Клинок и виела (общий файл)

— Переночую у тебя, — пробормотал Милано.

— Конечно, милый. Конечно!

Сара помогла ему подняться на второй этаж, сама застелила свежую постель, принесла лучшего вина и села напротив молочного сына.

— Не ожидала тебя так скоро, — сквозь слезы улыбнулась она. — Надолго ты ко мне?

— Нет, кормилица, — ответил он, наливая себе и Саре вина. — Завтра поутру отправлюсь в путь.

У Милано щемило в груди, терзали сомнения и неизгладимое чувство вины за еще не совершенный поступок. Ему хотелось излить душу, высказаться перед родным человеком, который поймет и даст мудрый совет. Легкий хмель развязал ему язык.

— Знаешь, кормилица, — заговорил Милано, разливая по кружкам вино, — временами мне кажется, что в своем стремлении защитить Альтонию я совершаю слишком много ошибок и делаю слишком много зла.

Сара потупила взор.

— Все мы творим зло.

— Но иногда от этого страдают близкие люди. А ведь так не хочется ранить их сердца...

— Я не верю своим ушам, — Сара с улыбкой посмотрела на воспитанника. — Неужели мой Джокус влюбился?

После этих слов Милано рассказал о своих двухмесячных странствиях. Поведал обо всем, что ему пришлось пережить. Не утаил и о том выборе, перед которым оказался. Сара внимательно слушала, узнавала все большие тайны и невольно погружалась в печаль.

— Со смертью отца ты изменился, Джокус, — сказала она, когда Милано закончил свой рассказ. — Твоя душа, мой мальчик, переполнилась ненавистью, в опустошенном сердце сохранился лишь один огонек — любовь к Родине. Ты ухватился за это чувство, как тонущий — за соломинку...

— И теперь не могу поставить личные цели выше государственных. Не могу выбрать счастье для себя и оставить страну на растерзание врагам. Не могу предать короля. Но и Жюли ему отдать не могу. Кормилица, я уже не знаю, что делать.

— Когда к власти пришел Мэрул, вокруг царили разбой и нищета.

Сара говорила долго, но Милано ее не слушал, углубившись в размышления. Перед внутренним взором предстали многочисленные тайные собрания. Герцоги и графы, готовящие государственный переворот.

Заговорщики понимали, что Чезаре ди Сфорца, будучи жалким правителем, разорил страну непомерными налогами еще сильнее, чем вражеские армии, сжигающие посевы. Крестьяне покидали земли, не в состоянии заплатить ренту. Ремесленникам некому было продавать товар, и они уходили разбойничать в леса. Торговцы и ростовщики перебирались в другие страны в боязни за свои жизни — на зажиточных вритов началась настоящая охота: их вешали, сжигали на кострах, бросали в тюрьмы и все для того, чтобы поживиться за счет конфискованного имущества.

В отличие от своего предшественника, Мэрул правил разумно. Он на три года избавил свободных крестьян от ренты, а землевладельцам пообещал новые наделы в качестве компенсации. Разогнал алчных наемников, терроризирующих мирное население и требующих все большей платы. Призвал в армию всех разбойников, которые грабили и убивали из-за голода, а не ради богатства — они готовы были сражаться и гибнуть за еду. Заручившись поддержкой патерского войска и военно-монашеских Орденов, пообещал Эстрадирской и Монбельярской коронам Политанское герцогство — стравил двух извечных противников Альтонии. А затем, когда враги истощили армии, сражаясь друг с другом, прихлопнул обоих.

Но Мэрул не остановился на достигнутом. За пять лет правления он восстановил экономику. За шестнадцать — вчетверо увеличил число регулярной армии, отстроил могущественный флот и добился того, что страна превзошла недавних противников в военной мощи.

— После пятидесяти лет разоряющих войн, в страну вернулся мир... — монотонный голос кормилицы вырвал из пучины воспоминаний.

Милано встрепенулся и провел руками по лицу. Люди любят Мэрула, чтут, как короля. Но он лишь регент. Только бракосочетание с наследницей узаконит его власть. Милано оказался перед трудным выбором: предать возлюбленную или Родину; одного человека или всю страну. Хотя тут нечего было и думать.

— Я обязан выдать ему девушку, — устало прошептал он. — Это мой долг.

— Ты не слушаешь меня, мой мальчик. Как по мне, ты сделал для Родины достаточно. Ради нее пролил столько крови, свершил столько подвигов. Пора уже задуматься о себе.

— Задумаюсь о себе позже, когда исполню долг. А теперь иди, кормилица. Я устал и должен отдохнуть.

Поцеловав воспитанника в щеку, Сара послушно покинула комнату. А получасом позже, когда Милано уснул, накинула на себя плащ, опустила на лицо капюшон и выбежала из постоялого дома. Она отправилась к Александрийской капелле, показала скучающему охраннику патерское бреве, дождалась провожатого и вошла во дворец.

У входа в покои понтифика ее ждал камерленго.

— Его Высокопреосвященство спит, — сказал он пренебрежительным тоном. — Приходи с утра, женщина.

Сара упала на колени и обвела себя знамением круга.

— Ради Донны Кристы, спасите наследницу престола!

* * *

Никколо не мог допустить, чтобы Жюли досталась регенту. Он хитростью раздобыл лошадь у королевского конюшего, показав тому письмо, подписанное Мэрулом ди Морой. Оседлал коня и погнал его галопом по улицам Лусты и дальше, по пыльному тракту в сторону монастыря Хетрурии.

В отличие от лучшего друга, Никколо руководствовался велением сердце и не собирался ради укрепления чужой власти жертвовать близкими людьми. Он прибыл в Хетрурию за час до появления королевских гвардейцев, добился аудиенции с аббатом, предупредил его о готовящемся штурме и отправился в церковь, чтобы помолиться об искуплении как прошлых грехов, так и будущих.

* * *

Настоятель не находил себе места. С одной стороны его удостоили великой чести. С другой — подвергли серьезной опасности. Сегодня он принимал в своем скромном монастыре знатную особу, которую сопровождали одиннадцать рыцарей Ордена. Вооруженные люди всегда притягивали неприятности и вселяли в мирных монахов страх. А после того, как неизвестный путник предупредил о готовящемся покушении, аббат так и вовсе перепугался не на шутку. Он разыскал старшего рыцаря и пересказал ему то, что услышал.

— Как выглядел этот человек? — стальным голосом спросил Джеронимо.

— У него очень отпугивающая внешность, — поспешил ответить аббат. — Изогнутый весь, одно плечо выше другого. И глаза большие, как у филина. Да что говорить, он ожидает тебя в церкви...

— Мне знаком этот человек, — сказал флейтист, догадавшись, о ком идет речь. — Скажите братьям закрыть ворота монастыря и запереться в кельях. Пусть не выходят ни при каких обстоятельствах. Прихвостень регента жаждет битвы. И он ее получит.

После этих слов аббат перепугался пуще прежнего. Осенив себя знамением круга, поспешил предупредить монахов и дать им необходимые указания.

Джеронимо вернулся в комнату, выделенную его отряду, и увидел, как один из доминивитов наливает по серебряным кубкам отравленное вино. Джеронимо подскочил к нему и выбил кувшин из рук. Глиняная посуда разлетелась в щепки, душистый напиток разлился по полу.

— Сегодня от выпивки придется отказаться, — сказал флейтист, обводя взглядом удивленных рыцарей. — Замените кремни на пистолетах, братья. И готовьте мечи. На монастырь собираются напасть.

Рыцарям не пришлось повторять дважды. Еще неделю назад они были послушниками и даже не мечтали о скором принятии в Орден, но встреча с Джеронимо принесла неожиданные результаты. Захватив девушку, послушники стали героями, их произвели в рыцари и выдали пламенеющие шпаги. Но умений и опыта от этого больше не стало, и новоиспеченные доминивиты во всем подчинялись старшему собрату.

Пока рыцари готовили оружие, Джеронимо отправился в церковь. Насчет Никколо у него были свои планы.

* * *

Наутро встретившись с отрядом гвардейцев у северных ворот, Милано повел выделенных ему людей в Хетрурию. Путь составлял сто пятьдесят миль и лежал через наезженный тракт. Всадники преодолели это расстояние за десять часов и прибыли к монастырю еще до заката. Разделившись по парам, чтобы не привлекать внимание селян, некоторое время переждали в раскинувшейся неподалеку деревушке. Дождались сумерек, тайком вернулись к обители и оставили коней за монастырскими воротами.

Вкратце рассказывая о сути происходящего и обрисовывая план действий, Милано проверил кремень на пистолете, засыпал порох в полку, поставил ударник на предохранительный взвод, зарядил пулю и закрепил ее в дуле небольшим войлочным катышем. Готовое к выстрелу оружие засунул за пояс. Схожую операцию проделал с тремя другими пистолетами.

— Если все сложится удачно, врагов опоят снотворным. Тогда заберем девушку без лишнего шума. Но я не доверю ренегату, будьте готовы к серьезному сопротивлению. За мной! И да простит нас Богиня...

Монастырские ворота оказались запертыми. Это настораживало — обители были открыты для пилигримов и паломников в любое время суток.

Милано с гвардейцами перебрался через забор и оказался на небольшой площади. Вокруг стояло несколько построек: церковь, конюшня, отдельная кухня и дом для монахов. Последнее здание представляло собой правильный четырехугольник с четырьмя порталами, ведущими во внутренний двор. С внешней стороны входа не было. Вероятно, он располагался во дворе. Отряд прошел через арку и оказался в палисаднике, окруженном стенами. В центре цветника стоял сухой фонтан. В жилое здание вело четыре входа — по одному на каждую сторону.

— Зодчий помешался на симметрии, — осмотревшись, заметил Милано. — Это хорошо. В здании не будет запутанных ходов. Но четыре входа — это и четыре выхода. Доминивиты могут сбежать с девушкой, пока мы будем обыскивать кельи. Вы, вчетвером, останьтесь. Стерегите арку, ведущую к воротам. И приглядывайте за той, которая идет к конюшням. К фонтану не подходите — окажитесь заманчивыми мишенями. Остальные — за мной!

Скрываясь в тени здания, они добрались до ближайшего входа. Милано ударом ноги выломал дверь и ворвался внутрь. Коридоры были окутаны мраком. На стенах висело несколько горящих факелов, но они давали слишком мало света, чтобы вырвать пролёт из тьмы.

Милано остановился у первой попавшейся кельи, попытался открыть, но дверь оказалась заперта. Пришлось вслепую взламывать замок. Когда секрет удалось сорвать, из комнаты на него бросился монах с кинжалом в руке. Не ожидая подобного, Милано вскинул эсток и насадил священнослужителя на острие клинка. Убивать его было не обязательно, легкого удара в голову вполне бы хватило, но рефлексы сработали сами.

— Что делать? — спросил один из гвардейцев, глядя на мертвого монаха. — Взламывать остальные кельи?

— Кто-то может сделать это тихо?

— Я, — узкоплечий гвардеец достал из кармана связку отмычек и, словно заправский вор, легко и без шума открыл келью.

Милано скользнул внутрь, подошел к спящему на тюфяке человеку, встряхнул его и закрыл рот рукой.

— Посмеешь закричать, прикончу. Ты меня понял? — монах кивнул, и Милано медленно убрал руку с его лица. — Сегодня вечером в вашу обитель привезли девушку. Где ее держат?

— Я... провожу... — испуганно проблеял священнослужитель.

В одном исподнем он вышел из кельи и, вырвавшись, со всех ног приспустил по темному коридору. Один из гвардейцев выстрелил ему в спину. Монах коротко вскрикнул и упал замертво.

— Что ты творишь? — прокричал Милано, схватив убийцу за шиворот.

— Крепче надо было его...

Раздавшийся выстрел не дал договорить. Гвардеец обмяк и завалился на Милано.

— Засада! — прокричал худощавый взломщик и шмыгнул в открытую келью. Остальные бросились следом, оставив Милано в одиночестве.

Раздался еще один выстрел. Убитый гвардеец содрогнулся в руках. Прикрываясь трупом, Милано отбросил шпагу, выхватил пистолет и выстрел. Выхватил второй пистолет и снова выстрел. Гвардейцы поддержали нестройной пальбой, а доминивиты притихли, словно мыши. Милано бросился в конец коридора — стреляли оттуда. На бегу оголил клинок кинжала, выхватил третий пистолет.

За углом его ждали трое. Первому Милано проткнул кинжалом шею, второму разрядил пистолет прямо в лицо, третьего сбил ударом ноги в живот, вырвал у него из руки пламенеющую шпагу и заколол доминивита его же оружием.

— Молокососы, — подумал Милано. — Еще вчера выносили из ливорновской обители ночные горшки, а уже сегодня стали рыцарями.

С улицы доносилась приглушенная пальба — доминивиты прорывались через дозорных. Сзади тоже раздавались пистолетные выстрелы — отряд прикрытия не давал гвардейцам высунуться. Слишком четко сработана засада, чтобы оказаться случайностью. Джеронимо предал. Но Милано уже внес в его продуманный план свои коррективы и не собирался останавливаться на достигнутом. Он накинул на себя монаший плащ и с пламенеющей шпагой в руке помчал через коридоры обители, чтобы зайти врагам с тыла. Конечно, следовало бы в первую очередь позаботиться о Жюли, но не бросать же своих людей в разгар битвы.

Безлюдные коридоры оказались на удивление короткими. Видимо в обители было не так много монахов, и зодчий не стал строить слишком большое жилое здание. Быстро оббежав вокруг, Милано остановился у поворота и посмотрел за угол. Доминивтов было двое. Один отстреливался, а второй сидел, привалившись к стене, и подавал собрату пистолеты.

— Я свой! Не стреляйте! — выйдя на свет факела, прокричал Милано и поднял руки над головой. — Капитул известил о готовящемся покушении. Я здесь, чтобы помочь. Во дворе еще девять братьев.

— Как вовремя, — облегченно вздохнул доминивит и посмотрел на товарища, облокотившегося к стене. — Ну что, перезарядил?

— Да, — ответил раненый, передавая пистолет.

Доминивит прицелился и застыл в ожидании, когда кто-нибудь из гвардейцев высунется. Второй монах принялся перезаряжать следующий пистолет. Милано подошел ближе, резко опустил руку и нажал на спусковой крючок, но кремень дал осечку.

— Твою мать! — выругался доминивит и навел на лжеца пистолет.

Милано рванулся вперед и взмахнул шпагой в тот момент, когда раздался выстрел. Он прикончил стрелка, добил раненого, забрал у него заряженный пистолет и только после этого почувствовал боль в плече. Все-таки в него попали.

От шока голова немного кружилась, но боль быстро утихала, из резкой становилась тянущей. Милано отбросил пламенеющую шпагу, засунул пистолет за пояс, резким движением оторвал рукав плаща и осторожно прощупал рану. Судя по всему, пуля прошла навылет и не задела кость.

— Ранен? — спросил взломщик, подбежав к Милано.

— Царапина, — отмахнулся тот, пытаясь перевязать плечо обрывком плаща.

— А ты не промах, — помогая затянуть узел, с уважением сказал гвардеец. — Всех уложил. Сколько их было?

— Шестеро, — выдохнул Милано, решив не уточнять, что убил не всех. Сейчас было не до выяснения заслуг. — Доминивиты ходят десятками. Осталось еще не меньше четырех. Какие у нас потери?

— Один убит, двое ранены.

— На конях удержатся?

— Да, — простонал один из гвардейцев, прижимающий руку к раненому бедру.

За второго ответил взломщик:

— Константин долго не протянет — пуля застряла в легком.