Паразиты

— Не буди его, — попросила я.

Сердце скукожилось. Эти ребята такие молодые и безобидные. Но они меня видели. Они могут выследить.

Скользящий взгляд, легкое прикосновение к сознанию, и самая удобная мишень показалась пульсирующим заревом нерастраченной страсти.

— Так, — я собралась, отбросила сентиментальность, хоть и далось это нелегко. — Вы двое пойдемте со мной, а ты... — я оглядела мускулистый оголенный торс блондина, — оденься пока. На улице прохладно.

Девчонка молнией метнулась в каморку, допрыгала назад, на ходу зашнуровывая кроссовок. Парнишка в порванной майке уже маячил за дверью бункера.

— Здесь есть подвал? — я отлично знала, где он. — Проводите.

— Может, я тут подожду? — мальчик щурился от раскрасневшегося солнца, постоянно поправляя майку.

— Нет, поможешь мне. Она одна не справится.

Мы свернул за угол, спустились в узкий подвал. Ребята шли впереди, пробираясь через протекающие трубы и наваленный жильцами хлам почти на ощупь. Света маленьких грязных окошек не хватало, чтобы не запинаться при каждом шаге.

Люди всю жизнь копят мусор, наивно полагая, что он понадобится. Эту панцирную сетку хранили на "черный день" пожара или расширения дачных площадей; проржавевшие радиаторные батареи наверняка берегли для постройки гаража; из сваленных в кучу ящиков для молочных бутылок возможно собирались соорудить ячейки винного погреба. Но чаще всего, люди умирают, оставляя залежи хлама в таких вот прелых подвалах, где они и гниют до сноса дома.

Хорошо, что я сменила глушитель.

На свежем, не загаженном пылью от падения мертвых тел, воздухе улицы я отдышалась. От головы к пальцам текли теплые потоки — то ли кровь, то ли жизнь. Стали четче очертания выбеленных кирпичей вдоль тротуара и желтеющих к середине августа кустов вокруг дома. Мне хотелось присесть на низкий кованный заборчик и слушать трели проснувшихся птиц, но веселый щебет предвещал дневную шумиху.

Блондин ждал в бункере, допивая уцелевшее пиво. Храпящее тело Клина успокоило совесть — одним трупом меньше.

— Где ребята? — спросил "тенор".

Я взяла его за мощное запястье, потянула к выходу.

— Поехали. Они кое-что купят и подъедут к нам. Или я зря отдала им деньги?

Блондин хмыкнул, улыбнулся, расслабился.

— Кстати, я — Артем.

Надеюсь, имя не настоящее.

— Садись, — я включила зажигание, проверила, не торчит ли рукоятка из кармана.

Артем оглядел тюки, но спрашивать о них не стал, хотя я краем глаза заметила, что из дырки сумки с оружием предательски выглядывает вороненое дуло "Маузера".

— А почему ты в перчатках?

Я тронулась с места, стараясь не обращать внимания на мельтешение Николая Угодника. Усатый лик будто стал суровее, на лбу проступили морщины, сложенные в старообрядческом пассе персты тыкали в меня и совали под нос раскрытую Библию.

— Чтобы маникюр не попортить, — отмахнулась я слишком грубо и тут же сменила тему. — Артем, а ты правда отрицаешь секс или перед друзьями рисуешься?

— Почему рисуюсь? — излюбленная тема сразу переключила его внимание. — Секс — это грязь. Человек не должен ограничивать себя низкими желаниями. Мы ведь не животные!

— А отказ от секса не ограничение?

— Нет! — завелся Артем и долго доказывал прелести свободной от похоти жизни.

Машина петляла дворами. Я боялась выезжать на ожившие утренние трассы, хоть и рисковала заблудиться в месиве многоэтажек и неухоженных лачуг частного сектора.

— Слушай, так ты вообще никогда? Ты девственник?

— Мне это не нужно, — гордо ответил он.

— Да ладно! Природе-то чихать на твои принципы. Руками, поди, помогаешь?

— Типичное заявление обывателя, — фыркнул антисекс, — который не в силах совладать со своими эмоциями. Я им не подчиняюсь, понимаешь? Свободен от их диктатуры!

Я вздохнула — так даже лучше.

Этот домик красного кирпича, застрявший среди типовых монолитов неподалеку от одного из крупных торговых центров, я давно заприметила. Одноэтажная развалина с облупившимися по краям дырами вместо окон давно потеряла крышу, но никак не желала покидать насиженного места, противостоя погоде, времени и вороватому люду с отвагой мастодонтов поп-сцены, на которых и смотреть уже невозможно, и выпнуть на пенсию никак не удается. Несколько лет назад домик обнесли высоким забором, наивно полагая уберечь детей от соблазна пошляться по развалинам. Однако, судя по вырванным доскам и доносящемуся из-за хилой ограды запаху, молодежь превратила останки дома в биотуалет.

На стене все еще висела табличка с адресом.

— Запомни все вокруг, — предупредила я. — Тебе придется вернуться на место боевой славы.

Артем окинул цепким взглядом двор, останавливаясь на маленьких отличительных деталях вроде перевернутой детской качели или безыскусного граффити на стене панельной многоэтажки. Надпись гласила: "Жизнь — дерьмо".

Первой в брешь забора я пролезла сама. Пришлось пробираться по настилу из колотых кирпичей, гнилых досок и доросшей до пояса травы. Агрессоры защищали ступни. Из-за гнилостного запаха свербело в носу. Я не жалела о выборе места — его нетрудно найти и прятаться в центре города могут лишь законченные психи. Поначалу возникли опасения на счет окон верхних этажей близстоящих панельников, но с одной стороны дома уцелел кусок крыши, и закончить я рассчитывала раньше, чем кто-либо из жильцов проснется.

Куски известки и кирпича хрустели под ногами. Артем зашел вперед осмотреться. Я, стиснув зубы, решилась.

Один точный удар в показанную Джоном болевую точку, и накачанный мальчишка рухнул, как подкошенный. Я отволокла его в защищенный от случайных взглядов угол дома, предварительно расчистив место от погнутой велосипедной рамы, проржавевшего диска автомобильного колеса и кучи прогнивших бревен. Пришлось нелегко: одно дело играючи таскать сумки с коллекцией творений умов человеческих (или драконьих?) и совсем другое — кожаный мешок молодого натренированного мяса. Я изо всех сил старалась не думать об Артеме, как о гомосапиенс.

Снова в расход пошел подклад плаща. Из него получился достаточно надежный и внушительный кляп. Пригодился и пояс, им я связала мальчишке за спиной руки. Джон научил изощренному узлу, выбраться из которого даже Марку не под силу — сколько ни крутился волчком, ни выворачивал кисти, сжимая зубы от усердия и злости, а не сумел.

Подлетел голубь. Любопытная тупая птица продефилировала по груди мальчишки и ускакала рыться в грязных пачках из-под кириешек.

Артем не приходил в себя. Это настораживало. Я боялась, что не рассчитала удар, а любая заминка — потеря бесценного времени, которого вечно нет.

Неподалеку валялись переломанные стебли сорняка-переростка. На них еще сохранилась дождевая влага. Я аккуратно собрала траву, села на колени Артема, чтобы обездвижить и принялась хлестать по щекам со всей дури. От десятого шлепка он пошевелился. Настоящий боец — мигом оценил ситуацию, дернулся, попытался сесть, но я придавила грудь кулаком. Против драконьей силы никакие тренировки не помогут.

Он чуть не скинул меня, когда замок ширинки с треском оторвался от джинсов. Я старалась не смотреть в глаза, применяя на практике еще один урок Джона, выученный на отлично, хотя, возможно, сказалось сознательное воздержание Артема.

Изнасилуй я мальчишку по-настоящему, клеймо пылало бы в памяти ярким маяком. Стимуляция, пусть и умелая, могла затеряться. Я рисковала, но, черт возьми, унизить, отравить издевательством еще сильнее себе не позволила.

Устали руки. Мальчишка бился, бессильно мыча. Рядом курлыкали голуби, с хрустом копошащиеся в пачках сухариков. Готова поклясться — они чавкали. От шуршания травы закладывало уши, острые грани кирпичей уже разодрали джинсы и подбирались к коленям. Я их не чувствовала. В голове стучало: "Невиновен, невиновен, черт побери эту гребанную жизнь, он невиновен!" И Артем содрогнулся. С прищуренными от ярости глазами, с искореженным лицом, со сжавшимися пальцами на ноге, избавленной в борьбе от ботинка.

— Ты прости меня.

В ответ — хриплые, сдавленные кляпом проклятия. Я их прекратила, вогнав пулю мальчишке в грудь. Вокруг дырочки на черной футболке проступил мокрый ободок. Я успела его заметить прежде чем открылся тоннель. Голодный мозг пытался впитать радужные картины. Я боролась с собой, удерживая смерть на поводке, искала ниточку, почти забытую, не сразу распознанную в загородном доме.

Она нашлась. Натянутая, словно колючая проволока, сила царапала и доводила пульсацией до дрожи. Я отдала ей все.

И села на обломок бетонной плиты ждать.

От легкого ветра колыхались стебли травы. Шуршал мусор. Вдалеке пролетел самолет. Мимо кто-то проехал, оставив в голове обрывок современной песни. Я почти привыкла к едким миазмам, пропитавшим осколки стен. Голуби улетели, их сменили менее наглые воробьи, но, недолго попрыгав по новоиспеченному некрополю, смылись. В магазине осталось пять патронов. Слишком много для меня одной и слишком мало, если нагрянут нежданные гости. Солнце жарило спину через кожух плаща. Нашарив в кармане Артема зажигалку, я сняла серые от грязи перчатки и подожгла их. Шерсть горела с треском, отплевываясь обугленными катышками, резиновые точки плавились черными каплями с нестерпимой вонью. В кармане заорал грязными гитарами мобильник. Не мой. Этой жизни больше не существует. Я сбросила звонок, положила трубку на плиту и раздавила с хрустом лопающегося пластика, глухим ударом резиновой подошвы о бетон и... долгожданным, пугающим надеждой звуком.

— Грязно работаешь, детка, — донеслось из-за спины. — Но я все равно рад тебя видеть.

Глава 22.

Они стояли под разрушенной аркой, прислонившись к уцелевшим косякам, загородив проход. За стенами господствовало утро. Сновали машины, какая-то старуха орала Никифоровне, что дворник снова не вышел на работу, а в "развалюхе" что-то горит. Это мои перчатки — досадная неосторожность.

Палец лежит на курке, мне это не поможет, но так спокойнее.

— Засучи рукав.

Джон послушался. На обнаженном предплечье — ни капли чернил.

— Сколько дней в году?

Быстрый вопрос — быстрый ответ.

— Триста шестьдесят пять.

— Сколько патронов в "ТТ"

— Восемь.

— Кем была Маришка?

— Э-эм, ты про ту блондинку, из-за которой потом ревела и приперлась домой, размалеванная как клоун шапито?

— Да, — выдохнула я.

Пальцы расслабились, пистолет чуть не выскользнул.

Драконы. Настоящие. Мои.

— Линка! Линк, только не реви, — Джон подскочил, прижал лицо к груди, поцарапав мне нос о молнию кожаной куртки. — Это мы. Правда. Линка-а-а! Ну не будь, как все девчонки!

Я не понимала, почему плачу и не могла остановиться. Что бы то ни было — самообман или стокгольмский синдром [13] — в тот момент я любила драконов и, не удерживай меня Джон, стекла бы на кирпичное крошево от разбуженной преданности и того самого запаха, который лишил рассудка в ювелирном магазине родного города. Запаха свободы и, как оказалось, защиты.

Марк подошел сзади, нежно чмокнул в макушку.

— Лин, успокаивайся. Уходить надо.

— Да-да.

Джон стоически перенес то, что я вытерла хлюпающий нос о его рубашку.

— А куда нам ехать? И что делать с Артемом?

— Оставим здесь, — нехотя констатировал Марк, засунув руки в карманы плаща. — Ты в перчатках работала? — оценивающий взгляд скользнул по трупу, прополз по щербатым плитам и остановился на дымящемся огарке шерсти. — Ах, ну да. Хотя тебя все равно ищут. Менты осмелели и развесили...

— Я знаю! Это вы многого не знаете!

— По дороге расскажешь.

— Подожди, Марк. Ты куда ехать собрался?

— Домой, надо набрать...

— В замок нельзя. А оружие у меня есть.

Оба скептически скривились, глядя на "ТТ".

— Да нет, — отмахнулась я, засунув пистолет в карман. — Здесь, у подъезда полная машина. Сумка с оружием и... ваши книги. Да, да, я знаю про кладовки. Мы все оттуда вытащили. Только от машины надо избавиться. Она не совсем "чистая".

— Тогда едем на квартиру.

— Ты как чувствовал, — буркнул Джон.

Марк промолчал, потопал к выходу. Под его ногами даже кирпичи не хрустели, я же спотыкалась на каждом шагу. Бесшумность — навык приобретенный.

Во дворе прохожих не оказалось. За час до полудня редко заметишь кого-нибудь у дома, все на работе или заняты сборами. Набитый сумками "Сорренто" послушно дожидался у одного из подъездов, неподалеку чернел любимый, милый до щемящего восторга "Фолькс".

— Надень, — Марк сунул мне солнцезащитные очки. — Поедешь со мной. Джон, ты давай на квартиру.

— А вы куда? — спросил дракон, гремя ключами.

— Машину купим. Габаритами побольше.

Несколько сумок быстро перекочевали в "Фолькс", и мы тронулись. По дороге Марк включил громкую связь на мобильнике, и я рассказала о коалиции подделок. Известия о множестве копий драконов, их причастности к минированию замка и выставленным на показ смертям не удивили.

Частный сектор "северных" улиц вызывает недоумение. Почти в центре города жмутся друг к дружке корявые домики с давно некрашеными заборами, чахлыми яблонями и ягодными кустами в огородах. Над неасфальтированными дорогами постоянно витает пыль, запущенные автобусные остановки используются, как лавочки при пивных киосках, и даже в полдень здесь разливают по пластиковым стаканам пиво из двухлитровых баклажек местные алкоголики всех возрастов.

Мы остановились неподалеку от амбара, отделанного сайдингом. Вывеска огорошила логотипом "БМВ" — не думала, что шикарные машины продают в таком захолустье.

— Подожди здесь, — Марк полез в бардачок, вынул пухлый бумажник. — Должно хватить, — заключил он, пересчитав красноватые пятитысячные.

Я проводила дракона взглядом. Раскачивающееся от уверенной походки гордеца, тело шагало по вымощенному тротуару, пока не скрылось за поворотом.

Сквозь темные очки солнце не жгло глаза, отнятая убийством машина — словно ограда от грязной улицы. По венам во мне растекался холод жизни, возродившись и очистившись от смертных оболочек прошлого. Драконы открыли второе дыхание, будто очистились неизвестные до этого момента каналы и заработали в полную мощность. Я оживала.

Когда из-за угла с другой стороны дороги вынырнул новенький внедорожник (естественно — черный) и помигал фарами, я вышла навстречу.

— Ну как? Подойдет? — осведомился Марк, критически оглядывая красавца.

— Да в этот самосвал можно в десять раз больше, чем надо запихать.

Мы сообща перебросили сумки. Вместимость оказалась равноценной "Сорренто".

— А ты говорила, что великоват.

— Знаешь, Марк, у женщин глазомер сбит в сторону большего, и мужики этим нагло пользуются.

Впервые за утро он рассмеялся.

— Джону такое не ляпни — обидится, — предупредил Марк. И тут же посерьезнел. — Помнишь квартиру у Голубого огонька?

— Хоромы с высоченными потолками? — переспросила я для верности.

— Джон уже там. Езжай, а я пока от машины избавлюсь.