Лидия

Соколовский окинул взглядом затихших студентов и сложил, как при молитве, руки.

— Это просто неприемлемо, — говорил он. — Это ставит под сомнение всё, что мы когда-либо...

Лида, наконец, открыла свой суазор.

Она коснулась экрана пальцами, быстро пролистала какие-то сообщения и — замерла. Рука её застыла над суазором, а глаза испуганно расширились.

После занятий Лида была неразговорчива.

Она отказалась сходить со мной в кафе, сославшись на какие-то дела, но я всё равно вызвался проводить её домой. Мы молча дошли до станции, дождались поезда и всё так же молчали, сидя рядом в летящей над городом электричке. Я хотел спросить, что её так заботит, но сам боялся услышать ответ.

— Не стоило тебе со мной ехать, — сказала Лида, когда мы вышли на её остановке. — Возвращаться тебе придётся в самый час пик, ещё неизвестно, когда до дома доедешь.

— Это неважно, — сказал я.

— Я правда не могу сегодня. Встретимся завтра. Хочешь, можем снова сходить в этот твой любимый космический театр, хотя мы, наверное, там уже все программы пересмотрели.

— Мне казалось, он твой любимый, — сказал я.

Мы спустились с эстакады и остановились у пешеходного перехода. Горел красный. Я вдруг вспомнил, как бежал по этой улице с букетом цветов, будучи уверенным в том, что у нас остались лишь последние секунды до того, как всю планету накроет облако огня.

Я посмотрел на небо. Было ещё солнечно, но над городом сгущались низкие кучевые облака. Вечером обещали дождь.

— Что-то не так? — спросил я.

Лида покачала головой.

— Нет, — сказала она, — всё так. Я просто подумала...

— О том, о чём ты стараешься не думать? — спросил я.

— Да.

Загорелся зелёный, и мы зашагали через перекрёсток, подгоняемые командным голосом светофора.

— Думай, не думай, а ничего не изменится, — сказала Лида. — Ты вот сам думал...

Она не договорила.

— Ты знаешь, — сказал я, — наверное, я последнее время стараюсь, как и ты... Мы вместе, мы вместе учимся на технологическом. Что нам ещё нужно? К тому же скоро сессия — самый лучший способ прочистить себе мозги.

Лида рассмеялась.

— Кстати, твой друг...

— Витя?

— Да, он мне сказал, что ходят слухи... Ну, вроде как кто-то что-то подслушал или узнал через знакомого...

— В общем, как обычно.

— Да. Короче, он говорил, что исключений в этом году не будет, всех постараются вытянуть, разрешат неограниченное количество пересдач и всё такое прочее.

— Похоже, они обходятся с нами, как с больными.

— Но ведь... — Лида коснулась рукой волос и как будто прикрылась от меня ладонью, — ведь в каком-то смысле мы и правда больны.

— В каком-то смысле? — спросил я.

— А ты думал, что будет через несколько лет, когда мы закончим? — сказала Лида. — Просто представь на секунду. Ведь вся эта ситуация... станет только хуже. Ничего так просто не исправится. И даже те, кто всё-таки получит назначения...

— Мир уже никогда не будет прежним, — закончил я вместо неё. — Ты уже говорила.

— Но ведь это правда.

— Всё меняется, — сказал я. — Каждый день. Откуда мы знаем, что будет через три года? Три года сейчас — это...

— Целая жизнь, — сказала Лида.

— Целая жизнь, — сказал я.

Мы уже подходили к её дому. Я снова посмотрел на небо.

— Ты тоже... — вдруг спросила Лида, — ты тоже ждёшь, когда они появятся?

— На самом деле я верю тому, что говорят наши военные, — соврал я. — Оборона планеты, полная безопасность. Но это просто... сильнее меня... Знаешь, — я взял Лиду за руку, — мне однажды приснилось...

На мгновение всё вокруг потускнело — над нами пронеслась громадная тень скоростного поезда и стремительно скрылась за поворотом.

Лида остановилась, убрала волосы со лба и поцеловала меня в губы.

— Не говори, — прошептала она.

Я не сказал.

На следующий день мы пошли в космический театр и смотрели, как под громадным куполом образуется чёрная дыра. Планеты, солнца, созвездия превращались в пыль, исчезая в этой разверстой бездне. Сгинула целая галактика, погасли под куполом последние огни — над нами повисла давящая темнота.

Когда мы вышли из театра, Лида взяла меня под руку, прильнула ко мне и тихо, почти шёпотом сказала:

— Давай больше не будем ходить сюда.

52

Близилась сессия, финальные экзамены второго курса, а вслед за ними и долгие каникулы, а я всё не решался предложить Лиде съездить куда-нибудь вместе летом. Она так и не познакомила меня со своими родителями — в тот день, когда я приехал к ней с цветами, она была одна — и даже больше не приглашала к себе домой. Мы ходили вместе в кино, ездили загород, чтобы прогуляться по берегу реки, но иногда мне казалось, что Лида стесняется меня.

В первый день лета мы отправились загород на машине — на пустынный пляж, неподалёку от того места, где мы когда-то смотрели, как Патрокл встаёт на высокую орбиту Земли.

По радио рассказывали что-то о вооружённом столкновении с сепаратистами — вдали от Венеры, в нейтральном космосе, как теперь повадились говорить. Правительство больше не настаивало на своей прежней версии — что у сепаратистов есть только один научно-исследовательский корабль, — однако никакой новой информации нам тоже не сообщали.

— Я не представляю, как так можно... — сказала Лида, с ненавистью глядя на хрипящий приёмник. — Уж лучше, как раньше, когда писали все, кому не лень. Ведь нам ничего толком не говорят. Быть может, там давно уже...

— Лучше и правда об этом не думать, — сказал я.

— У тебя получается? — спросила Лида.

Я выключил приёмник.

Я перестроился в скоростной ряд и активировал круизный режим; машина бесшумно неслась по удивительно пустой, многополосной автостраде. Блуждающая электронная тень на лобовом стекле пыталась поймать утренние лучи, которые иногда всё же пробивались через солнцезащитную дымку и слепили глаза.

— Родители хотят, чтобы я перевелась, — сказала Лида.

— Как?

Я вздрогнул; солнце вновь засветило в глаза. Лида молчала, отвернувшись. Я взял её за руку.

— Куда? Перевестись куда?

— Я пока не знаю, — сказала Лида. — Я не знаю, хочу ли я. Но мне самой... становится страшно. Я раньше так мечтала об этом. Другие планеты, космические корабли. Но теперь...

— Слушай, — начал я, — эта война... Она не может так просто заставить нас отказаться...

— Может, — перебила меня Лида. — И заставит. Ты и сам знаешь об этом. Радио можно выключить, но... это ведь ничего не изменит.

Я не знал, что сказать. Солнце ненадолго скрылось за высокими соснами на обочине дороги, а потом засветило вновь, и всё ветровое стекло на мгновение стало тёмным.

— Когда? — спросил я. — Со следующего курса?

— Я не знаю, — сказала Лида. — Пока не знаю. Ещё ничего не решено.

— Но... — мне было сложно дышать, — ты действительно сама этого хочешь? Я понимаю тебя, мне тоже страшно. Да и моя мать предлагала мне перевестись. Но родители не могут... они не имеют права решать за нас. Здесь всё зависит только от тебя.

Лида молчала.

Я проехал нужный поворот, но не стал разворачиваться. Машина летела по пустой автостраде, радио не работало, заряда батарей хватило бы ещё на сотни километров. Я подумал, что хотел бы просто уехать вместе с Лидой подальше от города, от института, от своей пустующей квартиры и космического театра — и никогда, никогда не возвращаться назад.

— Но мы ведь будем... встречаться? — спросил я.

Лида коснулась моей руки.

— Почему так происходит? — спросил я.

— Как? — сказала Лида.

— Что-то всё время... постоянно разводит нас, — сказал я. — Стоит мне лишь приблизиться к тебе, как ты... отдаляешься от меня.

И вдруг всё стало ясным и ярким — как солнечный свет, который не могли остановить жидкие кристаллы на стёклах.

— Я переведусь с тобой, — сказал я.

Лида сильнее сжала мою кисть.

— Я переведусь с тобой, — повторил я. — Куда бы ты ни пошла. Есть вещи... — от волнения мне было тяжело говорить, — есть вещи, которые куда важнее, чем все эти глупые мечты. К тому же ты была права, когда говорила... Мир изменился. Звёзды стали другими... Помнишь, раньше мы ездили загород вечером, чтобы посмотреть на небо? А сейчас мы поехали утром, чтобы успеть вернуться затемно, потому что всякий раз, когда я смотрю на небо, я вижу...

— Смерть, — закончила за меня Лида.

Я проехал ещё сотню километров, пока, наконец, не встал на обочине рядом с небольшой, заросшей тиной заводью, через которую был перекинут хлипкий деревянный мост.

Мы вышли из машины.

— Красиво, — сказала Лида.

— Красиво, — согласился я.

— А как далеко мы от Москвы?

— Километров двести где-то, — сказал я. — Если сейчас поедем обратно, то успеем вернуться ещё до обеда.

— Я пока не хочу уезжать, — сказала Лида.

— Я тоже, — сказал я и обнял её за плечи.

Пахло сыростью и болотом. Деревянные доски под нами скрипели и прогибались.

— Ты серьёзно? — спросила Лида, перегнувшись через хлипкие перила; она улыбалась, глядя, как покачиваются на ветру кувшинки.

— По поводу перевода? — сказал я. — Да, серьёзно. Я не хочу оставаться в технологическом без тебя.

— Но мы ведь всё равно будем встречаться, — сказала Лида. — Даже если я переведусь.

— Я не хочу просто встречаться. Я хочу видеть тебя каждый день. Я хочу быть с тобой.

Лида повернулась ко мне.

— Спасибо, — сказала она.

Она обхватила меня руками за шею и уткнулась лицом мне в плечо. Она плакала.

— Но я никогда себе не прощу, — сказала дрожащим голосом она, — никогда не прощу, если из-за меня ты откажешься от своей мечты.

— А я никогда себе не прощу, если потеряю тебя из-за этой дурацкой работы, — сказал я, касаясь её волос. — Я знаю, чего я хочу.

Мы не вернулись в город к обеду.

Когда мы ехали обратно, уже смеркалось, и на небе, в сгущающейся темноте, загорались первые звёзды.

— Как красиво! — сказала Лида, откинувшись на сидении и глядя в окно.

На следующий же день я сказал о своём решении Виктору. Тот долго смотрел на меня, не говоря ни слова, а потом покрутил пальцем у виска.

— Ты серьёзно? — хмыкнул он. — И всё из-за этой... Вот уж не ожидал от тебя...

Мне захотелось его ударить.

— Это так глупо, — сказал Виктор. — Переводиться сейчас... Ты хоть понимаешь, что уже не сможешь вернуться обратно? Ради чего всё это было? Всё, через что мы прошли?

Я молчал.

— Ты хоть представляешь, сколько ещё будет таких, как она?

Я с трудом сдержал себя, отвернулся и зашагал прочь по коридору. Виктор что-то прокричал мне вслед. Уже у лифтов он нагнал меня и грубо дёрнул за плечо.

Он часто дышал — так, словно пробежал стометровку, — а щёки у него раскраснелись от волнения. Он прижал к груди ладонь, пытаясь восстановить дыхание, глухо кашлянул и сказал...

51

— Лида...

— Я же просила не называть меня так.

Я усмехнулся.

— Для вас — это что... превращается в игру?

Таис поморщилась.

— Это не игра, — сказал я.

Таис не торопилась. Она стояла со шприцом в руке — как медсестра, которая вдруг забыла, как правильно делать внутривенную инъекцию — и смотрела на меня.

Я сидел на кровати.

Меня опять переодели, пока я спал или был без сознания — свежий костюм из грубой синтетической ткани неприятно лип к коже и вызывал зуд во всём теле. Я резко дёрнул правый рукав своей новой куртки, и ломкая ткань затрещала у шва.

— Время от времени мы делаем вам томограмму, — сказала наблюдавшая за мной Таис. — К сожалению, по правилам безопасности это всегда происходит под наркозом.

— Понятно, — сказал я. — И что показала томограмма?

— Ничего, — ответила Таис.

— Отлично! То есть вы делаете свои томограммы, они ничего не показывают, а потом вы наряжаете меня в новый костюм. Наверное, я должен вас за это поблагодарить.

Таис промолчала и открыла свой медицинский чемодан. Мне показалось, что глазок камеры качнулся из стороны в сторону, пристально наблюдая за ней.

— Таис! — позвал я. — Честно говоря, я был бы не против увидеть хоть что-нибудь, кроме этих стен. Хотя бы ту процедурную, где вы делаете томограмму.

— Я поговорю об этом, — сказала Таис.

— С кем?

— Со своим... — Таис подняла шприц на свет, взяв его двумя пальцами за хромированные кольца, — со своим куратором.

— Ну, конечно.

— Ты мне не веришь?

Таис опустила шприц. Она выглядела уставшей, даже больной — кожа у неё под глазами потемнела, как после беспокойного сна, а губы стали бесцветными.

— Верю, — сказал я.

Таис занялась шприцом. Я провёл рукой по заросшей щетиной щеке.

— Скажи, — спросил я, — а сколько я здесь? Ну, на самом деле?

— Я же говорила, — сказала Таис. — Но какой смысл опять это обсуждать, если ты не веришь?

— Нет, — сказал я, — я имею в виду с того момента, как я помню, когда я, как ты выражаешься, пробудился последний раз.

— А... — Таис посмотрела в потолок. — Девять дней, если не ошибаюсь.

— Всего девять дней?

Я поднялся с кровати. Таис с опаской взглянула на меня и прижала к груди шприц.

— Да, — сказала она, — время ощущается... иначе, когда ты...

— В тюрьме? — подсказал я.

— Когда ты болен, — сказала Таис.

Я подошёл к двери, над которой горел красный глазок камеры наблюдения. Пол обжигал холодом мои босые ноги.

— Скажи, — спросил я, — а есть какая-то причина, по которой мне не дают обувь? Это для того, чтобы я как можно реже вставал с кровати?

— Есть определённые правила... — сказала Таис, — правила безопасности.

— Безопасности? Я что, смогу навредить кому-нибудь тапком? Вы могли хотя бы...

— Это не я придумала, — перебила меня Таис.

— Ну, а всё-таки? — не унимался я. — Ты могла бы спросить у этого своего... как ты его называешь... куратора.

Таис взглянула на меня исподлобья — на секунду я даже решил, что ей тоже мешает горящий в комнате свет:

— Сядь, пожалуйста, — сказала она.

Я сел. Таис подошла ко мне и протёрла влажной салфеткой шею; она занесла свой огромный шприц, но вдруг странно замешкалась.

Я схватил её за руку.

— Таис!

— Отпусти!

Она вырвалась и испуганно отшатнулась от меня. Я встал.

— Таис, — сказал я, — ты же сама понимаешь, что так больше не может...

Девушка продолжала пятиться к двери, но поскользнулась и едва не упала. Она выронила свой огромный шприц, тот со звоном упал на металлический пол, но не разбился.

— Я предупреждала! Я больше не приду сюда! — крикнула Таис. — Слышишь? Больше ты меня не увидишь!

— Я вообще не понимаю, зачем ты сюда приходишь, — сказал я. — Куда ведь проще усыпить меня, как вы обычно делаете.

— Я хотела... — начала Таис. — Мне казалось...

— Ладно, — сказал я. — Извини. Я больше пальцем к тебе не прикоснусь. Можешь делать свой укол.

— Нет! — Таис подняла с пола шприц и быстро скрутила с него иглу. — Это уже не первый раз. Хватит! Больше ты... вы меня не увидите. Я...