Мальчишка сорвался с балкона и разбился насмерть. Мальчишка.... Фотограф.... Двадцать один год, один в Лондоне, снимает квартиру на пятом этаже какой-то стрит. Ужасная смерть, необычная, неприличная. Нормальные люди так не умирают. А как они умирают? У себя в постели, на больничной койке, на худой конец, в ночлежке. В виде исключения, разбиваются в самолетах или тонут в холодном море, не доплыв до спасательных шлюпок. Последняя смерть, свидетелем которой был Эндрю Трипкин, была смерть его тещи. Почтенная леди страдала водянкой, она с трудом ковыляла по дому на слоновьих, раздутых ногах. Под конец ее так разнесло, что она не пролезала в дверь, лежала на диване и делала под себя. И никому в голову не приходило усомниться в ее благих намерениях оставить этот грешный мир, а, тем более, подозревать ее в злом умысле. А тут мальчишка падает с высоты, да еще в разорванных брюках, да еще с бельевой веревкой в руке. С него станется, понятное дело, полез на балкон к своей подружке. Ну еще бы, не от хорошей жизни! А как же, за легкой поживой! К тому же, он фотограф! Так, снимай же себе счастливые брачущиеся пары или грудных пупсиков на подстилках! Нет, он снимает обнаженную натуру — все одно к одному, господа присяжные! Уж очень подозрительно гибнет этот парень, стало быть, и рыло у него в пуху! И наш глупый сержант с радостью клюет на ложь, как рыба на наживку.
Итак, господа, обвинение утверждает, что покойный был, как говорится, на грани финансового краха и потому решил совершить ограбление. Но на чем основано это утверждение? На словах мисс, как ее там, Пирейра? На основании того, что покойный располагал дорогостоящей аппаратурой, приобретенной в рассрочку? На основании расходных статей в его тетради? Прошу вызвать свидетеля мистера Эндрю Трипкина!
— Мистер Трипкин, когда в последний раз вы производили денежные выплаты покойному?
— Покойный получил от редакции в конце апреля чек на пятьсот фунтов, а в середине мая еще на шестьсот фунтов.
— Можете ли вы предъявить суду гонорарные ведомости?
— Да, сэр, первый чек пошел в оплату снимка на первой полосе нашей газеты. Второй чек выдан в качестве аванса за будущие работы.
— Благодарю вас, мистер Трипкин. Имеются ли у обвинения вопросы к свидетелю?
— Да, Ваша Честь! Мистер Трипкин, не могли бы вы объяснить, на чем основана такая щедрость, я имею в виду последнюю выплату — аванс на сумму в 600 фунтов?
— Охотно, сэр! Мальчик, я хотел сказать, Лоренс Блоссом подавал большие надежды. Он был, бесспорно, талантлив, обладал сметкой и упорством. Его снимки имели не только документальную, но и художественную ценность. Мне хотелось его поощрить, поэтому я несколько вышел за рамки принятых у нас расценок.
— Авансируя покойного столь щедро, вы тем самым покупали право на все его будущие снимки, не так ли?
— М..м... Да, если хотите.
— Таким образом, особое пристрастие покойного к эротической съемке объясняется его профессиональными интересами? То есть, вы ему заказывали подобного рода съемки?
— Нет, что вы! У нас солидная газета. Мальчик, то есть, Лоренс Блоссом просто баловался. Молодость, пора расцвета, сами понимаете...
— Прошу соблюдать тишину в зале! Продолжайте, сэр!
— Мистер Трипкин, потрудитесь взглянуть на этот документ. Вы узнаете его?
— Да, сэр, это памятка, то есть, проект договора, на основании которого были выданы мальчику 600 фунтов.
— Это ваша подпись?
— Да, сэр, моя.
— Не могли бы вы прочесть вслух вот эту часть документа, обозначенную цифрой 2.
— Пожалуйста! "В случае если фотоработы не будут предоставлены в указанный срок, исполнитель работ обязуется возвратить аванс и уплатить неустойку в размере ... фунтов" Тут стоит прочерк, сэр!
— Достаточно, мистер Трипкин. В какой срок вам должен был представить покойный свою работу?
— В пятидневный, сэр. А иначе, снимок теряет свою актуальность.
— Срок, если я не ошибаюсь, истек 23 мая. Покойный вернул вам деньги и неустойку?
— Нет, не вернул. Пять дней я дал на съемки, а вернуть деньги можно было бы и попозже. У нас приличная газета, а не ломбард, я никогда в денежных вопросах не был строгим буквалистом. Я всегда руководствовался интересами дела, любой сотрудник...
— Благодарю вас, мистер Трипкин! Покойный получил от вас аванс в виде чека или наличными?
— Чек на предъявителя.
— Какого рода съемки должен был осуществить Лоренс Блоссом?
— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос.
— Я позволю себе настоять на этом вопросе!
— Я протестую, Ваша честь! Свидетель как должностное лицо не обязан выдавать служебные секреты!
— Протест защиты принят. У обвинения есть еще вопросы к свидетелю?
— Да, Ваша честь. Уважаемый свидетель, давайте поразмышляем вместе. Поставьте себя на место Лоренса Блоссома. Вы получили ответственное задание и очень сжатый срок для его исполнения — всего пять дней. Вы бы могли и отказаться, но редактор выдал вам от своих щедрот столь крупный аванс, что вы соблазнились надеждой на успех! Шестьсот фунтов — это не такие уж малые деньги. Можно купить неплохую камеру, можно позволить себе обставить квартиру, разжиться холодильником, телевизором, то есть всем тем, чем покойный, увы, не располагал. Но взамен вы должны, к примеру, сфотографировать Лох-Несское чудовище, загорающее на бережку. Где у вас гарантия, что это чудовище согласится вам позировать в назначенный срок при хорошем освещении?
— Я протестую, Ваша честь! Обвинение превращает судебный процесс в цирк!
— Протест отклоняется. Продолжайте, сэр.
— Благодарю Вас, Ваша Честь! Итак, вероятность того, что вам удастся запечатлеть чудовище, невелика. В вашем распоряжении всего пять дней. А теперь скажите, как бы вы поступили на месте покойного, пошли бы в банк и ... "А", заложили бы чек и попросили бы немного денег в кредит, или "Б", разменяли бы злополучный чек, чтобы потратить каких-то там 50 фунтов?
— Не знаю. Я никогда не жил на гонорары.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Итак, господа присяжные, утверждение защиты, что покойный имел в кармане сумму, полученную в виде аванса, ошибочно. Покойному незачем было разменивать чек, чтобы потратить всего лишь 50 фунтов. Чек все равно ему бы пришлось возвратить, ибо срок работы истек за день до рокового дня 24 мая. Исполнил ли он заказанную работу? Съемок он не выполнил и не мог выполнить. Он был здравомыслящий юноша, вел все расходы в своем дневнике. Но нигде, я повторяю, нигде нет и следа записи о полученном чеке. Он бы приплюсовал их в актив к этим несчастным восемнадцати шиллингам, если бы выполнил заказ. Чека он не разменивал, а, скорее всего, отдал его на хранение в банк. Деньги, обнаруженные в кармане его клетчатой рубашки принадлежали мисс Пирейра, и были у нее похищены из бельевого шкафа. А сделал это покойный из страха, что окажется впоследствии у разбитого корыта без всяких средств к существованию. Последнее время покойный жил случайным заработком и был вынужден соглашаться на самые кабальные условия. Покойный не состоял в штате у редактора Трипкина и не мог обратиться за защитой к профсоюзам. Он попал в ловушку к матерому хищнику, стал жертвой нашей системы с ее конкуренцией и безоглядной погоней за прибылью...
— Сэр! Сэр!
— А? Что? — мистер Трипкин встрепенулся, протер глаза. Старенькая, седенькая секретарша трясла его за плечо.
— Привезли урну.
— Урну? С прахом? Прямо к нам, сюда?
— Так точно, сэр. Куда прикажете ее доставить?
— Пусть она побудет у вас, поместите ее куда-нибудь в шкаф, что ли.
— Но, сэр, я вас умоляю... Мне и так не по себе...
— Хорошо, распорядитесь отнести вниз, ко мне в машину, в багажник. Вот ключи. Да, вот еще, сходите в архив и принесите мне папку с заголовком "Новая Хогартовская серия". Я сдал ее дней пять назад.
Секретарша кивнула и бесшумно вышла. "Как сова!" — подумал ей вслед редактор. Старуха тихо работала в редакции уже лет двадцать, но до сих пор безотказно совершала по двадцать и более кругов за день, преодолевая крутые лестницы, перетаскивая газетные кипы, гранки и прочий хлам. Она словно бы отрабатывала свою фамилию — миссис Шатл. Она бегала в лавку за продуктами, сама готовила редактору завтраки, а в последние годы все чаще наведывалась в аптеку за лекарствами. Вот сейчас она вернется, и он тут же пошлет ее снова к Корнхайту за таблетками. Что делать, кроме нее некого было послать — ведь только ей, этой старухе он мог доверить свою жизнь и здоровье. Всем остальным было на него наплевать. Редактор встал из-за стола и подошел к окну. Его сердце вновь прижало чем-то тяжелым внутри грудной клетки. Всем телом он оперся о мраморный подоконник. Муха настырно билась о стекло за краем занавески. Старуха вышла во двор со странной ношей. Что это у ней под мышкой за банка? Урна с прахом бедного фотографа?
Редактор отпрянул от окна и взялся за телефон. Он решил позвонить домой жене. Жили они неподалеку, в пяти минутах ходьбы. Проще, если бы жена принесла ему таблетки сюда, чем посылать миссис Шатл.
— Это я, дорогая. Ты знаешь, я сегодня себя неважно чувствую.
— Эндрю? Боже мой, что с тобой?
— Да все то же. Но, вот беда, у меня кончились таблетки. Ты ведь знаешь, где лежат мои таблетки?
— Понятия не имею!
Это уж точно, миссис Трипкин об этом не могла иметь никакого понятия. Редактор вдруг ощутил у себя в кабинете сухой и приторный запах французских духов, смешанных с пудрой. Телефонная трубка не могла этого передать, но ощущение было настолько пронзительным, что у редактора защекотало в носу.
— Эндрю, но неужели ты не можешь послать в аптеку миссис Шатл?
— Она сейчас не здесь. А лекарство мне нужно уже сейчас!
— Ну, боже мой, у тебя ведь целый штат всяких бездельников. Пусть кто-нибудь постарается для своего редактора. Ты пойми, у меня на носу концерт. Я только сейчас взяла инструмент. Я должна разучить эту сонатину. Если я сейчас брошу смычок, то пропадет весь мой настрой.
— А ты не бросай смычка, захвати его с собой. И лекарство не забудь.
— Я надеюсь, ты шутишь?
"Засунь смычок себе в задницу!" — беззвучно проговорил редактор, сопроводив гримасой очередной болевой приступ.
— Извини, дорогая. Да, я шучу. А вот уже и миссис Шатл.
— Какая удача. Знаешь, если тебе не трудно, попроси ее взять в аптеке заодно Весталин и диету номер пять.
— Но ведь ты вчера вечером была у Корнхайтов, почему ты не взяла у Сэмюэля?
— Его тоже не было на месте.
— Ладно, извини, что побеспокоил!
Редактор бросил трубку. Не стоило, в самом деле, ее беспокоить. Миссис Трипкин разучивала сонатину уже пять лет, но все равно, на всех любительских концертах она безбожно фальшивила и запиналась. Редактор, тяжело переставляя руки в поисках опоры, добрался до своего кресла. Палец его нащупал кнопку для вызова секретарши.
— Миссис Шатл, пожалуйста, нитроглицерин... у Корнхайта! Да, позвоните в полицию и узнайте, какова судьба фотокамеры Лоренса Блоссома. Это редакционная камера.
Старая сова бесшумно упорхнула в дверь, а редактор уселся в кресло и принялся изучать конверт, принесенный секретаршей.
Лоренс Блоссом. Новая Хогартовская серия.
Мальчишка еще приделал несколько закорючек к этой цветастой надписи, все закорючки повторяли форму интеграла или прорези на скрипке. Вот, что значило быть прилежным учеником великого Хогарта!
Ворох фотографий рассыпался по столу. К ним не полагалось никакого объяснения, на обратных сторонах снимков автор не сделал никаких пометок. Он явно рассчитывал на сообразительность многоопытного редактора. Эндрю Трипкин уже пытался однажды разобрать этот ребус, но в сердцах послал непризнанного гения к черту. Теперь он стал одну за другой пристально разглядывать фотографии, прищурив сначала один глаз, а затем другой. При этом губы его иногда вытягивались, усы топорщились, выдавая тем самым крайнюю степень изумления.
— Ах, паршивец! — приговаривал редактор, вглядываясь в мутную гладь очередного снимка, — Это просто уму непостижимо, что творят эти негодницы! А это еще что такое? О Господи! Прочь от меня эту мерзость! И эту, и эту! Такое и во сне не привидится. Но почему такое мерзкое качество, все плывет, все не резко? Ах, да...
Мистер Трипкин вспомнил тот разговор с мальчишкой, вспомнил, что тот изобрел какую-то хитрую штуку — подглядывать в окна через отражение в стекле под углом. А потом этот негодник, как видно, вооружился ножницами и поотрезал все лишнее, все эти оконные рамы, портьеры. То-то, все снимки разнокалиберные, края каждого хранили следы тупых ножниц.
Следующая кучка фотографий была перевязана бечевкой. Качество снимков было, не в пример, выше. Хороший объектив, приличная среднезернистая бумага, никаких следов ножниц. Везде — один и тот же ракурс. Мальчишка орудовал со своего балкона и снимал улицу. Почти везде присутствует черный автомобиль — такси. Вот некий господин в сером пальто и котелке открывает дверцу. Он же склонился к окошку и говорит с водителем. А теперь такси стоит чуть поодаль с другой стороны от балкона, дверца приоткрыта, оттуда высовывается женская ножка в черном чулке. Теперь трое девиц стоят на тротуаре и чего-то ждут. Еще одна девица уходит вправо — блондинка. Минуточку.... Где же она? А вот она — все к одному, та же самая паршивка! Вот ты какая? А ведь, не скажешь ни за что! Скромница, школьница, вышитый рождественский воротничок, может быть, даже и крестик на шее! А вот еще один приличный джентльмен с тросточкой — жаль, лица не видать. Ага, — вот и таксист выглянул, верзила знойного южного вида. Итальянец! Стоп!
Редактор хлопнул рукой по столу. Галуппи! Это тот самый Галуппи! Везде он и его такси. И снова редактор принялся внимательно разглядывать снимки. Все подтверждало его догадку — везде фигурировало одно и то же такси с помятой крышей. Секундочку, где карандаш? Рука редактора вывела на листе бумаги номер "R 414 HMR". Стоило воздать хвалу качеству прекрасного телеобъектива, — даже автомобильный номер можно прочесть! А теперь приступим к раскладке этого пасьянса. Блондинка пойдет у нас сюда, блондинка "за работой" пойдет вот сюда. Теперь возьмемся за "самцов"! Сначала посмотрим на тех, которые без пальто и без... э... всего остального! Жаль, что не везде видна голова! Голову эти джентльмены явно потеряли. Нет, вот вам одна лысина! И еще одна! А вот вам та же лысина, гладкая и блестящая, как пушечное ядро. Сэр, идя на столь непотребное дело, неплохо бы надеть парик! Ах, он бы вам помешал "в деле"? Ну что ж, охотно верю.
А теперь поищем вас среди клиентов черного такси. Сколько вас таких, раз, два, три, хм...м, и все в шляпах! Котелки в комплекте с серым пальто пойдут у нас сюда, мягкие фетровые в комплекте с черным пальто — сюда. Тип канотье — сюда, кепочка у нас одна — она ляжет здесь. Ага, вот ты где!
Солидный джентльмен не спеша, покидал недра черного такси, держа в руке котелок и, стараясь не задеть борта лысиной. А в придачу к лысине — усики! Можно было с легким сердцем отложить снимки, запечатлевшие обладателя серого в клеточку пальто, котелка, лысины и усиков. Старый греховодник теперь займет свое место рядышком с милой его сердцу блондинкой. Остались невостребованными эти трое. Среди них явно выделялся обладатель фетровой шляпы. Вот он направляется пешком вверх по улице, воровато оглядываясь. Вот он запахивает пальто. Вот он беседует с водителем. Вот он закуривает сигарету. Стариком он не выглядит, но несколько грузноват. Постойте, но ведь должны были быть еще снимки! Девочки рассиживают в скверике, — он точно помнил.
