"Гуд бай, Америка-остров...-2"

— Ты в деньгах? — просияла Майка. — И сигарет.

— У меня и для тебя пятихатка отложена.

— С ума сошел? Ты хоть на улицу выходишь?

— А чего там делать? — тихо спросил Лех.

Майка варила суп с летними грибами и бубнила:

— Конечно, у них компьютеры... Зачем им друзья теперь. Пусть дохнут в одиночестве. Подумаешь, депрессия. То ли дело — леталки, стрелялки, Илона Давыдова.

— У тебя депрессия, маленькая? — сильно удивился Лех, поперхнувшись даже дымом.

— Просто поговорить — и то нужно заманивать... Скотина ты, Леха, — она погрозила ему поварешкой. Зная Майку, Леха не сомневался, что это серьезный жест, и голову слегка в плечи вжал.

— Может, я тебе лук порежу?

— Да ну тебя... То есть, порежь, конечно.

Пока Леха виртуозно управлялся с ножом, луковицей, сигаретой и слезами одновременно, Майка нещадно солила суп, перчила и бухала в диких количествах трав для ароматов. Запах в кухне стоял невыносимо грибной и летний : Леха едва сознание не терял.

— Конечно! — критически окинула взглядом Майка его заострившиеся черты. — Отвык уже от человеческой еды? Пять бутербродов в день, всухомятку? Ты хоть немного от него отходишь?

— Конечно, — искренне возмутился Лешка. — Я же не конченый псих. Я еще сплю. Как устану — сразу спать. Я в жизни столько не спал. Как животное — только сплю и ем, сплю и ем. Что ты меня ругаешь?

— Животное! — вопреки ожиданиям разозлилась Майка. — Вот именно. Дальше носа своего смотреть не хочешь! А то, что у лучшего друга жизнь ломается — плевать? Или что, компьютер тебе теперь лучший друг?

— Как ломается? — снова испугался Лешка, нож у него застыл в руке, пепел упал в миску с луком, а он пальцем попытался его выковырять, за то получил подзатыльник. — Что, пришло от него что-то? Письмо?

— Вот, — с горечью произнесла Майка. — Пожалуйста. Кто твой лучший друг? Олежка, может? Или Хэнк? Причем тут Вовка, я тебя спрашиваю? Я про себя говорю, или я что, номер восемь теперь?

Она так расстроилась, что суп от нее сбежал, слабо взмахнула полотенцем и принялась спасать плиту.

— Нет. Ты мой лучший друг, — серьезно сказал Леха, поняв, наконец, что от него требуется. — Вне конкуренции. Что там за проблемы, выкладывай.

Майка довольно засопела, еле удерживаясь от простодушной улыбки, засыпала лук, загадочно покачала головой.

— Вкусно пахнет, — признал Леха. — Майка, ты такая девица хозяйственная...— и прикусил язык, потому что "девицей" называл ее обычно Володька.

Еле слышный вздох издала девчонкина спина, и плечи у нее опустились под теплым домашним (Володькиным) свитром.

— Ну, что? — с располагающими нотками тихо произнес Леха. Страдания в Майке сидели прочно, и вытянуть их наружу стоило немало напряжения личному психологу.

— Леха, — она опустилась наконец, на стул, глядя в клеенку. И замолчала.

Суп кипел, голова кружилась, а за столом зависло нечто, напоминающее немой крик. Она собиралась с духом.

— Трудно мне.

Леха напряженно ждал.

— Жизнебоязнь... Боюсь жить. Выходить на улицу. Кого то встречать, знакомых. Боюсь, что не нужна. Никому. Ему. Он не пишет. Боюсь кондуктора в трамвае, когда еду с билетом. Так боюсь продавцов в магазине, что даже заикаюсь. Боюсь, что за спиной про меня что-то говорят. Смеются. Оборачиваюсь. Понимаешь это?

Лешка смог только кивнуть.

— Неправильная я какая-то. Нет, это твердое убеждение, я не рисуюсь. Со мной постоянно не так, как у людей. Вот вцепилась в Доннера. Главное — головой то все понимаю, а делаю наперекосяк. Дождусь. А как мы дальше жить будем, знаешь? Он меня бросит. Или еще с каким-нибудь Реквиемом свяжется. Чего себя обманывать, Наташа какая ему роскошней покажется... все равно дождусь! Мне свет клином сошелся! Пусть смеются. Никакие мужики мне не нужны, лучше его все равно на свете нет. Надо только подождать. Пусть.

— Им завидно, — улыбнулся Леха. — А ты не ведись, сестренка. У тебя все будет так, как в сказке. Я чувствую. Так, как у вас — ни у кого больше не получится. Потому что вы люди такие. Особенные. И ничего там с ним не случится, пока ты так за него держишься. А на них на всех наплюй. Кто тебе чего сказал? Кого побить?

— Меня надо побить, — вздохнула Майка. — Я такая глупая. Я так быстро все забываю.

— Собирай альбом памяти. Кастаньеду не дочитала? Это очень просто. Иметь — совсем не обязательно, главное — то, что записано на подкорке. Это твой личный компьютер, база. Какие-то самые сильные, важные моменты, ты их листаешь и ассоциируешь заново, энергия не теряется. Медитация. Наука душевного спокойствия — уйму денег стоит. Время, расстояние — не существенно. Важнее только энергия, которая переходит из вида в вид. Качай. Вот, держи руку...— Лех через стол протянул ей руку, ладонью вверх. Майка осторожно к ней прикоснулась подержаться. От Лешкиных вдруг пробудившихся глаз, от внезапной убедительности простого лица, которому она привыкла верить, то ли показалось, то ли на самом деле почувствовала девчонка — как поток силы и спокойствия проникает от него через эти глаза и лицо, от его руки к ней в руку, которую вдруг внезапно запокалывало, словно от слабого электрического разряда.

— Ну? — спросил Леха, внимательно наблюдая за ее оживающими глазами.

— Здорово, — прошептала она.

— Космос, — Леха осторожно переложил ее руку на стол, и, словно выложившись, поскучнел, угас обратно.— Я тебе свою энергию скинул. Учись не терять. Будь герметична. Замкни в кольцо. Тебя никто не сможет ослабить, если ты будешь представлять это кольцо, и то, как оно мотает в тебе свой счетчик. Не давай никому скачивать, поняла?

— Постараюсь, — девчонка бережно сложила пальцы в кулак, словно пряча в ладони бабочку. — Я постараюсь.

Леха кивнул, не поднимая лица, вытащил себе еще одну сигарету. Майка выключила суп, но к нему, по обыкновению, не подключилась, словно перерождение в ней уже совершилось.

Потом Леха ел суп, молча, невесело, и в наступившей тишине Майка спросила сама себя, задумчиво:

-И зачем мне Володька сдался? Дура Ленка, знала бы, кем бросается...

Он поперхнулся.

— Ненавижу ее! — она повторила с вызовом. — Она все испохабила! Ты раньше совсем другой был, что я, не помню?

— Перестань, Майка, — твердо произнес Лешка, но так, что она послушалась. — Лопай суп давай. Вкусный.

У нее загорелись щеки. Она налила себе суп в тарелку и в нее же уткнулась, в предательски задрожавших от допущенной нетактичности пальцах одеревенела ложка.

В июне Майка закончила техникум, Демон привел на житье новую подругу, Джек лег в психушку, Старики затеяли развод... Суд все-таки состоялся, Реквиему дали восемь лет, а Хэнк, хоть и платил Акселю компенсацию — ходил в героях, приобретал популярность, и даже поступил в столичный заочный вуз на экономику частного бизнеса, естественно, на платное.

Лето обещалось быть нескончаемым и жарким, Леха подумал-подумал, вручил компьютер Майке — подработать на косметику — и махнул к родственникам в Питер; ничто его не держало. А когда вернулся через два месяца, загоревший, немного более светский, поднабравшийся от двоюродного брата всяческих столичных фишек и отчасти снобисткого дико акающего выговора и расхлябанности, развеявшимся и морально готовым восстанавливать свою рассыпающуюся без Володьки "Тавру", то нашел Майку в самом разгаре болезни. Все симптомы "Майка влюбленная" присутствовали налицо. Хэнк кружил над ней, как ястреб, готовый спикировать на жертву.

— Это что? — изумленно застыл Леха на пороге кухни, где Хэнк невинно пил чай. Тот отставил кружку, улыбнулся:

— Приехал? А ты будешь?

— Я?..— запнулся Лешка.

Хуже всего было выражение Майкиного лица на фоне этой прозаической картинки и Хэнковой улыбки. Такой жалкой он ее никогда не помнил. Странно, а ведь казалось совсем недавно, что никогда не испытать больше той пронзительно-режущей боли, как тогда, с Ленкой. И, удивившись своей реакции, и не желая показывать ее, он отшатнулся назад, к выходу.

— Лешка! Стой! — закричала вслед Майка.

Пока он крутил свой хитрый замок, она вылетела за ним в прихожую.

— Лешка, ты не понял! — в глазах у нее стоял ужас.

Ожесточенно дергая дверь, Леха все же справился с замком, посмотрел на нее мельком, на красные пятна, выступившие на лице, тихо пробормотал:

— Я то понял... Детка не поймет.

Майка вцепилась ему в руку, но он стряхнул ее с силой и брезгливостью неожиданной, и из квартиры вырвался.

Майка пришла вечером. Лешкин зять ( Майке он всегда улыбался) пропустил ее в квартиру.

В комнате Лешка и Димка склонились на полу над схемами разобранного Димкиного приемника. Оба подняли головы.

— Привет, — еле слышно произнесла девчонка.

— Привет.

Димка никогда не отличался любезностью, но сейчас его короткий кивок равнялся... Чему? Майка опустилась на диван.

— Что делаете? — еще раз робко спросила она.

— Максимум пытаемся впаять, — как неживой, ответил Лех.

— Вообще-то, получиться не должно, но Лехе его брат навкручивал, что будто надо только знать как и куда, — пояснил деловито Димка.

— А.

Как нитка, протянулось молчание. Леха поднял голову, вымученно спросил:

— Как дела?

— Нормально... Я на работу устроилась, — спохватилась Майка. — На время.

(Димка хмыкнул).

Леха сделал еще усилие и спросил:

— Что за работа?

— В магазине...

— В магазине? Ты, дурочка, зачем техникум заканчивала?

— А куда? На швейник? Там три года денег не дают. А тут 500 каждый месяц. Пора, короче, поработать. Да в общем, наплевать.

Леха снял еще плат, сдул пыль.

— Чего продаешь?

— Обои, — совсем сникла Майка.

— О, сразу ремонт затею, — неискренне воодушевился Лешка.

— Леша...

Взгляда ее он старательно избегал.

— Кретины, — проворчал Димка.— Леха, я завтра зайду, что тут у нас, а то поздно уже. Посмотри сам.

— Ладно, — откликнулся Лешка, поднялся за другом — закрыть за ним входную дверь, вышел.

Не было его долго, но вот он вернулся, сел рядом, в руках мял сигаретную пачку.

— Леша.

— Кончай, — грубо отозвался он. — Я тебе никто, мне ты ничего объяснять не должна, ясно? Делай, что хочешь, ты взрослая барышня, у тебя голова на плечах, я надеюсь, по крайней мере. Только Хэнк этот в падлу, ну кто такой Хэнк, я спрашиваю? Он то рад, конечно, старые счеты сводить, ну дура ты безмозглая, что ли?

Майка вспыхнула, гневно вскинув голову:

— Леха, что ты несешь? Ты же не знаешь! Чем ты Олежки лучше, во все сразу поверить готов, да? Ты меня что ли не знаешь пятнадцать лет, скотина! Что за психология дегенератская?

С тобой я чай не пила? Я с тобой вообще месяц в одной избушке жила, ну и что?

— Я другое дело! — снова завелся Лешка.— А Хэнк этот тебя с четырнадцати лет хочет, и сейчас — не меньше, что у меня, глаз нет? А Володьку ему через тебя трахнуть — как сигарету выкурить, с чего чаи то он к тебе заколбасился пить? Ты замужняя женщина, какие гости? У тебя мужик на войне — забыла? Я почему тебе вкручивать должен?

— Зануда ты... — неожиданно сникла Майка. Ну, так и есть, дело мокрое.

— Да ладно... Было что от Володьки?

— Лучше бы не было!— обиженно шмыгала Майка. — Ты видел такое письмо — страницы не набралось? Это за четыре месяца! Жив-здоров, люблю-целую. Привет туда, привет сюда. Так пишут письма? Гад! — убежденно заявила она. — А мне — спасибо и большой привет. Все! Урод!

— Им, говорят, нельзя ничего лишнего писать, — попробовал снова заступиться за Володьку Лешка.

— Ничего личного — тоже?

— Ну хочешь, я тебе письма писать буду. Что ты так зациклилась то.

— А ты мне на что?

— Ну, спасибо, — он едко усмехнулся. — Мавр сделал свое дело, мавр может уходить?

— Я ему тоже писать не буду! — мстительно добавила она, не заметив Лехиной обиды. — Фиг! Брошу гада. И ничего я ему не должна, мы даже не женаты. Назло ему с Хэнком заведу! Он меня хоть любит по-человечески.

— Выясняется, — некрасиво улыбнулся Лех.

— А что? — грустно сказала Майка. — Кто со мной общается, я в центре города, как в пропасти, ты вон вообще на два месяца уехал, развлекался там, загорел.

А я одна, одна, как на каторге, ясно? Девчонке легко одной быть? Тут от чего угодно с ума сойти можно. А Сашка меня любит, заботится, на работу устроил. Всем было пофиг!

— Получит у меня твой Сашка, — зло сказал Леха. — Козлина. Больше чтоб носа он к тебе не показывал, или я сам с тобой поселюсь! Ясно тебе?

— Он хороший, ты его просто не знаешь...

— Я то знаю, очень хорошо. А ты куда голову суешь? Это он сейчас шелковый, в деле ты его не видела! Надеюсь, авансов не выдавала? Дурочка, вспомни про Детку, он же придет скоро, в мае, меньше года осталось. Все тебе возместит... У тебя галлюцинации, ты же Володьку любишь!

— В мае... Так долго, — прошептала Майка. — Я с ума сойду.

— Я тебе сойду! Никаких Хэнков! Протрезвей! Ты же умница, справишься... Я помогу.

— В мае! — она заревела наконец в голос.

— Что? — железобетонно спросил Лешка.

— Я вспо...

— Что?

Но бурю пришлось переждать, по крайней мере, первые ее порывы, промочившие Лешкину рубашку на плече, куда Майка зарылась носом.

— Что?

— Он сказал, когда уходил... Что вернется, когда будет всего труднее... Мне с каждым днем все труднее. Чего же он не идет?

Горько плачущую Майку опять пришлось утешать. За что друзьям достается всегда самая грязная работа? Ох, вернется Володька, счет выставлю!..

Майка плавала за стеклянными витринами, как рыба; за лесом дезодорантов и туалетных вод, за пиками карандашей и туши, за стройными рядами помад и лаков... Ниже рябила цветными упаковками хозхимия, а все остальное пространство стены занимали стеллажи с обоями.

— Зашибись, компот, — оценил Олежка. — Эй, Белла, плыви сюда!

Майка выплыла, сияя обрадованной улыбкой.

— Хороша, — покачал головой Олежка со знанием дела. — Беллисима!

— Привет, единственная.

Олежка за комплимент заработал поцелуйчик, впрочем и Лехе тоже досталось. От давешней тоски в ней не осталось и следа, она всегда грешила этим — горестные воспоминания досаждали ей не более, чем позволяла прихоть...

Ветер переменился, а Леха, однако, не выспался. За что бог послал ему Майку?!

Со снисходительностью родительской он следил, как она кокетничает с Олежкой, сегодня очень красивая, в красном жакетике, чуть более, чем всегда, накрашенная, но все еще милая, простая Майка. Так, игра, молоденькая кошечка, пробует коготки, необдуманно, бесхитростно, по-детстки. С Олежкой не опасно. Лешка отошел, пальцем поковырять обои, шелкография, световая каша, кошмар. Как художник, отошел на несколько шагов. Кич.

— И что, берут?

— Берут! Вот такие приезжают, по лимону выкладывают, — Майка изобразила на пальцах понты.— А мне вот эти нравятся, "Пикассо", смотри.

Она живо выдернула нижний ряд, Леха крякнул. Против "Пикассо" он бы тоже не возражал, ни лепестков, ни загибулин, авангард и древние иероглифы...

— Разбираешься? — уважительно спросил он Майку.