтобы выпустить атаку, и ее аура истощена.

В мистическом плане Акина беззащитна, и хоть она совсем не полуобучена, у Акины нет возможности противостоять моему умению.

Я победил.

Мне требуется всего один шаг, чтобы вновь оказаться рядом с Акиной. Начинаю с погружения кулака в ее живот. Ее фигура сгибается вокруг моей руки, а тело поднимает в воздух. Хватаю правую руку Акины своей левой и прыгаю. Мое тело поворачивает по тесной дуге, и рука Акины поворачивается вместе со мной. Запястье и локоть выдают тошнотворный хруст. Отпускаю, переворачиваясь в кувырке вниз головой. Одной ногой упираюсь в спину Акины, одновременно с этим отталкиваясь изо всех сил.

Удар приходится справа, когда мы оба падаем на землю.

Акина неподвижна.

Победа.

Боль.

Мой триумф обрывают. По спине стучит дождь крошечных конфетных пуль. Каждый крошечный кусочек лакрицы на два сантиметра впивается в мышцы. Они сдирают с моей спины плоть, превращая розовую ткань и кремовую кожу в беспорядок истерзанного мяса.

Бросаюсь в сторону. Линия пуль следует за мной, дробя камень и пробивая сломанные стены. Отскакиваю от двух поверхностей, уклоняясь от кондитерской смерти. Только после этого нахожу достаточно толстое укрытие.

Долгие секунды сжимаюсь за колонной, слушая безумное хихиканье Кодачи. По спине расходится ледяное онемение, и моя аура постепенно восстанавливается. Перехватываю прямое управление и сосредотачиваю большую часть духовных сил на избавление от текущего в жилах яда. Адское пламя хайгэки врывается в магию Кодачи и обращает ее в ничто. Онемение прекращает расти и начинает исчезать. Заменяю хайгэки сукэном и выпускаю его в свои раны. Магия холодит и успокаивает. Чувствую уходящую боль, когда плоть воссоединяется, а порванный шелк восстанавливается до совершенства.

— Ти-хе-хе-хе! Беги как маленькая девочка, — гогочет Кодачи. — Но я, Лакричная Красавица Кодачи, уничтожу тебя.

Еще несколько драгоценных секунд остаюсь в своем укрытии, чтобы мои раны смогли еще немного исцелиться. Затем я выхожу.

— Жаль разочаровывать, но бегство совсем не в моих планах, — отвечаю я.

Небрежно прислоняюсь к стене и смотрю на Кодачи через разбитый щебень. Между нами распыляется водяной душ. Лучи солнца проходят через рассеянные капли, расходясь призматическим светом.

Р-р-р-а-а-у-у-у. Школа испускает долгий, отвратительный стон. Полы под нами сдвигаются, скользнув на сантиметр-два в сторону. С потолка водопадом сыпется пыль. Мерцают неоновые огни, и из незащищенных проводов сыплются искры. Откуда-то издалека эхом доносится резкий треск, похожий на ружейный выстрел.

Спокойно думаю о Кодачи. Она не входила в мои планы, но сейчас, когда она здесь, у меня есть возможность спасти и ее. Вопрос в том, могу ли я позволить себе тащить за собой возражающую или бессознательную девушку, пока я разыскиваю Аканэ?

Нет. Не могу. Ответ приходит легко. Татеваки может из-за него даже еще больше меня возненавидеть, но в моем списке важных людей Кодачи значительно ниже Аканэ.

— Глупая девчонка, твое высокомерие не сможет скрыть твоей слабости. Даже сейчас мой яд крадет твои силы, — кричит Кодачи. Пока она говорит, вокруг нее формируется длинная лакричная лента. — Моли изо всех сил о пощаде, но я тебе ее не предоставлю. Ти-хе-хе-хе!

Яд. Слабость. Кодачи, как всегда, слишком высокого о себе мнения. Конечно, мне тяжело дышать, но у меня все еще больше половины моих сил. Прямо сейчас время сразу враг мой и союзник. Оно приближает появление Хикару, так же как и Тиё и Гёндуль. Впрочем, я не пропускаю исчезновения тела Акины. Тэнки исцелил мои раны. Конечно, тэнки исцелит и ее. Если против меня объединятся Акина и Кодачи, это будет не очень хорошо.

Еще одна серия тресков звучит как очередь взлетающих фейерверков. Вся школа грохочет, и второй этаж на полметра соскальзывает в направлении своего наклона. Усмехаюсь. Я вновь смогу это использовать. Но сперва приманка.

— Молить? Горничную? Думаю, нет. — В моих словах властность, как будто бы говорит знать. Играю роль, выпрямляясь и принимая высокомерную позу аристократа. — Твой яд, служанка, уже нейтрализован. Как будто бы он был угрозой. Существо твоего положения никогда не сможет и надеяться победить леди истинного происхождения.

Кодачи широким замахом бьет меня. Конфетная бритва проходит сквозь стену от левой моей стороны до правой. Скольжу вокруг атаки, следуя за изгибом лакричного кнута. Сплетенные нити целуют меня во время движения в правое плечо, это касание отмечает кровавая линия и ледяное онемение.

— Невыносимая негодница! Я поставлю тебя на место, — визжит Кодачи.

Она в ярости. Кодачи снова и снова бешено машет руками, ее лакричный кнут щелкает тут и там. Но ярость не притупляет умения Кодачи. Удары ее кнута как никогда точны. Во всяком случае, опасность возрастает. Гнев подпитывает хайгэки Кодачи и, в свою очередь, усиливает ее атаки. Ее конфетный кнут уже не режет, но вместо этого уничтожает.

Бегу от неистовства Кодачи, исчезая в глубине неустойчивых коридоров. Туда вторглась тьма. Люминесцентные лампы лишь немного разбавляют ее, а дневной свет задерживают неповрежденные структуры второго и третьего этажей.

Вновь щелкает лакричный кнут, промелькнув мимо моей щеки. Он уничтожает опорную балку позади меня.

— Как жалко, — усмехаюсь я. — Они позволяют участвовать девушкам такого уровня? Не впечатляет.

Кнут Кодачи отвечает на мое презрение, провернувшись, скрутившись и раздробив бетон как замазку. Коридор стонет от ослабления структуры. Воспринимаю это как предупреждение и тонко укрепляю свой сукэн. Заняв всю свою магию, я полагаюсь лишь на грубое умения уклоняться. В то же самое время я еще больше подстрекаю Кодачи. Не стоит ей слишком рано это осознавать.

— Возможно, я ошибаюсь? — спрашиваю я. — Ты ведь часть обслуживающего персонала?

— Умри! — кричит Кодачи.

Красная лакрица кружится, а затем ударяет конфетным копьем. Атака проходит сквозь мой послеобраз и уничтожает колонну позади меня. Вновь стонет коридор. Ему вторит резкий треск, под смещающимся весом разрушаются камень и сталь. Потолок проседает, и бой внезапно останавливается.

Вместо того, чтобы смотреть на меня, Кодачи смотрит на потолок. Выдавливаю непонятную ухмылку и выпускаю сукэн.

Моя аура растягивается во всех направлениях. Грубо сплетенный ки тонет в камне и расходится по всему коридору. Он навязывает разрушенной школе идею. Реальность немного прогибается, и уже подготовившийся мир выпускает свою ярость.

Стены и потолок внезапно покрываются кривыми трещинами. Кодачи отскакивает, а затем разворачивается бежать, но я выманил ее слишком далеко от безопасности, а рушащаяся структура пропитана моим ставшим злобной силой духом. Трещины гонятся за ней, расходясь молнией и протягиваясь далеко вперед. Они не оставляют никакой надежды на спасение.

Школа рушится. Она падает как единое целое, весь ее вес стремится вовнутрь. Как будто бы само здание намерено похоронить моего противника.

— Вау, — говорю я. Восхищенно смотрю на свою работу. — Это довольно удивительно.

Кодачи погребена под горой обломков. Я, всего в полудесятке метров, нетронут. Все стены согнулись в противоположную от меня сторону. Стальные опоры по счастливой случайности скрутились так, чтобы служить щитом от падающих обломков. Теперь солнце греет мне спину, и я позволяю себе этим понаслаждаться. Неудержимо усмехаюсь, моя гордость растет от быстрого овладения магией махо-сёдзё.

— Похоже, вы не оставили здесь камня на камне, Саотоме-сан. Варварство.

Акина. Она стоит на разрушенных остатках школьной крыши, глядящий на меня сверху вниз яростный ангел. Улыбаюсь в ответ, не в состоянии и не желая скрывать радость своей победы.

— Да ладно, — отвечаю я. — Не припоминаю, чтобы ты задумалась, прежде чем развалить школу на части.

По бокам от Акины собрались Оммёдзи, Фехтовальщица и Сирень. Вокруг них обретают существование пять чудовищных они, двинувшись отрезать пути к бегству. Не обращаю никакого внимания на сикигами, вместо этого постукивая по оправе очков, пока не переключаюсь на режим аур. Осматриваю гору щебня. Глубоко под ней захоронен оранжевый призрак. Кодачи прижата, но не мертва, ровно то, к чему я и стремился.

— Я, по крайней мере, не радуюсь такой жестокости, — отвечает Акина. — Вы же, напротив, зверь. Улыбаетесь принесенному вами разрушению, злорадствуете причиненной вашим врагам боли, вы и правда достойны титула сенши. Директор будет рада, что вы соответствуете ее ожиданиям.

Неуверенно смотрю на Акину. Не понимаю, должны ее обвинения в варварстве быть оскорблениями или комплиментами. Не то чтобы меня это волновало. Такие слова как милая, сладкая и симпатичная режут куда сильнее, когда с ними ссылаются на меня.

— Ну и замечательно. Но мне правда плевать, что думает директор. Давай со всем этим покончим. Мне все еще нужно забрать одну девушку. — Пытаюсь хрустнуть костяшками пальцев, но тэнки, по-видимому, считает, что это слишком неженственно. Скрываю свою ошибку, вместо этого разминая руки.

Акина спускается, и ей не удается не поморщиться от маленького падения. Она несколько раз сжимает и разжимает правую руку, но я вижу, что конечность двигается с трудом. То, что сукэну Акины не удалось восстановить работоспособность ее руки значит, что Акина держится из последних сил. Перетекаю в стойку, проносятся планы того, как воспользоваться этим фактом.

Акина вздыхает.

— Я бы поступила глупо, вновь столкнувшись с вами, — признает она. — В то время как я лучше владею своей магией, вы доказали, что вы превосходящий воин. Я уже знаю, чем окончится эта борьба. Нет. Я не повторю свою ошибку. На этот раз мы задержим вас здесь, пока не прибудет Тиё или Гёндуль, чтобы разрешить этот вопрос.

Вмешивается новый нахальный голос:

— Тогда тебе не повезло, Акина-тян, потому что ваше время только что вышло.

В стороне от собравшихся махо-сёдзё на вершине башни из щебня стоит Хикару. Клерк широко ухмыляется, а его рубашка на кнопке пропитана потом. Он ленивым жестом стучит по надпилу дробовика у него на плече.

Позади Хикару желтый купол. Он расширяется с нарастающим темпом. Граница проносится через Хикару и врезается в собравшихся девушек. Акина пытается отпрыгнуть, но она на секунду опаздывает с движением.

Расширяющийся купол ударяет Акину в воздухе. Она останавливается. Из ее одежды и кожи вымывает все цвета, не оставляя ничего кроме серого. Невозможно, Акина не падает. Вместо этого она висит в воздухе неподвластной гравитации статуей.

Опускаю взгляд на себя. Когда меня ударила магия, я почувствовал только легкое покалывание.

— Ран-тян! — выкрикивает Укё.

Укё энергичными прыжками забирается на разбитый щебень. Ее платье принцессы порвалось в бою. Юбка оторвана, демонстрируя ноги и рваные чулки. Кроме того, она босиком, давно бросив свои туфли.

Сразу позади Укё Сяолан. Он приземляется на щебень рядом с Хикару, его руки прячутся в длинных рукавах его одеяния и скрещены на груди. Больше ничего не замечаю, потому что едва в моем поле зрения появляется Укё, я начинаю безумно улыбаться.

— Ран-тян, похоже, мы добрались сюда как раз вовремя, чтобы прикрыть тебя, — говорит Укё.

— У меня все было под контролем, — отвечаю я. Меня немного обижает, что она могла подумать что-то другое, но легкого раздражения недостаточно, чтобы затмить восторг видеть ее свободной. — Что ты здесь делаешь? И что только что произошло?

— Сяолан остановил время, — сообщает Хикару, отвечая на второй вопрос. — Куондзи здесь, потому что настаивала.

— Чертовски верно! — говорит Укё.

— Остановил время? — Я смотрю на застывшие статуи. Махо-сёдзё замерли на середине движения. Остановил время. Не могу в это поверить. Даже когда смотрю на результат. — Это… возможно?

— Ага, — говорит Хикару, ухмыляясь так, как будто сам это сделал. — Впечатляет, не правда ли?

— Магия Сакуры, а не моя. Я просто ее одолжил. — Сяолан осматривает окрестности. — Нам пора уходить. Это заклинание долго не продержится.

Качаю головой.

— Я не собираюсь уходить без Аканэ.

— Мы это обсуждали, — говорит Хикару.

— Пошел ты, Хикару, — огрызаюсь я. — Эй, У-тян, куда они ее забрали?

Укё подбирает крупный камень и несколько раз подбрасывает его, оценивая вес. Затем она оглядывается через плечо, ее лицо выражает сожаление.

— Прости, Ран-тян, но я не видела ее с самого первого дня. Они почти сразу утащили ее для корректировки. За нами присматривала Огура-сэнсэй. Уверена, я была следующей. — Укё слабо улыбается. — Спасибо, что спас, Ран-тян. Но в следующий раз давай без оборок.

После этого Укё разворачивается и кидает в голову Акины кусок бетона. Обломок разбивается о череп женщины, не вызывая видимого урона.

— Вот тебе, сучка! — ругается Укё.

— Есть идеи, где она может быть? — спрашиваю я.

Укё закрывает глаза и качает головой.

— Возможно, стоит проверить западное крыло. Сразу за собором. Это только слухи, но говорят, что там они держат проблемные случаи.

Оглядываю школу. Мы у разрушенного восточного крыла Института. К восточному крылу примыкает неповрежденная часть, что Укё назвала собором, готическое здание с широкими сводами и витражами. За ним, невидимое с моего места, западное крыло. Длинное, приземистое, одноэтажное строение. Я, возможно, смогу обыскать все здание менее чем за десять минут.

— Не хочу мешать твоим планам, но нам точно не хватит времени. Просто чудо, что Гёндуль и Тиё еще не показались, и задерживаясь еще дольше, мы просто испытываем нашу удачу. — Хикару вздрагивает. — Даже хуже. Вмешаться может сама директор.

— О, глупый Хикару, это не чудо. Я просто хотела посмотреть, как Ранма-тян побьет Акину-тян, — говорит сладкий, но злобный голос.

Мори Тиё неспешно перебирается через камни, что некогда были восточным крылом. На ее голубом платье трещат желтые искорки. Магия Сяолана разбивается о поверхность божественной ауры Тиё. Застывшее время не в силах вцепиться в Тиё. Она изящно перешагивает через обломки, покручивая над головой расшитый зонтик, как будто идет по залитому солнцем парку.

Тиё останавливается и улыбается нам. Усмешка достаточно широка, чтобы разделить ее лицо надвое.

— Но так как все закончилось, как насчет того, чтобы вместо этого поиграть?

— Тиё, — становится сдержанным лицо Хикару. — Дерьмо. Выбора нет. Уходим. Сейчас же.

— Можешь бежать, если хочешь, но я не уйду без Аканэ, — упрямо говорю я.

Словно противореча моим словам, мои руки дрожат. Тиё. Я не смогу ее побить. Ни даже с тэнки. Если кто-то столь слабый как Акина может устроить мне неприятности, у меня не будет никакой надежды, выступи я против безумной мощи Тиё.

Глаза Хикару вспыхивают.

— Малыш. Не глупи. Спасешь ее позже.

— Я спасу ее сейчас.

— Она именно глупа, Хикару-кун, — вмешивается Тиё. Ангельский монстр красиво кружится на горе обломков. — Но не волнуйся. Достаточно скоро она будет липкой сладостью. А! Знаю. Как насчет раннего подарка на день рождения, Хикару-кун? Я могу подарить тебе для игр милую сладкую принцессу.

— Этого никогда не произойдет, — рычу я. Смотрю на Тиё.

Карие глаза Тиё на мгновение перескакивают на меня.

— Глупая девчонка. Неужели ты в первый раз ничему не научилась? То, что ты хочешь…

— Эй, Тиё, можешь дать нам минутку? — громко просит Хикару. Он сверкает широкой улыбкой. — В память о прежних временах?

— Хикару-Хикару. Ты так недобр, перебивая такую милую девушку вроде меня. Но, так как я люблю тебя, я дам вам поговорить. Только не заставляй меня ждать. Ты же знаешь, насколько… нетерпелива я могу быть, — хихикнув, говорит Тиё.

Хикару прекращает улыбаться и поворачивается обратно ко мне.

— Оставь, малыш. Если ты достиг многого, в итоге ты останешься ни с чем. Нам пора бежать, чтобы мы могли сразиться в другой раз.

— Проклятье, Хикару, ты же знаешь, я не могу уйти без Аканэ, — говорю я.

По правде говоря, мне хочется, чтобы меня уговорили, но моя чертова гордость отказывается сотрудничать. Кроме того, как, черт возьми, я могу оставить здесь Аканэ? Этого не произойдет. Никогда.

Хикару открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но его прерывает Сяолан.

— Нигата. Он должен сделать то, что должен. — Сяолан поворачивается ка мне. — Иди. Мы задержим ее, насколько сможем.

Хикару резко смотрит на Сяолана.

— Ты же не всерьез, да?

Сяолан отвечает размеренным взглядом.

— Дерьмо. Ладно. Но чтобы ты знал, если мы умрем, я буду винить в этом тебя, — ворчит Хикару. — Остается надеяться, что Чиба появится быстро и выручит нас.

Смотрю на Укё. Она качает головой.

— Я останусь в стороне, милый. Я знаю, что здесь я бесполезна. Найди Аканэ. Позже обсудим все за окономияки.

— Время вышло! — оживляется Тиё. — Надеюсь, вы уже со всем разобрались, потому что все эти разговоры так скучны, — говорит Тиё. Девушка небрежно отбрасывает зонтик и делает вид, что вытаскивает пару конфетных боевых топоров.

— Сяолан, пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть в рукаве что-нибудь по-настоящему хорошее, — бурчит себе под нос Хикару, когда Тиё шагает вперед.

Сяолан вытаскивает карту с розовой рубашкой.

— Фаэри, — шепчет он. Вокруг него взрывается пламя, принимая форму женского духа. — Бери ее, Хикару, и не давай Сакуре повода снова меня отругать.

Это последнее, что я вижу, потому что я разворачиваюсь спиной и бегу. Позади меня раздается крик Raitei Shourai, и разгорается бой.

* * *

Трачу минуту, пытаясь достичь западного крыла, прежде чем понимаю, что это невозможно. Едва я оказываюсь в десяти метрах от здания, не важно, как быстро я бегу, оно остается все так же далеким.

Проклятье. Раздраженно постукиваю по оправе очков Митико. За линзами переливаются цвета, и я вижу, что все западное крыло окутано слабым зеленоватым туманом. Морщусь и обращаю взгляд обратно на восток.

Вдалеке вспыхивают яркие огни. Со стороны ожесточенной битвы звучит какофония взрывов. Сражение все усиливается, указывая, что Хикару и Сяолану приходится стремительно отступать. Учитывая расстояние между местом боя и железными вратами догадываюсь, что у меня в лучшем случае пять минут. После этого мне придется сразиться с Тиё… в одиночку.

Дерьмо. Все не должно было быть так. Качаю головой и избавляюсь от мрачных мыслей. Сосредоточься на Аканэ, Ранма. Укё в безопасности. Одна есть. Одна осталась.

Не в состоянии добраться до западного крыла, я вхожу в собор.

Огромные дубовые двери открываются внутрь древнего каменного храма. В соборе тускло и становится еще тусклее, когда тяжелые двери закрываются под собственным весом. Единственный свет здесь просачивается через десятки витражей четырьмя этажами выше. Они окрашивают пол отражением своей формы. Увитый виноградной лозой полумесяц на темном фоне.

Хотя Укё и назвала это место «собором», в огромном помещении нет места для поклонения. Скамьи выстроены перед троном, чтобы можно было распространять власть, а не религию. Хотя я не могу отрицать величественности дизайна. Ввысь тянутся эпические колонны, своды над головой формируют купол. С потолка свисают десятки незажженных люстр. Гранитный пол отполирован до блеска. У моих ног выписана гигантская печать, с еще большей детализацией изображающая все тот же увитый виноградной лозой полумесяц.

В помещении я чувствую себя маленьким и недостойным. У меня предчувствие, что это верно.

С передней длинной скамьи поднимается фигура. Гёндуль. Узнаю воительницу по ее броне: крылатому стальному шлему и покрытой латами кольчужной рубашке.

Гёндуль идет по дорожке меж скамьями, с глухим стуком ударяя по земле торцом железного древка копья.

— Сразись со мной с честью, воин! — кричит она, ее сильный голос эхом отдается по всему помещению.

Игнорирую ее. Вместо этого я через очки осматриваю западную стену. А-ха. В камне собора прорезана пара ведущих в западное крыло двойных дверей. Очки Митико показывают, что они свободны от зеленого тумана. Я нашел вход. Движением пальца отключаю режим аур и поворачиваюсь лицом к Гёндуль.

Виновато улыбаюсь.

— Прости, но у меня нет времени разбираться с тобой.

Даже когда я передаю свой ответ, я двигаюсь. Мчусь по каменному полу и перепрыгиваю через деревянные скамьи. Бах! Бах! Бах! Зазубренное копье бьет молниями. Мой сукэн дрожит, но держится. Истина переписывается ложью. Заряды, что должны были попасть, вместо этого промахиваются, и меня плотным клубком бросает на землю, чтобы сияющая энергия расплескалась о стены собора.

Думм! Гёндуль с металлическим лязгом приземляется передо мной. В два тяжелых шага она оказывается между мной и дверью.

— У тебя нет выбора, воин. Мы сразимся здесь, на священных землях ее величества, — заявляет Гёндуль. — Но, почитая твои обязательства, я освобожу Аканэ, если ты подтвердишь свою победоносность.

— Я бы предпочла, чтобы ты не делала такого обещания, Гёндуль, — говорит новая женщина.

Говорящая высока и одета в плотные слои ткани, стелющиеся за ней по земле. У нее на голове покрытый бриллиантами серебряный венец. На лбу женщины металлическое кольцо прерывается, и там на коротких цепочках висит желтый полумесяц. Женщина держится с царственным достоинством, когда выходит из задней части собора. Она спокойно поднимается на возвышение и садится на трон. С него она свысока смотрит на нас, как будто она бог.

От ее присутствия по спине расходится холодок. Не могу осознать ее силы. Я могу уловить лишь самые малые отблески духа этой женщины, и то, что я вижу, сияет как солнце. Мерцает даже воздух вокруг нее, ощутимый результат силы столь грубой, что она потрясает воображение.

Гёндуль поворачивается к женщине и преклоняет колено. Валькирия упирает копье в пол и склоняет голову, не видя ничего кроме камня.

— Ваше величество, — приветствует Гёндуль.

Возможность. Ныряю к двери, не заинтересовавшись разыгрывающейся сценой. Гёндуль не поднимается остановить меня. Прежде чем я успеваю достигнуть двойных дверей, из ниоткуда появляется виноградная лоза и поглощает их. Она не заставит меня отказаться от моего пути. Тысячей за тысячей усики продолжают растягиваться и распространяться. Они покрывают всю западную стену, а затем движутся дальше, пока все входы и выходы из собора не перекрыты древесными щупальцами.

Люстры загораются все одновременно, наполняя тьму собора теплым светом.

— Тем не менее, — провозглашает со своего трона женщина. — Моя сенши вызвала тебя на почетную дуэль, и для тебя позором было бы не ответить.

Женщина останавливается.

— Хотя я должна уважать, что ты ставишь свой долг превыше славы. Очень хорошо. Я почту обещание моего рыцаря, Гёндуль. Если ты победишь ее, я отпущу выбранную тобой девушку.

Расслабляюсь в свободную стойку.

— Ты, должно быть, директор, Артемида. С чего бы мне верить тому, что ты говоришь?

Лицо Артемиды становится суровым.

— Веришь ты мне или нет, девочка, не имеет значения. В момент, когда ты вошла в мою область, ты стала принадлежать мне. Лишь с моего попустительства у твоей жертвы будет хоть какой-то смысл. Больше не испытывай мое терпение, или я раздавлю тебя прямо не месте.

Мои глаза темнеют, а лицо омрачает нахмуренность. Мне не нравится тон этой женщины.

— Говоришь так, как будто уже победила.

— Ведь так и есть, — заявляет Артемида. — Но верь во что хочешь. Я не буду спорить с крестьянкой. Столкнешься ты с Гёндуль или нет, решай быстрее. — Артемида переводит взгляд на своего рыцаря. — Можешь подняться.

Гёндуль встает и вновь поворачивается ко мне. Слегка кланяется и вновь ударяет своим копьем о землю.

— Почти меня этой битвой.

Смотрю мимо нее на женщину на троне.

— Значит, если я побеждаю, мы с Аканэ спокойно уходим, так? — говорю я, подтверждая обещание.

— Нет, — возражает Артемида. — Победишь, и названная девушка станет свободна. Ты же, Саотоме, отныне и навсегда принадлежишь мне.

Морщусь и ворчу:

— Неплохо, но не думаю, что я пообещаю сдаться. — Перевожу взгляд обратно на валькирию. — Ну что ж, давай сразимся.

Стремительным вихрем краду первый удар, пинком с разворота, что врезается в шлем Гёндуль. Атака бьет с достаточной силой, чтобы сокрушить валуны, и прорезает ауру Гёндуль достаточно резким хайгэки, чтобы рассечь напополам сукэн Акины. Точно так же я мог бы бросить камешек в нападающего медведя. Единственной реакцией Гёндуль была покачнувшаяся на сантиметр в сторону голова.

Отпрыгиваю назад. Нога немеет от резкой остановки. Дерьмо. Валькирия достаточно крепка, чтобы Рёга казался мягким.

Гёндуль вытягивает шею и шагает вперед. Начинает с одного медленного, пробного удара копьем. Отбиваю его в сторону…

… По крайней мере, пытаюсь. Оружие скользит мимо моей руки, как будто его не существует, и прорывает мой сукэн как бумагу. Широкий наконечник копья кусает плоть и скользит вдоль моих ребер.

С шипением отдергиваюсь назад. Дерьмо. Какого черта? Я блокировал. Я знаю, что блокировал. Как?

За первым выпадом следует второй. На этот раз я уделяю защите все свое внимание. Осторожно, но быстро, обрушиваюсь на рукоять копья. Снова промахиваюсь. Когда моя рука должна коснуться стали, копья там уже нет. Вместо этого оружие телепортируется на полметра ниже, оставляя на моем правом бедре неглубокий порез.

Стискиваю зубы больше от отчаяния, чем от боли. Один раз может быть случайностью. Два раза невозможны. Как? Я никак не могу не блокировать столь медленный выпад. Что за прием использует Гёндуль, чтобы скользнуть мимо моей защиты?

Раздраженно жду третьей атаки. Гёндуль не подводит. Оружие рвется вперед и исчезает как пар, встретившись с моей защитой, только чтобы проколоть кожу на правой руке, роняя на пол несколько малиновых капель. А! На этот раз я почувствовал. Когда копье ударило, реальность согнулась. Оружие несет в себе абсолютный закон, сопоставимый с вызванным моим сукэном. Когда моя аура со всех мистических сил заявляет: меня нельзя ударить, копье с еще большей силой заявляет: я никогда не промахиваюсь по своей цели.

Магия. Копье Гёндуль обладает магией, причем худшего вида. Оно нейтрализует мою защиту махо-сёдзё с достаточной силой, чтобы оставить меня полностью беззащитным. Но, как и у ауры махо-сёдзё, закон копья не абсолютен. Сила уступает силе. Чтобы защититься от копья, мне лишь нужен еще больший закон.

Оттанцовываю на десяток метров и беру передышку. В перерыве боя сукэн вливается в мои раны, запечатывая плоть. Кровотечение останавливается, а шрамы исчезают. Но, как и все порожденное тэнки, исцеление лишь наполовину правдиво. Раны остаются, но спрятаны просочившейся в них магией. Когда тэнки спадет, вернется какая-то часть их существования. Я слишком хорошо знаю, что если мои раны будут достаточно серьезны, я умру.

Опять же, этот риск был с того момента, когда я вынудил свое неготовое тело войти в это состояние.

Гёндуль лениво идет за мной. Когда она приближается, ее рука дважды ударяет, и ко мне прыгает трещащий электричеством энергетический заряд. Сукэн вновь спасает меня, заставив мое тело качнуться в сторону так, чтобы молния пролетела впритирку. Второй атаки я избегаю самостоятельно. Я ныряю под прицел Гёндуль, а не под ее молнию, и в итоге заряд врезается в стену далеко справа от меня.

После этого мы возвращаемся к ближнему бою. Гёндуль начинает со все того же медленного выпада, атаки, в которую не вложено ни силы, ни скорости. Шагаю ближе, моя левая рука смазывается, стремясь наперехват. В помощь своему блоку использую хайгэки. Сосредотачиваю в одной точке всю свою энергию, напрочь отвергая закон копья. Магия оружия колеблется. Моя ладонь встречается со сталью, и я отбиваю лезвие в сторону.

Неожиданное парирование раскрывает Гёндуль, и, в момент ее нерешительности, я ныряю вперед. Когда мы оказываемся лицом к лицу, я налетаю. Правый кулак размывается, так быстро стуча валькирию по носу со скоростью пулемета, что это кажется одним ударом. Усиленный ikisasu amaguriken отбрасывает голову Гёндуль. Она отступает на полшага. Следую за ней, левой рукой подготавливая второй удар. У меня не появляется шанса его нанести. Меня ошеломляет баклер валькирии.

Круглый щит с силой тарана врезается сбоку в мою голову. Стоящая за ударом скорость и сила разворачивают меня. На пару метров взлетаю в воздух, прежде чем обрушиться на деревянную скамью. Подпрыгиваю и приземляюсь на ноги. Шатаюсь на ногах, стараясь вернуть свои дрожащие чувства под контроль.

Гёндуль не спешит за мной. Валькирия слишком занята, вытирая льющуюся из носа кровь.

Вытряхнув из головы последние клочья тумана, одаряю Гёндуль быстрой ухмылкой. Гёндуль отвечает резким кивком и стуком копья о свой нагрудник.

Затем она бьет.

Демонстративно-ленивая скорость Гёндуль отброшена в сторону. Валькирия в мгновение ока пересекает дистанцию между нами. Делает выпад. На этот не требуется и половины удара сердца. Гёндуль целиком сосредотачивается на копье, со скоростью молнии выбрасывая его вперед.

Отступаю. Всего один шаг, но он забирает у меня кратчайшую долю секунды. Поднимаю руку и с быстротой ветра отбиваю оружие в сторону. За этим следуют размытые удары, за секунду наносятся десятки атак, каждая из которых метит в жизненно важные точки. Головокружительная скорость ударов Гёндуль угрожать раздавить мою защиту. Вкладываю силы в amaguriken, используя прием, чтобы до максимума увеличить скорость своих рук. Все это время я непрерывно нейтрализую закон копья, чтобы меня не выпотрошило.

Отступаю почти бегом, а Гёндуль нескончаемой лавиной следует за мной. Сражаюсь, выискивая свой ритм. Множатся появляющиеся царапины и порезы. Каждая микросекунда на счету. Слишком медленное касание, и лезвие копья Гёндуль прорезает плоть. Если я позволю моему хайгэки пошатнуться, оружие проскочит сквозь мою защиту и выпустит малиновый дождь.

Мою одежду начинает пропитывать кровь. Для усиления защиты отчаянно ищу сотрудничества магии сукэна. Наконец, нахожу требуемое сочетание и завоевываю себе передышку. Пока что я смогу выдержать нападение Гёндуль.

Но не долго. Я потратил две минуты, укрепляя свою защиту, и я уже чувствую, как мои руки тяжелеют. Я отбрасываю ки, как будто это вода, и напрягаю свои мышцы, пока они сгорают. Скоро мои движения замедлятся, и Гёндуль выпотрошит меня.

Невозможно победить защищаясь. Я должен напасть.

Так что это я и делаю.

Заострив свой хайгэки, уменьшаю защиту и шагаю вперед. Смена моего стиля создает отверстия, и Гёндуль мгновенно их находит. Ее копье наносит два удара, оставив глубокий порез и разорвав мышцу. С уже сосредоточенной силой остается мало энергии на исцеление ран, так что я стискиваю зубы и игнорирую боль.

Я бы с удовольствием заплатил вдвое больше, чтобы вернуть удар.

Еще один шаг, и я в пределах досягаемости. Близость подавляет работу копья валькирии, и я использую это в свою пользу. Впечатываю колено в ребра Гёндуль, одновременно с этим ударяя левым кулаком ей под подбородок. Гёндуль противодействует вращению, используя копье как посох. Прыгаю. Под моими ногами пролетает рукоять, пока я переворачиваюсь в воздухе и пинаю. Шпилька моего каблука звякает о шлем Гёндуль, но не приводит ни к какому иному эффекту.

Валькирия перехватывает копье и ударят меня. Собираю хайгэки в ноге и зацепляю оружие правой туфлей. Толкаю вниз, отбрасывая копье в сторону и с небольшим прыжком отскакивая обратно в воздух. Зависнув на мгновение, собираю свою ауру в одной точке. Рискованная игра, но обычные атаки не проникнут через сукэн Гёндуль.

— Tenshi osakebi, — кричу я, ударяя ладонями в лицо Гёндуль.

Вспыхивает свет, и одновременно с этим копье Гёндуль бьет точно в цель. Широкое лезвие ударяет по моему животу, оставив глубокий разрез, прежде чем погрузиться в правую грудь. Отдача моей атаки отбрасывает нас друг от друга. Копье накреняется. Рану разрывает еще сильнее.

Бесконтрольной кучей разбиваю несколько скамей. Врезаюсь в землю и качусь. Из легких вырываются короткие, задыхающиеся выдохи, и все перекрывает боль. Мое платье пропитано кровью. Моя рука на ране, зажимает ее. Не помню, чтобы я поднял ее туда. Пошатываясь, механически поднимаюсь на ноги.

Разум напрягается и восстанавливает свою функцию. Призываю весь свой ки и превращаю его в сукэн. Зловещий лед расходится по рваным ранам, и просачивающаяся через мои пальцы кровь замедляется. Онемение притупляет боль, и мои мысли проясняются. Этого недостаточно. Я держусь уже не за грудь, а за кусок мяса. Не могу исцелить столь большую рану, не так быстро и не с оставшейся энергией.

А на другой стороне комнаты поднимается на ноги Гёндуль.

Если она сейчас нападет на меня, все закончится. Кружится голова, вычерпываю глубины углей моей выносливости и стреляю еще одним tenshi osakebi.

Розовая пуля молнией пересекает собор, только чтобы встретиться со щитом Гёндуль. Атака рикошетит от стальной поверхности в ближайшую стену. По всему помещению разлетаются стебли и соки.

Гёндуль выдергивают ногу из клубка виноградной лозы и стряхивает со своей брони обломанные стебли. Пошатываясь, проходит несколько шагов вперед и прыгает. С большей дистанции невозможно было нанести удар. Она летит по предопределенной дуге, отводя копье, чтобы под конец нанести смертельный удар.

Слабо осознаю, что у меня больше нет сил уклоняться.

Ноги трясутся, а взор расплывается, меняю стойку, чтобы поглотить атаку. Для защиты выдвигаю вперед левую руку, тогда как правая держит вместе две половинки груди. Ки рассыпается. Тэнки сопротивляется попыткам перефокусировать дух. Его больше заботит абсолютное совершенство моей внешности, чем мое выживание. Заставляю его уступить.

Гёндуль приземляется.

В последний момент моя рука бросается и хватает древко копья. Смерть отброшена прочь, но нужно остановить еще саму валькирию. Гёндуль, в стальной броне и втрое массивнее меня, сбивает меня и раздавливает о землю.

За этим следует борьба. Гёндуль усаживается на меня и пытается вырвать копье из гранитного пола. Держу его и использую все свою силу, чтобы оно там и оставалось. Гёндуль добавляет вторую руку, а я отпускаю свою рану. Освободив правую руку, я бью валькирию в лицо столько раз, сколько физически возможно.

Гёндуль принимает мои удары всего лишь с ворчанием. Откидывается всем телом. Копье вырывается на свободу. Победив, она высоко поднимает оружие, одновременно с этим ударяя меня в лицо своим кулаком в перчатке. Мои мышцы дрожат от напряжения, готовясь ответить в момент удара Гёндуль.

— Достаточно! — командует Артемида.

Из каменного пола вырывается серебристая виноградная лоза. Она окружает мое тело и крепко прижимает меня к земле. Другая спиралью обвивает валькирию, удерживая ее на месте. На руке Гёндуль вздуваются мышцы. Усики тянутся и начинают лопаться. Затем из взгляда Гёндуль вдруг пропадает жестокость. Через несколько долгих секунд виноградная лоза отпускает валькирию.

Гёндуль встает и вновь поворачивается к своей королеве.

— Ваше величество, — произносит Гёндуль.

Беспомощно вырываюсь из усиков, что удерживают меня на месте.

— Бой еще не окончен! — отрезаю я.

Проклятье. Еще чуть-чуть. Чуть-чуть, и я смог бы спасти Аканэ. Но, даже когда я это думаю, я понимаю, что это всего лишь заблуждение. Я проиграл. Нет. У меня вообще не было ни шанса. Весь бой я напрашивался на смерть, а защита Гёндуль слишком прочна, чтобы пробить ее случайными атаками.

Попытка еще сильнее затянуть этот бой самоубийственна.

Однако реальность нисколько не приглушает мою гордость.

— Молчать! — громогласно говорит Артемида. — Я свидетель этого боя, и лишь по моему согласию победителю предоставляется какой-либо дар. Ты проиграла, Саотоме Ранма. Так заявляю я, Артемида Серенити Сильвервин, директор Института Прекрасных Принцесс, тетя покойной Серенити VI и ныне правящая королева Лунного Королевства. Да будет так.

Артемида поворачивается и встречается с преклонившей перед ней колено воительницей.

— И, Гёндуль, как ты посмела! Разве не ясно было сказано, что Саотоме должна была быть захвачена? Она моя! Ее жизнь закончится только в моих руках. Не относись к этому так небрежно.

— Как пожелаете, — отвечает Гёндуль.

— И постарайся этого не забывать, — отчитывает Артемида. Затем ее голос холодеет. — Как только Саотоме добровольно преклонит передо мной колени, я позволю продолжить эту битву. Но, Гёндуль, ты не выйдешь против нее, держа Гунгнир. Одно дело, когда мои сенши сражаются друг против друга, чтобы узнать, кто лучше, и совсем другое вызывать друг друга на смерть. Я больше не могу доверять, Гёндуль, что ты невольно не сделаешь последнего. Встань.

Гёндуль встает и кланяется директору. Валькирия поворачивается лицом ко мне. Дикие желтые глаза, совсем как у волка, встречаются с моими. Проглатываю свою гордость и в знак признания едва заметно киваю. Из всех девушек, с которыми я сражался, лишь Гёндуль заслуживает называться мастером боя. Я должен это почтить.

В ответ Гёндуль стучит своим копьем, прежде чем покинуть помещение.

— Митико, — зовет Артемида.

Сразу же обозначает свое присутствие одетая в серебристое бикини красотка, ее серебряные каблуки цокают по каменной поверхности. С последней нашей встречи Митико дополнила свой гардероб. Поверх серебристого купальника она носит лабораторный халат. Белое одеяние оканчивается на икрах женщины и едва удерживает ее пышную грудь на одной кнопке.

Я с неохотой вынужден признать, что Митико, фактически, превосходит Хинако-сэнсэй.

— Как она? — спрашивает Артемида.

Митико наклоняется надо мной и снимает с моей головы очки. Несколько секунд молча держит их в руке, пока магия ее сукэна стремится вернуть их. По оправе расходится серебро, а с поверхностей слетают розовые искры. В конце концов энергии стихают, и Митико помещает очки на нос.

После этого Митико какое-то время изучает меня, ее пальцы серией быстрых нажатий пробегают по оправе очков. После долгой паузы она встает, снимает очки и убирает их в передний карман своего халата.

— Духовная матрица ХТ-11 все еще кристаллизуется. Эксперимент возможно продолжить, — заявляет Митико. — Однако ХТ-11 в критическом состоянии и должна быть немедленно перемещена в медицинский кабинет. ХТ-11 форсировала тэнки и с того момента приняла тяжелые раны. Значителен риск смерти.

— Спаси ее, Митико, и продолжай эксперимент. Но помни, что она станет одной из твоих сестер, так что хорошенько позаботься о ней.

— Я уже изменила параметры для учета ваших намерений, директор. — Митико лезет в другой карман и вытаскивает шприц. Она слегка нажимает на поршень, выдавливая небольшое количество жидкости.

Смотрю на Митико. От выражения моего лица Митико слегка склоняет голову набок, после чего быстро игнорирует его. Прижатый к земле виноградной лозой, я мало что могу сделать, когда она прижимает иглу к моей шее. Стремительно надвигается потеря сознания.

* * *

Примечания:

Терминология

Оммёдзи — Своего рода помесь священника и волшебника. В старые эпохи японской истории оммёдзи были придворными магами. Обычные силы оммёдзи сосредотачиваются на изгнании злых духов, гадании (астрологии) и контроле сикигами.

Сикигами — Демоноподобные существа, контролируемые оммёдзи как слуги/фамильяры.

Гунгнир — Мифическое копье, что, говорят, принадлежало Одину. Гунгнир это мощное оружие, воплощающее закон, при котором оно всегда поражает свою цель.

Приемы:

Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

Tenshi Osakebi [Боевой клич ангела] — Вариация moko takabisha, который сам по себе вариация shi shi hokodan. Tenshi osakebi совместима с тэнки Ранмы и в качестве основного источника силы использует хайгэки, а не уверенность. Атака обладает большим «весом» в связи с совершенством духовной ауры, на которой она основывается, и сверх того наносит дополнительный урон, заставляя все, во что попадает, разорваться на части.

Tenshi osakebi на том же уровне, что и превосходный shi shi hokodan Рёги, но гораздо менее мощен из-за меньшего времени подготовки удара.

Акустическая пуля (безымянная) — Акина выпивает три такта, выпуская ровно шесть звуковых пуль. Пули могут появиться в любом месте, которого достигает аура/музыка Акины, но с увеличением расстояния они появляются с большей задержкой. Акустические пули почти невидимы и движутся на высокой скорости. Из-за этого от атаки трудно уклониться. Разрушительное действие одной пули сродни базовому уровню moko takabisha, хотя темп огня несравним.

Звуковой удар (безымянный) — Крики Акины создают ненаправленную звуковую силу, отталкивающую цель, пока та разбирается с тяжелым звуковым уроном. На сбор требуемой для этого нападения силы у Акины уходит несколько секунд. Во время подготовки звукового удара Акина неспособна использовать другие звуковые атаки. Однако она остается способна защищаться.

Персонажи

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Аоки Наоми (Сирень) [ИПП, элегантность] — Махо-сёдзё, чьи магические атаки основываются на цветах. Из трех девушек, напавших на класс Ранмы, она сражалась дольше всех. Магические силы Сирени лучше всего подходят для поддержки с расстояния.

Исии Акина (Поющий Звездный Ангел Акина) [ИПП, элегантность] — Махо-сёдзё (женщина), чьи силы исходят из музыки. Акина сражается песнями или выпеванием отдельных нот. Акина умелая и опытная махо-сёдзё с почти полудесятком лет боев за плечами. Это позволяет ей соперничать с Ранмой, несмотря на то, что с точки зрения грубой силы она немного слабее.

Гёндуль Скададоттир [ИПП, непобедимость] — Валькирия/махо-сёдзё. Она ездит на призрачном волке, Гарме. Прекрасная и свирепая, Гёндуль использует в бою копье с навыком мастера боевых искусств. В отличие от Тиё и директора, Гёндуль не обладает сумасшедшей духовной силой, но восполняет это опытом и талантом. Ее защита, непобедимость, проявляется редко. Когда на нее нападают, Гёндуль игнорирует и поглощает удары, страдая лишь от легкого вреда и отбрасывания.

Гёндуль обладает несколькими магическими инструментами, включая рог, что может забирать и возвращать воспоминания, танцующий меч, что может сражаться сам по себе, если его владелец мудр, и легендарное копье Гунгнир.

Тэнки: Почему махо-сёдзё

Чтобы понять тэнки, прежде всего необходимо понять приемы священников. В рамках этой истории приемы священников это такие приемы, что основываются на «совершенстве духа» для очищения или запечатывания зла. Духовное совершенство здесь прежде всего остального значит идеальную чистоту. В свою очередь это требует абсолютную преданность бескорыстной цели. Традиционно к необходимой для этих приемов чистоте стремились посредством религии и умышленного оставления всех мирских желаний (отсюда «приемы священников»).

Люди с высоким уровнем «таланта» к магии священников редки, так как для этого требуется естественная склонность к производству чистой ауры. Как правило, мастера приемов священников это лица, родившиеся с «душой святого». Однако поскольку единственное требование в чистоте, есть множество пользователей приемов священников, обладающих сомнительными моральными взглядами.

Несложно просто приобрести достаточный для использования приемов священников уровень чистоты. Большая часть людей вполне способны достичь самых базовых уровней, потратив на это несколько лет подготовки. Трансформации (напр. нирваны, просветления), напротив, почти невозможно достичь традиционными методами. Великие люди тратили всю свою жизнь, так и не добившись этого состояния. За всю историю число добившихся это людей можно пересчитать по пальцам.

Ранма абсолютно неспособен достичь нирваны. Ему достаточно сложно создать чистую ауру, требующуюся даже для самых базовых приемов священников. Именно это Ранма имеет в виду, когда говорит, что у него к этому нет никакого таланта.

Но люди существа, что стремятся найти легкий путь, и они обнаружили множество других путей к трансформации. Однако большинство этих методов требуют ужасной цены. Традиционной противоположностью просветлению является крайнее отвержение мира погружением в декадентский эгоизм (напр. поиск чистого зла). Результат трансформации производит то, что можно описать лишь как демона… хотя большинство демонов отвергли бы мысль, что нечто столь мерзкое может каким-либо образом быть с ними связанным.

Излишне говорить, что порядочные люди на превращают себя в монстров. Для тех, кто не желает опускаться до такого уровня, есть гораздо более легкий и безопасный путь: тэнки.

Тэнки использует тот факт, что красота и чистота мистически связаны. Из-за этого ауру красоты можно, как ни странно, использовать для очищения. С этой псевдо-чистотой становится возможным самоочищение, а через него и трансформация.

Тэнки столь особенен из-за предлагаемых аурой красоты многочисленных преимуществ. Во-первых, связанная с красотой мистическая чистота «ложна», таким образом, трансформация легче, потому что всегда проще создать «ложное совершенство», чем «истинное совершенство». Это лишь подчеркивается тем фактом, что красота сама по себе лишь «поверхностна», что значит, что для тэнки достаточно фасада красоты. Кроме того, глубина духовной трансформации меньше, уменьшая вероятность смертельного духовного повреждения.

Во-вторых, эта красота несколько субъективна(«в глазах смотрящего»[1]). Это значит, что есть множество путей к созданию идеальной красоты, и впоследствии «вера» пользователя в собственное совершенство обладает мистическим весом.

Наконец, красота очевидна. Это значит, что проверять и оценивать совершенство мэгами но оои гораздо, гораздо проще. С этим, в свою очередь, пользователям проще вносить изменения в свою ауру (или в свою одежду) и определить, помогают или нет эти измерения стать мэгами но оои совершеннее. В крайних случаях умело манипулирующий духовными силами человек может прямо менять ауру, пока не будет достигнуто достаточное совершенство.

Из-за всего этого тэнки сравнительно прост. Фактически, тэнки простейший известный способ достичь трансформации… по крайней мере предполагая, что упомянутый субъект хорошо выглядит…

Конечно, это оставляет последний вопрос: почему махо-сёдзё? И вновь на ответ влияют несколько причин.

Первые причины чисто мистические. Женщины, ввиду их способность рожать, обладают более сильной мистической связью с сотворением и жизнью, чем мужчины. Ввиду этого тэнки, создание вселенной фантазии, легче и безопаснее. Кроме того, мистическая связь между красотой, совершенством и чистотой для женщин сильнее, чем для мужчин.

Следующая причина культурная. Из-за культуры у женщин лучший доступ к возможностям изменения тела (косметика и т. д.), чем у мужчин. Также у них шире доступ к продуманной одежде и другим способам подчеркнуть красоту. С этим женщинам проще, чем мужчинам, выстроить фасад красоты. Также для женщин красота культурно важнее, так что женщины, по большему счету, в первую очередь ближе к требованиям тэнки.

В случае Ранмы есть еще две дополнительных причины. Первая в том, что кокон сахарной ваты Тиё заметно улучшил женскую сторону Ранмы. Вторая в том, что Ранма не в полной мере понял тэнки. Он не уверен, что безопасно использовать тэнки как мужчине, и он не готов рисковать убить себя в попытке, не имея хотя бы минимального подтверждения, что это сработает.

Глава 6: Чрево чудовища

Боль это старый враг. Я тренировался через боль. Я побеждал боль. Я ее не боюсь. Но это не боль. Это агония.

Беспомощно хнычу, мои пальцы скользят по серебряной оправе на моей голове. Тиара, ничем не отличающаяся от той, что носила Укё. Тогда я не понял ее слабости, но теперь познакомился с ней гораздо ближе. Агония. Ее сила столь велика, что даже краткая ее проба заставляет меня дрожать от мысли столкнуться с большим. Даже ее отголосок бросает меня на землю, с дрожащими конечностями и собирающимися в глазах и стекающими по щекам тяжелыми каплями влаги.

Но, при всей кроющейся за агонией силой, я не могу остановить свои руки. Медленно, испуганно, мои пальцы подползают обратно к головному убору. Они нерешительно касаются теплого металла, проходят по выступам и сжимаются на серебряной проволоке. Затем я изо всех сил тащу.

Молча кричу, мой вопль исчезает в сдавленном горле. Это длится едва секунду. У меня не осталось воли пробовать дольше этого.

Свернувшись на полу, я проклинаю себя. Бесполезно. Это бесполезно. Два дня неуверенных попыток, и я все еще не освободился от тиары. Во всяком случае, мои старания стали еще слабее. Это правда. Я знаю это, разумом, пусть эмоционально я все еще отрицаю это. Я не сниму тиару упорством и силой.

Немного восстановившись за несколько минут, я поднимаюсь с полу и, пошатываясь, бреду к кровати. Подавленно осматриваю свою тюрьму. Простая комната, не настолько богатая, чтобы называться золоченой, но и никакой полет воображения не сочтет это темницей.

В моей камере отдельная ванная комната со слишком маленькой для надлежащего мытья ванной. Спальня и гостиная объединены, единственный признак разделения это короткая стена и ковры разного цвета. Спальня крошечная, и в ней лишь одинокий туалетный столик, шкаф и европейская кровать с балдахином. Как бы глупо она не выглядела, она удобна. Немного мягковата, но это лучше промерзшего камня.

Институт предоставил широкий выбор одежды, от пацанистой и до милой. Ни один предмет одежды не назвать унисекс, но большая часть вполне терпима. В ванной есть гигиенические принадлежности и все другие вещи, что, кажется, нужны девушкам, включая и макияж. Последнее я до сих пор игнорирую, но продолжаю опасаться его присутствия. Не сомневаюсь, что Институт Прекрасных Принцесс введет дресс-код.

В общем, самая большая проблема это недостаток развлечений. Книжные полки в средних размеров гостиной заполнены фолиантами, сухие тексты перемежаются литературой. Кабинет полон учебных принадлежностей, для моей работы есть стол и пара стульев. Будь я прилежным учеником, это бы надолго меня заняло. Вместо этого я уже чувствую напряжение.

Чтобы справиться со скукой, практикуюсь. Гостиная слишком мала для серьезной тренировки, но растолкав мебель по сторонам, я получил достаточно места для медленных ката и базовых упражнений.

Не считая лишения свободы, все не так уж плохо. Я жил и в худших условиях. Нет, весь ужас здесь заключается в Институте. Надвигающаяся угрозы промывки мозгов заставляет нервничать, а агония изматывает меня эмоционально. Кроме этого, есть правила.

Я хорошо знаю первое правило. Любая попытка снять тиару приводит к агонии. Агонии, ничем не отличающейся от ошеломляющей разум всепоглощающей пытки. Это ядовитая боль, что прожгла себе путь в мой мозг и застряла там. Два десятка раз. Я пытался снять тиару не больше этого числа. Поначалу было просто. Теперь, когда я поднимаю руки, они дрожат. Когда я кладу пальцы на головной убор, сводит живот. Когда я сжимаю хватку, все мое тело вздрагивает, а из глаз брызжут слезы.

Однажды, боюсь, мне будет больно просто думать об этом.

Попробую еще раз. После обеда. Я обещаю это себе. Мне приходится обещать. Если не пообещаю, уверен, я начну искать оправдания, чтобы не пробовать.

Второе правило я узнал во время третьей, более вдумчивой попытки снять тиару. Чрезмерный контроль ки приводит к агонии. Эта агония отличается от той, что возникает при попытке снятия. Она резка, быстра, тяжела и полностью рушит мою концентрацию. По правде говоря, правило бессмысленно. Драгоценный камень в обернувшемся вокруг моей шеи колье уже сокрушил мой контроль.

Суть двойной блокировки двумя устройствами льстит моей гордости. В отличие от Укё, я явно слишком опасен, чтобы ограничивать одной только тиарой. Но весь немногий энтузиазм от осторожности моих похитителей омрачен тем, что ошейник гигантским разводным ключом бьет по моим планам побега.

Есть и другие, менее очевидные правила. Время, проведенное в мужском облике, приводит к пульсирующим пятиминутным импульсам агонии, за которыми следуют аналогичные периоды передышки. Агония от пребывания мужчиной мягка и, поначалу, вызывает лишь дискомфорт. Однако каждый импульс агонии становится хуже. К тому времени, как прошли два часа, ее стало достаточно, чтобы заставить меня корчиться на земле от боли.

Даже у моего упрямства есть пределы, поэтому сейчас я в своей проклятой форме.

Далее есть правило, которое я ненавижу больше всего. Не выходить за дверь.

Хоть я глупо презираю это правило в сравнении с остальными, в нем есть особая жестокость. Ведь дверь моей комнаты не заперта. Снаружи не стоит охрана, чтобы меня остановить. Нет никаких преград, замедляющих мой побег. По всем законам, я должен был свободной уйти.

Ложь.

Если я выйду из комнаты, я испытаю агонию. Настоящая гадость однако в том, что она остается. С каждым сделанным шагом агония становится хуже. Она пронзает мозг тридцатисекундным импульсом, за которым следует короткая десятисекундная пауза на восстановление.

Тридцать шагов. Так далеко я зашел, прежде чем агония усилилась до потери сознания.

То, что за этим последовало, было адом. На тридцать шагов мне потребовалось вдвое меньше секунд, но под ударом агонии это отняло пять минут. Пять минут дезориентации, галлюцинации и боли. Пять минут ползания по полу. Пять минут попыток вспомнить, где я, и что я должен сделать.

Пять минут. Я не помню ничего, кроме страданий. Это была боль, бесконечная боль, пока я не достиг края двери.

Оставшийся шрам настолько глубок, что я все еще не набрался храбрость попробовать еще раз. Похоже, и никогда не наберусь.

Можно ли назвать меня трусом? Можно ли назвать меня слабаком? Я не знаю. Но я знаю, что если бы я просто смог снять эту чертову тиару, это было бы не важно. Тиара была стержнем. Пока это устройство приварено к моей голове, надежда на спасение слишком мала. Это решение, к которому я пришел.

Так что, с рваным дыханием и трясущимися руками, я в очередной раз хватаюсь за головной убор. Провожу пальцем по неровной поверхности, подсчитывая инкрустированные в серебряную оправу стеклянные камни.

Еще одна попытка. И все. Всего одна. Давай, Ранма, ты сможешь.

Подбадривание с треском проваливается. Я не могу сжать свои пальцы.

Закрываю глаза. Я не проигрываю, говорю я себе. Ни бате. Ни Хаппосаю. Ни Акине, ни Гёндуль, ни даже Тиё. И уж точно не неодушевленному предмету.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я глубоко вдыхаю и двигаюсь…

— Я бы не рекомендовала это делать, — бодрым голосом вмешивается женщина.

Отпускаю тиару, не в силах скрыть своего облегчения. У говорящей прямые черные волосы до плеч. На ней надет простой свитер, удобная пара темных штанов и туфли на низком каблуке. Легкий макияж и строгие украшения подчеркивают красоту и профессионализм. Она изучает меня, легонько постукивая ручкой по блокноту в левой руке.

— Мы не встречались. Я доктор Огура Камико. Вы можете называть меня Камико-сэнсэй или Камико-сэмпай. Хоть это и крайне необычно, я приму непосредственное участие в вашем переводе сюда, в Институт Прекрасных Принцесс.

Смотрю на Камико. Я помню ее имя. Это та самая женщина, которая «присматривала» за Укё и Аканэ. Еще я помню нотку страха в голосе Укё, когда она упомянула имя «Огура». Несомненно, присутствие этой женщины означает, что промывка моих мозгов начинается.

Не испугавшись, демонстрирую браваду.

— Можешь пойти к черту, Камико-тян.

Агония сокрушает меня и сбивает меня на пол. Долгие секунды наполнены муками. Затем, так же быстро, как и началось, все заканчивается. Я судорожно вдыхаю и смаргиваю слезы так, чтобы Камико не увидела.

— В будущем я ожидаю более вежливого обращения, — говорит Камико. Она оглядывает комнату, как будто бы не зная о моем бедственном положении. — Вы переставили мебель. Пожалуйста, поставьте пару стульев по обе стороны стола, чтобы нам было где присесть.

Усаживаюсь на полу, демонстративно сложив руки и ноги. Камико молча ждет моих действий. Смотрю на нее и ожидаю худшего.

Она сдается.

Агония затаскивает меня прямо в бездну. Смеющаяся банда стоит над моим изломанным телом и пинает, пинает, пинает. Изо рта течет кровь. Сознание проваливается во тьму, но ледяная вода отбрасывает ее в сторону. Девушка, окруженная ненавистью, кошмар становится…

Пошатываюсь и понимаю, что агония прекратилась. С размывшимся зрением и кружащейся комнатой, я пытаюсь понять, как так вышло, что я все еще сижу. Поднимаю глаза на Камико. Выражение ее лица не изменилось. Вздрагиваю. Мой рот вдруг пересыхает.

Я не проигрываю.

Мой взгляд становится вызывающим.

Камико вздыхает.

— Даже после двух дней вы все еще пытаетесь снять тиару. Теперь это. — Камико качает головой. — Ваше упрямство становится проблематичным.

Камико шагает вперед и подцепляет меня за подбородок. Она резко поднимает мою голову, чтобы наши взгляды встретились. Моя ярость не уступает, когда я смотрю прямо в ее ястребиные карие глаза.

— Встаньте, — приказывает она.

Встаю.

А?

Моргаю и пытаюсь осознать, что произошло. Почему я… Размышления обрываются небесным тайфуном. Восторг первой победы. Острые ощущения от поездки на вихрящемся ветре на вершине торнадо. Вкус парфе, завоеванного девичьим обаянием. Дремота теплой ночью под занавесом звезд.

Блаженство.

Пошатываюсь. Верх становится низом, и я падаю. Сильная рука ловит мое плечо и предлагает поддержку. Поднимаю взгляд и обнаруживаю Камико. Голод. Невероятное желание пронзает туман моего разума. Блаженство. Мне нужно больше.

Камико гладит меня по голове. Каждое прикосновение подобно удару барабана. Вздрагиваю, каждый нерв покалывает удовольствием.

— Хорошая девочка, — говорит она, слова эхом проносятся через мой разум подобно словам Бога. — А теперь переставь, пожалуйста, мебель.

Бросаюсь вперед, желая сделать то, что мне сказали. Руки замирают на маленьком квадратном столике. Останавливаюсь. Мою голову пронзает боль, огнем пробегая вниз по позвоночнику. Что я делаю? Смотрю на гладкое, мореное дерево столешницы. Мой взгляд смещается обратно к Камико.

Высокая, профессионально одетая женщина не уделяет мне никакого внимания. Она стоит, ее взгляд устремлен куда-то в случайное место, а ее ручка в неизменном ритме постукивает по блокноту.

Выпрямляю свое тело и отхожу от стола. Не собираюсь ей помогать. Я, Саотоме Ранма, не хорошая девочка. Если Камико хочет, чтобы я передвинул мебель, ей, черт возьми, придется заставить меня…

Мое тело содрогается. Дыхание ускоряется. Меня как чашу наполняет невероятная тоска. Да, ей придется заставить меня. Как раньше. Давай, Камико, контролируй меня. Пожалуйста. Пожалуйста, контролируй меня. Лишь еще один раз…

Ужасное отвращение заглушает переполнившее меня чувство.

Контролируй… меня? О чем я думаю? Нарастает болезненный ужас. Нет. Я никогда этого не позволю. Но… что мне тогда делать? Быть хорошей девочкой и, как она попросила, передвинуть мебель? Это значит… сдаться.

Живот сводит. Правила игры изменились. Если Камико может использовать блаженство, то как мне с этим бороться? А если я и смогу, то сколько пройдет времени, прежде чем я попрошу, чтобы меня контролировали?

С разочарованием хватаю стол и дергаю его назад. В порядке мелочной мести ставлю стулья так, чтобы у Камико между столом и стеной пространства едва было достаточно всунуть руку. Тяжело усевшись на свое место, оставив за спиной всю комнату, вызывающе смотрю на Камико.

Продолжай, сука. Накажи меня еще и за это.

Со смесью ужаса и предвкушения наблюдаю за Камико, гадая, что же она сделает. В карих глазах женщины, как и на ее губах, видно неодобрение. Она барабанит пальцами по поверхности стола. Затем, не сказав ни слова, она скользит назад, перед этим бедром оттолкнув стол на десяток сантиметров от стены.

Расслабляюсь и чувствую щепотку разочарования. Интересно, не из-за того ли, что Камико игнорирует мой саботаж? Или потому что она не использует блаженство, чтобы принудить к лучшему поведению?

Камико кладет на стол свой блокнот и снимает колпачок с ручки. Звук выводит меня из задумчивости.

— Начнем с самых простых вопросов, чтобы заложить основу, — говорит Камико. — Назовитесь, пожалуйста.

Недоверчиво смотрю на нее.

— Что?

Агония, по крайней мере, это была бы она, продолжайся она больше кратчайшего мгновения. Это скорее булавочный укол страданий, атака, опасная не более пощечины.

— Отвечайте на вопрос, — говорит Камико, не отрываясь от своего блокнота.

— Саотоме Ранма, — ворчу я. Раздраженно и вызывающе добавляю: — Но если хочешь, можешь называть меня Ранма-сама.

Моя ухмылка дрожит, когда сквозь меня проходит бесконечно малый отблеск блаженства.

— Уже лучше, — оценивает Камико. — Пол?

Я останавливаюсь, мой стул все еще стоит накренясь. Если я сдвинусь хотя бы на миллиметр дальше, из-под него выскользнут ножки, и я упаду. Застыв на этой вершине, я тщательно изучаю выражение лица Камико. Ее лицо не выдает никакого намека о ее намерениях.

Не то чтобы угроза агонии изменила мой ответ.

— Мужской. — На этот раз никакого блаженства.

— Любимый цвет?

— Красный.

— Хобби?

— Боевые искусства.

— Любимый школьный предмет?

— Физкультура.

— Хмм, — мычит Камико. Молчит, записывая какую-то длинную заметку.

Смотрю через стол. Злюсь. Злюсь из-за агонии и из-за того, что мои страдания лишь отсрочили эти тупые вопросы.

— Превосходно, — говорит Камико, перелистывая свой блокнот на следующую страницу. — Теперь повторим еще раз. Ваше имя пока что оставим как Саотоме. Предпочитаете, чтобы я использовала тян или кохай?

Морщусь на оба суффикса.

— Просто зови меня Ранмой.

Этот ответ приносит мне укол агонии.

— В Институте важна формальность, Саотоме-тян, — говорит Камико, строча что-то на своей бумаге. — И мне очень жаль, но ваше имя не одобрено. Директор заявила, что ей не нужны сенши со столь мужественными именами. Помните это, пожалуйста, потому что через пару месяцев я спрошу у вас альтернативу. Если предложенное вами имя не будет приемлемо, я выберу его сама.

Камико делает недолгую паузу, после чего задает следующий вопрос:

— Пол?

Вот оно. Камико бросает перчатку, и я кидаюсь в бой. Немного наклоняюсь вперед, сжимаю челюсть в ожидании того, что произойдет. Агония и блаженство — страшное оружие. Но не важно, как они сильны, я столкнусь с ними, если хочу надеяться на победу.

— Мужской.

Агония бьет меня всемогущим кулаком. Тону в огне. К горлу подбирается тошнота, только чтобы быть проглоченной в последний момент. Перед глазами танцуют пятна. Смотрю на потолок, и моя голова болит. С опозданием осознаю, что мой стул, должно быть, выскользнул из-под меня.

— Вы знаете правильный ответ на этот вопрос, Саотоме-тян. Не нужно делать все сложнее, чем должно быть. Итак, каков ваш пол?

— Я парень, — рычу я.

Мой разум пронзает жестокое копье агонии, и все мое тело трясется от припадка. Когда он заканчивается, я весь дрожу.

Камико не смягчается.

— Ваш пол, Саотоме-тян.

Потребовалось двадцать секунд и три судорожных вздоха, чтобы заставить себя дать ответ. Но даже так, когда я говорю его, слово звучит глухо.

— Мужской.

Огненный ветер кружит вокруг меня, суше чем в пустыне, горячее чем на солнце. Под светом умирающих огней Сафурана я держу крошечное тело Аканэ. Глаза куклы закрылись, и последние клочки ки рассеиваются в горящем воздухе. Нет. Нет, нет, нет! Вставай! Ты не можешь умереть! Вставай, Аканэ. Отчаянная мольба, что не услышана. Ни один бог не откликнулся на мою мольбу. Она умерла. Скончалась. Ушла… навсегда. Все мои усилия пошли прахом.

Я падаю на колени, мой рот наполняется пеплом.

Агония исчезает. Меня приветствуют рыдания сломленной девушки. Проходит много времени, прежде чем я понимаю, что это плачу я. Стискиваю горло и пытаюсь задушить слезы, но они отказываются останавливаться.

— Пожалуйста, ответьте на вопрос, Саотоме-тян, — устало говорит Камико. Несмотря на ее усталость, в карих глазах нет ни малейшей искры сочувствия. — Каков ваш пол?

Не отвечаю. Не могу ответить. Агонии слишком много. Мне остается лишь молчать. И я молчу, чувствуя слабость и жалость. Нужно встать и крикнуть свой ответ. Нужно снова и снова кричать, что я мужчина, пока мне не удастся согнуть Камико. Таков путь к победе.

Вместо этого я лежу на полу и плачу как маленькая девочка.

И ненавижу себя за это.

Камико ждет, постукивая по столу пальцами. Через некоторое время она говорит:

— Отказ от ответа также неприемлем, Саотоме-тян.

Оправившись за пару минут, чувствую себя чуть смелее.

— Полагаю, тебе придется запытать меня до сдачи, — хриплю я.

— Оперантное обусловливание это не пытка, — объясняет Камико. Она встает и обходит стол. — Оперантное обусловливание это методика поведенческой модификации. Довольно грубая, но она служит основой для более сложных и тщательных методов. Использование наказания это не более чем средство, Саотоме-тян. Если вы не хотите быть наказанной, пожалуйста, проявите, по крайней мере, минимальный уровень сотрудничества.

Камико наклоняется надо мной и кладет руку мне на лоб. От ее прикосновения расходятся покалывающие волны огня и льда. Резко выдыхаю и напрягаюсь. Не надо — Пожалуйста, мысленно прошу я сразу оба результата.

— Теперь, Саотоме-тян, ответьте на вопрос правильно, или я заставлю вас выполнить мой приказ, как я поступила, когда вы отказались передвинуть мебель.

— Если можешь так сделать, то зачем спрашивать?

— Потому что прямое использование моей магии вызывает сильное привыкание и может привести к деградации когнитивных функций. Директору не нужна пускающая слюни идиотка, а у меня нет желание терпеть хвостом бегающую за мной улыбающуюся собачонку. Больше я объяснять не буду. Это ваш последний шанс, Саотоме-тян. Ответьте на вопрос сами или ответите под давлением моей магии. Каков ваш пол?

Отвращение. Выворачивает все мои внутренности. Проклятье. Гордость требует, чтобы я сражался, но логика настаивает, что это глупо. Кроме того остается очарование блаженства. Все мое тело дрожит от предвкушения. Я почти чувствую пробегающее по моей коже покалывание удовольствия. Бороться. Бороться, чтобы ей пришлось контролировать меня. Еще один толчок, и я буду ее. Блаженство. Я жажду его. Оно ограничивает мое зрение и вынуждает меня хотеть заковаться в цепи, чтобы я никогда не смог сбежать.

Блаженство уничтожит меня.

Это просто слово, Ранма. Глупое слово. Даже не обязательно вкладывать в него смысл. Однако, если я скажу его сейчас, как я смогу отказаться, когда Камико спросит в следующий раз? На этом не закончится. Это будет продолжаться и продолжаться и продолжаться, пока я не отдам ей все.

… победа в войне, а не в бою …

Легко так думать. Гораздо больнее проглотить свою гордость и сказать то, что должно быть сказано.

— Прямо сейчас я девушка, — признаю я сквозь зубы. — Но в следующий раз, когда я окажусь под горячей водой, я снова буду парнем. Этого достаточно?

— На сегодня я приму этот ответ, — заявляет Камико.

Она останавливается, а затем перемещает руку с моего лба на тиару. По головному убору пробегает импульс электрического разряда, и охвативший мою кожу холодок вызывает мурашки. Камико встает и возвращается на свой стул.

— Я добавила к вашей тиаре новое правило, Саотоме-тян. Любые будущие попытки сослаться на себя как на мужчину, прямо или косвенно, повлекут за собой наказание. Если вы хотите в будущем избежать дополнительных правил, рекомендую вам слушаться более оперативно. Вернитесь на свое место, пожалуйста.

— На это призрачный шанс, — ворчу я, медленно поднимаясь с пола и ставя стул в вертикальное положение. Меня раздражает делать то, что она просит, но я предпочту сидеть как равный, чем свернуться на земле жалким комком.

— Я так и подозревала, — отвечает Камико с заметным сухим юмором. — Следующий вопрос. Любимый цвет?

С тяжелым стуком забрасываю ноги на стол.

— Есть ли в этом смысл? — Вздрагиваю, когда агония ударяет меня, но не двигаюсь с места.

— Да, Саотоме-тян, есть. Иначе я бы не стала тратить на это свое время. Любимый цвет, пожалуйста.

— Красный.

Камико ничего не записывает.

— Боюсь, ваш выбор между белым, черным и розовым.

У меня вырывается горький смешок.

— Что? Разве «девушке» нельзя любить красный?

— Не в этом дело. Я сама предпочитаю красный, — говорит Камико. — Перечисленные мною цвета это продукт вашего тэнки, главные цвета которого: белый, черный и розовый. Пожалуйста, выберите, или я выберу за вас.

Открываю рот, чтобы возразить, но тут же резко его захлопываю.

— Тогда черный, — бормочу я.

Спустя секунду морщусь. Черный слишком сильно напоминает мне о Кодачи. Стоило выбрать белый.

— Значит черный, — говорит Камико, записывая в своем блокноте. — Хобби?

— Зачем спрашивать, если все уже решено?

— Просто ответьте на вопрос, Саотоме-тян.

— Очевидно же, боевые искусства. Или ты ожидала услышать про икебану? — Я сбрасываю ноги со стола и позволяю моему стулу с грохотом упасть вперед. — Знаешь что? Меня от этого тошнит. Просто скажи мне, чего ты хочешь, чтобы мы могли с этим покончить.

— Ваш интерес к боевым искусствам вполне приемлем, Саотоме-тян. Вполне соответствует вашему статусу сенши, — говорит Камико. — Однако Митико просила, чтобы вы занялись каким-либо творческим делом. Так как я сомневаюсь, что вы что-либо решите, я записываю «боевые искусства и вышивание». Теперь, пожалуйста, назовите свое хобби, Саотоме-тян. — Камико делает паузу и добавляет: — Правильно.

— Мне нравятся боевые искусства и вышивание, — монотонно говорю я. С моим ответом приходит щепотка блаженства.

Камико улыбается.

— Очень хорошо, Саотоме-тян. Остался последний вопрос, «любимые школьные предметы». Допустимым ответом является любой из основных образовательных классов. Нет, это не включает физкультуру. Также это не включает домоводство, если вам интересно. Теперь, пожалуйста, выберите наиболее терпимый для вас предмет.

В девичьей позе складываю перед собой руки.

— Но Камико-сэнсэй, как я смогу выбрать? — с приторным сарказмом изливаюсь я. — Передо мной раскрывается красота уравнений, обнажаются тайны космоса, элегантность написанного слова и великие чудеса древнего мира, я люблю все это! — заявляю я, широко разводя руки. Опускаю руки и, спустя секунду, принимаю невозмутимый вид. — Ты ведь не собираешься это записывать, не так ли?

Камико заканчивает строчить в своем блокноте длинную заметку.

— Даже со всеми моими талантами сомневаюсь, что я смогла бы вдохновить столь широкий академический интерес. Записанный мной ответ «старательная ученица». Помните, что как сенши, вам необходимо быть в верхних десяти процентах всех национальных тестов.

Фыркаю. Скорее наступит конец света, чем я окажусь в верхней десятке. Обычно я барахтался в нижней половине, и только гордость заставляла меня прикладывать ради этого усилия.

— Значит, мы закончили?

— С этим? Да, — вставая, отвечает Камико.

Камико обходит стол и останавливается рядом со мной. Она отделяет несколько тонких листов и кладет их на стол. Опускаю взгляд и смотрю, что это.

Обязательные строки. Повторять вслух утром и вечером. Читаю дальше и хмурюсь. Одного начала достаточно, чтобы меня замутило.

Я существую, чтобы служить Институту Прекрасных Принцесс. Мечты директора это мои мечты. Директор хочет построить лучшее будущее. Институт Прекрасных Принцесс это семья. Сенши мои сестры. Я люблю своих сестер. Я так счастлива, что я работаю вместе со своими сестрами, чтобы сделать мир лучше. Я доверяю директору. Директор великая женщина. Я помогу директору основать вечную династию…

… Это продолжается и продолжается. Еще пять страниц такого дерьма. Подозреваю, что ни одно слово не лучше.

— Какого черта… — Меня прерывает внезапный прилив агонии.

— Ненормативная лексика запрещена, — упрекает Камико. — Не забудьте завершать эти строки утром и вечером, Саотоме-тян. Несоблюдение этого требования приведет к автоматическому и постоянному наказанию.

На моем лице появляется некрасивое выражение, и я продолжаю смотреть на страницу перед собой. Мои кулаки медленно сжимаются. Бумага сморщивается. Кршш. Я разрываю пачку напополам. Кршш. Разрываю еще раз. Кршш. И снова. Продолжаю рвать, пока не остается ничего. Слабые ножи агонии наказывают мое неповиновение, но я не обращаю на них внимания, разбрасывая обрывки по столу.

— Можешь об этом забыть, — говорю я.

Камико вздыхает.

— Скажу девушкам принести дополнительные копии, когда механизм наказания тиары проработает больше получаса. Теперь следуйте за мной.

Камико проходит по комнате и подходит к запретной двери. Иду за ней, не желая сталкиваться с агонией из-за столь малой просьбы. Когда она открывает дверь и выходит, я застываю на пороге. По мне пробегает дрожь, и я закрываю глаза. Давай, Ранма. Здесь нечего бояться. Камико не настолько подла, чтобы привести меня сюда ради того, чтобы помучить. Сглотнув, шагаю вперед.

Ничего. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с Камико. Каждый мускул остается напряжен, ожидая неизбежной агонии. Эта скованность медленно исчезает.

Камико несколько секунд смотрит на меня, после чего отворачивается и идет по коридору.

— Пока вы с сопровождением, вы можете покидать свою комнату, Саотоме-тян, — объясняет Камико. — Кнопка над выключателем света кого-нибудь вызовет. Не стесняйтесь ее использовать. Как для сенши, большинство Института существует, чтобы служить вам. Однако, пожалуйста, помните, что вам нужно устное разрешение сопровождения, чтобы выйти из комнаты. Кроме того, вы все время должны оставаться с сопровождением. Я не рекомендую нарушать это правило. Наказание весьма сурово.

Негромко ворчу в знак подтверждения. Кнопка обслуживания номеров. Понял. В ближайшие несколько дней обязательно посмотрю, насколько я смогу этим злоупотребить. Как-то сомневаюсь, что «помоги мне бежать» будет корректной просьбой, «сенши» я или нет.

Коридоры бежевые и скучные. Два поворота проводят нас мимо небольшого стола. Сидящая за ним девушка резко захлопывают книгу в мягкой обложке и вскакивает на ноги, когда мы проходим. Она исполняет в нашу сторону небольшой реверанс, на что Камико отвечает пренебрежительным кивком. Не заинтересовавшись, я перевожу взгляд обратно на последовательность дверей, каждая из которых обозначена номерным знаком.

Задумываюсь, не скрывается ли за одной из них Аканэ. Как она держится? Мне сложно представить, чтобы Аканэ без сопротивления приняла обращение Института. Сопротивления, что было бы наказано агонией. За два дня я вынес больше мучений, чем когда-либо прежде. Аканэ пробыла здесь дольше меня.

Насколько долго? Я не знаю. Если добавить время моего пребывания в Институте ко времени до моего спасения, получится четыре дня. Но моя точка зрения искажена. Я сразился с Гёндуль в соборе. После этого я очнулся в своей односпальной клетке. Время между ними пропало. Мое шестое чувство подсказывало, что прошло меньше недели, но больше дня. Однако если бы я судил по исцелению своих ран, я бы посчитал, что прошло около месяца.

Успокаиваю свои страхи, напоминая себе, что это школа махо-сёдзё, и, как у таковых, у них есть доступ к магии. Сложно поверить, что Институт держал бы меня, пока мои раны не исцелятся естественно.

В любом случае, пропавшее время пугает. Институт уже использовал его, чтобы приварить к моей голове диадему и посадить меня на цепь колье. И это только то, о чем я знаю. Не сделал ли Институт что-то еще более отвратительное? Я не знаю. Я не ощущаю и не чувствую в себе ничего необычного, так что я считаю, что все в порядке. Аканэ, с другой стороны, остается загадкой.

Стала ли она как Кодачи, искаженная игрушка, что склоняется и расшаркивается перед своей хозяйкой? Не хочу в это верить. Нет, я наотрез отказываюсь в это верить. Говорю себе, что Аканэ совсем как Укё, солдат в тюрьме, выжидающий время, пока не появится возможность для побега.

Это фантазия, что гниет под сомнением. Недостаточно говорить себе, что Аканэ в порядке. Мне нужно это знать. Я должен увидеть, своими собственными глазами, что ее все еще можно спасти. Поднимаю глаза на Камико. Я знаю, что она знает, и как бы мне не нравилась идея о чем-то ее просить, Аканэ гораздо важнее.

— Аканэ, — поднимаю я тему, когда мы входим в собор. — Могу я ее увидеть?

Наши шаги эхом отдаются от каменного пола. Сквозь витражи просачивается синий и желтый свет, освещая тусклое помещение. Собор пуст, и нет ни единого признака боя, в котором я сражался. Скамьи стоят нетронутыми, а древние стены не повреждены. Мы быстро проходим через храм, выходим через восточную пару дверей, что приводят меня в более знакомое школоподобное крыло.

Восточное крыло отремонтировано, но все еще грубо. Весь оставшийся зал перекрыт желтой лентой, а через многие стены проходят трещины. Мы проходим под гигантской дырой, через которую можно увидеть второй этаж. Как бы серьезно это ни было, впечатляет, что школу восстановили до такого уровня.

— Вы сможете увидеть Аканэ после первой вашей корректировки, — отвечает Камико, поднимаясь по лестнице на третий этаж. — Но только если вы будете более кооперативны.

Узнаю эту часть здания. Мы не так далеко от преподавательских кабинетов.

— Как она? — давлю я.

— Аканэ начала грубо. Но после своей корректировки она быстро начала приспосабливаться. Уверена, не тот ответ, что вам бы хотелось.

Камико останавливается на вершине лестницы. К нам кидается пара девушек. Впереди Сирень, волочащая за собой перепуганную русую девушку, что я не узнаю.

— Да, Наоми-тян? — раздраженно спрашивает Камико.

Наоми, или Сирень, как я о ней думаю, останавливается перед Камико и опускается в реверансе. Другая девушка пытается повторить, но заваливается вперед, когда Сирень рывком выводит ее вперед.

— Огура-сэнсэй, — оживленно начинает Сирень. — Канадэ отказывается…

— Кхм, — прерывает Камико. — Полагаю, здесь присутствуют две сенши. Поприветствуйте должным образом Саотоме-тян. Сама или химэ будет достаточно.

Как бы ни забавно было видеть пресмыкающуюся Сирень, мне не нравится идея, что другая девушка будет делать то же самое.

— Не волнуйтесь. Никто не должен мне кланяться.

— Формальность не будет нарушена. Ни вами, Саотоме-тян, ни ими, — возражает Камико. — Побыстрее, пожалуйста, затем мы продолжим в моем кабинете.

Лицо Сирени краснеет от смущения, и она бросает на меня едва подавленный убийственный взгляд. Тем не менее, Сирень приседает в формальном реверансе.

— Саотоме-сама.

Канадэ вторит реверансу, ее движения менее изящны, но бесконечно добрее.

— Саотоме-химэ.

Смотрю на них обеих, затем сознательно отворачиваюсь. Я не знаю верного протокола для ответа. Так же как и не хочу его узнавать.

— Лучше, но в будущем, пожалуйста, помните, что статус Саотоме-тян выше вашего, даже пока она в обучении, — поучает Камико. Она продолжает идти. — В мой кабинет, пожалуйста.

До кабинета Камико всего один длинный коридор. Комната точно такая, как я ее и помню. Рабочее кресло, тяжелый деревянный стол, бронзовая именная табличка и стулья вдоль стены. Стопки бумаги, во всяком случае, стали немного выше и растрепаннее. Но даже это слабое касание хаоса выглядит бунтарством на фоне аккуратно упорядоченной комнаты.

На одном из стульев сидит еще одна молодая женщина. У этой девушки короткие темно-зеленые волосы и юбка с жилетом лесного оттенка. Она поднимается со своего места, едва мы заходим в комнату, и без подсказки исполняет два ровных реверанса.

— Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ.

— Эмико, — закрывает глаза Камико и потирает виски. — Надеюсь, ничего срочного?

— Может подождать, Огура-сэнсэй, — отвечает Эмико.

— Хорошо, — с облегчением говорит Камико. — Буду признательна, если вы найдете время сопроводить Саотоме-тян в лабораторию Митико.

— Конечно, Огура-сэнсэй, — говорит Эмико со вторым, менее глубоким реверансом. Эмико одаряет меня милой, но безжизненной улыбкой. — Саотоме-химэ. Следуйте за мной.

Быстрая прогулка по коридору и поворот за угол приводят нас к лаборатории Митико. Лаборатория по крайней мере втрое больше кабинета Камико, но со всеобщим завалом, в ней вполовину меньше места. Тут и там шнуры, толстые и тонкие. Они свисают с потолка и тянутся по полу, образуя электронные джунгли. В комнате пять столов, четыре из которых полностью покрыты сваленными коробками с оборудованием и различными устройствами. Маленькие светодиоды светятся красным и зеленым, громоздкие мониторы отображают непостижимые данные. В хай-тек лабиринте почти неуместными кажутся химические стаканы и пробирки, спрятавшиеся в редких свободных промежутках.

Из всех различных устройств наиболее заметна гигантская металлическая труба в углу. Труба огромна, и в ней достаточных для человека размеров прозрачная пластиковая дверь. Это глаз проволочной бури с сотнями изливающихся из открытых панелей проводов. В стороне от трубы редкость. Маленький белый складной столик, пустой, если не считать установленной на него маленькой черной прямоугольной емкости.

Вдоль другой стены стальная кровать с прикрученным к потолку над ней тяжелым медицинским оборудованием. Для чего бы не использовалась кровать, какое-то время этого явно не происходило. Я знаю это, потому что металлическая поверхность дала приют десятку вещиц. Тем не менее, мне не нравится ее вид. Слишком легко представить девушку, расчленяемую на ее холодной стальной поверхности.

Не хватает только Митико. С минуту стою возле Эмико, постукивая ногой, но после этого мое терпение лопается, и я занимаю единственный в помещении стул. Высокий стул с толстыми черными подушками. Поворачиваюсь на стуле из стороны в сторону, бросая взгляд на четыре экрана на столе передо мной. Три показывают один лишь бред, последний демонстрирует только командную строку.

Встречаюсь взглядом с Эмико и поднимаю бровь от странного выражения ее лица.

— Что? — спрашиваю я.

— Зачем вы пришли? — тихо спрашивает Эмико. Ее голос звучит неуверенно, как будто она боится, что ее отчитают.

Хмурюсь.

— Почему я иду за тобой? — Испускаю смешок. — А что еще мне делать? Я отойду, может быть, на двадцать шагов, прежде чем начну с криком хвататься за голову.

Эмико качает головой.

— Нет. Это не… Я хотела знать… зачем. Зачем вы пришли сюда? В Институт. Я видела, как вы сражались. Вы не проиграли бы, если бы бежали. Вы… вы могли быть свободны.

Озадаченно смотрю на Эмико. Почему ее это волнует? И где вообще мы встречались? Я не узнаю ее. Это может быть продуктом магии или, что возможнее, что я не потрудился запомнить ее лица.

В конце концов хмыкаю и отвечаю на вопрос.

— Я не собиралась оставлять Аканэ и Укё на милость Камико. Кроме того, я не планирую надолго здесь задерживаться.

Рассеянно касаюсь металлической поверхности своей тиары. Так или иначе, но я сниму эту чертову штуку. И, когда я это сделаю, они будут молить дьявола меня остановить.

— Ясно, — говорит Эмико, после чего низко кланяется, жест более подлинный, чем заученные реверансы. — Извините.

Складываю руки и пытаюсь откинуться назад. Стул сопротивляется. Возможно, и хорошо, потому что его центр тяжести не многое позволяет.

— И за что именно то извиняешься?

— Я была там, — объясняет Эмико. Она несколько раз взмахивает рукой а затем делает выпад, как будто держа легкий предмет. — Я… я сражалась с вашими подругами, пока вы были заняты Рин и Наоми.

Эмико — Фехтовальщица. Мои глаза темнеют, впиваясь в черты ее лица. Без брони ее не узнать. Но теперь, когда я знаю, кто Эмико, я это вижу. Вдруг замечаю, что Эмико мне нравится гораздо меньше.

— Если хочешь извиниться, извинись перед Юкой, — рычу я. — Это она пострадала. Фактически, почему бы тебе не извиниться перед всеми в моем классе.

Эмико отшатывается, как будто ее ударили.

— Простите, — говорит Эмико, кланяясь во второй раз. — Вы правы, Саотоме-химэ. Это действие было предосудительно.

Снова хмурюсь и отворачиваюсь.

— Неважно, — отмахиваюсь я. — Просто прекрати называть меня химэ, ладно?

— Как пожелаете, Саотоме-сама, — отвечает Эмико, рефлекторно исполняя еще один реверанс.

— Сама тоже оставь, — добавляю я. — И забудь о реверансах. Я не принцесса.

Эмико замирает на середине реверанса, ее лицо искажает странное выражение.

— Я… я не. Я…

— Определенные Институтом правила приоритетны, — говорит Митико, шагая в комнату.

Митико на своих серебряных каблуках возвышающийся над моей маленькой фигурой гигант. Она проходит по комнате, ее халат развевается позади нее. Холодные сине-стальные глаза перескакивают на Эмико, отбрасывают ее, после чего останавливаются на мне.

Эмико испытывает что-то вроде облегчения и быстро приседает перед новоприбывшей.

— Нисимура-сэнсэй, — говорит она, прежде чем сбежать из комнаты.

Митико продолжает смотреть, ее глаза зарываются в меня, вскрывают мою плоть и изучают мои внутренности. Смотрю, как она смотрит на меня, мой локоть опирается на стол, ладонь поддерживает подбородок. У конце концов, Митико отворачивается, пересекает комнату и начинает убирать все с металлической кровати.

— В духовную матрицу ХТ-09 был принудительно имплантирован личностный конструкт. Тэнки использовали в качестве вектора для кристаллизации его присутствия. Повторяющиеся трансформации вызвали укрепление конструкта и закрепление обусловленного поведения. Результат: постоянный механизм награды и наказания быстро обусловил, что любые правила определяются принятой властью. Фактически, ХТ-09, Ватанабэ Эмико, оказалась интеллектуально неспособна к неповиновению, — объясняет Митико, отвечая на незаданный мною вопрос. Затем она останавливается и смотрит на меня. — Одежду долой. На кровать.

Встаю и начинаю раздеваться. Оставлю агонию на что-нибудь поважнее одежды.

— Дай угадаю, это то, что ты собираешься со мной сделать.

Даже когда я говорю эти слова, я морщусь. Если именно это Митико и планирует, мне прямо сейчас нужно что-то сделать. Проблема в том, что перспективы драться и бежать хуже чем ужасны. Тиара дает Митико силу уложить меня, не тронув и пальцем, и полностью сокрушает любую попытку сбежать. Даже без тиары было бы сложно сражаться. У Митико есть очки, что позволяют видеть сквозь стены, барьер, что почти непроницаем, и оружие, у которого нет недостатка в дальнобойности или пробивной способности.

В принципе, не важно, что я сделаю, Митико за секунды уложит меня на землю.

Затем подает голос циничная часть меня, уничтожая даже этот крошечный проблеск надежды. Я пробыл без сознания неизвестный промежуток времени. Если Митико планировала засунуть в мою «духовную матрицу» этот «личностный конструкт», она уже это сделала.

Что и приводит к беспокоящему меня вопросу. Я испытал, насколько быстро мог превратить девушку кокон сахарной ваты Тиё, так почему у меня до сих пор остается свобода воли? В чем смысл этого? Смысл тиары? Смысл всего мучительного процесса?

— Неверно, — говорит Митико, отвечая на предыдущее мое заявление. — Субъект ХТ-09 сочтена неудачей. Идеальное послушание требует сложного набора правил. Это непрактично и нежелательно, определять верное поведение во всех возможных обстоятельствах. Более успешные личностные конструкты используют человеческую склонность к верности и преданности. Они позволяют большую гибкость ума, но, в свою очередь, возникают новые проблемы, а именно фанатичное или навязчивое поведение.

Митико заканчивает реорганизовывать содержимое кровати, распихав различные устройства по всем уголкам и оставив их на других столах.

— Личностное изменение это молодая наука, — сетует она. — Необходимы значительные исследования и эксперименты, прежде чем возможно будет реализовать надежные результаты.

— Спасибо. Я чувствую себя намного лучше. Посмотрим. Хочу я быть зомби, рабом или фанатиком? Хм, выбор, выбор.

Подчеркиваю свой сарказм, скомкав одежду в шар и бросив его на кровать. К моему удивлению, агония не приходит. Вместо этого Митико приподнимает голову и изучает кучу одежды на кровати. Затем она легонько кивает и переводит голубые глаза обратно на меня.

— Вы, на кровать. Одежду, еще куда-нибудь, — говорит Митико, уточняя предыдущую команду.

— Что? Чтобы ты промыла мне мозги? — фыркаю я. — Можешь об этом забыть.

— Не промыть мозги. Промывка мозгов это гипотетическая техника, невозможность которой продемонстрирована эмпирическими данными. Сегодняшняя процедура: медицинский осмотр с последующей духовной модификацией. На кровать. Дальнейшее неподчинение будет встречено наказанием, — объясняет Митико.

Не двигаюсь. Митико ждет несколько секунд, а затем кладет руку в карман своего лабораторного халата. Это единственное предупреждение, прежде чем мою голову пронзает агония. Зрение чернеет, и в течение секунды я не чувствую ничего кроме огня. Ловлю себя, когда агония исчезает, и не позволяю себе свалиться на пол.

Стреляю в Митико взглядом, встаю и топаю через всю комнату. Хватаю с кровати кучу одежды и яростно швыряю ее на пол.

— Да есть в этом хоть какой-то смысл? — огрызаюсь я. — Или вам просто до боли нравится мучить людей?

Митико моргает.

— Неверно. Я не получаю никакого удовольствия от вашего наказания.

— Тогда зачем это делать? — сердито спрашиваю я. — И не ссылайся на это дерьмо об «обусловливании». Мне и раньше приходилось разбираться с изменяющей сознание магией. Приложило коконом сахарной ваты Тиё. Черт, ты только что рассказала мне, что ты сделала с Эмико. Так почему? Зачем это?!

Хватаюсь за тиару, пальцы сжимаются на на ней в кулаки, мышцы напрягаются, чтобы рвануть. Ужас. Ударяет внезапно и замораживает меня в этом положении. Широко распахнув глаза, я вдруг осознаю, что я только что сделал. В качестве примера схватился за тиару? Как я мог так сглупить?

Дрожа, отпускаю хватку.

Вдох. Выдох.

Немного успокоившись, я пересматриваю свои слова и сожалею о них. Не из-за обвинений, но из-за содержащихся в них идей. В моем сознании проигрывается зацикленный фильм. В нем над головой тиби-Митико загорается лампочка. «Хороший вопрос, — говорит мини-Митико. — Немедленно начнем с этой магии!» Ага. Правда умно, Ранма. Когда в следующий раз буду драться с Рёгой, тоже подкину ему подсказку.

— Вы недопонимаете. Поясню, — говорит Митико, не выглядя возмущенной моей тирадой. — Умение Мори Тиё уникально и содержит аспекты, считающиеся проблематичными. Подвергшиеся воздействию «кокона сахарной ваты» демонстрируют опасные психические изменения — в частности, верность, направленную исключительно на Тиё. Эксперименты ХТ-02, Огура Камико, и ХТ-07, Ханда Сидзуэ, были предложены для исправления этого недостатка. Цель: повторение желаемых психических компонентов принудительного тэнки Тиё, но с большим контролем и вариацией. Эксперимент ХТ-02: неудача, позднее пересмотрен. Способность ХТ-02 к «нейронному переназначению» не в состоянии воспроизвести необходимую высокоскоростную личностную перезапись. Тем не менее, она полезна, когда передается через технологические устройства, такие как тиара, но недостаточна для намеченной цели. Несмотря на это, ХТ-02 за свои заслуги вознаграждена статусом сенши. Эксперимент ХТ-07: ограниченный успех. Способность «окукливания» ХТ-07 способна произвести желаемый результат быстрого, глубокого и постоянного изменения личности, хотя скорость преобразования остается в 15% от намеченной. К несчастью, полученный личностный шаблон был испорчен. Преобразованные через окукливание субъекты демонстрируют нежелательные поведенческие тенденции. Таким образом, использование ХТ-07 ограничено гибридными подходами и крайним наказанием. Ввиду неудачи экспериментов ХТ-02 и ХТ-07 был предложен эксперимент ХТ-11.

— Я, — вставляю я.

— Верно, — подтверждает Митико. — Эксперимент ХТ-11, цель: повтор успешных аспектов эксперимента ХТ-07 с более желательным личностным шаблоном. Субъект Саотоме Ранма была выбрана из списка обладающих потенциалом девушек. Причины: стабилизированное проклятье Дзюсенкё, сильная личность и высокая духовная сила. Все черты, после модификации, по прогнозам приведут к более высокоскоростному и основательному преобразованию. Вторичное соображение: личностный подтип субъекта делает маловероятным повторение нежелательных аспектов эксперимента ХТ-07.

Фыркаю полусмешок.

— Таким образом, я буду новой фабрикой махо-сёдзё Института Прекрасных Принцесс, — горько говорю я.

Скажи это кто-нибудь еще, и я бы рассмеялся по-настоящему. Но в устах Митико это звучит слишком правдоподобно. Клиническое спокойствие, с которым она озвучивает мою судьбу, вызывает озноб, и стоящая за этим холодная, четкая логика вызывает кошмары. Я не математик, но и не нужно им быть, чтобы видеть, как все складывается. Кокон Тиё работает быстро, за часы. Если я смогу преобразовывать по девушке в день, это будет тридцать за месяц и триста шестьдесят пять за год. Хикару сказал, что в Институте сколько, около двух сотен? Если Институт добьется своей цели, он за год удвоит свой размер. Утроит за два…

… и это предполагая, что после создания первой «фабрики махо-сёдзё» они не смогут создать еще.

Институт поставил перед собой цель начать очень, очень быстрый рост.

Что приводит к тревожащему вопросу. Для чего, собственно, Институту нужны тысячи махо-сёдзё? Но этот вопрос сам отвечает на себя. В конце концов, для создания армии такого размера есть только одна причина. Завоевание.

К счастью, это еще в отдаленном будущем. Для меня имеет значения то, что Институту не хватает своей фабрики. Время есть. Митико не сможет за один день переписать мою личность. Я смогу сбежать. Нет, даже лучше, Аканэ сможет сбежать. Еще не все потеряно, и я не в нескольких секундах от поражения.

На этом «хорошие новости» и заканчиваются.

Я ХТ-11, подопытный. Если этого недостаточно, чтобы напугать меня, то Митико только что сказала, что она планирует модифицировать мое проклятье. Не нужно быть гением, чтобы понять, чем все окончится. Институт это школа для махо-сёдзё, управляемый махо-сёдзё и посвященный созданию махо-сёдзё. С точки зрения Института, способность превращаться в мужчину это излишнее неудобство. Если у Института есть сила блокировать мое проклятье, так он и поступит.

И нет ничего, что я мог бы сделать, чтобы их остановить.

— Лечь, — приказывает Митико.

Она не ждет, пока я исполню приказ, вместо этого толкнув меня на ледяную металлическую кровать. Теплые руки тыкают тут и там, пока Митико осматривает мою кожу через очки. Изредка ее пальцы играют на оправе, выбирая различные визуальные настройки.

Процесс клинический и отстраненный. Оставив Митико делать свою работу, я еще раз осматриваю лабораторию. Мои глаза падают на высокую трубу в углу. Труба явно предназначена для людей. Задумываюсь, для чего она.

У меня неприятное ощущение, что я это выясню.

— Вы восстанавливаетесь быстрее, чем ожидается даже с магической помощью, — комментирует Митико. — Верно ли мое предположение? Вы тренировались ускорять свое исцеление при помощи жизненной энергии?

Митико всматривается в разрез в моей правой груди. Единственный признак старой раны это два десятка стежков и рассекающая орган плавная белая линия. Митико, должно быть, удовлетворена, потому что она вытаскивает ножницы и пинцеты и начинает их удалять.

— Ага, — отвечаю я. — Бате нравилось подвергать меня всевозможным опасным методам обучения. Не потрать он так много времени, обучая меня быстрее исцеляться, когда я была младше, я бы половину своей жизни провела на больничной койке.

Митико двигается быстро, и заканчивает с последним стежком как раз к тому времени, когда я договариваю свой ответ. Затем она приступает к дискомфортному процессу второго повторного анализа раны.

— Останется шрам, но воздержитесь от беспокойства. Процесс духовной модификации использует тэнкиподобный техно-мистический механизм. Повторяющийся тэнки быстро устранит поверхностные дефекты. Кроме того, не тревожьтесь незначительных физических изменений. Это нормально. Духовная модификация ускоряет стандартный процесс перехода тэнки. Нет никаких известных медицинских рисков, но, по научным причинам, сообщите мне о каких-либо замеченных вами изменениях.

— Шрамы это последнее, что меня заботит, но спасибо, что побеспокоилась, — говорю я, не пытаясь скрыть своего сарказма. — Мне нужно знать что-то еще? Не хотелось бы уходить отсюда меньше чем с неделей кошмаров.

Митико отходит от стальной кровати и идет к компьютерам, за которыми я недавно сидел.

— Нет. Пройдите к камере. Оставьте все личные ценности на столе, так как духовная модификация может привести к разрушению существующих физических объектов. На столе перед вами уже стоит небольшой контейнер.

Спрыгнув с кровати, смотрю на Митико и вижу, что она повернулась спиной. Быстрыми шагами проношусь по лаборатории. Останавливаюсь у высокой трубы, что я считаю камерой. Игнорирую пока что стол, вместо этого изучая открытые панели. Вот! Протягиваю руку и вырываю небольшую компьютерную плату. В тот момент, когда я извлекаю компонент, гаснет серия светящихся зеленых огоньков. Надеюсь, это значит, что плата важна.

Так как у меня сейчас нет карманов, прячу плату в руке, держа ее так, чтобы Митико не заметила. Закончив с саботажем, перевожу взгляд на маленький столик в стороне. Единственный имеющийся у меня личный предмет это драконий ус, которым я заплетаю свои волосы в косичку. У него нет никакой настоящей ценности, но я много лет использовал его. Чтобы сохранить его на память, кладу его на стол. Затем с любопытством беру небольшой контейнер, что, по словам Митико, принадлежит мне. Он черный, пластиковый, и на простой защелке. Открываю его.

— Очки? — удивленно говорю я.

Тонкая оправа из серебристого металла, а линзы квадратны. Они не такие же, но очки в том же стиле, что и те, что носит Митико.

— Вы проявили некоторую заинтересованность в моем окулярном устройстве. Я поняла, что предоставление схожей пары представит собой приемлемый подарок. Я ошиблась? — Митико склоняет голову набок, как будто задумываясь над особенно сложным вопросом.

Вытаскиваю очки и кидаю футляр обратно на стол. Прикосновение к оправе зажигает ряд переключателей. Не могу сдержать широкую усмешку. Круто. Это приводит к замешательству, и я озвучиваю вопрос вслух:

— Почему?

— Вы предотвратили мою смерть. — В ответе Митико оттенок приязни. Эту эмоцию заменяет клиническая речь, когда Митико продолжает: — Шагните в трубу и наденьте перед этим очки. Они интегрируются с вашим тэнки.

Моя ладонь оборачивается вокруг закрывающей пластиковую дверь алюминиевой ручки. Замираю там, прижав к запястью спрятанную деталь. Оглянувшись через плечо, ловлю взгляд Митико.

— Тебя не беспокоят игры с человеческим разумом? — вдруг спрашиваю я. — В смысле, это может произойти и с тобой.

Митико поднимает взгляд над своим компьютером, ее пальцы не прекращают свою пулеметную очередь. Ее голос сопровождается мягким стуком нажимаемых клавиш.

— Два года, три месяца, двадцать три дня — в промежутке этой длины у меня нет никаких воспоминаний, — неясными словами отвечает Митико. — Логика и последовавшее расследование показали, что меня подвергли грубой технике личностного изменения в руках директора. Отсутствие памяти, вероятнее всего, результат работы рога Гёндуль — прием, используемый в ранних попытках модификации, чтобы уменьшить травму или удалить определенные возражения против методов Института. После этого в моем послужном списке отмечено сорок три замечания и два строгих выговора. Таким образом, через три года после завершения эксперимента ХТ-02 я прошла второе переобучение в руках Огуры Камико. С того момента в моем послужном списке только одно замечание. Заключение: вероятность будущих изменений моей личности низка.

Ясное и четкое заявление Митико молотом бьет по моей концепции. Смотрю на нее, отвесив от шока челюсть. Мой глаза отчаянно ищут намек на ложь. Ничего. Поначалу я отказываюсь это принять. Камико, ХТ-02, жертва. Митико, еще одна жертва. Эмико, жертва. Да хоть одна девушка здесь по собственной воле? Акина такая же рабыня? Как насчет Гёндуль? Или, черт возьми, Тиё?

Это просто поражает. И как же мне ненавидеть людей, которые, со всех точек зрения, невиновны? И если бы я их возненавидел, кем бы я при этом стал? Монстром. Тем не менее, как мне не чувствовать леденящий гнев, когда они напускают на меня этот ужас?

От этого меня мутит. Институт это демон. Демон, пожирающий девушек. И с каждой пожранной девушкой он растет все сильнее, отчего он только быстрее их пожирает.

Впервые я понял, что хочу больше, чем спасти Аканэ. Институт… должен быть разрушен. Цикл должен быть завершен. Позволить ему продолжать, позволить ему пожирать одну девушку за другой будет невиданным злом. Но что я могу сделать? Я мастер боевых искусств. Никто. Конечно, я силен… но чтобы сильнее армии? Это бой, который легко не закончится. Я не герой. Никогда не хотел им быть.

Спасти Укё. Спасти Аканэ. Проигнорировать остальное. Это мой способ.

Но, когда я сбегу из этого места, буду ли я этим удовлетворен? Смогу ли я просто уйти? Довольно навязчивая мысль. Хикару сражался в течение пяти лет. За это время он довольно малого достиг. Я могу потратить столько же времени, если не больше, противодействуя Институту. Даже если я одержу победу, что мне тогда делать? Сделанное Институтом уродливо и мерзко. Нанесенная им травма быстро не заживет.

…

Не важно. Это мысли для другого дня и другого раза. Нет смысла беспокоиться о спасении других, пока я еще не в силах спасти себя самого.

Но, когда я шагаю в трубу, вопрос продолжает давить на меня. Что мне делать? Что же правильно? Пытаюсь отвлечься от этого эмоционального багажа. Вожусь со своими очками, нажимая на оправу и перебирая различные предлагаемые ими режимы.

Основы одинаковы, наверху меню с быстрым доступом к функциям вроде зума. Расширенный список предоставляет более таинственные выборы, вроде режима ауры. Общее количество вариантов вдвое меньше. Также изменена и цветовая схема. Очки Митико окутывали все оранжевым и разукрашивали меню тем же цветом. Эти новые очки основным цветом используют фиолетовый.

Бух. Скользит на место задвижка. Мои глаза отрываются от парящих перед моим взглядом иконок. Раздается низкое гудение. Труба оживает и металлические пластины начинают светиться. Хлоп! Внутренности трубы пересекает сверкающе-синяя искра. Хлоп-п! Пробрасывает еще два электрических импульса. Хлоп-хлоп! Молнии стреляют очередями. Ныряю. Надо мной пролетают извилистые потоки. Одна лишь удача, что в меня не попало, но животная часть моего мозга настаивает, что нужно оставаться внизу.

Бах!

Энергия заполняет всю трубу. Меня пронзает синяя молния. Мышцы сокращаются. Прыгаю. Бум! Голова ударяет по стенке трубы, пустив крупную трещину. Череп пульсирует, я шлепаюсь на землю.

Меня душат дым, озон и запах вареного мяса. Я кашляю и кашляю еще немного. В заполнившем трубу тумане нарастает синий свет. Да. Очень умно, Ранма. Украсть важный компонент. Что может пойти не так? О. Кроме того, что тебя до смерти поджарит молниями. Но лучше поджариться, чем одевичиться, верно?

Надвигающаяся угроза удара током заканчивается, когда труба лишается жизни. Бледное свечение металлических пластин медленно угасает, еще несколько секунд в зазорах продолжают сверкать искры. Закряхтев, я поднимаюсь на ноги и прислоняюсь к стенке трубы.

Позволяю себе высокомерно ухмыльнуться. Время играть.

Бух. Дверь отпирается. Воздух шипит, и дым выплескивается в лабораторию. Он быстро рассеивается, демонстрируя Митико. Она рывком распахивает прозрачную дверь и смотрит на меня сине-стальными глазами.

Будь у меня меньше мужества или, возможно, побольше ума, я бы сразу же отдал плату. Вместо этого я криво усмехаюсь Митико и помахиваю компонентом. Привлеча ее внимание, я хватаю плату обеими руками и переламываю ее пополам.

За этим следует агония.

Кошки. Повсюду кошки. Жующие, кусающие, обернувшиеся вокруг моих конечностей, приняв плоть за мясо. Я пытаюсь их отбросить, но батя слишком крепко связал меня. Я бьюсь и перекатываюсь. Кошек отбрасывает в сторону, но они продолжают прибывать. Их ведет голод. Они мечутся, визжат и царапаются, стремясь его удовлетворить.

Я прошу. Я прошу батю, который, я знаю, сидит с другой стороны люка в подвал.

— Пожалуйста, — плачу я. — Пожалуйста, бать, пожалуйста. Выпусти меня. Я сделаю что угодно. Только выпусти меня.

Он так и не отвечает.

Агония остается, и когда кошки пожирают меня, я не нахожу освобождения. Нэко-кэн не приходит. Кошмар бесконечен.

Дрожу на земле, все мое тело сжимается в клубок. Не знаю как долго я так лежу. Грань между агонией и реальностью размылась. Даже сейчас, когда белый свет лаборатории жжет мне глаза, я чувствую, как будто я до сих пор застрял в темной яме, и мою кожу постепенно отделяют от костей.

Митико наклоняется надо мной и вырывает из ослабевших пальцев сломанные фрагменты платы.

— Я обязана наказать за прямой вызов, — напоминает Митико. Она убирает сломанную плату в карман и достает той же рукой серебристое шестиугольное устройство. Она держит его, обхватив ладонью, крошечными иглами наружу. — Спокойно.

Даже попавшись в эхо агонии, я не отступаю. Онемевшей, дергающейся рукой отбиваю ладонь Митико в сторону. Устройство скользит по полу лаборатории, подпрыгивая и перекатываясь через десятки кабелей, прежде чем окончательно замереть под углом в сорок пять градусов. Изворачиваюсь и прыгаю.

Это неизящное нападение. Я левым плечом бью Митико в живот. Мы вдвоем кучей падаем на землю. Я оступаюсь и пытаюсь подняться на ноги.

Изо рта изливается рвота, едкая жидкость сжигает горло, оставляя кислый привкус. Меня охватывает ледяной холод, даже когда мою одежду пропитывает пот. Конечности дрожат. Движения так рваны, что все, что я могу сделать, это стоять. Баланс искажает. Сама Земля, казалось, поднимается и опускается непрерывными беспорядочными волнами. Отравленное мясо. Горю вместе с ним. Дышать тяжело, и каждой части меня больно. Тем не менее, я иду. Не могу остановиться, не с бременем у меня за спиной. Доктор. Я должен найти доктора. Потому что если я не справлюсь, батя, непобедимый батя умрет.

Лежу на спине, глядя в потолок. Прямоугольные плитки делят его на блоки. Отстраненно начинаю их считать. Одна… Пять… Восемь… Вставай, Ранма. У тебя бой, нужно победить. Пытаюсь сосредоточиться, но после каждой мысли разум оскальзывается. Переворачиваюсь и встаю на колени. Сложно даже с такой высотой, когда комната так быстро кружится вокруг меня, что я не могу отличить верх от низа.

Меня за ноги хватают руки. Тянут. Падаю. Запоздало добавляю конечностям силы, но затем колени Митико опускаются мне на плечи. Она легкая. Я должен был сбросить ее, но мое сознание растворяется в далеком прошлом. Батя. Не понадобилась помощь, чтобы ему стало лучше. Как бы я тогда не боялся, месяц спустя я проклинал его, когда он начал учить меня сопротивляться ядам.

К задней части моей шеи прижимается холодный металл. Внезапное онемение возвращает часть ясности. Пытаюсь подняться, но мои конечности отказываются исполнять приказы. Руки не шевелятся. Ладони не шевелятся. Даже пальцы не шевелятся.

Поворачиваю шею, голова это единственное, что продолжает функционировать, и вижу Митико. Она поправляет свой лабораторный халат, затем хватается за обмякшую ногу. Напрягшись, затаскивает меня обратно в трубу. Когда я оказываюсь внутри, она переворачивает мое тело и подпирает меня к стенке. По-прежнему ошеломленный и беспомощный, я смотрю, как Митико вытаскивает из кармана сломанную компьютерную плату. Без каких-либо усилий она соединяет две части, серебряные искры восстанавливают нанесенный мной ущерб.

Митико смотрит сверху вниз, глаза как никогда холодны.

— Сопротивление естественно. Это не сердит меня. Я не использую ваши действия против вас. Попрошу того же самого, кохай.

Митико останавливается возле моих ног, поднимает очки, что я не заметил, как упали, и возвращает их мне на нос. Затем она закрывает дверь трубы.

Ползут минуты но, даже с учетом растущего осознания, я ничего не могу поделать. В конце концов, металлические пластины снова начинают светиться. На этот раз они не рассыпают искры. За этим следует боль — хайгэки, смешанный с присутствием просачивающегося сукэна.

* * *

Чему равно «N»? N^2 + 4N — 12 = 0. Вопрос напечатан белым шрифтом на черном экране. В правом верхнем углу отсчитывается оставшееся время. Пять минут и тридцать две… тридцать одна… тридцать секунд.

Хмурюсь и механическим карандашом набрасываю ответ. Затем, клавиша за клавишей, я выстукиваю ответ: «-6,2». Останавливаюсь, чтобы перепроверить. Да. Числа правильны. Меньшее первым и без пробелов. Глупой машине не нравятся отклонения.

С оттенком тревоги ударяю клавишу ввода. Экран вспыхивает и демонстрирует слово «правильно». Расслабляюсь. Порой я пытаюсь понять, не награждает ли меня за правильные ответы блаженством. Я не уверен. Если и так, то оно настолько тонко, что его не узнать. С другой стороны, агония неправильного ответа гораздо очевиднее.

Агония, я по-настоящему возненавидел это ощущение. Настолько, что научился его избегать. Если это значит приложить немного усилий, чтобы ответить на вопросы компьютера, то так тому и быть.

Кроме того, не похоже, чтобы было плохо немного поучиться.

Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь. Последние несколько дней полны простой учебы, единственная настоящая гадость это строки Камико. Ненавижу их. Позорный опыт пылает в моей памяти. Я пытался сдержаться и не сказать ни слова, но агония доказала свою победу. С тайным стыдом я прочел все пять страниц, мой голос едва шептал.

Затем, утром, я прочел еще раз.

И еще раз.

И еще раз.

Проще так и не стало.

Помимо этого, не ощущается никакой иной промывки мозгов. Неделя в Институте мало способствовала превращению меня в послушного робота. Причину я знаю. Камико-«сэнсэй» слишком занята, чтобы играть в медсестру-служанку и позаботиться о бедном маленьком мне. Вдобавок к этому, Институт отказался поместить меня в обычный класс из-за неназванных «проблем». Хе. Какие недоверчивые. Конечно, они ведь не думают, что я рискну сбежать?

Итак, что же могущественная, богатая школа махо-сёдзё делает с такими плохими девочками, как я? Их заставляют учиться. Институт Прекрасных Принцесс, сделал я вывод, это придуманная Министерством культуры злодейская схема. Прочтите эту главу к одному часу. Выполните сгенерированный компьютером тест и завершите пересмотр к трем часам. Хнык. Хнык. Хнык. За вчерашний день я проучился больше, чем за обычную неделю в Фуринкан. В Институте даже есть ронин махо-сёдзё, обучающая меня каждый день с четырех до пяти. Если бы не периодические приступы пытки, научные эксперименты Митико и постоянные сама и химэ, я бы заподозрил, что весь Институт организовала Хинако-сэнсэй.

Бип! Синтетическим писком компьютер предупреждает меня, что остались последние три минуты. Если я не хочу столкнуться с агонией за промедление, мне придется ответить на последний вопрос.

Вы посещаете официальный бал, представляя Институт Прекрасных Принцесс. Каким будет надлежащее вооружение? А) Оружие неуместно. Б) Оружие должно быть явно продемонстрировано, чтобы показать военную силу Института. В) Приемлемо любое оружие, пока оно подходит к выбранному платью. Г) Оружие должно быть, но скрыто.

— Кто это придумывает? — с негромкими смешком бормочу я себе под нос.

Это не первый попавшийся мне странный вопрос, но это явно страннейший.

С заметным колебанием нажимаю на «б». Проблеск агонии наказывает мой выбор. К моему шоку, когда компьютер выдает мне правильный ответ, это не «а», а «г». На официальных балах девушки Института Прекрасных Принцесс должны прятать в сумочке пушку.

… это было… довольно круто …

Ха! Если оставить гендерные требования, надоедливую проблему промывки мозгов до рабства и всю их дьявольскую организацию злого, мне бы из-за одного этого вопроса захотелось отправить в Институт документы на перевод.

Бип! Бип! Компьютер дважды пищит, а затем переключается на режим пересмотра. У меня час и две минуты, чтобы исправить все вопросы, где я ошибся, правильно. После этого компьютер направит меня читать главу по предмету, где я справился хуже всего.

Но я не начинаю пересмотр. Вместо этого я встаю и прохожу по комнате до своей кровати.

Кровать уничтожена. Деревянный каркас разломан на короткие палки и свален в центре комнаты. К массе присоединились твердые обложки книг, их рассыпанные вырванные страницы собраны на дне кучи, чтобы послужить трутом. Моя огненная яма завершена.

Я начал работать над ней сегодня утром. Было непросто. Мой график полностью забит учебными задачами, все они подкреплены настойчивой агонией, которой следует избегать. Я урывал минуты, чтобы сделать все это, зная, что есть ограничение по времени. Мой репетитор появится в четыре, и она положит резкий конец моему плану.

У меня семнадцать минут. Если я потрачу больше, чертова машина начнет наказывать меня за то, что отстаю. Этого больше, чем мне нужно. Тридцать минут назад я был в секундах от осуществления своего плана, но писка компьютера и агонии оказалось слишком много.

Сажусь и собираю свои инструменты. Во-первых стержень, выломанный из каркаса кровати. Стержень рассечен по центру так, чтобы у него была округлая сторона и плоская. Рядом со стержнем доска. В ней не хватает паза, но этот факт мне придется преодолеть превосходящей техникой.

Схватив стержень правой рукой, принимаю нужную позу. Обеими ногами прижимаю доску, чтобы она тянулась от меня. Устанавливаю кончик стержня на доску и толкаю. Первый шаг долог и тяжел. Он пересекает доску по всей длине и возвращается. Вперед и назад. Вперед и назад. Скорость, сила и трение объединяются, чтобы создать тепло. На кончике стержня собирается светящаяся угольная пыль.

Останавливаюсь и осматриваю уголек. Свет не умирает. Убедившись, что он продержится, поднимаю доску для розжига и осторожным движением переношу уголек в бумажный стаканчик. Выдыхаю. Кислород протекает по крошечному зернышку угля, дразнящего белым дымком. Выдыхаю еще раз, посильнее. Бумага взрывается пламенем.

С изящной стремительностью касаюсь своим факелом склонов огненной ямы, а затем бросаю горящий остаток в огонь.

Оранжевые усики кидается из своей бумажной колыбели вверх. Пламя глубоко врезается в обработанную древесину, подпитываясь и становясь все выше и сильнее. С ликованием слежу за этим, и когда огонь становится достаточно сильным, бросаю наверх кучу вычурных платьев.

Шлеп!

— Платья так красиво горят, — шучу я жеманным тоном.

Еще мгновение наслаждаюсь этим видом, а затем начинаю игру. Оглядываюсь через комнату на зеркало в ванной. Оттуда смотрит перепуганная девушка.

Прекрасно.

Подхожу к кнопке звонка и ударяю по ней с полдесятка раз. Через секунду распахиваю дверь, обуздываю свой голос и кричу:

— Помогите! Пожар!

Спустя мгновение из-за угла выворачивает Морковка, уже трансформировавшаяся в свое оранжево-коричневое сейфуку. Она в заносе останавливается в нескольких шагах от меня, глаза широко распахиваются.

— Э? — спрашивает она. Ее взгляд перемещается на изливающийся из двери позади меня дым. Нарастает паника. — Э? Э-э-э-ээааа! — кричит она.

Размахивая руками, Морковка начинает безумный танец. Она бросается из сторона в сторону, как будто это она горит. Пока Морковка предается истерии, немного сдвигаюсь и прикрываю дверь. Не хотелось бы, чтобы она получила идею.

Фыркаю. Ага. Как будто Морковка что-нибудь заметит.

— Что нам делать? Что нам делать? — спрашивает Морковка, вымаливая у меня ответ. Она снова кричит: — Ээааа! Пожар! Помогите! Пожар!

Кхе. Кхе. Мне не приходится подделывать кашель. Сжигать платья это отличная забава. Дышать дымом… уже не очень.

— Пожалуйста! — восклицаю я. Стараюсь изо всех сил, но у меня не получается сравниться с ужасом в голосе другой девушки. — Пожалуйста, вы должны позволить мне выйти.

Морковка дико смотрит на меня.

— Конечно, вы можете выйти! Быстрее. Быстрее. Уходите, пока не сгорели! Аааа!

Ухмыляюсь и вылетаю из комнаты, захлопнув за собой дверь. Секундой позже вновь соскальзываю в роль перепуганной девушки и кидаюсь в руки Морковки. Захватываю ее в крепкие объятия и стараюсь пустить слезы. Собираюсь начать рыдать, но Морковка превосходит меня.

— Так страшно, — всхлипывает Морковка. — Что же нам делать?

Хлопаю ее по спине, моя рука медленно поднимается все выше. Останавливаюсь, когда достигаю ее шеи. Страх. Тело дрожит. Зубы сжимаются. Пытаюсь успокоиться, сделав глубокий вдох.

Это помогает. Немного.

Мои пальцы замирают между четвертым и пятым позвонком Морковки, я направляю ки. Агония. Концентрация раскалывается. Ки колеблется от потери сосредоточения и полностью рассеивается, когда по моей ауре проносится мощный разрушительный резонанс. Но, на кратчайшее мгновение, я формирую иглу грубой духовной иглы и наношу удар.

Зрение чернеет. Колени ударяются о землю, и в меня врезается тяжелый вес. Пошатываюсь, но остаюсь в вертикальном положении. Жгучая боль возвращает мне сознание. На шею давит болезненный овал, драгоценный камень колье поджаривает мою кожу.

Моргнув, осознаю, что мои руки держат мягкое женское тело — Морковку, лишившуюся сознания из-за активированной мной точки нажатия.

На меня накатывает облегчение. Сработало.

Поправляю хватку и перебрасываю Морковку через плечо. Возвращается улыбка. Разрешение выйти наружу? Получено. Сопровождение? Имеется. Я вправе идти.

Начав бежать по коридору, нахожу момент позлорадствовать. Плохо подделав голос Морковки говорю:

— Куда вы хотите пойти, Саотоме-сама?

Переключаюсь на свой жеманный голос.

— О, я бы хотела прогуляться на улице.

— Конечно, Саотоме-сама, ваше желание для меня приказ.

Невероятно сложно сопротивляться маниакальному смеху, но я стараюсь изо всех сил.

Дз-з-зынь!

Громоподобный рев пожарной сигнализации перекрывает все остальные звуки. Мой побег больше не тайна. Но хаос и смятение продержатся еще какое-то время и послужат мне при этом щитом. Больше нет времени, чтобы тратить впустую, моя пробежка превращается в стремительный рывок.

Сворачиваю на перекрестке коридоров, мельком взглянув в сторону смотровой. Пусто. Как я и думал. На этой позиции только одна девушка, и это та девушка, что отвечает на вызов. Спустя два шага восторг умирает. Слева от меня в коридор выходит девушка в зеленом. Сжимаюсь, молюсь и прыгаю. Мое тело пролетает по низкой дуге, проходящей над выступом смотровой, прежде чем врезаться в землю позади нее.

Кидаю взгляд назад. Эмико вспыхивает, ее одежда превращается в стальные латы.

Она меня не заметила? Ни за что. Абсурдная мысль. Я прыгнул прямо в поле зрения Эмико, и скорость моего движения привлекла бы внимание. Как бы это ни было невозможно, она продолжает бежать.

Значит, Эмико проигнорировала меня.

Почему?

Вопрос со слишком многими ответами. Приказы Эмико, возможно, не подразумевают моего присутствия. Возможно, она не узнала меня… или, может быть, только может быть, Эмико позволяет мне сбежать.

Никак не узнать. Но я запомню на будущее этот инцидент.

Сворачиваю в сторону и забрасываю свое тело под стол. Подтаскиваю Морковку как можно ближе, эффективно скрывая нас обоих из виду. Когда нас больше не видно, вытаскиваю свои очки. Нужно было с самого начала их надеть, но я подзабыл о их существовании.

Перелистываю список выбора и активирую режим аур. Линзы загораются, окрашивая мое видение фиолетовым и зеленым. Фиолетовый означает «махо-сёдзё». Я пытался это изменить, но сдался через полчаса.

Взглянув на себя, хмурюсь. Мое тело покрыто жирными пятнами разложения тэнки. Загрязнение расползалось всю неделю при помощи и содействии модификаций Митико. Сколько пройдет времени, прежде чем оно поглотит меня целиком? Продвижение фиолетового, возможно, бессмысленная метрика, но мне она представляет грозный образ. Я становлюсь махо-сёдзё. Скоро я навсегда буду одной из них.

Мне не нравится эта идея, тем более что мне придется еще раз использовать тэнки, когда я вернусь за Аканэ.

Отрываю взгляд от себя и окидываю весь коридор. Моя осторожность вознаграждена. В быстром темпе приближается фиолетовый призрак. Вдохновившись паранойей, проверяю жизненные признаки Морковки. Она без сознания и в ближайшее время это не изменится.

Дзз…

— Рин!

…зынь!

Крик Камико едва различим на фоне пожарной сигнализации.

Фиолетовая фигура подходит к столу. Дерево надо мной немного наклоняется, когда Камико опирается своим весом на столешницу. Раздается смутное бормотание, звук приглушен звоном сигнализации, затем фиолетовый призрак отходит.

— Рин! — еще раз выкрикивает Камико, шагая через задымленный коридор.

Жду, пока Камико не оказывается в десятке метров от меня, прежде чем выпрыгнуть из-под стола, таща за собой Морковку. Быстро и незаметно ускользаю, пока Камико повернулась спиной. Едва я оказываюсь за углом, продолжаю свой рывок к собору.

На бегу смотрю из стороны в сторону. Большинство комнат пусты. Но в некоторых меня преследуют призраки плененных девушек. Их силуэты демонстрируют смешанные цвета, зеленый и синий, покрытые фиолетовым. Заставляю себя игнорировать их, всякий раз задумываясь: это Аканэ? Не останавливайся, Ранма. У тебя нет времени на поиски. Сперва побег. Когда буду на свободе, когда сорву со своей головы тиару, тогда и только тогда я смогу ее спасти.

Без дальнейших неприятностей врываюсь в собор. Оказавшись внутри, резко поворачиваю в сторону тяжелых дубовых дверей и в заносе останавливаюсь.

Б-бух. Все звуки приглушены, звон пожарной сигнализации сведен к далекому жужжанию. В течение двух секунд я слышу лишь стук своего сердца.

Мой путь перекрыт.

Глубоко под печатью, начертанной на гранитном полу, лежит гигантский волк. Хоть и погруженный в землю, его светящийся призрак сияет сквозь нее, отлитый моими очками в темно-красный цвет.

Верховой Гёндуль.

Б-бух.

Он спит

Мое сердце замедляется, а дыхание успокаивается. Уф. Испугался без причин. Как глупо с моей стороны. Расслабившись, шагаю вперед.

— Я вижу тебя, человек, и я знаю, что ты видишь меня, — говорит глубокий голос. Слова гремят по залу, эхом отражаясь от стен, пока не раздаются со всех сторон.

Волк встает. Он ставит свои мягкие лапы на землю и давит. Шаг за шагом, он поднимается. Зверь восходит сквозь камень, грязь и глину, как если бы они были одним лишь воздухом. Призрачная голова волка пробивает гранитный пол. Затем, одним последним рывком, он выпрыгивает наружу.

Отключаю режим аур как раз чтобы засвидетельствовать отвердение волка. Туманная плоть из серебристого света определяется. Прозрачная кожа утолщается в пальто серого меха. Конечности обретают массу и мышцы. Фантазия облекается веществом, когда зверь переходит из царства смерти к жизни.

Он огромен. Волк возвышается надо мной, его тело возносится на полпути до потолка собора. Он перекрывает обе стороны прохода, не оставляя места для побега. Страха больше, чем от духовного присутствия волка. Сакки. Оно покрывает все — смертоносный, удушающий воздух, что угрожает вдавить меня в землю.

Но я не дрожу.

— Эм, мы с Морковкой просто… эм… собрались прогуляться. Так что, может быть, прихватить собачьего лакомства, когда будем возвращаться? — предлагаю я.

Со стороны волка раздается низкий рокот, похожий на отдаленный гром. Он подходит ближе, опустив морду так, что нос зверя оказывается лишь немного выше моей головы. Он вдыхает, поток воздуха вцепляется в мою одежду.

— Я чувствую на твоей одежде запах дыма. Я слышу тревогу. Я знаю кто ты, Саотоме Ранма. Ты сразилась с Избравшей и проиграла. Теперь лунная королева объявила тебя своей.

Мои глаза темнеют.

— Она может объявлять, что захочет, но я не склонюсь. Так что сделаем? Хочешь сразиться? Или ты отойдешь с моего пути, собачонка?

— Собачонка, — рычит волк. — Не принимай меня за пса, смертная. Я Гарм, сын Фенрира, однопометник Сколь и Хати. Мои братья проглотят солнце и луну, и мой вой возвестит Рагнарёк. Я служу Избравшей лишь потому, что мою шерсть может окрасить малиновым и что моим челюстям никогда не хватает плоти смертных. Я. Не. Пес.

Великий волк, Гарм, склоняет ко мне голову.

— Ты не претендуешь быть хозяйкой, девочка, но я вижу лишь дерзкую рабыню. Сразись со мной, если посмеешь. — Губы Гарма раздвигаются, открывая ряды пожелтевших зубов, длинных как кинжалы. — Да. Сразись со мной. Покажи мне силу, что остановила Избравшую. Напои меня своей жаждой крови. Сокруши мои кости и разорви мою плоть. Если твоя сила истинна, а твоя ненависть безгранична, я с удовольствием откажусь от этой дуры Гёндуль, что сковывает себя честью.

— Лежать! И не двигаться, — рявкает женщина.

Прежде чем я успеваю осмыслить слова, агония вбивает меня в пол. Мое зрение окутывает чернота, а мои чувства дрожат.

— Ты не нанесешь ни удара, Гарм! — кричит Камико. Женщина врывается в комнату. — Саотоме-тян принадлежит Институту. Это понятно? Или мне нужно позвать директора?

— Ты грозишь мне лунной королевой? — Глубокий смешок эхом отражается от стен. — Дрожу от ужаса. Эта лжебогиня для меня ничто, — злорадствует Гарм. Он вплотную приближает свою морду, его челюсти разведены так широко, что в один укус могут проглотить крошечного человечка.

— Ты говоришь эти слова, демон. Тем не менее, ты ничего не делаешь, — вызывающе говорит Камико.

Пф! Из ноздрей Гарма вырывается поток воздуха. Огромный зверь поворачивается и бежит к начертанной печати. Тело волка рассеивается серебряным туманом, прежде чем погрузиться в землю. Прежде чем зверь исчезает в земле, Гарм поворачивает голову и говорит напоследок:

— Забирай ее, если хочешь. Я ищу окутанного смертью воина, а не выставленную перед людьми напоказ милую безделушку.

После этого Гарм сливается с камнем.

Камико сердитыми шагами пересекает зал. С земли поднимаю на нее глаза, не осмеливаясь бросить вызов второй дозе агонии.

— Гёндуль я понимаю, но почему директор мирится с этим зверем превыше меня, — ворчит Камико. Она останавливается рядом с моим распростертым телом и встречается со мной взглядом. Ее выражение досады быстро обращается раздражением.

— Избавь меня от этого взгляда, Саотоме-тян. Я не в настроении. Вставай и иди за мной. Пусть директор разбирается с сегодняшним наказанием.

Камико отворачивается и идет в сторону задней части собора.

Встаю и кидаю на Камико еще один взгляд. Проклятье. Так близко. Если бы не этот чертов пес, я бы уже давно ушел. С мелочным чувством кидаю бессознательное тело Морковки в проходе между скамьями. Мягкая агония сообщает мне, что я позволил Камико слишком отдалиться, так что приходиться догонять.

Из собора мы выходим в часть здания, в которой я никогда еще не был. С любопытством осматриваю богатые коридоры. В маленьких нишах стоят антикварные стулья и столы. Стены увешаны картинами, все демонстрируют великолепные особняки и чуждые пейзажи. Свет дают хрустальные люстры, светящиеся маленькими похожими на свечи огоньками.

Не проходит и минуты, как Камико толчком открывает пару широких двойных дверей и проходит в небольшую приемную. Когда мы входим, красивая молодая женщина встает и приседает перед нами обоими в реверансе.

— Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ.

Камико подходит к столу секретаря и опирается на темное дерево.

— Дзюн, пожалуйста, сообщи директору, что Саотоме-тян дотла сожгла свою комнату, пытаясь сбежать.

Молодая женщина, Дзюн, потрясенно смотрит на меня, что я встречаю усмешкой.

— Неплохо, если это будет сейчас.

Дзюн резко возвращает ей внимание.

— Конечно, Огура-сэнсэй. Прямо сейчас, — быстро говорит она. Секретарь исполняет еще два реверанса, прежде чем скользнуть в комнату позади.

Камико игнорирует меня и постукивает пальцами по дереву. От нечего делать сажусь. Стул жесткий и неудобный. Проглядываю журналы, разложенные на низком столике. Скучно, скучно, и еще более скучно. Смотрю на рассеянную Камико. Прекрасный шанс проверить теорию. Небрежно вытаскиваю из стаканчика небольшую ручку. Держу ее между двумя пальцами и…

…кладу ее обратно.

Хмурюсь и пробую еще раз. Потянуться. Взять. Прикинуть, как воткнуть ее в затылок Камико. Вернуть ручку в стаканчик.

Кратковременное замешательство искривляется дерзкой улыбкой. Вот оно что. Защита Камико это аура ненасилия. Но как мне обернуть это себе на пользу?

Какие бы планы я не придумал, их приходится отложить, когда секретарь скользит обратно в комнату.

— Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ, — вновь приветствует она. — Директор говорит, что Саотоме-химэ ожидают внутри.

Встаю и направляюсь к двери.

— Не так быстро, юная леди, — резко говорит Камико. — Сперва несколько основных правил. Ты говоришь лишь тогда, когда скажут, и с достоинством стоишь в стороне. Это ясно, Саотоме-тян?

— Да-да, — отвечаю я. Вздрагиваю, когда меня пронзает нож агонии.

— Кхм. — Суровый взгляд Камико ясно дает понять, что на этот раз она колебаться не будет.

Стискиваю зубы.

— Я понимаю, Камико-сэнсэй, — повторяю я с притворной вежливостью.

— Лучше, Саотоме-тян. Мы вас еще исцелим. Теперь идите. Директор ждет.

* * *

Кабинет директора огромен. В центре комнаты доминирует большой стол из красного дерева, как физическое проявление власти. Позади него возвышается одинокий витраж с уже знакомым обвитым винной лозой серебристым полумесяцем. Сквозь него просачивается свет, окутывая Артемиду ореолом силы. По сторонам от окна пара высоких полок, набитых сотнями заплесневелых старых книг и древних безделушек. Остальную комнату дополняет выставки старинного оружия, доспехов и искусства.

Глаза директора на мгновение перескакивают на меня и отбрасывают мое присутствие. Держа в мыслях требование Камико, отхожу в сторону и тихо встаю. После этого сосредотачиваю свое внимание на сидящем напротив Артемиды пожилом джентльмене. Он стар, его лицо морщинится складками жира. Он одет в темный костюм, а его темные глаза, когда я вхожу, мерцают силой, не связанной с полем боя.

— Неприемлемо, — говорит старик. — Ни похищения, ни нападение на Фуринкан. Они не попадут в вечерние новости. Открытые военные действия в торговом районе также неприемлемы. Это выходит за рамки того, что может стерпеть премьер-министр.

— Представитель Ёсида, — говорит Артемида. — Мы уже много раз это обсуждали. По закону Институт ответственен за заботу и управление махо-сёдзё. Это наш долг арестовывать столь разрушительных индивидуумов там, где их можно найти. Бой в торговом районе, как бы это ни было прискорбно, не превышает наших полномочий.

— Мне хорошо известна власть Института, директор Сильвервин, но это политический вопрос. Этот инцидент вызвал огромное давление. СМИ обсуждает размытые картинки боя на крыше, и это уже не говоря о ходящих до этого слухах. Японцы начинают задавать трудные вопросы.

— Тогда ответьте им, — презрительно отвечает Артемида. — Женщина вышла из-под контроля, и храбрые юные девушки рискнули своими жизнями, чтобы ее остановить. Такой истории будет достаточно. На массы легко повлиять.

— Министру требуется что-то более существенное, чем рассказ о злобной террористке, — возражает Ёсида.

Они говорят о бое между Гёндуль и Тиё, понимаю я. Подумываю вставить, что «вышедшая из-под контроля женщина» это я, и что это Институт Прекрасных Принцесс раскатал все здание. Но, из-за приказов Камико, этого не происходит. Все, что мне удается, это «Агх!», прежде чем тиара сжимается на моем горле, сводя мои крики в молчание.

Ну что ж. Вероятно, они все равно не оценят мое остроумие.

— Вы хотите выставить все напоказ, — с отвращением говорит Артемида. — Ваш министр глупец. Признание ошибки лишь предоставит ей больше силы. Лучше все отрицать.

— Директор Сильвервин, как бы то ни было, министр принял решение, — отвечает Ёсида.

— Моя голова не пойдет за это на плаху, Ёсида. Не забудьте сообщить ему об этом.

— Ваша обеспокоенность неуместна, директор, — отвечает Ёсида. — Достаточно будет простой демонстрации. Чего-нибудь, чтобы люди знали, что мы понимаем их проблемы и работаем над ними.

— Значит, шлепок по запястью, — уточняет Артемида. Останавливается в раздумьях. — Пока что я подыграю вашему министру. Но, в свою очередь, я требую, чтобы мой бюджет не тронули, а мой авторитет не изменился.

— Официально права Института будут урезаны, а финансирование снижено. Неофициально контроль над Институтом останется слепым и беззубым. Что касается вашего бюджета, я провел поправку, что увеличивает возмещение за ваш рассредоточенный персонал. Это превзойдет любой дефицит, — говорит Ёсида.

— Гамбит, что обеспечит, что еще больше моих девочек будут работать на другие ветви власти.

— Конечно, — признает Ёсида. — Полезный коммерческий аргумент. Но также он высечет в камне будущий прирост финансирования.

— Мой основной штат уже раздерган, Ёсида. Выделение еще большего числа девушек лишь только все усложнит. Но, похоже, здесь у меня нет выбора, — говорит Артемида. — Полагаю, все это не бесплатно. Что вы хотите взамен?

— Сделайте корпорацию Суйхэн основным вашим поставщиком, — отвечает Ёсида.

— У них непомерные цены, — парирует Артемида. — Тем не менее, я готова платить им, если мое увеличенное финансирование более чем покроет разницу. Это все, представитель?

— На данный момент, — встает Ёсида. — Постарайтесь в будущем быть сдержаннее, директор Сильвервин. Мы с министром можем иногда справиться со случайной болтовней, но ваши враги многочисленны, и они хотят видеть ваше падение. Не давайте им оправдания.

— Я уже переговорила с заинтересованными сторонами. Этого больше не повторится. — Слова Артемиды мрачны. — Как все это повлияло на Нэримский счет?

Ёсида морщиться.

— Боюсь, мертв и похоронен. Если что-то прояснится, я смогу возродить его в следующем году, но пройдет время, прежде чем нам задует попутный ветер. — Ёсида слегка кланяется женщине через стол. — Рад был с вами встретиться, директор. Пришлю завтра своего секретаря, чтобы сгладить детали.

Артемида встает.

— Конечно, представитель. Вам в любое время рады в Институте. Вам нужно сопровождение наружу?

— Нет, я справлюсь сам.

Ёсида поворачивается к выходу, но меняет направление, когда его взгляд падает на меня. Пожилой политик останавливается передо мной и окидывает мое тело масляным взглядом. Протягивает старую руку и хватает меня за подбородок. Отбиваю руку в сторону.

Ёсида какое-то мгновение нянчит свою руку, но не отступает. Вижу, как на его тонкой коже формируется синяк. Он смотрит на директора, полностью меня игнорируя.

— Новое пополнение вашей коллекции? — спрашивает Ёсида.

— Да. У меня на нее особенные планы. Но она в последнее время устроила неприятности, — предупреждает Артемида. — Прошу прощения за чрезмерную силу, но больше не трогайте ее.

Ёсида с удвоенным интересом смотрит на меня.

— Пацанистая, — комментирует он. — И упрямая. Как и яростная. — Морщинистое лицо старика касается тонкая, но садистская улыбка. — Весело будет поиграть с тобой, когда тебя сломают.

— Разве вы в первый раз не услышали меня, представитель? Она моя, — говорит Артемида. — Саотоме не игрушка для ваших игр. Этим занимается предоставленный мной секретарь. Если она не удовлетворительна, я могу заменить ее.

— Разочаровывающе, — бормочет Ёсида. Он отводит взгляд и говорит громче: — В этом нет необходимости, директор. Я доволен тем, как обстоят дела.

Представитель кидает на меня последний скользкий взгляд, после чего удаляется из комнаты. Смотрю вслед, как он уходит, даже не пытаясь скрыть отвращения. Хаппосай, при всех его мелких преступлениях и мелочных извращениях, бесконечно лучший человек, чем только что вышедший из комнаты политик. То, что Институт ведет дела с Ёсидой, только еще больше очерняет его в моих глазах

— Садись, — командует Артемида.

Сажусь на покинутый Ёсидой стул. Пока я двигаюсь, Артемида поднимает графин насыщенно-янтарной жидкости и наливает ее в хрустальный бокал. Нос дразнит летучий запах алкоголя, когда директор неспешно возвращает графин на место. Манжеты платья Артемиды проходят по столу, каким-то образом не потревожив лежащие бумаги.

Артемида откидывается на спинку своего стула и делает глоток. Перекатывает бренди во рту, наслаждаясь вкусом.

— В будущем воздержись от того, чтобы бить члена Парламента, не важно, насколько представитель Ёсида это заслужил, — говорит Артемида, развалившись на спинке стула. — Но сейчас все это неважно. Ты пыталась поджечь мою школу. Объяснись.

— Я пытаюсь сбежать, — объясняю я.

— Эта твоя проблема будет исправлена, — резко говорит Артемида. — И я не понимаю, как это оправдывает уничтожение моего имущества.

Фыркаю.

— Вы думаете, меня заботит ваша собственность? Может быть, если вы начнете уважать мои права, я подумаю уважать ваши.

Артемида болтает жидкостью в хрустальном бокале, темный янтарь блекнет до оранжевого, когда жидкость плещется о стенки бокала.

— Мне кажется, что мы начали не с той ноги. Ты видела худшее Института, но не лучшее.

— Что? Пленение психов? Убийство демонов? — с отвращением качаю головой. — Простите, но мир и без вас неплохо работал.

— Я не говорю о чем-то простом, вроде очищения от вторгающихся паразитов, — заявляет Артемида.

Директор встает, ее царственное платье оттеняет ее аурой власти. Мгновение ее глаза и поза давят на меня, заставляя меня чувствовать себя ребенком не старше семи, сидящим перед главным. Затем она отворачивается. Артемида пересекает комнату, ее длинные одежды скользят по полу при ее движении.

Артемида останавливается у стены слева от меня. Там она поднимает руку над щитом с гербом и вытаскивает тальвар. Шух. Артемида вынимает из ножен изогнутый клинок, а затем поворачивает его навстречу свету. Сталь сияет как зеркало, омраченное пробегающими от острия до эфеса пятнами красного.

— Изгнанный из Атлантиды, мой предок прибыл на луну и, этим мечом, убил демона-бога Гинмусабору. Умирая, он передал этот клинок своей дочери, Серенити Первой, чтобы напомнить всем своим потомкам, что каждый народ выковывается кровью и железом. Это была правда тех дней. Это правда сегодня. Это будет правдой всегда.

Артемида убирает меч в ножны и возвращается на свой стул, с глухим стуком положив оружие на стол.

— Я уверена, что ты знаешь о состоянии этого мира. Человечество жадно потребляет все ресурсы, как свиньи у корыта, плодящиеся и пожирающие, мало заботясь о будущем. Как дикари, люди дерутся между собой за лучшее место, куда можно сунуть свои морды, вооружаясь все более мощным оружием. Вымирание неизбежно.

Да ладно. Есть в этом мире хоть кто-нибудь, кто не думал об этом хотя бы раз? Тем не менее, мне не нравится, как Артемида сравнивает человечество со свиньями. Еще меньше мне нравится, как сама она аккуратно исключает себя из этой категории.

Такие мысли не приводят ни к чему хорошему.

Закатываю глаза на эту театральность.

— Позвольте угадать. Вы завоюете мир, чтобы его спасти. Знаете, звучит совсем как клише кинозлодея.

Против моей воли, мои глаза косятся на меч. Он на расстоянии вытянутой руки. Десятая доля секунды, и рукоять может оказаться в моей руке. Еще две, и я смогу снести голову Артемиды с плеч.

Заманчивая мечта. После одной недели я уже чувствую, как вес Института раздавливает меня. Мою гордость разбивали снова и снова. Агония так много раз пронзала меня, что я еле сдерживаю гнев и ненависть.

Но эта идея оставляет после себя лишь отвращение. Убить, чтобы сбежать? Никогда. Я не настолько жалок, чтобы мне понадобилось так себя запятнать.

— Завоюю? Как наивно. Разве я не ясно показала, что люди лишь немногим лучше животных? Неужели ты думаешь, что крепкой руки достаточно? — спрашивает Артемида. — Нет! Человеческую жажду власти и уважения никогда не удовлетворить. Те, кому их не хватает, всегда будут стремиться уничтожить тех, у кого они есть. Не важно, сколько раз их поставят на место, сброд восстанет вновь. Для мира требуется больше, чем завоевание. Человечество должно быть очищено. Чего-то иного не достаточно. И именно поэтому я подвергну этот мир тэнки.

А?

… тэнки для мира? Конечно, она ведь этого не говорила?

Я имею в виду, мы же говорим о планете. Вовлекаемый масштаб непостижим. Даже если бы тысяча, черт возьми, миллион меня работали совместно, я бы не справился. Да, у Артемиды гораздо больше духовной силы, чем у меня. Но в миллион раз? Ни за что.

Тэнки для планеты? Невозможно.

… и абсолютно безрассудно.

Тэнки искажает как тело, так и душу. Он убивает. Он чуть не убил меня, когда я использовал свой ки. Как пересаженный орган, чуждый ки будет отторгнут. Если тэнки смертелен, когда делаешь его самостоятельно, он еще более смертелен, когда подвергаешь ему другого. Лишь с помощью специальных приемов, вроде кокона сахарной ваты Тиё, можно довести тэнки до «безопасного» состояния.

План Артемиды это чистое и простое убийство. Она собирается убить всех. А те, кому повезет выжить, будут «очищены».

Это… безумие. К счастью, невозможное безумие…

…

… или нет?

Через мою голову прокладывает себе путь злая идея. Где не справится сила, хватит тонкости. Тэнки сам поддерживает себя. Итак, что же произойдет, если засеять систему лей его гранулами? Отравленные пилюли донесет до сердца планеты. Нет. Даже так масштабы слишком различны, энергии слишком мало…

… но что, если будут помогать тысячи махо-сёдзё?

Внутри меня нарастает болезненная и искаженная эмоция.

— О да, дитя, это возможно, — говорит Артемида, как будто прочтя мои мысли. — Не с легкостью. Не в этой примитивной эре. Потребуется как минимум тридцать тысяч девушек и большая часть мировой экономики. Планетарный тэнки не та цель, что получится завершить за десятилетие. В лучшем случае за три. В худшем за столетие.

Кусочки начинают становиться на место. Именно поэтому Артемиде понадобилась фабрика махо-сёдзё. Сегодня Институт только начинает. Чтобы найти тридцать тысяч девушек, Артемида придется рыть землю. Но хватит ли этого? Институт всего двумя сотнями истощил японскую популяцию махо-сёдзё. Прибавим к этому мастеров боевых искусств, священниц и любых других подражателей магии, и чаша все равно будет далеко не полна. Этого будет недостаточно…

…не в Японии.

Ей придется взяться за другие нации. Это значит войну. Для войны нужны солдаты. JSDF не хватит сил и ресурсов. Девушек отправят на линию фронта, и они будут умирать тысячами. Их потребуется заменить. Это значит больше войны. Это значит больше смертей.

Мировая война. Мировая война с последующим тэнки. Апокалипсис поверх апокалипсиса. Спасти мир? Чем это лучше позволения человечеству уничтожить себя?

— Вы безумны, — шепчу я свое заключение, не осмеливаясь в него поверить.

— Говори что хочешь, девочка, но задумайся над этим. Представь себе новое королевство. Вечное королевство. Королевство, что не знает ни желаний, ни войн. Королевство, увенчанное совершенной славой. Да, миллиарды умрут, но их судьба уже определена. Мой путь может вести через тьму, но он приведет к надежде. Оставь все как есть, и нам останется только отчаяние.

— И что? — презрительно говорю я. — Может, мы умрем. Может, нет. Вы же просто превращаете неопределенность в уверенность. Если наша судьба уничтожение, то так тому и быть, дайте нам быть уничтоженными.

Крак! Хрусталь в руке Артемиды раскалывается. Из директора словно вынимают стержень, а ее глаза устремляются вдаль. Она смотрит сквозь меня, как будто увидев призрака.

— Что ты сказала? — Вопрос Артемиды необычайно тих.

Смотрю прямо в глаза женщине.

— Я говорю, вы безумны. — Мой голос ясен и чист. — Лишь сумасшедшая подумает, что может спасти кого-то, убив их. Надежда? Я слышу только зло. Да, может быть, мы обречены. Черт, мы, вероятно, обречены. Но, если мы не можем не дать себе убить самих себя, то мы заслуживаем умереть. Не то чтобы я собираюсь…

Бух! Мои легкие покидает воздух. Трах! Мое тело врезается в стену. Зрение чернеет, и я падаю на колени. Моргаю, восстанавливая зрение, и кашляю. Выплевываю влагу, портя элегантный ковер малиновыми каплями.

Что за чертовщина меня ударила? Оно ощущалось тараном, но появилось и исчезло в мгновение ока. Один удар поставил меня на колени и оставил шесть сломанных ребер.

Артемида обходит вокруг стола. Вокруг нее переливается воздух. Расходятся волны силы, с мощью гиганта прижимая меня к земле. В центре всего этого Артемида. Ее царственный вид заменяется выражением ярости.

— Эти слова, — шипит она. — Ты смеешь поучать меня словами моей племянницы?

Из земли вырывается виноградная лоза, разбивая камень и дерево. Толстые щупальца ползут по стенам и оборачиваются вокруг мебели. Другие хватают меня за ногу. Они сжимаются. Трах! Дерево раскалывается. Стальная броня трещит. Мои мышцы размягчаются, и я падаю на землю. Боль. Онемение. Вокруг меня оборачивается еще больше лозы, и я силюсь оторвать ее от своего горла.

Артемида ничего этого не видит. Она теряется в своем безумии, криках теней давно умершего прошлого.

— Неблагодарная негодница! — сплевывает Артемида. — Тебя там не было! Тебе не пришлось стоять в стороне, когда твое королевство рушится, уничтоженное королевой слишком слабой, чтобы сделать то, что должно. Я предупреждала ее. Я снова и снова предупреждала ее. Но прислушалась ли она? Нет! Она позволила своему королевству умереть.

Артемида разворачивается и пристально смотрит на меня. Виноградная лоза вдруг тащит меня и снова вбивает меня в стену. Она с сокрушительной силой пришпиливает меня, пока взгляд Артемиды прожигает меня как порожденная преисподней лава.

— Верно, дитя. Она позволила ему умереть. Она знала, Геката показала ей, и она все равно позволила ему умереть. И они называли меня монстром. Меня, кто проливала кровь ради королевства. Меня, кто выигрывала войны ради королевства. Меня, кто отказалась от будущего ради королевства! Я монстр? — кричит Артемида. — Это она монстр! Она предала свой народ. Она убила их всех ради справедливости. Из-за нее умерла Луна. И ради чего? Чтобы эти жалкие земные дикари могли жить? Она принесла только смерть. Смерть и разрушение.

Артемида умолкает, и лоза слабеет. Улучаю момент вдохнуть, пока ярость Артемиды обращается льдом. Директор подходит, ее лицо словно высечено из гранита. Сильной, элегантной рукой она хватает меня за колье и дергает ближе. Артемида смотрит мне в глаза, и в ее взгляде я не вижу ничего, кроме жестокости.

— Я подарила тебе свою доброту. Я подарила тебе свою честь. Я вырвала тебя из помойки, названной человечеством, и назвала тебя сенши, рыцарем Королевы, гораздо более высокой позицией, чем заслуживает любой грязный землянин. Тем не менее, ты плюешь мне в лицо. Хорошо. Я покажу тебе ужас.

— Это… кха… ваша доброта? — кашляю я. — Мне лучше без нее.

Артемида швыряет меня на пол. Она вяло пересекает комнату, ее глаза полны льда.

— Да, девочка, это доброта. Я позволила тебе сохранить свою суть. Больше нет. Тебя передадут Ханде Сидзуэ. Она вырвет из тебя твои мечты и оставит лишь опустошенную куклу. — Артемида улыбается так, что высасывает из комнаты все тепло. — В конце концов, ты попросишь моей доброты. И, потому что я милостива, я ее тебе предоставлю. Теперь уходи.

Трясущимися руками отталкиваюсь и принимаю сидячее положение. Смотрю на женщину.

— Вы ничего не забыли? — выплевываю я.

Артемида безжалостна.

— У тебя ведь есть руки, не так ли? Ползи.

Так что, подгоняемый агонией, я ползу. Моя гордость пылает, и гнев сгущается до ненависти. Пока я перебираю руками, я обещаю себе одно и только одно. Придет день, и я убью Артемиду Серенити Сильвервин.

* * *

Примечания:

Терминология:

Оперантное обусловливание — Использование наказания и награды для вызова изменения поведения. Оперантное обусловливание это не прием «изменения личности». Скорее это ближе к приему «смены привычек». «Прилипнут» ли новые привычки после удаления механизма наказания и награды зависит от множества сложных факторов.

Министерство культуры [Момбу-сё] — Министерство культуры это министерство, отвечающее за образование во временной период Хайгэки. В 2001 его заменило Момбу-кагаку-сё или Министерство образования, культуры, спорта, науки и технологий.

Сакки — Жажда крови или намерение убивать. Сакки это обычный в манге/аниме образ, когда духовное присутствие передает готовность убивать, разрушать или наносить тяжелый ущерб. В рамках Хайгэки сакки это ки (жизненная энергия), выпущенный кем-то, кто принял четкое решение убить. Лица, непреднамеренно источающие сакки, это те, кто не только убил множество людей, но, как правило, решает проблемы убийством.

Тальвар — Вид изогнутого меча, вроде шамшира или ятагана. У тальвара более мягкий изгиб, чем у шамшира, таким образом он способен на колющие атаки, так же как и на рубящие.

Гинмусабору — Вольно переводится как серебряный пожиратель. Демон-бог, что контролировал часть Луны, прежде чем род Серенити основал Лунное Королевство.

Краткая справка по именным суффиксам

В этой главе намеренно использованы тонкие смыслы именных суффиксов для обозначения уровней отношений. Таким образом, здесь напоминание для тех, кто знает, и введение для тех, кто нет.

Сама — Именной суффикс, обозначающий необычайное уважение или положение личности.

Сэнсэй — Именной суффикс, обычно переводящийся как «учитель», но использующийся для широкого круга образованных лиц. Врачи «сэнсэи», так же как и профессора и ученые.

Химэ — Обычно переводится как «принцесса», хотя точнее будет сказать «высокорожденная леди». У химэ есть соответствующий оттенок, что девушка, на которую ссылаются, красива и/или обладает женственными чертами.

Сэмпай — Часто переводится как «старшеклассник», но настоящее значение ближе к «более опытный коллега». Это значит, что тот, к кому обращаются, сразу и коллега и заслуживает уважение из-за старшинства.

Кохай — Противоположность сэмпая, означающая «менее опытный коллега». Несмотря на свое значение, обращение, как правило, не считается унизительным/оскорбительным.

Тян — Несколько ласковый именной суффикс, обычно связанный с детьми и девушками, таким образом он неуместен и оскорбителен, если используется в неверном контексте.

Персонажи:

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Судзуки Рин (Морковка) [ИПП, удача] — махо-сёдзё со стилизованными под морковь магическими атаками. У нее жеманно неуклюжая защита, и она способна не больше чем на артиллерийскую поддержку с дальней дистанции.

Ватанабэ Эмико (Фехтовальщица) [ИПП, элегантность] — магический рыцарь с кристальной шпагой. В первой главе она сражалась и победила Укё и Аканэ. Ранма считает ее самым опытным бойцом из тройки.

Артемида Серенити Сильвервин [ИПП, отдаленность] — Директор ИПП и живая тетя последней Королевы Серенити. Артемиду, по королевским законам, должны были провозгласить королевой при падении Серебряного Тысячелетия, но ее заключили в тюрьму за измену, и она оказалась не в состоянии призвать свою власть. Вместо этого Серенити VI назвала Сецуну регентом, пока перерожденная принцесса не готова будет занять трон.

Хотя Артемида не может покинуть свою тюрьма, те, кто знает верный путь, могут входить и выходить. При помощи Гёндуль, самой верной своей слуги, Артемида смогла опосредствованно взаимодействовать с миром до уровня развития с японским правительством полноценных отношений.

Защита Артемиды это «отдаленность». Она всегда слишком далеко, чтобы атака попала по ней, если только у нее не бесконечный радиус. Однако у Артемиды достаточно умения, чтобы сформировать почти любую вариацию защиты махо-сёдзё по своему желанию, будь то элегантность, удача или барьер. Ее природной силой является способность заставлять растения расти, казалось бы, из ниоткуда, но в силу мистического обучения Артемиды есть несколько форм магии, которые она не в состоянии воспроизвести.

Артемида умелый воин и герой войны множества кампаний, по большей части против Земли, времен Серебряного Тысячелетия. Она эксперт во множестве форм рукопашного и дистанционного боя и известный мастер меча. Пережив во время Серебряного Тысячелетия множество покушений (включая пару, что почти добилась успеха), она приучилась все время держать при себе разнообразное магическое и технологическое оружие.

Планетарный тэнки

Планетарный тэнки это такое завершение тэнки, чтобы небесное тело считалось «частью» личности, завершившее тэнки и, таким образом, трансформирующееся вместе с ним. Из-за размеров небесных объектов даже для сильнейших махо-сёдзё невозможно завершить планетарный тэнки без посторонней помощи. Таким образом, для достижения планетарного тэнки, необходимо использовать крупный магический ритуал. В случае больших или духовно плотных планет для этого может потребоваться существенная технологическая и экономическая помощь.

Планетарный тэнки, как правило, завершается инъекцией хайгэки и сукэна к ключевые точки системы лей планеты. По достижении достаточного трансформирующего давления, центральный человек завершает свой тэнки, становясь отправной точкой для трансформации планеты. Результатом становится массивный магический взрыв, где значительная часть энергии планеты оформляется как трансформирующая сила хайгэки/сукэна. Как результат, все живые существа в пределах ауры планеты (которая может простираться на тысячи километров над ее поверхностью) подвергаются принудительному тэнки. Когда жизнь уже существует, это вызывает массовую гибель.

Уровень требуемой для трансформации планеты силы зависит как от духовной энергии планеты, так и от ее физического размера. У Земли, с миллиардом лет истории жизни, плотнейшая духовная энергия в Солнечной системе. Луна — в силу близости к Земле — вторая по духовному потенциалу. Это одна из причин, что проявленные силы Сейлор Мун далеко превосходят обычных планетарных Сенши.

Заметим, что Солнце, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун не претерпели тэнки. Их огромный размер и отсутствие твердой поверхности сделали планетарный тэнки невозможным даже на пике Серебряного Тысячелетия. Как результат, Сенши этих планет на самом деле властвуют над соответствующими лунами.

Во время Серебряного Тысячелетия планетарный тэнки проводили ради предоставляемых им полезных преимуществ. Первое, и самое заметное, что человек, становящийся основой трансформации, претендует на часть духовной энергии планеты. Большую часть этой силы можно использовать лишь в крупной форме — создание бурь, землетрясений и других природных явлений — и только тогда, когда планета уже склонна к подобным действиям. Однако очень малая часть энергии становится доступна сразу и может быть использована для создания концентрированных магических эффектов «человеческого масштаба». В результате махо-сёдзё, обладающие нынешней планетарной властью, могут прямо использовать силы, в десять-сто раз превосходящие Сафурана.

В силу того, что извлекаемая из планеты духовная энергия настолько массивна и неуправляема, для носителей ключа тэнки обычным было перераспределение части этой силы «посредникам». Во времена Серебряного Тысячелетия заключившие договор семьи стали естественным дворянством. Эта система «силы по рождению» лишь подкреплялась тем фактом, что постоянное тэнкиподобное давление на родословные линии сделало аристократию лучше подходящей для этой роли (…по крайней мере, в мистическом смысле…).

Однако главной причиной использования в Серебряном Тысячелетии планетарного тэнки была не сила, а терраформирование. Тэнки подстраивал планету под основную форму жизни, таким образом делая ее гостеприимной для аналогичной жизни. Для Лунного Королевства планетарный тэнки был простейшим и, с экономической точки зрения, самым дешевым способом перестройки планеты для обитания.

Терраформирующий эффект тэнки на планеты, к несчастью, несколько хрупок. Если носитель ключа тэнки отсутствует (к примеру, умерев) в течение длительного времени (десятилетия), планета возвращается к прежней среде. Кроме того, не у всех планет достаточная для поддержания постоянного тэнки духовная плотность. В Серебряном Тысячелетии этот вопрос решался наличием духовно плотного центрального мира, Луны, что направлял постоянные духовные потоки в меньшие колонии. Это изрядно напрягало ресурсы Луны, в свою очередь порождая повышенный интерес к прибавлению к ресурсам Лунного Королевства мощного духовного источника Земли. Это, помимо всего прочего, было источником разногласия двух империй.

Глава 7: Распад

Бип! Бип! Бип!

Бью по будильнику, и он замолкает. Через минуту нож агонии разбивает угли сна. С рычанием сбрасываю одеяло и встаю.

Боль.

Мои голени сжимает тисками, раскалывая кости реками мучений. На секунду пугаюсь, что они выскользнут с места, но они держатся. Заваливаюсь вперед, спотыкаюсь, и ловлю себя над раковиной в ванной комнате. Поднимаю голову и всматриваюсь в налитые кровью глаза.

Не высыпаюсь.

Неотложное лечение Митико не было мановением волшебной палочки. Синтетический сукэн, фантомное исцеление, вот и все, что удерживает мои ноги целыми. Под этой иллюзией остаются мои раны. И они останутся до тех пор, пока естественное исцеление не довершит то, что начала магия.

Но это меньший ад.

Всего через секунды после того, как я вышел из трубы, я предстал перед Камико. Разъяренная женщина, наконец, нашла время, чтобы разобраться со мной. Внешнее приличие, правила, классная работа и этикет, она вбивает в мою голову массу бесполезных деталей. Каждую оплошность встречают иглы агонии, а успехи вознаграждает блаженство. Многократные применения истончают мой разум. Последнее, что я помню, это как рухнул на свою кровать.

Кажется, это было всего несколько секунд назад.

Втаскиваю свое усталое тело в душ и вожусь с кранами. Вода, благословенно горячая вода, льется на меня. Тепло проникает сквозь мою кожу, смывая Институт, неудавшийся побег и мою женственность. Редкий момент мира. Я все еще я. Победа возможна. Все, что мне требуется, это ошибка.

Вялый импульс агонии бледнеет перед надеждой.

С последним зарядом холода выхожу из душа девушкой, как и вошел. Схватив полотенце, вытираюсь, мой взгляд останавливается на золотистых искрах, парящих над раковиной ванной комнаты.

Странно.

Пожимаю плечами и выхожу из ванной комнаты в поисках одежды.

Только чтобы остановиться как вкопанному.

В гостиной ожидает миниатюрная блондинка. Она одаряет меня яркой улыбкой и приседает в низком реверансе.

— Доброе утро, Саотоме-химэ, — мило приветствует блондинка. — Прошу прощения за вторжение, но я хотела застать вас, прежде чем вы оденетесь. Надеюсь, вы не возражаете, но я выбрала вам прекрасный наряд.

Перебрасываю полотенце через плечо и смотрю на кровать. Передо мной выложено девичье синее платье с подходящим милым бельем. Хмурюсь, рука отмахивается от танцующей перед взором пары золотистых огоньков.

Мои глаза в раздражении перепрыгивают обратно на блондинку.

— Кто ты, черт возьми?

— Ах, боже мой. Как легкомысленно с моей стороны. — Блондинка вновь приседает в реверансе, слегка приподнимая край своей короткой плиссированной юбки. — Я Ханда Сидзуэ. С позволения директора, я нахожусь здесь, чтобы вылепить вас в прекрасную куклу.

Мой хмурый вид оборачивается свирепым взглядом. Ханда Сидзуэ. ХТ-07. Неудавшаяся попытка Митико создать «фабрику махо-сёдзё». Девушка, что, по собственным словам Артемиды, «опустошит меня».

В Институте не было никого опаснее.

— Вон, — командую я.

Улыбка Сидзуэ незначительно меркнет.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, Саотоме-химэ. Стать куклой это величайшая радость, что может познать девушка. Вам повезло. Директор столь жестока, запрещая мне делиться моим даром. Мне так грустно думать об этих недоступных мне бедных, несчастных девушках. Все они в ловушке проклятия бессмысленных мечтаний.

В унылый голос Сидзуэ возвращается оживленность.

— Но не вы. Вы будете куклой. Идеальной принцессой, навечно свободной от всех тревог.

Покачиваю головой, чтобы прояснить взор от парящих передо мной странных золотистых угольков. Сидзуэ явно пытается что-то со мной сделать. Спорить глупо. Мне просто нужно выставить эту девушку из комнаты. Сейчас же.

Держа это в сознании, шагаю вперед, сжав зубы от агонии, и…

… скольжу сквозь тело Сидзуэ как сквозь туман. Спохватываюсь, прежде чем упасть, и оборачиваюсь, чтобы увидеть, как иллюзия дрожит и растворяется в золотистом свечении. Рывком перевожу взгляд в сторону. Вижу, как Сидзуэ стоит рядом с моей кроватью.

— Пожалуйста, никакого насилия, Саотоме-химэ, — просит Сидзуэ. Блондинка поднимает и протягивает синее кружевное белье. — Как насчет сперва одеться? Девушка радостнее, когда она красива.

Вырываю одежду из рук Сидзуэ.

Б-бух.

Останавливаюсь.

Б-бух. Кровь пульсирует. Зрение искажается, и стены изгибаются внутрь. Шелковые трусики с милыми бантиками вытесняют все остальное. Ярко-синий цвет растворяется в воздухе, краска растекается как в воде.

Б-бух.

Давление усиливается, весом горы сокрушая мою голову. Пошатываюсь, испытывая головокружение и растерянность. Вокруг меня вихрем кружится золотистый свет. Моргаю, изо всех сил стараясь припомнить последнюю мысль.

Сидзуэ. Вышвырнуть ее ко всем чертям.

Воспользовавшись этим моментом ясности, рвусь вперед. Мое тело стремится сквозь воздух, легко проходя через иллюзии Сидзуэ. Несдержанный импульс выносит меня на кровать. Отскакиваю и врезаюсь в дальнюю стену.

Резкая боль это желанный дар. На краткую секунду она смывает сгущающийся туман. Прикусываю язык, чтобы задержать эту ясность, осматривая бурю золота в поисках нападающей.

— Вы в … -химэ? — спрашивает далекий голос Сидзуэ.

Б-бух. Б-бух. Барабанный бой моего сердца заглушает Сидзуэ. Мой мир поглощает занавес золотистого свечения. Вокруг меня роятся угольки. Касаются моей кожи и погружаются в нее. Там они и двигаются, слизистые личинки, вгрызающиеся в мою плоть.

— Вон, — требую я. Не могу сказать, кричу я или шепчу.

Осознание продолжает раскалываться. Секунды разлетаются каскадом кадров. Думай. Думай! Изо всех сил стараюсь собраться с мыслями. Боль не работает.

Опираюсь на ки.

Возвращается жизнь. Ломается золото. Агония. Тьма. Страдание.

Вздрагиваю. Возвращается раздробленная ясность. Понимаю, что лежу на земле, вжимаясь лицом в ковер. Дышу, втягивая пыль и ворс.

Золото тысячей огней протекает сквозь землю. Сгущается.

Нет! Меня потряхивает напряжение воли. Снисходит безумие. Вновь опираюсь на ки.

Агония. Беспамятство. Осознание. Золото… затем снова агония.

Повторяю цикл. Раз. Другой. Теряю счет. Все истекает кровью, пока мной владеет эта бессмысленная навязчивая идея.

Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

Теплые руки ложатся мне на щеки. Стеклянные глаза Сидзуэ оказываются рядом с моими. Ее лицо поражено смущением.

Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

— Я не понимаю. Почему вы боретесь? — спрашивает она.

Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

— Остановитесь. Пожалуйста, остановитесь, Саотоме-химэ. Я не хочу вам навредить.

Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

— Почему вы не останавливаетесь?

Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

— Я… я сделаю все лучше. Не волнуйтесь, Саотоме-химэ, скоро все закончится.

Агония. Беспамятство. Осознание…

Вторжение.

Шаблон ломается. Вклинившись меж разбитых мгновений, Сидзуэ делает свой ход. Ее руки проникают в мою грудь, погружаясь сквозь кожу как сквозь туман. Пальцы шевелятся, задевая мои внутренности. Касается она не органов, но чего-то совсем другого.

Слабый инстинкт заставляет меня отступить. Мое движение останавливает кровать, на которую я опираюсь.

— Вот так. Еще секундочку, Саотоме-химэ, и все будет гораздо лучше, — обещает Сидзуэ.

Вторгшаяся рука крепко сжимается. Застываю. Мой позвоночник пронзает первичный ужас. Страх обращается яростью. Отпусти! Это не твое! Гнев затмевает агонию. Без раздумий хватаю Сидзуэ за плечи, пальцы хрустят от дрожащего ки. Затем, изо всей силы, толкаю.

Рывок!

Часть меня вырывает.

…

А?

В замешательстве хмурю лоб. Что я делаю?

Бесцельность.

Почему я сражаюсь?

Бессмысленность.

Кто… кто я?

Пустота.

Бух. Сидзуэ врезается в стену. Едва слышу. Сейчас все это кажется таким… бессмысленным. Мои действия, мои мысли, мои мечты, они выливаются стекающим с края света океаном. Пустота. Это все, что остается.

Нет. Это не может быть правдой. Было больше. Должно было быть больше. У чего-то в моей жизни был смысл.

Тщетно роюсь в своих воспоминаниях: годах странствий по пыльным дорогам, сражениях с титаническими врагами, передающими мудрость бормочущими учителями. Какой цели все это служило? Мусор. Все мусор. Время выброшено, и что же мне досталось в ответ?

Ничто.

Ничто. Это то, что я.

Ничто. Это все, чего мне удалось достичь.

Ничто. Это мое будущее.

Саотоме Ранма ничего не значит.

Рассветное солнце пробивает тьму отчаяния. Сидзуэ. Ее улыбающееся лицо предстает передо мной, ее голову окружает золотой ореол.

— Вам сейчас лучше, Саотоме-химэ? — спрашивает Сидзуэ.

Лучше? Мое лицо искажается от ужаса. Как это может быть лучше? Дрожащими руками хватаю ее, стремящимся вернуть разбитые мечты ребенком.

— Верни, — шепчу я. Моя команда лишена силы. Мне не хватает воли. Для меня есть только ничто.

Сидзуэ смахивает в сторону мои волосы и негромко успокаивает меня.

— Не беспокойтесь, Саотоме-химэ. Вам станет лучше, когда вы примете истину. Теперь повторяйте за мной: я пустой сосуд. Внутри меня ничего нет.

— Нет. Я не хочу пустоты. Верни. Пожалуйста, верни.

Сидзуэ качает головой.

— Нечего возвращать, Саотоме-химэ. Повторяйте за мной: я пустой сосуд. Внутри меня ничего нет.

Растратив последний клочок чувств, я слабо оседаю. Не в силах больше сопротивляться, повторяю за ее голосом:

— Я пустой сосуд, — шепчу я. — Внутри меня ничего нет.

Уходит напряжение. Исчезает страх и ужас пустоты. Остается лишь спокойствие. Внутри меня пустота.

Но все в порядке.

Сидзуэ улыбается, и я начинаю улыбаться в ответ.

— Верно, Саотоме-химэ. Мы пусты. Но не волнуйтесь. Наши сердца можно наполнить. Даря другим счастье, мы можем познать совершенную радость. Мы существуем, чтобы угождать.

Кружится голова. Рациональное мышление дразнит меня образами битвы. Используй ки, настаивает оно. Столкнись с агонией. Но… зачем? Зачем мне это делать? Сражаться бессмысленно. Я всего лишь мешок с мясом. Лучше отдаться. Лучше, если меня смоет прочь.

Расслабляюсь на кровати. Негромким шепотом повторяю истину Сидзуэ и обращаю ее своей.

— Мое сердце можно наполнить счастьем других. Я существую, чтобы угождать.

— Мы куклы, — произносит Сидзуэ.

Я открываю рот…

И мое горло застывает. Остатки воли борются с магией. На меня снова обрушивается кружащееся золото. Восстает животный инстинкт, когда уходит человечность, продолжая битву, в которой я больше не могу бороться.

Но результат неизбежен. Эмоция не может победить энергию превыше ее прикосновения.

— Я… кукла.

О.

Я кукла.

Это хорошо. Это прекрасно. Восторг, не сравнимый с приливом блаженства. Он мягок и успокаивающ, как теплое одеяло. Я кукла. Предмет. Украшение. Существующая, чтобы угождать и покоряться. Больше для меня ничего нет. Мне не нужно чувствовать или мечтать. Мне нужно только дарить. Дарить все, что только не попросят.

Это чудесно простое существование.

— Уже лучше, Саотоме-химэ? — спрашивает Сидзуэ. Блондинка встает и дружески протягивает руку.

С мягкой улыбкой тянусь и принимаю предложение Сидзуэ.

— Да… да, лучше, — отвечаю я.

— Как хорошо, — выдыхает Сидзуэ. — Теперь, как насчет того, чтобы вы оделись. Думаю, в синем платье вы будете очень мило выглядеть.

Рассеянно киваю и позволяю Сидзуэ направить меня. Спокойно болтая, Сидзуэ помогает мне одеться. Моя грубая, пацанистая фигура преобразовывается. На ее месте остается хрупкий цветок. Невинная девушка с ярко-голубыми глазами.

Это я.

Это то, кем я должна быть.

Улыбаюсь, увидев это.

— Вы довольны, Саотоме-химэ? — спрашивает из-за плеча Сидзуэ.

— Идеально, Сидзуэ-тян, — отвечаю я. Стою и со всех сторон любуюсь собой.

— Вы слишком добры, Саотоме-химэ, — отвечает Сидзуэ. Она подходит к шкафу. — Если это не слишком большая проблема, что если мы просмотрим вашу одежду, прежде чем прерваться на чай?

— Чудесная идея, — произношу я, сводя вместе ладони. — Столь многое из того, что оставил Институт, ну, однообразно.

Сидзуэ улыбается.

— О, я знаю. Если вы не возражаете, я буду счастлива помочь вам с выбором.

Исполняю крошечный реверанс.

— Вверяю себя в ваши руки, Сидзуэ-тян.

— Для меня честь послужить вам, Саотоме-химэ, — говорит Сидзуэ, возвращая более глубокий реверанс.

Время размывается, когда мы работаем. Минуты превращаются в часы. Я пропитываюсь указаниями Сидзуэ, постигаю тайны моды и стремлюсь соответствовать ее нежному поведению и изысканному изяществу.

В конце концов, мы прерываемся на чай.

Именно тогда распахивается дверь.

В комнату бурей врывается Акина, ее фиолетовые глаза угрожают смертью. На Сидзуэ останавливается взгляд столь же разрушительный, как и гром среди ясного неба.

— Как ты посмела! Вон!

Сидзуэ вскакивает на ноги, на ее лице застывает выражение шокированного замешательства.

— Исии-химэ? — пищит она. Спустя мгновение Сидзуэ спохватывается и опускается в изящном реверансе. — Прощу прощения, если я вас разозлила, Исии-химэ, но уверяю вас, я нахожусь здесь с разрешения директора.

Безынтересно улыбаюсь и осторожно потягиваю чай, убедившись, что моя помада не размазывается.

Акина прищуривается.

— Это не просьба, Сидзуэ. Ты покинешь эту комнату цивилизованным способом или нецивилизованным. Что предпочтешь?

На краткий момент нежное выражение лица Сидзуэ исчезает.

— Простите, Исии-химэ, но я не могу это сделать. Ваша просьба конфликтует с приказами директора. Возможно, вы встретитесь с Саотоме-химэ как-нибудь в другой раз? Я уверена, что она будет рада.

— Значит, ты отказываешься? Пусть так. — Взгляд Акины смещается на меня. — Саотоме, пожалуйста, не обращай внимания на то, что увидишь. Это недостойно сенши.

Акина в три шага пересекает маленькую комнату. Затем она хватает пустой воздух и тащит его за собой. Напротив меня растворяется образ Сидзуэ, только чтобы вернуться в хватке Акины. Акина рывком выводит девушку из равновесия и тащит ее к двери. Под конец приподняв ее, Акина вышвыривает блондинку в коридор.

Хлоп! Дверь врезается в косяк, скрывая Сидзуэ.

— Ну, это довольно грубо для меня, — говорит Акина, подходя к столу. — Хотя я вижу очарование этого. Неудивительно, что ты так жестока.

Встаю со своего места и вежливо улыбаюсь Акине. Неумело исполняю реверанс.

— Исии-химэ.

Рубиновые губы Акины изгибаются. Спустя мгновение она возвращает мне реверанс.

— Саотоме-химэ.

После этого Акина опускается на косо стоящий стул.

— Похоже, ты не знаешь, что сенши не кланяются сенши. Результат упрямства Митико, или так сказала мне Камико. «Я отказываюсь участвовать в ненужных и неэффективных движениях». Не сомневаюсь, именно так оправдывалась Митико.

— Конечно, Исии-химэ, — вежливо говорю я. — Чаю? — приподнимаю я чайник.

— Пожалуйста. И называй меня Акиной. — Акина подхватывает запасную чашку. — Саотоме, ты помнишь, кто ты?

Кто я? В замешательстве смотрю на нее, наливая в чашку зеленоватую жидкость. Внезапно я понимаю. Не кто я, но что я. Моя улыбка становится ярче от возможности поделиться истиной.

— Я пустой сосуд, ожидающая быть наполненной счастьем других, — гордо говорю я. — Я кукла.

— Нет, — со стуком ставит Акина свою чашку. Ее фиолетовые глаза ловят мои, не позволяя сбежать. — Ты не кукла.

Отшатываюсь.

— Но… я… — запинаюсь я, мои мысли разлетаются на осколки. Уверенность заменяется пугающим замешательством.

— Ты Саотоме Ранма: мастер боевых искусств, грубая и жестокая, — продолжает Акина, не позволяя вмешаться. — Ты расцветающая в женственность пацанка, несломимый воин, элегантная сенши. Ты много чего, кохай, много чего прекрасного. Но ты не кукла. Совсем не кукла.

Падаю на свое место, импульс удара прокатывается по моей спине. Глаза распахиваются, дыхание становится короткими паническими вздохами. Не кукла? Нет. Я должна быть куклой. Потому что если я не буду куклой, я буду ничем. Ничем. Нарастает ужас, и разверзается пустота бессмысленности. Нет. Нет! Я не буду ничем. Что угодно лучше, чем ничто. Кукла. Я кукла. Она лжет. Я кукла.

Меня вновь наполняет успокаивающее тепло. Я кукла. Прекрасный предмет, существующий, чтобы угождать. Страх отступает, и моя улыбка возвращается.

— Если вы в это верите, Акина-химэ, то это должно быть правдой, — вежливо отвечаю я. В глубине души я все отрицаю.

— С тобой никогда не бывает легко, да, Саотоме? — со вздохом говорит Акина. — Ну, раз уж этот подход не сработал, попробуем по-другому. Спой со мной, кохай.

Акина поет. Ее небесный голос наполняет комнату ангельским хором. Серебристые ноты пронзают мои уши и прокладывают свой путь в мою душу. Слова песни глубоко вгрызаются внутрь меня.

Акина поет о воине. Храбром бойце, сражавшемся с королевством, только чтобы пасть перед его королевой. Но это не грустный рассказ. Поражение дарит не горечь и не смерть, но любовь и дружбу.

Музыка зовет меня, и мой голос присоединяется к голосу Акины. Жалкое подражание. Я не могу повторить ее высокие ноты, не могу и справиться с трепещущими фразами. Тем не менее, я пою. И с этим вырванная в моем сердце дыра вновь наполняется забытыми эмоциями.

Тук, тук.

Негромкий стук прерывает нашу балладу. Дверь открывается, показывая Камико. Ястребиные карие глаза на мгновение останавливаются на мне, прежде чем перескочить на Акину.

Акина встает.

— Продолжай петь, кохай, — приказывает она. — Нам с Камико есть что обсудить.

Камико резким кивком подтверждает приказ Акины, и я возвращаюсь на свое место. Мой голос опускается до шепота. Без направления Акины я искажаю песню. Мне от этого плохо, но мне не кажется правильным, что могучий воин проигрывает злой королеве.

В дверях разгорается ожесточенный спор.

— И что по-твоему ты здесь делаешь, Акина? — резко спрашивает Камико, понизив голос.

— Исправляю ошибку, — столь же резко отвечает Акина. Темноволосая женщина смотрит на свою подругу. — Может быть, ты объяснишь, почему Сидзуэ работает над одной из нас?

— Сидзуэ здесь по распоряжению директора, Акина. Ты это знаешь.

— И? — спрашивает Акина, приподнимая бровь.

Камико вздыхает.

— Пожалуйста, не делай этого, Акина. Я знаю, чего ты хочешь, и ты знаешь, что я не могу этого допустить. Директор ясно выразила свои намерения.

— И, еще раз, я не вижу твоего мнения, — парирует Акина. — Мы не автоматы, Камико. Наша работа делать то, что хочет директор, а не что она говорит. Директору нужна сенши. Так дай ей ее.

— Если бы все было так просто, Акина. Но директор связала мне руки. Ее приказы были вполне конкретны. Саотоме останется с Сидзуэ, пока, я цитирую «она не станет молить о прощении». Я ничего не могу сделать.

— Саотоме никогда не станет молить, — говорит Акина. — Этот зверь не знает значения слова поражение. Она будет бороться, пока Сидзуэ не вырвет последние крохи ее воли. После этого она будет куклой. Красивым лицом, полезным лишь для подкупа представителей. Это потеря. Полная и абсолютная потеря.

— Об этом судить директору, Акина, — отчитывает Камико. — А сейчас я попрошу тебя уйти, чтобы Сидзуэ могла закончить свою работу.

Акина прищуривает фиолетовые глаза, и ее взгляд перескакивает на меня. Рубиновые губы изгибаются в дьявольской улыбке.

— Если я кое-что подскажу?

— Пожалуйста, — устало говорит Камико.

— Директор хочет, чтобы Саотоме молила. Но пока Саотоме остается под влиянием Сидзуэ, этого никогда не произойдет. Думаю, чтобы директор получила, что хочет, Саотоме понадобится много времени, чтобы испытать ужас того, что с ней происходит.

Камико закрывает глаза и быстро барабанит пальцами по дверной раме.

— По одному часу занятий каждый день, пока не будет достигнут нужный шаблон. Это то, что требуется для изначального эксперимента ХТ-11. Использую это как оправдание, если директор спросит.

— Лучше, но не намного, — с отвращением говорит Акина. — Хорошо, если Сидзуэ будет каждый день проводить по часу с нашей кохаем, то я буду проводить столько же времени, устраняя ущерб. Перешли мне ее график, чтобы я могла подправить свой.

— Акина, ты не сможешь отменить магию Сидзуэ, — мягко говорит Камико. — Если Саотоме-тян не уступит, она сломается.

— Я знаю свои пределы, Камико. И мне не нужно останавливать Сидзуэ. Мне нужно только ее замедлить, — возражает Акина. — В конце концов ты опомнишься. Базовое образование это твоя ответственность, Камико. У тебя есть возможность переопределить приказ директора. Директор не просто так дала тебе эту власть. Используй ее.

Женщины молча встают, менее высокая Акина смотрит в глаза Камико. В итоге они отворачиваются друг от друга, Камико покидает комнату, а Акина возвращается ко мне.

— Ну, Саотоме, похоже, что мы будем много времени проводить вместе, — говорит Акина. — Так что скажи мне, чем ты занимаешься?

Прекращаю свою шепчущую песнь. Что мне нравится делать? А, Институт научил меня ответу на это вопрос.

— Я увлекаюсь боевыми искусствами и вышиванием, — говорю я с милой улыбкой.

— Боевые искусства и вышивание, — повторяет Акина. — Первое вульгарнее, чем мне нравится, и, с учетом твоей грубости, второе должна была предложить Камико. Хорошо. Будем вместе учиться вышивать. И вдобавок я научу тебя петь и танцевать. Может быть, немного хореографии добавят тебе каплю женственной грации, когда ты будешь размазывать своих противников по ближайшей поверхности. Как тебе?

Честно говоря, пение, танцы и вышивание звучит не очень-то интересно. Но я вежливо улыбаюсь и говорю:

— Замечательно.

* * *

Камико кладет свой блокнот на столик в гостиной и устраивается в кресле. Тук. Тук. Тук. Ее черная шариковая ручка постукивает в неизменном ритме. Движение на секунду приостанавливается, когда Камико говорит:

— Саотоме-тян, это просто беседа, чтобы увидеть, как вы справляетесь перед вашей первой корректировкой. Как вы себя чувствуете?

Ужасно. Две недели прошли как в тумане. Каждое утро приходит Сидзуэ. В течение часа мы мило болтаем, пока она вырывает мою душу. Затем, ровно в восемь тридцать, заявляется Акина. Она вынуждает меня вышивать, танцевать и петь, все время работая своей магией, чтобы обратить нанесенный Сидзуэ ущерб. Приливные силы разрывают меня на части.

Пьянящий туман прервался вчера, результат трехдневного запрета Камико на сеансы Сидзуэ, пока не будет завершена моя «корректировка».

Но, даже после этого крошечного промежутка времени, я совсем не чувствую себя собой.

— Лучше, — под конец отвечаю я.

— Хорошо. Как и большинство связанных с тэнки принуждений, окукливание со временем исчезает. Сейчас я задам вам несколько вопросов. Пожалуйста, отвечайте быстро и кратко. Имя?

— Саотоме-тян.

Я не использую свое личное имя. Запрещено.

— Пол?

Останавливаюсь на полсекунды, поблекший пережиток сопротивления едва можно заметить.

— Женский.

Камико тратит мгновение, чтобы набросать строчку.

— Любимый цвет?

— Черный, — автоматически отвечаю я.

Камико кивает и впивается в меня своими карими глазами.

— А как вы относитесь к розовому и белому?

Морщусь. Черный, белый и розовый это основные цвета моей трансформации. Лично обрушенная на себя судьба. Институт ничего не делал, чтобы натравить их на меня. Не требовалось. Тэнки сместил мою душу и создал гравитационное притяжение к ним.

От размышлений о моем будущем меня мутит. Даю Камико тот ответ, что она хочет услышать.

— Они мне тоже нравятся.

Камико принимается строчить длинную заметку.

— Акина говорит мне, что ваши навыки вышивания улучшаются с исключительной скоростью. Как вы к этому относитесь?

Отвожу взгляд, мои щеки краснеют.

— Хорошо, наверное.

— Хотелось бы мне взглянуть на вашу работу, но оставим это на другой раз, — говорит Камико честным голосом. Она раскрывает блокнот и переворачивает страницу. — Ваш суммарный балл вырос на семнадцать пунктов, неплохой прогресс для всего лишь трех недель. Тем не менее, вы все еще отстаете от ожидаемых от сенши стандартов. Таким образом, я увеличиваю ваше время с преподавателем по вторникам, четвергам и субботам до двух часов. Постарайтесь справиться.

Камико перекидывает страницу обратно и убирает свой блокнот в сторону. Она смотрит прямо на меня, следя за каждым моим действием.

— Следующие несколько вопросов могут быть неудобными вам, но, пожалуйста, постарайтесь все равно как можно лучше ответить на них. Какое слово, по вашему мнению, лучше всего описывает вас?

Мои глаза расширяются, а из сердца изливается утешающее тепло. Испытываю легкость, немного кружится голова. Мой рот сам собой открывается, готовясь выдать въевшийся ответ.

— Я…

Не говори этого. Не говори этого. Не говори этого.

Пытаюсь задавить его. В моем сознании проносятся лучшие ответы: я парень, я мастер боевых искусств, я девушка. Любой из них лучше, чем…

Не говори этого. Не говори этого. Не говори этого.

— … кукла.

Отвратительное, выворачивающее ощущение ужаса, когда слово покидает мой рот. В каком-то смысле это отражает силу влияния Сидзуэ. Я хочу забрать это слово обратно и навечно похоронить его во тьме. Но, что еще ужаснее, я хочу сказать его еще раз. Еще и еще, повторять это заявление, пока каждая клеточка моего тела не признает это новое существование.

Ничего не делаю.

Вместо этого я опускаю взгляд на стол, мои руки аккуратно сложены на коленях. Все больше ненавижу себя за то, как хрупко и женственно я выгляжу. Ненавижу, что я ношу милое платье с кружевами и оборками. Ненавижу, что мои волосы подвязаны красивым бантом, собственноручно завязанным мной. Ненавижу за то, сколько времени мне пришлось провести перед зеркалом, стараясь как можно лучше выглядеть перед беседой с Камико.

Но больше всего я ненавижу то, что мне начинает это нравиться.

Я проигрываю. Еще две недели пожирания Институтом, и я не представляю, как я сбегу. Как я смогу все изменить. Как я выиграю.

— Посмотрите на меня, Саотоме-тян.

Я не шевелюсь.

Камико вздыхает и тянется через стол, чтобы коснуться моей тиары. По металлической оправе стреляет электрический ток, и мое тело холодеет. Камико добавила «правило».

— Вы не будете ссылаться на себя как на куклу, Саотоме-тян. Теперь это вызовет автоматическое наказание. Прошу прощения за трудности, что это вызовет. Магия Сидзуэ гораздо мощнее моей обработки. Но, пожалуйста, постарайтесь с этим справиться.

Камико опускается на свое место. Она задумчиво смотрит на меня, затем ее лицо каменеет.

— Следующий вопрос, Саотоме-тян. Если вам прикажут вступить в плотские отношения с мужчиной, вы послушаетесь?

Сперва я не понимаю вопроса. Концепция чужда, бессмысленна. Затем я начинаю дрожать. Не от того, что я чувствую: отвращение, гнев, беспомощность. Но от того, что подразумевает этот вопрос. Институт, я уже знаю, может заставить меня сказать да. Но что по-настоящему приводит меня в ужас, что Сидзуэ может заставить меня захотеть сказать да.

— Пожалуйста, не заставляйте меня это делать, — говорю я, роняя слезы.

Я прошу. Не потому, что я не могу сказать «да». Простое слово больше ничего не значит. Я прошу против будущего, в котором меня попросят принять эту роль. Я прошу Камико не превращать меня в девушку, которая может «правильно» ответить на этот вопрос, именно это и подразумевая.

Меж нами повисает тишина, нарушаемая лишь быстрыми движениями ручки Камико. Она порой поглядывает на меня, ее лицо ничего не выражает. Каждая проходящая секунда заставляет меня чувствовать себя все меньше и жалостнее.

— Я урезаю ваши сеансы с Сидзуэ до двух в неделю, — говорит она после долгой паузы. — Не думаю, что вы извинитесь перед директором и спасете меня от переопределения ее приказа?

Мой мозг на мгновение останавливается. Мне не нужно отвечать на вопрос? Что это значит? Смущаюсь. Испытываю облегчение. Но от вопроса о директоре мне горько.

— А Артемида примет притворное извинение? — с ненавистью спрашиваю я. — Поверит ли она, если я сделаю вид, что молю?

Камико мгновение молчит, после чего признает правду:

— Нет, не поверит.

Конечно не поверит. Артемида не Камико. Артемида не ищет осторожных шагов в желаемом ей направлении, даже если они пропитаны ложью. Артемида поставила ультиматум. Она хочет моей мольбы, валяния в грязи, разрушения себя унижением перед ней. Притворного послушания и раздавленной гордости будет недостаточно. Артемида заставит доказать, что меня сломали.

И то, что может попросить Артемида, слишком ужасно, чтобы об этом думать.

Лучше быть куклой. С Сидзуэ я, по крайней мере, могу «умереть», сражаясь.

— Ответ, что я хотела услышать: нет, — говорит Камико, нарушая тишину. — Вы сенши, Саотоме-тян. Я не представляю, чтобы вы настолько деградировали. Это плохо отражается на Институте. То, что у нас есть девушки, служащие на этих ролях, было против моих возражений.

Смотрю на стол. Не знаю, что и сказать.

— Спасибо, — бормочу я.

Камико спокойно смотрит на меня, ее карие глаза омрачают странные эмоции. Затем она встает.

— На этом завершим беседу. Пожалуйста, следуйте за мной. Я считаю, вы подходите для корректировки. Мы немедленно отправимся в камеру погружения.

* * *

Камера погружения представляет собой две металлический трубы, наклоненные под углом в тридцать градусов. Из вершин выходят кабели и шланги, нервы и вены гротескного монстра. В стороне стеклянная перегородка с вплотную придвинутыми столами и компьютерами. Когда я вхожу, с другой стороны перегородки на меня смотрит Митико, но она быстро возвращается к работе.

— Пожалуйста, снимите свою одежду, Саотоме-тян, а затем войдите в трубу справа, — приказывает Камико.

Повинуюсь, аккуратно складывая все предметы одежды на специальный столик. Пока я раздеваюсь, Камико удивляет меня, делая то же самое.

Вхожу в правую трубу за несколько секунд до того, как Камико входит в левую. Труба камеры погружения уже той, что в лаборатории Митико, не более чем на три ладони шире моих плеч. Устраиваюсь в трубе, откинутой в положение, что ближе к лежачему, чем к стоячему.

Едва успеваю разместиться, когда подходит Митико. Ее руки быстро двигаются, подхватывая маску и помещая ее мне на лицо.

— Закрепите дыхательный аппарат. Прилегание должно быть плотным, или вы утонете, — командует Митико.

Митико не проверяет, слушаюсь ли я. Вместо этого женщина начинает прикреплять к моей коже присоски. Пока она работает, я изучаю маску. Из прозрачного пластика, с подключенной к трубе шарнирной трубкой. Эластичная лента выглядит достаточно просто, так что я помещаю устройство на место, чтобы оно покрыло нос и рот. Небольшая разница в давлении присасывает маску к моему лицу и крепко удерживает ее.

Вдыхаю и выдыхаю лишь с незначительным осложнением.

Поместив на место последнюю присоску, Митико вытаскивает тяжелый механический шлем и опускает его мне на голову. Оказавшись на месте, устройство закрепляется на моей тиаре. Меня пронзает электрический импульс. Странное статическое чувство играет с моими ощущениями.

Митико кладет руку на дверь трубы и останавливается. Ее стальные голубые глаза изучают меня, проверяя и перепроверяя, что все на месте.

Бум. Пшш. Буль. Она захлопывает крышку до щелчка. Атмосфера внутри немного меняется, и теплая влажная жидкость начинает подниматься пузырями снизу трубы. Это не вода. Для воды жидкость слишком густая. С любопытством наблюдаю, как она поднимается по моим голеням, задаваясь вопросом, не трансформируюсь ли я.

Нет. Как бы мне этого не хотелось. Митико, возможно, знает о моем проклятии больше меня.

Голову держит на месте, перевожу взгляд на противоположную сторону и вижу, как Митико работает над Камико. Смотрю и жду, не-вода с каждой секундой поднимается все выше, пока не покрывает меня с головой. Плаваю в ней, может быть, еще с минуту, пока Митико не уходит.

Скрииииииии!

Противный высокочастотный звук больше чем писк. Это ощущение. В ушах звенит. Кожу покалывает. Язык покрывает резкий металлический привкус, и перед моим взором проносится быстрая рябь. Каждый нерв отзывается, как будто бы я струна инструмента.

Бух!

Не звук, но внезапный резкий удар. С этим взрывом исчезаю в небытие.

Бух!

Затем я возвращаюсь. Восстанавливаются обычные чувства. Чувствую касающуюся моей кожи одежду, пробую втекающий в мои легкие воздух. Парю в фальшивой темноте. Меня окружает чернота, абсолютная пустота, но я прекрасно освещен. Более того, я парень и одет в свои старые рубашку и штаны.

Моргаю при виде этого. Испытываю ощущение ясности, как будто бы из моего разума выдуло туман. Сквозь меня просачиваются воспоминания, неискаженные, но все более запутывающие.

Что заставило меня принарядиться перед беседой с Камико? С чего я удосужился сложить эту девчачью одежду? Я целыми днями играю в послушную девочку. Черт, я просто заставляю себя к этому приспособиться.

Мой рот искривляется в отвращении от моих действий. Жалок. Я жалок. За последние две недели я едва касался агонии.

И это откровенно ужасно. Магия Сидзуэ, с ужасом понимаю я, настолько искажает мои мысли, что я теряю способность сопротивляться.

Проклятье. Не думай о бессмысленном, Ранма. Прошлое в прошлом. Важно именно настоящее и то, как я собираюсь победить.

Вытаскиваю свой разум из ямы и снова смотрю сквозь тьму.

— Где я? — вслух спрашиваю я.

Как ни странно, я получаю ответ.

— Нуль-пространство, — отвечает бестелесный голос Митико. — Нуль-пространство это зона минимальной активности, служащая промежуточным пунктом для входа, выхода и подготовки. Как только ХТ-02, Огура Камико, полностью интегрируется, вы покинете нуль-пространство и войдете в виртуальное пространство, метафорическую реальность, основанную на вашей психике. После этого немедленно начнется корректировка.

Складываю руки и с медленным вращением плыву назад.

— А что, собственно, такое корректировка?

Митико без малейших колебаний отвечает на вопрос.

— Корректировка: процедура, использующая технологические устройства для расширения и сдерживания способности ХТ-02 к нейронному переназначению. В частности, корректировка это процесс, решающий или вызывающий внутренние конфликты. В свою очередь, это порождает смену психических парадигм и предрасположенности субъекта.

— Не могли бы вы, э-э, объяснить еще раз? Может быть, скажем, языком, что я смогу понять?

Краткая пауза, я почти могу видеть разочарованное лицо Митико. Ага, в будущем меня ожидают дополнительные уроки, спасибо, Митико.

— Смена парадигмы: принципиальное изменение подхода. Классическим научным примером был переход от геоцентрической модели солнечной системы к гелиоцентрической. Предрасположенность: естественное предпочтение, укоренившееся в неврологии мозга механизмами награды и наказания. Смена предрасположенности это результат полупостоянного изменения реакций мозга на конкретные раздражители. К примеру, изменить предрасположенность возможно увеличением или уменьшением награждения, связанного с решением математических задач.

Нахмурив лицо, пытаюсь перевести слова Митико в примеры, которые я могу понять.

— Таким образом, корректировка может, скажем, заставить меня думать, что Институт мой друг, а не враг?

— Верно, — отвечает Митико. — Замена врага на союзника представляет собой смену парадигмы. Такой результат в пределах возможности корректировки. Однако корректировка это энтропийный процесс, что по своей сути уничтожает информацию. Таким образом, вместе с ростом необходимого для оказания изменений количества информации растут и риски. Чрезмерная корректировка вызывает серьезные неврологические повреждения. Известные побочные эффекты включают: нервную дегенерацию, потерю памяти, психические заболевания, кому, вегетативное состояние и смерть. Для избежания или уменьшения этих побочных эффектов используется итерационный процесс. Временные интервалы между процедурами корректировки позволяют разуму приспособиться и опереться на психические изменения. Обработка ставит субъект в новые ситуации и заставляет мозг генерировать оправдания и объяснения. Окукливание и личностная имплантация позволяет непосредственный ввод завершенных идей и парадигм, которые впоследствии возможно усилить, модифицировать или объединить с существующими психическими процессами.

— Ладно. Думаю, мне понятно. Так что, хоть корректировка и будет возиться с моей головой, я не проснусь с мыслью, что мы все одна большая разрушающая мир семья.

— Верно. Семейные чувства вряд ли полностью сформируются до завершения второй или третьей вашей корректировки, — отвечает Митико.

— Э-э… ладно, — неловко ерзаю я. — Хоть все эти парадигмы и интересны, мне вообще-то хочется знать, как именно работает корректировка. Я имею в виду, с моей точки зрения.

— Корректировка, с точки зрения субъекта, упрощена и весьма метафорична. С технологической стороны, корректировка осуществляется путем перемещения аспектов, виртуальных представлений личности субъекта, в узловую точку нуль-пространства. Впоследствии ХТ-02 сможет усилить, ослабить, переопределить или объединить существующие черты в…

— Митико, пожалуйста, воздержись от сообщения Саотоме-тян всего, что нужно знать о корректировке.

Камико выпрямляется во тьме рядом со мной. Своими туфлями на низком каблуке, брюками, бордовым свитером и серьезным поведением она проецирует в пустоту ощущение порядка. Даже сила тяжести подчиняется присутствию Камико, придавая ее уверенную ориентацию, тогда как я парю свободно.

— Предоставленная информация не выходит за рамки позволенного сенши.

— Меня не столько беспокоит секретность, сколько тот факт, что Саотоме-тян почти наверняка попытается саботировать свою корректировку. Передача ей знаний для повышения эффективности не упрощает мою работу.

— Эй! Ты понимаешь, что я сейчас парень, а? — говорю я, ткнув в себя. Спустя секунду улыбаюсь. Никакой агонии за слова, что я парень. Круто. — Я парень! Я парень! Я парень! — радостно кричу я, продолжая вращаться во тьме.

Камико смотрит на меня и вздыхает.

— Митико, пожалуйста, введи нас и придай Саотоме-тян более подходящую форму.

— Эй, — ворчу я, — мне нравится, как я… а-а-а-а!

Бух.

После небольшого падения врезаюсь головой в землю . Поглаживая череп, перекатываюсь в сидячее положение оглядываюсь по сторонам.

Мы в пустоши. Растрескавшуюся, выжженную грязь разбавляют лишь тянущиеся к небу заостренные стальные колонны. Смотрю вслед за ними вверх и вижу оранжево-фиолетовое небо, увенчанное титаническим золотым гало.

Пустошь заканчивается далеко впереди. Заметнее всего вершина горы и мерцающий кристальный шпиль. Их окружает низкое болото. Длинные реки прокладывают свой путь через густую растительность, только чтобы их разделила пересекающая горизонт могучая стена. Позади болот, к востоку, земля превращается в покрытые зеленью холмы.

— Митико, Саотоме-тян все еще в мужской форме, — зовет Камико. Через несколько секунд она вздыхает. — Всегда она так, когда кто-то прерывает ее объяснения. Идемте, Саотоме-тян, нам нужно работать.

Фыркаю, скрещиваю руки и продолжаю сидеть на земле.

— И с чего бы мне тебе помогать?

Резкий взгляд карих глаз Камико пронзает меня. Непоколебимо выдерживаю ее. Безбоязненно ставлю на то, что у Камико нет доступа к агонии и блаженству. На первое намекает отсутствие наказание за называние себя парнем, на второе намекают раздельные трубы, но есть только один способ убедиться.

Когда Камико трет пальцами виски, мои подозрения подтверждаются.

— Пожалуйста, не начинайте снова, Саотоме-тян. На этом этапе я не стану терпеть упрямство. Корректировка это серьезный риск, даже если субъект сотрудничает.

— Если ты пытаешься убедить меня шевелиться, тебе придется стараться получше.

— Похоже, я выразилась недостаточно ясно, — строго говорит Камико. — Вы обеспечите по крайней мере минимальный уровень сотрудничества, Саотоме-тян. Это не вариант. В случае вашего отказа я буду назначать дополнительные сеансы с Сидзуэ до тех пор, пока вы не послушаетесь.

Внутренне хмурюсь. Мне отчасти хочется продолжать сидеть, но даже час с Сидзуэ того не стоит. Черт, если бы мне хватило ума держать перед Артемидой рот на замке, я бы уже вполне мог выбраться из этой передряги.

— Ладно, — говорю я. Вскакиваю на ноги. — Но не жди ничего, кроме абсолютного минимума.

— Отлично. Тогда приступим. Побыстрее, пожалуйста. У меня нет всего дня.

Камико поворачивается спиной и уходит. Молча следую за ней, кипя от разочарования.

Пустошь исчезает с головокружительной скоростью, десятки километров проходятся за считанные минуты. Вскоре мы движемся через светлые джунгли, а после этого через холмы. Вдали появляется маленькая деревня. Лишь тогда наш темп замедляется, пока не приближается к чему-то объяснимому.

Деревня крошечна, десяток домов выстроились кругом, еще пара стоит в отдалении. Грунтовая дорога, по которой мы идем, приводит нас к центру деревни, но не раньше, чем пройти мимо богатого додзе.

Когда мы проходим мимо, я смотрю на тренирующегося снаружи человека. Саотоме Ранма. Клон одет в покрытый пылью белый ги. Помимо этого мы идентичны. У него то же сложение, волосы и лицо. Он двигается как я, с идеальной имитацией моей грации завершая сложное ката.

Затем он исчезает за гребнем холма.

Проселок сменяется кирпичом. Вымощен весь центр деревни, но зелени здесь больше, чем камня. Повсюду мягкая трава и невысокие деревья. Посредине стоит статуя. Саотоме Ранма, пяти метров высотой и вырезанный из мрамора. Греческий бог поднял в воздух Геккайю, тогда как у его ног лежит раздавленный Сафуран.

Признательно киваю. Ага. Я и правда настолько великолепен.

Перед статуей стоит еще один Ранма. Он в блестяще-белой тоге, и его руки широко разведены, как будто он принимает бесконечную похвалу собравшейся вокруг него толпы. Ученицы Фуринкан проталкиваются вперед, сражаясь между собой за возможность проснуться к его славе, только чтобы упасть в обморок, столкнувшись с величественным сиянием мужчины.

Ладно. Признаю. Это чересчур.

Мой взгляд отрывается от Ранмы в тоге, изучает ряд домов и останавливается на крошечном грязном здании. Церковь, на шпиле которой вместо креста знак Венеры.

Камико останавливается, и мое внимание переключается на ближайшее окружение.

Мы стоим перед сидящей на скамье рыжей девушкой. Девушка пустыми голубыми глазами смотрит куда-то вдаль. Еще один клон, на этот раз моей женской формы. Над ее плечами парят еще две копии, каждая не выше уха. Двое мужчин в обычных моих китайских рубашках и кунг-фу штанах, разница меж ними лишь в том, что один во всем красном, а другой в черном.

В то время как девушка сидит молча, черный и красный карлики шумно спорят.

— Девушки должны носить юбки и платья. Девушки должны пользоваться косметикой и украшать себя. Девушки должны быть добрыми, а не жестокими, — заявляет черный Ранма.

— И что? — презрительно говорит красный Ранма. — Она не девушка. Она парень!

— Парень? Тогда что это? — спрашивает черный Ранма. Карлик подчеркнуто подпрыгивает на левой груди девушки. — В последний раз, когда я проверял, у парней не было сисек.

— Она парень, даже когда она девушка, — возражает красный Ранма. Копия отворачивается в подчеркнутом жесте отрицания истины.

— Не важно, как ты на это смотришь, она девушка! — Карлик хватается за ухо девушки и засовывает в него свое лицо. — Так что встань и оденься как следует!

Девушка с остекленевшим взглядом начинает вставать, но красный Ранма запрыгивает ей на голову и, несмотря на свой крошечный размер, толкает ее обратно.

— Сиди! — приказывает красный Ранма. — Не слушай Шовиниста! Ты парень, а парни не ведут себя как девушки.

— Эти трое подойдут, — прерывает Камико. — Принесите их в пустошь, чтобы я могла конвертировать их во что-нибудь полезное.

Смотрю на Камико, затем снова на девушку на скамье. Спор продолжается с новой силой. Нет ни единого признака, что бой между красным и черным когда-нибудь прекратится.

На моем лице проступает нахмуренность. Я правда собираюсь это сделать? Помочь Камико надругаться над моим разумом? Если остаться с Сидзуэ, я точно стану куклой. Что хуже, пока я остаюсь в ее хватке, не будет ни шанса на побег.

Тем не менее, где гарантия, что так будет по-другому? Буду ли я после корректировки все еще в состоянии бороться? Или Камико подтолкнет меня к краю, так что я буду мечтать о том, чтобы стать волшебной принцессой?

— Лучше забрать и покончить с этим, Саотоме-тян, — давит Камико. — От того, что вы ждете, приятнее это не станет.

— Алмазноглазый элегантный ястреб охотится на свою добычу. Как же жестока ваша красота. Но не стоит сегодня вырывать любого из нас, ведьма. Ваши когти сломаются от силы Саотоме Ранмы.

С поэтичной прозой на сцену выходит кэндоист. Боккэн лежит у него на правом плече, он принимает эпичную позу в своем синем кэндоистском ги. На секунду я думаю, что это Куно. Эта иллюзия развеивается, когда я замечаю лицо кэндоиста. Такое же, как и мое.

— Вы, — испускает Камико долгий, раздраженный вздох.

— Именно. Это я, — произносит кэндоист. — Теперь, давайте же встретимся в яростной битве. Готовьтесь к поражению, ибо имя мое — Победа!

Выкрикнув последнее как боевой клич, кэндоист Ранма рвется вперед, его меч готовится нанести удар. Камико не делает ни единого движения, чтобы защититься, вместо этого она поднимает руку и говорит только одно слово:

— Приди.

Небеса взрываются. Из ниоткуда материализуются чернильные облака, и синь исчезает в черноте. На деревню падает тень. Жуткий мрак, нарушаемый лишь исходящим от небесного гало зловещим свечением. Но это гало вообще не гало. Это гигантская тиара, удерживаемая в воздухе воткнутыми в мою голову зубчатыми щупами.

Небе смешивается, а затем выпучивается вниз. Бурлящая масса спускается, как будто бы пытаясь дотянуться и выдавить землю. Из тьмы вырывается монстр. Четырехногий титан, шириной с корабль. Он врезается в землю. Кирпичи разбиваются. Грязь идет волнами.

Затем он набрасывается.

Существо движется со смертоносной грацией, рассекая когтями размером с автобус. Удар попадает прямо по кэндоисту, отбрасывая его в сторону. Он пролетает по низкой дуге, врезавшись в итоге в статую. Невероятно, в полете кэндоист-клон оправляется. Он отскакивает и приземляется на ноги, его деревянные сандалии скользят по траве, как будто бы это лед.

— Я нападаю! — выкрикивает кэндоист.

Демон воет в ответ.

Ужас. Все до единой капли крови в моей теле обращаются в лед. Я стою, окаменев, не в силах думать, не то что двигаться. И не только я. Весь городок застыл. Ученицы Фуринкан без сознания на земле. Ранма в тоге стоит неподвижно как статуя. Кэндоист замирает посреди рывка, его косичка от шока стоит торчком.

В тишине только Камико сохраняет способность двигаться. Она бесстрашно подходит к колоссальному существу и забирается ему на спину, используя торчащие из его тела стальные молнии как опору.

Маленькая грубая рука зажимает мне рот.

Инстинктивно отшатываюсь, вдруг освободившись от паралича, но мой похититель силой тащит меня назад. Вырываюсь из рук. Хватка сжимается, прижимая меня спиной к паре грудей. С силой гориллы девушка отрывает меня от земли, а затем, прежде чем я успеваю среагировать, швыряет меня через открытое окно в церковь.

Сжимаюсь в комок, так что прохожу через портал невредимо, после чего приземляюсь на ноги. Разворачиваюсь к напавшей лицом. Мои усилия встречает мальчишеская ухмылка. Ленивым прыжком девушка скользит в здание вслед за мной.

Еще один клон. Рыжие волосы, голубые глаза, простая рубашка с кунг-фу штанами, копия стоит с высокомерной гордостью, бесстыдно выпячивая свою крупную грудь, как будто заявляя о своей женственности.

— Прости за это, — начинает она без капли извинений в тоне. — Я просто хотела поговорить с тобой наедине.

С осторожностью наблюдаю за другой мной. Я не совсем понимаю этот мир. Аспекты, виртуальное пространство, для меня в этом нет никакого смысла. Разговор с доппельгангером ничуть не упрощает. Я уже и раньше встречал двойников и получил от них только неприятности.

Выглядываю в окно. Каким-то образом кэндоист Ранма сумел освободиться. Теперь он фехтует с теневым великаном. Битва в самом разгаре, но исход ясно виден. Четырехногая тварь, несомненно, победит.

Возвращаю внимание своей похитительнице.

— Кто ты?

Девушка озаряется широкой улыбкой.

— Саотоме Ранма, но ты можешь называть меня Пацанкой, — говорит Пацанка. Она бросает взгляд через плечо. — Нужно разобраться побыстрее. Победа пока что задержит эту сучку Камико. Но против Кошмара Победа продержится не больше минуты. Так что, если мы собираемся это сделать, сейчас лучший момент. Куй железо, пока горячо, и все такое…

— Лучший момент для чего именно? — спрашиваю я, мой голос полон подозрений. Не собираюсь по первому слову доверять Пацанке. Не с играющим с моей головой Институтом.

Грудь Пацанки надувается от гордости.

— Рада, что ты спросил. Потому что у меня есть отличный план. Лучший план. Мы вдвоем обведем эту сучку вокруг пальца.

— Угу, — ворчу я. — Конечно, как раз плюнуть.

Улыбка Пацанки исчезает, и она наклоняется по-настоящему близко.

— Ты хочешь сказать, что мой план никуда не годится?

— Учитывая, что я ничего не слышал, да, именно это я и хочу сказать, — отвечаю я. Смотрю прямо на нее. Не собираюсь уступать подделке.

Секунду кажется, что Пацанка врежет мне в челюсть, но после недолгого переглядывания она отворачивается и хмуро выглядывает в окно. Возвращается дневной свет. Звуки битвы раздаются в отдалении. Камико, Кошмар и Победа исчезают из виду.

— Ладно. Я поняла. Ты мне не доверяешь. Так что я объясню, — говорит Пацанка. — Но чтоб ты знал, все это пустая трата времени.

— Ага, ну, позволь мне об этом судить, — отвечаю я.

Я понимаю, к чему клонит Пацанка, и разделяю ее беспокойство. Но сейчас Камико известный мне дьявол, а Пацанка — неизвестный.

— Ладно. Видишь Женскую-маску, вон там, на скамье, — говорит Пацанка, указывая на окно. — Камико она нужна, так? Так что сейчас мы…

— Эй, постой секунду, — обрываю я. — Женская-маска? Как насчет объяснить все немного понятнее.

Пацанка скрещивает руки на груди. От этого ее и так уже большой бюст становится только еще заметнее. Черт, из меня выходит горяченькая девчонка.

— Сказала же, у нас не так много времени, — спорит Пацанка.

Фыркаю.

— Ага, и угадай, кто именно его сейчас тратит?

— Проклятье. Хватит тупить, — рычит Пацанка. — Мы здесь оба Саотоме Ранмы. Просто поверь мне в этом, ладно?

— Последние три недели меня одевичивают в Институте Прекрасных Принцесс. Сейчас, сразу после входа в мою голову, девушка пытается заставить меня что-то для нее сделать. Скажи мне, разве это не подозрительно? Кроме того, я Саотоме Ранма. А ты подделка.

— Если я подделка, то и ты тоже, — возражает Пацанка. — Раз уж ты ничего не понял, дай объясню. Я Саотоме Ранма, — говорит она, ткнув в себя. Она указывает за окно на девушку на скамейке. — Это Саотоме Ранма. Ублюдки, сидящие на плечах Женской-маски, это Саотоме Ранма. Эго, урод в тоге, это Саотоме Ранма. Вся поклоняющаяся ему толпа это Саотоме Ранма. Победа это Саотоме Ранма. Кошмар это Саотоме Ранма. Небо, земля, деревья…

— Это Саотоме Ранма, — заканчиваю я. Притопываю ногой, чтобы показать, что мое терпение на исходе.

— Именно! Это, — широким взмахом проводит Пацанка рукой, — разум Саотоме Ранмы. Ты, я и все остальное здесь, кроме Камико и этой чертовой тиары, часть Саотоме Ранмы. Я думала, что это очевидно, но, похоже, я тупее, чем я думала.

Смотрю на Пацанку. Она начинает меня бесить. Фактически, идея врезать ей кулаком по лицу становится все привлекательнее.

— Ближе к делу.

— В этом дело. Я Пацанка, часть Саотоме Ранмы, которой нравится быть девушкой. Это я говорила: эй, зачем спешить? когда Хабу облил нас из блокирующего ковшика.

Пацанка указывает наружу.

— Девушка на скамье, это Женская-маска. Она представляет собой то, как, по твоему мнению, тебе стоит вести себя, когда ты девушка. Ублюдки у нее на плечах это Отрицание и этот сволочной кусок дерьма Шовинист. Чертов маленький урод думает, что мы должны превратить себя в гендерный стереотип только потому, что у нас выросли груди.

Складываю руки на груди, неосознанно повторяя позу Пацанки.

— Таким образом, ты говоришь, что ты просто часть личности.

— Я не просто часть личности. Я лучшая часть личности, — хвастает Пацанка. — И это не ты, это мы. Ты «воля» Саотоме Ранмы. В принципе это значит, что ты ленивый бездельник, на которого мы все кричим, когда хотим, чтобы «Саотоме Ранма» что-нибудь сделал. — Пацанка еще раз широко взмахивает рукой, когда называет нас, указывая, что она говорит о сумме частей. — Теперь мы можем перейти к плану? Лучше всего сейчас, прежде чем Камико покажется, обозлится и бросит нас Сидзуэ.

Хмурюсь. Мне не нравится, когда говорят, что я только фрагмент Саотоме Ранмы. Ничто не изменилось с тех пор, как я попал в этот мир. Ну, похоже, кое-что изменилось. С того момента, как я оказался в нуль-пространстве, моя голова прояснилось. Если принять слова Пацанки, то в этом есть смысл. Я очищенная «воля» Саотоме Ранмы. Все засоряющее мое мышление дерьмо? Ну, возможно оно где-то здесь.

— Хорошо. Тогда расскажи мне об этом своем великом плане.

Пацанка ухмыляется и соскакивает с подоконника. Она пересекает маленькую темную церковь и хватает пару бутылок.

— Вот что мы сделаем. Ты поймаешь в них Отрицание и Шовиниста. Как только их не будет, я займусь Женской-маской. Просто, верно?

— Ага, и после этого ты сможешь диктовать мне, как мне вести себя девушкой, — закатываю я глаза. Неужели я настолько очевиден? — Почему бы тебе не начать убеждать меня, почему я должен позволить тебе еще больше одевичить меня.

Пацанка пересекает комнату и резко ставит бутылки на подоконник.

— Тебе нужна причина? Я дам тебе причину. Пока мы сидим здесь и спорим, Камико прикладывает все силы, чтобы захватить все три этих аспекта. Эти тупые идиоты не смогут защититься, и они не пошевелятся, пока их спор не закончится. Чего никогда не произойдет. Таким образом, вместо того, чтобы позволить Камико их заполучить, мы поймаем двух этих ублюдков. После этого ты сможешь засунуть их на Запретную гору или еще куда-нибудь. Там их Камико никогда не достанет.

В сказанном Пацанкой есть смысл. Я не уверен, как же засовывание Отрицания и Шовиниста в бутылки защитит их, но я не знаю, как работает это место. Тем не менее, в плане Пацанки остается пара больших дыр.

— Я все еще не понимаю, с чего мне следует отдавать Женскую-маску тебе.

— Женская-маска просто оболочка. Марионетка. Единственные части тебя, которых заботит то, как ты будешь вести себя девушкой, это эти бессмысленные ублюдки, Кукла и я. Только один из нас может ее заполучить, и так как мы выведем Шовиниста и Отрицание за скобки, кем тебе хочется быть?

На моем лице появляется выражение отвращения. Кукла. Подумать только, это мерзкое создание Сидзуэ поселилось у меня в голове. Часть меня хочет послать Камико к черту, выследить этого монстра и убить его.

Заставляю себя вновь сосредоточиться на имеющейся проблеме.

— Ладно. Я это сделаю, но только потому, что я не придумал ничего лучше. Тем не менее, у нас проблема. Камико закусила удила. Если мы что-нибудь ей не отдадим, следующую неделю нам будет промывать мозги Сидзуэ.

— Сидзуэ. Черт. Я о ней забыла, — хмурится Пацанка. — Полагаю, тогда тебе придется отдать сучке одну из бутылок. Или вручить ей этого придурка Мужественность. Мне без разницы.

Впиваюсь взглядом. Небрежное предложение Пацанки покончить с мужественностью не внушает мне доверия. Растаптываю это чувство и хватаю бутылки. Сейчас план Пацанки единственное, что у меня есть.

Выглядываю в окно. Темные облака уступили прекрасному солнечному дню. Звуки боя исчезли. Морщусь. Пацанка права. Мы тратим драгоценное время.

Приняв решение, я выпрыгиваю через окно церкви. Через десяток шагов я вновь стою перед Женской-маской.

— Девушки должны готовить для своей семьи. Так почему бы тебе не вставать пораньше, чтобы готовить?

— Потому что она парень, кретин…

Отрицание Отрицания затихает, когда его поглощает стеклянный сосуд. Ранма в красном отскакивает от дна бутылки и рвется в сторону выхода. Закрываю металлическую крышку, перекрывая крохотной копии побег. Тух тух тух. Отрицание беспомощно бьется внутри о стекло.

Засунув отрицание под левую руку, открываю второй сосуд. Шовинист отшатывается и скользит за Женскую-маску. Он выглядывает из-за ее плеча, используя ее тело как щит.

— Эй, постой! Что ты делаешь! — выкрикивает Шовинист. — Я имею в виду, неплохо, партнер. Избавиться от этого придурка, Отрицания, было отличной идеей. Теперь, когда его нет, наша женская форма начнет вести себя как и надлежит девушке. Так что как насчет того, чтобы убрать эту бутылку и… а-а-а!

Ву-ум. Воздух гудит у горлышка бутылки, когда я замахиваюсь на Шовиниста. Ранма в черном спрыгивает со своего насеста, стараясь сбежать, но я быстрее. С изворотом запястья меняется траектория бутылки. Поймав в плен Шовиниста, я крепко закрываю крышку.

— Отличная работа! — кричит Пацанка.

Пацанка сияюще улыбается мне, когда выбегает из церкви и рвется к запутавшейся, но любопытствующей Женской-маске. Взгляд Пацанки впивается в глаза ее приза, как будто она любуется трофеем.

Кидаю на Пацанку раздраженный взгляд.

— Я сделал это не для тебя, — отвечаю я.

— Нет, но ты будешь рад, что сделал! Все, наконец, выглядит… Дерьмо! — обрывает себя Пацанка, когда тьма одеялом окутывает землю.

Кошмар.

Колоссальная четырехногая тень начинает бежать. Его передние лапы врезаются в землю всего в нескольких метрах передо мной. Земля дрожит под титаническим весом. Отшатываюсь, мое сердце замерзает от грубого страха, вызванного присутствием Кошмара.

Бутылка с Отрицанием выскальзывает из дрожащих пальцев.

Ужас уступает отчаянию. Носком ботинка ловлю бутылку всего лишь в нескольких сантиметрах над кирпичом. Внезапный сдвиг и панические метания сговорились против меня. В тот момент, когда я подбрасываю Отрицание обратно в воздух, Шовинист выскальзывает на свободу. Безумно ныряю за ним.

Кошмар воет.

Дыхание перехватывает. По костям расходится ледяная дрожь. Ужас. Неописуемый страх нерушимыми цепями пригвождает меня к месту. Трах! Бутылка разбивается о землю. Крошечный Ранма вылетает на свободу, отскакивает в сторону и мчится к Женской-маске. Я не уверен, какую же из двух бутылок я упустил, пока сосуд с Отрицанием не приземляется в подставленную ладонь.

Каким-то образом мне хватает ума удержать хватку.

Кошмар шагает вперед, проходя мимо, так близко, что его усы касаются моей щеки. Ленивым жестом демон поднимает полночно-черную лапу и отбрасывает Пацанку в сторону. Существо медленно поворачивается, под темной шерстью перекатываются могучие мускулы. Он замирает рядом со мной, гигантские прищуренные глаза смотрят в мои.

Затем демон продолжает свой путь. Он останавливается в центре деревни, где сворачивается на земле. Своим маленьким слизистым языком он начинает дочиста вылизывать свою темную шерсть.

— Беги-беги-беги! — кричит Шовинист.

Моя голова дергается в сторону, и я замечаю Ранму в черном, усевшегося на голову Женской-маски. Он держит в своих крошечных руках пучки волос, как будто бы они бразды огромного зверя. Женская-маска после приказа Шовиниста мчится вперед, исчезая между зданий. Щуплая функционирующая часть моего мозга запоминает направление, в котором они направились.

Камико встает на своем верховом и смотрит на меня сверху вниз. Ее карие глаза скользят к бутылке в моей левой руке.

— Передайте его, пожалуйста. Затем поможете мне собрать беглецов.

Смотрю на Отрицание. Красный Ранма бьется в бутылке как муха. Возвращаю взгляд Камико и прищуриваюсь.

— Нет.

— Саотоме-тян. Пожалуйста, не делайте из этого проблему. Мой ультиматум не послужит ничьим интересам.

От моей хватки на бутылке с Отрицанием белеют костяшки. Сглатываю, но горло остается сухим.

— Минимальное усилие, — начинаю я. — Вот, что ты сказала. Я отдам тебе одного из них, но не всех троих.

— Я и правда так сказала? — вздыхает Камико. — Очень хорошо. Пока что позволю вам это. Однако я приму не менее двоих, и среди них должна быть Женская-маска. Это понятно?

Открываю рот и снова закрываю его. Нет. Здесь я не отступлю.

— Одного и только одного, — удается прорычать мне.

Камико прищуривает глаза.

— Это не игра, Саотоме-тян. Не нужно все чересчур усложнять.

Стараюсь держаться уверенно, но мой рот обращается пустыней. Меня трясет. Адреналин и страх реками текут в моих венах. Я знаю о последствиях неповиновения. ИПП учил меня так, что я никогда этого не забуду. Даже если… нет, когда я сбегу из этой адской дыры, я не буду тем же человеком, что вошел. Я уже изменился. Изменился так, как хотела Камико и как нет.

Это пари. Азартная игра, что Камико не сошлется на свой ультиматум, что ее желание получить сенши превосходит ее потребность контролировать. Я ставлю на это свою жизнь, еще одна-две недели с Сидзуэ, вероятно, больше, чем я смогу выдержать.

Но и отказаться я не могу. Я Саотоме Ранма. Я сражаюсь и сражаюсь и сражаюсь, пока, через упрямство, я не побеждаю. Для меня победа не просто желание, это необходимость. Я не знаю, как сдаваться. Вот, кто я.

— Не игра, — говорю я пересохшими губами. — Бой.

— Саотоме-тян, я не…

Я продолжаю, говоря громче, чтобы заглушить ее. Не могу сейчас прекратить. В тот момент, когда Камико четко заявит свою позицию, она уже не отступит.

— Сражение. Победитель получает все.

За моим заявлением следует молчание. К моему шоку, Камико обдумывает мое предложение. Я ожидал, что она сразу отбросит его.

— И что же именно получает победитель, Саотоме-тян?

Глаза Камико становятся прищуренными хищными щелями. Я видел ее вымотанной. Я видел ее холодной. Я видел ее бесстрастно наблюдающей, когда она мучила меня агонией, выглядя деловой женщиной, что делала то же самое с сотнями девушек и ничего при этом не чувствовала. Но это первый раз, когда я вижу вышедшую на охоту Камико.

По моей спине пробегает холодок. У меня смутное ощущение, что если я не выражусь абсолютно недвусмысленно, последствия будут плачевны.

— Этих троих, — торопливо говорю я. — Шовиниста, Отрицание и Женскую-маску.

Взгляд хищника исчезает, и к Камико возвращается властный вид.

— В таком случае, я поставлю условие. Я получу один аспект, не важно какой. Вы одобрите мои изменения захваченного аспекта. Захват будет принят, когда аспект будет в пустоши и в моих руках. Если Женская-маска не будет среди захваченных мной аспектов, вы обменяете ее на любой аспект по вашему выбору. Договорились?

Предложение Камико идентично ее пересмотренному требованию. Да, она оставила немного места для маневра. Я могу сделать все лучше или хуже. Мне это не нравится.

— Нет. В таком случае, как мне вообще победить?

— Это не битва, Саотоме-тян. Это процедура. Я могу стерпеть достижение меньшего, чем я намеревалась, но я не потерплю, если не добьюсь совсем ничего, — спокойно говорит Камико. — Если этого не достаточно, то рассмотрите вот что. Директор будет весьма недовольна, если ваша корректировка пройдет неудачно. Как минимум, это подвергнет риску мое обещание уменьшить число сеансов с Сидзуэ. Теперь, пожалуйста, примите решение, Саотоме-тян.

— Ладно, — выплевываю я. — Но Запретная гора считается моей победой. Если я доставлю туда аспект, ты его не трогаешь, понятно?

— Приемлемо. Значит, этот вопрос решен?

Мое лицо искажается.

— Ага. Мы договорились.

Не успевают слова покинуть мой рот, как мир мощно содрогается. Э-э… что только что произошло?

— Спасибо, Саотоме-тян, — говорит Камико. — Так как теперь я могу безопасно это сделать, я силой заберу имеющийся у вас аспект.

Кошмар поднимается на ноги. Распространяется аура злобы, когда четвероногий зверь шагает вперед. Он останавливается в десятке метров от меня и приседает. Мышца демона смещаются, сухожилия накапливают силу, что ждет, когда ее выпустят.

Меня захлестывает осязаемый страх, и мое сердце бьется быстрее. Энергия, а не ужас, ревет в моих венах. Приветствую прилив адреналина, мое лицо рассекает улыбка. Это глупо. Это нелепо. Заключенная с Камико сделка лишь задержала неизбежное. Тем не менее, прямо сейчас, я чувствую себя живым.

Иди и сразись со мной, если посмеешь. Это мое поле боя, и черта с два я проиграю, пока я здесь.

Двигаюсь. Кошмар набрасывается. Гигантский демон взмывает в воздух, его чудовищные лапы тянутся схватить меня. С колоссальными размерами существа движение медленно, но удары настолько широки, что любое возможное преимущество исчезает. Ныряю в сторону и плотным комком врезаюсь в землю. Когти проходят надо мной, разминувшись на миллиметры.

Ладони встречаются с землей, и через мгновение я взлетаю в воздух. Передние лапы бьют мне вслед, оставляя на земле кратеры как после минометного обстрела. Пока Кошмар рассыпает удары, захожу к демону справа и проскакиваю между его ног.

Могучий зверь разворачивается на месте, намереваясь поймать меня.

Молниеносными движениями танцую под монстром. Кошмар нападает с непрекращающейся агрессией, при этом запутывая себе ноги. Беспечно растрачиваю эти драгоценные секунды. Вместо того, чтобы столкнуться с Кошмаром, отступаю в предложенный немного строениями узкий переулок.

Кошмар распутывается и набрасывается.

Трах! В попытке добраться до меня колоссальное тело врезается в здание. Толстые опорные балки трескаются и накреняются, но, как ни невероятно, деревянная конструкция держится. Кошмар отступает и яростно мотает головой. Снова прыгает и приземляется на крыши. Когти тянуться вцепиться в меня. Уклоняюсь от них, чувствуя себя птицей в клетке.

Мой взгляд мечется по местности. Черт. Черт. Черт. Негде спрятаться и некуда бежать. Кошмар загнал меня в угол. Морщусь. Тогда остается только одно. Я должен напасть…

Мой разум разбивается как стекло. На мой мозг тысячей ножей обрушивается боль, соперничающая с агонией. Пошатываюсь, спотыкаюсь и уворачиваюсь, едва избегая неуклюжего взмаха Кошмара. Память обращается туманом, последние мои мысли пропадают. Остается только единственное понятие.

Невозможно. Кошмар нельзя победить.

Замешательство заставляет меня укрыться в алькове. Это дает мне дополнительную защиту ценой привязывания меня к месту. Разочарованный Кошмар прекращает нападение. Существо испускает ужасный вой, вызывающий озноб в спине. Пока я сражаюсь с параличом, демон вонзает когти в крыши и начинает разваливать здания, пытаясь добраться до меня.

Не получится бежать. Не получится драться. Все плывет. Все приемы побеждены, возвращаюсь к тактике отчаяния.

— Смотри! гигантский тунец! — кричу я, указывая на центр деревни.

С глупым увлечением наблюдаю, как голова Кошмара дергается в сторону. Спустя мгновение я мысленным пинком заставляю себя двигаться. Выбегаю и мчусь к холмам. Самоубийственный бег, но у меня нет особого выбора. На несколько секунд наступает тишина, пока Кошмар тупо ищет несуществующую рыбу. Затем на свободу выходит ужасающий вой. По моим венам ползет лед, и бег становится рваным.

Шевелись!

Бег возобновляется. Кошмар кидается догонять.

На каждый шаг Кошмара я делаю пять. Тем не менее, шаги гиганта вдесятеро превосходят мои. Результат предрешен. Дерьмо. Ситуация становится все лучше и лучше. Значит, отступление с боем. Придется терпеть, продвигаясь к болоту. Когда я доберусь до джунглей, местность поможет мне.

Приготовившись к часу долгого боя, поворачиваюсь к демону лицом.

Только чтобы застыть с широко раскрытыми глазами.

Тум!

Кошмара неожиданно бьет кулак размером с гору. Колоссальный демон с глухим ударом врезается в землю катящимся мячом темного меха, только чтобы уже через секунду вновь оказаться на ногах.

Бах! Пятидесятиметровый Ранма приземляется с ударом грома. Он приседает между мной и Кошмаром, его суставы поддерживают его вес, как если бы он был гигантской обезьяной. На голове возвышающегося Ранмы кричит одетый в кэндоистскую форму мужчина.

— Вы столь быстро сбежали, моя прекрасная соколица. Но не бойтесь, я вернулся! Теперь мы вновь можем столкнуться во всей нашей славе! Верховой против верхового. Сталь моего меча против клинка вашего разума. Сразимся же! — восклицает Победа.

— БИТВА! — орет могучий Ранма, ударяя себя в грудь.

Кошмар встречает боевой клич грозным воем. Титаны сталкиваются. Горы встречаются в воздухе. Гигантский Ранма атакует первым. Всемогущим кулаком он бьет демона в челюсть апперкотом настолько мощным, что я чувствую этот удар. Но, даже когда тело демона переворачивается, он прыгает. Передние лапы рассекают плоть. Когти взрезают вдоль предплечья гиганта глубокую рваную рану

Это все, что требуется.

Вссс! Из раны гиганта вытекает воздух, а не кровь. Гигантский Ранма сдувается как огромный воздушный шар.

Победа не останавливается. Он спрыгивает со своего верхового с высоко поднятым мечом.

— Ан гард!

С рубящим ударом Победа падает на пораженного Кошмара. Его боккэн ударяет демона по голове, заставляя его вновь сжаться.

— Верно, трепещи, тварь! Ибо я Победа!

Пока Победа торжественно идет к оправляющемуся врагу, беспорядочно бьющий гигант продолжает уменьшаться.

Не стой просто так, Ранма! Шевелись!

Одной лишь волей заставляю свои застывшие мышцы двигаться. Отпускают ледяные тиски воя Кошмара, и я обращаюсь в бегство. Мчусь по травянистой равнине, с полминуты просто убегая, прежде чем свернуть в примерном направлении Женской-маски и Шовиниста.

Бушующая битва исчезает позади.

Проходят минуты, и мой спринт обращается легким бегом. Темные облака растворяются в ярко-синем небе. В сотнях метрах вокруг меня поднимаются и опускаются высокие холмы. Деревья редки и рассеяны. Вокруг меня только бесконечное море травы.

Моя пробежка превращается в прогулку.

Хмуро разглядываю равнины, безмолвно требуя от них раскрыть свои секреты. Ничего. Ни тропы. Никаких признаков прохода Женской-маски. Либо у девушки такое же мастерство, как и у меня, либо этот мир не сохраняет необходимых следов.

— Дерьмо, — ворчу я, полностью останавливаясь.

Рассеянно сжимаю бутылку в левой руке, успокаивая себя ее присутствием. Отрицание у меня. Крошечный Ранма в красном смотрит на меня и бьется в своем контейнере. Фыркаю и отвожу взгляд. Запретная гора. Она маячит над горизонтом, распространяя зловещую ауру.

Выбора нет. Женская-маска и Шовинист исчезли. Глупо искать их, когда на свободе рыщет Кошмар. Но, даже зная это, я ненавижу эту идею. Камико где-то там, разыскивает другие аспекты. Если я потрачу время, чтобы укрыть Отрицание, эти двое легко смогут проскользнуть сквозь пальцы.

Два лучше, чем три, Ранма. Сперва разобраться с Отрицанием. Как только это будет сделано, я никак не смогу проиграть.

Не проиграю? От отвращение морщу лицо. Ха! Как замедленное переписывание назвать чем-то отличным от поражения?

— Ниааррууууум!

Из полей вылетает мальчик, звуковой эффект обеспечивает его голос. Он с раскинутыми руками бежит ко мне. Приближаясь, малыш накреняется вправо и описывает широкий круг вокруг моих ног. У него на шее болтается коническая шляпа, все время подскакивая у него за спиной.

Почему-то от его вида я улыбаюсь.

— Привет, малыш, — здороваюсь я. Задумчиво смотрю на мальчика. Конечно, шанс низок, но почему бы и нет? — Скажи, ты нигде здесь не видел Шовиниста или Женскую-маску, а?

— Ниааррууууум! — повторяет малыш, продолжая свои самолетные шумы. Его руки внезапно взмывают вертикально, и он резко поворачивается обратно ко мне. — Переворот Иммельмана!

С последним рывком малыш останавливается у моих ног. Он широко улыбается мне, ярко-голубые глаза светятся от счастья. Сквозь мой разум просачиваются слабые воспоминания о батиных фотографиях. Еще один Саотоме Ранма.

— Неа! — оживляется малыш. — Не видел ее.

Похлопываю ребенка по голове.

— Спасибо, малыш.

Обойдя вокруг юного Ранмы, я начинаю неспешно идти к Запретной горе. На первый взгляд это выглядит дорогой на несколько часов. Однако, если считать прогулку с Камико свидетельством, для достижения горы потребуется на более получаса.

— Кхе-кхе!

Пока я пребывал в раздумьях, ребенок подобрался ближе ко мне. Он широко улыбается, как будто у него есть невероятный секрет, и он умирает от желания им поделиться.

Хмурюсь.

— Лучше бы это того стоило, малыш, — предупреждаю я.

Он взволнованно раскачивается из стороны в сторону.

— Знаешь, если черный жук получил Женскую-маску, он захочет отвести ее к тому, кто сможет помочь ему ее контролировать.

От этого я останавливаюсь. С вернувшимся интересом смотрю на малыша.

Ранма-ребенок дважды кивает.

— Да-да. Черный жук слаб. Сам по себе он ничего не сможет сделать с Женской-маской. Но, если он получит помощь, он сможет с ней объединиться. — Малыш внезапно светлеет. — Эй! Разве не здорово! Мы сможем получить новую девочку. И так скоро после Куклы-тян!

— И правда, — медленно говорю я. Не могу сдержать гримасу, появившуюся при упоминании Куклы. — Тогда скажи, малыш, кто вообще может помочь «черному жуку»?

— Хмм, — мычит малыш, покачивая головой слева направо, все его тело пошатывается от этого движения. — Мастер боевых искусств справится с этим. Но черный жук не думает, что девушкам стоит драться, так что Мастер боевых искусств точно откажет. Пацанка ненавидит черного жука. Она никогда ему не поможет. Победа тоже может это сделать, но Победа и черный жук не понимают друг друга, так что не думаю, что черный жук вообще попытается.

Малыш начинает размахивать руками по широкому кругу, продолжая.

— Эго, да, он это сделает! Эго сделает что угодно, если посчитает, что от этого мы будем еще удивительнее. О, и Кукла-тян тоже! Она точно с этим справится, хотя, думаю, Кукла-тян скорее украдет Женскую-маску для себя, чем поможет черному жуку. Эй! Я тоже могу это сделать! Что думаешь? Это будет весело? Хмм… Неа! Черный жук скучный. Девушки должны то. Девушки должны се. Не люблю правила. Правила глупые. Не думаю, что вообще должны быть какие-то правила.

Итак, если верить малышу, чтобы контролировать Женскую-маску, Шовинисту понадобиться найти Эго или Куклу. Эго, на мой взгляд, вряд ли поможет. Сомневаюсь, что я когда-нибудь посчитаю удивительной жизнь домохозяйки. Прибавим Камико и Пацанку, находящихся рядом с городком, и остается только одно место, куда может пойти Шовинист. Кукла.

На моем лице появляется болезненное выражение. Черта с два я позволю этому ублюдку в черном притащить Женскую-маску к ней. Даже Камико лучше этого.

— Где Кукла?

Малыш указывает на кристальный шпиль. Геометрическая структура торчит из болота, сверкая отражением солнечного света. Морщусь. Гора и шпиль примерно в одном направлении, но достаточно в стороне, чтобы я потратил драгоценное время.

— Никто не любит Куклу-тян, — объясняет мальчик. — Так что она не смогла остаться в деревне. Вот почему вместо этого она живет рядом с кристаллом.

Так Куклу изгнали, да? Хорошо, злобно думаю я. Насколько я могу понять, эта штука опухоль. Мое сердце греет весть, что остальная часть моей психики с этим согласна.

— Еще раз спасибо, малыш.

После этого я корректирую свое направление и начинаю долгий путь к кристальному шпилю. И снова, едва я делаю несколько шагов, ребенок оказывается у меня на пути.

— Кхе-кхе! — улыбка ребенка такая же яркая, как и раньше.

Испускаю вздох.

— Что на этот раз, малыш?

— Если ты направляешься к шпилю, я могу помочь. Я знаю все короткие пути!

— Правда?

С подозрением смотрю на него. У меня нет времени на игры. Но, если ребенок прав, я не могу позволить себе его проигнорировать.

— Да-да. Я был здесь первым, так что я знаю все, что нужно знать об этом мире, — мудро говорит мальчик. Резко смотрит на меня. — И я Странник, а не малыш.

Возвращаю ухмылку.

— Малыш всегда малыш, не важно, что он говорит. Теперь веди.

На лице Странника появляется еще одна ослепительная улыбка, и малыш кидается вперед. Он бежит зигзагом, изворачиваясь, поворачиваясь и оглядываясь в движении на меня.

— Сюда, сюда, — зовет Странник, стремясь вперед. Малыш разводит на бегу руки и начинает покачиваться из стороны в сторону, его тело накреняется в движении. — Ниаарру…

Странник застывает на полушаге. Он оборачивается и мрачно смотрит на меня.

— Ты тоже должен так сделать!

Фыркаю.

— Просто покажи мне путь, малыш. Я сейчас не в настроении для игр.

Глаза Странника сужаются. Он говорит медленно, как будто разговаривая с кем-то непроходимо тупым.

— Я не играю. Так оно работает.

Хмурюсь.

— Ладно. — Развожу руки. — Теперь доволен?

— И звуки тоже! — оживляется Странник, его мрачный вид превращается в тысячеваттное сияние. Малыш бросается вперед. — Ниааррууууум!

— Ниааррууууум, — вполголоса повторяю я.

Чувствуя себя идиотом, плетусь за Странником. Прикладываю все силы, чтобы задушить смущение. Все это в твоей голове, Ранма. Никто не увидит, что ты ведешь себя как дурак… ну… кроме Камико. Но если она где-то рядом, для беспокойства есть темы поважнее глупого вида.

Так продолжается с десяток шагов. После этого меня это уже не заботит.

Когда это произошло? После десятого шага или двадцатого? Я знаю лишь, что в одно мгновение я несчастно спешил за Странником. В следующее я парю в небесах.

Мои глаза слезятся, и я пытаюсь понять, что происходит. Мои руки жестко деревенеют, направляя под себя ветер. В моем животе двигатель, поршни молотами бьют из стороны в сторону. На кончике носа вращается пропеллер, прозрачным размытием затемняя мой взор.

Я стал самолетом.

Ошеломленно накреняюсь влево и начинаю опускаться. Отчаянно стараюсь исправиться. Покачиваюсь из стороны в сторону, стараясь вернуть стабильность.

В то время как я напрягаюсь, стараясь лететь прямо, Странник наслаждается воздушной акробатикой. Ныряет. Взмывает. Переворачивается. Сумасшедшими и радостными движениями мечется в небе. Следую за ним, насколько могу, подо мной размываются темные болота. Затем, когда я только-только осваиваюсь с движениями, Странник изворачивается в воздухе и указывает носом в землю.

В одно мгновение я пролетаю свой путь. Лишь только тогда я осознаю, что дальше нужно вниз. Безумно стиснув зубы, закладываю резкий вираж и следую за ним. Тонкие облака расступаются, и густые джунгли приближаются пугающими темпами. Подавляя инстинкт, продолжаю опускаться, повторяя самоубийственное пикирование малыша.

Это тебя не убьет. Все это в твоей голове.

Сглатываю и закрываю глаза.

Бум.

Ранма-самолет исчезает, и я снова становлюсь человеком. Мой зад мягко ударяется о землю после нежного падения с высоты одного метра. С кружащейся головой оглядываюсь по сторонам, разум старается справиться с внезапной потерей инерции. Вау! Не умер. Позволяю себе улыбнуться и рассмеяться.

— Вау. Нужно отдать тебе должное, малыш. Это было круто. Если бы только можно было сделать так в реальной жизни, — говорю я, принимая сидячее положение.

Плюх! Плюх-плюх-плюх. Странник стоит в неглубоком пруду. С детской радостью малыш прыгает и топчется, поднимая волны болотной воды. Он, нет, она промокла. Мальчик стал девочкой. У Странника мое проклятье.

Веселая улыбка Странницы не омрачается от ее трансформации. Она танцует все с той же безудержной радостью. Малышка одаряет меня глупой улыбкой, что превращается в хитрую. Наклонившись, она набирает горсть воды и швыряет ее в моем направлении. Не собираюсь подыгрывать малышке, уклоняясь. Просто раздраженно смотрю на нее.

— Веселишься? — спрашиваю я, смахивая с волос избыток болотной воды. Девушка. Снова. Черт. Разве не могу я получить хотя бы пару часов мужского покоя?

— Ага! — радостно говорит Странница, после чего выпрыгивает из воды и отряхивается как собака. — Быстрее, быстрее. За мной!

Ворча, вскакиваю на ноги и бегу за возбужденной малышкой. Странница следует диким маршрутом, что проводит меня по гнилому бревну и через окруженные водой травянистые тропы. Петляющие движения продолжаются считанные секунды, прежде чем мы врываемся в море цветов.

Именно там, окутанная потоком сияющих лепестков, Странница ненадолго останавливается, чтобы дать мне догнать.

— Разве не весело! Мы бежим по дороге, где могут быть только девочки. Зум!

Она снова убегает, носясь среди цветов. Мчусь вслед за ней, пересекая бесконечный туман. Затем, так же внезапно, мы вырываемся на свободу. Сад сменяется кристальной поляной. Из минералов растут кварцевые растения, оставаясь столь же острыми, как и мечи. Песчаная грязь блестит стеклянными отблесками. Просачивающийся сквозь кристальные деревья свет рассыпается радужными тонами, с преобладанием розовых и фиолетовых оттенков.

В центре поляны великолепный алмазный шпиль. Он возвышается над землей, пронзающей облака единой геометрической призмой. У него двухцветная структура. Все покрыто бесцветным белым, составляющим основную массу, но сердцевина кристалла меняется. Там, в глубине, резкая линия отделяет чистоту от розового.

Большой кристалл сформирован вокруг меньшего.

Внутри этого розовой сердцевины в заключении лежит спящая девушка. Узнаю ее. Две дотягивающихся до бедер блестящих косички. Девичье платье с кружевами, бантами и оборками. Короткая, на грани с неприличным, юбка. Высокие каблуки.

Моя форма махо-сёдзё. Та же самая, но отличающаяся. Розовое платье вышито черным. Ленты и нити кружев длиннее и многочисленнее. Оно темнее и взрослее. Милая лолита, застывшая между классикой и готикой.

— Она будет править этим миром.

Голос нежен, тих и женственен. У меня он вызывает ощущение, словно кто-то засунул мне в уши осколки битого стекла. Сквозь меня просачивается тошнотворная, невыносимая ненависть. Резонансное чувство порождает не логика, но чистое отрицание.

Поворачиваюсь к Кукле.

У гнусной тени моя форма: прекрасная ангельская Ранма-тян. Каждая черта для меня выглядит неправильное. То, как ее рыжие волосы стекают по спине, касаясь ее бедер. Ее длинные ресницы и блестящие розовые губы. Окружающий ее шею шелковый воротник. Белое бальное платье с розовыми бантами и лентами.

Кристальная принцесса, застывшая в сердцевине шпиля, не менее женственна, чем это существо передо мной, но вызванная ненависть принципиально отличается. Кукла не я. Она захватчик. Подделка. Болезнь, что нужно искоренить. Ее вид взывает к инстинкту убийства. Хочется взять нож и вонзать его в фарфоровую кожу, пока она не станет сочащимся кровью трупом.

Тем не менее, она остается. Разлагающая зараза окружает ее тонким очарованием. Даже когда я ее отвергаю, крошечная часть меня тянется к ней.

Хочется блевать.

— Не ожидала увидеть вас здесь, Ранма-сама. Но, надеюсь, я буду хорошей хозяйкой, — говорит Кукла мягким тоном. Она глубоко приседает в грациозном реверансе.

— Я здесь не для разговоров с тобой, — рычу я. С такой силой сжимаю бутылку с Отрицанием, что удивляюсь, что она не лопается.

Силой отвожу свой взгляд от этой мерзости. Ни Женской-маски. Ни Шовиниста. Проклятье. Это было пустой тратой времени.

Кукла не теряет своей скромной улыбки.

— Как бы то ни было, теперь, когда вы здесь, вы позволите мне служить вам? Что бы вам не требовалось, я буду рада помочь вам.

Мои губы искривляются от отвращения.

— Что если ты убьешься? От этого я буду счастлив.

— Эй! Не придирайся к Кукле-тян, — вмешивается Странница.

Малышка спрыгивает со шпиля, на который она пыталась заползти. Одним рывком Странница оказывается между нами. Энергичному ребенку удается простоять на месте одну секунду, прежде чем она оббегает восьмерку вокруг Куклы и меня.

— Не придираться к ней? — В моем голосе тихое недовольство. Дрожу от ярости. — Эта штука не часть нас. Это вложенная сюда Сидзуэ подделка. Она не должна существовать.

— Пожалуйста, не отворачивайтесь от меня, Ранма-сама, — тихо жалуется Кукла. — В глубине души вы знаете, что я единственная, кто может подарить вам счастье.

Отрываю взгляд от Куклы, борясь с желанием врезать ей по лицу.

— Я говорю не с тобой, — выплевываю я.

Когда я отворачиваюсь, вперед выпрыгивает Странница.

— Эй, эй, сделай меня красивой!

Я дергаюсь, каждый мускул сокращается, как будто меня ударила молния. Смотрю на рыжую девочку.

— Конечно, Странница-сама, — вежливо говорит Кукла.

Кукла взмахивает рукой в перчатке. Рассыпаются волшебные искры, оседая на Страннице. В мгновение ока ее коническую шляпу и простую одежду заменят черное платье с розовыми лентами.

— Уиии! — визжит Странница. Она мечется безумными кругами, ее платье закручивается по спирали. — Смотрите, смотрите! Я прекрасная танцовщица!

— Не поощряй эту штуку, — отрезаю я.

Странница останавливает свое вращение и принимается метаться на гиперскорости в случайных направлениях. Она движется столь быстро, что у меня начинают болеть глаза от попыток отследить, какой же послеобраз принадлежит ей настоящей.

— Ты ведешь себя глупо, — отчитывает Странница. — Если ты не сделаешь хотя бы три укуса, как ты поймешь, вкусно ли?

Что? Попробовать быть куклой? Игрушкой? Объектом, существующим, чтобы угождать другим? Это непостижимо. Нет. Странница просто ребенок. Она не это имеет в виду. Она не понимает, что говорит. Не может понимать. Ни одна часть меня никогда не предложит мне попытаться быть Куклой.

Тем не менее, как Странница может не понимать? Странница это я. Я это Странница. Я понимаю, так что понимает и Странница. Даже если игнорировать эту логику, я чувствую правду в том, как Странница смотрит на меня, в меня, через меня. Ее глаза это вскрывающие мою душу ножи. Она судит меня, божественное создание, которому невозможно отказать.

Но моя воля тверда. Этот взгляд меня не раздавит.

— Кукла это яд, — заявляю я.

Но Странница больше не обращает внимания. Вместо этого она подлетает к кристальному растению и с корнем вырывает его. Держа листву в обеих руках, Странница приседает на корточки и медленно, неуклюже вытягивает руки, как будто поднимая весь мир.

— Смотрите, смотрите, — радостно говорит она. — Я растущее дерево!

— Странница-сама. Маленькие девочки не должны пачкать свою одежду, — мягко говорит Кукла.

— Э? — недоумевает Странница. Яркие глаза рыжей девушки становятся больше и растеряннее. — Но пачкаться весело! Все должны быть запачканы. Запачкаем всех!

Требование Странницы исполняют небеса. С синего неба обрушивается дождь грязи — стремительный ливень влажной, водянистой липкой грязи. Тонкие ручейки жидкости пробегают по моей коже и покрывают мою одежду. Осторожно прикрываю глаза, морща нос от этого беспорядка.

В то время как мне все равно, Странница и Кукла на противоположных концах эмоционального спектра. Кукла съеживается под дождем грязи, подняв руки в бесполезной попытке закрыть свое тело. Ее белое платье окрашено коричневым и черным. Его пропитывает жидкая грязь, засоряя несколько слоев и и заполняя пробелы в кружевах.

— Пожалуйста, прекратите, Странница-сама, — просит Кукла.

Странница не слушает. Счастливая как поросенок, она катается в самой глубокой луже, что только может найти. Предоставленное Куклой черное платье испорчено. С него потоком стекает грязная вода. Но этого недостаточно, чтобы удовлетворить Странницу. Она катается и катается, пока ее платье не становится супергрязным. Затем она вскакивает, прыгает и кружится, разбрызгивая повсюду грязную воду.

— Смотрите, смотрите, я принцесса грязи! — радостно восклицает Странница.

Сумасшедший восторг Странницы проливается теплом, от которого я не могу сбежать. Вдруг замечаю, что посмеиваюсь от ее вида.

— Эй, малышка, Женской-маски здесь нет. Сможешь отвести меня к Запретной горе? — спрашиваю я.

Страница прекращает резвиться в грязи и скачет ко мне, не забыв потоптаться в каждой луже. Своими крошечными пальцами она хватает меня за руку и начинает бегать вокруг меня по часовой стрелке. Поворачиваюсь вслед за ее кружением, в основном чтобы она не оторвала мне руку.

— Уииии! — восклицает Странница, не прекращая своего бесконечного забега.

Позволяю себе вздохнуть и вспоминаю о глупости с самолетом. Проглотив гордости, присоединяюсь к бегу Странницы. Кружим вокруг невидимого центра, где соединяются наши руки. Лишь через минуту я начинаю подозревать, что меня обманывают.

— Мы никуда не идем, да? — ворчу я.

— Неа! Но это весело, весело, весело! — счастливо отвечает Странница. Она пробегает еще несколько кругов, а затем вдруг бежит в лес. — За мной!

Вздыхаю и следую. Кристальная поляна исчезает в болоте. Странница с безграничной энергией проносится через густую растительность. Каждое препятствие для нее игра. Виноградная лоза нужна чтобы качаться. Торчащие из воды пучки травы приглашают ножки потанцевать на них. Тащусь вслед за девочкой, стараясь двигаться с ней наравне, хотя мой путь прям, в отличие от зигзагов Странницы.

Все это время Запретная гора становится все дальше и дальше.

Странница останавливается. Девочка заглядывает в маленький спокойный пруд, зеркальной гладью отражающий ее лицо.

— Ты ведь ведешь меня к Запретной горе, да? — спрашиваю я.

Молчание.

— Если ты не ответишь, мне придется самостоятельно искать путь, — предупреждаю я.

Странница не отвечает, вместо этого она падает на четвереньки и засовывает голову в мутную, покрытую водорослями воду. Поток пузырьков обтекает ее щеки, выскакивая на поверхность. Когда легкие Страницы пустеют, она вытаскивает голову и глубоко вдыхает. Темная вода смешивается с зеленоватой гадостью, стекающей со спины Странницы, немного очищая ее от затвердевшей на черном платье грязи.

Наполнив легкие, Странница снова засовывает голову под воду. Буль-буль-буль.

Странница выныривает для очередного вдоха. Оглядывается на меня.

— Давай, давай. Тоже так делай!

Зажмуриваюсь. Ладно, еще разок подыграю малышке и все. Стреляю в Странницу взглядом и усаживаюсь рядом с ней. Немного вдохнув, засовываю голову в пруд и выдыхаю. В ушах звенит глубокий гулкий стук воздуха и воды. Буль-буль.

Вылезаю и смахиваю волосы с глаз.

— Теперь все в порядке, малышка? Потому что мне нужно добраться до Запретной горы. Чем быстрее, тем лучше.

— Буль-буль. Буль-буль-буль! — выкрикивает Странница, дрожа от сумасшедшего танца.

Хмурюсь, встаю и останавливаюсь. Бульк-бульк. Буль-буль-бульк! Только что спокойный пруд начинает колыхаться, на поверхность, вытесняя воду, поднимаются огромные пузыри. Мой нос щекочет влага. Пар. Над поверхностью пруда образуется легкий туман, излучая одеялом оборачивающее меня тепло.

П-ш-ш. Буль. Б-буль. Колыхания нарастают. Пузыри становятся разбрасывающими жгучие капли фонтанами.

П-плюх! Странница пушечным ядром влетает в источник, устров своеобразный взрыв. Меня забрызгивает горячая вода, сдвигая меня из женской формы в мужскую. Нетерпеливо жду. Странница не возвращается. Только не говорите мне… Черт. Малышке стоило потратить секунду и все мне объяснить. Глаз дергается от раздражения.

— Лучше бы этому доставить меня к Запретной горе, или мне придется остаток пути идти пешком, — бормочу я себе под нос.

С диким прыжком погружаюсь в пруд.

Источник должен был быть мелким. Вместо этого я погружаюсь по меньшей мере на два метра. Затем я погружаюсь еще немного. Меня подхватывает мощный поток, затягивая меня вниз. Просачивающийся с поверхности слабый свет исчезает, оставляя меня в кромешной морской черноте.

Все глубже и глубже. Легкие болят. Тело требует вдохнуть. Отчаянная потребность на грани паники. Пресекаю инстинкт, но боль становится все сильнее.

В-ш-ш-ш!

Вырвавшись как пуля из ружейного ствола, вылетаю во тьму неба. Неэлегантно падаю, с каждым вдохом в полете большими глотками поглощая воздух.

Затем, в последнюю секунду, я изворачиваюсь и приземляюсь на ноги.

Гейзер позади меня выстреливает еще несколько струй, а затем умирает. Оглядываю скалистую местность вокруг. Запретная гора. Стою у подножия черных скал. Отвесный неприступный камень тянется целую вечность. Через скалу прорезает путь узкая лестница, единственный путь к невидимой вершине горы.

Гору окружают густые облака и тьма. Сами камни излучают мрак и тоску. Скала бесплодна. Единственной пробившейся на этой почве жизнью являются приземистые черные деревья. Ни на одном ни одного листа, и единственным касанием цвета у них была обвязанная вокруг стволов белая веревка.

Сжимаю левой рукой бутыль с Отрицанием и напоминаю себе о своем бремени.

— Спасибо, малыш, — киваю я ребенку.

Странник всматривается в окутанную вершину горы, раскачиваясь из стороны в сторону. Горячая вода гейзера вернула мальчика. Одновременно с этим она стерла подаренное Куклой платье, заменив его широкой конической шляпой и свободной пропыленной одеждой.

Кладу руку на плечо ребенку.

— Я пойду вперед.

Шагаю вперед, затем протискиваюсь назад. Темно. Слишком темно. Я ошибаюсь. Странник смотрит не на вершину горы, но на охватившую заслонившие солнце облака черноту.

Кошмар.

Дыхание перехватывает. Страх. Словно призванный моим осознанием, узкий золотистый глаз поворачивается ко мне.

Демон воет.

Вопль эхом отражается от горы и леденит мою душу. Расстояние ослабляет силу Кошмара. Вместо того, чтобы приморозить меня к месту, вой подталкивает меня двигаться. Изо всех сил рвусь вперед. Мышцы сжимаются, напрягая связки, пока не начинает казаться, что они порвутся. Один метр. Два. Ускоряюсь вперед. Запретная гора это убежище. Я костьми это знаю. Это мое место. Только я могу туда войти. Ни Камико. Ни Кошмар. Ни даже Странник.

С последним прыжком я рвусь вперед.

Кошмар быстрее.

Демон лишь избегающая света тень. В одно мгновение он преодолевает разрыв между небом и землей. Обрушиваются вострые когти, вбивая меня в землю. Спина кричит от жгучей боли, незначительной в сравнении с режущими мою душу остриями первичного ужаса.

Врезаюсь в землю и перекатываюсь. Каким-то образом все это время мои глаза не теряют из вида лестницу. Еще несколько шагов. Справлюсь. Вскакиваю на ноги.

Но Кошмар преграждает мне путь. Титан не бежит и не прыгает, он просто растворяется темным облаком и возникает у меня на пути.

Отступаю на десяток шагов, избегая прищуренных глаз демона.

— Достаточно, Саотоме-тян. Отдайте бутылку. Вы проиграли, — говорит со своего верхового Камико.

Отрываю глаза от Кошмара и смотрю на Камико. Морщусь. Она права. Кошмар неприступен, а единственный вход на гору перекрыт.

Стискиваю зубы и сжимаю бутылку с Отрицанием. Нет. Я не сдамся. Не важно, насколько непобедим мой противник. Не важно, сколько раз меня повергнут. Буду сражаться до победного конца.

Укрепив решимость, смотрю на Камико, вставая между Кошмаром и Странником.

— Нет, — закрывая тему, говорю я.

— Это бессмысленно, Саотоме-тян, — говорит Камико. — Вы не сможет пройти мимо Кошмара.

— Ага, может и так, но ты не можешь вечно оставаться здесь. Женская-маска и Шовинист все еще где-то там. И кто знает, может быть, я смогу найти другой способ убрать Отрицание из твоей досягаемости.

Женщина слезает со своего насеста, используя вместо лестницы торчащие из спины Кошмара стальные молнии. Она приближается, карие глаза с мягким неодобрением разглядывают меня.

— Жаль вас разочаровывать, Саотоме-тян, но я уже связалась с Женской-маской и Шовинистом. Хотя правильнее было бы сказать, что они связались со мной. Пока мы говорим, они ожидают в пустоши. Мне осталось забрать лишь последнего из компании. Все кончено.

Дерьмо. Я совершил ошибку. Не только Эго и Кукла могли удовлетворить желания Шовиниста. То же могла и Камико. Я не подумал об этом. Нет. Я автоматически это отбросил. Представление, что некая моя часть меня предаст, не пришло мне в голову.

Паршивое склизкое чувство, понимать, что часть меня вверяет свою судьбу Институту Прекрасных Принцесс.

Острый взгляд Камико смягчается.

— В этом нет чего-то странного, Саотоме-тян. Человеческий разум полон конфликтов и противоречий. Жизнь недобра. Она принуждает нас выбирать одну мечту за другой. Оставшиеся позади аспекты сделают все, чтобы найти освобождение. Даже Странник-сан, краеугольный камень вашей личности, предаст вас, если ему предложить правильный стимул.

— Ага! — гордо заявляет Странник. Он с широкой улыбкой смотрит на нас, пусть даже добавляя еще один камешек к растущей перед ним пирамиде.

— И предполагается, что от этого мне будет лучше? — хмуро говорю я.

— Саотоме-тян, я знаю, что вы не очень хорошо принимаете поражения. Но, пожалуйста, больше не давите на меня. Я уже достаточно времени потратила на эту игру. Передайте бутылку, Саотоме-тян. Сейчас же.

Так крепко держу бутылку в левой руке, что белеют суставы. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Мне что-нибудь нужно. Что угодно. Где этот высокомерный засранец, Победа?

Ничего. Нет ничего, черт побери. Камико права. Я никак не смогу пройти мимо Кошмара. Она победила, честно и справедливо.

Тем не менее, сдаться для меня невозможно.

— Нет, — снова рычу я.

Глаза Камико сужаются.

— Я не потерплю излишней траты времени, Саотоме-тян. У вас был шанс, и я более чем достаточно потворствовала вам. Передайте бутылку. Немедленно. В противном случае я начну назначать часовые сеансы с Сидзуэ. Первая будет через десять… девять… восемь…

— Кхе-кхе, — вмешивается Странник.

Яркие глаза мальчика перескакивают между нами, затем он улыбается Камико.

Камико вдруг настороженно смотрит на него.

— Вы что-то хотите, Странник-сан?

Странник перепрыгивает с ноги на ногу.

— Думаю, мы должны решить это в камень-ножницы-бумагу!

Кидаю взгляд на Странника.

— И с чего она вообще должна что-то от нас получить?

— Вы согласились с правилами, Саотоме-тян, — отвечает Камико.

— Под принуждением, — парирую я. — Кроме того, я еще не проиграл. Отрицание не твой, если ты не доставишь его в пустошь, помнишь?

— Я уже ясно дала понять, что…

— СТОП! — крик Странника эхом отражается от склона скалистых гор. — Камень-ножницы-бумага и точка!

Лицо Камико становится изможденным, и она испускает долгий вздох.

— Похоже, у меня нет выбора, — взгляд Камико переходит на меня. — Если вы не возражаете, Саотоме-тян?

Смотрю на бутылку, затем на Кошмара. Пятьдесят на пятьдесят это гораздо лучше.

— Давай, малыш.

— Ага! — счастливо визжит Странник.

Несколько секунд малыш счастливо танцует, а затем высоко поднимает руку. Камико неохотно поднимает свою. Обе руки трижды движутся вверх и вниз. Ножницы режут бумагу.

— Я победил! — радостно заявляет Странник. Указывает на женщину. — И это значит что ты УХОДИШЬ!

Мир содрогается. Деревья и горы немного заваливаются. На земле и в небе появляются огромные пробелы. Звук, вкус, запах и осязание сходят с ума. Затем, так же внезапно, мир восстанавливается.

С кружащейся головой разглядываю переднюю часть горы. Странник гордо стоит передо мной, уперев руки в бока и гордо выпятив грудь, как будто он только что сделал что-то удивительное.

Что касается Камико и Кошмара? Их нет.

— Э-э… спасибо, наверное, — говорю я, мой разум все еще пытается осознать, что произошло.

С мрачным лицом осматриваю гору, левую руку оттягивает вес моего бремени. Нет никакого признака, как долго будет отсутствовать Камико. Шовинист и Женская-маска у нее. Вероятность забрать их слишком мала.

Но не ноль.

Бездумно похлопываю ребенка по голову и треплю его волосы.

— Мне нужно идти, малыш. Береги себя.

Шагаю вперед, только чтобы обнаружить, что мой путь перекрыт строго глядящим Странником.

Устало смотрю на малыша.

— Можешь побыстрее? Не хочу показаться неблагодарным, но сейчас у меня выходит время.

— Да-да. Если не поторопишься, Камико-тян заполучит тебя, — певуче соглашается Странник. — Но сперва я должен сказать тебе секрет.

Зажмуриваю на мгновение глаза.

— Ну? Выкладывай.

Странник возмущенно смотрит на меня и упирает руки в бока.

— Ты должен наклониться поближе.

Вздохнув, опускаюсь на колени.

— Достаточно?

Улыбка Странника возвращается, а затем, прежде чем я успеваю среагировать, он засовывает пальцы мне в рот. Тянет уголки губ вверх и в стороны, создавая пародию на улыбку.

— Будь счастлив, ладно? — говорит он. — Морщины никого не красят.

Отдергиваю голову. Встав, кидаю яростный взгляд на малыша.

— На случае если ты не заметил, у меня мало причин радоваться.

Странник склоняет голову набок.

— Э? Но ведь есть! — отчитывает Странник, обвиняющим жестом грозя пальцем. — Не важно, что происходит, всегда и в любой ситуации есть, над чем посмеяться.

— Все не так просто, малыш, — качаю я головой. — Жизнь это не только веселье и игры. Люди должны делать то, что они не хотят, а иногда… иногда тебя просто выворачивают, — вздыхаю я. Может ли малыш вообще это понять? — Вот что. Когда я выберусь из Института, я найду что-нибудь, чему улыбнуться. Ладно?

Странник поднимает на меня взгляд ярко-синих глаз.

— Обещаешь?

— Ага, обещаю, — отвечаю я. Взъерошиваю мальчику волосы.

— А… если не выберешься?

Вздыхаю.

— Тогда не обещаю, малыш. Хотя, если я застряну здесь, я вполне уверен, что Камико найдет способ заставить меня быть счастливым. — Качаю головой. — Не хочу об этом задумываться. Теперь все?

Улыбка Странника возвращается.

— Ага! Пойду поизучаю болота Дзюсенкё! Уии! — кричит Странник, рванув в случайном направлении на такой скорости, что можно свернуть шею. — Играть с контролем врат так весело!

Когда малыш исчезает, моих губ касается слабая улыбка. Как просто было бы быть похожим на него — чистая детская радость, что игнорирует вес реальности.

Но я не могу снова стать ребенком. Никто не может.

Возвращается мрачная решимость, поворачиваюсь обратно к горе.

Подъем длинный. Лестница все удлиняется, проходя через десятки торий, прежде чем резко повернуть. Пока я поднимаюсь, горы темнеют. Меня накрывает черная тень. Каменные лампы обеспечивают призрачное освещение.

Путь должен был длиться несколько минут. Ощущается часами. Воздух тяжелеет и пропитывается отчаянием. Каждый шаг дается с трудом, каждый вдох выжигает легкие.

Наконец, добираюсь до вершины.

Горный пик окутан сумерками. Сквозь голые черные ветви приютившейся маленькой рощицы просачивается бледное свечение. Одинокий луч света пронзает тьму, чтобы упасть на воткнутый в обсидиановый алтарь одинокий меч.

Вздрагиваю. Серебристый клинок мерцает прорезающей тень поляны яркостью. Предлагает проклятую красоту. Из него изливается дымка тумана, стекает с камня, покрывает траву и обвивается вокруг моих ног. Вся рощица пропитана им. Сакки. Слепая ярость. Несвязанная ненависть. Беспощадная жестокость.

Запечатанная.

Запечатанная в камне. Запечатанная зачарованными канатами. Запечатанная самой горой.

Как и должно быть.

— Если со столь слабой решимостью ты пришел за клинком, должен я тебя выпроводить.

Ангел, не выше моего локтя, парит в полуметре над навершием меча. Встречается со мной взглядом, его глаза отражают нерушимую силу.

— Я здесь не ради меча, — отвечаю я. — Мне просто нужно место, где можно безопасно сохранить это.

Показываю бутылку с Отрицанием.

Ангел задумывается, а затем серьезно кивает.

— Если такого твое желание, можешь ты оставить заботу свою на алтаре. Но предупреждаю тебя. Столь мал Отрицание, что сломается, будучи помещенным пред смертью и осуждением. Если ты намереваешься спасти существование этого создания, тебе следует передать ему притязание на себя. В ином случае он погибнет.

Закрываю глаза, затем смотрю на бутылку с Отрицанием. Маленький красный Ранма дрожит от ужаса.

Стоит ли это сделать? Отдать Отрицанию больше себя? В каком-то смысле это заманчиво. Усиливая Отрицание, я плюю в лицо Камико. Но хочу ли я этого? Вернуться в первые дни после Дзюсенкё?

Нет.

Я не нуждаюсь в Отрицании. Когда я в последний раз смотрел в источники скорби, в них утонула правда. Мужчина или женщина, я не меняюсь. Саотоме Ранма это Саотоме Ранма. Просто, но мудро. Мне не нужно становиться кем-то другим, когда я девушка. Я могу остаться собой.

Отрицание, как и его брат Шовинист, ошибки.

С окончательным стуком ставлю Отрицание на алтарь.

— Конец твоей дороги, дружище, — негромко говорю я.

Смотрю на ангела и жду его суждения.

Ничего не получаю. Ангел не кивает и не качает головой. Он не всматривается в меня, как будто бы ища ответы. Он просто закрывает глаза и исчезает.

Тух-тух-тух.

Отрицание изо всех своих малых сил бьет изнутри банки.

Отворачиваюсь и ухожу.

Спешно покидаю Запретную гору. Мрачным и неспешным бегом. Вниз по лестнице и через джунгли. Километры размываются. Расстояния в этом воображаемом царстве не повинуются постоянству. Спуск с горы длится вдвое меньше, чем путь в пустоши, несмотря на заметное отличие их поверхности.

Но, при всей нереальной скорости, я опаздываю.

Камико ждет среди заостренных стальных колонн, ее ястребиный взгляд следит за моим приближением. Рядом с ней стоит Женская-маске, вялым синим глазам не хватает жизни. Верхом на голове Женской-маски едет Шовинист. Ранма в черном стоит в полный рост и самодовольно смотрит на меня.

— Я рада, что вы сами пришли сюда, Саотоме-тян, — говорит Камико. — Если бы мне пришлось вас искать, я бы назначила сеанс с Сидзуэ.

— У меня не было ни шанса забрать их, да?

— Нет, не было, — отвечает Камико. — Требуется меньше минуты, чтобы перевойти в систему.

Так что все. В тот момент, когда Шовинист предал меня, я упустил шанс не позволить ему попасть в руки Камико. Морщусь. Знание, что моя неудача была высечена в камне, не делает ее менее болезненной.

— Поторопись и дай Камико-сэнсэй разрешение, — отрезает Шовинист. — Так что я смогу приняться за дело и заставлю нас вести себя как подобает девушке.

Стреляю взглядом в существо.

— И с чего бы мне помогать такому предательскому дерьмецу вроде тебя?

— Так как вы согласились с условиями, мне не требуется от вас какого-то одобрения по этому вопросу, Саотоме-тян, — заявила Камико. — Однако я все равно его потребую. Это рад вас же. Прямое принятие снижает связанные с корректировкой риски. Но я не потерплю связанных с этим споров, Саотоме-тян. Откажетесь, и мне придется назначить наказание.

Перевожу взгляд с Шовиниста на Камико и хмурюсь. Честно говоря, сейчас мне плевать на Шовиниста. Не будь он частью моего разума, я бы с удовольствием сдал предателя Камико.

— Ваше разрешение, пожалуйста, — давит Камико.

Хмурюсь сильнее, а мои кишки завязываются узлом. Разрешение. Камико просит невозможного. Дать Камико разрешение все равно что сказать: «Я проиграл». Даже если это правда, мне не хочется это признавать.

Но сражаться так глупо. Первую неделю я упорствовал и крепился, когда надо было быть гибким и умным. Хорошо было стоять на своем, но закончилось все плохо. Терпение. Шанс появится.

Звучит как ложь. Предлог лечь и сдаться.

Это единственная оставшаяся мне надежда.

— Делай что хочешь.

— Спасибо, Саотоме-тян, — отвечает Камико.

Шовинист широко усмехается.

— Отлично! Дай мне… аррх!

С неба обрушивается острое плазменное копье. Эфирный стальной клинок, что надвое рассекает Шовиниста. Части разваливаются, даже когда с отброшенным фрагментом сливается сжигающий свет. Нетронутая часть вновь формируется в Шовиниста, вполовину его прежнего размера. Обугленная плоть и сгоревшая одежда начинает отваливаться, когда разъяренный Ранма смотрит на Камико.

— Что ты со мной сделала? — резко спрашивает он.

Подобно фениксу из огня, из другого фрагмента тоже рождается Ранма. Тогда как Шовинист мужчина, она женщина. Темно-рыжие волосы, половина увязана в пару хвостов, остальные свободно спадают на спину девушки. Она одета в школьную форму с чулками до бедра и лакированными туфлями.

Взгляд Шовиниста переходит на школьницу. Он пронзает ее взглядом подозрения, даже когда она со всех сторон рассматривает себя.

— Кто ты?

Девушка постукивает пальцем по своим губам.

— Хмм, — задумчиво мычит она. — Не уверена. Думаю, идеальная женщина.

Шовинист скрещивает на груди руки и смотрит на девушку.

— Девушки должны носить юбки, девушки должны использовать макияж, девушки должны правильно одеваться, — вызывающе говорит он.

Школьница хмыкает.

— Как устарело. Девушки вольны делать то, что хотят. Конечно я, как идол, на которую смотрят все девушки, не выйду наружу, не выглядя идеально. Но вряд ли будет справедливо заставлять всех придерживаться моих стандартов.

Шовинист сердится.

— Девушки не должны быть жестоки. Девушки должны готовить и убирать для своей семьи. Девушки должны выйти замуж и посвятить себя мужу.

Взгляд школьницы становится резким, и она встает в позу.

— Теперь слушай сюда. Хоть и нет ничего плохого в том, чтобы быть домохозяйкой, сейчас современность. Не навязывай другим людям свою душащую мораль. Девушки вольны стремится к той мечте, что они желают. Что касается нас, мы должны стараться быть блестящим примером женских достижений! Не меньше, чем лучшей! — Глаза девушки темнеют, и она сжимает кулак. — А если ты с этим не согласен, я выбью из тебя это дерьмо.

Лицо Шовиниста багровеет. Он яростно поворачивается к Камико.

— Что это? — визжит он.

— Аспект, представляющий идеальную женщину, — отвечает Камико. — Она объединится с Женской-маской, после чего Саотоме-тян будет вести себя как надлежит девушке, как вы и просили.

Камико наклоняется, пока говорит, ставя напротив трещины в земле пустую бутылку. Из грязи выползают тонкие дергающиеся черви и скользят в сосуд. Доносится отвратительный шепот, силой едва сравнимый с дыханием.

— Это не то, что ты обещала! Ты сказала, что отдашь контроль мне.

— И отдам. Но перед этим мне нужно будет изменить то, что вы, — отвечает Камико. — В бутылку, пожалуйста.

Шовинист отшатывается.

— Ни за что!

Ранма в черном стремглав отпрыгивает от Камико. Успевает сделать не более трех скачков, прежде чем Камико движением свободной руки тащит его обратно. Полет Шовиниста обращается, и он начинает с ускорением скользить назад.

Ничего не могу с собой поделать. Шагаю вперед и выхватываю из воздуха Шовиниста.

— Дополнительный сеанс с Сидзуэ, Саотоме-тян, — резко говорит Камико.

Дергаюсь как от удара. Хватка слабеет, и Шовинист выскальзывает на свободу. Черный Ранма забирается по моей руке, как будто бы это гора, а затем скользит за мое плечо. Там он вцепляется изо всех сил.

— Ты ждешь, что я буду просто сидеть здесь, пока ты скармливаешь им этого маленького ублюдка?

Глаза Камико сужаются.

— Да, Саотоме-тян, именно этого я и ожидаю. Мое терпение подошло к концу. Вы немедленно вернете Шовиниста, или я буду назначать дополнительные сеансы.

Тянусь назад и отрываю Шовиниста от своего плеча. Маленький Ранма ерзает в моей сдавливающей хватке. Хмуро смотрю на него. Затем смотрю на созданную Камико школьницу. Ненавижу это признавать, но она лучше этого извивающегося в руке куска дерьма.

Шовинист того не стоит.

Скривив от отвращения губы, бросаю его Камико.

Шовинист летит по низкой дуге, в итоге влетая прямо в бутылку. Едва он оказывается внутри, его покрывают черви, вцепившись в его кожу и занявшись ею. Слабый крик обрывает, когда Камико закрывает крышку, но я все еще вижу червей, когда они, пожирая все, кружат вокруг дергающейся массы.

Вздрагиваю.

— Спасибо, Саотоме-тян, — говорит Камико. — Если вы продолжите сотрудничать, я отменю наказание.

Кидаю на женщину мрачный взгляд.

— Я делаю это не для тебя.

Камико скручивает крышку бутылки. Шовинист исчез. Осталась лишь еще большая масса червей. Из сосуда громче чем прежде вырываются шепчущие слова.

Институт Прекрасных Принцесс это семья. Сенши мои сестры. Я люблю своих сестер. Я так счастлива, что я работаю вместе со своими сестрами, чтобы сделать мир лучше.

— Неужели это настолько ужасно? — спрашивает она.

Смотрю на нее в ответ.

Камико вздыхает. Молча бросает в бутылку большой чистый кристалл. Он растворяется, а вместе с ним и черви. Остается лишь прозрачная слизистая жидкость. Камико предлагает бутылку крошечной школьнице.

— Пейте, — приказывает она.

Школьница морщит от отвращения нос, что отражается и на моем лице. Камико снова протягивает бутылку. Девушка отступает назад. Затем осторожно приближается. Дрожащими от волнения руками хватает бутылку за верх и пьет.

От этого вида едва не опустошаю желудок.

Школьница глотает и глотает еще раз. С каждым разом все быстрее. Первоначальное нежелание превращается в жадную нужду, и девушка наклоняет бутылку, выпивая ее содержимое.

Когда жидкость вливается в горло девушки, она меняется. Ее тело увеличивается в размере, превосходя прежний рост Шовиниста. Ее рыжие волосы смягчаются блестящим розовым. Ее форма взрывается изукрашенными лентами и бантами. На носу появляются слегка сдвинутые простые очки, становясь точной копией подарка Митико.

— Ах, — выдыхает превратившаяся школьница, втягивая уже один только воздух. Она жадно тянется в бутылку, зачерпывает с краев еще немного и начисто вылизывает руку. — Спасибо, Камико-сэмпай. Чудесный вкус.

— Пожалуйста, — с дружеской улыбкой говорит Камико. — Но оставьте остальное.

Камико забирает у девушки бутылку и ставит ее вверх дном на землю. Покрывающие бутылку тонкие струйки слизи падают на землю дождем червей.

— О! Теперь я знаю, кто я! — светлеют глаза школьницы, и она в восторге обнимает себя. — Я Сенши, идеальная махо-сёдзё.

С отвращением качаю головой. Больше не хочу этого видеть, так что направляюсь из пустоши прочь.

— И куда вы собираетесь, Саотоме-тян? — интересуется Камико.

Оглядываюсь и встречаюсь с острым взглядом Камико.

— Я вам здесь не нужен, а если я продолжу наблюдать, я не смогу не вмешаться. Так что я ухожу. Или в этом проблема?

Взгляд Камико смягчается.

— Нет. Но, пожалуйста, не уходите далеко. Я скоро закончу. — Она отворачивается. — Сенши, не могли бы вы сесть на голову Женской-маски. Я вас объединю.

Не оборачиваюсь. Шагаю прочь из растрескавшейся пустоши и смотрю на затененную вершину Запретной горы.

Моя первая корректировка завершена.

* * *

Примечания:

Терминология:

Камера погружения — Не такая уж тонкая отсылка к Ar Tonelico.

Тории — Японские врата, что часто можно увидеть перед синтоистскими храмами.

Персонажи:

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Доктор Огура Камико (ХТ-02) [ИПП, спокойствие] — Психиатр махо-сёдзё (женщина). Ее умение «нейронное переназначение» заставляет нервную систему меняться, реагируя на сверхъестественное влияние. Непосредственное использование способностей Камико вызывает нервную дегенерацию, экспоненциально ухудшающуюся с накапливающимся эффектом.

В целях ослабления этого побочного эффекта и для большего контроля, Камико использует свою силу почти исключительно через ряд изобретенных Митико технологических инструментов. Самый распространенный пример это тиара, хотя каждая тиара функционирует как отдельный магический предмет. Еще одним примером является процесс корректировки, и он полностью зависит от Камико.

Основная обязанность Камико это перевоспитание недавно принятых девушек. Она лично оценивает психику каждой девушки и рекомендует обращение их к «правильному» образу мышления. Однако Камико не смогла справиться с потоком девушек, набранных за последние годы. Таким образом, она быстро следит за корректировкой важных девушек, оставляя томиться менее важных.

Защитная форма Камико, спокойствие, действует, вызывая в людях неспособность совершать в ее отношении каких-либо агрессивных действий. Природа силы Камико и ее мэгами но оои оставляют Камико совершенно неспособной к прямому бою.

Ханда Сидзуэ (ХТ-07) [ИПП, иллюзия] — Сидзуэ эксперимент ХТ-07, и ее тэнки был спроектирован, чтобы производить эффект изменения разума. Ее магия — «окукливание», сила навсегда изменять личность цели, так что цель начинает рассматривать себя в качестве предмета, существующего лишь чтобы служить другим. В ИПП только пять девушек прошли полное окукливание. Однако обычным является частичное окукливание, чтобы сломать сопротивляющихся девушек или добавить до корректировки «желаемые черты».

Сидзуэ относительно слабая махо-сёдзё, меньше Куно. Таким образом, Ранма может довольно легко сопротивляться ее окукливанию, как только обретет полный контроль над своей духовной аурой.

Духовные персонажи

Персонажи, появляющиеся в виртуальном мире «корректировки» Ранмы. Этих персонажей не стоит рассматривать как полное или сбалансирование представление о психике Ранмы. У него много других частей его личности, что не были показаны.

Шовинист [психический, малый]: Ранма в черном на плече Женской-маски. Шовинист представляет собой веру Ранмы в то, что девушки должны вести себя согласно стереотипам, и в первую очередь веру, что из-за проклятия Ранмы это правило относится и к ней.

Отрицание [психический, малый]: Ранма в красном на плече Женской-маски. Аспект самоопределения Ранмы, считающий, что взгляды Шовиниста не применимы к Ранме в женской форме, потому что даже при трансформации Ранма на самом деле не девушка. Отрицание фактически представляет собой защитный механизм Ранмы, противящийся его проклятию и несколько сексистским взглядам.

Женская-маска [психическая, малая]: Частично сформированный аспект психики Ранмы. Женская-маска по сути представляет то, как, по мнению Ранмы, она должна действовать в проклятой форме. Так как чувства Ранмы пока еще не совсем определены и противоречат тому, чего она действительно хочет, Женская-маска по сути лишь растерянный автомат, используемый различными аспектами личности Ранмы.

Мужественность [психический, малый]: Мужественность представляет собой мужскую браваду Ранмы. Он огромен, силен и полон горячего воздуха. Мужественность, несмотря на все требования и отрицания Ранмы, не самая значимая часть его личности. Мужественность лишь кратко показывается, когда Победе требуется его помощь для борьбы с Кошмаром.

Пацанка [психическая, большая]: Пацанка это грубое накопление Ранмой опыта пребывания девушкой. Как ни странно, пацанку лучше всего описать одновременно как неприятие женственности (культурной) и принятие женственности (биологической). В этом смысле нельзя сказать, что Пацанка это женская сторона Ранмы, но скорее пример того, какой девушкой Ранме было бы удобнее быть.

Пацанка всем сердцем презирает Шовиниста, природа которого противоречит ей. Также ей не нравятся ни Отрицание, ни Мужественность.

Эго [психический, большой]: Парень в тоге, которым восхищается толпа. Это гордая самовлюбленность Ранмы, часть Ранмы, которой нравится, когда самые разные люди смотрят на него снизу вверх.

Победа [психический, большой]: Стремление Ранмы побеждать, побеждать, побеждать. Победа носит форму кэндо и ведет себя как Куно. Это подобие представляет собой результат восхищения Ранмой способностью Куно не сдаваться и понимания, что его отчаянная необходимость побеждать часто приводит его к глупостям.

Блок [психический, другой]: Ангел на Запретной горе. Блок, что в том числе включает веревочную печать и саму гору, это этические убеждения Ранмы. Блок не дает Ранме участвовать в «злых» деяниях. Таким образом, Ранма (воля) единственный, кому позволено добраться до домена Блока.

Меч [психический, другой]: Представление Ранмы о возможности уничтожать. Он представляет не только готовность Ранмы атаковать с намерением убить или уничтожить врагов, но и его скрытое желание использовать грубую, жестокую силу для решения даже обычных повседневных конфликтов. Ранма признает эти чувства «злыми», так что меч запечатан.

Кошмар [психический, другой]: Кошмар это нэко-кэн и Ранмин страх кошек. Также Кошмар это Ранмин страх смерти и другие менее выраженные ужасы. Кошмар контролируется Камико с помощью тиары в связи с прошлым вмешательством Камико в психику Ранмы (во время первых нескольких дней, пока Ранма был без сознания). Кошмар легко контролируется тиарой, потому что он принципиально схож с порождаемой тиарой агонией.

Мастер боевых искусств [психический, краеугольный камень]: Любовь и преданность Ранмы боевым искусствам. Это Ранма в ги снаружи огромного богатого додзе.

Странник [психический, краеугольный камень]: Странник это блуждающий дух Ранмы. Это его желание изучать новое и не быть связанным никакими правилами или структурами. Странник по своей природе супер капризен и перескакивает с одного развлечения на другое.

Странник выглядит как ребенок Ранма, обычно с конической шляпой и в простой одежде.

Кукла [психическая, искусственная]: Кукла это девушка Ранма, созданная в результате многократного воздействия на Ранму окукливания Сидзуэ. Как и все принудительные тэнки эффекты (кокон сахарной ваты Тиё), ее магически наведенное существование со временем в какой-то степени исчезает.

Кукла это искаженный аспект, который нельзя считать естественным для человека. Она представляет собой полностью покорный идеал, что считает самым прекрасным рассматривание себя и счастья в служении украшением и игрушкой для других. Кукла считает, что это не только самое желанное состояние для Ранмы, но и самое желанное состояние для всех женщин, и, таким образом, она самый сексистский аспект Ранмы, превосходя даже Шовиниста.

Кристальная принцесса [психическая, искусственная]: Не столько психический аспект, сколько духовное и ментальное воздействие тэнки Ранмы и последующих модификаций Митико. Кристальная принцесса это аспект махо-сёдзё Ранмы и представляет собой принудительно наложенный идеал, содержащийся в тэнки Ранмы.

Кристалл, в котором она заключена, растет с духовной кристаллизацией. В конце концов, если будет достигнут идеальный тэнки, он поглотит все остальные аспекты личности Ранмы и трансформирует их природу в соответствии с мэгами но оои Ранмы.

Черви [психические, искусственные]:Представление Ранмы об обработке Камико. Черви пожирают и заражают уязвимые аспекты, деформируя их, чтобы лучше соответствовать личности, определяемой проводимой Камико обработкой. Со временем и с изрядной помощью корректировки Камико, они могут заразить и трансформировать все в Ранме.

Сенши [психическая, малая]: Созданное по замыслу Камико представление об идеальной женщине. Сенши создана из разбитых и восстановленных частей Женской-маски и Шовиниста. Она хочет быть пресловутой «идеальной» махо-сёдзё / современной женщиной, что значит идеальную учебу, идеальные физические навыки и идеальные социальные/лидерские навыки.

Сенши, по своей природе, отождествляет себя с Институтом и особенно со своими «сэмпаями».

Глава 8: Лазейка

Вдох. Выдох.

Тянусь вперед, чтобы убедиться, что веревка надежна. Это подтверждают два резких рывка. Стою, закрыв глаза, на столе в гостиной. По мне прокатывается нервная дрожь, угрожают напасть сомнения и страхи.

Вдох. Выдох.

Должен быть способ лучше.

Нет. Это единственный мой вариант. Два дня исчезли в мгновение ока. Туман галлюцинаций придавливал меня к кровати. Сейчас я могу двигаться. Сейчас я могу думать. Сейчас я могу бороться.

Но не завтра.

Завтра я встречусь с Хандой Сидзуэ. В момент, когда эта женщина войдет в мою комнату, дни размоются в ничто. Пройдут недели, во время которых я не смогу ни думать, ни действовать. От меня будут откалывать кусочки, пока не останется ничего кроме принявшей мой облик пустой оболочки. Корректировка и окукливание. Даже поодиночке любая из этих сил может уничтожить меня. Вместе они не оставляют мне ни малейшего шанса.

Тикают секунды моей жизни. Приближается день моего покорения. Мне уже непросто вспомнить, зачем я сражаюсь. Сенши? Не такая уж неприятная судьба. Кто-то может даже назвать это даром. Мои враги? Сложно отличить их от друзей. Даже Камико, утопившую меня в жестокости агонии, уже не получается ненавидеть. Женственность? Странный ужас. Милая одежда, драгоценности и платья обладают сверкающим очарованием.

Медленно, но верно, я ускользаю.

Однажды я проснусь и увижу целесообразность в безумии Артемиды. Нельзя позволить этому произойти. Нужно немедленно все прекратить. Мне нужно сорвать с головы тиару.

Вдох. Выдох.

Отметив это в своей голове, отхожу на шаг и упираюсь правой ногой в стену.

Вдох. Выдох.

Изо всей силы прыгаю.

Веревку дергает, и я внезапно останавливаюсь. Резкое встряхивание дергает мне шею. Раздвигаются позвонки. Позвоночник пронзают ножи боли. На бесконечное мгновение я повисаю в метре над полом.

Затем качаюсь обратно.

Агония.

На меня проливается расплавленный металл, разрывая плоть и кипятя органы. Нервы кричат от грубой боли, безграничной и непостижимой. Она заживо сжирает меня.

И это ничто по сравнению с ужасами от вреда агонии.

Умираю от пожара, потопа и голода. По моим конечностям расходится чума. Меня тошнит кровью с вкраплениями черного. Затем я снова галлюцинирую, но хуже. Аканэ, Укё, Касуми, мама и батя поджариваются заживо.

Должно быть, я раскачиваюсь несколько секунд. Они тянутся годами. Наконец, агония нарушается. Мгновенная пауза. Функция безопасности, предназначенная для спасения идиотов.

Вцепляюсь в нее как утопающий.

Кружится голова. Комната размывается от слез. Мысли разлетаются на осколки. Туман пронзают лишь самые примитивные понятия. Шевелись. Живо.

Рвусь вверх, свинцовые конечности отвечают моей безучастной воле. Промахиваюсь. Снова промахиваюсь. Нарастает паника. Снисходит тьма. Отчаянно бьюсь, тянусь снова и снова.

Нет. Это не то, чего я хочу. Мне нужно спуститься. Нет ничего важнее. Мне нужно…

Бух!

Падаю на пол.

Ха. Ха-ха-ха. С губ срывается безумный смех, вырастающее до пьяного хохота хихиканье. Падаю на спину, содрогаясь от сумасшедших эмоций.

Надо мной раскачивается веревка из простыни, а в ее хватке мерцает тиара.

Это еще не все, Ранма.

Смех умирает. Сажусь и смотрю на дверь в коридор. Кто-то должен прийти. Агония посылает какой-то сигнал. Столь сильная доза несомненно поднимет тревогу. Девушки должны мчаться от стола, чтобы проверить мою безопасность.

Будь ею, молю я. Пожалуйста, будь ею.

Дверь распахивается. Влетает Камико.

Попалась.

Не двигаюсь. Нападение невозможно. Аура Камико навязывает этому миру нерушимое спокойствие. В ее присутствии исчезают мысли об агрессии. Поднять кулак на нее не проще, чем слетать на луну, потянув себя за пояс.

Щелк! Вух!

К счастью, мне и не нужно.

Распрямляется деревянная жердь. Затягивается веревка. Вокруг ног Камико оборачивается петля из простыней, после чего дергает за них. Она падает. Ее плечи врезаются в землю, когда ее тело продолжает ускоряться. Камико проезжает по ковру не меньше метра, прежде чем взлететь в воздух. Там она и повисает, на расстоянии вытянутой руки от моей тиары.

На меня смотрят прищуренные карие глаза. Несмотря на невозможные условия, гнев Камико остается холодным.

— Саотоме-тян, я полагала, вы уже превыше этого ребячества. Пожалуйста, освободите меня, или мне придется жестоко вас наказать.

Уходит напряжение. Тиара снята. Камико побеждена.

Вяло встаю. Конечности трясутся от последствий агонии. Из легких выходит судорожное дыхание. Приглаживаю юбку, оцепенело и бездумно. Смотрю на Камико, мои эмоции слишком грубы для высокомерия.

— Что вы такого можете сделать, что еще не сделали? — спрашиваю я.

Это горький вопрос, на который я слишком хорошо знаю ответ. Сидзуэ. Институт Прекрасных Принцесс оставил мне два выбора: кукла или сенши. Мои предпочтения ясны, но моя неспособность сдаться больше моих желаний определяет мою судьбу.

— Я попрошу еще раз. Немедленно отпустите меня, Саотоме-тян.

Где-то внутри себя я нахожу мужество встретиться с ней взглядом.

— Нет.

— Очень хорошо, — взгляд Камико переходит к дверям. — Пожалуйста, спусти меня, Эмико-тян.

Эмико. В дверях стоит волшебный рыцарь, проем заполняют ее доспехи из позолоченной стали. Тиары нет, но одно лишь колье делает ее неприступной и неостановимой. Она шагает вперед, быстро и ловко, невзирая на утяжеляющую ее массивную кольчугу. Рука в перчатке ложится на эфес ее шпаги.

Вжик. Вспыхивает тонкий кристаллический клинок. Спустя мгновение Камико падает на пол.

Сердце замирает.

Тогда это все. Бессильный бой проигран, даже не начавшись.

Сила уходит, и я падаю на колени. Поражение давит на меня как гора. Забавно, насколько сильно ранит эта неудача. Это ожидаемо. Ни на секунду не верилось, что я добьюсь успеха. Слишком много препятствий и слишком много неизвестных. Тем не менее, это больно. Хочу большего. Последний бой Саотоме Ранмы должен окончиться гигантским фейерверком, битвой на века, сражением титанических врагов.

Но вот так вот все подходит к концу. Заканчивается. Завершается.

Эмоции в беспорядке. От страха дрожу. Знаю, какое постигнет меня наказание. Меня разрывают ненависть и самоотвращение. Почему я сижу здесь? Почему я склоняю голову? Почему я не встаю, не сбегаю, не борюсь? Из глаз брызжут слезы, раздаются тихие рыдания девушки, что понимает, что ничего не может сделать.

Но, превыше всего остального, я чувствую облегчение. Все, наконец, закончилось. Моя судьба предрешена. Мне больше незачем сражаться. Больше не нужно изображать силу. Больше никакой боли. Больше никакой агонии.

Просто сдаться.

Пока я погружаюсь внутрь себя, Камико высвобождает свои ноги из кольца простыней. Твердыми движениями поднимает себя на ноги. Эмико рядом с ней. Одним взмахом меча она высвобождает мою тиару. Молча останавливается позади Камико справа от нее. Там и стоит, ожидая следующей команды.

Острые ястребиные глаза Камико пронзают меня на месте.

— Вы понимаете, Саотоме-тян, что я должна вас за это наказать. Попытка побега, нападение на сенши, противодействие власти, я могла быть мягка, когда вы только прибыли сюда. Теперь вы знаете лучше.

Пожимаю плечами, но остаюсь на месте. С опущенной головой жду ее решения.

Долгое мгновение взгляд Камико остается жестким, но затем, неожиданно, ее лицо смягчается.

— Полагаю, раз уж из этого ничего не вышло, я могу проявить послабление. Сегодня чуть позже два часа с Сидзуэ. Но, Саотоме-тян, больше никогда.

Больше никогда. Сглатываю. Смогу ли я… Смогу ли я это обещать? Если да, то может быть… может быть это будет последний раз, когда я встречусь с Сидзуэ.

— Я… — Я глубоко, судорожно вздыхаю и отдаю все. — Я понимаю, Камико-сэмпай.

— Хорошо, — отвечает Камико. Она останавливается, после чего с осторожностью продолжает: — Кохай, я знаю, что для вас все это непросто. Я была строга, если не сказать большего. Но мы с Акиной не так уж отличаемся. Вы сенши. Поэтому вы не только наша соратница, но и сестра. Надеюсь, что этот момент ознаменует перемену наших отношений к лучшему.

Поднимаю глаза и застываю. Камико хрупко улыбается. Исчезло ее каменное лицо. Вместо этого я вижу раскрытое сердце.

По моей душе пробегает трещина. В этот разрыв втекает надежда. Надежда, что Институт может быть больше, чем мраком и отчаянием. Надежда, что я смогу найти в этих стенах любовь и товарищество. И если так, то быть сенши не так уж плохо. Мне оно сможет понравиться. Мне оно понравится. Со временем я научусь это любить.

Встречаюсь с Камико взглядом, и…

Время останавливается. Сердце пропускает удар, а взор сужается. Вместо того, чтобы смотреть на Камико, я разглядываю застывшее за ее плечом чудо.

Эмико. Позади Камико. Ожидающая следующей команды.

… моей команды.

Не может быть.

Крошечный огонек попадает в застывшее сердце моей души. Нет никакого прилива сил. Меня сломали. Девушки, что без раздумий кидалась в бой, больше нет. Та Ранма сражалась. Мне же пришлось сдаться. Для меня не осталось ничего, кроме принятия. Я буду сенши, рыцарем Королевы. Славный путь. Моя сила будет источником восхищения. Мои умения дадут истинную цель. Рядом со мной встанут мои товарищи, разделяя со мной свою любовь и счастье.

Это хрупкий, легко разрушаемый сон. И ради чего? Иллюзии побега? Этого пути не существует. Я здесь уже почти месяц. За это время мне не удалось найти ни одного отверстия.

Плечи вздрагивают. Горло сжимает так крепко, что я едва могу дышать. Рот пересыхает, не предоставляя облегчения. Не честно. Не честно, что мне приходиться склоняться снова и снова. Мне не нужно бороться с собственным решением.

Зачем же Эмико стоит там, предлагая призрачный выбор?

— … сэмпай…

Слово выскальзывает, голос настолько ломок, что я с трудом признаю его как свой собственный. Камико опускается на колени рядом со мной, ее карие глаза вновь непроницаемы. Она кладет руку мне на плечо. Она холодная. Отшатываюсь, но затем позволяю ей остаться. Это одновременно благо и проклятие, крепкое предложение утешения, что лишь усиливает разрывающую меня на части горечь.

— Пожалуйста, говорите яснее, Саотоме-тян, или я не пойму.

Не говори этого. Не говори этого. Не говори этого.

— … тиару… — выдавливаю я.

— Простите, Саотоме-тян, но я не могу позволить вам разгуливать без вашего ограничивающего устройства. Не сегодня. Но, если в течение следующего месяца вы сможете хорошо проявить себя, я буду рекомендовать аннулирование вашего испытательного статуса.

Качаю головой и удивляюсь, зачем. Может быть, эмоции столь сильны и ослепительны, что ни одной стене не удастся меня задержать. Губы двигаются, все тело дрожит. Беспомощно продолжаю диктовать свою команду.

— … надень на… сэмпая… — заканчиваю я.

Реакция незамедлительна. Единым движением Эмико шагает вперед и опускает головной убор. Сижу ошеломленным свидетелем, в большем шоке, чем сама Камико. Пусть даже это была моя команда, я не могу в это поверить. Смотрю на происходящее, не в силах принять то, что сообщают мои глаза.

На Камико надета моя тиара.

Рука Камико отпускает мое плечо. Она нежно изучает прикрепленную к ее лбу металлическую ленту. Проводит пальцами по сверкающему серебру и инкрустированным кристаллам. Ее взор поначалу так же пуст, как и мой. Затем снисходит понимание. Легкое прикосновение Камико оборачивается крепкой хваткой. Она тянет.

Агония.

Мне редко доводилось видеть этот эффект на другом лице, но нет никаких сомнений в том, что я вижу. Увиденную или ощущаемую агонию не забыть. Губы Камико кривятся от боли, карие глаза закрываются, выдавливая слезы. Мои внутренности сворачиваются от одного лишь этого вида, изображение прожигает дорогу в мой мозг.

Сила Камико рассыпается, и ее тело оседает. Несмотря на это, она восстанавливается раньше меня. Мой разум поглощен туманом, мысли парализованы недоверием.

— Эмико, сними ее, пожалуйста, — приказывает Камико, поднимаясь на ноги.

— Прошу прощения, Огура-сэнсэй, — вежливо отвечает Эмико. — Но мне запрещено удалять ограничивающие устройства Института.

— Припоминаю, — поморщившись, говорит Камико. Закрывает глаза и щиплет себя за нос. — Эмико, пожалуйста, задержи Саотоме-тян, пока я думаю.

Эмико поворачивается лицом ко мне. Ее зеленые глаза встречаются с моими. Смотрю в их глубины. Проржавевшие шестеренки начинают поворачиваться. Движутся мысли, формируются идеи, и возвращается жизнь. Я могу победить. Меня подпитывает это ощущение. Древняя боевая машина, называемая Саотоме Ранмой, с шумом возвращается к жизни.

Эмико рывком поднимает меня с земли. В мои запястья впиваются заключенные в сталь удивительно сильные руки, сводя их у меня за спиной.

Первое мое побуждение это вырваться на свободу. Рациональность отбрасывает этот план в сторону. Эмико ждала моей команды. В этом нет никаких сомнений. Слишком быстро она отреагировала для чего-то другого. Она на моей стороне.

И, если я хочу победить, мне нужно найти способ ее использовать.

— Отпусти меня.

Эмико ослабляет хватку. Отхожу и оглядываюсь на нее. Руки девушки дергаются, пальцы сжимаются и разжимаются. Она в ловушке конфликтующих приказов. Вызванный этим дискомфорт ясно отображается на лице. Тем не менее, ее взгляд бесстрашен.

Возвращаю внимание Камико. Губы женщины хмуро поджаты. Мой разум спешно выискивает пути к победе. Если я сбегу, Камико поднимет тревогу. Если это произойдет, будет невозможно сбежать из Института. С отрезающим поток ки колье со мной сможет справиться даже Сирень.

Что же я могу? Я не могу сразиться с ней. Я не могу остановить ее. Я ничего не могу сделать с Камико.

Но, может быть, сможет Эмико.

— Власть Саотоме-тян условна. Можешь пренебречь ее приказами, когда они противоречат моим, Эмико, — предлагает Камико.

Тело Эмико расслабляется, но лицо становится еще потеряннее. Она подходит ближе, протягивает руки. Она борется. Мне удалось не ошибиться. Позволяю ей сжать. Вместо использования силы начинаю спор.

— Хм, но разве не условна власть любой ограниченной сенши? — рискую спросить я.

— П-правила касательно условной власти неясны, Саотоме-сама, — отвечает Эмико.

Руки Эмико опускаются, сообщая мне, что «неясность», насколько это в силах Эмико, будет мне на пользу.

— Это совсем другое дело, — парирует Камико. — Правила могут быть плохо сформулированы, но они ясны в том, что приказ, отданный лицом с условной властью, подчинен приказу настоящей власти.

— И что? Еще раз. Ограниченна. Кто скажет, не условна ли ваша власть? — Я останавливаюсь, после чего добавляю: — Вообще-то, если так подумать, я говорю, что ваша власть условна.

Смотрю на Эмико, чтобы увидеть, принимает ли она мои слова.

— Я н-не могу этого подтвердить, Саотоме-сама, — нервно отвечает Эмико. — Ни одно правило не оговаривает, когда власть сенши условна, а когда нет.

— Что в то же время указывает на неоднозначность условности власти Камико, — триумфально заявляю я. — Черт, так как я сейчас не ношу тиару, я выше ее по рангу.

— Неоднозначно, в лучшем случае, что подразумевает равенство и необходимость, в общем случае, обратиться к прежнему статусу, — спокойно говорит Камико. — Я бы добавила, что наше с Саотоме-тян положение совершенно различно. Саотоме-тян была ограничена властью самого Института и сняла ограничение в нарушение его правил. Я же, напротив, была ограничена неправомочно. Мне кажется, что не должно быть никаких сомнений в том, чья власть выше.

— Да ладно, — насмешливо тяну я. — Ты ожидаешь, что я поверю, что приказ сенши не включает «власти Института»?

— Саотоме-сама п-права. При отсутствии противоречий с высшей властью, вроде д-директора или у-устава Института, нет никаких различий м-между отданными Институтом приказами и отданными сенши, — бормочет в мою защиту Эмико.

— Что значит, сэмпай, что мы обе ограничены властью Института, — добавляю я.

— Да, похоже на то, что в этом вы правы, Саотоме-тян, — со вздохом говорит Камико. — Недальновидно. Полагаю, мне придется пересмотреть организационную структуру Института, когда этот вопрос будет разрешен.

Пальцы Камико начинают в быстром ритме постукивать по ноге, когда она погружается в размышления. Рассматриваю ситуацию со своей стороны. Эмико не сможет меня задержать. Хорошо. Но, точно так же, Эмико не сможет задержать Камико. В этом проблема. Пока Камико свободна, ничто не помещает ей поднять…

Стоп. Почему Камико просто не уйдет и не поднимет тревогу?

— Эмико, те правила, что Камико вложила в мою тиару, применимы, пока она ее носит?

Камико напрягается, сообщая мне, что ответ явно «да».

— Я не знаю наверняка, но полагаю что так, Саотоме-сама, — отвечает Эмико.

— Эмико, пожалуйста, свяжись с Митико. Думаю, нам нужна третья сторона, чтобы решить этот вопрос, — говорит Камико.

Эмико делает неуверенный шаг к двери. Оглядывается на меня, ее глаза полны страха.

Фыркаю и жестом предлагаю ей продолжить.

— Иди. Но не торопись. Знаешь, ты выглядишь усталой. Почему бы тебе сперва хорошенько не вздремнуть.

Камико бросает раздраженный взгляд. Затем вздыхает.

— Я не хотела к этому прибегать. Эмико, пожалуйста, быстро нажми дважды на кнопку вызова, затем держи ее в течение пяти секунд. Это поднимет общую тревогу. Грязно, но в нынешних обстоятельствах достаточно.

— Стой!

Выкрикиваю приказ, даже когда Эмико двигается нажать на кнопку. Ее тело вздрагивает, а рука продолжает тянуться. Дерьмо. Рациональный приказ так просто не переопределить. Морщусь. Нужно убрать Эмико от кнопки. Предположим, защитный аспект тэнки можно использовать для защиты других объектов. С зациклившейся на устройстве Эмико велик шанс, что она случайно его активирует.

— Уходи отсюда, Эмико. Я здесь разберусь, — торопливо говорю я.

Рвусь вперед, отодвигая запутавшуюся Эмико в сторону. Заношу кулак…

— Останови Саотоме!

… и резко останавливаюсь, когда рука в перчатке хватает меня за запястье. Смотрю на Эмико.

— Отпусти.

— Отставить это! — перебивает Камико, женщина подходит ближе.

— Неправомочное удержание, — возражаю я, высвобождая свою руку.

— Достаточно, — говорит Камико, продвигаясь к кнопке.

Меня касается аура Камико. Мою голову наполняет неясное чувство. Без раздумий отхожу назад. Как раз это Камико и было нужно. Женщина кладет руку на обнаженную кожу плеча Эмико.

— Эмико, пожалуйста, используй любые необходимые средства, чтобы справиться с Саотоме-тян.

Сжимаю зубы и двигаю себя вперед. Мышцы протестуют. Успокойся. Поговорим. Не нужно прибегать к насилию. Аура спокойствия Камико подрывает мою волю. Но мое насилие направлено не на нее. Эмоция преодолевает магию, и я бью кнопку кулаком.

Вжик. Отдергиваю руку. Кристальная шпага проносится сквозь послеобраз и прорезает в дереве глубокую борозду длиной с половину моего локтя. Отступаю на два шага и оттанцовываю в сторону. Вслед за мной следует буря ударов, грозя проткнуть мои органы.

Встречаюсь со стеклянными глазами Эмико, после чего пронзаю взглядом Камико.

— Прошу за это прощения, Саотоме-тян, но я надеюсь, что вы достаточно умелы, чтобы вас сразу не убили.

С непоколебимым спокойствием Камико кладет руку на кнопку. Дважды нажимает и держит.

Меч Эмико вспыхивает молнией. Тонкое лезвие колеблется и изгибается, прорезая воздух бритвенно-острым кнутом, способным движением запястья переменить свою цель с горла до бедра. Игнорируя все опасности, прорываюсь вперед, платье развевается от моих движений. Точные выпады приближаются, оставляя на моих ребрах линию крови.

Подтанцовываю ближе. Движения немного неестественны. Возвышающиеся каблуки замедляют уклонения и, с запечатанным ки, мне не хватает атакующих возможностей. Стальная стена Эмико непроницаема.

Три секунды.

Отпрыгиваю от Эмико и пинком выбиваю дверь. Трах! Вылетев в коридор, древесина раскалывается. Находясь еще в воздухе, ловлю носком левой туфли стену. Материал сгибается, но каблуки выдерживают достаточно силы. Отталкиваюсь и вылетаю в коридор.

Эмико ныряет вслед за мной. Она опаздывает лишь на мгновение. Моя правая нога врезается в землю и становится точкой опоры. Мое тело поворачивается, и я со всей силы бью. Память направляет раскрытую ладонь. Она пробивает сквозь стену и оказывается точно на корпусе кнопки. Тяну. Провода вытягиваются и разрываются, едва кнопка вырвана.

На всякий случай разбиваю ее.

Было четыре секунды или пять?

Рыцарь в броне спешно вырывается из комнаты. Ее меч вспыхивает, осыпая меня дождем ударов. Ни один не попадает. Без давящей необходимости пройти мимо Эмико я вполне могу сражаться так, как мне нравится. Даже высоких каблуков недостаточно, чтобы подавить мою защиту.

Пока я отступаю, Эмико гонится за мной. На моих губах появляется широкая улыбка. Я могу обратить это себе на пользу. С преувеличенными движениями двигаюсь еще быстрее.

— Эй, Эмико, — окликаю я.

Кристальный меч вздрагивает в руках Эмико, прежде чем уколоть еще пять раз. Острие клинка мечется во все стороны, усложняя определение точной ее цели. Решаю дилемму ленивейшим из возможных способов, уклоняясь дальше, чем необходимо.

— Знаешь, можешь уже остановиться, — непринужденно говорю я.

Эмико вздрагивает. В ее взмахах появляется неуверенность. Они останавливаются или замедляются на середине, лишь чтобы продолжиться. Лицо девушки искаженная маска неприятных эмоций. Она продолжает сражаться, даже когда ее тело охвачено судорогами.

Меня наполняет отвращение. Я не помогаю Эмико, втягивая ее в это.

— Эмико, я приказываю тебе остановиться. Немедленно! — рявкаю я.

Шпага застывает на выпаде. Рыцарь содрогается, и Эмико падает на колени. Сглатывает.

— Да, Саотоме-сама. К-как при-прикажете.

Она еще долго стоит на коленях, дрожа всем телом, прежде чем вложить оружие в ножны. Позволяю себе расслабиться.

— Эмико, — доносится издалека приглушенный расстоянием голос Камико. — Скорее возвращайся!

Хлоп! Мои руки закрывают уши Эмико, прежде чем Камико заканчивает произносить ее имя.

— Она тебя не слышит! — кричу я, частично перекрывая слова Камико.

Осторожно отодвигаю от правого уха рыцаря сложенную чашечкой ладонь.

— Береги уши, — шепчу я. — Убедись, что ты не слышишь никаких приказов. Я встречусь с тобой у стола.

Эмико кивает и заменяет мои руки своими. Напевая вслух, девушка уходит по коридору. Смотрю ей вслед, пока она не заворачивает за угол. У меня вырывается долгий выдох. Эмико ушла в сторону. Теперь нужно разобраться с Камико.

Камико стоит, высунувшись в дверной проем, когда я замечаю ее. Ее лицо непроницаемо, а карие глаза прищурены, когда она изучает меня. Она не заговаривает, пока я не приближаюсь к ней.

— Значит, вы смогли остановить ее, — просто говорит она.

— Да, — отвечаю я.

Взмахиваю рукой и ловлю появившиеся у меня между пальцев очки. Поместив их себе на нос, постукиваю по тонкой оправе, нажимая встроенные в нее невидимые кнопки. Активируется режим аур, расписывая призрачными цветами все источающие духовное присутствие объекты. Смотрю на комнату напротив моей. Пуста.

— Саотоме-тян, — зовет сзади Камико. — Даже если вы сумеет выбраться, Институт придет за вами. Вы ведь это понимаете, не так ли? Институт никогда не прекратит искать. Он будет преследовать вас до края земли. Год понадобится или сотня, Институт найдет вас. Гордость директора не позволит ей ничего иного. И когда это произойдет, Артемида уничтожит вас. Она оставит вас как пример того, что постигнет других, кто обернется против нее. Кохай, пожалуйста, не делайте этого.

Оглядываюсь через плечо. Лицо Камико непостижимо, не могу определить, что же под ним скрывается.

Качаю в ответ головой.

— Вы бы все равно уничтожили меня, Камико-сэмпай. — Позволяю себе болезненно рассмеяться, поняв, что не задумываясь обращаюсь к ней как к «сэмпаю». — Вы уже наполовину справились. Как бы то ни было, у меня не получается вас ненавидеть. Возможно, потому что вы поработали с моей головой, но, полагаю, так ведь и есть.

Открываю дверь в другую комнату. Она схожа с моей, обставлена в основном такой же мебелью. Нахожу свою цель, почти забитый книжный шкаф. Он полон текстов и справочников, с нетерпением ждущих шанса причинить радость учебы любой достаточно невезучей, чтобы попасть в плен к Институту, девушке. Берусь за книжный шкаф и вытаскиваю его из комнаты, поворачивая его, чтобы пройти через дверь в коридор. Камико все время наблюдает за мной.

Она знает, что я делаю, запечатываю ее в комнате, но ничего на это не говорит. Возможно, это избыточно. Тиара, если я не ошибаюсь, удержит Камико взаперти. Но я буду лучше себя чувствовать, зная, что между мной и способной навредить моему спасению женщиной есть дополнительный слой защиты. Во всяком случае, Камико будет сложнее позвать на помощь.

— Тогда это все, — после долгого молчания говорит Камико.

— На это я и надеюсь, — отвечаю я. Не было необходимости обсуждать мою судьбу в случае неудачи.

— Ясно, — на мгновение закрывает глаза Камико, странное выражение ее лица растворяется в профессионализме. — Очень хорошо. Если я правильно помню, чайник вы держите на верхней полке шкафа. Я не ошиблась? — спрашивает она.

Останавливаюсь и смотрю на нее.

— Да. Пакетики рядом с ним. Воду вам нужно будет набрать в раковине в ванной.

— Превосходно. Возможно, я смогу воспользоваться этим перерывом, чтобы наверстать с документами, — говорит Камико. Она отворачивается и идет вглубь комнаты, лишь чтобы остановиться и оглянуться обратно. — Саотоме-тян… — она умолкает и начинает заново. — Кохай, если вы когда-нибудь передумаете, я сделаю все возможное, чтобы облегчить наказание.

Слабо усмехаюсь.

— Этого никогда не произойдет. Но спасибо, сэмпай, и до встречи.

Передвигаю книжный шкаф на место. Затем на всякий случай подтаскиваю стол и использую его для укрепления блокады.

* * *

Когда я нахожу ее, Эмико сидит за столом. Волшебный рыцарь трансформировалась обратно, ее тяжелая броня заменена предпочитаемым ею сочетанием юбки и жилета. Выглядит мило, заурядно и очень молодо, сидя с прижатыми к ушам руками.

Не то чтобы мне было что на это сказать. Благодаря Сидзуэ платье, что я ношу, скорее красивое, чем практичное. Пышная смесь голубого и розового. Ключевые места украшены цветами из складок платья, в то время как широкий бант на спине добавляет очарования. Туфли еще хуже. Высокие каблуки держатся на месте ремешками. Они столь высоки, что я хожу почти на пальцах. Приводит в замешательство то, что после трех недель это кажется естественным.

Но никак нельзя объяснить ювелирные изделия и макияж. У меня было намерение уйти без них, но это просто чувствовалось неправильным. В конце концов мне пришлось сдаться этим чувствам, пытаясь понять, рождены ли они из окукливания Сидзуэ, корректировки Камико или же из моего собственного сердца.

Это не важно. Месяц назад можно было сражаться с этим побуждением до последнего вздоха. Прямо сейчас такие мелочи уже не кажутся важными.

— Эмико, тебе больше не нужно это делать, — говорю я.

Эмико отводит ладони от ушей и вскакивает на ноги. Немедленно опускается в реверансе.

— Саотоме-сама.

Смотрю по сторонам.

— Ты здесь только одна?

Надеюсь, что так. Мне не пришло это в голову, когда нужно было отослать сюда Эмико.

— Да. Моя смена заканчивается через четыре часа, Саотоме-сама, — отвечает Эмико.

Идеально. Четыре часа это большой промежуток времени, что уменьшает мои заботы. Остается риск, что до этого срока кто-нибудь заметит отсутствие Камико. Но он мал. В западное крыло редко заходят. В эту часть заходят, быть может, два десятка девушек, и четверть из них приходят ко мне. Для Института нет смысла так тратить пространство, но, учитывая их планы мирового господства, полагаю, что Институт готовится к будущему росту.

На этот раз время на моей стороне. Остаются две проблемы. Гарм и Аканэ.

Гарм спит под печатью на входе в собор. Полагаю, он там, чтобы ловить беглецов, но точно так же можно предположить, что гигантскому песику просто там нравится. Во всяком случае, наступать на него явно вариант из категории «плохих идей».

К счастью, волка можно избежать. Я могу обойти его, выбравшись через первый этаж здания школы. Довольно рисковая тактика. На мне нет тиары, и все в Институте узнают меня с первого взгляда. Тем не менее, я смогу это сделать, пока в коридорах тихо. Но это непредсказуемо. Расписание Института Прекрасных Принцесс это контролируемый хаос. Если коридор со мной наводнит девушками, меня не спрячет никакое мастерство.

Вопрос с Аканэ сложнее. Недели назад, во время первой попытки побега, мне пришлось сознательно оставить ее. Тогда не было иного выбора. Слишком мало было времени. Хотя теперь все иначе. У меня есть четыре, быть может даже пять часов. Четыре, прежде чем появится смена Эмико. Пять, прежде чем моя наставница обнаружит, что моя дверь перекрыта книжным шкафом.

На этот раз я смогу пойти за Аканэ.

По спине пробегает холодок. Эгоизм и логика выступают единым фронтом, говоря мне забыть о ней. Риск того не стоит. Сделаешь позже. Спасай себя. Бесконечная цепь оправданий. Непросто отбросить их в сторону. Меня сломали. Не увидь я Эмико и не пойми ее безмолвного предложения, у меня не получилось бы зайти так далеко. Если я не справлюсь сейчас, у меня никогда не будет нового шанса. Сидзуэ превратит меня в куклу. Может быть, когда она закончит, останется достаточно, чтобы Камико спасла сенши. Однако Саотоме Ранмы больше не будет.

Это безумный, глупый и бессмысленный риск — ставить на то, что я смогу подарить Аканэ свободу.

Но, если я сейчас оставлю ее, нет уверенности, что я смогу вернуться. Даже ради нее.

Я никуда не уйду без Аканэ. Сказанные Хикару слова преследуют меня вернувшимся эхом. Кулак сжимается, и ногти впиваются в мою плоть. Как смею я думать уйти без нее? Тем не менее, больше всего я хочу забрать те слова обратно. Слишком уж наивным было тогда мое отношение. Не было сомнений в моей победе — что, несмотря ни на что, все пойдет как надо.

Как было всегда.

Забавно, как все изменилось. В тот день величайшей моей заботой была моя мужественность.

Ха! Застрять девушкой? Что за глупый страх. Если я больше никогда не увижу Институт, если мне никогда больше не придется страдать от агонии, если я никогда больше не буду просыпаться от кошмарного стремления к порабощению, если я смогу всего этого избежать, я с радостью проведу остаток своей жизни девушкой.

Но при этом, что забавнее всего: мое проклятье все еще функционирует. У меня остается то, что страшнее всего было потерять. Но то, что, мне казалось, украсть было невозможно, почти потеряно навсегда: моя сила, мое упрямство, мое бунтарство, моя свобода.

Саотоме Ранма, тот напавший на Институт дерзкий парень, я больше не могу понять его страхи и его мечты. И нет уверенности, что это плохо. Там были больше не нужные мне части меня. Но было и то, что я не хочу терять. Кукла покоряется. Ранма боролся. Я хочу сражаться. Я хочу сражаться со столь яростно горящим пламенем решительности, чтобы вся вода океана не могла и надеяться утолить его.

Тот прежний Ранма без колебаний бы накинулся на Институт Прекрасных Принцесс. Он бы сделал все возможное ради спасения Аканэ.

Мне нужно сделать то же самое.

Вдыхаю, успокаиваясь. Легкие с неохотой принимают воздух. Конечности дрожат. Избранный мною путь был весьма глуп. Знаю, но я все равно пойду по нему. Проглатываю страх, сбивая его, чтобы скрыть.

— Эмико, ты знаешь, где Аканэ?

— Это п-плохая идея, Саотоме-сама, — возражает Эмико. — Вам нужно быстрее уходить.

Ощущаю вспышку раздражения.

— Это я знаю, Эмико. Ты знаешь, где она?

Эмико качает головой и опускает глаза на стол.

— Простите, Саотоме-сама. Мне неизвестно расписание Аканэ.

И плохая идея становится худшей идеей. Закрыв глаза, пытаюсь думать. Ничего. Я не могу кружить по школе без тиары. Не сработает даже мой прошлый трюк с использованием очков в режиме аур для поиска отклонений. После всего этого времени Аканэ, как и все остальные, покажет сплошной фиолет.

Еще одна причина сдаться. Как быстро подпитывающая меня решимость растворяется в капитуляции. Меня воротит от этого стремления отбросить Аканэ ради собственного спасения.

Спаси ее. Чего бы то ни стоило. Вот что потребовал бы прежний Ранма.

Глупец. Глупец, что попался. Глупец, что мог сбежать и вернуться через одну-две недели, лучше подготовленный и с армией за спиной. Полный глупец, что искалечил себя, отказываясь освоить тэнки.

Дерись, но дерись с умом. Легко так думать. Сделать сложнее. Проклятье. Я и правда собираюсь уйти?

Но какой же еще у меня есть выбор?

— Спасибо, — бормочу я. — Есть у тебя какая-нибудь идея о том, как нам отсюда выбраться? — я ничего не ожидаю, но спросить не помешает.

Эмико кивает. Зеленоволосая девушка наклоняется и выдвигает ящик. Изнутри она достает блестящий обруч с сотней кристаллов. Изогнутые металлические провода формируют элегантные линии, подчеркивающие главный драгоценный камень чуть выше центра.

Тиара.

Напрягаюсь, от лица отхлынывает кровь.

— Митико выбросила ее как бесполезную, — тихо говорит Эмико. — Я не думаю, что она работает.

— Ты не думаешь? — рычу я. Хлопаю руками по столу.

Эмико съеживается, не отводя взгляда от пола.

— Мне… мне очень жаль, Саотоме-сама. Я не… я просто подобрала ее и…

Заставляю себя выпрямиться и направить ярость в сторону от девушки. Это не вина Эмико. Она старается, но даже от мысли надеть на голову одну из этих чертовых тиар у меня вскипает кровь. После почти месяца у меня, наконец, получилось освободиться от этого проклятого предмета. Теперь она хочет от меня снова надеть такую и надеяться, что я еще раз смогу ее снять? К черту. Я лучше рискну и…

Мысли резко останавливаются. Обнаруживаю в себе абсолютное спокойствие.

— Эмико, — тихо говорю я. — Кто знает расписание Аканэ?

— Акина, — мгновенно отвечает Эмико.

Киваю и беру из рук Эмико тиару. Несколько секунд разглядываю ее. Драгоценные камни искрят отражениями флюоресцентного света. Она и правда довольно красива, хоть даже и несколько несерьезна на вид. Она не выглядит тем, что может вскипятить мозги носящего и заставить упорствующего плакать.

Но я знаю ее силу. Знаю слишком хорошо. Тем не менее, я надеваю ее себе не голову. Жду. Ничего. Никакой магический сигнал не указывает, что что-то не так. Все, что я чувствую, это холодный металл на лбу. Нерешительно поднимаю руку. Пальцы сжимаются на ней, и я вздрагиваю. Не агония, но память о ней. Одного этого призрака хватило, чтобы задрожало все мое тело.

Призываю свою решимость и тяну. Тиара снимается.

Испускаю мягкий смешок. Бесполезная. Как и сказала Эмико. Ну тогда.

Надеваю тиару обратно.

— Эмико, сопроводи меня в кабинет Акины.

Глаза Эмико распахиваются.

— Вы не можете! — с растерянным видом встает зеленоволосая девушка. Секунду собирается с мыслями. — Саотоме-сама, вам нужно уходить сейчас. Если вы… если они…

— Нет. Мне нужно закончить начатое, — отвечаю я. — Эмико, сопроводи меня. Немедленно.

Жестоко так делать. Эмико не может отказаться от отданного сенши четкого приказа. У нее нет иного выбора, кроме как сопроводить меня к Акине. Если я потерплю неудачу, если нас обнаружат, пострадаю не только я. Эмико накажут за ее роль в моем побеге. Бедная напуганная девушка. Я тащу ее в своем безумном стремлении спасти Аканэ… спасти себя.

Эмико выглядит обиженной, но должным образом исполняет реверанс.

— Как пожелаете, Саотоме-сама. Следуйте за мной.

— Прости, — шепчу я ей в спину.

* * *

Двигаюсь по коридорам восточного крыла, Эмико следует за мной, а не идет впереди. Когда я проношусь мимо, девушки останавливаются и приседают в реверансе, выпевая Саотоме-сама, Саотоме-химэ, и изредка Химэ-сама. Игнорирую все это. Это хорошо исхоженная тропа. Четырежды в неделю, последние три недели, я пересекаю школьную часть Института, чтобы прийти к Митико.

Час в ее лаборатории, затем обратно. По времени у нее можно сверять часы. И к лаборатории у меня странная привязанность. Не за подталкивания и понукания, не за слишком пристальные осмотры Митико, не заботящейся о неприкосновенности личной жизни. Мне нравится там общаться. У Митико научная библиотека по самым эзотерическим темам. Я совсем не против согласиться на десяток ее экзаменов ради одного шанса залезть ей в голову и узнать секреты магии и ки. Митико понимает мистический мир даже лучше Колон и Хаппосая. Для меня шанс познакомиться с ней просто подарок.

Хотя не все это веселье и игры. Каждый визит для меня заканчивается в камере. Там своей магией работает искусственный тэнки, превращая мою духовную матрицу для моей службы ИПП фабрикой махо-сёдзё. На даже это больше не плохо. Сукэн и хайгэки камеры больше не вызывают боли. На самом деле, последние несколько раз были довольно приятны.

Каблуки цокают по напольной плитке, я поднимаюсь на третий этаж. Нервы натянуты струнами. Все жду, когда кто-нибудь объявит о моем обмане. Никто не объявляет. Вместо этого я оказываюсь перед дверью Акины.

Там и останавливаюсь, поднимаю руку постучать и оглядываюсь через плечо на Эмико.

— Ничего не открывай. Не говори, если с тобой не заговорят. Держись в стороне, пока я не попрошу сопровождения, — говорю я. Приказ это ненужная предосторожность, но я не хочу отправляться в свою комнату лишь потому, что не были расставлены все точки над i.

Эмико кивает.

— Я понимаю, Саотоме-сама.

Дважды стучу, а затем толкаю дверь.

Когда я вхожу внутрь, Акина сидит на своем столе. Завидев меня, она отворачивается от своей собеседницы, фиолетовые глаза чуть расширяются, прежде чем вернуться к нормальному состоянию. Она отбрасывает темно-фиолетовые волосы в сторону, рубиновые губы изгибаются в лукавой улыбке.

— Саотоме, прекрасно. Нам нужно кое-что обсудить, — говорит Акина, указывая на женщину в кресле напротив нее.

Другая женщина Митико. Она сидит в мягком кресле с цветочным узором на ткани. Блондинка в своей странной, но обычной комбинации лабораторного халата и купальника. Ее лицо частично закрывает опирающаяся на ее колени широкая доска. Митико не поднимает глаз, вместо этого сосредоточившись на своей работе. Правая рука быстро движет по бумаге автоматический карандаш, выписывая невидимые заметки.

Митико едва заметно кивает, признавая мое присутствие.

Смотрю между ними.

— Акина, — говорю я. — Камико…

— К черту Камико, — прерывает Акина. Она широко улыбается, явно от чего-то в полном восторге. — У меня есть для нас с тобой новый проект. Митико, покажи ей.

Митико медлит еще секунду, заканчивая, прежде чем развернуть доску. На белом холсте набросок девушки, нарисованной спереди, сзади и сбоку. На ней надето милое платье с массой оборок и кружев. Поверх платья наброшен жакет с вышитым на левой груди гербом. На спине повязан большой бант, ленты тянутся до самых голеней.

Бледные пометки показывают изменения Митико. Юбка удлинена, чтобы заканчиваться чуть выше колен, а не на середине бедра. Носки туфель по-прежнему заостренные, но каблуки у них отчеркнуты. Чрезмерные ленты нещадно ограничены. Однако по-настоящему заинтересовывают меня подписи Митико. Продвинутый пулеустойчивый полимер. 4,7-6,5 МГц 12-канальный передатчик малой дальности. Система дистанционного опознавания. Детектор магических импульсов. Соответствующие стрелочки указывают на вполне невинные аксессуары.

После некоторого времени отвожу взгляд. Я здесь не ради нового проекта Акины.

— Камико…

— Не хочу это слышать, — говорит Акина, снова меня обрывая. — Так что ты думаешь?

Душу свое раздражение. По правде говоря, если бы меня послала сюда Камико, можно было бы продолжать, лишь бы потратить столько времени Института, сколько в человеческих силах. К сожалению, у меня неопределенный лимит времени, так что нужно провести черту между подозрительностью и спешкой.

— Я даже не уверена, на что я смотрю, — честно говорю я.

Улыбка Акины сияет дьявольским восторгом.

— О? Я думала, это очевидно. Это то, чего не хватает этой школе. То, что должно быть в каждой женской школе.

— Э-э… — тяну я, указывая, что я все еще не понимаю.

Акина смеется надо мной, фиолетовые глаза блестят.

— Форма, Саотоме. Форма. Я думала, мы попробуем сшить вместе такую и посмотрим, не убедим ли директора.

Смотрю на Акину. Смотрю на лист. Смотрю на Митико. Оставляя в стороне принудительные «хобби», мне не так уж и нравится шить. Как по мне, лучшее описание для этого — расслабление. Но дело не в этом. Что-то подобное намного превосходит мои возможности, а большинство недавних попыток Акины в создании игрушек ближе к сверхъестественному ужасу, чем к плюшевому медведю.

… И это без учета всех добавленных Митико устройств…

— Акина, ты не думаешь, что это немного чересчур? — спрашиваю я.

Митико с готовностью поворачивает холст к его автору.

Лицо Акины скисает.

— Митико. С чего бы моей форме быть пуленепробиваемой?

— Устойчивой, — поправляет Митико. — Двойное назначение, форму можно использовать в классе и в боевой обстановке.

— И зачем же у нее должно быть двойное назначение?

В ответ Митико указывает на меня. Давлю смех, только чтобы он превратился в хихиканье. Туше, Митико.

Судя по виду лица Акины, она так не считает. Но ее внимание переключается на то, что приводит ее еще к большей растерянности.

— И что ты сделала с моими лентами? И юбка, она испорчена!

— Сложно чистить, — возражает Митико. — Ленты порвутся и застрянут в механизмах. Придется восстанавливать. Юбка короткая.

Акина смотрит на Митико, фиолетовые глаза сужаются в щелки.

— У Саотоме короче.

Митико с головы до ног изучает меня.

— Слишком короткая.

Щеки краснеют, и я испытываю прилив раздражения. Да ладно, моя юбка не настолько короткая… Э-э… ну… доводилось видеть и короче. Ну правда, она достаточно длинная, чтобы никто ничего не увидел, когда я иду по коридору. Насколько длиннее она должна быть?

Тьфу! О чем я, черт возьми, думаю? Сидзуэ контролирует то, что я надеваю. Будь у меня выбор, мне бы не пришлось носить такие вещи…

… Ну, не все время, во всяком случае…

Акину это не впечатляет.

— Не стоит так говорить той, что везде расхаживает в купальнике, — язвительно отвечает она.

Митико склоняет голову набок, как будто не понимая.

— Официальную форму будут носить все ученицы. Институт не должен требовать от них представлять себя сексуально соблазнительным образом.

— Речь не о сексуальности. А о хорошем виде, — заявляет Акина. Переводит взгляд на меня. — Верно, Саотоме?

Вопрос вызывает у меня дискомфорт.

— Мне правда не важно. Во всяком случае, меня все устраивает, — торопливо отвечаю я. — Что важнее, Камико сказала, что я могу навестить Аканэ. Можете сказать мне, где она?

— А, так вот зачем ты здесь, — тихо говорит Акина. — Прости. Если бы я знала, я бы уже сказала тебе, куда идти. Дай мне секунду. Я посмотрю.

Акина спрыгивает со стола, обходит вокруг него и садится в кресло. Ухоженным пальчиком жмет на кнопку в правом нижнем углу ЭЛТ-монитора. Электроника гудит, оживая, и экран потрескивает от света.

— Комната 213, введение в проявление предметов. Я провожу тебя и сообщу Инэ-сэнсэю, — первой отвечает Митико, ее пальцы быстро пробегают по оправе ее очков. Секундой позже Митико снимает свои окуляры и убирает их в карман лабораторного халата.

— Спасибо, Митико. В следующий раз я даже не стану беспокоиться, — с угрожающей улыбкой говорит Акина. — Иди, Саотоме. Обсудим форму позже.

Киваю и осторожно встречаюсь взглядом с Эмико, когда поворачиваюсь. Зеленоволосая девушка ничего не выражает. Она продолжает молчать, когда отходит от стены, готовясь сопроводить меня на второй этаж школы. Позади меня раздается шорох движения, когда Митико встает и идет к двери. Двигаюсь за ней, но останавливаюсь, когда заговаривает Акина.

— Саотоме, — говорит она. Лицо ее строго. — Аканэ тебе не ровня. Вы можете дружить, но не забывай об этом. Если директор или Камико обнаружат, что ты относишься к ней как к равной, урок будет не приятным. Придерживайся формальности и не давай им дальнейших оправданий.

Киваю и ухожу.

* * *

Мы с Эмико стоим вне комнаты 213, пока Митико общается с Инэ-сэнсэем. Через минуту исследовательница махо-сёдзё выходит, кивает мне и уходит прочь. Спустя несколько секунд дверь снова открывается, и выходит Аканэ.

Застываю, завидев ее. Короткие темные волосы. Синее платье, заканчивающееся на уровне голени. На мгновение я смотрю в прошлое. Ничто не изменилось. Аканэ все та же девушка, что долгими воскресными днями гуляла со мной по улицам.

— Саотоме-химэ. — Голос слишком скромен для обращения ко мне. Аканэ опускается в изящном реверансе.

Иллюзия разбивается.

Платье не то же самое. Пышные рукава и воротник украшены кружевами. Перед украшает милый бант. Просто, но женственно. То же самое верно и для легкого макияжа, подчеркивающего черты Аканэ, и сверкающих в ее ушах серебряных шпильках.

Поверх всего этого лежит тиара, слишком причудливый для платья Аканэ аксессуар. Ее вид приносит облегчение. Да, тиара ужасна, но ее присутствие означает, что Аканэ еще не доверяют.

— Аканэ, — выдыхаю я.

Аканэ выпрямляется и кружится. Платье вздымается, когда она вращается. Оглядываю ее. Прошел почти месяц. Мне кажется, целая вечность.

— Итак, как я выгляжу? — спрашивает она.

— Мило, — честно говорю я. Губы изгибаются в озорной ухмылке. — Во всяком случае, так мило, как может выглядеть горилла.

У Аканэ вспыхивают глаза.

— Нельзя сказать чего-нибудь приятного? Я беспокоилась о тебе, но, по-видимому, не нужно было. Похоже, с тобой все в порядке, играешь в сенши и одеваешься как принцесса.

Оскорбление меня не задевает. Вид сердитой Аканэ порождает бледную улыбку.

— Похоже, ты тоже неплохо справляешься.

— Конечно справляюсь! — раздраженно говорит Аканэ. Затем ее гнев испаряется, лишь чтобы замениться обеспокоенным взглядом. — Как насчет тебя? Слышала, тебя отправили Ханде-сан. Когда это произошло, это было для девушек главной темой сплетен.

Легонько покачиваю головой. Нет. Я не в порядке. Чтобы это увидеть, должно быть достаточно одного взгляда. Я болтаюсь над пропастью на истрепанной нити. Прямо сейчас единственное, удерживающее меня воедино, это перспектива бегства. Мое будущее мрачно, и я вижу в нем только безнадежность.

— Как насчет того, чтобы убраться отсюда? — спрашиваю я, меняя тему.

Аканэ ерзает и косится на дверь комнаты 213.

— Хотелось бы, но я не должна. Я уже близка к тому, чтобы проявить свою магию. — Аканэ горячо смотрит на меня. — Кстати говоря, лучше бы тебе оглядываться по сторонам. Инэ-сэнсэй говорит, что я талантлива. Прежде чем ты поймешь, я буду лучше тебя.

Фыркаю.

— Мечтай. — Я морщусь и качаю головой. — Нет. Я не об этом говорю. Я имею в виду совсем уйти, Аканэ. Вырваться, сбежать, покинуть Институт, — поясняю я.

— Покинуть? Ран… — Фраза обрывается, и все тело Аканэ напрягается. — … Саотоме-химэ, вы точно хорошо себя чувствуете? Если у вас рецидив, я могу позвать Инэ-сэнсэя и…

— Рецидив? — в замешательстве смотрю я на двушку. — О чем ты говоришь, Аканэ? Со мной не происходит ничего неправильного. Пошли. Разве ты не хочешь уйти?

Аканэ отступает на шаг.

— Нет! — восклицает она, приходя от этой идеи в ужас. — Зачем мне уходить? Я теперь махо-сёдзё. Я в сотни раз сильнее, чем раньше. У Укё и Шампу не будет ни шанса. Институт это лучшее, что со мной произошло.

— И вы. Вы сенши. Принцесса. Прекрасная. Идеальная. Какой мечтают быть все девушки. И вы говорите мне, что хотите все это отбросить?

— Я не…

Останавливаюсь. Я больше не могу сказать слова, что должны быть дальше. Они вырезаны. И это сделано мной. Отрицание убит моими собственными руками. Я девушка. Может быть не сердцем, но точно телом. Я больше не могу бежать от этой истины.

И нет уверенности, что я хочу.

— Я не просила быть сенши, — в конце концов говорю я.

Мой ответ еще больше выбешивает Аканэ.

— Вы не просили быть сенши? Как вы можете так говорить! — Губы Аканэ искривляются от заметной ненависти и зависти. — О. Я поняла. Вот почему вас отправили Ханде-сан. Вы сломаны, — глумится она. — Почему же они так беспокоятся о вас? Им вместо этого стоило выбрать меня. Я лучший боец в моем классе. Вторая по духовной силе. Я хочу быть сенши. Но они вместо этого выбрали вас. Это не справедливо.

Внутри меня кипит ярость. Руки сжимаются в кулаки. Подаюсь вперед, наполняясь угрозой, открываю рот с возражением на губах…

Гнев уходит. Что я делаю? Я здесь для спасения Аканэ, а не для борьбы с ней. Спорить бессмысленно. Но что я еще могу сделать? Ясно видно, что Аканэ не пойдет. Она не понимает, почему я хочу уйти.

— Что они с тобой сделали? — тихим голосом спрашиваю я.

— Они исправили меня, — хвастает Аканэ. — Потребовалось всего две корректировки. То же могут сказать всего десять девушек, и лишь с одной получилось быстрее.

Источаемая Аканэ чистая гордость душит меня. Что же Камико нашла внутри моей невесты, что так быстро сломала ее? Было ли это как со мной? Втянули ли Аканэ в собственный разум, готовую бороться, только чтобы обнаружить, как часть ее ее же и предает? Или Камико рискнула жизнью Аканэ, взявшись за слишком большие и угрожающие для совершения над драгоценной сенши изменения? Я не знаю. Возможно и никогда не узнаю.

Хочу отрицать то, что я вижу и слышу. Та Аканэ, что я помню, была сильной. Она бы не сломалась. Она бы ждала здесь уже на полпути к свободе, даже прежде того, как я потащу ее из огня.

Но, даже если я отвернусь, правда останется. Аканэ теперь их. Мне не спасти ее. Мне не удалось справиться с самой важной моей задачей.

Эмоции иссякают. На их месте остается ледяное спокойствие.

— Можете возвращаться в класс, Тендо-тян.

Я слышу, как говорю это. Пустая формальность почти вторая натура. Впервые оживает впечатанная в мою душу роль. Моими губами говорит сенши. Мне стоило бы вмешаться, но в этот момент холодное пренебрежение становится щитом от вырезанных в сердце открытых ран.

— Не думай, что можешь так меня отослать!

— Вы забываете свое место, Тендо-тян, — отрезаю я. Возражение сбегает с моих губ прежде, чем я успеваю его заткнуть. Часть меня хочет забрать его обратно, но остальную части меня не настолько это заботит, чтобы пытаться.

Лицо Аканэ краснеет от ярости. Ее тело приподнимается, готовясь выпустить шторм. Затем она напрягается. Бесстрастно смотрю, как она давится словами, что хотела выкрикнуть. Проходит мгновение. Аканэ восстанавливает контроль, вулкан остановили на пороге извержения.

— Как пожелаете, Саотоме-химэ, — выплевывает Аканэ. Исполняет грубый реверанс и отворачивается. Топает обратно в класс, с ударом распахнув дверь, прежде чем исчезнуть внутри.

Резко отвожу глаза. Под этой холодной внешностью у меня сводит живот. Я вернусь за тобой. Я не говорю это вслух. Это обещание себе. Когда-нибудь я заставлю себя вернуться за ней. И когда я это сделаю, я силой утащу ее из этих залов.

Прости, Аканэ. Прости, что мне не удалось.

Поднимаю опущенную голову и смотрю на Эмико. Рядом со мной девушка, что рискует всем. Девушка, чье будущее я подвергаю опасности. Ради ничего.

— Прости за это.

— Не нужно извиняться, Саотоме-сама, — говорит Эмиок. Ее голос тих и успокаивающ. Она робко протягивает руку, но отдергивает ее, прежде чем коснуться. — Она по-прежнему там. Все они по-прежнему там. Они могут измениться, но они по-прежнему там.

Впитываю слова Эмико и пытаюсь поверить. Не могу. Аканэ никогда не будет прежней. Как и я никогда не буду. Точно так же как и Эмико. То, что меняет Институт, он меняет навсегда. Эмико это знает, именно поэтому в ее голосе такое отчаяние, как будто она пытается убедить саму себя.

— Пошли.

Коридоры пусты, когда мы проходим через них. Все люди школы сосредоточены в нескольких классных комнатах. Пока мы проходим, заглядываю через двери. Пустой класс. Семь девушек пытаются между ладонями сформировать энергетические шары. Два десятка девушек, половина с тиарами на головах, покорно сидят за столами, мало отличаясь от школьниц.

В каком-то смысле, ими они и являются. Даже у меня большую часть времени отнимало общее образование. Институт Прекрасных Принцесс не адское пламя и вечные муки. Есть и обычные моменты. Есть и счастливые моменты. Хотя я не буду по ним скучать. Все портят ужасы Института. При столкновении с этим злом все, что в Институте хорошего, обессмысливается.

Лестницы выводят нас на первый этаж, затем через пару двойных дверей наружу. Прикрываю глаза, пока они привыкают к солнцу.

Двор такой, как я и помню. Ряды невысоких кустов подрезаны в длинные прямоугольники. Цветы посажены с художественным вкусом. Даже газон идеален, ни одна травинка не смеет расти выше своих соседей. Чуть дальше от усадьбы искусственная красота уступает дикой природе. На деревьях растут кривые ветви. У их стволов собираются пятна клевера и пучки травы.

Мы вдвоем следуем по гравийной дорожке, пока она не вливается в главную дорогу. Отсюда открывается прямой вид на врата Института. Кованые железные створки настежь раскрыты, умоляя меня пробежать через них. Игнорирую это глупое желание, вместо этого сосредоточившись на двух девушках, стоящих на страже в цветастых платьях.

Прищуриваюсь. Небрежность. Девушки, небрежно болтая, прислонились к кирпичной стенке высотой до талии. Сложно поверить в то, что я вижу. Мое нападение на Институт было всего месяц назад. Такая халатность непростительна.

— Саотоме-сама, врата единственный путь наружу, — тихо говорит Эмико.

— Знаю, — отвечаю я.

Иду вперед. Колье это проблема. Пока оно на мне, махо-сёдзё непобедимы. И мимо них никак не пробраться. Пусть девушки и слабы, но местность между нами открыта. Им нужно быть слепыми, чтобы не заметить моего приближения.

— Саотоме-сама, — встревоженно окликает Эмико.

Замедляюсь до остановки и выхожу из леса. Кидаю еще один взгляд на охранниц, затем на Эмико. Девушка в зеленом нервно заламывает руки. Могу сказать, что она не продумала свой план дальше этого момента.

Не то чтобы я могу ее в этом винить. Мой план был рассчитан лишь до дверей. И факт, что не далее, лишь яснее показывает, как мало у меня было веры в то, что он сработает.

Если честно, он почти и не сработал.

— Как думаешь, сможешь справиться с одной из них? — спрашиваю я, мотнув головой в сторону ворот.

Эмико удивленно подпрыгивает. Через плечо смотрит на охранниц.

— Не знаю, Саотоме-сама. Думаю… думаю, что смогу. Но…

Усмехаюсь, улыбка расширяется, пока не становится высокомерной ухмылкой.

— Хорошо. Это все, что мне нужно. Следуй за мной и постарайся вести себя естественно.

— Е-естественно, — пищит позади Эмико.

Не тружусь ответить. Вместо этого длинными решительными шагами иду вперед, натянув на лицо маску гнева. Охранницы не поднимают глаз, пока я не оказываюсь в десятке метров. Тогда они дергаются и начинают суетиться. Они обе отходят от стены и поправляют платья, прежде чем исполнить необходимые реверансы.

— Саотоме-сама.

— Химэ-сама, — одновременно бормочут они.

Окидываю пару стальным взглядом. Слева блондинка в небесно-голубом платье до лодыжек. Рядом с ней брюнетка в желтом. Ни одна не демонстрирует ни грана боевого потенциала. Мои губы искривляются от отвращения.

— Прошу прощения, — начинаю я истекающим кислотой голосом. — Что…

Желтая прерывает меня, набираясь уверенности, которой не хватает ее напарнице.

— Саотоме-сама, — грубо говорит она. — Вам запрещено быть…

— Разве я дала тебе разрешение говорить! — рявкаю я на слова девушки.

Желтая отшатывается и врезается в кирпичную стенку. Рядом с ней съеживается Голубая. Она сжимается, пытаясь как только возможно уменьшится.

— Нет, но я… — запинаясь, пытается сказать Желтая.

— Разговорчики, — рычу я.

Останавливаю свои глаза на девушке, изо всех сил стараясь повторить ястребиный взор Камико. Мое угрожающее присутствие сокрушает ее несогласие.

— Лучше, — произношу я. Подхожу к паре, оценивающая свое стадо сержант. — Теперь, не хочет ли кто-нибудь из вас двоих сказать мне, что здесь не так?

Голубая запинается через прорванную оборону.

— Я… мы…

Заговаривает Желтая, спасая свою подругу.

— Мы признаем нашу небрежность, Саотоме-сама. Однако вам…

— Небрежность, — говорю я, обрывая девушку. Перекатываю слово во рту, как будто проверяя его на вкус. — И вы полагаете, что такая небрежность приемлема?

Желтая открывает рот, затем резко его захлопывает. Лицо краснеет, становясь все ярче, пока не совпадает со смущением на щеках ее напарницы. Голубая даже не может смотреть мне в глаза. Она изучает траву, словно разыскивая легендарный клинок неопределенной длины.

Едва ли не хихикаю от удовольствия. Этих девушек уже предупреждали. Наращиваю давление, приближаясь к Желтой, пока не смотрю ей прямо в лицо.

— Нечего сказать, да. Стоит ли мне дать вам список? — осматриваю я пару. — Разговоры на дежурстве…

— … это не против… — начинает возражать Желтая.

Возвышаю голос:

— … до полной потери внимания. Несоблюдение приличий — и не смотрите на меня так, я видела, как вы прислонились к ограде. Неподготовленность и…

Умолкаю. Мой взгляд смещается с Желтой на Голубую. Девушка дрожит под моим взглядом, смещаясь заметно нервным жестом. Понимаю лишь спустя мгновение. Замечаю внизу ее платья зеленые пятна. Взгляд скользит вверх, смотрю ей прямо в глаза. Даже за три шага от нее слышу, как она сглатывает.

— Вы ничем не хотите со мной поделиться? — сладко говорю я. Как бы тих не был мой голос, я не сомневаюсь, что она бы услышала его с другой стороны футбольного поля.

— Я э-э… ну… вы… — Голубая спотыкается на каждом слове, из ее глаз текут слезы. Вдруг все это выходит единым порывом: — Мне пришлось присесть!… у меня разболелись ноги…

Вскакивает Желтая, самоотверженно отвлекая внимание от подруги.

— Это не ее вина, Саотоме-сама. Если Институт хочет, чтобы мы стояли за смену по восемь часов, следует отказаться от требующего каблуков правила.

Не предоставляю им никакого сочувствия. Дерзкая попытка Желтой не пережила бы и полсекунды перед Акиной или Камико. Любая из них так крепко врезала бы Желтой, что ей пришлось бы возвращаться домой из соседнего района.

Желтая не уважает мой авторитет.

Лучшего оправдания она мне никак не даст.

Шагаю вперед, так близко, что мой нос лишь на расстоянии половины ладони от Желтой. Давлю на девушку своим присутствием. Хоть я и как минимум на четыре сантиметра ниже, Желтая оседает, пока я не смотрю на нее сверху вниз.

— Вы первые, кого увидят важные гости. Так что скажите мне, как думаете, приемлемо ли носить платье с гигантским зеленым пятном сзади?

Желтая пытается отступить, но она уже прижата к стенке. Она нервно выпрямляется.

— Оно не настолько большое. Кроме того, вам даже не позволено быть…

— … Не большое? — спрашиваю я. Смотрю на нее взглядом, ясно сообщающим, что она идиотка. — Полагаю, здесь некоторое недопонимание. Позвольте мне прояснить.

Хлоп!

Мой кулак врезается в челюсть нетрансформированной махо-сёдзё. Откидывается голова Желтой, по ее черепу проносится импульс моего удара. Мозг внутри встряхивает. За этим следует потеря сознания. Тело девушки складывается и рушится на землю.

Голубая тупо смотрит на это. Эмико запоздало осознает, что бой начался. Торопится трансформироваться. Не нужно было ей беспокоиться. Два скачка приводят меня к Голубой, которая, запаниковав, даже не начинает тэнки. Потребовался лишь один удар в висок, чтобы сбросить девушку со счетов.

— Идиотки. О чем они только думали? Стоять на страже без тэнки, — с отвращением качаю я головой.

Просто показывает, что в Институте есть все виды. Чудовищно сильные, опасно компетентные и просто глупые. Интересно, как же Артемида планирует с такими завоевать мир.

Наклоняюсь и хватаю Голубую за руки. Тащу ее по траве, прежде чем подпереть в сидячем положении рядом со вратами. Ирония прекрасна. Стоило мне отругать девушек за пятна от травы, как я тут же создаю еще большее.

— Разве они вас ничему не учили? — бормочу я, трудясь. Оглядываюсь на волшебного рыцаря. — Эй, хватай Желтую и тащи ее туда, — говорю я, указывая на другую сторону ворот.

Эмико движется как приказано. При этом она отпускает свою трансформацию. Проходит меньше трех секунд, прежде чем броня Эмико распадается на пылинки света.

— Они учат нас, — тихо отвечает Эмико. — Как трансформироваться. Как использовать нашу магию. Исии-химэ каждую неделю проводит боевую подготовку. Большинство девушек… они не прикладывают к этому особых усилий.

Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить. Полагаю, так все и было. Для меня в этом нет никакого смысла. Боевая подготовка заключается в том, чтобы заставить потенциальных солдат захотеть учиться, как правило, превращая их жизнь в ад, пока они не справятся. Это работает. В большинстве случаев. Если эти девушки не тренируются, то лишь потому, что Институт не прикладывает к этому сил.

Почему? Неужели они до этого не додумались? Или они не видят в этом смысла? Или отсутствие подготовки преднамеренно? Возможен любой из этих вариантов. Могут быть и все три. А может быть и что-то совсем другое. Каковы бы ни были причины ИПП, я их не понимаю. И, как бы меня не раздражала подобная некомпетентность, сейчас она играет мне на руку.

Отойдя на несколько шагов, я оглядываю двух вырубленных охранниц. Идеально. Издалека Желтая и Голубая будут выглядеть как пара дремлющих на работе бездельниц. Судя по увиденному, это не так далеко от обычного.

Поворачиваюсь к Эмико и киваю. Она слабо улыбается и следует за мной.

Последние шаги из Института проходят без осложнений. Прохожу через кованые железные врата, наблюдая, как дрожат и исчезают зеленые холмы. Мираж природы заменяется улицами Акихабары. Пересекаю перекресток, где, когда-то давно, стояла Сецуна. Мимо меня и сквозь меня проносятся автомобили, призрачные образы, которых я не могу коснуться.

Мы идем дальше, не говоря ни слова. Погружаюсь в воспоминания. Приведшего меня сюда месяц назад эмоционального порыва больше нет. Забыта и самоуверенность, раздавленная еще до надевания изукрашенного платья. Тогда все было настолько по-другому. Невинно. Не было представления о форме Института. Нельзя было и подумать о том, насколько сильно меня могут изменить.

Наивность, что никогда не вернется.

Оживленный город шумен. Мимо скользят пешеходы, их восхищенные взгляды ловят мои образ. Пробираюсь сквозь толпу, не видя и не слыша человечество вокруг. У меня нет никакой цели и, прежде чем я это понимаю, я следую за Эмико. Она приводит меня в метро и к поездам. Оттуда мы уносимся вглубь Токио.

Меня это устраивает. Прямо сейчас я хочу лишь «потеряться». Мне негде быть и некуда идти. Вскоре Институт поймет, что меня нет. Они отправят в погоню за мной девушек. У них есть мое досье. В додзе Тендо нельзя, не могу я отправиться и в дом матери. В итоге у меня остается лишь одна цель: убогий склад, что Хикару, Чиба и Фумио называют штаб-квартирой.

Не хочу пока туда идти. Прежде чем я увижу этих троих, я хочу заново понять, кто я. Напомнить себе, ради чего я сражаюсь. Институт размыл грани Саотоме Ранмы. Мое существование стало расплывчатым и отдаленным.

Возможно, что так было всегда.

Кто же я? Парень. Девушка. Мастер боевых искусств. Сенши. Ученик. Слова, что могут определить меня. Тем не менее, каждое, в свою очередь, описывает лишь малость.

Парень или девушка. Вопрос, что уже несколько лет преследует меня. Поначалу это была война между уверенностью и страхом. Уже известным против еще неизвестного.

Сейчас? В нынешние дни я уже ничего не понимаю. Парень ли я? Что делает парня парнем? Девушка ли я? Что делает девушку девушкой? Парень ли я, если мне нравиться трепет борьбы и напряжение соревнования? Девушка ли я, если мне хочется наряжаться и красиво выглядеть? Что если я хочу все это? Что если я ничего не хочу? Чем я буду тогда? Парень, девушка, значат ли что-нибудь эти слова? Хоть что-нибудь?

Кажется невозможным спрашивать, кто я. Я даже больше не знаю, что мне нравится. Нравится ли мне врученная Сидзуэ одежда или нет? Если на то пошло, будут ли мне все еще нравиться порывы битвы, или куклу внутри меня будет передергивать от мысли причинить вред? Если я не могу ответить на столь простые вопросы, ответ на более сложные будет и вовсе непостижим.

Поезд останавливается, пока я еще глубоко в своих мыслях. Девушка рядом со мной встает и роняет мне на колени небольшую сумку. Растерянно опускаю на нее взгляд, затем поднимаю голову. Эмико хрупко мне улыбается.

— Саотоме-сама, теперь я должна уйти, — тихо говорит она. После этого она разворачивается и уходит, проходя через раздвинувшиеся двери поезда.

Я застываю, рука сжимает сумку лишь потому, что она там. Безучастно смотрю ей вслед. Лишь когда двери начинают закрываться, у меня получается шевельнуться. В это мгновение я торопливо прыгаю с места и ныряю в сужающуюся щель. Пешеходный путь заполнен, но я проталкиваюсь сквозь людей, гонясь за зеленоволосой девушкой, чтобы вскоре мимолетно заметить ее в толпе.

— Стой! — кричу я сквозь шум.

Эмико замирает на полушаге. Медлит мгновение, а затем медленно перемещается ближе к стене. Там она и ждет. У нее нет никакого выбора. Из-за моего приказа.

Мой бег замедляется до шага, и я проталкиваюсь ближе. Пытаюсь понять, что же я делаю. Мы с Эмико едва знаем друг друга. Помогающие друг другу недолгие товарищи. Вот и все. Но я не хочу, чтобы все так закончилось. Прощанием, после которого не оглядываются назад.

— Куда ты направляешься? — спрашиваю я, остановившись.

Эмико отводит взгляд, разглядывая чашку, что не донесли до мусорной корзины.

— Обратно, — шепчет она.

Мой разум темнеет. Что? Слова Эмико непонятны. Бессмысленный шум. У меня не получилось их разобрать.

— Обратно? — повторяю я.

— Да. Я… я должна вернуться. Я должна сообщить Нисимуре-сэнсэй о вашем побеге, — отвечает Эмико.

Хмурюсь.

— И? Камико ведь не указала время, не так ли? Отправь Митико открытку или еще что-нибудь.

Эмико качает головой.

— Это… это не так просто, Саотоме-сама. Я должна вернуться. Институт требует, чтобы я каждый вечер докладывалась в общежитиях.

Эмико по-прежнему не удается понять. Это ведь шутка. Иначе зачем бы ей это делать? За помощь мне Эмико накажут. В ее вине нет никакого сомнения. В конфликте с Камико она явно предпочла меня. Так почему? Почему Эмико это сделала? Я не знаю ее. Она не знает меня. Почему?

Тем не менее, мы здесь. Нечего отрицать. Эмико обрекла себя, чтобы спасти меня.

Мое лицо мрачнеет, а взгляд заостряется. Это не допустимо. Я защищаю. Я спасаю. Я жертвую. Но не кто-то еще.

— Это… Это глупо. Мы не сбежали лишь для того, чтобы ты вернулась, — рычу я.

Эмико ничего не говорит. Но тем самым она говорит все.

Шагаю вперед.

— Ладно. Понятно. Ты должна вернуться. Если это так, то я просто так все организую, чтобы ты не смогла вернуться.

Эмико кладет мне на плечо нежную ладонь. Она поднимает глаза, случайно встретившись при этом со мной взглядом. Вижу в них то, что она пыталась скрыть, отчаянное желание свободы, в которой ей навсегда отказано.

Эмико рывком отворачивается, скрывая смутные слезы.

— Спасибо, Саотоме-сама, но вы ничего не сможете сделать.

— Тогда почему? Почему это! — кричу я, обводя вокруг рукой. — Ты ведь сделала это не для того, чтобы только помочь мне бежать, не так ли? — В моем вопросе обвинение.

— Д-да, — бормочет Эмико.

Без раздумий хватаю Эмико за плечи и толкаю ее к стене. Эмико дрожит в моих руках, но из-за своей злости я этого не замечаю. Держу ее, прижимая ее изо всех физических сил, чтобы можно было получить ответ.

— Почему, — снова требую я.

— Потому что. — Эмико умолкает, ее взгляд опускается на землю. — Потому что я… я хочу… я хочу быть больше, чем инструментом зла.

Ответ, что я могу понять. Но он мне не нравится. Я не могу так все закончить. Неприемлемо, чтобы Эмико вернулась в Институт со столь малой победой.

— Чего ты хочешь. — Это не вопрос, это команда.

— Я ничего не хочу, — шепчет Эмико, уставившись в землю. — Саотоме-сама, просто… останьтесь на свободе. Сбегите и никогда не возвращайтесь. Забудьте об Институте. Забудьте обо всем.

Качаю головой. Это не то обещание, что мне бы удалось сдержать. Аканэ все еще там. Даже если про это забыть, бегство бессмысленно. Институт выследит меня. Камико ясно дала это понять. Я не хочу провести остаток жизни в бегах.

Кроме того, просьба Эмико лжива. Девушка отчаянно ищет надежду. Она решила, что надежда во мне, что она сможет восполнить дыру в душе, спасая меня. Это глупо. Люди не живут через других.

— Я не могу этого сделать. Попроси чего-нибудь для себя.

— Я-я н-ничего не хочу, — снова шепчет Эмико.

— Вот только не надо этого. Эмико, я приказываю тебе попросить.

Эмико вздрагивает. Она пытается отвернуться. Она пытается проглотить свои слова, но не может остановиться. Она беспомощна. Не становлюсь ли я монстром, так принудив ее обнажить свое сердце?

— Я-я хочу быть свободной, — выдавливает она. — Я хочу, чтобы мама улыбнулась мне и спросила, как прошел мой день. Я хочу плюхнуться на диван рядом с сестрой и стянуть у нее журналы. Я хочу снова пойти в школу, в настоящую школу, и поиграть со своими друзьями. Но я не могу это получить. Больше никогда не смогу.

И это я тоже не могу ей дать. Поэтому она и не просила. У меня так же нет на это сил, как и у нее. Я ничего не могу сделать для Эмико. Но я все равно не могу это принять. Должно же быть что-то. Хоть что-нибудь.

— Всегда есть что-то еще, — ворчу я. — Мне плевать, глупо это или мелочно. Должен же быть приказ, который я смогу отдать, или лазейка, чтобы ее использовать.

Размышляю вслух. Если я найду правильную формулировку, смогу ли я сказать Эмико ускользнуть и навестить свою семью, пусть даже хотя бы один раз? Но это не так просто. Помимо меня, есть еще четыре сенши. Институт это предвидел. Он определил законы, руководящие действиями Эмико. Правила укладывались за правилами, месяцами или годами пересмотров, когда Эмико выходила за рамки отведенного ей.

Даже если я найду какой-то особый приказ, он надолго не задержится. Когда она вернется, Камико заставит Эмико все ей рассказать. Затем она отменит все сделанное мной.

— Саотоме-сама, у меня… у меня кое-что есть. — Эмико услышала то, что не слышу я. Ее залитое слезами лицо полно решимости. — П-пожалуйста, примите мою клятву рыцаря.

— Твою клятву? — спрашиваю я. Раздраженно вздыхаю. — Эмико, я говорю тебе сделать что-нибудь для себя.

Эмико качает головой.

— Я не могу, — шепчет она. — Саотоме-сама, вы не понимаете. Я должна делать то, что мне скажут. Даже если Института больше не будет, я буду принадлежать кому-то еще. Я никогда не стану свободной. Так что, пожалуйста, Саотоме-сама, если я должна кому-то служить, пусть это будет кто-то порядочный. Пусть это будете вы.

Эмико снова и снова тянется к тому, что не для нее. Она продолжает помещать свою надежду на кого-то другого. Она права. Я не понимаю. Для нее это единственный выбор. Для меня он кажется ужасным.

Но что еще ей остается? Эмико должна повиноваться. Институт столь глубоко вбил цепи, что Эмико никогда не сможет сбежать от этой правды.

Так значит лучше я, чем Институт Прекрасных Принцесс? Это уродливая, склизкая идея, что пятнает меня одним лишь ее рассмотрением. Я не хочу никем владеть. А с Эмико, по сути, так и будет. Она не сможет ослушаться. Если я скажу ей вскрыть себе горло, она без колебаний так и поступит.

Тем не менее, как я могу отказаться, когда она просит. Она пожертвовала собой ради меня. Мой долг перед ней нельзя описать столь мелким словом, как честь.

Хмурюсь.

— Это поможет тебе убраться из Института?

— Нет, — шепчет Эмико. — Даже если я стану вашим рыцарем, я не смогу так просто отбросить прежнее распоряжение, — честно отвечает Эмико. — Но, Саотоме-сама, если вы это сделаете, я смогу поставить ваши приказы выше, превосходя даже приказы других сенши.

Недостаточно. Этого все равно недостаточно. И что хуже, Эмико нужно большее. Ей нужна свобода.

— Это ужасная идея. Найди что-нибудь еще, — говорю я.

— Больше ничего нет, Саотоме-сама, — отвечает Эмико. Ее решимость начала исчезать. — Вы спросили меня, что я хочу. Это… это то, чего я хочу. Пожалуйста, Саотоме-сама, позвольте мне.

Нахмуренность становится уродством. Я отворачиваюсь.

— Нет.

Эмико съеживается.

— Неужели я недостаточно хороша? — шепчет она.

— Дело не в этом, — отчаянно рычу я. Живот сводит от вида уныния Эмико, затем сводит еще раз от мысли принятия. — Ладно. Если ты и правда этого хочешь, я не стану тебя останавливать.

— Спасибо, Саотоме-сама, — почтительно говорит Эмико. Она склоняет голову и опускается на колени. — Клянусь вам собой, Саотоме-сама. Отныне и впредь я буду служить вам мечом и щитом. Все, что есть зло, я отброшу с вашего пути. Все, что есть добро, я передам вам. Что пожелаете, я исполню, вне зависимости от лишений или безрассудства. Обязуюсь так на тысячи жизней и тысячи смертей, и никогда не медля.

Прячу гримасу и склоняю голову. Клятва Эмико теперь моя, а с ней пришел и вес обязательств. Глупая девушка. Она просила меня бежать. Она просила меня остаться на свободе. Но теперь она привязала меня к себе так же, как и привязала себя ко мне. Мне нужно ее спасти. Это больше не выбор. Это долг.

Моей собственной рукой, Институт будет разрушен.

Поднимаю голову и принимаю бремя.

— Я принимаю твою клятву, рыцарь. — Мой ответ ясен и четок, слова сенши.

Слабо улыбаюсь, глядя на девушку сверху вниз.

— Однако у меня есть несколько правил, которым ты должна следовать. Прежде всего, живи для себя. Ты не подаришь мне счастья, будучи несчастлива сама. Кроме того, когда я отдам глупый приказ, так и скажи. Я э-э… не всегда думаю, что делаю. Кроме того, если я и правда захочу, чтобы ты сделала что-то глупое, я, черт возьми, могу и повторить. О, и этот приказ выше всех прочих, если я скажу тебе что-то сделать, что может тебе навредить, я прикажу тебе подчиниться.

Эмико смотрит на меня, из глаз текут слезы. Вдруг она кидается вперед и крепко обнимает мою ногу.

— Спасибо, Саотоме-сама, — говорит Эмико. — Спасибо.

Снова морщусь и открываю рот, чтобы ответить. Вмешивается новый голос. Он сладок как мед, липок и полон едкого сарказма.

— Ну разве это не трогательная сцена.

Говорящая садистски хихикает. Поворачиваюсь к ней лицом, но я уже знаю, кто это. Мори Тиё.

А у меня на шее все еще это чертово колье.

* * *

Примечания:

Эксперименты:

Заметки, извлеченные из журналов Митико:

ХТ-01: (Неудача)

Цель: Оценка теоретических приемов личностной модификации.

Результаты: Ограниченный успех. Субъект умер в результате самоубийства, вероятной причиной является наведенная личностной реконструкцией травма. Рекомендуется проведение над будущими субъектами психологической оценки, чтобы поймать на ранних стадиях потенциально нежелательные/деструктивные черты.

Предложение: Мори Тиё продемонстрировала способность к эффективной и постоянной ментальной модификации. Использование основанной на схожих принципах магии может привести к лучшим результатам с меньшими связанными рисками (смотри ХТ-02).

ХТ-02: (Неудача)

Цель: Модификация некристаллизованного духовного ядра для индуцирования способности к личностной перезаписи.

Результаты: Эксперимент ХТ-02 демонстрирует ограниченный успех. Способность к постоянной психической переделке присутствует, и эта способность демонстрирует большую, чем ожидалось, универсальность. Однако субъект искалечен в результате крайне деструктивных побочных эффектов — нервной дегенерацией испытываемых целей.

Предложение: Эксперимент ХТ-02 выглядит обещающе. Однако для достижения более точного копирования желаемых способностей требуется более глубокое понимание приемов духовной модификации.

Дополнение[1]: Технологическое сдерживание способностей ХТ-02 оказалось успешным в подавлении отрицательных побочных эффектов. Необходимы дополнительные эксперименты, чтобы узнать, возможно ли с использование более сложной технологии получить более продвинутые эффекты изменения личности (смотри ХТ-05).

Дополнение[2]: Эксперимент ХТ-02 переоценен как «незапланированный успех». В настоящее время дублирование умений ХТ-02 представляет для Института критический интерес (смотри ХТ-10).

ХТ-03: (Успех)

Цель: Изучение практических ограничений и опасностей, связанных с духовной модификацией.

Результаты: ХТ-03a, ХТ-03b, ХТ-03e погибли. ХТ-03c прекращен позднее. Изучение духовной модификации показывает, что направленная модификация вызывает тяжелый духовный ущерб, способный проявиться в течение нескольких недель. Повреждения тем выше, чем сильнее вносимые модификацией изменения. Модификация полностью кристаллизованной духовной матрицы оказалась невозможна. Для будущих экспериментов рекомендуется, чтобы всех кандидатов отбирали до первоначального развития их способностей.

Эксперимент ХТ-03 дал важные данные. Контроль приемов духовной модификации был улучшен. Медицинские осмотры выявили основные причины духовного ущерба. Таким образом, будущие модификации позволят больший успех.

Эксперимент считается успешным.

Предложение: Высокий потенциал для дальнейшей эволюции. Рекомендуются дальнейшие эксперименты (смотри ХТ-06, ХТ-07, ХТ-09).

ХТ-04: (Отменен)

Цель: Генетическое и физиологическое изучение редкого ребенка махо-сёдзё мужского пола.

Результаты: бегство.

Предложение: Сбор данных ограничен. Для дальнейшего исследования требуется повторный захват. Рекомендуется многолетняя живая оценка с последующим препарированием.

Дополнение[1]: Встречи с ХТ-04 демонстрируют высокий уровень враждебности. Эксперимент низкоприоритетен. Рекомендуется немедленное прекращение.

ХТ-05: (Успех)

Цель: Разработка продвинутых технологий для полного использования возможностей ХТ-02.

Результаты: Успех. Разработанные в ходе эксперимента приемы демонстрируют разительные и настраиваемые изменения личности цели. Сопротивление этому приему кажется ограниченным.

Предложение: Разработанный прием должен применяться ко всем считающимся высокоприоритетными девушкам.

Дополнение[1]: Медицинские обследования показывают возможные побочные эффекты процесса ХТ-05 (корректировки). Рекомендуется углубленное изучение корректировки (смотри ХТ-08).

ХТ-06: (Провал)

Цель: Использование технологической индукции для увеличения духовных сил.

Результаты: Успех. Субъект демонстрирует устойчивый 150% рост духовных сил. Экспериментальные данные подтверждают гипотезу, что духовную силу возможно увеличить до более высоких уровней.

Предложение: Увеличение рекомендуется для всех девушек, отнесенных к категории C или ниже. Для эффективного увеличения девушек классов B или A требуется большая инфраструктура.

Дополнение[1]: Изначальный субъект (ХТ-06a) умер после 7-месячного периода. Вскрытие показало, что вероятной причиной является духовная модификация. Прервать все процедуры увеличения, пока не будет завершена полная оценка здоровья.

Дополнение[2]: Два следующих субъекта (ХТ-06b, ХТ-06d) умерли после 11-месячного и 17-месячного периода. Семь других субъектов на ранних фазах демонстрируют считающиеся минимальными осложнения для здоровья. Эксперимент переоценен как провальный. Необходимо дополнительное изучение (смотри ХТ-12).

ХТ-07: (Успех):

Цель: Повторение эксперимента ХТ-02 с исправленной и усовершенствованной методикой.

Результаты: Ограниченный успех. Субъект демонстрирует все требуемые возможности модификации, но темпы модификации остаются ниже требуемых величин. Экспериментальные данные показывают, что к улучшению результатов может привести большая духовная сила.

Предложение: Во время проведения эксперимента выяснилось, что субъект ХТ-07 производит личностную трансформацию с нежелательными чертами. Тестовым субъектам Т-07a и Т-07b впоследствии назначены задачи, подходящие для данной модификации, но места для будущих субъектов не предусмотрены. ХТ-07 выполнил свою экспериментальную цель, рекомендуется немедленное прекращение [Отклонено].

Дополнение[1]: Дополнительные эксперименты показывают, что ХТ-07 можно использовать в гибридной личностной модификации в сочетании с процессом ХТ-05 (корректировкой).

Дополнение[2]: Необходимо дальнейшее повторение сути эксперимента ХТ-02/ХТ-07 (смотри ХТ-11).

ХТ-08: (Успех)

Цель: Оценка безопасных пределов процесса ХТ-05 (отсюда и далее: «Корректировка»).

Результаты: Успех. Субъект ХТ-08a был подвергнут 21 корректировке до полного нервного коллапса. Субъект ХТ-08b был подвергнут 16 корректировкам до полного нервного коллапса. На более поздних стадиях корректировки оба субъекта демонстрировали нарастающие странности поведения.

Медицинские оценки указывают на низкий, но накапливающийся нервный ущерб от процесса корректировки. Ущерб нарастает с нелинейной скоростью, по сути становясь все хуже с каждой следующей корректировкой. Долгие периоды отдыха уменьшают как повторяющийся, так и совокупный ущерб, с исчезновением эффекта после недельного периода.

Последующий эксперимент ХТ-08c показал, что задержка с корректировкой лучше с медицинской точки зрения. После 20 корректировок ХТ-08c остается функционирующим, демонстрируя пиковую нервную дегенерацию в треть от испытанной ХТ-08a и ХТ-08b. Долгосрочная медицинская оценка показывает, что 80% потерянной функциональности в итоге возвращается.

Предложение: Эксперимент показывает безопасность корректировки, но ее следует проводить по контролируемой методике. Рекомендуются двухнедельные периоды восстановления с исключениями лишь для особых случаев. Все кандидаты для корректировки должны пройти предварительную и последующую медицинскую/психологическую оценку для определения прогресса и выявления потенциальных опасностей.

Дополнение[1]: Статистические исследования показывают, что более суровые и постоянные нервные повреждения сильно коррелируют со следующими чертами: высокое сопротивление субъекта, попытка корректировки ключевых конструктов личности, и особенно их сочетание. В будущих корректировках рекомендуется по возможности такого избегать. Данные указывают, что множество незначительных корректировок наносит гораздо меньший вред, чем одна серьезная корректировка, производя при этом схожий психологический эффект.

ХТ-09: (Успех):

Цель: Имплантация личностной матрицы в духовное ядро субъекта.

Результаты: Успех. Имплантация вызвала возобновление от последующего тэнки обычно ограниченной ментальной магии. В дальнейшем личностная матрица продолжила усиливаться как часть обычного процесса переноса тэнки. Субъект ХТ-09 демонстрирует постоянное изменение уже через три месяца.

Предложение: Этот прием рекомендуется в качестве дополнения обычной процедуры корректировки. Этот прием может использоваться как основной прием личностного изменения низкоприоритетных девушек.

Дополнение[1]: Дальнейшая оценка субъекта ХТ-09 показывает ограниченную функциональность субъекта. Причина не в эксперименте ХТ-09, но в форме его применения. Для будущих имплантаций рекомендуется использовать более эмоционально ориентированные матрицы. Для обнаружения более эффективных сочетаний может потребоваться дополнительное изучение и эксперименты.

ХТ-10: (Не начат):

Цель: Повторение непреднамеренных результатов эксперимента ХТ-02.

Примечания: Обнаружен оптимальный субъект. Похищение отложено в целях ХТ-11.

ХТ-11: (Активен) Саотоме Ранма

Цель: Попытка воссоздания изначального эксперимента ХТ-02.

Примечания: Предлагаемый субъект эксперимента: Саотоме Ранма. Стабилизированное проклятье Дзюсенкё, независимая личность и высокая духовная сила обещают исправить проблемы, возникшие в ходе экспериментальной попытки ХТ-07.

ХТ-12: (Не начат)

Цель: Повторная попытка эксперимента ХТ-06 по духовному усилению.

Примечание[1]: Эксперимент ХТ-12 следует проводить с крайней осторожностью. Предлагается трехлетнее развертывание, прежде чем подвергнуть процессу высокоуровневый персонал.

Примечание[2]: Для начала эксперимента требуется высококлассный чародейский трансформатор. Для уменьшения предполагаемых повреждений желателен источник магической энергии уровня генератора серебряного тысячелетия класса B-II или выше.

Глава 9: Боги и монстры

— Спасибо, Саотоме-сама, — говорит Эмико. — Спасибо.

Снова морщусь и открываю рот, чтобы ответить. Вмешивается новый голос. Он сладок как мед, липок и полон едкого сарказма.

— Ну разве это не трогательная сцена.

Говорящая садистски хихикает. Поворачиваюсь к ней лицом, но я уже знаю, кто это. Мори Тиё.

А у меня на шее все еще это чертово колье.

* * *

Текущая через токийское метро толпа исчезает, человеческий отлив растворяется в коридорах и выходах. В опустевшем помещении стоит Тиё, очаровательный ангел из пылающих глубин ада. Ее улыбка сияет злобой, а пышное розовое платье, при всех своих кружевах и блестках, лишь усиливает ауру извращенной невинности.

— Мори Тиё.

— Тоже очень рада видеть тебя, Ранма-тян. Так жестоко с твоей стороны было сбежать на бой с Гёндуль, а не со мной. Я была так разочарована. Но мы здесь, снова вместе! О, это будет так весело.

Тиё кружится, широко раскинув руки. Насмешливое хихиканье эхом прокатывается по пустому коридору. Сейчас полдень буднего дня. Шанс, что такое место будет пусто, бесконечно мал. Но вероятность преклоняет колени перед Тиё. Именно так работает ее магия. Я чувствую ее в воздухе, тонкую пленку с ароматом корицы, что искажает реальность, чтобы удовлетворить ее прихоть.

Эмико отцепляется от моей ноги. Встает передо мной. Вокруг нее оборачивается свет. Одежда испаряется туманной дымкой, лишь чтобы вернуться сплошными металлическими пластинами. Трансформировавшийся волшебный рыцарь кладет руку в перчатке на эфес своей шпаги.

— Саотоме-сама, я з-задержу ее. — Эмико дрожит, говоря.

Смотрю на Эмико. Идиотка. Тиё раздавит ее как муху. Черт, Эмико не купит мне даже трех шагов. Это за пределами глупости.

Это же мнение разделяет и Тиё. Заслышав слова Эмико, она запрокидывает голову и испускает хриплый смех.

— Ты? Сразишься со мной? — говорит Тиё меж смешков. — О, это так мило. Вот что я скажу. Так как я люблю сенши, я заберу у тебя лишь одну конечность. Что предпочтешь? Левую руку? Правую? Может, все же ногу?

Шагаю вперед, привлекая внимание к себе.

— Ты здесь из-за меня, Тиё, — рычу я. Бросаю взгляд на волшебного рыцаря. — Эмико, убирайся отсюда.

— С-Саотоме-сама, — слабо протестует Эмико.

— Уходи. Живо. Это приказ, — рявкаю я. — И никому ничего не говори. Поняла?

Эмико кивает, ее лицо бледнеет. Она поворачивается в сторону и шагает к лестнице. Всс! Бух! В мгновение ока в бетонную стену врезается конфетный боевой топор в половину моего роста. Древко топора дрожит в сантиметрах от головы Эмико. На другой стороне коридора улыбается Тиё, ее рука вытянута в броске.

— Ну-ну. Не припомню, чтобы говорила, что ты можешь уйти, — сладко выпевает Тиё.

Мои руки сжимаются в кулаки. Шагаю вперед, высокие каблуки звучат в ритме стаккато. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки от Тиё и смотрю в ее шоколадные глаза. Мы почти одного роста, высокие каблуки дают мне небольшое преимущество.

— Дай Эмико уйти, Тиё, — ледяным тоном говорю я. — Ты пришла не для того, чтобы играть с жуками.

Тиё склоняет голову набок.

— Даже не знаю, — угодливо говорит она. — Я всегда считала, что давить насекомых очень весело. Как они шевелятся и корчатся, пытаясь сбежать на сломанных лапках. Еще лучше, что они продолжают дергаться, оставаясь живыми, даже приклеившись к земле своими кишками.

С широкой демонической улыбкой девушка вытаскивает вторую конфету-трость. Украшение медленно растет. Рукоять в хватке утолщается. Милый изгиб превращается в жестокий двулезвийный крюк. Лезвие клинка сверкает как сталь.

Мой взгляд возвращается к Тиё.

— Так ты предпочтешь поиграть с ней или со мной? — бросаю я.

Тиё касается топором моей щеки. Лезвие теплое и острое. Бесстрашно продолжаю стоять. Если бы Тиё хотела меня убить, уже бы убила. Эта женщина монстр, достаточно сильна, чтобы содрогнулся Сафуран, и достаточно умела, чтобы вспотела Кодачи.

Я не на ее уровне.

Даже если бы колье не было. Даже пройди я трансформацию. Даже тогда шансы на победу были бы равны нулю. Слишком велик разрыв между нами. Грубая духовная сила это гора со слишком крутым склоном. Если я не сумею прорвать ауру Тиё, она останется непобедимой. Такая попытка лишь подтолкнет меня к пределам, оставив меня без сил — и приглашая к контратаке.

Непросто представить, что потребуется, чтобы победить демона вроде Тиё, но неплохо было бы начать с объединения с Сафураном и Хабу.

— Как ужасно просить меня выбирать, — воркует Тиё. Она скользит топором по моему лицу, так что крюк касается шеи. Она останавливается и наклоняется в сторону, чтобы заглянуть мне за спину. — Ну, раз уж крыска уже сбежала, все изрядно упрощается, не так ли, дорогая?

— Полагаю, да, — отвечаю я. Вызванное словами движение приводит к легкому уколу топора. По моей плоти начинает прокладывать себе путь крошечная капля. — Раз уж мы теперь наедине, не расскажешь мне, что ты хочешь?

Глаза Тиё ликующе сияют.

— Что я хочу? О. Люблю такие вопросы. Я столько всего хочу. Хм… с чего начать? Знаю! — Тиё подается вперед, так что ее нос почти касается моего. — Как насчет того, что мы закончим то, что начали на крыше?

Прищуриваю глаза.

— Кокон? Не сработает. Моя духовная матрица уже кристаллизована. Мой тэнки больше не изменится.

Блеф. Хоть и подкрепленный осколком истины. Если честно, я понятия не имею, придали ли мне модификации Митико невосприимчивость к кокону Тиё. Смелое предположение, но здесь было слишком много неизвестных.

— О? Это об этом ты подумала? — с притворной невинностью говорит Тиё. — А я-то собиралась продолжить чаепитие. Но, раз уж ты затронула этот вопрос, что если мы проверим? — Садистка взмахивает пальчиком в перчатке и сладко говорит слова своего заклинания: — Cotton candy cocoon.

Тонкие нити розового спиралью ложатся на землю подо мной. Липкие струны тонким саваном оборачиваются вокруг моих ног. Пасть следует своим путем, схватив меня за талию. Нападение в сотни раз медленнее, чем когда она использовала его на крыше.

Тиё играет со мной.

… Нет. Я ошибаюсь. Она играет совсем не со мной.

— Отойди от Саотоме, — рявкает новый голос.

О цемент лязгают тяжелые стальные сапоги. На каждом шаге гремит кольчужный доспех. Гёндуль. Валькирия останавливается в полудесятке шагов от нас. В правой руке она держит всемогущее копье, Гунгнир.

— Гёндуль! — весело говорит Тиё. — Как удивительно встретить тебя здесь.

Тиё танцует вокруг меня, так что я оказываюсь меж ней и валькирией. Все это время она не отрывает от моей шеи свой топор. Тиё прижимается ко мне, ее крохотная грудь давит мне в спину. Игривым жестом забрасывает свободную руку мне на плечо. Нити сахарной ваты растворяются в тумане.

Осторожно поворачиваю голову, бросая взгляд в сторону девушки.

— Отойди, Мори Тиё, — во второй раз командует Гёндуль.

— О? И зачем же мне это делать? — спрашивает Тиё. — Саотоме досталась мне первой. Кроме того, она только что сказала мне, как сильно она хочет стать сладкой принцессой.

Неизящно фыркаю.

— Я никому не принадлежу.

— Не говори так, милая, — шепчет мне на ухо Тиё. Ее дыхание омывает мою левую щеку, даже когда ее топор вгрызается в правую сторону моей шеи. Мокрый язык скользит по мочке уха, оставляя холодный озноб. — Ты и я, нам было бы так весело вместе. Две милые девушки. Нет конца играм, в которые мы могли бы поиграть, — выдыхает Тиё. — Или, если тебя это больше не интересует, всегда остается Хикару. Ему без меня было так одиноко.

Вздрагиваю. Почти испытываю благодарность, когда Гёндуль делает два шага вперед и опускает копье до готовности. Дикие глаза валькирии встречаются с моими, в них мерцает захороненная жажда крови. Ее взгляд минует меня и вцепляется во врага за моим плечом.

— Я не стану повторять, — заявляет Гёндуль. Гунгнир начинает потрескивать, когда на его древке играют молнии.

— Ну разве это не прекрасно! — смеется Тиё. — Ты собираешься сразиться со мной. А я-то беспокоилась, что собачка будет слушаться приказов своей хозяйки.

Тиё радостно отходит на шаг. Ее топор размывается, но не жалит. Вместо этого крюк цепляется за ленту моего колье, начисто срывая его. Камень падает в стороне, и поток моего ки нормализуется.

Я вдруг чувствую, что живу.

— Ранма-кун, я передумала. То, что я хочу, это убить Гёндуль и ее собачку! Ты ведь поможешь, верно? — спрашивает Тиё вперемешку с безумным восторженным хихиканьем.

Потираю шею, кидая на Тиё полный подозрения взгляд. Должно быть, она планировала это с самого начала. Но с колье или без него, мне весьма неудобно, когда она за моей спиной. Перевожу взгляд на Гёндуль. Глаза валькирии встречаются с моими, ожидая моего ответа.

— Лучше так, чем Институт, — ворчу я. — Хотя один момент, — указываю я на сидящего позади Гёндуль гигантского призрачного волка. — Не стану называть его собачкой.

Гарм усмехается, его глубокий тяжелый голос звучно отражается от стен коридора.

— Мы снова встретились, рабыня. Впечатлишь ли ты меня своей ценностью? Или будешь раздавлена в моих челюстях? — усмехается он. — Покажи мне свою силу.

— Остановись, Гарм, ее жизнь не твоя, — вмешивается Гёндуль. Ее дикий взгляд останавливается на мне. — Саотоме, ты посягаешь на свою честь, сражаясь вместе с предательницей?

Фыркаю.

— Тиё это совсем не идеальный вариант, но я соглашусь работать с ней, если это значит уход из Института.

Тиё радостно хихикает.

— Видишь, Гёндуль? Она выбрала меня.

— Молчи, негодница! — ревет Гёндуль. — Ты зашла слишком далеко, Тиё. Больше я не стану останавливать руку. Сегодня ты умрешь, как должна была умереть, когда впервые ступила на священные земли Ее Величества.

На губах Тиё появляется подлая улыбка. Девушка в розовом подается вперед. От невероятного давления дрожит воздух.

— Прекрасно. Прекрасно. Я долго ждала этого момента. Собачка соскользнула с поводка. Так и знала. И правда лучше убить тебя после того, как ты отринула слово своей хозяйки.

— Я не предатель, Тиё. Просто я действую по собственной воле. Больше я не позволю коварной змее быть рядом с моей королевой.

На острие Гунгнира собираются изломанные молнии. Заряды растягиваются от пола до потолка. Нарастает вес силы Гёндуль, пока не окутывает весь тоннель грубым ки. Воздух кричит от давления, когда в свою очередь и Тиё направляет свою ауру. Изливающийся ветер треплет мое платье.

Валькирия поднимает свое копье, нацелившись острием в сердце Тиё.

— Готовься, Тиё, ибо это твой конец.

Тиё вырывает из прически сахарную трость. Шагает вперед с боевыми топорами в каждой руке.

— Змея? Как мило с твоей стороны так говорить. Но твоя хозяйка гораздо коварнее меня. Потому-то мы с самого начала приглядывали друг за другом, мы только и планировали, как же ударим друг другу в спину.

Бах!

Помещение вздрагивает, когда Гёндуль выпускает свою силу. Молния, широкая как ствол дерева, протягивается мерцающей рекой уничтожения. Заряд проносится через тень Тиё и врезается в стену за ней. Камень течет, а затем взрывается. Дождем обрушиваются сферы раскаленного белого вещества. Над пузырящейся магмой, парящей землей, поднимается туман.

В эхе электрического света бьет Тиё. Топоры вылетают из ее рук. Каждый конфетный клинок расщепляется на тройку томагавков. Снаряды разлетаются в разные стороны, а затем как бумеранги прилетают с неожиданных направлений. Копье валькирии размывается столь быстро, что кажется двумя, разрушая в полете пару конфетных топоров. Еще один проносится мимо, поймав один лишь ветер, в то время как четвертый врезается в щит валькирии. Последние попадают в цель, только чтобы их оттолкнула кольчуга Гёндуль.

За этим нарастает какофония боя, но у меня нет времени наблюдать. Гигантский волк, Гарм, мчится на меня с другой стороны помещения. Ныряю вправо. Смыкаются огромные челюсти, кинжальные зубы проходят через место, что всего мгновение назад было моим.

Поворачивается могучая голова зверя, сокращаются толстые мышцы вокруг шеи. Во второй раз открывается рот Гарма, нацеливаясь на мою позицию.

Отпрыгиваю и спотыкаюсь. Высокие каблуки подавляют гибкость моих лодыжек, превращая мое уклонения в едва контролируемое падение. Паника обрывается бессвязными шагами, что дарят мне последний сантиметр. Зубы волка вцепляются в оборки моего платья, горячее дыхание — разящее гнилым мясом — протекает по мне.

Ловлю себя и оттанцовываю. Гарм остается позади, из его горла вырывается низкий насмешливый рокот. Существо преследует меня неспешными, размеренными шагами, не заботясь об остающемся позади бессмысленном уничтожении.

— Развлеки меня, ведьма, — говорит Гарм. Губы зверя расходятся в том, что должно быть волчьей улыбкой или угрозой смерти.

Наклоняюсь в сторону. Мимо со свистом пролетают электрические заряды и кусочки карамели. Бой между Гёндуль и Тиё оборачивается погоней, Гёндуль гонится, а Тиё убегает. Понятная тактика: Гунгнир смертоносен, когда цель в пределах его досягаемости.

Щелк! Отскакиваю в сторону от выпада Гарма, моя невнимательность притворна. Вместо того, чтобы снова укусить, волк встает на дыбы. Обрушивается пара лап, заставляя меня спасаться от них. Кидаюсь вперед, а не назад, проскальзывая под зверем. Оказавшись там, низко приседаю, а затем бью мощным пинком.

Моя нога попадает в пар. Мех течет туманом, и я пролетаю сквозь него. Дерьмо! Призрак. У меня лишь момент, чтобы понять свою ошибку, прежде чем Гарм растворяется в серебристом пламени. Холодный огонь оборачивается вокруг меня, только чтобы вновь появиться на расстоянии метра.

Сверкают желтые зубы. Широко распахивается пасть, угрожая поглотить меня целиком.

Дерьмо! Изворачиваюсь в воздухе, бросая ноги по широкой спирали. Кончиками каблуков, пропитанных светящимся ки, попадаю в губу существа. Бушующая сила отбрасывает меня назад. Отталкиваюсь, прибавляя себе скорости.

Всс! Я на миллисекунду задерживаюсь с уклонением от конфетного топора. Лезвие рассекает платье и оставляет на коже разрез размером с монету.

Разворачиваюсь в воздухе, касаюсь пола и прыгаю к потолку. Гарм врезается подо мной, разбивая цемент, как если бы он был песком. Встает зверь невероятно быстро. Следует за мной в воздух, ускоряясь на бегу. Соскакиваю с крыши, опередив его лишь на секунду. Призрачный пес врезается в мою прежнюю позицию, проносится сквозь камень и отталкивается от него, двигаясь как рыба в воде.

Проклятье. Так я не смогу победить. Нужно изменить правила игры.

Мне нужен тэнки.

Мысли замирают. Тэнки? Почему же… Нет. Не думай. Делай.

Но получится ли?

Месяц назад тэнки был вершиной безумия. Сейчас? С освобождением от колье моя аура истекает силой. Со своей духовной силой я властвую в области вокруг себя. Но природа этого духа изменилась. Уверенность пронизана красотой. Не задумываясь и не прикладывая усилий, я излучаю мэгами но оои много превосходящую мою изначальную попытку.

Все получится.

Гарм следует за мной по пятам, пока я продолжаю быстрое отступление. Мечусь из стороны в сторону, используя в свою пользу меньшую массу и большое ускорение. Все время остаюсь в одном неверном шаге от надвигающейся смерти.

В окружении уничтожения, оказавшись в жестокой битве, я обращаю свое внимания вовнутрь.

Первым приходит покой. Моя аура успокаивается, ярость боя угасает. Углубляется чистота духа, и окружающее меня слабое лавандовое свечение смягчается до розового. Поднимаю самые ненавистные свои воспоминания. Ледяную хватку металла на лбу. Безразличные глаза, наблюдающие за моей ломающейся гордостью. Исчезновение кусочков меня, проданных дьяволу ради еще одного шанса на победу. Мой разорванный дух. Беспомощность. Разочарование. Ненависть.

Пресмыкание.

В моих ушах эхом отражается голос Артемиды.

С этим я создаю хайгэки.

Я горю. По моим венам протекает бешеное пламя. Но на этот раз оно не иссушает плоть и не изжаривает органы. Вместо этого оно очищает. Вся грязь обращается в пепел. Уходит вся слабость, изгоняется чуждая магия. Слабеет боль в мышцах, как будто я расслабляюсь в фуро.

Это хорошо.

Реальность обрывает удовольствие. Обрушиваются челюсти Гарма, чуть не разрывая меня напополам. Кидаюсь в сторону, затем удваиваю свое сосредоточение.

Берусь за сукэн. Снятая тиара. Мои первые шаги за вратами Института. Рев ки и уверенность. Вкус свободы. Пропитываю себя этими эмоциями. Сукэн разливается льдом. Это немеющая боль, что исцеляет раны и восстанавливает совершенство.

Я трансформируюсь.

Хайгэки и сукэн оборачиваются друг вокруг друга и взрываются искрящимся светом. Платье вздымается, когда через него проходит магия. Розовые нити подобны воде. Черные нити текут по поверхности, образуя узор из изломанных мозаичных сердечек. На свет появляются ленты, оборки и кружева.

Кружусь в воздухе, милые ленточки следуют за моими движениями. За спиной хлещут волосы, удлиняясь в пару шелковистых хвостиков. Легко приземляюсь на землю и перекатываюсь по поверхности. Проворность возвращается. Магия отбрасывает законы физики, позволив ловкости оспорить мою одежду. Гарм рушится рядом со мной, его шея вытягивается для укуса. Вмешивается сукэн, и я уклоняюсь с ангельской элегантностью, с легкой грацией скользнув вокруг его атаки.

Оказываюсь рядом с Гармом, моя аура бушует от невероятной энергии моей трансформации. Зверь поворачивается ко мне лицом. Он слишком медлителен. Мои ноги принимают стойку, и каблуки вдруг демонстрируют прекрасное сцепление. Резко останавливаюсь, поворачиваясь от бедра, вкладываю всю силу в кулак. Конечность покрывает усиленный хайгэки ikisasu. Выстреливает пылающий розовый метеор.

Бум!

Ки-удар взрывается от соприкосновения. Гарму разрывает ребра. Сдувает плоть, мех и мускулы. Гигантского волка отбрасывает через всю комнату. Он кувыркается в воздухе, его лапы пытаются найти опору. Затем Гарм спохватывается. Его тело замедляется, и волк выпрямляется.

— Tenshi Osakebi! — кричу я.

Поток силы с ревом течет по моим рукам и сливается меж ладоней. Вся избыточная энергия тэнки получает свободу. Сияющий луч розового пронзает тоннель, ловя Гарма как раз когда он поворачивается ко мне. Волк взвывает, когда его отбрасывает во второй раз. Существо врезается в землю и катится, размывшись, к Гёндуль. Валькирия умело перепрыгивает своего верхового, выпуская при этом из копья молнию.

Бах!

В случайном всеобщем согласии бой останавливается.

— Не играй со своим врагом, Гарм, — отчитывает Гёндуль. — Саотоме воин, и к ней стоит относиться как к таковой. Но не смей убивать ее. Гнев директора будет невероятен.

Гарм встает и отряхивает серебристый мех. Кровь и кости раскрыты, кожа содрана моей магией. Но зверь не обращает внимания. Его зверская улыбка становится шире, когда он поворачивается ко мне. Серебристое пламя облизывает порванную кожу, связывая призрачную плоть. Смертельную рану смывает за считанные секунды.

— Я сражаюсь как хочу, Избравшая. Как всегда было. Как всегда будет, — отвечает гигантский волк. — Эта ведьма сумела заинтересовать. Быть может, мне это так понравится, что я забуду о тебе. Так что постарайся не умереть.

— Как чудесно. Ранма-тян наконец-то трансформировалась. Это значит, что мы можем начать все всерьез, — поддразнивающе вставляет Тиё. У очаровательной девушки в правой руке белый зонт, а в левой конфетный топор. — Но давай сперва немного расчистим комнату? Так наши бои не помешают друг другу.

Гёндуль застывает, по ее покрытому сталью телу стекает напряженность.

— Ты не посмеешь.

Милая улыбка Тиё становится зловещей. Она крутит свой зонтик. Кружевной зонт проливает нечестивый свет.

— Starlight starfall.

Бум!

Потолок вздрагивает. Светильники мерцают, и ссыпается пыль. Бум! Еще один удар. Бум! Бум! Буу-Бу-Б-Б-Б-Бум! Взрывы гремят быстрой очередью. Подземное помещение трясет. Дребезжат балки. Тускнеют ряды фонарей. Стеклянные трубки рушатся на землю.

Тум! Сквозь крышу прорывается мяч. Ярко-синий леденец оставляет в земле кратер. Он большой, слишком широкий, чтобы обхватить его руками.

Бу-бум!

Во все стороны разлетается шрапнель. Вмешивается сукэн. Из воздуха формируются паутиноподобные нити. Они сплетаются в черно-белый шахматный гобелен. Ткань ведет себя как стальная стена. Крохотные осколки оставляют на поверхности ямки. Большие куски прорываются. Руки размываются на перехват.

Осознание нагоняет магию. А? С каких это пор…

Бу-бу-б-бум!

Цыц! Сейчас драться. Думать позже.

Град леденцов продолжается. Потолок пронзают гигантские красные, белые и зеленые сферы. Карамельная шрапнель разлетается по помещению, разбивая стекла и дырявя все поверхности.

Сталь прогибается. Крыша падает.

Поднимаю руки навстречу ей.

— Tenshi osakebi!

Кричу атаку, направляя максимум сил. Из рук выплескивается розовый свет. Идеальный дух, ревущий с деструктивным хаосом хайгэки, тараном бьет сквозь падающую землю. Камни раскалываются. Грязь разлетается в стороны.

Прыгаю в этот зазор.

Окутавшись сукэном, я поднимаюсь через пробитый моей магией тоннель. Вокруг меня ссыпаются разрозненные обломки дороги, труб, куски земли. Поднимаюсь по падающим частицам как по лестнице, всей своей волей толкаясь вверх. Реальность, движимая силой сукэна, склоняется перед моим капризом. Мне открывается дневной свет.

Выход.

Взлетаю в небо, моя скорость так высока, что я поднимаюсь на пять этажей над тонущей землей. Мой взгляд скользит по полю боя. В метро рухнули шесть полос перекрестка. Высотные здания распотрошены, их фасады вспороты дождем конфетных метеоров. Раздавленные автомобили разбросаны как игрушки, шасси разбиты, а окна выбиты.

Сердце Токио стало боевой зоной. Тем не менее, улицы остаются пусты.

На краю битвы устроили препятствие полдесятка девушек. Кодачи стоит на перевернутом тягаче. Она маниакально смеется, стреляя потоком лакрицы в двигатель автомобиля достаточно глупого, чтобы обогнуть ее баррикаду.

Но этого не достаточно. Совсем не достаточно. Если только не эвакуировать всех в радиусе сотни метров, жертвы будут огромны.

Мое тело достигает пика. Скольжу вниз, на облаке своего платья как на парусе. Выбрасываю руку, и между пальцев появляются очки. Устраиваю их на носу, затем постукиваю по оправе, перебирая меню выбора, пока не добираюсь до режима ауры.

Нахожу его, не опоздав ни на секунду. Из-под обломков беспрепятственно поднимается гигантский призрачно-красный волк.

На моих губах появляется гадкая улыбка.

Гарм вырывается из-под земли. Его в упор встречает пара розовых пуль. В мгновение ока волк кидается в сторону. Первое копье попадает в скалу, выпуская облако пыли и обломков. Второй заряд, укрывшийся в сиянии первого, попадает в цель. Голову Гарма наклоняет, из-за чего волк спотыкается. В серебристом пламени мелькает кость, прежде чем исчезнуть среди меха.

Приземляюсь в метре от него. Гарм трясет головой, затем бросается вперед. Гигантские зубы скрежещут в пустоте. Проскальзываю под ними, пробираясь под телом волка. Изворачиваюсь на бегу, вытягивая ногу, чтобы зацепить заднюю лодыжку Гарма. Сустав ломается.

Зверя это вряд ли волнует.

Пинаю волка под зад. Задница даже приподнимается, тогда как морда опускается вниз и под него. Желтые зубы охватывают меня слева и справа. Челюсти Гарма смыкаются, обеспечивая верную смерть.

Он ловит мою тень.

Трещит сукэн. На моем пути рассыпаются горящие осколки розового. Иллюзия переписывает правду. Я больше не между зубов Гарма. Вместо этого я парю вне его досягаемости, мои каблуки в сантиметрах над землей после идеально выбранного для прыжка момента.

— Tenshi osakebi!

Руки отбрасывает, как будто я стреляю из пушки. Падаю на спину, яркий свет затемняет мне вид. Моргаю, затем замечаю, как Гарм врезается в стену ближайшего здания. Чудовищный волк поднимается на ноги и снова рвется в бой. В грудь Гарма врезается случайный леденец, швыряя его на землю.

Бум. Бум. Бум.

Продолжаются взрывы. Шальные осколки карамели скользят по потрепанной грани моего сукэна. По плечу, груди и лицу расходится острая боль. Непрерывный шквал не позволяет укрыться. Сжимаю зубы и собираюсь с волей. Моя фрагментированная аура восстанавливается. Больше через нее ничего не пройдет.

Земля подо мной взрывается.

Через грязь прорываются изломанные клинки электричества. По ногам пробегает статика, а волосы встают дыбом. Вздымается земля. Меня швыряет в небо. Элегантность сукэна подавляет мое удивление. Мой баланс не дрожит. Отталкиваюсь, переворачиваюсь в воздухе и приземляюсь на вершину фонарного столба в десятке метров оттуда.

В дымящемся кратере стоит Гёндуль. Одной рукой она держит в воздухе кусок дороги, что куда больше того, что я могу поднять. С почти небрежной легкостью валькирия отбрасывает камень в сторону. Обломок бетона раскалывается от удара.

С облегчением оглядываюсь в поисках Тиё. Милый демон танцует среди разбитых камней, крутя своим зонтиком. Она кружится и вертится, с улыбкой восхищения глядя на покрывающие поле боя обломки.

Стихает неспешный стук падающих леденцов.

Мой взгляд переходит на Гарма. Волк со своей волчьей усмешкой косится на меня. Чешет за ухом гигантской лапой.

— О, — выдыхает Тиё. Девушка тянет руки и выгибает спину. — Так гораздо лучше. Теперь мы можем всласть покидаться силами. Не беспокойтесь о гражданских, мои девочки о них позаботятся. А если они кого-то пропустят? Хе-хе-ха-ха! — Смех Тиё из хихиканья превращается в безумный хохот. — Так все будет даже более захватывающе!

Гендуль хмыкает и перехватывает Гунгнир обеими руками.

— Презренная. Гордость воина в том, чтобы убить лишь того, кого должно. Но ради твоей смерти, Тиё, я с радостью пройду через море трупов.

Тиё швыряет свой зонт в сторону. Отброшенный зонтик растворяется в небытие. Освободившейся рукой она хватает второй конфетный топор.

Улыбка Тиё все расширяется, пока не угрожает рассечь ее лицо напополам.

— Ты сказала такие замечательные слова, Гёндуль. Теперь умри!

Тиё рубит обеими руками, выпуская волны искаженного воздуха. Гунгнир дважды свистит, рассекая ветер напополам. Вакуумные клинки как эластичные ленты отлетают друг от друга. Кружащийся вихрь врезается в здание позади. Взрываются сталь и бетон, содранные квартетом гигантских клинков.

Ни одна из них не уделяет этому никакого внимания.

Тиё текучими движениями отлетает, угол ее дуги игнорирует гравитацию. Пока она летит, рассыпаются десятки снарядов. За ней гонится Гёндуль, дикие глаза блестят от восторга. Конфеты разрушают все вокруг нее. Топоры ломаются о ее копье, щит и доспехи. Позади Гёндуль горит земля, каменное болото образует тысячи разделяющих его на части ножей.

— Ауууу! А-а-ауууу!

Воет Гарм. Мою грудь трясет. Под моими ногами танцует щебень, в рамах грохочут стекла. Этот звук перекрывает все вокруг. Перед его мощью стихает даже бой между Тиё и Гёндуль.

Ауууу! А-а-ауууу! Эхо. Это первая моя мысль. Затем я замечаю их, сотни призрачных волков. Они вспышками серебристого света выходят из всех теней. Масса стремится вперед, образуя строй в пять линий. Армия растягивается на все шесть полос перекрестка.

Гарм опускает голову. Колоссальный зверь испускает глубокий, раскатистый смех.

— Охота началась, ведьма. Не разочаруй.

Стая катится вперед, рой серых призраков, что одеялом струится по земле. Над ними всеми возвышается Гарм, огромный и массивный, но гораздо меньше, чем вся стая вместе.

Вот дерьмо.

Меньше чем за секунду они оказываются передо мной. Набрасывается вся масса волков. Они бьют по лодыжкам. Они подпрыгивают вырвать горло. Они кружат вокруг и кусают за икры. Ни грамма плоти не остается без внимания. Смертельнее их всех Гарм. Его пасть достаточно широка, чтобы проглотить меня целиком. Зубы достаточно крепкие, чтобы разорвать сталь. В челюстях чародейская сила, что может разбить мой сукэн.

Утонув в море волков, я сражаюсь.

Яркий свет рассыпается веером. Мой tenshi osakebi режет как меч, рассекая конус волков. Эктоплазма распадается ливнем прозрачной крови. Кружусь дальше, не в состоянии разглядывать. Обрушиваюсь руками и ногами. Ломаются позвоночники, трещат черепа, волки разлетаются во всех направлениях.

Только чтобы возродиться из серебряного пламени.

Это бесконечная масса бессмертных духов. Не хватит никакого мастерства или скорости. Сжимаются голодные челюсти, отрывая осколки розового света. С каждой секундой сукэн угасает, ложный закон уступает миру, что стремится к моему уничтожению.

Хрум! Пасть Гарма смыкается на моей голове. Уклоняюсь на считанные миллиметры. Мои руки размываются, сбивая с прыжка трех волков. В лодыжку погружаются зубы. Внезапный вес превращает мои танцующие шаги в запинку. Набрасываются десятки волков. Вырываю ногу на свободу и отскакиваю в сторону. Взрывается яркий свет, сокрушив целую волну. Но слишком поздно. Наваливается голодная орда, повалив меня на землю.

Волки кусают, вцепившись в плоть и ткань. Они пытаются своими зубами удержать меня. Перекатываюсь. Десять волков перекатываются вместе со мной. Правой рукой, поднимаясь, тащу в воздух вцепившегося в локоть зверя. Его зубы отрываются от раны, оставляя рваную плоть и текущую кровь.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Пошатываюсь на ногах, призрачные тела висят на мне массой серебристого меха. Сосредотачиваюсь на одном упрямстве. Прочь! Боль превращается в хайгэки. Во всех направлениях расходится грубая, несфокусированная воля. Волчьи челюсти тают. Волки разрушаются.

Вздрагиваю и падаю. Легкие с хрипом гоняют воздух.

Шевелись!

Усталые мышцы швыряют меня вверх.

На меня набрасывается стая волков, прикованная к земле неизвестными ограничениями. Отступаю ввысь, используя для усилений прыжка рельеф. Гарм поднимается вслед за мной, но слишком далеко, чтобы помешать моему бегству. Вместо этого зверь идет наперехват, чтобы вернуть меня на землю.

Отступлением куплены считанные секунды. Вдыхаю и успокаиваюсь. План. Мне нужен план. Давай, Ранма, план. В голове мелькают идем. Попадается безумное замечание. Снова смотрю вниз. Легион волков ждет, их тонкие рты истекают слюной.

Глупо. Безумно. Совершенно невменяемо. Но может сработать. Я это сделаю. Придется.

Иных вариантов нет.

Приземляюсь с внезапным толчком. Высокий каблук погружается в спину прыгнувшего волка, отправляя его рухнуть на землю. Дуга меняется, и я лечу среди взмывших призраков, отталкиваясь от них в смертельной демонстрации акробатики.

После чего оказываюсь посреди стаи.

Бросаю хайгэки. Избиваю распустившую слюни стаю руками и ногами. Удары отбрасывают волков в сторону. Пинки оттесняют группы. Хрупкий ikisasu единственное мое нападение, и его едва хватает, чтобы коснуться призрачной плоти. Все усилия сосредоточены на отступлении, весь сэкономленный ки посвящен сукэну.

Мир склоняется перед мощью моего закона.

Одной лишь защитой в бою не победить. Это знаю я. Это знает Гарм. Огромный серебристый зверь призраком парит в небе, охотник ждет своего часа. Скоро его добыча ослабеет. Настанет момент напасть на нее.

И, пока он ждет, я втягиваю все в круг.

Это безумие. Нет сталкивающегося с холодом жара. Законы природы не на моей стороне. Но у меня есть сукэн. Верховная власть. Сила выдать иллюзию за правду. В эту силу я и вливаю свой ки. И через него я устанавливаю господство. На кратчайший момент мир становится моим. Я всемогущий бог. С этой силой я устанавливаю новый закон.

Застывшие ауры призрачных волков втекают в стягивающуюся спираль.

С последним шагом я выхожу в центр буйствующих энергий.

— Hiryu shoten ha!

Взмахиваю кулаком в апперкоте. Удар пронзает сердце вихрящейся магии. Восстань, приказываю я. Восстань и разорви моих врагов на куски.

Ки с такой резкостью вытягивает из моего тела, что я чуть не падаю на колени. Воздух дрожит. Поле боя затихает.

Ничего.

Ни ветра. Ни движения. Ослабев и устав, я стою в центре. Волки набрасываются как один. Размытая масса формирует серую волну. Готовлюсь к накатывающемуся цунами.

Оно так и не достигает цели.

Все скопление врезается в стену из лент. Нити захватывают все. Призрачные волки стараются освободиться от пут. Бесполезно. Это не масса безжизненных нитей, но скорее рой змей.

Исчезает гравитация. Взрывается ветер. Все утаскивает в небо.

Падаю в воздух, ветер треплет одежду и волосы. По сравнению с hiryu shoten ha, это просто бриз. Тем не менее, в неестественной гравитации он кажется в десятки раз сильнее. Вокруг меня формируется сердитый торнадо. В равной степени поглощаются грязь и камни. Вихрящийся мусор собирается по краям облачной массой кружащейся смерти.

Потрескивает розовый свет. Энергия стекает по черной и белой веревке. Из сердца торнадо докатывается эхо второго взрыва. Ветер свистит со все большей силой.

Потрясенно смотрю на это. Что же у меня получилось?

Это не hiryu shoten ha. У двух приемов весьма мало общего. Обращение силы врага. Тянущая вверх кружащая масса энергии. Но здесь не погодное явление. Здесь искаженный закон. Ложная область, пробившееся в сердце реальности. Проявивший себя сукэн. Чудовищная спираль, что поглощает все.

Все призрачные волки вокруг меня скулят и воют. В их кожу врезаются тонкие нити, погружаясь в плоть и мех как корни гигантского растения. Пульсирующими глотками нити выпивают туманную энергию. Затем, когда масса становится достаточно большой, каждая нить выпускает заряд розового света. Украденная энергия каскадом обрушивается в сердце бури, все больше усиливая ее.

Парю в пасти дракона. С отвращением называю свой прием. Tenkui ryu. Пожирающий небеса дракон. Магия, что осмелится использовать только демон.

Опасность.

Сукэн реагирует раньше осознания. Из моих запястий вырывается черная нить. Струна становится лентой, а лента воздушным змеем. Парус ловит внезапный порыв, дернув меня так сильно, что руки едва не вылетают из суставов. Через мой послеобраз проносится волна цепей, пик и алебард.

Гарм. Его моему tenkui ryu не поглотить. Огромный волк мчит через шторм, оставляя его без внимания. Вокруг его конечностей оборачиваются толстые веревки и длинные нити. Его толкают могучие мышцы, с каждым шагом он рвет нити. Голова зверя склонена набок. В один укус Гарм пожирает одного из своих волков-миньонов. Затем он поворачивает свою пасть ко мне и выплевывает разлетающиеся призрачные клинки.

Новый порыв ветра тащит меня вверх и в сторону. Сукэн почти ломается. Если я продолжу полагаться только на него, я в считанные секунды лишусь всей защиты.

Смех Гарма ревом перекрывает вихрь.

— Приди, ведьма! Меня не победить столь слабым заклинанием!

— Я так и думала, — кричу я в ответ, наполняя голос ложной уверенностью. — Но девушке же можно надеяться, не так ли?

Tenkui ryu достиг большего, чем ожидалось. Миньоны Гарма вне игры. Но это, в лучшем случае, уравнивает шансы. Прямо сейчас я в сотне метров в воздухе. Нет поверхности, от которой оттолкнуться. Нет укрытия, за которым спрятаться. Всю мою подвижность обеспечивает неуправляемый змей.

Такие шансы мне не по душе. Мне нужно превратить все это в ближний бой. Если я буду держатся на расстоянии, закончу я маленькими кусочками Ранмы.

— Я Гарм, сын Фенрира, страж ворот Хель. Если я скован, оковы сломаются. Если я умру, я возрожусь. Когда я вою, трепещут даже боги, ведьма, — ревет Гарм. — Покажи мне свою страшнейшую силу. Разорви мою плоть. Разбей мою душу. Пропитай мой мех кровью, пока он не станет сиять алым. Бей меня так, как хочешь, ведьма, а я над всем этим посмеюсь. Посмеюсь, а затем раздавлю в зубах твои хрупкие кости.

Рокочущая издевка Гарма останавливается, когда его голова качается из стороны в сторону. В пять укусов он проглатывает столько же волков. Затем колоссальный монстр снова поворачивается ко мне. Вверх смотрят огромные золотистые глаза. Через зубы монстра истекает серебристое пламя.

Гарм раскрывает пасть.

Горло волка освещенная белым пламенем бесконечная бездна. В этом аду выковывается запас оружия. Мечи, что выше моего роста. Стрелы, которых больше, чем может выпустить армия. Копья и дротики, чьи наконечники остры, а лезвия иззубрены. Выплюнут каждый клинок, что был придуман человечеством — буря инструментов разрушения, каждый из которых может запросто меня убить.

Мне хватает одного только взгляда, чтобы увидеть в стальном блеске отражение собственной смерти.

За мгновенным решением следует холодный расчет. Мои приемы изменились. Я не могу больше позволить магии владеть мной. Чтобы избежать этой судьбы, мне нужно больше, чем направляющая рука и мягкая воля. Мне нужно перехватить контроль.

И это значит, в свою очередь, что мне нужно, чтобы она контролировала меня.

Я впервые принимаю сукэн. Я позволяю магии наполнить мои мысли, так же как и мою душу. Я позволяю ему запятнать мое искусство и испортить его неэффективной элегантностью. Я сдаюсь фантазии. И при этом я нахожу путь.

Вокруг меня кружит магия. Со спины моего платья рябью расходятся отделанные белым кружевом черные ленты. Два змея ловят ветер. Налево, думаю я. В ответ поднимается ветер, оттаскивая меня на пять метров. Я танцую в воздухе, исполняющая на облаках пируэты прекрасная балерина. Мимо проносятся целующие мою плоть ножи и мечи.

Новый порыв. Снова дергает, на этот раз на восемь метров вниз. Рядом со мной пляшут тысячи лент. Они ловят своими петлями призрачные клинки, сбрасывая их вниз или отклоняя прицел. Цепляю в полете клеймор, моя аэродинамика тащит меня в самый разрыв.

Дз-зынь. Металл ударяется о металл. Я кружусь посреди роя смерти, призрачным клинком отражая оружие.

Затем это проходит.

Змеи распадаются. Ленты переплетаются заново. На их месте образуется пара шелковых крыльев. Без усилий кружусь в воздухе. Учиться не нужно. Сукэн превращает мечту в реальность. Здесь, в моей области, моим ожиданиям повинуются даже мельчайшие детали.

Замечаю Гарма, после чего стремительно падаю.

Волк мчится через глубины торнадо, кусая всех своих миньонов в пределах досягаемости. Между укусами он выплевывает ружья смерти.

Эх!

Закладываю в ответ вираж, описывая телом имитирующую полет широкую кривую. От первого заряда уворачиваюсь чисто. Но, с сокращением дистанции, от следующих четырех так легко не уклониться. Одним взглядом рассчитываю сотню траекторий. Меняю направление, чтобы пройти через минимум лезвий.

Столкнувшись с бесконечной бурей смерти, я желаю новой правды. Воображение обретает форму. Мотки шпагата летят элегантными петлями. Нити обвивают рукояти летящих клинков. Развожу руками, и куклы оживают. Магия придает им невозможное умение. Мое умение. Оружие Гарма становится отрицающей все стеной призрачной стали.

Четвертая волна бьет.

Мою ауру рассекают десятки копий. Разваливается продырявленный сукэн. Я вдруг теряюсь. Полет превращается в падение. Нити растворяются в туман. Отчаянно кувыркаюсь. По моим конечностям проносятся стрелы. Проходя мимо, рубят кружащиеся мечи. Мою тень пронзает множество ножей. Размывшимися руками отбрасываю оружие в сторону.

Боль. Проскальзывает клинок. Призрачный нож разрезает воротник. Шок замедляет мои движения. Лишь инстинкт спасает меня от следующего за ним дротика.

Проношусь над головой Гарма. Волк поворачивается ко мне, его горло светится надвигающейся смертью. Натягивается последняя моя лента. Мое падение резко останавливается. Вместо этого я описываю вытянутую кривую.

Ухмыляюсь и замахиваюсь ногой, чтобы прибавить движения. Теперь-то ты попался, песик.

Моя кривая петля превращается в орбиту. В одно мгновение я вновь оказываюсь на высоте Гарма. Затем выше. Затем рядом с ним. Затем ниже. Вокруг и вокруг. Быстрее и быстрее. Следя за мной, Гарм вращает головой, но с каждым проходом моя скорость нарастает, и его связывает все больше нитей.

Бух.

Врезаюсь в спину Гарма с такой силой, что из моих легких выбивает весь воздух. С застывшей диафрагмой хватаю пару веревок. Импровизированными поводьями закрепляю свое положение.

Делаю несколько вдохов и сосредотачиваюсь.

— Знаешь, а здесь довольно удобно.

Гарм дергается подо мной, подбрасывая меня на метр над сиденьем. Падаю обратно. Шея кричит от боли внезапного рывка.

— Слезь с меня, ведьма, — воет Гарм.

— Ха. Нужно тебя для начала пришпорить, песик. Собака служит своему хозяину. С нетерпением жду, когда же у меня будет летающий волк, — весело издеваюсь я.

— Укрощаешь меня? — рычит Гарм. Зверь кружит в воздухе, борясь с поймавшими его веревками. — Это больше, чем тебе стоило пытаться.

Плотная материя обращается в пар. Скольжу сквозь море серебристого пламени. Теневая форма Гарма мерцает надо мной, по-прежнему обернутая нитями. Призрачная гончая изворачивается. Вновь материализуется его рот. Он кусает.

Ныряю. Желтые зубы ловят отставшую косичку. На мгновение пошатываюсь, но шелковистые волосы выскальзывают через щели как вода. Падаю дальше, связывающая меня с Гармом струна растягивается по моей воле. Напрягаюсь, готовясь броситься в еще одну спираль.

Гарм движется первым.

Прекрасно выбрав момент времени, волк шагает назад. Огромная масса дергает ленту, рывком швыряя меня в воздух. Гарм рвется к моему возносящемуся телу, кривая моей дуги ведет меня прямо в его челюсти.

Мои нити снова растягиваются. Оставшаяся скорость наращивает расстояние между нами. Укус Гарма уходит впустую. Но у защиты есть своя цена. Вернувшаяся слабина не позволяет мне контратаковать. Гарм использует этот момент, чтобы извергнуть волну призрачного оружия.

За моей спиной вырываются крылья. Своей поверхностью они ловят порыв ветра. В тот же момент натягиваются мои ленты. Я дергаюсь, и моя траектория меняется настолько, что я облетаю Гарма с правой стороны. Усиливаю хватку и готовлюсь намотаться на него.

По моему позвоночнику ползет холодок. Смерть.

Внизу кипит зловещая сила. Присутствие душит. Смерть. Смерть. Смерть. Кажется, что сам воздух воет эти слова. Ужас выдавливает все мысли, оставляя одни лишь инстинкты. Отпускаю, оторвав свои ленты. Касательная скорость остается. Мой полет продолжается, отправив меня кувыркнуться сквозь стену tenkui ryu и выйти на открытый воздух.

Небо разорвано.

Все небо покрывает пелена темных облаков. Сердце вырвано. Позади остается туннель мутной черноты, глаз бури. По стене кружащихся облаков с треском прокатываются синие сполохи. Раскаты грома сотрясают атмосферу, отдаваясь в моих костях.

С каждой проходящей секундой магия становится все сильнее. Мои глаза стремятся к источнику. Гёндуль. Валькирия стоит среди моря липкого розового. Ее копья нет, а рука высоко поднята, как будто хватаясь за небо.

Рука падает.

С небес обрушивается каскад молний, непрестанная река, что врывается через изгиб моего tenkui ryu. Поток шире здания и ярче солнца. В его центре лежит Тиё, приколотая к скале пронзившим ее кишки копьем.

БУМ!

Звук подобен молоту. Он сбивает меня с неба. Кувыркающийся полет становится беспорядочным. Проваливаюсь, оглохнув и ослепнув. Внезапная сила ломает плечо. Отскакиваю от бетонной крыши, несколько раз кувыркаюсь и падаю в переулок внизу.

Чернота.

Мой взор поглощает тьма. В онемевшей руке и в шее пульсирует боль. Пронзительные сирены бьют по растерянным ушам. В замешательстве трясу головой. Перекатываюсь и падаю с крыши седана. Под каблуками хрустит разбитое стекло автомобиля. Колени едва держатся. Для равновесия хватаюсь за дверь автомобиля и держусь за нее. Мир медленно прекращает шататься.

Размытым взором смотрю на опустошение.

Надо мной огромными разорванными монстрами возвышаются здания. Их ребра раскрыты, а органы разбросаны по улицам. Все покрыто дырами и кратерами. Торчат изогнутые стальные балки, каркасы разорваны длинными бороздами. Удивительно, что эти скелеты еще не обрушились.

Под моими ногами дорога из щебня. От тлеющего асфальта поднимается темный дым. Улицы сияют оранжевым, камень плавится в суспензию разогретой жидкости. На заднем плане вращается тонкий торнадо. Когда потрескивает энергия, он вспыхивает розовым.

Уши закладывает. Возвращается слух. Бесконечным хором кричит автосигнализация. Какофонию перекрывают сирены, скрытые улицы извергают машины аварийных служб. Хриплым воем вырывается ветер, когда мой tenkui ryu продолжает свое бесконечное вращение. Вверху кружат вертолеты, испуская тяжелый тух-тух-тух.

Дерьмо! Тиё.

Пусть неуверенно, мой мозг перезагружается. Вылетаю из переулка на поле боя. Там я нахожу худшее. Гёндуль вырывает из внутренностей Тиё Гунгнир. Из раны вываливаются кровь и кишки. Тиё пошатывается. С безумной улыбкой девушка втыкает в землю зонт. Дрожащей рукой поднимает боевой топор.

У израненной и ослабевшей Тиё нет ни шанса. Закон Гунгнира нейтрализует защитные аспекты сукэна. В рукопашном бою победитель определен. Тиё хороша. Гёндуль мастер. Следующий удар все закончит.

И если Тиё проиграет, проиграю и я.

Не сказать, что Гёндуль непобедима. В отличие от Тиё, она не может грубой силой растоптать возможность поражения. Но это лишь небольшая разница. Что касается навыка, Гёндуль на моем уровне. Что касается силы, она превосходит меня. Что касается снаряжения, у Гёндуль есть Гунгнир.

Победа здесь не будет счастливым случаем. Она будет чудом. Так стоит мне сражаться или бежать?

Выбор прост. Ответ очевиден. Моя гордость сломлена. Мне не нужно проявлять себя здесь. Вместо этого мне остается лишь страх. Поражение значит возвращение в Институт. Этот ад меня уничтожит. Что касается Тиё? Пусть умирает. Эта девушка пьянеющая от силы хладнокровная убийца. Мир не станет оплакивать ее потерю. Я не прочь самостоятельно убить ее.

Тем не менее, к чему все это приведет? Через год Гёндуль и Гарм будут ничуть не слабее. Через десять их будет поддерживать армия. Артемида никогда не прекратит своей охоты. У меня не было сомнений, когда Камико об этом говорила.

Глупо. Точно такие же рассуждения привели меня к бою на крыше с Тиё. Нет ничего, что бы привело к…

Дыхание останавливается. Новым взглядом смотрю на мир. Тиё отступила. С нами в бою столкнулись Гёндуль и Гарм. Трое — нет, четверо — сильнейших бойцов Института собрались на одном поле боя. Если Тиё выживет, если Гёндуль проиграет, если Гарм умрет, если произойдет хоть что-то из этого, все изменится.

Это возможность, ради которой стоит умереть.

Выбор сделан.

Прыгаю вперед, с непоколебимой грацией лечу над расплавленной землей. Бросаюсь прямо к Гёндуль, разрушительная сила хайгэки спиралью сворачивается меж моих ладоней.

— Tenshi osakebi!

Атакую валькирию исподтишка. Гёндуль скользит на два метра в сторону, прежде чем зарыться ногами в землю. Она разворачивается мне навстречу, ее копье взлетает на позицию. Опаздывает на миллисекунду. Я врезаюсь в нее, как атакующий бык.

Неожиданная атака отрывает Гёндуль от земли. Пока она в воздухе, сосредотачиваюсь внутри. Ки отвечает моей воле, и я изо всех сил отрицаю закон Гунгнира. Гёндуль приземляется, руки сжимаются на оружии. Не даю ей ни шанса. Шагаю вперед и выпускаю волну ударов, избивая ей лицо.

Натиск продолжается лишь секунду. Затем прилив обращается. Еще не оправившись от повторяющихся ударов, Гёндуль бьет копьем, а затем широкими взмахами расчищает область. Оставляю нападение без внимания. Это не бой. Это затягивание времени.

Это Тиё орудие гибели Гёндуль. Девушка сейчас ранена, но сукэн залечит ее раны также, как и мои. Если я смогу достаточно удержать Гёндуль, Тиё вернется в бой. Мне не нужно побеждать. Мне нужно просто выжить.

Выжить и молиться, чтобы не показался Гарм. Если волк появится, вся надежда будет потеряна.

Гёндуль кряхтит, ее глаза блестят от жажды крови. Она бурей смерти накидывается на мое отступление. Удары сыпятся дождем, а Гунгнир размывается молнией. Глаза слезятся от напряженного отслеживания движений. Руки движутся так быстро, что кажется, что у меня их десять. Я раз за разом отбиваю наконечник копья. С безумным упрямством давлю внутрь себя. Не могу позволить Гёндуль отступить. Сосредоточься на мне, прошу я ее.

Тикают секунды. Воздух обжигает мои легкие. Из моих рук капает кровь. Горит давно запечатанное ножевое ранение шеи. Меня медленно оттесняют. Уже сейчас мы пересекли половину перекрестка. Но каждое движение лишь упрочняет мою победу. Затем, с ухмылкой, она становится уверенностью.

Как бы ни была умела Гёндуль, у ее движений есть пределы. Я знаю, сколько ей нужно времени на удары. Я знаю, какие приемы за какими должны следовать. Лишь вопрос времени, когда она сделает ту очередь, что я жду. Три выпада, каждый дольше предыдущего. Отступление или смерть. У приема есть цена. В обмен на третий выпад Гёндуль платит цену замедленного отхода.

Этот крошечный разрыв все, что мне нужно. Бросаюсь в него.

Разрыв мгновенно закрывается. Вперед летит Гунгнир. Отшатываюсь в сторону, давя при этом внутрь. Клинок цепляет мои ребра, разрезав плоть и пустив кровь. Моя нога ударяется о место. Позиция достигнута.

У меня есть лишь десятая доля секунды, прежде чем Гёндуль перехватится для меньшей дистанции. Мгновение ока. За этот момент моя аура меняется. Сукэн склоняется перед моей волей, и из моих запястий вытекают нити. Они как на веретено наматываются на древко копья, захватывая его в колыбель волшебных веревок.

Гёндуль останавливается и изучает все еще вытянутый Гунгнир. Дерзко ей скалюсь. Валькирия отвечает хрюкающим смешком. В мгновение ока она дергается назад и бьет вперед. Я теку вслед за движением, смещая копье так, что оно проходит сбоку от меня.

— Да ладно. Ты же не думала, что это сработает, а? — говорю я, закатывая глаза.

Веселье Гёндуль угасает. Она взмахивает Гунгниром вверх. Меня без каких-то усилий швыряет в воздух. Валькирия разворачивается и вбивает меня в землю. В последний момент изворачиваюсь, приземляясь на ноги. Единственное, что изменилось, это стороны, на которых мы стоим.

— Сражаться с противником, намеревающимся только защищаться… раздражает, — замечает Гёндуль. Она не прикладывает никаких усилий, чтобы скрыть пропитывающее голос отвращение.

— Не скажу, чтобы это было предпочитаемым мной вариантом, — признаю я. — Но нищие не выбирают.

Гёндуль смотрит на меня, ее взгляд острее стали.

— Скажи мне, Саотоме. Почему ты сражаешься? Что заставило тебя отвернуться от директора?

— Отвернуться от директора? Это директор отвернулась от меня, — не думая, выплевываю я. Пошатываюсь. Неужели это мои чувства? Трясу головой и отбрасываю чувства. — Я никогда не соглашалась служить Артемиде. Я ничем не обязана этой женщине.

Дикий взгляд Гёндуль вспыхивает яростью. Женщина шагает вперед и вкладывает в удар все свои силы. Шпагат на древке Гунгнира затягивается, и я на импульсе скольжу назад. Острие целует плоть, но ничего не пронзает.

— Мы воины, ты и я, — гремит Гёндуль. — Клинки для владения достойным повелителем. Директор признала тебя. Она предоставила тебе твое законное место сенши, рыцаря королевы. Ты это отрицаешь, Саотоме? Ты отрицаешь свое положение? Ты отказываешься как от долга, так и от чести?

— Я мастер боевых искусств, а не самурай, — рычу я в ответ. — Что значит меньше делать то, что скажут, и больше то, что хочется.

Вжик, вжик, бах. Гёндуль бросает меня из стороны в сторону, а затем пытается проткнуть. Идеально отражаю ее движения, позволяя Гунгниру заполучить не более сантиметра.

— И поэтому ты на стороне Мори Тиё.

— Как будто бы у Артемиды монополия на мораль, — возражаю я. — Сковорода, огонь и все остальное. После месяца в Институте огонь начинает выглядеть весьма уютно.

— Ты выбираешь измену не из-за корысти, но по своей воле? — рычит в ответ Гёндуль.

Валькирия шагает вперед и взмахивает рукой со щитом. Откидываюсь назад, едва избежав удара. За этим следует удар сбоку. Поднимаю руку. Блам. Древко копья Гёндуль звенит, столкнувшись с краем ее щита.

Гёндуль широким взмахом щита отбрасывает меня. Гунгнир потрескивает. Сжавшись, тянусь лентами и втыкаю наконечник копья в землю. Молнии безопасно расходятся.

— Не из-за корысти, но по своей воле? — фыркаю я в ответ. — На ум приходит чертовски много людей, что только выиграют от смерти Артемиды. Что насчет тебя, Гёндуль? Ты говоришь о чести, но я ничего не слышу о правильном и неправильном. Ты встанешь в стороне, пока Артемида будет убивать невинных девушек? Ты протянешь ей руку, когда она примется за человечество? Честь, что потворствует злу, не стоит ничего.

— Не место воинов задавать вопросы! — голос Гёндуль эхом отражает ее ярость.

— Ага, ну, как уже говорилось, я мастер боевых искусств, — объясняю я. — Нам всегда было интересно поспрашивать.

Взмывает Гунгнир, разрывая камень, как будто бы это песок. Лезвие рассекает мне платье, но не касается кожи. Откатываюсь в сторону, сокращая нити, пока не сползают петли на древке копья. Набрасываюсь. Высокий пинок летит в голову Гёндуль. В ответ валькирия врезается в меня. Падаю на землю, перекатываюсь и возвращаюсь на ноги как раз вовремя, чтобы отклонить удар Гунгнира.

Гёндуль останавливает свое нападение.

— Скажи мне, Саотоме. Ты — сенши?

Рот открывается. Слова застывают в горле. Б-бух. По моему сознанию проносится импульс, и на мир изливаются фиолетовые цвета. В меня вцепляется головокружение. Не смею это показать. Упорно стою, пока восстанавливаются мои чувства, всю боль заглушает раскалывающаяся голова.

— Ответь мне, Саотоме, — требует Гёндуль. — Ты сенши? Ты отрицаешь, что Ее величество твой господин и повелитель?

Стискиваю зубы.

— Артемида мне не королева.

— Тогда кому ты служишь, воин? Назови мне своего повелителя.

Гёндуль стоит во весь рост, ее тело бурлящая гора силы. Ее дух душит мой. Воздух настолько густеет, что я едва могу дышать. Несмотря на это, я распрямляюсь и сталкиваюсь с ее яростью.

— Я подчиняюсь лишь себе.

Гёндуль замирает.

— Вижу, что мои слова влетают в закрытые уши. Если переговоров недостаточно, я улажу все вручную.

— Можешь попробовать, — отвечаю я. Широко ухмыляюсь. — Но со мной непросто.

— Твоя тактика определит твое поражение, — невыносимо спокойно отвечает Гёндуль. — Ты вошла в битву с намерением лишь защищаться. Так что, с этого момента, я буду сражаться с таким пренебрежением.

На лице валькирии появляется страстная улыбка. По моему платью скачут искры статики. Воздух между нами становится все плотнее. Давит невероятный вес. Свет исчезает в тени. Небо рокочет.

Она же не… Она стоит рядом со мной.

— Выслушай эти слова, Саотоме. Ты осуждаешь мою честь. Ты объявляешь мой путь неправедным. Я говорю о тебе то же самое. Солдат без господина не лучше разбойника. Когда ты поднимаешь руки, ты сеешь хаос. Когда ты берешь свой хлеб насущный, ты оставляешь голод. На твоем пути остаются одни лишь страдания. Ты лишь чума. А чуму нужно стереть с лица земли.

Гёндуль поднимает копье, и небеса разрываются. Кружащиеся облака образуют вихрь между Небом и Землей. И в этом разрыве ждут Тор и Юпитер, их руки свободны и готовы сделать ход.

— Знай же, — провозглашает она. — То, что я вершу, лишь божественное правосудие. Я поставлю тебя на колени и научу склоняться!

Бах!

Эта неожиданность поражает меня. Бьет топор, а не гром. Конфетное оружие разлетается о поспешно поднятый Гёндуль щит, и над моей головой проносятся осколки карамели. Вперед выходит Тиё, держа в руках второй топор. Валькирия отходит назад. Ее внимание разделяется. Взгляд перескакивает на новую угрозу.

Раскрытие.

Мысль продолжает действие. Привязанные к моей правой руке нити провисают. Взмахиваю левой рукой в сторону, отводя копье в сторону от тела. Подаюсь вперед. Ладонью касаюсь лица Гёндуль. В замедленном движении вижу, как меняется выражение ее лица. Она движется парировать.

Tenshi Osakebi. Рука отдергивается. Голова Гёндуль отлетает назад. За ней все тело.

Валькирия сжатым комком врезается в землю. Делает кувырок, а затем вскакивает на ноги. Не следую за ней. Рука немеет. Пальцы под странными углами выгнуты назад. Выпущенный в упор импульс ранил меня так же, как и Гёндуль.

Тиё тоже не следует за ней. Вместо этого она материализует милый зонтик и раскрывает его над головой.

Дерьмо!

В мгновение ока я вспоминаю свою ошибку. Заклинание Гёндуль. Вскакиваю на ноги и отпрыгиваю.

На меня обрушиваются небеса. Божественные шлюзы открыты, наполняя весь мир бесконечным потоком молний. Глаза горят от вспышек света, а в уши врывается громовой рев. Слишком мало было мое уклонение. У Тиё нет. Молнии обтекают девушку, разбиваясь о вершину ее вычурного зонтика, как будто бы это был дождь.

Сердце глухо бьется в груди. Ух, все прошло…

Колонна идет волной. Гёндуль ловит поток электричества на кончик своего копья. Поток изворачивается змеей, следуя за взмахом Гунгнира. Острие клинка поворачивается ко мне.

Шевелись! Мое тело напрягается. Слишком медленно. Слишком медленно. А? Прицел Гёндуль смещается. Она хочет промахнуться?.. О. Вот что. Ну, дерьмо.

Вздымается молния, проходя по связывающему меня с Гунгниром проводу. Быстрее, чем я успеваю моргнуть, электрический дракон хватает меня своей пастью. Горю в его ярости, когда плазменные зубы впиваются в мою плоть. Тэнки борется за мое спасение, но мой ки лишь свеча в огненной буре.

Разум гаснет.

Осознание дрожит у грани. Я лечу. Как далеко? Я не знаю. Ударяюсь о землю. Один раз? Два? Нет сил считать. Лежу на земле, глядя в небо. Как долго? Секунды? Минуты? Часы? Время не имеет никакого значения.

Повисшую тишину нарушает внезапный звук. В небе, проходя надо мной, кружит потемневший от мусора торнадо. По всей длине идет волна, двигаясь неестественными рывками. Звучат хлопки взрывов, резкие как пушечный огонь. Здание гнет вправо. Лопается сталь, и трещит бетон. Башня дрожит, затем качается обратно, согнувшись влево. Туда она и рушится. Волнами падают обломки. Щебень посыпает переулок и врезается во все еще стоящее в той стороне шестиэтажное здание.

Меня накрывает облаком пыли. Вдыхаю и кашляю. Раздражение уступает едва работающему мышлению. Поднимаю себя на ноги, только чтобы снова осесть. Тяжелые порывы разбрасывают пыль. Уши терзает рев. Невдалеке касается улицы мой tenkui ryu.

О боже. Живот крутит. Не убей никого. Пожалуйста, не убей никого.

Подбираюсь. Сквозь какофонию просачиваются звуки сотрясений. Не так далеко продолжается жестокая битва. Вкладываю все силы в движение, чтобы вернуться к ней. Тело болит. Ноет каждая мышца. По коже пробегают иглы. Вокруг меня рассыпается тэнки, как лишенный топлива двигатель. На грани ауры танцуют частицы розового, энергия неэффективно растрачивается впустую.

Спотыкаясь, иду вперед. Разум в тумане. Мысли и чувства сочатся бессвязным беспокойством. Шевелись. Борись. Побеждай.

Тишина обрывается.

Желтоватые зубы, длинной как кинжалы, поднимаются над землей. Из тумана образуется призрачная челюсть, разинутый вокруг меня рот. Он поднимается, превосходя мой рост. Отчаянно прыгаю. Волк нагоняет. Мой поспешный скачок возносит меня на три метра над землей. Именно там челюсти и смыкаются.

Испробую невозможное. Кончиком каблука цепляюсь за десну Гарма. По конечностям прокатывается резкая встряска. Скрипят бедра. Чувствую, как под нажимом гнутся кости.

Именно так я и останавливаюсь, пойманной палкой в челюстях Гарма.

— Жалко, ведьма, — говорит Гарм. — Подумать только, ты попалась в столь тривиальную ловушку. — Четко сформированные слова текут из горла волка, не испытывая помехи от застрявшего в пасти человека.

— Дай мне пару минут, и попробуем еще раз, — предлагаю я. — Не сомневаюсь, я справлюсь лучше.

Мои суставы касаются друг друга, а взгляд размывается от боли. Спохватываюсь, колеблясь на краю сознания. Тело слегка покачивается. Меняющаяся сила рассылает по костям осколки мук.

— Tenshi Osakebi, — ворчу я.

Из моих рук вырывается слабая розовая пуля. Руки отдергиваются, но не тело. Атака разрывает волку внутренности. Черная бездна мерцает серебристым пламенем. Гарм невредим.

Надо мной прокатывается глубокий, взрывающийся смех.

— Так это остатки твоей силы, ведьма? — издевается Гарм. — Если ты хочешь бежать, тебе лучше поторопиться, или твои кости сломаются, и я перекушу тебя пополам.

Подчеркивая свое мнение, Гарм усиливает свой укус. Начинают подгибаться ноги. Боль дорастает до мучительного уровня.

Дрожу от напряжение. Мне что-нибудь нужно. Что угодно. Мой ки истощен, а тэнки все равно что нет. Сукэн испытывает к моему пострадавшему телу отвращение. Стремится восстановить его до совершенства. Последние крохи моей энергии уходят на этот легкомысленный квест. Это эффект, что нельзя полностью подавить.

По моей правой ноге расходятся трещины. Перед призраком смерти тает надежда.

Бах! Пшш, дзынь!

Падает машина. Отскакивает от земли, затем скользит десяток метров. Брошенная моим tenkui ryu жертва. Торнадо кружит на соседней улице, лишь прибавляя бессмысленного разрушения. Он так близко и так далеко. Кружащаяся воронка кипит духовной энергией. Украденной у миньонов Гарма силой. Она вспыхивает розовым, когда поглощается этой магией и превращается в…

… мою собственную.

Ах. Мысль приходит ко мне как поблекший сон. Тянусь. Приди. Приди ко мне.

Щелкает голень.

Делаю выпад. Руки сжимаются, вправляю кость обратно на место. Зубы крошатся. Треснувшие осколки смещаются под устойчивой силой укуса Гарма. Вопреки моей воле, голень начинает скользить. Она сдвигается по миллиметру, как песчинки в песочных часах.

Усиливаю хватку. Мои пальцы давят так сильно, что, казалось, могут прорезать. Короткими вдохами борюсь с болью, взор сереет.

Вихрь торнадо приближается, следуя за моим зовом.

— Последнее слово, ведьма? — грохочет Гарм.

— Знаешь, — выдыхаю я. — Когда-то давно мне довелось сражаться с принцем-драконом.

Ветер бьет мне в лицо, смывая слезы боли. Чувствую силу, ревущую в моем tenkui ryu. Далекая утопия, что за пределами досягаемости.

— Он был по-настоящему высокомерным ублюдком. Тоже выбил из меня все дерьмо, — продолжаю я. — Хотя мне в итоге удалось победить. Удивить его неплохим трюком. Видел бы ты его лицо.

— О? Так ты хочешь показать мне «неплохой трюк», ведьма? — усмехнулся Гарм, по его горлу прокатился глубокий раскатистый смешок.

Tenkui ryu останавливается. Глаз бури прямо надо мной. Бесконечным фонтаном сырая энергия течет вверх, только чтобы вновь обрушится вниз миллионами нитей. Пью эту силу, чувства усиливаются. На губах появляется ликующая улыбка.

— Да. Именно это я и собираюсь сделать. На самом деле, это почти то же самое, что было и с ним.

Отпускаю ногу. Голень в одно мгновение искривляется. Кость прокалывает плоть. Разлетается алое. Бедра опускаются. Но, на кратчайший момент, поднимается мое тело. Поднимаю левую руку, чтобы можно было пронзить ею сердце духовной спирали.

Могучие челюсти гильотиной опускаются на меня. Закрываю глаза, молюсь и бью.

Поток поворачивает вспять, и я становлюсь руслом могучей реки. Вся собранная в моем tenkui ryu сила единым потоком проходит сквозь меня. Из моей руки вырывается луч, взрыв, что превосходит тысячи tenshi osakebi. Я выстреливаю в воздух, как двигаемая магией ракета.

Вместо меня Гарм проглатывает солнце.

Созданные из горящего света полосы розового таранят горло Гарма. Не ки. Не хайгэки. Даже не сукэн. Это чистая трансформирующая сила. Целая вселенная, что отражает мою искаженную душу.

Гигантский волк отшатывается. Его призрачная форма хаотично мерцает. Он кусает и из стороны в сторону мотает головой. Могучие зубы разрывают магическую реку. Испаряется торнадо. Сыпется пыль. Гарм выплевывает кусок розового. Кашляет, затем кашляет еще раз. Откашливаются витки нитей.

Гарм выбирается из земли, так что он виден целиком. Гиганта пьяно шатает. Все его тело мерцает, растворяясь до прозрачности. Зверь плотнеет, затем отряхивает потрепанную шкуру. Во всех направлениях разлетаются тонкие ленты розового.

— Неужели это… — Гарм останавливается. Волк откашливается и выплевывает несколько нитей. — Неужели это твой предел? Я… — кха, кха, храа… — не буду побежден так…

Ноги Гарма подгибаются, слова обрываются на середине высказывания. Из его серебристого меха выползают розовые нити, прежде чем погрузиться обратно. В его шкуру вшивается ткань. Гарм поворачивает голову и отрывает клыками большой кусок.

Этого было недостаточно. Тело Гарма снова растворяется до прозрачности. По всему его телу распространяется розовая паутина. Нить за нитью прошивает волка под шкурой, все утолщаясь и углубляясь.

С глубоким смехом Гарм сдается. Гигантский волк усаживается на земле, готовый подремать старый щенок.

— Признаю ошибку, ведьма. Что же за злобную магию ты сплела. Сегодня я побежден… Завтра?

Последнее слово повисает. Гарм исчезает, его тело растворяется в серебристом свете.

За усталостью следует облегчение. Падаю на землю. Лежу в грязи, глядя в небо и тяжело дыша. Это все, что я могу, чтобы не закрыть глаза. Может быть, мне просто стоит дать Тиё справиться с остальным, думаю я в полусне. Ха. Как будто все так закончится.

Хрипя, заставляю себя принять сидячее положение. Осторожно закатываю правый чулок. Смотрю на кровавое месиво. Взгляд превращается в гримасу. Выбора нет.

Сжав зубы, я хватаюсь за колено и лодыжку. Руки сгибаются. Кости отрывает друг от друга. В нервах ревет огненная боль. Сквозь зубы шипит воздух. Дрожа, жду, пока из зрения не уходят черные пятна. Скашиваю взгляд. Кожа неприглядным образом растянута. С величайшей осторожностью поправляю разделенные обломки. Засовываю их обратно на место.

— Кха! — выдыхаю я.

Фыркаю и ложусь на спину. Голова пульсирует, боль заглушает усталость. Тэнки остается. Магию удерживает последний прилив моего ки. По моим ранам расходится сукэн, ледяное прикосновение, что приносит ложное совершенство. Некоторое время лежу там, вдыхая жизнь мира. В меня втекают рассеянные остатки моего tenkui ryu, искра жизни, что заменяет растраченный мной костер.

Исцеление. Частичная иллюзия. Полученные раны останутся со мной еще на несколько дней. Когда отпущу тэнки, порезы откроются вновь. Разрушенная голень снова сломается. Но не все так уж плохо. Сукэн ускорит восстановление. Недельные повреждение заживут за дни.

Жду несколько минут, прежде чем рискнуть встать. Съежившись от ожидания, притопываю правой ногой. В кость словно втыкают иглы, но все держится. Убедившись, что нога снова не сломается, бреду вперед. Прежде всего нужно обеспечить победу Тиё. Не могу допустить, чтобы меня во второй раз утащили в Институт.

Забираюсь на гору камня и щебня — разбитые остатки здания. Это был эпический бой. На этот раз на меня давят пределы смертного, вынуждая меня забираться шаг за шагом, а не подняться на вершину серией прыжков.

Добираюсь до вершины как раз, когда битва заканчивается. Гёндуль прижимается к согнутому дорожному знаку, сквозь ее броню просачивается равномерно капающая кровь. Все ее тело пересекает длинный разрез. Начинается рана неглубоко, но когда доходит до бедра, ясно видно ее кость.

И это еще не самое худшее. У Гёндуль отрублена рука. Отброшенная конечность лежит в двадцати метрах от нее, все еще со щитом.

С безопасного расстояния злорадствует Тиё.

— О, как же я мечтала убить тебя, Гёндуль. Но я разочарована. Твое лицо должно сморщиться от боли. Из глаз должны течь слезы. Моли, Гёндуль. Почему бы тебе не молить? Всего немного? Ради меня? — упрашивает Тиё. Вновь расширяется ее подлая улыбка. — Если ты это сделаешь, я даже позволю тебе выжить.

— Сожги мою плоть и оторви конечности, если таково твое желание, Тиё. Но я никогда не покажу тебе ни малейшей слабости, — отвечает Гёндуль. — Я воин. Я приняла смерть в тот момент, когда подняла копье. Ты не заберешь у меня ничего такого, что я не готова была бы потерять.

— Ааа! — кричит Тиё. — Ты так раздражаешь. Просто хочется кричать, — жалуется Тиё. — Ну ладно. Раз уж ты не молишь, я просто поразвлекусь, медленно тебя убив. Лучше начать с твоих ног. Тогда ты не сможешь сбежать.

Гёндуль отпускает дорожный знак. Смещает вес, чтобы найти устойчивое положение. Голова валькирии не поворачивается, но, на мгновение, ее взгляд встречается с моим.

— Бой еще не окончен, Тиё. Я до сих пор на ногах. У меня в руке Гунгнир. И с оставшейся силой я смогу ранить тебя. Ранить так, что ты никогда не оправишься.

Тиё выпускает бурю хохота. Спустя мгновение ее смех как отрезает. Дух Гёндуль вспыхивает силой. Энергия врывается в видимую часть спектра, раздвигая тьму. Облако зла втягивает в Гунгнир.

Тиё в обеих руках сжимает по топору. Внезапный ветер задирает ей розовое платье. Аура девушки усиливается, наполняя воздух приторным ароматом корицы. Две ауры сталкиваются, образуя между собой грозовой фронт.

— Думаешь, что сходу убьешь меня Гунгниром? Дура. — Голос Тиё пронизан презрением. Она не в силах скрыть дрожь рук.

— Мори Тиё, знай, что я предвидела твою смерть. — Оставшейся рукой валькирия поднимает копье. — Гунгнир вырежет твое сердце. Это я говорю как Избравшая. Твоя судьба определена.

Гёндуль делает три быстрых шага. Ее тело отклоняется назад, затем рвется вперед. Гунгнир отправляется в полет.

Черный метеор с воем пересекает поле боя. Копье врезается в ауру Тиё, испуская искаженные волны света и тьмы. Оно проталкивается, проходящая через воду торпеда.

Вселенная заходит в тупик.

Гунгнир лежит всего в сантиметрах от сердца Тиё. Время разорвалось. Одновременно играют тысячи образов. Напоказ выставляется калейдоскоп судеб, когда мир пишется и стирается. Смерть и жизнь. Победа и поражение.

Затем все возобновляется.

Тиё падает на бок. Ее тело с неконтролируемым вращением ударяется о землю. Поверхность покрывают брызги крови. Капель слишком мало. Гёндуль не справилась.

Или справилась?

Полет Гунгнира не останавливается на Тиё. Копье преломляется как лазер. Мои глаза распахиваются. Все мной увиденное было неправильно. Гёндуль не бросала копье в Тиё. Она бросила его в меня.

Не уклониться. Не блокировать. Гунгнир окутан силой. Моя хлипкая оборона перед ним ничто. Меня убьют. Прикончат. Уберут. Оружие попадает в цель. Удар срывает меня с вершины щебня и швыряет к подножию горы.

Голова отскакивает от бетона. Зрение чернеет. Возвращается осознание. Боль. Правая нога пульсирует. Шея горит. Мышцы наливаются свинцовым весом.

Не хватает лишь боли от вырезанного сердца.

В полном замешательстве перекатываю голову набок. Нахожу там Гунгнир. Копье спокойно лежит в моей раскрытой ладони, окутавшись саваном сакки. Зловонная аура ползет по моей коже, ощущаясь как гнилые пальцы, вонючая смерть.

Не в силах понять, я смотрю.

Копье смотрит в ответ.

Вздымается аура Гунгнира. Собирается присутствие, как будто копье живое. Голодный монстр бросает на меня взгляд. Затем своими призрачными челюстями проглатывает меня целиком.

Из моего сердца вырывает ки. Потоками розового света он истекает из моей плоти. Все это пожирает тьма. У меня слишком мало сил, чтобы с этим бороться. Все, что я могу, это кричать, когда моя спина выгибается, и напрягаются мышцы.

С глухим стуком падаю на землю.

Гунгнир затихает. Уходит темная аура, оставив лишь холодную сталь. Делаю долгие, дрожащие вдохи. Тэнки рушится. Вокруг меня опускается каскад искр. Розовое платье тает до голубого. Волосы укорачиваются. В мои жилы вновь втекает жизнь. Едва гаснет осколок тэнки, возвращается его цена.

Позволяю себе сделать три вдоха, прежде чем встать.

Шиплю и спотыкаюсь. Под моим весом смещается правая голень. Опираюсь на Гунгнир. Могучее копье служит костылем.

Поднимаю глаза. Смотрю на горы мусора. Они кажутся в десятки раз выше прежнего.

Решаю обойти их.

Бредя шаг за шагом, приближаюсь к полю боя. В бездумном удивлении смотрю на разбитые улицы. Тут и там заметны признаки человечества. В окна поглядывают нервничающие люди. Несколько врассыпную перебегают через дорогу. Девушки Тиё шагают по аллее, настороженно глядя на меня, когда я ковыляю мимо.

Ни одна не осмеливается напасть.

Уходят минуты, чтобы добраться до эпицентра. Гёндуль мертва. Ее руки и ноги отрублены. Перед безногим туловищем расхаживает Тиё. Сахарный демон высоко поднимает голову Гёндуль, трофей победителя.

— Мертва. Мертва! Наконец-то мертва. Теперь осталась только твоя хозяйка. После этого все будет моим! — радостно восклицает Тиё.

Девушка кружит на месте, мило вздымается ее окрашенное алым платье. С белого кружева капает алым. По моим венам расходится лед. Тэнки Тиё нетронут. Тем не менее, она остается покрыта кровью.

Вот какова глубина ее безумия.

Смеясь, Тиё поворачивается ко мне. Она выбрасывает свою игрушку, как будто бы это мусор. Голова Гёндуль звякает о бетон. Она катится полоборота, а затем останавливается, опершись на крылья шлема валькирии.

— Ранма-тян, — восторженно выпевает Тиё. В один шаг бросается вперед. Веселье испаряется. Ее взгляд устремлен на копье. — Ранма-тян, почему у тебя Гунгнир?

Смотрю вбок. В моей руке Гунгнир, толстое копье из крепкой стали. У него удлиненное лезвие в форме листа. Оружие достаточно длинное, чтобы резать, но создано, чтобы колоть.

Гунгнир изменился. Когда его держала Гёндуль, копье было таким же грубым, как и сама валькирия. Теперь лезвие блестит как зеркало. Древко белое, покрытое виноградной лозой и цветами. С первого взгляда понимаю, что произошло. Гунгнир под силой моего тэнки сменил свой стиль.

Копье мое.

Но почему? Мы были врагами, разделенными нашими взглядами на мир. Затем мой взгляд смещается к Тиё. А. Ответ очевиден. Лучше я, чем она.

— Отдай мне копье, Ранма-тян, — сладко говорит Тиё. Девушка выхватывает заколку и формирует новый топор.

— Черта с два.

Возражение мгновенно. Я не отдам ей Гунгнир. Сила копья самой грубой формы. С ним я смогу кромсать защитные ауры махо-сёдзё. Против слабых Гунгнир обеспечит мгновенную победу. Сильным Гунгнир будет грозить смертью. С Гунгниром можно победить даже Тиё.

Но не сейчас. У меня нет сил. Тэнки за пределами моих возможностей. Со сломанной ногой я не могу ни сражаться, ни отступить. В нынешнем состоянии даже Морковка представляет для меня смертельную угрозу.

— Ранма, Ранма, Ранма, — укоряет Тиё, как будто разговаривая с ребенком. — А я-то думала, что ты стала лучше. Но похоже, ты все так же глупа, как и прежде. Позволь мне перефразировать. Отдай мне Гунгнир или умри.

— Хе, — ворчу я. — Ты в любом случае уничтожишь меня. Так что спасибо, я лучше паду, сражаясь.

Тиё испускает сладкий смешок.

— Все же ты можешь учиться. Но не волнуйся, моя милая, мои планы на тебя лучше, чем смерть. — Улыбка Тиё становится зловещей. — Но это не значит, что я не убью тебя, если ты продолжишь мне отказывать. Отдай мне Гунгнир. Я убила Гёндуль. Он принадлежит мне.

— Нет, — снова отвечаю я.

— О. — С лица Тиё стекает все веселье. — Тогда жаль.

Тиё поднимает топор. Вдоль его лезвия собирается сила. В ответ поднимаю Гунгнир, держа копье наискосок в надежде, что оно остановит атаку.

Dead Scream.

Шепот, сказанный издалека, но слышимый ясно. С вершины изувеченного здания выстреливает заряд фиолетового света. Он врезается в землю прямо у ног Тиё. Девушка отпрыгивает назад, ее топор опускается в защитное положение.

В мгновение ока рядом со мной встает Сецуна.

Женщина в фуку абсолютно спокойна. Она держит рядом с собой посох в форме ключа. Нет ни единого признака, что она считает необходимым приготовиться к бою.

— Геката, — выплевывает Тиё. Ее лицо искажается от ненависти. — Так значит ты закончила играть из теней?

— Ранма-кун необходим, Тиё-тян, — просто говорит Сецуна. — Ты не должна его убивать.

Тиё ангельски улыбается мне.

— Но я и не собиралась убивать ее. Я лишь хотела немного ее наказать за то, что не отдает мне Гунгнир.

Ага. Ничуть не сомневаюсь.

Сецуна кладет на мое плечо руку в перчатке. Чуждая аура давит на мою. Отбрасываю ее в сторону и бросаю взгляд на Сецуну. Лицо женщины ничего не выражает. Присутствие остается, настойчиво вцепившись.

— То, что Ранма-кун завладел Гунгниром, самый подходящий результат. Вопрос о его принадлежности можно решить и позднее. Возможно, когда будет разрешена проблема с Институтом? Этого тебе не достаточно, Тиё-тян?

— Как удобно, — отвечает Тиё. — Я не настолько наивна, чтобы принять сделку, что вступит в силу, лишь когда я стану не нужна, Геката. Я не забыла, как ты использовала нас с Хикару-куном. — Уродливое лицо Тиё вновь становится дружелюбным. — Ранма-тян, на твоем месте я бы отошла от этой ведьмы. Геката из тех, кто отправляет милых маленьких двенадцатилеток на смерть.

Поднимаю палец.

— Позволь мне минутку об этом подумать, — говорю я. Мое лицо каменеет. — Как насчет: нет. — Поворачиваюсь к Сецуне. — И спасибо, но нет. Гунгнир не твой, чтобы его предлагать. Если Тиё его хочет, она может забрать его с моего трупа.

— И ты сама это сказала, — говорит Тиё. — Я заберу Гунгнир сегодня. Добровольно или нет. Не думай, что сможешь меня остановить, Геката. Я знаю, насколько ты сильна, и я сильнее.

— Ты предашь наш союз ради копья? — спрашивает Сецуна, ее слова мягки, а осанка неизменна. — Что для тебя важнее, Гунгнир или смерть Артемиды?

— А я должна выбирать? — спрашивает Тиё с широко распахнутыми невинными глазами. — Все это. Сейчас я заберу копье, я позже убью Артемиду. Уж лучше так, чем играть по твоим планам, Геката. Нелюбимая девушка, вроде меня, вполне может в итоге умереть.

— Понятно, — замечает Сецуна. — Но, Тиё, у тебя здесь мало выбора. Эта игра уже идет, и она превыше твоего контроля.

— Нет выбора? Я выберу прямо сейчас, — возражает Тиё. Она во второй раз поднимает топор.

Сецуна улыбается в ответ. Собирается ее магия. Я чувствую, как она сжимает мое тело. Мир содрогается.

Мы уходим.

На мгновение меня растягивает в бесконечной пустоте. Затем, так же быстро, я возвращаюсь. Мое тело падает на полметра. Ударяюсь о землю. С силой. Подгибается сломанная правая нога. Падаю на пол, шипя от боли.

Ковер? Размытым взором оглядываюсь по сторонам. Меня окружает богатая мебель и стильная обстановка. Дом верхнего класса, если не особняк.

— Прошу прощения, Ранма-кун. В первый раз приземление может быть немного трудным. Сейчас вы можете отдохнуть. Вы в безопасности. По крайней мере, на следующие несколько дней.

Напряжение не уходит, пока я не заставляю себя расслабиться. У меня нет больше сил, чтобы бороться. Бессмысленно будет сейчас не доверять Сецуне.

— Спасибо, — мямлю я.

Свобода.

Пожалуйста, позвольте мне остаться на свободе.

* * *

Примечания:

Персонажи

Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

Гарм [ИПП, божественный зверь] — Призрачная гончая и верховой Избравшей. Гарм дитя Фенрира и однопометник Сколя и Хати. С точки зрения грубой духовной силы, Гарм почти на уровне Гёндуль, что делает его ужасающим спутником. Его силы включают регенерацию, бессмертие через связь, возможность по желанию стать бестелесным и власть призывать в миры свирепых призрачных волков как его союзников.

В бою Гарм сражается, главным образом, кусая. Также он может исторгать оружие павших армий, но лишь проглотив душу. Величайшая магия Гарма может использоваться только на истинном поле боя. Своим воем он может раздвинуть границу жизни и смерти, заставив всех недавно убитых солдат сражаться как эйнхериев.

Приемы:

Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

Unmei Nuu Ito [швейная нить судьбы] — Основная форма магии Ранмы как махо-сёдзё, созданная во время эксперимента ХТ-11. Это заклинание создает нити, прокалывающие плоть жертвы и вплетающиеся в ее физическую и духовную матрицу. Результат превращает цель в махо-сёдзё-рабыню… по крайней мере, такова была цель эксперимента ХТ-11. Завершена и функционирует ли эта сила, Ранма не знает и планирует никогда это не узнать.

Tenkui Ryu [пожирающий небеса дракон] — Вариация hiryu shoten ha, что был непреднамеренно объединен с unmei nuu ito. Это первый прием Ранмы, что представляет собой полное смешение боевых искусств и магии.

Tenkui ryu образуется путем создания поглощающей спирали, что вытягивает энергию противника в центральную точку. Спираль пронзена трансформирующим слиянием хайгэки/сукэна, принуждая первичную энергию к трансформации. Результирующая магия выстреливает духовным фонтаном вверх. Так как новая магия остается «тэнкиподобной», она искажает физическую реальность, заменяя ею наложенной сукэном «областью».

Несмотря на внешнюю схожесть, tenkui ryu и hiryu shoten ha принципиально отличаются. Формируемые tenkui ryu ветер и торнадо лишь слабые побочные эффекты. В то же время, в hiryu shoten ha они являются основной разрушительной силой. Как результат, tenkui ryu создает более слабое торнадо, хотя подъемная сила выше из-за того, что tenkui ryu среди прочего искажает силу тяжести.

Tenkui ryu наносит урон заполняющими торнадо нитями. Каждая из нитей является слабой версией тех, что производятся unmei nuu ito — основной магией Ранмы. Эти нити опутывают всех жертв, что попадают в торнадо. После этого нити прокалывают жертву и высасывают жизненную силу.

После этого поглощенная жизненная сила сливается в сердце торнадо. Там она используется для подпитки духовного фонтана, усиливая весь прием. В сущности, с этим tenkui ryu становится мощным запечатывающим заклинанием, что использует силу противника, чтобы связать врага, пока он не будет либо уничтожен, либо трансформирован.

Исполнение этого приема требует, чтобы враг рассеивал достаточно большое количество духовной энергии. Однако в отличие от hiryu shoten ha энергия не должна быть «горячей». Достаточно, чтобы она была конвертируемой (заметно отличающейся от тэнки Ранмы). Если объем рассеиваемой энергии недостаточен, торнадо не сформируется. Кроме того, если рассеиваемой энергии слишком мало — из-за духовной силы или мистического сопротивления врага — прием не сможет нанести смертельный ущерб, даже если торнадо сформируется.

Starlight Starfall [звездопад звездного света] — Площадное заклинание, что лучше всего описать как противоармейское. Тиё создает зонтик и призывает дождь гигантских мин-леденцов. Леденцы бьют как проникающий орудия, оставляя в земле кратеры, лишь чтобы взорваться спустя несколько секунд. Против махо-сёдзё атака довольно малоэффективна, так как несконцентрированной энергии слишком мало, чтобы пробить защитные ауры. Тем не менее, атака разрушительна, если используется против обычных укреплений и открытых целей.

(безымянная) Божественная молния — Используемая Гёндуль магия божественного класса. Валькирия призывает тридацатиметровый столб молний. В течение двух-трех секунд разбрасываются заряды постоянного тока. Благодаря размерам и мощности это гиперразрушительное заклинание эффективно против мощных индивидуумов либо же групп среднего размера. К несчастью, заклинание довольно сложно использовать в бою. Божественной молнии требуется большое время зарядки, таким образом, она уязвима для разрушения.

Глава 10: Выбор

— Достаточно, Хотару, — говорит Сецуна.

Милая темноволосая девочка откидывается назад, упершись ладонями в пол. Вздымается грудь. Из легких вырывается дыхание. Девочка с потускневшими глазами запрокидывает голову, встречаясь взглядом с зеленоволосой женщиной.

— Еще не все, Сецуна-мама, — застенчивым тоном шепчет Хотару.

Девочка перекатывается в сидячее положение. Протягивает руку и кладет ладонь на мою фиолетовую, покрытую кровью голень. Излучается теплый свет. Боль слабеет. Плоть сливается. Кость восстанавливается.

Отдергиваю конечность.

— Слушай свою маму, малышка, — упрекаю я. — Не хочется видеть, как ты потеряешь…

Фиолетовые глаза Хотару закрываются. Девочка заваливается на бок. Кидаюсь вперед. Сецуна меня опережает. Зеленоволосая женщина подхватывает ребенка на руки. Мягко поднимает Хотару в воздух.

— Вот дерьмо, — говорю я. Взгляд смещается к рубиновым глазам женщины. — Прости.

Сецуна укладывает Хотару на диван. С мягкой улыбкой смотрит, как она спит.

— Хотару лишь жертва собственной доброты, Ранма-кун. Она сама избрала это бремя. Не нам здесь выражать ей недовольство.

Кладу сломанную ногу на пуфик. Окровавленные чулки закатаны до лодыжки, открывая уродливую рану. Магия Хотару уменьшила травму. Дни исцеления прошли за минуты. В сочетании с моей природной жизненной силой, результат близок к чуду. Кость скрыта под безобразно порванной кожей. Синяки поблекли, так что пятно не больше моей ладони.

Но ее магия не полностью исцелила мою рану.

Поморщившись, хватаю рулон марли. Оборачиваю конечность широкими слоями ткани.

— Ага, ну, думаю, не стану оставлять это малышке. Пусть не так красиво, но если на то пошло, сукэн удержит все вместе.

Лицо Сецуны непостижимо.

— Конечно, Ранма-кун. В этом вопросе я доверю вам принять лучшее решение.

Хмыкаю и утягиваю повязку. Двигаю шину, проверяя, как она держится.

— Не стоит на это рассчитывать, — ворчу я.

Неохотно встаю. Вырывается шипение, когда я прибавляю свой вес. По сломанной кости ползет острая боль. Хмурюсь. Ноющая конечность не смягчается. Раздраженно хватаю Гунгнир. В таком случае, копье послужит мне костылем.

Поворачиваюсь к Сецуне, глаза твердеют. Ее гранитное лицо не выдает ни намека на чувство вины. Сейчас я на свободе. Но я не забываю о страданиях Института. Слишком удобно спасение Сецуной в последнюю минуту. Мне не нравится мысль презирать своего спасителя, но подозрения в глубине души не сжаливаются.

— Нам нужно поговорить.

Течет тенистый туман. Костюм Сецуны тает в стилизованное фуку.

— Да, нужно. Но здесь не лучшее месте для нашего разговора. Вы позволите?

Сецуна предлагает руку в перчатке. Принимаю. В меня вдавливается чуждая энергия. Позволяю ей вторгнуться. Магия расходится по моему телу, затем дергает. Внутренности выворачивает. Тьма. Их выворачивает обратно.

По ногам бьет твердая земля. Голень пронзает боль. Пошатываюсь, но удерживаю равновесие.

Особняк Сецуны исчез. На его месте море тумана. Серая дымка кружит вокруг моей талии, настолько густая, что я вижу лишь на несколько метров. Под ногами бездна. Застывшая пустота. Темнейшая область пространства обрела плотность и стала полом.

Безликая пустота тянется в бесконечность. В пространстве заметен лишь один предмет. Гигантские украшенные двери, что стоят меж мраморных колонн. Вход открыт. Но вместо прохода он показывает образ. Даже в плотном тумане цвета четки. Суетящийся город, над которым возвышается кристальный дворец. Солнечный свет блестит на строении, проливая на жителей небесную красоту.

— Это?.. — спрашиваю я, всматриваясь туда.

— Будущее, — отвечает Сецуна. — Одно из многих. То, что вряд ли произойдет. — Губы Сецуны дразнят намеком на юмор. — Этого достаточно. У вас есть вопросы, Ранма-кун. Вопросы, что вам было неудобно задавать перед Хотару.

— Тут ты права, — говорю я. — У меня из целый букет. И тебе, черт возьми, лучше на них ответить.

Смотрю на женщину, мои пальцы барабанят по древку Гунгнира. Предупреждение, как некрасиво все может обернуться, если Сецуна не воспримет меня всерьез.

— Конечно, — отвечает Сецуна. — Но прежде чем начнем.

Зеленоволосая женщина ударяет своим посохом по плотной пустоте. Из ниоткуда появляются стол и стулья. Сецуна фигурой элегантности скользит на свое место. Ставит рядом с собой свой посох в форме ключа.

— И что это? Снова кафе? — насмехаюсь я. Хватаю стул и падаю на него. Хорошо снять вес со сломанной ноги.

— Прошу прощения за отсутствие закуски, — говорит Сецуна. — Это место не предоставляет ни еды, ни питья, и я не подумала заранее их приобрести.

— Да черта с два ты не подумала, — ворчу я в ответ. — Поговорим. В последнюю нашу встречу ты знала, что меня захватят, не так ли?

— Так, — с едва заметным кивком отвечает Сецуна. — Этот исход был неизбежен.

Хлопаю ладонями по столу и наклоняюсь вперед.

— Тогда какого черта ты ничего не сказала?!

Сецуна и не моргает.

— Потому что это было бы бессмысленно.

— Бессмысленно? — рычу я. Встаю. Мое тело дрожит от едва сдерживаемого гнева. — Ты хоть знаешь, что они со мной сделали? Знай я заранее…

— Вы бы не поверили, — перебивает Сецуна. Ее слова ясны и четки. — Юноша, с которым я встретилась, не хотел слышать таких слов. Мое предупреждение прошло бы мимо ушей.

— Это… — Правда. Но от знания не легче. Мои руки давят на край стола, беспредельной силой раскалывая древесину. — Ты могла сказать мне вернуться после встречи с Тиё, — выплевываю я. — Тогда бы было понятно.

Сецуна поднимается с места. Высоко поднимает посох. Гранатовый шар в центре сердца вспыхивает зловещим огнем. Бух. Мир содрогается. Грохочет дверь, скрежещут трущиеся друг о друга камни. Образ за проходом меняется.

Четыре фигуры бегут от Тиё. К отступлению присоединяются еще двое. Бушует битва шестерых против одной. К этому прибавляется мощь Уран и Нептун. Победа кажется предрешенной. Затем все резко меняется. Из голой земли вырастает океан виноградной лозы. Все пути перекрыты. По полю боя неспешно бредет Артемида, рядом с ней шагает ее валькирия Гёндуль.

Не приди я к ней, она бы пришла за мной.

— Институт, Ранма-кун, область Артемиды. Она почувствовала первый же ваш шаг. Она ждала, чтобы убедиться в ваших способностях. Остальные ее не заботили. Ее призом были вы.

Глаза Сецуны мерцают в темноте.

— Путь, что вы избрали, был лучшим. Другие различались лишь числом потерянных жизней. Хикару, Сяолан, Фумио и, изредка, Мамору. Если бы нам повезло, выжили бы двое из четверых.

Падаю на стул, все силы уходят. Моя величайшая ошибка. Подумать только, знание ничего бы не изменило. В каком-то смысле, это облегчение. Теперь я знаю, что могу простить себя. Мое глупое стремление к Аканэ не было ошибкой.

Но это чувство длится считанные мгновения. Ложь. Сецуна показала мне ложь. Увиденный образ дарит слишком сильное облегчение. Для нее слишком просто показать то, что мне хочется видеть. Какие еще были варианты будущего? Что именно Сецуна прячет от моих глаз?

Руки сжимаются в кулаки.

— Думаешь, можешь меня этим обмануть? Думаешь, после одного образа, все будет в порядке? Ты знала, — обвиняюще говорю я. — Ты позволила этому произойти.

Сецуна взмахивает посохом. Дверь закрывается. Зеленоволосая женщина устраивается на стуле, на губах появляется печальная улыбка.

— Знание значит меньше, чем вы полагаете, Ранма-кун. Я всего лишь женщина. Есть пределы того, что я могу.

Хмурюсь. Я не хочу ей верить. Нет. Это превыше отрицания. Мне нужно кого-то обвинить. Кого-то избить. Институт наполнил меня гневом и разочарованием. Мне нужно их высвободить.

— Как давно ты работаешь с Тиё? — требую я ответ.

— А, — говорит Сецуна. — Наконец-то вы задали правильный вопрос. Ответ очевиден. С самого начала.

— И что именно это значит? — рычу я. Мои глаза сужаются, высматривая малейший обман.

— Это значит ровно то, что вы и думаете, Ранма-кун, — отвечает Сецуна. — Тиё-тян встретилась с вами по моей просьбе. Я отправила ее на ту крышу, чтобы вы не попали в руки Института.

Так вот почему. Кусочки головоломки начинают занимать свои места. Первый бой Тиё с Гёндуль. Присутствие за столиком Хикару. Должно быть, ему было известно о союзе. Как и Тиё, Хикару собирался встретиться со мной.

Но все пошло не так, как планировалось. Тиё разыграла собственную игру.

— Не слишком-то это помогло, — фыркаю я. — Тиё было куда интереснее засунуть меня в свой кокон, чем защитить.

— Это было ожидаемо.

Мои руки покрываются мурашками.

— Что?

— Я сказала, что это было ожидаемо, Ранма-кун, — холодно улыбается Сецуна. — Тиё женщина с неукротимой жаждой власти. Поставить перед ней важную фигуру это убедиться в том, что она в нее вцепится.

— Ты… ты этого хотела?

— О, да, — отвечает Сецуна. — Крайне важно было, чтобы вы побывали в коконе Тиё. Во всех иных вариантах тэнки остался бы за пределами ваших возможностей. Смею заверить, катастрофическое будущее.

— Я приняла превентивные меры, — добавляет она. — Было бы прискорбно, если бы предательство Тиё увенчалось успехом. Поэтому я предупредила Гёндуль. Должна сказать, неожиданно было видеть, что вы сбежали сами. На мгновение я испугалась, что мой план пойдет наперекосяк. — Улыбка Сецуны странно радостная.

— Ты мной манипулировала. — Мои руки начинают бесконтрольно дрожать.

— Разве вы не знали? — спрашивает Сецуна. — Я постаралась, чтобы это было очевидно.

Трах! Столик раскалывается надвое. Встаю над женщиной, мои глаза пылают.

— Ты знала, что меня поймают. Это и было целью, не так ли? — обвиняю ее я.

Медленными, изящными движениями, Сецуна хлопает в ладоши.

— Как проницательно. Хотя рассуждения впечатляли бы больше, проведи вы их без моего направления.

Хватаю Сецуну за воротник и поднимаю ее со стула.

— Думаешь, это игра? Ты разрушила мою жизнь!

В ответе Сецуны лед.

— Нет, Ранма-кун. Это не игра. Это война. Постарайтесь этого не забывать. — Женщина вырывает воротник, не озаботясь атакой. — И я должна поправить ваши заблуждения. Это вы выбрали отправиться в Институт. Не вините меня в своем решении.

— Не смей сваливать это на меня! — рычу я. — Ты подговорила меня. Ты, черт возьми, подговорила меня. Ты знала, что они со мной сделают? Знала?

Хватаю Сецуну за руку и бросаю ее на землю. Женщина врезается в плотный туман. Топаю вслед за ней, игнорируя боль. Возвышаюсь над телом Сецуны, переполняясь неконтролируемой яростью.

— Ты все равно что сама это сделала, — выплевываю я.

Сецуна с невыносимой улыбкой поднимается на ноги.

— Ах, но Ранма-кун, вы ведь знали, что я вами манипулировала. Вы знали, что я действую не в ваших интересах. Я абсолютно ясно это выразила. И вы все равно сделали свой выбор.

— Это не было выбором!

— Конечно было, — возражает она, ледяной голос тронут презрением. Сецуна поправляет фуку. — Скажите мне, Ранма-кун, вы знаете, что такое судьба?

— Не читай мне нотации, — рычу я.

Сецуна продолжает.

— События подобны каплям дождя. Никто не может сказать, куда они упадут. Но это и не нужно. Знаете почему, Ранма-кун? Потому что каждый раз, когда идет дождь, вся вода скапливается в том же самом месте.

— Заткнись, — требую я. Отвожу взгляд и делаю все возможное, чтобы ее игнорировать. Если Сецуна продолжит, я даже не знаю, что я сделаю. — Заткнись и верни меня домой.

Бух!

Посох Сецуны ударяет о землю. Настежь распахиваются украшенные фазами луны двери. Светом вспыхивает бесцветная серость. Пустоту наполняют тысячи образов. Куда я ни смотрю, я вижу себя. Эпические сражения, что ведутся и проигрываются. Бесконечные литании поражений. Институт снова и снова раздавливает меня, чтобы утащить мое тело в свои могильные стены.

— Судьба, Ранма-кун, это река, — провозглашает Сецуна. — Как собирается в ручьи вода, так и проходят причины событий этого мира. Судьба это уклон мира. Это физика. Это культура. Это отброшенное нашими «я» отражение.

— Взгляните, Ранма-кун, в калейдоскоп времени. Узрите облик своей судьбы и познайте, что ваши страдания были неизбежны. Последовательность была определена еще до вашего рождения. Артемида, чью жажду мести нельзя было поколебать. Институт, что она создала. Ваш отец и его стремление к совершенству. Дзюсенкё, что исказило ваш облик.

— Когда вы ступили в Нэриму, результат стал неминуем. Вы слишком идеально подходили для намерений Артемиды. Так что она выбрала вас для своего эксперимента. И что же вы делаете, Ранма-кун, столкнувшись с непобедимым врагом? Вы сражаетесь. Такова ваша природа. Результат вы видите. Смерть и разрушение.

Ложь. Все это ложь. Отказываюсь слушать. Закрываю глаза, чтобы не видеть. Но образы уже выжжены в моем сознании. Я знаю свои слабости. Я знаю свою силу. Результат моего столкновения с Институтом неоспорим. Меня побеждают. Меня уничтожают.

Иного исхода быть не может.

— Будущее не определено, — шиплю я. — Его можно изменить. Всегда есть путь к победе. Не лги мне!

— И в этом вы правы, Ранма-кун. Будущее можно изменить. Судьбу можно отринуть. Требуется лишь сделать выбор.

Хлоп. На пол падает коричневый конверт. Смотрю на него, застыв на месте. Вспоминаю кафе. Вспоминаю предложенный Сецуной выбор.

— Прост или нет тот выбор, что меняет все? Все, что вам было нужно, это уйти. Судьба требовала лишь такую цену.

В глазах пылает. Слово «отступление» нацарапано фиолетовой ручкой, но для меня оно огонь. Твой выбор, издевается папка. Дрожу, внутри меня бурлит ненависть. Пинаю. Папка скользит в темноту, белые заметки разлетаются в тумане.

— Это не было выбором, — говорю я. Голос дрожит, запутавшись в эмоциях. — Не в моих силах было уйти.

— И это, Ранма-кун, судьба.

Яркие образы растворяются в серости. Врата вновь закрываются. Молча стою в темноте. Разум занят этим простым выбором. Папка выброшена, но память о ней осталась. Ответ всегда остается тем же самым. Отступление не вариант. Выбери я этот путь, мне бы никогда не удалось себе это простить. И какая бы жизнь тогда меня ждала?

Лучшая, шепчет предательская часть моего разума.

Медленно отвожу взгляд от тумана. Нахожу Сецуну. Смешиваются ярость и отчаяние. Чувствую, как будто в любое мгновение взорвусь. Меня это пугает. Ужасает, что я сделаю то, что никогда не смогу исправить.

— Это все? — шепчу я. — Пожалуйста, скажи мне, что ты больше ничего не скрываешь.

Мерцают гранатовые глаза Сецуны.

— Сожалею, Ранма-кун, но вам осталось задать еще один вопрос.

— Хе, — тяжело выкашливаю я смешок. В животе крутит. — И что же за вопрос? Неужели ты за время моего отсутствия убила батю?

Сецуна болезненно улыбается.

— О? Я не сомневалась, что это уже приходило вам в голову. Вопрос о Фуринкан.

С самого начала. Цепенею. Чувства уходят. Взор перекрывает краснота.

— Хикару не должен был опоздать, — шепчу я, голос становится громче. — Он должен был ждать там. Почему его там не было? Почему он появился, когда было уже слишком поздно?!

Мой голос эхом разносится по пустоте. В памяти заново проигрывается вся ситуация. Белый фургон врывается в ворота Фуринкан. Орут динамики. Пять минут. На пять минут быстрее, и Аканэ была бы свободна.

— Крючок, — объясняет Сецуна, — чтобы убедиться, что события пойдут по оптимальному пути.

Мой кулак врезается в лицо Сецуны.

Ее тело крутит в воздухе, прежде чем растянуться на земле. Вокруг нее вскипает туман. Слепну. Уходит боль. Уходят чувства. Уходят мысли. Убей ее. Меня разрывает от этого желания. Стоит ли хотя бы пытаться его отрицать?

— Поднимайся, — командую я.

Сецуна шатается на коленях. Правой рукой валю ее.

— Вставай. Вставай и дерись!

Сецуна движется слишком медленно. Яростно пинаю ее по ребрам. Задохнувшись, она снова падает. Разозлившись, расхаживаю. Из стороны в сторону. Туда и сюда. Проклятье, почему она не встает? Почему она не дерется?

— Дерись со мной!

Но Сецуна не дерется. Она намеренно встает. Лицо осенено беспорядком, омрачено разорванными капиллярами. Травмы тают. Сукэн залечивает раны. От этого вида тошнит.

Шагаю вперед и поднимаю кулак. Дрожа, держу его. Не могу заставить себя взмахнуть рукой. Жар уходит. Я больше не могу бить женщину, что отказывается ударить в ответ.

И Сецуна это знает.

Ярость обращается льдом. Отворачиваюсь и хватаю Гунгнир. Смертоносное копье дрожит в моих руках, живое и нетерпеливое. Указываю острием на сердце Сецуны.

— Дерись, или я убью тебя.

Она смеется.

— Постарайтесь лгать лучше, Ранма-кун. Мы оба знаем, что это не в вашей природе.

Все поглощает алым. Отклоняюсь назад. Гунгнир лежит в моей ладони. Кидаюсь вперед…

… и вбиваю копье в землю.

— Хватит мной манипулировать!

Кричу ей прямо в лицо. Сецуна непоколебима.

— Нет.

Сжимаю зубы. Тело переполнено яростью Не в силах выпустить ее, вырываю копье и отступаю к своему стулу. С каждым шагом голень пронзают копья боли. Меня это едва заботит.

Сажусь. Стул трещит.

— Почему?

Сецуна возвращается на свое место. Исчезают все признаки насилия. Возвращается даже сломанный стол.

— Мне требуется сенши, — отвечает она.

Разочарованно и измученно оседаю.

— Сенши. Разве у тебя нет целой их команды?

Прислоняю Гунгнир ко столу. Частично меня пугает то, что я сделаю, если Сецуна скажет что-то неправильное. Частично я на это надеюсь.

— Сенши Артемиды, — уточняет Сецуна. — Скажите, Ранма-кун, что произойдет, если Артемида умрет… — Щелк! Проносится палец Сецуны под большим. — … просто так?

— Мир станет счастливее? — ворчу я.

Не хочу думать. Не хочу понимать. Не хочу сталкиваться со сложностью мира. Хочу, чтобы черное было черным, а белое белым. Никаких оттенков серого. Добро и зло. Герои и злодеи.

Мой разум предает меня. Мечты директора это мои мечты. Фраза выжжена у меня в голове. Институт, как уже было замечено, демон. Демон, что пожирает девушек. Камико, Акина и все остальные продолжат даже без Артемиды. Они будут без перерыва бросать девушек, как топливо, в печь.

Институт пожрет мир.

— Вы понимаете, не так ли, Ранма-кун, — говорит Сецуна. — То, что создала Артемида, это машина судного дня. К счастью, остановимая. Но предположим, Ранма-кун, что мы ее остановили. Предположим на мгновение, что все девушки в наших руках.

Смотрю на стол, прослеживая взглядом волокна. Я знаю ответ. Я знаю, что должно быть сделано. Но я не хочу этого говорить.

— Сострадание это тщеславие сильных, — продолжает Сецуна. — А мы слабы. У нас нет тюрем, чтобы их удержать. Они не поколеблются в своем стремлении. Учитывая такой вариант, есть лишь одно решение. Мы должны убить их всех.

— Это не их вина, — мямлю я.

Аканэ. Эмико. Я. Сколько из тех девушек невиновны? Я, кого тоже сломали, не могу винить их за то же самое. Даже Камико. Могу ли я честно сказать, что в ее преступлениях есть ее вина?

— Вы правы. Это не их вина, — соглашается Сецуна. — Жаль, но этот мир такое мало заботит.

Из меня вырывается жалкий смех. Я лучше многих знаю, как мало заботит этот мир. Сколько на мне преступлений, что не принадлежат мне? Так легко обвинить того, кого удобнее. Ха. А отличаюсь ли я? Ненавижу Сецуну за то, что сделала Артемида?

Да, эти девушки не виноваты. Но вина и не важна. Если все жизни равноценны, людей можно рассматривать как числа. Две сотни или две тысячи? Простая арифметика. Арифметика, что за гранью понимания скрывает весь ужас.

Но это не значит, что арифметика ошибается.

— Ты сказала, что судьбу можно отринуть, — заявляю я. Мои глаза закрыты. Хочется блевать. Хочется проглотить следующие слова. Но я не могу. Больше не могу. — Так чем мне нужно пожертвовать? Какова цена того, чтобы сделать все правильно?

— Героическое предложение, — замечает Сецуна. — Но не нужно бояться, Ранма-кун, ваша цена почти выплачена. Этот грех принадлежит мне. Не спрашивая, я обменяла двоих на две сотни.

— Так в чем причина, — откидываюсь я на спинку и смотрю в бесконечную пустоту.

Хочу сказать: почему же ты не попросила? Но я уже знаю, что это бессмысленный вопрос. Сецуна не попросила, потому что в таком случае она бы услышала в лицо мой смех. В то время у меня не было намерения быть героем. Сражение с Институтом было лишь ради спасения друзей.

— … почти выплачена, — бормочу я. — Так что еще мне нужно отдать?

— Все и ничего, — загадочно отвечает Сецуна.

Хмурюсь.

— Просто скажи мне, черт возьми.

Сецуна встает и отодвигает свой стул.

— Если я отвечу на этот вопрос, Ранма-кун, вам придется сделать то, что должно. Но при этом вы станете моим инструментом. О чем вы будете сожалеть, — говорит Сецуна. — Так что я оставлю вам найти свой путь.

Скептически смотрю на нее. Сецуна меня игнорирует. Вместо этого она взмахивает посохом, и столик исчезает.

— Надеюсь, утром вы встретитесь с Хотару, — говорит она. — Грядут большие дела. Чтобы сыграть свою роль, вы должны быть в добром здравии.

Хватаю Гунгнир и поднимаюсь на ноги. Голень поет сонет боли. Последние несколько минут не были к ней добры.

— Я не стану использовать малышку.

Взгляд Сецуны заостряется.

— Если Хотару узнает, что вы обменяли жизни сотен на несколько дней ее комфорта, она вас никогда не простит. Так же как, полагаю, вы не простите себя. Вы увидитесь с ней утром. Не бойтесь. О мелочах я позабочусь сама.

Хмыкаю, но ничего не говорю.

Сецуна предлагает руку.

В последний раз смотрю на нее.

— Не думай, что я тебя прощаю. Как по мне, у тебя еще чертовски большие проблемы.

Глаза Сецуны сияют от смеха.

— Конечно, Ранма-кун. Я бы никогда на такое и не рассчитывала.

После этого нас уносит.

* * *

Щелк.

— … прямо здесь был бой. Это предельное расстояние, на которое нам позволили приблизиться. Как видите, здания позади меня…

Щелк.

— … оппозиционная партия выступила с призывом к немедленному роспуску Института Прекрасных Принцесс. Пока не ясно, что именно…

Щелк.

— … десятки умерших и тысячи пропавших. Спасательные работы только начались. Ожидается, что число погибших…

Щелк.

— … А теперь мы остановимся на более личной трагедии. Два репортера погибли в аварии вертолета, когда они храбро…

Щелк.

— … вот почему был создан Институт. Наша нация готова. Мы не склонимся. Мы не сломается. Мы победим этого ужасного врага. Ради тех, кто сегодня погиб, мы свершим правосудие!

— Что же касается тех трусов в Парламенте, что злоупотребляют доверием народа ради своих дальнейших политических целей? Я скажу им…

Щелк.

Телевизор гаснет, затыкая речь Артемиды.

— Эй, можешь вернуться на несколько каналов? — спрашиваю я.

Укё подпрыгивает. Пораженная девушка поворачивается на месте. Большие карие глаза неверяще сосредотачиваются на мне.

— Ран-тян? — спрашивает она.

— Привет, — отвечаю я.

Встаю, прислонившись к спинке старого потрепанного дивана. Солнце зашло час назад. Сумерек мне хватило, чтобы очиститься. Исчезло порванное платье. Вместо него нашлись свободные штаны и простая синяя рубашка.

Уже скучаю по своему старому кунг-фу наряду. Эта одежда, хоть и похожая, не точно такая же. Чувствую, как будто нормальность просто недостижима. Говорю себе, что изменилось. Я снова мужчина. Не на минуты, но пока я хочу. Кошмар закончился.

— Что ты… — спотыкается на полуслове Укё. Лицо ее странно меняется. Затем она вдруг перепрыгивает через диван.

Она немного ошибается.

Диван пошатывается, когда через него перелетает нога Укё. Стелющийся прыжок оборачивается кувырком. Ловлю ее. Или, быть может, она ловит меня. Каштановолосая девушка раздавливает меня в объятиях.

— Ран-тян. Я уже начала думать, что больше никогда тебя не увижу, и тут — бац — ты снова стоишь передо мной. — Укё немного отодвигается. Глаза сужаются. — И что это ты делал, подбираясь ко мне, ничего не говоря?

Похлопываю ее по спине.

— Кое-что я сказал. Я сказал: «можешь вернуться на несколько каналов».

Укё отстраняется. Несильно ударяет меня.

— Это не кое-что, — отчитывает она. Раздражение растворяется в радостной улыбке. — Ха. И на этот раз никаких оборок. Все тот же прежний Ран-тян.

Морщу лоб. Что не так с оборками? Оборки милые. Когда я девушка, я не против, чтобы было несколько…

Вздрагиваю. Это не мои мысли. Это мысли Акины. Или, быть может, Сидзуэ. Я, Саотоме Ранма, ненавижу оборки. Повторяю эту мысль, как будто бы я могу отменить промывку мозгов Камико своей.

К горлу подползает тошнота. Вместо того, чтобы исчезнуть, чувства искажаются. Сражающиеся мысли крутятся друг вокруг друга, формируя в животе ядовитый узел.

Веселье Укё растворяется в обеспокоенности.

— Ты в порядке, Ран-тян?

Вдох. Выдох. Заставляю себя расслабиться. В это же время оглядываюсь по сторонам.

Склад представляет собой большую металлическую коробку с цементным полом и стенами из алюминиевого листа. С моего места видно две двери. Большие рольставни для машин. Маленькая прямоугольная дверь для людей. Сам склад в длину разделен фанерными перегородками. Поверх наброшены простыни, чтобы защищать от щепок. Пол покрывают пыльные ковры, защищая ноги от холодного камня под ними.

Не так уж и много, но свою задачу склад выполняет. Девушек вытаскивают из хватки ИПП. Здесь они остаются. Иногда на дни. Иногда на месяцы. Затем, когда приходит время, их отправляют в безопасность Гонконга. Там Сяолан устраивает им более постоянное жилье.

Мы в «гостиной» склада. Широком открытом пространстве в передней части здания. Позади меня пустое парковочное место, бывшее обиталище фургона Хикару. Впереди россыпь сидений, столов и полок. Диван повернут к одинокому телевизору с маленьким экраном.

— Ран-тян? — снова интересуется Укё.

Возвращаю внимание ей.

— Во всяком случае, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

Укё долгим взглядом смотрит на меня. В конце концов смягчается.

— Не похоже, чтобы я смогла вернуться в свое кафе. И я не собираюсь прятаться, как остальные девушки. — Укё с отвращением качает головой. — Можешь в это поверить? Ты вытаскиваешь их из огня, и никто, ни одна, не задерживается помочь.

Могу поверить. Месяц в Институте это больше, чем кто-либо может выдержать. Те девушки? Ну, они именно девушки. Не бойцы. Не мастера боевых искусств. Просто случайные девушки. Когда мы с Укё были в дороге, замерзшие и проголодавшиеся, они сидели в теплых домах. Когда мне приходилось избегать смерти, они боялись экзаменов.

Нечестно будет требовать от тех девушек моих стандартов.

— Насколько я понимаю, те девушки вполне могут быть правы, — озвучиваю я. — Быть может, тебе стоило к ним присоединиться.

— Ран-тян, ты же не всерьез говоришь мне бежать? — рычит Укё.

Испускаю вздох разочарования.

— У-тян, Институт…

— Я знаю, на что похож Институт, Ран-тян, — парирует Укё. — Я была там, помни. Агония не то, что девушка может забыть.

— У-тян…

— Даже не начинай, — предупреждает Укё. — Я не Аканэ. Я не собираюсь бежать и делать что-то глупое. Но и мертвым грузом я быть отказываюсь.

Укё смотрит на меня, чтобы убедиться, что мне все понятно. Сжимаю кулаки и смотрю в ответ. В конце концов, отступаю я. Укё знает свои пределы. Ей хватает здравомыслия, чтобы уйти, когда станет слишком опасно.

В отличие от Аканэ. В отличие от меня.

— Слышу тебя, У-тян. Просто я… — умолкаю, подыскивая правильные слова. — Я не хочу видеть, как ты проходишь через то же, что и я.

— Не волнуйся, Ран-тян. Я буду осторожна, — с мягкой улыбкой говорит Укё. — Кроме того, по сравнению с твоими приключениями, мои ничто. Да уж, стоило понять, что это ты, когда увидела торнадо. Должно быть, адский был бой.

— Да, это уж точно, — морщусь я, припоминая. Разорванные здания. Летающие машины. Кругом сирены. — «Адский» как раз подходящее слово.

Укё спадает с лица.

— Ты не можешь винить себя, Ран-тян. Я знаю, что ты сделал все возможное, чтоб все сдержать. Ты всегда так делаешь. Но когда бьет кто-то сильный, ты не можешь сдерживаться.

Вина не собирается уходить. Десятки погибших. Тысячи пропавших. Большинство из-за Тиё. Но и у меня не было времени подумать, прежде чем выпустить торнадо. А с таким крупным приемом? Никто не скажет, сколько нанесено урона. Сколько людей сегодня убито мной?

Качаю головой и меняю тему.

— Эй, У-тян. Ты ничего не слышала о маме и бате?

— Саотоме? — спрашивает она. — Они смылись, милый. Не знаю, куда, но не сомневаюсь, что Хикару в курсе. Секундочку. — Укё просовывает голову в импровизированный коридор. — Эй, Хикару!

Хикару выходит из соседней комнаты. У клерка через голое плечо переброшена рубашка на кнопках. Ленивой походкой он подбирается ближе. Останавливается в нескольких шагах и почесывает щетину на подбородке.

— Звала? — спрашивает он.

Укё испуганно отпрыгивает. Голова резко поворачивается в сторону.

— Да почему сегодня все ко мне подкрадываются? — ворчит она. Взмахивает в мою сторону. — Хикару, Ран-тян хочет знать, куда делись Тендо.

— Их спрятала Геката, — говорит Хикару. — Не спрашивай, куда. — Он медленно зевает. — Конацу снова взялся за твой гриль. Подумал, тебе стоит знать.

— Вот идиот, — рычит Укё. — Сколько раз я ему говорила… — Шатенка бросает на меня взгляд. — Прости, Ран-тян. Мне пора бежать.

Укё быстро улыбается, после чего кидается меж деревянных панелей.

— Конацу, когда я до тебя доберусь…

Голос стихает, заглушенный укромными уголками. Смеюсь, в груди пузырится радость. Чувствую обновление. Хорошо снова видеть простые моменты жизни.

Хикару устраивается на спинке дивана. Я по-прежнему опираюсь на него.

— Если ты скажешь «я же тебе говорил», я тебе врежу, — предупреждаю я.

Хикару лениво усмехается.

— И я бы это позволил. — Улыбка блондина исчезает. — Рад, что ты выбрался. Мало кому удается.

Отвожу взгляд и ворчу:

— Больше везения, чем умения.

Хикару хлопает меня по спине. С силой.

— Не принижай себя, малыш. Умение побивает везение.

— Не настолько, — бормочу я в ответ.

Качаю головой. Хватит уже депрессивных мыслей. Вместо этого смотрю на Хикару. Светловолосый мужчина усталый и вымотанный. Сложно на него злиться. Хикару с самого начала был другом. Но в эти дни слова «с самого начала» обретают новое значение.

— Ты не удивился тому, что я здесь, — замечаю я. — Как много ты знаешь?

Улыбка Хикару становится смущенной. Мужчина почесывает подбородок и отводит взгляд.

— Возможно, не так много, как ты думаешь. Но я могу сложить вместе два и два.

Прищуриваюсь.

— Насчет Тиё? Института?

— Полегче, — говорит Хикару. Оборонительно машет руками. — Тиё, ага. О ней я знал. Я был посредником Гекаты. Институт, — морщится Хикару. — Не скажу того же. Я подозревал, что что-то произойдет. Но я никогда не спрашивал.

— Никогда не спрашивал? — рычу я.

Хикару вздыхает.

— Малыш. Я уже долго занимаюсь всем этим делом. Я знаю, как играет свою игру Геката. И я знаю, что мне не нравится, как она ее играет. Так что я не спрашивал. — Хикару качает головой. — Вот что я скажу. Если хочешь ударить, бей.

Хикару склоняет голову набок, подставляя щеку. Рука сжимается в кулак. Внутри меня сгущается тошнота, а я дрожу на пороге решения. Наконец, отвожу взгляд в сторону. Хватит уже бить людей, которые не отвечают на это. Сецуна чертовски больше это заслужила.

Через мое уныние пробивается улыбка.

— Думаю, придержу этот вариант на будущее, — дразню я.

— Эй! Используй или потеряешь, — восклицает Хикару.

Щурюсь.

— Ты мне зубы заговариваешь? — угрожаю я. — Потому что, если так подумать, я еще не расплатился за то, что было в канализации.

— Да ладно, дружище, — просит Хикару. — Это была честная ошибка.

Грожу пальцем, не в силах скрыть усмешку.

— Я не тот парень, что отказывается от обещания мужчины мужчине.

— Поджаришь разок парня током, и он никогда уже не даст тебе об этом забыть, — жалуется Хикару. Шутливый тон исчезает. — Прости за прежнее.

Хмурюсь.

— За что именно?

— За то, что был козлом, — объясняет Хикару. Светловолосый мужчина соскальзывает с дивана. Кружит по комнате, затем усаживается на стол. — Все это непросто, малыш. Порой кажется, как будто я кидаюсь камешками в великана. Знаешь, я считаю, сколько девушек я спас. Так я остаюсь в здравом уме. Когда я кого-то теряю, уменьшаю число. Это хуже всего.

Опускаю глаза. Предупреждения Хикару были похожи на призраков. Почему я его игнорировал? Почему я снова и снова только трепал языком? Это была моя ошибка.

— Не то чтобы ты был неправ, — тихо отвечаю я.

— Ну, да, не нужно мне было придуриваться, — говорит Хикару. Останавливается, прежде чем негромко продолжить. — Малыш, я знаю, что я пересекаю черту, но тебе стоит с кем-нибудь поговорить.

Вспыхивает гнев. Резко отпрыгиваю от дивана и поворачиваюсь к блондину.

— Не продолжай. Я не хочу даже думать сейчас об Институте.

Хикару вздыхает.

— Понял. Понял. Но малыш, если будешь за это держаться, только запутаешься. Поверь мне. Видел такое. — Взгляд мужчины смещается на металлический склад потолка. — Я знаю некоторых парней. Профессионалов. Которые не будут задавать глупых вопросов.

— Мне не нужен психотерапевт, — рычу я. — Насколько я могу судить, всего этого никогда не было.

Вот только это было. Челюсти сжимаются, а разум оказывается на грани. С напряженным страхом жду агонии, что наказывает мою мужественность. Она не наступает. Но напряжение не уходит.

И это еще не все.

Моя кожа как будто на пару размеров мала. Я больше не вписываюсь в это тело. Скорее всего, и никогда не впишусь. Мой разум искажен. Душа вывернута. Институт изменил меня, и я изменил себя.

Нет способа вернуться. В глубине души я это знаю. Но, пусть даже ненадолго, я хочу держаться за иллюзию того, что это возможно.

— Не буду давить, малыш, но мое предложение остается в силе. Черт, если ты передумаешь через пять лет, я все равно помогу, — говорит Хикару. — Но, малыш, тебе стоит отпустить. Пусть это покажется мерзким, но все меняется. Жизнь продолжается. Черт. Когда ты взвешиваешь обстоятельства, это хорошо. А если нет, нас двоих еще бы от материнской груди не отняли.

— Ты хочешь, чтобы я отказался от себя? — неверяще говорю я. — Позволить Институту победить?

— Это не так.

Хикару ненадолго останавливается, лицо сморщивается в гримасе. Не мешаю его мыслям. Вместо этого я молча жду. В конце концов, он вздыхает.

— Думаю, вот что я пытаюсь сказать: не трать свою жизнь на погоню за прошлым. Смотри в будущее, — объясняет он. — Найди в себе все хорошее и держись за него. И не отпускай. И я говорю не о любви, счастье или всем остальном. Когда я говорю «хорошее», я имею в виду то, что делает тебя хорошим человеком. Человеком, которым ты бы гордится быть. Все остальное? — Хикару морщится и пожимает плечами. — Пусть по возможности уходит.

Фыркаю.

— Легко тебе говорить.

— Не так и легко, малыш, — с вымученным смешком говорит Хикару. — Никогда не легко. Но спроси себя: рухнет ли мир, если ты наденешь юбку вместо штанов? Черт. То же самое можно сказать об интересе к мальчикам, а не к девочкам. Все это мелочи.

Прищуриваюсь, но Хикару опережающе поднимает руку.

— Это не то, что ты думаешь, малыш. Я говорю, что у человека не так много энергии. Ты сожжешь ее, держась за все бессмысленное, и не останется ничего на то, что важно.

— Так что мне стоит приберечь ее для «хорошего»?

— Ага, — мудро кивает Хикару. — Хорошего.

Усаживаюсь на диван. Взмахнув ногами, откидываюсь, насколько возможно.

— Мелочи, — бормочу я. — Кажется, никогда так о них не думал.

Поднимаю руку. Пять сильных пальцев. С ними я могу разорвать железо. Месяц в Институте смягчил мою руку. Тэнки поработал своей магией, деликатным образом перестраивая мое тело. На кончиках торчат ногти, женственное дополнение к мужскому придатку.

Кто я?

Но, может быть, это неправильный вопрос. Я молод. Люди меняются. Мне сложно представить будущее. В основном потому, что я никогда к нему не стремился. Всю жизнь я довольствовался тем путем, что определил своей мечтой батя.

Не то чтобы я признаю это вслух.

Так кем я хочу быть? Нет. Это тоже неправильный вопрос. Взрослые лгут детям. Говорят, что они могут быть кем угодно. Реальность жестока. Люди рождаются с любовью, талантами и ненавистью. Все это нас и формирует. Я мастер боевых искусств, потому что это факторы совпали. Любовь к состязаниям. Талант к бою. Ненависть к поражению. Эта комбинация и ведет меня. Без чего-то из них я бы никогда не добился тех же вершин.

Кем я могу быть? Вот это правильный вопрос.

Проблема в том, что я не знаю. Моя природа изменилась. Это приводит меня в ужас. Я боюсь перемен и боюсь оставаться прежним. Нет пути ни вперед, ни назад. Но стоит ли бояться? За всю жизнь никогда не приходилось задумываться: хочу другой любимый цвет. Мои предпочтения были моими предпочтениями. Вот и все. И нечего тут объяснять.

Жизнь не спрашивает, что мы хотим любить. Жестоко, но она заставляет глотать новые истины. Маленьким мальчикам девочки противны. Затем они вдруг становятся интересны. Такая вот черствость биологии.

Так почему же меня все это беспокоит?

Рука сжимается в кулак.

Я Саотоме Ранма, лучший, черт возьми, мастер боевых искусств, что когда-либо видел этот мир. Я стою и борюсь, неважно как сильны мои враги, неважно как глупы битвы, неважно насколько дурацкая у меня судьба. Я не уклонялся раньше. Не стану уклоняться и сейчас.

Хикару прав. Держаться этого важно. Все остальное? Мелочи.

— Ты прав, — признаю я, больше себе, чем ему. — Хотя не уверен, что я смогу с этим справиться. Я хочу сражаться. Я хочу побеждать. Позволить себе измениться, сказав, что это не важно, все равно что сдаться.

— Малыш, не нужно прямо сейчас искать все ответы, — смеется Хикару. Указывает на себя. — Взгляни на меня. Я до сих пор не знаю, кто я, и еще меньше, кем я хочу быть. Черт, клянусь, большинство людей умирают стариками, так и не ответив на этот вопрос.

— Мне бы хотелось понять до этого, — шучу я в ответ. Губы дразнит легкая улыбка. Но она быстро исчезает. — Ты ей доверяешь?

Хикару на секунду останавливается, после чего понимает, что тема изменилась.

— Гекате? — спрашивает он. — Малыш, вот что тебе стоит о ней знать: только она видит картину в целом. Ты? Я? Мы пешки на ее доске. Она выбросит нас в мгновение ока.

— Так я и думал, — возражаю я. — Ты ей доверяешь?

Хикару бросает сдержанный взгляд и ничего не говорит.

— Черт возьми, Хикару, не начинай снова это «я должен защитить тебя от тебя самого», — предупреждаю я.

— Дерьмо, — жалуется Хикару. — Да, я ей доверяю. Мне не нравится, как работает Геката, но я никогда не возражал против ее результатов.

— Так что ты делаешь то, что она говорит, — дополняю я.

Хикару слабо пожимает плечами.

— Армии нужен генерал. Геката не лучший, но свое дело она знает. — Хикару останавливается, глаза что-то ищут. — Малыш, я не знаю, во что втянула тебя Геката. Черт, я и не хочу знать. Но не спеши выбрасывать свою жизнь. У планов этой женщины есть свои планы. Мы справимся и без тебя.

Смотрю на Хикару. Светловолосому мужчине в лучшем случае тридцать. Для этого мира он едва взрослый.

— Ты не намного старше меня, Хикару, — отвечаю я. — Может, тебе и самому стоит последовать своему совету.

— Ха, — смеется Хикару. — Тут ты прав, малыш. Но не беспокойся обо мне. Истории вроде моей. Они хорошо не заканчиваются.

Связанные красными оковами судьбы. Меня ударяют слова из воспоминания. Хикару привязан к Тиё узами магической любви. Сложно это представить. Они оба ночь и день. Как заканчивается история, когда добрый мужчина любит невыразимо злую женщину?

Плохо.

Закрываю глаза и отворачиваюсь. Не могу забрать груз Хикару. Меня уже тяготит свой.

Хикару спрыгивает со стола и подходит к телевизору.

— Не знаю как ты, но с меня всего этого достаточно. Давай повеселимся. Выбирай. Есть книги и выпивка, телевизор с десятком каналов и Famicom.

С кривой улыбкой Хикару бросает на ворсистый ковер пластиковый пистолет. От устройства тянется черный шнур, подключенный к прямоугольной машине.

— Я вызываю тебя на игру в утиную охоту, — смертельно серьезно говорит он.

Смеюсь.

— Давай, дружище.

* * *

— Я Саотоме Ранма.

Я говорю эти слова. Мое отражение эхом возвращает их назад.

Прекрасные голубые глаза со вторгнувшимся оттенком аметиста. Длинные рыжие волосы щекочут лопатки. Легкий макияж подчеркивает черты лица. В серебре я вижу девушку, красивую и женственную.

Это не я.

Хотелось бы мне так сказать. Но во многом этот вид уже знаком. Мне часто приходилось видеть это лицо. Конкурс красоты против Цубасы. Маскировка, чтобы перехитрить Рёгу. Время, ушедшее на обучение Копии-тян.

Ранма, девушка.

Но тогда она была иллюзией. Маской, что надевалась, чтобы после ее снять. Сегодня отражение реально.

Пришлось выбраться на рассвете, слишком смущаясь, чтобы дать другим знать о своем решении, и слишком упрямясь, чтобы отступить. Снаружи со мной встретилась Хотару. Девочка пронзила меня своим молчаливым взглядом. Не было сказано ни слова. Мы сидели в тишине, пока она исцеляла мою ногу.

А что нужно было сказать? Прости, что врезала твоей маме? Мне было не жаль. Она это заслужила? Хотару не понимает моего разочарования и, сколько бы не было у меня гнева, я не могу разрушить ее отношения. Мои страдания не тот груз, что можно поместить на плечи ребенка.

Так что мы разошлись. И я снова здесь. Вот так я и стою перед зеркалом, одевшись как девушка.

С любопытством собираю волосы в руках. Поднимаю пучки так, чтобы они короткими хвостиками упали по обе стороны головы. Порожденный моей мэгами но оои образ оставляет в сердце дыру. Чувствую, как расширяется этот разрыв. Ненавижу ли я это? Люблю ли я это? Эмоции так искажены страхом потерять себя, что я не могу отличить их друг от друга.

Вздрагиваю и отпускаю. Локоны каскадом спадают на спину.

— Позже, — обещаю я себе. Я заставлю себя попробовать этот стиль. И я буду придерживаться его, пока не разберусь в своих чувствах.

Укрепив решимость, я беру со стола простую длинную черную ленту. С ней я увязываю волосы в свободный хвост. Смотрю на отражение. На мне короткая черная юбка, длинные носки до бедра и красный верх. В каком-то смысле это копия одежды, что мне нравилась как мужчине.

— Что я делаю?

Мое отражение не отвечает.

Но это и не нужно. Слова Хикару дошли до цели. Не потому что он изливал мудрость, но потому что это уже были мои слова. Отрицание убит моими же руками. С этим моя клятва высечена в камне. Отражающаяся девушка это Саотоме Ранма. Это истина.

Это я знаю. Но знания недостаточно. Мне нужно принятие.

Для меня Институт был адом. Низринувшимся пламенем, что пожрало меня. Меня разрушили, растопили в ком. Я могу вечно купаться в этой потере, мечтая о лучших днях, пытаясь быть тем, что больше не я. Или я могу двинуться вперед, взять то, что осталось после Института, и заново выковать себя.

Легко сделать выбор, но выполнить его тяжело. Чтобы двинуться вперед, мне нужно отбросить свои предрассудки. Это ужасно — умышленно изменить себя в сторону своего сопротивления. Мужчина или женщина? Ни на что больше не влияет. Красивая или обычная? Незначительная деталь. Для клинка важно только одно. Остер ли он?

Я, Саотоме Ранма, буду острее, чем когда-либо.

Боевые искусства. Это суть моей души. Мое умение и сила это величайшие мои дары. Непоколебимая решимость сильнейшая моя черта. Я восстану из пепла. Институт думал, что уничтожил меня. Вместо этого он лишь сделал меня сильнее.

Это моя воля. Стальным взглядом смотрю на свое отражение. Оттуда смотрит красивая девушка, не страшащаяся своего будущего.

— Я Саотоме Ранма.

Тук. Тук.

Вздрагиваю. Сердце тяжело бьется в груди. Втягиваю воздух и смеюсь над своей нервозностью.

Смотрю в зеркало. Девушка. Сквозь меня просачивается смущение. Заставляю его уйти. Расправив плечи, иду к двери и открываю ее.

Укё. Шатенка опускает руку.

— Ран-тян? — Укё несколько раз моргает. — Почему ты девушка?

Прищуриваюсь. Я не хочу прямо сейчас об этом говорить. Достаточно сложно было заставить себя пойти этим путем. Мне не нужно, чтобы другие люди встревали и изливали на меня свои мысли и чувства.

— Мне так захотелось, — говорю я.

— Ты носишь юбку, — замечает она.

Едва не рычу. Беспечность не сработает. Переключаюсь на вялое остроумие. Кружусь на носочке, позволяя Укё оглядеть весь наряд.

— Ну? Что думаешь? — мило улыбнувшись, говорю я.

Укё испускает короткий смешок.

— Это не ты. — Смех девушки быстро исчезает. — Ран-тян, ты хорошо себя чувствуешь?

— Не я? — невинно говорю я. — О боже. Интересно, где же я ошиблась? О! Это все туфли? Я знала, что нужно было надеть каблуки. Плоская подошва так неприглядна.

— Ран-тян, хватит уклоняться от вопроса, — обрывает Укё. — Почему ты девушка?

Вздохнув, я оставляю притворство.

— Захотелось попробовать, — честно отвечаю я. — Можем мы это оставить, У-тян? Я не хочу об этом говорить.

— И с каких это пор ты начинаешь пробовать быть девушкой, — требует ответа Укё.

— С этих, — парирую я. Тыкаю свою подругу в воротник. — А что насчет тебя? Зачем ты здесь?

Не только я веду себя странно. Укё по привычке выбирает одежду с мужской стороны гендерного разрыва. Для нее не редкость обвязывать свои пышные груди. В зависимости от ее настроения, бывает сложно сказать, что Укё женщина.

Сегодня в этом нет никаких сомнений. Укё цветок женственности. Прекрасный синий сарафан украшает ее изгибы. В ушах сверкают драгоценности. Ноги подчеркнуты каблуками. Странная женственность становится еще страннее от переброшенной через плечо перевязи с сюрикенами.

— Ран-тян, — давит Укё. — Если тебе нужно…

Смотрю на нее.

— Перестань.

— Если настаиваешь, — говорит она. Укё поглубже вдыхает. Девушка поправляет осанку, затем смотрит мне в глаза. — У меня к тебе большая просьба.

— У-тян, знаю, что я пробую девичьи дела, но ты не думаешь, что еще слегка рановато просить модного совета? — дразню я.

Укё смеется.

— А я-то беспокоилась, что ты совсем одевичишься, — шутит Укё. — Нет. Дело не в этом, Ран-тян. Мне нужна помощь с тэнки.

Застываю. Вдруг платье Укё обретает смысл.

— Нет.

— Ран-тян…

— Нет, — еще раз говорю я. В моих глазах сталь. — Ты не готова, У-тян. Тэнки убьет тебя.

По лицу Укё проносится раздражение.

— Ран-тян… — рычит она.

— Я сказала нет, — упрямо повторяю я.

Девушка шагает вперед и встает со мной лицом к лицу. Карие глаза оборачиваются узкими щелочками.

— Ран-тян, можешь выслушать хотя бы одну секунду?

Останавливаюсь, затем неохотно отхожу, приглашая Укё в свою комнату.

— Говори, — говорю я, обливая ее своим скепсисом. — Но если у тебя нет чертовски хорошей причины, ответ останется «нет».

Бах! Тонкая фанерная дверь хлопает, закрываясь. Укё врывается в комнату. Едва оказавшись в центре, она поворачивается ко мне лицом.

— Ран-тян, я прошу, потому что мне нужна твоя помощь, — рычит она. Даже несмотря на явный гнев, она продолжает контролировать голос. — Я знаю, что тэнки опасен. Я знаю, что он может меня убить. Поэтому я к тебе и пришла. Непонятно? Я пытаюсь сделать все правильно.

Поднимаю брови. Безмолвно передаю свой вопрос: и как это заставит меня передумать?

— Не смотри на меня так, — отрезает она. — И не думай, что я буду просто сидеть сложа руки. Не собираюсь ждать прекрасного принца. Мне не нравится быть беспомощной, Ран-тян. И, с вышедшим на тропу войны Институтом, ты не поможешь, оставляя меня в стороне.

Вздыхаю и сажусь на край кровати, прижав колени друг к другу. Укё права. Без тэнки она просто легкая мишень. С ним у Укё будет шанс защититься. И когда дойдет до дела, мне понадобится огневая мощь.

Вздыхаю.

— Понятно, У-тян. Но что, собственно, мне с этим делать? — спрашиваю я. — Если ты не можешь тэнки, ты не можешь тэнки. — Качаю головой. — То, что я сделала, было глупостью. Мне повезло выжить. Если бы я рухнула где-то вне Института, я бы, вполне возможно, умерла.

И в этом вся и суть. Тэнки прием со смертельным исходом.

— Ты не готова, У-тян, — заканчиваю я.

— Ты этого не знаешь, Ран-тян, — возражает Укё. — Я к этому готовилась. Последний месяц я потратила на самоочищение. Проблемы у меня с самим приемом. — Укё раздраженно вздыхает. — Я не знаю, как тебе это удалось. Сукэн, хайгэки и мэгами но оои одновременно? Переживая при этом трансформацию? Я едва справляюсь с двумя за раз.

Закрываю глаза. Ладно. Я дам ей шанс. Из воздуха формируются очки. Надеваю их. Оживает режим ауры. Линзы окрашивают Укё слоем синего. По ауре пробегают рваные полосы фиолетового, загрязнение, что глубоко примешалось к ее духу.

Мое лицо разглаживается. Я не могу отбросить ее руку. Но и одна только аура тоже не признак готовности. Встаю и отключаю режим ауры. Очки оставляю на месте. С ними удобно.

— Дай мне взглянуть на твою мэгами но оои, — говорю я.

Укё принимает медитативную позу. Смотрю, обходя ее кругом, чтобы со всех сторон увидеть ауру. Дух формируется медленно, тонкая пленка искаженного воздуха слишком слаба, чтобы пролить сияние.

Мэгами но оои.

Слабая, далекая от совершенства. Просто дыша, я излучаю ауру, превосходящую таковую у Укё. Но это неправильное сравнение. Сейчас я могу призвать тэнки так же легко, как и вдохнуть. Вместо этого я сравниваю дух Укё с воспоминанием о моем накануне моей первой трансформации. Чище ли ее красота?

Да. Морщусь. Я ошиблась. Тэнки в пределах досягаемости Укё.

Она выдыхает.

— Это лучшее, что я могу, милая. Я могу попробовать хайгэки и сукэн. Но контроль у меня довольно шаткий.

Киваю. Месяц очищения подготовил тело Укё. Тэнки нанесет ей куда меньший ущерб, чем мне. Быть может, это даже будет безопасно.

— Ты близко, — признаю я. — Несколько месяцев ки тренировок, и ты справишься. Но, У-тян, я не понимаю, чем я могу помочь.

Укё потягивается, расслабляя сгибы конечностей.

— Все, что мне нужно, Ран-тян, это поддержка. Ты поработаешь своей магией, удерживая на месте мою мэгами но оои. Я разберусь с трансформацией. В Институте так и делали. Или ты думаешь, они и в самом деле достаточно учили тех девушек, чтобы те самостоятельно справлялись с тэнки?

Теперь, после пояснения Укё, концепция очевидна. Так как у меня уже есть тэнки, мне будет несложно привести ауру Укё в ближайшее идеальное состояние. Устранив эту проблему, Укё сосредоточится на сукэне и хайгэки. Если этого будет недостаточно, я могу подтолкнуть ее, чтобы она начала.

Удивительно простой способ. С ним тэнки может получить любой с достаточной духовной силой. Единственное остающееся препятствие это научить девушек достаточно хорошо использовать духовную силу, чтобы справиться с последним шагом.

Конечно, всему есть цена. Используя сукэн, я наложу свою концепцию красоты. В свою очередь, это исказит мэгами но оои Укё, так же как и ее трансформацию.

Если бы на этом и заканчивалось, я бы немедленно сказала да. Но я ХТ-11. Фабрика махо-сёдзё. Митико потратила бесчисленные часы, перестраивая мой дух, чтобы у меня была возможность принудительно создавать махо-сёдзё-рабынь.

Что если я ошибусь? Использую эту силу на Укё? Я не знаю, как работает моя магия. Я могу, не намереваясь, превратить Укё в свою игрушку. Я не хочу, чтобы она была привязана ко мне как Эмико.

От одной этой мысли меня тошнит.

— Твой тэнки будет зависеть от моего.

Слабый аргумент. Нет. Это предлог. Я боюсь своей силы. Этот страх необоснован. Я не совершу ошибку. Несчастного случая не будет. Магия махо-сёдзё выковывается из фантазии. В это глубоко вплетаются намерения пользователя. Порабощения Укё не будет…

… если только я тоже этого не захочу.

Снова крутит живот. Правда всплыла. Я то, чего я боюсь.

— Милая, признаю, что мне не нравится твой стиль. Столько розового и оборок? Фу! — с отвращением говорит Укё. — Но я девушка. Меня это не убьет.

— Это уж точно, — бормочу я.

Встаю перед Укё. Ки протекает по мне покрывалом фиолетового света. Одежда изменяется. Рубашка и юбка превращаются в розовое платье. Волосы разделяются в пару атласных косичек. Тэнки.

— Ты в этом уверена, У-тян? — спрашиваю я. Голос легкий и мелодичный. — Даже с моей помощью ты можешь умереть. Мой ки отравит твою мэгами но оои. Ущерб будет хуже, чем если ты все сделаешь сама.

— Я готова, Ран-тян, — решительно говорит Укё. — Будь у меня возможность, я бы попросила вернуться в Институт. Чтобы я могла быть рядом с тобой, когда ты пошла спасать Аканэ.

Мрачно улыбаюсь.

— Хорошо, что тебя не было. Ты бы закончила как я.

Укё жестоко улыбается.

— Не будь так в этом уверена, Ран-тян. Поддержка могла бы все сильно изменить.

Закрываю глаза. Глупо. Укё застряла в моем прошлом. Она не понимает, насколько силен Институт. Да, тэнки ее усилит. Достаточно усилит, чтобы справиться с большинством Института. Но в Институте нет кривой мощности. Скорее, это разрыв мощности. Акина и Митико на голову выше остальных. Тиё, Гёндуль и Артемида возвышающиеся над муравьями титаны.

Но Гёндуль мертва, а Тиё дезертировала.

— Пусть так, — говорю я. — Но мы сделаем все по-моему. Это значит, что пока я не скажу иного, ты моя. Будем тренироваться, пока у тебя не пойдет кровь. После этого я буду тренировать тебя еще немного. Понятно?

— Давай, милая. Я приму худшее и попрошу добавки, — вызывающе говорит Укё.

На губах появляется злая улыбка.

— Это ты сейчас так говоришь, — шепчу я. — Но ты никогда не была ни на одной тренировочной поездке бати, — усмехаюсь я. Комнату наполняет низкий, зловещий голос.

Рвение Укё гаснет. Девушка отступает назад.

— Э, Ран-тян?

— Не волнуйся, У-тян. Я о тебе позабочусь, — ласково говорю я. — Поверь мне.

* * *

Шмяк! Трах! Дважды мелькает Гунгнир. Копье бьет Укё по ногам, затем врезается в спину. Девушка кучей падает на землю.

— Жалко, — заявляю я. — Еще раз.

Отхожу, не оглядываясь. Со скучной небрежностью втыкаю Гунгнир в траву. В левой руке я держу учебник. Именно ему я и уделяю свое внимание. Мне нужно нагнать месяц занятий. Да. Звучит безумно, но Институт приучил меня учиться. И эту привычку я намереваюсь сохранить.

Укё стонет, после чего поднимается на ноги. С ее платья сваливается трава, зеленые пятна выцветают. Поглубже вдохнув, она поднимает свою боевую лопатку наизготовку.

— Черт побери, Ранма, — дуется она. — Можешь ты хотя бы притвориться что обращаешь внимание?

Поднимаю глаза.

Укё одета в розовое и лавандовое. Платье включает короткую юбку и пришитый передник. Во всех промежутках вздымаются игривые кружева. Голые руки украшены гофрированными браслетами, а шелковистые ноги обернуты лентами. Ноги Укё возвышаются на туфлях на платформе с каблуками-кирпичиками. Она выглядит как одевшийся поваром причудливый идол.

— Обращу, когда ты сделаешь то, на что будет смысл обратить внимание, — отвечаю я. Глаза опускаются на учебник. Поправляю очки и царапаю заметку.

Вымотавшись, Укё упирает кончик лопатки в землю. Опирается на ручку, переводя дыхание.

— Начинаю понимать, почему Аканэ так расстраивается, — бормочет она. — Ладно, Ран-тян, рассказывай, что я делаю неправильно.

Книга с хлопком закрывается.

— Аканэ расстраивается, потому что она никогда не задает этот вопрос, — отвечаю я. — Что ты поняла?

— Ты быстрее меня и гораздо лучше пинаешься? — остроумничает Укё. Отталкивается от ручки своего оружия и забрасывает его себе на плечо. — Помимо этого? Мои лопаточки стреляют лазерами. Не важно, сколько я их бросаю, у меня всегда есть еще. Кроме того, я могу удерживать рядом с собой целый их десяток.

Укё охватывает десяток белых вспышек. Из воздуха кристаллизуются маленькие лопаточки. Формируют парящую арку. Кривая начинается у левого бедра Укё, проходит над головой и заканчивается у правого. От поверхностей инструментов отражается достаточно яркий свет, чтобы сжечь мне глаза. Десять тепловых лучей пронзают поле.

Элегантными шагами оттанцовываю в сторону. Лучи оставляют в траве черные полосы.

Искоса смотрю на Укё. Девушка игнорирует меня, предпочтя свои инструменты.

— Интересно, смогу ли я с ними готовить? — бормочет она. Лопатки ныряют вниз и делают переворачивающее движение, как будто занявшись воображаемой пищей.

— Готовить? — качаю я головой, пряча смех. — Ты получила магию и первое, о чем ты подумала, это еда.

Укё исполняет пируэт, вокруг нее искрится свет. Замирает в девичей позе, с приподнятой правой ногой и сформировавшими сердечко пальцами.

— Волшебный повар У-тян, готова приготовить блюдо, полное любви, — говорит она, подмигнув и хихикнув.

— Ха-ха. — Кладу руку на бедро, подпустив во взгляд строгости. — Я не это имела в виду. Я спрашивала, поняла ли ты, как взломать мою защиту.

Укё широко разводит руки.

— Я невежа, Ран-тян. Иначе я бы не стала спрашивать.

Хмурюсь.

— Ты не видишь, как изгибается моя аура?

— Ран-тян, я не гений боевых искусств. Я не провела последние десять лет жизни в тренировочном путешествии, — отвечает Укё. — Я хороша, но, милая, ты на совсем другом уровне.

Разрыв между Укё и мной, я и забыла, насколько он велик. Для меня все так, как будто я новичок. Духовные аспекты искусства как раз то, во что я в последнее время зарылась. Как всегда говорил батя, продвинутый материал когда ты постареешь и сморщишься. Он прав. Основы ки — укрепление, восприятие и проекция — пришли естественным образом как часть хорошего тренировочного режима. И лишь когда дух становится сильнее, а чувства острее, становятся возможными продвинутые ки манипуляции.

Укё же только вступает в мир, где сила ки поддается сознательным усилиям. Она как ребенок, что научился делению в столбик. Я же предлагаю ей матанализ.

Она не готова к интуитивному скачку. Ей не хватает опыта. Ей не хватает предпосылок. Но что важнее всего, она не в силах увидеть очевидного.

— Прости за это, — говорю я.

Постукиваю по оправе очков, перебирая варианты. Курсор меняет режимы, пока я не нахожу нужный. После этого снимаю очки и надеваю их Укё.

— Лучше? — спрашиваю я.

Укё прищуривается, напрягая глаза, чтобы видеть через линзы. Стекло покрывают капли прозрачного фиолета. Я ей не завидую. Режим ауры создан для исследований, а не для боя. Эта вариация особенно чувствительна. Она ее все равно что ослепляет.

— Фиолетовый значит махо-сёдзё, — объясняю я. — Ки возбуждает ближайшие молекулы воздуха. Стекла улавливают электромагнитное излучение. Частотный шаблон ауры махо-сёдзё легко отличим, так что его легко отфильтровать. Другие виды магии они тоже показывают, как правило зеленым, но не так хорошо.

— Что это что это что? — переспрашивает Укё.

Усмехаюсь и чешу в затылке.

— Прости. Похоже, я слишком много общалась с Митико, — извиняюсь я. Странно быть той, кто дает такие объяснения. Но это не такая уж и плохая странность. — Словами Ранмы. Ки светится. Разные виды светятся разными цветами. Очки заставляют ки светиться ярче, чтобы это видели обычные люди.

— Все в Нэриме знают, что ки светится, — ворчит Укё. — Фиолетовый это твоя аура, верно?

Выгибаю ухмылку.

— Нет. Часть из него твоя. Вот. Присмотрись.

Вцепляюсь в сукэн. Моя аура вздрагивает в ответ. Качаю магию влево, затем вправо. Воздух дрожит от силы моего превосходства. По траве от давления проходит рябь. Из земли вырастают цветы, под силой моего влияния у них раскрываются лепестки.

— Теперь вижу, — взволнованно говорит Укё. — Так вот как выглядит аура.

Киваю.

— То, что я использовала, это сукэн. Сукэн, по сути, власть. Он навязывает миру мою волю. В принципе, через него я заявляю: это область Ранмы, и все внутри нее будет вечно прекрасно, — провозглашаю я глубоким героическим голосом, подчеркивающим последние слова.

Укё смеется.

— Как по мне, так это похоже на напрасную трату сил.

— Идет в комплекте, — пожимаю я плечами. — И не стоит так быстро это отбрасывать. Сукэн гораздо могущественнее, чем ты думаешь. — Я останавливаюсь и переключаюсь на надменный голос принцессы. — Воистину, столь элегантную даму, как я, никогда не сможет коснуться столь неуклюжий клоун, как ты.

Постукиваю ногой и приподнимаю брови.

— Ну? Чего же ты ждешь?

— Подожди. Ударить тебя? Сейчас? — спрашивает Укё. Приподнимает свою боевую лопатку. — Раз уж ты не против.

Резким взмахом Укё разрубает мой послеобраз. Реагирует сукэн. Я отлетаю назад призраком, которого нельзя коснуться. Моя аура опадает вокруг меня взволнованной вторгшейся силой водой.

Укё останавливается. Прищуривается и поправляет очки.

— Твоя аура взбесилась. Я это должна была увидеть?

— Да, — отвечаю я. — Сукэн это основа защиты махо-сёдзё. Он навязывает этому миру закон. В данном случае закон был «меня нельзя ударить». Однако этот закон можно нарушить. Быстрее всего будет уничтожить или исказить сукэн девушки.

Укё хмурится.

— Так ты говоришь, что я могла бы прорваться, если бы нападала достаточно быстро?

— Это бы сработало, — соглашаюсь я. — Но это непрактично. Сукэн силен против физических атак. Плюс мое уклонение было чистой магией. Если бы вместо этого я поспособствовала сукэну, ущерб был бы куда меньше. Не забывай об этом. Это спасет тебе жизнь.

Отхожу на несколько шагов, чтобы между нами был десяток метров.

— Хватит объяснений. Ударь меня еще раз. На этот раз магией.

Укё улыбается, выглядя как-то слишком довольно.

— Конечно, Ран-тян.

Свет отражается от разошедшимися над головой Укё дугой лопатками. Обрушиваются лучи энергии. Сукэн кричит. Магия Укё стальными клинками режет мою ауру. Продолжаю стоять, заставляя закон подчиниться моей воле. Мои руки танцуют в ответ, подчиняясь скорее нитям магии, чем нервам. Кружусь. Лучи света разлетаются по сторонам.

Игра подходит к грубому концу.

В тени своей атаки Укё бросает связку лопаток. Сюрикены мчатся как самонаводящиеся ракеты. Эту новую атаку моему изломанному сукэну сдержать не удастся.

Но я не собираюсь склоняться. Это тренировка как для Укё, так и для меня. Опора на боевые искусства ничему меня не научит. Вместо этого я списываю у Акины.

Силой воли хватаюсь за ауру. Вперед выплескивается океан духа. В движении преломляются отблески розового, когда впустую растрачивается энергия. Сукэн сосредотачивается, подавляя магию Укё. Мой закон взывает. Мое тело отвечает.

Меня как марионетку тащит в воздух. Там я порхаю резвящимся в небесах ангелом. Вокруг меня парят ленты. Они легкими касаниями смахивают оружие.

— Сияющий удар волшебного повара! — кричит Укё.

Укё поднимает боевую лопатку. Стальная грань сияет белым светом, поверхность в сотню раз больше, чем у ее сюрикенов. Вспыхивает мощный луч. Сжав зубы, отбрасываю сукэн. Вместо этого кидаюсь в сторону. Луч обрушивается позади меня, распыляя траву, рассекая тротуар, растапливая асфальт вдалеке на парковке.

Смотрю на нее.

— Эй! Когда я сказала ударить меня, я имела в виду один раз!

Шеф-повар поправляет каштановые волосы и дразнит меня невинной позой.

— Но Ран-тян, я еще не ударила тебя.

Закатываю глаза и раздраженно хмыкаю.

— Ну? Увидела?

— Ага, — отвечает Укё, опуская оружие. — Лучи были гораздо эффективнее. Так что сперва магия, а затем ближний бой, верно?

Киваю.

— В этом и суть. Ки давит. Хайгэки отвергает. Объедини эти два фактора, и у тебя будет мощное оружие против сукэна. — Останавливаюсь, затем предупреждающе смотрю на нее. — Здесь важна сила, У-тян. Чем сильнее девушка, тем больше тебе придется давить, чтобы пробить ее ауру.

Улыбка Укё превращается в нахмуренность. В глазах отражается беспокойство.

— Мне не нравится, как это звучит.

— И не должно, — отвечаю я. — Но сложность не значит невозможность. — Останавливаюсь, задумываясь. — Лучше всего это объяснить на образе двух сражающихся врукопашную бойцов. Разница между тобой и мной? Как у семидесятикилограммового бойца со стокилограммовым. Я могу больше выдержать и сильнее бить. Но если я буду небрежна, ты можешь победить.

— Больше значит хуже, — кивает Укё.

— Да, именно. И, Укё, имей в виду, что махо-сёдзё могут быть очень, очень сильны, — предупреждаю я, думая о Тиё. — Хватит этого. Ты видела, что я сделала для защиты?

Укё качает головой.

— В очках все смутно. После первой атаки все стало фиолетовым. — Шатенка снимает очки. Несколько раз моргает, чтобы приноровиться. — Спасибо, Ран-тян, но у меня от них голова болит. Я уже поняла суть, можешь забирать.

Укё протягивает руку. Беру очки и одеваю их на нос. Прикосновение к оправе восстанавливает ясность.

— Раз уж ты не поняла, я объясню, — говорю я. — Твоя первая атака почти разбила мой сукэн. Будь я обычной девушкой, следующая бы меня подловила.

— Не нужно поощрять мое эго, Ран-тян. Говори прямо.

Качаю головой.

— Я серьезно, У-тян. Большинство девушек в Институте ничего не знаю о бое.

Укё хмурится. Вижу у нее на лице намек на сомнения.

— Поверю на слово. Теперь рассказывай об этой своей «особенной защите». Насколько я видела, ты просто уклонилась.

— Я не уклонялась, У-тян. До самого последнего удара это был сукэн.

Укё поднимает брови.

— О? А я-то думала, что «разбила» его первой же атакой.

— Разбила, — отвечаю я. — Следующую я блокировала сломанными частями. Полагаю, на крайний случай это будет полезный трюк, чтобы продлить время существования. Хотя нужно быть с этим осторожнее. Крайне неприятно влияет на время восстановления. — Останавливаюсь и склоняю голову набок. — Любопытно. Если правильно все оптимизировать, можно будет выдержать еще один-два удара. Нужно поэкспериментировать.

Качаю головой.

— Но неважно. Позже потренируешь защиту. А сейчас я хочу научить тебя придуманному мной анти-махо-сёдзё приему под названием ikisasu. Он работает…

— Постой. Поэкспериментировать? — с отвращением смотрит на меня Укё. — Только не говори мне, что ты придумываешь все это на ходу, — обвиняет она.

Становлюсь невозмутимой.

— У-тян, я трансформировалась всего три раза.

— Обман! Обман! — поддразнивающе кричит Укё. — Я против такого обращения! Требую аккредитованного инструктора, а не эту уличную подделку!

Мерзко смотрю на свою подругу.

— Ну, придется тебе терпеть, потому что эта подделка это все, что у тебя есть. И хватит ныть. Мой старик неделями кормил бы тебя ложью. Дети в нынешнее время. Для них все так просто, — пускаю я слезу.

— Ха! Говорит учитель, палкой избивающая свою ученицу. Это телесные наказания, а ты преступница, — шутит в ответ Укё.

— Телесные наказания? Следи за языком, или я покажу тебе…

Застываю. Нос щекочет корица. С улицы втекает чудовищная аура. Слабость. Рассеянность. Смертельность. Поворачиваюсь даже до того, как слышу шорох шин по бетону.

На парковке один за другим останавливаются три черных микроавтобуса. Двери открываются. Выходят красивые девушки. На каждой белое с добавкой черного платье. Темные галстуки и свободные пиджаки создают впечатление костюмов. К ним присоединяется готическая лолита в полночно-темной одежде. Кодачи встает в стороне, предлагая руку в перчатке черного кружева.

Изнутри поднимается Тиё, вокруг нее кружком собирается ее прислуга.

Выдергиваю Гунгнир из земли и иду вперед. Нервно суетится охрана Тиё. Позади меня осторожно смещается Укё. Едва это замечаю. Смотрю только на одно.

— Зачем ты здесь? — угрожающе спрашиваю я.

— Не лучший способ приветствовать гостью, Ранма-тян, — отвечает Тиё,

Крохотная девушка взмахивает рукой. Ее прислуга расступается. Тиё подплывает ближе, ее длинное пышное платье метет по траве. Она одаряет насмешливой улыбкой.

— Не говори мне. Ты не знаешь, не так ли? Геката такая манипулятивная сучка.

Мышцы напрягаются. Положив Гунгнир на плечо, заставляю их расслабиться.

— Если ты к Хикару, он внутри. Если ты за копьем, забудь про него. Попробуешь что-нибудь, и я убью тебя.

Тиё хихикает, прикрывшись ладошкой.

— Ранма-тян, ты никогда не перестанешь забавлять, — нараспев говорит она, ее голос истекает злобой. — Мы с Хикару еще наговоримся. А сейчас давай продолжим с того, на чем мы остановились.

Мой пульс ускоряется, и нарастает заметное чувство опасности. Т-тук. Т-тук. Сердце бьется сильнее. Смогу ли я победить? Рискну ли я попытаться? В первый раз победа возможна. У меня Гунгнир. С ним Тиё можно убить.

Темная улыбка становится шире. Ситуация складывается в мою пользу. Я вполне стою на раненой ноге. Тиё только вчера пробили живот.

— На чем остановились? — переспрашиваю я, поигрывая пальцами на древке копья. — И что именно ты имеешь в виду? Бой? Кокон? Чаепитие?

— Вот ведь ты задира, Ранма-тян. Мы союзники, помнишь? Ты ведь не думаешь, что я здесь, чтобы убить тебя?

— Конечно нет, — простодушно отвечаю я. Гунгнир скатывается с моего плеча, лезвие на ладонь расходится с Тиё. — И я обещаю, что не ударю тебя случайно. В конце концов, мы союзники.

Тиё испускает хриплый смешок.

— Чудесно! Такая ты прелестнее всего, Ранма-тян. — Дико улыбаясь, Тиё поднимает руку. Щелк! — Столик, пожалуйста.

Прислуга Тиё торопится в ответ. Быстро распаковываются столик и стулья. На траве между нами разворачивают мебель. Тиё поочередно касается дешевой древесины. Вздымается ее дух. Богоподобная сила разрывает реальность.

В мгновение ока простенькая мебель исчезает. Вместо этого я смотрю на богатый столик с плетеными стульями. Узнаю их. Это тот же самый столик, за который когда-то давно Тиё приглашала меня.

Приближается растерянная Укё.

— Ран-тян? — шепчет нервничающая девушка. — Я что-то пропустила?

Кидаю на нее взгляд, после чего возвращаюсь к сумасшедшему ангелу передо мной.

— Держись отсюда подальше, У-тян. Не стоит тебе лезть к Тиё, — предупреждаю я.

Игнорируя Укё, шагаю вперед. Нерешительно кладу руку на белое плетеное кресло и отодвигаю его. На секунду замираю, а затем сажусь. Гунгнир присоединяется ко мне, воткнутый в землю на расстоянии руки.

Подходит ближе Кодачи. Готическая лолита поднимает элегантный чайник и наполняет две чашки парящей янтарной жидкостью.

— Видишь, как все просто? — с издевкой говорит Тиё. — Представь, сколько проблем ты бы могла избежать, если бы сделала так в первый раз.

Поднимаю чашку, играя жидкостью внутри.

— Отравлено, верно?

Улыбка Тиё становится шире.

— Попробуй, дорогая, и поймешь, — говорит она, прежде чем глотнуть.

Обеими ладонями обхватываю сосуд. Раздавливаю его ки. Разрушаю чашку хайгэки. Восстанавливаю ее сукэном. Фарфор в мгновение ока ломается и восстанавливается. Белая поверхность перемежается розовым узором виноградной лозы.

Высокомерно приподнимаю трансформированную чашку. Пью. В горло вливается тошнотворный сироп. Едва не давлюсь. Янтарная жидкость ближе к меду, чем к чаю.

— Слаще, чем мне нравится, — говорю я, стараясь вести себя небрежно. Пробую еще раз, перекатывая на языке переслащенный нектар. — Но не так плохо, когда этого ждешь.

— Это на любителя, — отвечает Тиё. — Которым становишься все больше, чем больше пьешь.

Фыркаю.

— Ага. Вполне возможно, если бы я сперва не очистила.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, дорогая, — смеется Тиё. — Если честно, если бы ты попала в столь очевидную ловушку, ты бы заслужила только презрение.

— Ну разве ты не преисполнена милосердия, — бормочу я.

Отпиваю еще немного. Кажется, что терпкость исчезает с каждым глотком.

— Милое платье, — комментирую я. — У тебя таких полный гардероб?

Сегодня платье желтое. Вычурные складки ткани покрывают Тиё с головы до пят. Венчает наряд симпатичная дамская шляпка, оттеняющая шоколадные волосы Тиё. Но никакая миловидность не может скрыть гнилой сути. Убийца. Вчера Тиё убила десятки.

— Как мило, — выпевает Тиё. — За это ты заслуживаешь награды. Кодачи-тян, принеси багаж. Обидно было бы его выбрасывать.

— Как пожелаете, Тиё-сама, — отвечает Кодачи.

Готическая лолита не двигается. На волю Тиё откликается обслуга. Они кидаются в своих платьях с короткими юбками. Быстро достают большой кожаный чемодан. Пара из них подтаскивает его от микроавтобуса и опускает на стол. Блюдца позвякивают, когда они устраивают его.

Осторожно смотрю на чемодан.

— И что это?

— Подарок. В честь нашего союза, — с дьявольским восторгом отвечает Тиё. — Или, если хочешь, плата за смерть Гёндуль. Так мило с твоей стороны было мне в этом помочь.

От улыбки Тиё по коже ползут мурашки. Девушка забирается на стол, стремясь продемонстрировать свое предложение. Грохочут блюдца, когда она разбрасывает их по сторонам. Щелк. Щелк. Чемодан открывается. Внутри лежит масса пышных платьев, каждое следующее еще красивее предыдущего.

— Не волнуйся, дорогая. Они подойдут, — говорит Тиё. — Гарантирую.

— Ничуть не сомневаюсь, — с силой ставлю я на стол чашку. Жидкость бьется о стенку, но ей не удается пролиться. — На крыше. Когда мы встретились. Зачем ты была там?

— Мы уже закончили говорить о пустяках? — дразнит Тиё. — Что за спешка, Ранма-тян? Разве ты не хочешь сперва их примерить? — растягивает улыбку Тиё. — Или ты пытаешься убедить себя, что тебе нравится это банальное платье, что ты носишь?

Ядовитые слова Тиё режут ножом. Против воли краснею. Это интуитивная реакция, что сообщает мне о простоте моей одежды. Заставляю себя перенаправить чувство, превратив его в сердитый взгляд.

Тиё издевательски посмеивается.

— Ответ, дорогая, прост. Геката сумела тобой заинтересовать. И, когда доходит до интересного, я ничего не могу с собой поделать.

Ворчу.

— Интересного? Не неси чушь. Тебе нужно было только красивое личико, чтобы пополнить свою армию.

— Неправильно, — выплевывает Тиё. Девушка изворачивается так, что оказывается ко мне спиной. — Ты снова демонстрируешь свою глупость, Ранма-тян. Постарайся лучше, чем мчаться по все тем же надоевшим маршрутам. Если бы я хотела поместить тебя в кокон, я бы в самом начале засунула тебя туда.

Играю с чаем в чашке, сопротивляясь желанию воткнуть ей в череп Гунгнир. Тиё капризная садистка. Она любит играть со своими мышками в жестокие игры. На той крыше Тиё играла со мной. Такое у меня тогда было чувство.

Но если отбросить эту гипотезу…

— Это была проверка, — заключаю я.

— Да. Да. Наконец-то ты поняла, — провозглашает Тиё. — Я хотела понять, чего ты стоишь. Когда Геката рассказала мне о тебе, я и не знала, что делать. Стоит ли убить тебя? Стоил ли забрать тебя? Стоит ли нам подружиться? Я лелеяла такие надежды.

Тиё разворачивается снова. Ее локти на столе, а ладони подпирают голову.

— Но затем ты их разбила, — обвиняет она. — Ты была глупа. Дурная важничающая собачонка, высокомерная в своей слабости. Танцующая на нитях Гекаты марионетка. Это было непростительно. Но у тебя был потенциал. Ты понимаешь, не так ли? У меня не было выбора. Я не могла оставить тебя ни Гекате, ни директору. И как бы я не хотела разрушить их планы, я не могла заставить себя убить тебя. Что еще мне оставалось делать?

— Но ты ведь больше не глупа, не так ли, Ранма-тян?

— Знаешь, лесть тут тебе не поможет, — отвечаю я. — Просто скажи мне, чего ты хочешь, и я решу, убью я тебя сейчас или позже.

Девушка лениво качает ногами в воздухе.

— Все, что я хочу, Ранма-тян, это стать следующим директором.

Мое лицо искажается. Тиё? Директор?

— Черта с два.

— Не нужно так, Ранма-тян. Мы ведь может быть друзьями, а не врагами, — воркует Тиё. — Я отдам тебе всех девушек, что ты захочешь. Просто назови имена. Десять? Двадцать? Мне это не важно.

— Это важно мне, — говорю я. — Хотя к чему спрашивать? Я знаю, что тебе плевать, что я думаю.

— Было бы проще, если бы мою позицию одобрила сенши. Просто подумай, Ранма-тян, сколько ты спасешь жизней.

Кладу локти на стол и подаюсь вперед. Прищуриваю глаза до щелочек.

— Ты имеешь в виду всех девушек, которых ты не убьешь.

На губах Тиё появляется подлая улыбка.

— Но ведь если я не убью их, разве ты их не спасешь? — говорит она. Тиё подбирается на два шага, так что ее нос касается моего. — Просто скажи да, милая. Будет весело. Обещаю.

— У нас с тобой слишком разное представление о веселье.

— Не настолько, — выдыхает Тиё. Горячие, бархатные слова облизывают мне щеку. — Я видела, как ты сражаешься. Дикую страсть в твоем взгляде. Голодную улыбку. Ты живешь пламенем войны. В нем ты так прекрасно сияешь.

— Это…

Нежные губы охватывают мои. В мой рот вторгается корица. Растворяюсь в конфетной сладости, чувства идут вразнос от внезапности поцелуя.

— Руки прочь от Ран-тяна, ты, драная кошка!

Сердитый рев крадет мое внимание. Укё взмахивает своей лопаткой. Нити лакрицы запутывают оружие, прежде чем оно успевает попасть в цель. Шатенка дважды тянет, прежде чем вырвать лопатку.

— Убирайся прочь, сучка, — выплевывает Укё.

— Те-хе-хе-хи, — смеется Кодачи. — Пока я стою на страже, моей госпоже не нужно бояться клинка крестьянки.

Тиё соскальзывает со столика ко мне на колени. Усаживается на меня, тепло ее кожи сжигает даже через слои ткани между нами. Она маленькая, мягкая и упоительно красивая. Одного запаха достаточно, чтобы опьянить меня.

Тиё обнимает меня за плечи. Наклоняется ко мне как любовница, ее груди прижимаются к моим.

— Избавься от своей игрушки, милая, — выдыхает она мне на ухо. — Или я сама избавлюсь от нее.

Угроза прорывается сквозь мое опьянение.

— Я убью тебя, — рычу я себе под нос.

Тиё чмокает меня в губы.

— Не раньше, чем я убью тебя, — шепчет она между поцелуями. — Ты знаешь, какой злопамятной я могу быть.

— Какого черта, Ран-тян? Вышвырни эту сучку! — кричит Укё.

Тиё отстраняется. С мерзким выражением лица вытаскивает заколку конфету-трость. Хватаю ее за запястье, прежде чем она успевает превратить ее в топор. Она останавливается, улыбка становится лукавой, после чего она трется о мою щеку. Легонько кусает меня за мочку уха.

Судорожно вздохнув, заставляю себя вновь сосредоточиться на Укё.

— У-тян, я с этим разберусь, — говорю я.

Карие глаза Укё пытают огнем.

— Ран-тян, ты же не серьезно…

Зубы Тиё окрашиваются кровью. По спине пробегают ледяные мурашки, когда странным варевом смешиваются гнев, страх и похоть.

— У-тян, УХОДИ! — Мой выкрик эхом разносится по пустынному складскому району.

— Как ты… — ярость Укё обрывается на полуслове. Она сдерживается, ее плечи дрожат от разочарования. — Черт возьми! Ладно. Поняла. Но с тебя чертовски хорошее объяснение.

После этого сердитая повар уносится. Мои плечи опускаются от облечения. Тиё достаточно сумасшедшая, чтобы осуществить свою угрозу, а я не настолько быстрая, чтобы ее остановить.

Спустя мгновение моя ярость вскипает вновь.

— Слезь с меня, — рычу я.

Не дожидаясь ответа, хватаю девушку и приподнимаю ее со своих колен. Тиё озаряется раздражающей улыбкой. Изящной ножкой она находит стол и толкается. Стул наклоняется назад. Мы врезаемся в землю.

В неразберихе Тиё ловит мои губы. Ее язык проскальзывает внутрь. Жидкая конфета. Мои чувства крадет небесный аромат вишни и корицы. Стремлюсь к нему. Пью его. И когда этот долгий, роскошный поцелуй прекращается, я замечаю, что Тиё отстраняется от меня.

С кружащейся головой смотрю в шоколадные глаза. Чувствую себя слабой. Маленькой. Чудесной. По мне электрическим током пробегает желание. Оно умоляет меня отдаться. Расслабиться. Сдаться. Угодить.

— Станем любовницами, Ранма-тян, — воркует Тиё.

Губы приоткрываются, приглашая ее. Я растворяюсь, когда она завладевает ими. Это правильно. Естественно. Возьми меня. Используй меня. Вздрагиваю от этих мыслей, сердце бьется так громко, что больше я ничего не слышу. Разум все больше затягивает туманом.

Монстр.

В конечности втекает сила. Перекатываюсь. Тиё сброшена сверху и врезается в землю. Ее шляпка сваливается. Короткие каштановые волосы рассыпаются по траве. Наши груди вздымаются как одна, оживленные страстью.

Ее ангельские губы раздвигаются в дьявольскую улыбку. Бьет желание. Вздрагиваю и стараюсь утопить похоть в ненависти.

— Я не твоя, Тиё.

Тиё снова переворачивает нас. Она прижимает меня к земле. В ее улыбке декадентская злоба.

— Как мило говорить эти слова, когда ты их не подразумеваешь. Признай, Ранма-тян. Ты этого хочешь. Сидзуэ глубоко запустила свои коготки.

Кукла. В животе зарождается тошнота. Когда же я скользнула в эту роль? Почему я лежу здесь, ожидая, когда Тиё заявит на меня право. Использует меня. И она права. Я хочу этого. Я хочу быть прижатой к земле. Поглощенной ее страстью. Мое тело вибрирует от нужды покориться.

А почему бы и нет? Будь это она, не нужно будет рвать никакие связи. Тиё я могу попробовать, не чувствуя вины или обязательств. Потому что она монстр. Мышцы слабеют. Расслабляюсь, ожидая этого вкуса абсолютной покорности.

Нет. Не кукла.

Ярость разбивает тупиковую ситуацию, и я швыряю Тиё в воздух. В одно мгновение оказываюсь на ногах. Правой рукой хватаю Гунгнир. Разворачиваюсь. Тиё отшатывается, острая сталь в сантиметрах от ее горла. Игривое выражение испаряется в ненависти.

— Ты мне отказываешь?

— Я не стану тебе помогать, Тиё, — твердо говорю я.

— И почему же нет? — огрызается она. — Кто-то же должен управлять Институтом. Почему бы не я? Мне не интересен план Артемиды. Я освобожу любую девушку, что ты захочешь. Можешь назвать кого-то получше? — вызывающе говорит Тиё. — Поддержи меня как директора.

Она права. Когда Артемида умрет, кто-то будет должен занять ее место. Митико, Камико, Акина — они продолжат мечту Артемиды. Они запрограммированы это делать. Кто-то еще…

А. Как просто. Почему же я раньше этого не видела?

— Нет, — говорю я с абсолютной уверенностью. — Следующим директором будешь не ты, Тиё. Это буду я.

— Ты? Директор? — разражается взрывами хохота Тиё. — Глупая девчонка. Нет никого менее подходящего. Ты обречешь себя на свой собственный ад. Отдай Институт мне, Ранма-тян. Если ты хочешь власти и силы, я дам ее тебе. Используй всех девушек, каких захочешь. Есть еще масса взамен. Так что, когда тебе надоест играть, ты сможешь уйти.

— Я не ищу игрушки, — с отвращением говорю я. — Я не отдам тебе Институт, Тиё, потому что я не позволю и дальше извращать этих девушек. Может быть, ты не видишь ценности их жизни, но я вижу.

— Дура, — выплевывает Тиё. — Я думала, ты умнее. Разве ты не видишь? Если ты это сделаешь, ты станешь марионеткой Гекаты. Обрежь ее нити, Ранма-тян, или эта женщина будет контролировать все твои действия.

Геката?

Хлопаю ладонью по лбу и взрываюсь хохотом. Так вот каков ее план. Сенши Артемиды. Жестоко, но гениально. Сюжет, что позволяет обменять двоих на две сотни. Она с самого начала подстроила все так, чтобы я могла сделать этот выбор.

— Марионетка Гекаты, — повторяю я. — Может и так. Но в одном ты ошибаешься, Тиё. Я так решила. И ничто, что ты скажешь, меня не переубедит.

— Я убью тебя, — выплевывает Тиё. — Ты это знаешь, не так ли, Ранма-тян? Пусть у тебя Гунгнир, но если ты заберешь мой Институт, я верну его себе. И после этого я убью тебя. Но сперва я убью их. Всех тех девушек, которых ты думаешь спасти, я перережу их всех. А затем, прежде чем отрубить тебе голову, я напомню тебе, сколько бы их выжило, если бы ты отдала Институт мне.

— Попробуй, — отвечаю я. — Но, Тиё, из нас двоих умрешь ты. Гёндуль сама так сказала, не так ли? Гунгнир вырвет тебе сердце.

На мгновение в этих шоколадных глазах я вижу страх.

— Утешай себя своими заблуждениями, дорогая, — возражает Тиё. — Я постараюсь, чтобы твоя смерть была прекрасна. — Она тихонько хихикает. — Но пока что можешь быть спокойна, Ранма-тян. Пока Артемида не умрет, мы союзники. Так что обещаю, я не стану убивать тебя во сне. Наверное.

Рассмеявшись, девушка вприпрыжку уходит прочь и исчезает на складе. Ее служанки убирают беспорядок, опускаются в изящных реверансах и по очереди следуют за своей хозяйкой.

Кодачи уходит последней. Она смотрит на меня, ее глаза полны жалости.

— Не нужно бояться, наглая негодница. Гнев моей госпожи никогда не падет на тебя, потому что я, Лакричная Красавица Кодачи, убью тебя первой. Ти-хе-хе-хе.

Затем она уходит.

Вздохнув, смотрю в небо. Директор. Слишком велико это бремя. Права ли Тиё? Таким образом я обреку себя на свой собственный ад. Закрываю глаза. Нет. Это не важно. Десять-двадцать лет моего дискомфорта это малая цена за жизни всех тех девушек.

Хватит. У меня еще будет достаточно времени, чтобы об этом пожалеть. Открыв глаза, нахожу оставленный Тиё чемодан. С тяжестью в животе беру его. Не зная цены, не миновать нужды.

Со стоном направляюсь к складу.

— Ну и что мне сказать У-тян? — бормочу я.

Вдруг я застываю на полушаге.

У моих ног склонился полностью вооруженный куноити. Конацу, некомпетентный помощник Укё. Пусть Конацу и ужасный повар, но он блестящий ниндзя. Но самым заметным умением Конацу является кроссдрессинг. Парень в этом пугающе хорош.

В отличие от моего бати, который в этом пугающе плох.

Подталкиваю этот комок носком ноги.

— Чего ты хочешь, Конацу?

— Ранма-доно. Пожалуйста, превратите меня в махо-сёдзё, — говорит Конацу.

Обхожу его и продолжаю идти. Ниндзя перебирается по земле, вдавливает лицо в грязь. Мне едва удается сделать два шага, прежде чем он вновь оказывается передо мной.

— Ранма-доно. Пожалуйста, превратите меня в махо-сёдзё, — снова просит Конацу.

Останавливаюсь и опускаю чемодан.

— Конацу, ты парень. Тэнки трансформирует, — бодро объясняю я. — Я не думаю, что перестройка органов поможет твоему здоровью.

Конацу приподнимается. Умело наложенный макияж превращает его лицо в красивое женское.

— Вы имеете в виду, что я по-настоящему стану девушкой?

Закрываю лицо ладонями.

— И я только что все себе усложнила, не так ли?

* * *

Примечания:

Терминология

Famicom / Утиная охота (Duckhunt) — Оригинальная игровая система NES, выпущенная в Японии примерно в 1983. В России больше известен ее аппаратный клон Dendy. Duckhunt это игра NES, что как правило поставлялась вместе с оригинальной Super Mario Bros. Если вы когда-нибудь в нее играли, вы, возможно, помните ее как ту игру, где по-настоящему хотелось пристрелить того чертового пса.

Врата времени

Врата времени это типичная квантовая машина. Они функционируют путем пробивки нанодыр в ткани измерений. С помощью этого механизма Врата получают доступ к альтернативным реальностям. Затем информация передается между реальностями. В редких случаях дыры расширяются настолько, что позволяют перенос макроскопических объектов, как правило это требует совместной деятельности партнеров.

Врата работают на эффекте параллельности. Заметим, что это значит, что на построенные в одном измерении Врата должно существовать приблизительно бесконечное число измерений, в которых построены идентичные врата. Врата Времени «связаны» с этими альтернативными вратами, образуя совместно работающую сеть. В самом деле, без этих альтернативных врат Врата Времени бы не функционировали.

Изначально сеть Врат существовала для обмена информацией. Каждые Врата оснащены мощной предсказывающей магией. Врата собирают предсказанную информацию своей реальности, после чего через сеть передают ее во множество реальностей. Для обеспечения кооперации во Вратах существует автоматический протокол наказания «личеров». Точно так же существуют фильтры безопасности, важнейшим из которых является принятое всеми вратами правило «годовой» задержки.

Несмотря на общее впечатление, Врата Времени никогда не были предназначены для «путешествия во времени». Вместо этого они были созданы для сбора информации. Параллельные измерения могут быть смещены по времени (к примеру, переживать то, что можно назвать «будущим» или «прошлым»). Собирая информацию из этих «будущих» реальностей, становится возможным сравнение альтернативных будущих. Однако требуется искусный оператор, чтобы определить, какие события вызвали различия альтернативных будущих. Это осложняется тем фактом, что параллельные реальности зачастую расходятся во множестве точек.

Иными словами, Врата не позволяют пользователю видеть будущее. Вместо этого они мощное устройство для прогнозирования будущего. Точность какого-либо конкретного прогноза изменчива. Результаты, в которых высокая уверенность, словами Сецуны «суждены».

Существующие Врата Времени на самом деле вторая версия Врат. Изначальные Врата Времени во время Серебряного Тысячелетия были построены Бюро по делам экономики. Вместо изучения военных целей, изначальные Врата эксплуатировались как ресурс оценки экономических последствий крупномасштабных политических решений. Они были выведены из эксплуатации через три года после первоначального создания, после чего тайно перестроены по приказу Серенити VI. Причиной этого стало открытие большого количества реальностей, в которых Лунное Королевство претерпело внезапный катастрофический коллапс.

Глава 11: Тактика

— Попрошу внимания, — окликает Сецуна.

Рокот голосов распадается на приватные беседы. Сяолан с супругой умолкают. Переводят на нее взгляд. Тиё все так же валяется на диване, не обращая на Сецуну никакого внимания. Орда ее слуг вежливо ожидает.

Трах! Моя голова резко поворачивается к задней части комнаты. Фанерное перекрытие упало на землю. Фумио стоит над Нептун, держа в руке зазубренное ледяное копье. Девушка с аквамариновыми волосами упала на задницу. Вперед выскакивает Уран, ее лицо кипящее море ярости.

Напрягаюсь, готовясь остановить назревающее насилие.

Перед ними выходит Смокинг. С тростью и в цилиндре, Чиба отделяет Фумио от остальных. Темноволосый мальчик позволяет оттащить себя подальше, кидая ненавидящие взгляды на всех девушек в комнате.

Хикару устраивается на стальном складном стуле рядом со мной. Рука лениво переброшена через спинку.

— Безумие, не правда ли? — говорит он, кивая на прерванный бой.

Фыркаю.

— Видала и хуже.

— Попрошу внимания, — с невозмутимым видом вновь окликает Сецуна.

В разрозненной группе не хватает только Конацу и Укё. Оглядываю комнату и нахожу ниндзя. Он присел на опорную балку, спрятавшись в тени. Укё гораздо заметнее. Она спешно трудится над своим переносным грилем. На раскаленном металле шипят две готовящихся окономияки.

— Дайте мне минуту, и я закончу, — извиняется Укё.

— В этом нет необходимости, Куондзи-сан, — говорит Сецуна. — Полагаю, вы запомните. — Ее рубиновые глаза оглядывают толпу. — Теперь, когда все собрались, давайте начнем.

На складе повисает тишина. Дзыыынь. Сталь звенит, когда Укё переворачивает лепешку.

— Причина этой встречи проста. Гёндуль мертва. Тиё сменила сторону. Гунгнир наш, — провозглашает Сецуна.

— Гунгнир мой, — рычу я. Подчеркивая мнение, ударяю копьем о землю.

— Как скажете, Ранма-кун, — ровно продолжает Сецуна. — Не собираюсь оспаривать ваше требование. Я лишь хочу сказать, что Институт уязвим.

Толпа бормочет. Сакура смотрит в мою сторону, прежде чем зашептаться с Сяоланом. Вдруг обращает внимание Укё, приостанавливая свою работу. Даже Хикару меняет позу. Русый парень выпрямляет спину. Шок тем больше, чем они старше. Многие их них годами сражались с Институтом. Мечта о победе давно умерла.

На губах Сецуны появляется крошечная улыбка.

— Конечно, директор Сильвервин не намерена позволить нам сделать первый шаг. Вчера вечером она отправила сорок своих девушек уничтожить удерживающие ее в тюрьме барьеры. Оставленная атлантами скромная защита не продержалась и часа. На данный момент барьеры уничтожены.

Комната замирает.

— Дерьмо! — раздается в тишине ругательство Хикару. — Нас раздавят. О черт, нас раздавят.

Смотрю из стороны в сторону, когда в комнате поднимается шум. Приглушенные голоса высказывают резкие слова. Кто-то, вроде Хикару, понимает. Многие нет.

— Знаете, некоторые тут новенькие, — громко говорю я. Пробегаю взглядом по группе. — Так что как насчет того, чтобы все пояснить?

— Мудрое замечание, Ранма-кун, — говорит Сецуна. — В то время как состояние Артемиды общеизвестно, пока что я не делилась деталями ее заключения.

Зеленоволосая женщина закрывает глаза и обращается к началу истории.

— Как я упоминала ранее, директор Института Прекрасных Принцесс, Артемида Серенити Сильвервин, находится во дворце не по своей воле. Институт ее тюрьма. Ее поместили туда по приказу ее племянницы, Серенити VI, за государственную измену. Там она и оставалась эти тысячелетия.

— Тысячелетия, — повторяет Сяолан. — Простите, что вмешиваюсь, но если печать держалась так долго, почему она спала именно сейчас?

— Резонный вопрос, так же как и важный, — комментирует Сецуна. — Ответ, к сожалению, прост. Тюрьма Артемиды всегда была уязвима. Конечно, нельзя сказать, что защита не была тщательна. Вообще-то, она была чрезмерна. Хоть было достаточно одного генератора, атланты использовали три. Затем они скрыли генераторы в запечатанном пространстве. Увы, атланты сделали одно, но фатальное предположение: свое собственное существование. Без армии атлантов мало что защищало сами генераторы. Говоря яснее, барьеры держались так долго, потому что у Артемиды не было причин их уничтожать. Что изменилось благодаря Ранме-кун и Тиё-тян, — переходит на меня взгляд Сецуны. — Сегодня Артемида ощущает угрозу. Лишенная поддержки верной слуги, Гёндуль, потерявшая непобедимое копье. Она боится, что мы обескровим ее. Таким образом, она старается сманеврировать.

— Что оставляет нам ворох проблем, — добавляет Хикару. — Директор больше не будет разыгрывать королеву замка. Она выйдет и лично надерет нам задницы.

— Вы правы, Хикару-кун, — вежливо говорит Сецуна. — Хотя ваше беспокойство преждевременно. В дополнение к трем основным генераторам, атланты установили четвертый. К сожалению, он слишком слаб, чтобы в одиночку удержать барьеры Артемиды. Однако он удержит ее в тюрьме еще семьдесят два часа.

— Не слишком ли параноидально? — бормочу я себе под нос.

Хикару фыркает.

— И что же оставляет такое впечатление? Генератор один, два, три или четыре?

— Атланты крайне серьезно отнеслись к заключению Артемиды, — прерывает Сецуна. Ее глаза обегают нас, с недовольством от нашего вмешательства. — Сложно их в этом винить, учитывая характер ее преступления.

Поднимаю брови.

— И что именно за преступление?

— Попытка геноцида, — отвечает Сецуна. — Полагаю, детали вам уже известны, Ранма-кун.

Мое лицо окрашивается отвращением. Планетарный тэнки. Тысячи лет ничего не изменили. Однобокое мышление Артемиды превыше одержимости. Это холодит. Какую бы шутку мне не удалось извлечь из этой мысли, она незначительна на сравнению с определенностью ее намерений.

Женщина, что может тысячелетиями хранить обиду, будет хранить ее всегда.

— Они должны были убить ее, — выплевываю я. Меня удивляет злоба в моем голосе.

— Да. Такой результат был бы предпочтительнее, — соглашается Сецуна. — Увы, вмешалась политика. Теперь…

— Политика? — перебиваю я. — Ты издеваешься?

Рубиновые глаза Сецуны прищуриваются, глядя на меня. Ее лицо гранит. Резкие слова раскрывают захороненные эмоции.

— Нет, Ранма-кун, я не издеваюсь. Артемида была героем войны. Выигранные ею сражения снискали ей любовь миллионов. Ее кровь обеспечила ее положение. С точки зрения власти, она была второй сразу после королевы. За Артемидой следовали столь многие, что ее гордое признание снискало аплодисменты ее убийственной храбрости. Все, что нам удалось сделать, это поместить ее в тюрьму. Совет Пэров был за Артемиду. Они решили объявить ее невиновной, несмотря на все обвинения. Даже советники Королевы колебались, опасаясь раскола государства. Лишь решительность Серенити позволила ей найти выход из тупика. Вопреки протесту, она сослалась на королевскую привилегию и объявила Артемиду предательницей. Так Артемида оказалась в заключении. И там с ней тоже обошлись слишком мягко. Совет вынудил нас предоставить ей удобства. Вместо клетки Артемида получила дворец на планете людей, которых она стремилась уничтожить, — говорит Сецуна. Всю комнату наполняет горечь ее слов. — Земляне нам этого так и не простили. Наша судьба была определена. Артемида стремилась в зародыше пресечь войну. Вместо этого она лишь полила цветок ненависти.

На лице Сецуны мелькает тень чувств. Что быстро исчезает под слишком хорошо известной мне маской.

— Простите. Кажется, я отошла от темы, — говорит Сецуна. — Как именно Артемида пришла к Институту неважно. Сейчас нужно беспокоиться о ее свободе. В этом наша возможность. Как я сказала, Артемиде были предоставлены удобства. Среди них было продолжение ее одарения.

— Одарения? — переспрашиваю я.

— Контракта, — поясняет Хикару. Криво улыбается. — Знаешь, вроде получения суперсил за женитьбу на махо-сёдзё.

— Неужели я слышу недовольство, Хикару? — воркует Тиё. Ее губы растягиваются в приторную улыбку. — Разве я не говорила, что буду делиться? Трахни любую девушку, какую захочешь. Ни одна из них тебе не откажет, дорогой муж.

Прислуга Тиё нервно ерзает, их щек касается румянец. У Хикару каменеет лицо. Русый парень делает вид, что ничего не слышал.

— Ситуации схожи, — заявляет Сецуна, продолжая разговор. — Однако масштаб сил достаточно различен. Источником могущества Серенити был тэнки Луны. Но магия Луны была больше, чем может владеть человек. Таким образом, королевская семья делилась этой силой последовательными одарениями. Получившие одарение становились пэрами. Артемида, герой войны и королевской крови, была особенно привилегированна. И эта привилегия, ввиду нарушения Артемидой слова, была отменена.

— Вот дерьмо, в кои-то веки хорошая новость, — выдыхает Хикару. Клерк откидывается на спинку. — Тогда о какой силе мы говорим?

— Духовная сила Артемиды в два-три раза превосходит Тиё, — объясняет Сецуна. — Без дара Луны ее силы впятеро меньше прежних.

— Что оставляет ее в половину силы Тиё. — Моя рука сжимается на Гунгнире. Улыбаюсь, едва сдерживая готовность. — Мы легко с ней разберемся.

— Прошу прощения. Я немного неясно выразилась, — прерывает Сецуна. — Оценка силы была уже с учетом отмены одарения.

Весь юмор исчезает. В комнате как будто мрачнеет.

Хикару наклоняется ко мне.

— А я уже подумал, что у нас все будет хорошо…

— Не только ты, — бормочу я. На лице появляется нахмуренность. — Эта сука сломала мне ноги. Мне очень хочется отомстить. Но, полагаю, теперь этого не произойдет.

— Эм, знаю, что я здесь немного не в курсе. Но три Тиё это по-настоящему плохо, верно? — спрашивает Укё.

Смотрю на шеф-повара. Ее гриль остыл. Последние две окономияки вручены Сяолану и Сакуре. Укё излучает беспокойство. После встречи с Тиё я объяснила ей масштаб силы.

Укё прислушалась. Она не была рада это слышать, но она приняла мои причины. Возможно, помогло то, что она воочию видела, какую резню может устроить Тиё.

— Она убьет нас всех, — говорит Фумио. Ворчливый мальчишка ссутуливается на стуле. — Она даже не заметит, как раздавит нас.

— Эй. Не надо так отчаиваться, малыш, — прерывает Хикару. — В таком случае, стоит взглянуть на светлые моменты. — Хикару на мгновение весело улыбается. — Мы умрем быстро.

— Ты может быть, — бормочу я. — А я? Как угодно, но не быстро.

— Я бы не назвала это возможностью, не будь никакой надежды, — вмешивается Сецуна. — Да, сила Артемиды велика. Но, без ее одарения, ее можно победить. Более того, не нужно мериться с ней силами. Обман будет более подходящим оружием. Таким образом, я предлагаю использовать печать четырех императоров.

Печать четырех императоров. Я знаю это название, но смутные воспоминания не предоставляют много большего. Приемы священников никогда не были моей сильной стороной. Я уже много лет не учила их. Когда стало очевидным отсутствие у меня таланта, мой отец прекратил искать инструкторов.

Тем не менее, крохи знаний никуда не делись. Печать четырех императоров это величайший прием запечатывания. Это значит, что как и hiryu shoten ha, она подпитывается духовной силой врага. Кроме этого я не знаю ничего. Большинство печатей священников основываются на киндзу. Киндзу это изгоняющая сверхъестественное влияние магия. Против демонов и духов киндзу силен. Против людей же бесполезен. Существа, рожденные из природы, не могут быть остановлены или уничтожены с помощью киндзу.

Но не все печати опираются только на киндзу.

Где мне не хватает знаний, вступает Сяолан.

— Печать четырех императоров это метод сдерживания. Чаще всего ее используют для остановки крупного демона, чтобы можно было собрать достаточно для его уничтожения силы, — комментирует Сяолан. — На людей она обычно никак не влияет. Но если сила Артемиды так велика, как вы говорите, печать должна сработать, сместив ее в искаженное пространство. Но на этом и все. Предположим, у нас есть четыре необходимых священника, для печати четырех императоров требуется постоянное скандирование с минимальными перерывами. Киндзу это единственная известная мне атака, которую можно использовать против плененного врага. Но независимо от ее силы, Артемида человек. Ей не получится навредить киндзу. Она может просто подождать, пока мы не выдохнемся.

— Веское беспокойство. Что касается первого, Нептун, Мамору, Сакура и вы можете научиться печати четырех императоров. На крайней случай будем мы с Хикару. Ближайшие пару дней мы потренируемся с приемом. Так как сама печать проста, я не считаю, что с этим будут какие-либо проблемы. Что касается недоступности Артемиды. — Сецуна умолкает, в рубиновых глазах лукавство. — Полагаю, вы обнаружите, что я весьма умела в преодолении пространственных искажений.

— Звучит рискованно, — вмешиваюсь я. — Киндзу реагирует на магию. Если ты ошибешься с печатью, все пойдет прахом.

Осталось невысказанным, что сделает Артемида после того, как падет печать четырех императоров. Будет безумием думать, что мы сможем дважды поймать ее на один и тот же трюк.

— Этот метод не без рисков, — признает Сецуна. — Но уверяю вас, моего умения достаточно. Пока мне не придется слишком быстро пробивать вход или выход, печать выдержит мое вмешательство.

— Звучит отлично, — говорит Хикару. — Но несмотря на то, как я ненавижу вставлять тебе палки в колеса, у нас большая проблема. Как мы вообще, черт возьми, загоним в ловушку разозленную всемогущую богиню?

Взгляд Сецуны обращается на блондина.

— Я не настолько небрежна, чтобы игнорировать детали, Хикару-кун, — отчитывает она. — Захват Артемиды это самая простая часть плана. Мы свяжем ее боем.

— И вот тут появляюсь я! — весело говорит Тиё. Девушка светится широкой, зловещей улыбкой. — Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, Хикару. Я убью Артемиду задолго до того, как Геката установит свою глупую печать.

Собравшаяся группа нервно поглядывает на Тиё. Однажды предатель всегда предатель. Тиё использует нас. Если нам повезет, ее стремление убить Артемиду не иссякнет, пока мы не разберемся с ней.

— Восхитительно, — ворчит Хикару. Сражение бок о бок вместе с его предназначенной любовью не приводит Хикару в восторг. — Ладно, скажем, мы засунем Артемиду под купол грома. Что дальше? На этом все не прекратится. В Институте пара сотен девушек. Все они попытаются нас убить. Как мы с ними справимся? Особенно если четверо наших бойцов будут заняты. Не упоминая о нарисованных у них на спинах гигантских мишенях.

Сецуна кивает.

— Если бы мы сражались против всего Института, стоило бы обеспокоиться. Однако этого не произойдет, — говорит Сецуна. — Но те противники, с которыми мы столкнемся. С ними сообща можно будет разобраться с помощью магии остановки времени Сакуры. Но, возможно, у вас есть альтернативный план, Хикару-кун?

Рубиновые глаза Сецуны кинжалами бьют Хикару. Блондин едва почесывает подбородок. Мне интересно, знает ли он, что вызвал гнев этой женщины. Подозреваю, ему плевать.

— У меня? Ну, я думаю, что это довольно дерьмовая работенка. — Хикару откидывается на спинку кресла. — Не так рискованно будет снова ее запечатать. Знаешь, захватить генераторы. Включить это колдунство. И свалить. Хе. Пусть наши правнуки с ней разбираются. Желательно лазерной пушкой из космоса.

Хмурюсь. План Хикару не идеален, но у него есть свои достоинства. Хотя остается одна проблема. Чтобы я стала директором, Артемида должна умереть. Решение Хикару оставляет девушек Института без поддержки.

— А что насчет остального Института? — спрашиваю я. — Конечно, мы засунем Артемиду в клетку, но ее армия будет вольна делать все, что заблагорассудится.

— Тсс. Дай человеку отдохнуть, малыш, — жалуется Хикару. — С этим можно разобраться и позднее. А директор отправит нас прямиком в ад.

Привстает Фумио. Глаза мальчика светятся от темных эмоций.

— Есть только один выход. Мы устроим снаружи лагерь и убьем всех вышедших.

Мой взгляд смещается к Фумио. Он с дерзким вызовом смотрит в ответ. Его правая рука опускается к бутылке с водой у него на боку. Он с отвратительным взором приглашает меня запротестовать. Ему нужен повод для его нетерпимости. Я для него махо-сёдзё, ничем не отличающаяся от остальных.

Моя рука сжимается на Гунгнире. Если ты так хочешь, мальчишка, я поставлю тебя на место.

Прежде чем выплескивается напряжение, вмешивается Чиба. Джентльмен в смокинге касается тростью плеча Фумио. Мальчишка дергается, оглядываясь на вторженца. Чиба предупреждающе качает головой. Усмехнувшись, Фумио снова ссутуливается, его внимание уходит от меня прочь.

— Всегда хотелось быть серийным убийцей. Как ты узнал? — с сарказмом вставляет Хикару. Русый парень пристально смотрит на мальчишку. — Малыш, на будущее, постарайся придержать «убьем их всех, и пусть бог разберется» на случай, когда все остальное уже не сработало.

В знак согласия киваю.

— Помимо морального вопроса, осада не практична, — добавляет Сецуна. — В то время как гибель Гёндуль позволяет такую тактику, нам не хватает сил. — Взгляд Сецуны останавливается на Хикару. — Не то чтобы это было важно. Как бы ни были интригующи эти мысли, они в корне не верны. Восстановление барьеров невозможно. В тот момент, когда генераторы отключились, Артемида приказала девушкам уничтожить системы управления.

Хикару испускает тяжелый выдох.

— А без управления нет генератора. Без генератора нет барьера. И без барьера нам всем чертовски не повезет, — подытоживает Хикару. — Вот дерьмо. Так хочется отложить это в долгий ящик.

— Это изначально был дерьмовый план, — хмыкаю я.

— Всем бы критиковать, — жалуется Хикару. Лениво мне усмехается. — Есть что получше?

— Больше силы, — предлагаю я. Смотрю на Сецуну. — Есть причина, по которой остальных Сенши здесь нет?

Все взгляды обращаются на Сецуну. Не только я хочу знать ответ на этот вопрос.

— С последней нашей встречи мои причины не изменились, Ранма-кун, — отвечает Сецуна. — Внутренние не должны быть вовлечены в это дело.

— И каковы же твои причины? — вопрошаю я. — Потому что в первый раз я, кажется, их прослушала.

— Потому что Геката хочет сохранить своих дорогих девочек кристально чистыми, — ухмыляется Тиё. — Не правда ли удивительно, сколько она может придумать чудес для своих, когда для нас нет ничего. — Голос Тиё становится приторным. — Вот почему тебе стоит быть со мной, Ранма-тян. Я хорошо о тебе позабочусь, обещаю.

— Ты меня в могилу сведешь, — фыркаю я. Взгляд возвращается к Сецуне. — Я все еще не слышу ответа.

Рубиновые глаза Сецуны проходят по группе. От зрителей доносится смутный ропот недовольства. Зеленоволосая женщина не выглядит довольной.

— Моего слова недостаточно? — спрашивает Сецуна. Никто не отводит взгляда. — Значит, бунт. Полагаю, я могу удовлетворить ваше любопытство. Как можете представить, мои причины многочисленны. Уместнее всего из них Гинзуйсё.

— Ты не окажешь поддержки из-за волшебного камня? — презрительно говорит Тиё. — Это даже для тебя что-то новенькое, Геката.

— Гинзуйсё это больше, чем просто камень, — кнутом хлещет голос Сецуны. — Серебряный Кристалл это предмет абсолютной силы. Представляющий силу самой Луны катализатор. Магия Гинзуйсё связана со службой престолу. Артемида из королевского рода. Ее существование ставит под сомнение легитимность принцессы. Если Сейлор Мун столкнется в бою со своей двоюродной бабушкой, камню придется выбирать. Если он выберет Артемиду, мы обречены.

Хмурюсь. В голову вдруг приходит ужасная мысль.

— Стоп. Когда ты сказала «сила самой Луны», ты же не имела в виду…

— Именно это я и имела в виду, — подтверждает Сецуна. — Как вы и заподозрили, Ранма-кун, Гинзуйсё это артефакт тэнки. Он опирается на источник Луны. Как вы можете представить, его мощь превосходит понимание смертных.

— Ну, — вмешивается Хикару. — Не знаю, как насчет остальных, но этот смертный хочет знать, насколько глубоко мы в заднице. Порази нас реальными цифрами. О скольких Тиё мы говорим?

— Во времена Серебряного Тысячелетия Гинзуйсё детально изучили. Таким образом, я точно знаю, что максимальная мощь кристалла ограничена одной четырехсотой духовного потока Луны, — отвечает Сецуна. — В физическом смысле это эквивалентно десяти петаваттам. — Зеленоволосая женщина сдержанно улыбается. — Или, если предпочтете, пятидесяти Хиросимам. В секунду.[2]

Повисает тишина. Хикару склоняется к моему уху.

— Не знаю, как насчет тебя, но я все еще не слышал реального числа, — бормочет он.

— Чертовски верно.

— Конечно, такая мощь приходит с серьезными последствиями. Овладеть всей мощью Серебряного Кристалла можно лишь в обмен на свою жизнь, — продолжает Сецуна. — Но это не значит, что кристалл бесполезен. Стоит Артемиде заполучить Гинзуйсё, и она вдвое приумножит свои прежние силы.

— Тридцать Тиё. Как все может быть так плохо? — говорю я себе под нос. — Хм. Как она вообще стала так чертовски сильна? Когда в следующий раз увижу батю, подам жалобу. Похоже, дерьмовое у него обучение.

Хикару усмехается. Криво улыбаясь, русый парень поворачивается к группе.

— Думаю, ты выразила свое мнение, Геката. Пока что отложим «Операцию Бросок Монеты». Нет смысла давать Артемиде камень с такой нелепой силой.

— Как скажете, Хикару. Но, как я помню, у нас не остается альтернативы, — говорит Сецуна. — Пока что вернемся к — как вы назвали? — куполу грома?

Хикару морщится. Кидает на меня взгляд. Пожимаю плечами, сообщая, что мне все равно. Пожалуй, Хикару выглядит несчастно.

— Насчет этого, — осторожно говорит Хикару. — Мы уверены, что она сработает? Без обид, Сяолан, я знаю, что свое дело ты знаешь, но мы тут говорим о мега-безумной-силе.

— Печать сработает, — властно отвечает Сецуна. — До падения Артемида столкнулась с несколькими попытками покушения. В двух случаях использовалась печать четырех императоров. В обоих случаях она превосходно держалась.

Фыркаю.

— По крайней мере, проверенный и надежный способ.

— Печать работает. Убийство? Не очень, — ворчит Хикару. Откидывается назад, положив голову на спинку так, чтобы смотреть на стропила. — О, черт. У меня ноль, — снова садится Хикару. Оглядывается по сторонам. — Итак, кто тот везунчик, что присоединится к Артемиде под куполом грома?

— Я, — без раздумий отвечаю я. Изучающе смотрю на Сецуну. — Ведь для этого я и здесь, не так ли?

— Вы, без сомнений, самый подходящий противник, — отвечает она. — Однако Артемида не обязана выходить против одного противника. Достаточно будет очереди. Также стоит рассмотреть совместное нападение. Увы, с паузами между входами и выходами следует проявить осторожность. Если мы решим столкнуть Артемиду с несколькими противниками, отступление будет невозможно.

Взгляд гранатовых глаз Сецуны обводит группу.

— Есть возражения?

Молчание. План принят.

* * *

Динь.

Открываю дверь. Звякает маленький колокольчик, объявляя мое присутствие. По мне прокатываются восхитительные ароматы, китайская кухня.

— Нихао, Ранма!

С кухни танцует фиолетоволосая официантка. Радостными шагами она пересекает комнату и повисает на моей руке. Вжимается грудями в плечо. Они мягкие и теплые. Мое лицо нагревается. Нервно отвожу взгляд. Знаю, куда ведет эта ее приманка. Брак.

Брр.

— Мы только открыться, — бормочет она на неправильном японском. — Но если Ранма хочет свидание Шампу, я заставить работать парня-утку.

Шампу воительница Джокецузоку и самая пугающая из моих невест. Несколько лет назад она преследовала меня на пути из Китая в Японию во имя неясного племенного закона. Ранма, убить. Фраза до сих пор эхом звенит у меня в ушах. Так же быстро ее ненависть превратилась в любовь. Но как бы мила она ни была, это не может преодолеть оставленную множеством попыток покушения травму.

Ерзаю в ее хватке. Шампу не дает руке слабины. Восхищенно утыкается в конечность. Пот, кровь, еда и цветы смешиваются в диком сочетании запахов.

— Я здесь не для свидания, — говорю я. Снова раздраженно отдергиваю руку. — Мне нужно поговорить с Колон.

Шампу неохотно отступает. Ее глаза полны любопытства.

— Хотеть встретиться с прабабушкой? — спрашивает она. — У мужа мало денег? Ты носить слишком милое платье, чтобы работать с Шампу, да?

Смущение нарастает.

Этим утром я открыла чемодан Тиё. Я выбрала простейшее из лежащих в нем платьев. Милая бордовая штучка, тянущаяся до колен. Спереди завязаны причудливые черные ленты, а края отделаны белыми кружевами. С ним я надела черные туфли с по-спортивному скромными каблуками. Заколка-бабочка удерживает волосы так, чтобы они стекали по плечам.

В Институте я носила и слаще. Часто я одевалась сексуальнее. Но никогда еще я не готова была одеться так женственно. Нервничаю под взглядом Шампу. Пытаюсь понять, о чем она думает, увидя меня в таком образе. Запутавшиеся чувства только прибавляют растерянности. Но я решила это попробовать. Пока я не пойму себя, я буду носить милые вещи. В итоге мое сердце разберется, и я пойму, что я люблю и ненавижу.

— Я здесь и не для работы, — бормочу я.

— О-хо-хо, — смеется новый голос. — Подумать только, ты предпочел меня женщине моложе. Как лестно.

Из задней комнаты выпрыгивает на своем посохе тощая карлица. Колон, древний матриарх Джокецузоку. Сотни лет жизни оставили женщину сморщенной и усохшей. Выпрямившись в полный рост, Колон дотянется до моего колена. Со своим корявым посохом она командует со втрое большей высоты.

Лишь глупец посчитает ее беспомощной. Меня не обманывает внешность. Колон грандмастер искусства. Она оплот силы и мудрости. Реши мы сразиться, никто не сказал бы, кто из нас окажется на вершине. С точки зрения мастерства и силы Колон превосходит меня. Единственное мое преимущество это энергия молодости.

Вот почему она нужна мне.

Оглядываюсь по сторонам. Десяток столов пуст. Нэкохантэн открывается через четверть часа. Поначалу дела будут идти неспешно. Затем, с приближением обеда, толпа начнет расти. Убедившись, что в окрестностях нет подслушивающих, сажусь. Колон запрыгивает на край стола.

— Что привело тебя сегодня сюда, зять? — спрашивает Колон. — Застрял женщиной? Проклят странствующим богом? О-хо-хо, не думаю, что мое старое сердце сможет выдержать такое волнение.

— Если бы, — бормочу я. — Что вы знаете об Институте Прекрасных Принцесс?

Веселье Колон исчезает, оставив ее еще более древней и высохшей.

— Ах, да. Я боялась, что этот день настанет, — тихо говорит она. — Зять, лучше тебе забыть об этой вражде. С Институтом шутить не стоит. — Колон делает паузу и оглядывает меня. — Хотя подозреваю, что мой совет уж слишком припоздал.

— Тут вы правы, — фыркаю я. В моем сердце перемешиваются угольки гнева. — И планы у меня больше, чем просто поболтать. Я хочу с ними разобраться. Мне нужна ваша помощь.

Стальным взглядом встречаюсь с Колон. Старуха отворачивается, с ее губ соскальзывает судорожный выдох.

— Ах, зять, ты точно знаешь, как все усложнить старухе, — жалуется Колон. Ее взгляд смещается на фиолетоволосую девушку рядом со мной. — Внучка, закрой кафе. Этот разговор может занять некоторое время.

Шампу ускользает от меня. Запирает дверь и проверяет бумажный знак, прежде чем исчезнуть во внутренних помещениях. Все это время ее внимание не покидает нас.

Колон тянется посохом и подтягивает поближе к столу стул. Старуха устраивается на месте.

— Сожалею, зять, что ты пришел сюда впустую, — начинает Колон. — Институт Прекрасных Принцесс это враг, которому я не смею противостоять. Мои кости слишком ослабли, а кожа слишком изморщилась. Это молодые сражаются в глупых боях, а старики их предостерегают.

С этого начинаются переговоры. Я и не ожидала, что Колон сразу же поможет. Ее отказ вполне ожидаем. Колон была слишком мудра, чтобы злить мусков, несмотря на их оскорбления и высокомерие. Еще красноречивее то, что она не выступила против фениксов. Выйти против Института? Куда невероятнее.

Но я все равно собираюсь ее убедить.

— У вас не будет выбора, — возражаю я. — Институт не оставит вас в покое. Они охотятся на девушек с высоким ки-потенциалом. Шампу точно будет на вершине их списка.

— Шампу не слабая девка, которую схватить на улице, — вмешивается фиолетоволосая.

Шампу проскользнула обратно в комнату, пока мы с Колон разговаривали. Она прислоняется к опорной балке и пронзает меня негодующим взглядом.

Мой взгляд перескакивает на нее.

— Это не помешало им захватить Аканэ и Укё, — отвечаю я.

На лице Шампу буря. Готовлюсь к ее гневу. Затем тучи развеиваются. Глаза Шампу загораются восторгом, и девушка взрывается радостью.

— Кьяя! Муж беспокоиться о Шампу, — мечется из стороны в сторону Шампу, прежде чем прыгнуть ко мне. — Не нужно бояться, Шампу сильнее, чем слабая разрушительница кухонь.

Трах! Посох Колон ударяет о стол.

— Хватит, дитя, — шипит матриарх. — Зять абсолютно прав в своих опасениях. Глупые мечты о непобедимости приведут тебя к падению. Я думала, внучка, ты усвоила этот урок после своего позорного поражения от чужака.

Шампу съеживается и опускает голову.

— Да, прабабушка.

Взгляд Колон возвращается ко мне.

— Что касается тебя, зять, твоя забота неуместна. Пару месяцев назад со мной связалась представитель Института. Молодая женщина по имени Исии Акина заверила меня, что они не собираются вмешиваться в дела Джокецузоку.

Два месяца назад? Хмурюсь. Акина заранее планировала мое похищение. Они не случайно оставили Шампу в покое. Институт был достаточно хорошо проинформирован, чтобы знать, что неразумно будет ворошить осиное гнездо Нэкохантэна.

— И вы им доверяете?

— Доверяю? — усмехается Колон. — Ах. Такая молодость. Такая глупость. — Колон ерзает на месте так, чтобы ее большие глаза лучше всматривались в мои. — Позволь старой мудрой женщине кое-чему научить тебя, зять. Меж народов и наций доверия нет. Есть только личные интересы. Институт не бросает мне вызов, потому что злить Джокецузоку это много риска и мало выгоды.

— Но это так не останется, — возражаю я. — Институт создает армию. Они планирую завоевать мир. Им нужны девушки. Много девушек. Рано или поздно они ударят вас в спину. Допускаю, не сегодня. Но в следующем году? Через год?

Качаю головой и давлю аргументами.

— Институт сейчас слаб. Мы сможем победить. Промедлим, и потеряем наш единственный шанс.

Старуха закрывает древние глаза и опускает голову.

— Зять, ты молод. Я стара. Эти уши уже слышали раньше такие слова. Думаешь, ты первый? Джокецузоку пережила много бурь, — говорит она. — Западные страны, разрезавшие мою землю на уделы. Синьхайская революция, положившая конец династии Цин. Великая война, в которой твой народ убивал мой. Мао, посыпавший наши раны солью. Благодаря этому Джокецузоку и сохранилась. Мы проглатывали свою гордость. Мы склоняли головы. Мы терпели позор и ничего не делали. И, из-за этого, мы выжили. Наш путь продолжается. Наши традиции сильны. Мы процветаем. Возможно, ты прав, зять. Быть может, сегодня тот день, когда мы должны поднять руки. Но скажи мне, что же от этой затеи получит Джокецузоку? Зачем нам рисковать жизнями, сражаясь в войне твоего народа?

Мое лицо сморщивается от раздражения.

— Я не прошу, чтобы сражалась Джокецузоку. Я прошу, чтобы сражались вы.

Мелькает посох Колон. Трах! Резкий удар попадает мне по голове. Мир вокруг колышется, как будто он из воды. Поглаживаю отметину на голове и смотрю на старуху. Она не забавляется.

— Я матриарх Джокецузоку, мальчик! — гремит она. — Когда я поднимаю руку, руки поднимает Джокецузоку. Когда я иду на войну, на войну идет Джокецузоку. Все, что я делаю, отражается на моем народе. Месть моих врагов падет на мою деревню. Скажи мне, зять, что мне сказать скорбящей матери? Какими словами утешить осиротевшего ребенка?

Хмурюсь. Слова Колон бьют больнее посоха. Бремя лидерства. Жизнь Колон, как матриарха, ей не принадлежит. Она принадлежит ее народу. Именно это вгрызается мне в сердце. Директор. Когда я убью Артемиду, я тоже буду связана этими цепями.

Я к этому не стремлюсь. Свобода это основа моего бытия. Я странница. Я собственными глазами видела правду. У меня нет ни малейшего желания быть привязанной к месту. Но идея убийства всех этих невинных девушек тысячекратно хуже.

Ярость Колон остывает. Старуха опускается на свое место.

— Не то чтобы я не хотела помочь, зять. Я должна тебе за спасение моей внучки. Не будь я так обременена, я бы, возможно, сразилась вместе с тобой, пусть только чтобы почувствовать, как снова бьется это старое сердце. Но, увы, это не так. Я не могу тебе помочь. Я не могу рисковать тем, что вместо меня будет наказана Джокецузоку. Не без достойной их жертвы оплаты.

— Если прабабушка не помочь, помочь Шампу.

— Внучка, — предупреждает Колон.

Шампу прищуривается.

— Ты не сказать, что я не могу идти. Я воин, не матриарх. Мой бой не отразиться на Джокецузоку.

— Ах. Вот же молодежь, — вздыхает Колон. — Ты права, внучка. Бой на стороне мужа в праве воина. Я не могу тебе в этом отказать. — Старуха на долгое мгновение закрывает глаза. — Зять, у меня есть к тебе просьба. Сохрани этого глупого ребенка в живых.

Удостаиваю матриарха поклоном.

— Сделаю все, что смогу.

— О-хо-хо, как необычно вежливо, — дразнит Колон. — Жаль, что я так мало могу сделать. Если у тебя есть скромная просьба, эта старуха ее исполнит.

Поднимаю голову.

— Я прошу вашей помощи.

— Зять, — угрожающе говорит Колон.

— Я и в первый раз вас слышала, Колон, — отвечаю я. Мой голос серьезен, а глаза непоколебимы. — Но мне нужна ваша помощь. Я готова за нее заплатить.

— Это не то, что можно купить обещанием, мальчик.

Колон прищуривает глаза. Ее возраст слабо сочетается с нависшим над столом темным присутствием. Но я больше не веду дело с Колон. Вместо нее передо мной матриарх Джокецузоку. Она не в восторге от дипломатии с ребенком.

Я не ломаюсь. Я не дрожу. Я не отступаю. Гнев Колон лишь слабый бриз по сравнению с моей целью. Я не тот мальчик, которого она помнит. Она не в силах понять, насколько я серьезна. Откуда бы? Я прошла через ад. Я изменилась. Я стала сильнее.

— Скажите это, когда увидите мое предложение, — возражаю я.

Угрожающее присутствие Колон исчезает. Ее древние глаза заинтриговано блестят.

— О? И что же, по-твоему, поколеблет матриарха Джокецузоку, мальчик?

— Вечная молодость и красота — с ухмылкой предлагаю я.

Свистит в воздухе кривой посох. Я быстрее. Магия пропитывает мою душу. Хайгэки рвет. Сукэн сшивает. Тэнки принимает меня. Платье струится кружевами и розовым. Волосы рядом со мной формируются в ангельский шнурок. Посох Колон попадает в паутину. Он замедляется и, безнадежно запутавшись, останавливается.

Матриарх застывает. Она стоит, замерев в движении. Поначалу ее глаза распахнуты от удивления. Но они быстро сощуриваются, когда она ищет ответ на поставленную перед ней загадку.

Шампу нарушает тишину.

— Муж махо-сёдзё?

Колон высвобождает из моей паутины посох.

— Ты никогда не перестаешь удивлять, зять. А я-то собиралась отругать тебя, что дразнишь старуху. — Древний матриарх вновь усаживается на место. — Так значит вечная молодость и красота? Если ты шутишь, предлагаю тебе сразу это сказать. Есть темы, которые не облегчают дела с женщинами. Особенно со старыми.

— Это не шутка, — защищаюсь я. Делаю паузу и передумываю. — Во всяком случае, не совсем, — смущенно признаю я. — Не могу сказать, как это сработает с вами. Не без большой помощи.

Морщусь и отвожу взгляд. В ретроспективе, жестоко было говорить перед Колон «молодость и красота». Конечно, тэнки может это дать. Но, для столь старой и морщинистой, как Колон, тэнки, вероятно, за пределами ее возможностей. Во всяком случае, без чрезмерной помощи. Такой помощи, что превратит Колон в мою рабыню.

Подозреваю, она не посчитает такие условия приемлемыми.

Старуха подводит поближе посох и в знак наказания ударяет меня по костяшкам пальцев.

— Вижу, ты украл магию Института, — замечает Колон. — Как я понимаю, это и есть твое предложение? Если так, расскажи мне о ее природе. Если все будет достаточно хорошо, я рассмотрю твою просьбу.

— Не магию. Тэнки, — отвечаю я. — Тэнки…

Бах! Удар посоха Колон обрывает весь разговор. Крошечный матриарх встает на стуле. Она невероятным образом возвышается надо мной.

— Зять, ты хочешь сказать, что заполучил Ось Небес?

Ось Небес? Секунду бессмысленно смотрю на нее, пока не узнаю это название как альтернативное прочтение.

— Вы об этом слышали?

— Слышала? — качается в руке Колон корявый посох. Она медленно опускается обратно на свое место. — Как же глупа я была, — бормочет она. — Подумать только, все это время она была у меня перед глазами.

Хмурюсь.

— Так вы об этом знаете.

— Да, — отвечает Колон. — Некогда Ось Небес была величайшим из всех приемов Джокецузоку. Но она была потеряна. Потеряна уже три тысячи лет.

— Вы потеряли тэнки? — неверяще говорю я. — Как вам это удалось? Конечно, это довольно хитро. И опасно. Но это не так сложно передать. — Смотрю на фиолетоволосую девушку. — Если помочь, Шампу сможет научиться.

— В земле слепых и одноглазый король, зять, — объясняет Колон. — Не все жаждущие власти сильны. Они стоят на краю пропасти и боятся пасть. Так что, вместо того, чтобы улучшать себя, они ухудшают других. Они собственными руками выкалывают глаза всем, кто бросит им вызов, оставляя всех слепыми. Жадность была нашей погибелью. Секрет тэнки ревностно охраняли. Затем его потеряли. Так же как и многие наши приемы. Кланы уносили свое учение в могилу. Старейшины скрывали свое искусство, опасаясь силы чужаков. Ха! Как напрасно. Как глупо. Для чего же нужно искусство, если никто его не унаследует? Как мы можем называть себя великими, когда наши навыки растворились в легендах и мифах?

В словах Колон усталость, итог десятилетий бесполезных споров.

Это же чувство касается моего сердца.

Колон права. Я это знаю. Я видела нетерпение, с которым учили меня стареющие инструкторы. Жгучее желание, что они испытывали в связи с перспективой сохранить свое искусство в живых. Не поэтому ли они так готовы были продать своих дочерей? Жили ли они в страхе, что будут последними?

Тэнки, при всем своем величии, ничем не отличается. Нет, с ним еще хуже. Тэнки это магия, что могут постичь лишь молодые, талантливые и красивые. Шампу и Укё на это способны. Но эти девушки стоят на пике своего поколения. И им все равно нужна моя помощь.

Такие как я? Кто может разгадать искусство и без помощи его воспроизвести? Мы редчайшие в роду. В обычном клане могут поколения пройти без наследника. Если учителя отказываются учить, если ученики отказываются учиться, число и правда будет невелико. Прибавим жадность, убийства и политику, и тэнки крайне легко исчезает в тумане времени.

Тревожащее чувство. Задаюсь вопросом, кто же продолжит мои навыки? Я вложила в изучение искусства сердце и душу. Если оно умрет со мной, все равно что моя работа обратится в прах.

— Скольких можно научить Оси Небес? — спрашивает Колон.

— Для тэнки требуется высокая духовная сила, — отвечаю я. — У Шампу достаточно, но половина от этого, возможно, будет пределом. Еще им понадобятся грубые ки манипуляции. Ничего серьезного, но если девушка не может сформировать ауру, я напрасно потрачу время. — Я останавливаюсь и нервно улыбаюсь. — И… ну… им нужно хорошо выглядеть. Знаю, что прозвучит глупо, но тэнки основывается на ауре красоты, — с запинкой заканчиваю я.

— О? Так ты говоришь, что я некрасива, зять? — сверкают глаза старухи. — Ну хорошо. Я принимаю твое предложение. В обмен на мою помощь, ты обучишь Оси Небес любую способную девушку Джокецузоку.

На моих губах появляется широкая улыбка.

— Тогда договорились.

* * *

— Это много формы, — замечаю я.

Из нас странное собрание воинов. Обозреваю поле боя с насеста на вершине высокого здания. Справа от меня стоит Колон, прикрыв от солнца глаза и изучая копошащихся муравьев. Позади нее Шампу и Мус. Слева от меня Укё и Конацу.

Укё подходит ближе, хватает металлическую опору гигантского знака и перегибается через край. Она морщится, когда видит то, что заметила я.

— Нас же не арестуют, не так ли? — спрашивает Укё.

— Девка-повар беспокоиться о глупых полицейских? Они не воины, — ехидно говорит Шампу.

Нервозность Укё растворяется в гневе. Волшебный повар смотрит на фиолетоволосую амазонку.

— Хочу взглянуть, как ты будешь управлять рестораном с тюремной записью, стерва.

— Пф, — фыркает Шампу. — Если глупые офицеры заберут Шампу, Шампу отшампунить их, пока они все не забыть.

— Дети, — прерывает Колон.

Упрек матриарха раздавливает спор. Война девушек оборачивается взглядами и жестами. Колон посмеивается над их выходками.

— Что думаешь, зять? — спрашивает Колон.

— Их предупредили, — отвечаю я. — И при этом это был не Институт.

Мой взгляд скользит по толпе. Линзы очков заполнены множеством фиолетовых силуэтов. Улицы Токио кишат махо-сёдзё. Дальше маневрирует в гражданском рассредоточенная армия полицейских. Невинных неспешно перемещают с поля боя. Прикрывшись дорожными работами, перекрывают трафик, пока улицы не пустеют.

Но позади заграждения негласно присутствует полиция. Автомобили припаркованы так ровно, что улица может внезапно стать стеной мигалок. Не сомневаюсь, что как только начнутся боевые действия, неофициальная баррикада станет очень даже официальной.

Не собираюсь жаловаться. Никому в здравом уме не захочется бардака уровня Starlight Starfall Тиё. И, с точки зрения ущерба, это бой будет гораздо, гораздо хуже.

— Они не станут вмешиваться, — отвечаю я.

Колон прищурено смотрит на меня. Отводит взгляд.

— Это твое поле боя, зять, — отвечает она.

В расчетливых глазах старухи вижу, что она строит планы на случай, если я не права. Не собираюсь ее останавливать. Я думаю о том же самом.

— Э-э, Ран-тян, о каком числе девушек мы говорим? Потому что я насчитала девятерых. И это лишь девушки, стоящие в стороне.

Бой Укё с Шампу закончился временным перемирием. Шеф-повар вновь смотрит с крыши. Она взглядом подсчитывает девушек одну за другой, заканчивая свой счет.

— Сорок три, — отвечает Колон.

— Пятьдесят восемь, — поправляю я. — У них в резерве еще три пятерки.

— О? — вскидывается Колон. Старуха поднимает голову и прищуривается, разглядывая разбросанные повсюду войска. — Хорошие у тебя глаза, зять. Берут в клещи?

— Я мухлюю, — говорю я, коснувшись очков. — И сомневаюсь, что Институт настолько творческий. Держу пари, девушки так широко разошлись, чтобы можно было отрезать отступление.

Это встреча сенши. Я организовала ее с помощью Сецуны. Официальной причиной этого является обсуждение будущих отношений. По правде говоря, это мое заявление о директорстве. Необходимо заявить мои намерения до падения Артемиды. Иначе Институт может расколоться, прежде чем я получу ворчливую поддержку моих коллег сенши.

Не могу этого допустить. Цель моей жертвы спасти жизни, а не уничтожить их.

Но официально неофициальная причина этой встречи лишь маскирует дальнейшие намерения. Это ловушка. На меня и на них.

Институт не разочаровывает.

Пятьдесят восемь девушек, четверть численности Института и половина боевого потенциала. Институт Прекрасных Принцесс ясно и четко заявил, что не собирается играть. Мои «сестры» намереваются силой притащить меня обратно. Если им удастся, ничто не помешает им исправить мое мышление.

Но не только Институт выставил на поле армию.

Числом мои силы уступают. У меня шесть против их шестидесяти. Но где они берут количеством, у меня качество. Укё и Конацу умелые мастера боевых искусств. Усиленные тэнки, они стоят любых трех девушек Института. Безжалостная муштра по тактике и технике лишь усилили эту грань.

Шампу и Мус так же умелы, как и их партнеры. К несчастью, всего лишь двух дней недостаточно, чтобы преодолеть месяцы подготовки. Шампу не трансформирована. Обычно с отсутствием магии воины Джокецузоку были бы бесполезны. Сяолан это изменил. Мус и Шампу вооружены десятком бумажных печатей. Чары налиты киндзу. При помещении на оружие, печати дадут воинам способность пронзать защитные ауры махо-сёдзё.

— Пятьдесят восемь? — шокировано говорит Укё. — А мы сможем справиться с таким количеством?

— Девка-повар глупа. Мусор есть мусор. Шампу сокрушить всех врагов, — высокомерно говорит Шампу.

В глазах Укё мелькает раздражение.

— Придержи эту чушь, милая. Даже если у половины этих девушек есть дальние атаки, они будут обстреливать нашу позицию, пока мы не падем. Ты это знаешь.

Шампу высокомерно хмыкает, задирает нос и поворачивается к Укё спиной. С моего места лицо фиолетоволосой девушки не так скрыто. Я вижу на нем немалый страх.

— Глупые жеманные японки не суметь попасть по Шампу, если она уже к ним лицом, — заносчиво возражает Шампу.

— Скажи, пожалуйста, как ты планируешь быть «лицом» к шестидесяти девушкам одновременно, — возражает Укё. Ответа не следует. Укё фыркает. — Так я и думала.

— Не бойся, моя дорогая Шампу, — прерывает Мус. Парень в белых одеждах опускается на колени. С большим уважением обращается к кондиционеру. — Я с радостью брошусь в огонь, чтобы защитить тебя от вреда.

Шампу жестоким пинком сбивает Муса на пол. Толстые очки парня падают на жесткую поверхность. Он тянется схватить их, по Шампу надменно прижимает его лицом к бетону.

— Глупый Мус, Шампу здесь, — говорит она. — И тебе не разрешено кидаться в огонь. Шампу очень злиться, если парень-утка пострадать.

На лице Муса одухотворение, как будто его поблагодарил ангел.

— Шампу.

Оставив без внимания его чувства, Шампу продолжает:

— Парень-утка испортит план мужа, если будет ранен. Сперва использовать все печати, а затем стать живым щитом Шампу.

— Ах, снова стать молодой, — бормочет Колон. — Ну, зять? Не хочешь поделиться с нами своей мудростью?

Кривлю лицо.

— Сложно сказать. Большая часть этих девушек не сможет попасть и в стену сарая. С другой стороны, магия может быть достаточно разнообразной. У Института будут какие-нибудь трюки в рукаве, — говорю я. Хмурюсь и пытаюсь перевести свои слова в числа. — Нам придется разделить их. Возможно, мы сможем справиться с двадцатью за раз. Опасно будет нападать на большую силу.

— О-хо-хо, — смеется Колон. — Ты предлагаешь интересный вызов, зять. Значит, маневренная война. Но, зять, не забывай, что у нас ограничено время. Эти печати быстро сгорят. С ними мы потеряем и двоих наших бойцов.

— Знаю, — отвечаю я. — Надеюсь, мы разберемся со всем прежде, чем это произойдет.

— На поле боя надежда ничего не стоит, — предупреждает Колон. — Но война и мудрость редко идут рука об руку. Будь осторожнее, зять. Без тебя эта попытка обречена на провал.

— Я буду в порядке, — говорю я, подчеркнуто крутанув Гунгнир. — Пожелайте мне удачи.

— А ну стой, Ран-тян, — рявкает Укё, мгновенно забыв о споре с Шампу. — В одиночку ты туда не пойдешь.

Испускаю раздраженный вздох.

— У-тян, я уже говорила, это между мной и ими. Ты нужна мне здесь. Внизу ты будешь лишь еще одним человеком, о котором мне нужно беспокоиться.

— А пока я здесь, беспокоиться буду я, — возражает Укё. — Я не хрупка, Ран-тян. Нужно, чтобы кто-то прикрыл тебе спину.

Фиолетоволосая девушка шагает вперед.

— Шампу тоже пойти.

— Вы обе останетесь здесь, — рычу я. — Это слишком опасно.

— Все больше причин для прикрытия, милая, — отвечает Укё.

— Если девка-повар идти, Шампу идти тоже, — добавляет Шампу. — Шампу не позволить воровке украсть мужа пока не смотреть.

Бросаю на Колон отчаянный взгляд. Старый матриарх вздыхает и прыгает на клюке вперед. Быстрее, чем я успеваю моргнуть, она стукает обеих девушек по голове. Движение уже впечатляет тем, что исполнила его вцепившаяся в посох старуха. Но при этом с легкостью пронзить сукэн Укё? Невероятно.

— Хватит, — упрекает она. — Это бой зятя. Если вы не можете исполнять приказы, то лучше вам уйти.

Стальные глаза Колон пронзают девушек. Ни одна не в силах встретиться с ней взглядом. Они несчастно отступают.

Матриарх поворачивается ко мне.

— Или, зять. Я здесь за всем присмотрю.

— Спасибо, — говорю я. После этого я спрыгиваю с крыши.

Это быстрый нырок на землю через пять этажей. Свистит воздух, трепеща края моего платья. На последних нескольких метрах замедляюсь, законы гравитации и сопротивления воздуха переписаны силой моего сукэна. Шпильки мягко касаются поверхности переулка, не выдав ни единого звука.

Бодро лавирую по лабиринту переулков высоких безликих кирпичных зданий. Выхожу на простор. Местом встречи назначен широкий двухэтажный бар. Приземистый ресторан незначителен на фоне семиэтажной башни отеля. Две полосы односторонней дороги оставляют линию между мной и им. Дистанция еще больше из-за параллельных полос парковок по обе стороны улицы.

Городская война совсем не была первым моим выбором. После боя с Гармом и Гёндуль я серьезно колебалась ввиду опасности для посторонних. Сецуна заставила меня передумать. Достаточно было простого упоминания открытого поля боя. Как бы ни вызывала отвращение мысль сражаться в Токио, самоубийством будет приглашать Институт на поле боя, где они могут сконцентрировать свои силы.

Городские улицы и высокие здания благоволят малой мобильной силе. И поэтому мы будем сражаться здесь, в захудалой части внутреннего города.

По улице бродят девушки в причудливых платьях. Прикрытие от прямого нападения. Они застывают, заметив меня. Две их них отделяются от группы и подходят. Узнаю их лица. Желтая и Голубая. На этот раз им хватило ума трансформироваться.

— Саотоме-сама.

— Химэ-сама, — изящными реверансами встречают меня девушки. Если они и злы, они хорошо это скрывают.

Желтая взмахивает в сторону стеклянных дверей бара.

— Прошу следовать за мной, Саотоме-сама.

Позволяю провести меня в здание. В баре единое огромное помещение. Центральная область зарезервирована для танцпола. Слева от меня сцена. Над головой окружает комнату балкон, с которого гости могут наслаждаться шоу внизу.

Бар до краев наполнен махо-сёдзё.

Деревянная комната украшена блестящими красками. Поле цветов. Красочная толпа вздымается поприветствовать меня. Нисходящими волнами Институт исполняет поклон. Сама и химэ ревут аплодисментами.

Мой взгляд смещается на крупнейший объект в комнате. На танцполе установлена скрытая под холстом огромная масса. Обычно она бы довлела над комнатой, но вместо этого она слегка сдвинута в сторону, чтобы центр мог занять одинокий стол.

Там собрались все остальные сенши Артемиды.

Отворачиваюсь от массы и обвожу взглядом толпу. В стороне стоит Сирень. Она наблюдает за мной, прищурившись, постукивая по ладони своим цветочным жезлом. Морковка наполовину скрыта кругом болтающих девушек. Ее тихие смешки приглушены, чтобы не привлекать внимания. Почти в конце стоит Эмико. Ее голова низко опущена, проецируется аура депрессии. Она осторожно поднимает глаза. Быстро их отводит, встретившись с моими.

Следующая Аканэ. Моя невеста стоит позади собравшихся сенши, почетный караул святая святых. Она с гордостью высоко держит голову. В мою сторону направлена крохотная ухмылка. Я почти слышу, как она говорит: Как ты посмела от этого отказаться? От ее вида сводит живот.

— Саотоме. Какой приятный сюрприз, — тянет Акина. Женщина встряхивает темно-фиолетовые волосы. — Я думала, что ты спалишь здание с нами. Неужели ты научилась минимуму утонченности?

Выгибаю улыбку и отодвигаю стул. Швыряю Гунгнир на стол, наслаждаясь тем, как подпрыгивает от его смертоносного вида женщина.

— Может, я хотела поздороваться, прежде чем сжечь всех своих сэмпаев, — отвечаю я.

Акина испускает хриплый смешок. Рубиновые губы изгибаются в ухмылке.

— Это та Саотоме, что я помню.

— Стены обшитая деревянным листом усиленная цементная структура. Запас топлива гораздо более ограничен, чем кажется. Некоторые из наших девушек обладают подходящими для подавления огня способностями. Без катализатора или очень жаркого пламени любая попытка сжечь это здание потерпит неудачу, — комментирует Митико.

Акина вздыхает.

— Это фигурально, Митико.

Митико моргает и склоняет голову на бок.

— Проще было бы срезать опоры и обрушить на нас крышу.

У Акины в ответ дергается глаз.

— Если честно, именно это я и планирую, — с невинной улыбкой говорю я. Скрещиваю ноги. — Выпьем?

— Конечно. Чаю, пожалуйста, Наоми-тян, — зовет Камико. Ее карие глаза обращаются на меня. — Прошу прощения, кохай. Мы были уверены, что эта встреча не пройдет всерьез.

— Если она вообще произойдет, — бормочет Акина.

— Тогда сюрприз, — отвечаю я. — И пусть чай принесет Эмико. Так я смогу поверить, что в нем нет ничего особенного.

Эмико нервно ерзает на своем месте в стороне. Камико поворачивается к девушке в зеленом и согласно кивает. Разрешив вопрос, она возвращает внимание мне.

— Полагаю, Саотоме-тян, вы пришли сюда не для того, чтобы сдаться? — спрашивает Камико.

— Саотоме — сдаться? Ха! — смеется Акина. — Как бы я не пыталась ее переучить, наша милая маленькая кохай говорит только на языке кулаков и сломанных костей. — Рубиновые губы Акины растягиваются в улыбке. — Если мы хотим забрать ее, нам придется сделать это силой.

Камико вздыхает.

— Мне известно о склонностях Саотоме-тян, Акина. Я лишь надеялась, что она передумала.

Фыркаю.

— Пустая надежда. Я не вернусь в Институт. Артемида меня уничтожит. Ваши слова, помните?

— Я тоже так думаю, — отвечает Камико. — Тогда скажите нам, пожалуйста, зачем вы позвали нас сюда.

Мой ответ прерывает прибытие чая. Эмико ставит перед нами четыре чашки с горячей водой. Внутри каждой небольшой чайный пакетик. Подхватываю свою чашку и встречаюсь взглядом с зелеными глазами девушки. Эмико возвращает нервную улыбку.

Мягко касаюсь ее руки.

— Ты в порядке?

— В-все хорошо, Саотоме-сама, — шепчет в ответ Эмико.

— Если вы по-настоящему беспокоитесь за Эмико, Саотоме-тян, рекомендую вам не вмешиваться еще больше в ее дела, — резко отвечает Камико. — Мне не хотелось бы еще больше наказывать ее. Теперь не могли бы вы поделиться с нами причиной этой встречи.

Еще раз касаюсь руки Эмико, после чего перевожу внимание на Камико.

— Я хочу, чтобы вы поддержали меня как директора.

— Саотоме, ты восхитительна, — говорит Акина. Губы изгибаются в усмешке. — Кому еще бы хватило наглости пригласить нас на чай и заявить свою кандидатуру на не вакантную должность? — Она изящно отпивает из своей чашки. — Груба до мозга костей.

Поднимаю брови.

— Позиция будет вакантна, когда Артемида умрет, — замечаю я.

— Абсолютно нет, — отрезает Камико. В карих глазах женщины сталь. — Вы не подходите для этой роли, Саотоме-тян. Вам не хватает опыта и необходимой личности. Достаточно сложно было подготовить вас к роли сенши. Вы не способны быть директором. И это помимо неправильности принятия убийцы Артемиды в качестве ее преемницы.

— Не неправильности, — поправляет Митико. — Многие исторические назначения устанавливались после убийства предыдущего лидера.

— Да, полагаю, Саотоме ссылается на право завоевателя, — добавляет Акина.

— Предпочитаю верить, что мы живем в более цивилизованную эпоху, — устало возражает Камико. — Но мои причины остаются. Саотоме-тян не подходит.

— Тогда исправьте меня, — откликаюсь я.

Камико захвачена врасплох.

— Кохай, я очень сомневаюсь, что вы согласитесь…

— Позволить вам повозиться с моей головой? — фыркаю я. — Раньше у вас с этим не было никаких проблем. И я не даю разрешения менять все, что вам вздумается, если вы об этом. Но если вам понадобится что-то подправить, чтобы я смогла быть директором? Пожалуйста.

— Как всегда, Саотоме на знает, как сдерживаться, — комментирует Акина. Блестят ее фиолетовые глаза. — Если она готова так далеко зайти, думаю, мы ей позволим.

Камико хмурится, барабаня пальцами по столу. Смотрит на Митико.

— Регулирующие назначение на позицию директора правила позволяют ее претензию. Все сенши равны. Она сенши. Без уважительной причины для отказа мы должны рассматривать заявку кандидата Саотоме как действующую, — разъясняет Митико.

— Директор Института Прекрасных Принцесс принимается больше, чем внутренним голосованием, — указывает Камико. — Это политическая позиция. Саотоме должна быть принята премьер-министром.

— Неверно, — говорит Митико. — Институт был запрограммирован на чрезвычайную лояльность. Политический назначенец не будет принят. Только сенши может быть лидером. Данная динамика понятна действующему правительству. Без уважительной причины у них не будет иного выхода, кроме как поддержать нашего кандидата. Помимо того, я считаю названные проблемы незначащими. Опыт можно получить. Личность можно изменить. За вычетом этих факторов, твои рассуждения лишаются недостатков. Став директором, кандидат Саотоме получит абсолютную нашу поддержку. Любую превосходящую ее способности задачу можно делегировать.

— Так у тебя нет проблем с ее назначением? — размышляет Камико.

— Подтверждено, — с резким кивком говорит Митико. — Если заявка кандидата Саотоме пройдет не оспоренной, ее претензия победит по умолчанию.

— Тиё заинтересована, — вставляю я.

Акина фыркает.

— Никто в этой комнате не считает Тиё сенши, — говорит она. Рубиновые губы изгибаются в дразнящей улыбке. — Итак, есть ли конкурирующие заявки?

— Касательно Тиё я согласна с Акиной, — говорит Камико. — Институт расколется, прежде чем примет эту девушку как директора. Насчет Саотоме-тян? — вздыхает Камико. — Похоже, я в меньшинстве. Однако прежде чем я смогу принять кандидатуру Саотоме-тян, у меня есть последний вопрос. Пожалуйста, скажите, Саотоме-тян, какое будущее вы видите для Института?

Потягиваю чай и размышляю. Для меня смысл быть директором в спасении Института. Я хочу вернуть похищенных девушек домой. Я хочу исцелить раны и исправить ошибки. Когда с этим будет закончено, в Институте для меня не будет смысла. Пусть рушится.

Для сенши все по-другому.

Вижу это в их поведении. Акина с внезапным интересом подается вперед. Сине-стальные глаза Митико не отрываются от моих. Камико оценивает. Ее взгляд ястреба. Если я ошибусь, ее когти разорвут меня как добычу.

Мне нужен ее голос. Остальные выказали смутную поддержку — игриво Акина и слабо Митико. Если Камико предложит контрзаявку, я проиграю. Потому что она более квалифицированный преемник.

Закрываю глаза. Ищу ответ, что ее удовлетворит. Нет ничего кроме жестокой честности.

— Я хочу всех спасти, — правдиво отвечаю я. — Похищения должны прекратиться.

Взглядом окидываю толпу, задержавшись на Эмико. Жертвы, напоминаю я себе. Все эти девушки жертвы. Даже такие как Аканэ, которые убеждены, что это то, что они хотели, они жертвы.

А теперь все эти жертвы наблюдают за мной так же пристально, как и сами сенши.

— Эмико, Рин, Наоми, Аканэ, все будут свободны навещать свои семьи, — добавляю я. — Что касается Института, я не знаю. Часть меня хочет от него избавиться. Но, думаю, я хочу большего, превратить его во что-то хорошее. Настоящую школу махо-сёдзё.

— Справедливая цель, — задумчиво говорит Камико. — Та, что поддержит Акина. Вы можете не знать, но Акина вызвалась преподавать в Институте, надеясь помочь младшим девушкам.

Смотрю на Акину. Ее игривая улыбка становится задумчивой.

— Однако, — резко добавляет Камико. — Похоже, вы забыли о мандате Института. Институт Прекрасных Принцесс это государственное учреждение. Мы законом обязаны определить, удержать и реформировать девушек, что стали опасны для общества. Как ваш Институт сможет выполнить эти обязанности, Саотоме-тян?

Она права. Я забыла. Институт это школа реформирования махо-сёдзё. Таково его официальное назначение. Даже Артемида делает вид, что следует мандату Института. Как директор, я окажусь перед таким же принуждением.

— Полагаю, мы продолжим то, что уже делаем, — поморщившись, говорю я. Моргаю. — Но я покончу с играми с головой. При реформировании девушек будем придерживаться традиционных методов.

— Понимаю, — кивает Камико. Ее пальцы постукивают по столу. — И что же вы будете делать, когда традиционных методов окажется недостаточно?

— Недостаточно? — переспрашивает Акина. — Как насчет неэффективно? Как учитель Института, я научилась ценить силу ментального толчка. Это спасло много боли и страданий. Но Саотоме настоящий варвар. Возможно, она захочет вернуть железную деву?

— Я говорю о задержаниях, а не пытке, — раздраженно говорю я.

— Ты знаешь, что такое школа реформирования? — язвительно спрашивает Акина. — Возможно, Институт тебя смутил. Большинство наших девушек довольно милые. Как правило, достаточно мягкого выговора. Но у нас есть тяжелые случаи, Саотоме. У нас есть убийства. Объясни мне, как это исправить задержанием.

Хмурюсь. Акина права, задержаний будет не достаточно. Альтернативы вряд ли лучше. Заключение. Изоляция. Наказание. Умерло мое радужное видение Института. Если я использую такую тактику, Институт Прекрасных Принцесс станет тюрьмой.

Не хочу быть директором этого.

Решение есть. Корректировка. С корректировкой я смогу залезть в разум девушки и напрямую исправить проблему. Но это тоже ужасно. Со мной остается травма и беспомощность моей корректировки. Когда я смотрю в зеркало, я вздрагиваю. Все время размышляю, кто я и кем должна быть. Эти вопросы вызывают еще больше страха, потому что ответы могут быть придуманы кем-то еще.

Опять-таки, заслуживает ли убийство такой милости? Стоит ли оставлять монстров, вроде Тиё, бродить по миру? Не лучше ли исправлять полных ненависти детей, вроде Фумио, а не убивать их? Корректировка обладает развращающим очарованием. Если я начну ее использовать, будет слишком заманчиво исправлять малые проблемы так же как и крупные.

Пока думаю, становлюсь все угрюмее. У меня нет хороших ответов.

— Я об этом подумаю, — наконец, говорю я. — Но, несмотря ни на что, тиар не будет. Агония просто неправильна. Институт должен помогать девушкам, а не ранить их.

— Это сложный моральный вопрос, Саотоме-тян, — говорит Камико. — Не считайте, что вам нужно отвечать на него сейчас. Позже мы подробнее это обсудим. Вместо этого я хотела бы узнать, каковы ваши намерения относительно наследия директора Сильвервин.

— Ее наследие может гореть, — выплевываю я. — Институт не армия. Если JSDF хотят махо-сёдзё, могут сами их, черт возьми, нанять.

Камико поднимает чашку. Делает несколько долгих глотков, пока ее пальцы играют на столе. В конце концов вздыхает.

— Не вижу причин оспаривать вашу кандидатуру. Однако я потребую соглашения. Вы будете следовать моим инструкциям. И не думайте, что это ограничивается вопросами образования и руководства, Саотоме-тян. Как директор, вы будете на глазах у общественности. Необходимо будет образцовое поведение. Особенно с привлекаемым нашей молодежью негативным вниманием. Понятно?

Судорожно выдыхаю. Я сказала слова. Вложила в них смысл. Теперь они реальны. На меня давит вес моей судьбы. Политика неумолима. Тех, кто отличаются, сокрушают. Чтобы выжить под пристальным взглядом общественности, я должна стать идеальной принцессой.

— Это ведь я предложила, не так ли?

— Я просто хотела быть уверена, что мы поняли друг друга, Саотоме-тян, — говорит Камико. Ее взгляд твердеет. — На этой ноте, вы подчинитесь более радикальные методам, если традиционного обучения окажется недостаточно?

Руки сжимаются в кулаки. Заставляю их расслабиться.

— Если я соглашусь, что с этим я стану лучшим директором, — говорю я. В моих глазах появляется сталь. — Но я не стану другой Артемидой. Я проведу черту своей моралью и искусством. Понятно?

Камико кивает. На долгое мгновение закрывает глаза.

— Спасибо за честность, Саотоме-тян. В свете ваших ответов, я приняла решение. При объявленных условиях и обстоятельствах, я формально заверяю кандидата Саотоме в своей поддержке.

— Согласна, — добавляет Митико.

— Тогда единодушно, — с широкой улыбкой говорит Акина. — Что облегчение, потому что я вполне уверена, что Саотоме собиралась нас убить, если мы не согласимся.

Камико продолжает молчать. Все еще обдумывает идею убийства.

— Я надеялась, что вы передумаете, прежде чем я до этого дойду, — признаюсь я. С глухим стуком ставлю чашку на стол. — Ну, все прошло куда глаже, чем я думала. Полагаю, тогда наша встреча закончена.

— Секунду, пожалуйста, Саотоме-тян, — прерывает Камико. — Нам нужно обсудить еще один вопрос.

Моя рука опускается на Гунгнир.

— Правда? Потому что мне не о чем говорить.

— Это о твоей капитуляции, Саотоме, — тянет Акина. Ее губы изгибаются в веселую улыбку. — И так как ты откажешься, мы подготовили для тебя клетку.

Ухмыляюсь, рука сжимается на древке Гунгнира.

— Хех. Не могу сказать, что удивлена.

Я внезапно превосхожу ветер. Размывшись, забираюсь на стол. Гунгнир бьет. Чуждая магия копья искажает реальность. Цель клинка прорезать мясо Акины, оставив нетронутыми ее жизненно важные органы.

Звяк!

Гунгнир внезапно останавливается. Стальное острие наполовину пронзает призрачную стену. Улыбка исчезает. Барьер. Отпрыгиваю. Тело врезается во вторую стену в нескольких шагах позади.

Смотрю на Митико. У края зрения мелькают искры. Резко перевожу взгляд. В потолок встроены шесть устройств. Поверхности переливаются цветами, серебро исчезает под камуфляжем и появляется обратно.

Замахиваюсь. Лезвие Гунгнира рубит скрытые стены моей тюрьмы. На пути копья вспыхивает трещащий свет, помечая поверхности моей клетки. Два метра в радиусе. Хмурюсь, направляя свое раздражение в хайгэки. По всей длине Гунгнира протекает розовый свет. Если закона клинка недостаточно, я дополню его своим. С этим я вскрою щит Митико, как если бы он был бумажным.

Подо мной вспыхивает печать. Из воздуха вытягивает магию. Кулак реальности дробит мою иллюзию. Тэнки угасает в пылинках света, превращая мое розовое платье в обычную одежду.

Киндзу. Дерьмо.

Взгляд пробегает по комнате. Быстро выцепляю из толпы скандирующих мико и оммёдзи. Это они запечатали мою магию. Из-за барьера Митико я ничего не могу с этим сделать. Раздраженно бью еще раз. Гунгнир прорезает спектральный барьер, рассекая слои магии как кожу.

— Сдерживающая клетка двухслойная, — объясняет Митико. Махо-сёдзё-ученая указывает на компоненты, как будто читая лекцию. — Внутренняя печать рассеивает мистические энергии. Внешний барьер подавляет физические движения. Расчеты показывают, что комбинированная система высоко устойчива к нападению. Синхронизировать компоненты было непросто. Подавляющая магия обычно прерывается техно-мистической барьерной системой. Допущение разрыва между внутренним и внешним слоями нецелесообразно. Для учета хаотической формы подавляющего поля, внешний барьер приведен в постоянное движение. Защитные устройства пересчитывают распределение сил тысячу раз в секунду. Даже небольшие сбои в системе приведут к значительной потере эффективности.

Откинувшись назад, бью. Поддержанный всей моей массой, Гунгнир пробивает невидимую стену. Разрез растрачен впустую. Едва оружие вытащено, разрыв запечатывается.

— Это бессмысленно, Саотоме-тян, — говорит Камико. Пока она говорит, она тянется в сумку у своих ног. Вытаскивает сверкающую тиару. — Митико тестировала свою систему, пока не убедилась, что она сдержит вас. Прошу прощения, но ваши попытки закончены.

Парящий серебряный диск подносит тиару. Он приближается к моей тюрьме, вытягивает телескопическую руку, после чего роняет головной убор у моих ног.

— Пожалуйста, наденьте ограничивающее устройство, Саотоме-тян.

Медленно поднимаю с пола тиару. Вздымаются горькие эмоции, когда я пробегаю пальцем по украшающим аксессуар стеклянным камням. Агония. Вздрагиваю при воспоминании о ней.

— Думаете, я это надену? — спрашиваю я, не в силах скрыть своего отвращения. — Вы уже должны были знать, я никогда не вернусь.

— У вас нет выбора, Саотоме-тян, — возражает Камико. — Если вы откажетесь, мы наполним клетку газом. Пожалуйста, не усложняйте.

— Хех, — усмехаюсь я. Выгибаю улыбку. — Похоже, вы обо всем подумали. Признаю, в таких условиях я мало что могу сделать. — Улыбка обращается в ухмылку. — Забавно оказаться так вот захваченной. Даже иронично. Потому что именно это мы запланировали для Артемиды.

— Как высокомерно, — говорит Акина. — Не думала, что ты из тех, кто делится с врагами своими планами.

— О? А почему бы и нет? — спрашиваю я. — Раз уж это происходит прямо сейчас.

Наслаждаюсь повисшей в комнате тишиной. Акина встает. Ее взгляд пронзает.

— Ты приманка.

Камико поворачивается к Акине.

— Большая часть наших сил здесь, — обеспокоенно говорит она. — Не стоит ли нам укрепить Институт?

— Нет. Сперва разберемся с Саотоме, — отвечает Акина. — Директор и сама справится. — Акина поворачивается к оставшейся сенши. — Митико, заполни клетку Саотоме и свяжись с периферийными группами. Скажи им присоединиться к нам. Выдвинемся, как только обезопасим Саотоме.

— Есть ли необходимость так спешить? — спрашивает Камико. — Я бы предпочла дать Саотоме-тян больше времени, прежде чем прибегнуть к силе.

— Наша кохай никогда не сдастся, — отрезает Акина. Фиолетовые глаза женщины пылают. — Она приманка. Каждую секунду, что мы ждем, ситуация все сильнее выходит из-под контроля. Мы сейчас же это закончим. — Акина поворачивается в сторону. — Митико?

Митико хмурится, вжимая в свое ухо бутон.

— Не могу связаться с Тюльпан или с Ирис, — заявляет она.

Голова Акины поворачивается ко мне. Ухмыляюсь еще шире.

— Заполните клетку!

— Не думаю, что друзья Саотоме-тян…

— Камико, посмотри на нее, — прерывает Акина, ткнув пальцем в мою сторону. — Разве она похожа на побежденную женщину? Нет, Саотоме держится, как будто она победила.

Над головой шипит воздух. Камико оглядывается по сторонам, на лице все усиливается нерешительность. Вниз опускается тонкий туман. Девушки начинают шуметь. В комнате становится громче, когда Институт осознает, что все идет не так, как планировалось.

Смеюсь.

— Так вы, в конце концов, использовали газ, — комментирую я. — Полагаю, пора мне уходить.

Прищуренные карие глаза Камико оглядывают меня.

— Оставьте свой блеф, Саотоме-тян. Этот барьер более чем достаточно силен, чтобы сдержать вас.

Ухмылка лишь становится шире.

— О. Он достаточно силен. Стоит отдать должное. Митико хорошо поработала, — говорю я. — Но у вас две проблемы. Раз, защитные устройства слишком близко. Два, ну, снаружи эта клетка не так прочна.

С усмешкой оглядываюсь через плечо. В задней части комнаты стоит Эмико. Посреди суеты она стоит едва в шаге от скандирующей мико. Рука лежит на рукояти меча.

Умная девочка.

— Давай.

Камико вскакивает на ноги.

— Отставить!

Эмико не останавливается. Одним плавным движением она вонзает свой клинок в левое легкое мико. Скандирование превращается в кровавый кашель. Лишившись половины поддержки, вздрагивает рассеивающая мою магию печать.

Я уже двигаюсь.

Прыгнув, врезаюсь в призрачную стену. Из-за подавления ки уменьшившийся прыжок выходит всего на пару метров. Отскакиваю от поверхности, рикошетом стремясь выше. Два метра становятся четырьмя. Четыре шестью. Добираюсь до крыши второго этажа. Извернувшись в воздухе, вбиваю Гунгнир в стену моей тюрьмы. Копье пронзает барьер и раскалывает посередине одно из шести защитных устройств.

Моя тюрьма колеблется. Сыплются электрические искры, когда рассыпающийся барьер касается мистической печати. Опершись обеими ногами о невидимую поверхность, вытаскиваю Гунгнир, отскакиваю еще раз и закалываю второе устройство.

— Остановите ее, — кричит Акина, ее серебристый голос прорубается сквозь шум. — Митико, усиль клетку Саотоме!

За нападением Эмико следует хаос. Мико валится на землю, пинком сброшенная с меча Эмико. Волшебный рыцарь кидается через зал, ее тело размывается зеленой полосой, когда она целится в оммёдзи напротив нее.

Кажется, что никто ее не остановит. Затем выдвигается Аканэ. Моя невеста заступает Эмико путь. Поднимаются обе руки, собираются туман и свет, формируя мегалитический молот-пищалку. Взревев во весь голос, Аканэ замахивается, поймав рыцаря и ударив ее сбоку.

Писк!

Почти комический звук. В первое мгновение Эмико едва движется. Затем она вдруг исчезает из виду. Бум! Стена бара взрывается, когда сквозь нее пролетает зеленая полоса.

Аканэ разворачивается лицом ко мне, желая доказать свою ценность.

Вырываю Гунгнир из третьего устройства. Падаю. Неустойчивая игра магии Митико превращает тюрьму в бурю света. Киндзу давится остатками чрезмерной силы, позволяя свободно течь моему ки. Проявляю ауру. В копье направляется жгучий розовый свет. Без тэнки ему не хватает совершенства. Но моя мэгами но оои настолько изысканна, что сила уменьшена всего до трети.

Компенсирую разницу грубой силой.

Закон Гунгнира ничего не добавляет к моей атаке. Но это божественное оружие. Шедевр. Своим весом, балансом и остротой оно бросает вызов совершенству. Затронутое духом воина, оно действует как жезл. Гунгнир впитывает мой ки. Поглощает его. Формирует его. С легкостью проецирует мою волю.

— Tenshi ittou! — кричу я.

Комната вспыхивает. Двухмерная розовая плоскость рассекает бар. Барьер Митико как бумага разрывается по линии моего удара. Вместе с ним раскалывается и само здание. Разрез настолько гладок, что верхний уровень соскальзывает цельной частью.

Нехорошо. Нужно, чтобы он упал.

Покидаю печать, вокруг меня кристаллизуется тэнки. Взмахиваю Гунгниром. Здание разрубают еще три клинка розового света. Усиленные хайгэки вакуумные лезвия разрывают стены и потолок. Здание рушится. Отскакиваю, метнувшись к пробитому телом Эмико выходу.

Аканэ гонится следом. Одним прыжком она оказывается передо мной. Ныряю, скользнув под удар ее молота. Мелькает Гунгнир. Рукоять моего копья телепортируется сквозь защиту Аканэ. Стальной шест бьет ее сбоку по голове. Моя невеста отступает на шаг.

С последним кувырком покидаю рушащееся здание.

Встаю и отряхиваюсь. Мимолетно улыбаюсь застрявшему в вогнутой поверхности соседнего здания волшебному рыцарю.

— Ты там в порядке? — спрашиваю я.

Эмико старается подняться на ноги.

— Я еще м-могу сражаться, Саотоме-сама, — хрипит она.

Шурх. Шурх. Позади меня сыпется камень из бара. Оглядываюсь. Щебень смещается. Камни поднимаются и падают подобно кратеру вулкана. С каждым импульсом мусор ссыпается, и кальдера растет все выше.

Морщусь. Черт. Это должно было купить мне больше времени.

— Держись, — приказываю я.

Перебрасываю Гунгнир в левую руку и беру Эмико за руку. Рывком отрываю ее от стены. Рыцарь спотыкается и врезается в меня.

— Спасибо, Саотоме-сама.

— Нет проблем, — отвечаю я. — Теперь давай…

Вуууух! Из разрушенного бара взрывается бетон. Вырисовывается во весь рост пятерка они. Они призрачными щитами расталкивают камни в стороны. Раздраженная Акина стоит на барной стойке. Остальные сенши собрались рядом с ней. Камико присела, защищая голову руками. Митико не двинулась, абсолютно веря в магию. Группа ближайших девушек, отряхиваясь, собирается вокруг своих лидеров.

Акина открывает рот. Резкая нота пронзает небеса. Ее клич громче сирены и прекраснее инструмента. Воздух колышет. Дрожащая атмосфера формирует над разгромленным баром колоссальный купол. Щебень грохочет, трещит и рассыпается в пыль. Еще больше девушек поднимается из-под серого болота.

Взгляды армии обращаются в мою сторону. Девушки указывают на меня и возвышают голоса. Начинают нападать, приливом вздымаясь над разрушенным зданием. Во главе толпа сикигами.

Забрасываю Эмико на плечо и бегу.

После двух быстрых поворотов несусь по глухим переулкам. Бах. Бах. Бах. Искры света взрываются у меня за спиной шквалом артиллерийского огня. Сквозь облака пыли и осколков проносятся они, скорость им обеспечивают три метра роста.

В последний раз повернув, торможу в заносе. Правой рукой хватаю свисающую с возвышающейся крыши длинную цепь. Дважды дергаю, махнув Гунгниром навстречу схватке.

Tenshi osakebi, думаю я, направляя хайгэки. Магия наполняет древко Гунгнира и пулей вырывается из острия копья. Два копья розового света разрывают трех они. Гигантские монстры рассеиваются в дым. Взметнувшиеся печати обращаются пеплом.

За этим следует третий выстрел. Розовая пуля прорезает облако, отражается вверх и попадает в третий этаж стены переулка. Два они замедляются до остановки. Демоны опускаются на колени, поднимая серебряные диски. Переулок окутывают невидимые щиты, заметные лишь вытесненной пылью.

— Быстрее, черт возьми, — рычу я в небеса.

Вокруг ног они струятся девушки, обходя искусственных демонов. Первыми нападают вооруженные мечами и копьями. Позади них девушки с мистическими жезлами и магическими посохами. Слабая координация перекрывает им линии стрельбы, напрасно растрачивая большую часть сил Института.

Подняв Гунгнир, готовлюсь к еще одному выстрелу. Прежде чем я успеваю открыть огонь, правую руку дергает, утаскивая меня в небо. На плече болтается Эмико. Сжавшись, поправляю хватку, прежде чем она упадет вниз в переулок.

Вух! Мимо меня проносится обернутый цепями гигантский валун, прежде чем раздавить головы сикигами.

Грубый лифт возносит меня в небо на семь этажей. Отпускаю направляющую цепь, когда мы приближаемся к вершине. Гравитация вцепляется в мою скорость, замедляя подъем, так что я спокойно приземляюсь на парапет башни.

— Самое время, — ворчу я, метнув неприязненный взгляд в амазонку в белом. — Ты пытался меня убить?

— Как будто бы мне так повезло, — сокрушается Мус.

Парень спинывает с крыши обломок. Он отскакивает от парапета и падает в толпу внизу. Мус выглядывает через край. Спустя мгновение отскакивает назад. В здание проливным дождем врезаются перья, цветы и пламя. Испаряются два метра крыши. Крики внизу становятся громче, когда падающий мусор наказывает нападение.

Мус смеется и принимает насмешливую позу.

— Глупцы! — кричит он. — Все — мое оружие. Ударьте здание, и здание ударит вас!

Парень отскакивает назад, прежде чем кто-нибудь рискнул бы на него напасть. Небрежно скрещивает на груди руки, чтобы ладони были спрятаны в противоположных рукавах.

— И ты, Саотоме? Как смеешь ты жаловаться на мое опоздание, кувыркаясь с другой девушкой. Моей Шампу недостаточно? Тебе нужно украсть всех женщин, что попадутся тебе на глаза?

Эмико ерзает у меня на руках.

— Саотоме-сама никогда бы так не поступила, — упрекает она.

Ставлю рыцаря на землю.

— Ага, — киваю я. — Эти девушки пришли за мной. Никого я не крала.

— Так легкомысленно относишься к любви Шампу? Умри, злодей! — кричит Мус.

Из одежды Муса вырываются десятки острых клинков. Со скучающим безразличием смотрю на демонстрацию. Вместо меня Мус дырявит невинный трансформатор. Рассеянно отмечаю, что дурак не растратил ни одной печати. Хвала богам за малые любезности.

Эмико напрягается после угрозы Муса. Ее страх обращается растерянностью. Похлопываю ее по плечу, облегчая ее беспокойство.

— Придержи свою истерию на потом, Дональд, — тяну я. — Все в порядке?

Мус поворачивается. Поворачивается еще раз. Наконец, парень надевает очки и находит меня. Если Мус и смущен убийством оборудования, он это не показывает.

— Я все приготовил, как приказала моя дорогая Шампу, — натянуто говорит он.

— По крайней мере, хоть для чего-то ты хорош, — фыркаю я. Игнорирую его негодующий хмык. — Пока что работаем с крыш. Водим девушек кругами. Если сможешь, постарайся отделить нескольких и разобраться с ними. Не убивай. Но и не будь слишком мягким. Махо-сёдзё быстро восстанавливаются. Как только свяжем их в несколько узлов, соберемся у…

Приказы обрываются. На востоке поднимается самолет. Сложенные бумажные листы образуют крылья и фюзеляж. Треугольное судно парит на ветру, прокладывая ввысь свой путь. На хрупком самолете стоят три они. Демоны держат в руках грубые дубины, на грозных лицах плотоядный взгляд.

Нацеливаю Гунгнир.

— Tenshi osakebi.

Отдача у копья как у пушки. Сквозь небо проносится розовый луч, чья дальность и скорость улучшены оружием. Пуля попадает судну в хвост. От удара раскалывается фюзеляж, разбрызгивая зажигательные конфетти.

С уничтожением ядра самолет поворачивает в смертельном направлении. Крылья рвутся. Они падают навстречу смерти. За ними следуют развевающиеся бумажные листы.

Еще пять кораблей поднимаются по спирали в поле зрения.

— Дерьмо! — выплевываю я. Стреляю взглядом в парня в белом. — Меняем планы. Доставь Эмико к Колон. Встречусь с вами, когда закончу с этим бардаком.

— Я буду сражаться с вами, Саотоме-сама, — вызывается Эмико.

Раздраженно рычу и стреляю очередью зарядов. Первые два уничтожают приближающийся транспорт. Второму, более отдаленному судну, хватает времени уклониться. Прикидываю эффективную досягаемость. Полкилометра.

— Нет, не будешь. Колон ты будешь полезнее, — возражаю я. Ловлю взгляд Эмико. — Колон это сморщенная карлица. Оставшуюся битву будешь слушать ее приказы как мои. Поняла?

Эмико опускает глаза.

— Как прикажете, Саотоме-сама, — тихо говорит она.

Один самолет выдержал мой зенитный огонь. Трое сикигами спрыгивают с горящего аэроплана. С безрассудной храбростью налетают на нашу позицию.

Из-под одежд Муса вырывается пара цепей. Стальные когти отрывают первому демону лицо. Вцепившаяся кусаригама разваливает напополам второго.

Пока Мус справляется в рукопашной, продолжаю обстреливать кружащий самолет. Два бумажных конструкта сорваны с неба. Их заменяет большое судно. Вместо они оно несет четверку махо-сёдзё. Целюсь. Розовый свет расплескивается, столкнувшись с невидимым щитом.

Команда открывает ответный огонь, их жалкий прицел становится лишь хуже от неустойчивой платформы.

Наклоняюсь в сторону, избегая потока морковок. Прищурив глаза, замечаю привязанные к верху самолета два серебристых диска Митико.

— Это чертов штурмовик, — жалуюсь я.

Поворачиваюсь к Мусу. Парень небрежно приканчивает пятерых они множеством ударов своих мечей.

— Где наша линия отступления?

— Отступления? — презрительно спрашивает парень. — Никакого отступления. Ты умрешь здесь, в одиночестве, в окружении бесконечного моря врагов.

Над моим плечом протекает светящийся радужный луч. Эмико ножнами отбивает магию в небо. Ее сукэн сотрясается, но держится. Волшебный рыцарь оборонительно приседает, взгляд выслеживает цель. Со своим оружием она мало что может сделать.

Над головой пролетает пара ведьм, обстреливая крышу огнем и льдом.

— На случай, если ты забыл, идиот, ты тоже тут со мной.

Хихиканье Муса замедляется и прекращается. Восторг гаснет, когда он понимает фатальный недостаток своего коварного замысла. Качаю головой от его некомпетентности.

— Почему мне достаются одни идиоты? — ворчу я. — Клянусь, Хикару и Сяолану не приходится разбираться с таким дерьмом. — Мои жалобы парирует воспоминание о ненавидящем взгляде Фумио. Игнорирую его.

Дважды ударяю торцом Гунгнира о крышу. Копье оставляет в бетоне неплохие круглые дыры. Из рукавов моего платья вытекают пряди черно-белой пряжи, сплетаясь в веревку. Удлиняющиеся нити змеей вползают в одну дыру и выползают из другой. Завязываются узлом.

У моих ног быстро собирается катушка веревки.

Смотрю в небо. Приближается непрекращающийся рой воздушных они на бумажных крыльях. Нацеливаю Гунгнир. Брызги розовых зарядов уничтожают половину транспортов. Мус и Эмико сдерживают приземлившуюся орду, с небрежной легкостью прорываясь сквозь они.

Проредив приближающуюся толпу, оставляю бой им. Вместо этого я вглядываюсь в трехэтажное здание в четверти километра. Разминаю плечи и оцениваю дистанцию. Достаточно просто. Разбежавшись в три шага, швыряю Гунгнир. Копье проносится по небу, оставляя за собой взбитую линию. Оружие глубоко погружается в свою цель.

— Забирай Эмико и уходи, — приказываю я. Мой взгляд пробегает по растущей армии. Ухмыляюсь. — А я? Научу этих девочек паре возможностей превосходства в воздухе.

От линз очков Муса отражается свет.

— Только не жди никакой благодарности, Саотоме, — ворчит парень.

Он, рванув, уходит. Эмико испускает писк, когда воин Джокецузоку подхватывает ее с крыши. Высоко подпрыгнув, Мус ловит зиплайн петлей из цепи. Пара проносится над открытой дорогой и зданием в промежутке. Удалившись от наступающего конфликта, они исчезают среди улиц.

Грузовой самолет перевозит на мою крышу они. С уменьшением сопротивления толпа растет. Число приближается к двукратному. Над головой кружит штурмовик. Он осторожно приближается, его страх слабеет, когда я ничего не делаю, чтобы его отбросить.

Поднимаю взгляд на своих врагов и смеюсь.

Несколько лет назад мне довелось увидеть, как моя невеста разбирается с толпой вдвое больше этой. По справедливости, немногие из них были бойцами. Еще у меньшего числа было чудовищное телосложение демонов. Но я сильнее, быстрее и крепче Аканэ. У меня есть тэнки.

Это не война. Это развлечение. И я уж точно им наслажусь.

С возгласом нападаю. Рой сикигами встречает меня в лоб.

Обрушиваются огромные дубины. Танцую меж них, листья мажут по моему лицу, а ветки царапают платье. Открывает огонь кружащий штурмовик. К этому прибавляются ведьмы, выпускающие огненные колонны и ледяные башни. Прыгаю в хаос. Мягкими шагами теку между ног и пробегаю над головами.

Я и пальца не поднимаю для нападения.

Это не нужно.

В суматохе этого поля боя в изобилии дружественного огня. Они нападают, яростными замахами лишь избивая своих собратьев. Штурмовик бьет по моей позиции, целясь в мелькание платья. И при лучших условиях тяжело стрелять в ближнем бою. Во время движения это рецепт для катастрофы.

Магия разрывает сикигами на куски. Они взрываются облаками мистического дыма. С затемненным полем тот малый прицел распадается до случайного обстрела.

Выбираюсь из толпы и кидаюсь к парапету. Плотно стягиваю сукэн, ослабляя дрожь поврежденной ауры. Пропитываю его фантазией и прыгаю.

Из спины вырываются шелковые крылья. Скольжу, падение обращается парящей кривой. Раскрываю ладонь. Из платья вытекает лента, сворачиваясь прочным стержнем. Бросаю гарпун. Кончик пробивает крыло транспортного самолета. Обеими руками хватаюсь за шнур и тяну.

От этой силы самолет снижается. Когда самолет погружается, они заваливаются набок. Эластичная нить усиливает мое движение. Взмываю в воздух, как после выстрела из катапульты. С ростом скорости скольжение обращается полетом.

В поле зрения мелькает магия.

Лечу над главной улицей, глядя на большую часть армии Института. Девушки заметили меня, но из-за дальности и угла обстрел невозможен. Включаю в очках увеличение, вцепившись в шанс украдкой разведать своего врага.

Из развалин бара выступает серебристая структура. Три металлических столба, окруженные пустой платформой. К этому чудовищу прицеплены вырванные из земли толстые кабели. Магию Митико подпитывает электрическая сеть Токио.

Рядом с устройством оммёдзи. Она накладывает на платформу бумажную печать. Столбы светятся, между ними протягиваются электрические дуги. Гигантские руки начинают вращаться, рассыпая каскад огней. Они обретают форму. Машина замедляется. Демоны сходят с платформы, и на свое место ложится следующая бумажная печать.

Массово изготовленные сикигами собираются в резервную команду. Там их разделяют. Половину сотворенных войск отправляют присоединиться к легиону пехоты, одноразовому мусору, охраняющему девушек Института. Остальных отправляют ко второй промежуточной области. Там одинокая девушка складывает в самолеты гигантские бумажные листы.

Перевожу внимание на бой. Пролетаю над своей целью. Ныряю. Менее чем через секунду я врезаюсь в щиты штурмовика. Призрачный барьер вспыхивает от моего прикосновения.

Мистическая поверхность похожа на стекло. Каблуки соскальзывают, затем застревают, сукэн предоставляет превосходное сцепление. В команде переполох, вызванный моим присутствием. Поднимают оружие. Зловеще светятся симпатичные жезлы и милые посохи.

— Tenshi osakebi! — кричу я.

Хлопаю ладонями по барьеру. Магия взрывается. Сформированный взрыв прорывается сквозь щиты копьем розового света. Оно пронзает бумажное крыло. Рассыпается горящее конфетти, и штурмовик кренится.

Барьер разваливается, и я падаю сквозь неосязаемый воздух. Экипаж шатается, рассыпая магию во всех направлениях. Руки немеют, а ладони поют от вымученной боли. Не смея использовать их, начинаю атаку с пинков. Первые два удара отправляют девушек в полет с бумажного самолета.

Моя удача меняется.

Рывок вперед исчерпывает сукэн. Защиты нет, случайность направляет жезл принцессы качнуться в мою сторону. Радужный свет бьет мне в грудь, сдувая меня в воздух.

Перед глазами плывут разноцветные пятна, а по венам струится теплый пух. Кружится голова, моргаю. Пенящееся счастье затмевает боль в ребрах. Хихикаю, изумленно этому радуясь.

Ведьма размытым пятном проносится мимо Девушки, нырнув под углом в шестьдесят градусов, ее остроконечная шляпа вопреки физике остается на месте. Ведьма тянется, ловя Морковку в объятия.

В этот же момент я своей нитью цепляюсь за метлу ведьмы.

Отвлекшись весом своей подруги, ведьма не замечает второго груза. Она виляет вверх, вновь ускоряясь. Меня тащит вперед, тело от силы тяжести качается вниз. Высокие каблуки ударяют о дорогу и отскакивают, как будто это вода. Отскочив, лечу в небо. Скручиваюсь на конце веревки и рикошетом отражаюсь от здания, набрав скорость. Нити с каждой секундой становятся все короче.

— Уиии! — с кружащейся от восторга головой восклицаю я.

Метла поворачивает над крышей, где и замедляется. Морковка приземляется. Ведьма замечает меня. У нее раскрывается рот, пока я продолжаю лететь. Она вытаскивает свой жезл и взмахивает им, освещая мой путь потоком огня.

Проношусь сквозь расходящееся пламя, как если бы оно было ветром.

Едва опалившись, врезаюсь в хвост метлы. Она проседает. Прутья рассыпаются по земле. Мой импульс отправляет нас во вращении за край здания. Вокруг нас кружится мир. Ведьма размахивает руками и вопит.

— Еааааа!

Усевшись по-дамски, смеюсь. Благодаря радужному заряду принцессы я полное восторга дитя.

Ведьма находит равновесие, прежде чем мы врезаемся в землю. Она отчаянно вцепляется в древко метлы. Вращение замедляется, и падение выпрямляется в полет.

— Привет, — говорю я, опершись о плечо ведьмы.

Ведьма оглядывается и сглатывает. Со страхом поднимает жезл. Увенчанная сердечком палка дрожит у нее меж пальцев. Сияюще ей улыбаюсь и нежно кладу руку на шею. Мой хайгэки прожигает ее сукэн. В разрыв проскальзывают нити розового, прежде чем погрузиться в кожу ведьмы. Они ерзают, зарываются, после чего оборачиваются вокруг ее позвоночника.

Связь.

Я вдруг ощущаю сухость у нее во рту. Чувствую дрожь ее мышц. Знаю о булькающем в животе страхе. Чувства ведьмы это мои чувства. Но все же они отдаленны. В этом природа данной цепи. Она связана моей нитью. С их помощью я могу вырвать ее нервы и заставить ее танцевать.

Ведьма моя марионетка.

Уродливая магия. Я ее презираю. Она напоминает мне о том, кем я стала. ХТ-11. Если я надавлю, я смогу полостью поработить ее. Я чувствую, как мой дух вплавляется в нервы ее позвоночника. Если захочу, я смогу поместить в эти нити все чувства, что только пожелаю. Затем я смогу обрезать их, позволив им оседать ее душу прикрепленным к невольному хозяину паразитом.

Или я так предполагаю. Это Колон подтолкнула меня испробовать мою магию. С ее поддержкой и нежеланной помощью Муса я научилась контролировать других. Но я еще ни разу не погружалась в бездну.

Душа ведьмы выворачивается их моей хватки. Ее хайгэки вцепляется в мое владычество, стремясь оторвать контролирующие ее нити. Формирую мысль и посылаю ее по проводу. Я друг. Сенши. Ты хочешь служить мне. Идея прорывается в ее череп. Ведьма вздрагивает. Ее поведение меняется. Страх испаряется, заменяясь высокой радостью. Она хочет быть моей марионеткой.

То же самое делала для меня Сидзуэ. Ее окукливание обходило мое сопротивление. С одним лишь изменением мой разум превращался из врага в союзника. Я помню чувства, что она дарила мне. Ужасающая пустота. Сладость покорности. Затронутая этой горечью радужная яркость обращается серостью.

— Вперед, — приказываю я.

Ведьма повинуется моей воле. Мы кидаемся вперед, взлетаем выше, набирая скорость. Мы взмываем меж зданий, выписываем виражи и поворачиваем по округлым кривым.

В мгновение ока мы возвращаемся к основному полю боя.

Главные силы Института переместились. У подножия трехэтажного здания с Гунгниром стоят тесные ряды. На крыльях расположены две сотни сикигами. Воздушные транспорты снуют по небу, сбрасывая на крыши домов еще больше они.

Ухмыляюсь от этого зрелища. Как удобно. Я раздумывала, как привлечь внимание Института. И вот они дают мне возможность убить одним выстрелом двух зайцев.

После мысленного толчка ведьма увеличивает скорость.

Толпа открывает огонь. Магия наполняет небо причудливой смертью. Я удаленно контролирую наш полет, проводя нас широкими кругами, чтобы уклониться от разошедшихся ударов.

Атака слишком плотная.

Попадаю прямо в толпу. Все тридцать девушек скованы своими атаками. На такой дистанции нехватка умения ничего не значит. Самого объема огня достаточно, чтобы обеспечить попадания. Сжимаю зубы и вытягиваю сукэн вперед. Моя защита по своей природе в элегантности. Своим умением я обращаю ее в барьер.

Из моего платья вырываются нити. Они сплетаются в клетчатую тканевую стену. Десятки атак прорывают ее поверхность. Удары отдаются в мой дух, разрывая ткань и истончая сукэн. Напряженность нарастает тем сильнее, чем ближе я к толпе.

Я не справлюсь.

— Проклятье, — рычу я.

Рывком передается новый приказ. Ведьма берет влево. Мы исчезаем в узком переулке. Вражеский огонь прекращается, блокированный толстыми зданиями. Летим понизу, по кругу обходя армию Института. Если лобовое нападение чересчур, заберу Гунгнир с другой стороны.

Над головой проходит темное облако.

Поднимаю глаза. Солнце заслоняет дождь стрел. Мой взгляд отслеживает их дугу до возвышающегося здания. Семь этажей в высоту, то самое, которое я оставила. Мгновенно узнаю его по шнуру, что тянется с крыши, где воткнут Гунгнир.

Собирается магия. Башню венчает ореол света. В верхней точке вижу изображающую поклон девушку. Вокруг нее то же самое делает легион они.

Они стреляют.

На нас падает первый зала стрел. Ведьма поворачивает в сторону. Смертельный ливень обращается в погоню. По улицам текут тысячи самонаводящихся пуль. Снаряды кружатся во время преследования, выглядя как облако сердитых пчел.

Наклоняюсь вперед, груди давят в спину ведьмы. Смешиваю свой сукэн с ее. Наши фантазии сплетаются. Ощущение волнующе интимно. Как будто бы наши души становятся одним. Б-бух. Б-бух. Наши сердца бьются в унисон. Моя сила прибавляется к ее. Метла под нами дергается, а затем с возросшим ускорением рвется вперед.

С виражами, поворотами и нырками мы в ослепительном темпе перемещаемся мимо ряда строений. Позади нас воют стрелы. Дерево оказалось слишком медленным. Взрывается стекло, а цементные стены обращаются дикобразами. В результате эхом расходятся взрывы очищающего света.

Стрелы падают дождем. Выпускаются волна за волной. Сворачиваем в угол. Смотрю в небо. Вижу сквозь вихрящуюся массу синь.

— Вверх.

Метла уходит в вертикаль.

Поднимаемся. Вокруг нас кружит вихрящаяся масса тьмы. Стая разъяренных снарядов приближается к нам из-за каждого угла, кроме как сверху. Стрелы идут так плотно, что окутывают мир занавесом смерти.

Со свистом проносимся над парапетом башни. Лучница склонилась над своим луком, тяжело переводя дыхание. Она устало поднимает голову. Смотрит из стороны в сторону, надеясь заметить меня. Застывает, когда ведьма проходит над ней.

Падаю с метлы, длинные нити сохраняют мой контакт. Замахиваюсь ногами вперед, тело на полметра выше цементного размытия внизу.

Бух!

Лучница складывается под моими ногами. Удар отбрасывает ее на десяток метров, прежде чем я выпинываю ее в пустоту. Она падает с семи этажей на улицу. Оглядываюсь. Поток стрел проносится над крышей, не сдерживая своей погони.

Пф! Горестно кривлюсь. Затем так же быстро радуюсь, когда вижу угол их полета. Расплываюсь в широкой ухмылке.

Ведьма утаскивает нас с поля боя. Армия Института бурлит внизу. На этот раз скорость и угол благосклонны ко мне. Расстояние между нами достаточно мало, и вся армия не напротив меня. Отделяюсь от метлы, летя так быстро, что мне почти не нужны образовавшиеся на спине крылья. Ведьма поворачивает вниз, проносится мимо меня и ныряет в толпу.

За ней следуют тысячи самонаводящихся стрел.

Крики Института и воздушный рывок скрыли первые такты песни Акины. Обрушиваются четыре акустических пули. Три расходятся широко, торопливые выстрелы, неспособные поймать меня в воздухе. Последняя попадает мне в грудь. Заряд звука запускает меня вращаться. Из легких выгоняет воздух, и кости дрожат в оцепенении.

Врезаюсь в крышу. От удара вывихиваю правое плечо. Каким-то образом качусь в контролируемом перекате. В одно мгновение пересекаю половину крыши. Вскакиваю на ноги, выхватив Гунгнир, когда скольжу мимо него. Копье вылетает в моей хватке, одним выпадом убивая четырех сикигами.

Еще два звуковых импульса врезаются в ослабевший сукэн. Гунгнир танцует в ответ, разрывая магию так же легко, как и плоть.

— Даже армия не задержала тебя, — замечает Акина. — Ты бесстрашна.

Вправляю плечо на место. Холодное прикосновение сукэна облегчает боль.

— Просто хотела заскочить и поздороваться.

— И Камико винила меня в чрезмерной избыточности. Начинаю задумываться, привела ли я достаточно девушек. — Рубиновые губы Акины весело изгибаются. Она исполняет реверанс. — Могу я пригласить вас на танец, кохай?

Приседаю в ответном реверансе.

— Я была бы польщена, сэмпай. Но должна отказаться. Дела поджимают, и все такое.

На крышу забирается десяток сикигами. Их поддерживают две махо-сёдзё с оружием и в броне. Группа расходится передо мной дугой, надеясь прижать меня к армии у моего фланга. Рядом с Акиной Сирень. Она держит наготове свой цветочный жезл, ее милое гордое личико выказывает гнев.

— Как элегантно. Неужели взяли у меня несколько уроков? — спрашивает Акина. Растягивает улыбку. — Но не нужно спешить. Если не меня, то, быть может, вы предпочтете Митико?

Ревет ветер. В поле зрения вплывает чудовищный линкор. Гигантский самолет вдвое больше других, и его корпус сложен из алюминиевой фольги. В крылья линкора встроены четыре громоздких защитных устройства. К низу приварена пара тяжелых пушек.

Как команду линкор несет группу девушек. У шестерых в руках дальнобойное оружие. Еще двое снаряжены для ближнего боя. Пилотирует устройство сама Митико. Оружейные системы кипят ее силой.

Пушки пылают. Скрииии!

Сияющий луч сокрушает воздух. Небо белеет. Ныряю в сторону, поднимая Гунгнир. Первый снаряд промахивается на сантиметры. Второй попадает в зеркальное лезвие копья. Направленный моим сукэном, свет отражается, рассекая группу сикигами слева от меня. Демоны испаряются дымом. Махо-сёдзё среди них сбивает с ног.

В моих ладонях пылает стальное древко Гунгнира.

Тишину заполняет песнь ангела. На мою позицию обрушиваются звуковые пули. Танцует Сирень. Показывает свой борт линкор. Девушки на борту судна открывают огонь. Взрывы разрывают здание на куски.

Двигаюсь. С кружащей акробатикой теку через огонь. Сукэн рушится под натиском. Быстро отступаю, не будучи настолько глупой, чтобы сталкиваться с превосходящей силой. Спрыгиваю с крыши на середину переулка.

Меня встречает море сикигами. Мелькает Гунгнир, обращая демонов в прах и дым. Накидываются рассеянные махо-сёдзё, поддерживаемые бесконечными они. Пробиваюсь вперед. Гунгнир подобен молнии. Быстрыми выпадами прорываюсь сквозь армию. Не выживает ничто, стоящее в трех метрах от меня. Каждый удар Гунгнира убивает они. Каждый взмах сбивает девушку.

В поле зрения вплывает линкор. Пушки светятся смертельным намерением. Скрииии! Воздух сотрясается, а переулок освещает дневной свет. Перекатываюсь понизу, избегая смертельных выстрелов, плечи опаляет жаром. Вскакиваю на ноги, заставляя разбитый сукэн вернуться на место.

Сикигами подбираются ближе.

Слишком медленно пробираюсь сквозь толпу. Поднимаюсь в небо. Одним прыжком оказываюсь на голове демона. Бегу вперед, как опору используя стены, плечи и оружие.

Мимо меня пролетают лучи и пули, когда махо-сёдзё стреляют в промежутки. Цветочный штурм пускает мне из бедра кровь. Над головой прыгает Акина, развевается ее золотистая юбка, когда она скачет с крыши на крышу. Торопливые ноты пронзают какофонию.

Воздушный кулак вбивает меня в землю.

Так сильно врезаюсь в бетон, что зрение чернеет. С кружащейся головой перекатываюсь на ноги, радуясь, что нападение уничтожило всех сикигами вокруг меня.

Линкор вновь проскальзывает в поле зрения.

Кидаюсь к ближайшему зданию.

Стекло разбивается, когда я врезаюсь в окно. Кристальные грани едва царапают, моя сверхъестественная прочность слишком велика для беспокойства. Скрииии! Переулок взрывается светом. Лучи прорезают вдоль дороги траншеи.

Встаю, выпустив в проем несколько tenshi osakebi, чтобы сдержать преследователей.

Метнувшись, исчезаю в пустом магазине. Пальцы проносятся по оправе очков, переключая на режим аур. Маневрирующие за пределами стен здания армия они и девушки выглядят как сочащийся погоней шар фиолетового света. Линкор висит над головой, ярко-зеленый, даже скрывшись за множеством стен. Куда слабее мелькающие в небе бумажные самолеты, перевозящие надеющихся отрезать меня девушек.

Скрииии! Пушки стреляют снова. Белый свет пробивает стену всего в нескольких шагах от меня. Цемент взрывается от жара. На меня проливаются капли парящей лавы, сжигая плоть.

В магазин втекает дневной свет. Теперь видимый линкор слегка наклоняется, открывая экипажу линию огня. Сияющие пули обрушиваются пулеметным огнем. Продолжаю бежать. Поток магии следует за мной, разрывая здание на куски.

Так вот как вы хотите играть? Ухмыляюсь. Согласна. Но лучше им не плакать, когда я сделаю игру поинтереснее.

Поворачиваю и рвусь к линкору. Элементы любви, света и красоты падают разрушительным апокалипсисом. Сталкиваюсь с этим натиском в лоб. Несколько мгновений передышки восстановили мой сукэн. Умение и магия сливаются воедино. С непринужденной легкостью отклоняю заклинания своевременным парированием копьем.

Скачком прохожу сквозь проделанную девушками дыру. Угол полета оставляет меня парить над вторым зданием. Навожу Гунгнир.

— Tenshi osakebi.

Из кончика Гунгнира вырывается розовый заряд. Прилегающие стены сдувает. Падаю через отверстие. Каблуки касаются кафельного пола. Отталкиваюсь, рывок возобновляется без малейшей паузы. Позади парит Акина в своей полночной блузке. Зал наполняет охотничья мелодия, а вслед за ней четверка акустических бомб.

Прыгаю, акробатическим переворотом отталкиваясь от стены. Невидимые пули взрываются вокруг меня.

Быстро усмехаюсь Акине, после чего исчезаю среди витрин.

— Решила присоединиться ко мне, сэмпай? — окликаю я.

— Чтобы загнать вепря, нужно послать гончих, — комментирует Акина. — Как бы дика не была эта роль, я посчитала, что только я способна затравить зверя.

Слова Акины поднимаются в песнь. Передо мной формируются звуковые дротики, обрисованные моими очками ужасно-зеленым. Ныряю вниз, проходя под ними, прежде чем вновь вскочить на ноги. Скрииии! Пара лучей прорывается сквозь стену. Сукэн перехватывает, закружив мое тело, так что белые копья протекают по обе стороны.

В мгновение паузы прыгаю через проделанную дыру.

Падаю с четырех метров на переулок внизу. Над головой изворачивается линкор Митико, выходя на угол для стрельбы. Кидаюсь прочь, резко поворачивая и двигаясь из стороны в сторону. Акина гонится следом. Позади просачивается поток они. Над головой проносятся бумажные самолеты, сбрасывая на моем пути груз.

Останавливаюсь.

В пятидесяти метрах забрался в узкий кирпичный коридор линкор Митико. С крыльев судна спрыгивают девушки с оружием ближнего боя. За спиной останавливаются бумажные самолеты, добавляя в смесь еще четырех девушек и десяток сикигами.

Рывок Акины замедляется. Она поднимает руку. Армия позади нее замирает.

— Веселая была погоня, Саотоме, пока длилась, но ты исчерпала удачу, — замечает Акина.

Смеюсь. Лениво кладу Гунгнир на плечо, пока разворачиваюсь к ней лицом.

— Ага, — весело говорю я. — Отсюда некуда бежать.

У Акины перехватывает дыхание. Ее голова резко поворачивается к отвесным кирпичным стенам переулка. Коридор пять этажей в высоту. Я стою в центре. Позади меня линкор Митико. Впереди Акина, армия сикигами и извилистая группа переулков, что сковывают отступление.

Приветственно развожу руки.

— Добро пожаловать на мое поле смерти.

Стены переулка взрываются.

* * *

Примечания:

Терминология:

Петаватт — Единица измерения, определяющая выход энергии в секунду. Петаватт это 10^15 ватт. Достаточно энергии, чтобы пятьдесят раз запитать весь современный мир.

Купол грома — Из «Безумный Макс 3: Под куполом грома». Двое входят, один выходит.

Молот-пищалка — Детский игрушечный молоток. Молот-пищалка назван за издаваемый при ударе звук.

Приемы:

Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

Tenshi Ittou [Ангельский клинок] — Используя Гунгнир как направляющий, Ранма создает основанное на хайгэки вакуумное лезвие. Получившаяся магия ведет себя как меч длиной в десяток метров.

Как и у всех мистических режущих атак, Tenshi Ittou создает клинок, острота которого обратно пропорциональна духовному сопротивлению цели. Объекты с низким сопротивлением, обычно неодушевленные предметы, разрезаются с тривиальными усилиями. Существ и людей с высоким духовным сопротивлением вместо этого бьет.

Kairai Ito [Нить марионетки] — Малая версия Unmei Nuu Ito. Kairai осуществляет временное порабощение. Данный прием для активации требует точного ввода. Также помогает бессознательное состояние или минимальное духовное сопротивление, в противном случае вложенные нити деградируют. Однако, едва заклинание окажется на месте, его можно использовать для быстрого окончания сопротивления через ментальное подавление.

Kairai Ito после активации обладает диапазоном в полкилометра. Кроме того, ментальное бремя заклинания увеличивается с числом контролируемых людей. Реалистичный предел Ранмы полдесятка.

Глава 12: Превращение пешки

У Акины перехватывает дыхание. Ее голова резко поворачивается к отвесным кирпичным стенам переулка. Коридор пять этажей в высоту. Я стою в центре. Позади меня линкор Митико. Впереди Акина, армия сикигами и извилистая группа переулков, что сковывают отступление.

Приветственно развожу руки.

— Добро пожаловать на мое поле смерти.

Стены переулка взрываются.

* * *

Взбаламученная масса кирпича врезается в нос линкора Митико, вбивая его в землю. Поднимается густое облако пыли. Переулок окутывает мглой, перекрывая всю видимость, обвал продолжает реветь еще несколько секунд. Когда обломки и пыль оседают, дорога оказывается полностью перекрыта двенадцатиметровой горой бетона и обожженной глины.

Акина отделалась легко. Разрозненные блоки падают на ее силы. Основную тяжесть удара принимают на себя они. Черепа демонов раскалываются. Десятками ломаются кости огров. Поднимающийся дым свидетельствует кончину демонов.

А девушки Института? Они незатронуты. Земная сила разошлась, столкнувшись с фантазией сукэна. Цветастые платья и сверкающие драгоценности даже не так уж и запятнаны покрывшей мои легкие пылью.

С улыбкой втягиваю загрязненный воздух. Мутный привкус это вкус триумфа.

Классический анализ посчитал бы мою позицию слабой. Стена мусора отрезает отступление. Для выхода мне придется прорываться через сердце армии Института. Каковы бы ни были мои навыки, шестьдесят девушек вымотают меня. Накопятся ссадины и синяки. Руки потяжелеют. Легкие будут гореть с каждым вдохом. Духовная сила дойдет до предела.

После этого я паду.

Но считать так будет ошибкой.

Самоубийственно будет сражаться с шестьюдесятью девушками на открытом поле. Сражаться с ними здесь? Ухмыляюсь. Ограничивающему нас коридору едва достаточно ширины для сражающейся бок о бок четверки. Учитывая, как редко в Институте вбивают командную тактику, Акине повезет выставить на поле троих.

Как будто бы им это помогло.

Институт Прекрасных Принцесс силен в дальнем бою. Переулок обрывает линию огня и превращает эту битву в рукопашную. В этом я их превосхожу. Ограничившись голыми руками, я на уровне пяти лучших Института. С Гунгниром шансы Института падают до нуля. Копье с презрительной легкостью прорезает сукэн. Когда оно в руке, любая оказавшаяся в пределах досягаемости девушка столкнется с мгновенным поражением.

Здесь, в этом переулке, я смогу в одиночку уничтожить весь Институт.

Бух. Б-бух. Бух.

Укё касается земли, развевается ее пышная юбка. Через мгновение к ней присоединяется Шампу. Воительница Джокецузоку поднимает свои булавы, округлые навершия обернуты бумажными печатями. Рядом с ней Мус, под китайскими одеждами скрыта армада оружия. Последней в переулок приземляется Эмико. Нервничающая рыцарь обнажает шпагу и встает рядом со мной.

Да. Здесь я смогу победить Институт. Или, если захочу, за меня это сделает моя армия.

— В атаку! — кричу я во все горло.

У Акины широко распахиваются глаза. Идол непроизвольно отходит назад. Затем опыт прерывает ее панику. Гулким голосом она объявляет единственный приказ, что может спасти Институт:

— Отступаем!

Акина, не оглядываясь, сбегает. Ее золотистая юбка и полночный корсаж исчезают среди сикигами. Ее войска смешиваются. Ряды позади нее складываются, затем рушатся.

Безнадежно. Я не просто так выбрала этот переулок. Узкий коридор предлагает лишь один путь бегства. Изгиб в середине перекрывает обзор. Чтобы его обойти, войскам необходимо маневрировать. При обычных условиях в этом бы не было особой проблемы. В хаосе боя? Это катастрофа.

Резкому голосу Акины не удается проникнуть в окружающие ее здания. Ее девушки не обучены, а сикигами туповаты. Пока фронт пытается отступить, тыл продолжает слать силы вперед. Замешательство в середине все запутывает. Переулок становится затором.

Команда разрушителей врезается в передний ряд как товарный поезд.

Никто из Института не может сравниться с моими солдатами. Мус, Шампу и Укё воины. И не только в том смысле, что они высококвалифицированны. Нет. Ради своей силы эти трое проливали пот и кровь. Они тренировались, пока их руки не огрубели. Их навыки выкованы в смертельных схватках. В древних битвах их троих восхваляли бы как героев.

Против воинов Акина выставила гражданских.

Из двух сотен девушек Института, несомненно, выбрали самых верных. Сила была второстепенным фактором. Дезертирство не может быть позволено. Это не значит, что они не обучены. Акина ветеран. Она знает, что не стоит выводить в поле обузу. Небольшая группа ее войск даже сильна. Крепкие девушки. Спортивные. Изучавшие кендо, карате и дзюдо.

Но, выставленным против команды разрушителей, этим девушкам больше бы повезло в подпольном бою без ограничений с чемпионом мирового уровня в смешанных боевых искусствах.

Бой даже в натяжку не назвать честным.

Это бойня.

Передняя линия армии Акины выстроена из сикигами. Команду разрушителей демоны нисколько не замедляют. Шампу перехватывает инициативу. Словно неудержимый зверь, воительница прорывается через орду они. Ее булавы подобны таранам. Они разбивают дубины и раздавливают тела. Тех, кого не убивает наповал, разбрасывает в стороны.

Только чтобы оказаться лицом к лицу с Укё и Эмико. Резкими вскриками и жестокими взмахами волшебный повар оставляет за собой рассеченных демонов. В сравнении с ней Эмико отстает. Кристальная шпага демонстрирует ее колебания. Кончик дрожит, замирая между ударами, как будто бы постоянно боясь контратаки.

Мус восполняет ее слабость. Пусть парень и держится в тылу, но почти половина убийств на его счету. Акробатически прыгая, Мус выпускает стальные когти. Ножи украшают открытые глотки. Копья пронзают защищенные сердца. Топоры раскалывают высокомерные черепа. Цепное оружие всех форм и размеров прорывается сквозь ряды они, пожиная их как пшеницу.

Какофонию прорезает резкий серебристый голос.

— Огонь!

Сикигами обращаются в туман. В команду разрушителей врезается река магии. Моя линия фронта дрожит. Активируется сукэн. Ножны Эмико становятся вихрем, а лопатка Укё стальным щитом. В то время как рыцарь сжимается, шеф-повар стоит в полный рост. Широкими взмахами Укё расчищает разрушительный залп, прикрывая не только себя, но и беззащитных воителей Джокецузоку.

После расчистки переулка я вижу источник залпа. В десяти метрах от нас присели в ряд три махо-сёдзё. Сразу за ними стоит в рост вторая группа. Отряд из третьего ряда направляет высоко поднявшая руку Акина.

— Не просто защищайся! Прикрывай остальных! — рявкает Укё

— Огонь! — снова командует Акина.

Приказ Укё пронзает панику Эмико. Волна магии разбивается о сплошную стену парирований. Команда разрушителей продвигается вперед на несколько шагов. Голос Акины взмывает ввысь в шестибитном ритме стаккато. Третий залп разбивает сукэн и ставит Укё и Эмико на колени.

Вместо того, чтобы вновь поднять первый ряд, Акина приседает. Последовавшая за этим тактика удивляет даже меня. Из-за их спин вырывается поток сикигами. Гигантскими прыжками демоническая орда проносится над головами пригнувшихся девушек.

Они врезаются в команду разрушителей. С ослаблением Эмико и Укё воителям Джокецузоку приходится уступить. Импульс гаснет. Прежде чем команда разрушителей успевает его вернуть, переулок снова пустеет. Отряд Акины открывает огонь, спуская на мои силы опустошение.

Переулок становится обоюдоострым клинком. Для команды разрушителей она разрежает силы Института и ограничивает их отступление. Здесь мы можем вынудить Институт сражаться один на один. С превосходным качеством моего войска это идеально подробный рецепт поражения.

Акина обращает мою тактику против меня. В то время как переулок ограничивает Институт, он также ограничивает и команду разрушителей. Узкая улочка оставляет мало места для уклонения. Малая дистанция улучшает прицел Института. Против их магии защиту гарантирует только сукэн.

И он долго не продержится. Пауза между волнами дает Эмико и Укё момент оправиться, но я чувствую покрывшие их ауры трещины.

Морщусь и поднимаю Гунгнир. Кривоватый посох блокирует мое копье.

— Сбереги силу, зять, — командует Колон. — Твоя часть закончена. Дай нам сделать свою.

Смотрю на матриарха. В момент отвлечения Колон присоединилась ко мне. Настороженно возвращаю внимание полю. Вторая завеса огня умирает. Над головами Института прокатывается новая волна сикигами.

— Ууувааа! — ревет Шампу. Девушка с безрассудной храбростью кидается вперед.

— Ууувааа! — повторяют Укё и Мус боевой клич. Вся команда разрушителей следует за рывком Шампу. Застигнутые врасплох внезапной контратакой, они ломают строй. Наступающая сила набирает скорость.

Но этого недостаточно. Когда переулок расчищается в третий раз, расстояние уменьшается едва наполовину. Снова опускается рука Акины.

Колон уже в движении. Древний матриарх исчезает с места рядом со мной. Серебряная молния рикошетит от стен переулка, мгновенно преодолевая тридцать метров. Упырь метеором врезается в армию, ее посох трещит как гром. Взрывы ки слепят глаза и оставляют в рядах кривые разрывы.

Девушки впадают в хаос. Акина парирует. Голос идола звучит ружейными выстрелами. Смертельные ноты разбиваются о посох Колон. В ответ матриарх взмахивает своим оружием. Вырывается лев из туманного света. Огромный кот зубами хватает Акину и швыряет ее сквозь стену переулка. Колон исчезает, преследуя вражеского генерала.

Команда разрушителей громит застывший Институт.

Мус перехватывает лидерство. Гигантским прыжком он перелетает над отрядом девушек, выпуская стальной ливень. Укё и Шампу врезаются в ряды врагов. Несколько первых девушек уничтожают за секунды. Остальные отчаянно, неорганизованно отступают.

В то время как эта группа махо-сёдзё рассыпается, усиливается натиск сикигами.

Рассеяв их дерзкое нападение, команда разрушителей отступает. Мои войска сдают несколько метров, прежде чем расквитаться с их отрядом. Шампу вновь возглавляет команду. С бешеным натиском воительница Джокецузоку отвоевывает утраченную позицию. Но наступление вновь теряет темп. Бой обращается позиционной борьбой. Команда разрушителей неспешно вдавливает Институт в грязь.

Острым глазом оцениваю результат. Ситуация стабильна, и хоть не оптимальна, удовлетворительна. Поворачиваюсь к пустому пространству.

— Конацу, — зову я.

Взрывается дым. Из серой дымки появляется куноити. Она стоит передо мной на коленях, лавандовое трико демонстрирует ее пышные груди. К спине куноити приторочен вакидзаси и множество зачерненных метательных снарядов, прикрытых оружейными ремнями.

Конацу. Тэнки принял этого женственного мужчину и превратил его в прекрасную женщину.

— Ранма-доно, — произносит Конацу, низко склонив голову.

— Как все выглядит? — спрашиваю я.

Конацу поднимает глаза, но куноити остается в формальной позе.

— Силы Института прекратили внутреннее давление. Сенши Камико стремятся реорганизовать свои силы. Скоро у них будет пространство для отступления.

Киваю. Камико уже продемонстрировала неопытность, но женщина далеко не глупа. Она прирожденный лидер. Ее план будет прост, но эффективен. Но моих губах появляется легкая нахмуренность. Я надеялась на лучший прогресс. Команде разрушителей еще двадцать метров до поворота переулка.

— Они все еще создают сикигами?

— Прекратили производство пять минут назад, — отвечает Конацу.

— Хорошо. Камико незнакома с боем. Первой ее реакцией будет укрепление своих сил. Если создание сикигами остановлено, оммёдзи должна быть вымотана, — решаю я.

Тогда одна гора с плеч снята. Я с самого начала знала, что гаджет Митико не станет бесконечным источником они. Оммёдзи явно что-то вкладывала в свои талисманы, прежде чем дать машине закончить работу. Но до сих пор о верхнем пределе оставалось лишь гадать. Если оммёдзи остановилась, можно предполагать, что демонических сил у Института не более чем вдвое от нынешнего числа. А возможно и меньше.

Морщу лоб. За исключением Эмико, команда разрушителей с точки зрения выносливости крепка как сталь. Я уверена, что они в силах справиться и с тысячью сикигами. Но глупо будет позволить Институту вымотать мои войска. Особенно с работающими взаймы воинами Джокецузоку.

Оптимально будет ударить в спину. Уничтожить машину. Разобраться с Камико. Устранить все оставшиеся воздушные силы Института. Это возможно?

— Сколько сил они держат в резерве? — спрашиваю я.

— Восемь девушек и полсотни сикигами, — говорит Конацу. Неуверенно добавляет: — Аканэ тоже там.

Отрывисто киваю.

— Хороший выбор резерва. С ней будет непросто справиться. — Я останавливаюсь, задумчиво поджав губы. — Если у них лишь восемь девушек, мы сможем захватить базу.

— Если желаете, Ранма-доно, я могу разведать переулок для атаки, — предлагает Конацу.

Хмурюсь. Сдвинутые брови становятся гримасой. Что-то в этом плане меня беспокоит.

— Постой! Ты видела что-нибудь еще? Машины?

Стремясь к победе, я чуть не совершила фатальную ошибку. База Института это еще и земля Митико. В самом лучшем случае ее будет охранять барьер «класса линкора». В худшем же… Прищуриваюсь. Турели. Я до сих пор не видела ни одного НЛО Митико. Ни в коем случае Институт не забыл бы прихватить столь полезные устройства. Тогда логично предположить, что Митико оставила их там, на базе, где они могут подпитываться от электрической сети Токио, не обременяя своей работой ученую.

Мрачнею. Барьер. Турели. Восемь девушек. Пятьдесят сикигами. Результат наглядно виден. Мы врежемся в дальнюю линию обороны бара, после чего увязнем в дистанционном бою. Камико обойдет нас. Главные силы Института полностью нас раздавят.

— Прошу прощения, я не подумала осмотреться, — извиняется Конацу.

— Тогда вернись и исправься, — отрезаю я. Затем так же быстро качаю головой и отменяю приказ. — С другой стороны, не волнуйся. Митико может скрыть свои игрушки.

Домыслы бесполезны. Прежде чем вторгнуться на базу Института, мне придется осмотреть ее через очки. Только тогда я узнаю, какие же противные трюки спрятаны от взгляда.

Разочаровавшись, перепроверяю линию фронта. Две армии застряли в тяжелом бою. В данный момент во главе Укё. Широко размахивающий шеф-повар наседает на крошечную девочку в кукольном платье. Ее противник парирует тонким как карандаш посохом. Удар сбивает девочку с ног.

Из разрыва выстреливает поток сердечек. Шампу закрывает брешь своей булавой. Испекшиеся бумажные печати на оружии испускают усики дыма. Лишнее мгновение дает Укё достаточно времени, чтобы врезать лопаткой по бедрам сбитой девочки.

Пять минут. Нельзя рассчитывать, что воины Джокецузоку продержаться дольше. Когда офуд не станет, им придется служить лишь опорными бойцами. К счастью, у сикигами сукэна нет.

— Ранма-доно, не стоит ли мне помочь в бою?

Из-за спины раздаются крики. Мой взгляд перескакивает на перекрывающий путь назад мусор. На вершине горы щебня две девушки, сверкающий паладин в серебряных доспехах и балерина в розовой пачке.

— Нет. Пока нет. Прямо сейчас мне нужна разведка, — отвечаю я. — Но приглядывай. Если остальные окажутся в сложной ситуации, все может измениться.

— Как пожелаете, — говорит Конацу, склонив голову. Она исчезает во вспышке дыма.

После ухода Конацу я поворачиваюсь к новеньким. Паладин поднимает тяжелый палаш. Она спускается, пронзая взглядом. Балерина начинает танцевать. Волшебный пируэт выпускает рой сверкающих искр. Лучи расходятся, прежде чем нацелиться на мою позицию.

Навожу Гунгнир и открываю огонь.

Две розовых пули вылетают меньше чем через секунду. Балерина уклоняется с элегантным оборотом. Предоставленная сукэном обманчивая иллюзия. На самом деле эфемерные когти моего хайгэки разрывают ее ауру на куски. Тэнки искажается. Розовая пачка балерины исчезает, позволяя увидеть одежду под ней.

С расколотым сукэном от второго заряда не уклониться. Он попадает балерине прямо в грудь. Tenshi osakebi отбрасывает девушку на пару метров, после чего взрывается. Сияющая вспышка перекрывает вид.

Взревев, паладин продолжает рывком.

Магия балерины обрушивается на меня. Сужаю свой профиль и скольжу сквозь дождь золотых стрел. От чего я не могу уклониться, отражают мои нити. Каждый удар колет мою ауру. Силы в них мало, но они не прекращаются, как удары детского кулака.

С последним шагом паладин выходит на дистанцию. Ее меч вычерчивает вертикальную дугу. Презрительно откидываюсь в сторону, чисто от него уклоняясь. Вспыхивает Гунгнир. Стальные пластины разделяются как вода. Ее грудь пересекает алая линия. Прежде чем паладин успевает моргнуть, я поворачиваю Гунгнир и древком копья бью ее по черепу.

Крак. Паладин врезается в стену переулка, ломая своим телом кирпич. Медленно сползает на землю. Пронзаю ведущую руку девушки. Последняя рана для гарантии, что ее травмы больше, чем сможет восстановить сукэн.

Оглядываю поле боя, убеждаясь, что ничего не пропустила.

С неба падает сикигами.

С тошнотворным хрустом они врезается в тротуар. Кости ломаются. Изломанные концы рвут плоть. Гротескное зрелище длится лишь секунду, пока демон не обращается в прах. Вскидываю глаза.

Они собираются на крыше. Среди них стоит одинокая махо-сёдзё, всматриваясь вниз, чтобы понять, было ли падение смертельным.

Над головой проносится бумажный самолет.

Изгибаю губы в улыбке. Просто, но эффективно, план Камико совпадает с тем, что я думала. Размещая своих девушек на крыше, Камико получает преимущество высоты и превосходные линии огня. Преимущество команды разрушителей исчезает. Останься мы в этом переулке, столкнемся с уничтожением.

Прямолинейность тактики выявляет ошибку. Камико смотрит на переулок и видит стены, глубокое ущелье, которого нельзя избежать. Я смотрю и вижу здания.

— Отступаем! — приказываю я. — Переходим к фазе два.

Открываю огонь тройным tenshi osakebi. Розовые пули сглаживают края крыши. Девушка грациозным танцевальным шагом исчезает из поля зрения. Неуклюжим они не хватает ее ловкости. Демоны валятся с края крыши и падают навстречу гибели.

Поворачиваюсь к занятой крыше спиной. Гунгнир вспыхивает четырехударной комбинацией. Хайгэки с ревом проносится по древку копья. Небесный клинок рассекает стену передо мной. Камень падает внутрь цельным прямоугольным блоком.

Шагаю внутрь и жду, пока ко мне присоединится моя армия.

Команда разрушителей отступает. Шампу и Мус бегут напрямик. Укё и Эмико сдержанно отходят. Воины Джокецузоку пролетают мимо меня, Шампу одаряет дерзкой улыбкой, Мус кидает пламенный взгляд.

У Института стылая реакция. Вместо того, чтобы надавить в момент нашей слабости, девушки растерянно стоят. Неопытность Института предоставляет моим солдатам необходимую передышку, сделав тривиальным в ином случае сложное отступление.

Сомнения исчезают. Вперед льется огромная масса сикигами.

Укё и Эмико останавливаются рядом со мной. Волшебный рыцарь прислоняется к стене, из легких вырывается тяжелое дыхание. Напряжение битвы выпило ее силы. Укё, напротив, едва не подпрыгивает от безграничной энергии.

— Не рановато для этого, как думаешь? — спрашивает Укё.

Небрежным жестом повар бросает пару сюрикенов. Заостренные лопатки глубоко вонзаются в пару сикигами. Презрев страх, демоны врываются через оставленный мной проем. Укё шагает вперед. Широкий взмах обезглавливает первого они. Обратный удар отбивает в сторону оружие второго. Эмико долю секунды колеблется, после чего кидается вперед пронзить шею сикигами, убив его прежде, чем закроется раскрытие.

— Поток оборачивается против нас. Институт расставляет девушек на крыше, — объясняю я. — Пока мы не снизим их численность до более подходящего размера, я хочу избегать риска.

Оцениваю рыцаря в зеленой броне.

— Эмико нужно передохнуть. Прикрой ее, У-тян. Разберусь с фронтом.

Мгновение медлю и отскакиваю назад. Демоны спешно сближаются. Молниеносными ударами рассекаю их.

Бой с сикигами едва ли можно посчитать разминкой. У демонов против закона Гунгнира нет никакой защиты. Ленивые выпады уничтожают их десятками. Гунгнир смеется над их парированием. Копье телепортируется сквозь их защиту, пронзая сердце, голову или горло. Нельзя помешать тому, что искажает реальность, копье божественным клинком оставляет дыры. Грубая кожа, толстые ребра и деревянные дубины не оказывают острию Гунгнира никакого сопротивления.

Абсурдно. Как будто я мухлюю. Отчитываю себя за такие мысли. Это война, а не тренировка. Здесь единственное правило о победителе и побежденном. Если захочу проверить свою храбрость, позже устрою поединок. И тогда я отложу Гунгнир, чтобы подчеркнуть свое преимущество.

Мы бежим дальше в здание, минуя множество деревянных дверей. Достигаем раскола в коридоре. Эмико останавливается, чтобы остаться рядом со мной. Широким взмахом рассекаю двух они и поворачиваюсь к ней.

— С-спасибо, Саотоме-сама, — шумно выдыхает Эмико. — Я уже могу сражаться.

— Мне так не кажется, — отчитывает Укё. — Не мчись как оборванка, у нас еще много работы. — Кареглазая шеф-повар ободряюще улыбается, после чего переводит взгляд на меня. — То же касается и тебя, Ран-тян. Мне тебя подменить?

Призрачными выпадами убиваю трех сикигами.

— Я даже во сне перебью этих тварей, — фыркаю я.

Укё мельком улыбается.

— Тогда оставлю их тебе. — Шеф-повар похлопывает по плечу волшебного рыцаря. — Ты со мной, милая. Не нужно беспокоиться. Старая добрая У-тян тебе все покажет.

Эмико кивает и позволяет волшебному повару увести себя.

Удерживаю коридор еще тридцать секунд, прежде чем отступить. Здание настоящий лабиринт. Десятки комнат соединены пересекающимися коридорами. Низкие потолки давят на сикигами. Демоны вынуждены наклоняться, пригибая головы и плечи, как какие-то сутулые чудовища. Они тащат по земле свои тяжелые дубины. В замкнутом пространстве они предпочитают медленные выпады своим обычным замахам.

Девушки Института держатся позади. В редких случаях я замечаю, как меж демонического пушечного мяса развеваются их красочные платья. Понимаю их нежелание участвовать. Команда разрушителей грубо прошлась по ним. Они обрели мудрость, рожденную болью и травмами.

Продолжаю неспешно отступать. Темп размерен. Слишком быстро, и я оставлю гонящуюся армию позади. Слишком медленно, и мне придется сокращать их число, пока я не паду от истощения.

Неторопливо, осторожно, я втягиваю Институт в пасть своей ловушки.

Орда сикигами редеет. Махо-сёдзё наугад стреляют сквозь промежутки. Копье танцует в моих руках. Пламенные петли рассечены. Волны лепестков разорваны. Если мне не удается парировать, уворачиваюсь. Хоть моя защита и кажется непобедимой, я чувствую уколы ударов Института. Сукэн это аура. Не важно, как я стараюсь, я не в силах полностью защитить свой дух.

Команда разрушителей врезается с разных сторон.

Пока я привлекала ярость Института, мои войска ждали в засаде. Они захватывают колонну в клещи, надвое разделив армию Института. Впереди держатся Эмико и Укё, живая стена, уничтожающая всю надежду на подкрепление. Шампу и Мус атакуют разделенные силы. Их смертельный натиск ведет Институт ко мне.

С Гунгниром в руках я служу наковальней их молота.

Разделенный пополам и атакованный со всех сторон, Институт обращается в хаос. Толпу сикигами растаптывают в прах. Оказавшиеся посреди семь девушек впадают в панику.

Мы беспощадны.

Ангел едва успевает оказаться лицом ко мне, прежде чем Гунгнир срубает ее. Девочка-лиса с двумя густыми хвостами думает быстрее. На пушистых конечностях собирается трещащий заряд. Сверкает молния. Гунгнир рассекает снаряды. Электричество рассеивается желтыми пылинками. Шагаю вперед. Лиса отпрыгивает. Отвечаю с жестокой эффективностью. Копье пронзает левое плечо лисы и прикалывает ее к стене.

Поднимаю ногу и сквозь барьер пинаю ее.

Пока я высвобождаю Гунгнир, нападает девушка в вечернем платье. По моему лицу полощет поток кристаллов. Парирую тяжелым взмахом. Дзынь! На траектории моего оружия встает сплошная стена алмазов, укорачивая мой удар.

— Не сдавайся. Защищайся. В бой! В бой! — вмешивается в столкновение веселый голос.

Чирлидерша поднимает свои помпоны. Вокруг девушки у моих ног образуется ореол небесного света. Сыплются симпатичные звездочки. Закрываются кровавые раны.

Зарычав, я отворачиваюсь от девушки в платье и кидаюсь к чирлидерше.

Кристальные шипы обстреливают подставленную спину. Повожу плечом, наклоняясь. Большая часть снарядов проходит мимо меня. Один проскальзывает, коснувшись руки и разрезав плоть.

Адреналин глушит боль. Гунгнир поворачивается в моей руке. Бью. Обух копья врезается в грудь чирлидерши. Сила удара отбрасывает ее на три метра. Ноги запутываются в телах ее спутниц, уронив ее под ноги Джокецузоку.

Бью назад.

Дзынь. Гунгнир встречает самоцветный барьер, кончик лезвия на десять сантиметров проникает в глубину. Tenshi osakebi. Жестоким повелением выпускаю свою ярость. Взрывается розовый свет, минуя защиту девушки в платье и посылая ее сквозь стену.

Исцеленная ангел отрывает себя от земли. Молот Шампу вбивает ее обратно в землю.

— Махо-сёдзё очень раздражают, — говорит Шампу, от отвращения сморщив нос. — Продолжать подниматься, когда Шампу уже побить их.

Мелькает сталь. Нож вонзается в девочку-лису, прежде чем ей удается вернуться в бой. Мус прячет руки в одежды и с презрением смотрит на побежденных.

— Бесполезный сброд. Ни одна из вас не достойна моей чудесной Шампу.

Крепко пинаю чирлидершу по ребрам. Ее бесчувственное тело валится в сторону. Она вырублена.

— Если увидите еще целителей, разбирайтесь с ними в первую очередь. Сукэн не исполняет чудеса, но с достаточной латающей магией Институт половину этих девушек вернет на фронт, — говорю я. Смотрю на воинов Джокецузоку. — Как у вас двоих с печатями?

— Пф, — хмыкает Мус. — Я не ребенок, которого нужно водить за ручку, Саотоме. Я и сам могу проследить за своим вооружением.

— Глупый Мус использовал все кроме двух печатей, — вмешивается Шампу. Устремляет на спутника уничижительный взор. — У Шампу шесть. Ненадолго. На столько же девушек в лучшем случае.

Морщусь. Воины Джокецузоку на пределе. Смотрю на Укё и Эмико. Они вдвоем удержали строй против наступления Института. Я уже вижу тяжесть надвигающегося боя. Хуже всех Эмико. Ей не хватает привычной для команды разрушителей выносливости. Но и Укё не осталась невредимой. Ее удары незначительно замедлились. Аура потускнела, несопоставимая с изначальной трансформацией.

— Шампу, поддержи Укё и Эмико, — говорю я, кивнув в сторону фронта. — Меняйся с ними. Я не хочу, чтобы кто-то рухнул от истощения. О, и я знаю, что это непростая задача, но постарайся придержать печати до последнего. У нас впереди еще по меньшей мере один крупный бой. Там ты мне понадобишься. Мус, ты займешься сикигами. Не. Используй. Больше. Ни. Одной. Печати. Лучше бы эти две остались у тебя в запасе, если только этому богом проклятому миру не придет конец, слышишь?

Мус неприязненно смотрит на меня, прежде чем последовать за Шампу на фронт. Моя угроза ушла впустую. Этот идиот будет сражаться, но он доволен. Ничто мной сказанное это не изменит. Однако у меня остается слабая надежда, что Шампу удержит его в узде.

Решив непосредственные проблемы, вдыхаю поглубже и зову свои глаза и уши.

— Конацу.

Тишина.

— Конацу, — говорю я громче.

В облаке дыма появляется коленопреклоненная куноити. Она сражалась. Нет никаких внешних признаков. Кожа Конацу под облегающим трико нетронута. Но грязь, пот и копоть остаются на махо-сёдзё лишь если она в нескольких шагах от краха. Аура Конацу неровными волнами излучает явную измученность. Сукэн поврежден.

Хочу отчитать ее. До сих пор ничто не оправдывало ослабление Конацу. Слова замирают у меня на языке. В этом бою я генерал. Если нет серьезной причины, я должна доверять мнению своих солдат.

— Ранма-доно?

Качаю головой и возвращаюсь к ближайшей задаче.

— Что происходит на поле боя?

— Институт перегруппировывается. Все девушки отозваны. Взамен Камико отправила волну сикигами. Примерно втрое больше, чем во время прошлой проверки.

— Втрое больше? Без девушек? Даже Камико знает, что это пустая трата ресурсов, — говорю я себе. Хмурюсь, размышляя над это загадкой. Затем щелкаю пальцами. — Она хочет сковать нас. Камико использует сикигами, чтобы мы остались на месте.

Но что Камико собирается делать после того, как получит девушек? Неважно. Быстрейшее противодействие стратегии Камико в смене моей.

— Нужно переходить к следующему этапу. Конацу, сколько еще людей у Института?

— Двадцать две, Ранма-доно, но нескольких я могла пропустить. Камико залезла в свои резервы. К бою присоединились Аканэ и еще двое.

Двадцать две? Так мало? Если Конацу права, мы уже победили две трети Института. Победа близко. Но девушек еще достаточно много.

Дерьмо. Нужно еще немного сократить их численность. За минусом воителей Джокецузоку, это будет непросто. Но у Института есть и свои проблемы. У Камико больше нет непобедимой силы. Ей нужно быть осторожнее, чтобы не потерять оставшихся солдат.

Смотрю на Конацу. Перевожу взгляд на линию фронта.

Есть два способа со всем справиться. Первый делать то, что делаю сейчас. Маневрировать, обманывать, разделять противника на меньшие группы, после чего превосходящей силой уничтожать эти группы одна за другой. Если я последую этой стратегии, мне понадобится разведка. В свою очередь это значит, что Конацу не получится вовлечь в бой.

Второй способ закончить все быстро. Одно-два столкновения решат исход этой войны. Еще одно крупное поражение полностью сломит Институт. Рискованно. Если я ошибаюсь, нас раздавят. С другой стороны, внезапной перемены они не ожидают.

У обеих стратегий есть свои плюсы. Но один из них для меня перевешивает. Долгие стычки дадут Институту время на размышление. Если Камико продержится достаточно долго, она сможет понять, что ей не нужно побеждать меня здесь.

— К черту, — говорю я. — С этого момента Институт будет осторожнее. Слишком хорошо будет обмануть их в третий раз. Используем падение с небес. Конацу, теперь работаешь вместе с Укё и Эмико. Ваша задача отбросить девушек Института. Оставьте сикигами Джокецузоку.

— Падение с небес? — неверяще говорит Конацу. — Ранма-доно. У Института множество девушек и две сотни сикигами. У нас не получится преуспеть.

— И поэтому это сработает, — с ухмылкой отвечаю я. — Кроме того, у нас все еще есть туз в рукава. Раз уж карга уже ушла, мне нужно, чтобы ты…

Скрииииии!

Раскаленный добела луч света разрывает внутренности здания. Моя аура взрывается осколками розового. Прежде чем понимаю, что я атакована, сукэн переписывает реальность и швыряет меня на пол. Лишь магия спасает меня от близкого уничтожения.

С вызванной шоком паникой постукиваю по оправе очков. Активируется режим ауры. Взгляд останавливается на парящей перед глазами ужасающей зеленой фигуре.

Линкор Митико.

— Дерьмо! — не сдерживаюсь я, вскакивая на ноги. — Конацу, найди Колон! Остальные за мной. Идем на крышу.

Перехожу на бег. Скрииииии! Скрииииии! Копья сверкающего огня пронзают структуру здания. Ныряю на лестничную клетку, пинком снося дверь с петель. Рвемся наверх, не встречая никакого сопротивления.

— Ран-тян! — кричит Укё, поспевая за моим безумным рывком. — Какой план?

Команда разрушителей следует за мной по пятам, воины Джокецузоку безопасно устраиваются под защитой ауры Укё. Случай, что подтверждает оправданность этого, происходит, когда волшебный повар отклоняет луч, что грозил проткнуть Муса.

Лучевое оружие, тесное окружение и мастера боевых искусств образуют не лучшую смесь.

— Сейчас? — спрашиваю я, пинком распахивая дверь на крышу. — Бежим со всех ног!

Операция падение с небес. Во время планирования все было так просто. Забраться на здание повыше. Затем, единым целым, упасть прямо посреди главных сил Института. Звучит безумно. Потому что это и было безумием. Но в нем и кроется сам прием. Команда разрушителей сильнее всего в рукопашной. Операция падение с небес разместила бы мои войска в самом сердце врага. Оказавшись там, мои солдаты смогли бы разобраться с девушкой каждый, прежде чем Институт сумел бы собраться и контратаковать.

Укё, Шампу, Мус, Конацу и Эмико. Впятером они смогли бы на четверть сократить число активных девушек Института. Двадцать две мгновенно бы уменьшились до семнадцати.

Но две детали полностью меняли это уравнение, Колон и я. Древний матриарх сопоставима со всей командой разрушителей разом. А я? У меня есть Гунгнир, оружие, что полностью превосходит оружие не слишком сильных махо-сёдзё. С ним мне гарантирована победа над любой достаточно глупой, чтобы оказаться в пределах досягаемости.

С нами двумя эффективность моего безумного замысла удваивается. И это все, что мне нужно. С двадцати двух до семнадцати будет смертельно для команды разрушителей. С двадцати двух до двенадцати? Мы полностью раздавим Институт.

Но, чтобы это провернуть, нужно закончить два дела. Во-первых, мне нужна Колон. Во-вторых…

Скрииииии!

Двойные лучи разрывают крышу здания. Трах. Крах. Тяжелый бетон рушится вдоль взрезанной линкором борозды.

… линкора Митико не должно быть.

— На следующее здание! — кричу я.

Линкор поворачивается в воздухе, предоставляя своей команде идеальную линию огня. Когда вокруг нас взрывается магия, мельком замечаю еще более ужасающее зрелище. В поле зрения влетает уже побежденный штурмовик, увеличивая число атакующих с шести до девяти.

Б-б-бум! Здание сотрясается от непрерывного огня. Проседает под обстрелом камень. Куски крыши опускаются до этажей под ними. Строение начинает пошатываться, когда основные опоры обращаются в пыль. Достигаю парапета и совершаю головокружительный пятнадцатиметровый прыжок на соседнюю крышу.

Перед моим взглядом проносятся четыре бумажных самолета, сбрасывая на пути впереди четырнадцать они.

Б-б-бух. Очередью приземляется команда разрушителей. Не глядя на них, продолжаю стремительный рывок. БУМ! Здание содрогается. На улице под нами строем стоят махо-сёдзё. Единым целым выпускают еще одну атакующую волну. БУМ! Мистические заряды бьют в фундамент здания. Институт закончил с партизанской тактикой. Они хотят заставить нас сражаться на ровной местности, даже если придется для этого уничтожить город.

— К черту. Спускаемся в переулки! — кричу я. Наношу Гунгниром широкий расчищающий удар. — Tenshi Ittou!

Розовая плоскость разрывает сикигами, уничтожая всех до единого демонов на дуге в сто восемьдесят градусов.

Скрииииии! Бьют в ответ пушки Митико.

— Эй-яяя! — взвизгивает Шампу. Луч опалил ей руку. Фиолетоволосая девушка спотыкается и катится по земле.

— Шампу! — кричит Мус.

— Не останавливайся! Хватай ее и вперед! — приказываю я.

Достигаю края здания и падаю в промежуток между ними. С крепким бетоном между нами и линкором непрерывный обстрел сведен до минимума.

На пару вдохов останавливаюсь, чтобы пересчитать. Пять, включая меня. Никто не отстал.

У-тян приваливается к стене переулка. Ее взгляд не отрывается от двух кораблей, что выходят на новую линию огня.

— Ран-тян, если мы не собьем эти корабли, Институт растопчет нас вне зависимости от того, сколько девушек мы здесь раздавим.

— Знаю, — рычу я. Гневно бью по кирпичной стене. — Дерьмо! Если бы я знала, что Митико снова поднимет этот линкор в воздух, я бы прикончила ее, пока у меня был шанс.

Ранее я оставалась в резерве. Тактически мое решение было здравым. Влезать в переменчивый бой, открыв фланг моей армии и оставив мои войска без присмотра, было прямым путем к катастрофе. Но теперь уже ясно, что этот выбор был ошибочен. Мне стоило разобраться с Митико. И я проклинаю себя за этот промах.

— Дерьмо, — ворчу я, хмуро глядя в небо. — А теперь мы больше ничего не можем сделать.

Штурмовик и линкор поворачивают у меня перед глазами. Беглый огонь осыпает нашу позицию. Веду команду разрушителей в тесный переулок. Пока что здесь безопасно. С девятью девушками Института в воздухе, Камико не хватает сил, чтобы прижать нас.

Стратегически, мои цели достигнуты. Я выставила свою кандидатуру и выманила Институт. Но это не значит, что я могу уйти. Здесь все три сенши Артемиды. Так же как и основная масса боевых сил Института.

Прямо сейчас направившись в Институт Прекрасных Принцесс, я рискую опасным противостоянием. Если план Сецуны сработает как предполагалось, Артемида будет в ловушке печати четырех императоров. Поддерживающие печать будут легкой целью. Если Артемида вырвется на свободу, вся операция вылетит в трубу.

В каком-то смысле, мне повезло. Если бы Митико полетела на своем линкоре домой, вполне возможно, она бы уже одержала победу в этой войне. Вместо этого сенши Артемиды работают из предположения, что директор непобедима. Так что, вместо прикрытия своей королевы, они сосредоточились на вторичной цели, мне.

Что значит, что пока авиацию Института не устранят, я не смогу покинуть поле боя.

— Черт, — ругаюсь я еще раз.

— Зять. У нас проблема, — хрипит старый голос.

Колон вываливается из окна в переулке и приземляется рядом со мной. Поворачиваюсь к ней, с невероятным облегчением слыша ее голос.

— Скажите мне то, чего я не знаю, — ворчу я, указывая в небо. — Если мы не сделаем что-нибудь с кораблями, Институт разорвет нас. Скажите, что у вас есть план, потому что я выдохлась.

Скрииииии! Пушки Митико воем баньши обрывают разговор. Каким-то шестым чувством Колон уклоняется от слепой атаки.

Древний матриарх возвращается в устойчивое положение.

— Нет, зять. У нас проблема гораздо серьезнее.

Пока линкор Митико заходит для еще одного выстрела, на бреющем полете проходит штурмовик. Три махо-сёдзё испускают потоки мистического опустошения. Вжимаюсь в стену переулка, подняв руку, чтобы парировать падающие обломки. Снова радуюсь паршивой меткости Института.

— Что может быть…

Мой голос прерывается. С крыши подрывается призрачный волк. Чудовищными челюстями Гарм ловит штурмовик. Хрупкий барьер держится полсекунды, а затем разбивается как стекло. Зажав корабль в зубах, Гарм крутит головой из стороны в сторону. Мощная сила разрывает бумажный самолет напополам. Пара девушек падает на землю и ударяется с болезненным шлепком.

Огромный волк поворачивает в воздухе, готовясь к преследованию. Но затем Гарм останавливается, огромные золотистые глаза сосредотачиваются на мне. Его губы сжимаются в волчьей улыбке. Меж пожелтевших зубов твари раздавленная девушка. Из ран на груди размером с кулак течет кровь. Красное сочится по платью с блестками, стекает по ноге и капает с лезвий в туфлях.

Гарм запрокидывает голову и позволяет трупу фигуристки упасть дальше. С тошнотворным хрустом снова кусает, дробя хрупкие кости.

— Приветствую, ведьма, — пережевывая, говорит Гарм. Тварь глотает. Тонкие багровые ручейки расходятся по туманной плоти волка, окрашивая серебристый мех мерзким красным цветом.

— Гарм.

Имя непрошеным сбегает с моих губ. Вид тела фигуристки выжжен в моей памяти. Живот сводит. Вскипает гнев. Я не наивна. Грубая сила приносит с собой немалый риск. Я уже пролила немало крови. И я практически уверена, что по меньшей мере одна девушка умерла от моей руки.

Но смерть не входит в мои цели. И вид девушки, убитой с такой небрежностью, приводит меня в бешенство.

Гарм смеется над моей яростью.

— Неужели ты думала, что грубое проклятье прикончит меня?

— Колон, позаботьтесь об остальных, — рычу я. — Мне нужно убить волка.

— Какое высокомерие, ведьма, — дразнит Гарм. Тварь подбирается ближе. — Неужели ты забыла, кто я? Я страж врат Хель. Я вольно хожу между царствами жизни и смерти. Твоя ничтожная магия не смеет и надеяться связать меня. Но дело твое. Прокляни меня своими заклинаниями. Искази мою душу своими гнилыми нитями. Если ты сможешь научить меня смерти, я провою свой восторг.

Тварь щерит зубы.

— Но стоит тебе показать хоть малейшую слабость, ведьма, знай, я сочту тебя негодной для этого копья и всю вечность буду преследовать тебя.

Дрожу. От ярости. От страха. Моя предыдущая битва с Гармом не внушает особого доверия. Гунгнир утешает мало. Но я не склонялась, даже столкнувшись с противниками куда могущественнее этого волка.

Призываю свою силу и выпрямляюсь.

— Однажды я тебя убила, щеночек. Не думай, что я не смогу это повторить.

Гарм испускает громоподобный смех.

— Тогда давай сразимся и посмотрим, кто превыше, ведьма, — рычит Гарм. После этого колоссальный зверь поднимает голову и воет.

— Ауууу! А-а-ауууу!

От силы призыва Гарма у меня дрожат кости. Камни раскалываются. Сыплются осколки. Из-под земли взметается серебристый огонь. Из самого ада приходит армия призрачных волков. С их длинных челюстей капает слюна. В глазах светится звериный голод.

Рвусь вперед.

Волки бешено атакуют. Но на этот раз я не одна. За моей спиной команда разрушителей. С их силой я прокладываю себе дорогу сквозь стаю. Выпады Гунгнира оставляют целые просеки. Посох Колон расшвыривает миньонов по сторонам, как если бы они были всего лишь щенками. Лопатка Укё каждым ударом дробит призрачные черепа. Сдерживаются лишь Мус и Шампу, приберегая печати для врагов посильнее.

Гарм сидит и смеется.

Вонзаю Гунгнир ему в морду.

Волк застывает. В его систему проникают шок и боль. Гарм ошеломленно отступает назад, мотая головой, надеясь вырвать копье из морды. Сила и масса зверя таковы, что меня швыряет в воздух.

Руки сжимаются на древке Гунгнира, пока не белеют костяшки пальцев.

Гарм снова бьет, швыряя меня вправо. Мой вес слишком велик. Копье вырывает изо рта волка. Посреди полета изворачиваюсь и приземляюсь ногами на стену переулка. В ногах напрягаются мышца. Кидаюсь вперед, отправив себя в сторону зверя.

Дзынь!

Гарм отступает, пройдя сквозь стену переулка. Гунгнир вонзается в камень и застревает. Неотягощенный столь смертными ограничениями, огромный волк выглядывает обратно. Чудовищная челюсть надвигается на меня.

Оставляю копье. Челюсть Гарма захлопывается. Кинжальные зубы ловят развевающиеся на моем платье хрупкие ленты. Мои каблуки вцепляются в тротуар. Схватившись правой рукой, тяну. Натягивается веревка из сплетенных нитей. Гунгнир вырывает из стены. Копье в полете поворачивается. Проявляется его закон. Воздушным росчерком Гунгнир отсекает кусок шеи Гарма, прежде чем вернуться в мою руку.

Огромный зверь отпрыгивает назад. Глубокое горловое рычание рокотом разносится по переулку. Огромные золотистые глаза Гарма излучают ненависть.

Не считая горсти миньонов, мы одни. Пока мы обменивались ударами, команда разрушителей умчалась дальше по переулку. Колон возглавляла величественный рывок в самое сердце сил Института. Втрое больше волков мчались за ними по пятам. Хищные призраки служат вспомогательной силой. Одним плавным ходом старуха обратила тяжелый бой в трехстороннюю междоусобицу.

Гарм потирает лапой морду. Жуткий разрез тянется снизу доверху. Под его прикосновением шевелится плоть. Кожа воссоединяется с кожей. Кости восстанавливаются. Регенерация Гарма неспешна. В нашей прежней битве раны втрое серьезнее исчезали за считанные секунды.

Прищуриваюсь. Осторожно оглядываюсь на миньонов Гарма. Побежденные звери раскиданы по земле. Жалко поскуливая, они дрожат на краю гибели.

На лице появляется ухмылка. У меня вдруг оказывается больше, чем только ложная бравада.

— Что случилось? — поддразнивающе спрашиваю я. — Ударили чем-то нехорошим?

— Я и забыл об укусах стали Гунгнира, — признает Гарм.

Тварь отряхивает багровую шкуру. Золотистые глаза наполняются странным блеском.

— Боль. Страх. Опасность. Ах, наконец-то, настоящая битва. — Губы Гарма оттягиваются в свирепом восторге. — Я был прав, найдя деву смерти. Приди ко мне, ведьма! Покажи мне мою судьбу!

Гарм исчезает слева от меня. Огромными челюстями подхватывает трех миньонов, а затем ныряет сквозь стену переулка. Наседает волна. Призрачные волки повсюду накидываются на цели.

Моя левая рука движется по оправе очков. В то же время я одной рукой взмахиваю Гунгниром. Закон копья обращает невозможное возможным. Мой взмах небрежен. Гунгнир превращает его в убийственный. Копье рассекает воздух, поднимаясь и ныряя смертельной волной. Широкое лезвие одним ударом обезглавливает шестерых волков.

Активируется режим аур. Гарм выпрыгивает с третьего этажа переулка. Край его губ облизывает белый огонь. Тварь выплевывает оружейный арсенал.

Дз-зынь!

Гунгнир обращается отражающей призрачную сталь вихрящейся стеной. Действуя как щит, магия копья инертна. Ножи и стрелы пронзают мою защиту, обрезая платье и рассекая кожу. Сукэн, уже ослабленный укусом Гарма, рассыпается пылинками розового света. Сквозь них проскакивает рапира. Тонкий клинок вонзается меж ребер.

Ахаю и отшатываюсь.

Меня ослепляет жгучая боль. Наваливается еще одна волна волков. Острые зубы тянутся к ткани и плоти. Выхватываю из воздуха призрака и сжимаюсь комком. Голодные челюсти приближаются.

— Tenshi Ittou!

Круг хайгэки разрывает стаю. Миньоны превращаются в серебристое пламя. Туманы быстро сливаются. Нетронутые сталью Гунгнира возродятся.

Захваченный волк бьется в моей хватке. Разрушаю его своей волей. Из руки волной изливается магия. Из платья выстреливают толстые нити, все до единой пылающие ярким розовым светом. Паразитная сила пронзает призрачную плоть. Нити зарываются вглубь. Как черви пожирают все на своем пути.

Волк поддается моей магии. Серебристый оттенок растворяется в розовом. Мышцы, кости и ткани сгнивают. В моей руке остается кашица духовной материи. Мои нити соломинками выпивают грязное месиво.

По венам пробегают реки льда. Пошатываюсь. Сукэн трещит и вспыхивает вновь. Аура поет от поглощенной силы.

У моих ног из-под земли вырастает Гарм.

Ловит один только воздух.

Благодаря очкам, я заметила двигающуюся сквозь землю красную тень. Засада Гарма обращается против него. В последнее мгновение я отскакиваю в сторону и рублю Гунгниром. Лезвие копья разрывает живот Гарма.

Волк воет и отдергивается. Тварь поднимается выше, прежде чем обернуться ко мне лицом.

Встаю в стойку и морщусь. Движение ребер усугубило травму. Восстановленному сукэну нужно больше времени, чтобы запечатать оставленную в груди рану.

Мы с Гармом смотрим друг на друга. Медленными движениями поправляю свой профиль. Высокое положение волка не позволяет мне атаковать. Ожидаю его рывка.

Скрииииии!

В мой план вмешивается вой пушек Митико. Сдвоенные лучи рассекают нашу позицию. Скольжу в сторону, уклоняясь едва на сантиметры. Гарм слишком медлителен. Жгучий свет попадает ему в грудь. Туманная плоть волка вскипает от гнева тысячи солнц.

Гарм запрокидывает голову. Волк кипит от гнева.

— Никчемные обезьяны, вы посмели прервать мой суд? — ревет он. — Я раздавлю вас в своих зубах.

Гарм прыгает в воздух. Тварь взмывает в небо. Линкор, завидев гнев Гарма, набирает высоту. Команда открывает огонь. Буря магии обдирает Гарма до костей. Тварь воет от ярости. Гарм изворачивается в воздухе. Мистические выстрелы промахиваются.

— Tenshi osakebi.

Из кончика Гунгнира вырывается копье розового. Хайгэки сдирает с зада Гарма шкуру. Тварь не обращает на меня никакого внимания. Его погоня продолжается, он по спирали поднимается все выше.

— Дерьмо! — разочарованно ругаюсь я.

Не в силах продолжить, оглядываюсь по сторонам.

На поле боя хаос. Призрачные волки сражаются и умирают, только чтобы возродиться. Миньоны прорываются сквозь сикигами, своей бессмертной силой разрывая демонов. Стаи преследуют разделившиеся группы махо-сёдзё, от чего войска Института дрожат от ужаса.

Голос Акины пронзает грохот. Резкими командами она старается привнести в анархию организованность. От базы Института марширует новая волна сикигами. Отчаянная попытка задавить массу врагов. Несколько рассеявшихся девушек откликаются на ее призыв, спасаясь бегством в последнем оплоте обороны — разгромленном баре, с которого началась битва.

Посреди безумия сражаются Аканэ и Укё.

Мои невесты расшвыривают вмешивающихся миньонов, обмениваясь ударами на средней дальности. Укё швыряет волны лопаток и стреляет копьями света. Буря лазеров и стали мчится к Аканэ. Та пробивается сквозь них, как неостановимый джаггернаут. В ответ Аканэ подбрасывает сотню молоточков. Игрушки размером с ладонь бесконечным душем падают на Укё.

П-п-писк! Б-б-бум! Каждый милый звук сопровождается громовым грохотом. Где ударяют молоточки, прогибается асфальт. Как будто невидимый гигант методично бьет по каждому месту, которого касается мягкий пластиковый конец.

Отвожу глаза и нахожу древнего матриарха. Широкими взмахами разбрасываю со своего пути демонов и призраков. Продвигаюсь, неоднократно поглядывая на небо. Митико и Гарм продолжают свой воздушный вальс.

— Колон, — окликаю я.

Приземистая карлица ловит своим посохом дубину они. Развернувшись, отправляет демона в полет. Сикигами приземляется среди стаи волков. Хищные звери разрывают его на куски.

— Зять, — хрипит в ответ Колон. Тихонько кхекает, уничтожая еще одного противника. — Почему ты здесь? Разве не в твоих намерениях было сразиться с этим зверем?

— В моих, — ворчу я. — Но чертов песик отвлекся. Пока что я ничего не могу сделать с Гармом. Придется подождать, пока он не спустится обратно.

Колон отпрыгивает на клюке назад. Изливаю на миньонов свое разочарование, давая ей время перевести дыхание.

— О? Разве до этого я видела не крылья?

Резким ударом пронзаю призрачного волка Гунгниром. Тот скулит в агонии. Бью клинком в сторону, сбрасывая дважды мертвую тварь на сужающуюся улицу.

— Они не функциональны, — отвечаю я. — С ними я могу вполне неплохо парить. Но, без солидного запаса высоты или скорости, я никуда не… — Слова обрываются. Дергаю головой в сторону. — У-тян, нет!

Мой крик опаздывает.

Краем глаза я заметила ошибку шеф-повара. Девушки сражались в ближнем бою. Укё брала верх. Укё, с лучшими навыками, лидировала в бою. Аканэ приходилось отступать. Лишь намеренно принимая удары, девушка с молотом выгадала достаточно времени, чтобы занести свое колоссальное оружие. Атака легко читалась. Укё стоило уклониться. Вместо этого она по привычке отступила.

Писк.

Секунду лопатка Укё продержалась. Затем девушку в одно мгновение швыряет через улицу. Трах! В сотне метров разбивается окно на третьем этаже. Исчезнувшая из виду, волшебный повар кувыркается внутри.

— Обманчивое у этой девушки оружие, опасное, — прищурившись, говорит Колон. — Зять, лучше будет разобраться с ней сейчас, пока наши враги не использовали ее, чтобы рассеять наши силы.

— Это подождет, — говорю я, положив руку на плечо старухи. Медленно появляется улыбка. — У меня только что появилась идея.

— О-хо-хо, — посмеивается Колон. Старуха криво усмехается. — Тогда, конечно, зять, не позволяй старушке тебе помешать.

Мельком улыбаюсь матриарху, а затем кидаюсь к Аканэ. Колон движется рядом со мной, широкими взмахами отсекая поддержку Института. Жестом подзывает к себе воинов Джокецузоку.

Позиция Колон ненадежна. Она стоит на открытой улице, защищенная лишь телами сикигами. Пока что достаточно безопасно. Институт слишком дезорганизован, чтобы собраться напасть. Но если я провожусь слишком долго, Акина контратакует.

Но это проблема Колон. У древнего матриарха превосходное тактическое чутье. Полагаю, она прекрасно со всем разберется.

Мой же противник Аканэ.

На моей невесте пластиковое платье. Листы брони украшают ярко-синюю одежду. На талии подвешены две связки игрушечных молоточков. Наряд милый, но детский.

— Вижу, с тебя сняли тиару, — быстро улыбнувшись, говорю я. — Поздравляю с продвижением. И кто ты теперь? Расходная единица 0280?

Аканэ бьет гигантским молотом. Отскакиваю назад, на сантиметры избегая пластикового конца. Через мгновение уклоняюсь еще раз. Скорость обратного удара Аканэ пугает. Она размахивает колоссальным оружием, как будто оно весит не больше пера.

— Я шевалье Института Прекрасных Принцесс, назначенная лично директором, — гордо заявляет Аканэ. — Звание, что я заслужила напряженной работой и верностью. Постарайся порадоваться за меня, Ранма.

— Ну-ну, Аканэ, — изысканным тоном выражаю я неодобрение. — Ко мне следует обращаться Саотоме-химэ.

Обрушивается молот Аканэ. Проворно шагаю в сторону. Писк-БУМ! Под ногами раскалывается поверхность. Дрожь земли смещает равновесие. Вмешивается сукэн. Элегантно отклоняюсь от своего врага.

— Я не стану называть тебя сенши, предательница, — обвиняет Аканэ. — Ты плюнула на Институт. Ты повернулась к директору спиной. Теперь думаешь, можешь потанцевать и все вернуть?

— Твоя речь не соответствует твоему положению, шевалье, — обрываю я.

Аканэ отвечает диким взмахом. Шагаю вплотную, скользнув под ее ударом. Кружусь вокруг своей невесты, беззаботно резвясь в пределах ее досягаемости. Позади меня развеваются девичьи ленты. Мягкие волны белого и черного дразнят Аканэ легкими поцелуями.

— О. Понятно. Ты завидуешь, — дразняще хихикаю я. — Не хочется об этом тебе говорить, Аканэ, но ты просто не создана быть сенши. Даже если дать тебе корону, горилла никогда не станет принцессой.

— Принцессой? Ты даже не девушка! — ревет Аканэ.

С силой берсерка она по восходящей дуге взмахивает своим оружием.

Наконец-то.

Вместо уклонения от этой атаки я кидаюсь под нее. Пи!.. Под моими ногами сжимается легкий красный пластик. Молот бьет. Импульс проносится сквозь мои ноги и позвоночник. Колени сгибаются. К лодыжкам приливает кровь. Ск! Выстреливаю в небо, как выпущенная из пушки.

Здания размываются в полосы. Окна сливаются сплошняком. Подо мной появляются крыши, уменьшаясь в далекие прямоугольники. Направив взгляд вниз вижу, как Шампу перехватывает Аканэ. Через мгновение из облака дыма за спиной моей невесты выходит Конацу. Против двойной команды воительницы Джокецузоку и куноити Аканэ держится считанные секунды.

Обращаю взгляд в небо.

Вокруг меня ревет ветер. Резкие порывы играют свободными краями платья. Из спины возникают крылья из лент, стабилизируя мой подъем. Двести метров. Триста метров. Лечу под дуге над горизонтом Токио, ракетой выцеливая призрачного волка Гарма.

Тварь не видит меня. Взгляд Гарма устремлен на его добычу. Он накидывается с яростным ликованием. Челюсти сжимаются на линкоре Митико, только чтобы застыть, когда попадают в незримую сферу.

Гунгнир кусает плоть.

Копье пронзает позвоночник и живот. Мой импульс не замедляется. Проношусь над спиной Гарма, ведя за собой древко оружия. Середина волка искорежена. Его торс поворачивает на девяносто градусов.

Рев Гарма дробит мне барабанные перепонки.

Тварь бьется. Защищающий линкор Митико призрачный щит раскалывается. Пожелтевшие зубы рассекают фрагмент крыла, а затем вырывают из него полосу. Изворачивающийся волк отбрасывает меня. С тошнотворным хлопком Гунгнир вырывает из ужасной раны. На древко наматываются призрачные кишки.

Прежде чем упасть, создаю бумажного змея. Сильный ветер дарит момент остановки.

— Пытаешься сбежать из нашего боя? — обвиняю я.

Гарм замирает. Яростные золотые глаза сосредотачиваются на мне.

— Ведьма, — выплевывает Гарм. Его губы расходятся. Из горла вырывается низкий рокот. Рык быстро становится нарастающим смехом. — Какая жажда битвы. Ты вознеслась на эту высоту, чтобы сразиться со мной? Жаль, что разочарую. Как бы я не хотел растерзать тебя на куски, сперва должны умереть эти личинки.

Собираю хайгэки. В Гунгнир вливается розовый свет.

— Ты дерешься со мной, Гарм. Я не позволю тебе сбежать.

— Глупая ведьма. Думаешь остановить меня здесь? Интересно будет взглянуть на твою попытку!

Взревев, Гарм кидается. Его мягкие лапы отталкиваются от ветра, швыряя в меня его огромную массу. Двигаюсь наперерез. Гарм быстрее. В одно мгновение зверь оказывается надо мной. Пойманная в воздухе с ограниченной скоростью, я могу лишь держаться. Размахивая Гунгниром, я защищаюсь от волка.

Гарм хватает древко копья зубами.

Тварь дергает влево, затем вправо. Мотаюсь в обе стороны, напрягаются руки. Не собираюсь отдавать свое оружие. Мы с Гармом оба знаем ценность Гунгнира. Копье единственный мой инструмент, что может ранить тварь. Без него я беспомощна.

Борьба продолжается. Пока Гарм трясет меня из стороны в стороны, я вливаю в древко Гунгнира магию. Розовый свет становится все мощнее. По металлическому стержню пробегают искры хайгэки. Там, где касается Гунгнир, у Гарма начинают гореть десны.

Гарм рычит от ярости, еще три раза мотает головой, а затем ныряет. Тварь молнией падает к земле. Врезаемся в крышу самой высокой башни. Под моей спиной прогибается бетон, выбивая из легких воздух и зачерняя взор.

Волк становится туманом.

Врезаюсь в пол следующего этажа. Подо мной раскалывается плитка. По телу течет холодное серебряное пламя. Туман Гарма проскальзывает сквозь плотную материю и исчезает из вида. Оглушенно набираю полные легкие пыльного воздуха и вскакиваю на ноги.

Не опаздываю ни на секунду. Пасть Гарма прорывает пол. Зубы зверя дробят камень и арматуру. Рублю копьем. Волк выгибает живот, уклоняясь на противоречащей его размерам скорости. Порез шириной не больше волоса.

Гарм быстрыми шагами отступает.

— Ведьма, позволь мне предложить это мелочное развлечение. Веселись как хочешь, пока я пожираю жалкую армию лунной королевы, — говорит Гарм.

Гарм опускает голову и выташнивает призрачную массу. По полу разбрызгивает массу гнилой материи. Из лужи вытягиваются эластичные конечности, образуя женственные руки, головы и торсы.

Передо мной встают три тени.

Первая красивая девушка в платье с блестками и туфлях с лезвиями. В ее груди пробито отверстие размером с кулак, метка от укуса Гарма. Рядом с фигуристкой спортивная женщина в школьном купальнике. Вокруг нее парой змей обернулись кольца призрачной воды. Последняя лучница. Взгляд останавливается на ее изогнутой шее. Из-под прозрачной кожи выпирает кость.

Сводит живот.

Я убила ее. В голове всплывает воспоминание. Измученная лучница опиралась на свой лук. Я поднялась на крышу и пнула ее в живот. Она упала вниз. Что она чувствовала в последние мгновения? Тэнки подвел ее в последнее мгновение, избавив от знания о надвигающейся смерти? Или магия исчезла до этого, оставив ей секунды ужаса, когда бетон становился все ближе?

Тихо рассмеявшись, Гарм погружается в камень. Глупо. Нет времени винить себя. Моя добыча Гарм. Если я дам ему уйти, на моих руках будет куда больше одной смерти.

Тени двигаются вперед. Фигуристка и пловчиха впереди, тогда как лучница держится сзади и поднимает лук. И это все, что я им позволяю. Нырнув вперед, поднимаю Гунгнир. Безжалостным ударом готовлюсь разрубить их.

И застываю.

Это не призраки зверей. Они были людьми. Тени передо мной должны стоять на берегу реки Сандзу, готовые воссоединиться со своими предками. Если я рассеку их Гунгниром, что произойдет? Уйдут ли их души навсегда? Они вечность будут нести ужасные раны? Гунгнир их освободит?

Я не знаю.

Нет опыта, чтобы опереться. Я не разбираюсь в легендах и мифах. Я не знаю, что происходит, когда Гунгнир рассекает призрачную плоть.

В момент моей слабости тени нападают. Скользит вперед фигуристка. Она течет элегантным вихрем, клинки на туфлях стремительно наносят множество пинков. Пловчиха заходит с фланга. Водяные змеи ударяют жидкими клыками. Лучница отпускает лук.

Уклоняюсь. Растерянное сердце не позволяет атаковать, но ничуть не замедляет защиту. Без каких-либо усилий скольжу меж пинками фигуристки. Краткими ударами копья уничтожаю обеих змей. В полете отбиваю стрелу.

Затем колебания проходят. Если я не могу воспользоваться лезвием Гунгнира, остается древко. Грубой силой сокрушаю все три тени, призрачные кости ломаются как ветки.

Сломанные духи загораются серебристым пламенем. Прежде чем они возрождаются, выскакиваю в окно.

Пролетаю над боковой улицей и приземляюсь на вершину пятиэтажного здания. Перед приземлением замечаю гигантского волка. Тварь перепрыгивает с крыши на крышу, на одно здание впереди. Мчусь вслед за ним, выжимая из ног все возможное. В погоне огромными прыжками забегаю на вершину небоскреба Токио.

Гарм держится впереди. Волка не сковывает сила тяжести, тем не менее он предпочитает соблюдать смертные пределы. Когда он оглядывается, вижу восторг. Он по-волчьи улыбается. Затем одним прыжком преодолевает двадцать метров пустоты.

Небеса пылают огнем.

С ближайшей крыши рвутся потоки магии. От яростной силы сдирает окровавленный мех и призрачную плоть. Смех Гарма усиливается. Тварь летит вперед.

Ускоряю шаг.

Следующее здание на пятнадцать метров выше предыдущего. Высота вкупе с расстоянием слишком велика. Но мне повезло, Митико оставила ступеньку. Свой линкор.

Алюминиевое судно врезалось в стену здания. Теперь оно торчит из пятого этажа, нос на метр ушел в бетон. Команда покинула его. Последняя из них забралась на крышу при помощи девушки-самурая.

Прыгаю. Шпильки каблуков касаются алюминиевой поверхности. Отталкиваюсь, добавив к высоте шесть метров. Пролетаю над девушками и приземляюсь на вершину здания.

Гарма втянули в бой. Ковгёрл дырявит его шкуру быстрым огнем шести своих пистолетов. Ее попадания отмечают звездчатые взрывы, разбрызгивающие призрачную кровь. Огненный кнут стягивает ему ноги, вынуждая на мгновение остановиться. Сверкающий луч рассекает плечо твари, кипятя серебристый туман.

Для бессмертного Гарма эти раны не больше чем неудобство. Волк мечется из стороны в сторону, нападая на группу. Хаотичные движения позволяют избежать доброй половины непрестанного нападения. Он резким движением хватает балерину и целиком глотает ее.

Бросаю Гунгнир. Копье пронзает глотку волка.

Балерина хватается за древко копья, едва видимая сквозь дымку призрачной плоти. Хватаю оружие за конец и давлю на него своим весом. Рычаг не сдвигается. Гарм с чудовищной силой изворачивается, вынудив меня отскочить.

Волк с сердитым взглядом оборачивается ко мне лицом.

— Ведьма, — рокочет он. С этим словом он прыгает.

Гарм набирает высоту. Я прижимаюсь. Морда зверя тянется вниз. Хрум. Гигантские зубы пронзают мою тень. Сукэн рассыпается потоком света.

Заставляю осколки остаться.

Хватаю Гунгнир левой рукой, пальцы в сантиметрах от лезвия. Быстро нахожу опору, вонзив каблуки в поверхность крыши. Поглощаю остатки фантазии и проявляю свою волю. На мгновение я превосхожу Гарма миллион к одному. Импульс движения Гарма сталкивается с непоколебимой силой. Гарм резко останавливается. Спина твари выгибается вверх. Пасть распахивается от боли.

Вырываю Гунгнир из его горла, и балерина вываливается на свободу.

Челюсть Гарма со щелчком захлопывается, ловя ее в зубах.

Бетон окрашивает красным. Тело балерины вздрагивает, конечности бьются. С губ стекает кровь. Меня поглощает ярость. Шагаю ближе и засовываю ладонь в пробитую Гунгниром дыру. Всей яростью отрицаю его существование.

— Tenshi osakebi!

Розовый взрыв. Челюсть Гарма уносит. Рассыпаются призрачные осколки. Материя испаряется в серебристом пламени. Балерина мокрым мешком ударяется о землю. Ее булькающий вдох приносит странное облегчение.

Гарм отпрыгивает и приземляется на край крыши. Морда волка пылает огнем. Невероятная регенерация Гарма возвращает недостающую челюсть за секунды. Волк шевелит ею несколько раз, прежде чем зарычать.

— Ты вмешиваешься во второй раз, ведьма, — обвиняет Гарм. — Что же вынуждает тебя защищать этих червей? Сострадание? Сочувствие? Такие чувства недостойны тебя, носитель копья. Насилие. Убийство. Грабеж. Сильный должен топтать слабых. Это справедливость победителя. Скажи мне, почему ты пощадила этих ублюдков, когда их тела послужат твоей воле так же как и моей?

— Из трупов получается дерьмовая прислуга, Гарм.

Повожу плечами, расслабляя напряженные мышцы. Молчаливым согласием мы приостанавливаем наш бой. Естественная пауза. Мгновение времени, что на руку нам обоим. С каждой секундой моя аура восстанавливается. А с ней и непобедимый покров сукэна. Гарм исцеляется. Ампутированная челюсть уже вернулась, но ране в горле на восстановление нужно больше времени.

Институт использует нашу передышку. Команда линкора справляется с паникой. Две храбрых девушки скользят меж нами, чтобы утащить балерину. Ковгёрл опускается рядом с подругой, ладони зажимают гигантские раны. Остальные стоят на страже, готовясь защитить павшую соратницу.

Невозможное желание. Раны балерины смертельны. Но это махо-сёдзё. Чудеса неотъемлемая часть их природы. Просто дыша, они отвергают истину и навязывают иллюзию. Дух ковгёрл силен. Ее желание крепко. Ее сукэн сливается с сукэном балерины, привнося жизнь туда, где должна быть смерть.

Кровотечение замедляется.

Мой страх не проходит. Реальность в итоге победит. Фантазия падет. И тогда судьба балерины будет определена. К добру или к худу. Ничто это не изменит.

Вновь смотрю на Гарма.

— Так это воля завоевателя, — задумчиво бормочет Гарм. Зверь крадется в сторону. — Достойное носителя Гунгнира звание. Но право воина пишут кровью, ведьма. Не думай, что сможешь править из милости. Если землю не накормить плотью врага, твое королевство падет бесплодным и иссушенным.

Шагаю вместе с Гармом, кружа напротив зверя. Команда линкора пятится. Девушки дрожат от нашего присутствия, попавшие меж титанов муравьи. Неподвижна лишь Митико. Сине-стальные глаза остры как ножи.

— Чего стоит замок, если в фундаменте нет опоры? — возражаю я. — Я не построю королевства, убив своих подданных. Эти девушки — Институт. Без них я буду завоевателем ничто.

— Они не сломлены, ведьма. Они сопротивляются тебе. Они хотят разрушить твой дух и ослабить волю. Если ты не поглотишь их, они поглотят тебя, — спорит Гарм. — Сровняй их с землей. Сломай кости. Раздави сердца. Лишь когда они будут вздрагивать от твоего дыхания, ты сможешь назваться королевой.

— Кандидат Саотоме уже согласовала свое положение, — вмешивается Митико. — Условия определены. Излишние жертвы избыточны и неэффективны.

— Дипломатия, — выплевывает Гарм. — Тактика слабых и долг правителя. Скажи мне, ведьма, ты мечтаешь о бескровной войне? Беспрепятственно отпустишь лжебогиню?

— Я не настолько наивна, Гарм, — заявляю я. — Не бывает войны без последствий. Что касается Артемиды. Она умрет. С ней я не потерплю никакого иного результата.

— Наконец-то взгляд убийцы, — рокочет Гарм. — Но я не стану сражаться, как хочешь ты, ведьма. Я Гарм, сын Фенрира. Моя природа это смерть и резня. Я поглощу слабых. Я усыплю землю их костями. Пока не устрашусь твоей грозной силы, я пожру все, что тебе дорого.

— Не пожрешь, — заявляю я. Вокруг меня волной протекает слабый свет, розовый окрашен злобой. От платья расходятся тонкие нити. Они крошечными пальцами тянутся в сторону зверя, желая съесть его душу. — Потому что я убью тебя, Гарм. И на этот раз удостоверюсь, что ты никогда не вернешься.

— От простых слов я не задрожу, ведьма. Твоя плоть лишь пища для моих зубов. Твоя сталь сломается о мою кожу, — отвечает Гарм. — Если хочешь согнуть меня, покажи, что за твоими угрозами не только твое тщеславие.

Волк накидывается. Широко распахнуты огромные челюсти. Отскакиваю в сторону, молниеносно ударив Гунгниром. Гарм с обманчивой скоростью уходит за пределы досягаемости. Но от закона копья так легко не сбежать. Лезвие рассекает ему плечо, отрезав мяса толщиной с палец.

Гарм снова набрасывается. Но не на меня.

В мгновение ока осознаю свою ошибку. Но к этому времени уже слишком поздно. За время вдоха Гарм проходит мимо меня и проносится сквозь неплотный отряд махо-сёдзё. Огромный волк останавливается у края здания и оглядывается.

— Приди, ведьма, — дразнит Гарм громоподобным голосом. — И попробуй остановить мое пиршество крови.

Волк падает на улицы внизу. Принимаю вызов. В несколько шагов яростного рывка пересекаю половину крыши. Не успеваю я нырнуть, вмешивается голос.

— Кандидат Саотоме.

Каблуки врезаются в бетон. С заносом останавливаюсь. До парапета еще один шаг. Кидаю взгляд назад, пламенно глядя на ученую.

— Оставь, Митико. У меня нет времени на отвлечения.

Митико приближается, в руках болтается хромированная пушка. Блондинка с абсолютной невозмутимостью поправляет очки. Легкий ветерок касается лабораторного халата, развевая его.

— Соглашусь, — подтверждает Митико. — Будет серьезной ошибкой игнорировать присутствие Гарма. Его существование осложняет поле боя. Результирующий рост потерь не служит интересам никого из нас. Если его не остановить, способность воскрешать павших может быть катастрофичной.

— Еще больше причин не тратить время, — выпаливаю я. — Гарм падет. Сейчас. — Отворачиваюсь и готовлюсь прыгнуть.

— Ваш подход ошибочен, кандидат Саотоме, — раздается резкий голос Митико. — Если вы намерены добиться победы, вам следует пересмотреть тактику.

Останавливаюсь. Губы мрачно сжимаются. Заставляю себя сохранять спокойствие. Черт. Митико права. Регенерация Гарма непреодолима. Даже оставленные Гунгниром раны со временем заживут. Смертельные удары не замедлят зверя. На Гарма я могу обрушить только боль.

Есть и иной способ. Я уже убивала Гарма. Но безумием будет мечтать о том, чтобы заставить его проглотить второй tenkui ryu.

— Слушаю, — смягчаюсь я.

Отхожу от уступа и поворачиваюсь к Митико. Команда линкора напрягается при моем приближении. Указываю Гунгниром на девушку-самурая, на что она подпрыгивает. Копье быстро обводит остальных, оставив нетронутыми лишь ковгёрл и балерину.

— Но сперва вам, дамы, лучше пошевелить задницами, — говорю я, глядя на группу. — Насколько я знаю, по всему полю боя разбросаны тела. Найдите их, заберите и утащите куда-нибудь в безопасное место. И побыстрее. Лучше до того, как Гарм вырвет вашим подружкам глотки.

Команда сглатывает. Посеревшие лица обращаются к Митико, ожидая ее одобрения.

Митико отвечает резким кивком.

— Делайте, как приказала кандидат Саотоме. Ваша основная задача сберечь всех жертв. Вы воздержитесь от боевых действий, если их удастся избежать. Столкнувшись с силами Саотоме, вы сразу сдадитесь, объясните свои приказы и попросите разрешения продолжить. Понятно?

— Да, Нисимура-сэнсэй, — откликается полдесятка голосов. Поворачиваются ко мне. — Саотоме-сама.

Дважды присев в реверансе, команда мчится прочь. Они набиваются в выход на крышу и бегут вниз по лестницам. Хмуро провожаю их взглядом. Здание всего в шесть этажей. Неужели для них это много? Тогда что насчет тех, кто упал с большей высоты?

Морщусь. С тошнотворным чувством обращаю внимание на поле боя.

Сражение приостановлено.

Армия Акины засела на своей базе. Десятки девушек лежат на носилках. В развалинах бара возвышаются шесть серебристых башен. Турели поливают миньонов гибельными лучами. Жалкая сотня сикигами служит тонкой защитой. Отработанных демонов не заменить. На каждого созданного машиной они исчезает другой, их жизни заканчиваются от рук времени.

Команда разрушителей отказалась от осады. Вместо этого Шампу и Мус укрепляют узкий переулок в сорока метрах оттуда. Толстые бетонные блоки становятся укрытием от дальних атак Института. Остальные отдыхают. Колон стоит на страже. Время от времени взгляд матриарха выискивает Гарма.

Тварь прячется под землей. Там он и рыщет, выслеживающий добычу хищник. Вокруг него собираются волки-миньоны, двигаясь через затененные места, окружая команду разрушителей. Среди них четыре человеческих тени. С воскрешенными мертвыми приближение Гарма все смертельнее.

Вместо страха испытываю облегчение. Колон жестче старой кожи. Гарму придется долго жевать, прежде чем ее проглотить. Команда разрушителей справится с его миньонами. Полно времени на планирование.

— Рассказывай. Как прикончить песика? — требую я.

— Гарм это Земной дух, — начинает Митико. — Его существование сродни концепции. Знакомое нам всем физическое присутствие является проявлением. Удары по проявлению не вредят всему целому.

Прищуриваюсь.

— Подожди. Ты же не говоришь, что Гарм бессмертен, не так ли?

— Неопределенно, — отвечает Митико. — Смысл слова «бессмертие» неоднозначен. Под «бессмертием» можно подразумевать лишь устойчивость к временной деградации. С другой стороны, «бессмертие» может означать невозможность смерти. В строгом смысле, последнее невозможно. Все конечно. Нельзя игнорировать второй закон. Применение термина «бессмертие» к Гарму влечет дополнительные осложнения. Однако, если ограничить дискуссию проявлением Гарма, то да, «бессмертный» — в самой идеальной форме — достаточно точное описание.

Хмурюсь. Гарм идеально бессмертен. Нет. Митико сама сказала, что идеальное бессмертие невозможно. Но это не улучшает моего положения. Солнце тоже смертно. В масштабах миллиардов лет, оно умрет.

Сродни ли бессмертие Гарма солнечному? Волка невероятно трудно убить? Или у Гарма есть уязвимость? Я видела поражение твари. Я впихнула ему в глотку торнадо. Мой tenkui ryu десять раз бы убил бессмертного Сафурана. Учитывая природу моей магии, сомневаюсь, что феникс после этого воскреснет.

Но Гарм выжил. И не осталось ни одной царапины, отметить мою победу.

Бессмертие. Я сама это видела. Я сама это сказала. Тем не менее, я не хочу принимать такой возможности.

— Говоришь, мой нынешний способ не сработает. Значит, мне нужно его запечатать? Или есть способ убить Гарма?

— Гарма возможно убить, — поясняет Митико. — Существование Гарма концептуально. Его можно смоделировать как две независимые сущности, Гарм-положительный и Гарм-отрицательный. Гарм-отрицательный это дискретное проявление. Полу-физическое по своей природе. Его можно поразить обычными атаками. Однако это существование бессмертно. Все попытки убить или запечатать Гарма-отрицательного потерпят неудачу. Единственный возможный исход это временный распад. Гарм-положительный это самораспространяющаяся волна. Он вездесущая концепция в духовном поле Земли. Это существование, в относительном смысле, смертно. Подразумевая смерть Гарма, целиться нужно именно в эту часть сущности.

Положительный? Отрицательный? Волна? Дискретное проявление? Кружится голова. Митико говорит о теории. Мне нужна практика. Чем это поможет мне?

Разочарованно закрываю глаза.

— Можно не так заумно?

Митико наклоняет голову. Через мгновение протягивает руку.

— Гарм-отрицательный вон там.

Смотрю. Затем словно щелкает. Гарм это конечность. Призрак не самостоятельное живое существа, но скорее часть всего целого. Бессмертие Гарма вдруг обретает смысл. Сломав руку, я не умру. Если мою конечность разорвать на куски, я смогу ходить. Гунгнир, при всей своей силе, этим ограничен. Если Гарм лишь часть целого, то лучшее, на что я могу надеяться, это на смерть от потери крови.

Вот только Гарм не человек. У него пугающая регенерация. Его раны закроются в мгновение ока. Нет. Даже больше. Гарм существо, что может отбросить руку и за несколько дней отрастить новую.

Насилием Гарма не убить. Его бессмертие идеально. Но это не значит, что тварь неубиваема. Если недостаточно силы, остается хитрость.

— Яд, — подытоживаю я.

Митико во второй раз склоняет голову. Через мгновение кивает.

— Эффективно.

Хмурюсь в ответ.

— Нет, нисколько.

Яд. На первый взгляд логично. Если Гарм лишь конечность, введя яд, я смогу достичь сердца зверя. План прост и прямолинеен.

Но есть и недостаток. Я невольно уже это пробовала. Моя магия сродни чуме. Мои нити созданы для трансформации. Они проходят сквозь душу жертвы. Поглощают духовную материю. Реплицируются, увеличиваясь в числе.

И Гарм пережил мою чуму. Введенная мною доза превыше повторения.

— Неверно, — возражает Митико. — Ваша стратегия здрава. Теория ясна. По сути, существует три метода достижения смерти Гарма. Самый прямой в устранении среды существования Гарма. Этого можно добиться, погасив источаемое Землей духовное поле.

— Убить планету, — фыркаю я. — Ужасная идея.

— И непрактичная, — добавляет Митико. — Второй подход в принудительном полном проявлении. То есть вынудить Гарма актуализировать все свое существование в виде Гарма-отрицательного. Таким образом, Гарм станет истинной дискретной сущностью, уязвимой к обычным тактикам.

— А! — говорю я, мгновенно поняв. — В принципе, вместо сражения с рукой Гарма, я буду бороться с телом. Мне нравится.

— Неосуществимо, — поправляет Митико, покачав головой. — Способ ясен, но требования чрезмерны. Для принудительной духовной конденсации нам потребуется духовная сила примерно в семьдесят три раза превосходящая ваш потенциал. Усиление сукэна возможно, но создание необходимых машин потребует значительного периода времени.

Морщусь.

— И остается яд.

— Не совсем. Последнее это прямое нападение. Гарм-положительный это информационное существо. Есть множество способов навредить такой сущности. Яд лишь средство.

Качаю головой.

— Но яд не сработает. Я уже пробовала. Когда несколько дней назад я сражалась с Гармом, я нафаршировала его своими нитями. Если это его не убило, то ничто не убьет.

Митико кивает и обдумывает мою информацию.

— Логика ясна. Яд подходит, — заключает она. — Если ошибка не в дозе, то должна быть в способе введения. Яд должен повлиять на Гарма-положительного, или не будет никакого ущерба.

Митико предлагает убедительное объяснение. Яд, не важно, насколько силен, не убьет, если не достигнет сердца. Это самая основа основ. Когда кусает змея, главное сохранять неподвижность. Снизить частоту сердцебиения жертвы, и яд будет медленнее распространяться. Если купить достаточно времени, пациент выживет.

В случае Гарма, волк ампутирует зараженную конечность.

Но справлюсь ли я? Продолжая аналогию Митико, нужно найти вену. Ввести туда мои нити, и они быстро доберутся до цели. Но Гарм не живое существо. Иначе бы он уже умер. Введенная мною доза была астрономической. Будь у Гарма вены, хотя бы часть моего яда добралась бы до сердца.

Остается лишь один вывод. У Гарма нет такого потока.

Нет. Я ошибаюсь. Явно существует поток меж положительным и отрицательным.

Совсем не конечность, Гарм ближе к сикигами. В момент создания в его призрачное проявление втекает энергия. Дополнительные волны приходят, когда он регенерирует или обращается к мощной магии.

Но все это оттоки. Артерии, когда мне нужны вены. Итак, когда Гарм впитывает силу?

Трах!

Мои мысли прерывает гром.

Глаза распахиваются, оббегая поле боя. Мус пал. Сквозь его живот прошло незримое копье, оставив кровавую дыру. Команда разрушителей реагирует на потрясении. Укё перепрыгивает раненого воина, раздавив противостоящего волка. Шампу отодвигается в тень, взглядом окидывая улицы, выискивая скрытых нападающих.

Во встревожившейся группе нет только Колон. Матриарх сражается с Гармом.

Битва между карликом и гигантом. Древняя старуха движется с молниеносной скоростью. Рассчитанными шагами она приближается и отступает, колотя Гарма своей клюкой. С каждым ударом течет ки, разбивая кости и растирая плоть.

Гарм смеется от восторга. Тварь принимает грубость матриарха и отвечает большей. Без Гунгнира оставленные Колон раны мимолетны. Старуха это знает. Ее удары отправляют Гарма в воздух. Ее цель увести бой, а не уничтожить тварь.

Трах! Снова гремит гром. С вакидзаси Конацу сыплются искры. Даже не взглянув, куноити защищает Шампу от невидимой атаки.

Определяю природу оружия. У Института есть снайпер.

— Черт, — ворчу я, касаясь оправы очков. — У нас мало времени. — В последний раз смотрю на ученую. — Митико, могу я попросить об одолжении?

— Пока ваша просьба не повлияет на определенные мне обязанности, я окажу любую потребовавшуюся помощь, — отвечает Митико.

— Ценю это, — слабо улыбнувшись, говорю я. Глубоко вдыхаю. — Мне нужно, чтобы ты отвлекла Гарма. Не сейчас. Я дам знать, когда. Сможешь?

— Подтверждаю.

— Будь осторожнее, — тихо говорю я.

— Предприму все необходимые меры предосторожности, — отвечает Митико. Сине-стальные глаза сосредотачиваются на мне. — У вас есть план?

— А с кем по-твоему ты говоришь?

Мельком ухмыляюсь и катапультируюсь с здания.

Когда я достигаю пика прыжка, разворачиваются тканевые крылья. Парю в тридцати метрах над полем боя. Видны все крыши, кроме самой высокой башни. Легкими касаниями перебираю режимы ауры. Резко выделяется фиолетовая фигура. Я нашла снайпера.

Снайпер Института сидит на крыше внизу, длинная винтовка установлена на коротком парапете. Острым взглядом она смотрит сквозь прицел, выбирая свою цель.

Трах!

Оружие дергается, из дула вырывается линия огня. Снаряд отлетает от стальной поверхности лопатки Укё.

Сукэн жесток к засадной тактике. Он гарантирует непобедимость, пока аура не падет. Одиночный удар, вне зависимости от мощи, не пронзит покров, если только снайпера не поддерживает превосходящая духовная сила. Девушка с винтовкой явно это поняла, потому что безошибочно целится в лишенных сукэна.

Но сукэн это больше чем личный щит. Это присутствие, владычество. Он плащом окутывает остальных. Конацу и Укё простирают свои ауры над Шампу. Девушки чередуются, чтобы их магию не перенапрягли множественные выстрелы.

Снайпер уже нейтрализована.

Но я не допущу нового нападения. Отключив режим аур, ныряю.

А? Снайпер исчезает из виду. За краткой растерянностью следует понимание. Невидимость. Именно поэтому команда разрушителей не смогла ее обнаружить. Неважно. Гунгнира не избежать.

Бросаю копье. Гунгнир пересекает последний десяток метров и пронзает пустоту. Брызги крови указывают на мой удар. Касаюсь бетона. Обеими руками хватаюсь за древко Гунгнира, поднимаю снайпера в воздух и швыряю ее на землю.

Девушка испускает леденящий кровь крик. Ущерб слишком велик. Сукэн сваливается. Невидимость исчезает. Вздрогнув, левой рукой девушка хватается за рану, по желтому платью расползается красное пятно. Отчаянным жестом снайпер нащупывает свою винтовку.

Касаюсь Гунгниром ее шеи и предупреждающе качаю головой.

Снайпер сглатывает и отпускает оружие.

Ухожу. Не боюсь показать ей спину. Ее боевой дух сломлен. Рана требует всего ее внимания. Даже если она будет настолько глупа, что выстрелит, сукэн прикроет мою ошибку. Вместо этого я оглядываю боковые улицы, высматривая другой вид добычи.

Ничего. Ничего. Опять ничего. Короткий прыжок переносит меня на следующее здание. Глаза успокаиваются. Цель обнаружена.

Три призрачных волка преследуют Морковку. Девушка бежит, руки шлепают в бесплодном ужасе. Бегство бессмысленно. Морковка, пусть и сверхъестественно усиленная, человек. Четвероногие хищники гораздо быстрее. Волки нагоняют ее за секунды. Миньоны набрасываются, целясь в икры и спину.

— Эй-яяя! — спотыкается Морковка. Девушка падает лицом в землю. Нелепая ошибка спасает ей жизнь. Волки промахиваются. Пара пролетает слишком высоко. Третий врезается пастью в ее острый каблук. Существо падает в мусорный бак.

Морковка перекатывается на ноги. Волки снова нападают. Закрыв глаза и тряся руками, Морковка открывает ответный огонь. Прицел хорош. Заряд морковок уничтожает ближайшего преследователя.

Ее удача подходит к концу. Два волка прорываются. Первый набрасывается. Челюсти миньона хватают ее за запястье. Зубы впиваются в бледную плоть. Вес призрака тянет конечность вниз. Второй волк ныряет в дыру в защите, целясь Морковке в горло.

Копье разрывает его напополам.

Приземляюсь рядом с Морковкой. Небрежным взмахом обезглавливаю вцепившегося в ее руку миньона. Вспышка серебристого пламени сообщает о возрождении третьего. Прежде чем он успевает двинуться, наклоняюсь и отсекаю ему все четыре ноги. Искалеченный миньон ударяется о землю. Без ног он лишь скулит и хнычет.

— Э? Я жива? — спрашивает Морковка. — Думала, мне точно конец.

Изгибаю губы в улыбке.

— Всегда пожалуйста.

Девушка в коричнево-оранжевом платье поднимает глаза. Они распахиваются, едва она понимает, с кем говорит.

— Эй-яяя! С-саотоме-сама, пожалуйста, не убивайте меня.

Морковка в диком страхе хлопает руками. На запястье болтается вцепившаяся волчья голова. Усмехаюсь от этого вида. Будь у Морковки хоть капля мозгов, она бы поняла, что я здесь не для ее убийства. Будь у меня такой план, она бы уже была мертва.

— Стой спокойно, — приказываю я.

Морковка застывает. Левой рукой хватаю ее запястье, а правой голову призрака. Обезглавленная тварь рычит на мое прикосновение. Всматриваюсь. В манжете моего платья формируются розовые нити. Пряди погружаются в череп призрака. Черви вгрызаются в плоть. Чавкая, поглощают духовную массу.

Ежусь.

Магия миньонов холодна и липка. Кажется, как будто я съела тухлое мясо. Проглатываю тошноту и разбираюсь с наколотым на копье волком. Тошнота усиливается. Поглощать этих призраков опасно, но дополнительный ки крайне необходим.

Смотрю на Морковку. Девушка сглатывает, ее тело дрожит. Пальцами нервно теребит подол юбки.

Отворачиваюсь и подхожу к последнему миньону.

Этого волка я не пожираю. Приседаю рядом с искалеченным существом, собирая магию меж раскрытых ладоней. Сама по себе сворачивается тонкая нить, unmei nuu ito. Это суть моей магии. Заклинание, что я никогда не использовала. Сила порабощения.

Сильнейший яд.

Прежнее мое творение было ослабленным подражанием. Плясавшим в моем tenkui ryu лентам не хватало изысканности. Навеянные моим kairai ito жилы были стерильным злобным умыслом. Но это настоящая штука, в чистом виде коварный вирус.

Перегоняю свою силу в не имеющий аналогов токсин. Краеугольным камнем моей магии являются эмоции. Хайгэки это отрицание. Порождается ненавистью, страхом и отвращением. Сукэн подчинение. Создан из грез, тирании и высокомерия. Чтобы создать unmei nuu ito, мне нужно отказать Гарму в существовании, подавить его бытие и навязать мою метаморфозу.

Хайгэки прост. Внутри меня бушует ярость. Кристально ясно вижу, как волк вонзает зубы в балерину. Снова вижу, как его мех окрашивает алым от крови фигуристки. Я убью волка. Я разорву тварь на куски. Гарм умрет от моей руки.

С сукэном сложнее. Недостаточно хотеть изменить волка. Unmei nuu ito отражает мою мэгами но оои. Наложенная форма должна резонировать с моей магией. Как я могу такое желать? Мое сердце уже дрожит от страха, что я подавлю себя.

Отчаянно роюсь в своей душе. Нахожу тщеславие. Отражающуюся в серебре прекрасную даму. Нахожу силу. Непоколебимая решимость, когда я оставила на алтаре смерти Отрицание. Я девушка. Я сенши. Я Саотоме Ранма.

Моя воля пылает огнем. Из платья вырываются толстые нити. Волокна оборачиваются вокруг себя, образуя пучок размером с кулак. Мистическая конструкция поглощает свет. Вокруг нее царит тьма, отступающая перед розовым свечением.

Долгое мгновение держу веревочный шар. Смотрю на свое творение, пытаясь понять, чувствовать ли восторг или отвращение.

Хватаю волка. Искалеченный миньон сопротивляется моей силе. Правой рукой раскрываю ему рот. Засовываю бечевку в горло призрака. Зубы волка вонзаются в кожу. Игнорирую боль и сосредотачиваюсь на своей магии. Клубок нитей хочет распутаться. Приказываю ему остаться.

Курок взведен, вырываю руку. Миньон взвизгивает. В моей плоти ломается зуб.

По рукаву стекает кровь. Ледяное прикосновение сукэна обездвиживает рану и закрывает ее. Миньон жалко скулит. Свернувшись клубком, существо зажимает живот. Хватаю его за морду. Ее зашивают нити.

Засовываю безногого волка подмышку и встаю.

— Ты. Тебя зовут Рин, так?

— Э? — восклицает Морковка. Широко раскрывшая глаза девушка смотрит по сторонам, после чего указывает на себя. Киваю. — Верно, Саотоме-сама. Меня зовут Рин. Судзуки Рин.

Судзуки Рин. Судзуки Рин. Молча повторяю слова, запечатлевая их в своей памяти. Скоро я стану директором Института Прекрасных Принцесс. У меня будут обязанности по отношению к этой девушке. Меньшее, что я могу, это узнать ее имя.

— Рин-тян, у меня есть для тебя задача.

Рин растерянно моргает. Затем ее глаза распахиваются. Вскочив на ноги, Рин по-армейски салютует.

— Конечно, Саотоме-сама. Я всегда готова подчиниться сенши.

Фыркаю.

— Хорошо. Тогда…

— П-подождите! — выкрикивает Рин. Девушка отчаянно машет руками в знаке отрицания. — Я не это имела в виду! Беру слова назад! Я не могу вам помочь, Саотоме-сама. Вы враждебная сенши. — Рин глубоко вдыхает и принимает милую стойку. — Готовьтесь к смерти, Саотоме-сама.

Гунгнир кружит в моих руках. Копье мелькает, замерев в десятке сантиметров от ее лица.

— Можем сразиться, если ты того хочешь, Рин-тян.

— Хе-хе-хе, — натянуто смеется Рин. Девушка снова сжимается. Плечи вжимаются в стену переулка. — Н-не обращайте внимания, Саотоме-сама. Я просто пошутила. — На глаза наворачиваются слезы. — Пожалуйста, не убивайте меня.

Вздыхаю и кладу Гунгнир на плечо.

— Расслабься. Я лишь хочу, чтобы ты передала сообщение Акине. Скажи, что я хочу с ней поговорить.

— П-правда? — спрашивает Рин. Девушка вдруг снова сосредотачивается. — Я имею в виду, конечно, Саотоме-сама! Прямо сейчас, Саотоме-сама!

Девушка в оранжево-коричневом платье кидается прочь. Через мгновение Рин с заносом останавливается.

— Простите! — пищит она. Девушка быстро исполняет реверанс и вторично выбегает из переулка.

Улыбаюсь. Светлое чувство быстро исчезает.

Акину не поколеблют слова Рин. Генералу Института нужно победить в войне. Лучшее, на что я могу надеяться, что когда я приду, Акина выслушает. Но это позже. Сперва мне нужно поговорить с Колон. А до этого отвлечь Гарма.

Огромный волк не должен увидеть миньона у меня подмышкой.

Пора вызвать Митико.

— Tenshi osakebi.

Небо пронзает копье розового. Снаряд пролетает над занятым Митико зданием. Разбившийся линкор поднимается с крыши. Неспешно поворачивается к Гарму. Скрииииии! Пара раскаленных добела пушек разрывает зверя.

Гарм дрожит, его тело кипит серебристым туманом. Волк рыком выражает свое неудовольствие, но не покупается на приманку. Вместо этого тварь накидывается на крохотного матриарха. Колон закручивает посох. Вихрь ки отклоняет Гарма влево от нее. Волк катится по мостовой, ослабевшие ноги стараются прекратить кувырканье. Скрииииии! Скрииииии! Зверя пронзает еще больше лучей. Гарм с трудом поднимается на ноги.

— Хватит! — ревет Гарм. — Ты снова посмела вмешаться в мою битву. Я скину тебя с неба, женщина. Брошу твое сломанное тело на землю. А затем я сожру тебя, медленно, чтобы ты познала мою злобу.

Колон забыта, волк взмывает в воздух. Из задней части линкора Митико вырывается пламя. Ее судно мчится вперед. Гарм старается не отстать. Его задача еще больше усложняется, когда пушки Митико разворачиваются на опорах и открывают огонь.

Скрииииии! Гарма пронзают копья света. Тварь ревет от боли.

Погоня продолжается. Бессмертный Гарм гонится с бешеным упорством. Поначалу задача волка кажется безнадежной. Затем форсаж линкора стихает. Разрыв между Митико и Гармом сокращается. Зверь победит в этом соревновании.

— Колон! — кричу я, выбегая на поле боя.

После бегства противника матриарх ссутуливается. Колон вцепляется в свой посох. Лишь кривая деревяшка позволяет ей стоять. Исчезает бастион бесконечной силы. Вместо этого я мельком вижу сокрытую под ним почтенную женщину.

— Зять, — хрипит Колон.

— Вы в порядке? — мягко спрашиваю я.

Колон испускает усталый смешок.

— Похоже, мои кости слишком хрупки для долгих сражений. Как бы это ни ранило мою гордость, я благодарна твоему присутствию. Прибудь ты на минуту позднее, я бы встретила свой конец.

— Простите. Я не хотела так надолго оставлять вас одну, — извиняюсь я.

— Неважно, — отмахивается Колон. Пожилая женщина с трудом встает на ноги. Силой воли игнорирует истощение. — Глупо было с моей стороны связываться с таким зверем. Скажи, как идет наша война?

— Так же как и ожидалось. Акина заперлась в своем замке. Меня беспокоит Гарм.

— Да, этот волк настоящая неприятность, — бормочет Колон.

Смотрю в небо. Расстояние между Митико и Гармом сократилось до считанных метров. Митико извилисто снижается, спуская зверя, так что он пролетает над базой Института. Шесть серебристых турелей открывают огонь. Гарм воет от боли. Из крепости выстреливает десяток зарядов магии, усиливая огневой вал.

Волк отступает, нырнув в здания. Корабль Митико останавливается. Алюминиевое судно несколько мгновений покачивается на месте, прежде чем отправиться в погоню. Морщусь. Ради Митико, нужно быстрее заканчивать разговор.

— Время выходит, — говорю я, опуская миньона под ноги старухи. — Колон, сгоните миньонов Гарма. Соберите в одном месте столько, сколько получится. Засуньте их в заметное, но не слишком, место. Этого посередине. — Останавливаюсь и изучающе смотрю. — Справитесь?

Колон тыкает своей клюкой безногого волка.

— Понятно, — говорит она, кивая самой себе. — Рискованная ставка, зять. Не бойся. Я предусмотрительно забрала у детишек последние три печати. У меня для них найдется хорошее применение.

Древний матриарх хватает волка за загривок. Колон прыгает на клюке до измученной команды разрушителей. Мой войска шевелятся, но не поднимаются при ее приближении. Все они валяются на земле.

Бах. Бах. Бах. Колон стучит клюкой по дороге.

— Подъем, ленивые бездельники. Позор вам, оставляете старухе сражаться за вас, — рявкает она.

Команда разрушителей со стоном встает. Сидеть остается только Мус. Белые одежды парня пропитаны алым. Тем не менее, воин Джокецузоку поправляет очки и уделяет старухе внимание.

— Разберусь с этим сбродом, — обращается ко мне Колон. — Тебе нужно что-то еще?

— Нет, — отвечаю я. — Мне нужно поговорить с Акиной. Но нельзя, чтобы при этом со мной был кто-то их вас. Если рядом со мной будет команда разрушителей, я буду казаться неискренней.

— Понятно, — говорит Колон. Старые глаза сосредотачиваются на мне. — Доброй охоты, зять.

Киваю.

— И вам.

К базе Института есть несколько подходов. Быстрейший и самый очевидный с фронта. Самый медленный сверху. Не учитывая сроков, преимущество за нападением с воздуха. Оно сокращает период уязвимости, снижает эффективность дальнобойных атак Института. Предлагает элемент неожиданности.

Выбираю этот путь и молюсь, чтобы Митико продержалась.

На поле боя тишина. Серьезные бои закончились некоторое время назад. Превосходства Института больше нет. У Акины примерно с десяток действующих бойцов. Попытки восстановить сикигами соберут не больше сотни. Силы Института уменьшены до одной пятой.

Со столь ограниченными силами Акина не устоит перед моим приближением. Если бы я раньше испробовала эту тактику, ее силы перекрыли бы все ходы. На крышу бы сбросили десятки сикигами. На мою позицию бы обрушились штурмовики. Подбавили бы огню махо-сёдзё.

Вместо этого пугающе тихо. Спокойствие нарушает лишь визг пушек Митико. Пустота нервирует. Десятки зданий безжизненны. Полиция Токио эвакуировала жителей. Глядя через плечо, вижу ряды мигалок. Странно это. Мы крушим город. Почему они стоят в стороне?

Но они стоят в стороне. И я за это благодарна. Для такой боевой зоны три стороны уже слишком много. Добавление четвертой посеет смерть и хаос в масштабах, которые я и не смею надеяться сдержать.

Достигаю вершины прилегающего к бару здания. Усмехаюсь. Операция падение с небес, прерванная моя тактика, снова в силе. Неумолимость заменена легкомыслием. Я собираюсь прыгнуть в самое сердце сил Института. Многое может пойти не так.

Не проиграй, Ранма.

Поднимаю ногу. Вокруг нее кружат огоньки розовой энергии. Топаю. Из каблука вырывается заряд хайгэки. Крыша подо мной раскалывается, сбросив меня на этаж подо мной. Моя аура усиливается. Сквозь ки текут длинные нити. Вокруг меня вздымается вихрь, только чтобы втянуться в Гунгнир.

— Tenshi ittou.

Мистическое лезвие режет цемент как сливочное масло. Угловой блок начинает скользить в сторону базы Института. Ударяю его зарядом хайгэки. Бетон рассыпается в щебень. Кидаюсь вперед, прячась в тени падающих обломков. Рев ки становится все сильнее. Гунгнир напитывается, вбирая энергию, пока копье не кипит от моей духовной силы.

Скрииииии!

Шесть турелей открывают огонь. Добела раскаленная материя распыляется по камням и щебню. Слабые лучи не в состоянии пронзить мое укрытие. Вместо этого они разогревают камень до лужи магмы.

Касаюсь пылающего бетона носком туфли. Шипит дым. Отталкиваюсь. Поднимаюсь над обломками, мой прыжок усиливают выросшие из спины крылья. Институт теперь ждет моего нападения. Девушки откликаются на зов Акины. Формируются линии. Хаос уступает порядку.

Автотурели светятся. Еще несколько секунд, и они вновь обрушат свою ярость. Пыль и камни отражаются от незримого барьера. Меня от Института отделяет призрачная стена. Мое укрытие исчезает.

Изо всей силы бросаю Гунгнир.

Копье становится лучом света. Полоса розового пронзает барьер. Стена разбивается как стекло. Оружие преломляется. Закон Гунгнира в действии. Усиленному моей магией, копью не важно, что я ничего не знаю о своей цели. Если понадобится, Гунгнир отвергнет сам мир и ударит по истине.

Бум! Гунгнир дрожит. Треть оружия видно, остальное погружено в серебристое устройство. Разлетаются огромные молнии. Кричат попавшие под удар электричества девушки. Генератор стихает. Все шесть турелей отключаются вместе с ним.

Касаюсь земли.

Институт нападает.

Перед носом проносится нога в кроссовке. За лодыжку хватаю спортсменку в красных блумерах. Разворачиваюсь. Спортсменка врезается в собравшуюся группу. Делает выпад горничная, обрушивается ее швабра. Шагаю назад. Мягкая ткань касается моей груди. Горничная подается вслед за выпадом, скольжу в сторону и отвечаю молниеносным ударом кулака.

Сукэн горничной удерживается. Она грациозно отстраняется. Кружит ее древковое оружие. Широкий удар тянется к моей шее. Падаю и сбиваю ее с ног.

Мою тень пронзают морковки. У ног взрывается ледяной столб. Вокруг кружат фиолетовые пылинки. Густеет слизь. Закладывает нос.

Скачу меж хаоса.

— Перемирие! Перемирие! — кричу я.

Горничная и спортсменка поднимаются на ноги. Рин заходит мне с фланга. Сирень крутит свой жезл, призывая клумбу цветов.

Вперед выходит Акина.

— И зачем же нам соглашаться на прекращение огня, Саотоме, когда ты так любезно предложила нам себя?

Несмотря на слова Акины, Институт отходит. Исчезают фиолетовые пылинки. Горничная и спортсменка отступают на шаг. Институт окружает меня. Четырнадцать девушек и сотня сикигами перекрывают побег. Акина встает между мной и Гунгниром.

— И пока мы сражаемся, сколько девушек ты потеряешь из-за Гарма? — спорю я.

— Сенши приоритетны, Саотоме-тян, — деловито говорит Камико. Психиатр протискивается вперед толпы. — Чувства директора по этому вопросу вполне ясны. Она готова обменять несколько жизней на победу.

Хмурюсь. Камико права. Артемида с радостью пожертвует десятью, а то и двадцатью девушками, чтобы все вышло, как она хочет. В ее глазах большая часть Института это расходный мусор. Я же, с другой стороны, фундаментальная часть планов директора. Нет. Моя значимость неуместна. Гордость Артемиды требует раздавить предавшего ее рыцаря.

— Забудь о директоре, — отмахиваюсь я. Смотрю прямо в карие глаза женщины. — Каким числом девушек вы готовы пожертвовать?

— Пожалуйста, избавьте нас от своих обвинений, Саотоме-тян. Вы прекрасно знаете, что мы не можем пренебречь директором, — отвечает Камико. Прищуриваются ястребиные глаза. — Кроме того, этот спор излишен. Рассмотрев вашу прежнюю речь, я пришла к выводу, что вы ключ к стратегии Гекаты. Каковы бы ни были наши личные чувства, когда доходит до определяющего существование Института боя, я вынуждена принять любое число жертв.

— Речь не о существовании Института, и ты это знаешь, — отвечаю я. — И если высший ваш приоритет сенши, то что насчет нее?

Указываю в небо. Над головами проносится линкор Митико. Скрииииии! Небеса прорезают линии белого огня. Огромный волк Гарм ныряет вниз, исчезнув в крыше здания. Оружие растрачено на бетон. Через секунду зверь вырывается из стены здания. Огромная пасть Гарма смыкается на алюминиевом судне, оторвав всю заднюю часть.

Потеряв возможность летать, линкор врезается в улицу внизу.

— Вот идиотка! — ругается Акина.

Не колеблясь, идол в черном боди разворачивается и хватает Гунгнир. Акина вырывает копье из генератора. Перебрасывает оружие в мою сторону. Выхватываю его из воздуха.

— Акина, — строго говорит Камико.

— Не собираюсь смотреть на смерть Митико, — отрезает Акина. Фиолетовые глаза поворачиваются ко мне. — Саотоме, лучше бы тебе мне помочь, или, клянусь, я убью тебя.

Не дожидаясь моего ответа, Акина мчится прочь. Следую за ней. Силы Института расступаются, не вставая у меня на пути. Акина впереди, но превосходящая скорость быстро позволяет мне нагнать.

Линкор врезается в землю и пропахивает ее до вестибюля здания. Взрываются встроенные в алюминиевый каркас серебристые машины. Б-бум! Звуковая волна бьет меня в грудь. Столбы синего пламени облизывают небо, после чего уменьшаются до более естественных огней.

Митико лежит на улице, спиной прижавшись к фонарному столбу. Должно быть, в последние моменты спуска она покинула свое судно. Лабораторный халат раскрыт, демонстрируя окровавленную кожу и серебристый купальник. Ученая пытается сесть.

Набрасывается Гарм. Челюсти колоссального волка достаточно велики, чтобы проглотить машину. Он кусает. Пожелтевшие зубы ударяются о призрачную поверхность барьера Митико. Та с ледяным спокойствием подтаскивает поближе хромированную пушку и открывает огонь.

Скрииииии! Луч пронзает Гарма от глотки и насквозь. Тварь растворяется в серебристом пламени. Возрождается подобно фениксу. Не испугавшись, волк снова нападает.

Звучит ангельский голос. Акина выпевает быстрые ноты. Рядом с ней формируются шесть акустических пуль. Снаряды врезаются в Гарм, отправив его кувыркаться по улице. Через мгновение мы останавливаемся в полуметре от сбитой Митико.

Акина опускается рядом с ученой. Идол осторожно кладет руки на плечи Митико.

— Ты в порядке, Ми-тян? — спрашивает Акина.

— Неверно, — отвечает Митико. Голос блондинки напряжен. — Левая плечевая кость и ключица расколоты. Сломаны четыре ребра. Правая берцовая кость повреждена. Я больше не способна сражаться.

Со смехом фыркаю, забавляясь ее строгостью.

— Она будет в порядке, — перевожу я.

Акина забрасывает руку Митико себе на плечо. Встает. Более высокая Митико опирается на меньшую женщину. Быстро эти двое никуда не доберутся.

Фиолетовые глаза Акины пронзают меня.

— Думала, ты гораздо умнее, Саотоме.

— Ресурсы кандидата Саотоме ограничены, — оспаривает Митико. — Я вызвалась помочь.

— Заткнись, Ми-тян, — отрезает Акина. — Тебе не хватает опыта, чтобы принимать такие решения. В отличие от Саотоме. — Взгляд Акины возвращается ко мне. — О чем ты думала? Ты знала, что Митико не сдержит Гарма.

— Я думала о всех девушках, которые бы погибли, не сделай я ничего, — отвечаю я. Сверкаю глазами. — Или тебя заботят только сенши?

Тяжелый смешок прекращает наш спор.

— Ведьмы ссорятся. Неужели ваш союз так быстро угаснет? — грохочет Гарм. Тварь крадется вперед, Огромное тело подавляет всю улицу. — Мне сразиться с тремя ведьмами за раз? Или вы разорвете друг друга, прежде чем я смогу сожрать ваше малое число?

Акина косится в мою сторону, не забывая настороженно поглядывать на волка.

— Какой план, Саотоме?

Жестом попросив тишины, поворачиваюсь к волку. Меж нами десять метров. Для Гарма это дистанция одного прыжка.

Держа наготове копье, выхожу на поле. За моей спиной разрушенный бар. Из крепости Института выходит плохое убежище. Барьера нет. Турели неактивны. Без этих инструментов их положение беззащитно.

Позади Гарма, в переулке, скрывается команда разрушителей. Укё держит лопатку как биту. Шеф-повар хочет выбежать на улицу. Колон удерживает ее в нише. Древний матриарх резко шепчет Укё на ухо.

Остальная команда чрезвычайно вымотана. Шампу смотрит на выход с переулка, раненая рука обернута оторванным куском ткани. Булавы лежат в пределах досягаемости. Мус находит в себе силы стоять. Парень рядом с Шампу, выглядит столпом силы. Ложь. Я вижу травмы Муса. Он может разве что вовремя бросить нож.

Эмико дошла до предела. Тэнки рухнул. Просто одетая девушка беспокойно заламывает руки. Конацу стоит рядом с Эмико. Куноити с обнаженным мечом острым взглядом выискивает на поле боя скрытых хищников. Ее сукэн прикрывает весь отряд воинов.

У выхода с переулка миньоны Гарма. Призрачные волки уложены гигантской кучей и обернуты цепью. Тройка офуд придает стали силу коснуться их призрачной плоти. Миньоны корчатся в клетке, не в состоянии выбраться.

Все в порядке.

Мое внимание возвращается к Гарму.

— Не собираюсь заключать против тебя союз, Гарм, — отвечаю я. — Эти переговоры были лишь для устранения раздражающих помех. Мне надоело прерываться.

— Ты откладываешь свою войну, чтобы сразиться со мной? — Громом гремит смех Гарма. — Что же за радостная весть. Я принимаю дуэль, ведьма. Станцуем танец смерти.

Оглядываюсь через плечо.

— Акина, забери Митико в безопасное место. Не пускай своих девушек в этот бой. Закончим нашу войну, когда я разберусь с Гармом.

— Да, бегите, ничтожные обезьяны. Вы мне не интересны.

Огромный волк приседает на месте. Золотистые глаза Гарма светятся от ярости. Гнев твари заполняет поле, отбрасывая все препятствия.

Акина подхватывает спутницу и отступает в свою крепость.

— Институт не будет вмешиваться Саотоме. Но когда Гарм падет, наш бой продолжится.

— Иного я и не предполагала.

— Конечно нет, — говорит Акина, отбросив волосы. — Ты зверь, Саотоме. Ты бы никогда и не подумала покончить с войной, поделившись своим сердцем. — Рубиновые губы идола изгибаются в улыбке. — Береги себя, кохай. Если ты умрешь, с кем мне шить форму?

Фыркаю.

Акина вновь подталкивает меня к большей женственности. Нет. Она хочет не этого. Акина желает разделить со мной свою любовь к девичьему. Сенши мои сестры. Внедренная мысль эхом прокатывается в моей голове. Институт исказил не только меня.

Но так ли ужасно это ложное чувство? И если так, почему бы не сделать его настоящим? Сестры. Улыбаюсь. Я смогу с этим жить.

— Не волнуйся, сэмпай. Когда я стану директором, я выделю немного времени, чтобы помочь тебе с этой милой формой. Кто знает, быть может я даже позволю тебе засунуть в нее кого-то из моих девочек.

Митико оглядывается. Прищуриваются сине-стальные глаза.

— Никаких длинных лент, — предупреждает она.

Ухмыляюсь.

— Конечно нет.

Митико с Акиной ковыляют прочь. Улица очищается. Остаемся мы с Гармом. Девушки Института собираются рядом с разрушенным баром. Команда разрушителей устраивается у выхода с переулка. Все взгляды обращаются на предстоящий бой.

Гарм кружит вокруг меня. Голова зверя низко опущена, губы раскрыты. Под солнечным светом блестят длинные ряды острых зубов. Кружусь вместе с ним, прижав Гунгнир к плечу. Иду ленивым шагом.

Когда волк не делает ни единого движения для нападения, вытягиваю руку и жестом подзываю его.

— Чего же ты ждешь, щеночек?

— Я просто размышляю, как лучше тебя съесть, ведьма, — низким, урчащим голосом говорит Гарм. — Растерзать ли тебя зубами? Растоптать ли ногами? Нет. Для столь восхитительного блюда годится лишь одно. Я проглочу тебя целиком!

Гарм набрасывается.

Тварь одним прыжком пересекает десяток метров. Пасть разинута, глотка это бездна вечности. Кидаюсь под нее, опасно рубя Гунгниром. Гарм уже видел эту уловку. Прежде чем его касается сталь Гунгнира, он растворяется в туман.

Призрачная форма Гарма касается земли позади меня. Могучими зубами бьет меня сзади.

Разворачиваюсь. Крак. Морда Гарма в считанных сантиметрах. Край головы волка хлопает по моим лопаткам. Перекатываюсь через багровый мех. Каблуки касаются земли рядом с задом Гарма. Волк изворачивается, пасть широко распахивается для нового укуса.

Открылся. Яростно взмахиваю копьем. Гунгнир режет по дуге. Из задней правой ноги твари бьет призрачная кровь.

Гарм спотыкается. Малейшая пауза это все, что мне нужно. Отпрыгиваю, отступив на десяток метров. Гарм замедляет рывок. Зарычав, зверь проверяет раненую ногу.

— Хочешь меня искалечить, ведьма? — обвиняет он.

— И когда закончу, разделаю тебя как свинью, — подтверждаю я. Возвращаю Гунгнир на плечо и демонстративно зеваю. — Зови уже побыстрее своих миньонов. С одним тобой я со скуки помру.

Громоподобный смех Гарма разбивает стекла.

— И ты назвала это дуэлью. Если твое желание сразиться со мной и моими величайшими, ведьма, я исполню его. Ауууу! А-а-ауууу!

От воя Гарма дрожат небеса. Тварь не дожидается ответа на свой зов. Прежде чем угасает последнее эхо, он нападает.

К Гарму присоединяются пламенные сгустки. Волки, большой и малые, движутся единым целым. Миньоны прыгают ввысь. Гарм ныряет вниз. Огромный зверь погружается в землю подо мной.

Пячусь, срезая призраков с неба. У моих ног вырывается из-под земли Гарм. Колоссальный зверь опаздывает на секунду. Проворно ныряю вправо, по мне прокатывается смрад гнилого дыхания Гарма.

Отступаю еще дальше, ведя своего врага к отравленной приманке.

Сквозь ветер свистят стрелы. Сукэн прикрывает мое удивление. Взметывается Гунгнир, разбивая снаряды в полете. Перед глазами проносится фигуристка. Туфли с клинками скользят по бетону как по льду. К бою присоединились тени умерших.

Фигуристка приближается, начав с серии красивых прыжков. Элегантные пинки вырезают ледяные полумесяцы. Снаряды бьют по моей тени, аура рассыпает розовые искры. Пловчиха у меня за спиной. Водяные змеи скользят по земле, извергая высокоскоростные водяные копья. К хаосу добавляются самонаводящиеся стрелы. Снаряды летят высоко и широко, заходя со всех сторон.

Миньоны Гарма увеличивают давление. Волки осторожно наседают, вцепляются в пятки и икры, когда я отвожу взгляд. Отвлекающие удары сбивают меня с ритма.

Но, при всем этом, мое внимание обращено на колоссального зверя. Слежу за Гармом. Волк летит в выси. Прочерчивает воздушную петлю и обрушивается мне на голову, призрачным метеоритом целя в мою позицию.

Бросаю Гунгнир. Копье вонзается ему в глаз.

Гарм воет. Ослепленный болью, падает на землю. Без колебаний перехожу в нападение, надеясь, что удар Гунгниром предотвратит контратаку.

Ко мне летит фигуристка. Вздымается великолепным вихрем. Проскальзываю под лезвиями ее туфель, плетя руками узор вокруг шелковистых ног. Фигуристку опутывают длинные ленты, образуя кокон ткани. Она падает, ее вращение прерывает связавшая ее с ног до головы нить.

Прыгаю. Взмахом руки хватаю пару стрел. Повернувшись направо, кидаю снаряды. Духовные дротики попадают в шеи змеям пловчихи. Взрывы очищающего света мгновенно их растворяют.

Гарм врезается в бетон. Призрачная форма растворяется в туман. Но не Гунгнир. Торец копья ударяется об асфальт. Лезвие выходит из спины зверя, окрашенное по всей длине кровью.

Тянусь к оружию. Тонкие нити черного и белого оборачиваются вокруг древка. Рывком переношу его к себе.

С копьем в руке я становлюсь вихрем. Быстрые росчерки срезают с воздуха множество стрел. Резкими выпадами разрываю окружающих меня призрачных волков. Рассеченные сталью Гунгнира, они уходят навсегда. Никакое серебристое пламя не предложит им перерождения.

В мою позицию бью потоки воды. Скольжу меж жидкими копьями, сукэн дрожит. Пловчиха восстановила своих аватаров.

Из-под улицы поднимается челюсть Гарма. Тварь застает меня врасплох. С безграничной грацией отскакиваю назад. Кинжальные зубы царапают мои ноги в чулках. Сукэн раскалывается в буре света. Мистическая защита спадает.

Ударяюсь о землю, перекатываюсь и приземляюсь среди изумленной команды разрушителей.

— Отойдите! — предупреждаю я. — Я сражаюсь с ним в одиночку.

Гарм подбирается ближе. Тварь оставшимся глазом старается не выпускать меня из виду. Наклонив голову, волк кусает гигантскую кучу скованных миньонов. Гарм запрокидывает голову. Ком катится ему в глотку. Сквозь зубы вырывается ревущее белое пламя.

— Серьезной ошибкой было оставить столь мощное оружие, — дразнит Гарм. — Тебе стоило своим копьем уничтожить моих слуг. Милосердие и высокомерие погубили тебя, ведьма. Но твоя храбрость заслуживает уважения. Отойди от соратников. Я почту твое желание и пролью лишь твою кровь, кромсая твое тело.

Выпрямляюсь и смеюсь. С дерзкой уверенностью обращаюсь к волку:

— Перед этим ответь мне на вопрос, Гарм. Куда деваются волки, когда ты их съедаешь?

Огромный волк застывает. Из глотки Гарма выскальзывает медленный смешок.

— Лукавая ведьма, ты отравила мой корм.

Спадает напряжение. Для убийства Гарма он должен был впитать мой яд. Но мой способ был ненадежен. Я знала, что Гарм поедает своих волков. Я знала, что миньоны проходят мистическую трансформацию. Но я не знала, занимается ли ими этот Гарм или другой.

Я рискнула и победила. Победа за мной.

— Ты признаешь свое поражение? — окликаю я.

— Как скажешь, ведьма, — соглашается Гарм. — Твое мерзкое проклятье ревет в моих венах. Ты убила меня своей грязной хитростью. Победа за тобой. Теперь же я должен покинуть это поле и вонзить клыки в твою магию, чтобы не столкнуться с постыдным концом.

Оставшиеся миньоны Гарма испаряются в туман. Огромный волк поворачивается спиной и идет прочь. Делает три шага, прежде чем замереть. Голова Гарма оборачивается. Огромный золотистый глаз всматривается в меня.

— Нарекаю тебя Избравшей, ведьма, — провозглашает Гарм. — Гунгнир божественным правом твой. Мое имя славным завоеванием твое. Взвой его в небеса, и я отвечу. Но будь осторожна, Избравшая. Мой путь это смерть и разрушение. Я не предлагаю милосердия. Я не щажу жизней. Я разорву твоих врагов на куски и буду пировать их плотью.

— Я знаю твои методы, Гарм, — отвечаю я. — Если я когда-нибудь выйду против многих людей, смерти которых хочу, я обязательно позову. Предполагая, что ты выживешь.

Гарм усмехается.

— Без конца высокомерна. Не думай, что твое проклятье прикончит меня. Я Гарм, сын Фенрира. Я не паду от магии смертной. Но если я почую приближение конца, обещаю тебе, ведьма. Я с такой яростью провою свою судьбу, что все боги, мертвые и живые, узнают, что именно ты убила великого Гарма.

Рот Гарма расходится широкой волчьей улыбкой. Когда он уходит, к нему присоединяются тени павших из Института.

— Стой! — вдруг зову я. — Те девушки. Что с ними произошло?

— Эти черви? — фыркает Гарм. — Когда-то давно я бы привел их в Вальхаллу. Там бы они служили глупому богу Одину. Но этот старик умер и сгнил. Меня не заботит, какое же посмертие они изберут.

По мне прокатывается мощный порыв ветра. Серебристый огонь угасает. Гарма нет.

Испускаю долгий выдох и оборачиваюсь к команде разрушителей.

Моя армия не в лучшем состоянии. От ран и истощения половина команды бесполезна. Сражаться могут только Укё, Конацу и Колон. Из них троих свежее всех Конацу. К счастью, войска Акины так же разбиты, как и мои.

— Давайте с этим покончим, — говорю я.

Колон поднимает свою клюку. С тихим стуком дерево бьет меня по голове.

— Но не мы, зять, — отчитывает Колон. — Хватит тебе тратить силы на излишних противников. Оставь это поле нам. Иди в Институт. Там ты найдешь битву, в которой нужно победить тебе.

Ха! Как глупо с моей стороны. Гарма нет. Воздушные силы Института уничтожены. Если Акина со своей разбитой армией выдвинется к Институту Прекрасных Принцесс, она столкнется с силой Хикару. Но перед этим ей придется проскользнуть мимо команды разрушителей.

Колон права. Этот бой окончен. Все цели достигнуты. Моя задача не добить Акину. Моя задача убить Артемиду.

Киваю.

— Тогда оставлю это вам, старая карга.

— Нахалка, — ворчит Колон. — Когда разберусь с этим бардаком, устрою тебе славную взбучку.

Мельком улыбаюсь и запрыгиваю на крыши.

* * *

Институт Прекрасных Принцесс.

При первом проходе через врата меня переполняли гнев и высокомерие. Мою наивную уверенность подкрепляли мелочные цели и мелочные страхи. Сердце дрожало при мысли о тэнки. Страшно было застрять женщиной. Возможность поражения не приходила мне в голову.

При втором проходе через врата я была сломана. Институт в своей жестокости уничтожил меня. Кто я? Мне нужно было это понять. Тогда сладкий вкус свободы не принес облегчения. Моя судьба казалась неизбежной.

Теперь я готова в третий раз пройти через врата Института Прекрасных Принцесс.

Атмосфера изменилась. Оживленный перекресток перекрыт конусами и мигалками. Асфальт рассекают траншеи. Паутина разбитой земли разрезает дорогу, пересекает тротуары и разрубает здания. Поверхность покрыта щебнем. Некогда шумный квартал заброшен.

Источник возмущения впереди. В реальности появляются и исчезают холм, ворота и особняк, представляющие собой Институт. С каждым ударом сердца мира вздрагивает пространство. Волной проходят приливные силы. Земля стонет и смещается. Подо мной трясется поверхность. Акихабара медленно уступает место царству Артемиды.

Прохожу сквозь кованые железные ворота.

Сегодня я не дерзка и не побита. Я решительна. Я знаю о лежащих впереди опасностях. Я знаю о последствиях отказа. Я больше не боюсь за себя. Я стальным взглядом разглядывала женственное отражение. Я приняла лицо в отражении как свое. В моей душе обосновался тэнки. Пути назад нет.

А что же с теми ценностями, что может украсть Артемида? Моя гордость. Моя цель. Мои принципы. Я готова их все потерять.

Боюсь я иного. Хикару, Сяолан и Сакура — если я не справлюсь, все трое умрут. Они хорошие люди, лучше, чем я могу надеяться быть. Пока я изучала Китай и ныла из-за проклятия, они посвятили свои жизни искоренению зла. И они ничего не просили взамен. Ни благодарности. Ни награды. Лишь улыбки спасенных ими девушек.

Помимо этого, есть команда разрушителей. Сражаясь на моей стороне, они стали целями Института. Колон рискнула своим племенем, чтобы помочь мне. Мус проглотил ненависть и от моего имени обнажил сталь. Я задолжала им. И ради них я должна победить.

Но, превыше всего этого, меня ведет сам Институт. В этих стенах живут две сотни девушек. Всех их вырвали из семей, пытали агонией и заставили служить тому, что они должны презирать. Для их освобождения я должна стать директором Института. Артемида должна умереть.

И вот мой шанс это осуществить.

Двор разрушен. Из земли торчат заросли виноградной лозы. Почва вблизи корней просела, образуя на некогда ровной земле ямы и впадины. Подрезанные кусты разрублены на части. Деревья сожжены дотла. Мощеная дорога стала месивом осколков. Ухоженные газоны института адской равниной.

Этой судьбы не избежал и особняк. Восточное, школьное крыло уничтожено. В его фасаде пробито два больших пролома. Сквозь крышу проросло огромное древо. Вниз тянутся черные ветви, похожие на руки демона.

Западному крылу повезло больше. Здание почернело. Крыша разрушена. Обнажен скелет опорных балок.

Лишь собор непоколебим. На древнем камне следы могучих ударов. Шпиль сброшен. Железная конструкция пронзает землю, смертельное предупреждение в считанных шагах от тяжелых дубовых дверей.

Левый портал открыт. На страже стоят две служанки Тиё. Склоняются в реверансе, когда я вхожу.

Команда Хикару заполняет собор. Внутри велась жестокая битва. Древние стены выдержали. Деревянные скамьи нет. Скамейки превратились в сваленные в задней части помещения доски. Вдоль стен устроились малые группы, заботящиеся о всевозможных ранах.

Ближе к задней части, неподалеку от трона и помоста, поддерживающие печать четырех императоров священники. Сяолан, Сакура, Нептун и Смокинг стоят лицом к северу, югу, востоку и западу соответственно. Их руки сложены. Глаза закрыты. Губы беззвучно повторяют речитатив.

В самом сердце собора пленена Артемида. Львица в клетке расхаживает по полированному гранитному полу. С каждым шагом щелкают высокие каблуки ее туфель. Каменное здание как амфитеатр эхом повторяет звук.

— Этот мир не наш, чтобы его менять, — говорит Сецуна.

Женщина стоит ко мне спиной, пышные зеленые волосы скрывают черты ее лица. Темные сапоги стоят на краю начертанного на полу знака с виноградом и луной. В ее руке серебристый посох в форме ключа.

В нескольких шагах от нее на подпертой скамье развалилась светловолосая сенши. Уран развлекается, вырезая своим мечом грубую фигурку. Когда я вошла, блондинка подняла голову. Уран мельком развратно улыбнулась и вернула внимание куску дерева. У ее ног металлический чемоданчик.

— Не наш, чтобы менять? — издевается Артемида. Элегантная королева свысока смотрит на зеленоволосую женщину, как будто отчитывая ребенка. — Ты забыла свой долг, Геката. Серенити назвала тебя регентом. Лунное Королевство наша ответственность. Как и все его наследие. Не только этот мир наш, чтобы менять, но и наш долг это сделать.

— Терра никогда не была нашей, Артемида. А если бы и была, это неуместно. Лунное Королевство мертво.

— От твоих рук и по твоему выбору, — выплевывает Артемида. — Думаешь, я слепа, Геката? Может, я и связана в тюрьме, но у меня есть глаза и уши. За столько тысячелетий, что ты сделала? Ничего! Под твоим контролем врата. Для тебя было бы тривиально обучить этих дикарей, вылепить из них армию и согнуть этот мир. Вместо этого ты стояла в стороне, сложа руки и порой лишь давая советы. И не говори мне, что ты ждала свою принцессу. Ее манеры неряшливы. Ее образование ничтожно. И ее лидерство легкомысленно. Очевидно, что ты ничего не сделала, чтобы подготовить ее к ее долгу. Это дитя не готово к трону.

— Трону? — опускает голову Сецуна и весело хмыкает. — Нет никакого трона, Артемида. Нет городов. Нет людей. Не осталось ничего, кроме мифа. Лунного Королевства больше нет. Оно мертво. Его труп сгнил. На Луне остался только прах.

— Пока я дышу, Лунное Королевство никогда не умрет!

— Тогда довольствуйся своими заблуждениями, о Королева Праха, — провозглашает Сецуна, со взмахом посоха исполнив издевательский поклон. — Но я не стану подыгрывать твоему притворству. Я давно переросла эти детские выдумки.

Осматриваю толпу. Вижу прислонившегося к мраморной колонне Хикару. На лице русого парня фиолетовая мешанина, правая рука обернута белыми бинтами.

Сажусь рядом с ним и подхватываю рулон марли.

— Вы выглядите довольно потрепанными, — комментирую я. С мягким стуком ставлю рядом с собой сумку. — Все в порядке?

Хикару оглядывается по сторонам. Половина его команды ранена. Девушки Тиё по меньшей мере потрепаны. Вид противоречив. Если Акина появится, бой будет не столь односторонним, как я надеялась.

— Черт, дерьмово мы выглядим, — говорит Хикару, как будто только это заметил. — Не волнуйся, малыш, все под контролем. Девочки Института красиво и надежно заперты в западном крыле.

Хмурюсь, припоминая открытую крышу.

— И они не выберутся?

В ответ Хикару пожимает плечами.

— Магия. Какое бы заклинание не наложила на это место Артемида, оно все еще держится. Ни входа. Ни выхода. Ну, кроме той двери. Но, с устроившимися под ней Тиё и Фумио, сомневаюсь, что кто-то рискнет.

Мои глаза притягивает к западной стене. На сломанной скамье в метре от двери сидит Фумио. Темноволосый мальчик с радостным предвкушением смотрит на портал. Рядом с ним стоит десяток пластиковых бутылок. Не сомневаюсь, если дверь откроется, он убьет первую и никогда не задаст вопросов.

Тиё более расслаблена. Маленькая девушка опирается на каменную стену. Ее тэнки сброшен, а потрепанное зеленое платье снято. Взгляд тянет к милому белому белью в горошек. Красоту шелка на коже компенсирует длинный слой марли на животе Тиё. Рядом со своей хозяйкой стоит на коленях служанка, ухаживая за пробитой в кишках Тиё дырой.

Нанесенная Гёндуль рана все еще заживает.

Тиё приободряется. Лицо расплывается в бесстыдной улыбке. Девушка с волосами цвета шоколада машет мне и начинает вставать. Взволнованная служанка удерживает свою хозяйку.

Взгляд возвращается к Хикару.

— Тогда что случилось с тобой? — спрашиваю я. Дразняще улыбаюсь. — Попытался лицом остановить быка?

— Хотелось бы, — ворчит Хикару. Старший мужчина со смущенным лицом чешет в затылке. — Я был в полном порядке, пока мы не поймали директора. Затем у меня появилась тупая идея. Я сказал: эй, Хикару, почему бы тебе просто не запрыгнуть туда, пристрелить ее и закруглиться?

Подчеркивая свои слова, Хикару взмахивает передо мной своим оружием. Это обрез. Стальной ствол сокращен вдвое.

— У этой женщины, без шуток, богом проклятый щит, — сердито смотрит в пол Хикару. — После этого моя история становится довольно жалкой. Артемида выбила из меня дерьмо. Сломала руку. Чуть не разбила и лицо. Полагаю, стоит считать себя везунчиком. Тиё отправила туда Кодачи, чтобы немного ее вымотать. Артемида выпотрошила ту как рыбу.

Хикару кивает в сторону готической лолиты. Его глаза тускнеют от ее вида. Кодачи прислонилась к стене. Темные кружева прилипли к коже. Под платьем образуется лужа крови. Одно только неглубокое дыхание сообщает об угасающей жизни. О ней никто не заботится. Тэнки держится на месте. Учитывая, как скрывает раны сукэн, могу только представить сокрытый под ним ужас.

Встаю. Хикару кладет мне на плечо руку. Блондин качает головой.

— Она в бреду, малыш. Когда я к ней подошел, она меня чуть не убила, — тихо говорит Хикару. — Знаю, что это неправильно, но лучше тебе держаться подальше. Ты пострадаешь, и все зря.

— Она мертва, не так ли, — шепчу я.

Хикару закрывает глаза и кивает.

— Ага. Она обычный зомби. Не станет тэнки, не станет и ее.

С болью поморщившись, снова сажусь. Пробегает искра ярости. Вдруг замечаю, что смотрю на Артемиду. Нетерпеливая королева рыщет внутри печати четырех императоров. Она ждет. Ждет падения магия. И, когда это произойдет, она нас всех убьет.

— Как долго мы еще сможем ее удерживать? — спрашиваю я.

— Не знаю. Пару часов, наверное? — Хикару откидывается назад, положив голову на холодный камень. — Меня впустили и выпустили. Всем дали шанс попробовать.

Закрываю глаза. Пара часов. Куча времени.

Подтаскиваю поближе сумку. Такая же месяц назад была набита женственной одеждой. Меня парализовал вид красивого розового платья. Пришлось поразмыслить. Оспорить свое решение. Теперь я на другой стороне зеркала. Иное чувство. Тогда передо мной было мое будущее. Сегодня я прощаюсь с прошлым.

Вытаскиваю из сумки металлический термос. Сквозь стенки просачивается слабое тепло. Свинчиваю крышку. На кожу льется горячая вода. Тело смещается. Тают груди. Утолщаются пальцы. Нарастают мышцы. Увеличивается рост. Одежда становится неуютно тесной.

Расстегиваю пуговицы блузки. Снимаю ее и вожусь с лифчиком. Взгляд Хикару вынуждает меня спохватиться. Недовольно смотрю на него, радуясь, что удалось справиться с желанием надеть юбку.

— Знаешь, что в этом проклятии хуже всего? — ворчу я. — Одежда. Неважно, что я делаю, когда меняюсь, выгляжу я глупо.

— Прости, малыш, я не собирался смотреть, — извиняется Хикару. — Но я должен спросить, ты сможешь бороться? Я подразумеваю полученную тобой рану. Помни, под куполом грома тэнки тебя не прикроет.

В груди прорезана дыра размером с кулак, вежливо оставленная призрачной рапирой. Клинок едва разминулся с жизненно важными органами. На несколько сантиметров правее, и пришлось бы дышать через трубочку. И это лишь худшая из ран. Правое плечо было вывихнуто и вправлено. Кожу покрывают десятки синяков. Красным отметилось множество царапин. Измученные мышцы кажутся свинцом.

Прячу свою слабость. Не в первый раз мне приходится сражаться не в лучшей форме.

— Это? — фыркаю я. — Рана плоти. Оберни несколько раз, и ее все равно что нет.

— Да уж, малыш, даже человек из стали разорался бы от такой раны, — неверяще качает головой Хикару. — Итак, какая-то особая причина тому, что ты идешь парнем? Ищешь преимущество? Знаешь, больше мышц и тому подобное.

Веду марлей вокруг груди, обертывая рану. Оставляю слои посвободнее. Для сражения с Артемидой мне нужна вся подвижность. В худшем случае из этого отверстия прольется моя кровь и сила. Сталь директора разрубит меня напополам.

— Скорее последняя радость, — объясняю я. Хлопаю по сумке рядом с собой. — Пришлось заранее все приготовить. И мне это нравится. Сенши Артемиды поставили несколько неожиданных условий. С ними и с тэнки, быть может, это будет последний мой шанс на мужественность.

— Дерьмо. Никогда не думал, что услышу, как ты так говоришь.

— Как и я. — Рывком заканчиваю повязку. Прижимаю ее к месту. Выдохнув, откидываюсь назад. С крепким стуком ударяюсь головой о стену собора. — Но мне надоело бороться. С самого первого дня воевать с этим проклятьем. Эта чертовщина надо мной смеется. Не знаю даже, сколько лекарств пришли и ушли. А теперь? — горько усмехаюсь я. — Теперь смысла нет. С проклятием или без, скорее всего, остаток жизни я буду девушкой. Так что, вместо того чтобы сбегать, почему бы не рвануть вперед? Не сдерживаться. Хочу перепробовать все девичье, что когда-либо было.

— Хватает тебе храбрости, малыш, уважаю, — говорит Хикару. Он хлопает меня по спине. — Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. Не хочу видеть, как столь хорошего человека поглотит бездна.

— Как и я, — отвечаю я.

Смотрю в потолок. На элегантных хрустальных люстрах горят маленькие огоньки. Красота собора завораживает. Как бы ни были запятнаны мои воспоминания, решаю сохранить это место. Трона не будет, но сам собор слишком чудесен, чтобы его терять.

— По правде говоря, меня это до чертиков пугает. Часть меня все время кричит: «Это не верный путь, Ранма». Пытаюсь сказать себе, что это не важно. Что быть милой не так уж плохо. Не работает. Кишки сводит. Застываю. Приходится заставлять себя идти вперед. И тогда снова накатывает страх. Боюсь, что зайду слишком далеко. Но что если я зайду слишком далеко? Если я достаточно хорошо пойму свои чувства, чтобы сказать: «Ненавижу это», то мне удалось понять себя. А если в итоге мне понравится, кем я стану? — Выгибаю улыбку. — Тогда, наверное, я стану прелестным ангелом.

— И в этом все равно не будет ничего постыдного. И не позволяй никому говорить что-то еще. — Русый парень дразняще улыбается. — Слушай, значит ли это, что я смогу за тобой приударить?

С неприязнью смотрю на Хикару и бью его кулаком по лицу.

— Оу, оу, оу! — хнычет Хикару, держась за щеку. — Черт. Не нужно бить так сильно. Я же ранен, помнишь?

— Хватит скулить, или я обналичу второй чек, — говорю я, покачав перед ним кулаком. Моя слабая улыбка гаснет. Взгляд снова находит Артемиду. — Ты же сражался с ней, так? Что посоветуешь?

— С директором? — хмыкает Хикару, потирая ушибленное лицо. — Прости, малыш, я продержался не настолько долго, чтобы устроить ей проблемы. Скажу лишь, что коробочка у нее на боку это защитное устройство.

Прищуриваюсь, разглядывая профиль Артемиды. На первый взгляд она одетая к вечернему балу королева. Голову венчает серебряная корона. Расшитое золотом платье подметает гранитный пол. Изукрашенный пояс подчеркивает бедра. На этом иллюзия заканчивается. Справа у Артемиды в ножнах тальвар, простая рукоять потрепана от многих лет использования. Слева упомянутый Хикару прямоугольный ящик.

— Если у нее щит, как мне с ней бороться? — спрашиваю я.

— Об этом не беспокойся, малыш. Щит директора хорош только против пушек. Мой дробовик он прекрасно блокировал. Даже отразил несколько шипастых дубинок Кодачи. Но когда та приблизилась, ей удалось весьма потрепать директора. Ну, во всяком случае, пока Артемида не вынула свой меч. И после этого все было слишком смертельно. Быстрее, чем можно было увидеть.

Хмурюсь.

— Но в этом нет смысла. Печать четырех императоров должна подавить магию.

— Ни одна печать не идеальна, Ранма-кун, — вмешивается Сецуна.

Перебранка Сецуны и Артемиды поостыла. Теперь директор метает резкие слова в скучающую Уран. Сецуна неспешно идет в мою сторону. Гранатовые глаза косятся на мою грудь.

— Киндзу не может запретить природные силы, — продолжает она. — Так же как и повлиять на должным образом содержащиеся сверхъестественные. Вне зависимости от своего вида, барьер Артемиды следует законам физики. И хоть внутренняя работа ее устройства и оперирует мистическими принципами, они защищены от прикосновения печати.

— Это НФ-машина, — поморщившись, говорю я. — Отлично. Сколько еще трюков в рукаве этой женщины?

— Несколько, я полагаю, — говорит Сецуна. — Во времена Серебряного Тысячелетия у Артемиды было много врагов. Кажется, было время, когда земляне устроили за несколько месяцев семнадцать попыток покушения. Так как печати были достаточно распространенной тактикой, Артемида взяла в привычку носить при себе специализированное оружие. Увы, эта ее паранойя до сих пор не угасла.

— Не стану ее за это винить, — отвечаю я. — Тогда каким будет игровое поле? Из сказанного полагаю, что внутренняя магия подавлена в меньшей степени. Духовная сила Артемиды превосходит мою. Она будет сильнее и быстрее?

— Не думаю, что это так, Ранма-кун, — отвечает Сецуна. — В то время как магия Артемиды потенциально больше, ее происхождение менее естественно. Скорее всего, это у вас будет физическое превосходство. Однако учтите, что любое преимущество будет незначительным.

С облегчением выдыхаю. С груди снята еще одна тяжесть.

— Последний вопрос. Гунгнир. Что с моим копьем сделает печать четырех императоров?

— Закон Гунгнира осуществляется откровенным манипулированием реальности. Такая магия будет полностью подавлена, — объясняет Сецуна. — Однако другие мистические свойства Гунгнира — чары остроты и прочности — будут действовать в полном объеме. Будьте осторожны, не только у вас легендарное оружие. Меч на боку Артемиды зовется Катенгетти. Его не стоит недооценивать.

Киваю и встаю. Натягиваю на себя китайскую рубашку. По ребрам пробегает шок боли. Игнорирую его и наношу несколько разминочных ударов. От моих рукавов кнутом трещит воздух. Движения плавны. Все как никогда готово.

— Никогда не бывает просто.

Целенаправленными шагами подхожу к куполу грома. По мне прокатывается непрерывное бормотание. Сяолан на мгновение приостанавливается и отпивает глоток воды. Мужчина в зеленом торжественно кивает мне, прежде чем склонить голову и возобновить речитатив. Рядом со мной останавливается Сецуна. Кладет руку на невидимое пространство. Губы беззвучно читают заклинание. Ярко светится венчающий ее посох гранатовый шар.

Директор поворачивается ко мне. Просто стоя, она источает столь давящее присутствие, что я становлюсь меньше. Упрямо расправляю плечи и выпрямляюсь.

— Так рыцарь идет убить свою королеву, — провозглашает Артемида. — Хоть и хотелось бы назвать тебя бесчестным псом, ты лишь отражение моего позора. Неудача зверя всего лишь вина хозяина. Стоило сломать тебя. Вместо этого я позволила себе обмануться сиянием твоего таланта.

— Рыцарь? — усмехаюсь я. — Полагаю, это я и есть. Нужно тебя поблагодарить, Артемида. Если бы ты не назвала меня сенши, ничто это не было бы моим. — Развожу руками, указывая на стены и потолок собора.

— Это никогда не будет твоим, грязный землянин, — вытаскивает свой тальвар Артемида. Резким движением обрывает платье, оставив лишь юбку до колен. — Руки низкорожденных запятнают эти работы. Этот зал был создан для знати. Благодари, бедолага, за то, что я предоставила.

— И кому же все это перейдет, когда ты умрешь, Артемида? — злорадно ухмыляюсь я. — Верно. Я следующий директор Института Прекрасных Принцесс. Я убью тебя и заберу все тебе принадлежащее.

— Если вы готовы, Ранма-кун, — прерывает Сецуна.

— А, — моргаю я. — О. Давай. Отправляй меня.

— Хорошо, — кладет Сецуна мне на плечо руку в печатке. Шепотом добавляет: — По возможности лишите Артемиду защитного устройства.

— Ясненько.

По печати четырех императоров как по воде расходится рябь. Усиливается свечение посоха Сецуны. Мир вздрагивает. Я вдруг оказываюсь внутри тюрьмы.

Пошатываюсь. Резко дергается рука Артемиды. В ее правой руке оказывается серебристый предмет. Мой разум замирает, пытаясь постичь развивающуюся сцену. П-п-пиу! П-пиу! Мелькают зловещие оранжевые полосы. Уворачиваюсь.

Шипящая пуля обжигают мне левую щеку. Еще одна скользит по моей рубашке, зачерняя ткань. Взмывает на перехват Гунгнир. Стальное древко поглощает два из пяти выстрелов. Рукоять нагревается до сотни градусов. Ладони шипят. Разбрызгивается плазма, врезаясь в грань печати четырех императоров.

Щелк. Щелк.

— Бесполезный мусор, — выбрасывает Артемида пистолет. Металлическое оружие скользит по земле. С двойным стуком к нему присоединяются туфли Артемиды с высокими каблуками. Королева принимает широкую стойку, держа в левой руке эфес тальвара. — Так как я милостива, я дам тебе шанс раскаяться. Пади к моим ногам, дитя, и попроси прощения. Взамен я сокрушу тебя быстро.

— Отказываюсь.

Начинаю с выпада. Древко Гунгнира встряхивает. Копье вонзается в невидимую стену. Щит Артемиды мягкий и густой. Кажется, как будто я колю песок. Гунгнир продавливается. Копье теряет лишь часть скорости.

Дзынь. Сталь ударяет о сталь. Артемида приближается, с помощью Катенгетти отбив Гунгнир в сторону. Изогнутое лезвие стремится к моему лицу. Парирую.

Дзынь. Снова звенит металл. Кручу копье, на этот раз с силой. Древко врезается в отвердевший воздух. Водой расплескивается ветер, создавая сопротивление. Продавливаюсь силой. Лезвие Гунгнира полощет по ногам Артемиды. Кружусь. Более длинный удар угрожает рассечь ей горло.

Артемида с естественной грацией отступает назад. Обоим ударам не хватило сантиметров. Быстрее, чем я успеваю моргнуть, королева обращает момент своего движения.

Взмывает Катенгетти. Сверкающая серебряная дуга проверяет мою защиту. Молниеносными парированиями отражаю ее удары и давлю вперед. Разрыв меж нами сокращается до нуля. Не оставив места отмахнуться, бью Артемиду по груди древком Гунгнира и толкаю.

Директор отшатывается, обтянутые чулками ноги скользят по полированному гранитному полу. Толчком подчеркиваю ее слабость. Дзынь. Гунгнир отклонен. Артемида вновь находит опору.

— Ты отвергаешь мое милосердие? Тогда знай, предательница. Я избрала подходящую тебе судьбу. — Величественный голос Артемиды не запятнан напряжением боя. Ее тальвар размывается, справляясь с ударами, как если бы он был стеной. — Сперва Сидзуэ вырвет тебе сердце. Затем я отдам тебя этим отвратительным старикам, которых вы называете сенаторами. Когда ты станешь слишком грязной для их прикосновений, я передам тебя отбросам общества. Ты будешь игрушкой нижайших из низших. Напоминая всем, кто осмелится предать меня, что они тоже станут животными ниже собаки. Но не думай, дитя, что ты познаешь блаженство. Я с величайшей осторожностью сберегу часть твоей души. Ты испробуешь весь стыд, прочувствуешь всю деградацию и испытаешь все моменты своего разрушения. И лишь когда прекратятся твои крики и ты сможешь лишь жалобно стонать, я подарю тебе милосердие смерти.

Кривлю губы.

— Ты мерзка, — с отвращением говорю я. — Есть то, чего не стоит никому желать.

Бью. Из порожденного мастерством высокомерия Артемида не сдвигается с места. Дзынь. Д-д-дзынь. Тальвар директора обращается вихрем. Движущееся по спирали оружие плавно отклоняет поток выпадов. Женщина шаг за шагом продвигается вперед.

— Я королева, — властно заявляет она. — На моих плечах ответственность за народ. Мое слово закон. Отрицание этого плевок на флаг. Позволяющая такое издевательство королева призывает разорение. Мои действия должны встречать с ужасом. То, что ты считаешь злом, лишь выжигающий из сердец людей злобу огонь. Я и не ожидала, что ты поймешь, дитя. Ты связанный слепой моралью червь. Твоя мелочная доброта ценит лишь поставленные перед тобой жизни. Когда ты спасаешь десять, от рук твоего невежества погибают сто.

Отступаю. Копье скользит сквозь воздух. Один выпад за другим проверяют непобедимую защиту Артемиды. Королева отбивает их, ни на мгновение не сбавляя темпа.

— И дай угадаю, ты убьешь десять, чтобы спасти сотню, — фыркаю я. — Добро и зло не взвешивают на одних весах, Артемида. Убийца не заслужит искупления, спасая жизни.

— Что за лицемерие, — возражает Артемида. — Разве не разменом жизней ты оправдываешь свои нынешние действия, дитя? Если ты и правда веришь в непростительность убийства, брось копье.

Артемида с грохотом крошит мою защиту. Мелькает Катенгетти, в жуткой тишине прорезая воздух. Шагаю назад. Сталь целует переднюю часть моей рубашки, разрывая ткань и прорисовывая линию крови. Восходящий удар превращается в красивый нисходящий разрез. Тальвар врезается в мое копье. Вес удара едва не ставит меня на колени. Артемида давит вниз, пытаясь грубой силой разбить мою позицию.

— Меня не одурачить. Достаточное число жизней может уравнять любой баланс. Но, в отличие от тебя, я признаю, что убивающие редко спасают сотню. Но десять, Артемида, умирают наверняка.

Наклоняю копье. Дзынь. Катенгетти скользит по древку Гунгнира. Поворачиваюсь влево. Хлещет мое оружие. В защиту директора врезается сильный удар. Артемида отлетает на метр.

— Ты выдаешь свое невежество, дитя, — не соглашается Артемида. — Я видела, как миры возвышаются и падают. Я видела, как королевства обращаются в прах. Земляне жалкие существа. Они обречены на бесконечный цикл мелочных войн. Не отрицай этого. Ваша история ясна. Отказывающаяся от войны королева получает ее. Побеждающая королева выковывает тысячу лет мира. Лучше один раз уничтожить этот мир и на этом закончить.

— Даже если этому миру нужен завоеватель, ему не нужна ты, — отвечаю я. — Когда ты говоришь, я слышу лишь ненависть и злобу. Ты говоришь о своих подданных, как будто они должны благодарить, когда их используют и выбрасывают. Тиё чудовище. Ты хуже. Она, по крайней мере, не принимает эгоизм за спасение.

Проверяю защиту королевы. Артемида сохраняет спокойствие. С безжалостной грацией отражает мои удары вполсилы.

— Скажи мне, дитя, что ты будешь делать, чтобы отвести этот мир от пропасти? — спрашивает Артемида.

— Ничего, — без колебаний отвечаю я.

— Ничего? И ты смеешь критиковать меня?

Вдруг разъярившись, Артемида двигается вперед. Ее меч становится серебряным светом. В каждом ударе такая сила, что в моих руках дребезжит Гунгнир. Пячусь, кружа копьем, чтобы не уступить.

Дзынь! Артемида давит слишком сильно. Катенгетти проскальзывает сквозь стену Гунгнира и оказывается в моей ловушке. Резким поворотом отбрасываю ее оружие вверх и в сторону. Торец копья врезается женщине в ребра. У директора пустеют легкие. Использую раскрытие. Гунгнир становится ураганом. Широкими рубящими ударами оттесняю задыхающуюся королеву.

— Помазываешь себя спасителем мира? Самонадеянно, — возражаю я. — Ты директор Института Прекрасных Принцесс. Твоя работа начинается и заканчивается в этой школе. Хочешь большего? Ладно. Но не диктуй при этом условий. Ты не можешь выбирать наш путь вперед. И уж точно у тебя нет права решать, кому жить, а кому умирать.

Бах!

Гунгнир врезается в землю. Под тяжелым копьем раскалывается гранит. Артемида призраком уходит от моей атаки. Затем наседает на меня. Катенгетти рубит сверху вниз. Отпрыгиваю назад, спешно отступая на пару метров. Сталь встречает плоть. С плеча проливается теплая кровь.

Артемида взмахивает запястьем. С алого лезвия Катенгетти разлетаются брызги.

— Ты видела этих дикарей, дитя. Ты знаешь, что они как овцы, неспособные выбрать свою судьбу. Их лидеры свиньи, жалкие ублюдки, считающие себя волками. Если не мы выберем за них, то кто? — усмехается Артемида. — Но мне не нужно оправдываться. Я Артемида Серенити Сильвервин. Выбирать жизнь и смерть в моей власти по праву рождения. Сомневайся в моей воле как пожелаешь, негодница, но знай, что в своей милости я спасу этот мир, хотя он явно заслуживает уничтожения.

Артемида кидается вперед, тальвар режет по восходящей дуге. Дзынь. Поворачиваю копье, отводя ее удар. Мы расходимся, поменявшись сторонами. Разворачиваюсь. Молниеносный выпад грозит проткнуть Артемиде сердца. Женщина отскакивает. Лезвие копья на сантиметр прорезает плоть с ее бока.

— Оправдания трупа для меня ничего не значат, — говорю я. Кручу Гунгниром и кружу вокруг женщины.

Артемида шагает вместе со мной. Касается кровоточащих ребер. Директор смотрит на пальцы и с хмыком игнорирует рану.

— Удачный удар. Твое эго превыше твоих способностей, дитя, — укоряет Артемида. — Я устала от этих игр. С землянами бессмысленно спорить. Твой разум слишком тускл, чтобы узреть истину. Вместо этого я обучу твое тело. Я покажу тебе, как бессмысленно с жалким десятилетием опыта бросать вызов тысячелетию мастерства.

Напряжение в помещении меняется. При всей свирепости, мы обменивались лишь разминочными ударами. Столкновение стали очертило нам наши пределы. Теперь мы знаем, как печать подавляет нам силу. Мы изучили глубину наших приемов.

Игра закончена.

В одно мгновение директор переходит в нападение. Ныряет вперед, Катенгетти небесным светом танцует в воздухе. Навыки Артемиды бесподобны. Сердце замирает от такой красоты. Всю жизнь мне хотелось однажды так величественно овладеть искусством.

Встречаю ее сталь своей. Гунгнир кружит в моих руках, мое мастерство грубо сталкивается с совершенством Артемиды. Ее фехтование сильно, но тонко. Чистые выпады формируют неоспоримую силу. Невозможная тяжесть выворачивает мою защиту. В разрыв проскальзывает Катенгетти, стремясь к моему горлу.

Дзынь. Шею прорезает боль. Отбрасываю тальвар древком Гунгнира. Из раны сочится кровь. На миллиметр глубже, и мне бы рассекло артерию.

Королева отступает, ошеломленная неудачей.

— Тысячелетие мастерства? Верю. Колон по сравнению с тобой ничто, — отвечаю я. С холодной уверенностью держу Гунгнир, преследуя эту женщину. — Но сколько прошло лет с тех пор, как ты доставала этот меч, Артемида? Сто? Тысяча? Как оставленное под дождем легендарное оружие, ты проржавела. Неважно, насколько ты тогда была великой. Прямо сейчас тебя напополам разрубит даже простая сталь.

Нападаю.

При всем ее совершенстве, у Артемиды есть фатальный недостаток. Вынужденная переключаться между связками, она испытывает секундное замешательство. Ее фехтование тускло. Директор со дня своего заключения не сражалась в настоящей битве. Мои навыки, напротив, бритвенно-остры.

Безжалостно использую ее слабости. В движениях копья ни грана элегантности. Жестокими ударами я разбиваю ее защиту. Сокрушительными выпадами отбрасываю ее назад. Ставлю хаос превыше эффективности. Нешаблонность движений смущает ее чувства, тогда как тяжесть ударов проверяет силу. Ее меч дрожит под весом Гунгнира. Движения становятся неестественными. Промахи усиливаются до ошибок.

Без предупреждения меняю стиль. Сила становится грацией. С невероятной легкостью Гунгнир проскальзывает мимо рукояти меча Артемиды. С тихой вспышкой лезвие вонзается в левое запястье. Сухожилия порваны. Вскричав, Артемида падает, ее тальвар выпадает из хватки.

Ныряю в раскрытие.

Короткая дистанция ограничивает применение Гунгнира как копья. Использую его как посох. Древко взмывает вверх. Тупой конец врезается в грудь Артемиды. Неловкое парирование оберегает ребра директора ценой потери равновесия. Обращаю свой поворот. Гунгнир рубит понизу, подсекая Артемиду и сбивая ее с ног. Королева падает. Заканчиваю поворот и обрушиваю удар.

Дзынь!

Лезвие Гунгнира вонзается в гранитный пол. В последнюю секунду Артемида откатывается в сторону. Королева взмахивает правой рукой. Из рукава вылетают четки и оборачиваются вокруг древка Гунгнира. Выдергиваю копье из земли и отступаю назад. Кнут Артемиды не отпускает.

Бусины трещат. По всей их длине расплескивается синий свет. Б-бац! Ударяет молния. Стальное древко Гунгнира проводит ток. Мышцы сокращаются Тело подпрыгивает. В спазме отшатываюсь. Нос щекочет запах озона и горелой плоти.

Артемида поднимается на ноги. Дернув рукой, вырывает из моих бессильных ладоней Гунгнир. Какой-то незримой силой четки Артемиды наматываются на мое оружие.

— Я недооценила тебя, дитя, — говорит Артемида, подхватив с пола мое копье. — Но не стоит так самонадеянно думать о своей победе.

Бусины сматываются, скользя в рукав платья Артемиды. Королева разворачивается. Внезапным движением бросает копье в стену печати четырех императоров. Лезвие Гунгнира пронзает невидимое пространство. Барьер вздрагивает. Оружие с грохотом втягивает в воздух и отправляет кружиться под потолком. Там оно и остается, из конца в конец кружась вне досягаемости.

— Какого черта? — растерянно глядя, спрашиваю я.

— Не удивляйся, дитя. Ты видишь разницу в нашем опыте, — говорит Артемида. Директор поправляет хватку на Катенгетти. С края меча капает струйка крови. — Клинок великой силы может прорезать завесу. Но при этом поток утянет оружие в промежуток. Твое копье потеряно, и ты вместе с ним.

Тройкой легких выпадов директор проверяет свою руку. Пристально за ней наблюдаю. Артемида держит тальвар пострадавшей левой рукой. Сухожилия подрезаны. Нижние два пальца не могут сжаться. Искусство меча Артемиды ослаблено. Так же как скорость ее ударов и время восстановления.

Но достаточно ли этого? Если лишь один способ выяснить.

Рвусь вперед. В ответ размывается Катенгетти. Серебристый полумесяц раскалывает небо. Скольжу под ударом, стальное лезвие срезает с головы темные волосы. Вскакиваю. Кулак врезается в подбородок Артемиды.

Ее голова откидывается назад. Искоса разбиваю ей нос, еще больше ошеломляя ее. Артемида старается поднять тальвар. Бью ее по голове, мотая ту из стороны в сторону. Директор ловит меня за рубашку и отбрасывает меня. Подводит итог вспышкой Катенгетти.

Слишком медленно.

Хватаю ее за руку, выворачиваю конечность и ломаю в локте. Б-бам. Сталь с грохотом падает на землю. Катенгетти больше не в руках Артемиды.

Королева выворачивается. Сломанная рука изогнутая не в ту сторону. Ее шокирующее равнодушие застает меня врасплох. Кулак резко врезается мне в висок. Пошатываюсь. В лицо бьют еще два удара. Защита меня подводит. Со стороны прилетает тяжелый кулак. Опускаюсь, всем телом жестко врезаясь в ребра Артемиды.

Сверкает сталь. Это все полученное мною предупреждение. Короткий нож взрезает мне шею. Каким-то чудом мне удается вовремя податься назад. Ошибка выводит меня из равновесия. Пока я стараюсь найти опору, Артемида вонзает кинжал мне в живот. Безжалостный поворот выпускает взрыв боли.

Рывок Артемиды лишь сообщает, что ее оружие застряло. Я обеими руками держу рукоять кинжала. Рычу и правой пяткой бью по стопе директора. Кости в ноге Артемиды раскалываются. Хватка слабеет. Дотягиваюсь коленом до ее паха.

В тот же момент Артемида бьет лбом мне в лицо.

Мы оба отшатываемся. Нож у меня. Правой рукой хватаю оружие и вырываю его из живота. Взвываю. Боль ослепляет. Мгновение качаюсь. Затем беру себя в руки. Держа нож, как если бы это был меч, нападаю.

Артемида корректирует свой профиль. Искалеченная левая рука бесполезно висит за спиной. Крепкая правая поднята наперехват. Рублю. Артемида идеальным движением ловит мое запястье. Выворачивает, извернувшись так, чтобы оказаться со мной спиной к спине. Позволяю ей вести и перебрасываю кинжал из правой в левую.

Бью наотмашь. У Артемиды в запасе было едва мгновение. Удивительно, но женщина откидывается. Вместо того, чтобы погрузиться в висок, кинжал выкалывает глаз. С яростным гневом женщина отпинывает меня.

Заваливаюсь вперед, только чтобы меня потянули обратно. Четки Артемиды обернуты вокруг моей шеи. Широким замахом королева отрывает меня от земли и швыряет через всю комнату. Спиной врезаюсь в стену печати четырех императоров. Вцепляюсь пальцами в петлю из бусин. Втягиваю воздух. От края зрения отступает чернота. Восстанавливается течение крови.

Б-бац! Во второй раз ударяет молния. Непроизвольно вскрикиваю. Тело в неконтролируемом припадке валится на землю. Четки отдираются от поджаренной плоти. Цепь втягивается. Бусины оборачиваются вокруг руки Артемиды и исчезают под ее платьем.

Вытряхиваю из головы паутину и поднимаюсь на колени. Из раны льется кровь. Зажимаю ее левой рукой. Поток слегка замедляется.

Артемиде и самой не лучше. Королева зажимает левый глаз. По ее руке пробегает алая река, окрашивая ее в багровый. Артемида отдергивает руку и хмурится. Гневным жестом рисует в пустом воздухе круг. Ее четки образуют парящее кольцо из бусин. Связывающая их нить исчезает.

— Гордись, дитя. Во всех моих битвах только тебе удалось завести меня так далеко, — провозглашает Артемида. — В честь твоей силы, я убью тебя здесь и сейчас. Поблагодари меня за милость и умри.

Бусины исчезают. Трещит воздух. По собору эхом прокатываются десятки сверхзвуковых ударов. Незримые копья вонзаются в стену ветра и преломляются. На краткое мгновение вокруг меня проявляется барьер.

Ухмыляюсь.

— Что-то потеряла? — спрашиваю я. Подбрасываю защитное устройство Артемиды и ловлю его раскрытой ладонью.

— Ты, — с дрожащим гневом говорит Артемида. — Обкрадываешь меня?

Фыркаю и прицепляю прямоугольное устройство к поясу. Оперевшись рукой на стену печати четырех императоров, поднимаюсь на ноги. Кружится голова.

— На случай если ты не заметила, я пытаюсь тебя убить, — выплевываю я. Перебрасываю кинжал Артемиды из левой руки в правую. Сжимаю рукоять. — Давай уже закончим…

Вспыхивает рубиновый свет. Вселенная хватает меня за внутренности и тащит в какое-то иное измерение. Вокруг меня вращается мир. Отчаянно пытаюсь разобраться в окружающем. Кручу головой. Внезапное головокружение ставит меня на колени. Сводит живот. Взрывается боль.

— Ты в порядке, малыш? — спрашивает Хикару.

Смотрю налево. Светловолосый мужчина сидит рядом со мной на корточках. Растерянность уступает пониманию. Я за пределами печати четырех императоров. Сецуна вытащила меня из-под купола грома.

— Хреново себя чувствую, — ворчу я.

— Да и выглядишь так же, — острит Хикару.

Пытаюсь встать. Меня подхватывают руки Хикару. Старший мужчина помогает мне подняться и тащит меня к обломку скамьи. Со стоном сажусь.

— Знаешь, мне хотелось накричать на вас, что вытащили меня, — бормочу я. — А сейчас думаю, что это хороший выбор времени, тренер.

Хикару усмехается.

— Из тебя, конечно, выбили дерьмо, малыш. Но, как я понимаю, ответить тебе удалось так же как и получить. — Хикару кладет рядом со мной рулон марли. — Давай теперь подлатаем тебя, пока судья не объявил технический нокаут.

Закряхтев, поднимаю руки. Хикару стягивает с моей груди хлопчатобумажную рубашку. Бросаю взгляд в сторону Сецуны. Зеленоволосая женщина стоит в нескольких шагах от меня. Тихим голосом совещается с Уран. Светловолосая Сенши кивает в ответ на слова Сецуны, ее лицо мрачно.

— Вот черт, — возмущается Хикару. — Гадкая тебе доля работы досталась, малыш. Ты же не умрешь у меня на руках, не так ли?

Опускаю глаза. Нож вырезал в животе тошнотворную рану. Жестокий поворот измельчил внутренности. Внешнее кровотечение плохо. Внутренне кровотечение еще хуже. У меня, может быть, полчаса, прежде чем я истеку кровью. Прикидываю в голове числа. Я продержусь еще пятнадцать минут боя. После этого тэнки или смерть.

— Оберни, — приказываю я. — Артемида тоже не в лучшей форме. Закончу с ней до конца второго раунда.

— В этом не будет необходимости, Ранма-кун, — вмешивается Сецуна. Несколько коротких шагов подводят ее к нам. — Теперь, с устранением щита Артемиды, доступна более целесообразная тактика. — Зеленоволосая женщина кивает своей спутнице. — Прошу.

Бух. Тяжелый металлический чемоданчик гулко ударяет о гранитный пол. Уран опускается перед ним на колени, открыв его маленьким ключом. Поворачивает контейнер, поднимая крышку. В пенном ложе размещен десяток ручных гранат.

Хикару при их виде тихонько присвистывает.

— Неплохая огневая мощь, — говорит он с одобрительным кивком. — Как, черт возьми, тебе удалось их заполучить?

— Попросила вернуть должок, — отвечает Сецуна. Оглядывается на свою спутницу в фуку. — Приготовь их, пожалуйста. Телепортирую взрывчатку по две за раз.

— Трусы! — вскрикивает Артемида. — Как вы смеете убивать меня столь вульгарным способом?

Артемида прижимается к краю своей клетки. Королева смотрит, одинокий правый глаз это смертоносная коса. Сецуна и не вздрагивает. Вместо этого она проговаривает волшебную фразу. Гранатовый шар светится внутренним огнем. Уран выдергивает чеки. Сецуна ударяет посохом в форме ключа. Металлические яйца исчезают.

Бум! Собор встряхивает. Облако пыли окутывает внутреннюю область печать. Частицы проскальзывают сквозь стену барьера. Изнутри доносится отрывистый кашель. Артемида каким-то образом выжила. Королева поднимается на ноги.

Сецуна безжалостна. Бум! Взрываются еще две гранаты. Заморозив сердце, зеленоволосая женщина готовит третий удар.

— Стоять! — кричит Артемида.

Бум! Собор снова вздрагивает, заглушая крик Артемиды.

— Я сказала стоять, смерды!

Сецуна приостанавливает речитатив. Алые глаза женщины обращаются на тюрьму. Артемида дрожит. Королева стоит на четвереньках. От элегантного платья остались лишь обрывки. Открытые участки кожи отвратительны на вид. Плоть ободрана металлическими осколками. Искрящаяся шрапнель блестит под светом люстр.

— Я не предложу пощады, Артемида, — невозмутимо говорит Сецуна.

Директор с трудом поднимается на ноги. Королева напрягает спину и принимает величественную позу. Сколько же боли она терпит из-за гордости? От этого образа мурашки проходят по спине. На мгновение вижу Артемиду во всем ее великолепии. Навыки превосходящие Колон. Сила сродни божественной. Легендарный меч вровень с Гунгниром. Непоколебимая воля, столь же могучая, как и моя.

Артемида заявляла, что для своего королевства побеждала в войнах. Верю. Зная, что мне удалось сделать с ее силами, можно предположить, что в некоторых войнах она побеждала в одиночку.

Как мы победили такого монстра?

— Я Артемида Серенити Сильвервин, — заявляет директор. — Своей кровью и положением, я требую своего последнего права.

— Понимаю, — задумчиво говорит Сецуна. Поворачивается ко мне. — Ранма-кун, Артемида просит, чтобы вы ее обезглавили. Оставлю выбор за вами. Входить не без риска. Но все же я считаю, что желание Артемиды искренне.

Изучаю Артемиду. Королева стоит в гордом молчании. Ее окружает аура непревзойденной власти. Силой своей воли она отрицает даже смерть.

Казнить ли мне эту женщину? Решение тяготит меня. Уничтожить Артемиду в бою было легко. Убить ее беспомощной сложно. Я не судья. Я воин. Пересечение этой незримой черты непросто и вызывает тошноту. Казнь Артемиды слишком близка к убийству.

Нет. Я лгу себе. Это именно что убийство. И оно всегда было убийством. Ложью было называть этот конфликт борьбой. Мое прибытие сюда было с намерением убийства Артемиды. Это мое решение. Лишить ее головы мой долг.

Встаю. Тело поет серенаду боли. Стараюсь держаться. Артемиде гораздо хуже.

— Я справлюсь.

Сецуна кивает. Тихим голосом зачитывает заклинание. Пока Сецуна занимается своей магией, кладу защитное устройство в руки Хикару.

— Если она что-то попробует, не мешкай, — предупреждаю я.

Хикару хмурится. Поморщившись, засовывает коробку в карман.

— Ничего не обещаю, малыш. Но вот что я скажу. Живой Артемида отсюда не выйдет.

Кладу руку мужчине на плечо.

— Это все, о чем я прошу.

Шагаю вперед. В свете свечей мягко мерцает печать четырех императоров. Закрываю глаза и собираюсь с силами. Когда снова их открываю, моя душа тверда как алмаз.

— Отправляй меня.

Вспыхивает гранатовый шар. Мир вздрагивает. Я под куполом грома.

Дз-зынь. У моих ног звенит Катенгетти. Поднимаю глаза на Артемиду. Королева молча смотрит в ответ. Подхватываю с пола серебристый меч. На стали тальвара играет свет, открывая багровые пятна, оставленные эоны назад демоном-богом Гинмусабору.

— Дитя, — говорит Артемида. Ее голос превосходит тишину. — Кому ты будешь служить, когда мое королевство пало?

Кружу вокруг королевы, с беспокойством приближаясь к ней. Артемида покрыта запекшейся кровью, но под этим образом слабости неумолимая сила. Глупо будет умереть здесь.

— Я не перед кем не преклоняю колен, — отвечаю я. — Тебе уже стоило это понять, Артемида.

— Ты сенши, дитя, — укоряет Артемида. — Так ты называешь себя. Так тебе удалось получить поддержку моих рыцарей. — Артемида поворачивает голову. Правый глаз пронзает мое сердце. — Принимая этот титул, ты даешь клятву служить. Не уклоняйся от обязательств, дитя. Я требую ответа. Кому ты передашь все, что я сотворила?

Взмахиваю Катенгетти, проверяя его. Мой долг служить? Фыркаю. Артемида права, хоть и не так, как полагает.

— Как ты сказала, я сенши, — отвечаю я. Мой голос силен, а воля непоколебима. — Но ты ошибаешься, думая, что мне нужно склониться. Тот, кто правит, и тот, кто служит, может быть одним лицом. Я буду директором Института Прекрасных Принцесс. Я заберу все, что ты создала. И при этом я буду служить самому Институту. Я изменю эту школу, Артемида. Я покажу моим девочкам, как стоять в полный рост. Я научу их значению силы и справедливости. И когда они уйдут, их родители, их друзья и их страна будут с гордостью смотреть на них. Это моя цель.

— Ты говоришь с силой, дитя, подходящей для моего преемника, — отвечает Артемида. — Лучше бы тебе принести клятву принцессе Гекаты. Она, по крайней мере, королевской крови. Но и в рыцарском ордене нет никакого стыда. — Артемида приостанавливается. — Землянин, хоть ты и вероломный негодяй, ты все еще из моих сенши. Таким образом, я отдаю тебе приказ, от которого я запрещаю отказываться. Носи мою корону как знак и отстаивай добродетель, достойную серебряной луны. Теперь забери мою голову. Этого требует твоя королева.

Поднимаю Катенгетти. По сравнению с Гунгниром, меч легок. Тем не менее, тальвар замедляет мою руку. Чувствую в нем вес двух жизней. Когда я взмахну им, Артемида умрет. В тот же момент мое будущее изменится. Я буду директором. Меня свяжет долг. Связав себя им, я никогда его не избегу.

Но сомнений нет. Все решено.

Серебряный полумесяц прорезает небо. Вижу в этом красоту. Все народы выковываются кровью и железом. Это слова отца первой Серенити, переданные его дочери. Теперь, этим же мечом, я подвожу итог народу Артемиды и даю рождение своему.

Бух. Падает на пол голова директора. Багровая лужа окрашивает полированный гранит.

Испускаю долгий выдох и подхожу к отрубленному черепу. Опускаюсь рядом с мертвой королевой на колени, в первый и единственный раз склонившись перед Артемидой. Осторожно снимаю инкрустированную алмазами диадему. Она мерцает в моих руках, напоминая мне тиару.

Подходящее бремя. Надеваю корону на голову. В мой лоб упирается тонкий полумесяц. Вокруг меня спадает печать четырех императоров.

Пахнет корицей.

Разворачиваюсь. Шепот ветра. Катенгетти разрезает пустой воздух. В серебристое лезвие врезается эфирная масса. Воздух распадается надвое. Взрываются стены собора.

Дз-зынь. Освободившись от барьера, рядом со мной на пол падает Гунгнир. Не смотрю на него. Мой взгляд прикован к Тиё. Дьявольская девушка держит в вытянутой руки конфетный топор.

— Упс, — с притворной невинностью говорит Тиё. — Столько волнения, рука соскользнула.

Собор начинает вставать. Уран и Нептун устраиваются рядом с Сецуной. Сяолан вытаскивает из-под одежд три офуды. Хикару заряжает образ. Фумио формирует ледяные мечи. Служанки Тиё в ужасе оглядываются по сторонам. Похоже, их госпожа не поделилась с ними своими планами.

Обнимаю тэнки.

Хайгэки бьет ударной волной. В мои вены вливается лава, разбившись после этого о холодное озеро. Сукэн искажает мою форму. Органы корежит. Активируется проклятье. Женственность это долгожданное блаженство. Боль прекращается, и трансформация течет свободно. Пропитанная кровью рубашка раздувается в сверкающее платье. Короткие темные волосы вытягиваются в длинные розовые локоны.

Тиё хихикает. Ее топор исчезает. В два танцующих шага она пересекает расстояние. Девушка накидывается на меня. Застываю, растерявшись от смешанных сигналов. Руки Тиё обнимают меня за талою. Ее мягкие груди вдавливаются в мои. Она выдыхает. Соблазнительно манят розовые губы и приторный запах.

— Не волнуйся, Ранма-тян, — воркует Тиё. — Я не настолько глупа, чтобы сражаться с тобой здесь.

Отшатываюсь, пытаясь высвободиться из хватки Тиё. Все еще прижимаясь, девушка весело оказывается слева от меня. Крепкие объятия сжимают мне внутренности. Морщусь и смотрю на нее.

— Если ты не хочешь сражаться, это не лучший способ об этом сообщить, — рычу я.

Заманчиво было бы ответить на нападение Тиё собственным. Но это глупо. Я утомлена и вымотана. Команда Хикару изранена. Тем не менее, у нас численное преимущество. Если мы с Тиё здесь рассоримся, она точно умрет. Но цена такой победы будет выше, чем я готова принять.

— О, Ранма-тян, — со сладкой укоризной выпевает Тиё. — Я знала, что нечто подобное тебя не убьет. Я лишь хотела привести тебя в подходящее настроение.

— И в какое же настроение? — отрезаю я.

— В это.

Тиё с шокирующей скоростью оказывается спереди. Ее губы прижимаются к моим. В мой рот вторгается вишня и корица. Затем, так же быстро, Тиё отстраняется. Девушка разворачивается на каблуках и отходит на несколько шагов. Озорно мне улыбается.

— Не забывай меня, Ранма-тян, потому что я тебя не забуду. Однажды я приду за своим Институтом. И тогда я дам тебе выбор. Враги или любовницы. — В шоколадных глазах Тиё появляется лукавство. Взгляд скользит в сторону русого парня. — Конечно, если я недостаточно соблазнительна, к веселью может присоединиться Хикару. Мне не нравятся мальчики, но восхитительно будет наблюдать, как он заберет твою девственность.

— Пожалуйста, не впутывай меня в этот разговор, — жалуется Хикару.

Носком туфли подбрасываю Гунгнир. Ловлю копье раскрытой ладонью.

— Я бы попросила о том же самом, но сомневаюсь, что Тиё прислушается, — смотрю я на девушку. — Ты свое сказала. Уходи.

— Как противно, — отвечает Тиё. Танцующими шагами идет к двери собора. Хихикает, губы растягиваются в злорадную усмешку. — Но я видела твое сердце, Ранма-тян. Мы обе знаем, что под этой грубой внешностью скрывается милая куколка, что просит быть покоренной.

В последний раз рассмеявшись, она уходит.

* * *

Терминология:

Река Сандзу — японский буддистский миф, очень похожий на реку Стикс. Считается, что мертвые должны пересечь реку Сандзу, чтобы достичь посмертия. Во многих комедийных аниме/манга сценах можно видеть, как друзья на фоне кричат «не пересекай реку!»

Катенгетти [распускающиеся под лунным светом цветы] — Легендарный меч, врученный Серенити Первой ее отцом после основания Лунного Королевства. Тальвар, показанный Ранме в шестой главе.

Технический нокаут — В боксе чаще всего объявляют, когда участник больше не в состоянии безопасно продолжить драться.

Глава 13: Те, кто охотятся на монстров

Открывается дверь. Не издав ни звука, в мой кабинет входит Эмико.

Не поднимаю глаз. Они прикованы к распростершемуся на моем столе красного дерева хаосу. Поверхность покрывают десятки листов. Крошечные печатные буквы насилуют мне глаза. Слабые следы чернил пятнают мою плоть.

С неустрашимым усердием продираюсь сквозь беспорядок.

Куда я дела ту чертову штуку? Перебираю разбросанные отчеты. Отпихиваю в сторону заметки и записки. Там, погребенный под восьмьюдесятью страницами отчета по бюджету, прячется главный список Института.

Мой лучший друг. Мой худший враг. В толстом томе содержатся имена, фотографии и досье четырех сотен лиц, вызвавших интерес Института. В нем все люди Института. Также в нем числятся те, кто сбежал из-под власти Артемиды, и те, кто выступил против нее.

Здесь была я. Здесь был Хикару. Упомянута была даже Геката, вместе с десятком своих псевдонимов.

В дни после падения Артемиды главный список стал моим союзником. Собираясь с кем-то встретиться, я открывала эту книгу и узнавала об их умениях, личности и прошлом. Список позволял ознакомиться. Чаще всего этого было достаточно. Если мне было необходимо больше, я могла обратиться к архивам Института.

— Саотоме-сама, — тихо обращается Эмико.

Жестом прошу тишины. Мимо моих глаз проносится бесконечное море страниц. Шарю в глубинах, проглядываю заголовки, выискивая имя.

И нахожу его. Черт.

Хмурюсь. Сержусь еще сильнее, во второй раз пересматривая высланный из Министерства юстиции факс.

Бух! Захлопываю том. Расстроенно вздохнув, закрываю лицо раскрытой ладонью. Большой и указательный пальцы массируют лоб. Легкий массаж доходит и до черепа, но он не способен унять нарождающуюся головную боль.

— Саотоме-сама, — снова обращается Эмико. — С вами хочет встретиться Куондзи-сан.

— У-тян? — бормочу я.

Поднимаю голову, заморгав, проясняя зрение. Чертовски устала. Закрываю глаза всего на секунду, и ко мне уже подбираются флюиды сна. Мои ночи слишком коротки. Выделяю едва четыре часа. Самого по себе этого недостаточно, чтобы свалить меня. Но прибавляются дни укороченного отдыха.

Учитывая унаследованный бардак, нескоро со временем станет лучше.

— Да, Саотоме-сама, — отвечает Эмико.

Рыцарь в зеленых одеждах ждет у входа в комнату. Слева от нее античный доспех. Справа антикварный стул.

Мы в кабинете Артемиды. Моем кабинете. Он не сильно изменился. У меня за спиной пара высоких полок, полных затхлых книг и древних знаний. Изукрашенные стены убраны элегантными картинами, демонстрирующими возвышающиеся башни и чуждые пейзажи. За стеклом запечатана коллекция реликвий, от которой антрополог бы позеленел от зависти.

И все это мое.

Не хватает индивидуальности. Зона моего влияния оканчивается столом. Поверх него разбросаны отчеты. На непокрытой части древесины устроились пустые чайные чашки и блюдца. Смерть Артемиды и последовавшее за этим безумие мало на что позволяют время. Мою жизнь поглотили люди, политика и документы.

— Скажи ей зайти попозже, — приказываю я. — Полицейские поймали в Международном аэропорте Токио Эноки Кей. Судя по всему, она из наших. Загляни за меня к Акине. Скажи притащить ко мне в кабинет эту паршивку, чтобы я могла ее придушить.

— И кто кого теперь душит?

Ко мне в кабинет протискивается Укё. Темноволосая шеф-повар оглядывает помещение, оценивая декадентскую элегантность. Раздраженно смотрю на нее, но это никак ее не затрагивает.

— Вау. Так вот куда ушли мои налоги, — пренебрежительно говорит Укё. — Похоже, я выбрала неправильную работу. — Она на мгновение останавливается, рассматривая портал позади меня. — Возможно, тебе стоит переделать окно, Ран-тян. Слегка вычурно.

За моей спиной маячит возвышающийся витраж. Сквозь проем льются лучи окрашенного света, отбрасывая на ковры некое подобие печати Артемиды. Сидящая меж сияния, я выгляжу тенью. Комната наклонена, и мое место выше, создавая проекцию подавляющей всех входящих силы.

Мгновение наслаждаюсь театральностью, глядя на свою подругу. Укё ерзает, пораженная атмосферой власти.

— Все здесь принадлежало Артемиде. Твои налоги на это не пошли, — заявляю я. На шеф-повара опускается суровый взгляд. — Я занята, У-тян. Это может подождать?

Слова выводят Укё из ступора. Девушка хватает стул и подтаскивает его к моему столу.

— Занята? — фыркает Укё. Шатенка усаживается на место. — И вчера ты тоже была занята? А позавчера? Ты всю неделю от меня отмахиваешься, Ран-тян.

— И я всю неделю была занята, — отрезаю я. Испускаю раздраженный рык. — Хочешь знать, чем я была занята вчера? Хочешь, У-тян? Ну, я расскажу. Я двенадцать часов подряд развлекалась в запертой комнате с премьер-министром. Да. Верно. Мне целый день пришлось слушать кучку тявкающих друг на друга стариков. И это не самое худшее. Я по уши в бумагах. Сердитые родители шлют письма. Чертовы репортеры пытаются пробраться в Институт. А тупую девицу только что поймали при попытке сесть на самолет до... — подхватываю факс из Министерства юстиции, хмуро пересматриваю содержание и снова кидаю его на стол. — … Южной Кореи.

Мою тираду прерывает звон фарфора. Подцепляю поставленную Эмико на стол чашку чая. Испускающая пар жидкость льется в горло. Обжигающая боль ничем не облегчает неудовольствия.

— Сделай перерыв, Ран-тян, — командует Укё. Суровые глаза неумолимы. — Ты не можешь решить всего. И ты убьешь себя, пытаясь.

— Поверь, тебе не нужно мне об этом говорить, — ворчу я. Откидываюсь на спинку кресла, выпускаю из легких долгий выдох. — Но я пока не могу отдохнуть, У-тян.

Смотрю в чашку. По исходящей паром поверхности прокатывается прозрачная зеленая рябь.

Мои чувства постоянно меняются. Я директор Института Прекрасных Принцесс, но у меня нет иного выбора, кроме как доверять организации. Я слишком неопытна, чтобы перехватить контроль. Даже будь у меня необходимый опыт, невозможно в одиночку управлять организацией из двух сотен.

Так что приходится передавать полномочия. Сенши получили операционную власть. Я не боюсь предательства. Камико, Митико и Акина верны. Они не просто союзницы. Они любящие сестры. Если я споткнусь, они поддержат меня. Если нападет враг, они будут моим щитом. Если я попрошу, они наверняка подхватят мое бремя.

Но хоть я и не сомневаюсь в их вере, я пытаюсь понять их мотивы. Артемида мертва. Ее машина нет. Ее чудовищный Институт живет задуманными Артемидой процессами и методами. Его нужно, как бомбу, разбирать часть за частью и проводок за проводком.

Пока все не закончится, нельзя отдыхать. Голодного демона нужно уничтожить, а его призрак изгнать. Ничто меньшее неприемлемо.

Укё нарушает тишину.

— Так что там с самолетами?

— Тэнки засекречен. Махо-сёдзё военный ресурс, — объясняю я. — Пересечение границы без официального одобрения считается актом шпионажа. Согласно правовому мандату, Институт Прекрасных Принцесс вынужден исполнять такие условия. — Отпиваю из своей чашки. — Эноки Кей пыталась пересечь границу без предварительного одобрения. Она нарушила закон. Все просто.

Укё хмурится.

— Разве ее можно винить? — тихо спрашивает она. — Ты же знаешь, что делала Артемида, Ран-тян. Кей, скорее всего, напугана. Как был бы напуган любой человек в здравом уме. Черт, когда я услышала, что Камико все еще в руководстве, я задумалась, не стоит ли и мне тоже исчезнуть.

Я понимаю мнение Укё. В какой-то степени я с ним согласна. Девушки Института меня не знают. Но они слишком хорошо знают моих сенши. Для большинства из них этого достаточно. В их глазах меня очерняет и то, что я сохранила организацию Артемиды нетронутой. Они не остановятся выслушать меня. Для них я лишь Артемида под другим именем.

И однажды потерянное доверие непросто вернуть.

Тем не менее, Кей нарушила закон. Неважно, сочувствую я ее положению или нет. Я должна исполнять обязанности директора. Если я постоянно буду в этом отказывать, премьер-министр снимет меня с этого места, под угрозой внутренней войны или без.

— Я не виню ее, — отвечаю я. — Но и сочувствия у меня не настолько много. Идиотки вроде Кей усложняют мне работу. Я уже чертовски много времени потеряла, выбивая амнистию для спасенных Хикару девушек. И даже не упоминай о моем обещании Колон. — Качаю головой и возвращаю чашку на блюдце. — Сделай одолжение, У-тян. Если тебе когда-нибудь захочется сбежать из города, скажи сперва мне и убереги нас от массы страданий.

Закрываю глаза и лелею головную боль. Укё права, мне нужен перерыв. Меня убьет стресс этой работы.

— Что у меня с расписанием? — спрашиваю я, взглянув на Эмико.

— У вас встреча с сенши через пять минут, Саотоме-сама, — вежливо отвечает Эмико. — Сразу после этого у вас учебные занятия. Остальная часть дня свободна.

Фыркаю. Свободна. Какой обманчивый термин. «Свободна» подразумевает лишь отсутствие неотложных обязательств. Такие периоды быстро проходят. Нужно работать с документами. Нужно делать домашние задания. Нужно тренироваться. Я разрываюсь между тройным долгом мастера боевых искусств, ученицы и директора. По несколько минут тут и там это все, что у меня получается урвать.

Не просто так я мало сплю.

— Передай Камико, что я встречусь с ней через полчаса, — командую я.

Эмико приседает в реверансе.

— Как пожелаете, Саотоме-сама. — Рыцарь стремительно выходит за дверь.

Когда она уходит, я встаю. Одной рукой стягиваю ленту с волос. Отрез разворачивается, выпуская волну розово-красного.

Процесс переноса тэнки ничуть не замедлился. Пусть эксперименты Митико завершились, мои нет. Тэнки в центре моего искусства. Я тренируюсь трансформированной. В свободные минуты практикуюсь с быстрым превращением. Многократное использование тэнки демонстрирует свои эффекты.

Невероятно быстро растут волосы. Два месяца назад локоны касались плеч. Сейчас они тянутся мне до талии. Скоро мерцающий розовый занавес достигнет колен. Неспешно меняется мое естественное тело. Через год-другой моя форма навсегда примет такую же, как в трансформации.

Страх не проходит. Решимость не в силах стереть эмоции. Лишь подавляет их. Но мой путь определен. Я буду махо-сёдзё. Этого требует мой долг директора. И поэтому я продвигаюсь вперед, стремясь стать сильнейшей из них всех.

— Ладно, У-тян. Я тебя слушаю. Говори.

Шатенка ерзает на своем месте.

— Спасибо, Ран-тян. Перейду сразу к делу. — Укё поглубже вдыхает. — Я ухожу.

Застываю. Рука зависает над парой серебряных колец.

— Уходишь? — повторяю я. — Что ты хочешь этим сказать, У-тян?

Движение продолжается. Пальцы сжимаются. Напрягаются нервы, когда плоть касается холодных серебряных колец. Драгоценные украшения для волос. Нейральные гиды. Цена моего директорства.

Даже став директором, я не свободна от опеки Камико. Гиды стали нашим компромиссом. Увенчанные аметистами серебряные кольца созданы из той же магии, что и тиара. После надевания они проникают в мой мозг. И там они мягко давят, поощряя формирование привычки. С этим механизмом мои манеры примут форму таковых как у хорошо воспитанной леди.

Гиды такое же удобство как и все остальное. Они избавляют нас с Камико от бессмысленного и докучливого обучения этикету.

В отличие от тиары, нейральные гиды не являются ограничивающим устройством. Я могу по желанию снимать их и надевать. Более того, я обсуждала содержание их программ. Встроенные инструкции Камико должны были получить мое одобрение. Я злоупотребила этой привилегией, отбросив структуры, с которыми не была согласна. В то же время, я приказала Митико добавить ряд полезных функций.

Благодаря этому гиды скорее награда, чем наказание. Они улучшают мою концентрацию, подавляют скуку и мысленно пинают меня посильнее полной кружки кофе. Пока на мне гиды, я могу продраться через целые пачки сухих государственных бумаг. Я могу высидеть на длинных душных собраниях. Я могу демонстрировать вежливую улыбку, игнорируя насмешки сексистских ублюдков. Я могу избежать убийства всего Кабинета министров Японии.

По сути, гиды позволяют мне работать, сохраняя при этом подобие здравого смысла.

Я уже подсела на них. Лишь упрямое желание справляться со своими обязанностями без костыля позволяет мне не носить их все время.

— Ага, — выдыхает Укё. — Ухожу. На прошлой неделе до меня дошел слух, что ты меняешь школу. Тогда-то я и сказала себе: «У-тян, дружище, возможно, пришло время тебе поднять задницу и двинуться дальше».

Хмурюсь и собираю волосы в пучки. Надеваю украшения на места. Пульсирует магия. Сквозь уши просачивается жужжание. Мир становится резче. Отдаляется усталость. Слабеет пульсирующая боль в голове. Женственным жестом отбрасываю хвостики за спину и возвращаюсь на свое место.

— Если единственная проблема в моей смене школы, я могу попробовать поспособствовать и твоему переводу, — предлагаю я.

Укё фыркает.

— Не волнуйся. Я немного изучила местечко, куда ты направляешься, Ран-тян. Скажу тебе, тебя ожидает настоящее приключение, если будешь учиться в подобной школе для богатеньких сучек.

Шеф-повар криво усмехается.

— К тому же, я уже какое-то время думала об этом. Мне нужно покинуть Нэриму, Ран-тян. Последние десять лет я жила так, как приказал мне отец. Я хочу двинуться дальше, Ран-тян. Хочу найти себя. Хочу понять, кто такая настоящая У-тян. И, без обид, рядом с тобой я этого не выясню.

С моего лица пропадает выражение. Я хочу, чтобы Укё осталась. Мое прошлое исчезает. Все, что я знала, обратилось в прах. Моя мужественность. Мое будущее. Теперь и моя давняя подруга. Мир перевернулся. Время прошло. Мои друзья изменились.

Так же как и я.

Часть меня хочет, чтобы все осталось прежним. Но я не могу отрицать чувства Укё. Я слишком хорошо знаю, насколько важно найти себя.

— Грустно будет видеть, как ты уходишь, — тихо говорю я. — Но если тебе нужно идти, иди. — Я медленно выдыхаю. — Могу я хотя бы узнать, куда ты направляешься?

— Куда дует ветер, — шутит Укё. Шатенка беспомощно пожимает плечами. — У меня правда нет никакой определенной цели, Ран-тян. Полагаю, куплю себе ятай и буду с год бродить из конца в конец вдоль побережья.

— Звучит весело, — говорю я, губы изогнуты в улыбке.

— Уж точно веселее, чем возиться с документами, — отвечает Укё, глядя на мой стол. — Хотя готова поспорить, платить будут не настолько хорошо. — Веселье Укё пропадает. Девушка глубоко вздыхает и подается вперед. Ее глаза серьезны. — Ран-тян, прежде чем я уйду, ответь мне. И ничего не скрывай. У меня когда-нибудь был шанс?

Останавливаюсь, на мгновение прикрыв глаза. Укё заслуживает честности.

— Нет.

Слово твердо и лишено нерешительности. Уже давно стоило его сказать. Укё была моей невестой. Помолвку организовали наши глупые отцы. В этом случае особенно вопиюща тупость бати. Меня пообещали еще до Укё. Но я лишь отчасти могу винить его во всем бардаке. Мой отец породил грех. Я позволила ему загноиться. Два года назад я сдуру назвала Укё своей «милой невестой». Фраза была задумана как шутка.

Укё приняла ее всерьез.

И я не могу сослаться на невежество. За последующие месяцы ее понимание стало абсолютно ясным. К своему стыду, я ничуть не постаралась исправить свое недопонимание.

— Я так и думала, — кисло говорит Укё. Жесткие карие глаза смотрят через стол. — Не стоило тебе меня дурачить, Ран-тян, — упрекает она. Долгую секунду Укё выдерживает мой взгляд. Затем ее гнев тает. — Но не могу сказать, что я и сама не виновата. Я видела, что написано на стене. Просто не хотела это читать.

— У-тян, — жалуюсь я. — Может, я о тебе так и не думаю, но...

— Не начинай, — отрезает Укё. — Я готова простить тебя, Ран-тян. Но хоть я и ожидала такого ответа, я все равно в бешенстве. Прости, но, думаю, нам придется пораньше окончить эту встречу.

Укё встает. Ее стул скользит назад. Ярость на лице шеф-повара меркнет, когда она замечает мое беспокойство.

Руки Укё сжимаются в кулаки. Она издает напряженный рык, прежде чем силой успокоить себя.

— Мы все еще дружбаны, Ран-тян. Просто мне нужно немного времени для себя. Вот и все. — Укё качает головой, как будто избавляясь от мыслей. — Вот что скажу. Через пару месяцев я загляну в Токио. Тогда и поговорим.

С облегчением улыбаюсь.

— Посмотрю, смогу ли я втиснуть тебя в свое расписание, — шучу я.

— Уж постарайся, — разгневанно говорит Укё. — Потому что если ты и тогда круглосуточно будешь в книгах, клянусь, я надеру тебе задницу и утащу тебя на каникулы.

— Если Камико все еще будет так меня выматывать, они мне понадобятся, — ворчу я. С облегчением опускаю плечи. — Спасибо, У-тян. Ты настоящий друг. — Приостанавливаюсь, а затем указываю на себя. — Хотя, учитывая, как все меняется, кто знает, какой я к тому времени буду.

— Мы обе, милочка. Моя трансформация основана на твоей, помнишь? — неожиданно подмигивает Укё. — Если до того дойдет, сможем вместе пройтись по магазинам за милыми нарядами. Так что ты сможешь поделиться всеми собранными секретами моды, — дразнит она. Смех покидает ее карие глаза, оставляя их после этого тусклыми. — О, и Ран-тян, тебе стоит поговорить с родителями. Да, я знаю, твой отец такой же осел, как и мой. Но он семья. Не сжигай мосты, пока в этом нет необходимости.

Морщусь, услышав о своих родителях.

С тех пор как я их видела, прошло два месяца. Война с Институтом предоставила массу оправданий. Теперь, когда я стала директором Института Прекрасных Принцесс, они у меня закончились.

О бате я ничуть не волнуюсь. Конечно, старый ублюдок своими воплями поднимет бурю. Но, в конце концов, батю волнует только, освою ли я искусство и женюсь ли на Тендо Аканэ. Первое не проблема. Второе вызывает беспокойство.

Не то чтобы меня это волновало. Я вполне уверена, что смогу переупрямить своего старика. А если я и не справлюсь, жадного ублюдка легко подкупить. Учитывая число нулей в моей государственной зарплате, верность Генмы так же хороша, как и моя. Если захочу, могу заставить старика петь дифирамбы его прекрасной дочери.

Моя мать проблема посерьезнее.

Контракт сэппуку бессмысленен. Соглашение недействительно с того момента, как Нодока объявила меня мужчиной из мужчин. Но даже останься контракт в силе, ничто не вынудит меня исполнить его. Нодока может говорить все, что захочет, но мы с моим стариком не из тех, кто ляжет и умрет.

Нет. Боюсь я за наши отношения. Связь меж нами хрупка. Большую часть десяти лет я обучалась у бати. Его я прекрасно знаю. Но за все это время я ни единого раза не видела свою мать.

Я не верю, что ее любовь безусловна.

Подчеркивает этот страх факт традиционализма Нодоки. Для нее гендерные роли не обычай, но священный долг. Контракт окончен. Ожидания Нодоки нет. Я хочу ее одобрения. Чтобы его получить, я должна быть мужчиной из мужчин. И вот я, леди, принцесса, лидер символизирующей женственность организации.

Любая наша встреча приведет к конфликту. Чтобы повлиять на мать, мне придется воззвать к чести.

И этого я боюсь больше всего. Если Нодока сдастся, она быстро настоит на том, чтобы я почтила честь, став женщиной из женщин. У Нодоки довольно архаичные нравы. Ее концепция женственности завела бы меня гораздо дальше структурированного этикета Камико и женственных идеалов Акины.

Теоретически, я могу занять твердую позицию. Но у какого ребенка силы настолько чудовищны, что их хватит игнорировать разочарованный взгляд матери?

Брр.

— Я с ними поговорю, — сообщаю я, не стараясь скрыть отвращения.

— Не говори мне, Ран-тян. Действуй. — Моя давняя подруга встает и мягко улыбается. — И, Ран-тян, береги себя.

* * *

Со смерти Артемиды прошло две недели. Невозможно было скрыть финальную битву Института. Она подняла в СМИ бурю критики. Политическое лавирование дошло до максимума. Оппозиция точила ножи. Правительство так быстро пряло полуправду, что у меня кружилась голова. И в довершение так называемые новости, откапывающие немногие кусочки правды, превращая их всего лишь в цирк на потеху публике.

Нигде не найти ни клочка честности.

И я за это благодарна.

По официальной версии Артемида Серенити Сильвервин умерла при подстрекательстве к перевороту. Чтобы поддержать байку правительства, мне пришлось предоставить список «преступников». Теперь Тиё стала врагом номер один. Ее служанки отправились в бесчестье вместе с ней. Остальные опальные удобно умерли, тем самым избавив живых от лихорадочной охоты на ведьм.

Мне отвратителен непрекращающийся поиск козла отпущения. Невинные имена валяют в грязи. Их семьи посыпают позором, так как в Японии метка бесчестья не останавливается на пороге смерти.

Но я не глупа. Правда страннее вымысла. Кто поверит в такую надуманную историю? Контроль разума? Промывка мозгов? Даже для меня это звучит чередой лжи, придуманной чтобы избежать обвинений. Если рассказать правду, общественность сочтет ее обманом и потребует головы половины Института.

Чувства неуместны. Главный мой долг перед живыми. Именно их я должна защищать. Я неопытна. Я бы не победила в первом своем нападении на политику, если бы сражалась на неподготовленном поле. Но это изменится. Пусть я никогда не освою искусство манипуляции, но я посвящу себя обучению.

Хотелось бы в следующий раз не запачкать руки. А еще лучше вовсе избежать «следующего раза».

— Директор Саотоме, — приветствует Камико.

Мы собираемся в зале заседаний. Это большое помещение, освещенное хрустальной люстрой. Центр комнаты занимает окруженный десятком стульев темный деревянный стол. Как и мой кабинет, зал заседаний расположен в богатом крыле Института. Это сокрытое за собором место единственное из ИПП нетронутым пережило боевые действия.

Киваю в сторону Камико. Женщина с ястребиным взором занимает свое место. С ее прибытием присутствуют все мои сенши.

— Простите за неудобства.

Рубиновые губы Акины изгибаются в улыбку. Фиолетоволосая женщина откидывается на спинку стула.

— Ну-ну, Саотоме, директору не нужно извиняться перед своими подчиненными.

— Пожалуйста, не поощряй такие злоупотребления, Акина, — возражает Камико. — Хаотичное расписание лишь приводит к большей неэффективности.

— И кто же заработал нашу бедную малютку кохая до смерти? — парирует Акина. — Даже непобедимому зверю необходим отдых. Как по мне, Саотоме стоит чаще ссылаться на свой авторитет.

— Тогда повезло, что это я устанавливаю стандарты профессионализма, — отвечает Камико. Игнорируя свою собеседницу, Камико обращает ястребиный взор на меня. — Оставим это, в одном Акина права. С обязанностями как директора, так и ученицы, вы оставляете себе мало времени на отдых.

Волосы встают дыбом. Мы уже об этом спорили, и я не стану терпеть выговор Камико.

— Время моих тренировок не обсуждается, — отрезаю я.

Ястребиный взор не прекращает вызова. Не отвожу взгляда от Камико. Мое расписание плотно. Обязанности директора многочисленны и неотложны. Но эти обязательства ничего не изменят. Есть то, что я никогда не отдам. Среди этого и мое искусство.

— Я не прошу вас отказаться от своего хобби, директор Саотоме. Я лишь предлагаю отложить тренировки, пока ваши обязанности не станут менее выматывающими.

— Не обсуждается, — повторяю я. Смотрю на женщину.

Камико вздыхает.

— Вижу, этот спор ни к чему не приведет. — Психиатр заглядывает в свой планшет. Палец постукивает по столу, пока она просматривает записи. — Хорошо. Начнем. Митико, полагаю, ты добилась прогресса в переписи?

Светловолосая ученая поправляет очки.

— Подтверждаю, — соглашается Митико. — В настоящий момент зарегистрированы семьдесят четыре процента Института. То есть по сравнению с прошлой неделей рост на двенадцать процентов. Еще семь процентов сообщили о себе, но отказались предоставить основное место жительства. Местонахождение остальных сорока шести девушек неизвестно.

После падения Артемиды исчезла добрая половина Института. В то время я радовалась. Для меня это было подбадривающим символом здравомыслия. Если девушкам хватило ума сбежать, повреждения были не настолько велики, как я опасалась.

Премьер-министр был не согласен. Он видел хаос, беспорядок, анархию. Отсутствие контроля бросало вызов его правлению. Рассеянные девушки были рычагом для его политических противников. Легким способом набрать очки, заставив администрацию защищаться.

Из-за этого вопроса мы столкнулись лбами. Развилось противостояние. Премьер-министр лично приказал мне устроить облаву на моих приспешниц. В не самый свой лучший момент я сказала ему, куда именно он может засунуть этот приказ. Бой продолжался недолго. На следующий день на мой стол легли двести сорок семь ордеров на арест. По одному на всех служивших в Институте девушек.

Невысказанными словами, премьер-министр выставил ультиматум. Делай, как я скажу, или я уволю тебя.

Загнанная в политический угол, я была вынуждена склонить голову. Но я отказалась арестовывать своих девочек. Так что я предложила альтернативное решение. Все пропавшие девушки будут помещены под «домашний арест». Довольно бессмысленное обозначение. Единственное требование заключалось в том, чтобы все девушки из списка указали свое основное место жительства и ежемесячно докладывались.

С этого началась перепись. Первые пятьдесят девушек нашлись легко. Шокирующий процент пропавших без вести сбежали в свои прежние дома и к семьям. С остальными было сложнее. Их уже успели обжечь. Мало кто готов был доверить свою судьбу Институту.

— Если Эноки Кей нет в списке, можешь приписать ее к отказавшимся регистрироваться, — вставляет Акина. Идол смотрит на меня, фиолетовые глаза сияют. — Скажи, Саотоме. Хочешь сама ее придушить? Или хочешь, чтобы я сделала это от твоего имени?

— Притащи ее ко мне в кабинет. Поработаю с подобной девчонкой, — мельком улыбнувшись, говорю я. Вся радость исчезает в мрачной задумчивости. — Что слышно о Тиё?

Мори Тиё, крупнейшая из существующих угроз Институту. Восемь дней назад она вновь появилась на моем радаре, когда идиот-полицейский попытался ее захватить. Тиё убила его. Затем, чтобы сделать заявление, она уничтожила весь полицейский участок. И напоследок, чтобы посмеяться надо мной, Тиё хватило наглости продемонстрировать свою милую улыбочку в вечерних новостях.

К счастью, ее услышала не та аудитория.

Благодаря Сецуне дзюбанские сенши отсиделись во время войны Института. Со смертью Артемиды манипуляции Сецуны закончились. Когда Тиё искала моего внимания, она получила таковое от Сейлор Мун. Всю прошлую неделю столицу сотрясала серия стычек между дзюбанскими сенши и Тиё. Последнее, что я слышала, Сейлор Мун загнала Тиё в подполье.

— Военная разведка считает что Тиё в Китае, тогда как Агентство общественной безопасности что она все еще в стране, — серьезно отвечает Акина. — Но зная эту девушку, долго она скрываться не станет.

— Если китайцы ее хотят, пусть ею подавятся, — отбрасываю я. — Еще что-нибудь?

— К сожалению, — поморщившись, говорит Акина. — За последнюю неделю до меня дошли слухи, что Институт все еще похищает девушек. Я лично отправилась на поиск клеветников, чтобы их наказать. Увы, я обнаружила, что за слухами стоит гораздо больше, чем мне бы хотелось.

Акина передает каждой из нас скрепленные пачки бумаги. Изучаю первую страницу отчета. Кимото Маи и Харада Хироми. Напечатанные черно-белые зернистые изображения демонстрируют виновниц.

— Нашла этих смутьянок на заброшенном складе. У них была прикованная к ржавой трубе жертва. Насколько я смогла понять, она запытали девушку до края смерти.

— Не пытали. Подражали, — замечает Митико. — Судя по набору инструментов, возможный мотив в грубой личностной манипуляции. — Ученая быстро перелистывает до последней страницы отчета, прежде чем закрыть его и оттолкнуть в сторону. — Бессмысленно. Подразумеваемый метод неэффективен.

Хмурюсь, разъяренным взглядом обстреливая группу.

— Какого черта это произошло? — требую я ответа.

— Боюсь, это моя вина, директор Саотоме, — признает Камико. Психиатр держит страницу ногтями, как будто это нечто отвратительное. — В порядке облегчения перехода, я поощряла своих пациентов рассматривать их ментальную трансформацию как желанную. Учитывая количество обработанных девушек, вполне вероятно, что одна или более посчитали свои изменения настолько восхитительными, что захотели поделиться ими с другими.

— Обе субъекты Т09-3, — замечает Митико.

— Чудесно, — бормочет Камико. Женщина откидывается на спинку, пальцы выбивают на столе зала заседаний быстрый ритм. — Придется отозвать всю линию.

В замешательстве оглядываю помещение.

— Т09-3?

— Ватанабэ Эмико ХТ-09, — объясняет Митико. — Неэкспериментальные производные обозначаются без «Х». Кроме того, для решения недостатков изначального эксперимента были разработаны вариативные ветви. Т09-3 это третья подобная ветвь.

Ватанабэ Эмико, мой рыцарь и секретарь. Эксперимент ХТ-09 изменил Эмико, сделав ее неспособной отказаться от отданного должной властью приказа. В настоящий момент такая власть только у меня. Что фактически сделало Эмико моей рабыней.

Это неразрешимая проблема. Вне зависимости от моей воли, Эмико никогда не станет свободной. Я делаю что могу. Я предлагаю ей рассматривать мои слова как просьбы. Я удостоверяюсь, что она заботится о себе. Но мистические оковы не исчезают. Всю жизнь Эмико будет жить в одном приказе от неизбежного ужаса.

— Т09-3 склонны быть... буйными в своем фанатизме, — добавляет Камико. Жесткие карие глаза окидывают группу. — Никто кроме меня не должен встречаться с виновницами. Маи и Хироми будут испытывать эмоциональный раскол. Их природа привязывает их к Институту, но они идеологически преданны директору Сильвервин. При неправильном столкновении возможно самоубийство.

Понимающе киваю. Одобряю беспокойство Камико. Маи и Хироми такие же жертвы, как и истязаемые ими девушки. Оптимальное решение то, что убережет все стороны. Пока что мы стремимся к этому. Но если произойдет худшее?

В животе сворачивается ядовитое ощущение.

— Митико, пожалуйста, предоставь список Т09-3 и схожих производных. Начну этим вечером планировать собеседования. Акина, мне понадобится небольшая команда безопасности. Постарайся найти кого-нибудь из немногословных. Я не хочу, чтобы разошлись слухи.

— Наши девочки невыносимые сплетницы. Немногословных сложно найти. Но компетентных я могу обещать, — отвечает Акина. Идол с мрачным видом поворачивается ко мне. — Директор Саотоме, запрашиваю разрешение на арест по своему усмотрению.

— Предоставлено, — мгновенно отвечаю я. — Но у меня в течение сорока восьми часов должны быть имена и оправдания. — Сосредотачиваюсь на Камико. — Как нам решить эту проблему?

— Боюсь, мы не так много можем сделать, — говорит Камико. — Можем использовать корректировку для разрешения внутреннего конфликта и подавления преступного порыва. Однако личностные конструкты подвержены кристаллизации. Образ мышления, как правило, попадает в ловушку мистической матрицы, только чтобы вновь выйти позже. В зависимости от конкретного случая, может потребоваться регулярное проведение процедур.

Сердце замирает. Корректировка. Сама мысль вызывает тошноту. Повторяющаяся корректировка еще хуже. И это не лечение. Корректировка лишь облегчит симптомы. Исполнение этой тактики будет всю оставшуюся жизнь выкручивать этих девушек.

Морщу лоб. Ищу в памяти далекие воспоминания.

— Эксперимент ХТ-09 включал слияние конструкта с тэнки, так?

— Верно, — подтверждает Митико. — Метод Т09 засевает в ядро тэнки личностный конструкт. После этого процесс переноса тэнки интегрирует конструкт с расширенной духовной матрицей.

Медленно киваю, собирая свои мысли в кучку.

— Сможем ли мы его вырвать?

— Да. Удаление возможно, — отвечает Митико. — Однако при этом требуется ампутация зараженного субстрата. В зависимости от развития процесса кристаллизации повреждения могут быть экстремальными.

— И о насколько «экстремальном» мы говорим? — нажимаю я.

Митико поправляет очки и задумывается.

— Вариабельно, — через некоторое время говорит она. — Наверняка потеря тэнки, так как будет удалено ядро тэнки. Духовный ущерб будет зависеть от размера ядра. Повреждение духовной матрицы вызовет: снижение мистического потенциала, ослабление иммунной системы, снижение исцеляющего фактора и частичную амнезию. Продвинутая кристаллизация ведет к осложнениям. Если духовный субстрат отвердел, он не исцелится должным образом. Обломанные края послужат носителем вредоносных паразитов.

Вредоносных паразитов? Мое лицо искажается. Не уверена, что хочу знать, какие же паразиты питаются гниющими душами. С другой стороны, операция это постоянное решение. Так что вопрос в том, не будет ли лекарство хуже болезни?

— Так что хирургия или повторяющаяся корректировка, — с отвращением говорю я. — Есть у нас иные варианты?

— Если это имеет значение, Саотоме, я бы предпочла умереть, чем потерять тэнки. Мнение, что разделят многие из наших девушек, — вмешивается Акина. — Хотя, возможно, ты готова сбросить свой гламур?

— Невозможно, — прерывает Митико. Сине-стальные глаза не допускают разногласий. — Кристаллизация уже достигла крайней величины. Удаление будет фатально.

— Это обсуждение неуместно. Я директор Института Прекрасных Принцесс, и я буду придерживаться ожидаемых от меня стандартов, — подытоживаю я. Окидываю группу взглядом. — Итак, возможность смерти поднимает важный вопрос. Можно ли Т09 — всех, а не только Т09-3 — излечить, не убив их?

Голова Митико наклоняется в сторону. Ученая возится со своими очками, просматривая базу данных Института.

— Существует пятьдесят семь производных Т09. Тридцать три созданы за последний год. В зависимости от индивидуальных вариаций, для этой подгруппы возможно безопасное извлечение.

— Спасибо, Митико, — говорит Камико. Пальцы постукивают по столу. — Прежде чем продолжить, стоит рассортировать девушек по хирургическому риску. Стоит разобраться по крайней мере с Т09-3. Корректировка это ограниченное решение. Если рецидив произойдет в неожиданное время, инцидент может повториться.

— Знаете, быть может нам стоит спросить мнение девушек, прежде чем что-то делать, — замечаю я. — Я бы, к примеру, оценила немного информации, прежде чем кто-то начал бы кромсать мне душу.

Вслед за моим заявлением повисает мертвая тишина. Камико нервно ерзает, на ее лице появляется след вины. Почему я сейчас его вижу? Она беспокоится только потому, что я директор? Или Камико всегда испытывала эти чувства, скрывая их за маской профессионализма?

— Уж прости за прямоту, но какой в этом смысл? — спрашивает Акина, ее серебристый голос режет густую атмосферу. — Не то чтобы выслушанное нами мнение было бы высказано с полностью здравым умом.

Верно. Логика Акины извращена, но ее мнение веско. Институт манипулирует разумами. Обработка, корректировка, окукливание, все эти методы меняют восприятие жертвы. Чем поможет мнение модифицированной девушки?

— Все формы модификаций различаются, Акина, — прерывает Камико. — Не все наши изменения оставляют пациента не в состоянии выразить честное мнение. Однако в случае Т09-2 и Т09-3 твое беспокойство имеет основания. Природа этих конструктов позволяет усомниться в нынешних взглядах. — Ястребиный взор Камико обращается на меня. — Директор Саотоме, этот вопрос необходимо решить как можно быстрее.

Как указала Камико, ожидание только все ухудшит. С использованием тэнки продвигается духовная кристаллизации. Пропорционально растет хирургический ущерб. Неважно, насколько привлекательно промедлить, это решение нельзя откладывать.

— Меня не волнует, будет ли в их желаниях смысл, мы спросим, — заявляю я. — Мы проведем операции над всеми добровольцами, предполагая, что Митико сочтет это безопасным. Что касается остальных... — Я умолкаю. Сжимаю руки. Грубая сила не в состоянии изгнать жестокую реальность. — Камико, передай мне мнение о каждой. Я вынесу окончательный вердикт.

Решение холодно и четко. Я директор Института. Мой долг взять вину на себя. И я возьму всю ее. Не важно, сколько на меня навалится, я продолжу двигаться вперед. Не останавливаясь, не отстраняясь, не оглядываясь назад, пока будущее всех моих девочек не будет безопасным.

— Мы с Митико предоставим свои заметки, — говорит Камико. — Однако все еще остается вопрос о Маи и Хироми. Насколько помню, они из ранних имплантов, что выводит их за рамки безопасного окна. Я хотела бы получить разрешение приступить к корректировке. Для них и для остальных Т09-3, что не вынесут хирургического удаления.

— Утверждаю корректировку для Маи и Хироми, — смягчаюсь я. — Но не для остальных.

Лицо Камико становится суровее.

— Директор Саотоме, позволяя этой проблеме гнить...

— Корректировка это крайняя мера! — рявкаю я. С угрожающей яростью нависаю над столом. — Мы не подправляем умы, потому что это удобно, Камико. И не корректируем девушек, потому что что-то может пойти не так. Есть то, чего делать не следует. Понятно?

Камико съеживается от моего гнева. Затем расправляет плечи и озвучивает свое подтверждение:

— Понятно, директор Саотоме.

Гневно выдыхаю и падаю обратно на стул. Для меня корректировка никогда не потеряет своей жестокой грани. Мое изменение было крайне неприятным. Но хуже всего была беспомощность. Корректировка оставила мне ощущение, что меня могут изменить помимо моей воли. Я не допущу повторения этой пародии, пока меня не убедят в неизбежной необходимости.

Качаю головой, отбрасывая демонов.

— Что-то еще?

Камико требуется мгновение подготовки, прежде чем продолжить.

— Парламент назначил специального следователя.

— И что же вдохновило эту охоту на ведьм? — спрашивает Акина. Фиолетовые глаза находят Камико. — Или я ошибаюсь, предполагая, что премьер-министр на нашей стороне?

— Он — да, — отвечает Камико. — Тем не менее, оппозиционная партия набирает силу. Вместо полной потери контроля над ситуацией премьер-министр предпочел уступить их беспокойству, оговорив благоприятные правила.

Политика. Моя осведомленность заканчивается. Но не нужно быть гением, чтобы понять, насколько опасно неправильным может оказаться расследование Института. Закона не достаточно, когда дело касается магии. Слишком легко обвинить Институт в преступлении.

Потому что Институт преступник.

— Насколько велика проблема? — спрашиваю я.

— Премьер-министр знает о хрупкости ситуации. Сомневаюсь, что он это допустил бы, опасайся худшего, — говорит Камико. Всех нас пронзает резкий взгляд. — Но, пожалуйста, будьте осторожнее с тем, что говорите. Следователь будет не на нашей стороне. И, директор Саотоме, будьте вежливее.

— Как будто Саотоме на такое способна, — комментирует Акина, сворачиваются в улыбке рубиновые губы. — Возможно, вместо вежливости Саотоме стоит воззвать к своей бандитской природе. Несколько дней в камере погружения уж точно прочистят сыщику голову.

— Полагаю, собрание окончено, — медленно говорю я. Просматриваю остальные свои заметки. На повестке дня больше ничего нет. — Если это все, соберемся завтра в это же время.

* * *

Наступает вечер.

Солнце висит над далеким горизонтом. Меркнущий свет льется сквозь витраж, окрашивая цвета в оранжевый оттенок. Кабинет хорошо освещен, десятки волшебных свечей изливают теплое свечение. На моем столе результаты первичных собеседований Камико. Хоть и поздно, я решила разобраться с ними, прежде чем закончить на сегодня.

Уже жалею об этом.

Тендо Аканэ. Шевалье. Она заслужила высокую оценку за величину ее духовной силы, исключительную боеспособность и интуитивное понимание магии. В главном списке Института она отмечена как верная, что было достигнуто после всего лишь двух корректировок. Единственные минусы Аканэ это ее взрывной гнев и безудержная зависть.

Еще она носитель личностного конструкта Т09-3.

Вот почему передо мной лежат ее бумаги.

Согласно Камико, у Аканэ быстро формируется идеологическая привязанность к Институту. Лишь вопрос нескольких месяцев, пока ее взгляды не будут граничить с фанатизмом.

Проблема именно в идеологии Аканэ. Я ее эмоционально уязвимое место. Она до сих пор отказывается принять меня в качестве директора. Но введенная имплантом Т09-3 вторичная личность не позволяет Аканэ отвернуться от Института. Таким образом, результирующие обстоятельства лепят ее в фанатичную сторонницу умершей Артемиды Серенити Сильвервин.

Согласно моим указаниям, Аканэ получила шанс вызваться добровольно. Она отклонила предложение. Судя по заметками Камико, довольно яростно.

И теперь выбор за мной.

С росчерком пера амбиции Аканэ умрут. Я два года жила с этой девушкой. Я знаю, как она мечтала быть и женственной, и сильной. Институт был ее сбывшейся мечтой. Не удивительно, что она так быстро сломалась.

Хирургия уничтожит ее тэнки. В то же время Аканэ потеряет несметные годы воспоминаний. Ее искусство будет искалечено. Образование замедлено. Часть ее души будет вырвана. Со временем она оправится. Аканэ молода. Все отобранное можно восстановить.

Но порой, когда люди падают, они больше не в силах подняться. Хватит ли Аканэ сил справиться с потерей? Или она окажется ею раздавлена?

И альтернатива еще хуже.

Заметки Камико по личностному импланту Т09-3 холодны, клинически и всеобъемлющи. Если его оставить, субъект неизбежно притянется к идеологии. Полученная преданность превзойдет одержимость. Станет смыслом существования. Перед таким фанатизмом будет стерта любая мораль.

Если Аканэ продолжит меня презирать, если ей пригрезится, что правление Артемиды было величественнее, ее судьба будет такой же как и у Маи и Хироми. Вечность корректировки. Ее снова и снова потащат в камеру погружения, сердце наполнят горем, ненавистью и гневом.

Не могу представить циклы между безумием и прояснением. По сравнению с этим ужасом хирургия кажется блаженством.

Но болезненнее всего бессмысленность этого. В импланте Т09-3 не было необходимости. Аканэ была их. Ее разум созрел, чтобы его собрать. Дополнительная корректировка обеспечила бы неизгладимую верность.

Имплант Т09-3 был нацелен на меня.

Просто, жестоко и эффективно. Укё и Аканэ были приманкой Института. С ними Артемида могла выманить меня из укрытия. Но для нее этого было недостаточно. Так что она задумала безжалостный план. В Аканэ был внедрен имплант Т09-3. Затем Аканэ откорректировали, чтобы убедиться, что она всегда будет их.

Опоздай я на день, Укё отправилась бы вслед за Аканэ.

Не то чтобы это было важно. Артемида мертва. Ее бардак достался мне. На моем столе лежат бумаги Аканэ, в строке подписи не хватает только моего имени. Хочу, чтобы их не было. Не получается. Выбор продолжает давить на меня, пока я не вынесу вердикт.

Но я не в силах пошевелиться. Рука отказывается касаться пера. Не могу принудить к хирургии. Не могу освободить Аканэ от нависшей угрозы.

В конце концов отодвигаю бумаги Аканэ в сторону. Дальше неизвестное имя вкупе с неизвестным лицом. Воображаемый человек. Расслабляюсь, с облегчением вздохнув. Да, это ужасно. Но решать будущее незнакомцев проще, чем знакомых мне людей.

Со скрипом открывается дверь моего кабинета.

— Иди домой, Эмико, — не поднимаю я глаз. Если остановлюсь сейчас, точно не смогу начать заново. — Побудь немного со своей семьей. Я и сама по себе буду в порядке.

— Если вы обращаетесь к вашему прелестному рыцарю, Ранма-кун, полагаю, она уже ушла, — отвечает тихий голос.

Сецуна. Помимо воли поднимаю глаза. Зеленоволосая сенши одета в темный деловой костюм, в руках у нее портфель. Давненько я не видела эту женщину кроме как под маской Плутон. Но это не смущает. Облик Сецуны выжжен в моей памяти.

— Кто тебя впустил? — с досадой на лице требую я ответ.

За последние несколько недель мой гнев ослаб. Эта встреча могла бы быть радушной. Но меня раздражает, что Сецуна появилась без предупреждения.

— Я вошла сама, — говорит Сецуна. Хитро мне улыбается. — Привилегия, что я недавно для себя оговорила.

А. Меня осеняет.

— Ты специальный следователь Парламента, — прихожу я к выводу. — Стоило знать. Я бы спросила, как ты это провернула, но, полагаю, ты сослалась на еще один должок.

— И вы правы, — отвечает Сецуна. Женщина проскальзывает в мой кабинет, длинные зеленые волосы покачиваются в движении. — Если я могу предложить, возможно, вам тоже стоит обзавестись должниками. Мне кажется, без них жизнь ужасно трудна. Представьте на секунду, как сложно было бы что-нибудь сделать, если бы, скажем, самодовольный следователь совал нос в ваши дела, надеясь раздобыть политически сочную правду.

Улыбка Сецуны слишком всезнающая. Подавляю раздражение и смотрю на отчеты на столе. Со вздохом отодвигаю их. Сперва разберусь с Сецуной. Как директор, я должна быть вежлива. Иначе меня отругает Камико.

— Как видишь, я довольно занята, — говорю я, указывая на гору бумаг. — Могу я узнать, зачем ты здесь? Если по делу Института, попрошу отложить это до завтра. Если я нужна тебе, чтобы спасти мир, найди других простаков. Я уже заплатила свои долги.

Сецуна слегка посмеивается.

— Ах, Ранма-кун. Не нужно бояться. Как вы сказали, вы сыграли свою роль. Нет нужды в большей жертве. Нет. Я лишь хочу забрать несколько вещей для могилы Артемиды.

С подозрением прищуриваюсь. Ледяная маска Сецуны как обычно ничего не выдает.

— Могилы Артемиды? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает Сецуна. — Старая лунная традиция, провожать мертвых с памятными им вещами.

Закрываю глаза и опускаюсь в кресло. Могила Артемиды. Мгновение чувствую, как кожаная рукоять Катенгетти вжимается в мою ладонь. Дергается стальное лезвие. Край встречает плоть. Голова слетает с шеи.

— Не думала, что ты из таких, — бормочу я.

Сецуна смотрит в стену, гранатовые глаза вглядываются вдаль. На мгновение на ее лицо ложится тень эмоций. Сперва я полагаю, что она смотрит на висящий на стене тальвар. Затем осознаю, что ее взгляд направлен ниже, останавливаясь на простом стальном листе. Щит. Железная пластина вырезана в форме воздушного змея. Рельефом на поверхности вырезан герб Артемиды.

— Странно, не так ли? — говорит Сецуна. — Мы с Артемидой были злейшими врагами. Мы тысячи лет подстраивали гибель друг друга. Но несмотря на все, что она сделала, я никогда не могла забыть сияющего рыцаря своего детства, — весело хмыкает Сецуна. — Как глупо с моей стороны. Пытаться видеть в ней любимого кумира. Этой женщины никогда не существовало. Правдой был монстр. А герой иллюзией.

— Она была человеком, — заявляю я. — Неважно, насколько мы плохи, это никогда не меняется.

Я ненавидела Артемиду. Я ненавидела ее так, как до этого никого другого. Не сожалею о ее убийстве. Артемида должна была умереть. Она стократно заслужила такую судьбу. Но я все еще испытываю вину. Большую вину, чем за смерть лучницы. Быть может потому, что убийство Артемиды было куда прямее. Куда реальнее.

— Бери что хочешь, — наконец, говорю я. — Кроме Катенгетти. Меч останется у меня.

— Конечно, — бормочет она.

Сецуна ставит портфель на мой стол красного дерева. Затем почтительно подходит к щиту. Зеленоволосая женщина поднимает железную пластину. Несмотря на вес, она держит ее, пока ее глаза всматриваются в далекое прошлое.

— Какой она была? — спрашиваю я. — Тогда. Прежде чем все пошло не так.

— Сложный вопрос, Ранма-кун, — отвечает Сецуна. Женщина помещает щит в свой портфель. — Для рожденных на Луне Артемида была героем. Живой легендой, превыше Геркулеса. Поэтому, когда я была девочкой, мы играли в игру под названием «рыцарь и принцесса». О, как мы дрались за то, кто будет Артемидой и Серенити.

Сецуна? Ребенок? Играющая в обычные игры? Смеюсь. Абсурдное понятие. Тем не менее, могу его представить. Образ слабый, но настоящий.

— Дай угадаю, — говорю я, предупредительно поднимая руку. — Ты играла рыцаря в сияющих доспехах.

Сецуна вымученно улыбается.

— О, нет. Я была весьма непопулярным ребенком. Все время в книгах. В редких случаях, когда мне везло присоединиться, я служила злу, земной приспешник. Моим долгом было похитить королеву, только чтобы погибнуть от руки непобедимой Артемиды.

Сецуна умолкает. Ее глаза закрыты, как если бы она предается ностальгии.

— Я любила ее. Я уважала ее больше, чем саму Серенити. Для меня и для многих других Артемида была величием Луны. Конечно, когда я стала старше, я смогла увидеть кипящую под ее королевским обликом ненависть. Но даже тогда мне слишком легко было игнорировать ее недостатки. Луна была маяком цивилизации. Величайшим королевством в истории человечества. Ведь, конечно, не преступно свысока смотреть на наших земных сестер? Ах. Так наивно. Гниль была скрыта от моих глаз.

— А затем ты стала сенши, — заканчиваю я. — Сомневаюсь, что с доступом к Вратам твои иллюзии сумели долго прожить.

Две недели директором, и мои руки уже покрыты грязью. Белоснежные королевства существуют лишь в сказках. Настоящий мир довольно паршивое место.

— Как вы сказали, обнажились пороки Луны. Открылись все секреты. Неприятное пробуждение.

Сецуна ставит на мой стол пару бокалов. Наливает из хрустального графина янтарную жидкость, равно наполняя каждый. Зеленоволосая женщина качает свой напиток, пробуя аромат.

— Napoleon Empereur, урожай 1858. Артемида всегда любила декаданс. — Сецуна отпивает коньяк, перекатывая его на языке, чтобы испробовать каждую молекулу его вкуса.

Продолжает историю.

— После назначения никогда не было времени на отдых. Ночи я проводила глядя во врата. Дни были полны тайных встреч. Нас было всего трое: королева, герой и ребенок. Споры тянулись часами. Артемида взывала к силе. Она хотела цивилизовать Терру. Она помечала завоевание добротой. Она расписывала Луну как спасителя, что возвысит дикий мир к славе. Тем не менее, под этим всегда крылась ненависть. Когда я прислушивалась, я слышала ее сердце. За каждым словом стояло неустанное стремление раздавить своих врагов. Серенити отличалась. Вместо войны она строила мир. Она рассматривала злобу между нашими народами как источник нашей гибели. Так что она старалась залечить эту рану любовью и добротой. Ее оружием были торговые соглашения, иностранная помощь и открытые границы. Венцом ее победы был брак между принцем Терры и ее дочерью.

— Не слишком-то это помогло, — фыркаю я. Поднимаю бокал и с любопытством глотаю. Напиток обжигает мне горло. Кашляю, подавившись крепким алкоголем.

Сецуна смеется над моей бедой. Затем ее глаза снова пустеют.

— Да. Все это было напрасно. Хоть тогда мы этого не знали, врата предложили самоисполняющееся пророчество. Чем больше мы сражались со своей судьбой, тем больше запутывались в ее паутине.

Зеленоволосая женщина опустошает бокал. Ставит его на мой стол, затерявшись сознанием в прошлом. На ее лице редкое выражение. Сквозь застывшую маску Сецуны просачиваются вина, горечь и сожаление.

— Я часто гадала, кто был большим монстром. Артемида, стремящаяся к гибели Терры? Серенити, отказывающаяся видеть обреченность своих планов? Я, стоящая в стороне, не желая встревать между титанами? Но чаще всего меня преследует конец. Эхом звенит в ушах крик предательства. — На губах Сецуна появляется темная улыбка, образ отвращения. — Видите ли, когда Серенити узнала о наступлении нашей смерти, она попросила меня спасти тех, кого смогу. Терране. Лунариане. Не важно. Для нее все были едины. Так что я сделала как мне сказали. Когда лунная армада прибыла слишком поздно, чтобы спасти нашу родину, они в отместку обратились против Терры. Осветили мир огнем. Остатки человечества бы умерли. Я должна была их спасти. Так что я обратилась против своего народа и убила их. Всех.

С этими последними словами Сецуна заканчивает рассказ. Тишина звенит от их смысла. В этот момент я понимаю, что ведет ее. Вина. Беспрестанная всепоглощающая вина. Сецуна пыталась спасти свой мир и не справилась. Затем она выкупалась в крови союзников, спасая оставшееся.

Сецуна в тишине наполняет бокал. В отсутствии конкуренции звук льющегося коньяка громок.

— Зачем ты мне это рассказала? — спрашиваю я. Такая история не для ушей чужаков. — Разве не стоит тебе поделиться этим со своей принцессой?

— С Усаги? — смеется в бокал Сецуна. — О, нет. Я никогда не смогу рассказать ей. Она меня простит.

Сецуна во второй раз опустошает бокал.

Она не хочет прощения. Сецуна скована своим прошлым. Она использует его, чтобы вести себя вперед. Пусть вина крушит ее душу, она же придает сил. Решимость Сецуны смиряет меня. Заплаченная ею ради этого цена та, что я надеюсь никогда не разделить.

С меня уже достаточно преследующей меня тьмы.

— Ты же знаешь, не так ли? — заявляю я. — Ты знаешь, что когда я вижу сенши, я вижу сестру.

На губах Сецуны появляется крошечная улыбка. Высокомерная и насмешливая. Возможно, под ней скрывается что-то еще, но я не могу этого понять. Истинные ее эмоции скрыты.

— Конечно, Ранма-кун, — признает Сецуна. — Почему бы еще я попросила вас обращаться неформально, когда мы впервые встретились?

— Манипулятивная сучка, — бормочу я.

Глаза следят за кружащейся на дне моего бокала буре. Сецуна вырвала свое сердце, чтобы потребовать мое. Восхищаюсь такой смелостью.

— У всех нас свои недостатки, — отвечает она.

Сецуна предлагает графин. Поднимаю бокал, позволив ей его долить. Как только он полон, Сецуна наполняет свой. Затем в тосте поднимает напиток.

— Пусть человечество, свободное от тирании, увидит смерть последней звезды.

Касаюсь своим бокалом ее.

— Что это? — фыркнув от смеха, спрашиваю я. — Твой план на миллиард лет?

— Скорее на десять, — говорит Сецуна. — Но стоит ли друзьям смотреть на порядок?

Меж нами повисает тишина. Глотаю и морщусь от вкуса алкоголя. Сецуна встает и продолжает поиски. Подходит к полкам у меня за спиной, перебирает запыленные безделушки, размещенные между древними книгами.

Мой взгляд обращается на разложенные передо мной листы. Судьба Аканэ ждет.

— Будет ли проще?

— Да, — говорит Сецуна. — Но просто — никогда.

Не тот ответ, что я надеялась. Но в каком-то смысле он лучше. Темные решения должны оставлять шрамы. Не хочу стать женщиной, что может разрушить жизнь, не чувствуя вины, не важно, насколько это необходимо.

Смотрю на имя Аканэ. Что мне делать? Нет. Я знаю, что нужно сделать. Сердце Аканэ сильно. Она не сломается.

Поднимаю перо. В вихре чернил подписываю свое имя. Возражение отклонено. Завтра жизнь Аканэ как махо-сёдзё закончится.

Откидываюсь в кресле, пытаясь понять, поступила ли я правильно.

Сецуна упаковывает в портфель горсть безделушек. Удовлетворившись найденным, женщина закрывает его и разворачивается уйти. Когда она направляется к двери, окликаю:

— Что дальше?

— Дальше? — повторяет Сецуна. — Это решать вам, Ранма-кун. Что касается меня? — Она приостанавливается. — Я буду делать то же, что и всегда. Буду стоять во тьме, держа кремень у стали, чтобы всегда была искра надежды, из которой разгорится пламя свободы. Сейчас же, если больше ничего нет, мне пора.

Тишина. Открывается дверь кабинета. Сецуна шагает через нее. Затем уходит. Пока что. Завтра утром я снова увижу ее.

Мысли уносит.

Решать вам. Странные слова. Мое будущее определено. Камико вылепила меня. Мой долг сформировал меня. Я скована ролью, что я не желала.

Или нет?

Мои обязанности директора не вечны. Через несколько месяцев хаос успокоится. Пройдут годы, мое образование завершится. Каждый прожитый день дает мне крупицу времени. Артемида прожила больше тысячи лет. Моя жизнь едва начинается. Что я буду с ней делать? Кем я буду?

Я вдруг смеюсь.

— Кем я буду? — говорю я, вслух повторяя слова.

Встаю и развожу в ответ руки.

— Ниааррууууум, — рокочу я, пробегая по всей комнате. Выписываю по кабинету дугу пары воображаемых петель.

Кем я буду? Я буду Саотоме Ранмой. Этого ничто не изменит. Если меня бросят в бездну ада, я посмеюсь над своими врагами с вершины небес. Если меня запрут в кандалы и скуют обязательствами, я буду тренироваться с весами и стану сильнее. Не важно, какие выпадут шансы. Не важно, даже если весь мир будет против меня.

Я буду победителем.

Называйте это упрямством. Называйте глупостью. Называйте тщеславием. Это мое убеждение. Обещание, что я приношу сама себе. Выкованный из неослабшей твердости обет. Я поднимусь на вершину. Я встану в полный рост. Не потому, что я непобедима, но потому, что я отказываюсь ломаться.

Так что пусть Камико работает. Даст мне быть принцессой. Если я перерожусь, пусть так. Я не боюсь перемен. Я приму их. Я вберу их в себя и стану больше, чем кто-либо мог представить.

Это воля Саотоме Ранмы. Это суть того, кто я. Это источник моей несгибаемой силы. И с этим я сообщаю миру один непреложный факт.

Я. Не. Проиграю.

1

«Красота в глазах смотрящего» — англ. пословица. — прим. пер.

2

10 петаджоулей равны 2,39 мегатоннам тротилового эквивалента, что примерно в 150 раз превосходит «Малыша». — прим. пер.