Улыбка развоплощенного

— Мне жаль тебя, юная воительница, — со злобной усмешкой произнес джегг. — Но ты умрешь!

Шрам размахнулся, намереваясь одним ударом покончить с девушкой, но тут произошло то, чего он никак не ждал. Вместо того чтобы рухнуть на пол, воительница из последних сил метнулась вперед. Самозванный вождь джеггов даже не успел опустить свои сабли. Ледяной Шип пронзил его насквозь, выставив из спины окровавленное острие. Глаза Шрама расширились и он, издав сдавленный хрип, рухнул на пол. Лишившись предводителя, джегги пали духом и воительницы Лиги Скорпиона, не без помощи вольных стрелков, перебили почти всех уфистских воинов. Тем временем Малахитусу удалось связать паутиной большую часть джеггских магов. На свободе оставалась только Морионита. Никто не мог подойти к ней, потому что она кидалась сгустками паутины, ничуть не хуже, чем у Малахитуса.

— Да воплотится Великий Уфу! — раздался неожиданно ее громкий возглас, и сторонники Триединства увидели, как бывшая ученица Малахитуса падает на алтарь, заливая его кровью. Понимая, что поражение грозит ей суровой карой за все ее черные дела, волшебница предпочла собственноручно принести себя в жертву. Когда ректор Академии подбежал к Морионите, она была уже мертва. Он долго стоял, глядя на ее некогда прекрасные, а теперь искаженные смертью черты. Кто знает, что было у него на душе в тот момент, скорее всего, ему было бесконечно жаль эту глубоко несчастную девушку.

Неожиданно зал содрогнулся, с потолка посыпались мелкие камни. Малахитус мгновенно опомнился.

— Уходим! — закричал он. — Храм рушится!

Маги огня к счастью еще не истратили до конца свои силы. Совместным усилием они пробили в боковой стене порядочный пролом. Маги леса тут же принялись подпирать крышу заклинаниями "мгновенно вырастающих деревьев".

— Все наружу! — тут же закричала Предводительница Лиги Скорпиона, и воительницы первыми стали выбираться на свет.

— Выносите раненых! — командовал Малахитус магам шторма. — Рубиус, помогите им! — приказал он предводителю вольных стрелков.

Лучники бросились помогать штормовикам, и вместе с ними благополучно покинули обитель тьмы. Последними из пролома выбрались маги огня и леса. Едва они успели отойти на безопасное расстояние, зловещий храм начал медленно оседать и скоро превратился в дымящиеся руины. Вернувшись к развалинам, сторонники Триединства увидели мертвого Обсидиана. Во время сражения про него забыли, и он, воспользовавшись этим, попытался бежать, но выбраться из храма не успел и теперь лежал на обугленной земле придавленный тяжелой каменной плитой.

Черный дым столбом поднимался к небу, а посреди развалин возвышалась покрытая копотью нагло улыбающаяся статуя Уфу Темного.

Глава 16. Три дороги

На следующий день победители похоронили погибших и устроили походный лазарет для раненых. Теперь предстояло решить судьбу пленных — в плену было немало джеггов, несколько их жрецов, но особое беспокойство вызывал Опалус, единственный из настоящих уфистов, кто попал в плен живым. Предстояло решить вопрос, что же делать с пленниками.

— Казнить их всех! — потребовали Золотые Леопарды, жаждавшие отомстить за погибшего командира.

— Казнить! — холодным голосом произнесла Предводительница Лиги Скорпиона. — Вы что, забыли, что случилось с Стефенширом и его жителями! Нет прощения убийцам!

— Конечно, казнить пленников — варварство, — ехидным голосом произнес Базальт, которому активное участие в битве позволило быстро оправиться от ужаса, пережитого на алтаре Уфу. — Но к чему их приспособить? Человеческие жертвы богам Триединства не нужны, работать джегги не станут, что ж их теперь, содержать в клетках, как зверей, для потехи народа?

— Тихо, господа! — вдруг одернул всех Малахитус.

Он почти не слушал гневных тирад, неотрывно глядя на статую Уфу Темного.

— Взгляните, госпожа Сердолика, кажется, статуя как-то реагирует на наши слова, — сказал он и обратился к Золотым Леопардам. — Ну-ка, повторите ваш приговор, господа рыцаря!

— Смерть им! Они убили нашего лорда! — снова воскликнули те, и при этих словах уже все присутствующие, а не только один Малахитус, заметили, что статуя улыбается гораздо наглее и отчетливее! Ужас захолонул сердца.

— Вот что бывает, когда поддаешься порывам гнева! Злоба — пища тьмы, а вы забываете об этом! — сказал ректор Академии.

— Все равно они должны умереть, — настаивали рыцари и некоторые маги. Особенно рьяным был тот, который прятался за алтарем Уфу.

В это время Оливино, который стоял поблизости в качестве охраны и до сих пор, соблюдая порядок, молчал, вдруг поднял руку.

— Молодой человек, Вы что-то хотите сказать? — обратился к нему Малахитус.

— Извините, господа воины и маги, — начал Дикий Кот. — Я всего лишь скромный лучник, но у нас в Кин-Тугуте говорят: если стая грачей раскаркается — жди ястреба.

— Странная поговорка, я ее никогда раньше не слышал, — произнес верховный чародей Академии, пристально глядя в глаза стрелку. — И на что же ты намекаешь?

— У нас так говорят, когда считают, что для решения вопроса нужен кто-то более сильный и мудрый, чем все присутствующие. Вот недавно, да Вы, господин Малахитус, наверное, знаете об этом, нам случилось быть в гостях у матушки Хвощ...

— Господа, так ведь это же моя первая учительница! — воскликнул Малахитус и добавил: — Живет она неподалеку, так что я сейчас же пошлю ей магическую весть.

Прошло совсем немного времени, и прямо возле статуи Уфу появилась матушка Хвощ в своем неизменном платье и пушистом венке из хвощей. Небольшими шажками подойдя к Малахитусу, она крепко обняла его и сказала:

— Вы герои, настоящие герои.

— Дорогая госпожа Хвощ, — печально ответил ректор Академии. — К сожалению, наш героизм мало к чему привел. Скольких мы недосчитались, как все печально и тягостно.

— А это что у вас такое? — волшебница обернулась к статуе. — Поразительная скульптура. Я думаю, это настоящий символ Тьмы... С ней нужно немедленно что-то делать.

— Поэтому мы и вызвали Вас, — Малахитус тут же вспомнил о цели своего магического послания. — Нам нужна помощь. Эта статуя словно смеется над нами, никакие магические ухищрения не позволили нам ее разрушить, а сегодня она улыбается особенно жутко.

— А что, она как-то реагирует на ваши действия?

— О да! Когда рыцари Золотого Леопарда требуют казни пленников, она прямо-таки светится злобной радостью!

Некоторое время матушка Хвощ молча смотрела на изображение темного бога, и, наконец, сказала:

— Вот что, дорогие мои! Зло всегда родит новое зло, даже если исходит от победителей. Как вы думаете, все ли джегги осознавали, что они творят? А не остались ли у них в степи жены и дети? А если вы убьете коллегу, сбившегося с пути, не вольется ли его магическая мощь в темный поток? Я думаю, не стоит торопиться с приговором, подождем хотя бы до завтра.

Никто и представить не мог, что при этих словах статуя Уфу скривится, как будто она съела червивую сливу.

— Смотри у меня! — волшебница погрозила ей своим сухим пальцем и добавила, обращаясь к собравшимся: — Вот видите, ей не нравится милосердие! Никаких казней! Хватит крови!

Зловещее изваяние слегка задрожало. Увидев это, Малахитус, которому по его натуре излишнее кровопролитие казалось чем-то богопротивным, громко произнес:

— Мы помилуем всех! Нашей магической мощи хватит на то, чтобы стереть у пленников из головы все, что связано с этим ужасным походом! Джеггов мы пошлем восстанавливать Стефеншир, поставив их под строгий надзор магов шторма. А что касается Опалуса, то этого отступника мы полностью лишим памяти, рассеем все его магические способности и отдадим в монастырь Триединства, где его снова научат жить обычной человеческой жизнью. Это нелегко, но мы справимся. Выполняйте!

Едва он произнес эти слова, статуя Уфу накренилась и начала медленно заваливаться набок. Изумленные сторонники казни не могли ничего возразить.

Тем временем Аметисто разыскивал Сапфиру. Радость победы привела его в приподнятое настроение. Ему казалось, что сейчас он способен сказать девушке все, что так долго таилось в его сердце.

Нашел он ее в одной из палаток лазарета. Сапфира лежала, устремив печальный взгляд на полотняный потолок. Положение воительницы, выбывшей из строя, пусть даже и временно, не доставляло ей удовольствия, но она терпеливо ждала, понимая, что рана ее не опасна, и скоро все будет в порядке. Молодой чародей тихонько подошел и встал на колени у ее постели.

— Аметисто, как я рада, что с тобой все в порядке! — воительница попыталась улыбнуться и добавила, увидев выражение некоторой тревоги на лице мага: — Не волнуйся за меня, обо мне хорошо заботятся, и я скоро встану в строй.

— Может быть, я могу чем-нибудь помочь тебе, Сапфира? Я член гильдии шторма и кое-что умею по части лечения.

— Маги-целители, которые осматривали мою рану, сказали, что заклинаний и снадобий применено уже достаточно, и надо положиться на природу. И все-таки спасибо за твое участие, ты действительно настоящий друг.

Эти слова глубоко опечалили Аметисто, ему не хотелось верить, что девушка относится к нему чисто по-дружески. И маг решился снова заглянуть в ее мысли, хотя бы на минутку. После памятного привала во время отступления из Стефеншира он ни разу на это не осмелился. Каково же было изумление чародея, когда он ощутил, что в глубине души воительницы теплится слабым, но чистым и неугасимым огоньком... искренняя любовь!

— Сапфира, я так много хочу тебе сказать! — решился, наконец, молодой человек, но тут же по своему обыкновению покраснел и запнулся.

— Что случилось, Аметисто..., милый, — неожиданно вырвалось у воительницы, и она сама залилась краской, устыдившись собственных слов.

— Помнишь тогда..., в Альмарино..., я оставил платок в твоей комнате? Ты наверно решила, что это глупая шутка...

— Нет, что ты. Как я могла такое подумать...

— Дело в том, что я уже тогда хотел сказать тебе, что я... я люблю тебя... С той самой минуты, как мы впервые взглянули друг другу в глаза на стефенширской площади... я думаю только о тебе...

— Ты..., — Сапфира хотела что-то ответить чародею, но голос ее прервался, и слезы побежали по наполовину лишившимся прежнего румянца щекам.

Бедный Аметисто попытался утешить Сапфиру, но она продолжала плакать, не в силах остановиться. Восторг любви на время превратил ее из грозной воительницы в обычную слабую девушку с нежным, глубоко чувствующим сердцем. Не зная, что делать, молодой чародей закрыл лицо руками и бросился вон из палатки.

Матушка Хвощ с удовольствием смотрела на упавшую статую.

— Вот видите, как просто, — немного ворчливо сказала она. — А вы-то господа рыцари — все казнить да казнить.

— Но как же можно прощать зло? — опять попытался возразить кто-то из рыцарей.

— А ваш лорд? Он одобрил бы такую кровожадность? Боюсь, ему бы это не понравилось. Насколько я знаю, он был весьма благородным человеком, — отпарировала старая волшебница. — Да я и не предлагаю никого простить, просто считаю, что наказать злодеев можно и без крови. Нам сейчас нужно думать не о мести, а о том, как исправить все те беды, которые принесло нам пусть даже такое короткое и неполное возрождение Уфу...

Но тут матушка Хвощ прервала свою патетическую тираду.

— Стойте, — сказала она. — Где-то неподалеку происходит какое-то необычное колдовство, я такого не знаю.

И она поспешила к полевому лазарету. Испуганный Малахитус и Предводительница Лиги Скорпиона бросились за ней и нос к носу столкнулись с выбегающим из палатки Аметисто.

— А, молодой авантюрист, опять взялись за старое! — словно разъяренная кошка зашипела Предводительница, едва увидев мага.

Аметисто не успел ни возразить ей, ни скрыться бегством, потому что его схватила за руку сама матушка Хвощ:

— Так, молодой человек, теперь мне все понятно. Это Вы только что колдовали! Удивительное заклинание, скажу я Вам!

— Да я ничего плохого не сделал, пустите меня, я только раненых проведывал, — начал оправдываться маг шторма.

Поняв, что дело принимает для него скверный оборот, он все же попытался убежать, но дорогу ему неожиданно преградил ректор Академии.

— Успокойтесь, друг мой, — сказал мастер Малахитус, видя, что Аметисто все еще взволнован. — Это моя учительница, госпожа Хвощ, она не сделает Вам ничего плохого.

— Молодой человек, не бойтесь, — спокойно произнесла матушка Хвощ, ласково поглядев в глаза перепуганного чародея. — Я Вас ни в чем не обвиняю, просто я никогда ничего подобного не видела, хотя живу на свете уже несколько сотен лет! Поразительная магия, и, кажется, не злая, только я не могу понять, на что она направлена. Не будете ли Вы так любезны рассказать мне о Вашем секрете.

— Но я...

— Ладно, ладно, понимаю, Вы не хотите говорить при всех! Ох уж эти амбициозные молодые люди. Изобретут потихоньку что-нибудь, а потом скрывают от коллег. Пойдемте, пройдемся немного, — и старая волшебница сделала знак Малахитусу и Предводительнице, чтобы те не следовали за ними.

Аметисто был наслышан о матушке Хвощ, о ее удивительной силе и мудрости, и, кроме того, привык почитать старших, поэтому хоть и нехотя, но все же отправился с ней. Терять молодому чародею было нечего, и, собравшись с духом, он начал свой рассказ.

— Госпожа Хвощ, Вы, конечно, слышали про взгляд скорпиониц.

— Слышала, слышала, только не очень верю, слишком уж стара эта легенда.

— Так вот, одна воительница, ее зовут Сапфира, случайно посмотрела на меня, и с тех пор я ничего не могу с собой поделать, ее образ преследует меня повсюду, а ведь у них такие обеты, что счастье меня не ждет.

— Ах, вот оно что! Ты попросту влюбился в одну из воительниц! Скажем прямо, это не очень-то подходящая для тебя пара. Но что же это все-таки было за колдовство, надеюсь не любовный приворот, впрочем, я бы его легко узнала, я в молодости тоже, случалось, привораживала симпатичных волшебников.

— Что Вы, что Вы, — попытался защититься Аметисто. — Магам шторма по должности не положено делать такие вещи, ведь это будет нарушением кодекса целителей!

— Какие уж там кодексы, — вздохнула матушка Хвощ. — Когда идет война, и все перемешалось и сбилось с привычного ритма. Многие обеты и правила приходится обходить в наши опасные времена.

— Клянусь Вам, я никому не хотел зла, — сказал молодой чародей. — Просто я умею видеть мысли и чувства девушек, и вот сегодня опять не удержался и применил свою способность. Мне так хотелось знать, как она ко мне относится.

— И что же ты узнал? — спросила старая волшебница. — Не удивлюсь, если ничего хорошего, ведь скорпионицы очень строги.

— Я увидел, что она любит меня, но теперь я даже жалею о том, что узнал это, ведь ничего не изменилось, нам все равно не быть вместе.

— Почему же молодой человек, я так не считаю. Если она любит тебя, то это совсем другое дело.

— А как же обеты?

— Обеты могут быть сняты, ведь их налагают люди, а не боги, — матушка Хвощ на время задумалась, а потом добавила: — Знаете что, молодой человек, мне кажется, можно попробовать кое-что сделать.