Я умею прощать

Мне льстила такая постановка вопроса. Но ведь это далеко не все, что хотела сказать мать.

— Твоя ошибка в другом, — продолжила она. — Рождение ребенка сделало тебя уязвимой. Это уже никак не исправить. И ты это отлично понимаешь. Иначе бы не прибежала ко мне.

— А к кому еще?

— К мужу, моя дорогая, к мужу.

— Но ты же понимаешь...

— Нет, не понимаю. И не хочу понимать. Не будь ребенком. Я думала, ты уже давно вышла из подросткового возраста, но иначе как юношеским максимализмом я твое поведение назвать не могу. Он девчонку не признал? Не признал. Откуда тебе знать, может быть, это вообще не его дочь?

— Его. Они сделали генетическую экспертизу.

— Хреново. Но не смертельно. Он же тебе ее на шею вешать не собирается. Ну, оступился парень. Кто без греха? Помяни мое слово, другого такого мужика, как Городищенский, тебе вовек не найти. Проучила парня, и хватит. Возвращайся.

Легко сказать.

По крайней мере, мать не отрицала, что Алису надо срочно увезти подальше от Москвы. Спрятать. Вероятно, заграницей, ведь там у Героя меньше шансов найти ее по своим каналам. Только мне этого было мало. Сама я ни при каких обстоятельствах не могла бросить все на самотек и бежать куда глаза глядят. Я должна была написать эту статью и добиться, чтобы ее опубликовали. Это был единственный шанс выжить.

Я не настолько наивна, и отлично понимала, что вскоре олигарху станет известно о моем расследовании. Я собственными руками запустила часовой механизм. И с той секунды, как я появилась в дверях районных социальных органов, начался обратный отсчет моей жизни, а, быть может, и жизни моей дочери.

Чуть меньше месяца — три недели — мне дано на то, чтобы разобраться в этой истории. Ничтожно мало, но в то же время чудовищно много. Столько всего могло произойти за это время. У меня была даже не тысяча, а сотни тысяч возможностей получить пулю в лоб из снайперской винтовки. И мне было бы гораздо проще, если Алиса останется в стороне от этого.

Поэтому, как бы я не мечтала скрыть происходящее от Матвея и его родителей, у меня не было другого выхода. Конечно, я попыталась предпринять совершенно жалкую попытку обставить свое неожиданное решение отправить Алису "к морю" как совершенно нормальную заботу матери о здоровье собственного ребенка. Но обмануть отца Матвея мне не удалось. Едва я заикнулась о том, что мне нужно во что бы то ни стало немедленно встретиться с его юристом и оформить разрешение на вывоз ребенка заграницу на имя Галины Андреевны, он почувствовал неладное. И никакие отговорки о рекомендациях педиатра не сработали.

Уже через полтора часа, вооружившись спешно оформленной путевкой в жаркие страны на имя его жены и Алисы, я сидела в кабинете свекра и что-то лепетала о слабом иммунитете его внучки.

— Кира, не пудри мне мозги! — гневно отрезал он. — Что происходит?

— Да ничего особенного, просто... эээ...

— Кира, ты можешь моей жене лапшу на уши вешать, но не мне. Ни один педиатр ради укрепления иммунитета не посоветует резко кинуть полуторагодовалого ребенка из зимы в лето, а потом обратно.

— Вы только Галине Андреевне об этом не говорите.

— Она уже на чемоданах.

— Отлично. Завтра вылет. Нужно оформить согласие на вывоз.

— Оформим. После того, как я узнаю, что происходит. Даже присутствия Матвея не понадобится. Итак, я слушаю.

— Спасибо. — Мы всегда без слов понимали друг друга, если речь заходила о чем-то серьезном. Он знал на что способна я, а я сама снимала перед ним шляпу, наблюдая, как он находит простейшее решение, казалось бы, неразрешимым проблемам. И удостоверившись в том, что он не собирается посвящать своего сына в происходящее, я рассказала ему все от начала до конца.

В отличие от моей матери, он не воспринял ситуацию, в которой я оказалась, естественной. Более того, на мою голову обрушилась целая лавина обвинений относительно безмозглости и бабской самонадеянности. Но уже через десять минут после того, как я поведала ему историю, в которой уже погрязла по самые гланды, началась процедура оформления разрешения на вывоз ребенка. Более того, по требованию моего свекра ничего не понимающая секретарша забронировала для Галины Андреевны и Алисы билеты на рейс Москва — Дубай — Маврикий, вылетающий из Домодедово в час ночи следующего же дня, то есть на шестнадцать часов раньше, чем сумела организовать я.

— Кир, задумайся. Ты патетически восклицаешь "кто, если не я?", когда речь заходит о совершенно незнакомых тебе сиротах, спрашиваешь "почему я?", если дело касается нашего подкидыша. И подставляешь под удар собственную дочь. Это нормально?

Это не нормально. Теперь я понимала это, как никогда раньше, но повернуть время вспять невозможно. Более того, даже сейчас я не уверена, что смогла бы поступить иначе.

* * *

Уже через четыре часа мы с Алисой стояли у стойки регистрации, а я категорически не находила в себе сил передать дочь на руки свекрови. После разговора с матерью, а затем с Михаилом Сергеевичем, мне казалось, что я вижу собственного ребенка последний раз в жизни. Ни о чем не подозревающая Галина Андреевна мягко посмеивалась надо мной, уверяя, что я и не замечу, как они вернутся обратно, а я, глотая непролитые слезы, силилась представить, как будет выглядеть моя дочь через год, через два, через десять лет, если вдруг я не смогу быть рядом с ней.

— Галина Андреевна, пообещайте мне, — не выдержала я. — Что Вы не отдадите Алису в детский дом, если со мной вдруг что-то случится. Пообещайте.

— Кирюш, ну, что за мысли?

— Пообещайте...

Свекровь тревожно посмотрела на меня и, слегка прикусив нижнюю губу, кивнула.

— Не забивай себе голову разными глупостями. Ты и не заметишь, как время пролетит.

— Галина Андреевна...

— Хорошо — хорошо. Обещаю.

После этих слов я натянула на лицо неестественно бодрую улыбку и проводила их до паспортного контроля. Остановилась у заграждения и долго наблюдала, как они стоят в очереди у стойки. Моя девочка ерзала на руках бабушки и то и дело махала мне крошечной ручкой. Она уже не могла дождаться, как впервые в жизни окажется на борту самолета и будет наблюдать в иллюминатор, как лайнер набирает высоту, отрываясь от земли, и погружается в белые ватные облака. Быть может, унося мою крошку от меня... навсегда.

* * *

Из аэропорта я поехала к Верке. По пути к подруге, успела сбросить несколько телефонных звонков от Матвея, который, вероятно, узнав от отца, что Алиса с Галиной Андреевной улетели в дальние страны, тоже заподозрил что-то неладное. У меня не было сил на разговор с ним. Сними я трубку, несомненно, не смогла бы сдержать слез и рассказала ему все как на духу. А этого я себе позволить не могла. Знала, что Матвей не сможет остаться в стороне. Пусть лучше ничего не знает ради собственной же безопасности.

Зачем я ехала к Верке? Отдать два письма, которые не решилась бы вручить ни Михаилу Сергеевичу, ни Галине Андреевне, ни тем более, собственной матери. Возможно, это тоже выглядело глупо, сейчас уже сложно судить. Но иначе я поступить не могла.

Первое письмо, адресованное Крепской, представляло собой некую попытку придать смысл моей возможной гибели. Хотя даже тогда я понимала, надеяться, что Крепская рискнет жизнью вслед за мной и все-таки попытается донести до читателей нашего журнала правду о деятельности будущего депутата, по меньшей мере, наивно.

Второе — предназначенное Матвею — и вовсе выглядело мелодраматично. Но уйти в мир иной, не сказав Матвею ни слова, казалось неправильным.

Зубы начинали отбивать нервную дробь при одной только мысли, что оба письма должны были дойти до своих адресатов уже после моей смерти. Только я сама впуталась в это дело, и винить мне было просто-напросто некого. Да и зачем?

Верка ничего не заметила. Сначала настойчиво выпытывала у меня, с чего это я решила сделать ее почтальоном, потом махнула рукой и кинула письма на журнальный столик, пообещав, что обязательно выполнит мою странную просьбу, если я сама не попрошу ее через три недели об обратном.

— Ну, и черт с тобой, золотая рыбка. Давай-ка лучше ошампанимся в честь... эээ... есть сегодня какой-нибудь праздник?

— Наверное, есть. Не знаю. Давай по традиции за день взятия Бастилии.

Даже такие маленькие радости как распитие шампанского на кухне у школьной подруги воспринимаются совершенно иначе, когда ты вдруг начинаешь осознавать, что завтра для тебя может просто-напросто не наступить.

В голове назойливым роем закружились полудетские воспоминания — ни о чем и обо всем сразу. О том, как мы с Веркой подрались во втором классе из-за чего-то настолько важного, что уже на следующий день не смогли вспомнить из-за чего. Как однажды спустили наш "общаг" в Парке Горького и в результате даже до дома пришлось пешком добираться, так как денег не осталось даже на метро. А еще как в шестом классе решили прогулять школу и отправились за приключениями куда глаза глядят. Сели на Савеловском вокзале в первую попавшуюся электричку и уехали аж в Дубну. До вечера гуляли по незнакомому городу, а на обратном пути в Москву бегали от контролеров по вагонам и в результате закончили день в отделении милиции... Нам было, что вспомнить. Как не крути, а знакомы мы с Веркой с шести лет — три четверти жизни.

И теперь своим визитом я, возможно, подставила под удар еще и подругу. Очередная глупая ошибка, которую я осознала слишком поздно, уже сидя у Верки на кухне. А ведь если за мной успели установить слежку, я по неосторожности навела олигарха еще на одного близкого мне человека. Странно, всего месяц назад мне казалось, что я совсем одна наедине со своими проблемами, и вдруг выяснилось, что вокруг меня чудовищно много близких людей, на которых я могу навлечь беду одним лишь своим присутствием в радиусе полуметра...

— Вер, я поеду, наверное. Поздно уже.

— Да куда тебе спешить? Алиса уже рассекает воздушное пространство где-нибудь над Саудовской Аравией, да и Матвей дома тебя явно не ждет.

— Мне завтра с утра надо по работе смотаться в Железнодорожный.

— Ладно, что с тобой поделаешь. Такси только вызови.

— Угу, за машиной потом заеду... — задумчиво покручивая в руке фужер с шампанским, пробормотала я. Попыталась взять себя в руки, приподняла фужер и, задорно склонив голову набок, взглянула на подругу сквозь искрящуюся в свете лампы жидкость. — За мир во всем мире?

— И за победу мировой революции.

* * *

От Верки я, конечно, просто трусливо сбежала. Придумала совершенно нелепый предлог, все-таки дождалась такси и, едва услышав в телефонной трубке слова диспетчера, что машина уже у подъезда, поспешно накинула шубу, и рванула прочь. Промедление смерти подобно. Не моей — Веркиной. По сути, она ведь даже ни о чем не подозревала, зачем этим людям она? Но я собственноручно отдала ей письма... Неосторожно и совершенно безжалостно сделала ее соучастницей.

Мысль о том, что я натворила, заставляла меня не просто содрогаться от ужаса, а лихорадочно трястись всем телом, хватаясь за все, что под руку попадется, в данном случае за собственные волосы, сумку, подлокотник в машине. Даже таксист заметил мое состояние и то и дело тревожно поглядывал в зеркало заднего вида на свою странную пассажирку. Хотя кто кого больше пугал вопрос спорный. Я ли его своим нервным ерзаньем на заднем сиденье, или он меня столь пристальным вниманием к моей скромной персоне.

Нараставший страх напоминал паранойю, я и сама это отлично понимала, но справиться с ним в ту ночь была не в силах. Каждый раз, ловя на себе этот взгляд, сталкиваясь в зеркале с прищуренными, изучающими меня глазами таксиста, я снова и снова возвращалась к мысли, что он мог оказаться наемным убийцей. Он, а еще Веркин сосед с верхнего этажа, с которым я столкнулась в лифте, или мужчина за рулем машины, остановившийся рядом на предыдущем светофоре. Кто угодно... Даже воспитательницу моей дочери, как бы я к ней не относилась, как бы не была уверена в ее надежности, уже могли подкупить... Чужая душа потемки, кто знает, что на самом деле думает о нас эта женщина? Или даже Верка... Могла ли я быть в ней уверена? Да, мы знакомы с детства, но ведь это совсем ни о чем не говорит. Быть может, она в своем страстном стремлении заполучить богатого мужа, продаст меня с потрохами, едва подвернется такая возможность?

— Бред какой... — едва слышно буркнула я себе под нос, тут же снова приковав к себе взгляд водителя.

Я в очередной раз попыталась взять себя в руки, хотя бы внешне. Растянула губы в доброжелательной улыбке и, вопросительно приподняв бровь, кивнула мужчине. Он будто лишь этого и ждал.

— Девушка, у вас все в порядке? — поинтересовался он.

— Все, — резко оборвала я его поползновение докопаться до причин моего нервного состояния. Не помогло.

— Ну, все так все. А то ведь знаете, как говорят, таксист он как бармен, или парикмахер. Получше любого психоаналитика будет. Расскажете о том, что вас тяготит постороннему человеку, может быть, легче станет.

— Не станет.

— Боитесь меня? — спокойно продолжил он.

— С чего бы это? — съязвила я, метнув тревожный взгляд в окно на занесенную снегом улочку. Позади осталась совершенно безлюдная автобусная остановка, закрытый табачный киоск, зияющая чернотой арка, ведущая в незнакомый мне двор. Мы пересекли трамвайные пути, поехали мимо ярко подсвеченных витрин. Куда он меня везет? Почему этим путем? Так короче? Да нет... Зачем допытывается? Что пытается узнать? А что успела узнать я?

А ведь по сути ничего я не успела узнать. Наследить успела, а вот достоверную информацию заполучить — нет.

В сумке завибрировал мобильник. Я резко дернула молнию и начала, мысленно чертыхаясь рыться в груде скопившегося барахла. Наконец поиски успешно завершились, и я с содроганием взглянула на дисплей. Матвей. Кого я еще ждала? Конечно, он. Не олигарх же мне будет звонить с угрозами... Впрочем...

Решительно скользнула пальцем по сенсорной стрелке. Ответить.

— Слушаю.

Из трубки послышался облегченный вздох.

— Кир, что происходит?

— Ничего не происходит, кроме того, что ты весь вечер мне названиваешь! Хватит! Оставь меня наконец-то в покое, — яростно крикнула в трубку. — Хватит!

— Кира...

— Матвей, хватит! Прекрати мне звонить. Я устала! — нажала на сброс и исподлобья посмотрела в зеркало заднего вида, в надежде, что мои обрывочные слова произвели на таксиста нужный эффект. Быть может, если он действительно был подослан олигархом, то моя гневная отповедь по телефону натолкнет его на мысль, что Матвей не имеет никакого отношения к этой истории. А если не натолкнет?

— Я с мужем развожусь, — как можно более равнодушно брякнула я.

— Ааа... Понимаю тогда. Да не переживайте Вы так, все наладится. Такая-то красавица. Молодая. Обеспеченная. Еще вся жизнь впереди.

— Вы так думаете? Вся жизнь?

— Конечно, — добродушно подмигнул он мне и перевел взгляд на дорогу.

Наблюдая за его реакцией на свои слова, я даже усмехнулась. Действительно паранойя. Обычный человек. Конечно, его тревожило, что позади него в машине сидит взвинченная до предела девушка. Кто знает, что ей в голову взбредет? Может быть, я из психушки сбежала, например. Стоп. Откуда ему знать, что я обеспеченная?