Науфрагум: Под саваном Авроры - Том первый

— Господин капитан, вы настоящий герой! Так блестяще спасти и корабль, и всех нас!..

Странно. Его губы искривились в горькой гримасе.

— Нет... моя девочка... ни корабль... ни вас... я не сумел...

— Как? Ведь вы сбросили гондолу и все люди в безопасности!

— Но вы... нет...простите...

— Что вы имеете в виду, капитан? — переспросил я, ощущая, как в неприятном предчувствии зачастило сердце.

— Положительная плавучесть... слишком велика...горелки и клапаны сброса заклинило... корабль будет... подниматься...

— Но разве это так страшно? Повисим, газ остынет или мы найдем клапаны сброса, откроем и плавно спустимся. Разве нет?

Капитан снова тяжело закашлялся, выплюнув страшный комок красной мокроты.

— На высоте... газовые мешки... раздуются... и лопнут...

— Черт подери!.. — меня словно ударили по голове. Судорожный вдох темноволосой отличницы подтвердил, что и она быстро вспомнила о физических эффектах, сопровождающих падение давления.

Остальные девушки смотрели на нас, не понимая, о чем идет речь. Их еще не исчезнувшие улыбки раздирали сердце в кровавые клочья. Приложив руку ко лбу, я беспомощно осмотрелся, не замечая, что Алиса испуганно дергает меня за рукав.

— ...Что случилось? Почему у тебя такое лицо? Мы же не падаем, дирижабль летит!

— И слишком хорошо летит, — мертвым голосом проговорил я. — Мы потеряли столько балласта, что остановить подъем невозможно. Беда в том, что газонепроницаемые мешки, которые удерживают гелий, рассчитаны на определенное давление, не выше рабочего потолка 'Олимпика'. Две, две с половиной тысячи ярдов высоты. Но сейчас мы поднимемся намного выше. А на высоте воздух становится разреженным, и внешнее давление падает. Внутреннее давление гелия начнет раздувать мешки все больше и больше, скорость взлета будет все нарастать... пока мешки не лопнут.

— О боже! — побледнев, воскликнула принцесса. — И тогда... тогда дирижабль остановится и рухнет с высоты...

— ...Нескольких миль, не меньше, — подтвердил я, опустив голову. — Костей не соберешь.

Побледнев, как полотно, Алиса попятилась и села на ручку пилотского кресла.

— Что же это такое?.. Только я решила, что все позади... этот так... так... нечестно!.. — выкрикнула она и зарыдала. — ...Я на это не подписывалась, когда помогала сбросить проклятую гондолу!!! Почему вы не сказали раньше?!

Просто потому, что никому не приходило в голову.

Мне тоже отчаянно хотелось ругаться и топать ногами, кляня несправедливость судьбы, но я заставил себя успокоиться. Размеренный вдох — выдох. Вдох — выдох. Изо рта шел пар. В ушах противно заныло, а всхлипы Алисы уже казались странно далекими. Да, мы забрались высоко, воздух становится слишком тонким и холодным.

Лишь горничная продолжала хранить невозмутимое молчание. Ее рука нащупала на груди массивную металлическую пряжку и расстегнула. Звякнула пряжками сбруя, и девушка сняла со спины плоский ранец, поставив его на узкий штурманский столик.

— Позвольте, госпожа. Я помогу вам.

— Парашют!.. — глаза принцессы радостно вспыхнули. — Какая ты умница, что прихватила... но... — ее улыбка стремительно увяла — ...он ведь только один?..

— Наденьте, госпожа, — настойчиво повторила телохранительница.

— Нет! — в голосе ее высочества звякнула льдинка. — Хочешь сказать, чтобы я бросила вас и спаслась в одиночку? Ты понимаешь, какое это оскорбление, Хильда? Если бы я не знала тебя с детства, я бы сейчас ударила тебя.

Телохранительница виновато склонила голову, но не попыталась оправдаться. Наверное, она и не считала себя неправой, и предпочитала выждать, пока принцессе не станет очевидно, что иного выхода все равно нет.

Словно в подтверждение рубка дрогнула от докатившегося по ферме удара. За ним последовал протяжный скрип и подозрительный хруст. Очевидно, баллоны начали раздуваться, раздвигая боками соседей и увеличивая давление на корпус изнутри. А ведь внешняя оболочка так тонка... и даже удерживающий ее скелет дирижабля набран из чудовищно тонких и ажурных элементов. По сравнению с титаническими баллонами они выглядели не прочнее паутинки.

Проклятье. Мне всегда представлялось, что подобные ситуации, когда герои вынуждены решать, кому жить, а кому умереть, уступив свое право на жизнь, случаются только в романах, театре и синематографе. Искусственные ходули для сюжета, возможность для ленивого автора без особых затей обеспечить конфликт и раскрытие характеров персонажей. И вот — пожалуйста, словно расплата за неверие. Шесть человек и один спасительный парашют. Кто сможет спастись, очертя голову прыгнув в мертвые ночные пустоши погибшего континента? Кто рухнет в них вместе с обломками дирижабля? В любом уважающем себя детективе сейчас началась бы свара. Самый сильный и боевой персонаж мог бы силой захватить парашют. У нас это, конечно же, телохранительница принцессы. Не знаю, как на кулаках, но, безусловно, с пистолетом и шпагой она без труда смогла бы справиться и со мной, и со всеми остальными. Вот только едва ли тут найдется человек с более развитым чувством долга. Даже зная ее всего полдня, я уверенно мог сказать, что она пожертвует жизнью ради своей госпожи так же легко и естественно, как дышит.

Принцесса? Если бы меня попросили двумя словами передать впечатление от нее, я сказал бы просто: воплощенное благородство. Прямая, открытая и честная Грегорика Тюдор неспособна принести кого-то другого в жертву вместо себя. Единственный способ заставить ее воспользоваться парашютом, оставив остальных на борту — связать и запихнуть в обвязку. Что же, возможно, дойдет и до этого.

Моя подруга детства Алиса? Временами вздорная и эгоистичная, она лучше всех подходила на роль персонажа, способного бросить остальных, чтобы спастись самому. Но лишь в гипотетическом сюжете. Да, она в панике и может наделать глупостей...но способна ли она на подлость? Я сказал бы — нет. Идти к спасению по головам других Алиса не станет никогда.

Незнакомая и странная очкастая отличница по фамилии Госпич? О ней я пока мало что мог сказать, но и она не создавала впечатления той, кто будет работать локтями в такой ситуации. Мало того, если вспомнить те непонятные слова в трюме... они скорее приличествовали бы фаталистке, с равным спокойствием принимающей жизнь и смерть. Странно, с первого взгляда она не производила такого стоического впечатления — выглядела, скорее, мягкой и робкой — но теперь мне почему-то казалось, что глубоко внутри у нее спрятан какой-то стерженек...

На этом мои невеселые размышления прервали.

— А если мы попытаемся распороть часть баллонов, чтобы выпустить газ? — повернувшись ко мне, спросила принцесса. Ее глаз словно умоляли: 'Ты же умеешь, ты уже делал это — придумай что-нибудь!'

Но я лишь тоскливо покачал головой.

— Они так велики, что даже сто человек будут резать их целый день. Банально не хватит времени — мы уже превысили предел. Осталось минут пять. Или десять. И это все равно бесполезно — баллоны раздуваются изнутри и лопнут, даже если их выпустить лететь в одиночку.

— Неужели мы ничего не можем сделать?! — в ее глазах блеснули слезы.

— Только прыгать. Правда... — подняв парашют, я прочитал цифры, напечатанные трафаретом на верхнем капроновом клапане. — 'Вес — двенадцать фунтов. Площадь — 1000 квадратных футов. Грузоподъемность — триста сорок фунтов'... Простите за нескромный вопрос, ваше высочество, сколько вы весите?

Удивительно было видеть, как несчастные секунду назад глаза снова вспыхнули надеждой.

— Сто двадцать фунтов.

— А вы, э-э-э?.. — обратился я к телохранительнице.

— Сто тридцать пять.

— Вот как. И, обратите внимание, госпожа Саффолк — чуть больше ста. Говорить так несправедливо, конечно, но будь вы еще хоть чуть-чуть посубтильнее, и хватило бы на троих, — с досадой отметил я и заметил, как в глазах телохранительницы что-то промелькнуло.

— Но, господин Немирович!.. Называть нас с Хильдой толстушками все же несправедливо, — попыталась пошутить принцесса. — И кроме нас остаетесь еще вы, госпожа... э-э-э...

— Госпич, — неожиданно подсказала телохранительница. Надо же, она запомнила. Странно, я думал, ее интересует лишь то, что касается принцессы.

— Да, госпожа Госпич и капитан. Одного парашюта все равно не хватит. Может быть, попытаться сделать парашют из чего-нибудь... хоть из ткани газового мешка?

— Нет, госпожа, — покачала головой телохранительница. — Не получится.

— Конечно, ты лучше всех в этом разбираешься, но... даже два человека — это недостаточно.

Ее прервал сдавленный смешок. Алиса, прикрыв глаза рукой, заходилась от истерического смеха.

— ...Боже мой, что за парад тщеславия! Вам милее умереть, лишь бы не поступиться принципами? Так просто избавьте себя от буридановой дилеммы и прыгните за борт! А мы потом разыграем парашют на пальцах, по-честному!

Тяжело вздохнув, я поспешил заткнуть ей рот:

— Помолчи, Алиска, не смешно. Да, чтобы закончить сбор информации — а в вас сколько веса, госпожа Госпич?

Та вдруг задумалась. Все выглядело так, словно девушка понятия не имела, что ответить. Постойте, не может же быть, что госпожа Госпич не знает, что такое напольные весы? Наконец, помявшись, она смущенно выдавила:

— Наверное... наверное...килограммов пятьдесят.

— Точно не помните? М-м-м, пятьдесят килограммов — это около ста десяти фунтов? Прекрасно.

Пусть этот блиц-опрос и не нес в себе большого практического смысла, но я был рад, что хоть на минуту сумел отвлечь девушек от тягостных мыслей. Теперь, наверное, стоило расспросить кое о чем и Фаррагута. Но не успел я обратиться к нему, как сверху снова донесся новый и крайне неприятный звук.

Банг! Басовитое гудение и тяжелый звон — как будто оборвалась перетянутая струна нижней октавы.

Банг, банг, банг.

Все верно. Начали лопаться тросы, которые обеспечивали циркульную форму шпангоутов, сходясь к центральным монтажным кольцам.

— Капитан! Капитан, вы слышите меня?

Он с трудом поднял голову. Лицо было мучнисто-бледным, грудь вздымалась тяжело, с мокрым хрипом. Временами мышцы сводила судорога — судя по всему, его терзала острая боль.

— Капитан, нет ли на борту спасательных парашютов?

— Это... пассажирское судно...сынок... правила... не позволяют...

Нет, я и не надеялся, конечно, но все же — на сердце стало еще тяжелее. Наверное, бессмысленно было спрашивать про взрывчатку, с помощью которой мы смогли бы перебить верхние ветви шпангоутов, чтобы высвободить один из баллонов, и опуститься на нем, как на воздушном шарике...я уже отвернулся от капитана, когда почувствовал на рукаве его пальцы.

— ...Пришло в голову... на борту нет... спасательных парашютов... но... в ахтерштевне... вы найдете почтовое отделение... они сбрасывают грузы...

— Грузы?.. Вы имеете в виду — почту?

— Да... грузовые парашюты... не знаю... остались ли еще... в этом рейсе...— голос капитана таял, становился едва слышен в доносящемся из легких клекоте.

— Парашюты?! Где?.. Как туда попасть?! — выпалил я, едва удержавшись, чтобы не схватить его за грудки и не затрясти. Принцесса взволнованно дышала мне в ухо, тоже склонившись, чтобы разобрать хрип капитана.

— До самого... самого конца... по кильсону... не собьешься с пути...

Выпрямившись, я обернулся к принцессе.

— Вы слышали?!

— Да! Я уверена, мы найдем их! Но нужно спешить!

— Еще бы. Скажите девушкам, чтобы лезли наверх по балкам. Надо привязать капитана мне на спину, я постараюсь забраться — это будет быстрее и надежнее, чем поднимать на веревке.

— Сейчас. И я вспомнила, есть еще одно важное дело. Хильда!

— Да, госпожа?

— Ты же умеешь передавать азбуку Морзе? Сзади радиостанция, и лампочки горят, видишь? Отправь SOS, иначе спасатели так и не узнают, что с нами произошло, и где искать спасшихся людей.

— На международной аварийной волне?

— Я не знаю... ну, наверное. На побережье есть посты Карантинной комиссии, они должны нас услышать.

— Поняла, госпожа, — горничная, не теряя ни секунды, бросилась к радиостанции. Принцесса повернулась к Алисе и отличнице, а я попытался вытащить неподъемно-тяжелого капитана из пилотского кресла.

Единственным вариантом было поднять его на плечи пожарным методом, иначе в одиночку я не смогу пройти с ним и шагу. Но стоило мне схватить его за запястье, как я почувствовал сопротивление. Откинувшись назад, Фаррагут едва заметно качнул головой — вправо-влево.

— Не... нужно...

— Что вы говорите? Вы ведь спасли всех, всю тысячу человек, неужели думаете, что мы оставим вас?!

— Господин Фаррагут, держитесь! — поддержала меня принцесса, упав на колени по другую сторону кресла.

— Мой... корабль... я держал его на руках... в колыбели...— глаза старого летчика, казалось, смотрели сквозь пучину времени.

— Но это же всего лишь алюминий и прорезиненный капрон!..

— ...Ты... не понимаешь... он живой... как я могу... его оставить?..

Рука с золотыми шевронами на рукаве бессильно приподнялась, что-то слепо ища. Принцесса догадалась быстрее меня — подхватив руку капитана, она опустила ее на рог штурвала. Пальцы медленно сжались.

Новый толчок заставил нас схватиться за спинки сидений. Издали донесся грохот и свист. Пол отчетливо перекосился — дирижабль начал крениться на правый борт.

Изо рта капитана потекла кровь, тут же застывая в седой бороде. Мне пришлось прижаться ухом к самым губам, чтобы разобрать, что он шепчет.

— Мое время... выходит... иди... сынок... спасай... девочек... они такие... такие... живые...

Это были последние слова. Голова капитана Фаррагута откинулась назад, веки тяжело опустились.

Утерев глаза рукавом, я поднялся на ноги. Принцесса благоговейно прикоснулась губами ко лбу капитана и перекрестила его, беззвучно шепча молитву.

Алисы и Госпич уже не было видно, но телохранительница, надев на голову наушники и сосредоточенно нахмурившись, выстукивала ключом морзянку, сверяясь с небольшим блокнотом.

— Вы скоро?

Она махнула рукой:

— Поднимайтесь, я догоню.

Кивнув, я взял под руку принцессу, все еще не отрывавшую глаз от тела капитана, и повлек к трапу.

— Идемте, ваше высочество. Он велел поспешить.

— Да... вы правы, — согласилась она чуть хрипловатым от слез голосом.

Рабочее освещение в центральном проходе дирижабля погасло, и теперь лишь цепочка тусклых аварийных ламп уходила во тьму. Если раньше это место напоминало величественный и гулкий неф готического собора, то теперь ассоциации подсказывали что-то совершенно другое, отвратительно-физиологичное — вроде бугристого пищевода или кишечника некоего гигантского существа. Газовые мешки, которые раньше напоминали уходящие вверх колонны, теперь чудовищно и безобразно раздулись, толкаясь слипшимися лоснящимися боками прямо над головой, а постоянный утробный гул, скрип и свист лишь усугубляли неприятное впечатление.

Дырчатый настил причудливо изогнулся между баллонами, превратившись из прямой, как стрела, дорожки во что-то перекошено-змееобразное. Девушки, которые обогнали нас с принцессой ярдов на десять, постоянно спотыкались и хватались за перила. Прямо на глазах дюралюминиевые листы треснули и сдвинулись безобразным гофром, споткнувшись о который госпожа Госпич растянулась на настиле, едва не свалившись с него. Внизу, на глубине двух-трех ярдов резонировала натянутая между тонкими шпангоутами внешняя оболочка, и, наверное, убиться она бы не смогла. Хотя, при ее-то таланте...