Право первородства - общий файл

Десятник шумно, прерывисто вздохнул. Князь и Мелания отерли пот со лба.

— Неодим! — губы Прохора гневно искривились, но он быстро взял себя в руки. — Я сам виноват, слишком многому научил тебя. Но в некоторые мои заклятья ты, кажется, проник без спроса. Я не объяснял тебе, как пользоваться Абсолютной Пустотой, не так ли? Но ты оказался более смышленым, чем я предполагал. Как печально, что жалкие, болезненные чувства в тебе оказались сильнее истинного разума. Жаль, что такой талант пропадет зря...

Неодим промолчал. Он не сомневался, что Прохор не остановится, и напряженно ждал.

— Может, достаточно уроков, или продолжим? — почти благодушно поинтересовался старик. — Вы обезвредили мое заклинание втроем — вчетвером, если считать Средоточие — ценой предельного напряжения сил. Вы выжаты досуха, я же потратил лишь сотую долю своей энергии. У меня в запасе множество самых разнообразных заклятий, о которых даже Неодим ничего не знает. Вот, например, — вдруг усмехнулся он, словно в голову пришла удачная мысль.

Громогласное свирепое ржание оглушило людей, когда внезапно лошади рыцарей-магов поднялись на дыбы. Заплясали, запрыгали, превратив ровный строй дружины в беспорядочный хаос. Несколько человек с лязгом вылетели из седел, более опытные во главе с князем еще несколько минут держались. Внезапно обезумевшие кони бешено вращали глазами и роняли хлопья пены.

— Всем спешиться! — крикнул Всеслав, когда понял, что усмирить коней не удастся. Верные животные начисто лишились разума.

Оглашая воздух неистовым ржанием, лошади вырвали поводья из рук своих хозяев. Неровным галопом, словно их хватала за ноги невидимая стая волков, унеслись в джунгли.

— Чего ты хочешь? — тяжело дыша, выдавил князь, когда убедился, что никто серьезно не пострадал под копытами обезумевших животных.

— О, вот это уже ближе к делу, — рассмеялся Прохор. — Высокомерный князь изволил заговорить, я рад. Но неужели ты, Всеслав, такой умный, не догадываешься, что мне надо? Конечно, Средоточие, и только оно! — глаза старика вновь ало блеснули, едва его взгляд задержался на кулаке князя, сжимающем амулет.

— Ты ведь и без него так силен! — не сдержавшись, закричала Мелания. — Зачем тебе то, что все равно не удержишь? Средоточие всегда возвращается к Владиславичам.

Старец улыбнулся, а потом, словно не сдержав торжества, громко расхохотался.

— Я знаю! А вот знаешь ли ты, прекрасная племянница, о чем держишь речь?

— Ни у моего отца, ни у матери не было такого омерзительного брата! — содрогнулась княжна.

Прохор не обиделся.

— А ты подумай, — все еще улыбаясь, медленно проговорил он, — почему твой брат со Средоточием в руке не может справиться со мной? Почему оно не делает его полубогом, не позволяет предугадывать мои действия и предвосхищать их? Да потому, что Всеслав имеет на него право лишь как наследник, как второй в очереди! Он может хранить Центр магии, но лишь пока настоящий, истинный владелец не заявит свои права. А вся без остатка мощь принадлежит законному наследнику Владислава. Она принадлежит мне!

Голос старика, сначала вкрадчивый, взвился к концу этой речи оглушительным крещендо, прокатился над оцепеневшими людьми.

— Вы думаете, я сумасшедший? — грохотал он. — По какому такому праву, скажете вы, Средоточие будет моим? Да по тому самому древнему, исконному праву, которое придумали даже не боги, а те, кто много старше их. По праву первородства!

Глаза Прохора уже непрерывно горели алым, кровавым цветом, спина выпрямилась, и, казалось, ростом он стал выше. Вцепившиеся в посох высохшие руки стали как будто крупнее, мускулистее, желтые ногти утолщились и вытянулись, превратившись в темные загнутые когти, а между узловатыми пальцами наметились перепонки. Лицо по-прежнему оставалось стариковским, но нос вдруг стал короче, расплюснулся, почти слившись с лицом, на котором убавилось морщин. Губы вовсе исчезли, превратив рот в неровный разрез, глаза выкатились, лишенные ресниц веки растянулись, став полупрозрачными, пронизанными красноватыми ветвящимися сосудами. Длинные, еще более поредевшие белые волосы, бешено развевались на ветру.

Наташа недавно пришла в себя, о чем в этот миг невольно пожалела. В ужасе вцепилась в руку Цинтии.

— Какой кошмар, — простонала она. — Кто это, кто? Неужели он не лжет?

Прохор — будем называть его так, ибо он не потрудился представиться своим настоящим именем — уже мало походил на человека. Он обратил свою морду — нельзя сказать лицо — к сжавшейся под жутким взглядом девушке.

— Я вижу, ты не знаешь истории рода Владиславичей, о представительница иного мира? Я готов удовлетворить твое любопытство. Ибо, судя по всему, ее не знают и сами Владиславичи, а это стыдно. Итак, начнем, — он вдохновенно прошелся туда-сюда, словно находился на кафедре аудитории в окружении почтительно внимающих студиозусов. Без сомнения, старик искренне наслаждался происходящим, и потому не спешил закрепить свою окончательную победу. — Все началось около трех тысяч лет назад, когда юный бог-творец, оставив свои бесконечные сражения с вершняитами, исконными врагами богов, спустился в один из миров смертных. Как, вы не ведаете, кто такие вершняиты? Кто может ответить?

— Да в общем то же самое, что и боги, — сказала Цинтия, обращаясь не к страшному старику, а к людям. Девочка казалась спокойной, только Наташа, крепко держа тонкую руку, чувствовала ее невольную дрожь. — Но их полная противоположность, понимаете? Ну как свет и тьма, вода и огонь, добро и зло. Только не спешите ставить на вершняитах несмываемое клеймо "зло"! Хотя для нас это почти верно. Дело в том, что для миров, созданных богами, все, происходящее от вершняитов — действительно зло. Но есть миры, и их не меньше, которые созданы вершняитами, и для них источник зла — боги. Это великая суть бытия: вечная борьба, в которой рождается Жизнь. Битвы есть битвы, в них бывают и победы, и поражения. Проигравший бог или вершняит теряет значительную часть своей силы и более не может ни вернуться в сражение, ни покровительствовать созданным мирам. Он спускается к смертным и живет среди них, пока не подойдет к концу отпущенный ему срок. Живет могущественным колдуном, но уже далеко не всесильным.

— Все так, — подтвердил Прохор. — Молодец, девочка, что ж я тебя не знаю? Ты кто такая? Впрочем, неважно. Так на чем я остановился? Ах, да. Бог-творец спустился к смертным, но не будучи побежден, а победив. Он решил повременить с новым сражением для восстановления сил. И в результате появился его смертный сын, названный Владиславом. Бог-творец создал для отпрыска новый мир и, населив людьми, оставил там княжить. А побежденная вершняитка, вынужденная уйти, отправилась следом. Почему? Ей показалось, что еще можно отомстить.

Прохор с удовольствием наблюдал за людьми. Округлившиеся глаза, затаенное дыхание. Сколько лет он ждал этого?

— Она вознамерилась стать женой князя Владислава, — продолжал старик. — Однако тот не понял, какую честь ему оказали. Смертные не ценят такого — даже опоенный, Владислав продолжал любить жену. Когда вершняитка поняла, что и тут проиграла, она вышвырнула счастливую соперницу прочь, туда, где Владислав не мог ее отыскать. Сам же князь едва не погиб в битве с вершняиткой. Но вовремя вмешался бог-творец: спас сынка и бросил разгневанную противницу, которую все еще не мог убить, в пустой, ненаселенный мир. Именно там я и родился — старший сын Владислава от поверженной вершняитки! Во мне лишь четверть крови смертных, а на три четверти я соединяю в себе силу богов и силу вершняитов, чего никогда еще не было в истории мирозданья! И потому нет на свете колдуна сильнее. Только бессмертные существа способны справиться со мной. Или, — он улыбнулся, растянув рот-щель в змеиной ухмылке, — волшебник — потомок богов, которому Творец неосторожно отдал в руки божественную силу — Средоточие. Теперь ты понял, князь Всеслав? Ты был бы сильнее, много сильнее меня. Если бы власть твоего далекого предка, Владигора, старшего сына Владислава от второй жены, не была узурпирована вместе с правами на Центр магии. Раньше него родился я. И родился, к сожалению, смертным, хотя и сумел прожить три тысячи лет. Срок жизни моей матери давно истек, но я жив. И я в большей степени — наполовину — потомок вершняитов, а не богов. Получив Центр магии, я смогу, наконец, обрести бессмертие! Потому что Средоточие — это не просто власть над единственным миром. Это часть божественной сути, которую сам того не желая вложил в него бог-творец чтобы отдать любимому сыну.

— Две тысячи девятьсот семнадцать лет, — тихо поправила Цинтия, но Прохор услышал.

— Верно, — изумился он. — Откуда ты знаешь?

— Я помню этот момент, — невозмутимо пояснила девочка. — Я чувствовала, что отец совершает ошибку, поддаваясь чарам вершняитки, но не могла его предупредить. Мне был всего двадцать один год — младенец, не умеющий владеть собой.

— Что ты несешь? У Владислава не могло быть такого взрослого ребенка, или он должен был зачать тебя в двенадцать лет! — Прохор говорил презрительно, но и настороженно. В конце концов, могло оказаться так, что и он знает не все.

— Но ведь это значит, — подскочила Наташа, — что право первородства принадлежит тебе!

— Нет, — Цинтия грустно погладила девушку по руке. — Ну какое я могу иметь право сама на себя? Владислав, которого я зову отцом, не зачал меня — я создана из его крови. Создана, чтобы служить Владиславичам, его истинным детям. Никто, даже бог-Отец, сотворивший Средоточие, не думал, что я окажусь живым существом. Все пользовались амулетом, подозревая, что он не совсем вещь, но никто не мог предположить, что я — живая. И я не могла дать знать о себе. Как и любой младенец, я ничего не умела. Только подчиняться, как вещь. Но как существо не чувствовала себя. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться. Лишь сейчас я смогла по-настоящему встретиться со своими далекими родственниками. Жаль, что в такой тяжелый момент. Может быть, как раз напряжение Эфира, готовящаяся встреча двух ветвей Владиславичей, помогли...

Охнув, Мелания опустилась на землю рядом с девочкой. Сплетение невероятных событий, невнятные догадки и смутные подозрения обрели четкое и ясное, простое объяснение. Княжна не понимала, как могла так долго не замечать очевидного.

— Не знаю, что и сказать. Так значит, твое настоящее имя — Средоточие. Прости, прости, что не видели тебя...

— Ничего, — Цинтия улыбнулась. — Как вы могли?

Прохор, пораженно наблюдавший эту сцену, захохотал:

— Вот оно как! У меня будет настоящий, разумный, деятельный слуга. Как это мило. Иди, иди сюда, девочка!

Цинтия пожала плечами.

— Я создана для того, чтобы служить людям. А не вершняитам. Вы чужды нам, и я не желаю тебе подчиняться. Я буду вынуждена, если ты сумеешь отобрать Средоточие, но не рассчитывай на легкую жизнь — я буду сопротивляться.

— Сопротивляйся, — снисходительно разрешил Прохор. — Ты просто будешь сама убивать себя. Вернее, уничтожать твою живую, сопротивляющуюся сущность, и постепенно превращаться в вещь.

Лицо Цинтии исказилось горем. Старик не лгал.

— Тебе придется смириться, чтобы сохранить себя? — жарко зашептала Наташа, но та покачала головой.

— Это невозможно, я создана богами, чтобы во всем противостоять вершняитам. Но отказаться служить я тоже не смогу. Значит, мне придется уйти.

От этих слов повеяло пронизывающим холодом, словно над землей уже пронеслось ледяное дыхание смерти и властно поманило трепещущую жизнь в свои гнилые, промозглые чертоги.

Рома содрогнулся. Он был далек от осознания сверхъестественного. И не особенно стремился вникать в запутанную историю рода Владиславичей, каких-то согрешивших богов, неведомых вершняиток. Единственное из того, чего он не понимал, а понять очень даже хотел — это почему благородные воины бездействуют и позволяют какому-то монстру, более страшному даже, чем давешние сломанные куклы, безнаказанно оскорблять себя? "А эта-то, как ее, Наташа, хороша, — думал парень. — Рядом валяется "калаш", а она трясется как осиновый лист. Дала бы очередь — и все могут отправляться по домам".

— Да что мы слушаем эту обезьяну! — возмутился он. Спустил обе тетивы арбалета и тут же схватился за стрелы, спеша перезарядить самострел.

Рома не надеялся поразить нечеловеческую образину с первого выстрела, но с чего-то надо начинать. Однако сделать следующий выстрел он не успел. При виде эффекта, который произвел первый, руки опустились.

Оба дротика не долетели до старика метров трех. Даже не глядя ни на стрелка, ни на выпущенные снаряды, Прохор небрежно поднял ладонь, словно преграждая им путь. Болты бесшумно и почти бесследно сгорели в тусклой вспышке. Легкий щелчок пальцами — и Рома полетел вверх тормашками, выронив арбалет.

— Я прощаю этот неразумный порыв. — негромко пророкотал старик, наблюдая, как Рома неуклюже пытается встать. Морщится от звенящей головной боли и потирает ушибленный локоть. — Но только потому, что сей отрок пришел из "погасшего" мира, самого бездумного и бесшабашного из тех, что когда-либо создавали боги. И только на первый раз. Более поблажек не будет.

Князь Всеслав стиснул камешек Средоточия.

— Центр магии не достанется тебе, пока я жив, — отрывисто сказал он, поднимая меч.

Вслед за этим ввысь взлетели обнаженные клинки рыцарей-магов во главе с магистром Аверьяном. Княжна Мелания и Неодим, мятежный колдун, не глядя друг на друга, одновременно выбросили вверх вооруженную сталью руку. Наташа подхватила с земли свой "Калашников". Рома, то ли поддавшись всеобщему настроению, то ли действительно понимая, в чем дело, взмахнул арбалетом. Его немного гротескная фигура впервые выглядела внушительно: он без малейшего страха, даже с каким-то любопытством разглядывал монстра-нечеловека. Только у Павла не оказалось оружия, и он просто поднял вверх сжатый кулак.

— Герои! — Прохор изогнул седые кустистые брови. — Как глупо. Никто из вас не поспорит с правом первородства. И мне даже не нужны ваши красивые и бесполезные жертвы — вы ничем не сможете мне помешать. Живи, как знаешь, бывший князь Всеслав, или покончи с собой от злости, но Княжеством должен править законный наследник — так завещал Владиславу бог-творец, — он ухмыльнулся. Похожий на бескровную рану рот растянулся до ушей прямой линией, усиливая противное впечатление перерубленной пополам головы. Если, конечно, что-то еще могло усилить отвращение к жуткому старику. — Впервые тщательные предосторожности, с которыми боги распоряжаются своими подарками, сыграли против них.

Всеслав сдержался, справился с собой. Только лицо его потемнело, зубы сжались, в глазах застыло жесткое, упрямое выражение.

А вот княжна, как не крепилась, не выдержала. По скулам пролегли блестящие дорожки слез. Она до крови закусила губы, чтобы не дать воли рыданиям.

Глава XV

Заклятие Торжества Справедливости

Над почерневшей землей свистели жестокие порывы ветра. Вздымали остывший уже пепел и пригоршнями бросали их в искаженные мукой лица людей. Позы и взгляды по-разному выражали отчаяние и решимость, сочувствие, ненависть и боль.